С пером у Карандаша [Анатолий Викторович Викторов] (fb2) читать постранично, страница - 4


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

дурных традиций еще мешает цирку. Есть еще цирковые комики, готовые чуть ли не пожизненно исполнять одну репризу, но их становится все меньше. Становясь богаче и глубже, искусство клоунады сохраняет при этом свои классические черты, ясность, простоту и выразительность. Охотно приемлет оно и новое качество клоуна — интеллектуальность. Мы можем гордиться, что первыми в искусстве цирка заставили зрителей думать, переживать.

Учтите, что простота конфликта — обязательное условие для клоунской сценки. Простота не прием, а основа, четко и ясно доносящая до зрителя мысль.

Цель каждой клоунады — выразить сложное явление жизни. В этом отношении характерна одна сатирическая сценка, исполнявшаяся в нашем цирке. Начиналась она с довольно распространенной завязки: «Пропал клоун! Клоун сегодня не пришел! Что делать?» В представлении участвуют специалисты по акробатике, жонглированию, дрессировке, музыке, а вот специалиста по смеху нет. Кто-то предлагает поискать его среди публики. Инспектор манежа обращается к зрителям. Из их рядов выходит безукоризненно одетый мужчина с портфелем. На вопрос, клоун ли он, мужчина возмущенно и с достоинством отвечает, что он, разумеется, не клоун, а «специалист по смеху, кандидат юмористических наук, доцент Смехотворного института».

«Специалист по смеху» выступает с докладом. Его реквизит — графин с водой, микрофон, кипа листков, извлекаемых из портфеля. Он демонстрирует рисунки и диаграммы, доказывающие, что физиологический процесс смеха сугубо прозаичен, а легкомысленный смех просто-напросто опасен… И вдруг, обратив внимание на зрителей, «специалист по смеху» пугается: «Почему они смеются?» А зрители смеются уже давно.


— Вам удалось продолжить лучшие традиции цирка и создать новый тип реалистического клоуна. Ваш Карандаш пошел дальше требований Феррони-Танти и, создав свой, неподражаемый «сколок живой действительности», показал характер гармоничный и естественный.


— Да, да, теперь легко говорить о том, каким должен быть клоун в цирке. Все кажется таким простым и ясным. Но задумывались ли вы над тем, что в двадцатые годы, в начале тридцатых проблема создания жизненного персонажа на манеже была вопросом ломки чуть ли не всех старых цирковых канонов?

Удалось решить эту проблему потому, что время работало на нас. Оно решительно требовало новых зрелищ, нового и в клоунаде. А для этого я обратился к наследству клоунов-дрессировщиков: Анатолия и Владимира Дуровых, авторов сюжетных буффонадно-эксцентрических скетчей (своего рода клоунских обозрений-агиток), братьев Феррони-Танти, к опыту необыкновенно добродушного и артистичного Рыжего — Эйжена, к творчеству Чарли Чаплина и его подражателя — Гиссельбарта и, конечно, к традиционному образу русского простака.

Но главный мой учитель — зрители. Они-то и были носителями революционного духа. Прислушиваясь, присматриваясь к людям в цирке и вне его, я пришел к пониманию того, какой персонаж им близок, может их увлечь.


— Нам, зрителям, было бы очень интересно узнать ваши мысли об искусстве клоунады, о вашей работе, которая так тесно связана с историей советского цирка.


— Но ведь в одной беседе всего не расскажешь. К тому же артист цирка не сидит на месте. Сегодня он в Москве, завтра — в далеком городе…


— И все-таки мы попробуем!

Так из наших встреч, бесед и раздумий сложилась эта книга.


Детство… Сырая комната в глубоком подвале, откуда через мутное окно под потолком видны ноги прохожих… Открытый всем ветрам Васильевский остров в Петербурге начала века. Многочисленные жилые подвалы здесь весной и осенью затоплялись невской водой. Мать умерла от туберкулеза в 1911 году, когда мне было пять лет, брату Косте — четыре, а сестре Лене — два года. С тех пор я нянчил младших, кормил, убирал, играл с ними в те долгие часы, когда отец — мастеровой завода «Симменс-Гальске» — бывал на работе. Отец отличался ровным характером, любил нас и уже задумывался, какому ремеслу нас обучить.

Помню, иногда я малевал на картоне, бумаге, на стенах фантастические пейзажи. Однако отца меньше всего интересовала романтическая сторона этой склонности, и он скоро сделал практический вывод: «Михаила надо отдать в чертежники». С этой профессией Николай Петрович был знаком на своем заводе, и в его глазах она была тем высшим, на что мог надеяться сын простого рабочего.

Учиться я пошел с радостью. Но школа встретила меня сухо. Наши шумные игры были ужасным нарушением царившего здесь порядка.

Заметив у двери классной комнаты учительницу, я, пользуясь малым ростом, нырял под парты и ползком добирался до своего места. А если вовремя сделать это не удавалось, делал вид, будто случайно очутился у чужой парты и происходящее ко мне никакого отношения не имеет. С видом примерного ученика направлялся к себе. Но, видно, была в этом заметная доля комизма, потому что