Новый фазис революционного движения (без илл.) [Пётр Никитич Ткачёв] (fb2) читать постранично, страница - 3

Довольно было протестовать на словах, мы будем протестовать фактами. Никакие убеждения здравого смысла не могли вас образумить, вы были глухи к самым справедливейшим и естественнейшим требованиям народа; своими казнями, своими насилиями, своими преследованиями вы убедили нас, что с вами нельзя говорить разумным человеческим языком, мы будем теперь говорить с вами кинжалом и револьвером. Насилие можно обуздывать только насилием же. Может быть, и кинжалы, и револьверы вас не образумят, но по крайней мере они отомстят вам за проливаемую вами кровь народа, кровь наших братий».

Ряд казней, совершенных над шпионами в Одессе, Петербурге, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону^[VI], казнь Гейкинга^[VII], Мезенцова, выстрел в Трепова и Котляревского^[VIII], вооруженное сопротивление при арестах в Москве и Одессе^[IX], геройская битва на Садовой улице^[X] — все эти и многие другие в этом роде факты доказали нашим врагам, что у нас, революционеров, слово не расходится с делом, они доказали также, насколько наша нравственность выше и чище нравственности буржуазного общества. В то время, как это жалкое, дряблое, раболепное общество с подобострастным трепетом лизало и лобзало душившую его руку, когда оно с кротостью агнца само обнажило свою изъязвленную спину и добровольно подставляло ее под новые и новые удары жандармской нагайки; в то время, когда оно с трусливым равнодушием взирало на эти муки и пытки, которым предавались его собственные дети, в это время всеобщего нравственного растления, унизительного холопства и невольного трепета, мы и одни только мы явились мстителями за поруганную личность, за втоптанные в грязь человеческие права.

«Что побудило вас стрелять в Трепова?» — спрашивали судьи Веру Засулич. «Я не могла допустить, — отвечала она, — чтобы надругательство над человеческою личностью осталось безнаказанным».

В этих простых и скромных словах торжественно был высказан тот высокий нравственный мотив, который побуждает нас в интересах общественной самозащиты взяться за кинжал и револьвер. Во имя этого мотива совершены были казни над шпионами-предателями, во имя этого мотива казнены были Гейкинг и Мезенцов. Какой же нравственный урод осмелится после этого называть эти казни гнусными убийствами, вроде, напр., убийства Ковальского? Кто может быть настолько тупоумен, чтобы не понять, что люди, действующие под влиянием подобного мотива, не простые заурядные убийцы из-за угла, что они воплотители и исполнители требований высшей народной справедливости, чистейшей, истинно человеческой нравственности?

Но оставим в стороне чисто нравственный характер совершенных нами казней^[XI]. Помимо своего нравственного значения, они имеют еще и другое и с нашей точки зрения еще более важное значение. Указывая на высокое развитие нравственного чувства в среде наших революционеров, они в то же время указывают и на пробуждение среди них создания необходимости прямой, непосредственно-революционной практической деятельности. Подготовлять, развивать, мирно пропагандировать и выжидать, пока большинство народа подрастет до понимания своих прав и обязанностей, все эти и им подобные символы революционно-реакционных программ прошлых лет перестали, очевидно, удовлетворять современному настроению революционной молодежи. Она стремится встать теперь на чисто революционный путь и своим примером, своею смелостью увлечь за собою по этому пути и народ. Таким образом, вместо того, чтобы заниматься подготовлением средств для подготовления революции, они стараются вызвать непосредственный протест; иными словами, они снова возвращаются к нашим старым революционным традициям, тем традициям, которые на минуту были как будто забыты и на которые постоянно указывал наш журнал, традиции, с точки зрения которых задача революционера должна заключаться не в подготовлении, а в непосредственном осуществлении революции. Под непосредственным осуществлением революции подразумевается обыкновенно уничтожение всех органов государственной власти, упразднение современного государства, установление на место самодержавного, эксплуататорского самоуправства широкого свободного народоправства. Само собою разумеется, что эта конечная, высшая задача революционной деятельности может быть поставлена и с успехом разрешена лишь совокупными усилиями всех наличных сил революционной партии, действующих по одному общему плану, друг другу взаимно помогающих; одним словом, она может быть поставлена и разрешена лишь в том случае, когда все отдельные, изолированно стоящие революционные кружки и группы сомкнутся в одну стройную дисциплинированную организацию. Отдельному, изолированному кружку, из каких бы смелых и энергических личностей он ни состоял, такая задача не под силу; еще менее она под силу