Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
полно их, и самолёты не спускаются, пока их не подожгут. И в три часа ночи молодые ребята все машут мне рукой, пока я снова и снова не убиваю их, Иисусе. Это страшно. Это горько. Как мне спасти их? Что мне сделать, чтобы вернуться и сказать: «Иисусе, прости меня, этого не должно было произойти, кто-то должен был предупредить нас, тогдашних, счастливых. Война — это не только смерть, это память, память долгая и короткая. Я желаю им добра. Как мне сказать об этом? Как поступить?
— Никак, — тихо сказал я. — Просто посиди здесь с другом, выпей ещё стаканчик. Мне в голову не приходит, что можно сделать. Хотел бы я…
Билл крутил и крутил свой стакан в ладонях.
— Тогда, давай, я тебе скажу, — прошептал он.
— Ну?
— Сегодня, а, может быть, завтра ночью ты увидишь меня в последний раз.
— Билл… Билл…
— Нет. Выслушай меня.
Он наклонился вперёд, всматриваясь в потолок над головой, потом перевёл пристальный взгляд на окно, за которым ветер нагонял грозовые тучи.
— Последние несколько ночей они приземлялись у нас на заднем дворе. Почти неслышно. Парашюты хлопают, как воздушные змеи, потом шелест шёлка, как будто кто-то тихо перешёптывается. Парашюты падают на газоны за домом. В другие ночи тела, без парашютов. Хорошо, когда всё тихо, и просто слышишь, как в облаках хлопает шёлк и стропы. Плохо, когда в траву грохаются тела в сто восемьдесят фунтов весом. Но самые лучшие ночи, это когда вообще ничего не слышишь. Тогда можно спать. Вчера ночью под окном моей спальни в кусты упало с дюжину тел. Сегодня вечером я посмотрел на облака, в них полно аэропланов и дыма. Ты можешь заставить их остановиться? Мы довольно долго помолчали.
— Значит, — проговорил он, — ты не можешь помочь мне? Ты мне не веришь?
— В том-то вся штука, что я тебе верю, верю.
Он вздохнул, вздохнул глубоко, освобождая душу от стеснявшей её тяжести.
— Слава тебе, Господи! Но что же мне делать сейчас? Я встал и подошёл к окну.
— А ты не пробовал, — спросил я его, — поговорить с ними?
— Повтори-ка ещё разок, — вдруг оживившись, он весь нетерпеливо подался вперёд.
— Я хочу спросить, — пояснил я, — ты не просил у них прощения?
— А станут они слушать?
— Может, и станут.
— А простят?
— Во всяком случае, Билл, чего тебе стоит попробовать?
— Боже мой, — произнёс он. — Ну, конечно. А почему бы и нет? Терять мне нечего, разве что разум. Пойдёшь со мной? На твой задний дворик. Он побольше. И нет деревьев, они не запутаются. Господи, или к тебе на веранду…
— Думаю, на веранду.
Я подошёл к высокой, до потолка, стеклянной двери из гостиной на веранду. Открыл её и вышел на веранду. Вечер стоял тихий, ветер лениво перебирал листвой на деревьях и шевелил облаками.
Билл стоял у меня за спиной, он держался на ногах немного нетвёрдо, по лицу блуждала улыбка, полная надежды и в то же время испуганная, в руке он держал стакан, который успел долить по дороге.
Я глянул на небо и проступающую на нём луну.
— Здесь нет ничего, — объявил я.
— Да нет же, Боже мой, есть, вон там. Посмотри, — сказал он. — Нет, погоди, послушай.
Я стоял, коченея, сам не зная, чего жду, и слушал.
— Почему ты меня терпишь? — вдруг спросил он.
— Потому что, — объяснил я, — знаю тебя и Герту двадцать два года и люблю вас. Наши действия дальше?
— Встань посредине своего садика, где они могут тебя видеть. Можешь этого не делать, если не хочется.
— Чёрт подери, — соврал я, — а чего мне бояться.
— Не боишься? — Он внимательно посмотрел мне в лицо. — Открой ещё бутылку. Который час?
— Двадцать минут первого.
— Скорей!
Я забежал в комнату и тут же выскочил с бутылкой.
— За эскадрилью «Лафайет»? — предложил я.
— Нет, нет! — встревожено запротестовал Билл. — Не сегодня. Им не нужно слышать этого. За них, Дуг. За них. — Он повёл стаканом в сторону неба, в котором строем по звеньям летели облака и где надгробием белого вымершего мира висела луна.
Я мотнул головой в сторону облаков-призраков.
— Да, — сказал я, — за них.
— За Рихтхофена и прекрасных печальных юношей. Я шёпотом повторил его слова.
Потом мы выпили и, подняв пустые стаканы, показали их облакам, луне и молчаливому небу.
— Я готов, — сказал Билл, — если они хотят придти за мной сейчас. Лучше умереть здесь, на воздухе, чем забираться в дом и слушать, как они приземляются каждую ночь на своих парашютах, и не спать до рассвета, пока последний парашют, прошуршав шёлком, не прильнёт к земле и в бутылке не останется ни капли. Встань-ка вон там, сынок. Вот так. Наполовину в тени. Недалеко, чтобы придать мне уверенности. Но не близко, чтобы, если в кого-нибудь попадёт, то пусть в меня, а не в тебя. Давай.
Я отступил назад, и мы стали ждать.
— Что я скажу им? — не выдержал он.
— Господи, Билл, — ответил я. — Почём я знаю. Это же не мои друзья.
— Они и моими не были. Хуже того, я думал, они мои враги. О, Господи, ну, что это за тупой, глупый, нелепый мир. Враги!
Последние комментарии
10 часов 18 минут назад
18 часов 18 минут назад
1 день 9 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 13 часов назад