Sindroma unicuma. Finalizi [Блэки Хол] (fb2) читать постранично, страница - 305

я доверяла Пете. Я верила чемпиону и сейчас. Парень творил глупости не со зла. — Радуйся, что котелок Рябушкина варит туго, и по каким-то причинам спортсмен пошел провальным путем. Наверное, благодаря твоему дару, — хмыкнул он.

— Значит, ты все-таки поверил Альрику?

— Ну, скажем так… Я примерил к себе его гипотезу.

— Мэл, если я заставила тебя быть вместе… Прости. Не хочу удерживать насильно.

Он обнял меня и прислонился нос к носу. Мой — холодный, его — горячий.

— Замерзла, — констатировал и создал сверху теплый колпак. — Ты так и не поняла концепцию теории символистика. Эва… Я хотел быть с тобой с первой же минуты, как увидел. Хотел и боролся. "Нельзя, — говорил себе. — Кто ты и кто она?"… Заставлял, приказывал, пытался забыть… Но чем дальше, тем становилось хуже. Символистик прав. Желание жгло. Выедало кислотой. Ворочалось где-то в груди, отравляло неисполненностью. Подгоняло… Неудовлетворенное желание… А сейчас оно выполнилось, — улыбнулся он. — И теперь вот здесь — штиль, — положил мою ладонь к себе на грудь, у сердца. — Так что, Эва, если бы ты продолжила играть в кошки-мышки, я доконал бы тебя, себя, всех вокруг… Я не дал бы спокойной жизни ни тебе, ни себе, пока не добился бы своего. У меня, сама знаешь, терпения с гулькин нос. Что захотел — то беру, не раздумывая, и уже не отпускаю.

Приятно, что ни говори. Согревает не хуже теплого колпака над головами.

Мы помолчали.

— Что за опыты по материальному переносу? — спросил недовольно Мэл.

Ишь ты, вспомнил случайно оброненную фразу.

Я объяснила, когда и при каких обстоятельствах стала свидетельницей научного прорыва.

— Чтобы никаких опытов, — заявил он беспрекословным тоном. — И никаких символистиков. Вот он где у меня, — провел ребром ладони по шее.

Дождь опять зарядил мелкой моросью.

— Альрик рассказал о побережье много интересного, — поежилась я зябко. — Очень ценная информация. О каком родственнике он упомянул?

— Мой двоюродный дед. Комендант побережья в первые годы существования, — ответил Мэл. — Он делился со мной немногим. Я не знал о прививках. И о Гобуле не знал.

— А о долге?

— Знал. В нашем доме часть прислуги набирают с побережья. Неплохо, да? — хмыкнул он. — Платить не нужно. Только кормежка и одежда. Три года. Читай людей слева направо, внушай им что угодно…

Моя мама могла работать в доме Мелёшина-старшего. Я могла намывать там полы. А могла и не удостоиться высокой чести. Отправили бы в закрытую лабораторию, чтобы отрабатывать заклинания, например, deformi^[2].

Меня затрясло.

— И ты внушал? Читал мысли?

— Я не умею, — отрезал Мэл, нахмурившись. — Кроме того, не особо разделял тех, кто работал по найму, а кто — из-за долга.

К парапету набережной прибило волнами ветку с набухшими почками. Столица готовилась к взрыву юной зелени.

— Помню, отец приехал на побережье и попросил маму о разводе. Она согласилась, и он забрал меня на Большую землю. Сюда.

— Он спас тебя от уплаты долга. По-своему спас.

— Предлагаешь поблагодарить? — бросила я едко. — И тогда, и сейчас он считает меня ничтожеством. Каторжанская дрянь, бестолочь, недоумок… Думаешь, приятно слушать? Называй человека изо дня в день свиньей, и он начнет хрюкать.

— Перебор, не спорю, — согласился Мэл. — Но он воспитывал в тебе…

— … бойца, — прервала его. — Знаю-знаю. Спасибо папуле за счастливое детство.

— Наверное, он тоже находился под влиянием дара. Отец заставлял тебя держаться настороже, всего бояться. Если бы он сюсюкал, заваливал заботой и обеспеченной жизнью, ты расслабилась бы и дала промашку. Сытость замусоливает глаза. Пропадает чувство опасности. А ты выжила и не сдалась. Научилась конспирироваться во враждебном мире.

Скорее, враждебный мир представить не мог, что его надуют самым наглым образом, и афера узаконится, став величайшей авантюрой века. Я — единственная слепая, которая не видит волны и получает за это неслыханные бонусы.

— Мне даже болеть не разрешалось, чтобы не загреметь в больницу!

— Риск того стоил, — заключил Мэл. — Ты получила блага, о которых никогда не узнала бы, оставшись на западном побережье: ходишь свободно по улицам, носишь дефенсор^[20], изучаешь висорику. Ты имеешь право обижаться на отца, а я понимаю его.

Обижаться? Да я ненавижу родителя! Он выбрал жестокие воспитательные меры не ради моего счастья, а потому что сомневался. Думал, не справлюсь, не осилю, и притворство с поддельным висоратством раскроют. Но в дилемме "уплатить долг отечеству и прозябать в диком краю на задворках страны или прятаться по углам висоратского мира незаметной, но свободной тенью" Мэл встал на сторону отца.

— Почему ты не рассказывал о побережье? — повернулась к нему. — Знал и не говорил. Возможно, твой дед знает о моей маме.

Мэл долго молчал.

— До недавнего времени я не особо вникал в тонкости политического устройства. Моя жизнь текла