Глоток свободы [Булат Шалвович Окуджава] (fb2) читать постранично, страница - 4

предположениях. Ежедневно рискуя быть арестованным, Пестель все же не решался дать сигнал к восстанию. К столь неожиданно возникшей благоприятной ситуации общество не было готово. Об этом на следствии вполне откровенно и очень выразительно заявил один из виднейших южных декабристов — генерал Михаил Орлов. «К несчастью, их обстоятельства созрели прежде их замыслов, и вот отчего они пропали», — писал он в своих объяснениях. Слова «к несчастью» подчеркнул дважды сам Николай I, руководивший следствием. К ним он поставил 11 (одиннадцать!) восклицательных знаков и заключил их огромным двенадцатым.

Вечером 12 декабря Пестеля внезапно вызвали в штаб армии, куда, как ему сообщили, неожиданно приехал состоявший при царе генерал-адъютант Чернышев. При въезде в Тульчин глава Южного общества был задержан, и ему пришлось отдать свою шпагу. Ядом, который хранился у него уже несколько лет, он не воспользовался: еще теплилась надежда на успех заговора в Петербурге, на восстание на Юге.

В этот день в Петербурге на квартире Рылеева окончательно был утвержден план восстания. Революционные полки должны были окружить Сенат и заставить его издать Манифест об уничтожении «бывшего правления» и отмене крепостного права.

Утром 14 декабря колонна Московского полка во главе с Александром Бестужевым построилась в каре у памятника Петру I, напротив Сената. Вскоре туда прибыл гвардейский морской экипаж во главе с Николаем Бестужевым, а также Гренадерский полк.

На Сенатской площади оказалось около трех тысяч восставших войск. Но назначенный военным руководителем (диктатором) полковник князь Сергей Трубецкой проявил малодушие и на площадь не явился. Другие организаторы восстания действовали нерешительно. Солдаты дрожали от холода, офицеры спрятали сабли в ножны. Новому царю Николаю I удалось окружить мятежное каре 10 тысячами верных ему войск. Но для восставших еще не все было потеряно.

Ряд полков при случае готов был примкнуть к восстанию. На Сенатской площади был и народ — рабочие, ремесленники, дворовые, разночинцы. Многие из них сочувствовали восстанию. Строители Исаакиевского собора кидали в Николая I и его свиту камни и поленья.

Когда начались сумерки и положение стало критическим, царь дал команду стрелять по восставшим из пушек. Солдаты, теряя убитых и раненых, побежали по льду через Неву. Восстание было разгромлено. Узнав о катастрофе в Петербурге, члены Южного общества осознали свою обреченность. Смятение вкралось в их ряды. Одно за другим раздавались предложения поднять восстание в полках пли в военных поселениях, выдвигался проект освободить Пестеля. Но только попытка ареста крупного деятеля тайного общества Сергея Муравьева-Апостола заставила его поднять на восстание Черниговский полк, в котором он служил.

Однако колонну полка встретил огонь правительственной артиллерии, и все заговорщики были схвачены.

Вечером 17 декабря по указу Николая I открыл свою деятельность «Высочайше учрежденный Тайный Комитет для изыскания соучастников возникшего злоумышленного общества».

Вскоре это бюрократически названное учреждение перестало называться тайным, а в мае 1826 года было переименовано в комиссию. Комитет (а потом комиссия) заседал почти беспрерывно в течение нескольких месяцев. Вот его-то заседаниям и посвящены многие страницы повести Булата Окуджавы.

Обыкновенно Комитет допрашивал обвиняемых сначала устно, а потом эти же вопросы посылались в каземат, где заключенный отвечал на них письменно.

За ходом следствия неустанно следил сам царь, который лично допрашивал в первые дни многих руководителей Северного общества. Страх, испытанный им 14 декабря, боязнь, как бы следствие не упустило кого-либо из бунтовщиков, заставили Николая I опуститься до роли полицейского следователя. Угождая императору, члены Комитета всячески добивались от декабристов раскаяния и стремились исторгнуть признания угрозами и лживыми обещаниями. В результате арестованные, не чувствуя за стенами крепости никакой общественной поддержки и напуганные страхом пыток, нередко падали духом и оговаривали себя и своих товарищей. Хотя правительство и старалось уяснить себе вопрос об источниках «вольномыслия» участников тайного общества, едва ли не главной задачей Комитета было представить всех декабристов цареубийцами. Этой цели и подчинялся весь ход следствия, о чем ближайший помощник Пестеля Н. И. Лорер писал: «Следственный комитет был пристрастен с начала и до конца. Обвинение наше было противозаконно, процесс и самые вопросы были грубы, обманчивы и лживы» (Н. И. Лорер, Записки. М., 1931, стр. 102).

Когда Пестеля арестовали, он сказал своему товарищу Сергею Волконскому:

— Не беспокойтесь, ничего не открою, хотя бы меня в клочки разорвали.

Узнав, что следователи хорошо осведомлены о делах и замыслах тайного общества, Пестель пал духом и даже обратился к генералу Левашову с покаянными письмами. Но потом он вновь обрел самообладание и до