Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
был приветлив, бескорыстен, всегда готов на помощь, независтлив, прост.
— Привет! Привет! — рассыпал он направо и налево свои улыбки, когда приходил в редакцию.
— А, Митенька! Привет, Митя, привет! — отвечали ему.
И за все его добрые качества так и звали его ласково «Митенька».
— Как она, жизнь?
— Как солнышко — всегда греет.
— А если облака?
— Значит, надо подняться выше их, — весело отвечал он и садился за свой стул завотдела информации.
Как только ему стукнуло шестьдесят, сразу же ушел на пенсию. И тут уж целиком отдался своему роману. И днем писал, и ночью. И когда ел, когда спал — спроси, — не помнил. И все реже встречался с товарищами по редакции. И они все реже напоминали ему о себе. Ну, это и понятно. Как известно, больше всего крепит дружбу либо совместная работа, либо соседство. Но все же нет-нет да и позвонит ему кто-нибудь из старых сослуживцев.
— Как живешь, Митенька?
— Ванюша! Дорогой ты мой человечище! Как же я рад слышать твой незабвенный!
— Жизнь-то как, Митя?
— Не останавливается. Мчит с космической скоростью.
— Как роман?
— Идет, идет… без остановок, как сама жизнь. Но, понимаешь, чем больше пишу, тем больше возникает новых мыслей. Ведь только подумать, уже не о человеке одном, а обо всем человечестве надо тревожиться. Мир на грани катастрофы. Вот где передний край писателя.
— Глобально, Митя.
— А иначе нельзя. Писатель — это прежде всего мыслитель. Ах, друг мой, Ванюша, как это прекрасно — создавать такую книгу. У меня населения уже без малого город. Гудят проспекты, шумят улицы. А какие люди! Только бы хватило сил. Чем больше работаю над романом, тем шире раздвигаются границы. Весь мир втягивается в сюжет.
— Почитать бы.
— Рано еще. Работать и работать.
— Ты ведь давно его пишешь.
— Да. Начал с малого. Думал повестушка будет, а вот как разрослась. И это правильно. Только бы успеть. Что-то сердце стало пошаливать. Ну да это все из-за воздуха. Во дворе ужасный воздух. А форточка во двор. Как тут проветришь? Курю тоже много.
— Так ты бы гулял больше.
— А кто за меня будет роман писать? Нет, Ванюша, мне не до прогулок. У меня каждая минута на учете.
— Ну-ну, желаю успеха.
— Спасибо, друг, спасибо.
И еще на полгода безмолвие. Конечно, надо бы почаще ему позванивать, да уж так большинство из нас устроено, что «с глаз долой и из памяти вон». И Дмитрий Петрович не звонил в редакцию. И так получилось, что когда, наконец, позвонили, то его уже в живых не было.
— Что? Умер? — это звонил тот самый Ванюша, сотрудник из его отдела, теперь сам ставший завом.
— Ну! — ответила Анастасия Васильевна.
— Да как же это получилось?
— Как? Обнакновенно как. Упал и умер от сердца. Теперь я в его комнате живу. А Шутовы заняли мою.
— А его вещи, бумаги… Рукописи?
— А какие у него вещи? Что получше, так они у меня. Если надо — возьмите. У него ведь никого не было. А бумаги я все отдала Дуняшке Шутовой. Она сдала на макулатуру… А ты чего так поздно звонишь. Надо бы ране, когда он живой был…
У костра
Все дело было в том, что с самого начала он почувствовал, если так можно выразиться, свое ничтожество перед ними и их превосходство перед собой. Пятеро здоровых работяг, исколесивших тайгу вдоль и поперек, побывавших и на нефти, и на золоте. У них какие-то и жесты-то были, и слова свои, не такие, как у других рабочих. Всегда тихие, спокойные. Сидят и мирно беседуют меж собой. Он бы с ними охотно разделил компанию, но они ни разу не допустили его. Как-то даже Игорек попытался сам угостить их. Они отказались. Особенно пренебрегал им Степан Стаднев, рыжий, весь усыпанный крупными веснушками широконосый парень.
— Не пристало нам пить с начальством, — мрачно усмехаясь, сказал он. — Начальство, оно должно давать работягам за пьянство выговора.
— Да вы что, какие выговора? — вскинулся в изумлении Игорек. — Я от чистого сердца. Выпьем, поговорим.
— Не надо, начальник. Самое правильное: всегда начальникам и подчиненным жить порознь. Это закон тайги. Да и вообще, отвалился бы ты от нас!
— Но почему так? — чуть не простонал от обиды Игорек.
Но больше с ним не стали разговаривать, словно его тут рядом и не было, занялись своими делами.
На изысканиях Игорек был впервые — проходил практику на бурении скважин. И каждой клеточкой своего мозга чувствовал, как эти пятеро работяг не то чтобы презирают его, но как-то полностью игнорируют, словно он и не существует. И это было особенно обидно. Его указания по работе выполнялись ими добросовестно и довольно быстро. Но на этом их отношения и заканчивались. «Почему они так ко мне относятся? Наверно, считают меня неопытным, недостойным своей дружбы, — думал уязвленно Игорек, — надо будет им как-то доказать, что это совсем не так. Надо что-то придумать такое, чтобы они поняли, с кем имеют дело!» Но сколько ни думал, пока ничего путного придумать не мог.
Среди пятерых был старший.
Последние комментарии
5 часов 27 минут назад
15 часов 46 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 13 часов назад