Жига с Крысиным Королем [Варвара Мадоши] (fb2) читать постранично, страница - 2

покрытая подобающего вида сеном — старым, серым, и, несомненно, полным жизни. А уж до чего изысканно украшала телегу одетая в белый балахон смертника с высоким колпаком еретика на голове фигура приговоренного! Прямо-таки аллегория мученичества и той самой тяжелой судьбы, коя ожидает всех, не соблюдающих заповеди.

Юноша на насесте с явлением главного действующего лица как будто оживился, сел прямее и тоже принял участие в народной забаве — выпустил по приговоренному пару орешков. Правда, промазал: вместо него попал в ухо какому-то подмастерью, только что запустившего в еретика гнилой репкой. Подмастерье заорал и упал, держась за ушибленное место, а юноша вздохнул — видимо, огорченный промахом.

Рыцаря взгромоздили на костер, завели его руки за столб и начали заковывать. Как и положено уходящим с достоинством, он умудрился даже пошутить — или просто сказал что-то, что показалось палачу забавным, потому что тот разразился утробным лающим смехом.

Герольд протрубил в трубу и начал зачитывать приказ о казни «мерзейшего еретика, виновного в составлении злоумышленных казней против Его Светлейшего Величества…»

— Крысиного короля! — выкрикнул в толпе не то женский, не то детский голос.

Герольд грозно зыркнул в толпу, так же грозно откашлялся, с хрипом набирая воздуху в грудь. Один из стражников взмахнул алебардой, по-тараканьему поведя усами, и в толпе раздался звук шлепка: это кто-то решил прищучить своего отпрыска предосторожности ради. Мальчишки, что облюбовали крышу меняльной лавки Хобсона, прыснули прочь — а мало ли! — и светловолосый юноша остался один.

Впрочем, беспокойство мальчишек оказалось напрасным: Герцог-Хомяк только рассмеялся утробным хомячиным смехом и махнул пухлой ручкой — мол, продолжайте.

Что и было сделано: герольд зычным басом зачитал длинный список прегрешений, рыцарь был окончательно прикован, колпак с него снят и кинут в толпу (его немедленно разодрали на амулеты). После священник прочел напутствие, да выступил еще обвинитель от Инквизиции — его слушали, уже откровенно скучая, и только в задних рядах переминались на ногу, поминутно спрашивая у передних: «Ну как, уже? Факел-то палят?»

У казнимого спросили последнее слово и предложили покаяться.

Казнимый передернул плечами и от последнего слова отказался — толпа тут разочарованно вздохнула. Впрочем, самые ушлые тут же начали уверять легко отчаявшихся, что еще не все потеряно: вот как дрова разгорятся, тут-то самые страшные проклятия и воспоследуют.

Наконец, факел зажгли, и Инквизитор поднес его к куче хвороста у подножия поленницы, чтобы занялось тут же. Картинно помедлил, испытывая терпение толпы, и под восхищенный вздох кинул его в дрова. А-ах! — и пламя…

…Пламя сперва лениво, а потом все с большим аппетитом побежало по куче дров, затрещали ветки, повалил густой столб пока еще серого, пока еще легкого и почти невесомого дыма. Ветер сразу подхватил его и понес над головами дальше, к реке, и юноша на крыше вздохнул с облегчением: да, вот оно, хуже было бы, когда бы причуда погоды послала дым ему в лицо.

Рыцарь же стоял на куче дров, безучастно прислонившись к столбу — там, где его привязали, — и, казалось, не то дремал, не то просто давал себе отдых: глаза он прикрыл.

А огонь, вихрясь рыжими струйками и водоворотами, подбирался к нему ближе, ближе, он мутил и кипел, он искушал, он обещал равнодушному небу боль и смерть…

Юноша на крыше закусил губу до боли и потянулся к узлу, крепко сжал дерюгу цепкими пальцами лучника. Легко ли сидеть вот так, когда время улетает прочь стрелами, что промахнулись, когда единственный верный момент уходит, потому что ты не в силах его угадать…

Он был не прав, о, как он ошибался, он сейчас умрет здесь, сейчас, вот прямо сейчас, потому что был глуп, самоуверен и не рассчитал последствий. Он ошибся, сделал то, что нельзя было сделать здесь и сейчас, в этой стране, и поплатится по справедливости. Да. Все будет так, как сулило небо, и иного исхода не дано. На крыше лавки Хобсона, не отводя от пламени прищуренных глаз, юноша не верил в иной исход.

Вот уже пламя трещит и ревет — отсюда юноша этого не слышит, потому что гул толпы, безуспешно ждущий воя и проклятий, заглушает все прочие звуки, но он знает — и вот уже широкие полотнища огня и завеса дыма скрывают измученного человека, что отдыхал, прикрыв глаза, в последние секунды перед казнью.

Что это?.. Кажется или нет, что фигура эта в пламени как будто пошевелилась, отделяясь от столба?..

Не веря в иной исход, юноша одним движением развязал нетугой узел, освобождая бесформенный ком ветоши. Ветошь опала в момент, обнажая боевой, уже взведенный арбалет. Одним движением юноша освободил зажатый хитрым образом рычаг — и спустил курок, почти не целясь.

Болт ударил прямо в глаз Герцогу-Хомяку — и тот тяжело обмяк на спинке кресла. С толстого лица даже не успело сойти приятное, предвкушающее выражение…

На миг площадь замерла, ничего не поняв… но тут