Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
тишине.
Мы молчим. Тихо тает шаг часового, неустанно тикают часы — они свидетельствуют, что наше молчание продолжается уже девять минут. Я отмечаю это, поскольку именно на девятой минуте спокойствие изменяет моему пациенту. Он начинает ерзать в кресле, как будто ему неудобно сидеть. На десятой — по его лицу пробегает дрожь. Он не выдерживает, — тишина побеждает его. Он снова ерзает, возится, чаще дышит и, наконец, отчаяние овладевает им: он первым нарушает молчание.
— Ну что же? — еле произносит он, произносит обессилено и умоляюще. — Спрашивайте.
Я не обращаю внимания. Я пью чай. Я поглядываю на нее. Да — на нее. Мой убийца — женщина. Я молчу ровно столько, сколько требуется, чтобы хорошенько рассмотреть незнакомого человека, то есть — незнакомую женщину, так как женщину всегда следует рассматривать внимательней, чем мужчину. Но она ничего не замечает, потому что непосредственно на нее я не смотрю. Мне это ни к чему: за моей спиной большое трюмо; если бы свет не бил моей пациентке прямо в глаза, она бы могла себя в нем увидеть. Другое трюмо позади, слева от меня. Она его не видит, но я вижу в нем дважды отраженный образ. Когда я отворачиваюсь и гляжу в это трюмо, я даю моим посетителям возможность вести себя как им вздумается, радуясь тому, что за ними якобы не наблюдают.
Я внимательно рассматриваю женский образ в зеркале.
Она еще не старая, но и молодость ее давно прошла. Ей может быть и тридцать, и сорок лет. Сорок восемь часов пребывания под стражей (после преступления) наложили на нее свой отпечаток. Она побледнела, пожелтела, глаза ее запали. На левом виске выделяется седая прядь. Я знаю, что эта прядь поседела за последние два дня. Я еще не знаю, кто она и чем она занималась до сих пор, но вижу руки ее с длинными, сильными пальцами. Очевидно, она работает руками, пальцами. Возможно, пианистка…
Опять подвинув ближе к ней холодный чай, я быстро перечитываю протокол — две страницы, коротко рассказывающие о факте убийства. Я слегка ошибся, угадывая ее профессию.
— Вы акушерка? — переспрашиваю я, наконец нарушая молчание.
— Да, — охотно отвечает она и облегченно вздыхает. Мое молчание успело измучить ее до крайности. Она поспешно глотает чай, и ее сухие скулы слегка краснеют. Я доволен и вновь констатирую, что ее замкнутость мало-помалу разбивается о мое молчание и мягкую тишину моего кабинета. Мой вопрос, последовавший на одиннадцатой минуте молчания, уже поколебал твердость ее решений. Но я хорошо владею своим методом и очень ценю этот способ — гипнотизировать с помощью упрямого молчания. И я снова умолкаю. Молчу упорно и намеренно, — пусть она это почувствует. Я буду молчать еще минут пять и использую это время для размышлений и наблюдений.
Она убила человека, и в протоколе отмечен только этот факт: от каких-либо объяснений она отказалась. В протоколе говорится, что убитый был ей совершенно незнаком. Я, конечно, не доверяю протоколу. Она убийца и вдобавок женщина. А убийцы и женщины умеют хорошо скрывать свои тайны.
Женщина-убийца — не такое редкое явление в нашей криминальной практике. Но почему-то это нас всегда впечатляет. Даже нас — следователей и теоре-тиков насильственной смерти. Не только поражает, но и волнует, выводит из равновесия. Не потому ли, что мы привыкли смотреть на женщину, как на создание слабое и нежное (по крайней мере, теоретически), которое даже в ненависти не решится (попросту — не осмелится, сил не хватит) убить? Нет, не поэтому. Так думает обыватель, никогда не допрашивавший убийц. Сколько среди них кротких и немощных! Но женщина должна дарить жизнь, а не отбирать ее! Она всегда — символ жизни, и никогда — смерти. Смерть от руки женщины — величайшее извращение природы.
Я снова протягиваю ей папиросы, и на этот раз она охотно берет. Она втягивает дым глубоко, порывистыми затяжками и выпускает его со все более слышным выдохом, — так ей легче: хоть немного распугивает тишину.
Мне (там, в глубине души) очень жаль ее. За эти два дня она выстрадала целую жизнь. И кто знает, — может, она и до того всю жизнь страдала, а это убийство положило конец бесчеловечным мучениям?
И тогда, завершая наконец свой гипноз, я внезапно спрашиваю ее:
— Какие причины (я не спрашиваю о них) привели вас к этому… Скажите, когда вы больше страдали, — теперь, после этого, или раньше, когда эти причины сжимали вас железным кольцом?
Она вздрагивает. Она поднимает на меня испуганные, удивленные глаза и бледнеет. Она не ожидала такого вопроса.
— Простите, — шепчет она, — я не думала об этом.
Она сказала это очень искренне, и я знаю, что теперь она будет говорить и дальше, хотя еще четверть часа назад твердо решила не отвечать на мои вопросы.
— Жаль, — говорю и я, — это имеет большое значение. Для того, чтобы квалифицировать ваш поступок и установить, виновны ли вы, поскольку мы не исключаем возможности, что всему виной стечение обстоятельств — нужно располагать необходимыми сведениями.
Она
Последние комментарии
2 часов 25 минут назад
2 часов 58 минут назад
3 часов 55 минут назад
18 часов 56 минут назад
21 часов 30 минут назад
21 часов 58 минут назад