Компанеевка и дальше [Николай Андреевич Внуков] (fb2) читать постранично, страница - 4

повернул голову в сторону начальника эшелона, потом посмотрел на меня. Он явно не хотел откровенничать при нас.

И тут напряжение момента разбил начальник эшелона:

— Может быть, сначала покончим с актами?

Было видно, что ему не по себе.

— Вы правы, майор. Я вас не собираюсь задерживать. А с этим… разберусь сам.

Шевченко подошел к двери и распахнул ее.

— Демьянов! Быстро к повару и принеси сюда ужин. Пусть наскребет побольше! Сейчас вас накормят, — сказал он Очеретину. — Да не торчите посреди комнаты. Сядьте вон там, — он показал на лавку рядом со мной.

Очеретин осторожно присел на самый край, втянул голову в ворот куртки и сразу задремал. Правая рука его, разгибаясь, опустилась на колено, и я увидел на тыльной стороне кисти просвечивающую сквозь грязь татуировку: звездочку с серпом и молотом посредине.

Шевченко и начальник эшелона шелестели бумагами за столом и тихо разговаривали, а я во все глаза смотрел на дремлющего Очеретина.

Так вот, значит, как одевают в лагерях… Эти длинные телогрейки, валенки с автомобильным протектором, шапки из хлопчатобумажной дерюги… Неужели он… это… в самом деле был старшим лейтенантом и командовал танком? И за что его могли арестовать? Арест в моем сознании всегда связывался с чем-то постыдным. И человек, сидевший в тюрьме, казался мне уже неполноценным, наполовину вычеркнутым из жизни. Я вспомнил, как до войны арестовали Сергея Герасимовича, отца моего одноклассника Виктора Корнеева, как сразу резко изменилось отношение ребят и учителей к Витьке, а потом и сам Витька перестал ходить в школу. Сергея Герасимовича выпустили перед самым началом войны, и я несколько раз встречал его на улицах нашего города. Он здоровался со мной приветливо, как здоровался до ареста, но я здороваться с ним по-прежнему уже не мог. Я почему-то весь сжимался и старался побыстрее пройти мимо него. Мне казалось, на нем лежит какое-то невидимое клеймо, навсегда отгородившее его от других людей.

И вот сейчас я так же смотрел на Очеретина, на его лагерную одежду, на руку с татуировкой.

Появился Демьянов с двумя котелками и половиной буханки хлеба под мышкой.

— Вот. Усе што було забрал у кухаря, — сказал он ставя котелки на лавку рядом с Очеретиным. Вынул из кармана ложку и воткнул ее в кашу.

— Кушайте на здоровье. Вот тильки ножа нема. Потерял аж пид той Казанкой…

Очеретин зашевелился. Он расстегнул свою куртку, размотал с шеи полотенце-шарф и засунул его за пазуху. Бледная улыбка сморщила его лицо.

— Спасибо… Я могу так… без ножа.

Он поставил котелок на колени, выдернул из каши ложку и, низко нагнувшись, стал быстро хлебать борщ левой рукой отрывая от краюхи большие куски хлеба. Несколько раз он захлебывался, закашливался, и тогда поднимал голову и виновато взглядывал то на меня, то на Шевченко. Но полковник, занятый бумагами, не обращал на него внимания. И я, наконец, отвернулся из деликатности.

Очеретин доедал кашу, когда в горницу вошел капитан, заместитель начальника эшелона, и доложил, что танки на земле.

Шевченко посмотрел на часы.

— Час десять. Чудесно, капитан! Благодарю за службу.

— И без всяких ЧП. Хоть сейчас в бой! — сказал вместо официального ответа замнач эшелона.

Шевченко встал и пожал ему руку. Начальник эшелона собрал со стола бумаги, вложил их в планшет и встал тоже.

— Ну что ж, попрощаемся, полковник. Лучшее, чего могу нам пожелать, — скорой победы.

— Благодарю, майор. А вы, значит, обратно на Урал?

— Да. Мы — в Челябинск.

— Как там у вас?

— Трудно, как и везде. Голодно. Работаем…

— Следовало бы отметить, как полагается, но…

— Нет, нет! — протестующе поднял руку майор. — Я не сторонник этого.

— Тогда удачи, майор. Привет от всех нас вашим — там.

— Спасибо.

Они обнялись, и мы остались одни.

Шевченко закурил и прошелся по горнице. Остановился перед Очеретиным.

— Ну как, сыты?

— Да… Благодарю гражда… товарищ полковник. Я ведь пять дней под танком. А с собой — ничего…

Шевченко уселся за стол.

— Так вы что же — рванули из лагеря?

— Прямо с лесосеки… Я должен вам все рассказать…

Он посмотрел на меня.

— Я вам все… одному.

Шевченко бросил быстрый взгляд в мою сторону.

— Будете рассказывать при нем. Это мой ординарец и радист. Он на дежурстве.

Очеретин опустил голову и некоторое время сидел молча, глядя в пол. Потом, не поднимая головы, начал глухим, прерывающимся голосом:

— Я командовал Т-70… в сентябре сорок второго… Пятая танковая армия… А под Орлом ерунда получилась… осечка какая-то… Что-то неправильно сработало, понимаете… До сих пор не верю в то, что произошло…

Он вздохнул и вытер вспотевшее вдруг лицо.

— Есть там такой город — Кромы… Мы контратаковали… вышибли немцев из Кром. Захватили два немецких Т-111… С полным боекомплектом, на ходу. Заправленных под завязку… Ну, закрепились в Кромах… стали обсуждать, что с трофейными танками делать… На нашем горючем они