Ночной гонец [Вильхельм Муберг] (fb2) читать постранично, страница - 3

Брендеболя. Земля здесь была добрая, плодородная.

Отныне все поборы — подорожная пошлина, налог на корма, на рожь, на селитру — собирались с крестьян фохтом господина Клевена. Отныне в Убеторп шел и оброк натурой, который крестьяне прежде отдавали казне и церкви, — зерно, хмель, яйца, масло, сыры, свиные и бараньи туши, молочные телята, льняная пряжа, холсты.

Но в нынешнем году случился недород, и тут уж крестьянин ничего не мог поделать, потому что не в его власти было заставить землю родить. Когда же оказалось, что из-за неурожая крестьянину нечем платить оброк, помещик прислал в деревню фохта и наказал ему силой взыскать недоимку.

Этой весной крестьяне в Брендеболе высохли, точно скелеты, от голода подводило живот, руки и ноги тряслись, Не под силу им было платить поземельную подать. Ларс Борре, фохт господина Клевеиа, нагрянул в деревню; он совал нос во все углы, грозил и бранился. Он винил крестьян в том, что они припрятали хлеб и свинину. Явившись в Сведьегорд, он стал вымогать семенное зерно. Сведье сберег на посев несколько бочек зерна, и теперь Борре требовал у него половину. Он принес с собою меру, но Рагнару показалось, что она слишком велика, и он сравнил ее со своей клейменой мерой. Вышло, что фохтова мера вмещает целых восемь четвертей зерна. Она была неладная. Не зря шла молва, что помещики, собирая подати, не желают блюсти вес и меру, установленные законом. И локоть у них, и пуд — какие им вздумается. Когда Сведье платил подать казне, в меру входило шесть четвертей зерна, и он не хотел отдавать господину Клевену восемь.

— Ваша мера неправильная, Ларс Борре!

Тебе и такая сгодится, холоп!

— Она больше казенной!

— До казенной меры тебе теперь нет дела. Ты платишь оброк господину обер-майору.

— Не стану я хлеб сыпать в такую меру! Мерить — так по совести, а то и единого зерна не получите!

Борре ругался на чем свет стоит, шарил по всем закромам и клетям, но семенное зерно лежало в потаенном месте, надежно закопанное под грудой камней за хлевом. Так и пришлось помещичьему фохту повернуть от ворот ни с чем.

Помещику, а не казне платил теперь подати Сведье. Отныне фунт масла стал тяжелее, локоть холста длиннее, мера зерна больше, а Сведье хотел платить по закону, так, как записано в поземельных книгах, Его отец, который был рейтаром в немецкую воину и сгинул на чужбине, без устали твердил сыну: «Стой на своем праве и никогда не поступайся им». Отец лежал в земле, но слова его жили.

Помещик прислал с фохтом неправильную меру. И оттого бонд^[8] из Брендеболя не глядел теперь на север, не глядел в сторону имения, Господское поместье и крестьянский двор — близкие соседи, но лада меж ними быть не может.

Волы отдохнули, и упряжка медленно потащилась по пашне, круг за кругом, слева направо, с востока на запад. Ибо лишь тот, кто держит путь по солнцу, движется путем праведным, и ему всегда бывает удача.

Шея старого вола истерлась, распухла и задубела под ярмом, а у молодого она все еще была покрыта густой шерстью и оставалась узкой и мягкой. Вдруг огромный слепень закружился над упряжкой и впился молодому волу в самую репицу. Вол вскинулся в ярости и рывком повернул обратно; морда оказалась сзади, хвост — спереди. При этом матушка Сигга упала, и ее проволокло по земле.

Сведье рванул за вожжи и с большим трудом повернул назад упиравшегося вола. Матушка Сигга молча поднялась и стряхнула с юбки налипшую землю. Падая, она не выпустила из рук веревки. Но когда она разжала ладони, по ним, словно узор по тканью, шли красные полосы. Веревка содрала кожу и врезалась в самое мясо. Из разодранных ладоней капала кровь.

Но упряжка снова двинулась по кругу, и матушка Сигга опять повела на веревке строптивого вола. Она думала: «Путный вол в ярме — дар божий». Осенью в Сведьегорд перейдет от деревенского старосты Йона Стонге добрый рабочий вол, и его можно будет поставить в ярмо подручным. Нынешним рождеством Рагнар высватал за себя дочь старосты Ботиллу. После осеннего солнцеворота, когда управятся с жатвой и хлеб будет свезен в закрома, сыграют свадьбу, и Ботилла приведет в приданое доброго, откормленного вола.

Матушка Сигга не отпускала веревку. Она слизывала и глотала кровь, капавшую из пораненных ладоней. Незачем крови пропадать зря.

Вдруг из деревни донесся резкий, пронзительный звук. Матушка Сигга обернулась, обернулся и Рагнар Сведье. Упряжка остановилась.

Что это? Может, кто с пастбища скотину кличет? Или заливается плачем побитый ребенок? Нет, ни то, ни другое. Не человеческий это голос.

Матушка Сигга сказала:

— Староста в рог трубит.

Она распознала этот звук прежде сына, потому что за свою жизнь слышала его куда чаще, чем он.

— Вроде так оно и есть. Вы угадала, матушка.

Теперь Сведье видел, что Йон Стонге, его будущий тесть, стоит на камне перед своим домом. Теперь он и сам ясно слышал звук деревенского рога.

Староста сзывает общину на сход. В чем дело?

Молодой бонд