За гранью [Марк Энтони] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

отдаленно напоминающий рокот сотрясаемого штормом океана, но все же не совсем такой. Спустя Немного времени он уже мог воочию наблюдать за приближением стихии, глядя, как волна за волной склоняются перед ней вершины деревьев на окружающих долину склонах. Стройные ряды корабельных сосен гнулись под порывами ветра в величавом грациозном ритме, тогда как соседствующие с ними эспены[1] с кучерявыми, словно облака, кронами начинали дрожать, меняя цвет с зеленого на серебристый и опять на зеленый. Еще через несколько мгновений шквал добирался до заброшенных полей вокруг города, заставляя метаться в безумном языческом танце клубки перекати-поля.

А потом ветер набрасывался на город.

Словно целый табун невидимых индейских пони проносился он по Лосиной улице — главной магистрали Кастл-Сити. Все дальше и дальше, мимо универмага Мак-Кея, мимо кафе «Москито», мимо пустующего здания пробирной конторы, мимо салуна «Шахтный ствол» и потускневшего фасада выстроенного в викторианском стиле оперного театра. Собаки начинали лаять и гоняться за обрывками газет. Прогуливающиеся туристы поворачивались спиной и зажмуривались, чтобы уберечь глаза от десятков миниатюрных пыльных смерчей, взметающих с мостовой целлофан сигаретных пачек и разноцветные обертки от жвачки. Ко всему привычные ковбои с туристических ранчо первым делом хватались за поля своих черных шляп, не обращая внимания на пляшущих позади дьяволят.

Трэвис любил ветер, хотя и отдавал себе отчет, что во всем городе он скорее всего один такой ненормальный. Он всегда любил ветер. В такие минуты он неизменно открывал испещренную дробинами дверь салуна «Шахтный ствол», владельцем которого имел сомнительную честь являться, и выходил на улицу, чтобы встретить бурю лицом к лицу. Трэвис рассуждал так: невозможно узнать, откуда прилетел сюда этот воздушный поток и что несет он на своих крыльях. Поэтому он с удовольствием вдыхал воздух, насыщенный терпким ароматом хвои и студеной свежестью горных ключей, нередко размышляя, кто вдыхал этот воздух прежде, где живут эти люди, на каком языке говорят, каким богам молятся и молятся ли вообще, какого цвета у них глаза, какие мысли и чаяния скрываются в потаенных глубинах их зрачков?

Впервые подобное настроение овладело Уайлдером в тот момент, когда он, совсем еще желторотый паренек, взращенный и воспитанный среди бескрайних равнин Иллинойса, сошел с заляпанного грязью междугородного автобуса и испытал то неповторимое ощущение причастности, которое дает Кастл-Сити. За истекшие семь лет это чувство посещало его регулярно, причем, к удивлению и радости самого Трэвиса, нисколько не ослабевая с годами. Встречая бурю лицом к лицу, он всякий раз испытывал щемящее томление и ощущал странную уверенность в том, что ему нет надобности делать выбор, поскольку для него нет ничего невозможного.

Однако, несмотря на все свои предчувствия, Уайлдер и представить не мог в тот промозглый серенький вечер такого же промозглого и серенького дня, пришедшегося на мерзкий период безвременья между наполненной золотом и синевой осенью и бодрящей морозной зимой, как скоро и круто изменится все в, жизни города и в его собственной. Позже, оглядываясь назад и уже зная, что и как произойдет, он пропустит сквозь сито памяти все загадочные события и отыщет среди них то единственное, с которого все и началось. Само по себе оно было столь незначительным и малоприметным, что он никогда бы о нем и не вспомнил, если бы не тот неоспоримый факт, что именно после него все начало меняться со страшной быстротой — и меняться необратимо.

Все началось с перезвона колокольчиков.

2

Полуденное солнце заливало горную долину тягучим золотом. Трэвис Уайлдер ехал в город на своем стареньком раздолбанном пикапе. Сквозь треск помех и скрип передней панели из радиоприемника доносилась едва слышная музыка. Подвешенный к зеркальцу заднего обзора бумажный освежитель воздуха в виде миниатюрной сосенки беспорядочно болтался перед глазами. Высокогорное солнце и время давно выветрили из него последние молекулы искусственного хвойного аромата. Двигатель натужно взревел, когда Трэвис переключил передачу и миновал крутой поворот серпантина на скорости, вдвое превышающей рекомендуемую желтым ромбом дорожного указателя очень похожим на кусок швейцарского сыра из-за множества дыр от крупнокалиберной дроби.

«Ты опаздываешь, Трэвис», — напомнил он себе.

Первую половину дня он провел за починкой крыши ветхого охотничьего домика, в котором жил. Пришлось заменить несколько планок и закрепить пару-тройку полос рубероида, оторванных бурей, бушевавшей минувшей ночью. Ему давно бы следовало подготовить жилище к зиме, скорое наступление которой предвещали разжиревшие, вконец обленившиеся сурки, одевшиеся густым красноватым мехом, да все руки не доходили. Когда он наконец догадался поднять голову, солнце уже клонилось к