В прицеле свастика [Игорь Александрович Каберов] (fb2) читать постранично, страница - 4

тебя хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо. О нас не беспокойся, пиши.

Жена ушла, а слова, сказанные ею на прощание, все еще звучали в моих ушах: «У тебя хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо…»

На улице жарко, знойно припекает солнце. Я медленно иду к аэродрому. Все вокруг кажется каким-то другим. Впрочем, нет. И клуб, и аллея, где мы с Валей гуляли минувшей ночью, и дома, и высокая водонапорная башня стоят, как стояли вчера и позавчера. В кустах по — прежнему неугомонно прыгают с ветки на ветку воробьи. Небо заполнено привычным рокотом истребителей. Но как ни приветлив этот июньский день, на душе пасмурно, и временами кажется, будто все посерело вокруг.

Война. Война с Германией. Я пытаюсь представить себе, что собой представляет она, Германия, захватившая почти всю Западную Европу. Вообразить это нелегко. Одно ясно — у фашистов немалая сила. Об этом нам говорили еще в Ейском училище. Лекторы подчеркивали, что, подчинив себе военную промышленность европейских стран, Германия представляет собой большую силу и что не считаться с этим мы не можем. «Ничего! — говорю я себе. — У нас Красная Армия. Весь народ поднимется на защиту своей Советской Родины. Враг непременно будет разбит». Потом я начинаю припоминать некоторые известные мне со школьной скамьи исторические факты. Я думаю об Александре Невском, разбившем псов — рыцарей на льду Чудского озера, о сражении при Кунерсдорфе, когда русские войска наголову разгромили прусскую армию, о взятии ими Берлина в 1760 году. А первая мировая? А гражданская война?

Потом мне почему-то вспомнился старый снимок из нашего семейного альбома. Мой отец запечатлен на этом снимке. Бравый, черноусый, в форме прапорщика, он сидит на вороном коне. На боку у отца шашка. Георгиевский крест, Георгиевская медаль и орден Святой Анны украшают его грудь. Мне всегда казалось, что он на этом фото чем-то похож на Чапаева. Да отец и в самом деле храбро воевал. Ему было двадцать четыре года, когда он пошел на германскую. Мне тоже двадцать четыре, и вот я вскоре должен буду вступить в первый бой…

Прихожу на стоянку самолетов. Она похожа на растревоженный муравейник. Идет ремонт старых укрытий. Кое — кто уже копает новые. Летному составу отвели штабную землянку. Федоров и Годунов решили для своего звена приспособить огромный фанерный контейнер, в котором когда-то с завода прибыл в разобранном виде самолет.

— Не дом — мечта! — прибивая дверную петлю, говорит Годунов.

Ужинаем мы, что называется, по — фронтовому, в полевых условиях, ночуем в землянке. Уставшие за день, да еще после бессонной ночи, все быстро засыпают. Конечно, после уютного кубрика, белоснежных простыней и мягкой постели спать на жестких нарах не особенно удобно. Но летчик привычен ко всему. Был бы при себе реглан. Он — что шинель у солдата: на него лег, им укрылся, его и в изголовье положил.

Утром нас подняли чуть свет. Эскадрилье поставлена боевая задача: прикрыть с воздуха военно — морскую базу Кронштадт. Первым летит звено лейтенанта Костылева. Высокий, белокурый, статный, с орденом Красного Знамени на гимнастерке, Егор, получив приказ, отчеканил «Есть!» и вышел из землянки.

Кто-то из ребят с утра завел патефон. «Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминая сад…» — хрипит заезженная пластинка. В ожидании вылета одни лежат на нарах — отдыхают, другие пишут «конспект на родину» — так в шутку называем мы письма. Матвей Ефимов достал шахматы и, расставляя на доске фигуры, смакует, как обыграет он сейчас Сергея Сухова.

Я занялся «боевым листком». Вчера, в первый день войны, выпущено два листка, сегодня готовится к выходу в свет третий. Разбирая заметки, полученные накануне вечером, я пристроился у стола адъютанта и, не обращая ВНИАЛЗНИЯ на его брюзжание, с головой погрузился в свое редакторское дело. Тем временем ко мне подошел командир эскадрильи майор Новиков. Среднего роста, неторопливый, с добродушным, открытым лицом, в своем неизменном шлеме с ушками, завернутыми за резинки летных очков, он тихонько тронул меня за плечо:

— Готовьтесь к вылету на базу. Я вскочил со стула:

— Есть на базу!

Новиков поморщился. Он не любил громких слов, не любил ничего показного, и даже это уставное «Есть!» сейчас показалось ему необязательным. Дав мне справиться с возбуждением, командир эскадрильи так же мягко уточнил:

От Кронштадта далеко не уходить. За воздухом следить особо. Вылет через десять минут.

— Понял, товарищ майор, — как можно спокойнее ответил я, чувствуя, что краснею.

Вслед за мной, надевая на ходу шлемы, вышли из землянки Алиев и Хрипунов. Стояла тишина. Воздух был чист и свеж.

— В такое утро взять бы удочки — да на речку. Как Петро? — спросил я Хрипунова.

— Неплохо. Только я предпочитаю охоту. Побродить лесу, да с ружьем в руках, — это мечта!

— Послушай, — повернулся к нему Алиев. — Зачем бродить? Зачем ружье? Можно за уткой на истребителе, пулеметами 0 бац! И в сумку…

Мы рассмеялись и пошли к самолетам. Я на ходу отдал