Туфельки от «Ле Монти» [Мария Леонидовна Лебедева] (fb2) читать постранично, страница - 2

Никита работал юрисконсультом в крупном акционерном обществе, часто бывал в командировках и объездил почти весь мир. А Ирина, хоть и закончила иняз и работала переводчицей в одном солидном издательстве, дальше Ленинграда никуда от Москвы не отъезжала, потому с интересом и завистью слушала его рассказы о карнавале в Рио-де-Жанейро, о храмах Чичен-Ицы в Мексике и захватывающей испанской корриде.

После этой ночи им показалось, что знакомы они много лет и понимают друг друга с полуслова. Стали встречаться почти ежедневно, «теоретическая» любовь подкрепилась практикой, которая окончательно убедила, что их встреча — просто счастливый случай, дарованный самой судьбой.

Никита сразу нашел общий язык с Антоном, который звал его сначала «дядя Никита», а в последние месяцы все чаще и чаще стал называть папой, хотя никто его этому не учил. Никита так быстро и ловко сдружился с мальчишкой и даже, когда тот, капризничая, демонстрировал не лучшие стороны своего характера, держался с ним так ровно, что возникала мысль о его солидном родительском опыте. Но, как выяснилось, опыта такого он не имел, хотя и был женат дважды.

В общем, все шло прекрасно, и Ирине порой становилось страшно, что вдруг все это каким-то образом прекратится, вдруг какой-нибудь случай, но уже несчастливый, прервет то непередаваемое блаженство, каким были напоены все ее дни. И когда две недели назад Никита сделал наконец предложение, стоя, как и в первую их встречу, на одном колене и протягивая ей белую розу на длинном стебле, она не почувствовала какой-то особой радости, какой ожидала раньше, предвкушая этот момент. Ей казалось, что они так счастливы, им так хорошо вместе, что лучше уже не будет. Единственное преимущество, которое давал штамп в паспорте, заключалось в том, что у них появится общий дом и Никите не потребуется время от времени уезжать в свою однокомнатную берлогу в Черемушках, чтобы взять какие-то вещи или книги, завершить срочную работу на компьютере, дождаться звонка от клиента из-за рубежа...

Ирина предполагала объединить их однокомнатные квартиры и, если повезет, получить взамен большую трехкомнатную, где у Никиты будет свой кабинет, а у Антошки — детская.

Пока же полностью можно было расслабиться, только когда Антон гостил у бабушки и они оставались совсем одни. Нежась в постели рядом с любимым, после долгих ласк и объятий, Ирина мечтала о ребенке, ей хотелось, чтобы у них непременно была девочка, с такими же, как у Никиты, зелеными глазами и таким же красивым, чувственным ртом. Никита против девочки не возражал, но ему всегда почему-то представлялось, что детей в семьей должно быть трое, хотя сам был единственным сыном. И он настаивал на том, что если вначале получится дочь, то в следующий раз он обязательно расстарается на сына.

С детьми Никите не везло: первая жена, Татьяна, очень хотела ребенка, но за пять лет супружества беременела всего дважды, а после второго выкидыша врач сказал, что на своих детей им вряд ли можно рассчитывать.

Когда Татьяна погибла в автокатастрофе, несколько месяцев Никита был словно не в себе. Друзья и родственники даже боялись, как бы он не свихнулся.

Он не мог бы с определенностью сказать, что очень любил жену, но многолетняя привычка к ней, к тому, что она всегда рядом, добрая, отзывчивая, готовая понять и помочь, сделала ее присутствие необходимым как воздух. И после ее гибели у Никиты поначалу было ощущение, почти на физиологическом уровне, что ему просто нечем дышать.

Год прошел в мучительных попытках забыть ее, вернее не ее, а свою зависимость от ее пребывания рядом, от ее присутствия в его жизни. Сейчас, вспоминая ее образ с легкой грустью, он понимал, что она была ему не просто женой, а настоящим другом, потерю которого пережить всегда очень трудно.

Все родственники и друзья будто сговорились, и для его же пользы, как они сами эту пользу понимали, наперебой стали знакомить его с девушками, достойными, по их мнению, если не восполнить утрату, то хотя бы скрасить его одиночество. Никита сначала возмущенно отбрыкивался, затем лениво выкручивался, отговариваясь в основном своей занятостью на работе, но потом молодость и жизнь взяли-таки свое, и он пустился во все тяжкие.

Редкий вечер не проводил он в каком-нибудь кафе или у знакомых, домой возвращался с очередной девицей в возрасте от двадцати и выше, причем порой выше настолько, когда вопрос о возрасте расценивается уже как оскорбление.

Он стал опаздывать на деловые встречи, на которые мог явиться к тому же в неглаженной рубашке и с помятой физиономией, так что ни у кого не возникало сомнений насчет слишком бурно проведенной им ночи. Когда же наконец по его вине чуть не сорвалась одна очень выгодная для фирмы сделка, генеральный директор вызвал его в свой роскошный кабинет и предложил ему подыскать себе другую работу, в случае если подобное повторится.

— И вообще, Никита Валерьяныч, — доверительно сказал он, перейдя на отеческий тон, — мой вам совет: женитесь