Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
других обстоятельствах в такую погоду жители города, вялые и изможденные слепящим солнцем, сидели бы по домам или на работе. То, что на церемонию погребения сбежалось столько народа, предположительно можно было объяснить тем, что человека, лежавшего в массивном бронзовом гробу, либо очень любили, либо очень уважали. Или, что всего вероятнее, и любили, и уважали.
Но люди теснились в стороне от зияющей желтой ямы, и в этом было что-то зловещее. Многие поднялись на взгорок, чтобы лучше видеть. Ни у кого не было траурных повязок на рукавах и черных роз в петлицах. Все лица от зноя раскраснелись. Народ жадно смотрел в одну сторону, словно в ожидании публичной казни. Будто страшась заразы, люди привязали свои коляски, кабриолеты, фермерские фургоны-«студебеккеры» и фаэтоны на значительном расстоянии от катафалка, обитого черной траурной бахромой, и экипажа родственников покойного. Лошади в упряжке катафалка и экипажа были с траурными плюмажами. Конскую сбрую украшали черные кисточки, а окна экипажа закрывали черные атласные шторки.
Гроб с телом полковника Тадеуша Дина утопал в поникших красных розах. Других цветов не было. Епископальный священник, потрепанный, с изможденным лицом, с которого непрерывно капал пот, скороговоркой бормотал себе под нос строчки из молитвенника. Присутствующие члены епископальной общины города видели этого человека впервые: его разыскали после того, как местный святой отец, слишком страдавший от жары, отказался совершить обряд погребения.
Толпа распределилась таким образом, чтобы всем были хорошо видны три опечаленные женщины в траурных одеяниях, стоявшие у края могилы. Вдова — сама она называла себя мадам Дин — была высокой и стройной. Плотная вуаль из черного шифона, укрепленная на шляпке, спускалась на ее лицо, но на ней было расшитое платье из черного шелка с элегантно задрапированным турнюром, и она держала в руке черный зонтик от солнца с бахромой именно под тем углом, который был ей больше всего к лицу. Все это указывало на то, что мадам Дин — женщина, уверенная в своей привлекательности и шарме. Время от времени ее узкая, обтянутая черной перчаткой ручка, зажавшая носовой платок, обшитый по краю черной траурной полоской, скрывалась под вуалью, и мадам Дин утирала влажные глаза.
Слева от нее сотрясалась в рыданиях тучная пожилая леди. Это была мадемуазель Кеслер, гувернантка, уроженка Эльзаса. На ней была глухая и длинная вуаль, какие было принято носить у нее на родине.
Справа от мадам Дин стояла ее дочь. Девочка еще не выросла из коротких детских юбок. Держалась она очень прямо. Амелии Дин едва исполнилось пятнадцать, поэтому короткая вуаль, укрепленная на ее шляпке из итальянской соломки, была почти прозрачной. Внимание большинства собравшихся было обращено на нее. На Амелию взирали с любопытством. Прозрачная вуаль не столько скрывала, сколько, напротив, подчеркивала бледность тонких черт ее застывшего лица, по которому трудно было понять, хорошенькая она или нет. На этом лице читалось только одно чувство — скорбь. Скорбь и еще, пожалуй, твердая горделивая решимость сдерживаться, чтобы зрители, не дай Бог, не увидели ее слез.
Между родственниками покойного и толпой зевак стояли еще четверо людей, по виду одна семья: муж, жена и двое взрослых сыновей. Это были Ван Влиты, соседи почившего.
На донье Эсперанце Ван Влит, крупной и статной женщине, было черное шелковое платье с очень длинной юбкой. Платье было новым, хотя мода на такие прошла в прошлом десятилетии. Донья Эсперанца всегда предпочитала одеваться старомодно. Над безмятежным высоким лбом возвышалось нечто вроде шляпки, которая, как и все ее одеяние, игнорировала современные модные веяния: черные кружевные рюши, укрепленные на ободке, и черная атласная ленточка, скрывавшаяся под округлым подбородком доньи Эсперанцы. Из-под шляпки виднелись седеющие волосы, зачесанные высоким серебряным гребнем. Она походила на иностранку, хотя на самом деле была ею меньше, чем кто бы то ни было другой из присутствующих. Дело в том, что донья Эсперанца была урожденной Гарсия и принадлежала к роду, издавна владевшему Паловерде, огромным ранчо, которое протянулось вдоль бассейна реки Лос-Анджелес к самому океану.
Ее супруг, Хендрик Ван Влит, истекавший потом в своем сюртуке из шерсти альпаки, с высоким стоячим воротником, был тучным голландцем. По складу характера его можно было отнести к холерикам, и он был на полголовы ниже жены. Он неловко держал высокую шляпу в правой руке, на которой остались только большой палец и мизинец, а остальные три он потерял в 1858 году, когда при пересечении Панамы на него напала ядовитая змея. На лице Хендрика застыло выражение чопорной торжественности, и, надо отдать ему должное, в его голубых глазах не было и намека на радость. А ведь хоронили человека, который восемь лет назад едва не разорил Хендрика.
Между его сыновьями была довольно существенная разница в возрасте.
Старшему было двадцать четыре
Последние комментарии
0 секунд назад
2 часов 33 минут назад
3 часов 2 минут назад
3 часов 8 минут назад
4 часов 44 минут назад
6 часов 11 минут назад