Скопин-Шуйский [Федор Ефимович Зарин-Несвицкий] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

не было ни одного поляка: князь Федор Иванович Мстиславский, занимавший первое место в совете царя, князь Григорий Петрович Шаховской, хранитель царской печати, любимый друг государя Петр Федорович Басманов, задумчивый и сосредоточенный, князь Димитрий Иванович

Шуйский, Нагой, молодые окольничьи, Ощера и князь Ростовский.

Мстиславский, старик гордого и величавого вида, с нескрываемым презреньем смотрел на самоуверенных польских панов и изредка обращался к князю Шаховскому, почтительно слушавшему его.

На лице Шуйского, угрюмом и злом, с низким лбом и маленькими глазками, было выражение явной тревоги и растерянности. Он нервно переминался на месте, почти не отводя глаз от угла залы, где его брат Василий разговаривал с его женой. Его беспокойство, по-видимому, достигло своего предела, когда в зале появился ливонец Кнутсен, капитан второй сотни царских алебардщиков, известный своей преданностью царю. Димитрий Шуйский, казалось, готов был бежать, но боялся царя и не смел отойти.

Между тем царь заметил Кнутсена и ласково кивнул ему головой. Кнутсен, приземистый, рыжий, поспешил подойти к царю и, неуклюже поклонившись ему и царице, замешался в свиту и стал рядом с Басмановым. Между ними тотчас же завязался оживленный разговор. Но Шуйский не мог уловить ни одного слова, однако по выражению лиц разговаривавших было заметно, что Кнутсен на чем-то настаивает, а Басманов пожимает только плечами, указывая взглядом на царя.

Веселой царице не стоялось на месте. Высокие каблучки ее вышитых жемчугом туфелек, подбитые золотыми подковами, глухо стучали по серому бобровому ковру в такт музыке. Ей хотелось танцевать, как еще недавно она танцевала в сандомирском замке у отца-воеводы или во дворце короля Сигизмунда в Варшаве. Но она не смела. Димитрий не обращал никакого внимания на ее умоляющие взоры.

Хорошее настроение царицы проходило. Восемь дней только, как она замужем, а муж уже не обращает на нее внимания.

Она нетерпеливо топнула ножкой, отвернулась от царя и стала шептаться с стоявшими за ней пани Старостиной Сахачевской и высокой, толстой старухой, своей гофмейстериной или, как называли ее русские, охместериной Казановской.

Но ее настроение понял ее отец, разговаривавший в это время с окончившим мазурку послом, и тяжелой, важной походкой он направился к царю.

Заметя грузную фигуру приближающегося к нему сандомирского воеводы, царь улыбнулся и приветливо махнул ему рукой.

— Всепресветлейший царь, непобедимый, — низко кланяясь перед царем, начал Мнишек по-польски, — дозволь пресветлой царице пройти в мазурке со мной, стариком.

Царь удивленно приподнял брови.

— Если она хочет…

Но Марина уже схватила руки отца. Музыка мгновенно смолкла. Танцующие почтительно расступились. Старый воевода молодцевато подбоченился, разгладил длинные седые усы и сделал знак музыкантам.

Снова грянула мазурка. Снова понеслись пара за парой, и снова царь погрузился в задумчивость.

В эту минуту в зале появилось новое лицо. Немцы-алебардщики почтительно склонили перед новоприбывшим свои алебарды и расступились.

Вошедший был молодой человек, почти юноша, но властный, гордый взгляд больших серых глаз, смелая дуга слегка нахмуренных бровей и высокий лоб с едва заметной поперечной между бровей морщиной говорили о том, что этот юноша много думал и рано созрел.

В его профиле с резко и красиво очерченным носом, с тонкими подвижными ноздрями, было что-то орлиное. Густые, вьющиеся темно-русые волосы выбивались из-под его высокой боярской шапки. Усы темнее волос, едва пробивавшиеся, оттеняли строго очерченные, плотно сжатые губы.

Молодой человек остановился у порога, так как танцующие мешали ему пройти дальше.

В это мгновение мимо него, едва касаясь земли, пронеслась царица, молодой человек быстрым движением снял с головы шапку и низко склонил голову. Царица заметила его и ответила ему ласковой улыбкой.

Появление этого юноши произвело заметное впечатление среди русских боярынь и боярышен и среди царской свиты. Нежное лицо княжны Буйносовой слегка зарделось, глаза Головиной радостно сверкнули.

Мрачная задумчивость исчезла с лица Басманова, а старик Мстиславский приветливо и ласково улыбнулся. Димитрий Шуйский слегка побледнел и испуганно взглянул на брата Василия, который торопливо прервал свой разговор и поспешно вдоль стен старался пробраться к ново-пришедшему.

Появление юноши словно сразу подбодрило русских женщин и мужчин, несколько растерявшихся среди блестящего европейского общества.

Этот юноша был непременным гостем на всех торжествах Димитрия Иоанновича. В его осанке, в его обращении с поляками, считавшими русских варварами и медведями, было столько такта, столько прирожденного достоинства, что самые наглые смущались под его взглядом, порой столь презрительным и гордым, что казался взглядом прирожденного владыки.

Этот юноша никого не затрагивал, не был задорен,