Судьба боится храбрых [Андрей Имранов] (fb2) читать постранично, страница - 2

же важной, сколь и непонятной. Проснувшись, Тим недолго думал об этих с удивительной настойчивостью повторяющихся снах (а что о них думать — не кошмар, и слава богу). Но, будучи внутри сна, он испытывал гнетущий дискомфорт от раздирающего понимания важности происходящего вокруг вкупе с непониманием смысла.

Вот и на этот раз — Тиму не всегда удавалось добраться во сне до этого места, но в прошлые разы никаких маленьких девочек будто бы не было. Тим напряг память — толстые мужчины в светлых гигантских балахонах вроде были… или не были? Нет, точно были. А вот этого эпизода — точно не было. Тим задумался и не сразу заметил изменения в процессии — теперь там шла война. Во всяком случае, другого определения этому действию в голову не приходило. Мимо, двигаясь в том же неизменном ритме, шли сражающиеся друг с другом на мечах воины в красных туниках. Воины шли парами, в две колонны, а между колоннами быстрым шагом двигался еще один ряд воинов. Время от времени один из сражающихся падал под ударом меча противника и оставался лежать на земле, тогда на его место тут же вставал воин из центрального ряда, и схватка продолжалась. Воины молча, звеня мечами, прошли мимо Тима и ушли вдаль, а на дороге осталось лежать множество тел. Тим приглядывался и так и эдак, но не смог понять — действительно они мертвы или просто притворяются.

Следующие участники этой странной демонстрации шли по самым краям дороги и несли в руках широкое, накрывшее всю дорогу полотно белого цвета, настолько яркого, что все остальные краски на фоне этого полотна как будто поблекли и посерели. Что-то происходило там, под белой тканью, — то ли лежащие сами поднимались и убегали, то ли кто-то их поднимал и уносил — Тим не видел, потому что все его внимание было поглощено другими участниками процессии. За белым полотнищем шли женщины — обнаженные женщины. Тим сглотнул, не в силах оторвать взгляда. Впрочем, посмотреть было на что — как на подбор стройные, молодые и крепкие тела вряд ли бы оставили равнодушным любого мужчину. Почему-то у Тима при взгляде на женщин возникло в голове именно это слово — «тела». Может, потому, что, несмотря на манящие движения и вызывающие позы, лица женщин оставались холодны и бесстрастны? Но зрелище все равно было шикарным. Тим молча пошевелил губами, попробовав слово на вкус: «ши-кар-ным». И еще долго провожал взглядом точеные фигуры, сглатывая липкую слюну и фантазируя на соответствующие темы. Сон неожиданно оказался довольно интересным — в прошлые разы он до этого места не досматривал и теперь жалел об этом.

Вслед за женщинами незаметные люди в белых робах опять несли широкое белое полотно — Тим глянул мельком и больше на полотно не смотрел, а смотрел на то, на что смотреть было интереснее. Но в какой-то момент вокруг начало ощущаться недоброе напряжение. Оно волнами распространялось по толпе, и Тим, ежась, стал озираться, выглядывая неведомую опасность. Откуда-то сбоку прозвучал глухой голос — впервые за все время сна.

— Жертва, — сказал кто-то негромко, и Тим сразу понял, в каком смысле было произнесено это слово. Похоже было на то, что это слово прозвучало не на русском языке, а на каком-то другом, на котором оно могло означать только одно: «жертва» — то, что приносится на жертвоприношении. Легкий гул пронесся по толпе от конца процессии — к началу, Тим вздрогнул и вытянул шею. Люди в белых робах все так же несли широкое белое полотно, но его яростная белизна нарушалась лежащей посредине темной фигуркой. Кто-то лежал на белой ткани, безвольно раскинув руки и ноги, — лежал и, легонько покачиваясь, двигался вместе с несущим его полотном. Вместе с ним по толпе двигалась волна облегчения. Люди, мимо которых проплывала фигурка, глубоко вздыхали, расслабленно шевелились, отодвигались от барьера и начинали негромко переговариваться. Тим вцепился в брус и всмотрелся. Теперь лежащий был уже недалеко, и можно было рассмотреть детали. Это был подросток. Темноволосый юноша, одетый в черные штаны и белую куртку свободного покроя, лежал навзничь на белоснежной ткани, и из груди его торчал меч. Прямо из сердца. Сочувствие острой иголкой кольнуло Тима и тут же исчезло, сменившись явственным предчувствием беды.

Тим всмотрелся в лицо лежащего, и его собственное сердце сбилось с ритма, пару раз стукнув явно невпопад. Юноша был немного старше его, но этим все различия между ним и Тимом совершенно исчерпывались. На белоснежном полотне, недвижимо и с мечом в груди (мертвый?!), лежал он сам — слегка подросший, немного исхудавший и с коротким шрамом под левым глазом, но это был именно он — Тимофей Вострецов, «коренной питерский интеллигент» шестнадцати-семнадцати лет от роду. Он — лежащий на белых тканях — был уже почти совсем под Тимом — тем, который, напрягшись и ничего не понимая, смотрел на себя самого сверху. Уже совсем близко слева люди облегченно вздыхали, негромко посмеивались и переговаривались, но здесь, где он стоял, напряжение достигало своего апогея.