Рассказы [Андрей Ханжин] (fb2) читать постранично, страница - 2

индипэньдъэнт индипэндъэнтом, а кушать хочется всегда. Ладно. Хотя именно так и начинается разложение идеи — с элементов шоубизнеса. Ладно.

Шуб подходит к Ревякину — а они в свое время ну очень сильно были знакомы по Сибири — и протягивает ему клешню: «Привет». Я даже подходить не стал. Человека-Ревякина я совсем не переносил. Видимо, по причине схожести наших мерзких натур. Он мне сам, издалека так, кучерявой головушкой кивает, а Шубу ручонку жеманно протягивает… Надо сказать, что в ту пору Ревякин модно и эпатажно антисемитствовал. Может начитался чего и головенку повредил, может от рождения ущербным себя чувствовал, не знаю. Но весь он из себя был такой исконно-русский поц, на семита Моррисона действительно похожий. А Шуб-то, прости господи — еврей. Причем конкретный такой евреище! — с ярко выраженной национальностью. Короче, Ревякин жеманно, вроде как для лобызания, протягивает Шубу ладошку и, наклонившись, что-то шепчет ему на ушко, спутавшись своими кудряшками с шубовскими патлами. Не знаю, что он там ему прошептал, но реакция Шуба была неожиданной. Резко и точно он пизданул Ревякина левой в печень, от чего тот охнул и опал, как мешок со стихами. А Шуб развернулся и зашагал прочь. Мероприятие больше его не интересовало.

— Жиды сраные, охуели совсем! — прорычал махровый еврей Шуб, — пошли они на хуй, исполнители эти, вместе со своими устроителями! Наплодили пидоров…

В этот момент кто-то подцепил меня под руку. Можно сказать, что в тот период времени я был еще практически трезв, ну, почти трезв, поэтому без труда опознал в подцепившей меня барышне директрису киевской группы «Квартира 50» — Катюху. Рядом с ней, переминаясь, как медведь, стоял Леха Соколов — ее так сказать кавалер. Ну, Катюха мне всегда нравилась. И как женщина тоже. Такая продвинутая киевлянка — жгучая, мягкая, альтернативная и любвеобильная. Не в смысле легкодоступная, отнюдь, а в смысле — душевная, уютная такая герла. Как теплая вода. А вот о Лехе Соколове необходимо сказать несколько слов отдельно.

В прошлой жизни Леха воевал в Афганистане, в составе спецназа ГРУ. Диверсант. Глаза его были полны такой невыносимой вселенской грустью, что если бы создателям ролика, рекламирующего Конец Света, потребовался бы характерный типаж для воплощения замысла, то Соколов оказался бы вне конкуренции. В общем, мочил Леха агрессивных моджахедов до тех пор, пока его головушку не пробила насквозь вражеская пуля. Что-то там у него перемкнуло. Какие-то лишние извилины выпрямились. И Соколов, выйдя из госпиталя, обнаружил себя другим человеком. Переродился напрочь. Выбрил череп, отпустил оселедец и усы как у Тараса Бульбы, пошил шорты из казенных армейских трусов, разрисовал их цветными стрежнями, обул ноги в старые армейские берцы на шерстяной носок — ходил так зимой и летом — и пристрастился к контркультуре. За всю свою жизнь не встречал я более миролюбивого существа, чем переродившийся грушник Леха Соколов. Причем апокалиптическая тоска в его очах только усилилась.

С ним и с Катюхой я прошел в фойе ДК им. Русакова, где немедленно встретил Сантима, басиста «Резервации» Лешу Плеша и, разумеется, Помидорова.

Началась водка, портвейн, снова водка, снова крепленое странного разлива и что-то еще, невыразимое человеческими словами… В местном дабле чертановские панки — фанаты Сантима — наливали и раскуривали с такой частотой, что начало концерта как-то смялось и вычеркнулось из мемуарного отсека черепной коробки. Помню только, что после очередного косяка, я вдруг отчетливо понял: не люди мы, нет, не люди… Оттого нам так неуютно в этом наполненном человеческим действом мире. Какие-то иные мы существа, похожие пока еще на человеков, но уже другие, мутировавшие в окончательный, обреченный на вымирание вид.

Более или менее отчетливое включение в действительность произошло как раз на выступлении «Калинова моста».

Мы — Помидоров, Сантим, Плешь и я — сидели в первом ряду и ожидали выхода на сцену как раз той самой Катюхиной «Квартиры 50». Вроде как было оговорено — там же, в дэкашном дабле — что мы поднимаемся к ним и я спою свою «Дороженьку», а Сантим исполнит «Московское метро» — лучшую его вещь, как я убежден. Вообще в этом паскудном сборище отечественной рок-хуйни, Сантим — один из немногих, кто отчетливо понимает не музыкальную сторону движения, а четкую поэтику человеческого протеста как такового. Таких людей и в мире вообще не много. Их не бывает много, разрушителей настоебеневших устоев. У нас, в России, до Лермонтова таких людей вообще не было. Я имею в виду — о них никто не знал. Да и сознание нации было и остается детским, если не сказать кретинским. Этот массовый идиотизм прививается как перке — с детства. Причем, те, кто прививает — сами недоразвитые. Их стремления объяснимы. И нет никакого вселенского заговора или дьявольского умысла в их действиях. Они просто идиоты, хорошо разбирающиеся в повседневной жизни идиоты, болезненно реагирующие на все, что в принципе