Сорвейн [Аше Гарридо] (fb2) читать постранично, страница - 4

когда вижу прикрытую вежливым вниманием скуку на его лице. Все, что я могу ему сказать о жизни, будет — о моей иди о вашей жизни, но не о нем. Там какие-то совершенно другие принципы лежат в основании, Кунц их знает, а я — нет. И ему бывает тяжело со мной, так же как и мне с ним. Никаких ведь нервов не хватит смотреть, как человек свою жизнь разрушает. Вот ушел от Марианны, работу бросил… Кто тогда мог сказать, что он получит свой первый в жизни допуск? Никто не мог, и он сам не мог. Он уходил от всего — в пустоту.

Он сидел голодный в неубранной, необставленной квартире, по-детски радовался, когда я приносил ему сигареты и еду, и твердил: «Это — цена свободы».

Я уверен: если бы он вообще никогда не получил бы допуска, он все равно не жалел бы о брошенной жизни. Жить без всего и с огнем он мог, а без огня — не мог никак.

Он рассказывал мне о своих играх, но я понимал, что всего он рассказать не может. Ему слов не хватит. С огнем не говорят, огонь чувствуют, и передать мне это чувство он не мог. И Марианне не мог.

А вот сорвейн… сорвейн был там с ним вместе.

А теперь с Кунцем остался я. Всего лишь я.

Сначала я вообще не понимал, что происходит. Вот только что вчера Кунц весь светился, был полон жизни, вдохновения и надежд. А сегодня — погас, замер, остановился.

Я пытался как-то развлечь его, разговорить. Но он, наверное, разучился растолковывать свои мысли и чувства, общаясь с сорвейном. Им-то между собой много ли слов надо было? Кунцу казалось, что слова вообще не нужны. Но, видимо, он ошибался. Или был прав, но в другом смысле. Тех слов, что у Кунца были для сорвейна, — действительно не надо было.

Мне они достались, эти слова. Я их из Кунца клещами вытаскивая.

— Разве тебе недостаточно того, что ты сам любишь? Недостаточно знать, что он есть на свете?

— Нет. Я хочу его для себя.

— Как это? Ты хочешь владеть и распоряжаться? Сорвейном?

— Нет.

— Ты хочешь жить с ним? Ты понимаешь, что он… ну, вообще не человек!

— Нет. Не в этом дело.

— Так в чем же? Ну, объясни, может быть, ты сам не знаешь, что тебе нужно, а когда скажешь — увидишь, что тебе этого и не надо совсем? Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы он признал меня равным себе. То есть — прекраснейшим, лучшим из всего, что есть в мире, единственным, необходимым.

Он больше не играет с огнем, мой Кунц. Иногда мне удается вытащить его на улицу, и теперь он уже замечает красивых женщин, любуется ими. Но глаза его пусты. Нет, у него есть взгляд. И я благодарен ему за то, что он обычно смотрит в сторону.

Он говорит, что это пройдет. Огонь оставил его, а значит, позовет снова. И он пойдет в огонь как раньше, как всегда — один. Но теперь это будет уже не так, как было раньше, и одиночество его теперь совсем другое, и это, кажется, намного хуже.

Если вы понимаете, что я имею в виду.