Выстрел на окраине [Николай Михайлович Почивалин] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

согласилась Даша и, вздохнув, начала сдержанно рассказывать: — В войну тут у нас госпиталь был, Катя в нем сестрой работала...

— В каком это году?

— Работала-то она там с сорок второго, а вот про что рассказываю, — так это уже через два года было, в сорок четвертом.

— Так, так, продолжай, — делая быструю пометку в блокноте, кивнул Чугаев.

— Лежал у нее в палате лейтенант один, авиатехник. Фамилия его Гречко, Максим Михалыч... Не знаю уж, как они там познакомились, только начала я замечать: как Катя с дежурства придет, так о нем и рассказывает. Вот, говорит, немолодой уже, а совсем один, семья под бомбежкой в Чернигове погибла — сам-то он с Украины был. А какой, говорит, человек хороший!.. Я сначала значения не придала: Катя, бывало, и раньше про раненых своих рассказывала, близко все к сердцу принимала. А тут, вижу, все о нем да о нем. Потом начал этот Гречко к нам заходить. В госпитале тогда не строго было, а он выздоравливал уже, в руку был ранен... Ну, познакомились. Мне, признаться, сразу не по душе он пришелся. Бывает так: не ляжет сердце к человеку — и конец. Да ведь не во мне дело, а совета в таких случаях не спрашивают. Намекала: мало, мол, знаешь его, старше он тебя намного, и время еще такое — война, кто знает, что с ним завтра будет. Останешься, мол, вот, как я, — горемыкой...

Даша коротко вздохнула.

— Не послушала. Люблю — и все! Что ж тут сделаешь?.. После госпиталя дали ему неделю отпуска, расписались они, потом на фронт проводили. Тогда вот, перед самым отъездом, мы и сфотографировались. Показать?

— Покажи.

Даша вынула из сумочки фотокарточку, молча положила на стол.

Первой слева на простенькой, уже потускневшей фотографии была запечатлена рослая симпатичная девушка в белой кофточке, с ямочками на щеках. Лицо у девушки было простодушно-счастливым, на высокой груди лежали тяжелые светлые косы. Рядом стоял наголо остриженный лейтенант, чуть приметно усмехающийся широко расставленными глазами. На вид ему было лет тридцать, не больше, но продольные складки на большом костистом лбу подсказывали, что, возможно, был он и значительно старше. Офицерские погоны с одним просветом сползли наперед.

Впрочем, все эти детали мало пока занимали майора Чугаева, и если он все-таки отметил их, то просто по привычке, мельком. Симпатичная девушка с ямочками на щеках даже и отдаленно не напоминала десятилетнюю Катю, которую Чугаев когда-то знал; не вызывал, по началу Дашиного рассказа, особого внимания и подстриженный под машинку лейтенант Гречко. Чугаев с гораздо большим интересом задержался на лице самой Даши, стоявшей на фотографии крайней справа. Да, здесь она была похожа на прежнюю Дашу — уже не на молоденькую девушку, но еще и не на эту женщину, что внимательно и терпеливо смотрела сейчас озабоченными и грустными глазами на майора Чугаева.

— Так оно!.. Ну, рассказывай дальше.

Даша хотела забрать карточку, Чугаев придержал.

— Пусть полежит. Проводили вы его, значит, на фронт...

— Да, — кивнула Даша. — Проводили мы его в сентябре, а в сорок пятом, как раз в день Победы, Катя родила. Девочку. Олей назвали... Тут я, по совести сказать, повинилась перед собой: вот, думаю, чуть не отговорила, а может, это ее счастье и есть. Война кончилась, дочь родилась, лейтенант ее жив-здоров. Письма пишет, когда, бывает, денег немного пришлет.

— По аттестату? — уточнил Чугаев.

— Нет, аттестат не высылал, с нас хватало, все не больно хорошо жили, сам-то бы, мол, был цел, и то ладно! — Вспомнив что-то, Даша усмехнулась. — Ну, вот, Катя моя повеселела, начала поговаривать, что уедет с мужем на Украину — писал он вроде, что скоро демобилизуется. Жалко мне тогда, помню, стало: сколько лет ведь так — без отца, без матери, вдвоем. Вроде дочки она мне была... А тут что-то лейтенант замолчал — месяц письма нету, второй. Это уж сорок шестой шел, весна — с Японией воевать кончили, о похоронах и думать забыли. Что-то не так, выходит. Написала Катя в часть одно письмо, другое — молчат. Я писала — тоже молчат. Потом уж, когда в Москву написали, ответили: часть эта, в которой он служил, давно расформирована. Гречко демобилизован. Спасибо, внимательные люди попались: посоветовали обратиться в Управление гражданского воздушного флота. В общем, чтоб время не тянуть, скажу тебе: нашли. Служит в Ташкенте, на аэродроме...

— Так оно! — понимающе кивнул Чугаев, давно уже начавший догадываться, что перед ним развертывается обычная гнусненькая история опытного неплательщика алиментов.

— Да, так вот, — подтвердила Даша. — Сестренка поначалу, конечно, не верила: ошибка, мол, недоразумение, а потом убедилась. Он, правда, и тут не сразу ответил. Когда Катя к начальнику аэропорта обратилась, вот тогда он письмо и прислал. Да уж лучше бы не писал — читать стыдно было!

— А что?

— Да что в таких случаях пишут? Мне иногда и теперь приходится в райкоме такими делами заниматься. Позор! Судила бы я таких по самым строгим законам, без жалости: не ломай жизнь людям! — На щеках Даши выступил гневный румянец. —