Демобилизация [Владимир Николаевич Корнилов] (fb2) читать постранично, страница - 2

про балку и лаз, топать по бетонке до шлагбаума, где кончались владенья полка, голосовать, лететь в город, покупать талоны и забирать почту. Звонить оттуда лейтенанту Гордеев из вредности не стал, а, поймав в городке машину, залез в кузов и теперь, замерзая, согревал себя мыслями о маркировщице, женщине вдвое старше его.

— Ну и чего! — отвечал, словно не себе, а завидовавшим солдатам. Жена она мне, да? На родине сам бы не стал. А тут и Сонька с довесом будет…

Офицерья до фига… И все они в тот финляндский домик, чуть вечер, как коты, лезут.

— Девки из кого хошь гада сделают, — рассуждал, согнувшись в три погибели за кабиной трехтонки.

— Гада сделают… Это уж точно… — повторял с удовольствием Гордеев. — Курчев человек был, а теперь из-за Вальки чернявой полная зараза…

(Валька была самая худая и самая красивая из монтажниц и, как считал Гордеев — да и не он один, — была по уши влюблена в лейтенанта.)

— Только не обломится ей, — вжавши голову между сапог в подол шинели, злился ефрейтор на Вальку. — У этого интеллигента в Москве еще есть. А то бы не гонял за талонами.

Ради справедливости ефрейтор готов был часть обиды переложить на чернявую монтажницу, которая всегда норовила пораньше удрать с объекта и поваляться с книжечкой, мешая Гордееву и его Соньке.

— Не обломится тебе, — снова погрозился он Вальке и тут же начал барабанить в крышу кабины. Подъезжали к «овощехранилищу».

Время было как раз полдень — шесть минут первого. Если как следует наддать, по-быстрому раскидать почту, и еще бы около часа осталось на Соньку. Маленький, косолапый, в буроватой шинели похожий на ржаную горбушку, Гордеев бежал по снежной, слепящей, как елочная мишура, дороге, а дымы из труб полка росли перед ним как-то чересчур медленно. Над штабом и над казармой курилось еле-еле. И невесело попыхивало над двумя дюжинами финских офицерских домиков. Но зато из трубы КПП дым валил, как из доброго паровоза.

— Раскочегарил! — на бегу улыбнулся сквозь свою обиду Гордеев, представляя, как его земляк, толстый, ленивый вечный дневальный КПП Черенков сует в топку березовые горбыли.

2

Он не ошибся. Красномордый Черенков и впрямь совал в печное нутро метровое полено.

— Остановись, — взмолился лейтенант Курчев.

В ожидании почтальона дежурный сидел за столом, сдвинув ушанку на самый затылок. Край ушанки почернел от пота, редкие волосы тоже взмокли, и капли с большого лба падали в раскрытую общую тетрадь. Пишущей машинки перед лейтенантом уже не было. Видимо, опасаясь начальства, он сунул ее в ящик или унес домой и запер в чемодане.

— От тепла какой вред, — осклабился дневальный, но полена не вытащил.

— Дурак. Лучше бы в деревню продавал, — прошамкал немолодой мужчина в синем драповом пальто и в синей же велюровой шляпе. Он сидел за столом, сбоку от лейтенанта, позевывая и щеря редкие обломанные зубы.

— Я не спикуль, товарищ старший лейтенант, — отозвался солдат.

— Ну и дурак, — повторил мужчина в штатском. Он последний день числился старшим лейтенантом и ожидал расчета с начфином. — Ни себе, ни людям. Гляди, лейтенант спекся, как в парной.

— Заткнись, Гришка, — вяло махнул рукой Курчев, зная, что штатский не замолчит.

— А чего? Пусть солдат хоть политэкономии понюхает. Эй, завпечкой, что такое полит-экономия понимаешь?

— Спекуляция, что ли? — без интереса отозвался солдат.

— Валенок! Сказал тоже — спекуляция… — Несмотря на ранний час, мужчина в штатском был под градусом. — Была бы спекуляция, горя б не знали.

— Кончай, — скривился Курчев. — Где этот собачий почтарь? А ну, крутни, — приказал дневальному.

Солдат, не поднимаясь с корточек, два paзa провернул ручку полевого телефона.

— Работает, — отозвался с пола.

— Чего ж лопоухий не звонит? И твоего кассира нет, — повернулся к штатскому.

— Кассир без бати не вернется, — сказал истопник. — Батя хитрюга. Запретил рано привозить.

— Тебя не спрашивают, — отрезал лейтенант.

Было семнадцатое число, так называемый День Пехоты, специально созданный для чрезвычайных происшествий. В такие дни тоска с самого утра грызла офицеров. Над штабными бумагами, конспектами уставов, над секретными схемами и включенными приборами витал синий дух пьянства, и Ращупкин, борясь со всем младшим и старшим офицерством, а заодно и с самим собой, сколько возможно задерживал доставку жалования. К тому же нынче, семнадцатого февраля 1954 года, в одном из финских домиков ожидался нешуточный выпивон ввиду увольнения из рядов Вооруженных Сил старшего техника-лейтенанта Новосельнова Григория Степановича.

Утром, уезжая с начфином в штаб армии, подполковник крепко пожал Гришке руку и попросил держать себя в рамках.

— Слушаюсь, — кивнул нахлобученной шляпой Новосельнов в присутствии маленького круглолицего начфина. Начфин понимающе усмехнулся. Он не верил, что обойдется без солидных проводов.

— Впрочем, я