Прозрачная тьма: Собрание стихотворений [Василий Александрович Сумбатов] (fb2) читать постранично, страница - 4

href="#n_15" title="">[15]. Ю. Трубецкой определяет Сумбатова как «поэта-визионера», и визионерство поэта приобретает самые глубокие и трогательные черты именно в последнем сборнике, где ужасному жизненному опыту слепоты, когда тьма сочетается с чисто дантовско-ивановским эпитетом «прозрачная», Сумбатов придает силу и способности поэтического творчества. Это касается, в частности, таких стихотворение, как «Ангел» и «Прозрачная тьма», о которых Ю. Терапиано писал:

«В них такая глубина страдания и такая индивидуальность подхода к нему, что этот опыт поэта не может не поражать читателя <…> Сумбатов здесь достигает метафизических высот» ^[16]. Стихотворение «Прозрачная тьма» в чисто автобиографическом ключе развивает тему внутреннего зрения:

Это одновременно зрение поэзии и зрение любви, обращенной к жене, ангелу-хранителю:

АНГЕЛ

Кн. Е. Н. Сумбатовой

Стихи эти совсем чужды ухищрений, как отметил другой рецензент, Я. Горбов ^[17]. Сборник гармонически развивает все темы сумбатовской лирики: тему родины и изгнания, тему войны и похода, рассуждение о поэзии и о красоте. Одновременно как отметила Э. И. Боброва, вся книга овеяна «редкой глубины искренним чувством» ^[18]. И действительно, поэзия и жизнь, вдохновение и жизненный опыт связаны нерасторжимо и мужественно, как писала Л. Гатова именно в связи со стихотворением «Прозрачная тьма»: «Это мудрость библейского Иова» ^[19].

Особенно впечатляют посвященные Б. К. Зайцеву стихи о Сицилии. Их Э. Ло Гато перевел на итальянский язык и включил в свою знаменитую книгу «Русские в Италии» ^[20].

Интересно также отметить, что заключительное стихотворение сборника, «Грехопадение», вызвало несогласие архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Дмитрия Шаховского, литературный псевдоним Странник) и вовлекло Сумбатова в долгий богословский спор. В частности, архиепископ Иоанн, который определяет «Прозрачную тьму» как ступень к прозрачному Свету, не принимал толкования жизни Адама и Евы в Раю как жизни без знания добра:

В письме от 20 мая 1969 г. он заключал: «Лучше не богословствовать, чем богословствовать чисто житейски, поверхностно говоря о слове Божьем. Бог не познание запрещал – и запрещает – человеку, но познание самостное, отделенное от Него, от Бога, от Древа жизни» ^[21]. Не будем судить о богословской стороне вопроса, но хочется подчеркнуть желание поэта завершить свою книгу на светлой ноте:

Это особенно важно, учитывая, какое значение поэт придавал своему сборнику. Очевидно, думая о себе, он так писал в стихотворении «Памяти поэта»: