Корректор жизни [Сергей Николаевич Белкин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

удовольствием дослушал до места, где вступает Радамес: "Concedi pria che innanzi a te...", и только потом задался вопросом - а откуда, собственно говоря, "там" мог оказаться Димитр Узунов? (В том, что Радомеса пел Узунов он не сомневался.)

Н* осторожно наклонился над грязным "очком", но ничего интересного в яме с дерьмом не увидел, а то, что увидел я описывать не стану, чтобы не разрушать тот возвышенный дует Аиды и Амонасра, к которому уже добралось действие оперы: "Ma tu, Re, tu signore possente..."

Н* вышел из туалета и стал его осматривать снаружи. Вскоре он заметил маленькое окошечко на казавшейся ранее глухой стене дома. Из этого окошечка совсем тихо, но доносилась та же "Аида"!

Теперь ясно: видимо, в доме есть туалет, из которого канализационная труба ведет прямо в яму. В доме слушают музыку, звуки по канализационной трубе доносятся до туалета во дворе и дерьмо начинает петь.

Приятно, конечно, когда явления, кажущиеся вначале непонятными, получают свое научное объяснение.

При этом, впрочем, пропадает и загадка, исчезает и то, что питает поэзию, фантазию, что делает нашу жизнь не простым или сложным физико-химическим процессом, но таинством.

Н* вышел со двора, продолжая посматривать на домик, в котором звучал Верди, и за стеклом низенького окошка, между мощных зеленых когтей столетника заметил от руки написанное объявление: "Коррекция жизни. Прием с 10-и до 5-и".

"Хм, - усмехнулся он, задумчиво глядя на малограмотные каракули, - надо же... И чего только на свете не бывает..."

В это время занавеска отодвинулась и к стеклу приблизилось морщинистое лицо лысого старика, который улыбался и помахивал рукой, приглашая к себе.

Н* улыбнулся, приложил руку к груди и слегка наклонился, в знак благодарности за приглашение, но при этом покачал головой, отказываясь. Тогда старик ладонью показал: "Подожди!", и занавеска задернулась.

Н* не успел отойти от дома, как старик вышел из соседних ворот. Он был в полосатой пижаме, но при этом в рубашке с галстуком, сильно, впрочем, засаленном - так бывает, если галстук не развязывают и завязывают, когда снимают и надевают, а годами пользуются однажды сформированным узлом, лишь растягивая и сужая петлю. На босых ногах старика были мягкие тапочки на войлочной подошве с примятой пяткой. Старик приветливо улыбнулся:

-- Заходите, заходите, молодой человек.... Не пожалеете.

-- Да нет, спасибо, - поблагодарил Н*, собираясь двинуться дальше.

-- Вы напрасно стесняетесь. Я же вижу, что вас заинтересовало мое объявление. Согласитесь, вы ведь действительно хотели бы узнать, что значит "корректор жизни", продолжал старик спокойным тоном.

-- В общем, пожалуй, хотел бы, - согласился Н*

-- Тогда заходите, не бойтесь. Вы ведь не очень спешите, - так мне кажется.

Н* посмотрел на часы и ответил, что он действительно не спешит, но и о времени не забывает.

-- Ненадолго, впрочем, заглянуть можно, сказал Н* и пошел вслед за стариком.

-- На пол часика, не более, - заверил его хозяин.

По двору бродили куры, рос виноград, обвивая крыльцо и крышу, посередине двора - водоразборная колонка, окруженная зеленой лужей. Н* вслед за стариком поднялся на крылечко из трех ступеней, на котором мирно спала рыже-черно-белая, "счастливая", - то есть, приносящая счастье, - кошка.

Жилище старика, который представился как Петр Петрович, было типичным для этой части старого города: в тамбуре располагалась газовая плитка на две конфорки, малюсенький коридор служил одновременно кухней, из коридора, который был еще и прихожей, вела дверь в единственную комнату. В прихожей Н* успел заметить на стенах старые афиши и еще одну дверь - в маленькую кладовку, из которой можно было попасть в крошечный туалетик.

В комнате кроме запахов старых вещей и валерьянки, стоял большой круглый стол, накрытый старой бархатной скатертью, шифоньер с зеркальной дверцей, сервант, на котором располагался проигрыватель - источник "Аиды", накрытая молдавским ковром тахта, три стула - вот, пожалуй, и все. Ну, естественно, не забудьте, что и пол и стены были завешены коврами красно-черно-зеленой расцветки, а с потолка на электрошнуре свисал розовый абажур.

Было темновато: единственное окошечко, на котором и располагалось примечательное объявление, было маленьким, заставленным цветами, да еще и занавешенным тканью, бывшей некогда тюлем.

-- Присаживайтесь, - Петр Петрович выдвинул стул, - сейчас я выключу...

-- Не стоит, я люблю Верди, - несколько манерно, желая продемонстрировать свою эрудицию произнес Н*, - скажите, это не Димитрий ли Узунов поет Радомеса?

-- Господи! - всплеснул руками Петр Петрович, - ну, слава Богу! Не перевелись еще любители и знатоки хорошего пения! Как я рад, как рад... Сейчас я вас угощу чаем с вареньем...

-- Спасибо, не стоит, - начал отказываться Н*, понимая, впрочем, что делает это лишь для приличия.

-- Сейчас, сейчас, - захлопотал старик, доставая из серванта чашки и блюдца, которыми, возможно, не пользовался несколько лет, сейчас я их сполосну...

Петр Петрович вышел на "кухню", То есть в