Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
решаясь оглянуться и посмотреть на своего последнего судью: он даже не мог сейчас определить, мужчина это был или женщина).
Он действительно не мог здесь больше оставаться.
Моран вынул пальцы из ушей. Громкое гудение жука прямо у него над головой восхитило Морана: в сплетении тонов, составляющих этот звук, немалая доля принадлежала тишине, в то время как голоса, что раздавались у него в голове, уничтожали всякую возможность тишины.
Предстояло учиться жить заново. «Тишина — это благо», — сказал себе Моран, чтобы не забыть. Однажды произнесенные слова повисали в пространстве, как спелые плоды; их всегда можно было призвать снова. И хоть Моран теперь лишился возможности видеть их воочию, все-таки он знал об их присутствии.
Впервые за долгое время он вздохнул полной грудью и осмелился оглядеться по сторонам.
Он по-прежнему находился на зеленой равнине. Высокая трава ласкалась под ветром, по воздуху важно переправлялись семена какого-то предусмотрительного растения, снабженные пышным белым пухом и другими приспособлениями, одинаково подходящими и для танцев, и для полета, и для свадьбы. Одно пролетело совсем рядом с Мораном и невесомо коснулось его щеки. Он зажмурился, изо всех сил стискивая веки, но слезы уже закипали у него в груди.
Он вспомнил слово, которое обжигало его все это время.
Несправедливость.
С ним обошлись несправедливо. Не учли того, не приняли во внимание се, закрыли глаза на то, отвернулись от этого.
О, несправедливость!..
Он раскрыл глаза, и слезы заполнили их, растеклись по всей их поверхности, задрожали, готовые сорваться.
Внезапно мир вокруг Морана наполнился серостью. Он не успел даже осознать весь масштаб надвигающейся катастрофы, когда она уже разразилась. В мире, где никогда не плачут, слезы обладают разрушительной силой. Слезы существа, не знающего, что такое слезы, в состоянии прожечь отверстие размером с человеческую судьбу.
Разумеется, когда-то, давным-давно, Моран об этом знал! Но теперь, после совершившегося изгнания, забыл. Отныне ему придется заново развешивать вокруг себя слова и истины. Он не с того открытия начал, когда приступил к восстановлению утраченного словесного слоя. Вовсе не отсутствие тишины стало самым главным в испытании, постигшем Морана. Тишина была лишь частью, элементом благополучия, а основа его коренилась совсем в другом.
«Нельзя плакать!» — запоздало вскрикнул Моран. Он еще успел заметить, как эта коротенькая, отчаянная фраза сверкнула радужно, на миг зависла перед ним — и бесследно растаяла в общей серости.
Все в мире неудержимо расползалось, таяло, утрачивало очертания. Никогда прежде Моран не жалел себя так яростно и вместе с тем не задыхался от такого острого отвращения к собственной персоне. Поистине, он достоин этой грязноватой тоскливой серости. Он — ее порождение и ее породитель. Не стоит жить, если жизнь — это скука и туман.
Поймав мгновение, когда серость чуть просветлела и железные пальцы горя, тискавшие его горло, слегка ослабили хватку, Моран судорожно перевел дух. И вдруг слеза сорвалась с его левого глаза.
Невидимая, она пронеслась по воздуху и упала Морану под ноги. Тотчас серый мир перед ним расступился, и Моран, теряя по пути собственные крики, полетел вниз — в никуда, в безвестность и пустоту.
Глава первая
Анна Ивановна Мандрусова с сомнением осмотрела обитую коленкором дверь, на которой вместо номера квартиры имелась аккуратная табличка с синей надписью «Экстремальный туризм». Табличка представляла собой уменьшенную копию тех, что можно видеть на вагонах дальнего следования, например: «Петербург — Вологда» или «Москва — Калуга».
На поиск двери с этой табличкой у Анны Ивановны ушла почти неделя — начиная с четверга, когда она впервые услышала от знакомых об агентстве «экстремального туризма», и заканчивая нынешней средой, когда она, прихватив сына и пачку купюр, отправилась в путь.
Дом был старый и некрасивый, с большим тупым утлом, выходящим на Екатерининский канал. По этому поводу Анна Ивановна заметила: «Старина — и никаких украшений; странно!» — и оглянулась на сына, угрюмого юношу восемнадцати лет от роду, который стоял за ее плечом и явно не спешил восхищаться эстетическими запросами своей матери.
— Подозрительный он какой-то, — добавила Анна Ивановна.
Она раскрыла сумочку и некоторое время копалась в ней, все время застревая пальцами в порванной шелковой подкладке. Наконец она извлекла мятую бумажку, на которой крупными буквами был написан адрес.
— Нужна квартира девяносто семь, — объявила Анна Ивановна.
— Это дом старухи процентщицы, — заговорил вдруг юноша.
Анна Ивановна обернулась:
— Что?
— В школе, на экскурсии рассказывали, — пояснил он.
— Я говорила тебе, что нужно лучше на уроках заниматься… — привычно произнесла Анна Ивановна. — Тогда бы и в институт взяли. Конечно, сейчас для всего нужны деньги, но ради
Последние комментарии
15 часов 10 минут назад
15 часов 10 минут назад
15 часов 19 минут назад
15 часов 27 минут назад
16 часов 25 минут назад
16 часов 43 минут назад