Последний [Лев (Лин) Лобарев] (fb2) читать постранично, страница - 6

Нет, не помню.

— Ладно, ничего… На сегодня — отдых.

Он переглянулся с герцогом и мы пошли к вольерам.

Служитель вольера смотрел непонимающими глазами, и в третий раз повторял:

— Ну так… это… Я и говорю… Она пришла, значит, и говорит: «Господин изволит звать Небесную…» Ну я, значит, и дал ей ее… Кошку, в смысле… Ну и, значит, приказал, чтоб не трогала…

Кто кого? — подумал я, вспоминая слова герцога.

— Почему ты дал ей кошку? — все еще ровным голосом поинтересовался хозяин. — Я не спрашиваю, как это было. Я уже двадцать минут пытаюсь выяснить — почему ты сделал то, на что не имел права. К кошкам можем прикасаться ты и я. К остальным должны прикасаться кошки!

Служитель затравленно взглянул на него и вновь отвел глаза.

— Ну так…

Минут через пять мы ушли, причем хозяин даже не приказал выпороть провинившегося слугу. Мы пошли к охранникам.

Разговор с охраной также не принес результатов. Все те же непонимающие взгляды, все те же объяснения с единственным аргументом: «она попросила». Она попросила, черт возьми, и это стало веской причиной для нарушения приказа…

Хозяин ходил тихим и задумчивым. Герцог торжествовал. А я впервые почувствовал странное беспокойство…

Обратный путь Лисса выдержала с трудом, и дома сразу свалилась как мертвая. Если бы не удовлетворение и гордость в ее взгляде, я б кинулся к лекарю, а так поверил, что она отлежится и встанет.

— Ну как, Кэп, наглядно?

— Более чем… Выздоравливай.

…А вскоре в кабаке ко мне подошли двое моих доносчиков. У каждого уважающего себя капитана есть в ближних городках такие люди, профессионально собирающие слухи за относительно небольшую мзду. Их короткий рассказ уже почти не удивил меня. Да, Лисса пришла за герцогом. Только вот осень уже поливала холмы расплавленным золотом, а Лиссу я помнил в замке с середины весны.

— Почему так долго?

— Срок — полгода. А она все делает в последний день — выделывается, тварь…

Все было просто, коротко и ясно. У нас оставался месяц. Прекрасный теплый месяц начала осени, словно созданный для прогулок, боевых разминок и вечерних бесед.

— …Знаешь, самое забавное, что герцог отлично осведомлен, кто я.

— И?..

— Как видишь. Мы — дружим. Его забавляет, что я последняя…

— …Жалко, что за мной — только Она.

— А с тобой?

— А со мной и вовсе никого. Говорю же — я последняя…

— …Избавь меня от верховой прогулки, мне не простят такой нелепой гибели.

— А почему?

— Ну, говорю же…

— Понял…

Ее смерть не была нелепой. Все было закономерно. Все было действительно просто, коротко и ясно. И получив удар в спину, она успела обернуться и наградить меня благосклонной ухмылочкой. Я понял, что не разочаровал ее.

Я не видел лица герцога, когда он нашел труп: я сидел в своей комнате, и ждал прихода солдат. Пустые ножны лежали на столе и я задумчиво поигрывал тонким ремешком. Нож я оставил в ее спине. Мой нож, знакомый всем в замке.

— В камеру!..

Как немного нужно людям для счастья. Заломить руки бывшему командиру, протащить по ступенькам да приложить мордой о каменные плиты подвала. Черт возьми, я все больше понимаю Лиссу — людям нужно делать приятное, особенно когда это не требует от тебя особых усилий.

Герцог не приказал повесить меня сразу. Это значит, что скоро он захочет поговорить со мной… Он спустится ко мне в камеру. А потом я выйду отсюда — он сам выведет меня. Сам.

Завтра он придет ко мне, и его взгляд обожжет меня памятью, как и тихий вопль:

— Как ты посмел?

Может быть, я попробую объяснить. Только объяснить, а не оправдаться, потому что оправдывается — виноватый. Но даже если благородный господин сумеет не поверить мне или счесть меня неправым увы, мне ничего не грозит.

Герцог просто не решится повторить мой поступок.

Потому что теперь последний — я.