Слова, за которыми ничего нет (Г.Шнир: Возвращение) [Инна Давидович] (fb2) читать постранично, страница - 3

пришел к ней. Вскоре она знала по именно всех, кто стремился выжить.

Выяснение ее личности длилось уже много месяцев. Вероятно, про нее просто забыли. Лагерь перевезли и разделили. Женщин почти не было, поэтому ее, одну, без документов и состава преступления, с характеристикой с последнего места работы (фельдшеры о ней хорошо отзывались, была они приветливой и трудолюбивой) отправили в женский лагерь. Там началась другая жизнь.

IV.

За неделю Марина предупредила меня, что ее родители на выходные уезжают на дачу:

— Приедешь?

— Ну конечно. Какие могут быть вопросы!

— Лёнь, ты только представь — целую ночь вместе!

— Да что тут представлять. Еще несколько дней — и вся ночь.

— Все смеешься…

— Маринка, я тебя люблю.

— Не верю.

— Да тут и верить-то не надо. Все и так ясно.

В ночь на пятницу мне снился сон. Бабушка просила меня приехать. Стояла она одна где-то во дворе, но двор был не дачный, а настоящий деревенский, только запущенный, будто там никто уже много лет не бывал. Стояла посреди двора и звала.

Я проснулся посреди ночи. Так до утра и не заснул. Все думал, что давно с ней не виделся. Решил, что бояться нечего, она не одна — родители часто навещают ее, хотели даже перевезти к себе (перестала жить она с нами, как только я окончил школу), но она наотрез отказалась. «Внука вырастила, — сказала, — теперь мне у вас нечего делать. Живите сами, да и я сама. Мне так проще». Сказала просто, без обиды, никто перечить не стал. Так уж она нас воспитала — мы ей не перечим.

Днем позвонил бабушке. Она мне обрадовалась, потом вдруг голос затосковал:

— Приезжай.

— Я, бабушка, сегодня не могу.

— Ну ладно, потом как-нибудь.

И тут меня кольнуло что-то, как порезался.

— Нет, приеду.

— Ну, слава богу.

Звонил Марине, объяснял. А она все свое:

— Ну, я же говорила. Очевидно было, что ничего не получится из этой затеи. Как чувствовала.

— Мариш, ты пойми…

— Я тебя силюсь понять вот уже год. И все без толку. Все, пока.

— Маринка, но ты же у меня умница….

— Знаешь, а пошел ты… И не названивай.

И бросила трубку. Чтобы моя Марина, да трубку бросила. Такого у нас еще никогда не было. Я перезваниваю, а мне в ответ лишь гудки короткие. Звонил так час. А потом поехал — бабушка ждет.

Мы просидели весь вечер за обеденным столом в ее комнате. За дверью шаркала соседка, гремел ключами ее муж. Странные люди: врезали да понавесили замков разных, ключи соберут в связку и ходят с ней, карманы оттягивают; то ли дело я — у меня три ключа: от домашней дери — верхний, нижний замки и почтовый ящик! И все. Много ли человеку надо.

Сначала она меня об учебе спрашивала, о книгах, которые я прочел за последнее время. Бабушка в своем репертуаре. Теперь уж и я бы мог рассказать ей разные истории. Но я еще успею. Не сейчас.

— Я рада, что ты позвонил. Я уже неделю думаю рассказать тебе одну историю.

— А я тебя видел во сне.

— Ну, того, что я тебе расскажу ты уж точно во сне видеть не мог.

Я молчу. Слушаю. В общем-то, мне ничего такого уж выдающегося не приснилось. А вот бабушка вполне может рассказать что-то важное.

— Я хочу тебе рассказать о себе. Все хотела папе твоему рассказать, но к слову не пришлось. Знаешь, живем вроде недалеко, часто видимся, а разговор не заходит об этом. Как-то все другие дела.

Бабушка говорила, а за дверью перестали шуметь соседи, погас свет в домах напротив, слышен был только бабушкин голос.

Она рассказывала мне о своей жизни в Германии, о школе, о доме, о родителях и брате.

— У меня два брата. Но одного из них мне необходимо отыскать. Думаю, он до сих пор жив. Я знаю, это звучит по-стариковски безумно, но, может, ты мне поможешь?

— А как? Как ты его можешь найти?

Она не ответила, а продолжала рассказывать о своем брате. Мне казалось это все трогательным и чудным. Я представил себе, как расстался бы с Женькой лет в шестнадцать и всю жизнь молчал бы о нем, а потом вдруг на восьмом десятке, решил бы его искать.

— Ганс был чутким. Очень чутким, тонким человеком. И еще — он умел различать запахи по телефону.

Мне это врезалось в память. Я расслабился и слушал в пол-уха. Думал, что бабушка, к сожалению, начала сдавать. Она искала моего взгляда, а я не мог смотреть на нее, как когда-то в детстве, когда рассказывал ей свой сон.

— Кстати, о том твоем сне, который приснился тебе как-то дважды и ты мне о нем рассказал, помнишь?

Это меня отрезвило. Бабушка будто бы читала мои мысли.

— Ну конечно, помню.

— Я ведь действительно уехала на войну в трамвае. Трамвай отъезжал, и я увидела Ганса. Я ему улыбнулась и он мне в ответ. Помахал рукой. Таким я его и запомнила.

Бабушка хотела, чтобы я остался у нее, а потом вдруг передумала:

— Поймаешь машину, езжай домой. Как там твоя Марина, кстати?

— Марина? Нормально.

Марина как раз ненормально. Бабушка почти помешалась, я променял нашу ночь с Мариной на разговор с бабушкой. Впрочем, я не жалею. Как будто новую книгу от