Последние почести [Рэй Дуглас Брэдбери] (fb2) читать постранично, страница - 4
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Выпал снег, потом еще, потом еще больше. В рассеянном свете с шумным шелестом завертелась серебряная лента, и из тумана Времени появился странствующий библиотекарь с котомкой книг. Лента, вращаясь, входила в стену, словно разрезая припорошенную снегом булку, а путешественник, обретая телесность, проникал в больничную палату, белую, как декабрь. Там, забытый всеми, лежал несчастный; лицо его было бледнее снега и зимнего ветра. Он был вовсе не стар, но метался в предсмертной лихорадке, и его пропитавшиеся потом усы прилипли к верхней губе. Наверно, он не почувствовал, как воздух рядом с его постелью расступился, чтобы впустить посланника. Больной не открывал глаз; дыхание с трудом вырывалось из груди. Руки, вытянутые вдоль туловища, не потянулись навстречу принесенным дарам. Казалось, он уже покинул этот мир. И только при звуках незнакомого голоса его глаза дрогнули под сомкнутыми веками. — Тебя забыли? — спросил голос. — Как будто меня и не было на свете, — отвечал прикованный к постели. — И ни разу не вспоминали? — Только… только раз… во Франции. — Неужели ты не написал ни строчки? — Ничего стоящего. — Чувствуешь, какую тяжесть я положил на твою постель? Не смотри, просто потрогай. — Могильные плиты. — Нет, это не могильные плиты, хотя на них начертаны имена. Тут не мрамор, а бумага. Здесь есть даты, но это день грядущий и следующий за ним, и день, который придет десять тысяч дней спустя. На каждом переплете — твое имя. — Не может быть. — Это правда. Позволь, я прочту тебе названия. Слушай: «Маска… — …красной смерти». — «Падение… — …дома Эшеров»! — «Колодец… — …и маятник»! — «Сердце…» — «Сердце-обличитель»! Мое сердце! Сердце! — Повторяй за мной: ради всего святого, Монтрезор! — Все это странно. — Повторяй: Монтрезор, ради всего святого! — Ради всего святого, Монтрезор.[5] — Видишь это заглавие? — Вижу! — Прочти дату. — Тысяча девятьсот девяносто четвертый. «Амонтильядо». И мое имя! — Точно! А теперь тряхни головой. Пусть на шутовском колпаке зазвенят бубенчики. Я принес раствор, чтобы укрепить последний камень. Надо торопиться. Сейчас вокруг тебя сомкнутся стены из твоих собственных книг. Когда к тебе придет смерть, как ты ее встретишь? Восклицанием и словами?… — Requiescat in расе? — Повтори. — Requiescat in pace! Тут налетел Ветер Времени, и комната опустела. На смех больного в палату прибежали сестры милосердия: они попытались завладеть книгами, под весом которых надежно покоилась радость. — Что он такое говорит? — воскликнул кто-то.
Спустя час, день, год, минуту по шпилю одного из парижских соборов пробежали огни святого Эльма[6], темный переулок озарился голубоватым отблеском, на углу возникло легкое движение, и невидимая карусель ветра закружила опавшую листву; где-то на лестнице послышались шаги — человек поднимался к дверям каморки, окна которой выходили на оживленные кафе, откуда звучала приглушенная музыка; на кровати у окна лежал высокий бледный мужчина, который не подавал признаков жизни, пока не услышал поблизости чужое дыхание. Тень гостя оказалась совсем близко: стоило ему наклониться, как свет, падающий из окна, позволил различить его лицо и губы, которые приоткрылись, чтобы набрать воздуха. С этих губ слетело одно-единственное слово: — Оскар?[7]
Последние комментарии
18 часов 53 минут назад
19 часов 11 минут назад
19 часов 20 минут назад
19 часов 21 минут назад
19 часов 24 минут назад
19 часов 42 минут назад