Война самураев [Кайрин Дэлки] (fb2) читать постранично, страница - 2

Лйвена Морриса, а также классическую литературу тех времен: «Повесть о принце Гэндзи» Мурасаки Сикибу, «Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон, «Повесть о расцвете», или «Эйга-моногатари», и, разумеется, саму «Повесть о доме Тайра».

Кара Дэлки

Пролог

Голос колокола в обители Гион

Звучит непрочностью всех человеческих деяний.

Краса цветков на дереве сяра

Являет лишь закон: «живущее — погибнет».

Гордые недолговечны:

Они подобны сновидению весенней ночью.

Могучие в конце концов погибнут:

Они подобны лишь пылинке пред ликом ветра^[2].

Так начинается знаменитая Хэйкэ^[3]-моногатари, излюбленная слепыми сказителями, что читают ее, ударяя по струнам лютни бива. Так пел-приговаривал монах Хоити, сам того не ведая, призракам Тайра из Исэ, за что поплатился ушами^[4].

Велик был расцвет дома Тайра, и столь же велико — его падение, сродни падению скалы с отвесной кручи в море. Вместе с Тайра рухнула мечта государства Хэйан, мира обитателей «Заоблачных высей»^[5], жизнь которых текла среди музыки и поэзии, танцев и тонко надушенных одежд, до последней мелочи подобранных к сезону. Это царство изящества и покоя было сметено беспощадной рукой воина, что следовал пути меча и лука, а не кисти и стиха.

Многое о войне Гэнпэй забылось с течением времени, но легенды остались. Что, если правдива каждая? Как знать. Может быть, в мире великого Будды все сказания суть тени прошлого?

Свиток первый Начала

Белая рыба

Кто скажет, как зреют войны? Бывает, вражда, точно слабый росток, пробивается сквозь многие поколения — и вот, в одночасье, раздается звон тетивы и булата. Или же война лишь продолжает череду прежних побоищ, как бусины четок следуют одна за другой по шелковому шнурку. Порой развязка наступает с неизбежностью осеннего дождя, а иногда ее вовсе не видно на горизонте, пока один шаг, одна малая перемена не вызывают того, что прежде казалось немыслимым. Война Гэнпэй могла бы послужить примером всего вышесказанного.

Начнем же с одного стылого весеннего утра. Шел четырнадцатый год царствования императора Сутоку и второй — эпохи Хогэн.

Тайра Киёмори^[6], коренастый молодец девятнадцати лет, стоял на носу ладьи, рассекавшей волны Внутреннего моря Сэто. Одни легенды гласили, что в тот день он отправился на богомолье к святилищам почитаемого острова Миядзима, а другие — будто он и его люди обходили дозором берега края Аки, выискивая пиратов. Впрочем, одно не исключало другого.

Испокон веков Тайра были превосходными мореплавателями и мастерами морских сражений. Под предводительством Тадамори, отца Киёмори, дом Тайра снискал еще большую славу, истребляя пиратов, то и дело совершавших набеги на местных рыбаков и торговцев. Такого успеха добились Тайра на этом поприще, что милости, жалованные Сиракавой и прочими императорами: Хорикавой, Тобой и Сутоку, — изливались на них нескончаемым дождем. Уже в двенадцать лет Киёмори удостоился звания младшего начальника дворцовой стражи, а в возрасте восемнадцати его возвели в четвертый придворный ранг, приравняв к государевым вельможам.

Утро, когда Киёмори с дружиной подплывал к Миядзиме, выдалось безветренным. Паруса обвисли, и гребцам пришлось налечь на весла, чтобы вести ладью по водной глади. Вокруг не было ни суденышка — даже рыбацкие лодки, которых всегда полным-полно в этих водах, куда-то исчезли. На душе у Киёмори сделалось неспокойно. Может, рыбаков отпугнули слухи о новых пиратах?

— Как думаешь, в чем дело? — спросил он одного из попутчиков — бритоголового буддийского монаха.

— Господин, я удивлен не меньше вашего, — ответил тот. — Не помню случая, чтобы рыбаки упустили такой день. Обыкновенно их ничем не удержать на берегу — ни знамением богов, ни праздничным обрядом.

Внезапно Киёмори разглядел вдали, у самого горизонта нечто, от чего ему стало не по себе. Поначалу он решил, что глаза его подводят, но там и впрямь стоял туман — густой, клубящийся над самой водой, точно пар из открытой купальни на зимнем морозце. Он становился все гуще и гуще, обволакивая лодку со всех сторон, покуда воины и Киёмори совсем не потонули в нем, потеряв из виду все, куда не доставали весла. Сама их посудина казалась в тот миг островком серого призрачного мира.

— Что за напасть! — подивился вслух Киёмори. — Обычно солнце разгоняет утренний туман, а не наоборот. — Он втянул носом воздух — не дым ли вокруг, — но гарью не пахло, только соленой морской влагой.

— Господин, может, лучше