Гибель веры [Донна Леон] (fb2) читать постранично, страница - 2

лет десять назад, волосы были подстрижены очень коротко и так небрежно, что и не скажешь — это «под мальчика» или еще в каком-то стиле. Ни намека на косметику. Однако, приглядевшись внимательно, Брунетти понял, что девушка, так сказать, в маскировке, прячущей ее красоту. У нее были широко поставленные темные глаза, длинные и густые, не требующие подкраски ресницы, неяркие, но полные и красиво очерченные губы. Нос прямой, тонкий, с легкой горбинкой — благородный — другого слова он не подобрал. А под неровно подрезанными волосами виднелся ровный, без единой морщинки лоб. Но даже осознание ее красоты не освежило памяти комиссара. Он вздрогнул, когда она его спросила:

— Вы ведь не узнаете меня, комиссар?

И голос был знакомый. Брунетти попытался вспомнить, где он его слышал, но тщетно. Единственное, что не вызывало сомнений — не в квестуре ^[4] и вообще не на работе.

— Нет, к сожалению, нет, синьорина. Но убежден, что я вас знаю и что ваше появление здесь для меня неожиданность. — Он просто, по-человечески улыбнулся, как бы прося ее войти в его положение.

— Думаю, большинству ваших знакомых незачем появляться в квестуре, — сказала она. Ее ответная улыбка говорила без слов: она не в претензии и понимает его затруднение.

— Да, правда, мало кто из моих друзей приходил сюда по своей воле, а не по своей — пока никто. — На сей раз он показал ей улыбкой, что с юмором относится к своей службе, и добавил: — По счастью.

— Никогда не имела дела с полицией. — Девушка снова оглядела комнату, будто опасалась: вот теперь, когда имеет, с ней произойдет что-нибудь дурное.

— Как большинство людей, — заметил он.

— Да-да. — Она глядела вниз, на свои руки, и вдруг, без всякого перехода произнесла: — Я была непорочной.

— Простите? — Растерявшийся Брунетти заподозрил, что у девушки не все в порядке с головой.

— Я была сестрой Иммаколатой ^[5]. — Она подняла на него взгляд, улыбаясь той самой мягкой, нежной улыбкой, что так долго сияла ему из-под крахмального белого плата монашеского облачения. Имя дало привязку к месту и разрешило загадку: все обрело смысл — и нелепая стрижка, и несуразная одежда…

Брунетти оценил красоту сестры Иммаколаты еще тогда, когда впервые увидел ее в том доме отдыха для престарелых, где его мать годами отдыха не находила. Но принятые ею религиозные обеты и длинное монашеское одеяние отгораживали ее от мира словно каменной стеной. Поэтому Брунетти смотрел на нее как на прекрасный цветок или картину — глазами восхищенного зрителя, а не мужчины. Теперь, освободившись от всего, что ее сковывало и скрывало, красота девушки проскользнула к нему в кабинет, не подпорченная ни неловкостью движений, ни дешевой одеждой.

Сестра Иммаколата исчезла из дома престарелых, где содержалась его мать, примерно год назад. Мать была в отчаянии — она потеряла самую добрую сестру, так облегчавшую ей жизнь. Расстроенному Брунетти удалось тогда выяснить только одно — девушку перевели в другой дом престарелых, находящийся под призрением ордена. И вот теперь в его голове развернулся длинный свиток вопросов… впрочем, сестра Иммаколата здесь и сама скажет, что ее сюда привело.

— Я не могу вернуться на Сицилию, — вдруг заговорила она. — Моя семья меня не поймет.

Руки ее отпустили сумку и сцепились, ища друг у друга поддержки, но не нашли и легли на бедра, потом, будто внезапно ощутив под собой тепло плоти, вернулись к твердым углам сумки.

— И вы… — начал Брунетти и, не подобрав подходящего слова, неуклюже закончил: — Давно?…

— Три недели.

— Вы живете здесь, в Венеции?

— Нет, не здесь, на Лидо. У меня комната в пансионе.

Может быть, она пришла за деньгами… Если так, он с превеликим удовольствием ей их даст, чтобы отплатить за все участие, которое она проявила к нему и к его матери.

Она как будто прочитала его мысли.

— Я работаю.

— Да?

— В частной клинике на Лидо.

— Сиделкой?

— В прачечной. — Она поймала мимолетный взгляд, брошенный им на ее руки, и улыбнулась: — Теперь же везде машины, комиссар. Никто больше не таскает простыни на реку и не отбивает о камни.

Он засмеялся — и над своим замешательством, и над ее ответом. Атмосфера как-то сразу разрядилась, и это побудило его сказать:

— Жаль, что вам пришлось принять такое решение.

В прошлом он добавил бы: «сестра Иммаколата», — а теперь не знал, как к ней обращаться. С облачением ушло имя и еще что-то.

— Меня зовут Мария, — проговорила она, — Мария Теста, — и замолчала, прислушиваясь к отзвуку своего имени. — Хотя я не уверена, что имею право так называться.

— Что-что? — не понял Брунетти.

— Выход — это длительный процесс. То есть выход из ордена. Напоминает передачу храма под светские нужды. Масса сложностей, и может пройти много времени, прежде чем тебя отпустят.

— Полагаю, они хотят увериться. Увериться в том, что ваш поступок продуман.

— Да. Это может занять