Пейзаж на заданную тему [Ольга Викторовна Онойко] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ящера и прецедентов в мировом фольклоре не имело. Призрак вахтера потребовал у нее пропуск, но Аннаэр его не заметила, и призрак скрылся в ящике с надписью ПК-34.


К началу зачета она опоздала. Ящер, одетый по-уличному, стоял у окна и выговаривал кому-то. Был он не в духе, и почему-то казалось, что Ящер надел очки, хотя никаких очков он отродясь не носил. Прозрачные, как стекло, ледяные глаза бросали на стены бледно-зеленые отсветы.

— Во мне нет ничего человеческого, — говорил он, слегка откинувшись назад и не глядя на свою жертву. Речь Ящера была лишена какого-либо выражения, но по тому, что именно он говорил, было ясно, что он глумится над несчастным, и более того — наслаждается этим. Судя по всему, предыдущей репликой того было что-то вроде: «Будьте человеком!»

— Я не агрессивен, не любопытен, не добр и не зол…

«Как же, как же…» — отчетливо подумал студент. Ящер услышал. Его рука над зачеткой замерла и экзаменуемый сглотнул.

— Закройте дверь, — сказал Лаунхоффер, почему-то обращаясь к нему, хотя в дверях стояла Аннаэр. — Сквозняк. Аня, здравствуй. Иди сюда. Готова? А вы идите. Три. С минусом. Перед цифрой.

Студент кашлянул и недоуменно воззрился на него.

— Идите, — повторил Ящер и щелкнул пальцами. Студент вздохнул и исчез.

Из лаборантской вышла огромная белая кошка, вспрыгнула на стол Ящера и с невыразимым презрением оглядела присутствующих. Зрачки у нее были круглые, человеческие, и смотреть на нее было жутко.

— Это не кошка, это Варька, — непонятно объяснил Ящер.

Варька хрипло мяукнула, широко раскрыв розовую пасть. Клыки у нее тоже были немаленькие.

«А где же ваш Котангенс?» — подумала Аннаэр.

— Помер Котангенс, — сказал Ящер. — Он и так при мне сорок лет прожил, кошки столько не живут. Замучился он. А Варька сколько хочешь проживет. Она такая же кошка, как вы — люди. Аня, ты без подготовки демонстрацию провести можешь? Так иди сюда. Прошу.

Аннаэр подошла к кафедре. Родинка на запястье исчезла. Модель вспыхнула в воздухе, похожая на связку светящихся воздушных шариков. Сквозь них, посмеиваясь, взирал со стены моложавый Толкиен. Аннаэр вдруг заметила, что люди на портретах следят взглядами за Ящером: сосредоточенные Вернадский и Обручев, недовольный Льюис, суровый Бах, печальный Андреев… Шарики медленно тускнели. Взгляд Ящера все еще блуждал по стенам, на миг задержавшись на портрете Циолковского, — лик ученого исчез, и в раме, как на экране, пошел какой-то старый советский фильм. Варька снова мяукнула. «Интересно, по какому принципу Ящер выбирал портреты?» — подумала Аннаэр.

— Время запускать? — спросила она.

— Не надо. И так видно. Неплохо. Четко, аккуратно. Но — стандарт.

— Извините.

— За что?

Аннаэр, не ответив, свернула модель. Ящер посмотрел на нее, прищурившись.

— Аня, я тебя не узнаю, — сказал он. — Что с тобой?

Аннаэр вздохнула.

— Эрик Юрьевич! — спокойно и внятно произнесла она. — У меня умерла мама.

— Давно? — мгновенно спросил Лаунхоффер.

— Вчера днем.

Собственно, это не было неожиданностью. Аннаэр была поздним ребенком, мать, отчаявшись выйти замуж, в сорок лет родила ее и воспитывала одна. Год назад у нее случился инсульт, она не вставала, не говорила и не всегда узнавала дочь. Аннаэр измучилась, бегая по врачам, все деньги, которые она только могла достать, уходили на новейшие лекарства, такие же бессмысленные, как и аспирин. «Тяжелый случай», — говорили светила, покачивая головами, лысыми и седыми, — «Готовьтесь к худшему».

Аннаэр готовилась. Но все равно эта потеря была самой чудовищной из возможных. Исчезни Вселенная, она не была бы огорчена сильнее.

— Где она?

— Дома. Вечером увезут.

— Дай лапу, — неожиданно ласково сказал Лаунхоффер.

Аннаэр протянула руку, не понимая, с чего бы это Ящеру быть таким чувствительным. Тот усадил ее в кресло, обнял ее кисть холодными ладонями и внимательно поглядел в лицо своими глазами-стекляшками. Никакого облегчения Аннаэр не почувствовала, было непонятно, зачем он вообще это делает. Мысли и эмоции Мезозойского Ящера были человеческими в еще меньшей степени, чем у его вымерших холоднокровных тезок. Девушка только машинально отметила, что территория, подконтрольная Лаунхофферу, теперь составляет в радиусе не три километра, как это было год назад, а шестьдесят пять…

— Иди домой, — сказал Ящер, — зачет я тебе поставлю.

Она безропотно поднялась и вышла из аудитории.


Шел дождь. Она прошла мимо остановки, забыв о существовании автобуса. Зонта она с собой не захватила. Ветер бросал влажные волосы ей в лицо, они пахли тиной и почему-то лавандой. Улица медленно текла сквозь нее, она видела, как в ложбинках и выбоинах на асфальте рождаются лужи.

Час или два спустя дождь кончился. Она стояла рядом с домом, под собственными окнами, на берегу огромной лужи, преграждавшей путь к подъезду. Обойти лужу не составляло труда, но после этого надо было миновать подъезд, подняться по