Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
— Ха-ха-ха! — байронически хохотал граф. — Я узнал вас, наконец! Вы не Психея, пленившая некогда меня! Вы ветреница! Вчера на бале вас тютоировал этот мизерабль Коко Петрицкий!
— Серж, vous êtes fou.[1] Он поэт, он читал мадригал в мою честь!..
— Ха-ха-ха! Штафирка! Бумагомарака! Я мортирую его наповал! А вы, матушка, ду-у-ра.
Так, в ссорах и примирениях, прошла жизнь графа. Под конец ее он пылко ненавидел стриженых нигилисток с Бестужевских курсов, много говорил о старых славных временах Дениса Давыдова и клеймил железные дороги.
Умер он легко, в одночасье. Последние его слова были: «Кес-ке-се-е… Бутылочка… Ольга…» Кто была Ольга, кариатида не знала, но подозревала многих.
Вскоре старая графиня продала дом, и он пошел по рукам. Запестрели лица новых владельцев, не интересных Капиталине, недостойных ее внимания. Дом дряхлел, в залах падала штукатурка и гнили наборные паркеты. После частых ремонтов внутренность некогда пышного особняка стала скучной. Капиталину забыли, и она все чаще и чаще погружалась в тяжелый каменный сон. Сквозь дрему доносились до нее голоса новых хозяев, часто выходивших на балкон покурить и гасивших об нее окурки. Их странные речи невольно врезались в каменную память кариатиды:
— Гоняли… на овощебазу…
— Слушай, ты графики уже составил?..
— Дай трешку… ну, дай!..
— …А я ему и говорю: «Карьеру мне хочешь испортить, скотина?! Ну, испорти, испорти!..»
— …Жилеточка пупырчатая… Маде ин Франция…
— Дай трешку… ну, дай…
— …А я ему говорю: «Какой же он Варфоломеу Варфоломеевич, когда он Франческо Бартоломео?! Итальянец он был, итальянец!..»
— Ну, вот, приезжаем мы это на овощебазу… Два автобуса научных сотрудников… А на дверях замок…
— Ну, дай трешку… Ну, пожалуйста…
В то апрельское утро ничего выдающегося в жизни Капиталины не произошло. И день также не был отмечен знаменательными событиями. Но зато вечером Капиталину навестили. Гостья ее была особа с человеческой точки зрения странная. Не человек она была вовсе, и даже не человекообразное, а не что иное, как Змея, бронзовая Змея, которую вот уже двести с лишним лет попирает копытами коня державный Всадник.
A parte: из-за неосознанного чувства превосходства над миром предметов человек редко задумывается о том, что они делают, когда остаются одни, — о чем думает выключенный телевизор, как переговариваются между собой по ночам души телефонов-автоматов и, наконец, как ведут себя статуи…
Змея была общительна до крайности, любила сплетни, коллекционировала их и сочиняла сама. Она обладала живым, смешливым нравом, и бойким языком, обожала давать советы и кичилась своим соседством с грозным властелином города. Стоило спуститься темноте, как бронзовое чудище соскальзывало с Гром-камня и ползло по своим делам: навещало статуи в садах и музеях, многозначительно созерцало всегда молчаливого Сфинкса на набережной, заигрывало с грифонами и дразнило многочисленных городских львов.
Капиталина давно знала Змею, но стеснялась вступать с ней в разговоры. Все-таки она была парвеню, обыкновенной уличной кариатидой — куда ей до творения великого скульптора…
На сей раз Змея заговорила с ней запросто:
— Все стоишь, Капа?
— Стою, — честно призналась кариатида и с тоской тяжело вздохнула.
— Не скучно ли тебе, Капа? — оживилась Змея.
— Скучно, — ответила кариатида. — А что делать-то? Куда мне, убогой? Того и гляди похоронят. А балкон рухнет.
Она вновь шумно вздохнула и почесала одной ногой другую. Змея свернулась клубком, как Пифон, а голову прислонила к решетке набережной. В ее маленьких глазках сверкнуло притворное сочувствие.
— Одичала ты, Капа, — сказала она. — Тебе бы в обществе повращаться. Ты нас что-то совсем игнорируеш-шь!
Кариатида понурилась. Надпись «М. — дурак» жгла ее. В таком виде появиться в обществе было верхом неприличия.
Меж тем бронзовая искусительница продолжала:
— Надо быть с-светской, ж-жеманной, наконец, кокетливой, Капа! Вот возьми для примера меня. Казалось бы, что во мне? Ни рук, ни ног, ни талии. Но, мин х-херц, главное ведь не это! Главное — это ш-шик, с-светский лоск и, наконец, ш-шарм! В Саду без меня тоска. Ну, стоят они там ровными рядами, как на плацу. Вымуш-штрованы, обнаж-жены и, натюрлих, невозмож-ж-но скучны… Говорить им не о чем, потому что обо всем уже переговорили, И тут, Капа, вообрази — исподтишка подползаю я и со своим добрым, улыбчивым лицом говорю: «Олимп, смир-рна!» Аполлон ш-шарахается, Артемидка — шнырк в кусты! Потом, конечно, смеемся, смеемся, до-олго хохочем… И все кончается танцами! В центре, конечно, я, остальные, разумеется, вокруг. Кель ш-шармант, Капа! Кель ш-шик!..
Капиталина вздохнула так, что балкон вздрогнул, и сказала себе: «Хочу, где танцуют». Она пошевелила плечами, опасливо отлепляясь от стены. На землю ей помог спуститься протянутый Змеей хвост.
Вперед! К вихрю удовольствий, светских развлечений и изящных шуток!
В
Последние комментарии
1 час 17 минут назад
1 час 34 минут назад
5 часов 2 минут назад
5 часов 35 минут назад
6 часов 32 минут назад
21 часов 33 минут назад