2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
Может, и ты теперь вспомнишь? Ведь помнишь?
Слишком долго ты так далеко, слишком долго. Обещал приехать, а столько лет прошло, и где ты?
Знаю, болеешь. Я тоже. И как же теперь? Оба болеем, оба бедолаги, и уже повидаться не можем?
А я вижу — то ли представляется все — леса — сосновые, еловые, березовые.
Может, и не березняк, всего лишь те несколько березок на моей родине, в усадьбе родительской, там пять таких красавиц росло, и братик, проделав дырочки, приспособив лоточки и повесив чашки, собирал сок, и мы пили этот живительный сок.
Такой живительный, боже мой, такой бодрящий, как из того источника, что, пробившись сквозь камни, бил ввысь тугой струей, а мы пригоршнями ловили эти струи и пили, пили, пили.
Помнишь?
А потом сок, сок пили.
Пусть и пять берез, все равно, разве не лес, если нас поил, бодрил, приют давал и своими листочками, как сердечками, шуршал.
А мама моя баловала тебя, баловала. То блюдечко покрасивее тебе поставит, то блинчик потоньше да порумянее, и все на меня, на меня, не на тебя поглядывает.
— А что ты его балуешь? — спрашиваю.
— А ты чего вся так светишься, на него глядя? — спрашивает она.
Чуть не полкласса тогда прилипли к нашему дому.
Чернику корзинами несли и несли.
А мама все варила и варила вареники с черникой, даже сахару не хватило, к соседям бегала занимать.
А потом, как стемнело, мальчики девочек дразнить стали, а те — визжать, а мы с тобой на сеновале спрятались и уснули. А ты когда уснул, я долго еще не спала в темноте, на тебя смотрела, а потом потихоньку прижалась к тебе, и так мы и спали до утра в обнимку, пока я не проснулась, а ты все еще спал и так и не знал, что так, обнявшись, мы целую ночь провели, но только ту, единственную ночь, больше никогда.
Боже ты мой, Боже…
Никогда тебе не говорила, а теперь скажу: не только в тот раз, — во снах прижималась, прижималась к тебе всем телом, прижималась и прижималась, и обмирала от этих прикосновений.
Вот и сказала. И хорошо, что в конце концов сказала
Ведь не знаю, позвонишь ли еще, позвонишь ли когда-нибудь.
А хоть и позвонишь — отвечу ли я, отзовусь ли…
Раз в год, на исповеди, опустив глаза, признавалась, какая я грешница — ведь давно уже замужем, и Балис меня любил, так любил, так любил, и я радовалась, что ему хорошо со мной, и мне хорошо было, но в мыслях не всегда он был, а однажды так прижалась к нему, так крепко-крепко, как к тебе, и так сладко стало, так страшно сладко, Господи.
Однажды.
Один раз только.
Но все же. Ведь все-таки…
Боже ты мой…
Ну не грешница ли, скажи?
Стыдно мне. Особенно как тебе рассказываю, ужас как стыдно.
Но жизнь к концу идет, ведь к концу, совсем уже мало осталось, и я не вижу тебя, да и увижу ли еще? И как же не рассказать?
Я должна рассказать.
И еще что-то расскажу.
С Балисом, вечная ему память, которого любила, в самом деле любила, единственно его, мы четверых детей родили и вырастили, и внуки — как дубки да липки — а уж как люблю их, и как они мне дороги — слов не сыскать.
Но когда рождался младенчик, я гладила его ручки, ножки, личико, все тельце, ласкала его, а сама все искала — не найду ли какого твоего знака — кривого пальчика, или рыжей родинки, или глаз зеленых, или ямочки на подбородке.
И находила.
Не поверишь, я и вправду находила, только не скажу тебе — что.
Потому что, зачиная дитя — да простит меня Господь, и Балис пусть простит, глядя с небес, и ты, пока жив, прости меня, всякий раз, зачиная дитя, всем сердцем, горячо Балису любовь дарила, а перед глазами закрытыми ты стоял, тебя видела.
Грешница я, грешница…
Прости меня, Господи, прости…
Не подумай, я не жалуюсь, нет-нет-нет, что ты. Пусть такие мысли не приходят тебе в голову.
А если тебе представляется, что я думаю-гадаю, что было бы, если б я тогда не уперлась тебе в грудь руками, так и близко нет.
Нет, нет, я не жалуюсь, нет, нет. Нет.
Я красивую жизнь прожила, такую красивую, в самом деле красивую, столько было радости, да и сейчас еще, столько часов и минут счастья. Боже милостивый, и вправду много.
Балис меня очень любил, — так крепко любил, так самозабвенно, всем сердцем, как никто другой, — с самого первого взгляда, когда меня увидел, и до последнего своего вздоха, не спуская с меня печального взгляда, жалея, что никто больше так не будет меня любить, ведь и вправду никто больше так меня не любил бы, даже ты, ведь знаю, что это правда, и ты знаешь, разве нет?
И дети меня любили и любят, и внуки — такие мальчики, такие девочки, а одна — вся в меня, и имя, как знали, мое дали, совсем как я была когда-то — Господи! — и плечи, и стать, и чистое лицо, и высокая грудь, и длинные ноги, и пальцы рук, и брови, как крылья ласточки, и темные, как спелые вишни, глаза, и длинные прямые черные волосы, зачесанные назад, падают на плечи, переливаясь шелковым блеском при каждом движении головы, шаг шагнет — королевна, настоящая королевна, посмотрел бы — глаз бы не мог отвести, подумал бы, что вернулся в далекую юность
Последние комментарии
14 часов 17 минут назад
14 часов 35 минут назад
14 часов 44 минут назад
14 часов 46 минут назад
14 часов 48 минут назад
15 часов 6 минут назад