Рубеж-Владивосток (СИ) [Игорь Васильевич Павлов] (fb2) читать онлайн

Рубеж-Владивосток (книга 1)

Глава 1 Таинственная незнакомка

В 1863 году на Землю упал метеорит с чуждыми существами, несущими человеку смерть. И с этого события история человечества кардинально изменилась.

1905 год. Расцвет Российской империи.

Территория США, куда упала большая часть метеорита в разгар гражданской войны, ныне оккупирована монстрами и является их основным пристанищем.

Британия, вторая по силе империя, лишь благодаря мощи линейного флота на пределе сил держит атлантический рубеж, защищая Европу от вторжения космических тварей.

Российская империя — процветающая держава, которая диктует политику всему миру. Она стоит на страже дальневосточного рубежа. Многие страны Тихоокеанского региона, в том числе и Япония, являются её колониями.

Человекоподобные боевые машины, найденные в одной из частей Метеорита, упавшей на территории Сибири, составляют основу могущества Российской империи. Этот подарок внеземной цивилизации люди называют «мехарами».

Юнкера училищ Иркутска и Владивостока — будущие пилоты мехаров, которых готовят сражаться не только за Империю, но и за весь мир.

Количество боевых машин ограничено.

Юнкеров, способных овладеть ими, единицы.

Магическую связь между человеком и мехаром через кольцо управления обеспечивает минерал, называемый эрением. Его частицы добывают из метеоритных осколков и сердец монстров высокого класса.

Чем больше у пилота частиц эрения в кольце, тем его мехар эффективнее.

Заслужить частицы меха–гвардеец может только в бою.

Глава 1. Таинственная незнакомка

42 год от падения Метеорита. Российская империя. Владивосток.

27 мая 1905 года по старому календарю. Суббота.

Дом офицеров. 21:17 по местному времени.

Шелест бумаги ласкает слух, когда разворачиваю письмо с красивым почерком. Всегда нежно–розовый, плотный лист. На нём чёрные чернила хорошо держатся, впитываясь в бумагу, как в губку. Но стоит помедлить пером, и выходит клякса. Оттого по каждой букве можно понять, когда она засомневалась. И представить её нежные губы, шёпотом проговаривающие слова, или приоткрытые в молчании, мечтательный взгляд, а может, смущение.

Так мало строк, но так много сказано.

«С недавнего времени узнала, что в этом мире есть вы. Без вас жизнь перестала бы иметь смысл. Простите за столь скорую откровенность. Мне известно о вечере в субботу, обязательно там буду, но не надейтесь понять кто я. Леди Т. С.»

У меня есть догадки кто эта девушка. И сердце разгоняется от волнения, ведь она прекрасна.

Светский вечер, устроенный комендантом города, никак не вязался со мной, юнкером первого курса, ещё и близко не вдохнувшим жгучего льда и не содравшим мозоли за штурвалом хотя бы тренировочного меха.

Лёгкая музыка с патефона, нечастый звон бокалов, сдержанный смех, всё под бриз с Амурского залива и свет хрустальных люстр на высоком потолке, походящих на грозди винограда. Дамы и господа в богатых одеждах, с хорошим положением в обществе вряд ли заинтересуются беседой с мальчишкой в серой юнкерской форме.

Но штабс–капитан пригнал нас таких целый взвод к Дому офицеров. Не случка с милыми барышнями, не вечер встречи с ветеранами русско–японской войны. Разбавляем серой массой пёстрые наряды и офицерские мундиры с блеском от начищенных медалей.

И таинственная леди Т. С. почему–то знала, что именно наш взвод из трёх удостоится такой сомнительной чести. Неужели она имеет знакомства с командиром роты? Ведь это он решает, какой из взводов будет уволен в город.

— Внеурочное занятие по этике, господа юнкера! — Объявил взводный перед строем у здания, после того, как мы отмаршировали с песней по набережной.

— А шампанского можно? — Спросил Пётр офицера после команды «вольно, разойдись».

— Товарищи будущие обер–офицеры, если позволите сие послабление, весь взвод примет честь караулы целый июнь на себе тянуть, — пообещал усатый штабс–капитан браво и рванул в холл первым, поправляя кончики усов и на ходу снимая фуражку.

У одних на уме выпивка, у других себя показать и на других поглазеть.

У меня же удостовериться, кто пишет мне третье письмо за месяц, которые дворецкий передаёт на КПП училища.

Сложив аккуратно записку и убрав во внутренний карман серого юнкерского кителя, решил прогуляться по залам отдельно от сослуживцев. Когда поднялся на второй этаж, приметил сразу несколько барышень, которые приходили на нашу присягу и глазели на то, как мы произносим клятву верности Родине. Вскоре взглядом отыскал и ту самую.

Молодая и прекрасная девушка, имени которой не знаю до сих пор, посматривала на меня с улыбкой всю торжественную линейку во время той присяги. А затем скрылась в толпе гостей крайне неожиданно, вызывая на сердце глубокую тоску.

Возможность приблизиться у меня тогда имелась, но я упустил её. Ибо смутился в присутствии других юнкеров после торжеств подходить к ней с выражением симпатии.

И товарищи, и все господа вокруг, в том числе офицеры, без стеснения и совести пожирали её глазами. Давая мне меньше шансов оправдать рвение и больше стать посмешищем.

И вот она здесь. В картинной галерее на втором этаже, где господ раз–два и обчёлся. Увидев её, обомлел. На миг дыхание перехватило.

Блестящее новизной, шикарное, непышное голубое платье подчёркивает её утончённость, а насыщенный блеск светло–русых волос кудрями до середины спины придаёт морского сияния. Если посмотреть на неё со стороны, она, словно морская нимфа, ещё наивная от незнания, как мир земных существ жесток.

Но это обманчивое впечатление, так, если бы я судил об огне, до сего момента не коснувшись. Осознаёшь это, когда смотришь на её нежную шею, изящные тонкостью и идеалом изгибов локоны над румяными щеками. И на голубые, что южный океан, прекрасные глаза.

Их сочный блеск и сияние, как Полярная звезда на небосводе. Стоило лишь посмотреть в толпу гостей на присяге, и вот они, два океана, затмевающие всё прочее. Не отточенное мастерство опытной женщины, а природой данное диво юному существу улыбаться глазами. Наивному, чистому, светлому. О каком только мечтать, ради которого стремиться к подвигам и превозмогать все трудности мужчины.

Она рассматривает картины, задержавшись слишком долго на той, где из воды выходит гигантский монстр — грозный оргалид, нависая прямо над пирсом с парусниками. С исполина сыплются смертоносные льдинки, а в раскрытой пасти поблёскивают крючковатые клыки. Масштабы рисунка позволяют рассмотреть ужас на лицах моряков и портовых работников, проникнувшись атмосферой до конца.

Две спутницы пока ещё «таинственной незнакомки» отвлеклись на противоположную сторону галереи, и это мой шанс, которым незамедлительно пользуюсь, начиная движение едва ли не строевым шагом.

Но с каждым преодолённым метром моя решительность тает. В какой–то момент она обращает на меня внимание! Мгновение длится удивление во взгляде вероятно от того, что я выбился из атмосферы размеренности, слегка поспешив.

Замираю, как пойманный на краже, дикий кот, в трёх шагах. И, кажется, что она слышит бешеный стук моего сердца.

Отвернулась к картине спешно, и я даже уловил улыбку на уголке её губ.

Могу подойти ближе? Всё… сердце готово выпрыгнуть из груди. Но я делаю ещё два неуверенных шага.

Девушка затаилась. Ростом не маленький, как мой отец, я почти на голову выше её. Стою сбоку от барышни, как идиот, делая вид, что рассматриваю картину. А сам, примечая блестящие заколки на её макушке, вдыхаю сладкий запах волос. Особенный, ни с чем несравнимый аромат. Невероятно притягательный, и уносящий в тёплое цветочное лето.

Спустя долгие мгновения, за которые я уже ощутил, как тянется капля пота по коже на моей спине, неловкость прерывает именно она.

— Вам тоже приглянулась картина, сударь?

От нежности в голосе ахнуло в груди. Впервые услышал её и очаровался вновь. Сглотнув пересохшим горлом, попытался ответить достойно.

— Да, — всё, что сумел выдавить.

Посмотрела на меня вдруг! Обдавая ещё большим жаром. И тут же отвернулась, улыбаясь себе под носик.

— А если бы художник рисовал очередной эпизод? — Продолжила непринуждённо, снова изучая картину.

— Эм… простите, сударыня?

— Очередной эпизод, — выдала вдруг с удивлением, вновь на меня взглянув уже с задором. — Он бы написал разрушенный порт? А что тогда бы сталось со всеми этими людьми на холсте? Такими маленькими по сравнению с ужасным существом.

Столь много слов незнакомцу придало мне уверенности. И я собрался с мыслями.

Никогда раньше не видел этой картины, но глаза быстро отыскали особые детали, давая мне возможность блеснуть перед барышней.

— Полагаю, оргалид успеет разломать лишь этот пирс, — говорю деловито. — Едва ли весь порт.

— Вот как? — Ахнула, на меня взглянув вновь.

И улыбка сама наплыла на моё лицо, как живая. Удивить её оказалось удовольствием высшего разряда.

— Да, — воодушевился я. — Видите шлейф в небе? Вот здесь, светлый и изогнутый.

Показываю направление, куда смотреть, рукой.

— Постойте–ка, действительно, — произнесла, сделав полшага к картине и встав даже на цыпочки.

Изящные изгибы фигуры восхитили, но я увёл взгляд, дабы не быть пойманным её подругами. Которые, кстати, на нас уже посматривают.

— Это след от виража боевых мехаров, — комментирую. — Ударное звено уже на подходе. Скорее всего, если бы художник дорисовал всё, что делается правее пирса, то там бы уже над оргалидом нависали два истребителя.

— Неужели чудовище не подозревает? Оно так увлечённо разрушениями.

— Поэтому и заходят сзади. Особенно на Синего, — поясняю, чувствуя себя уверенно.

— Понятно, — ответила на выдохе, отошла от картины, даже дальше, чем стояла. И отдалилась от меня.

На подруг своих обернулась. Я тоже посмотрел украдкой. Перешёптываются девочки с улыбками и хитрыми выражениями на лицах. Что бы это значило?

— Спасибо, сударь, — произнесла моя незнакомка несколько отстранённо. — Очень познавательна.

— Простите, я не спросил вашего имени? — Спохватился, когда понял, что она собирается откланяться.

Посмотрела изучающе, повернувшись ко мне полностью. Очень внимательно и серьёзно. От чарующей глубины взгляда я вновь оторопел. Но, будто под гипнозом, оторвать ответного взгляда не смог. Пусть это и выглядит вызывающе, однако стало выше моих сил.

— По правилам этикета, подошедший мужчина представляется первым, — произнесла с лёгкой улыбкой и глубочайшим уколом.

— Но вы же… — начал и замялся, ибо слишком посерьёзнела.

Но вы же знаете моё имя, раз присылали записки — хотел сказать. Но поспешил исправиться:

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — отчеканил.

— Хм, — вздёрнула идеально ровные тонкие брови. — Князь.

— Да, сударыня. По праву наследования, — пояснил с грустью.

— Соболезную утрате, ваше высочество, — ответила скорее формально, уловив смысл сказанного верно.

Кивнул с неловкостью. Кроме дворецкого ко мне так никто не обращается. И то скорее, чтобы порой приободрить.

— Леди Румянцева Татьяна Сергеевна, дочь графа Румянцева Сергея Илларионовича, титулов пока не заслужила, — присела в лёгком реверансе, вызвав у меня ещё большую неловкость. — Ах, да, князь. Форма юнкера вам идёт. Вы среди своих товарищей выглядите самым мужественным и сытым.

— Спасибо, сударыня, — ответил неуверенно.

— Не стоит, — обрубила вдруг строго. — Лишь констатирую факт. Все юнкера кроме вас набросились на закуски. Не сочтите за сарказм, слышала от офицеров, какое скверное столовое довольствие в военном училище. И, тем не менее, вы поспешили в зал искусства. К этой самой картине, осветив весьма интересную деталь, которой раньше я не замечала. Благодарю вас, юный князь.

Девушка, которой на вид лет девятнадцать, как и мне, внезапно показалась умом значительно старше. Оттого интереснее и ещё загадочнее.

Вспомнив о записках, предположил вдруг, что это некая игра. Что она притворяется или проверяет меня.

Но ответить мне оказалось нечего.

А она и не ждала, развернулась и двинула навстречу к подругам.

Татьяна Сергеевна, так она представилась. Леди Т. С. Всё сходится. И когда вдруг это осознал, то воспарил душой, как счастливый ребёнок, отбросив все сомнения.

Упаси Господь маячить перед ней лишний раз, с этой мыслью я спустился к товарищам. Все их шуточки кажутся мне низменными, совершенно лишёнными смысла. Вскоре юнкера уже видят мою отстранённость. Потому что я думаю только о ней.

В мыслях лишь бледно–розовый пергамент с её словами. А перед взором завораживающие глаза и блестящие сочностью губы, к которым хочется прикоснуться.

Какова же будет следующая записка? Как скоро её ждать? Вынесу ли я это ожидание…

— Простите, сударь, — раздаётся сбоку тоненькое.

И я вижу девчонку с подносом в бежевом фартуке прислуги. Лет пятнадцати, светленькая с большими светло–карими глазами. Худенькая совсем. Среди трёх служанок, хлопочущих в залах на этом вечере, выглядит самой юной и самой живой, куда ни посмотрю, всюду она и со всеми внимательна.

Видимо, оторопев от моей лучезарной улыбки, девочка продолжает, запнувшись:

— Осталось два бутерброда с ветчиной, а госпожа Третьякова велела обновить всё десертами. Жалко выкидывать, съешьте, пожалуйста.

— Почему же подошли ко мне, маленькая леди? — Интересуюсь с нескрываемым теплом.

— Простите, сударь, — затушевалась вдруг и двинула спешно прочь.

Но, похоже, не из — за меня.

В зал вошли сразу четыре обер–офицера гвардии, сияя бравыми улыбками и мундирами с полосками боевых наград. Не часто можно встретить меха–гвардейцев в наше нелёгкое время. Небесного цвета новенькая, идеально выглаженная форма, голубые полосы на погонах. Эрениевые кольца управления мехарами на пальцах, как и положено.

Два корнета, поручик и целый штабс–капитан, у которого от кольца самый насыщенный свет исходит.

При виде мощных и уверенных мужчин разволновался и заробел, похоже, не только я. Все мои товарищи чуть ли не по стойке «смирно» встали. А женщины, коих в зале человек пятнадцать набралось, уставились на вновь прибывших, как на нечто невероятное.

Гвардейцы же, сочными взглядами хищников окинув гостей, направились в другой конец основного зала прямиком к коменданту, который встретил их с распростёртыми объятиями вместе со своей семьёй.

Его младшая дочь, едва достигшая совершеннолетия, на капитана так посмотрела, что я аж смутился. Черноглазый жгучий взгляд барышни никак не вязался с раскрасневшимися щеками.

Там появилась и Татьяна Румянцева. Возникла откуда–то сбоку вместе с двумя подругами. И начала живенько общаться с гвардейцами, глядя на них с нескрываемым восторгом и выражая всю эмоционально–положительную палитру красок на лице. При этом впечатление сложилось, что они давно знакомы. Судя по тому, как многословны беседы, как легко, не соблюдая дистанции, наклоняются к ней офицеры.

Волнение разыгралось ещё сильнее, когда Татьяна вдруг чётко посмотрела на меня и заговорила с капитаном, который последовал её примеру, уставившись без всякого такта. Я сделал вид, что смотрю в сторону, но краем глаза продолжил наблюдать, как они перешёптываются.

Слишком уж по–дружески.

Мне захотелось просто уйти, но наш взводный и не думал покидать мероприятие. Пропал в бильярдной комнате наглухо, а юнкера рассосались по Дому офицеров так, что здесь, в главном зале, наблюдаю лишь четверть взвода.

Переборов смятение, отвлёкся. Мне вдруг захотелось тоже найти себе милую собеседницу. Желательно привлекательную. Но перед Татьяной все тускнели.

Часть зала, где находятся комендант и гвардейцы, оживилась. После бурных споров, задорного смеха, одна из подруг Татьяны, полненькая темноволосая девушка, неуверенно вышла к стоящему у фасадного окна блестящему от лака чёрному роялю.

Патефон заглох в момент красивого припева.

После непродолжительного гама, все вдруг притихли и обратили свой взор к девушке, усевшейся с прямой спиной к музыкальному инструменту.

Настроившись за минуту, она надавила на клавиши, сперва, неуверенно, но вскоре, казалось бы, нелепые звуки переросли в мелодию медленного вальса.

Похоже, гвардейцы этого и ждали. Выпив уже по нескольку бокалов игристого светлого, они пошли по залу искать себе партнёрш по танцам, как львы на охоте. А по мне так павлины.

Татьяну в оборот взял сам штабс–капитан. И они стали кружиться по спешно освобождённому гостями пространству. Высокий, широкоплечий, светловолосый красавец с интересными голубыми глазами, харизматичный и напористый по первому впечатлению. Девушка под стать ему. Отличная пара. Движения в танце выверенные и гармоничные. Любоваться да и только.

До кучи к сильному кольцу, заметил на груди штабс–капитана Пурпурную ленту — высшую награду в меха–гвардии за боевые заслуги, и подумал с тоской, что мне вообще лезть не стоит.

В растерянности ухватился за бокал вина и, поймав беспокойный взгляд товарища, не решился на сей подвиг.

Хотелось покинуть это душное место, да хоть на балкон выйти. Но тут внезапно Татьяна уходит с площадки ещё до окончания мелодии. Похоже, вышел конфликт. Штабс–капитан вернулся, посмотрел на неё, она на него недовольно. Обменялись короткими фразами, и офицер отступил беседовать с комендантом.

Седовласый, ещё бодренький дедуля граф Третьяков отслужил Владивостоку достаточно, чтобы вызывать уважение. Наш начальник училища его хороший друг, подозреваю, это по просьбе Третьякова сюда направили наш взвод, чтобы господа подивились.

Рояль продолжила звучать, балуя слух новыми мелодиями. Надо отдать должное, девушка отлично играет.

Ещё немного прошло, и когда наши взгляды с Татьяной встретились вновь, я решился. Ведь раз она призналась мне в письме, не может же быть всё пустое?

Пройдя вдоль танцевальной площадки непринуждённо, направился к ней уже прямиком, с набирающим обороты сердцем.

Стоящая лишь с подругой обособленно, Татьяна встретила меня удивлённым взглядом, будто совершенно не ожидала моего приближения.

— Леди, позвольте пригласить вас на танец? — Выдал с ходу, пока ещё смелость вся не прошла.

Её невзрачная подруга посмотрела на меня, дико вытаращив глаза, и даже отвернулась.

Татьяна лишь приоткрыла ротик, вероятно, не зная, что и сказать. Наверное, я застал её врасплох. Вижу, так и есть. А меня следом застали врасплох два офицера, подступившие к девушкам с обеих сторон. Татьяна даже оглянулась на них встревоженно.

— Этот юнкер докучает вам, леди? — Поинтересовался штабс–капитан, впиваясь в меня острым, испепеляющим взглядом.

— Можно и полегче, братец, — выдала Татьяна с укором.

Братец? Признаться, на душе отлегло. Хотя всё же наступило смятение в следующее мгновение от словестного удара с другой стороны.

— Леди Румянцева уже занята, товарищ юнкер, — обозначился поручик, по выправке и стати не уступающий и штабс–капитану.

Только в противоположность ему этот темноволосый и глаза тёмно–карие, выразительные очень.

Ну прямо собрались красавцы, как на подбор, аж не знаешь куда и деться.

Татьяна посмотрела на мужчину и закатила глаза. Но всё же зацепилась рукой под выставленный поручиком локоть. Что ж.

— Прошу простить, леди, — выдавил я, отступая.

Чем, похоже, ещё больше разгневал офицеров.

— Я с тобой разговариваю, юнкер, — прогремел штабс–капитан. — Где уважение к старшему по званию?

— Виноват, товарищ штабс–капитан гвардии, — ответил я, вставая по стойке «смирно» и легко выдерживая этот взгляд.

Потому что не испугался, а лишь выполнил требования Устава. Если эти боевые гвардейцы позволят себе строить младшего по званию при дамах, грош им цена.

Ещё два обер–офицера подступили, слетевшись на добычу, как стервятники. Эти пониже двух первых гвардейцев. Но один из них довольно широкий, как тяжеловес.

— Почему китель так сильно потёрт, товарищ юнкер? — Вмешался широкоплечий корнет, обозначаясь справа. — Насколько знаю, с присяги прошло не более полугода. И вам выдают всё новое. Что за небрежное обращение с мундиром? Почему молчите, я с вами разговариваю?

— Не ваше дело, товарищ корнет гвардии, — огрызнулся я с гордо поднятым подбородком.

Потому что это мундир моего отца. Немного в рукавах и штанинах расшитый, но в плечах хорош. Выданный новый я продал, чтобы содержать поместье. У меня кроме старенького дворецкого Фёдора никого не осталось, и он тоже должен что–то есть.

— О, как заговорил, — прогнусавил корнет и добавил угрожающе: — коль ты в робе, может, отдраишь сортир после ухода гостей?

— Все вопросы к командиру взвода, — процедил я, готовый уже дать ему в морду за лишние слова. Ведь он назвал юнкерскую форму отца «робой».

— Татьяна, а это точно князь Сабуров? — Произнёс с брезгливостью на лице штабс–капитан, продолжая сверлить меня взглядом.

— Оставьте человека, — простонала Татьяна. — Олег? Это некрасиво.

— Товарищ юнкер, — продолжил штабс–капитан, не обращая внимания на возражения сестры. — А это не ваш отец князь Константин Васильевич Сабуров, ныне покойный?

— Да, это мой отец, товарищ штабс–капитан гвардии, — произнёс я жёстко.

— Похоже, его форму и носит, — усмехнулся второй корнет с другого бока.

— И что с того? — Посмотрел я и на этого, не отрицая сей факт.

— А ничего… — покривился штабс–капитан. — Ничего хорошего. Как ты вообще осмелился, пацан, подходить к леди Румянцевой, девушке благородных кровей? Как известно во всей Российской империи и за её пределами даже в самой отдалённой колонии, твой отец позорно пал, не сумев защитить ни себя, ни родных, ни самого Петра Михайловича, которого император вверил на ваш княжеский род. А теперь ты ходишь здесь и кичишься титулом перед дамами. Поглядите на него, аж целый князь. И почему же наш батюшка император не лишил тебя этого титула, который ныне стал формальным, судя по тому, как обнищали Сабуровы. Смешно смотреть.

Штабс–капитан закончил, когда вокруг уже скопилось достаточно народа, в том числе сам комендант Третьяков. Да и командир моего взвода вдруг обозначился.

— Юнкер Сабуров, ко мне, — пробурчал взводный неуверенно.

Решив, вероятно, отвести меня от греха подальше, ибо знает мой нрав получше этих офицеров.

— Товарищ штабс–капитан гвардии, господин Румянцев, — начал я, чётко проговаривая каждое слово.

— Сабуров! — Рявкнул взводный, прерывая. Но это не помогло.

— Я вызываю вас на дуэль за оскорбления памяти моего отца, — продолжил мысль я, не отрывая от брата Татьяны взгляда, потому что больше никого вокруг не вижу, все лица перемешались в кашу.

Даже лицо Татьяны, от который услышал после вызова душевный такой «ах».

Секунды три длится пауза. Кажется, что собравшаяся публика, не дышит. Рояль уж точно молчит.

— С удовольствием, — бросил штабс–капитан. — Но увы, товарищ юнкер.

— Струсили, господин Румянцев? — Заключил я с оскалом и добавил хищно: — от слов не отказываюсь, выбирайте оружие.

Мне вдруг показалось, что Румянцев действительно испугался моего напора. Да, мне уже не раз признавались, что когда злюсь, от моего дикого чернеющего взора хочется куда–нибудь скрыться.

Этот лишь на миг опешил, продолжая отвечать прямым уверенным взглядом. И даже рот свой открыл, но его перебили.

— Изучайте положение о статусе офицеров гвардии, товарищ юнкер! — Прогремел уже комендант Третьяков, вмешавшись. — Что вы здесь устроили⁈ Капитан, уберите пацана с глаз долой. Всё! В казарму, шагом марш все.

Это уже к моему взводному обращение.

Меня буквально потолкали назад. А я уже и сам понял, в чём моя ошибка. Нет, не в том, что должен был молчать. Никогда. Не дождётесь. Просто согласно законам дуэль между юнкером и обер–офицером запрещена. По тем же правилам обычный офицер не может драться на дуэли с офицером меха–гвардии. Только офицер гвардии имеет право вызвать на дуэль офицера гвардии.

Но если комендант решит пожаловаться на меня начальнику училища, я вылечу со службы, как пробка из бутылки растревоженного шампанского, потеряв всякий шанс стать им.

— Строиться на улицу! — Объявил взводный и на меня посмотрел с укором.

Не отходя уже ни на шаг от меня, словно в охранники заделался, на улицу повёл и добавил, вздыхая:

— Что ж ты Андрюха творишь. Мало тебе предыдущей гаупвахты?

— Я за правду, Семён Алексеевич, — заявил разгорячённо в ответ, вываливаясь на улицу в числе последних.

— Не везде ж она твоя, горе луковое, — ответил взводный устало. — Обожди, я с Третьяковым перетру, дед отходчивый. А то на тебе и так клейма негде ставить.

Взводный назад пошёл.

Наверное, один из немногих офицеров училища, кому я симпатизирую. Справедливости в нём побелее, чем у офицеров постарше званием. Невысокий, но мощный в теле, уже с сединкой, давно за сорок, но живости его позавидуют и молодые. Силовые нормативы сдаёт получше половины юнкеров роты.

Меня всегда подтрунивает, что я дамский угодник. Мол, с моей необычной внешностью: волосами цвета золота и карими глазами, отдающими под светом янтарём, да харизмой взгляда порой диковатого нравлюсь я барышням значительно старше. Зачем мне молодые дочки баронские, коих обхаживать век, если можно княгиню вдовствующую окучить за день. И жить в достатке.

А мне вот всегда казалось наоборот. Что на меня дети хорошо реагируют. Тянутся, как родные. Далеко ходить не надо: две недели назад на площади коробкой стояли для массовки, а как строиться для убытия собрались, ко мне девочка лет десяти подбежала, явно родовитая. Раскраснелась от смущения, но в глаза смотрела, как на чудо. Платок свой подарила шёлковый, и умчала от меня и от надвигающейся няньки, что даже не успел и рта открыть. Вот у кого смелости в сердечных делах бы набраться.

Цветов бы набрать где, да подарить. Вот только что она после конфликта с её братом скажет⁈ И всё равно не жалею ни о чём.

Юнкера было построились у Дома офицеров, но затем на набережную пошли, не дождавшись взводного.

На меня смотрят с укором.

— И стоило того, товарищ Сабуров? — Съязвил юнкер Максим, с которым у меня во взводе с самого начала не заладилось. В морду часто просит.

— Зря нарывался, это ж сам штабс–капитан Румянцев, в приёмной комиссии гвардейской точно состоит, — выдал Алексей, наш главный отличник. — Он тебя и завалит.

— Чтоб не драться на дуэли? — Подхватил Артём и усмехнулся. — Хороший ход, Андрей.

По плечу меня хлопнул. Это самый хитрый юнкер, зрит в корень. Всегда приободрить может и перевернуть в свою пользу любую ситуацию.

— Ещё два с половиной года, — парировал я, выходя к мраморным перилам. — Всё может измениться.

— Согласен. Дожить бы, — произнёс Артём отчего–то мечтательно и, устроившись сбоку, добавил: — Хорошая барышня, но эти тебя замордовали, надо признать.

Молчу.

И не чувствую себя побитой собакой. Особенно, когда трусом целого капитана гвардии назвал. Именитого, с наградой пурпурной. Её ж только Небесная принцесса вручать может за что–то стоящее и заслуженное. Старшая дочь императора, и наша защитница, которая тоже всегда за правду.

Вдыхаю прохладный воздух с залива. Семь градусов всего. Холодает с каждым годом всё больше в сезонах.

Далёкий всплеск донёсся. Идущие по набережной прохожие смеются, что кто–то купаться вздумал. Но вдруг они замолкают, спешат прочь. Как странно…

В почерневшем море огни пароходов. Шум волн с криками чаек. А справа от декоративной каменной набережной военный пирс с ремонтными кранами, где стоят уже, как памятники, два стареньких, но грозных броненосца с Андреевскими флагами и караулом моряков.

Большая часть Тихоокеанского флота в бухте Золотой рог базируется, что город своими мысами обнимает, как родитель дитя. Всё–таки Владивосток — это город–порт, столица Приморской области.

Весь на пригорках стоит, словно бушующее море замерло. Расчленён долинами малых рек и распадками, оттого преодолевать путь по городу не так просто. Но с нечастыми увольнительными оно того стоит.

— Вы видели, у штабс–капитана целых три частицы эрения в кольце? — Начали обсуждать офицеров юнкера.

— Да ну!

— Вы бы присмотрелись, бокал шампанского в его руке аж лиловым стал. Точно три частицы.

Так и есть, три, подумал я про себя с ухмылкой. Магия слияния с мехаром, доведённая до совершенства. Брат Татьяны вероятно целый Ас мех–гвардии, она может им гордиться.

— Серьёзный пилот, это ж сколько он тварей уже завалил на своём мехе? — Продолжают восхищаться товарищи моим врагом. — Три канала связи — не мудрено! Мехар его, как родной, слушается. Не каждому такое дано.

Это да, магия слияния — штука капризная.

— А Пурпурная лента от самой Анастасии Николаевны? К ней ещё премия в тысячу рублей прилагается, — наращивают восторг ребята.

— Ого!

— Что это⁈ — Ахнули вдруг юнкера, стоящие чуть подальше в смотровой беседке, и стали на горизонт показывать в сторону острова Русский.

А там голубым свечением крыши домов объяты. Холодеет в груди от привитого ещё с детства ощущения беспомощности и ужаса. Такое явление не бывает случайным.

— Оргалиды! Напали! — Воскликнул бешено кто–то с порога Дома офицеров.

Юнкера, как по команде, упали почти синхронно на брусчатку и прижались телами плотно, чтобы их осколками не посекло. Только я остался стоять, не поддавшись панике. Но осознавая опасность.

Что мы, простые людишки, можем против огромных монстров? Следом пришедший раскат грома тому свидетель. Пронёсся над головой и прошёлся дрожью по стёклам. Где–то через улицу взахлёб залаяла собака, там же заорал грудной ребёнок.

Через пару секунд, как по заказу, мощно завыла сирена воздушной тревоги, заглушая всё. Протяжная, страшная, будоражащая душу. И уже забытая.

Ибо не трогали Владивосток больше года.

Все четыре офицера меха–гвардии выскочили из здания без фуражек и пальто с ошалелыми лицами, не заставив себя долго ждать. Сейчас это были совершенно другие офицеры. Звонко стуча подковами каблуков по брусчатке, они помчали вдоль по улице в сторону площади, где, вероятно, покоятся их мехары.

Отважные мужчины, с этим не поспоришь.

В этот самый момент подумал, что мне тревожно за капитана Румянцева.

А мои обиды — это пустое.

Но только в этот момент.

Промелькнула мысль, что с удовольствием рванул бы за ними. Но это пока ещё не моя битва. Какой жажду с момента, как очнулся под обломками своего дома под трупом своего отца, накрывшим меня собой.

* * *

29 мая 1905 года по старому календарю. Понедельник.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

6:33 по местному времени.

— Рота по вашему приказанию построена, товарищ ротмистр! — Докладывает взводный.

— Утренняя зарядка отменяется! Нас изволила посетить Небесная принцесса её императорское высочество Анастасия Николаева! — Объявляет командир с нескрываемым трепетом, и по строю проносится волна удивления и восторга.

Но ротный не ждёт, пока опомнятся всё ещё сонные юнкера в белугах. Он объявляет по существу:

— Готовимся к строевому смотру и торжественной линейке с маршем. Назначаю знамённую группу! На знамя юнкера Опухов, Петров, Давыдов! И Сабуров! Последний во главе знамённой группы. Значит так, времени кот наплакал, территорию вылизать, как кошка котёнка. С аппетитом, господа!

— Почему ты, — прошипел зло Максим мне в ухо, стоя во второй шеренге позади.

Только после его слов я осознал, куда меня подписали! Я буду знамя держать!

— А траву нашу жухлую на газонах красим, товарищ ротмистр? — Уточняет взводный, поправляя ус.

— Красим.

— Исполним, товарищ ротмистр, — чеканит Семён Алексеевич браво и мне приподнято: — Сабуров, собирай знамённую группу, двадцать минут готовности на плащ тренироваться, остальные за инвентарём! Всё, живо — живо. Принцесса на мехе прилетит, не успеем опомниться!

— Только обосраться, — выпалил командир роты, из казармы выходя.

Глава 2 Монстры и Мехары

29 мая 1905 года по старому календарю. Понедельник.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

Два дня с нападения на остров Русский и никаких вестей.

22:47 по местному времени.

В казарме прозвучала команда «отбой», но сна ни в одном глазу. После изнурительной тренировки ноги отваливаются и сил никаких, но сердце долбит, не давая провалиться сознанию. И мысли в голове роятся, добавляя новых волнений.

Рота тоже не спит. Как только взводный ушёл, стали шептаться в кроватях. Через кованные, чисто символические барьеры в кубриках доносится всякое. Но никто не говорит о Небесной принцессе скверно. Нет ни одного юнкера, кто не мечтает обратить на себя её строгий и прекрасный взор.

Не часто Анастасия Николаевна изволит посещать училище. Даже на отборе кандидатов в гвардию, раз в год увидеть — это событие века.

А здесь вдруг собралась. Даже не по случаю какого–то праздника.

И не только училище всполошилось. Весь Владивосток на уши встал, достаточно за забор глянуть, чтобы убедиться. Или послушать товарищей с нарядов на КПП, мимо проходя.

Если начальник училища по территории ходит, как патрульный, пугая юнкеров. Но к нему быстро привыкли. То комендант с главой города, вероятно, тоже разгуливают по площади перед зданием администрации, вымеряя линейкой высоту клумб и высматривая меж плиток брусчатки грязь.

Им уж точно не до меня с конфликтом в Доме офицеров. А что до прочих?

Как там жители на острове Русский? Нам не говорят, и никому не говорят. Ни о жертвах среди мирных, ни о потерях. Всегда умалчивается. Порой слухи проскакивают. Но в училище просачиваются очень слабо. Чаще мальчишки на улицах раздают листовки с жёлтой прессой, где ко всякой несуразице уже привыкли.

Судя по всему, отбились. Иначе бы нас по тревоге подняли, и мы бы держали оборону с бесполезными винтовками по сей час.

Надеюсь, штаб–капитан гвардии Румянцев жив и здоров. Ему ещё ответ держать. Потому что я от своих слов не отказываюсь. Как и мой отец никогда не отказывался. И служил щитом Империи до самого конца.

— В страшное время живём, сын, — говорил он всегда. — Время, которое требует от нас ещё больше оставаться людьми, даже сражаясь против совершенно чуждых.

Оргалиды — главные враги человечества. Существа, состоящие из органического, то есть живого льда неземной природы, так в учебнике написано. Так в училище и преподают.

Известны монстры высотой от двух до десяти метров, одни плавают, другие могут и летать. Подразделяются твари на классы, где основной и первый признак — это цветовой оттенок на ледяной шкуре, который прямо соответствует степени прочности существа, его силе и интеллекту.

Белые — самые обычные и чаще других появляющиеся солдаты их страшной армии, таких можно убить из артиллерийских орудий и покрошить из винтовок, если не слишком большие.

Голубые — уже серьёзнее и прочнее, корабельному калибру только по зубам. Поначалу нас линейные корабли тихоокеанского флота и спасали.

Синие оргалиды — с этими лишь мехары способны разобраться, с риском получить неплохую трёпку, а то и вовсе проиграть. Встречаются крайне редко.

Есть ещё Фиолетовые. О них с ужасом даже мой отец рассказывал. Умные, жуткие существа. По одной из версий — прародители. За всю историю столкновений, меха–гвардейцы не убили ни одного. Лишь отогнали.

Дико? С этим живём.

Когда затухали свечи без видимой причины. Иней, как живой полз по окну, в детстве мы бежали в самый глубокий подвал и дрожали не от холода.

Мы тряслись от страха. И чтобы не было ни звука, грудным детям зажимали рты матеря, не редко случайно душили. Лишь бы только тварь не услышала и не пришла.

Как ни странно, очень мало кто из гражданских может похвастать, что видел оргалидов вблизи и чувствовал их морозное дыхание. Из роты юнкеров никто.

Обрушилась эта беда на мир ещё до моего рождения.

В 1863 году на Землю упали метеориты, а точнее он был один, но ещё в процессе развалился на три части. Самая крупная ударила по США, средняя угодила в озеро Байкал, зацепив Иркутск осколками, а третья, самая маленькая, пропала в сибирской тайге.

Монстры не заставили себя долго ждать. Спустя недели пришли первые вести от торговых судов с американского континента. Вскоре ни у кого не осталось сомнений, что оргалиды лезут из метеорита. Тем же временем в Иркутске было всё спокойно, вопреки опасениям властей.

Люди забеспокоились о третьем обломке. Тогда собрав и вооружив отряд в сотню человек именно мой дед, ротмистр гусарского полка, отправился в тайгу на поиски, как он думал их гнезда.

Потеряв две трети человек в тяжёлом пути и получив увечье от медведя, он вернулся с добрыми вестями. Заслужил милость императора и титул князя, получил поместье с землями и капитал. Неслыханная щедрость для тех времён, как думаю я сейчас. Но, вероятно, история о чём–то умалчивает. Дед всегда был загадочной личностью, как вспомню. Этот хитрый, глубокий взгляд и полуулыбка.

Спустя год после катаклизма в мире уже не осталось сомнений, что опасность исходит от метеорита, упавшего на Северную Америку. Соединённые Штаты Америки и без того потрёпанные гражданской войной, погрузились в хаос. Но это было лишь началом. Расплодившись, оргалиды стали сеять смерть уже за пределами континента. Монстры потянули свои ледяные лапы именно в сторону Российской империи через Тихий океан, затрагивая острова и архипелаги, сея смерть и разрушения на пути и по округе.

Филиппинские острова, Новая Гвинея, Австралия, Япония, Тайвань и даже Китай. Доставалось всем.

Опустошение стран привело к их упадку. И возвысило Российскую империю, которая единственная сумела дать достойный отпор тварям, применяя невиданное прежде и немыслимое для всех прочих оружие.

Откуда у страны, догоняющей всегда в прогрессе Европу, такое чудо, спросил бы любой политик из прошлого.

Ответ кроется в обломке метеорита, упавшем в Байкал. В нём не было монстров, но имелись средства их уничтожения. И даже нашлись выдающиеся личности науки, которые сумели обуздать эти средства и научить наших солдат ими владеть.

Об этом не пишут в учебниках, и не говорят вслух. Об этом рассказывал мой отец. Но всё для простого люда представилось, будто сам император великим умом своим нашёл спасение для нас и даже соизволил помогать всему миру.

Он даровал своим солдатам машины, механические доспехи, аль роботов, если по–учёному. Которые заключают в себя людей и слушаются их воле. Дают особую силу и невероятную мощь. В простонародье они зовутся мехарами или мЕхами.

Как–то отец привозил газету из Европы. Где проводились сравнения и некий анализ технологий мехаров, наших же линейных винтовок и паровых двигателей производства российского. Даже мне девятилетнему было смешно.

И действительно, мало кто поверил.

Как дед с отцом обсуждали, наш батюшка император принял решение перенести столицу Империи из Петербурга в Иркутск именно потому, что шпионы всех стран, как тараканы, полезли на Байкал вынюхивать. Ну а в столицу с гвардией, батальонами новых войск, секретными службами, усиленными полицейскими гарнизонами и бдительными караулами усадьб династии так просто не просочишься.

Сейчас Иркутск — это красивейшая столица мира. Гигантские дворцы, зимние парки и крытые сады, мраморная набережная, высоченные шпили и огромные площади.

Отец возил меня туда каждый год на торжественные линейки и празднования. Будучи вхожим в высшие круги общества, он вызывал уважение и особый интерес к себе.

Но не хочется думать о грустном.

Мысли возвращаются к принцессе.

У нашего батюшки императора Николая Михайловича есть старший сын, возраст которого приближается уже к сорока, и ходят слухи о его странностях. А также две дочери. Младшая — София Николаевна ещё не нашла себя, любит светские вечера, балы, театры и цветы, ухаживания сынов высших чинов государства. С частыми поездками в Европу в свои шестнадцать она уже прославилась на весь мир необычайной миловидностью и сиянием, которым щедро одаривает окружающих.

А вот старшая дочь Анастасия Николаевна, похоже, компенсировала и немужественность брата и легкомысленность сестры. Её не интересуют балы, наряды, заграничные поездки и династические браки. Только механическая гвардия Империи, которую она возглавила совершенно внезапно ещё пятнадцать лет назад, когда ей было всего–то двадцать лет от роду.

Ещё мой отец служил под её началом. Однажды, в возрасте девяти лет мне посчастливилось видеть её очень близко. Тогда мы вместе с отцом поклонились ей. А она улыбнулась доброй улыбкой именно мне, помахала нам у ног стального исполина и запрыгнула живенько в свой мехар.

Проникновенный взгляд иссиня–голубых глаз забыть невозможно.

Тогда я подумал, что хочу жениться именно на ней. И уже тогда сердце моё впервые разорвалось от тоски, когда она эффектно улетела в облака на блестящих перламутром синих крыльях.

Спустя год с небольшим я лишился всего. Родителей, двух братьев, сестры, крова. И сидя на руинах своего дома десятилетним мальчишкой, вспомнил те самые глаза уже с другими чувствами. И перестал реветь. Потому что понял, как мне нужны такие перламутровые крылья.

У меня остался лишь верный моей семье старенький дворецкий, несколько уцелевших сараев и куча бесхозной земли, за которую каждый год набегают налоги. Ах, да, ещё титул князя, за который постоянно должен держать ответ.

— Андрей? Спишь? — Раздался шёпот, вырывающий меня из глубоких раздумий. А может уже и грёз.

Максим подсел к моей кровати, устроившись практически у изголовья. Крепкий, зеленоглазый, темноволосый и высокий парень отличался во взводе своей физической силой и амбициями. А ещё смазливым лицом наряду со всем этим.

— Чего тебе? — Бурчу недовольно и понимаю, что рота уже затихла, на дворе время к полуночи. Казарма тихо посапывает, и только этому не спится.

По телосложению и силе этот юнкер ни чем не уступает мне, именно по этой причине он периодически нарывается. Но не переходит черту, потому как рос в слишком благоприятных условиях.

— Так вышло, что унас общение не заладилось, — начал юнкер неуверенно в полтона. — Но я готов предложить свою дружбу, забыв все претензии к тебе.

— Очень признателен, к чему такая честь? — Спросил я с иронией.

— Без сомнения, да и ротный знает, что ты лучше всех маршируешь, — шепчет Максим воровато. — Тебе здесь доказывать нечего. Я марширую чуть хуже, но ростом мы одинаково высоки. Прибудет и мой отец из столицы. Так получилось, что мы расстались плохо. И вот представился случай, где смогу проявить себя, чтобы он гордился мной. Андрей… Мне очень нужно на знамя.

— Не совсем тебя понимаю, — встрепенулся я, приподнимаясь на локти.

В полумраке не видно лица, но я словно вижу этот хитрый, изворотливый взгляд змея.

— Тебе всё равно не пробиться в гвардию. Род в немилости у батюшки, сам ты с Румянцевым закусился. На торжественном марше никто ж не придёт на тебя посмотреть. Какой тебе толк? Да и парадно–выходная у тебя негодная, только опозоришься больше. Уступи своё место. Знаешь, я даже пожалую тебе сто рублей.

Я чуть слюной не поперхнулся. Нет, не потому что сто рублей — это солидная сумма, как минимум месяц содержания поместья. Меня возмутило такое предложение до глубины души.

Как вообще язык повернулся у сынка князя Чернышова, который когда–то ноги моему отцу целовал за спасение, такое излагать⁈

Когда мой дворецкий на порог к нему пошёл милостыню просить, тот ни рубля не дал. Я потом только узнал! Деду кормить меня было нечем.

А теперь так совпало, что его папаша засунул отпрыска в училище, чтобы тот стал достойным офицером меха–гвардии. Вдохновился моим отцом?

— А тебе не кажется, что ты поспешил с таким предложением, товарищ Чернышов, — ответил ему вполне сдержанно.

— Я всё устрою, — воодушевился Максим, видимо, посчитав, что диалог завязался. — В санчасти договорено уже, тебе припишут температуру и положат в палату с лихорадкой на эту неделю. Будет пайка дополнительная. Масло, яйца варёные и сыр.

— Нет, ты не понял, — обрубил я. — Своим предложением ты оскорбляешь моё достоинство.

Трёхсекундная пауза. Думал, уйдёт. А нет.

— Двести рублей, и это моё последнее предложение.

Как меня раздражают богатенькие сынки.

— Разговор окончен, Андрей, — ответил я со сталью в голосе.

Новая пауза. Тяжёлый вздох.

— Ты пожалеешь, Сабуров, — пригрозил Максим и поковылял прочь. — Очень пожалеешь…

* * *

30 мая 1905 года по старому календарю. Вторник.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова.

Ещё до подъёма проснулся от кошмара в холодном поту. Пробудившись с бешеным сердцем и отзвуками ливня из бьющихся ледяных осколков, ищу монстра в темноте первые несколько секунд, а затем выдыхаю. Такое бывает у меня всё реже, но не уходит насовсем.

После завтрака выяснилось, что к нам прибыла целая делегация из столицы, вероятно, чтобы проконтролировать подготовку к приёму дочери императора. Но комиссию не интересовало, как мы подметаем плац, чистим сортиры в учебных корпусах или подкрашиваем подъезды казарм.

Холёный председатель средних лет в серебристом пальто с воротом из норки прямо на утреннем построении спросил начальника училища:

— Иван Степанович, как выполняется распорядок дня? Мы бы хотели побывать на занятиях ваших юнкеров. Образование, знаете ли, главный элемент воспитания будущих офицеров.

И вот за два часа до полудня мы повзводно отправляемся по учебным корпусам, отложив весь уборочный инвентарь. Но никто этому не порадовался, понимая, что ничего не отменяется, а лишь откладывается до вечера и ночи, когда господа с комиссии изволят уйти в гостиницу отдыхать или париться в баню.

А юнкеров будет ждать обширная территория, имеющая большое историческое значение и кровью героев пропитанная.

Ведь ещё до училища здесь на пригорке была крупная усадьба, а в русско–японскую войну целая дивизия базировалась с полевым госпиталем. Двухэтажных удлиненных казарм из красного кирпича тьма, часть под учебные корпуса переделана. У нас только штабной корпус новый выстроили в три этажа. Остальные здания низенькие, ничем не выдающиеся, видимо, чтобы враг не углядел с моря. Зато территория, что за день не обойти, плац огромный, складов — на полгорода запасов, спортивных городков целых три и даже ипподром с конюшнями имеется.

И все эти угодья на несчастных три роты юнкеров, одна из которых всегда в наряде по училищу стоит.

Обходя по периметру плац, мы всегда минуем главный училищный шпиль с трепетом и гордостью.

Ибо прямо под ним стоит памятником могучий мехар, отвоевавший когда–то своё.

— Внимание, взвод! Смиррравнение на! Лево!! — Командует, как положено наш штабс–капитан, и взвод с поворотом серьёзных лиц переходит на строевой шаг, чеканя твёрдо.

И так, будь то отдельный юнкер или офицер, взвод или рота, все отдают воинское приветствие памятнику, как самому знамени училища в штабе.

Человекоподобная машина пяти метров в высоту сложила пару надломанных крыльев лопастями, а другую пару расправила над величавой головой и плечами. Пусть и старый мехар, но металл щитов его блестит на солнце. А веет от исполина морозной свежестью, будто он только с небес спустился после боя.

После боя… исчерчена броня бороздами, окроплена вмятинами, лопасти зазубрены и посечены, а лезвия рук поломаны до оснований. Одна турбина вышиблена полностью, а вторая покорёжена. Его пилотом двадцать лет назад был один из именитых офицеров, пожертвовавших жизнью ради победы. Шесть пробоин в кабине всё ещё зияет, как знак стойкости пилота, идущего до конца.

В том бою у Находки корнет Суслов поверг двенадцать оргалидов, в том числе трёх Голубых, прикрывая отход товарищей и тянув время до прибытия ударной эскадрильи.

Для каждого юнкера честь, когда назначают чистить этот памятник. Я знаю каждую трещинку на броне, каждый след от ледяных шипов. Давно мечтаю забраться в кабину, но, к сожалению, она под увесистым амбарным замком.

— Смотрите, — заметили ребята, когда мы отдали воинское приветствие и расслабились, проходя мимо столовой.

— Разлетались ещё со вчерашнего дня, — комментируют правофланговые, глядя в светлое безоблачное небо.

Где как раз с их стороны и показались продолговатые тела огромных белых дирижаблей, перетянутые канатами, а оттого похожие на говяжью колбасу. Один вообще в трёх–четырёх сотнях метров от нас завис на небольшой высоте. Ууу, гигантище.

— Все столичные, — утверждает Пётр. — Не гражданские уж точно.

Оно и понятно. Если присмотреться к ближайшему, помимо герба столичного с флагом можно разглядеть под кабиной торчащие стволы орудий.

Взвод всполошился ещё больше, когда в небе показались три точки, которые стали стремительно приближаться, превращаясь в тёмные фигуры мехов, смахивающих чем–то на саранчу в полёте или стрекоз.

Похоже, это звено сопровождения дирижаблей из Иркутска.

— Отставить разговоры! — Возмутился наш штабс–капитан, вероятно, не сообразивший из — за чего такие волнения в нашем строю.

Поблёскивая синевой металла, мехары пронеслись едва ли не над головами, как ястребы, оглушая гулом и чуть не срывая фуражки, а затем скрылись так же внезапно за крышами казарм. Будто специально решили взбудоражить юнкеров училища, из которого выпускались когда — то сами.

Взвод встал, как вкопанный. Судя по восторгу, половина юнкеров вообще мехаров в полёте не видела. Это меня отец в детстве разбаловал, приземляясь на своей стальной птице прямо на поле в поместье и каждый раз вспахивая дёрн. Но, тем не менее, я поддался всеобщему торжеству, искренне радуясь нашим защитникам.

— Чего рты разинули, товарищи юнкера? — Завёлся взводный, приземляя нас обратно. — Распорядок никто не отменял. Шагом марш, сказал!

Двинули в приподнятом настроении. Никогда ещё такого не было на нашем веку. По крайней мере, эти полгода обучения уж точно никому из столичных мы здесь нужны не были.

Контрастом событию двухчасовым бременем лёг нудный урок по тактике сухопутных войск, где нужно запоминать значки и рисовать на картах карандашом всякие стрелочки, да ромбики. И убереги Господь, слишком сильно надавить грифелем на учебный инвентарь многоразового использования…

После полудня стало известно, что принцесса намеревается прибыть в эту пятницу. Прямо в столовке объявили об этом. От услышанного у некоторых юнкеров руки затряслись так, что ложки застучали по зубам. Другие даже к еде не притронулись. Да я и сам разволновался, что хлеб в горло не полез.

Вечером готовимся к выходу на плац знамённой группой для тренировки, где мы промаршируем до самого отбоя.

А тут вахтенный с тумбы заорал, положив трубку:

— Сабуров, дед твой на КПП пришёл!

Взводный посмотрел на меня вопросительно. Обычно дворецкий приходит лишь по воскресеньям, и то через раз. А тут во вторник. Значит, что–то стряслось.

Или записку принёс от Татьяны новую!

— Семён Алексеевич, на три минуточки, — взмолился я.

— Случилось чего? — Пробурчал взводный. — Ладно, десять минут и обратно сразу на плац. Мы пока вывалимся, так и пройдёт. Давыдов где⁈

— В сортире ещё, товарищ штабс–капитан, — ответили ему ребята, посмеиваясь.

— Ну вот, времечко ещё есть, — выдал взводный ехидно и усмехнулся. — И чего они все гадить под вечер заладили?

— Видать, переволновались, товарищ штабс–капитан, — ответил я и рванул на улицу, как угорелый, позабыв шинель накинуть.

Мне ведь только записку её забрать!

Со второго этажа сбежал, чуть по лестнице не покатился, ноги заплелись, за спасительные перила ухватился, как при качке на корабле. Да что сегодня со всеми нами⁈

Глава 3 Учебный корпус мехавода

Дед Фёдор ждал на скамейке в беседке при дежурном здании у ворот, как и положено посетителям. Время позднее, в пустующей зоне он один.

Узнаю его всегда, хоть издалека на рынке. Волосы седые по бокам, большая проплешина по центру, долговязый и всегда выделяющийся из толпы мужчина. Бывший дворецкий в княжеском поместье Сабуровых, а ныне самый родной мне человек.

Уже пожилой, но всё ещё крепкий Фёдор встретил меня с добродушной улыбкой. Отец знал, кого брать во служение. Из семьи потомственных кузнецов, бывший гренадёр штурмового батальона, участвовавший в битвах за японский остров Хоккайдо, что ныне является нашей колонией. А ещё отменный боксёр, который на своём веку ещё до службы успел прославиться в Приморье.

— Хороши погоны голубые, ох, да с вышивкой золотой, — восхитился, поднимаясь. — Это что ж? Новую парадную форму выдали? Видел бы тебя отец.

— Да не моя, дед, дали на временное пользование, — отмахнулся. — Ты сиди, сиди. Что случилось–то?

— Спешишь, небось? — Предположил, посмотрев с подозрением. И улыбкой хитрой.

Растягивается и моя «мина» в ответ. Принёс–таки записку!

— Ладно, тянуть не буду, держи.

Получив конвертик запечатанный от деда, убрал сразу в китель.

— Минутка есть? — Спросил Фёдор с надеждой, глядя на меня мудрыми серыми глазами.

— Конечно, дед. Ты ж сюда сколько плёлся? Полдня?

— Да больше, Андрюш. С утра выехал. Что за новости, расскажи старому на потеху? — Оживился Фёдор, потирая морщинистые, грубые ладоши. — А то газетёнки дорого нынче стали. А по слухам бабки плетут всякое, хоть сразу в гроб ложись и крышкой прикрывайся.

— Принцесса к нам собралась в пятницу эту. Анастасия Николаевна, — ответил с придыханием.

— Господи, помилуй, — охнул дед. — Небесная принцесса наша⁈ А я и думаю, чего улицы перекрыли, блошиные рынки разогнали. Полицаев в пять раз больше, ходят, как оккупанты, у всех документы спрашивают и собак бездомных отстреливают. А кавалеристов набежало, дворники ругаются благим матом, что лошадки удобрили всю центральную улицу.

— А я на параде со знаменем во главе перед ней пойду, представляешь! — Не сумел сдержаться и похвастал.

— Бааатюшки! Дожил! А чеканишь хорошо? Перед ней же нельзя посрамиться, уж никак, Андрей.

— Так и гоняю второй день на плацу, оттачивая мастерство.

— Вот же ж, значит, почему вырядили, — усмехнулся Фёдор и дальше воодушевлённо. — И правильно, правильно Андрей. Надо вперёд, только вперёд. Ну весь в отца. Так держать.

Посмеялся старый, задумался вдруг. Вздохнул тяжело.

— Что ж, пора тебе, наверное, служивый, — произнёс с грустью.

А я насторожился.

— На хлеб есть ещё? — Спрашиваю в лоб.

— Да есть, есть, князь. И картошки пол мешка, я там похлопотать решил. Может, что вырастит.

— Тогда в чём дело? Я ж тебя знаю.

— Да государевы люди приходили на днях. Уведомление на бумаге дрянное дали, налоги ж не уплачены. И растут с каждым годом. Но я договорился, на отсрочку, наплёл, что мы крестьян летом наймём. Поверили, дурачьё. А там видно будет, авось и врать не придётся. Как раз подкопим на двух китайцев. Станут трудиться за еду, а мы их в сарае от полицаев будем прятать.

— Давай часть земли продадим и заживём нормально, — предложил, понимая, что скоро и так всё отберут по суду. А там с молотка на аукционе…

— Нельзя, — стоит на своём Фёдор.

— Это кто сказал? — Спрашиваю, потому что уже не маленький, и сам решаю такие вопросы. Хватит меня опекать.

— Завещание отцово гласит, — отвечает хмуро.

— И где оно?

— Словами сказанное, — ответил сварливо. — А воле покойного князя перечить нельзя. Терпи, Андрей Константинович, мужайся. А мы тоже держимся. Видит Бог, ещё дадим жару.

Распрощались. Ушёл я с тяжёлым сердцем, так и не отстояв свою позицию.

У нас куча гектаров бесхозной заросшей земли. Почему я не подумал раньше, что мы её хотя бы в аренду сдавать можем? Легально не выйдет из–за долгой неуплаты налогов. А так, втихаря. Только бы не подставили…

Отмаршировали с палкой вместо знамени на совесть. Все ребята стараются, взводный начал руководить, следом ещё ротный подошёл.

Если Семён Алексеевич хвалил, то этот как начал критиковать. Носок не тянем, ноги у нас заплетаются, лица угрюмые. А должны мы как бы улыбаться.

Увидел, что у меня сапоги обычные, вообще завизжал. Чтоб из–под земли достали хромовые сапоги уже завтра к полудню. Проблема в том, что у меня сорок пятый размер ноги. Так–то в роте хромочи имеются, целых три пары, но не на такие «ласты».

Пока чеканил до седьмого пота и треска в жилах, сердце грело письмо. Ещё парадку в каптёрку не сдал, к тумбе вахтенной подскочил уже с нетерпением.

Юнкер на тумбе, закусив язык, быстро посторонился.

Распатронил конверт, с заметным волнением стал разворачивать письмо. Прежде держался до определённого момента, томил и предвкушал. Но не сейчас.

«Вы прекрасный и смелый юноша. Я бы и сама была готова вызвать на дуэль того, кто скверно отзываемся об отце. Невзирая на заслуги и титулы. Жаль, что я не мужчина. И не жаль, потому что имею возможность переживать за вас, как женщина. Ваша леди Т. С.»

Ваша леди Татьяна Сергеевна! Душа воспарила. И бабочки со всех сторон залетали. Но тут же всё схлынуло, когда из — за плеча раздалось:

— Вы прекрасный и смелый юноша. Хо–хо–хо!

Никогда бы не подумал, что вполне солидный на вид Максим Чернышов может так кривляться. А ещё осмелится прочесть чужое письмо так нагло. Обернулся к нему лицом с гадким чувством, что он влез в самое сокровенное.

— У нашего Сабурова есть поклонница? — Стал играть на публику юнкер, который уже давно нарывается.

— Не твоего ума дела, Чернышов, — ответил я, борясь с желанием вмазать по этой смазливой роже.

Юнкера, мимо проходящие в умывальник, переглянулись, но поддержать выскочку не решились. А этот всё ещё думает, что совладает со мной и подомнёт под себя. Наверное, надеется, что когда в скором времени начнут назначать штатных командиров отделений он сумеет возвыситься надо мной и начать давить уже по Уставу.

Быстро остыв, я подумал, что пора бы отсылать леди Румянцевой ответные письма. Нужно лишь продумать, как найти надёжного отправителя. Знаю, что самые надёжные стоят денег, а у меня ни копейки.

* * *

31 мая 1905 года по старому календарю. Среда.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Учебный корпус номер один.

Юнкера старших курсов зовут его гараж неуклюжего мехавода. Единственный учебный корпус с отдельным караулом из нескольких постов. Один часовой стоит на пропуске, второй у хранилища.

Изменив учебное расписание, после полудня нас загнали в этот корпус, где мы оказались впервые. По обыкновению, сюда пускать начинают лишь со второго курса. Боятся, похоже, что принцесса на строевом смотре спросит, знаем ли мы, что такое кабина меха?

А мы ещё даже потные ремни оттуда не нюхали. Одна сплошная теория.

Но в преддверье прибытия Небесной принцессы случаются те ещё чудеса!

Чиновники, как взбесились. Ещё городская комиссия пожаловала вдобавок к столичной. И теперь на занятиях всегда по гражданину из администрации, наблюдают за учебным процессом, смущая наших матёрых преподавателей.

Взвод по отделениям разошёлся в учебные секции. О данных тренировках каждый юнкер кое–что да знает, но сами ещё не пробовали! Лишь на спортгородке отдельные элементы, чтобы тренировать мышцы, которые пригодятся.

Выстроились. Смотрим на канаты с палками, как бараны на новые ворота. Я уж точно ожидал чего–то другого.

— Товарищи юнкера! — Начинает с задором молодой инструктор в синей форме со штабс–капитанскими погонами, окинув нас оценивающим взглядом. — Секция баланса к вашим услугам, господа. Здесь вам представлена конструкция, далёкая от реальной машины, но близкая к ней с практической точки зрения. На этом незамысловатом тренажёре осваиваются азы наземного движения мехара. Вопросы на данном этапе есть?

— Это ж цирковые ходули⁇ — Ахнули юнкера.

И действительно. Палки длинной по три метра со ступеньками и ручками для рук, жгуты прикреплены, на которых ножки подвешены и не касаются земли. Канаты страховочные вдоль прямой дорожки тянутся с обеих сторон.

— Разговорчики! — Прикрикнул преподаватель с саркастической улыбкой, дав нам полминуты на галдёж. — Кто хочет попробовать первым? Ну же, смелее, господа.

Пока юнкера тушевались, вызвался Сергей, наш вечный выскочка и озорник.

Полез живенько без команды и на мат плюхнулся задницей, сорвавшись.

Смеёмся.

— А вы думали, циркачам легко? — Подкалывает и преподаватель. — Так, давай по новой.

На второй попытке стал помогать уже с комментариями, придерживая, где надо.

Сергей три шага сделал неуклюже и на канаты завалился вместе с палками. Снова пошли смешки, юнкер обозлился и попытался вернуть равновесие, вышло только хуже. Палку перекосило и чуть не вывернуло стопу, подскочили юнкера на страховке.

Второй юнкер пробует — чуть лучше уже.

Третьим вызвался я, перебив Максима.

Влез, как показал офицер: сразу на две прыгнул, подтянувшись. От резинок обратная инерция пошла, вот оно как ощущается значит. Ухватившись за рукояти, устоял!

— Отлично, товарищ юнкер, — первая похвала от преподавателя за сегодня. — А теперь вперёд.

Шаг делаю! Второй! На третьем повело.

Рванул с пробежкой и почти устоял! Почти… спрыгнул на ноги, когда пошёл крен.

— Неплохо для первого раза, — оценил штабс–капитан.

Шипя от злости, вызвался Максим Чернышов.

Запрыгнул моим же способом, но на третьем шаге завалился на канаты.

— Мех, это как барышня в танце, индивидуальный подход нужен. Но! Общие правила выдерживаются, — прокомментировал офицер приподнято. — За зад брать не рекомендуется на людях, платье задирать тоже.

Гусарские шутки пошли, а юнкера и рады.

Каждый попробовал, некоторое даже по два раза.

По команде перешли в новую секцию, где агрегаты на вид страшные. А оказалось, что тренажёры на силу, с ручками, как у мехов.

Начали ручки тянуть с разных углов и разной степенью нагрузки. Я и ещё один юнкер выдавили на самой сложной степени почти до верхней шкалы. А Чернышов на максимум выжал с такой злостью, что чуть лицо не порвал своё светлое и очаровательное.

Сильный, надо признать. Оттого и продолжает выделываться передо мной. Хочет обскакать и показать, что он во всём лучший.

Третья секция показалась странной, в подвал пришлось спускаться в округлый зал с большой воронкой посередине, где стены облагорожены металлом. В ней по центру нечто, походящее на железную карусель со стулом на палке. Сразу три офицера встречают, плюс барышня с санчасти молоденькая, за которой наш Артём ухлёстывает. Вот он и расцвёл, её увидев, а она раскраснелась и потупила взгляд.

— Надеюсь, все сытно поели? — Посмеивается пузатый майор.

Мы переглянулись.

— Так точно! — Выпалил Алексей, наш отличник по боевой и политической.

— Товарищи юнкера, — начал другой офицер уже серьёзно. — Вам представлено устройство под названием «Центрифуга». На данной конструкции выполняется проверка вашей устойчивости к полётам, обычным, ускоренным и манёвренным–боевым.

Лицо исчерчено шрамами, на половину шеи ледяной ожог виден. Его будто из пасти оргалида вырвали.

— Три оборота в секунду, — продолжил жёстко. — Столько должен выдержать каждый в течение минуты, иначе вам нет места в меха–гвардии.

— Но расстраиваться нечего, юноши. В пехоту пойдёте тогда, — добавил третий самый старенький с улыбкой. — Или в кавалеристы распределим. А то и конную гвардию. Слышал, гусары в масле катаются.

— В первом отделении только двое прошли, — отрубил матёрый офицер и спросил испытывающе: — кто первым хочет, товарищи юнкера?

А в ответ тишина. Даже Сергей притаился.

А уж я как разволновался. Двое из девяти только прошли!

Никто не вызвался, поэтому стали назначать.

Первого юнкера посадили в кресло с ремнями, выбрав самого мелкого с конца строя. Бедолагу с глазами навыкате стали раскручивать, и на одном обороте в секунду он вырубился.

Второй продержался до полутора оборотов. Третьего стошнило сразу после трёх витков ещё на разгоне.

Вызвался уже я с холодеющей грудью. Но меня перебил Максим, выскочив вперёд, как ошпаренный.

Присел на стул, как на казнь, тяжело дыша. Но быстро настроился и обозлился. Закрутилась карусель… офицеры засекают обороты. На одном обороте в секунду мне показалось, что его выключило, но нет! Очухался и додержался до трёх витков.

В какой–то момент понял, что переживаю за него искренне.

На экзаменационных трёх оборотах в секунду пошёл отчёт! Максим продержался целых две минуты и семь секунд, но затем наклонилась голова. «Центрифугу» замедлили, медсестра растормошила, дав нашатыря.

— У меня получилось⁈ — Первое, что спросил Чернышов, очнувшись.

— Да, ты прошёл, — ответил матёрый офицер спокойно. — Так, следующий!

Вероятно, воодушевившись Максимом, оставшиеся юнкера живенько полезли вперёд меня. А сам Чернышов быстро возгордился собой после первого же провала товарища. Никто не выполнил норматив после него. Лишь выскочка Сергей добрался до трёх витков, но не удержался минуту.

Остался я. Максим на меня посмотрел победно.

А я присел в кресле, вдыхая острый запах рвоты товарища. Вероятно, заметив мой удручённый вид, и не только мой, толстый майор заговорил, утешая:

— Носы не вешаем, товарищи непрошедшие. Это пробный заход. Устойчивость к нагрузкам тоже можно тренировать, улучшая результат. Главное, следовать методикам наших научных руководителей.

Ага, со второго курса только эти методики…

— Ешьте больше шоколада, — добавила медсестра добродушно.

И юнкера заулыбались. Не сказать, что писаная красавица, но очень милая. Наверное, её забота о нас подкупает.

— Время, товарищи, — прогремел матёрый, останавливая коллегу, который пристёгивал на мне ремни.

— Простите, товарищ майор, можно мне всё же пройти испытание? — Чуть ли не взмолился я.

— Нет, товарищ юнкер, мы и так не укладываемся в график. Уже третье отделение на подходе, — обрубил матёрый.

Поднялся под насмешливым взглядом Максима. Но легко выдержал его. Потому что знаю, смогу лучше. И ещё не раз мы сюда придём. Пусть пока порадуется.

Следующая учебная секция считается самой главной. Потому как здесь размещена полуразобранная кабина настоящего мехара! Приварена балками с клёпками прямо к металлической платформе, под которой ещё и кирпичная кладка. Нет ни крыльев, ни конечностей. Поговаривают, что боевую машину и не разбирали вовсе в учебных целых. Подбитую уже приспособили сюда, выпилив ненужные детали.

Хотя, как известно мне, ни один наш инструмент металл мехара не берёт. И как умудрились, спрашивается.

Здесь преподаёт уже целый подполковник в синей форме с солидной планкой орденов и аж с двумя пурпурными лентами! Невысокий офицер лет пятидесяти, со скулами выраженными и глазами бешеными, будто мы уже провинились в чём–то. На костыль опирается. С ним рядом поручик отрешённо смотрит в стену, в сторонке тётечка медсестра ещё одна сидит на стуле, тоже вид, будто всё вокруг плохо.

И завершает угрюмую идиллию два часовых у переносного сейфа в углу, стоящих с карабинами на плечо со штыками сомкнутыми. Ребята с третьего курса выглядят невозмутимо и охраняют самое таинственное и дорогое.

Сейф нараспашку. Внутри на тканевой плахе коробка открытая, из которой сияние лиловое исходит и по всему сейфу разливается, вырываясь в большой зал уже более мягким бледно–розовым свечением.

Даже самый недалёкий юнкер знает, что это такое. Эрениевая частица!

В учебных целях в училище хранится одна, заключённая в кольцо управления. По выпуску отобранным в меха–гвардию офицерам принцесса самолично вручает такие кольца с частицами. В училище они не хранятся. Ещё бы! Одна частица стоит, как всё моё поместье. Но это не значит, что такую где–то можно купить.

Эрениевые частицы — это достояние императорского рода. И если офицер погибает в бою, то кольца возвращаются в казну, а не вручаются семье погибшего. На охрану частицы целая караульная служба в училище организована.

Выстроились! Сердца юношеские бешено бьются. Я даже слышу, как у товарищей долбят. Или мне просто кажется.

— Главная учебная точка, товарищи юнкера, — объявляет подполковник сипло. — Здесь не важны ваши физические данные и умственные способности. Только ваши тела, как объекты, а точнее их жизненная сила, которая через эрений, он же проводник, оживляет тот самый аппарат, ради владения которым большинство из вас поступили в училище. Исправлюсь! Ради защиты долга по средствам онного!

В принципе, мы и так знаем теорию. Эрений преобразует нашу жизненную силу в магию, которая оживляет мехара, питает его. Подобно воде, нагретой до пара в пароходе или паровозе, оживляющей механических монстров. Пробудив мехара, ты уже можешь шагать его ногами, прыгать, взмывать в воздух, давить на ручки и педали, меняя вектор крыльев или добавляя тяги.

Делать всё, что угодно, покуда не исчерпаются твои силы. И это не значит, что ты отдаёшь жизнь или годы свои непрожитые. Только силы, которые восстанавливаются, как и обычные силы после физических нагрузок.

Поэтому у пилотов тело тренируется отдавать и восстанавливать силу. Организм накапливает её с каждым разом всё больше и становится ещё сильнее. Именно по этой причине меха–гвардейцы физически более развиты и отменно здоровы.

И первым вызываюсь я! Дабы не прощёлкать вообще.

— Может и не стоит пытаться, — шепнул мне на ухо Максим, как только я поднял руку. — В отличие от титула звание меха–гвардейца по наследству не передаётся, мой друг.

Преподаватель сразу впился в меня глазами, хотя через мгновение уже был поднят лес рук.

— Выходите! — Воскликнул. — Юнкер?

— Юнкер Сабуров, товарищ пол! — Преставился по стойке «смирно».

— Константина Сабурова сын? — Спросил вдруг заинтересованно.

— Так точно! — Отчеканил, сжав челюсть сильнее, чтобы не нагрубить на какую–нибудь язвительную фразу, нарушив субординацию.

— Знавал я твоего отца, жизнью ему обязан. Это он вытащил меня из покорёженного меха перед тем, как его накрыло, — признался неожиданно тепло подполковник и выдохнул тяжело. — Что ж, вперёд юнкер Сабуров.

Гордость за отца берёт. А я даже и не знал. И офицера этого впервые вижу. А может и забыл уже, что он к отцу приходил, аль не узнал. Сколько лет прошло?

С разгорающимся волнением подхожу к телу меха. Серебристо–синий металл обрамляет кабину без переднего щита. Прорезиненного вида кресло выглядит совсем новым. Да и всё внутри веет новизной, и это одно из свойств таинственных доспехов, дарованных нам в защиту от страшных тварей. А что, действительно.

Мехар — это самый, что ни на есть доспех меха–гвардейца.

Поручик помогает забраться в кабину, подсказывая, куда вкладывать руки, и за что можно держаться. Как заводить ноги в гнёзда.

Первое впечатление: слишком свободно и рукам, и ногам, как в бочке болтаюсь. Ступнями дотягиваюсь до педалей, задницей чуть назад подаюсь, усаживаясь в подобие седла. Если коленки выпрямить, привстану. Но сказали прислониться. И не трогать рычажки, которые плотно замотаны проволокой.

— Пристёгивайся сам, — бурчит поручик недовольно.

Какие–то они все уставшие, будто сено весь день ворочали.

Быстро разобрался с незамысловатыми ремнями, уже протёртыми до бархата по краям. Голову поднял, а кольцо светящееся эрением уже на подушке подполковник поднёс. Лично плашку протянул.

— Бери сам, — говорит заботливо. — Если правша, то на палец левой руки надевай. Любой палец, но чтоб плотнее село. Так связь будет лучше.

От того, что подполковник в голосе переменился стало даже неловко. Пальцами дрожащей руки я вынул из подушечки кольцо. И с бешеным сердцем надел на указательный палец левой руки, вышло как раз. Похоже, универсальный вариант, одним на мизинец подойдёт, а другим на большой палец будет в пору.

Кожей ощутил холодный металл, а следом и лёгкие покалывания. В барабанные перепонки задолбила кровь. И задышалось, как после грозы.

Врачиха подскочила, я даже не понял, когда успела. Пульс мерит рукой, часами засекает. Кивает, мол, нормально.

— Клади руки на гашетки, как показал, — скомандовал подполковник, отступая.

Ухватился за твёрдые ручки! И ахнуло в груди от ощущений, будто воздуха мне мало и хочется ещё вдохнуть. В следующее мгновение стал нагреваться металл кольца. Всё передалось на ручку, которая следом потеплела. Слышу, как заохали юнкера, а я понять не могу, что же случилось.

Просто кажется, что уже не в кабине я покоящейся, а по морю в лодке плыву. Но осязаю следом уже погружение. Звук пошёл рокочущий с нарастанием, как из трубы глубокой. И вот вместе с рокотом наплывает издалека, вырастая из точки, голубое море с перламутровыми отблесками. Нет… мне почудилось, теперь это облака с фиолетовыми огоньками, будто созвездие внутри. Но не просто вид, а с искажением кривой линзы, где центр нормальный, а всё остальное растянуто. Словно в подзорную трубу смотрю.

Рокот сливается в гул, который усиливается. Сходит картинка, пропадая, а на её месте возникают лица восторженных юнкеров, будто смотрю на них за голубым стеклом через большие неровные грани. Но вот они выравниваются, оставляя лишь на своём месте полупрозрачные фиолетовые линии. И теперь я не вижу вокруг себя кабины, а только её и своё полупрозрачное тело, которое можно распознать лишь благодаря едва заметным контурам на изгибах.

В глаза бросаются торчащие из пола в мою сторону балки, что прежде удерживали корпус меха. Теперь я стою в яме. А точнее в ней завис. Кабина вместе со мной стала прозрачной, вот оно как пилотом видится!

Слышу одобрительный комментарий преподавателя:

— За три секунды завёл, вот это молодец.

Что⁈ Прошло же больше… значительно больше!

Побежали розовые строчки перед глазами. Иероглифы, смахивающие на китайские.

Затрещало в полу мощно и кабину повело, но тут же прекратилось, когда что–то дёрнуло меня! И всё вдруг схлынуло, звуки, контуры, возвращая в обыденность и серость!

Вырвало из кабины, поволокло!

Нет… это не враг! Это ребята, вытащили, уложили. Через пелену белую вижу их.

Почему так сделали⁈ Что случилось⁈ Хочу задать вопрос, а рта и языка не чувствую своего.

Взгляды, перепуганные до смерти, в меня смотрят. А я руками и ногами пошевелить не могу, будто кровь из меня выкачали.

— Так не должно быть! — Раздалось тревожное от полковника.

Всё новые юнкера нависают надо мной. На полу я распластался, кривлюсь от надвигающихся судорог в руках и ногах. Но терплю отчаянно. Пелена сужается к центру зрачка, поддавливая неприятно.

— Да посторонитесь же вы! — Кричит медсестра, распихивая и влезая. Нависает надо мной, пульс трогает на шее.

Кто–то сдёргивает с пальца небрежно кольцо с воплями:

— Погасло, товарищ подпо…

— Да не орите уже, — рычит офицер в ответ. — Сейчас восстановим.

— А так бывает⁇ — Недоумевает поручик.

— Нет, — отвечает ему преподаватель. — Всё, без паники. Не потухло.

Резкий запах у носа бодрит мгновенно. Приподнимаюсь с пульсирующим бельмом в глазах. Которое постепенно сходит. Снова трогают мой пульс, чем–то светят в глаза.

— Отведите в санчасть, — раздаётся от медсестры после манипуляций.

И меня прихватывают двое товарищей.

Ноги твердеют быстро, в тело возвращается чувствительность. Спокойно встаю сам.

— Я не пойду, — упираюсь уже в проходе у выхода, чувствуя себя вполне нормально. — Со мной всё хорошо.

— Да тебе лежать надо! — Возмутилась тётка. — Товарищ полковник, будьте добры, воздействуйте на юнкера.

Преподаватель ко мне подходит, хромая очень сильно. Даже сильнее, чем вначале показалось. Кольцо всё ещё у него на пальце, уже сияет. Хотя да, действительно, не так уж и ярко.

И от этого холодеет в груди. Ведь каждый юнкер, каждый офицер… знает, что частицу эрения невозможно ни расколоть, ни раздавить, ни погасить! Это монолит во всех смыслах. Нерушимый закон физики, пришедшей к нам вместе с метеоритом и монстрами.

— Сынок, отлежишься недельку, — шепчет мне прямо на ухо устало. — Заодно пропустишь всё это бесиво с парадом и её высочеством.

Вот как раз этого мне и не нужно! И ведь медсестра та самая, которую подлый Чернышов и знает.

— Товарищ подполковник, я на знамени, мне нельзя, — отвечаю в ответ негромко, не отрывая взгляда от ухмыляющегося Максима.

— Сабуров, — раздаётся от препода уже угрожающе.

— Пожалуйста, не лишайте меня этого, — прошипел я, готовый хоть на колени перед ним упасть.

Секунды три, как мучительная вечность, длится борьба наших взглядов.

— Хорошо, Сабуров. Тогда не подведи, — отвечает офицер с жёсткостью в голосе и отступает, дальше уже другим юнкерам: — Занятие окончено.

В ответ недовольные лица и несколько возгласов.

— Агрегат покосило, не видите что ли? — Вмешался уже поручик. — Товарищ пол? Плотников звать?

— Во дела, — произнёс на выдохе подполковник, получше рассмотрев проблему. — Зови, да и поскорее. Где комиссия? Отвлеките там их чем–нибудь, чтоб сюда не лезли. Так, отделение, шагом марш отсюда.

Что я там натворил, увидеть не успел, ребята навалились на выход, подталкивая и меня.

— Залез и всё сломал, — прорычал Максим на выходе из корпуса, где ещё ни одного отделения нас не ждало.

— Ну и гад же ты, Сабуров, — выпалил зло Артём, которой всегда казался мне лучшим здесь товарищем и другом.

Добавил лишь масла в огонь. Я и сам чувствую себя поганей некуда.

Но подготовку к торжественному маршу никто не отменял!

Глава 4 Сплетни и проделки неблагородных

31 мая 1905 года по старому календарю. Среда.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

23:03 по местному времени.

После приключений в кабине меха уснуть не получается. Стоит закрыть глаза, и я вижу фиолетовые звёзды в белоснежном облаке с искажением, будто через линзу смотрю. Всё это вертится в башке и не даёт уснуть, вбрасывая в кровь всё новые и новые порции адреналина.

Что это? Откуда взялось? Неужели так у всех после первого контакта с мехаром⁈ Кто мне может ответить на этот вопрос? И это не все мои беспокойства.

Два дня до прибытия принцессы. Как же она «обрадуется», узнав, кто сломал единственный тренажёр в училище с настоящим корпусом от мехара. Вряд ли меня кто–то станет прикрывать.

Самое приближенное к реальной машине, что здесь есть, накрылось медным тазом. Насколько мне известно, остальные тренировки на мехарах проводятся уже непосредственно после отбора в гвардию на их полигонах в Иркутской области.

Юнкера в кубрике шепчутся. Поначалу не слушал, но когда стали обсуждать меня, притаился. Видимо, ждали, пока усну.

— Поговаривают, что оргалиды тоже эрений высасывают, — шепчет Сергей. — Вы же видели, что произошло?

— Частица чуть не погасла, подпол углядел, — отвечают ему. — А с мехом что?

— Я так и не понял, но там что–то шевелилось.

— А если он шпион оргалидов? — Раздался коварный шёпот Максима, и в груди моей похолодело. — Он с самого начала показался мне странным.

— Да, а взгляд у него порой звериным чем–то отдаёт, я его боюсь, — признался Алексей.

— Так не мудрено, его ж из трёх детдомов выгоняли, пожилому дворецкому обратно сбагрили. Ходил дед, побирался у нас, — выдал Чернышов, и я едва сдержался от ответа.

Притворяться спящим становится всё сложнее.

Вот же сволочи, что несут? Да, в детском доме я устраивал всем по первое число. Но никто меня не выгонял. Дворецкий добился права опеки, когда мне исполнилось четырнадцать. И Фёдор никогда не побирался. Он спрашивал с тех, кто когда–то был должен отцу. Но все открестились.

— Взяли его не по заслугам сюда, — продолжаются комментарии по мою душу. — А потому что сирота круглый. Льготу использовал хитрец, а толку? Место более достойного занял. Ему в мех садиться нельзя, на кой такой гвардеец нужен…

— Да погодите вы ему кости промывать, — распознал шёпот Артёма. — А если сам мех неисправен? На месте Сабурова мог оказаться любой из нас, господа.

— Прекращай уже его защищать, — пробурчал Максим.

— Я и не защищаю, — продолжил Артём. — Мы всё же люди, а то чуждое. Как можно служить оргалидам? Монстрам, без всяких разговоров убивающим людей. Без разбора, женщин, детей. Им не важно, солдат это или невинный гражданский. Они не спрашивают, не ставят условий. Не говорят, что им нужно. Не говорят, как это прекратить. Просто убивают. Как сущие дьявольские звери, вырвавшиеся из ада.

Повисло удручённое молчание.

— Вот не нагоняйте страху, сударь, — раздалось вдруг сварливое от Петра. — Наша Небесная гвардия зубами вцепляется и рвёт всякую тварь, посягнувшую на границы Империи. И не спрашивает, терпимо ли прикусили вас за ляжки, господа монстры.

— И не только гвардия, — раздалось от Артёма. — У нас лучшая армия и лучший флот в мире.

— Ну я бы поспорил, — вмешался ещё один юнкер с кровати.

— Аполитично рассуждаете, сударь, — съязвил Максим. — Не патриотично даже.

— Констатирую факт, — спокойно ответил оппонент, не смутившись нисколько. — Британцы за неимением мехов поднатужились неплохо. Флот у них страшный. Там линкоры просто огромные. Один, как три наших броненосца в ряд. Отец послом ездил, рассказывал, что рубеж свой атлантический они хорошо держат и без мехаров.

— Не будем забывать и о Германии с Францией, — брякнул ещё один.

Похоже, весь взвод не спит.

— О, наш любитель француженок проснулся.

— Да причём тут барышни? Французы затеяли кареты металлом обивать и на гусеницы ставить, танками такое чудо кличут. Говорят, против мехаров будут выставлять.

— Ну, ну, ты лучше про французские поцелуи расскажи, которые будут выставлять против русских.

Ребята похихикали немного. А мне полегче слушаться стало, когда меня обсуждать закончили.

— Господа юнкера, дайте поспать, — возмутились с соседнего кубрика.

— Кстати в Африку оргалиды не лезут, — брякнул Алексей тихо и несколько невпопад.

— Пропаганда британцев это, — отмахнулся сын посла. — Везде лезут. И на наши колонии, и на их.

— Господа, а кто слышал об Изгое? — Пытается завести новую тему Пётр. — Мех, за которым охотилась и сама гвардия.

— Это ты про «Красного медведя»? — Воодушевился Сергей. — У меня дед про него все газетёнки и листовки собирал.

— Единственный вольный мехар, посчитавший, что батюшка император ему не указ, хм… — заговорил Пётр мечтательно и спохватился.

— Пилот, а не сам мехар, если уж на то пошло, — поправил его Алексей и усмехнулся.

— Грамотный ты наш, — съязвил Пётр. — Но видится именно так.

— «Красный медведь», — раздался уже сонный голос Максима. — Ходила молва, что особенный мехар, ни на одного из гвардейских непохожий. Действовал сам по себе, но в угоду государства.

— Однако его всё равно ловили свои, и мехи, и полицаи.

— Поговаривали, что пилот украл этого меха, и не только его, но и эрения целую горсть.

— Дед рисунки «Красного медведя» собирал всякие, — продолжил Сергей. — А ещё чертил что–то. Утверждал, что пилот самолично меху брони на корпус наковал, да в красный цвет покрасил. Эдакое устрашение и для своих, и для чужих…

Я тоже знаю эту историю. Волнующая и романтичная. Единственный в своём роде бунтарь и мститель на особом мехаре. Всегда участвовал в боях, как третья сторона. Своих не трогал, выручал. Как только побеждали оргалидов, он смывался без оглядки. А у меха–гвардейцев и сил не было за ним мчать. Иногда гвардейцы прибывали уже на обломки и трупы ледяных тварей, засвидетельствовав, что вольный мехар справился и без них.

За любую информацию о нём Империя готова была выложить круглую сумму. Мне было лет шесть–семь, когда самый большой ажиотаж разгорелся по поводу этого «Медведя».

Но прошло ещё полгода, и он исчез насовсем, собрав вокруг своей персоны ещё больше тайн, наговоров и мифов.

Уничтожили свои, убили оргалиды, что только не говорили. Мог просто упасть в полёте прямо в океан и утонуть. Ведь силы пилота не безграничны. Рассчитать сложно, если тебя гонит страх. А его могли и преследовать, загнав в угол и вынудив вырываться на просторы Тихого океана.

Странно, вроде помогал он и защищал, но после его исчезновения в Приморье стало даже как–то спокойнее. До определённого момента.

* * *

1 июня 1905 года по старому календарю.

Четверг. Юнкерское училище имени адмиралаУшакова.

Всего сутки до прибытия принцессы!

После завтрака объявили, что на генеральную репетицию выйдет сам командир курса, он же заместитель начальника училища! Подполковник Козлов Виктор Григорьевич — офицер жёсткий, контуженный на всю голову, бывший артиллерист. Ротный со взводным забегали сразу вокруг знамённой группы. Да и всю роту окучили.

Торжественный марш в полном составе училища репетировать собрались!

Хромовые сапоги сорок пятого размера нашлись для меня перед самой репетицией уже вечером, и то каким–то чудом отыскались. Юнкер с третьего курса ворвался в казарму с ними, когда уже все стали выходить.

Скинул я свои сапоги, быстро портянки перемотал прям на полу и натянул эти. Чёрные хромовые сапоги блестят почище всяких медалей, смотрятся лучшим дополнением к парадной форме. Но жмут собаки, в правом носке что–то мешает, но не придал значения. Да и времени не осталось, погнал нас взводный торопливо в штаб знамя получать! Ещё по дороге ощутил дискомфорт под пальцами ноги. Но не до этого. На широком плацу три роты уже выстроились, а на трибуне офицеры собрались и целый городской оркестр. Нас только ждут.

Получил знамя в руки и немного отвлёкся от проблемы. Но когда промаршировали к плацу уже, как положено, некий осколок впился до острой боли прямо меж пальцев. На исходной я серьёзно забеспокоился. А тут команду объявляют протяжную на всё училище:

— Батальон! Внимание! Равнение на знамя! Смирррно!!

И оркестр, как бахнул! Забили барабаны, завыла труба. Двинула наша группа, как репетировали с левой ноги.

Тяну носок и полной стопой ударяю о вымощенный мелким камнем плац. Боль всё острее, но от удара приглушается малость.

— Так! Стоп! — Рявкнул с трибуны Козлов на середине пути. И оркестр тут же заглох, схлынула вся торжественность, и наплыло беспокойство о том, что один раз прогнать всё не получится!

Остановились и мы через два шага.

— Вторая рота! — Загремел бешеным голосом подполковник. — Что за повороты головы⁈ Вы рожи свои видели⁈ Командир роты, почему ваши юнкера на первой линии с выражениями, будто тужатся или рожают⁈

— Не могу знать, товарищ пол!

— Так разберитесь, кто кого там обрюхатил! А группа знамённая⁈ Юнкер со знаменем марширует великолепно, идеально! А три других охламона халяву гоняют! Ещё раз увижу, что коленки торчат, велю швабры примотать! Нога прямая должна быть! Юнкер слева — такое ощущение, что хромает, не выровнен шаг. Командир первой роты, что за подбор⁈

— Они лучшие, товарищ пол! — Отчеканил наш. — Переволновались просто.

— Переволновались, — повторил Козлов чуть спокойнее и рявкнул всё же: — Знамённая на исходную! Да не надо мне ваших строевых приёмов сейчас! Не тяните время, бегом марш!

Мало того, что осколок впился ещё сильнее, меня похвалили перед всем училищем! И теперь показывать, что мучаюсь или хромаю, никак нельзя. Только задорная улыбка и вышибленная из глаз слеза на ветру.

На репетиции для меня наступил ад. И я стал мысленно молить всех ребят, чтобы они поскорее исправили мне недочёты и выступили для Козлова идеально. Чтобы он не возвращал нас на исходную вновь и вновь.

Но, как назло, заместителю начальника училища не нравилось то одно, то другое.

В момент передышки и покоя ноги, которой без надобности я теперь боюсь даже пошевелить, вспомнил кое–что. А точнее лицо юнкера, который мне сапоги передавал. Они ещё с Чернышовым так переглянулись хитро, когда тот вбежал.

Вот же подлый скот. А я и думаю, что это Максим из строя на меня так заинтересованно поглядывает.

К концу тренировки я перестал чувствовать половину стопы, где хорошо так под конец захлюпало. С каждым шагом ощущаю, будто штырь вогнан до кости. И с улыбкой перенося простреливающую до позвоночника боль, к которой мне всё же удалось привыкнуть.

С плаща уходили мы первыми, лишь на половине пути до штаба я позволил себе опускать ногу уже на ребро стоны, дабы не беспокоить осколок впившийся, похоже, очень глубоко.

— Всё нормально, Сабуров? — Спросил настороженно взводный, когда мы сдавали знамя в караул.

— Так точно, Семён Алексеевич, — ответил я.

— Косолапить начал, — с подозрением заявил взводный.

— Да мозоль, похоже, завтра перетерплю.

— Уверен? Сходи–ка ты в санчасть, дружок, пусть намажут чем–нибудь. А то не дай Бог опухнет.

— Да всё хорошо, — ответил и сглотнул, опуская взгляд.

Чую, что и другие ребята с группы заметили неладное, но промолчали. Отчеканил на плацу я отлично, без претензий со стороны командования.

— Ну смотри, — раздалось на выходе от офицера, который, похоже, устал не меньше нашего.

Вернувшись в казарму, я не стал спешить сдавать парадку с сапогами в каптёрку. Подождал, пока рассосутся все по умывальнику и кубрикам. Время позднее, по распорядку отбой уже прошёл, поэтому объявили, что построения не будет, сказали укладываться самостоятельно.

Совсем не хочется, чтобы юнкера заметили кровавую портянку. Тогда может встать вопрос о моей замене.

Юнкера косились на меня сидящего на стульчике кубрика, пока все не улеглись. Или почти все.

— А ты молодец, лучше всех отчеканил, — подсел ко мне Максим уже в белуге.

Молчу, и борюсь с желанием наброситься на него без выяснения всяких там обстоятельств.

— Товарищ подполковник тебя всему училищу в пример поставил, — продолжает. — Теперь семь потов с товарищей сойдёт.

— Что ты хочешь этим сказать? — Выдавил я.

— Да ничего. Ты молодец, всё доказал, что хотел. Как самочувствие? Давыдов сказал, что ты захромал под конец сильно. Что с ногой? Надеюсь, всё хорошо?

Сука ты, хотел сказать ему, но промолчал.

Поднялся и пошёл в сторону каптёрки, сжав челюсть от боли, которая теперь стала более противной, а вскоре уже тлеющей.

Чернышов за мной увязался.

— А отчего в кубрике не разделся, так бы всё принёс? — Ехидствует. — Аль к форме прилип, не находился такой красивый? Может, к зеркалу в умывальник сходишь, на себя полюбуешься, а?

Посмеиваются мимо проходящие юнкера с полотенцами.

Оборачиваюсь к нему уже у каптёрки. Лицом к лицу.

— Чего надо, Чернышов? — Бросаю ему в лицо, с желанием ещё и плюнуть.

— Как нога? — Интересуется издевательски. И у меня не остаётся сомнений, что это его рук дело. Его инициатива.

— Значит, это ты сделал, — шиплю на него.

— Сделал что? — Ухмыляется.

Хватаю его за грудки и завожу в каптёрку, где юнкер, ответственный за ротный гардероб, встречает нас с ошалелыми глазами. Максим и не сопротивляется, спокойно заходит, на наглой роже полуулыбка и провокация.

Отталкиваю от себя. Спокойно отходит, поправляя ворот белуги, хотя это без надобности, она мягкая.

— Господа, позвольте попросить вас не затеивать драку средь казённого имущества, — взвыл каптёр.

— Вышел отсюда, — рыкнул на него я. И парень вылетел пулей, оставив нас двоих.

Закрыв за ним дверь, я обернулся к скоту.

— Что? — Кивает мне и с улыбкой и с опаской одновременно. — На дуэль меня вызовешь?

Молчу, сверля его взглядом. И думаю, как бы не убить вообще, голыми руками задушив.

— Давай, вызывай, что? — Нарывается подлый юнкер. — Ты вызываешь, я выбираю оружие. И это будут… будут. Сабли! Ха! Нормально? Ты и так фехтуешь в разы хуже меня. А с такой ногой и подавно.

Снимаю парадный китель.

— Уже решился? — Продолжает кривляться гадёныш, ещё отступив. — Если не сабли, тогда вероятно кулачный бой? О! И здесь засада, товарищ Сабуров. Я отменный боксёр, если ты не знал. И завтра с опухшей рожей тебя уж точно спрячут куда подальше. На гауптвахту за нападение на юнкера. Который там раз? Уууу, четвёртый будет.

Вот почему он так уверен в себе. Боксёр, значит? Тем лучше.

— Хорошая идея, господин Чернышов, — отвечаю ему.

Сжимаю кулаки, поднимая их к лицу.

— Что ж! Атакуйте, сударь, — говорит с гадкой улыбочкой и поднимает свои кулаки к бесстыжей роже.

Иду на него, глядя чётко на лоб чуть выше переносицы. И периферийным зрением успевая уловить, как он ставит ноги, куда переносит упор. И понимая, что сам собирается атаковать. Вроде подаётся назад и делает ещё такое лицо перепуганное. До маразма.

Нет, просто издевается. Мол, не бей.

Сближаюсь на расстояние длинного удара, чувствуя резкую боль в ноге, но вставая всё равно твёрдо. Дёргаюсь с ложным выпадом левой руки, намекая на джеб. Максим уклоняется и выбрасывает свой сразу навстречу! Тем и открывается для моего удара. Ухожу с линии атаки, подныривая, и достаю его крюком с подшагом, прямо в правый глаз. Бам!

Потрясённый противник уходит в защиту, но получает ещё и слева в ухо. Выстреливает прямой в ответ, уклоняюсь чётко! И обрушиваю серию ударов по подлой роже, пока оппонент не валится на задницу и не заваливается на бок в нокауте. Последний удар пришёлся в челюсть, я даже услышал щелчок.

Если бы меня сейчас видел дед Фёдор, он бы гордился, как молниеносно и чётко я уложил этого парня.

Не успел опомниться, в каптёрку вбежал наш взводный в сорочке.

— Сабуров, что ты натворил! — Ахнул он, отталкивая меня.

Ринулся тормошить гада, тот и оклемался. Только лыка не вяжет.

— Ты… ты ему челюсть сломал⁈ — Заорал взводный, ощупав. — Слава Богу, нет вроде.

Каптёр тут же подтянулся и ещё два юнкера засунули свои любопытные лица.

— Я вынужден доложить ротному, — показался и дежурный по роте юнкер Степан.

— Отставить! — Рявкнул взводный и, всех выгнав, закрыл дверь.

Максим уселся на пол, шмыгает, отплёвывается. На нём лица нет, сплошное месиво.

— За что этого–то, Сабуров⁈ — Выдавил командир роты, злой, как собака на цепи.

Молчу. Пар спустил, теперь понимаю, что перебор.

— Говори, ну, — настаивает.

Осознаю… нутром чую, если скажу истинную причину. Он с такой ногой меня заменит. Рисковать никто здесь не станет. Да я и не привык сор из избы выносить. Решили всё по–мужски. Между собой.

— Он — боксёр, я — боксёр, решили схлестнуться, — ответил всё же, покривившись от тлеющей боли в стопе.

— Так, понятно, — заключил на выдохе и произнёс удручённо. — Мне это не замять, Сабуров. Тебя бы под арест. Но заменить сейчас некем. Отмаршируешь завтра на совесть, если честь юнкера в тебе ещё не угасла. А потом ротный будет уже решать, что с тобой делать.

— Да он не, — замямлил подлец с пола.

— А ты рот закрой, — рыкнул на Максима взводный. — Рыло и твоё в пушку, знаю я, как ты задирать умеешь. Административное расследование позже проведём. Происшествие на роту повесят, но только после того, как Анастасия Николаевна отбудет из училища. Вздумаешь в обход меня докладывать, житья тебе здесь не дам.

Пакостник с разбитой рожей кивнул удручённо. Насупился.

Взводный на меня с грустью посмотрел. Подался и на ухо шепнул:

— Это ж сын князя Чернышова, о чём ты думал? Его батя тебя в порошок сотрёт.

— Отмарширую со знаменем перед Небесной принцессой и делайте, что хотите, — ответил я торжественно и без сожалений о содеянном.

Потому что я за правду. А скотов вроде этого наказывать надо.

Глава 5 Небесная принцесса и боевое Знамя

2 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Юнкерское училище имени адмирала Ушакова. Казарма первого курса.

День прибытия Небесной принцессы!

6:30 по местному времени.

— Рота подъём! — Закричал звонко с тумбы дежурного юнкер, голос которого в первые мгновения стал для многих самым ненавистным на свете.

Не думал, что получится уснуть после всего, что произошло. Но меня вырубило так, что теперь недоумеваю, почему же за окнами так шумно, будто мы в горах под непрерывными ветрами.

Да… по ощущениям на улице действительно что–то такое творится.

— Физической зарядки не будет! — Объявляет ротный с центрального прохода. — Умываемся, господа юнкера, бреемся начисто, готовимся к завтраку!

Встаю тяжело. И встречаю взгляд Чернышова с глубочайшим укором с противоположной стороны кубрика. Опухшая, перекошенная рожа, под глазами два фонарика. И ему это определённо идёт. Только он взгляд переводит на выход из кубрика, видимо, чтобы ротному показаться. А взводный уже тут как тут. При полном параде в белой рубахе, с золотым аксельбантом на кителе.

Хочет забрать его в каптёрку под шумок и там спрятать. С челюстью бы в санчасть и срочно. А то мало ли. Но этим важнее, чтобы комиссия не поймала по дороге.

Всё, уже не до них. Товарищи спешат в умывальник с рыльно–мыльными соску занять. А я со своей стопой разбираться начинаю, пользуясь отвлечением остальных.

Ещё в полночь разобрался, что там в носок впилось. «Ёжик» от колючей проволоки они мне в сапог засунули. Ещё и наточили, заразы. Окровавленную портянку я застирал и сушиться повесил, а стопу перебинтовал одним из шёлковых платков. За полгода у меня их шесть штук набралось от юных и очень юных девочек, выражавших мне симпатию.

Стопа распухла и теперь боль тлеет противная, стоит только потревожить. Поспешил в портянку замотать туго, чтобы ребята не увидели. В хромовый сапог засунул, от боли дикой чуть не воя.

Не влезает носок. Всё. В груди холодеет от осознания того, что я всех подвёл. Если бы не набил Максиму рожу, он бы смог меня заменить. Но сдержаться было выше моих сил.

Сдаваться не намерен. Поэтому принимаю единственное верное решение. Стельку вынимаю и пробую изнутри подошву бритвенным ножиком прорезать. Поначалу не пошло, но от злости и дури вообще насквозь прорезал! Да и чёрт с ней.

Сунул носок туда без стельки и с дыркой, только так и вошло. Через боль, которую давлю злостью и решительностью. Второй сапог надел, поднялся. И после первого же шага с ударом на полную стопу покривился от нестерпимой боли. Вчера она была другой, не такой невыносимой, не такой долгой и проникающей в сознание.

Стал расхаживаться по кубрику, привык, полегчало. Но стоит сильно ударить стопой, как и буду на плацу шагать, простреливает так, что коленки подкашиваются.

Поспешил в умывальник последним уже в парадных штанах, которые мне каждый юнкер норовил забрызгать.

Объявили, что торжественная линейка будет в десять утра и погнали нас из казармы на завтрак. К кителю впервые выдали аксельбант из трёх канатов цвета флага Империи, который мне даже пришёл специальный человек из оркестровых лепить.

У знамённой группы золотые аксельбанты, а у меня у одного на всю роту такой. Сердце в груди пылает, и дышится легко. Знаю, видит меня отец с небес. И гордится своим сыном. А я ведь не подведу, бать. Испытания только в радость. И от боли не покривлюсь, не дождётесь.

Пройду перед принцессой Небесной самым счастливым и гордым от того, что знамя училища несу.

На улицу вышел и о всякой боли позабыл. А я и думаю, отчего юнкера в казарме к окнам прилипли.

Над нами дюжина боевых дирижаблей висит! Не над самим плацем, а по периметру училища, похоже. На высотах от ста до пяти сотен метров. Пушками своими крупнокалиберными блестят. На шпилях, устремлённых в стороны от кабин, флаги Империи огромные развеваются. Рокот пропеллеров сверху, похоже, и создаёт этот гул, заполоняющий собою пространство. Но это ещё не всё!

На плацу уже со стороны трибуны три меха, синим перламутром сверкая, стоят в ряд с крыльями сложенными!! Вроде одинаковые и по габаритам, и по фигурам человекоподобным, с гербами золотыми на кабинах. Но каждый индивидуален в мелочах. Резаки разные, броня блестит у каждого по–особенному.

Юнкера рты раскрыли, бьются друг о друга, из подъезда выходя.

На трибуне и вокруг чиновников тьма, да прочих господ с дамами толпа целая. Но к мехарам не подходят, там даже караул выставлен. Нет, не юнкерский, полицейское отцепление стоит с винтовками. По периметру плаца тоже полицейские в зелёных мундирах маячат, у газонов и меж редко посаженных деревьев. Причём не простые, а со звёздами на погонах. Похоже, весь офицерский состав полиции Владивостока привлекли.

Задержали при нас какого–то ушлого дядьку с фотокамерой. Прям налетели, когда к мехарам подошёл и нацелил свою коробку с линзой. Юнкера посмеялись над эпизодом, но это скорее от нервов.

Гам людской стоит, как на базаре, и совершенно непривычен в стенах училища.

И не только на плацу народ шум создаёт. По территории шастают небольшие делегации в сопровождении наших офицеров, которые показывают им что–то, рассказывают, распинаясь. А те лица воротят холёные, брезгливо поглядывая на облицовку зданий.

Построились. И двинули в обход плаща в столовую. От волнения в груди надышаться не могу. И иду, маршируя чётко, будто экзаменуют уже нас. Так и товарищи мои шагают чётко, головами не вертя.

У шпиля с памятником целая толпа гражданских господ. Мехара нашего рассматривают. Преподаватель распинается, рассказывая о герое корнете Суслове и его последнем бою.

Офицеры наши при параде, с аксельбантами на кителях и погонами золотыми, да перчатками белоснежными.

Отдаём воинское приветствие памятнику, как положено, вызывая дикий восторг у дамочек, которые первыми обернулись, услышав команду. Юнкера заулыбались сдержано в ответ. А я зубы сжал от новой волны боли. С походного на строевой шаг перейдя, растревожил рану сильнее.

Но не приуныл. Никак нельзя даже здесь!

Ведь где–то здесь Татьяна Румянцева, в числе гостей пришла. Вот же она удивится, увидев меня со знаменем училища! И будет гордиться мной, когда пройду торжественным маршем, держа его гордо.

Здесь же и её брат Олег должен быть. Но почему только три меха у трибуны, а не четыре? Неужели потеряли одного в бою за остров?

На завтраке кусок в горло не лезет. Сижу, как кол проглотивший. Шею белый ворот рубахи стянул, аксельбант испачкать страшно. Юнкера на меня посматривают с тревогой. Ребята взводные перешёптываются. Никто не знает, что там с Максимом произошло, но догадываются.

После завтрака роту на плац, а знамённую группу в штаб направили. Взводный сам нас и повёл. Но не дошли малость, усатые газетчики в цилиндрических шляпах напали со своим фотоаппаратом. Семён Алексеевич, посмотрев на карманные часы мимоходом, соблазнился на фотографию и остановил нас, чтоб позировали.

Мне и самому вдруг захотелось запечатлеться! Ведь в газету уж точно попаду! И потом Фёдор хоть посмотрит, какой я красивый вышел. Вряд ли деда пустят сюда сегодня.

Вспыхнуло что–то в коробке, ранцем висящей на груди у одного. Кивнул газетчик удовлетворительно. Собрались дальше уже идти, а репортёры на взводного напали с расспросами. И всё карандашом в блокнот плотный записывают.

— Господин юнкер, — подскакивает и ко мне молодой мужчина на вид очень скользкий. — А почему у вас эти косички не как у других?

— Аксельбант называется, господин репортёр, — отвечаю важновато.

Смотрит пару секунд, кивает, записывает. И дальше:

— Ну так и?

— Знамя училища понесу, — заявляю гордо.

— А, понятно, — комментирует обыденно и снова записывает, а дальше выдаёт: — что скажете об отношении офицеров? Эксплуатации в труде и притеснении по чину? Хотели бы что–то поменять? Не стесняйтесь выражаться, здесь все свои.

— Никак нет, — ответил по–военному, едва скрывая возмущение от таких вопросов. Вот же наглые. И не стесняются спросить.

— Так, всё, — отогнал газетчиков штабс–капитан с хмурой гримасой. — У нас здесь никто никого не колотит, все служат Родине и делают по совести.

Двинули дальше. Эти за нами. Как–то дико, вроде дядьки приличные, а ведут себя как цыгане. На ходу спрашивают, мы игнорируем. У штаба отстали, где второе оцепление из полицейских стоит и делегаты всякие мелкими кучками. Похоже, иностранцы.

— Ишь, московские какие наглые, — фыркнул взводный. — Им Европа там наплела, что мы тут рабский труд используем в армии. Налетели, как мухи на говно. Эх, фотокарточку бы.

— Это ж немцы? — Кивнул на ближайших юнкер Опухов.

— А вон и британцы, — добавил Давыдов.

Все странно одетые. Галстуки, шляпы цилиндрические, как в цирке клоуны.

Проскочили в штаб. И там простояли почти час в ожидании команды. Время тянется долго, когда кажется, что вот–вот, изводишь себя ещё больше.

Знамя получил, как положено. Всё по военному ритуалу. Надев белые перчатки, в руки принял бережно за древко, и уже не выпущу. В бою так до самой смерти знаменосец его несёт, аль до победы, из рук не выпуская.

На улицу уже с бешеным сердцем вышел! У штаба никого, как корова языком слизала. Зато нас сам начальник штаба догоняет. Грузный толстяк в парадке тугой пыхтит, как паровоз, но всё равно торопится. Лицо красное, глаза навыкате. Наверное, раза два за всё время в училище его видел. Поросёнка мне напомнил упитанного. А так–то целый подполковник.

Ещё не доходя до плаца, стало ясно, что народ его со всех сторон окружил, а наши роты там уже построенные стоят. Судя по одеждам богатым, городской знати собралось немало. Красивые шевелюры девушек просматриваются. Татьяна точно должна быть где–то здесь!

Полицейские помогли, потеснив у исходной линии всех зевак. Встали на позицию, ждём дальше. На плацу перед строем одиноко целый начальник училища стоит, лампасы синие генеральские, погоны вышитые, планка медалей на полгруди, две пурпурные полоски. Это не ленты конечно, но тоже поди заслужи.

Он у нас бывший командир броненосца. Суровым мужиком был на море, три японских броненосца в одиночку потопил, в том числе и один классом выше. Вот одна из пурпурных наград за это.

Часы уже давно пробили десять утра. А принцессы всё нет и нет. В небе только дирижаблей прибавляется, а на плацу снова гам стоит. Уж никто генерала не страшится нашего, кроме самих юнкеров, которые в строю не шевелятся. А дышать перестают, когда в небе гул начинает нарастать! У меня и самого сердце задолбило, как угорелое, когда понял, что приближаются ещё мехары!!

Звено из трёх боевых машин выросло из точек с горизонта. Судя по всему, они летели издалека, а не чалились где–то в городе. Лавируя меж двух дирижаблей очень ловко, стали снижаться. Воздушные суда пошатнулись, мне показалось, что даже шарахнулись. А что им остаётся? Мехар легко вспорет пузырь с газом и судно рухнет без всяких шансов, и пропеллеры вспомогательные не помогут.

Два меха с растопыренными крыльями аккуратно спустились на отведённую для них площадку с оцеплением прямо за публикой. Один в смольно–чёрной броне, другой –обычный синий, но по форме плеч несколько заострённым кажется.

А третий мехар цвета морской волны с гербом ярким на пузе и флагом, нанесённым на исполинские плечи, опустился вертикально на плац между строем юнкеров и трибуной. В принципе плац у нас огромный, всем места хватает. Даже таким размашистым «птицам» из металла.

Как появились наши защитники, гражданские заахали и заохали. А как приземлились, притихли все разом. Но сразу же засуетились люди на трибуне и рядом, чиновники с офицерами стали выстраиваться уже от аквамаринового мехара начиная и в мою сторону — одной шеренгой. Коменданта города Третьякова заметил в строю, одним из первых обозначился. Похоже, действительно Владивосток Анастасию Николаевну сегодня и встречает.

Крышки гранёные со всех трёх кабин раскрылись практически одновременно. И пилоты стали живенько вылезать под затаившиеся сердца и пытливые взгляды.

Как и ожидалось, из мехара, который приземлился на плацу перед трибуной, выскочила сама принцесса! Очень ловко, спрыгнув почти с двухметровой высоты!! Вот это да! Причём под такую гробовую тишину, что слышно было даже, как звякнуло у неё что–то на запястье.

— Смирно!! — Раздалось из строя чиновников в следующий же миг, и все вообще перестали дышать.

А у меня мурашки прокатились по спине и вылезли на шею, холку вздыбив.

Игнорируя такое внимание, принцесса спокойно отряхнула свои обтянутые тканью бёдра и поправила пояс с кобурой. И только после посмотрела в сторону строя командования. Вроде как даже вопросительно.

Теперь всё внимание приковано только к ней. Издалека сложно её рассмотреть, но многое сразу можно подметить. У неё отменная фигура, как у балерины, светло–русые или скорее золотые волосы до плеч, обыденно уложенные, синий мундир с брюками в обтяжку, каких ни одна барышня носить никогда не станет. Ну и погоны нитями вышитые. Всего–то полковничьи, но зато какие! Пурпурного цвета полосы на них. Золотыми кистями бахрома на плечах. Окантовка ворота кителя пурпурная, на штанах пурпурные тонкие лампасы.

Как и заведено. Ибо у рода императорского символ власти — это цвета эрения. Фиолетовый, лиловый, пурпурный, сиреневый, фиалковый. Все оттенки, какие только может выдавать свечение от частицы. И право носить такие цвета на одежде отродясь только у господ императорских кровей.

Дарует император такое право и другим за заслуги. Ленты и полоски лиловые или пурпурные. Но не более.

Ни одна барышня, ни один господин не осмелятся одежды с таким оттенками носить без дозволения. Ибо если кто узнает и донесёт, полицейские нагрянут и за решётку кинут нарушителя до выяснения: посягательство на власть это, аль дальтонизм простой.

Выполнив строевой приём, наш начальник училища с рукой на козырьке поплёлся докладывать. Туда же к принцессе подошёл, сделав три неуклюжих строевых шага, толстый дядька с широкими красными лампасами. Похоже, кто–то перебздел или поспешил.

Доложил генерал сухопутный, протараторив, в конце представился командующим сил Приморской области. Отступил с лицом порозовевшим и шеей втянутой, что смешно на генерала старого смотреть.

— Что вы здесь устроили? — Раздалось от принцессы негромкое, но строгое!!

И люди затаились ещё больше.

— Вы ж смотр…– начал командующий неуверенно, глядя, как продолжает чеканить в сторону принцессы наш генерал.

— Какой смотр? Я ж сказала, на юнкеров хочу поглядеть, а вы вероятно решили парад Победы над японцами на Байкальской площади переплюнуть?

— Виноват, Анастасия Николаевна, — проблеял командующий, ещё больше втягивая шею в грудь.

Мотнула головой принцесса с укором и перевела внимание на приближающегося начальника училища.

Встала вся внимание, выслушала и его доклад.

— … юнкера по вашему приказу построены!

— Иван Степанович, но ты–то меня знаешь, какие парады? Какие смотры? — Простонала принцесса. — В наше время что праздновать?

— Виноват, Анастасия Николаевна, — повторил за командующим и наш генерал.

— Ну как вот с вами разговаривать, господа военные? — Развела руками принцесса и кивнула. — Ну чего там дальше, раз уж собрались?

Кто–то в строю командования продрал горло.

— Ах, да, — раздалось от принцессы на выдохе. — Вольно, господа!

— Вольно!! — Продублировал команду главком.

Но ничего особо не изменилось.

Анастасия Николаевна прошла вдоль строя из чиновников и генералов, со всеми поздоровавшись. Пару раз вырвала руку, когда полезли её целовать любезно.

В процессе я, наконец, рассмотрел плотное свечение у принцессы на пальце. Интересно, сколько у неё частиц эрения для связи с мехаром?

На фоне робеющих командиров я даже успокоился. Ни одни мы тут семью потами исходим. Вон как скачут вокруг императорской дочери чиновники. Это нам терять нечего, а им титулы, земли, положение. Благосостояние.

Конечно, Небесная и близко не занимается подобными делами, судьбы вершить — это не про неё. Но достаточно осознавать её возможности. Чтобы вон, как генералам, спотыкаться на ровном месте, дёргаться излишне, обливаться потом. Противно смотреть, как меняются такие люди в зависимости от того, с кем они общаются.

Похоже, все юнкера наслаждаются процессом, как пресмыкаются чины. Мой отец никогда не пресмыкался. И я не буду. Только свой долг исполнять хочу.

Наш генерал выскочил обратно к строю крайне неожиданно.

— Внимание! Батальон! — Закричал он на ходу. — Смирно! Равнение на!! Знамя!!

Заиграл оркестр с неуклюжим вступлением, будто половина из состава уснула, и двинули мы под удары мощного барабана!

С каждым шагом всё больше холодеет в груди и кажется, что меня клонит то влево, то вправо! И страшно, а вдруг провалюсь или рухну… Но я тяну носок отчаянно и иду по мысленной разметке. Ведущий, со знаменем в руках, с гордо поднятым подбородком и улыбкой лёгкой. За мной идёт знамённая группа в ногу. Мы как единый организм, маршируем, словно марширует один.

На меня обращены взоры юнкеров и офицеров, дам и господ со всего Владивостока, гостей из столицы, иностранцев и газетчиков…

От рези в стопе вышибается слеза, но я молю ветер, чтобы сдул её поскорее, пока шагаю до принцессы, которая встала с генералами в строй.

Вдоль командования начинаю движение. Полной стопой удар, подъём ноги с носком вытянутым, удар! Брусчатка, зараза, будто гуляет под ногами, когда принцесса в каких–то считанных метрах. Глаз с меня голубых не сводит! А я лишь могу чувствовать её взгляд, устремляя свой чётко вперёд, как заведено. Как положено. Как надо. Щёлк! Щёлк! Щёлк каблуком!

Прохожу с силой и злостью! Преодолевая очередной барьер. Смотрите на меня!

Ощущаю, как поравнялся с ней на миг. И жаром обдаёт, словно водой горячей из ведра. Пошатнуло внутри, но выстоял! И уже не болит. Лишь стонет, как проигравшее зло. Смеюсь в ответ мысленно, ликую, как при победе. Потому что сумел стерпеть и не поддаться. Не подвёл ребят и командиров.

Не посрамил твоё имя, бать.

Миновали командования строй, чуть расслабился. Мимо мехара принцессы прошли в пяти метрах. Не удержался, взглянул! Уууу какая мощь, каждая нога в мой рост. А толщиной, как у слона. Под щитами зеркально отполированного металла поршни коленей виднеются, шарниры, планки с кругами подшипников. Веет от него ураганом ледяным. Это металл с полёта ещё не остыл. Теперь потрескивает от резкого перепада температуры. Даже через музыку оркестровую слышу.

Пошёл на поворот, уже вылавливая заинтересованные взгляды со стороны пришедших зевак. Много барышень, ой много. И где же моя любимая Татьяна?

Завернули чуть дальше планируемого из–за оцепления, выйдя за границы плаца, зацепив ногами и газон, пришлось прямо по нему шуровать, ну а куда деваться? Сманеврировали уже по обстановке, благополучно встали в строй у края батальона.

— Вольно!! — Скомандовал генерал нетерпеливо.

Уж простите, нечего было столько народа сюда звать.

Снова тишина гробовая наступила. А я принцессу теперь могу ещё лучше рассмотреть! Красивая аристократка, глаза синие проникновенные, прожигают насквозь! Генералы бедные робеют, как юнцы. А она строгая женщина, но с иронией на них посматривает. Всё ведь понимает.

И револьвер с белой рукоятью у неё в кобуре уж никак не вяжется с положением в обществе.

Перешёптываются с ней делегаты. То генерал командующий на ухо подсядет, то чиновник с другой стороны. За отцеплением ещё три делегации с иностранцами стоят, явно хотят к принцессе прорваться. А ей хоть бы что.

— Так, всё, — обрубила вдруг Небесная строго, отмахиваясь от очередного чиновника, и плац снова притих. — Я сюда в первую очередь не за тем прилетела, чтобы ваши проблемы слушать. А на будущее гвардии посмотреть.

— А как же речь, ваше высочество? — Спохватился ещё один генерал, похоже, наш флотский.

— С трибуны? — Спросила принцесса с явной иронией.

— Как изволите, Анастасия Николаевна.

— Да не дождётесь, — усмехнулась и вдруг посерьёзнела. — Я не политик, пустословить не люблю. И время терять мне порою жалко. Вот вы, командиры родов войск и соединений, вместо того, чтоб здесь за мной хвостом ходить, занялись бы подготовкой обороны города.

Услышав такое, ближайшие зеваки заахали и тихо загалдели.

— Что вы такое говорите, — раздалось от Третьякова на публику.

Генералы к принцессе в упор подскочили, буквально облепив.

— Прошу тише, ваше высочество, паника нам ни к чему, — зашептал всё же не совсем тихо главком Приморья.

— Подданные горожане должны были быть оповещены ещё месяц назад. Но вы приняли на себя ответственность. Что ж, замечательно, — продолжила песочить принцесса и дальше с нажимом: — Когда прибудут эшелоны с артиллерией? Или вы рассчитываете только на меха–гвардию?

— Я уточню этот вопрос, — пробурчал Третьяков, отступая и вылавливая прожигающий взгляд от Анастасии Николаевны. Под которым у его аж щека задёргалась.

Юнкера зашептались. Я и сам в смятении. Грядёт война⁈ Ожидают крупного наступления на Владивосток? Неужели именно по этой причине принцесса здесь с таким количеством делегаций?

Небесная двинулась в нашу сторону, отмахиваясь от генералов. Но встала вдруг, как вкопанная, как раз на линии, где мы со знаменем прошли.

— Это что? — Указала на брусчатку.

Сразу трое генералов, среди которых наш самый первый, чуть ли на колени не упали, чтобы рассмотреть. А я и отсюда вижу. След кровавый на брусчатке.

Твою дивизию. Меня аж в холодный пот бросило.

Принцесса слева направо взглядом весь путь сопроводила, откуда тянется и куда уходит. Офицер полиции выскочил, по следу рванул до газона. А там дальше всё, разводит руками.

Смотрю на сапог с бешено бьющимся сердцем. Похоже, дырку под подошвой землёй забило. А кровь–то моя.

Чувствую, в носке хлюпает.

— Разберитесь, — раздаётся от принцессы устало.

И она идёт сразу к началу батальона, где и знамённая группа, с которой начинает свой строевой смотр! За ней хвостом ещё шесть генералов и восемь чиновников. Тоже, видимо, посмотреть на нас хотят.

Комбат первым представляется, голос его дрожит.

— … жалоб и предложений не имею.

Принцесса кивает в ответ просто, оглядев с ног до головы. К следующему, как положено приставным шагом. А я уж подумал, не знает она устав.

Ротный наш с комом у горла доложил, как положено.

Улыбнулась, кивнула, передо мной встала!

И меня вновь жаром обдало. Я выше её почти на голову, мне и поверх легче смотреть, но так и тянет взор к глазам её, как ночного мотылька в огонь. Комбат уже крякнул, горло продрав. Мол, не тупи юнкер.

Чуть помедлив, представляюсь:

— Юнкер третьего взвода, первой роты Сабуров, жалоб и предложений не имею.

Отчеканил на удивление уверенно. И даже голос не задрожал.

А в ответ тишина, которая тут же меня смутила. Опустил всё же глаза на неё. Смотрит вопросительно и хмуро! Грудь проморозило от мысли. Поняла, что я наследил⁈

Нет… Не в этом дело.

— Ты князя Константина Сабурова сын? — Спросила с нажимом.

К горлу ком предательский подступил, потому что нутром всё почуял. Проглотив его с болью, выдавил:

— Так точно.

Принцесса в лице аж поменялась. Не ужас, скорее гнев отразился. А у меня сердце уже готово выпрыгнуть из груди.

Обернулась к начальнику училища, который тоже вдруг стал меня сверлить ненавистным взглядом. Впрочем, как и вся делегация за Анастасией Николаевной вставшая.

— Что он здесь делает? — Спросила генерала, отступая на шаг. — Ему не место в таком училище, решите этот вопрос. И поскорее.

Сказала, будто меня здесь и нет.

— Исполним, ваше величество! — Отчеканил начальник училища с радостью.

Принимаю удар, стоя, чуть не пошатнувшись. Потому что земля из — под ног… Слышу и ушам не верю. Неужели это происходит со мной?

Небесная принцесса снова на меня взирает, как на врага.

— Дааааа, Сабуров младший, — протянула она мстительно. — Упустила я тебя из виду. И по закону подлости ты здесь. Глаза мне мозолишь.

Молчу. В душе воцарился хаос, сыплется всё, что дорого по осколкам. Цели, смысл. Идеалы.

— Так, юнкер Сабуров, передайте знамя и покиньте строй! — Скомандовал начальник училища, голос которого показался мне жалок, а сам он ничтожно мал.

— Не положено передавать! — Рыкнул я сквозь зубы и выдержал взгляды всех чинов.

— Да что ты себе позволяешь⁈ — Закричал начальник училища и затрясся весь.

— По уставу не положено! — Стою на своём, сжимая знамя крепче.

— Заберите, у него, — тычет генерал на моих соседей.

Юнкера с перепуга пошевелится боятся, но один всё же полез неуверенно. Дёрнул, но бесполезно, стою, как статуя. Хоть убейте, не отдам. Смотрю уже сквозь лица. Делайте, что хотите. Но знамя не отдам.

— Прекратите, — раздалось вымученное от принцессы. — Пусть стоит. Завтра чтоб духу его здесь не было.

Свершила судьбу и пошла к следующему юнкеру.

— Что ж ты, Сабуров, — раздалось от ротного с укором. — Не гневил бы, может, обошлось.

— Что рот разевал? — Добавляет комбат, мимо проходя хвостом за Анастасией Николаевной. — Самому уже терять нечего, так отцов командиров подводишь. По тебе и о них судить будут.

Молчу. И вины своей не вижу.

— Юнкер первого взвода, первой роты Опухов, жалоб и предложений не имею, — представляется принцессе мой товарищ сдавленным голосом.

Дальше всё, как в тумане. Отголоски разговоров Небесной с юнкерами слышу. Как она мило беседует с ними, как браво отвечают, набираясь смелости. Всё лесть. Говорит, что мехаводов больше надобно, чем прежде. Всё ложь.

Первую шеренгу прошла с начальством, которое за ней хвостом. Скомандовали, три строевых сделал, как неживой. Стою дальше. Скомандовали, вторая шеренга три строевых…

Торжественный марш объявили! Кажется уже иронией. Но всё, как на репетиции делаю под гром оркестра. Прохожу со знаменем идеально. Пусть это будет мой ответ.

Только слёзы, суки такие, полились вдруг не вовремя. А я улыбаюсь всё равно.

Отмаршировал и в штаб знамя сдавать. Снова газетчики летят, спрашивают что–то. Но это просто фон, шум в голове. Взводный только кричит уже у крыльца штаба:

— Сабуров, чего встал⁈ В колонну по одному шагом марш!

Точно, мы ж заходить должны. А я будто бы не здесь.

Когда знамя из рук выпустил, сдав караулу, силы оставили меня. В длинном коридоре на обратном пути повело, и завалился на ящик пожарный.

— Может, в санчасть его отвести? — Предложил Давыдов.

— Ты как? — Спросил взводный.

Кивнул, поднялся.

По дороге иду, и странное такое чувство вдруг. Последний раз ведь по этому маршруту шагаю, в последний раз ногами по брусчатке училищной. Столовка вон, больше я туда не зайду. Туман наплывает на зал, столы со стульями, кастрюльки с половниками чугунными. Забывается вкус хлеба и каши. Лица юнкеров такие чужие.

Вокруг плаща мимо памятника прохожу. Вот только жаль, что больше не увижу тебя, дружок. Гордый мехар. Покорёженный, с пробоинами, без крыльев. Но ведь живее ты тех трёх, что прилетели так эффектно красоваться. Смотришь на меня будто с сожалением. Прощаешься.

На плацу нет больше юнкеров. Но принцессу, похоже, со всех сторон делегаты окружили. Прямо у мехара ей прохода не дают.

У нашей казармы юнкера ещё не все зашли. У подъезда целая толпа господ! Под шумок со своими детьми повидаться решили. Барышни молодые тоже стоят.

Но мне стыдно смотреть на них теперь. Не знаю почему. Я ничего не сотворил, чем заслужил бы такое. Но всё равно сил нет. Раз отцом гордился, в наследство от него князем стал. И готов был славу принять. Приму и позор, какого ещё не знаю.

Принцесса знает. А я нет.

— Сударь! — Слышу знакомый женский голос. — Андрей Константинович! Стойте, прошу!

Это Татьяна. Она рвётся ко мне, кожей чую. Даже несмотря на то, что наверняка всё слышала. Принцесса говорила громко, многие всё слышали. А кто не услышал, тому передадут.

Спешу в казарму, на неё не взглянув, как можно скорее рвусь туда. С глаз долой, как побитый кот. В мужскую обитель ей нельзя, и она остановится.

Так и вышло.

В кубрик, где уже все, идти не хочу. Ни видеть никого, ни слышать. Но сил нет собраться и уйти. В умывальник захожу, и вот уже ноги подкосились. Так на подоконник и рухнул, едва руками удержавшись за него.

А что мне теперь делать? Случит в башке вопрос.

— Это фиаско, Сабуров, — раздаётся голос Максима за спиной через какое–то время. — Сам себя наказал, если бы ты уступил мне и лёг в санчасть, принцесса бы о тебе и не узнала даже. Дурак. А теперь хлебай свои кислые щи. И выметайся отсюда поскорее.

Тоненький треск резанул слух, и я встрепенулся. Иней пополз по стеклу, расползаясь паутиной.

В этот самый момент меня осенило, что вижу в инее знаки, какие в бегущей строке были в той кабине, которую сломал.

Но это уже не важно. Смерть пришла.

— Ложись! — Визжу не своим голосом, отскакивая от окна. И накрываю собою оторопевшего Максима.

В следующее мгновение раздаётся оглушительный взрыв, вышибающий окна, как пыль. Звенящим ливнем вместе со стеклом врываются ледяные осколки, уничтожающие всё живое на своём пути.

Вместе с истошным воплем посечённых юнкеров, словно из моей души, в мир приходит хаос.

Потому что на училище напали оргалиды.

Глава 6 Первое боевое столкновение

Звон в ушах не прекращается, когда выхожу из умывальника в центральный проход, оставив лежать ошалевшего Максима.

Вонь от палёного человеческого мяса выворачивает. Добавляет позывов и скребущее от кирпичной и цементной пыли горло.

Ужас пытается овладеть мной, когда вижу своих товарищей, корчащихся в крови, нанизанных на балки от кованых перегородок кубриков и придавленных кусками стен. Целая рота полегла с первого же удара, тела во льду, стекле, кирпичах, черепице и кусках металла. Одних ранило и оглушило, других убило мгновенно. Стонут, кашляют.

Досталось всем. Потому что с большой долей вероятности во время удара не было почти ни одного юнкера, кто не глазел через окна.

И мало кто придал значение живому инею — предвестнику смерти.

В сознание вспышками врывается прошлое, но я беру себя в руки. И прежние ощущения лишь помогают мне соображать.

Даже когда, дальняя стена казармы неожиданно начинает разваливаться под натиском твари, оказавшейся за долгие годы впервые так близко.

Совершенно игнорируя постройку, оргалид метров шести в высоту проходит казарму насквозь в направлении плаца.

Массивное кристаллическое тело движется с усилием, но всё равно протискивается с омерзительным скрипом, стёсывая мелкие иголки, которые сыплются прямо на тела юнкеров, жаря их заживо и заставляя беспомощно и протяжно стонать от мучительной боли.

Завидев тварь, взводный подползает и зажимает рот самому крикливому юнкеру с вывернутым наружу животом. Второй дрожащей рукой он осколки льда с него смахивает. На меня вдруг смотрит с прищуром, будто сомневается, чудится ли ему.

Затем машет, чтоб ложился.

Вижу, лицо ему посекло и спину разодрало сильно. Истекает кровью взводный и сделать ничегонельзя. Наряду с частой дрожью от пола из дыр снаружи доносится всякий шум. Пушки над головой долбят с раскатами грома, пулемётная трель раздаётся, винтовки хлопают то близко, то далеко, кирпич с черепицей обваливается, облицовка ссыпается, елозит что–то и шаркает. Звенит и лязгает металл под дрожь земли, трескают осколки под рёв тварей со всех сторон.

Бой, похоже, идёт по всему училищу.

Крики людские раздаются! Женские!

Встрепенулся сразу.

Татьяна! Только бы уцелела! Должны были укрыться, должны… волна по казарме ударила, не по ним!

К тумбе вахтенной ринулся, здесь окон меньше, мебель уцелела. Из коробки ключи от оружейки достал.

— Что ты собрался делать, Андрей? — Раздаётся бессильное от взводного.

— Убивать их пойду, — отвечаю жёстко, глядя на дыру, оставленную оргалидом.

— Спрячься парень, без толку всё.

Не слушаю его. Иду к оружейке, из каптёрки высовывается юнкер перепуганный. Хорошо, что целый.

— Помоги штабс–капитану, — говорю ему.

Юнкер окидывает центральный проход взглядом, и его тошнит. Он даже на ногах удержаться не в силах, по проёму сползает.

Вскрываю оружейку. Ломаю с ноги первый же замок в деревянной пирамиде. Она караульная, здесь патроны россыпью по пять в планках, и по одному.

Отточенными движениями беру подсумок, сыплю в него горсть патронов. Трёхлинейку хватаю первую попавшуюся, заряжаю, досылая патрон в патронник.

Осознаю горькую реальность, что не смогу убить оргалида из такой винтовки, но отвлечь хотя бы сумею!

Рвусь из казармы, стекло скрипит под подошвой. Плавится всё вокруг, дымится, булькает со стонами из десятка глоток. Всё, термическая реакция от ледяной шрапнели пошла окончательная…

А я спускаюсь по чудом уцелевшей лестнице, сжимая челюсть. На втором пролёте она начала обваливаться, спрыгнул! Завалился по инерции, удержав винтовку. Сверху посыпалось! Перекатился, вываливаясь наружу и собрав спиной все камни по дороге.

На улице всё в дыму! С неба очередной дирижабль падает горящий, прямо на трибуну обрушивается, обволакивая пламенным покрывалом!! В груди ухает, будто сам падаю. Первой брусчатку встречает кабина с экипажем и орудиями, разбивающаяся вдребезги за плацем. Звук от удара просто ошеломительный. Кажется, в дыму я уловил, как кто–то попытался выпрыгнуть на лету.

Земля дрожит, как при землетрясении. Такое бодрит и возвращает в реальность. А то вдруг подумалось, что всё это страшный кошмар.

Не зевая по сторонам, ринулся налево от подъезда, где Татьяну слышал в последний раз. И сразу наткнулся на обвал из стены и крыши! Рука торчит под куском кирпичной кладки, и в груди холодеет.

Винтовку ремнём за спину закидываю, и бросаюсь разбирать завал. Нет… не она. Похоже, юнкер. Мёртвый уже.

Чуть в сторону подаюсь, разбираю дальше. Ссыпается сверху кирпич! Осколки сыплются. Трещит куча и разваливается, обдавая красной пылью.

Поднимаю голову вверх, и перехватывает в груди.

Сверху оргалид на меня смотрит!

Замираю, стараясь не дышать.

Знаю, что формами они бывают разными, облик зверей наших принимают порой или нескольких сразу. Этот размером с лошадь считается самым мелким, на собаку похож, морда треугольная, дьявольская скалится, по три глаза прозрачными выпуклыми каплями с обеих сторон, вместо зрачков красные линии сверху вниз зигзагом. Шкура в кристаллах прозрачных, а дальше тело белое в венах всё фиолетовых, которые скелет его обрисовывают переплетениями.

Тварь тоже замерла, но чую, к прыжку готовится, ей до меня всего–то рывок.

Ну гадина! Медленно снимаю из–за спины винтовку. Без резких движений…

Рокот приближается стремительно, но оргалид успевает дёрнуть мордой в сторону.

Чёрный мехар проносится в воздухе над ним, и только шлейф по дымке от клинка успеваю уловить. Башка твари слетает и катится по завалу к моим ногам. Туша заваливается на насыпь, розовая жижа обильно льётся по кирпичам и извести.

Шокированный стою, как столб с винтовкой, челюсть отвисла. Не успел опомниться, ещё одна тварь лезет со стороны плаца! Смахивает на паука с четырьмя лапами в ворсе из прозрачных льдинок. Пониже первого, но мощнее и шире. Морда ещё страшнее, весь лоб усеян глазами, что росой. Чёрный мехар и на него ринулся в низком полёте, прошмыгнув меж стёсанных деревьев! «Паук» один удар отбил, а затем покосился от второго ещё более резкого. Вот это скорость реакции у пилота! Мехар орудует клинками, только искры летят.

Вскоре кусок головы отслаивается, и туша замирает, выпуская струи розовой жижи.

— Уходи! — Раздаётся с усилителем из кабины. Похоже, через некий рупор.

Готов поклясться, что слышу девичий визг, который никак не вяжется с представлением об этом пилоте.

— Что встал⁉ Забейся в нору, да поглубже, чёрт бы тебя побрал!! Настя, сзади!!

Последнее не мне.

Ринулась прочь, рассекая дымку.

А я слышу, как яростно разгорается бой с другой стороны, распознавая уже звуки от ударов мощных клинков, рокот двигателей и рёв тварей. Десятки глоток!!

Оглядываюсь по сторонам, растерявшись. В небе проносятся летающие оргалиды, поблёскивая гранями ледяной чешуи! Рвут наши дирижабли нещадно. Орудия всё реже бьют. Ружья так вообще всё дальше и дальше от училища хлопают.

Пожарище со стороны учебного корпуса только разгорается, люди кричат за столовкой где–то.

Снова к завалу ринулся. Пробую разобрать, да всё настолько плотно, что еле по кирпичу выковыриваю, скользя нередко по жиже мерзкой. Впитываю едкую вонь и внемлю стоны, всё ещё доносящиеся из проломов в казарме. Страшно. Липкий ужас впитывается через кожу. И мне чудится, что очередная тварь за дымкой подкрадывается сверху.

Кирпичи катятся вниз, и меня дёргает, словно верёвкой кто–то тянет. Нет, не тянет. Это паника, простое желание жить. Ноги сами несут прочь. А в голове мысль, словно не моя, утешает и оправдывает порывы.

Да нет там её… нет. Ушла, должна была. Мехары бы не позволили. Небесная бы не допустила!

Тварь невероятно огромная с неба на плац приземляется, вызывая мощнейшую дрожь земли и разгоняя дым, а с ним и открывая ужасающее зрелище. Несколько десятков трупов разбросано и разорвано в клочья!! Генералы, чиновники, полицейские, наши офицеры! Иностранные делегаты. Многие на газоне лежат, не успели убежать. Три небольших монстра и один здоровый по ту сторону плаца неподвижно лежат. Похоже, крупный был повержен совсем недавно, это он казарму нашу насквозь прошёл.

А этот десятиметровый оргалид спустившийся на голову, похож на ящерицу с крыльями! Ледяная броня синевой отблёскивает. Это Синий!! И он смотрит на мехаров, дерущихся с противоположной стороны от завала. Как раз туда и девушка на чёрном мехе умчала.

Страх гонит прочь от гигантского монстра, каких я в жизни не видел! Животный, сжимающий всё внутри. Самый постыдный страх.

Путь в сторону третьего КПП свободен, и я спешу прямиком от плаца туда с оружием в руках. Переступаю поваленное дерево, перешагиваю через окровавленный золотой аксельбант, офицерский кажется. Фуражки лежат и винтовки полицейские валяются. Гильз мало. Кровь людская всюду.

Затаив дыхание, миную порубленную тушу оргалида, чуть левее у корпусов ещё две… Но там и тел полицейских немало. Ковыляю вдоль второй казармы с выбитыми стёклами и частично проваленной крышей.

Из окон доносятся душераздирающие крики и рёв тварей. Не дохожу десяти метров, из подъезда выбегают четверо юнкеров! Кто в окровавленной белуге, кто в парадке и одном сапоге. Следом вырывается ледяная тварь собачьей формы, проламывая проём под свой размер, и с лёгкостью в прыжке накрывает одного бедолагу. Визг, хруст костей, чавканья. Расползающиеся в ужасе товарищи.

Поборов панику, вскидываю винтовку! Целюсь! Ствол ходуном, всё же руки предательски дрожат.

Парень притих под тварью, задымился. Понимаю, что конец ему. Но целюсь в три капли белых глаз оргалида. Пока он морду вперёд устремил на следующую добычу, отвлекаясь от меня.

Упирая приклад со всей злости, жму на тугой курок! Выстрел!! Пуля влетает в один из глаз, как миленькая, пропадая внутри. Монстр оборачивается на меня, как ни в чём не бывало. Скалится, обнажая прозрачные зубы в бардовой крови.

Дрожащими руками передёргиваю затвор, гильза падает на брусчатку. В нос ударило выжженным порохом. Второй патрон залетает в патронник. Стреляю спешно, пуля со звоном впивается в тело. Перезаряжаю ещё, стреляю! Рикошетит от башки. Четвёртый выстрел сбивает немного осколков со скулы. Пятый вообще мимо.

Тварь на меня идёт! Пячусь, лихорадочно шаря в сумке и цепляя новую планку.

Дуновение ветра, аж сердце падает в груди! Мехар синий сносит монстра, разрубая пополам и врезается в казарму, не сумев затормозить. Нет, это не боевая машина принцессы. Просто какой–то гвардеец. Дым идёт у него из спины. Его заваливает кирпичами, собакообразные монстры вылезают из разорённого здания, набрасываясь на него с нескольких сторон. Елозят ледяными когтями и зубами, создавая мерзкий скрип. Одна поумнее, похоже, в крыло вцепилась, рвёт его.

Заряжаю винтовку, чтобы помочь ему. И даже успеваю прицелиться.

Но в пространство врывается ещё один мехар! Да так, что на задницу сажусь от ураганного потока.

Сшибает монстров с товарища, дорубает, как дровосек, прямо на брусчатке, ледышки только разлетаются.

Отползаю подальше, ибо щёки жарить начинает от мерзкой ледяной стружки. Уцелевшие юнкера тоже расползаются, забиваясь под всевозможные обломки, как тараканы.

— Что такое? — Раздаётся из мехара спасителя запыхавшийся мужской голос.

— Тяговые повреждены, не взлететь теперь, — отвечает ему тоже мужчина. — Откуда столько взялось?

— Разбор полётов потом, принцессе надо помочь! Прикрывает гражданских. А там Синий вылез откуда не ждали!

— Синий⁈

— Очень большой синий. Третий ранг, не меньше. Берегись! Выброс!!

Свист слышу и я!! Очередной удар ледяной шрапнелью прямо с направления третьего КПП застигает нас всех врасплох! Успеваю упасть и перекатиться под горку кирпича «головой от», как учили. И вжаться щекой в пыльную брусчатку с бешеным сердцем.

Забарабанило по металлу, засвистели рикошеты. Осколки надо мной пронеслись, врезаясь в потрёпанные деревья и прочие препятствия, долетая до недобитой трибуны, судя по звону и треску. Следом проносится раскат грома.

— Однажды мы поймаем эту тварь, — раздалось со стороны мехаров приглушённое.

— Догоняй! — Воскликнул один и взмыл в высоту.

Второй следом оббежал меня, помчав на плац к синему оргалиду!!

Похоже, эти мехи даже не заметили меня. И всё же спасли.

Поднимаюсь, шатаясь. От гари, темнеет в глазах. Руки винтовку еле держат.

Как хорошо, что Небесная прикрывает гражданских. Скорее всего, там и Татьяна! А я… Что ж я делаю? Куда бегу? Аксельбант на мне в крови чей–то всё ещё цветов флага российского. Знамени нет в руках, оно в сердце.

А значит… Разворачиваюсь обратно.

Пусть это будет моя последняя битва. Пусть я не нанесу ущерба. Но хоть отвлеку. Ведь слышу, да и предчувствую, что тяжело им. Каждый солдат на счету! Каждая винтовка. А выстрелы всё реже.

Воет сирена воздушной тревоги далеко и ущербно, и не ясно уже, когда начала.

Как гады сумели застать нас врасплох? Как подкрались так близко⁈ Тут же столько полиции было, дирижаблей боевых, что с подзорными трубами всё видят на десятки километров⁇

Приближаюсь к плацу и, не решаясь пойти по нему, начинаю движение вправо в обход. Так, по крайней мере, сумею понять, обстановку.

Миную шпиль с памятником, и дыхание перехватывает.

Вижу здоровенную синюю тварь, которую со всех сторон безнадёжно лупят мехары, попутно отбиваясь от мелких! Чёрный мех вытворяет такие акробатические приёмы, что принцесса с её легендарным мастерством и близко не стоит. Но, может, я чего и не понимаю. Небесная тянет главную тварь на себя, отвлекая и уводя от всё ещё целого здания, которое примыкает к казарме. Лупит клинками мощно и жёстко, отбивая выпады, что ледышки дождём летят с массивных лап.

При этом пилоты переговариваются, что–то друг другу кричат сквозь мерзкий рёв тварей. Действуют вроде слаженно. Пытаются выстоять! На их площадке уже три десятка покоящихся ледяных туш. Вот это они покромсали!

Где–то за плацем со стороны трибуны ещё бьются мехи. Став последним в небе, ещё один горящий дирижабль рушится за стенами училища. А две вражеские «птицы» устремляются на помощь своему синему «ящеру»!

Натыкаюсь на двух полицейских, которые под газоном лежат целёхонькие. На меня уставились, как на чудище, а затем один замахал рукой, чтоб я отошёл от них и не привлекал внимания.

Только отвлёкся на служивых, страшный удар сотряс землю! Мехар принцессы в уцелевшую часть трибуны влетел спиной, провалившись в неё до самого основания. Полностью проигнорировав тлеющие обломки дирижабля. И, похоже, собрав их часть.

Стряхнув ещё троих мехов, синий оргалид грузно пошёл на неё, распинывая трупы собратьев и давя тела людей!

Новый мехар появился буквально из ниоткуда! Тот, который третьим был в звене принцессы, с заострёнными плечами и резаками более широкими.

Одну птицу пятиметровую он рубанул наотмашь устало. Показалось, что она его даже схватила, но завалилась на бок, кашлянув жижей, и замерла. Пользуясь отвлечением, вторая, чуть массивнее, сцепила смельчака сзади и зажала когтями, явно застав врасплох!

А ему и помочь некому.

Синяя тварь нависла над мехом принцессы, который, похоже, застрял в балках от обломков. Но тут подскочили почти одновременно три оставшихся меха, и каждый ухватил тварь за конечность, не давая принцессу задавить. А оргалид как раз это и задумал! Да он в пол броненосца массой! Здесь шансов вообще никаких.

Сцепились все, ни туда, ни сюда. И пятого меха птица зажала, скрежет когтей о крышку кабины стоит мощный. Тварь хочет пилота достать.

Ясно же, что сила мехов неумолимо тает, стоит любому отпустить, и исполинская тварь размажет принцессу вместе с мехаром по плацу.

Озираюсь по сторонам. А мехов уже и нет в подмогу! Монстры по округе беснуются. А у трибуны уже дым от металлической брони пошёл. Плохи дела!

Страшно до чёртиков. Три вдоха! Дистанция метров семьдесят! Поднимаю винтовку и стреляю по Синему! Один выстрел! Второй! Третий! Ему хоть бы что! Вообще никакого внимания. Затвор отвожу, чтоб четвёртый сделать, заклинило! Скрипя зубами, додёргал назад нервно, гильза вылетела вместе с патроном. Последний в патронник досылаю. Стреляю! Без толку.

Новую пятёрку патронов заряжаю. Три шага делаю вперёд, и поджилки трястись начинают. Да что со мной⁈

Перезаряжаю! Стреляю! Плывёт силуэт цели.

Ветер дует в лицо, по плацу вихрем пошёл, поднимая ледяную пыль. Жжёт лицо и щиплет глаза. Закрываюсь рукавом, отступаю. От едкого дыма кашляю. А вскоре и вовсе валюсь.

Сквозь ветер слышу, как трещат механизмы, как отчаянно держатся мехары. Как подбираются к ним ещё оргалиды, отведавшие человеческой плоти в учебных корпусах и штабе.

Что делать⁈ Что… мне… делать⁈ Мысли проносятся, как ветер.

И вот он зовёт меня.

Нет, не голосом, а скрипом металла. Будто хочет вырваться из плиты и доказать всем нам, что время его не прошло. Что он готов ещё послужить своей Империи.

Наш памятник герою, истерзанный, но не поверженный мехар.

К нему и ползу я. Отчасти обезумев.

Но с мыслью здравой: а что если, привлеку внимание хотя бы тем, что залезу в него⁈

Поднимаюсь по ноге, опираюсь на обрубок лезвия задницей и что есть силы, с размаха бью прикладом винтовки по навесному замку. Четыре удара и слетает, как миленький.

Петли даже не заржавели! Подцепляю тяжёлую, бронированную крышку кабины. Отбрасываю её, ударяется о стальное брюхо звонко! То, что надо!

Не могу удержаться. Влезаю! Если погибать, так лучше в кабине этого меха. Пусть знают Сабурова! И не которого принцесса выгнала с позором.

А того, кто до последнего сражался. Как наш герой.

Даже если это будет жалкое подобие. Даже если оргалиды просто придут ко мне и выскоблят отсюда. Кровь моя, отца моего всё равно здесь пропитает всё.

Ха. Вот оно, бать.

И не так просто от меня избавиться, товарищи командиры.

Ноги в гнёзда, на педали. Пристёгиваю ветхие ремни. Руки в другие гнёзда, ладони на ручки. Сжимаю крепко.

— Идите сюда! Твари!! Ещё мехар!! — Кричу и тут же срываю голос до сипа.

Отдышаться не могу. Что творится со мной⁈ Почему же так бьётся сердце, что стук сливается в неистовый зов. Откуда столько торжества в груди!

Похоже, всё, кукушка поехала. Кольца с эрением ведь нет. Но чудится, что загудели механизмы. Нагрелись ручки, отдавая связь. По синим полупрозрачным палочкам картинка в воздухе перед лицом выстроилась, проявляя призрачный боевой прицел и контуры приборов.

Точно всё, как в учебнике. Ну, наконец — то, сумел представить. Растягиваю улыбку, встречая грёзы наяву. Вот они какие.

Через миг захлопывается крышка кабины, заключая меня полностью! И всякие сомнения со щелчком улетучиваются.

Я завёл мехар без кольца!!

Хочется ущипнуть себя, да руки заняты. Шевелю пальцами пропоротой пятки, и боль простреливает гадкая. Вот и всё. Не сон это! И не бред сумасшедшего.

Но нет времени на ликованья. И на радости тоже нет. Не к месту. Ни к чему. Мы так и не потренировались на практике, поэтому я пробую всякие движения, надавливая на гашетки так и сяк! На педали жму. Ёрзаю внутри замкнутой коробки, как неугомонный ребёнок.

Пошатнулся мехар вдруг! И запылало моё сердце.

— Ну что отродья? — Бурчу себе под нос и дальше уже громко: — Самый главный страж училища небесных юнкеров взял да ожил!

Горло засаднило. Да плевать.

Начинаю действовать!

Выдрал ногу из кладкисо звуком рвущихся в почве корней, шагнул! И устояла машина!! Вторая нога сама с треском и лопаньем вынулась. Мотнуло, но сделал ещё шаг, вспоминая уроки на ходулях.

Поворачиваю к плацу, переставляя ноги. С первыми шагами не понял, но дальше тяжело, будто гири к ногам подвешены. Наверное, со стороны смотрится, не очень уклюже. Но это не важно, главное, что получается! И мой мехар поворачивается к трибуне. Ох, лишь бы не завалиться! Лишь бы не упасть…

А на плацу к моему глубочайшему сожалению боевая обстановка уже изменилась.

Мехар принцессы в зубах синей твари! Которая сама перекошенная стоит и рычит утробно с бульканьями.

Одно крыло монстра изломанным полотном лежит, под которым ещё мехар копошится. Лезвие его клинка торчит из перепонки пробитой насквозь. Ещё один гвардеец под ледяным брюхом застрял, крылья его страшно покорёжены. А чёрный мех клинком поперёк пасть держит, не давая сомкнуть. Но и его в ответ тварь зажала лапой, пытается выдернуть и челюсть сомкнуть.

Пятый мех, похоже, встрял по полной! Монстрам подкрепление пришло, и уже два птице–образных оргалида его сцепили.

Начинаю движение незамедлительно! И чую, что каюк им, потому как мелочёвка ещё подтягивается. На призрачной карте окружающей местности движутся объекты, маркированные по–разному. В том числе и ещё три меха, которые по училищу скачут, но тем гвардейцам явно не до проблем здесь.

В кабину то и дело с помехами врываются обрывки приглушённых, гундосых речей. На экране призрачном стрелки на приборах скачут, цифры бегут. По центру линза висит перед лицом, через которую всё вижу! И даже, что по бокам творится. Рябь только сбивает. И не становится почему–то прозрачной кабина. Всё–таки это же подбитая машина. Поэтому плетётся грузно и тяжко, как из последних сил. Скрипят шарниры, как не смазанные петли калитки. Скребёт кусок крыла по мелкой брусчатке плаца. Стремлюсь быстрее, а педали и усилители на поршни туго поддаются, механизмы всё же прикипели. Однако понемногу расхаживается машина, да только ноги уже ватные.

Первую половину пути до трибуны всем на меня плевать, а дальше уже начинают обращать внимание! Из–за ширины шага приближаюсь непривычно быстро. Через линзу обзор искажается сильнее по мере отдаления от её центра. Всё людское кажется маленьким. Страшно опускать взгляд вниз и смотреть под ноги.

Вскоре мой мир сужается до башки твари, мехара принцессы и её соратницы.

— Мне чудится, или мех Суслова ожил? — Раздаётся из машины, частично задавленной тварью.

— Тоже вижу! — Выдаёт девушка из чёрного, кряхтя. — Чертовщина какая–то! Эй? Ты кто будешь? Отзовись!

— Не важно, — отвечаю негромко и понимаю, что сам себе сказал. Не слышат они, а я и не знаю, как рупор включить или что тут за голос отвечает?

Да и ладно. Сближаюсь!

Башка, величиной с добротную карету, под весом двух мехаров опустилась к земле. И я могу дотянуться. С одной стороны шесть глаз каплевидных с точками синими, фиолетовыми и красными вместо зрачков, посажены глубоко. Два в трещинах, но не вытекли.

Тянусь обрубком клинка туда.

— В ухо коли! — Кричит девушка из чёрного.

Лобная кость окантовкой толстой сбоку с шипами переходит в острый рог, под которым ушная пещера. Клинок со своей шириной явно не проходит. А вот обрубок с торчащим осколком вполне!!

Толкаю рукоять, выбрасывая руку меха с неимоверными усилиями. Почти попал в дырку! Почти… Жила стреляет в локте, кисть почти не слушается!! Замирает металлический обрубок руки. Гаснет панель!! Тускнеет.

Твою ж дивизию! Сдохла машина.

Сжимая зубы до треска, давлю из последних сил.

Сердце долбит, мурашки по коже. Начинает трясти от холода, как будто я голышом в лютый мороз оказался в чистом поле!

Крик вырывается сиплый сам собой. Плевать на всё, лишь бы дотянуться!! Додавить!! Пронзить тварь!! Плевать на всё, да хоть сдохнуть, но прикончить!! И очистить род от клейма.

Отомстить за родных!! Тогда ведь тоже была синяя тварь. Возможно, она и есть.

Сил нет, не могу. Тела не чувствую. Бать, прости меня.

Шум врывается в сознание, будто скалы трескаются!! Следом металлический звон поступательный, который словно наращивает с каждым ударом тяжесть на гашетке вытянутой руки меха!!

Что⁈ Вижу уже силуэтом серым, как на осколок вместо клинка нарастает штырь, будто из него выдвигается. И входит в ухо! Да так, что завибрировала земля, ибо оргалид задрожал.

Достал–таки⁈

Скопив немного сил, делаю отчаянный рывок!! И штырь резко вгоняется в череп оргалида до упора!!

Получи тварь.

Оглушительный рёв пронзает до дикой боли в мозгу! Которая ничто по сравнению с моим безумным ликованием. Получи, тварь поганая! Сдохни!!

Оргалид изворачивается, и перед тем, как все приборы с линзой окончательно погасли, вижу его когти перед собой. Скрежет! Рывок! Бьётся голова об одеревенелый бок кабины, но я держусь в сознании, прочувствовав не хилое сотрясенье.

Ощущаю свободный полёт секунд пять, затем резкий удар, от которого сильно мотнуло, скрежет по камню, кувыркания по земле. Остановка. Кратковременная тишина и моё сопение в темноте.

Похоже, монстр сделал всё за командиров. Вышвырнул меня из училища.

Новый рёв с нотами обиды раздаётся протяжный уже со стороны. С ним тварь и удаляется, взмывая в небеса.

Интересно, как она взлетела с подбитым крылом? Восстановилась? Слышал я такие байки. Выходит, что правда.

Синих оргалидов, как генералов, не так уж и много. И приходят они со своей армией. События прошлого чаще, как в тумане. Но иногда вспоминаю обрывками события, перевернувшие мою жизнь. И эти глаза я тоже вспомнил. Почему–то только сейчас. Это тот самый монстр, убивший всю мою семью. Теперь уверен.

Когда–нибудь я до тебя доберусь, синий оргалид…

На душе спокойствие и усталость.

В лежачем положении на боку шевелю руками, ногами. Всё откликается и работает, вроде… снимаю ремни, толкаю крышку кабины. Нет, не заблокирован. Руки ослабли, но всё же поддаётся. Мех без жизненной энергии её и не магнитит, чтоб препятствовать. Ногой помогаю отодвинуть крышку. Открывается со скрипом до середины. И я вываливаюсь на городской газон.

Дерево мехара придержало, иначе бы по горочке скатился прямо в холодную воду залива. Поднимаюсь, шатает меня. Запах гари вдыхаю полной грудью. Ветерок с набережной в лицо.

Сирена всё ещё воет. В училище стихает бой, заглушается треском пожарища. Главная тварь улетела, её уже и не видно. А без неё принцесса с командой доведут бой до победы.

Надеюсь, что так.

Вижу с высоты пригорка дневной Владивосток. Западную его часть. И сердце сжимается. Всюду дым над крышами и средь деревьев, особенно хорошо видно разрушения по склонам. Это означает лишь одно. Оргалиды атаковали не только училище.

Фёдор! В груди холодеет от мысли, что твари и до поместья добрались!

Дед, не дурак. Спрячется. Но если его завалило? Или пожар загнал в западню⁈

На мехара смотрю. Новые борозды на броне. На штыре розовая кровь неестественно яркая.

— Прощай, гвардеец. Для меня честь побывать твоей частью, — говорю ему с грустью, отдаю воинское приветствие с рукой к голове без фуражки. И удаляюсь.

Больше нет мне здесь места. Я и сам такового не вижу.

Потому что Сабуров передал своё знамя, и духу его здесь больше не будет. Как и прозвучал приказ её высочества Небесной принцессы.

Спешу, спотыкаюсь. Надо скорее добраться до Фёдора. Больно, чёрт.

Злюсь, собирая силы в кулак. Перехожу на бег!

И не приемлю меньшего, презирая всякую в себе слабость. Ибо я возвращаюсь домой.

Нет, не как побитый пёс.

Глава 7 Владивосток и я… уже не будем прежними

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная. Поместье князя Сабурова.

2 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Поздним вечером я добрался до своего Дома. И убедился, что всё у нас спокойно.

Долго добирался. И это несмотря на то, что добрые горожане, спешно покидающие город, подбросили на повозке, сократив мне треть пути.

Пока ехал и смотрел на угрюмые лица людей, чувство такое гадкое прорывалось, будто предал нас кто–то. Ведь как возможно, что нелюди точно просчитали и одним ударом хлопнули всё приморское командование вместе с училищем мехов и юнкерами.

Ну, может, не всех… кто–то должен был уцелеть.

А ещё я думал о Татьяне и её отце. Граф Румянцев не смог бы пропустить такое событие по случаю приёма Небесной, он должен был быть в делегатах. Жаль, если погиб.

Знаю, что сделал всё возможное. Но когда спесь сошла, понял, что не нужно было уходить, не убедившись, что Татьяна в безопасности.

И теперь волнение не оставляет меня.

В самом городе царит паника и неразбериха. Лишь пожарные расчёты действуют слажено. Много построек близ набережных разрушено и сожжено, много людей покалечено и убито. Похоже, оргалиды отступили сами, но некоторых успели настичь мехары. О чём свидетельствовал едкий дым от быстро разлагающихся тел поверженных тварей, витающий по всему Владивостоку.

За первые два часа пути по взбудораженным улицам сложилось впечатление, что монстры прошлись по городу сотнями. К чему мы оказались не готовы.

И чёрт бы их побрал, тварей поганых.

В поместье тишина. Стемнело, и лишь полная луна теперь светит скупо. Преодолев оградку, пройдя заросшее поле по тропке уже наощупь и добравшись до сараев, я стал звать Фёдора. Когда дед не откликнулся, у меня вновь похолодело в груди. Быть может, он мой голос сиплый не узнал?

Не был я здесь больше полугода, но ничего не изменилось. Сарай наш жилой, утеплённый и годный по площади не хуже избы, под замком навесным. Запасной ключ под камнем. Внутри прибрано, пахнет сушёными полевыми травами. Фёдора естественно нет, раз закрыто. Но судя по тлеющим углям в буржуйке, где–то поблизости. Кувшин с водой ключевой на столике, сухари в мешочке.

Измученный жаждой накинулся и выдул половину сосуда прям из горла, звучно глотая, и только потом набросился на сухари. Запоздало спохватился, что надо оставить и деду. За воду не переживаю, у нас колодец свой есть.

Чуть передохнул на табуретке, ног уже не чувствуя. Снял подсумок с патронами, которых, как оказалось, много прихватил. И хорошо, у Фёдора где–то и винтовка припрятана, калибр вроде тот же. Лампу масляную отыскал со спичками. Поболтал банку, ещё что–то плещется. Пошёл искать деда по округе уже с горящим фонариком.

Пусто у нас и безлюдно, соседей никаких. Зато деревьев много, по осени краше края нет, золотая листва, красная, зелёная… Сейчас тишь да гладь, только с залива волны шумят, да чайки покрикивают. Вскоре страх снова наплыл. И от холода заколотило. Образы тварей вместо кустов, да товарищи истерзанные в траве мерещатся.

Минут сорок бродил в поместье по пригоркам, устал взбираться по заросшим тропам, по которым в детстве носились и змеев воздушных пускали с братьями. К бухте двинулся, берег в двух сотнях метров всего–то. Там у нас пристань, которую почти всю по доскам давненько растащило ворьё. Чайки что–то на ночь разорались. Никогда такого не было.

Полпути прошёл, и Фёдора увидел! Навстречу тащится с удочкой, сачком, да ещё и тележку толкает. Вот так сюрприз.

— Андрей! — Воскликнул, всё побросав и ко мне поспешил. — Какими судьбами⁇ Увольнительную дали после парада? Как отмаршировал? Подожди, что с тобой⁈

Ахнул, рассмотрев, и налетел буквально. За плечи взял, в глаза смотрит. Всё видит.

А мне волновать старого не хочется. Знаю, что глуховат он стал, и раз спокойно прогуливался, похоже, пушечную канонаду и не слышал. Но всё не утаишь.

— Оргалиды на училище напали, — ответил.

— Батюшки! — Ахнул, отшатнувшись. — А с голосом что?

— Со мной всё хорошо. И там вроде отбились, — отвечаю и кривлюсь.

— Что творится…

— В общем, теперь я здесь. Назад не пойду.

— А чего так⁇ — Недоумевает.

— Да ничего, просто не пойду, — ответил устало.

Смотрит пытливо, а затем выдаёт:

— Твой отец меня когда–то от каторги самой адской спас. Я старшего офицера ударил по дурости, и на смерть.

— Нет, не за драку меня выгнали.

— Всё–таки выгнали, — произнёс удручённо дед, подловив.

— Да, но я ничего плохого не сделал. Не спрашивай, — бурчу.

— Не буду, князь, — ответил на выдохе и к тележке повернулся. — Что ж, заживём по–старому. Нет худа без добра, вон сколько рыбы, я уже третью ходку делаю.

Спешу к телеге и я, отбирая у него ручки. Нечего деду корячиться, и так еле ходит.

Рыбы действительно целая гора. И крупной!

— Откуда столько? — Интересуюсь.

Селёдка в основном, осётр даже есть! Уссурийский залив никогда нас так не радовал прежде.

— Не знаю, ваше высочество. Рыба, как с ума сошла. Косяками у самого берега ходила до полудня. Саком отсекал и выбрасывал. Вот езжу, собираю теперь, пока чайки всё не склевали.

Усмехнулся себе под нос горько. Вот оно что. Рыба не сошла с ума, она оргалидов испугалась. Теперь понятно, как они подкрались так близко незамеченными. Под водой шли. И, наверное, сразу через оба залива. Наше поместье–то на побережье Уссурийского. А училище на Амурский залив смотрит.

— И куда нам столько рыбы? — Развожу руками.

Фёдор всегда был, как хомяк, всё в дом таскал.

— Мелкую засушим, какую завялим и закоптим. Остальную на рынок. Завтра же в город отвезём. Чтоб рубли на уголь, соль и специи были.

— Кому ты продавать собрался? Народ из города бежит, — простонал я.

— Ну тогда в поместье Корсаковых сбагрим и в Находку отвезём. Постой–ка, а чего народ бежит–то?

— Боятся новых нападений. С Иркутска эшелоны с пушками едут, вряд ли просто так. Анастасия Николаевна тоже сюда не по прихоти своей явилась.

— Ну дела. Думал, на моём веку с войнами уже завязали.

— Надеюсь, обойдётся, — говорю и толкаю телегу.

А сам думаю, скорее бы на койку костьми упасть.

— Постой–ка барин, — ахает Фёдор, чуть отстав. — С ногой что? Хромаешь хуже моего.

Пришлось рассказать о проделках Максима. Дед мной возгордился ещё больше, когда узнал, что подлецу начистил рыло, не пропустив удара. Уроки бывшего чемпиона зря не прошли.

Но затем Фёдор не на шутку озадачился моей ногой. С чем, с чем, а с аптечными средствами у дворецкого всегда всё было в порядке. Сколько раз я с пригорков скатывался и на пляже о камни коленки стёсывал. Вот и сейчас, бросив улов, он занялся моей стопой.

— Как бы гангрену не схватить, — забеспокоился дед, бинтуя уже после мучительной обработки раны. — Сделал, что смог. Тебе бы в госпиталь.

— Думаю, сейчас там дел невпроворот, — ответил безрадостно.

— Тоже верно, — согласился дед. — Ты сиди, я костыль принесу.

— Издеваешься⁇

— Пару дней походишь, не переломишься, — заворчал. — Так надо, чтобы рана затянулась.

Замечательно.

— Так, пора ухой заниматься, голодный, небось, — добавил Фёдор.

Показалось, что он и рад моему возвращению независимо от обстоятельств.

Я и сам соскучился по родному месту очень сильно.

Ночка выдалась беспокойной. Всадники носились у самой ограды. Фёдор предположил, что как минимум гусарский полк прошёл в сторону Владивостока. Выходил несколько раз на странные шумы и почему–то решил меня охранять. Достал–таки винтовку и возрадовался патронам. Потому что своих было только два штуки.

— Теперь можно и на медведя в тайгу, — посмеялся даже, протирая цевьё тряпкой.

— Ага, два хромых охотника, — парировал я и добавил: — а кто нашу драгоценную рыбу охранять будет?..

Утром, когда умывался на улице, заметил в зеркальце, что у меня ещё и лицо исцарапано. Да волосы приплавлены на левом виске.

Но не сильно расстроился, ведь красоваться уж не перед кем. Форму парадную выстирать осталось, да с сапогами назад вернуть, когда всё хоть немного уляжется.

Нашёл свою господскую одежду в сундуке, оставшуюся от отца. Старая, но чистая. Слегка помятая. Рубах хороших хлопковых много. Так ничего дед и не продал, хотя я наказывал.

На облагороженный пригорок доковылял за ним, где у нас смотровая. Раньше здесь была отличная беседка, где мы всей семьёй завтракали с музыкой и шикарным видом на залив. Всё нам подносили слуги, иногда сестра маленькая играла здесь на скрипке. То одна, то с учителем.

Фёдор задержался на пригорке, долго глядя в сторону моря через подзорную трубу, чем и вызвал мой интерес.

— Это ж отцова, — удивился я, рассмотрев её получше. — Думал, ты её продал.

— Да ты что, барин, — ответил с нотками обиды, продолжая смотреть. — Мне твоё наследство разбазаривать право не дано. Ох, как они зашевелились–то, одно загляденье.

Прокомментировал и мне трубу передал. Резкость перенастроил, интересная картина открывается.

Трубами небо утреннее коптя, четыре броненосца рыболовные сети с большими белыми поплавками растягивают по заливу в паре километрах от берега южнее нашей бухты. Несколько уже встали на якорь. Над ними боевой дирижабль завис. Чуть подальше через туман проявляется силуэт ещё одного воздушного судна.

Вчера двенадцать штук оргалиды, как семечки пощёлкали. Застигнутые врасплох воздушные суда успели сделать не более нескольких залпов по летающим тварям, вырвавшимся, скорее всего, из воды. Сейчас дирижабли используют для разведки. Сверху видно больше, что там под водой подкрадывается, чем с тех же сторожевых броненосцев.

— Правее бери, — раздаётся от деда. — Видишь?

Сторожевики быстроходные ловят японские шхуны. Штук пять насчитал.

— Раз к нам бегут, значит и у них беда, — предположил Фёдор.

* * *

Поместье князя Сабурова.

7 июня 1905 года по старому календарю. Среда.

Никто не примчал ко мне истребовать патроны или форму. Никаких вестей из училища. Нет до меня дела. Понимаю, раны им зализывать ещё долго.

Мехаров в небе вижу каждый день, то далеко, то близко. Один или два проносятся или уже шлейф от них в небе замечаю.

За пять дней я восстановился, к счастью, рана затянулась. Как раз возникла потребность с дедом караул ночью делить, ибо появились в округе мародёры.

С мордами наглыми и воровскими под видом обычных горожан стали лазить по оставленным господами поместьям. Хотели влезть и в наш сарай, где продукты хранятся. Но убегали, спотыкаясь, когда я с винтовкой вышел и заявил браво, как при караульной службе учат:

— Стой, стрелять буду!

Только забор нам подпортили, собаки…

Большую часть рыбы удалось продать. И в пригородных сёлах, и даже на дороге. Вроде понемногу берут, но всё разошлось за милую душу.

В основном этим занимался Фёдор. Я только помогал, и мне не зазорно было с телегой стоять. Кто знает, что молодой сударь в старой одежде, не кто иной, как целый князь. Простой люд видит по–своему.

Зато появились деньги на молоко, и даже сыр с маслом. Пусть цены и взлетели после нападения оргалидов, но соизмеримо с нашей рыбой. У солдат Фёдор ещё консервы наменял. Инструмента закупили хорошего и гвоздей. Решили забор в первую очередь обновить, подумываем и о постройке избы. Леса у меня в поместье хоть отбавляй.

— Наймём китайцев, — Фёдор всё за своё. — Напилят нам брёвен. Ух, заживём, барин.

— Да где ты там заживёшь? — Посмеиваюсь в ответ, кивая на корабли в море. — Сидеть бы нам ниже травы, тише воды.

— Тогда землянок накопаем и благоустроим, — подшучивает дед. — Будем жить, как партизане.

Беспокойство витает в воздухе вместе с дымом от угля, что порой сюда тонкими струями запаха доходит.

Потоки уезжающих из города людей поубавились. Зато въезжающих военных только растут. Уж и телеги с орудиями потянулись по главной магистрали. В заливах в связке с дирижаблями дежурят целые эскадры броненосцев, заблокировав морской путь гражданским судам.

На железнодорожном вокзале ажиотаж не утихает, толпы народа желают уехать на поезде, но железнодорожная линия под военные эшелоны занята, расписание скудное: один поезд в день только под гражданских выделяется. А прибывает по три вместе с новыми батальонами солдат из западной части Империи, артиллерийскими орудиями и провизией. И никого из властей уже не колышет вызываемая тем самым паника.

Сложилось впечатление, что к настоящей войне готовимся. Фёдор, пока шастал по рынкам, слухов немало насобирал, некоторые такие страшные, что волосы дыбом. Будто Японию оргалиды уже, как США оккупировали, разбив там наши колониальные войска. Захватили новый плацдарм и теперь готовятся высаживаться на наш полуостров и другие приморские города.

После полудня ко мне ротмистр кавалерийский пожаловал в мундире красивом с клёпками и шнурами золотыми. А за ним и целый отряд бравых гусар набежал.

Лошади заржали беспокойно, я и выскочил с винтовкой из–за сарая в одной рубахе. А этим хоть бы что, усы с завитушками, глаза горят, лошади кружат их и копытами бьют у забора.

Как назло Фёдор в отлучке, с ним намного спокойнее. Но я иду навстречу, негоже выказывать невежество.

— Командир второго эскадрона шестого хабаровского полка ротмистр Илларион Грибоедов! — Представился с седла темноволосый худощавый мужчина лет сорока. — С кем имею честь?

С Хабаровска? Ого. Шестьсот пятьдесят километров проскакали.

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — представился в свою очередь, убирая винтовку за спину и рассматривая с интересом расписные декором чёрные ножны сабель.

— Я ж говорил! — Раздалось сбоку радостное, и выехал на видное место ещё один гусар. Этот повзрослее командира. Прапорщик, судя по погонам. С одним белым глазом и шрамом на щеке глубоким под ним.

С коня слез и, за забор уздцы зацепив, через калитку без спроса прошёл, как к себе домой.

— Это ж я, дядя Сашка, гусар Азаров! — Воскликнул и полез обниматься с радостным смехом.

Опешил, заметив, что другие гусары стали спрыгивать. Обнял меня, в обе щёки расцеловал.

Стою, как дурак.

— Не узнал⁇ Андрюшка? Я деда твоего знавал, когда ты ещё не родился. Мы с ним вместе в полку служили. Столько барышень пере… хм. А потом в гости сколько раз я сюда приезжал.

Отпрял, глаза его блестят. Смотрит, за плечи взяв. Начал песню мне напевать. И тут меня осенило:

— Дядь Шурик?

— Ну или так! Сколько лет, сколько зим!

Снова обнял, я в ответ.

Узнал я его. С глазом у него нормально всё было. Много раз гусар Азаров у нас гостил, на плечах меня таскал постоянно, а я усы его всё накручивал в обратную сторону. Нравилось мне делать всё наперекор.

— А помнишь, как ты мою саблю в море утопил? — Вспоминает былое, сияя. — За ней ныряли матросы батьки твоего. Ой, сорванец он был, братцы!

— Это когда огромного краба ещё вытащили со дна? — Усмехнулся я, вспомнив тот эпизод.

— Так он же драться за саблю начал, решил, что она его и не отпускал, — заявляет дядя Сашка и смеется ещё громче, товарищи подхватывают.

Спешившись, гусары стали кланяться мне короткими кивками, представляясь. Последним сам ротмистр. Но он сразу с делом:

— Нам приказано оборону держать в бухте Якорной. В лесу скудном чалиться — дрянная затея, без вида на море, мы как слепые котята. Позволь, князь, лагерем у тебя стать? Всем же веселее.

— Земли много, пожалуйста, — ответил ему дружелюбно.

— Соболезную утрате, Андрюш, — произнёс Азаров, тяжело вздохнув. — По–другому здесь всё было.

— Разрушили всё, — согласился с грустью.

По плечу похлопал меня.

— Хороший был мужик, — выдал ещё один старый гусар и тоже по плечу хлопнул…

Было тихо и спокойно, только чайки покрикивали. Но вот табун в сто двадцать гусар набежал. Стали живенько лагерь оборудовать. За каждое дерево спросили. Полевая кухня на телеге подъехала, кашей меня угостили.

Дядя Шурик, разобравшись, что к чему озадачился. Мол, живу я в нищете не по заслугам.

— Батя его лучшим мехаводом был в Приморье, — выдал за костром. — Столько жизней спас, никакие крысы его имя не запятнают после.

— Знаем, знаем, — подтвердили гусары. — Сабуров–князь боевой был. И семью жаль. Дай Бог, обойдётся, вернёмся в Хабаровск без боя. А тебе здесь, что надо говори, поможем под шумок.

Кивнул с комом у горла. Растрогали меня гусары.

Фёдор к ночи только явился, когда я уже места себе находить перестал. Впервые он так долго.

Дед гусара Азарова сразу узнал. Обнялись они горячо, в щёки друг друга расцеловали. Вспомнили все заслуги бывшего гренадёра и то, что тот боксёром лучшим был.

И всё же заметил я, что Фёдор мой сам не свой стал. В лице переменился.

Зато я с новыми гостями отвлекся от дурных мыслей, перестав думать о словах принцессы на строевом смотре. Вот только тоска по Татьяне Румянцевой стала точить сердце только сильней. С гусарами, которые в основном о барышнях и говорят, по–другомуникак. Помимо всего прочего вогнали в краску меня своими шутками неприличными, да закоптили табаком.

От Татьяны никаких вестей. Хотя в глубине души надеялся получить очередное письмо с гонцом. Ведь все предыдущие мне Фёдор приносил, они сюда и приходили.

Гусары тоже не смогли толком ничего про Румянцевых сказать. Зато про дочку Третьякова таких баек наслушался! Что она от гусаров без ума.

Через два дня стало невмоготу, решил собраться в город и разузнать о Румянцевых хоть что–то. Тем более с эскадроном гусар в поместье можно уже не переживать о мародёрах.

В центр Владивостока, где всё зарастает военными постами, тяжело пробиться, но попытаться стоит. Азаров мне даже лошадь нашёл.

А Фёдор, мой запасливый, ещё сундук с одеждой приволок, где нашлись парадно–выходные одежды отца.

Отправился в город с рассвета.

Глава 8 Поездка в город

Владивосток. 10 июня 1905 года по старому календарю. Суббота.

Выехал, надев лучший отцовский костюм. Ведь встречают, как известно, по одёжке.

Дорога до города оказалась не скучной. То, что с телегой я преодолевал по селеньям за полдня, на лошади проскакал за час. В лесах и деревнях лагеря военные стоят. Звук топоров и пил не умолкает. Валят деревья, что–то на лагерь и оборонительные ежи у берега, что–то на восстановление города. Во Владивосток телеги с брёвнами и тянутся.

Похоже, армию нагнали с запада не только для обороны, но и чтобы город отстроить да укрепить.

Раньше думал, что один оргалид — это событие. Вылезет где–нибудь на окраине или упадёт с неба в пяти–семи километрах от водных границ, натворит бед, пока к нему не прилетят наши герои и не прикончат. Иногда справлялись и полицейские, расстреливая его целым отрядом из пистолетов и винтовок. Бывало и ополчения с вилами зажимали, если мелкий попадался. Уже мёртвый оргалид истлеет без следа за полчаса и потом только выжженная земля под ним остаётся.

Но теперь я смотрю на солдатиков, шныряющих в селе в поисках браги, за гусарами, заигрывающими с деревенскими девками, за офицерами, курящими через трубки свою махорку. За артиллеристами, волочащими эту несчастную пушку семидесяти пяти миллиметров калибра. И понимаю горькую правду.

Такие войска только против людей хороши. Они и охраняли границы Империи на юге и западе. Подавляли восстания, убывали в индийскую колонию для смены гарнизонов, где только горцы из Пакистана доставляют проблем.

В глубине души очень надеюсь, что оргалиды ещё долго будут готовить подобную атаку. На училище обрушилось целое войско. До этого лишь девять лет назад было подобное событие, когда твари атаковали наше поместье.

Их было слишком много. Но кто об этом расскажет? Десятилетний мальчишка? Фёдора в тот роковой час в поместье не было, поэтому и спасся. Тогда и не поверили, что монстры так умеют.

А сейчас вон запрыгали, полков десять уже на полуострове. Когда жареным запахло, когда чинов столько погибло.

Выходит, принцесса знала заранее, что такое будет? Тогда на плацу и упрекала коменданта Третьякова и генералов, мол, на вашей совести, что не объявили об угрозе мирным жителям. Прокручиваю в голове разговор их. Даже Небесная просчиталась на день–другой. Иначе с ходу поставила бы нас в ружьё да разогнала всех гражданских.

Досталось же ей. И не побежала, не стала спасаться.

Вот она какая, эта Небесная принцесса. Но почему она так со мной? Неужели ненависть к моему роду для на неё, как открытая рана до сих пор? Чем я ей не угодил?

Наверное, уже не важно.

Жаль, что путь в меха–гвардию для меня закрыт. Жаль, что больше не почувствую эту мощь и силы убивать тварей. Мне не ощутить вкуса такой лёгкой мести.

А мы лёгких путей и не ищем. Да, бать?

Ты ведь тоже не сразу стал мехаводом.

Но сейчас думаю не об этом. Глядя с высоты седла на бравые и смелые лица солдат Российской империи, на серую дымку над городом, на удручённых селян, которым и податься некуда, мыслю о том, что и мне стоит послужить Родине, независимо от моих амбиций.

Я один из немногих, кто уже пережил вторую атаку оргалидов. Я знаю, как сражаться. Мне всё проще контролировать свой страх.

Мне известно не понаслышке, когда самые отважные солдаты трясутся, забиваясь в глубокую нору. И пусть сердцами они горят, но тела их не слушаются. Это как встать у края пропасти и помыслить сделать следующий шаг. Инстинкт может и не дать. А оргалиды вызывают такой страх, что стрелки в упор попасть по ним не могут.

Не стану я отсиживаться в поместье. Дом, забор… всё потом.

В ополчение города запишусь. Так служить буду. И пусть Фёдор меня простит, оно всё мне и не надо, земля эта пустая и мёртвая, напоминающая о горе. Два сарая, деревья и холмы, без людей родных и любимых — всё ненужное.

Самому деду надо рублей дать побольше, да отправить в Хабаровск от опасностей подальше…

В город въехал без проблем ещё до полудня, несмотря на то, что полицейские с солдатами на меня с недоверием посматривают. Но стоит пройти кордон, дальше на центральных улицах жизнь кипит, как и раньше. С тем исключением, что военных прибавилось.

В бухте Золотой рог кораблей военных почти нет, много судов на дежурстве за мысами. В небе шесть дирижаблей насчитал. И один мехар на север пронёсся за всё время моего пути.

Дом офицеров, как стоял, так и стоит. Здесь и в округе никаких разрушений.

Привязав гусарскую лошадь к калитке, постучался в дверь с волнением.

Тётка вышла седая, закутанная в шерстяной платок, заплаканная, несчастно на меня посмотрела. Похоже, управляющая.

— Доброго дня, сударыня, — начал с придыханием.

— Закрыты мы, распоряжение Третьякова, — произнесла вымученно, перебив.

— Подскажите, сударыня, как мне найти дом Румянцевых? — Поспешил спросить, когда она уже стала закрывать обратно.

Задумалась ненадолго.

— У них вроде постоялый двор на улице Аврора имеется.

— А они там?

— Сударь, почём мне знать? Видите, что творится? — Заворчала и захлопнула двери.

Обернулся, по набережной отряд полиции прогуливается. Но тут же резко разворачивается обратно при виде горстки пеших гусар, идущих им навстречу, шпорами позвякивая.

Пока лошадь отвязывал, гусары у перил скопились и заохали. Полиция тоже в сторону залива уставилась. Подошёл и я глянуть с холодеющей грудью.

Нет, не плавающие тела. Просто корабельные доски, частично обуглившиеся к берегу прибило, от волн по камню набережной постукивают. И их так много, что жутко становится от осознания, сколько лодок разрушено, сколько людей утонуло. На протяжении километра вся береговая линия усыпана. В двух сотнях метрах слева — спуск, где уже люди возятся, что–то достают.

— Японская древесина, — прокомментировал один гусар угрюмо.

— Да что там у них стряслось? — Ахают другие.

— Даже ротмистр не знает…

— А вы чьих будете, сударь? — Обратились уже ко мне. — Форма не гусарская, а седло с символикой нашего полка.

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — представился и дальше любезно объяснился: — второй эскадрон шестого хабаровского полка у меня в поместье лагерем встал, ротмистр Илларион Грибоедов выделил мне эту лошадь на поездку. Прошу заметить, с возвратом.

— А, барин, виноват…

— А чего вы барин, на паровозе не уехали отсюда? Любопытствуете?

Вопросами сыплют, а сами смеются. Разит, как от выпивших, перебивая запах табака. Аж тошно.

— Я по делу, — отвечаю, смутившись.

— Да мы тоже, — смеются.

— Выживший! — Раздаётся пронзительное со стороны полиции метрах в тридцати от нас.

Полицейские побежали к спуску в обход. А гусары мундиры поскидывали с сапогами и так полезли через перила. Верёвка откуда–то нашлась страховочная. Вроде разгильдяи на вид, а в таких ситуациях без шуток всё делают быстро и решительно, воды не побоявшись.

Вытащили выжившего быстрее, чем полицейские оббежали. На набережной растормошили его.

Как и ожидалось, выжившим оказался японский рыбак, который за доску уцепился, с ней и приплыл. А нет, даже не уцепился, привязали его. Совсем ещё пацан, лет четырнадцати. Мелкий, худой, в лохмотьях. Одно ухо разорвано.

Дрожит весь, зуб на зуб не попадает. Гусары кителем укрыли. Воды питьевой во фляге для него нашли.

— Кебо, наио, ёкай, — твердит всё без остановки со взглядом отрешённым.

— Да чего он всё бормочет, — посмеиваются гусары.

— Заговор, предательство, монстры, — перевёл подскочивший полицейский с ужасом в глазах.

Гусары переглянулись, посерьёзнев. Попробовали допросить, не реагирует.

Не став задерживаться, с бешеным сердцем я запрыгнул на коня и двинул к постоялому двору Румянцевых. Мысли в голову полезли дурные. А что если униженные японские правители под гнётом нашей Империи решились с оргалидами договориться? И сумели–таки найти общий язык.

Бред полный, не может быть такого.

Понятия не имея, где эта улица Аврора, я проскакал по набережной, где встретил целых два красивых экипажа. Не постеснялся кучеров спросить, чьи это кареты и как добраться до нужной улицы. Рынок центральный обогнул, народа сильно поубавилось, как и на улицах. На высотах артиллеристы возятся, орудия размещают, рабочие строят инженерные заграждения.

Вышел к колонне повозок с сибирскими казаками, идущими навстречу, пришлось посторониться и ждать, пока проедут. И конные, и пешие. В зелёных и болотного цвета кителях в синих штанах с красными полосами по швам, околыши светлых фуражек тоже красные. Все с винтовками и ранцами, набитыми до отказа. Станковые пулемёты Максима везут, боеприпасы, судя по ящикам и провизию. Лица серьёзные, матёрые. Вроде нет у нас войны масштабной, а эти, как с неё уже. Рота минимум прошла в сторону острова Русский.

Центральную площадь обогнул, где караулы выставленные полицией всех гражданских заворачивают. Краем глаза несколько мехаров заметил, стоящих в покое. Среди них и чёрный. Скорее всего, тот самый, на котором барышня резвая катается. Уверен, ибо цвет совершенно нетипичный для меха–гвардии. Да, точно её. Герб, символика, царапины.

Раз приближённая здесь. Значит, и сама Небесная где–то в городе. Если не в здании администрации сидит. Вздохнул глубоко, уздцы сжал и дальше поехал, поддав в бока.

Выехал на улицы, где оргалиды разрушения чинили. Не так уж и рьяно всё обратно строится. Дома так и стоят разрушенными, не везде погорелые завалы убраны. Шныряет по ним простой люд, копошится в углях и собирает что–то. Видимо, ценности пытаются найти.

Нашёлся дедушка на лавке невозмутимо сидящий и мудрый на вид, который мне правильно подсказал, куда ехать. Понял запоздало, что он у руин своих сидит. Вернулся и дал ему десять копеек на хлеб.

На развилке улицу припомнил. В одну сторону — Румянцевы, а в другую — училище прямо за холмом. Стоило бы съездить, да расспросить, в каком госпитале товарищи. Кто–то же должен был выжить. Покружил коня и двинул по прежнему пути.

Очередная улица и поворот. Оказалось, на окраине города доходный дом Румянцевых стоит, только со стороны западного въезда, ближе к вокзалу. В общем, на богатой улице, где спрос хороший.

Одно смущает, где–то за домами полицейские в свисток свистят, видимо, гоняются за кем–то. Пару выстрелов хлопнуло, лошадь ржанула, и всё стихло. Похоже, поймали.

Двор нараспашку, гусарские лошади в стойле. Обер–офицеры в таверне по соседству гуляют, через окна слышно. А здесь работницы хлопочут, как ни в чём не бывало простыни белые развешивают на заднем дворе. Женщина с руками толстыми колонку колодезную качает, вёдра наполняя. Лет тридцать, кровь с молоком, как гусары шутили на днях.

К ней и подъехал на лошади.

— Доброго дня, сударыня, не подскажите, это постоялый двор Румянцевых? — Поинтересовался с седла важновато.

Посмотрела снизу–вверх, щурясь. Щёки красные с ямочками, в улыбке расплылась.

— Ну Румянцевых, и что?

Понятно, деревенская попалась.

— Не знаете, как Татьяну Румянцеву отыскать?

— А вы из этих, поклонников её, — выпалила и руки на бока поставила. — Поздно, милый барин. Два дня как уехала на паровозе твоя барышня. Да и всё графское семейство при ней, бросив нас на произвол.

— В Хабаровск?

— Да, в своё именье на Виноградовке.

Ответу и рад, ведь жива. Но всё равно тоска на сердце. Быть может, нам стоило объясниться.

— А Олег Сергеевич Румянцев с ними? — Спросил я про её брата.

— Ох, беда, — погрустнела сразу. — Нашего смелого барина в Иркутск ещё две недели назад отправили к императорским докторам. Граф–батюшка с ним и поехал, оставив хозяйство на брата.

— Не понял⁈ Что с Олегом⁈

— Слухи ходят, что раненный он тяжело. Только на императорских и надежда. Поговаривают, что те чудеса творят всякие. Но для богатых господ конечно, да с дозволения батюшки Николая.

Помолчал немного. Собрался уже откланяться.

— Простите, а Татьяна Сергеевна письма для Сабурова не оставляла? — Глупо спрашивать у домработницы, но не удержался.

Пожала плечами.

Поблагодарив кивком, направил лошадь прочь.

Если императорские врачи потребовались, то дела у капитана плохи. Ему бы до них добраться живым, двенадцать суток в поезде продержаться. По времени он уже должен добраться до Иркутска. Бог в помощь.

Выходит, на острове Русский серьёзная вышла драка. И штабс–капитан этот полез, видимо, вперёд всех. А если бы не полез? Мог бы и принцессе пригодиться. Дурак.

Хотя, откуда я знаю, что у них стряслось. Просто злюсь на него. И переживаю.

Думаю, и Татьяна себе места не находит теперь.

И зная, что с братом такая беда, всё равно пришла на парад. А что если ей не сказали? Зачем женщин волновать без толку? Мой отец тоже так любил делать. Пока проблема не решена, бабы соплями не помогут, так и говорил.

Тяжело пересилив себя, еду к училищу. Потому что и за него сердце болит.

Знать бы выжил ли взводный, кто уцелел из товарищей. Но ведь не скажут, просто прогонят. И всё равно прусь.

Забор пробит со всех сторон, казармы разрушены. Казаки завалы разбирают, из училища тянутся телеги с мусором и обломками.

Через широкую дыру хорошо видно плац, что уже чистый. И сразу же бросаются в глаза выстроенные в ряд мехары. Целых одиннадцать штук. И машина принцессы с гербом золотым тоже здесь! Вначале строя стоит. Так, уже и чёрный нарисовался, похоже, с площади перелетел.

Я как раз вовремя пришёл.

Уцелевшие отцы–командиры, наш комбат и два ротмистра старших курсов стоят у ног исполинов, а напротив восемь юнкеров. Все при параде. Один уже вперёд вышел и с папкой стоит, зачитывает что–то по стойке «смирно».

Сердце замирает, ибо вижу я Анастасию Николаевну, лиловыми полосами и золотом на погонах сияет в лучах солнца. Небесная принцесса выходит к юнкеру, закончившему читать, и на плашке алой подаёт кольцо с эрениевой частицей!!

Вот те раз. Аж жаба на миг задушила.

Юнкер примеряет, отдаёт воинское приветствие, чеканя громко «служу Российской империи» и встаёт в строй.

Блестят на пальцах кольца уже у половины ребят. В том числе и у Максима Чернышова, довольного, едва сдерживающего улыбку, но не сияние. Пусть и рожа в синяках ещё, но вышел же на церемонию перед принцессой. Может, рассказал, кто его так поколотил.

Остальных юнкеров не знаю, старшекурсники, судя по форме. Юнкеров? Да вот и не угадал я!

Сразу не рассмотрел, погоны у всех со звёздами. Корнетов им присвоили. Надо же, из юнкеров в обер–офицеры быстрее положенного срока возвели.

Следующий выходит. А я отступаю, ибо чувствую, что оцепление из полицейских ко мне надвигается, спросить, что тут забыл.

Объезжаю вокруг территории, будто мимо собрался к набережной. На месте, где меха Суслова оставил, уже ничего нет. Газон изуродован бороздами, похоже, волоком оттащили. Только куда? Впрочем… не важно.

Подлый Чернышов достоин кольца и меха, а я нет.

Получается, и звания досрочно им дали. Теперь ребята в гвардии. И, похоже, мехары, стоящие напротив, для них и предназначены.

Привезли мехаров из Иркутска на блюдечке, похоже, эшелонами. Наверное, в закрытых контейнерах и с охраной в целую армию. Знаю я, что раньше выпускники в столицу ездили на такие церемонии. Что изменилось?

— Эй! Сударь на лошади! — Раздаётся от полиции, спешащей за мной. — Будьте любезны остановиться!

Не дождётесь. Пришпорил лошадь, ускорился.

Свисток за спиной раздался, да толку? В подворотню прошмыгнул и рванул ещё быстрее.

Злюсь на себя. Чувствую, что бесполезен. Стал по городу бродить, в поисках пункта, где записаться в ополчение можно. Не буду по небу рассекать, так хоть в пехоте послужу. Караулы стоял всегда с отличием, и теперь не посрамлюсь. А может на броненосец возьмут! Так хоть с пушки дадут стрельнуть по твари.

Вон все боевые корабли в море! А значит, каждый востребован.

Рядовым или ефрейтором готов, всё равно. Лишь бы полезность свою чувствовать. Вот брат Татьяны бросился на врага, себя не жалея.

Чем я хуже?

Догулялся до того, что уже темнеть стало. Уже на выезде из города чуть в стороне через арку в подворотне множество огней приметил, и целую толпу мужчин. Фонари только на набережной и центральной улице у нас, а здесь ламп масленых нанесли. С чего бы это?

Понадеялся, что тут в ополчение и записывают. Но вскоре распознал гусар с казаками и городскими господами. Смеются и ахают, разгорячённо обсуждают что–то. Несколько женских голосов, хохочущих звонко, расслышал и заинтересовался вдвойне.

Пройдя через арку, спешился, коня привязав в стойло к остальным, и пошёл удовлетворять своё любопытство.

Протиснулся через толпу, попутно извиняясь.

А тут кулачный бой идёт! Казак с гусаром бьются. Казак с торсом голым огромный и широкий, мышцы так и прут! Руки толщиной, как мои ноги. А гусар в рубашонке с закатанными рукавами жилистый и худой.

Шансов у второго просто нет. Пусть он и живее двигается, но его удары, как комариные укусы, оппонент держит и блоками, и принимает рожей своей уже побитой без всяких проблем. Прописав очередную двойку ударов, гусар вскрикнул, вероятно, ушибив кисть. Казак теряться не стал, замахнулся и ударил, зажав противника к толпе. Кулак прошёл вскользь, а вот локоть прямо в челюсть. Гусар рухнул, его едва успели подхватить товарищи.

Выскочил мужичок под метр пятьдесят в кафтане барина, подхватил руку здоровяка, кое–как поднял и объявил:

— Победитель Степан Печёнкин!

Отсчитали ему купюрами целых тридцать пять рублей под аплодисменты. И недовольные лица гусар.

Коротышка пошептался с победителем, тот кивнул. Заулыбался.

— Кто ещё хочет побиться со Степаном из Третьего сибирского полка⁉ — Спросил коротышка. — Что? Нет больше смельчаков? Три боя подряд, он уже устал! Смелее. Это ж лёгкие деньги.

— Да, да, — гнусавит кто–то в толпе. — Как леденец у крошки отнять.

Какие–то поддатые смеются.

А мелкий дядька окидывает толпу взглядом, полным надежд. Все, кто в первых рядах, взоры опускают.

— Три к одному! — Добавляет жару организатор. — Кто побьёт Степана, получит сто рублей!

Гусары оживились.

А я встрепенулся. Из заработка с продажи рыбы у нас всего пятнадцать рублей осталось. Нам месяца на два с натяжкой. А дальше лапу, как медведи зимой, сосать.

На сто рублей я Фёдора в Хабаровск отправлю и на первое время обеспечу. Дед у меня экономный, денег хватит ему на год. А там глядишь, всё уляжется. Иначе неспокойно мне.

Оргалиды знают к нашему поместью дорожку. Синий уж точно знает. Поэтому в поместье небезопасно.

— Я готов! — Заявляю, когда уже толпа разочарованно загалдела и начала расходиться.

Ахнула публика, разошлась от меня, чтобы всем видно было.

— И кто это у нас такой? — Усмехнулся сам Степан, меня рассматривая с иронией.

— Андрей Сабуров, — представился без титула.

— И лицо тебе не жалко своё, юноша? — Раздалось из толпы гадкое.

— Красивый юноша под стать смелости, — захихикала какая–то девица.

— По одёже так барин, — стали обсуждать. — И чего по железной дороге не удрал, как все знатные?

— Тридцать три рубля ставка, есть у тебя? — Поинтересовался коротышка, вставая между мной и верзилой.

— Ставлю коня, — отвечаю уверенно.

— Да, есть конь! — Раздалось позади, подтверждая.

Организатор кивнул.

— И чего мне с ним драться? — Взвыл Степан. — Я детей не бью, между прочим.

— Казак, не трусь! — Стали подначивать. — Мальчонка–то крепкий! Рожу смазливую начистить надо, чтоб барышень не отбивал.

— Хлеба и зрелищ хотим! — Взвизгнула вторая дамочка, явно постарше первой.

— Ставлю на юнца!

— На Степана трёшник!!

— На казака…

Снял пиджак батькин, передавая в толпу, рукава закатал. И осознал вдруг, что чего–то подобного мне и так хотелось. Подраться, выпустить пар. А может, и по морде получить.

Круг образовали для нашей драки просторный, огней загорелось ещё больше от масленых ламп.

Кулаки сжимаю, вставая в стойку. Степан без всякой команды в широком замахе идёт прямо на меня!

Глава 9 Новые знакомства

Страшновато вот так без повода драться, если уж начистоту! Мандраж присутствует и делу мешает.

Подныриваю под удар! И пробежав пару метров, снова встаю в стойку. Чёрт возьми, куда его бить–то⁈ Везде мышцы прут.

— Бегать от меня будешь, мальчишка? — Выдаёт противник недовольно. Лицо широкое, ноздри раздутые, как у быка, глаза дикие.

Мальчишка? Ростом я лишь чуток ниже. Зря побрился перед отъездом, меня даже всерьез воспринимать не хотят. Только мою лошадь, а вернее лошадь Азарова, которую сдуру на кон поставил.

Три боя, и «боров» выдыхаться стал.

А точнее, хотелось бы верить, что он выдыхается!

Снова атаковал казак с замахом и на этот раз пониже руку пустил. Подныриваю вновь и бью в район печени.

Как в кирпичную стену ударил, аж кисть прострелило. Но казак развернувшись, покривился слегка. И разъярился ещё больше! Но локти опустил в защиту, двинув на меня уже осторожно.

И как пробивать эту крепость?

Зажимает к краю условного ринга своей тушей, прямо на зевак и хук пробивает левой! Успеваю уклониться, уткнувшись в него, и по затылку чиркает.

С другой стороны прилетает точно в ухо. Треск и звёздочки из глаз, шею больно дёрнуло. Потрясённого меня отталкивает к центру ринга.

Зеваки орут в поддержку обоих, но некоторые уже смеются гадко.

По реакции толпы почуял неладное! Так и вышло. Не успел прийти в себя, здоровяк налетел и долбанул уже в другое ухо.

Повело, и я рухнул на вытоптанную землю, благо не брусчатку. Мдя, поплыл я знатно.

Барышни ахнули, гусары загудели разочарованно. Казаки смеются.

Коротышка навис надо мной:

— Ну что, юнец? Всё?

— Лошадь отличная, сударь, благодарствуем! — Посмеиваются шутники.

— Казак Степан! Четырёх побил! — Объявляет коротышка.

И меня бодрит тут же, будто нашатырь в нос бьёт. Э, нет. Так просто не сдамся! По морде получил и страха больше нет. Только злость и задор.

— А не спешите, братцы, — говорю, поднимаясь резво! Силу в ногах и руках вновь почуял. Кулаки туго сжал.

— Какой настырный! Держит удар! — Хвалят. Зааплодировали выборочно.

Степан смотрит, как на предателя. Мотает ряхой широкой угрожающе, мол, сам нарвался. И бросается на меня, как на самого злейшего врага. Обрушивает серию ударов, словно успел отлично отдохнуть! Всё принимаю на блоки, закрыв лицо и сократив дистанцию, чтоб кулаки не разогнались. А они у него тяжёлые!!

Подгадываю темп меж ударов, и выбрасываю апперкот! Щёлкает челюсть вместе с моими косточками. Кисть на этот раз немеет.

Но оно того стоит, Степан падает навзничь. Вся толпа зрителей затихает мгновенно.

Похоже, оторопели все. Даже мои немногочисленные болельщики.

— Уложил–таки! — Взвизгнул какой–то дядька и засмеялся один, как дурак.

Другие загалдели.

— Молодец парень! Не робкого десятка! Боксёр небось…

Позади захлопали руки по спине и плечам. Одна даже за гриву потрепала. А я и рад.

Здоровяка растормошили.

— Где мальчишка⁈ — Первое, что сказал, очухавшись.

Стал подниматься, снова повело, завалился на своих казаков тушей огромной, еле придержали.

— Всё, остынь, Степан, — сказали ему угрюмо свои же и похлопали по плечам.

Пока одевался, коротышка мне сто рублей помятыми императорскими банкнотами отслюнявил недовольно под присмотром бравых гусар.

Только уезжать собрался, к лошади подойдя. Окликнули!

— Обождите, сударь, — раздалось с нажимом.

Обернулся с холодеющей грудью.

У меня ж ни клинка, ни винтовки, ни ножа на худой конец. Только уши горят в прямом смысле слова.

А тут гусары стоят! Усами шевелят. Два корнета и семь унтер–офицеров, среди которых и тот, кого Степан последним уложил. Некоторые на вид моего возраста, может, чуть старше. Сабли, револьверы, винтовки, всё, как положено.

— Что такое, господа? — Спрашиваю официозно, но с глубочайшей настороженностью. Не убьют, но отобрать деньги могут, если отойду с ними по дурости в тёмный закоулок поболтать.

— Далеко вы, Андрей, ехать собрались, на ночь глядя? — Спросил один с хитрой улыбкой.

— Да с такими деньжищами, — добавил светловолосый корнет.

Тааак.

— В поместье Сабуровых спешу, во второй эскадрон шестого хабаровского полка, ротмистр Грибоедов ждёт, — ответил.

— Ааа, а мы с третьего.

— Так вы ж не гусар, аль мундир в карты проиграли, сударь? — Уточняют настырные.

— Да и не знаем мы вас, — заявляют с подозрением. — С такой физиономией заметили бы давно в полку.

— Я поместья хозяин, — говорю уже спокойно. — Предоставил землю под лагерь, так и познакомился с ротмистром и его товарищами.

— А, неужели с барином имеем честь?

— С барином, и надеюсь на благородство ваше, — отвечаю, выдохнув.

— Уже проявлено при расчёте, — стукнул каблуками второй корнет с бровями густыми, намекая, что это они за ухо организатора и подтащили мне рубли отдавать.

— Мы трактир хороший знаем, составите компанию? — Предлагают.

— И к чему такое внимание? — Спросил серьёзно.

— Интересным человеком видитесь, Андрей, — признался светловолосый корнет.– Небось, случилось чего, раз по морде получать полезли. Не за рублями же, раз барин.

— Может и за рублями, — бурчу.

Лыбятся добродушно.

Краем глаза вижу, что народ расходится нехотя особенно казаки. На меня поглядывают недобро.

Не знаю, что и думать. Войска регулярные, все они на службе. За разбои на каторгу без всяких церемоний сошлют. Но мало ли что в голове у того же Степана. Сто рублей — это годовое жалование служивого.

Недолго думая, согласился на предложение отметить победу гусар над казаками, которую вырвал им я. Приписали меня к гусару. Мол, в душе я тот ещё гусар.

Узнали к слову, что дед мой гусаром был и до ротмистра дослужился, так вообще заликовали.

Поскакали с ветерком в трактир, что на окраине города с видом на Уссурийский залив. Пока ехал, испытал чувство неведомое раньше. Люди совершенно незнакомые, но такими родными кажутся. Как самые настоящие братцы, с которыми всяко веселей и надёжней.

Двухэтажное, капитальной постройки заведение с высокими ценами явно задумано для господ, оттого народа не так уж и много.

Пить брагу не собирался, а вот поужинать очень даже хотелось.

Не сразу понял, что два ушлых гусара, барышень из подворотни уговорив, с собой взяли, в сёдла посадили боком. И нас только в конце нагнали.

— Женщины победителям, — шепнул светленький корнет по имени Михаил, когда лошадей в стойле таверны привязывали.

Не знаю я приличных барышень, что одни вечерами по тавернам шастают с гусарами. Да ещё и обнять себя в седле позволяют незнакомым офицерам.

Но эти выглядят вполне прилично и сносно. Даже удивительно. В платьях сдержанных, но явно богатого кроя. Волосы завиты, лица не вульгарно накрашены. Украшения на шеях и в ушах блестят. Одной на вид лет двадцать, черноволосая, что смоль, глаза серо–синие, утончённая и лёгкая, с полуулыбкой и ресницами длинными, как у коровы, обворожительно смотрит. Другая выглядит постарше, русая, глаза болотного цвета, полненькая хохотушка. Грудь её большая притягивает взоры, в декольте гусары и глядят, облизываясь.

А мне, если выбирать, чёрненькая больше нравится. Она скромнее и изящнее.

Ссадили девушек ловко, сразу несколько гусар, седок ещё не успел подать пассажирку.

— Эй, а меня спустить? — Возмутился седок с иронией.

— Платье надень и я подумаю! — Отвечает гусар и ржёт, как лошадь.

И тут мне мысль пришла, что они уже подвыпившие.

Завалились всей оравой в полупустую таверну. Где уже офицеры гусарские собрались, только возрастом и чинами постарше: майоры да подполковники.

— Оппаньки, — встрепенулся темненький корнет по имени Вадим, притормозив в числе первых.

— Ого, с иркутского полка… — прокомментировал шёпотом товарищ, рассмотрев нашивки.

— Не дрейфь, с нами барин, а мы — сопровождение, — заявил Михаил нагло и двинул мимо четверых опешивших штаб–офицеров, поднявшись на открытую веранду с видом на залив.

— Господа столичные, моё почтение! — Откланялся он им ещё по пути.

Те только больше сгорбились со своими кружками и переглянулись. Похоже, и им здесь быть не положено.

Ночь июньская выдалась неожиданно тёплой. Поэтому на веранде после драки с большим удовольствием устроился, чтобы проветриться.

Стола одного оказалось мало на нашу толпу, поэтому решили придвинуть второй. Барышень по центру, дабы не убежали, меня во главе стола, вероятно, чтоб все меня видели.

Сразу две работницы подлетели к нам, сияя. Гусары–то все красивые, да и не бедствуют, как известно. Если не вести речь о тех, кто в карточные игры любит рубли просаживать. У этих вроде с имуществом военным всё хорошо: двое часами механическими на цепочках светят. У одного за крышкой фотокарточка лица женщины в профиль, у другого — гравировка из позолоты.

У меня тоже часы от отца остались. Продал. А теперь куплю!

Заказали по три кружки браги сразу на человека, да закуски всякой. Заикнулся я было о чае и еде основательной, не одобрили.

Но я всё равно настоял на своём. Барышням французского шампанского попросили, да еще и в стеклянных бокалах. И понеслись шутки да веселье. Случаи со службы начали вспоминать. А мне кусок в горло не лезет. Лица юнкеров перед глазами. Будто только очнулся я и начал чувствовать утрату.

За этим столом ведь и мои товарищи из училища могли сидеть и так же радоваться.

— Выпей, не горюй, — раздалось от гусара, которого Степан побил.

Морда у него распухла, как и мои уши. Тоже невесёлый сидит, но кружку браги мне живенько пододвигает.

— Не хочу я, — бурчу.

Гусары все на меня уставились, посерьёзнели.

— Барин, не по чести сухим сидеть, когда сударыни пьют, — выпалил светлый корнет.

— Верно сказано, сударь, — подтвердила блондинка по–дружески и подняла бокал. — За Андрея Сабурова, победителя сибирских казаков!

— Вы малость загнули, сударыня, — выдал Вадим. — Но для красного словца лучше и не придумаешь! За барина Сабурова! Смелого и отважного охотника на сибирских медведей!

— За Сабурова! — Застучали кружки.

Пришлось выпить. И ощутить это новое для меня чувство. Свободы мысли и широкого восприятия. В чём–то притуплённого, а где–то наоборот заострённого и излишне эмоционального. Думал, развеселюсь, как гусары и дамы, а загрустил ещё больше.

И, тем не менее, вскоре встряхнуло признание светленькой барышни по имени Екатерина, которая заявила с артистизмом и иронией:

— Простите, господа гусары, но вы должны знать, что нас ищут полицейские по всему Владивостоку.

— Да ну! — Ахнули и даже насторожились.

— Моя подруга Наталья Алексеевна дочь полицмейстера города, а я её двоюродная сестра баронесса Строгонова.

— Дочь адмирала Строгонова? — Уточнил я.

— Именно, сударь.

Светленький корнет и ещё двое гусар присвистнули в унисон.

Вот почему барышни ходят и никого не боятся. Первая дочь главы полиции, вторая — заместителя командующего флотом. Злейшего боевого адмирала, от которого все командиры эскадр вешаются, а матросы, услышав фамилию, икают.

Гусары сразу и посерьёзнели.

— Простите, господа, — покаялась Екатерина.

— Что вы, ваше благородие, — произнёс Михаил приподнято, быстро перестроившись. — Ещё шампанского?

Официоз пошёл.

— А вы слышали, господа, что в училище имени Ушакова стряслось? — Поднял больную тему Вадим спустя какое–то время. — Говорят, недавно тела юнкеров телегами вывозили.

— Господи, — ахнула Екатерина.

— Где оргалиды, там Господа нет, — сказал один из гусар на выдохе.

— Мой отец там был, едва спасся, — призналась Наталья. — Если бы не Небесная… А меня Бог отвёл, приболела.

— Слышал я, что больше сотни юнкеров убили, нелюди, — добавил Вадим, заиграв желваками. — Как же так.

— Первый удар был ледяной шрапнелью, — выдавил я, не в силах сдержаться, и добавил тихо: — по нашей казарме, когда все через окна смотрели.

На меня все уставились, раскрыв рты.

— Я успел лечь. Но многие не успели, — прошептал и протолкнул ком поглубже в горло большим глотком горькой браги.

— Так вы… юнкер того училища? — Поинтересовалась Наталья, хмурая, как туча.

— Бывший, — ответил, отдышавшись.

— Повезло вам, сударь, — похлопал по плечу сосед.

Кивнул в ответ.

— В страшное время живём, — разговорилась дочь полицмейстера, на меня поглядывая. — Военных столько нагнали, что куда ни глянь, они. Отец меня в Иркутск к тётке отправлять собрался. А я его оставить не могу.

— Вместе и поедем, — добавила Екатерина. — Жаль родимые места покидать. И страшно, что с этим станется.

— Ну, начинается! — Воскликнул вдруг Михаил. — На поминки собрались? Или за поражение горюем?

— Во! Во! — Другие гусары поддержали.

— Войск уже тысяч десять вступило во Владивосток, еще тридцать на подходе, — начал Вадим приподнято. — Флот наш до кучи ощетинился. И Небесная здесь со своей меха–гвардией. Раз Анастасия Николаевна за дело взялась, шансов нелюдям не дадим.

— Точно! С такими силами разорвём любую тварь играючи! — Поддержали гусары и подняли кружки. — За Небесную! За батюшку императора!

— За Небесных юнкеров, — добавил я настойчиво.

И все замолчали вдруг.

За Небесных юнкеров в груди отозвалось всё равно. Так в простонародье нас зовут за погоны голубые.

За надежды стать пилотами.

За мечты в небе облака рассекать перламутровыми крыльями.

Что ж, уже не обо мне. Хотя в душе я остался пилотом мехара, ибо вкусил кровь тварей поганых из кабины боевой машины.

Задержали на мне взгляды гусары. Пусть и пьяные порядком, но пытливые и мужественные. Секунды две вопросительно смотрят. А затем кричат, будто их озарило:

— За Небесных юнкеров!!

Стукнулись кружками, выпили до дна! Барышни бокалами звякнули запоздало, пригубив с задумчивыми лицами.

Развеселились господа с дамами вновь. Не заметил, как сам охмелел и, наконец, расслабился.

Один гусар выскочил, цыган каких–то на дороге поймал, углядев. В трактир загнал пятерых музыкантов с гармонью, скрипкой и гитарами. И понеслись пляски! Барышни ошарашенно с мест своих смотрят, а гусары всякое вытворяют, соревнуюсь между собой в кителях нараспашку. Весь трактир ходуном ходит, штаб–офицеры сбежали.

Под шумок корнет тёмненький ко мне ближе подсел, браги ещё попросив.

— Что грызёт тебя братец, рассказывай? — Спросил Михаил, полную кружку подавая.

Ещё так смотрит участливо. Екатерина с Натальей тоже уши навострили, понимающе поглядывают.

Вздохнул тяжело. Сжирает меня изнутри. Как чуют.

Хочется душу излить. И я признаюсь.

— Я со знаменем маршировал гордо пред той, что, как оказалось, род мой ненавидит.

— Ох, барин колко вы рассказываете, — слышу от Натальи тихое.

— Выгнала меня принцесса в шею из училища юнкерского при всём батальоне, а за что — даже не знаю. Я на мехе летать мечтал с детства. А теперь вижу, как с бедой юнкерам кольца управления вручают, в гвардию Небесной зачислив. И пусто мне стало сегодня. Как отняли счастье. Надежду отобрали. Понимаете?

Вздохнул Михаил тяжело, глаза опустив.

— Но коль так вышло, — говорю уже с силой, ибо нечего нюни развозить. — Полезным быть хочу в войне с тварями. На моих глазах погубили они товарищей. И чувство, братцы, что сделать ничего нельзя… оно поганей некуда. Букашкой себя почувствовал жалкой и возненавидел больше, чем врага.

— Ну а мы что, букашки по–вашему, сударь? — Встрепенулся корнет.

— Прошу извинить, товарищ обер–офицер, — спохватился я. — Не об этом мысль моя.

— Да будет вам, барин, — отмахнулся вдруг Михаил по–дружески. — И моя мысль тоже не об этом. Однажды ещё мой дед сказал, великую мудрость. Взяв в руки древко, солдат уже служит родине. Будь то древко знамени, будь то черенок лопаты.

Усмехнулся я горько. А этот продолжает:

— Что ж вам в гусарский эскадрон не записаться? Ротмистр за вас поручится перед полковником. Включат в приказ, зачислив в состав, форму выдадут, оружие. Сейчас это раз плюнуть. Рода знатного? Знатного. Устав знаете? Знаете. Ну а пить научим!

Улыбка уже сама на рот лезет.

Весёлые они господа. И мысль дельную предложили.

— Тем более делать ничего не надо, — добавляет корнет. — Всё на казаков повесили, а мы на подхвате.

— А я и думаю, чего это они такие злые, — смеюсь.

С другой стороны Вадим запыхавшийся подсаживается:

— Вы смотрите, барин. Степан — сибирский медведь так просто не отстанет. Реванша требовать будет.

— Да я готов. Чем больше шкаф, тем громче падает, — отшучиваюсь.

— Чем меньше тумба, тем дальше летит, — парирует Михаил и хлопает по плечу. — Ай да плясать!

Не успел скромно отказаться, Екатерина подскочила и за руку сама потянула, я аж оторопел от такого напора.

* * *

11 июня 1905 года по старому календарю. Воскресенье.

Владивосток. Бухта Золотой рог. Линейный крейсер «Петр Великий». Каюта адмирала флота Строгонова.

7:44 по местному времени.

Пробудившись в незнакомой постели в одних трусах, вскочил, как ошпаренный! Не понимая, где я.

Девушка в сорочке спиной сидит напротив трюмо, волосы светлые расчёсывая. Екатерина⁇! Первая мысль, почему не Наталья! Это было бы меньшее из зол.

Принял сидячее положение, прикрывшись одеялом.

Через иллюминатор видно крохотный с такого ракурса пирс. И слышно крик чаек. Похоже, я на борту крупного корабля в довольно просторной каюте, обставленной резной мебелью. Переборки обиты лакированным деревом, гербы вышитые золотом и грамоты на стенах висят. Тааак.

Это каюта адмирала⁈

Голова гудит, ничего не помню… Но это не освобождает от ответственности.

— Простите, сударыня. Я тот час же попрошу вашей руки у Валентина Ивановича, — заявил решительно, но сердце тут же взвыло от тоски.

— Не утруждайтесь, князь, — ответила со вздохом, не обернувшись. — Между нами ничего не свершилось, как только дело дошло до кровати, вы уснули мёртвым сном. Тем более, любите другую.

— Сударыня? — Встрепенулся.

— А вы не помните? Что ж, напомню. Леди Румянцева с вашего языка не сходила, пока мы сюда добирались, сбежав от оравы пьяных гусар. Вынуждена вас огорчить, у Татьяны Сергеевны есть кавалер, который добивался её полтора года. Поручик из меха–гвардейцев, мужчина из знатного рода. Но вы вольны отправиться за ней в Хабаровск, пока он здесь с Небесной принцессой держит рубежи, и решить всё в свою пользу.

— Это было бы подло, — пробурчал, глазами выискивая свой гражданский мундир.

— Сердцу не важно, ему не прикажешь, — произнесла, застёгивая халат. И впервые обернулась.

Мдя. Сейчас без косметики она выглядит явно хуже, чем вчера.

— Вы смелый юноша и стойкий мужчина, раз оправились после стольких потерь… — продолжила с грустью, глаза опустив. — И вы заслуживаете счастья.

Хм. И чего я ещё с хмеля не рассказал?

Срочно ищу штаны.

— А я уже старая дева, вздумавшая бунтовать, — продолжает Екатерина с грустью. — Отец по любовницам, я по гусарам.

— Экипаж, смирно! — Раздалось вдруг сверху через приоткрытое окошко.

Екатерина вскочила, как ужаленная.

— Он в поместье с любовницей должен быть! Воскресенье же! — Воскликнула девушка с растерянным видом.

— Вы о ком, сударыня? — Спросил неуверенно, отчаянно отгоняя ту самую мысль.

— Папенька здесь, — взвыла девушка.

— Не понял⁈ — Взревел адмирал. — Чья это лошадь на палубе? Чёрт бы вас побрал, на флагмане тихоокеанского флота конский навоз!

— Скорее одевайтесь, — подскочила Екатерина и сама стала натягивать на мои ноги штаны.

— Простите, а как это я по трапу да на лошади? — Спросил ошарашенный.

— А вот так, очень даже смело! Живее сударь, я вам не матушка. Помогайте мне, что расселись? Если вы не поняли, вам грозит большая опасность!

Похоже, адмирал Строганов нагрянул, когда не ждали. И вот–вот застукает нас.

Глава 10 Запретный плод сладок

Заместитель командующего тихоокеанским флотом влетел в каюту, как ураган. И с обнажённым кортиком бросился на меня.

К счастью, общими усилиями мы успели натянуть на меня штаны, поэтому встречаю в мундире по стойке «смирно». А вот Екатерина так в халате и осталась, но отважно бросилась ему наперерез, закрывая меня собой.

Седой, но поджарый на вид мужчина среднего роста не выглядит грозным, но эти бешеные глаза вдобавок к адмиральскому мундиру нагоняют опасений нешуточных! Толпу матросов в коридоре, готовых ворваться по команде в любую секунду, тоже стоит брать в расчёт.

Крупная дочка спокойно придержала адмирала Строганова, оказавшись габаритами побольше своего батьки.

— Что? За юбку спрятался, щенок? — Рычит, выглядывая то справа, то слева.

— Папенька, остыньте. Этот мужественный и благородный юноша даже не попытался завладеть моей честью.

— Это как так⁈ А ну отвечай!

— Товарищ адмирал, я был слишком…

— Учтив! — Перебила Екатерина поспешно. — Мы добрые друзья. Как брат с сестрой! И он напротив, спас меня от гусарских лап. За нами гнались, знаете ли, аж с самой окраины города. А он прямо на коне ворвался на флагман по тонкому трапу со мной в седле. Надо признать, его конь не меньший герой.

— Это кобыла, — прошипел адмирал, но уже более спокойно.

— Познакомьтесь, папенька, князь Сабуров Андрей Константинович, — проговорила деловито, немного отступая.

Адмирал прищурился, видимо, чтоб получше меня рассмотреть.

— Князь Сабуров, говоришь? — Произнёс с подозрением спустя несколько секунд, зачехлив кортик. — Здешний помещик который?

— Так точно, товарищ адмирал! — Чеканю.

Задумался Строганов, вроде остыв.

— За мной иди, — буркнул себе под нос и первым вышел из каюты.

Я поспешил следом, обменявшись опасливыми взглядами с Екатериной.

Раздалось три строевых шага с другой стороны.

Дежурный, пройдя вдоль вжавшихся в коридорную переборку матросов, затараторил в испуге доклад с белой фуражкой набекрень:

— Товарищ адмирал, за время несения вахты происшествий не случилось!

Секунды две Строганов молчит. А затем выдаёт угрожающе низким тоном:

— Без происшествий, значит. А как же лошадка к стволу орудия пришвартованная и навоз по трапу размазанный, а? Что, товарищ капитан третьего ранга скажете? Ничего?

— Виноват, товарищ адмирал.

— Виноват⁈ — Рявкнул и понёс уже звериным совершенно не своим голосом: — Да я тебя на самый худой корвет служить отправлю в Гавайи!! Посмотрим, как ты в той дыре запоёшь!! И всех вас дураков и бестолочей!! Крейсер флагманский чтоб рож ваших заспанных больше не видел!! Доложите старпому, товарищ кап три, что сняты с наряда!! Вон все с командирской палубы!!

Хоть я и позади стою, но всё тело завибрировало, что самому побежать захотелось!

Дежурного с матросами, как ветром сдуло.

Что ж я натворил⁈ Из–за меня ведь офицеру досталось. Теперь ему заново заступать на воскресенье. Похоже, не только дочка, но и весь экипаж не ждал так рано адмирала.

Подозвал Валентин Иванович меня жестом и вперед пошёл прогулочным шагом. Я за ним, вскоре поравнялся. А он, как ни в чем не бывало деловым спокойным тоном:

— Батьку я твоего знал ещё когда эскадрой Камчатской командовал. Мужик боевой был, уважение и положение имел. Но как взлетел высоко, так и упал больно. Однако судить не мне. А батюшке императору нашему Николаю Михайловичу. Дружба с тобой, Сабуров, к добру не приведет, как бы я твоего отца не уважал. Политика, она такая… гнилая штука. Поэтому прошу, как офицер сына офицера, не приближайся больше к дочери моей. А сама полезет, отвертись.

— Есть, товарищ адмирал, — отчеканил.

Остановился, посмотрел на меня, будто в морду дать хочет.

— В Адмиралтействе списки, — продолжил спокойно. — Только сейчас на ум пришло. Пропавшим без вести числишься, как юнкер училища первого курса. Ты ж учился там, я ничего не путаю?

— Так точно, товарищ адмирал.

— Повезло тебе, почти вся рота твоя полегла. А ты вот гуляешь уж больше недели в самоволке.

— Меня отчислили, товарищ адмирал.

— Что за бардак, — замотал головой Строганов и двинул дальше спешным шагом.

Понял, что за ним уже идти не нужно. По трапу на мостик капитанский он двинул и снова заорал уже там.

Задерживаться я не стал. Быстро распрощавшись с Екатериной, поспешил на берег. С корабля провожал почти весь экипаж, прожигая меня глазами и скрипя зубами. Двое помогли лошадь по трапу спустить. Чуть в воду не свалилась, бедная.

На пирсе выдохнул с облегчением. И даже на душе потеплело, несмотря на похмелье. То ли воскресенье так действует, то ли хорошая погода.

То ли флагманский крейсер своим грозным и величавым видом со стороны так порадовал. Ух столько орудий, огромные калибры, мощь! От прямого попадания почти любой оргалид рассыплется.

Так что свет на мехарах клином не сошёлся. Тихоокеанский флот тоже оборону держит.

Только я засиял с вершины своего седла, всё быстро помрачнело в моих глазах, когда прощупал внутренний карман кителя. Спохватившись, с холодеющей грудью достал скудное количество купюр и выскреб монеты.

Из сотни рублей, заработанных вчера в кулачном бою, семнадцать с мелочью осталось!

Нет, меня не обокрали. Эпизоды стали проясняться в памяти, как по заказу. Оплатил стол в кабаке, причём сам захотел добреньким побыть, дал цыганам на лапу… в долг попросили гусары: кто рубль, кто два. Один на комнату на ночь, зацепив официантку. Ещё один поведал, что у него мать больна, а отец в беде, надо десять рублей.

В общем, разбазарил почти всё. И теперь винить могу только себя. Что ж, как прибыло, так и убыло.

А солнышко–то греет. Небо чистое. Чайки кричат под шум волн. Вот бы искупаться! До бухты в поместье доберусь и обязательно занырну.

Вспомнив слова адмирала Строгонова, поскакал в полицейское управление доложиться, чтоб сняли меня с учёта без вести пропавших. А то Поместье с молотка продадут на радостях или в казну оприходуют, за неимением наследников рода Сабуровых.

На улицах утром пусто, а вот на центральном рынке, через который решил проехать, ажиотаж у лавок.

Не все гражданские уехали из Владивостока. Скорее лишь те, кто лишился крова и те, кому есть куда податься. А простой люд, который в городе живёт уже несколько поколений, и не думает уходить.

Они просто пытаются урвать побольше продуктов, запастись на случай, если придётся прятаться в подвалах долго.

Откуда–то вылезло много китайцев со своей рыбой и цыган.

Пацан крикливый, продающий газеты, чуть под копыта не угодил.

— … последние новости! — Продолжает звонко, как ни в чём не бывало. — Зачем столько военных? Что случилось с японскими рыбаками! Почему Небесная принцесса перебралась в наш славный город! И самая главная интрига! Суслов ожил? Или кто был тот пилот, спасший пятерых мехов элитного отряда принцессы! Почему власти отрицают происшествие! Вся правда о дерзком нападении! Проворонили или так всё и задумано? Читайте прямо сейчас! Три копейки! Всего три копейки! Тираж остро ограничен! Полиция конфисковала почти всю партию и закрыла типографию! Что скрывают власти! Узнать за три копейки!

Я уже мимо проехал, когда к щуплому пацану полицейский подошёл.

Думал, арестует, раз такие страсти.

— Давай газетёнку, — выдал, протягивая деньги. — Посмеёмся хоть на воскресной смене.

Понятно, очередная «жёлтая» газета пудрит мозги.

А я и вижу, народ ходит и посмеивается.

Интересно только, кто были очевидцами моего сказочного дебюта помимо гвардейцев? Гражданские пялились через окна бесстрашно? Уцелевшие газетчики вполне могли.

Любопытство всё же взяло верх, и я развернул лошадь. За три копейки можно было купить хлеба, яиц и овощей, но я кинул монеты продавцу газет.

И получил свой экземпляр ответным ловким броском.

Убрав газету, чернилами пачкающую не только ладони, но и манжеты рубашки, я двинулся к полицейскому управлению.

По дороге завернул к спуску на речку, где умылся наконец–таки и попоил лошадь. А заодно почитал новостные колонки газеты, пока она хлебает.

От текста то в пот бросает, то в дрожь. Ничего смешного, хоть и понимаю, что сочиняют. Однако придумывают, привязывая к косвенным событиям ловко.

Японская колония захвачена оргалидами, которые вступили с японцами в сговор. До кучи утверждают, что на Сахалине уже всё оккупировано тварями, а гарнизоны наши с эскадрами уничтожены.

Империя готовится к вторжению через Владивосток не случайно. На полуострове нечто важное спрятано, что даст им сил для рывка. А ещё им нужна наша железная дорога. Как раз здесь конец нашей транссибирской магистрали, по которой они якобы до Иркутска и хотят двинуть, опять же в сговоре с японцами. Те их научат по рельсам ездить.

Чушь несусветная, но в этом что–то есть… страшное.

Про себя почитал. Будто мех Суслова всю работу за Небесную принцессу и её приближённых гвардейцев сделал. Очевидцы говорят, что этот самый Суслов, выбравшись из кабины, потом пошёл по городу гулять.

Раскритиковали наш флот, прозевавший врага под водой.

В какой–то момент мне показалось, что типография сильно нарывается, причём намеренно.

Свернул газету, пусть Фёдор с гусарами подивится. И поскакал дальше.

Перед управлением полиции на площади идёт развод патрульной кавалерии, которая распределяется по улицам. Сбоку в отделение приема жалоб очередь под сотню метров по улице тянется, да ещё толщиной в пять человек. Галдёж стоит, бабули ругаются. На меня косятся горожане недобро, когда спускаюсь с седла.

— Барин прискакал какой холёный, — шепчутся, кости мне промывая. — Э, нет, породистый. Волосы, как у барышни золотятся, а глаза медные, как у иностранца. Ууу, бесстыжие. Небось, без очереди хочет влезть. И чего ему жаловаться–то? Драпал бы на паровозе, как все. Хоть продохнули бы спокойно.

Стою, как дурак, неподалёку и не знаю куда податься. То ли в очередь встать, как принято, то ли сразу к постовому обратиться.

Гордо держу лицо, делая вид, что не слышу. Лошадка копытом бьёт, ей здесь тоже не нравится.

Около часа простоял добросовестно в конце очереди, а она только прибавляется. И всё больше простого люда косится на меня и сплетни разводит.

Надоело, решил всё же к постовому подойти. Только дёрнул за уздцы, народ заахал.

Два мехара из–за здания выскочили. Через гам и не услышал заблаговременно, как рокочут двигатели.

Прямо у площади метрах в двадцати от меня приземлились, после быстрого появления уже медленно опустившись, будто их по верёвке спускают. Народ взбудоражили и дёрн под ногами разодрали.

Только сели, гам базарный сразу прекратился. Обычно появление мехаров олицетворяется у людей с появлением монстров. Со смертью их ассоциируют, тут и философствовать нечего.

Я и сам дышать перестал, придержав обеспокоенную лошадку. Это ж те самые мехары, которые в училище дрались. Синий с заострёнными плечами и широкими клинками, да чёрный, что был самым резвым! Новизной блестят оба, будто в бою и не были. Крылья «стрекозьи» сложили — целёхонькие, на броне перламутровой ни царапины.

Кабина синего пшикнула первой. И оттуда спрыгнул непринуждённо с двухметровой высоты самый настоящий атлет под метр девяносто ростом! В мундире синем буквально обтягивающим всё тело. Волосы каштановые длиной, что уши закрывают, блещут лоском. Лицо, как у матёрого гренадёра, глазища чёрные, злые, словно ищет кого бы растерзать, губы сжаты, будто гневается. Лет сорок ему на вид, хотя по фигуре и не скажешь.

С вызовом всю толпу осмотрел, на мне чуть дольше задержавшись.

Народ от него шарахнулся ещё сильнее, чем от мехаров, и затаился.

Один я, наверное, сделал вид, что не сильно–то и испугался. Рассмотрел украдкой. Свечение кольца оценил, частицы четыре у него. На мундире целых шесть пурпурных лент, ещё значки лиловые. Погоны подполковника, без золотого бархата. Ему и не пойдёт, и так плечи широченные прут.

Осмотревшись быстро, гвардеец ко второму меху всё ещё закрытому подошёл. И встав напротив чёрной кабины, выдал не громко, но мужественно:

— Агнесса? Сделай три глубоких вдоха и открывай.

Секунд пять длится пауза, мужчина терпеливо ждёт. Затем крышка раздваивается, открывая мне лицо и торс пилота в пол–оборота.

А вот и моя спасительница, ахает в груди. Ведь это она убила двух монстров, пытавшихся на меня напасть. И кто же ты…

Худенькая, бледнокожая девушка. Мундир чёрный с пуговицами золотыми без лиловых и пурпурных наград, всяких планок и прочего. Голова опущена будто специально, чтобы длинная прямая чёлка завешивала лицо. Волосы белые в пять — семь длинных кос заплетены, локоны отдельные, будто выбелены, цвета недавно выпавшего снега в утреннем морозном лесу. Так же поблёскивает.

Солидарный со мной народ в изумлении стоит. Что это за диво?

— Может, сам? — Слышу слабенький, даже умирающий голосок от девушки–пилота.

— Нет, без тебя никак. Ты же не будешь вечно сидеть в мехе? К тому же Настя назначила тебя с этим разобраться, я только в помощь, — ответил гвардеец и лапы мощные протянул. — Спускайся.

Руки вынула, ногу из гнезда потянула, коленку согнув. Мужские белые лосины смотрятся довольно вульгарно. Но это оказались «цветочки» эпизода.

Изящные атлетичные ножки в белых сапогах, походящих подошвой на балетки, опустились прямо в объятия гвардейца, который, будто оба они — циркачи, стал аккуратно снимать её из кабины. При этом взял прямо под выпирающие в лосинах женские ягодицы! Мне сбоку ох как хорошо виден этот разврат. Ну балерун с балериной, в газетной вырезке, как–то у Фёдора подсмотрел такое.

В момент поймал себя на мысли, что позавидовал этому мужчине. И почувствовал, как горят мои щёки.

Отвернуться бы, да жуть, как любопытно, её рассмотреть хочется. А гвардеец опускает её на ноги бережно, демонстрируя, насколько она крохотная, по сравнению с ним. Совсем, как малышка.

— Ты слишком много времени проводишь в кабине меха, мышцы что сталь, растеряла всякую нежность, — говорит ей едва слышно на ухо.

— И зачем мне эта нежность, Кость, — прошептала в ответ бесцветно.

— Срам какой, — зашипели бабули по соседству, как змеи. — Обжимаются ещё на людях, любовнички. Да он ей в отцы годится. А здоров, как портовый грузчик.

Гвардеец отступил от неё на несколько шагов. А девушка, сделав неуклюжий шаг ему навстречу, пошатнулась. Дёрнулась, выставляя ногу, чтобы не упасть, и чёлка на пару мгновений качнулась, обнажая профиль лица.

В горле тут же пересохло. Никогда не видел таких красивых лиц в профиль. Вздёрнутый с задором носик, особый разрез больших светлых глаз, то ли светло–зелёных, то ли голубых, как небо. Девочка из сказки, каких не существует наяву. Нет, я не влюбился. Сердце не дрогнуло, чуть сжалось. Но что–то взыграло во мне новое, вызывая смятение.

Мужская жажда, самое постыдное, животное влечение. Желание. Вожделение.

К совершенно незнакомой девушке, которая раскрылась мне на пару мгновений. Ох, Агнесса. На вид лет двадцать с небольшим, а погоны уже майорские. При том, что по фигуре, как цирковая танцовщица–подросток. Крепкая, прыгучая, лёгкая, как пёрышко.

И будто опровергая все мои впечатления о её якобы ловкости, Агнесса делает второй неуклюжий шаг, а затем и третий, будто заново учится ходить. А гвардеец по имени Константин отступает, пятясь. Он серьёзен и сосредоточен на ней. Она уставилась в землю, скрывая своё прекрасное лицо.

И плевать им обоим, что столько людей смотрят, словно им не важно, что о них подумает мир. И это особое чувство вдруг ощутил я сам. А следом позавидовал их свободе.

Нет, всё же не плевать.

— Пялятся, бесит, — бурчит Агнесса, удаляясь от нас со своим напарником. — Почему я, Кость?

Говорят они тихо, но недостаточно, чтобы в толпе не слышали. А уши навострили все! Даже подростки и малые дети.

— Тебе уже пора привыкать к посторонним, — отвечает гвардеец. — Ты не будешь вечно сидеть в кабине. К тому же только ты видела его. И сможешь дать верное описание.

— Ты же знаешь, как я вижу. Что бы ни сказала, им от этого не будет легче, — говорит девушка, которая расходилась вполне быстро, и теперь двигается уверенно в сторону постового.

— Видишь по–особенному, только и всего. Но найти его Настя тебе поручила.

— Я бы лучше занялась делом, чем искать этого странного юнкера, как иголку в стоге сена, — выпалила зло.

— У меня не лучше задача, поверь, — заговорил Константин, впервые так встревоженно озираясь по сторонам. — Дали желторотых юнкеров, которых к мехам подпускать страшно. Недоофицеры, дрессировать еще и дрессировать.

— Ты самый терпеливый, — раздалось от девушки уже едва слышное.

Дальше их разговор растворился в надвигающемся гаме из очереди.

— Что за кукла, да ещё и на службе у Небесной, — засплетничали уже в голос бабули, провожая их взглядами неотрывными. — И эта «дюймовочка» сторожит нас от нелюдей? Да она собственной тени боится. Нелюдимая какая.

Они кости промывают, а я восхищаюсь. Она такая… особенная, быть может одинокая. Приближённая к принцессе. Оттого недосягаемая для меня. Что ж… с таким давно бы пора смириться.

Кого я обманываю? Себя не обманешь. Век не видеть этих гвардейцев. Сильных, красивых, особенных. Было б легче.

Когда мысли об Агнессе на чёрном мехаре чуть отпустили моё накалившееся от желания тело, меня вдруг осенило.

А не меня ли они ищут⁈ Судя по всему, Агнесса не выяснила моего имени, иначе уже давно бы нагрянули в моё Поместье, распахав там мою землю своими мехарами.

Так и чего Анастасии Николаевне от меня надо? Нет, не от меня, а от юнкера с винтовкой, вероятно, которого и приметили, влезающего в мехар Суслова. Это при условии, что аксельбант мой трёхцветный не распознали. Выходит, не распознали.

Так и что? Наградить смельчака хотят? А мне ничего за это не надо, лучшей наградой была кровь синего оргалида на осколке клинка.

Не хочу снова испытывать её презирающий взгляд, когда она вдруг поймёт, что искала сына князя Сабурова. От мысли, что а вдруг всё не так, ощутил себя жалким и поганым попрошайкой. Без гордости и принципов.

Нет, ваше высочество. Я понимаю всё с первого раза.

Практически без остановки два меха–гвардейца прошли мимо поста и двинули дальше во двор полицейского управления.

А я развернулся, запрыгнул на лошадь и помчал домой. С одним лишь желанием, поскорее попроситься в гусарский эскадрон на службу. И волнением в груди, лишь бы только приняли.

Не по стопам отца, так по стопам деда пойду. Нелюдей и саблей рубить можно. Если рука тверда и в сердце страха нет.

Глава 11 Закалка духа и тела

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная. Поместье князя Сабурова.

14 июня 1905 года по старому календарю. Среда.

От удара рукоять вырывается из моей руки, как миленькая, и сабля с отчаянным звоном бьётся о землю. Вытираю пот уже грязным локтем. Повалялся я–таки на славу.

— Андрюш, ну ты не заигрывайся, не заигрывайся, — говорит Азаров наставнически, выпрямившись и опустив свой клинок.

Тоже запыхался, но вида не подаёт. Носом дышит.

— Да полегче с ним, Шурик, — раздаётся со стороны собравшихся гусар. — Сильно по сабле бьёшь.

— Ну а как? Хват тоже тренировать нужно, — отвечает Азаров, наблюдая, как я поднимаю саблю с травы. — А вообще ты молодец. Резвый и резкий, не по габаритам своим ловкий.

Мда, на счёт габаритов согласен. Я повыше среднестатистического гусара. И это для кавалерии не так уж и хорошо. Лошадь быстрее устанет, пулю легче словить…

— Так меня дед Фёдор драться учил, — отвечаю с улыбкой.

— А то и видно, реакция отличная, — комментируют товарищи, которые тоже парами оттачивают мастерство.

— Ты силы экономь, принимай удары вскользь, проваливай противника, заставляй топтаться, — советуют некоторые. А Азаров на них фырчит.

— Рано ещё с такими тонкостями, пусть саблю держать научится. Ишь, мастера.

С Азаровым сильно не спорят. Так, в шутку, если только. Он гусар старой закалки, воевал столько, сколько в эскадроне некоторые ещё не пожили.

— А с седла бить научишь, дядь Шурик? — Спрашиваю, отрабатывая выпады.

— О, с этим погоди дружок, — посмеивается. — Бока лошадиные жалко.

После первых же схваток до меня дошло, что махать кулаками куда проще, чем драться на кавалерийских саблях. Но отступать не собирался. Коль в голову ударило, что надо уметь, значит — надо уметь! Мехары своими мечами тварей рубят на ура, почему гусары не могут? Подумаешь, клинок в пять раз меньше. Шкуру пробить, огромный клинок и не нужен. Лапу белым точно можно оттяпать и саблей.

Попросил Азарова учить, вот он и учит. Товарищи не ленятся, со стороны подсказывают и спорят друг с другом. А меня только навыки фехтования училищные и спасают. Хотя бой на шпагах теперь для меня, как драка на зубочистках. В дуэли может и выйдет резким выпадом проколоть насмерть, а в бою? Да на скаку?

Тем временем Ротмистр в штаб Шестого хабаровского полка с моим прошением и своим ходатайством отправился. Буду зачисляться!

А пока дерусь, впитывая приёмы, как губка. С голым торсом всё равно весь взмок, но лёгкий бриз с моря приятно обдувает в перерывах между схватками. Лето на дворе, цветы расцвели, мошкара разлеталась. Резко потеплело у нас, градусов двадцать пять по Цельсию, пусть и вода ещё прохладная. Зато небо чистое, голубое, озаряет рожи счастливые гусарские, что загорают быстро.

Закончив тренировку за два часа до полудня, пошли купаться в море целым гусарским взводом. Мужики рукастые сколотили нам и пирс хороший, и баньку у берега, чтоб с разбега по пирсу и в воду. В самом поместье ещё забор делается, да дом, где Фёдор в основном руководит. Не забесплатно, плотникам военным я по три рубля дал, хоть и отказывались до последнего. Мол, Азаров потом им отработает.

Со склонов на нас смотрят постовые гусары с задором и белой завистью. Тоже купаться хотят. Но им приходится бдить. Ротмистр выставляет по шесть человек на побережье, чтоб бухту охраняли и наблюдали за заливом. И столько же по периметру поместья. Окопы вырыли на мысах, блиндажи соорудили.

Надеюсь, что скоро и я заступать в караул начну.

Гусарский эскадрон у нас всего неделю лагерем стоит, а уже все, как родные. То одна куча пьяных да побитых вернётся с Владивостока, то другая с байками из села, как они от злых дедов с дрынами в замахе убегали по огороду, не успев с внучками покувыркаться на сеновалах.

То селяне придут Ротмистру жаловаться. А он только с жалованья провинившихся и стрижёт за ущерб, да простому люду копейки сыплет с извинениями. В конце повадились ходить уже и обманщики за деньгами. Но Илларион оказался мужик проницательный. Живо раскусил непорядочных пьянчуг, устраивая очные ставки.

День к закату, а нагрянули гости. И на этот раз не жаловаться. У забора казачья конница столпилась, сбоку ещё гусарская набежала, явно не с нашего эскадрона мужчины.

— Андрей Сабуров здесь живёт? — Прогремел здоровяк с седла, когда я подошёл поинтересоваться, с чем пожаловали. — А, доброго вечера, барин!

Узнал меня, засиял аж.

— Здравствуйте, Степан, — поздоровался и я, поприветствовав и его товарищей. — Доброго вечера, господа.

Лица знакомые все. С той подворотни, где я сто рублей заработал.

Через забор и гусары Михаил с Вадимом машут, сияя. Интересно, где они так съехались, что разом ко мне и нагрянули?

— Взводного твоего училищного нашли! — Докладывают гусары через гам. — Живой, целёхонький. Из госпиталя только выписался! Артём тоже живой! Передали привет от тебя!

— Спасибо, братцы! — Кричу, переполняясь радостью.

Ещё на застолье в кабаке всё рассказал. Обещали поискать и нашли.

Фёдор, который целый день пропадал не весь где, показался с недовольным лицом.

— Чего надо⁈ — Рявкнул дворецкий на собравшихся сварливо.

Хм, никогда бы не подумал, что дед может быть таким злым. Как с цепи сорвался.

— Это только меня и барина твоего касается, — выдал Степан и мне кивнул: — хочу ещё подраться. Что скажешь?

— Ишь, чего удумал! — Возмутился Фёдор, выходя вперёд меня. — А ну валите службу нести, бездельники.

— Отвали дед. Белены объелся? — Отшатнулся Степан, несмотря на то, что забор всё же между ними.

— Это ты чего–то попутал, казак, князю Сабурову такое предлагаешь! — Взъелся мой дворецкий.

— Ого! Не знал, барин, — ответил Степан, переменившись в лице.

— Ну вот, — раздалось от его товарищей разочарованно. — Когда уставший, барин за милую душу полез. А на свежего испугался. Сразу князем стал.

Фёдор на меня обернулся, посмотрев вопросительно. Я ж ему не сказал, потому что хвалиться нечем было.

— Да я даже не из–за рублей, барин. Реванша хочу, — раздалось с обидой от детины.

Ещё и товарищи, которые меня обули почти на весь выигрыш, смотрят с надеждой в рот. Хлеба и зрелищ хотят?

— Хорошо, милости прошу, — ответил и калитку сам открыл.

Решили прямо на моём дворе и схлестнуться. Круг прям там из зрителей и образовали. Как только я вызов принял, Фёдор причитать перестал. Оценивающе на казака Степана посмотрел, когда тот до голого торса разделся. И мне на ухо шепнул:

— Под челюсть справа коротким. По–другому не пробить такого жеребца.

Кивнул быстро, разминая руки и плечи.

Если Степан свежий на этот раз, то я наоборот устал после тренировок с саблей. Кисти забиты, ноги болят, потому что натанцевался я с Азаровым до седьмого пота.

Но это ничего не меняет. За титулом прикрываться не стану. Раз дрался тогда, должен и сейчас.

Встал я в стойку. Степан кулаки крупные к лицу поднял. Ухмыляется, ряха чистая, с бородой ещё крупнее кажется. Точно не промахнусь. Только бы защиту пробить, а этот сразу её и поставил, зная мои возможности.

— Может, поставишь чего, барин? — Обращается ко мне Степан с хитрой миной. — Рублей сто, к примеру. Не поскупись, а?

— У нас здесь не драка за деньги, — возмутился Фёдор. — А честный бой по интересу.

— А в прошлый раз не так было, — хмыкнул казак.

— Нет денег, сударь, — ответил честно.

Народ загалдел обо всём подряд. Ещё местные гусары подгребли и присвистнули, оценив габариты моего оппонента.

— Ваше высочество, если самоубиться решили, достаточно было с утёса сигануть! А не собирать столько братцев на потеху, — шутят гусары Грибоедовского эскадрона.

— Поговорите мне ещё, — вмешался Азаров, а сам ржёт. — Ставлю рубль на победу Андрея!

— Рубль на Степана! — Заорали. — Два на казака! Кто отмечать будет⁈

— Митька, холст неси, будем записывать! — Скомандовал Азаров молодому гусару из наших.

Ещё минут десять пришлось ждать, пока подобьют список желающих и примут деньги. Вместо коротышки, который был в прошлый раз, теперь дядя Шурик взял инициативу. Вышло четыре к одному, большинство за Степана. Местные гусары не поверили в мой успех. А вот Михаил с Вадимом живенько поставили на меня.

Народа собралось целая толпа, весь наш эскадрон за исключением постовых.

Заделавшись судьёй, Фёдор объявил:

— Три раунда по пять минут!

— Э нет! — Загорланили казаки. — Один и до упора, пока кто–то уже не встанет!

Когда суета схлынула и народ затаился Степан принял это, как сигнал к действию и пошёл на меня с поднятыми руками. Совершенно по–другому теперь выстраивая атаку. От защиты. Локти печень защищают, кулаки на щеках. И куда его пробивать?

Два прямых удара проводит, ухожу короткими кивками, получая вскользь. Пробую контратаковать, сразу уклоняется и машет длинным боковым. А казак подготовился!

Только это моя территория. Упасть в грязь лицом нельзя. Не ожидал, что Степан будет опасаться меня. Выстреливает удары и надёжно защищается. Кружу вокруг него приставными шагами, в надежде вымотать. Атакую с наскока, попадая в защиту. Кулаки встречаются с мышцами, кисть едва ли надламываются.

Зеваю и получаю прямо в лоб. Голова, как грузило удочки, отшвыривает тело, словно леску за собой. Падаю, довыпендривался.

Ахает толпа. Посмеиваются некоторые. Фёдор подскакивает, нависая сверху. И начинает считать.

Поднимаюсь живенько, разминаю шею. Постреливает, собака. Только Фёдор отходит, Степан летит на меня уже уверенней, вероятно, решив добить! Обрушивает шквал ударов по защите. Подлавливаю теперь я и пробиваю в ухо. Отшатывается верзила и получает ещё, ибо наращиваю успех. Чуть открылся оппонент, попадаю в челюсть и валю–таки быка!

Гусары аплодируют. Многие из эскадрона просто не ожидали, что я умею так боксировать.

Но Степан встаёт со злым рыком практически сразу и, уже не соблюдая осторожность, рвётся на меня. Без зазрения совести бьёт мне прямо по рукам, видимо, решив, что так быстрее одолеет. Болезненные удары в кость, вызывают дикую боль. Но я терплю и отвечаю. Получив прямой в глаз, противник даже не реагирует, продолжая выбрасывать свои ручища. Ещё два удара пробиваю, и у Степана над бровью появляется сечка.

Кровь заливает его лицо. От этого он ещё больше звереет! Сближается, выхватывает по переносице, но сцепляется в борьбе, и валит меня на землю, где решает добить. Фёдор пробует разнять, но отлетает от грубого толчка моего оппонента. Пользуясь моментом, вцепляюсь зубами в руку и высвобождаюсь из–под визжащей туши.

Казаки возмущаются, гусары ржут, как лошади. А я выискиваю глазами Фёдора, переживая, всё ли с ним в порядке. Гнев заполняет меня. Теперь наша джентльменская схватка переросла в деревенскую драку.

— Правильно Андрей! — Поддерживают меня братцы. — Лежачего не бьют!

Встаём в стойки. У Степана уже всё лицо в крови, и выглядит он страшнее всякой твари. Идёт на меня. И вот они размашистые удары на уничтожение! Подныриваю под первый, уклоняюсь от второго, третьего! Подгадываю под темп и целю. Бью!

Чуть дальше в скулу и шею попадает. Кисть простреливает боль. А этот держится! Левую выбрасываю, снова не попадаю куда надо. Но звук от смачных ударов будоражит всех.

Степан теряется, и я выстреливаю ещё три удара. А ему хоть бы что, не валится и всё тут! Отмахивается ещё кое–как вслепую. Но я ловко ухожу из–под ударов и выбрасываю свои, уже не чувствуя рук от локтей. Вскоре его лицо превращается в кровавое месиво. Из носа течёт, глаза заплывают. А Степан всё стоит и стоит. И у меня сил нет. Кисти онемели.

Кое–как собрал волю в кулак. И пошёл на него со всей злостью! Степан попятился. А я обманный манёвр делаю, выбрасывая левую. И с подшагом правым крюком бью уже с плеча! Кулак точно в челюсть попадает. Обрушивается здоровяк на землю, как подкошенный.

И уже не встаёт.

Секунд семь–десять соображает публика. А затем гусары бросаются на меня. Хватают и начинают подбрасывать, радостно крича мне похвалы!

Но на этом карьера кулачного бойца не закончилась. На следующий же день приехал ещё один мощный казак–боксёр. Который оказался ещё и профессионалом. Три раза я падал и вставал. В итоге сумел подловить и вырубил.

Казалось бы всё, но не тут–то было. В поместье повадились ездить и казаки, и гусары, желающие помериться со мной силой в кулачном бою. Слава моя в войсках на полуострове только растёт с каждой схваткой.

А мне драться даже понравилось. Держу удар, если падаю — встаю. Было и тяжело, и на грани, так даже победа слаще. И счастье в этом какое–то прокрадывается, ведь уважение сыскал среди братцев не титулом. Пусть и хожу теперь с опухшей рожей.

С ней и встречаю худощавого Грибоедова со штаба, который там на целых четыре дня задержался.

— Сабуров⁈ — Восклицает с седла командир эскадрона, впервые увидев меня таким.

— Здравия желаю, товарищ ротмистр! — Чеканю довольный.

— И как я вас, товарищ вероятный корнет, командиру батальона представлю теперь⁈ А я и думаю, врут не врут слухи о том, что князь тут кулачные бои устроил, да всех подряд кладёт. Она вам нужна, эта служба, барин?

— Виноват, товарищ ротмистр, — отвечаю уже смиренно. — Конечно, нужна.

* * *

16 километров от Владивостока. Окрестности Бухты Емар.

19 июня 1905 года по старому календарю. Понедельник.

Первая половина дня. И моя первая патрульная служба в составе Хабаровского гусарского батальона.

Пропесочил меня комбат, но в эскадрон корнетом зачислил, сетуя на доброе имя дедушки! Теперь я в мундире и на казённом коне патрулирую местность вдоль побережья Уссурийского залива, южнее своего поместья.

Счастья полные рейтузы. На себя в серебристо–сером доломане с золотыми канатами налюбоваться не могу. И чёрт с ней, с побитой рожей. Главное кивер на голове с золотым гербом издалека видно.

Саблю выдали, а вот винтовку пока ещё не доверили. Поэтому я так, в поле не воин. Чуть что бежать да докладывать.

За очередной лесополосой проскакал, меж деревьев низкий, пляжный берег показался. И я бы мимо проехал по своему маршруту, если бы двух мехаров внизу не заметил, стоящих в покое с раскрытыми кабинами. Один мехар — того самого Константина, который с Агнессой возился у полицейского управления. А второй мне незнаком.

Как раз широченного подполковника и вижу, а с ним и бывших юнкеров в бежевом спортивном трико, уже порядком испачканном. На песке вперемешку с галькой ребята отжимаются под его чутким руководством. Константин продолжает считать громко и жёстко, но у некоторых уже лапки дрожат, не могут поднять свои тела с земли.

Ну что за жалкое зрелище. Прежней зависти и близко не испытываю, пусть и вижу на их пальцах лиловый блеск.

Мехаров им, похоже, только показали. Может, в кабине посидеть позволили. А теперь физическим спортом заставляют заниматься. Гоняют, как сопляков, коими они и являются.

Вот уморы. Максим думал, что полетит сразу в небеса на мехе, а он своими ножками ходит, а сейчас вообще мордахой в песок уткнулся, сил подняться нет.

Мимо на коне скачу неторопливо, делая вид, что по своим делам. Посадка с тропкой как раз в их сторону клонится. И вскоре я уже слышу бранные речи подполковника.

— … в гвардии каждый мех на счету. Сорок шесть! Ниже опускаемся! И что я вижу, господа офицеры? Сорок семь! Зад не выпячивать! Жалких доходяг, которые и пяти минут в кабине не протянут, завалят машину, не дойдя до врага. Сорок восемь! Не разлёживаемся! Вы думали что? Доспех усилит вас и защитит? Э, нет, товарищи. Жизненная сила и сила тела — это мехару хлеб. И это не говоря уже о балансе. Сорок девять! Сорок девять, сказал!! Господи, Анастасия Николаевна, за что мне это⁈ Всё, встаём, отряхиваемся и на пять километров ускоренный марш до лагеря!

Завыли в голос. Стали подниматься, извиваясь. Потому что ещё осталась пара юных корнетов, которые пробуют отжаться пятьдесят.

Я сделаю сотню. Но никому это не интересно.

— Новобранцы из Иркутского училища уделают вас, как щенков, господа! Но Анастасия Николаевна думает иначе, — добавляет подполковник им в след. — Может быть, этот факт прибавит вам стремлений⁈

— Так точно, товарищ пол! — Раздаётся от Максима Чернышова.

— С удовольствием на это посмотрю, товарищи корнеты!

Подгоняю коня, понимая, что их маршрут пролегает через мой путь, и скоро они будут здесь.

Проскакав ещё пару километров, я пошёл на разворот, ибо мой участок патрулирования заканчивался. Но дальше, как назло, увидел ещё кое–что интересное.

Аэродром с дирижаблями. Пять горбатых серых тел, перетянутых верёвками, из–за крон выглядывают. Как–то ездил стороной, чисто поле у них под посадочную площадку огромное. Там же и вышки караульные, и казармы, и шпиль с флагом. Пара артиллерийских расчётов в сторону моря взирают. К аэродрому и будущие пилоты мехов побежали. Похоже, лагерь у них там находится.

Засомневавшись, отъехал за густой кустарник в рощу. Привязал коня, снял доломан свой чистенький с головным убором, упал на землю нетерпеливо и начал отжиматься. После вчерашней схватки на кулаках на тридцать пятом повторении руки подзабились. Но я обозлился только больше и сделал шестьдесят девять без передышки. Дальше додавил уже до восьмидесяти пяти. Вспомнив, что сотню обещал себе сделать, кое–как выжал сто три раза. Поднялся, рук не чувствую, зато какое удовлетворение!

Стало до трясучки интересно, как их ещё будут тренировать. Ожидания мои оправдались, когда я на следующий день выдвинулся ещё пораньше и на том же пляже застал их очередную тренировку!

Теперь уже только мех подполковника на пляже. И сам он гоняет юнцов, как сидоровых коз. Перекаты выполняют борцовские, кувырки всякие. Константин комментирует, что для боя лучшей тренировки быстро ориентироваться в воздухе не придумаешь.

В конце занятия снова физические упражнения пошли до изнеможения, только на ноги теперь. Приседания с выпрыгиванием. Всё на ус наматываю! И посмеиваюсь над слабаками.

Вечером ко мне в Поместье приехал дядька из ополчения с намерением подраться. Лысый, худой, жилистый, со взглядом каким–то испуганным и габаритами поменьше меня в разы. Оказался очень резкий и выносливый. Стал я выделываться перед толпой и играться с ним, дразня. Так прилетело, аж зубы зашатались.

Еле встал с земли на счёте «девять».

— Чемпионом себя почуял? — Выругался Фёдор. — Держи руки у лица. Нельзя недооценивать противника.

Наполучав по морде ещё, додавил на морально–волевых. Победа далась грязно: локтем угодил в нос, вторым ударом свалил, аж запрокинулся мужик. Еле откачали. Думал, убил.

Хороший урок вышел. Нельзя недооценивать противника. Как и моих бывших сослуживцев. Смеяться над недопилотами не стоит. Рано или поздно они сядут в мехары и будут драться с монстрами, рискуя своими жизнями за свою Империю и батюшку императора.

На третий день к бухте Емар я выехал уже без патрулирования, воспользовавшись своим выходным.

Место для тренировок меха–гвардейцы выбрали хорошее, безлюдное. Все маршруты на полуострове в основном проходят ближе к Амурскому заливу. А здесь даже селений не так много.

Увидев на пляже людей и целую кучу явно свежевыструганных ходуль, я разволновался.

Подполковник лично показывает на своём примере, как легко он на них бегает. И не боится мундир свой гвардейский с наградами запачкать. А все восемь корнетов с раскрытыми ртами смотрят «цирковое представление», как штаб–офицер семимильными шагами пляж проходит за мгновения.

Да ещё и спрыгивает под конец, как будто он не весит под сто пятьдесят кило.

Впечатляющее зрелище, я даже рот раскрыл, куда бриз морской стал задувать тут же.

— Владение мехаром — это владение балансом своего тела! — Комментирует Константин ровным тоном, продемонстрировав поистине высший класс.

Он даже не запыхался!

— Молите Бога, господа, — продолжает жёстко. — Чтобы вы успели научиться хоть чему–то до первой сирены. А теперь разбираем ходули. Кто сломает, стругать будет сам! Деревьев много!

Мне бы взять хоть одни. Чтобы тренироваться. А если выстругать свои? Какой нужно длины? Как высоко должны крепиться ручки для ступней и хвата? Всё это в голове застыло мимолётной одержимостью.

Конь забеспокоился, отреагировав раньше меня самого.

Когда повернулся, то понял, что совершенно не заметил чёрного меха в кустах неподалёку. Наверное, потому что он принял сидячее положение.

Агнесса оказалась в трёх метрах от меня. Чёрный мундир, белые лосины. Голова опущена, но чую я чёткий взгляд сквозь локоны прямо на мою персону. И сердце задолбило, как бешеное. Щёки запылали.

Но тут досада сдавила горло, ведь девушка увидела меня с такой опухшей харей!! Это первая мысль. Которая сразу и улетучилась после её слов.

— Корнет гусарского полка, вы уже третий день подряд шпионите за тренировками юных мехаводов. Объяснитесь, — произнесла ровным, но угрожающим тоном.

От голоса у меня внизу живота затлело сладко. Да что со мной⁈ Почему так реагирую на неё⁈

— Язык проглотили, сударь? — Добавила и, встряхнув чёлку, посмотрела уже открыто.

Ноги с руками ослабли в тот же миг. И я позорно сполз с седла в другую сторону, запоздало ухватившись за уздцы. Но поздно, задница встретила землю очень болезненно. И я смиренно лёг на траву отдохнуть. На небо кроны с двух сторон надвигаются. Картина мира…

— Интересная реакция, — раздалось с обидой негромкое, будто Агнесса сама с собой разговаривает. — Совсем забыла, какая я страшная.

Очень тихо прошептала.

— Нет, очень даже красивая, — вырвалось из меня на выдохе мечтательное и, похоже, нарушающее её интим.

Не могу же я промолчать на такое заблуждение.

Слышу шаги. На меня надвигается!

Глава 12 Агнесса

— Насмехаться вздумали, корнет? — Заявляет с нотками обиды, нависая надо мной.

А я глаз оторвать не в силах от прекрасного лика, будто надышаться не могу. Рот раскрыл, как идиот. Просто любуюсь. А в мыслях уже, как целую её, как отвечает… И стыдно, и хочется.

— Что уставились, сударь? Дуэли хотите? — Выдаёт вдруг и хмурится.

— Ни в коем случае, сударыня! Прошу простить за невежество, выраженное в прямоте.

Резко разворачивается и уходит к своему мехару.

— Учись быть среди людей, учись быть среди мужчин, — бурчит себе под нос. — Я пыталась, Насть. Шла бы ты к Синему в задницу.

Слух у меня отменный, не думаю, что для моих ушей было сказано.

— Постойте, сударыня, — окликаю, поднимаясь на ноги.

Замирает в пяти метрах, не оборачиваясь.

— Вы так красивы, что руки держать перестали, простите! — Выпалил, будто я не я.

Гусар во мне взыграл. Вот наслушаешься ярых ходоков перед костром вечером! И думать не надо, все дежурные фразы уже на языке.

— Слабо верится, — выдавила, не оборачиваясь.

— Сердце моё послушайте, — поспешил ответить во мне гусар.

— Дурак, — раздалось с усмешкой, и Агнесса рванула к меху быстрее.

Твою, дивизию, как Азаров выражается! Да она засмущалась?!! Гусара с побитой рожей.

Мехар сам вдруг поднялся, когда она подошла! Вот это что–то из ряда вон… запрыгнула в кабину так быстро, что я едва уловил движения. Но скорее это потому, что взор притянула обтянутая лосинами попа. Никогда не видел женских прелестей в таком откровенном виде, но готов поспорить, что эта самая лучшая из всех… прелесть.

Словно завороженный смотрю, как закрывается крышка кабины. Как лицо, занавешенное белыми волосами, решительно направлено на меня, как сквозь локоны белые исподлобья смотрит в ответ чарующими глазами цвета моря.

Пока закрывающаяся броня не прерывает наш контакт.

Мехар делает шаг в мою сторону, ломая ветки с треском. Конь мой отшатывается в испуге, но теперь я сильно держу за уздцы.

— Вы не ответили на первый вопрос, — раздаётся уже голосом холодным и беспринципным.

Совершенно другая барышня. Уверенная в себе и сильная.

Чеканю и я уверенно:

— Второму эскадрону Шестого хабаровского полка, в котором состою, приказано ставкой Владивостока от Якорной бухты до Емара патруль осуществлять. Я, как новобранец в дневное время только. Но скоро и ночью здесь буду ездить. А то, что смотрю за тренировками — это простое любопытно. Только и всего.

Голос у меня прорезался, ибо, не видя, её общаться легче.

— Принято, — отвечает официозно.

Турбины с рёвом траву с кустами обдают, мехар вырывается меж крон в небо. Листья сорванные сыплются на меня дождём. А я смотрю, как уменьшается фигура в небе, превращаясь в точку.

И тут понимаю, что она не узнала меня! И не мудрено с такой побитой харей.

Тоска…

Назад поехал, наблюдая, как падают с ходуль корнеты. И только Максим Чернышов справляется лучше всех, умудряясь прошагать метров тридцать, а затем ещё и спрыгнуть, предотвращая падение.

Подполковник на меня косится. Заметил–таки.

Руку ему поднимаю, приветствуя. Смотрит вопросительно дальше, не реагируя на мой жест, а я пришпориваю коняи перехожу на галоп.

Глупо вышло. Барышня чересчур странная. Но с такими данными может позволить себе всякое. В мыслях только её губы и мои объятия. Хочется прижать, почувствовать крепкую, осиную талию. Нет, это не любовь — повторяю себе вновь и вновь.

Тянет к ней скорее на животном уровне, как мотылька на огонь.

И вот, вопреки самому себе, я думаю о другой. Чтобы проверить себя, понять степени притяжения к обеим. Сравнить, как отзывается в груди.

Что ж. Чувства к Татьяне Румянцевой нисколько не угасли. Стоит вспомнить её голос… взгляд, изящную фигуру в платье, и наплывает тлеющая грусть. Ибо не моя.

Помолвлена с другим. С боевым офицером, выполняющим долг. А значит, лезть не стану, не по–мужски такое. Да и хватит пустых терзаний, каким повод сама дала записками своими. К чему всё было? Как гусары говорят: бабы–дуры. Да и сам считаю, что такое женщину не красит. Имея кавалера, мне письма писать.

Вот, как чует Татьяна мою неприветливость, теперь ни весточки…

Фёдор повадился ходить за утёс на лодке, которую ему гусары приволокли откуда–то. Удочку на борт, на вёсла налегает с пирса и уматывает на весь день. И на нём лица нет.

С патруля накидываюсь на гречку с мясом. Гусарская тушёнка просто изумительна. Дальше занятия с саблей, где я едва не получаю ранение, ибо мыслями где–то летаю. Азаров ругается, а мне хоть кол на голове теши.

К вечеру, как уже принято народ у забора собирается, требуя пропуска в Поместье. Новые бойцы желают помериться со мной силой. А я никакущий, усталость накопилась, с ног валюсь.

Дядька Азаров находит выход из положения, собирая целый турнир из претендентов. Каждый вечер у нас народа всё больше, желающего заработать на ставках. За неделю только мне перепало триста рублей. Ещё немного, и я смогу отдать долг по налогам. Только понятия не имею, кому платить.

Очередным утром снова отправляюсь в патруль. И хочется по дальнему радиусу этот залив обойти, чтобы с Агнессой не встречаться. Но внутри что–то борется, и выравниваю маршрут.

Сегодня на пляже пусто. И мне почему–то тревожно от этого.

Мехар чёрный замечаю под кронами метров за тридцать. Всё–таки явилась.

Притормаживаю коня напротив исполина. Любуюсь им и рассматриваю мелкие детали. Такое не могли создать люди. Но люди могут управлять. И это завораживает, будто истина слишком велика, чтобы познать нам, простым смертным.

— И снова вы? — Раздаётся с другой стороны от дороги, как раз с пляжа.

Девушка на камушке сидит, лицом обращена в сторону моря. На меня не поворачивается. И видится такой одинокой теперь.

— А что мне делать, служба, — отвечаю и спешиваюсь, дабы снова не упасть.

— Вы правду сказали? — Спрашивает, а в девичьем голосе волнение. Впервые он таким детским кажется.

— Простите, вы о чём? — Уточняю, ощущая внезапную неловкость.

— Так и знала, — бросает с обидой.

— Да, вы действительно красивая. И очень робкая, — спешу исправиться.

— Вам что за дело? — Говорит вроде отталкивающим тоном, но в нём ощущается надежда.

Замешательство борю, ощутив себя в некой семейной сцене. С чего бы⁈

— Гвардейцев на пляже нет. Почему вы здесь? — Меняю тему.

— У меня невыполнимая задача, от которой я устала, — признаётся вдруг. — Ненавижу неопределённости. Когда от меня хотят сами, не зная чего. А здесь спокойно. Было… до вас.

Коня привязываю за сук и к ней иду, затаив дыхание.

— Вы позволите? — Спрашиваю.

Молчит.

Усаживаюсь рядом на кочку, метрах в двух. Не шевелится, словно и не дышит. Будто затаилась. Локоны её колышутся от порывов лёгкого ветерка. И я наслаждаюсь очертаниями губ, изяществом носика, густотой ресниц на опущенных веках.

— Я не разрешала, — говорит неуверенно.

— Прошу прощения, сударыня, — отвечаю и поднимаюсь.

— Стойте, — спохватывается.

Усаживаю свой зад обратно. И отчаянно борюсь с желанием сказать ей о том… что она дралась лучше всех в гвардии Небесной, что это я влез в мехара Суслова.

Что я тот, кого она ищет.

— Примите в знак… дружбы, — протягиваю ей медальон для фотокарточек на серебряной цепи.

Берёт в ладошку крохотную, а там мозолей затвердевших, как у дровосека! Ничего себе лапка у девушки. Рассматривает в закрытом состоянии.

Гусары посоветовали что–то подарить. На два рубля выменял.

— Эта вещь стоит денег, нет, — заключает, протягивая обратно.

— Вы меня обидите, если откажитесь, — выпалил.

Задумалась, опустила голову.

— Тогда я тоже вам что–то подарю, — заявляет.

— Охотно приму…

— Как ваше имя, простите? — Спрашивает, зажмуриваясь.

Похоже, слишком тяжело ей даются вопросы.

— Князь Сабуров Андрей Константинович, ныне на службе в гусарском полку.

Очередная пауза, будто борьба внутри неё идёт нешуточная.

— Агнесса, без титулов и прочего.

— Вы же майор…

— Номинально. Я просто инструмент, — признаётся. И уже начинает заинтересованно рассматривать вещицу. — Мне никогда подобного не дарили. Благодарю вас, Андрей Константинович.

Молчу теперь я. Рассматривает, открывая.

— Здесь пусто, — комментирует.

— Вставьте туда любую фотокарточку. И этот человек будет греть ваше сердце в самую трудную минуту.

Вздыхает.

— Вы романтик, — говорит с лёгкой улыбкой и убирает медальон во внутренний карман кителя, бережно сложив цепь.

Молчим ещё немного.

— Моё Поместье в бухте Якорной. Я буду всегда вам рад, — решаюсь и на это.

— Уже уходите? — Спохватывается даже, да ещё и поворачивается ко мне, распахнув свои огромные глазища, в которых я тут же тону, теряя всякую волю к тому, чтобы выгрести и выбраться на поверхность.

Мне и не нужно. Я в сказочном омуте. Но нахожу в себе силы ответить искренне:

— Нет… что вы… я просто опасаюсь, что слишком быстро улетите вы, Агнесса.

Отвернулась резко, словно опомнилась.

— Каждую секунду думаю об этом, — призналась и выпалила, обескуражив. — Кто вас так побил? Простите, если затронула вашу гордость.

Ах да, моя рожа всё ещё убавляет мне баллы очарования! А точнее просит кирпича.

— Все понемногу, — ответил и усмехнулся.

— Это как? — Снова посмотрела, озаряя аквамариновым светом, и я окрылился.

— Участвую в кулачных боях, — отвечаю без утайки.

— Вот почему у вас сбиты костяшки, — комментирует, снова пряча лицо в волосах.

— А вы наблюдательны.

— Я вижу всё, но… по–своему, — говорит с грустью.

Уже это слышал.

Но не видел, сколько у неё на кольце частиц эрения. Только сейчас обратил внимание, что их целых пять! Даже у Небесной всего четыре. У моего отца было четыре. Как эта девушка потянула столько⁈

Таращиться на управления кольцо нехорошо, поэтому увожу быстро взгляд, захлопываю «пачку».

— Если вам интересно, то я ещё ни разу не проиграл, — хвалюсь. Выходит несколько неловко.

— Если вы сопротивлялись, это уже мужество. Никогда нельзя сдаваться.

— Я знаю.

— Но раз не проиграли, это больше чем мужество. Это дух победителя. Не теряйте его.

— С этим сложно, — признался.

— Почему же? — Снова посмотрела на меня, но впервые уже я опустил свой взгляд на траву.

— Победы, как мечты. А они не всегда сбываются. Как бы ни старался.

— Андрей Константинович, — начала вдруг воодушевлённо.

— Просто Андрей… — поправляю с теплом на сердце.

— Я хочу дружить с вами, — заявляет!

Дыхание перехватило от такой прямоты. И я замешкался. А тут…

— Агнесса? — Раздался из её мехара мужской, несколько искажённый голос! — Агнесса, выйди на связь!

Девушка вскакивает, и я не успеваю ей сказать подобного в ответ.

— Простите, Андрей. Меня вызывают, — говорит официозно, не поворачиваясь ко мне, и спешным шагом идёт к своей чёрной машине.

Подрываюсь за ней. Потому что не хочу так расставаться.

— Агнесса, подождите, — говорю ей вслед.

Замирает на полпути до меха.

— Мне правда нужно ответить, сударь. И скорее всего, лететь.

— Тогда позвольте попрощаться, как подобает.

Чем она скромнее, тем смелее я. Спешу к ней, пока не убежала.

— А как подобает? — Переспрашивает и оборачивается.

Чёлка колышется, открывая ослепительное лицо. Но ему, чтобы подкосить меня взглядом нужна дистанция, а я уже близко! Настолько, что ей приходится поднять свою голову.

Прошу руку жестом, чтобы поцеловать. Подаёт неуверенно и с неким усилием. Касаюсь. И разряд тонкого, сладкого тока проходит в меня через наш первый контакт.

Обхватываю ладонь, не в силах удержаться. Агнесса не сопротивляется. Похоже, ошарашена моим напором. А я сам себя не узнаю. Мне хочется коснуться, ощутить и изучить её ладонь. По жёсткости кажется, что в перчатке рука. Неужели такая грубая кожа? А чувствует ли…

Пальцем провожу по внутренней стороне, едва касаясь и тяну к своим губам, опуская голову, чтобы поцеловать тыльную сторону ладошки.

Не успеваю.

Агнесса валится прямо на меня, как будто ноги у неё вдруг потеряли силу. Вес у неё маленький, поэтому стою, как стоял.

А она, завалившись неуклюже, уткнулась носом в грудь и сгруппировала у груди своей руками. Не удержался, обнял за плечи. Уже и не слышу, что там бормочут из кабины. Дыхание её частое ловлю, и сердца быстрый стук. Как пойманный воробушек в объятиях. Кроха.

От волос пахнет вкусно. И не надышаться.

— Простите, — шепчу ей над макушкой.

Через секунду отталкивает грубо, словно опомнилась. Ничего себе, силища.

— Что вы себе позволяете, — рычит, пятясь с опущенной головушкой.

А у меня слов в ответ не нашлось. Сам виноват, переборщил.

Удалившись от меня метров на пять, девушка вверх подпрыгивает неожиданно высоко, сгруппировавшись практически в позу эмбриона и на миг в воздухе зависая. Почти одновременно с этим со спины на неё мехар сам надвинулся так быстро, что я чуть не вскрикнул с испуга.

Будто тварь из металла страшная проглатывает, мехар в кабину девушку прямо на лету заключает. Двух метров до меня не долетел, статуей замер, вопреки ожидаемой инерции. При которой бы снёс меня к чёртовой бабке, а так только ветерком обдал с кусочками травки порубленной.

Когда девушка бьётся спиной о стенку, волосы, всколыхнувшись, лицо её открывают на несколько мгновений.

Прямой, строгий взгляд, сшибающий похлеще всяких апперкотов, устремлен на меня с претензией. И нотами цинизма. Но этот взгляд никак не вяжется с щеками её внезапно порозовевшими.

«Пасть» машины захлопывается, скрывая Агнессу полностью уже с завешенным чёлкой лицом. Мехар прыгает вверх и там врубает движки, уносящие её прочь от меня. Видимо, поняла, что может подпалить канаты на мундире. Пожалела.

Стою, ошеломлённый. Никогда не думал, что мехар и так умеет! Получается, она им на расстоянии управлять может. Пять частиц эрения такое дают? Вот это да!

Один восторг на другой накладывается. Агнесса…

Голова вскружилась моя, горе головушка. Шапку снял, затылок почесать, закружился на месте, как маленький. Улыбка с лица не сходит. В траве цветы ищу цвета глаз её.

Кто б из товарищей увидел, ну идиот. Конь вон смотрит, кажется, посмеивается. Хозяин с дуба рухнул.

А сердце всё колотится. Вдруг она вернётся.

И стою я час, а может больше. Но нет её… светлой, застенчивой и такой боевой крохи.

Опомнившись, на пляже поломанные ходули замечаю! Скачу туда по спуску. Собираю деревяшки, привязываю к седлу. Починю или свои сделаю по подобию.

Я буду тренироваться, как они.

Я буду всё уметь не хуже, чем они.

И в один прекрасный момент мой мехар сам найдёт меня. Призовётся и заключит в объятия. И мы будем вместе с Агнессой летать высоко в небе. И уноситься на самый край света, где останемся вдвоём, и ей не придётся так смущаться.

О чём я думаю, ну дурачок. Так меня и назвала же. Дурак.

Несусь с ветерком в седле до Поместья и эскадрона. Пыль дорожная в рот, растянутый до ушей, залетает вместе с мошками.

Она ведь не занята? Иначе бы не позволила дарить ей подарок. Иначе бы не приняла мою дружбу. Иначе…

Странная. Но очень красивая. Агнесса.

От одной только мысли о ней, в душе и желание, и нежность.

Воодушевлённый внезапным знакомством вечером я потренировался с гусарами на скаку саблей рубить. От ударов по деревянному чучелу кисть едва не отрывает. Это когда попадаю, но чаще мимо клинок летит.

Кулачные бои к ночи отменились, несмотря на желающих подраться. Командир эскадрона Илларион Грибоедов прознав, что творится подле лагеря, разогнал всю шарашкину контору, Азарову по шее дал. И мне драться запретил.

— Увижу вас с разбитым лицом, товарищ корнет, вылетите со службы, как пробка из–под шампанского, — выдал угрожающе.

— Так, точно, товарищ ротмистр! — Отчеканил и занялся ходулями.

На следующий день меня поставили на пост к утёсу за заливом смотреть, чему оказался не особо рад. Ибо к Агнессе хотел отправиться, а тут на тебе: на сутки выпадаю.

Проинструктировали, проверили знание устава караульной службы и вручили новенькую винтовку с чистой совестью и пятнадцатью патронами в придачу. А она ещё и с оптическим прицелом! Заведующий оружием уверил, что пристреленная. Взыграла ответственность, и я успокоился.

На эскадры броненосцев налюбовался, на дирижабли в небе, чаек наслушался с шумом волн, за пирсом понаблюдал, как голые гусары с разбега плюхаются после бани.

Фёдору, гребущему на берег, помахал. Не увидел, старый.

В перерывах между сменами стал записку Агнессе сочинять, расходуя на черновики лист за листом.

— Поспите, сударь, как положено, — забурчал начальник смены. — Ночь ещё стоять.

А у меня сна ни в одном глазу. Сердце выстукивает от мыслей романтических. Стихи захотелось писать. И начал, но выходит такая нелепица.

* * *

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная. Поместье князя Сабурова.

24 июня 1905 года по старому календарю. Суббота.

Сменился с наряда к полудню. И приготовился хоть сейчас скакать прямо в их лагерь, что находится за аэродромом.

Но притормозил, чтобы лицо побрить, искупаться, да рубаху сменить. Всё–таки опрятным быть нужно в первую очередь.

За умыванием близ колодца меня почтальон и застал. Под уздцы с лошадью да с командирской планшеткой наперевес.

— Вы князь Сабуров? — Спросил мужчина в зелёном мундире официозно.

Ух ты, целый фельдъегерь пожаловал. Такие только важную почту носят.

— Да, он самый. Андрей Константинович, — подтвердил и поинтересовался с нарастающим волнением. — С чем пожаловали?

Протянул конверт плотный, серый с надписями адресата, как полагается. Впервые подобный вижу.

— Из Хабаровска от Румянцевой Татьяны Сергеевны по поручению лично в руки, — ответил мужчина.

Принял, как завороженный. А фельдъегерь и не думает уходить. Протягивает ещё один конверт.

И в груди холодеет. А вот такой конверт мне знаком. Леди Румянцева письма передавала через Фёдора в них, будучи ещё во Владивостоке.

— А это попутно просили передать, — комментирует. — Коль не по службе. За услугу с вас четыре копейки, сударь.

Беру неуверенно. Адреса обратного нет. И не подписан, как и все предыдущие.

— Простите, а кто передавал и когда? — Уточняю, не в силах скрыть беспокойства.

— Хм, — замешкался было фельдъегерь. — Я к вам уже на обратном пути заскочил. Во Владивостоке меня слуга поймал ещё три дня назад. Ваше имя озвучил и сказал, что заплатите.

— А чей слуга⁇

— Не интересовался, сударь, не по должности. Как и передавать второе письмо. Если бы не поручение Румянцевых, гонцом бы сюда не пришёл. И всё же прошу расплатиться за услугу. Мне нужно спешить, — проговорил нетерпеливо.

Отсыпал копеек. Не успел и глазом моргнуть, тот ускакал галопом, только пыль столбом.

В руках два письма, и почему же чует моё сердце тревогу.

Глава 13 На душе тревога

Первым делом открываю весточку из Хабаровска, не зная, что и думать.

Внутри свёрнутый лист, совершенно другой: белоснежная, тонкая бумага. Которую нетерпеливо разворачиваю и впитываю с тревогой строки.

'Я искренне надеюсь, что это письмо не вернётся ко мне, не найдя адресата. Несмотря на мои слова ниже, я всё же молю Бога, чтобы оставил вас в живых после того ада. Вести из Владивостока идут слишком долго, они размыты в слухах и домыслах.

Андрей Константинович, вы великолепно маршировали со знаменем, вдохновляя сердца мужчин и чаруя сердца женщин. Мне жаль, что Анастасия Николаевна отвернулась от вас. Надеюсь, вы сдержали и этот удар.

Как сдержит удар и мой брат, потерявший ногу. А с ней и гвардию.

Я должна была быть с ним в госпитале, в день училищного парада, но явилась молить вас об одном. Мой брат слишком серьёзно воспринял ваш вызов. А теперь, когда он стал инвалидом, гнева в нём стало ещё больше. И он намерен дать вам ответ.

Очень жаль, что мне не удалось просить лично. Но я заклинаю вас этими строками, отмените дуэль. Вы здравомыслящий человек, уверена, что всё поймёте.

Прошлое — это память, а будущее — надежда. Но всё это нельзя чувствовать, как Настоящее. В час беды поняла, что есть только оно.

К сожалению, для моего брата, потерявшего крылья, лишившегося своего Настоящего, осталась лишь навязчивая идея о вас. Мне немыслимо понять, почему так вышло. Вы без сомнения победите инвалида. Но я прошу вас победить свою гордыню и извиниться перед моим братом. Он не виноват, что выполняя свой долг, потерял мечту, и теперь не сможет достойно ответить. Но сможет достойно простить.

Выполните мою просьбу, и я буду вечно вашей должницей.

Леди Румянцева Т.'

Другой почерк, другая подпись. Холодный текст.

Очень жаль, что такое несчастье случилось с её братом. Не знаю, что и думать. Но уж точно унижаться не намерен. С новой волной смятения в душе Румянцев уходит на второй план. Потому что волнует больше другое…

Как же очевидно теперь понимать, что прежние письма писала не она.

Как легко принимать желаемое за действительное, когда разум побеждён сердцем.

И чья же ирония ждёт меня во втором письме? Теперь интереснее вдвойне.

Рву конверт небрежно, доставая нежно–розовый пергамент, пропитанный чёрными чернилами. А вот и ты.

И с холодеющей грудью читаю то, что больше не кажется мне милым.

«Вы были великолепны. Нет необходимости слушать всякое ничтожество. Они не знают, с кем связались. Надо отдать вам должное, со знаменем кровавыми следами до Небесной принцессы — это лучшая метафора и вдохновение. Всё ближе, ваша Леди Т. С.»

От мурашек по спине и шее сводит скулы. Строки расплываются, заполоняя всё чернотой и звоном в ушах. Не могу отдышаться, резко комкаю лист, возвращаясь в реальность.

Кто же ты⁈ Что тебе нужно⁈

И почему мне стало вдруг так страшно.

Озираюсь по сторонам. Гусары шныряют, топот одинокий лошадиный удаляется, доносится лязг клинков с тренировочной площадки, кто–то над шуткой товарища смеётся, ветерок колышет травку. Шмель садится на цветок, недовольно жужжа. Солнце светит ясное. Всё спокойно, всё хорошо.

И почему мне кажется, что твари уже надвигаются… до трясущихся поджилок чувство пробирает.

Уже нет желания слоняться в поисках Агнессы. Да и где её искать в субботу? Надумал себе, идиот, что она ждёт меня на том же месте. Хотя она в мгновение ока может оказаться в любом…

— Нет, сударь, — ворчит старенький гусар, ответственный за полевую оружейку. — Хоть корнету, хоть князю винтовку выдать не могу. Только в караулы и на патруль по распоряжению ротмистра.

Метнулся я сдуру за оружием.

— На тебе лица нет, что случилось, Андрей? — Подходит Азаров, свой белый глаз щурит.

— Предчувствие дурное, — отвечаю без утайки.

— Да ты брось, шесть эскадр по морю ходит и целый флот по небу.

Хотел ему сказать, что флот уж точно не аргумент. Видел я, как всё это в щепки разлетается очень быстро…

— Пойду я, дядь Шурик, — киваю в сторону моря.

— Съезди в город лучше с товарищами, развейся. Суббота всё–таки. Только у вахтенного отметься, график уточни.

Махнул рукой на всё. Какие гулянки? Гусарам только повод дай праздновать во время чумы. Казаки ходят злые, как собаки, а наши всем улыбаются.

Двинул к берегу мимо стройки, где Фёдор хлопочет с каждым днём всё больше, снова взяв молоток, как в молодые годы. Первый этаж дома уже готов, второй строят. Кирпича навезли, укреплять ещё будем. Стройматериалов самых лучших набрали за рубли, синяками и ссадинами заработанные.

По утёсу хожу неподалёку от поста с саблей наголо. Туда–сюда, как лев в клетке. Иногда бывает, что мерещится мне здесь, что молот о наковальню бьёт прям под берегом. Приглушённо, издевательски. На этой стороне так бывает, с детства помню. Может, грот какой под нами, где от волны заходящей долбятся две железки.

Вслушиваюсь, сейчас молчит. В подзорную трубу батьки каждые пять минут смотрю на водную гладь. Под солнцем вода в заливе светлая, волны слабенькие. Два броненосца южнее бухты в море стоят на якорях. Затишье перед бурей прям.

Холка дыбом. Не могу успокоиться всё. Сердце долбит, лишь бы братцев по тревоге успеть поднять.

На стекло в раме поглядываю, которое гусары приспособили в кустах. Подобные хитрости по всему берегу на постах у эскадронов. Если иней поползёт, всё — трубить тревогу и бежать. А лучше сразу падать на землю, ибо первый удар ледяной шрапнелью может быть.

Как пилот меха сказал во время мясорубки в училище, найти бы эту тварь, что так умеет. Добраться бы до неё. Неужели такая одна?

Думаю о втором письме. Строки всех записок иначе теперь видятся. И себя я тоже иначе ощущаю. Не так со мной что–то. Впитал эрений на занятии, запустил мехара без кольца. Иероглифы в инее увидел, каких раньше и близко не знал. Они же и на магической панели побежали. Некоторые из них. И кто мне скажет, что письмена означают? Язык создателей мехаров? Или язык оргалидов это? Как они связаны? Нет, ну понятно, что упали с одного метеорита. Но почему монстров мехары не слушаются, как ту же Агнессу?

Почему, когда запустился мех Суслова, никаких знаков не появилось? Это связано с частицей эрения?

Почему монстры их поглощают?

Куча вопросов. И ни одного ответа.

Ещё до ужина в Поместье гусары с соседнего эскадрона пожаловали. Мои товарищи Михаил и Вадим, с которыми уже и на «ты» перешли, как самые добрые друзья.

Прихватили они с собой ещё трёх унтер–офицеров, вместе веселее. Выбрали на вид понаглее и покрепче. Прискакали, будто с донесением срочным, а мимо ротмистра ко мне двинули.

— Князь! Какое счастье, что без нас не уехал! — Заявил Михаил, светлые усы поправляя.

— Посмотрите на него, товарищ корнет, — усмехнулся второй. — Он и не собирался.

— Заберите его уже куда–нибудь, господа, — подскочил Азаров мокрый ещё с купания. — Он тут только шороху наводит. Часовым спать не даёт под солнышком.

— Вы, сударь, давайте без этих, без армейских штучек, — выпалил Михаил и по плечу меня похлопал.

А затем и вовсе обнял крепко.

— Чего напрягся? — Добавил уже у уха. — Барышня Строганова всё нам рассказала.

Ржут гусары, глаза их задором горят.

— Не понял, ничего ж не было, — возмутился я, отшатнувшись.

— Вот ты и попался! — Смеются. — Неужели не сумел? Лучше бы дал возможность тому, кто наверняка, а то, как собака на сене.

— Ну не скажи, — вмешался Вадим. — Никто б из вас, господа, такого подвига провернуть не осмелился.

— Это какого? — Ахнули уже мои товарищи с эскадрона, подошедшие на шум с палаточного городка.

— На флагман тихоокеанского флота «Пётр Великий» по трапу верхом на лошади с барышней в седле наш князь взлетел, как прынц на белом коне, — отвечает Вадим торжественно. — Да ещё и утром туда адмирал Строганов нагрянул, на навозе поскользнувшись. Полетел так, что об пушку ударился, кувыркнулся несколько раз и в воду. Еле выловили.

— Да ну! — Заахали местные.

— Ну хватит преувеличивать, — простонал я. — Чего пожаловали? В бане попариться?

— Да какая баня? Мы за тобой приехали. И не отвертишься, выходной у тебя, знаем, знаем, — заявляет Михаил.

— За мной?

— А за кем, ваше высочество? — Посерьёзнел Михаил. — Светский вечер без князя — это, как игровой дом, без карт.

— А барышни без грудей, — выпалил Азаров и сам с собой посмеялся.

— Меня не приглашали, — отвечаю спокойно.

— Всё договорено. Дочь полицмейстера проведёт, — подмигнул Михаил.

— Вся знать там будет, именитые офицеры, молодые барышни, опытные вдовушки! — Стали перечислять по очереди мечтательно. — Картишки, выпивка, музыка, танцы! И главное, без всяких казаков с рожами недовольными.

Вот о чём я и говорю. Одни на позициях оборону города держат, другие развлекаются.

— Может, вы сами? — Спрашиваю уже неуверенно, ибо сложно мне устоять перед таким напором.

— Собирайтесь, князь, — настаивают. — Время не ждёт. Барышни тем более. Всех ведь разберут.

— И как я с такой рожей, ну нет, — стону.

— Да нормальная у вас рожа, сударь, — нагло врёт Михаил.

— Давай для симметрии в правую скулу заряжу, — подбавляет масла в огонь дядька Азаров.

— Андрей, да брооось, — аж взвыл Михаил.

Смотрю на гостей пристально. Все наглаженные, пуговицы с бляшками натёртые блестят, сами расфуфыренные, причёсанные, гладковыбритые, веет от них вкусными парфюмами и свежестью. А главное глаза горят, таким и не откажешь.

Понимаю ведь и сам, что без дела с ума сойду.

— Полчаса мне дайте, — выдавил, сдавшись.

— Аки барышня, пять минут! — Заявляют, посмеиваясь.

— Это чтоб конкуренции не составил? — Подшучиваю уже я.

— Ого! А наш Андрей умеет–таки шутить! — Захлопал в ладоши Азаров и мне. — Пошли, я тебе парфюм французский дам.

— Бабский небось, — смеются уже местные гусары.

— Сейчас по шее надаю! А ну дрова рубить шпли отсюда! — Заворчал на своих прапорщик.

В сарай жилой поспешил за рубахой, в палаточной бытовке эскадрона даже утюг с доской есть, на печку ставишь и вуаля. Только марлю ещё б найти.

— Рублей возьмите, сударь, да побольше! — Кричит в след Михаил.

— Вы мне сколько должны, господа офицеры? — Парирую.

— Вот только настроение портить не надо, ваше высочество! — Огрызаются ещё наглецы.

* * *

Владивосток. Бухта Анна. Усадьба Третьякова.

21:05 по местному времени.

Спустя полтора часа мы прибыли на место. Но время пролетело в скачке с товарищами, как один миг.

Не думал, что приведут меня гусары прямиком в усадьбу Третьякова, что раскинулась в сотне метров от берега с видом на остров Русский. А товарищи, как партизаны, молчали до самого конца.

Помню, как гостил здесь с семьёй. У них был великолепный сад и огромный трёхэтажный дом с множеством комнат. Отличная смотровая площадка и свой пирс с прогулочными лодками, на которых всегда наяривали слуги, одетые в белые одежды под матросов.

Сейчас здесь не слышно торжеств, громкого смеха, праздных цветных огней, какими славилась эта усадьба раньше. Но это не значит, что вечер отменён.

Едва слышна лёгкая музыка скрипки. Через кованый забор видно немало прогуливающихся среди постриженного кустарника и клумб элегантно одетых людей с бокалами в руках. Местами от неба их закрывают плотный навес из крон невысоких деревьев. Через мрачный просвет виднеются беседки со столами, поблёскивает прудик, отражая пламя от облагороженного костра.

Слышны отголоски бесед, а из окон особняка всё же доносится смех.

У кованой ограды нас останавливает полиция, какой здесь в округе целый отряд ошивается. И хочет нас прогнать.

— Мы по приглашению Натальи Алексеевны Дороховой, — заявляет Михаил важновато с высоты седла и подмигивает мне. — Знаете такую, господа?

— Дочки главы полиции? А как же! — Восклицают толстенький капитан в возрасте и дальше ехидно: — А бумажонка имеется?

— Сейчас, сейчас, — усмехнулся гусар и как заорёт: — Наталья, душа моя! Нас не пускают!

— А ну прекратить, у нас комендантский час, — прорычал полицейский, хватая за уздцы его лошади.

— Хороший комендантский час, — прокомментировал я, кивая на усадьбу.

— А мы что сделаем? — Пробурчал полицейский и дальше взмолился. — Нам велено следить за порядком вокруг. Господа гусары, помилуйте. Уезжайте без скандалов.

— Так! Отставить! — Раздался меж прутьев через забор строгий женский голос.

Наталья вместе с Екатериной подскочили и высунулись.

Выяснилось, что наши знакомые барышни Третьякову так ничего и не сказали о гусарах. Пришлось лезть через забор в тёмном местечке. Скакунов вверили полиции охранять. Это чтоб они не зря службу несли, а с пользой. Головные уборы с саблями меж прутьев девицам передали и полезли. У одного из гусар шов лосин под пахом затрещал, когда ногу перебрасывать стал. Вот тут–то мы не выдержали и рассмеялись.

Барышни подхватили, привлекая внимание оторопевших гостей в саду. Оказалось, обе уже подвыпившие. Наталья сама на себя не похожа. Всю серьёзность со скромностью, как рукой сняло. Может, с прошлый раз я просто быстрее их дошёл до кондиции, поэтому не заметил разницы?

— А что празднуем–то? — Уточнил я у неё, когда руку поцеловал, проявив галантность.

— Как что, день рождения коменданта приморской столицы, господина Третьякова, — ответил за Наталью Михаил и взял её под руку.

— Юбилей, между прочим, — добавила Екатерина кокетливо и приняла ухаживания Вадима.

А ну да, война войной, а юбилей большого чиновника по расписанию.

Никто нас представлять хозяевам, видимо, не собирался. Растворились среди гостей, где гусар в званиях штабс–офицеров оказалось хоть отбавляй. Каждый третий гость майор или подполковник в парадном доломане, с каких только пылинки сдувать.

Похоже, вся знать, решившая остаться во Владивостоке, тоже здесь собралась. Господа в мундирах и костюмах, дамы в вечерних платьях до средней пышности. Благо хоть не увидел пока Небесной принцессы. Да и по атмосфере размеренности и равномерности гостей понятно, что императорской особы здесь нет.

Даже морские офицеры мелькают в белых мундирах, а меха–гвардейца ни одного.

Мои товарищи, как в своей тарелке: знают, где бокалы подцепить, где закусочки урвать, за какими столами посидеть, да беседы светские завести с одинокими графинями.

В особняк, где главные чины, мои товарищи не суёмся пока. Только в саду, да у берега пруда.

Я же, растеряв всех своих знакомых, решил отсидеться в гордом одиночестве в местечке менее людном и непопулярном. Пошёл бродить в задумчивости.

Не хочется ни с барышнями общаться, ни танцы танцевать. Гусары по дороге к усадьбе все уши мне про столицу прожужжали, будто я самый рьяный дамский угодник, их поддержу во всём этом. Мол, светский вечер сегодняшний — всего–то репетиция. А поначалу так хитро и аккуратно спросили, не был ли я случайно в Иркутске на светских приёмах. Ага, в детдомах или сарае на побережье Уссурийского залива, копейки считая с Фёдором. Иногда с дедом подтанцовывали всё же, когда лишняя копейка появлялась.

— Вот закончится в Приморье безобразие, — вещал Михаил мечтательно. — Поедем мы в Иркутск, на Байкал. Что нам Владивосток, портовый город, боевой да сирый. То ли дело Столица империи. Дворцов тьма, балы каждую неделю со среды по воскресенье. Барышень знатных с Европы и Азии тьма! На мундиры российские сами вешаются и в обмороки падают, чтоб ловил.

— А ещё там на байкальском льду такие представления на коньках артисты вытворяют, ууу, закачаетесь, сударь.

— Сто рублей за неделю размотать за милую душу, — посмеивался Вадим.

— Да ну! — Ахали товарищи. — Тогда танцы под гармонь и самогонку, да сельские барышни слаще будут… Точно, господа. Жаба она иной раз так душит поутру.

— Э нет, братцы. Иркутск — столица мира и лучших барышень! — Стоял на своём Михаил воодушевлённо. — Как говорил мой дед, лучше один раз попробовать царский торт, чем всю жизнь есть дрянную деревенскую кашу. Так что копите рубли, ваше высочество! Отпуск не за горами…

Забавные у меня друзья.

А в Иркутск действительно очень хочется. Может, когда–нибудь и соберусь.

Нашёл лавочку с видом на детские качели, прикреплённые к ветке дуба. Полукругом стена из кустарника, несколько клумб в больших мраморных фазах и песочница. Место, похоже, детское, никому не интересное. Вот только не учёл, что с балкона третьего этажа дома вид на это место и меня открывается хороший.

Что девушка на меня смотрит сверху, обнаружил не сразу. Худенькая, светловолосая, в платье белоснежном пышном на тонкую фигурку. Не успел толком рассмотреть, скрылась, как только голову на неё поднял. Показалось, что в прятки со мной играет. По впечатлениям лет четырнадцать–пятнадцать ей. И, кажется, где–то уже видел.

В саду оживление. Похоже, целая толпа из особняка вывалилась вместе с музыкантами. Заскучав за двадцать минут, я охотно двинулся посмотреть на виновника торжества.

Как и ожидал, суету навёл Третьяков, вышедший в белоснежном мундире на золотом декоре под руку с той самой девицей, наблюдавшей за мной с балкона. С ними ещё несколько солидных пар и сам адмирал Строганов, которого я сразу узнал. Зашагала «делегация» в сторону пруда, куда и народ стал подтягиваться со всех направлений.

Проявляя вежливость, двинулся и я. Угощенье с выпивкой так и не распробовал ввиду своей излишней скромности. Зато мои товарищи поклевали всё, где только можно, как голуби. Поэтому посчитал своим долгом хотя бы за них выразить главе этого дома благодарность и поздравить с юбилеем.

На небольшой площадке на бережке народ стал собираться. Куда и ринулись слуги с подносами, ломящимися от бокалов и закуски.

Запахло табаком и сладким кремом.

Конечно, Третьяков и вышел за поздравлениями, а также, чтобы лицезреть всех собравшихся нелегальных голодранцев. А их, как ветром сдуло.

Только я один, как честный дурак, стал пробираться в толпе поближе к коменданту города.

Вылез очень близко уже под горячие поздравления солидного господина. Тут же отметил для себя, что Екатерина живенько примагнитилась к своему отцу. Строганов довольный, явно уже подшофе.

Речи горячие, сердечные. Вскоре стихи пошли.

Как раз музыканты, встав на позиции, запиликали фоном.

А я, наконец, особу подле Третьякова рассмотрел. Завили и накрасили её, будто на свадьбу, с платьем–то таким белоснежным ассоциаций других и нет. Вот только ей лет пятнадцать, лицо совсем детское. Однако глазища карие очень уж взрослыми кажутся.

У коменданта же были две дочки. Но эта не одна из них.

Вскоре понял, где видел её уже. В Доме офицеров месяц назад. Она мне бутерброды доесть предлагала. Там она выглядела серой мышью и прислугой, а теперь предстала принцессой.

Так она служанка его или дочка, понять не могу⁈

Вероятно заметив, что рассматриваю, девочка мне помахала с улыбкой открытой.

Третьяков как раз поднял бокал после очередных сердечных поздравлений. И тоже обратил внимание на меня.

Прозвенели бокалы по кругу. И седовласый дед комендант, уставившись на меня с ироничной улыбкой, без всяких церемоний выдал:

— Неужто сам князь Сабуров пожаловал? А судя по всему, из сражений нелёгких вырвался.

— Доброго вечера, Иван Фёдорович, — поздоровался без всякой улыбки, игнорируя намёк на мою побитую физиономию. — Позвольте поздравить вас с юбилеем.

Тяжело даются слова. Народа собралось уж человек пятьдесят. И все буквально в рот смотрят.

— И без бокала? — Перебил комендант. — Э, не! Василий! Штрафную гусару молодому!

По толпе прокатился смех. Дочка его только глаза свои сочные закатила недовольно.

— Сию секунду, барин! — Воскликнул старенький мужичок в мундире дворецкого и коньяка фужер мне налив до краёв, подал.

— А теперь говори, — произнёс Третьяков несколько хищно.

Замешкался на пару мгновений. Сбил он меня со своим коньяком.

— Здоровья вам крепкого, — начал неуверенно. — Семье благополучия. И чтоб город, вверенный вам в защиту батюшкой, больше не страдал.

Третьяков аж в лице поменялся. Оскал едва скрыл свой. А я поспешил поднять бокал, чтоб быстрее всё это сгладить.

— Тостующий до дна! — Объявил адмирал Строганов и одобрительно на меня посмотрел.

Пришлось опрокидывать. Горько… сразу огурец малосольный сунули в рот, я даже не понял, кто. Горячее по горлу разлилось.

Сразу похорошело.

Зазвенели бокалы, засмеялись гости. А девочка подле Третьякова на меня взгляд свой неожиданно жгучий устремила.

— Не познакомите нас, папенька? — Выдала капризно, когда ещё не все успокоились.

Как раз и гости загалдели, потому что виновник на меня отвлёкся. Круг стал распадаться, господа встали по кучкам. Со стороны особняка объявили, что прогулочные лодки готовы, и часть людей устремилась к бухте.

Третьяков продрал горло.

— Сабуров Андрей Константинович, князь, в придачу корнет гусарского полка, — представил комендант обыденным тоном, когда я подошёл ближе и буквально навис над ним. — Числился без вести пропавшим, обыскались. Но нашли для галочки. А это моя младшая дочь Анна, капризная без меры и своенравная, что сил нет.

— Вы забыли сказать, что я самая любимая ваша дочь, папенька, — добавила Анна с нажимом.

— Самая любимая, душа моя, — согласился Третьяков на выдохе.

— Настолько любимая, что папенька не смог со мной расстаться, — снова вмешалась Анна.

— Ты со всей роднёй была на поезде, но сошла на первой же остановке, — выдавил комендант и зашипел ей в ухо: — только не скандаль при посторонних хотя бы в мой праздник. Я и так выполняю все твои прихоти безропотно.

Анна снова закатила глаза. Но затем посмотрела на меня хитренько.

— Андрей Константинович, — обратилась кокетливо. — А не покажите мне бухту, в честь которой меня, вероятно, и назвали?

— Во–первых, — раздалось от коменданта с укором. — Тебя назвали в честь бабки, а во–вторых, ты знаешь эту бухту, как свои пять пальцев.

— Полно папенька, принимайте поздравления, — выпалила Анна и, оторвавшись от отца, устремилась ко мне. — Вы позволите, сударь?

Спросила, глядя снизу–вверх обворожительно.

Выдержав прожигающий взгляд Третьякова, подал локоть, иначе никак. Не буду же я оскорблять отказом совсем юную леди.

Либо дамы в возрасте, либо дети мне симпатизируют. Что ж. Тем проще провести время, зная рамки дозволенного.

Пусть и растоплена бдительность невинностью, но ощущение складывается, что меня сюда попросту заманили. Вот только кому это нужно и зачем?

Замечаю, что со стороны ворот к пруду меха–гвардейцы идут во главе с подполковником. Агнессы не видно, и я этому рад. Зато решили почтить своим присутствием три солидных офицера, в том числе и кавалер Румянцевой. А также два новоиспечённых корнета, среди которых замелькал и сияющий от счастья Максим Чернышов в новенькой парадке небесного цвета.

Похоже, вечер будет вдвойне приятным.

Глава 14 Анна Третьякова

Третьяков сам не свой. Я это затылком почуял, вышагивая по вымощенной камнем дорожке под руку с его дочкой.

Самой любимой, младшей дочкой.

И зачем было это озвучивать? Тем более Анной.

Странная девица. Сияет вся, чувствую, что расслабилась даже. Двинули в сторону пляжа, куда и часть гостей уже направилась. Комендант за нами матросов своих пустил, я их быстро вычислил, по тому, как они молчаливо в затылок сопят.

А ещё расслышал, как с распростёртыми объятиями меха–гвардейцев встречают.

Не хотелось бы пересекаться с Чернышовым. Думаю, Третьяков ему скажет обо мне. Мы же бывшие юнкера с одной роты.

Но сейчас всё внимание приковано к Анне, которая робко молчит до самого пляжа.

Море в ночи плещется чёрное, блики от огней с берега ложатся поверх, как краска.

Страшно даже к воде подходить, а на пирсе народ во все лодки залез, первая уже отчаливает.

Анна заворачивает в противоположную сторону, уводя от посторонних. Малышка на каблуках, но даже при этом её макушка едва доходит мне до плеч.

— Вам очень идёт этот мундир, — произнесла с волнением в голосе, когда удалились от сопровождающих метров на двадцать.

Надо же, первой заговорила. Вышло мило.

— Спасибо, сударыня. Это платье вам также к лицу, — ответил комплиментом.

Кивнула. Неловкость появилась вдруг.

Прогуливаемся дальше молча, слушая шум слабых волн.

— Простите, если ошибаюсь, а не вы ли мне в Доме офицеров предлагали бутерброды в прошлом месяце? — Спросил, понимая, что пауза затянулась.

— Всё верно, — ответила скромненько.

— И как же прислуживать вам позволил столь любящий отец?

— У него не было выбора, — раздалось уже с иронией.

— Вот как?

— Думаю, у папеньки ко мне особая любовь, — начинает слишком обыденно. — Подобрав сиротой, он с излишним чувством бережности относится ко мне. А ещё порой кажется, что его постоянно сопровождает чувство некой вины. Особенно это проявляется, когда нет моей матушки рядом. Чем я умело пользуюсь.

— Простите за бестактный вопрос. Но он сам напрашивается…

— Да, я приёмная, — поспешила ответить. — В семье Третьяковых с пяти лет.

Вздохнул тяжело, не зная, что и ответить.

— Хорошая семья, ничем не хуже, чем была ваша, — выдала Анна с нотками каприза.

Похоже, она знает, что я круглый сирота.

Молчу, не зная, что и ответить на это. Стучим каблуками по дощечкам, из которых выложена дорожка по песку.

— Теперь должна просить прощение я, — раздалось от собеседницы после недолгой паузы.

— Не должна. Думаю, вы хотели сказать, что мы были товарищами по несчастью, — говорю ей, строя из себя взрослого.

— Возможно, — прошептала себе под нос и дальше уже громко, сменив резко тему: — рада, что вы не пострадали при той дерзкой атаке. Папенька очень переживал, ограждая меня от жутких новостей, ничего не говорил до последнего.

— И правильно. Я тоже не буду ничего рассказывать, юная леди.

— Но вы там были, — раздалось с претензией.

— А вы? — Спросил и посмотрел на неё, ощущая на себе взгляд карих глаз всё это время.

Сразу опустила расфуфыренную головушку.

— Я ушла, не дождавшись парада, мне стало плохо.

—Почему вы остались во Владивостоке? — Сменил тему уже я.

— Потому что мне не страшно, — выпалила и усмехнулась.

— Вот как?

— Так же, как и вам, — произнесла уверенно.

— Что вы имеете в виду?

— Вы очень смелый. Никуда не убежали, не пали духом. Вступили в гусарский полк, не взирая на амбиции, чтобы быть полезным своей Родине.

— Вам всё рассказала обо мне Наталья или Екатерина? — Спросил, раскусив малолетнюю плутовку.

Снова смотрю на неё. Раскраснелась Анна, взаимного взгляда избегает.

— Екатерина Строганова моя подруга, — призналась.

— Дайте угадаю, это вы подговорили её, чтобы гусары позвали меня на ваш праздник.

— Вы проницательны, сударь, — согласилась кокетливо, отцепилась от локтя, взяла за руку без всяких церемоний и потянула меня по мраморной лестнице вверх, где у них смотровая. Как удачно, что ещё и пустующая.

Ладошка нежная, холодная, крохотная. Опасаюсь сжать сильнее, вообще практически не держу. Сама пальчиками зацепилась.

Вероятно, почуяв моё замешательство и скованность, девочка отпустила руку и вырвалась вперёд, ускоряясь, как сорванец. Но при этом подол приподнять не забыла, чтобы не затоптать.

Капризный ребёнок, который поскорее хочет стать девушкой. Но я не Третьяков.

— Юная леди, у вас всё ещё впереди, — начал ей в след, любуясь миловидной утончённостью. — А моё сердце уже занято.

Поднявшись, обернулась. Стала смотреть с высоты без стеснения прямо в глаза. А глазища её, будто горят в полумраке, отражая свет с берега. Карий насыщенный цвет отблёскивает нежной розой.

— И кем же ваше сердце занято, сударь? — Спросила с иронией, впервые так впиваясь в меня взглядом. — Румянцевой? Да бросьте, Андрей Константинович. Она даже пальца вашего не стоит. Помнится мне та сцена. Гвардейцы, что стая шакалов, напавшая на благородного льва. Поделом выскочке. Пусть радуется, что живой.

У меня аж дыхание перехватило от последней фразы, сказанной с такой неожиданно душевной ненавистью. Похоже, Анна с лёгкостью покорит зрителей Большого иркутского театра.

— Вы не можете так говорить, — ответил строго, осознав вдруг о ком она так цинично высказалась.

Усмехнулась, отступая на площадку. Попятилась, будто хочет, чтобы я её догонял с выражением лица игривым. Точно актриса.

— А вы сударь, что же подумали? — Начала с некой претензией, когда поднялся. — Что претендую на ваше сердце? Нет же. Да и кавалеров у меня, хоть отбавляй.

Заявила радостно и закружилась в танце, раскрываясь в белом платье, словно бутон цветка.

Не стал потакать шалостям своим вниманием, повернулся к перилам, на которые и облокотился. В почерневшем море огни сторожевых кораблей сияют. Остров Русский отсюда хорошо видно. Темнее там, чем раньше. Словно затаились наши в ожидании, как те, кто первый на пути у врага.

А пять лодочек с гостями, озаряемые фонариками, ходят по угрожающе спокойной глади, и почему–то видятся мне приманкой для страшных акул, готовых вот–вот выпрыгнуть и сожрать их. Волны мелко и часто бьют по берегу, пытаясь усыпить мою бдительность своей монотонностью.

Анна пристраивается сбоку спустя минуту. Дышит глубоко, малость запыхалась. Может, выпустила пар и ей полегчало.

— Зачем вы позвали меня? — Спрашиваю серьёзно.

— На самом деле я вас не звала, не обольщайтесь сударь, — выпалила.

— Тогда зачем морочите голову, юная леди?

— Поясните, сударь, — произнесла чересчур серьёзно. И я даже почуял её взгляд, но сам не повернулся.

— Вы же понимаете, что ваш отец ко мне не очень хорошо относится. А вы наперекор ему выказали моей персоне излишнее внимание.

Усмехнулась на это. Но быстро посерьёзнела. Вздохнула тяжело. И ответила негромко:

— Я знаю, что наши отцы были хорошими друзьями. И мне стыдно за моего.

— Почему же?

— Если бы князь Сабуров Константин Васильевич только помыслил, что вся та свора лизоблюдов при нём после его кончины просто разбежится, сделав вид, что вас нет…

— Анна, остановитесь, — выдавил я, перебив.

Вздохнула.

— Простите, сударь. Но вы сами вынудили меня ответить.

— Вы ещё так молоды, откуда столько ненависти? — Спросил, не выдержав.

— К людям? Что вы, Андрей Константинович, — усмехнулась и заявила: — Ненависть — удел беспомощных и слабых. А себя я таковой не считаю.

Похоже, актриса уже переигрывает. И мне не хочется продолжать этот бессмысленный разговор.

— Пойдёмте к остальным, — предлагаю, поглядывая на трёх крепких матросов внизу, делающих вид, что они просто прогуливаются.

— Думаете стоит? — Продолжила шутить.

Предложил локоть, молча, и посмотрел на неё пристально. На этот раз ответила своим взглядом. С нотками каприза, недовольства…

Не сложно строить из себя взрослую и умную, когда ты ни в чём не нуждаешься.

Сдалась быстро, взяв под локоть, и мы пошли обратно уже обходной дорогой.

— Почему вы решили драться на кулаках? — Не унимается Анна по дороге.

— Воздержусь от ответа.

— Вам нужны деньги? — Спрашивает.

— Нет.

— Я знаю, что нужны. Иначе зачем вы на дороге торговали несчастной рыбой.

Я чуть слюной не поперхнулся. А это она откуда знает⁈

— Хотите меня оскорбить, юная леди? — Спросил, нахмурившись.

Ей я ничего не сделаю, а вот Третьякову могу и высказать.

— Нет, что вы, сударь, — заговорила, запинаясь. — Хочу помочь. Ваше поместье разорено. Висят большие долги перед казной. Я дам взаймы сколько хотите. Скажите мне сумму, и завтра она будет у вас. Без всяких расписок.

Встал, как вкопанный на полпути до сада.

Стряхнул её с локтя, повернулся и навис над ней. В ответ исподлобья смотрит с оттенками ужаса.

— Знаете, юная леди, — начал строго. — Вы не заработали ни копейки, что бы мне такое предлагать. И не ваше дело, какие у меня проблемы. Я мужчина, и я всё решаю сам. Простите, без всяких соплячек обойдусь уж точно!

Насупилась, но взгляда не оторвала. Заблестели глазища.

Всё–таки обычный ребёнок, возомнивший себя состоявшимся взрослым, если не властителем судеб.

— Не хочу вас видеть, — прошипела, и слёзы полились ручьем, при том, что глаз так и не отвела.

Поймал себя на мысли, что зрелище завораживающее. Потому что она прекрасна в этот миг, как никогда.

— Как пожелаете, я тот час же отбуду, — отвечаю без сожалений.

Дрогнули глазки. Опустила их.

— Нет необходимости, — произнесла с комом в горле. — Я сама покину праздник.

Топнула каблучком и сорвалась на быстрый шаг в сторону густых клумб.

Перед тем, как скрылась, услышал прорывающиеся рыдания.

Ну вот. Очередное сердечко разбито. Но на этот раз почему–то больно самому.

И чувство такое, что всё моё грязное бельё вывалено напоказ. Пигалица вздумала следить за мной или собирать сплетни всякие. И давно интересно она этим занимается? А сегодня показала, как легко она может манипулировать отцом, чтобы потом манипулировать мной. Решила, что я падок на чужие деньги и положение? Чем же заслужил такое мнение? Противно.

Двинулся искать товарищей, чтобы попрощаться. Потому как оставаться здесь точно не намерен.

А гусары мои уже в особняк спокойно просочились по словам слуги, который согласился любезно меня к ним проводить. Через холл богатый и огромный гостиный зал прошли, где уже намечаются танцы, судя по всему. Гостей немного ещё, но сбились по интересам в кучки. Шесть молоденьких барышень, стоящих в ряд, как на строевом смотре, постреляли в меня глазами. Кивнул любезно в ответ, мимо проходя и выказывая, что спешу.

Следующий зал — музей картин, Третьяков такое любит. Ну а дальше игровая комната, кто бы сомневался, что у господина коменданта такая есть.

Три больших стола, меж которых вьются слуги с напитками. Два заняты солидными господами, а третий нашими гусарами, Натальей и Екатериной. Но как так вышло, что с ними ещё и четверо молодых меха–гвардейцев устроились.

Максим Чернышов смеётся, постреливая глазками в Наталью, Михаил сидит недовольный, чуя в нём соперника. Здесь же и поручик меха–гвардии Илья Рогачёв, жених Румянцевой, которого я уже соперником не считаю.

Играют в британку, целая гора рублей на кону по центру стола. Увлечены так, что являюсь для них крайне неожиданно.

— Господа, прошу прощения, вынужден откланяться, — говорю с ходу, обращая внимание на себя, и только после вежливо приветствую гвардейцев: — Доброго вечера, товарищи офицеры. Желаю хорошо провести время.

Делаю это отстранённо, потому что не хочу ни с кем болтать.

У Максима глаза навыкате, а у Ильи аж взгляд почернел, словно дьявольский.

— Андрей, как ты вовремя! — Воскликнул Михаил, поднимаясь. — Знакомьтесь, господа, князь Сабуров Андрей Константинович!

— Уже знакомы, — хмыкнул Илья, кривясь.

— Андрей, как я рад вам, — неожиданное расположение выразил Максим и подорвался из–за стола, неловко шаркая тяжёлым резным стулом.

Вижу, что ошарашен мой бывший сослуживец. Ну а я спокоен.

— Взаимно, Максим, мундир меха–гвардейца вам очень идёт, — ответил, пожимая крепко предложенную руку.

Ещё двое гвардейцев представились сдержанно, потрудившись подняться и поздоровавшись с рукопожатием.

Несколько секунд неловкости, ибо Илья остался сидеть.

Михаил порядком уже выпивший к уху прислонился, явно не ощущая напряжения:

— Десять рублей не одолжить? У меня карта лучшая, а ставить нечего. Банк сниму, сразу отдам.

— Присаживайтесь, Андрей Константинович, — раздалось от Екатерины. — Куда вам торопиться, на ночь глядя? Составьте нам приятную компанию за игрой.

Илья вскочил резко.

— За один стол я с вами не сяду, сударь! — Выдал зло.

Внушительный на вид парень. В мехаре мышцы накачал отлично, они ему и помешают хлёстко бить. Оцениваю его уже, как бойца.

И совершенно не опасаюсь.

— Если у вас ко мне претензии, господин Рогачёв, — начал я с оскалом в ответ. — Прошу озвучить. Как мужчина мужчине.

— Претензия одна: вы Сабуров, — ответил вызывающе. — И если бы не просьба друга оставить вас целым, вам бы уже не поздоровилось.

— Вы об Олеге Румянцеве? — Спросил, вылавливая, как ещё больше исказилось его лицо.

Все, кто за столом, дышать перестали.

— Именно, — произнёс Илья, скрипя зубами. Освирепел гвардеец, стоило имя покалеченного товарища озвучить. Больная тема для него. Но это ничего не меняет.

— А я вам вещь или добыча, чтобы делить меня? — Бросил ему, едва сдерживаясь от того, чтобы вмазать.

— Что вы, Сабуров, вы просто ничтожество, — заявил Илья цинично.

— Попрошу ответить за свои слова, сударь. Тотчас же, — заявил я, борясь с порывами наброситься и разорвать его голыми руками.

— А впрочем, с удовольствием! — Воскликнул Илья разгорячённо.

— Выбирайте оружие, — произнёс сдержанно я.

— Прекратите, пожалуйста, — взвыла Екатерина.

— Поумерьте пыл, господа офицеры, — раздалось с соседнего стола, похоже, от отца Натальи полицмейстера города. — В Приморье военное положение, а это значит, что всякие дуэли запрещены. За намерения могу арестовать на трое суток обоих. Соответственно в хабаровский полк доложу по вам, товарищ Сабуров, о вызывающем поведении, не достойном звания офицера, и Анастасию Николаевну осведомлю о вас, товарищ Рогачёв, с аналогичным текстом.

Илья упал на стул обратно и насупился. Видимо, испугался гнева Небесной. А может, опомнился.

Но слова обратно не вернёшь. Подошёл к нему ближе, вылавливая впервые такой встревоженный взгляд.

— Я к вашим услугам, сударь, — произнёс негромко, нависая. — В любое время, мои товарищи подскажут, где меня найти. Помните одно, теперь вы мой враг. И за слова оскорбления ответите.

Промолчал, ноздри раздул лишь.

— Дамы, господа, всего хорошего, — попрощался я со всеми сразу и откланялся. Кивнув напоследок ошарашенному Максиму.

Уже на выходе услышал, как поднимаются из–за стола гусары.

— Товарищ поручик, если вы такого мнения о моём друге, садиться за стол с вами было моей ошибкой, — раздался решительный голос Михаила.

— Согласен! — Поддержал Вадим.

Поспешил из особняка, чтобы у гусар не было повода отлучаться от своих дам за мной. Праздник в разгаре. Музыканты уже начали играть вальс. И первые пары закружились в полумраке.

Вот же Татьяна «обрадуется», если узнает, что и второй её любимый мужчина нарвался на бешеного Сабурова. Ни одного, ни другого за язык я не тянул.

Ну бать, чем же заслужили мы с тобой такое? Небесная прогнала. Эти кидаются, как остервенелые псы. Но пусть знают, всем отвечу.

К воротам направившись, иду вдоль забора. Дыхание перехватывает, когда через кованые прутья показались четыре покоящихся меха в ряд, да ещё так близко! И никакой суеты вокруг. Похоже, даже полиция их не охраняет. Хочется мимо пройти побыстрее, но не могу. Рассмотреть их очень хочется.

Вроде одних габаритов боевые машины, но каждая индивидуальна по окрасу, по деталям на броне, по величине клинков и крыльев. Только вот никогда не видел, чтобы у них кисти с пальцами, как у людей были. Лишь мечи из предплечий вырастают по двое, как главное оружие. Были б руки — это ж столько возможностей!

Когда мехары так близко, душа волком воет. Всё сделаю, чтобы получить свои перламутровые крылья. Вот только гордость свою не отдам.

Не ждите, Анастасия Николаевна, Небесная принцесса наша.

— … улыбаться хоть начала, — слышу несколько искажённый женский голос из мехара, и замираю на месте. — Вот только где она пропадает в свой выходной?

В груди похолодело, когда я понял, кто говорит по ту сторону. Небесная принцесса на связи через устройство в кабине.

Будто сам и накликал, подумав о ней.

— Ты не будешь её вечно контролировать и опекать. Особенно если решила вывести в свет, — отвечает мужчина, примостившийся у мехара. В полумраке плечо его заметил, спиной ко мне стоит.

— Я поняла, что мы теряем её, Кость. Мы теряем нашу девочку.

— Сегодня мы теряем её у тренировочного пляжа, как и вчера, — выдал Константин с иронией. И сердце моё заколотилось бешено.

Они ведь об Агнессе говорят⁉ И сегодня, получается, она ждала меня на нашем месте.

Ведь так неловко мы расстались…

— Она туда зачистила, — произнесла принцесса озадаченно. — Что скажешь?

— Какой–то юный гусар вскружил ей голову, — прокомментировал Константин снова с иронией.

— Вот это поворот. И… он цел? Не побила? — Выдала принцесса с тревогой.

Причём совершенно серьёзно.

— Да вроде цел.

— Узнай кто он.

— Она не скажет. Стоит полезть в её личное пространство, вновь закроется от нас.

— Кость, причём тут она, ну как маленький, ей Богу.

— Согласен.

Странно они общаются, слишком фамильярно. Как принцесса позволяет такое⁈ Вся эта элитная гвардия, приближенная к принцессе, её Настей зовёт в лоб.

— Кость, новобранцы как? — Сменила тему.

— Деревянные остолопы. Парочка подающих надежды есть, но это не то, что мы хотели.

— Посади их в мехов за неделю. Прежде, чем прибудут юнкера из Иркутска.

— Это невозможно.

— Делай, что хочешь, — бросает принцесса строго.

— Почему ты так торопишься?

— Есть опасения. Подумай, Кость, они подгадали атаку в прошлый раз очень удачно. Мы потратили силы на огромный перелёт и толком не успели восстановиться, когда Синий нагрянул. Не думаю, что это простое совпадение.

— Это бредовая идея, Насть. Нет никакого шпиона.

— Нельзя исключать. У нас нет больше права на ошибку. Мастер мне так и сказал.

— Тёмная лошадка этот Мастер.

— Не говори о нём плохо.

— И не думал. Так, подожди. Похоже, нас кто–то подслушивает.

Слышу, как ко мне идёт!

Отступаю на цыпочках и прячусь за ближайшее дерево. Ещё в двадцати метрах позади товарищи гусары меня звать стали, как специально! Молчу, затаившись.

Подполковник через прутья смотрит какое–то время. Чую его взгляд и даже слышу дыхание.

Мои товарищи вскоре удаляются.

— Что там, Кость? — Раздалось из мехара нетерпеливое.

— Показалось…

Ухожу под шумок с бешеным сердцем. У ворот светлее и я уже как ни в чём не бывало по тропке на выход спешу.

Полицейские исправно караулят наших скакунов. Все на месте, а значит, товарищи никуда не уехали. Пусть развлекаются, потом расскажут.

Взлетаю в седло и мчу прочь из этого места. Спешу туда, где мы с Агнессой расстались. С одной лишь мыслью, а вдруг она всё ещё там!

Глава 15 Я дорожу каждым мигом

Гнал коня без остановки, как ошалелый, распугивая сонных полицейских и казаков на постах. Впервые увидел, как много в небе огней. И даже стало стыдно, что я праздновать поехал, когда столько людей на стороже. Дирижаблей пятнадцать над Владивостоком зависло на боевом дежурстве.

Будто после разговора подполковника с Небесной, дали команду усилить бдительность.

Прибыл к бухте Емар на пригорок, где мы впервые встретились, примерно за час до полуночи.

Конечно, к этому времени Агнессы уже и след простыл. В полумраке под светом половинки луны и не разберёшь, где тут её след. Покружил на коне немного и двинулся домой, посмеиваясь над самим собой. Надумал же себе, что такая девушка может столько ждать, будто ей заняться больше нечем.

Наверное, её старшие товарищи и сами не знают, где пропадает Агнесса.

Зато знают постовые при лагере в моём Поместье!

— Мехар чёрный нагрянул, как туча чёрная, — докладывает молодой ефрейтор, открывая калитку. — Прям из груди машинной голосом девичьим звонким, как давай спрашивать, где вы князь, да как.

— Когда⁈ — Ахнул с разгорающимся сердцем в груди.

Ничего себе она! Наведалась всё же…

— Часа два назад, барин, — отвечает.

— И что спрашивала? — Пытаю, затаив дыхание.

— Где найти вас. Прапорщик Азаров вышел, сказал, что вы по барышням с гусарами поехали во Владивосток.

— А она⁈

— А что она? Улетела, молча.

— Чёрт бы вас всех побрал!! — Выругался я и развернул коня.

— Побойтесь Бога, барин! — Раздалось в след. — Мы ж не знали, что эта гвардейка ваша суженая!

— Вы там хоть в кабину заглядывали⁇ — Ржёт ещё один гусар постарше.

Хочется вернуться и прибить! За вечер накрутили меня так, что готов любого в бараний рог скрутить.

Дядя Шурик, зачем⁈

Но она пришла! Ждала меня там, а потом прилетела! Сама! Без дамской гордости и всяких женских правил, где у них с выдержкой можно с ума кавалера свести. Знаю, слышал от гусар. Умеют они всякое, чтоб и сердце разбить, и верёвки вить. Но Агнесса не такая. Вот так просто взяла и явилась. Это значит лишь одно! Я ей не безразличен. Принцесса с тем подполковником общаясь, дали это понять. Гусар вскружил ей голову. Без ярлыков, с побитой рожей. Пришла ведь за человеком, не за титулом или родом клеймённым. За человеком. А если ей злые языки чего наплетут⁈

Несусь в ночи, не разбирая дороги. Конь хрипит. Вообще забыл о нём. Стоило попоить хотя бы.

Но сердце не на месте. От промедления щемит в груди. И, кажется, что дышать не могу! Скорее бы её увидеть! Скорее бы сказать, что никто не нужен мне больше.

И плевать, что спросят гвардейцы. И плевать, что род Сабуровых ненавистен им всем. Если и ей… тогда признаюсь, да уйду.

Что со мной не знаю я. Вроде не любил. Вроде не колыхалось в душе. А не могу без неё, вот что понял. И пусть мир разверзнется или пропадёт! Я хочу увидеть ту, без какой свет уже не мил.

Аэродром по огням нашёл! А за ним как раз лагерь гвардейский должен быть.

Начинаю объезжать, а казаки с винтовками грозятся из засады:

— Стой, стрелять буду!

— Назад!!

— Корнет Сабуров! — Представляюсь с седла. — Шестой хабаровской полк! К меха–гвардейцам!

— Не велено пускать с комендантского часа, возвращайся, гусар!

Развернулся. Драпанул через поле по большому радиусу. Тревогу объявили, пустив за мной разъезд.

Хлопнуло за спиной! Пуля свистнула, просвистев, как пчела!

— Не стрелять!! — Раздалось бешеное. — Это ж свой!

Шесть всадников за мной. А я от них. Скакуна не жалея в бока луплю, маневрируя то влево, то вправо!

А мне бы только сказать ей, что ни с какой другой я! И не собирался даже. А лагерь в трёх сотнях метров! Ангары там большие, где наверняка и стоят мехары, пока пилоты спят.

Мне наперерез ещё один отряд летит! Резко в сторону ухожу! По кустам прорываюсь. Конь запнулся, и сердце ухнуло. Ну всё… кувыркнулся вперёд! Вылетел из седла, как миленький, спиной кочки пересчитав и кивер потеряв где–то.

Упал, лежу, зубы языком проверяя и пальцами рук шевеля. Небо звёздное под трелью сверчков какие–то мгновения усыпляет мою бдительность, несмотря бешеный ритм сердца. Но шелестят кусты и трава, ознаменовывая приближение.

— Он здесь! — Объявляет казак очень близко. — Ну что, допрыгался, гусар!

Набрасываются, прижимая своим весом втроём, вяжут.

— Передайте Агнессе, что я приехал! — Кричу отчаянно. — Передайте, братцы!

— Пьяный что ли⁈ — Ворчат. — Ну и дал же ты нам просраться, гусар. Это тебе с рук точно не сойдёт.

— Передайте, пожалуйста, — шепчу, внезапно выбившись из сил.

— Вы арестованы за нарушение границ поста! — Объявляет матёрый казак, когда меня поднимают на ноги. — Стыдно, сударь.

— Виноват, товарищ поручик, — отвечаю, опустив глаза.

— На виноватых воду возят…

Саблю конфисковали, посадили меня в сарай неподалёку от поста, где я просидел до рассвета. И даже сумел на тюках с пшеном вздремнуть.

Утром казаки допросили откуда я и вывели на улицу, где вручили тарелку с кашей.

Поглядывают с иронией, пока ем и посматриваю на ангары, до которых совсем немного не доехал. Шапку гусарскую нашли, набекрень на макушку и повесили, посмеиваясь. Снял, отставил, кивнул с благодарностью. Один боец даже мундир мокрой тряпкой прямо на мне оттёр без спроса.

Уже осмотрелся, куда меня занесло. Оказался в поле среди мелких посадок у аэродрома, где лагерь казачий. Две высоты держат, не такие уж и высокие. Рассмотрел на позициях по три пулемёта Максима и по шесть мелкокалиберных орудий.

За ангарами три дирижабля стоят, ещё один медленно приземляется. Впервые так близко, что могу в деталях разглядеть. Семь орудий у них: три по бортам и одно на носу, да пара пулемётов Максима из бойниц выглядывают в придачу. В кабинке люди суетятся, канаты выбросили уже вниз. Зрелище, глаз не оторвать.

— Что за барышня–то, гусар? — Расспрашивают. — Городская, небось, из знатных? Красивая хоть, раз под пули полез?

Только сейчас до меня дошло, что они ничего так и не поняли. Целый взвод казаков уже окружил, рассевшись на чём попало. Лица все светлые, незлые. Мужики простые, как свои.

А я жду, что за мной наряд гусарский приедет, и в штаб полевой поеду под конвоем втык получать. Хорошо у меня служба началась: драки за деньги, нарушения границ поста. Только не об этом моё сердце болит.

— Красивая барышня, братцы, — говорю, как на духу. — И не ясно городская, аль нет. Лицо, как у ангела, глаза, что морская лагуна. Волосы длинные, светлые–светлые, блестят, что шёлк. У берега встретились. Странной показалась, закрытой, быть может, злой. На меня, на весь мир, не знаю. А я смотрю на неё и глаз оторвать не могу. Прекрасней девушки в жизни не видывал. Позабыл и о службе, и о проблемах своих. Думаю, пусть хоть убьёт, всё равно попытаю счастье.

Вздохнул.

— И как? Подошёл? — Переспрашивают с придыханием и горящими глазами.

— Да подошёл, а она ни «да» ни «нет». Даже обнял случайно.

— Это как⁇

— Да упала на грудь сама, а потом оттолкнула.

— Да влюбилась, Андрей, ты парень видный,– заключил матёрый казак, который меня и вязал ночью.

Чаю подали. Поблагодарил за заботу.

— Да ты пей, пей. Может, самогоночки?

— Да куда мне пьяным на ковёр, — усмехнулся горько.

— Так и чего ты ночью с ума сходил? — Переспрашивают.

— Да мы с товарищами в город поехали, — рассказываю. — А она взяла да в наш лагерь нагрянула про меня спросить. Ну там ей и сказали без задней мысли, что я по барышням с друзьями поехал. В общем, разминулись. И очень некрасиво вышло. Вот я и рванул сказать ей, что нет у меня никакой другой женщины.

Ответил. Завздыхали казаки.

— Даааа, дела, — протянул матёрый.

— Братцы, может, поможем горе любовнику? — Высказался кто–то.

— Слушай, Андрей. Думаю, товарищи не возразят, — начал поручик, почёсывая затылок с фуражкой набекрень. — Не будем мы тебя сдавать. Твои приедут, скажем, что обознались и всё тут. Никто не против ведь, товарищи?

Казаки поддержали командира. Цветов полевых мне насобирали за три минуты целый букет! Разноцветный, пышный! И где столько цветов всяких нашли, ума не приложу.

— Неловко, братцы, — затушевался, принимая букет. — Не будет ли это слишком напористым?

— Напористо, это когда гусары сразу руки лобызать начинают и за талии хватают в танцах, — посмеиваются. — А это по–нашему, по–казачьи. Попробуй, Андрей. Барышни цветы любят. Езжай с Богом к барышне своей.

— Спасибо, братцы, — поблагодарил, на душе потеплело.

Мундир дотёрли на мне, расчёску одолжили. Саблю вернули в целости и на коня посадили в дорогу, как жениха.

— А вы не знаете, братцы, чёрный мехар не вылетал сегодня? — Спросил уже с седла.

— Да летают туда–сюда, кто их разберёт? — Ответил один казак.

— Час назад улетело два, — ответил другой уверенно. — Окрас не разобрать было.

Попрощался с казаками, сердечно поблагодарив.

Рванул было к базе меха–гвардейцев, а оттуда по параллельной посадке метрах в ста группа выбежала, в которой я новобранцев узнал. Заключив, что они на тренировочный пляж направились, развернул коня и вперёд них рванул.

Похоже, после разговора с принцессой о том, что новых мехаводов нужно быстрее обучить, они и в воскресенье решили тренировку организовать.

До бухты Емар домчал, словно на крыльях прилетел. И уже издали увидел, что чёрный мех вместе с синим неподалёку от пляжа стоят. Вскоре разглядел и широкую спину подполковника, и чёрный мундир Агнессы, которая с ним рядом стоит.

Обычно я примерно на час позже приезжал сюда, и он уже занимался новобранцами. Видимо, пока ждут, общаются.

Спесь моя схлынула, как только гвардейца увидел. Притормозил коня и встал с растущей внутри неуверенностью. То, как кипел от злости поручик гвардейцев Илья, меня даже в какой–то момент позабавило. Но что если и подполковник на дух не переносит имя Сабурова? Все ж они с Небесной принцессой солидарны. Она ненавидит, и эти…

А представиться ведь мне придётся.

И не знаю теперь, как отреагирую на его нелестные высказывания при девушке, которая мне не безразлична.

А если для неё проще держать наши отношения в тайне? По крайней мере, пока мы лучше не узнаем друг друга. И не поймём окончательно, что всё прочее — это пустое. И не важно, что скажут другие.

Наверное, я размечтался. Уже и в платье свадебном её представил с венком из жёлтых одуванчиков. В белом наряде, в каком вчера Анна была.

Он мыслей о дочке Третьякова сразу взбодрился. И почему же она лезет мне в голову сейчас⁇

Развернул коня и поскакал домой по обходной тропе через рощу, за которой легко скрылся от их глаз. Возможно, они заметили приближение, услышав топот копыт, но вряд ли рассмотрели гусара.

Преодолев метров двести, притормозил коня резко. Заржал бедный, на дыбы встав. Ему тоже вчера досталось, думал, захромает или подкову потеряет. Но повезло.

Осознав, что к девушке, как магнитом тянет, не могу уехать. Просто не могу. Не мыслю. Лучше, как лев вокруг да около добычи, но знать буду, что она тут. А не с кем–то ещё.

Поэтому спрыгиваю с коня, отвожу его в заросли, за сук привязав. И сам там же на траву плюхаюсь, спиной распластавшись.

Подожду немного. Подполковник уйдёт через двадцать минут, когда эти прибегут. Только бы тащились быстрее, ленивые, как телята. И только бы Агнесса не улетела. Она ведь что птица вольная.

Так и уснул!

Пробудился, вскочил, как ошпаренный. Потому что уже полдень!

Конь на месте, травку щипает. В груди стремительно холодеет, букета в седле нет!

Заметался вокруг. Таких цветов здесь и в помине не растёт! Как я такой красивый теперь добуду⁈

— Сожрал что ли⁈ — Трясу коня за ремни и с отчаянием в голосе браню. — Это ж не тебе, ну морда, погоди у меня.

— А кому? — Раздался голос Агнессы за спиной!!

Развернулся с сердцем, набирающим обороты. Рот раскрыл, аж задуло туда.

Девушка метрах в шести в чёрном мундире стоит с опущенной головой, как раз на утерянный букет у своих ног смотрит.

Медлю, слов связать не могу. Куда–то из головы все мысли вылетели. А она всё ждёт, статуей встав практически по стойке «смирно». Лицо волосами завесила, и не ясно, что выражает оно.

Растерянность подавив, всё же ответил:

— Вам вёз, сударыня.

— И с чего вдруг решили? — Спрашивает, не шевелясь.

— Захотелось, — ответил, ощущая неловкость. И спохватившись, двинулся букет поднимать.

По дороге споткнулся о корягу и вперёд полетел!

— Осторожно! — Вскрикнула и навстречу рванула так быстро, что я и вякнуть не успел, а она уже поднырнула, чтобы поддержать снизу.

Но явно не учла инерцию и мой вес.

Сбил её с ног, толкнув в районе пояса. И готов был уже навалиться всем весом, но успел выставить в стороны руки и опереться на них. В лежачем положении её чёлка разошлась в стороны, открывая самое заветное. Моё лицо нависло над её открытым, светлым, прекрасным личиком. Ошарашенным настолько, что глазища вытаращила и ротик приоткрыла, не смея дышать. С такого ракурса Агнесса невероятно обворожительна. Сложно поверить, что существуют настолько красивые девушки. Такой необычный разрез глаз с лёгкой раскосостью, идеальная форма бровей над россыпью изогнутых ресниц, слегка вздёрнутый аккуратный носик и алые, манящие губы, что нежные лепестки роз — всё это будто произведение искусства самой природы. Её лучшее творение.

И взгляда оторвать невозможно. От глаз, затем от губ, которые шепчут неуверенно:

— Полно глазеть. Слезайте, сударь.

Опомнился. Совсем голову потерял на ней разлёживаться.

— Простите, — шепчу в ответ и начинаю подниматься, замечая, что её ноги разведены немного и согнуты в коленях. Руки тоже раскинуты в стороны, будто она внезапно сдалась под моим напором, сама от себя не ожидав подобного.

Мда, прижал бы я её знатно, если бы не догадался опереться.

Поднялся, ей руку подал. Снова наши взгляды встретились.

— Сама, — отвечает строго, будто не желает, чтобы касался её ладони.

— Что ж, сударыня, не смею настаивать, — говорю и поднимаю букет.

И тут же недоумеваю, как она так быстро поднялась на ноги.

— Это вам, леди Агнесса, — говорю, протягивая цветы.

Принимает неуверенно и неуклюже, обеими руками ухватив за верх. Молчит, рассматривая. Практически в них уткнулась. Хм, даже не думал, что так отреагирует, даже, когда сюрприз не удался.

— Вы не подумайте, я… — начинаю.

— Я ничего и не думаю, что вы, корнет, — спешит ответить, опуская цветы и глядя на меня исподлобья через локоны чёлки.

В этот момент борюсь с желанием подойти и обнять её.

— Нет, вы не поняли, — продолжаю и чувствую, что отдышаться после слов не могу. — Вчера я не ездил ни по каким барышням.

— Мне какое дело, — выдаёт с нотками обиды.

— Вот как? То есть никакого? — Отвечаю не в силах скрыть укор.

Молчит. Отворачиваюсь от неё и смотрю в сторону залива. Ветерок в лицо дует, тревожа листву, которая шелестит, будто дождик шумящий. Вроде спокойно, но веет прохладой. Я мечтал побыть с ней вдвоём. И вот она свершилась, эта мечта. А я боюсь признаться, потому что не мыслю получить отказ.

И эта пытка, мученье, тоска по девушке, даже когда она здесь… Хотел ли подобного?

— Это же вы вчера кричали моё имя у аэродрома? — Раздаётся тихо и вдруг так чувственно.

Мне кажется, что ей с моим затылком говорить значительно легче. Что ж. Раз так ей комфортнее со мной общаться, решил не оборачиваться.

— Да это был я, — признаюсь.

— По вам стреляли, — выдаёт с претензией.

— И, тем не менее, я цел.

— Зачем вы хотели меня видеть? Стоило так рисковать?

— Стоило.

— И это всё, что можете ответить? — Удивляется ещё.

— Нет. Я много чего могу вам ответить, но боюсь, что вы не ответите мне.

Не ответите взаимностью.

Вздохнула.

— Вы плохо спали ночью? — Спрашивает вдруг деловито и участливо.

— С чего взяли? — Насторожился.

— Вы проспали почти три часа на земле.

— Откуда вы… — запнулся, потому что стало стыдно.

— Простите, я не осмелилась вас разбудить, — выпалила.

Она что смотрела за мной, пока сплю⁇!

— Мне очень неловко. Я увидел вас в обществе товарища и решил дождаться.

— Дождаться чего? — Спрашивает с неожиданной иронией.

— Когда вы будете одни.

Усмехнулась! Вздохнула.

— Ваш подполковник так гоняет новобранцев. Что к нему страшно подходить. Заставит ещё отжиматься, — решил отшутиться.

— Так ведь сильно вы хотите говорить о нём? — Спросила с улыбкой, которую я кожей почувствовал. И сам воспарил.

Агнесса улыбается. Как мне хочется увидеть её улыбку. Но я всё стою, не решаясь обернуться, ибо боюсь разрушить нашу связь.

— Знаете, Андрей, — начала говорить с волнением. — Жизнь научила меня не привязываться к людям. Но так случилось, что нечто выше моей воли. Оказывается, не нужно много времени, о чём и не ведала даже. Я скажу, как есть. Ибо бывает, что возможности больше не сыскать. Андрей… Я дорожу каждым мигом… проведённым с вами. И каждым мигом, когда мои мысли о вас. Но когда сажусь в кабину меха, мои мысли только о враге. И смерти. Их, своей… всех, кого защищаю. И кем дорожу. Так рождается моя ярость. Лишь она помогает мне устоять на поле боя.

Закончила говорить. Не думал, что окажется смелее меня.

Грусть в душе. Но следом прорывается и счастье от осознания сказанного! Слепая эйфория, порыв неистового торжества. Обнять, поднять, закружить, рассмеяться на весь мир. Послать его к чёрту со всеми порядками и гнетущим ожиданием смерти. Ведь у меня в объятиях девушка, о которой мечтал.

Ведь это её признание? Наверное, самое искреннее.

Хочется признаться и мне. Но не так. А глядя в глаза, близко–близко. Чтобы уловить каждый пунктик на лице, каждый вздох.

Но боюсь повернуться. Боюсь, что раскрывшись, сбежит. Как в прошлый раз, когда ослабела в моих объятиях.

От неожиданно сильного порыва ветра зашумела листва. И показалось даже, что вот–вот польёт дождь. Небо пасмурным стало. Чайки над головой забеспокоились. И сердце моё задолбило бешено. Потому что я решился ответить, наконец.

— Вчера я полез под пули и полезу снова, если придётся. Потому что понял, сударыня, не могу я без вас.

Агнесса не отвечает. Зато ощущаю вибрацию от приближающихся ударов по земле и слышу треск ломающихся ветвей!

Обернулся с холодеющей грудью, услышав резкий и мощный рык двигателей. Агнессы рядом нет! Её чёрный мехар взмывает в воздух в двадцати метрах от меня. С него сыплются огромные ветви и целый дождь из листвы.

Вот и лесу досталось.

Похоже, Агнесса не услышала моего признания. Просто улетела.

С тревогой на душе от предчувствия дурного отвязал коня и, взлетев в седло, рванул к побережью.

На подъём с берега мчат новобранцы, а мехара подполковника уже и нет.

Задолбили корабельные орудия со стороны моря. Четыре выстрела донеслись раскатистым эхом. Следом ещё три и ещё.

И понял я, вдруг, что Агнесса никуда не сбегала. А ринулась защищать город.

Потому что оргалиды осмелились атаковать вновь.

Глава 16 Оборона рубежей

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

25 июня 1905 года по старому календарю. Воскресенье.

13:33 по местному времени.

Доскакал за двадцать минут до расположения эскадрона! Практически не отрывая глаз от моря, где только разгорается сражение. Два броненосца восточнее нашей бухты бьют из всех орудий, не прекращая. Дирижабли стягиваются в тот же район. Врага пока не видно. Наши, похоже, окучивают гадов на дистанции.

В Поместье лагерь поднят по тревоге и уже держит оборону по всей линии вверенного в охрану берега. Гусары с ошалелыми и перепуганными лицами прибывают из города и сёл группами, отмечаются у вахтенного, получают винтовки с патронами и занимают свою позицию.

Откуда–то выкатили пулемёты Максима, целых четыре расчёта. По два на мыс расположили в бухте. И уже как–то спокойнее стало.

Привязав коня в стойле и получив оружие, я двинулся уже пешим по приказу ротмистра на правый фланг, где занял оборону в окопе в составе взвода.

К этому времени нас собралось уже семнадцать гусар. Большая часть из которых, затаив дыхание, наблюдает, как два дурака из расчёта пытаются разобраться, как им зарядить пулемёт и куда лить воду для охлаждения ствола.

Пушечная канонада доносится уже со всех направлений залива. Похоже, вступили в бой практически все сторожевые броненосцы.

Товарищи перепуганные в окопах сидят, некоторые винтовки обнимая, будто барышень. Слышу, как с другого фланга доносится матерная брань Азарова. Пара гусар нервно посмеивается, остальные хлопают глазами.

— И чего это они в воскресный день полезли, безбожники, — выдаёт один из товарищей.

— А что, в понедельник лучше? Перед смертью не надышишься, — посмеивается другой.

— Сплюнь! — Рычат на него.

— А вы чего такой спокойный, барин? — Интересуются, поглядывая, как я в полный рост стою с подзорной трубой.

— Дрожать прикажете, господа? — Говорю приподнято. — От ледяной шрапнели окопы спасут. Главное не зевайте, на стекло смотрите, чтоб иней не пополз. Если оргалиды полезут, Белого мы тут изрешетим. А если Синий нагрянет, уже ничего не поможет. Однако отвлекаться такой на нашу бухту не будет. Мехары его цель, как и он их. Так что спокойствие, братцы. Слон клопа не давит.

Уверенностью своей пытаюсь подбодрить товарищей. Но самого себя обмануть сложно. Ведь Синий может нагрянуть куда угодно.

— Вот вы вроде юный ещё, барин, жизни не видевший, а мудрый не по годам, — хвалят.

— Два синих оргалида переживите, и вам уже не будет страшен дед с дрыном, — посмеиваюсь.

То ли нервы у меня пошаливают, то ли всё ещё радости полные рейтузы от признания Агнессы.

Только бы она уцелела!

От опасений сразу и разволновался. Улыбку, как рукой сняло. Я ведь ничем ей помочь не смогу. Только молиться Богу, чтоб её не зацепило.

— Не шутите, барин? Два Синих? Мы, хабаровские, дальневосточных бед и не ведаем, — признаются гусары, у которых всю бравость, как рукой сняло.

Оно и понятно. Тихоокеанский рубеж держат Камчатка, Находка, Сахалин и Владивосток. Три японских острова — чисто формально. Там у нас гарнизоны минимальные, всё на японцах. До Хабаровска если и доходили оргалиды, то крайне редко. А последние восемь лет вообще затишье по всем границам было. Копили силы твари поганые.

— Да какие шутки, братцы, — отвечаю. — Раньше здесь был четырёхэтажный особняк в двести комнат, сад, как два у Третьякова, три гостевых дома и конюшня на эскадрон.

— Ого!

— Соболезнуем, князь.

— Да полно, отстроим всё заново, — отмахиваюсь, из подзорной трубы не вылезая.

За ближайшей эскадрой из трёх броненосцев наблюдаю, затаив дыхание. А ребята в окопах скорее, как некое отвлечение. Чтоб хоть вспомнить, как вообще дышать.

— Ну что там, барин? — Спрашивают.

— Пока не ясно, — отвечаю, стараясь не нагнетать.

Всплески на воде от снарядов уже стали видны поближе. На дальнем броненосце блеснуло! Сперва на корме, а затем уже по всей верхней палубе. А вот и гады двухметровые из воды полезли, смахивающие на лягушек. Застрочили пулемёты, винтовки захлопали, забегали моряки по палубе.

Твари сыплются на осколки, падая обратно в воду, часть прорывается к рубке. Задымляется пространство, да ещё и пар от воды идёт. Пошатнулся броненосец сильно! Огромный голубой оргалит на треть корабля величиной стал вылазить, лапами паучьими металл надстроек корабельных проминая. Одну из трёх труб свалил и мачту накренил.

Вылезла туша здоровенная полностью и разлетелась от залпа трёх крупнокалиберных орудий соседнего корабля, который её подкараулил.

Одно радует, и это знаю точно. Оргалиды из–под воды атаковать не могут, им вылезать нужно.

Вот очередной огромной твари спина в колючках, как у ежа, показалась из воды. Словно кит, рассекая воду мощными волнами, понёсся оргалид ко второму броненосцу. Задолбили орудия, стёсывая спину. Минута боя и тварь потонула, каких–то десяти метров до корпуса не дойдя.

Поплавки от сеток уже все пропали под водой. Два броненосца стоят, прикрывая выдвинувшийся дальше третий, который сам уже из орудий не стреляет. Прожектора их мигают, идёт активный обмен сообщениями.

Тем временем два дирижабля, зависших чуть дальше, строчат из пулемётов в облака практически без остановки. Периодически пушки стреляют в воду, мощно поднимая её местами. Но там, где всплесков нет, похоже, снаряды находят свои цели.

В сочетании с коптильней из корабельных труб дымка на водном театре действий заполоняет собою всё, ухудшая видимость, а вскоре и сводя её к нулю. Остаётся только слушать выстрелы и наблюдать за всполохами огня в дыму.

Третий дирижабль в небе показался, приближаясь к своим. Будто бы над самым берегом из облаков выплыл. И как давай долбить из всех орудий и пулемёта с одного борта в направлении ещё правее эскадры.

Поначалу не понял, чего это он. А затем увидел целую стаю тварей, надвигающуюся с востока! Птице–образные оргалиды стали сыпаться прямо в море. Кто от снарядов, распавшись прямо в воздухе, кто от пуль, опрокидываясь камнем вниз. Первые упали всего–то в ста метрах от нашей береговой линии, остальные всё ближе и ближе. И словно от ливня, мелко забултыхалась вода от ледяных осколков.

— Ха! Ничего себе лётчики дают! — Стали радостно комментировать гусары, которые осмелились на это посмотреть. Не вооружённым глазом видно, как крошатся летающие гады.

Около дюжины белых оргалидов успел дирижабль поразить. А затем, приблизившись на достаточное расстояние, уцелевшие три твари вдруг резко рванули в разные стороны, уходя из сектора обстрела! И кинулись на газовое тело воздушного суда.

Гусары ахнули, наблюдая, как быстро снижается дирижабль, а вскоре уже стремительно падает в воду метрах в восьмидесяти от нашего берега. На лету видно, как люди пытаются выпрыгнуть изкабины. Нескольким это удаётся. Но всех накрывает волной от удара кабины, а следом закрывает и горящей «мантией».

От мощнейшего шлепка о воду и всплесков вперемешку с мерзким рёвом гадин страшно вдвойне.

И, тем не менее, гусары из окопов полезли и побежали на пляж к пирсу, где три лодки пришвартованы. Собрались спасать кого–то в море, да командир с бешеным криком стал всех возвращать. В зоне крушения все три оргалида целые показались! Заходили, как акулы с торчащими плавниками меж плавающих обломков.

С левой высоты гусары очередью из пулемёта по ним прошлись, там же заорали другие, что своих зацепить могут. Вот только кто там живой теперь…

Не прошло и пяти минут оргалиды вылезли на пляж!! Ящеры с крыльями под три с половиной метра сразу же попытались взлететь, чтобы достать нас скорее. Со стороны позиций началась беспорядочная стрельба из винтовок, приправленная криками паники. Сам пять точных выстрелов из семи сделал, а тварям, что об стену горох! Запоздало заработали пулемёты, сразу же исправляя ситуацию. Молодцы, братцы!

Двух тварей изрешетили прямо на берегу, третья успела взлететь и скрыться за утёсом, получив лишь несколько попаданий и насыпав близ окопов дымящихся осколков.

Один из пулемётов задымился от перегрева на левом фланге. Похоже, там и пар пошёл.

— Тащите воду! — Заорали бешено. — Почему недолили⁈

— А где два ведра⁈ — Взвинтился командир.

— Опрокинули, товарищ, капитан…

У некоторых от паники руки не слушаются и ноги не стоят.

Ощущение сложилось, что бой переместился с воды на полуостров. Дым постепенно рассеивается над заливом, открывая страшную картину.

Всего один броненосец из трёх с эскадры продолжает стрелять из орудий, словно на последнем издыхании. Двое других молчат, будто корабли–призраки дрейфуют. Над ними уцелевший дирижабль снизился практически до воды, и тоже ещё огрызается редкими выстрелами мелкокалиберного орудия. По его свесившимся канатам матросы из воды лезут. Несколько лодок спасательных там же ходят.

Ещё от одного дирижабля по морю только тряпка плещется. А нет, кабину тоже видно, угол её, канатом за покоящийся корабль прицеплена, чтоб совсем не утонуть.

Около получаса мы ещё ждём в окопах, затаившись. Я всё в подзорную трубу смотрю. А затем начинается суета уже позади со стороны лагеря. Массовое лошадиное ржание не предвещает ничего хорошего.

— Первое и второе отделения по коням! — Командует взводный, получив команду через прибежавшего гусара. — Один пулемёт с позиции грузим в телегу! Громов, Свиридов патроны получить!

Подорвавшись за всеми, озираюсь на пляж и вижу там Фёдора! Дед на лодке из–за утёса, куда оргалид скрылся, выгреб спокойно прямо на берег.

Гусары ему орут, чтоб залёг и полз, а дурень идёт себе хладнокровно мимо дымящихся останков на песке.

— Фёдор! — Кричу ему, задерживаясь. Хотя должен бежать за своим отделением.

В воде что–то блеснуло у пирса, и ахнуло у меня в груди. Рванул я за дедом, как ошалелый, не разбирая криков товарищей.

Дед увидел меня и поковылял быстрее. Ещё замахал, как дурачок.

Вперёд меня Азаров на лошади проскакал и его подхватил быстрее. Дали по пирсу с пулемёта, нас прикрывая. Фёдора в окоп к товарищам спустили. За грудки его трясу. Да он весь мокрый! Купался что ли⁈

— Ты чего⁈ — Рычу на него.

Глаза у деда серые аж серебром блестят. Какой–то он чересчур возбуждённый.

— Пора Андрюш, — говорит, тяжело дыша. — Они учуяли, пора.

— Да что пора⁈ — Трясу дальше.

— Уходить, я подсоблю, ты сможешь. Там проплыть теперь можно, — отвечает, как одержимый.

— Сбрендил, похоже, твой дед, — бурчит гусар за пулемётом.

— Князь! — Зовут гусары с конюшни. — Поторопись!! Время дорого!

— Смотрите за Фёдором, братцы, — прошу и спешу ко взводу.

— Андрюша, опомнись! — Кричит в след дворецкий. И дальше то ли плачет, то ли смеётся.

Похоже, спятил старый гренадёр. Сердце сжимается.

Но сопли жевать некогда! На меня благим матом взводный кричит. Винтовку за спину и бегу со всех ног. Коня мне на ходу вручают. Ещё запрыгнуть в седло не успел, а отряд уже погнал в сторону Владивостока, только пыль столбом. Даже тележка с двумя пулемётами и ящиком лент с патронами рванула, будто по воздуху полетела.

— Догоняй, князь! Беда! Враг прорвался! — Кричат товарищи.

Полсотни кавалеристов собрали, Азаров и сам ротмистр с нами рванули, значит дело серьёзное!

На развилке правее уходим в сторону Амурского залива, с которого тоже начинает доноситься шум боя.

Скачем, как угорелые, то под кронами высокими, то в чисто поле вырываемся с дороги на пересечёнку. Командир нас тормозит, телега с пулемётами теперь еле тянется, на кочках чуть всё из неё не вылетело.

Небо и без того пасмурное дымом заволокло. Гарью начинает нести с залива.

— Склады горят, — заключает взводный. — Не успели, братцы.

— Не дрейфь! — Восклицает Азаров. — Угля много! Всё не спалят, собаки серые!

— Да, только весь казачий батальон, охраняющий базу, положат, — прошипел ротмистр и рявкнул. — Первый, третий взвода за мной!! Остальные подтягивайтесь.

Помчали галопом, как угорелые. Грибоедов впереди всех мчит.

Стали срезать, ветки по лицу хлещут, шапка съехала на холку, спасибо ремешок крепкий придержал.

Вырвались к базе. Три склада из семи горят, чёрный дым столбом в небо валит. Весь забор по периметру переломан. Бой почти прошёл. Ещё на позициях кое–где хлопают винтовки, не пойми куда. Растерзанные и пожжённые тела казаков повсюду, останки оргалидов везде. И ползающих, и летающих. Один гигантский голубой оргалид в виде паука прямо на одном складе сверху лежит и жарится. Трещат ледышки, как шифер.

Неподалёку вагоны транспортного поезда перевёрнутые на железнодорожном пути. В двух местах рельсы вырваны и загнуты вверх, словно они из фольги. Метрах в сорока он позиций упавший дирижабль догорает. Оба артиллерийских расчёта на двух пригорках, будто в жерновах побывали, перемолоты, и не разберёшь, сколько орудий было да людей.

Заметили движение за насыпью со стороны моря! А там ещё два собакообразных двухметровых оргалида гоняют казаков.

Прям с сёдел стали по тварям стрелять, на себя отвлекая. Да всё мимо! Наша телега где–то по пути застряла.

Зато пулемёт казачий догадались выкатить, казака присыпанного растормошив. Патронов с гулькин нос наскребли. Перезарядили! «Максим» дал две длинные очереди и заклинило!

Одну тварь прибили, вторая, как полоумная казака задавить решила в окопе, от добычи не отстав. Ротмистр орёт не своим голосом, гусары еле шевелятся. Лошади ржут, брыкаются. Страшно и животным! Кое–как отделение вышло пешими и с первого же залпа винтовочного прикончили вторую хромую тварь.

— Рассредоточиться по позициям, занять оборону! — Командует Грибоедов, вертясь на перепуганном коне.

— Пулемёты ищите! — Подсказывает Азаров запыхавшимся голосом. — Что с пушками?

— Все разбиты! — Докладывают гусары, взобравшиеся на пригорки в первую очередь.

— Здесь раненные!

— Помогите! Но глядите в оба!

Справа за уцелевшим складом у пропускного пункта забил казачий пулемёт в сторону моря!

Мчу туда в седле в составе отделения. Потрёпанный взвод казаков добивает ещё двух белых оргалидов, ползущих на пригорок с берега.

Из–под дымящейся туши третьего монстра рядом с позицией бойца стонущего пытаются двое других вытащить.

Лица у казаков исцарапанные и чёрные от копоти, взгляды ошалелые, мундиры изрезанные и пожжённые.

— Братцы! — Воскликнули, нас завидев. Трое гусар со мной спешилось и с палками заборными для подпора пошли помогать.

Вытащили бедолагу. Погорел, но вреде целый.

— Андрей, родненький, и ты тут, — прохрипел спасённый.

— Степан, — ахнул я, узнав моего первого соперника в кулачном бою. — Держись братец!

Обнять хотел, да на нём живого места нет.

— Держусь! Не дадим пройти тварям адовым! — Закричал сипло.

Заняли оборону с казаками, пулемёт приехал как раз наш. Одно орудие на колёсах уцелело, семидесяти пяти миллиметров ствол, казаки им занялись.

Ужас накрывает с головой от осознания потерь людских. Батальон казачий сильно потрепали, бойцов сорок лишь винтовки держать могут, остальные раненные и убитые. Комбат пал в бою, два ротных тяжело ранены.

Гражданские тут нарисовались, два деда и деревенская девка лет двадцати, погнали их в шею вглубь леса, пока передышку враг дал.

Меня с двумя гусарами в разъезд назначили. И помчал я разведывать по периметру.

От склада до берега метров восемьдесят, оттуда твари, похоже, и вылезли. Но не все, а группами широким фронтом. С трёх сторон ударили, ещё и пирс подле разломали, два грузовых судна потопив, остальным сверху рубки изломав. И всё, как специально. Какие–то с неба нагрянули, по словам казаков, они и навели больше шороху. А потом голубая тварь вышла из воды на готовое. Но её дирижабль с орудия долбанул и очень удачно. Сам следом рухнул.

Два круга я на лошади сделал в патруле, каждый раз с замиранием сердца проскакивая через ещё не рассеявшийся дым.

К складам новый отряд гусарский подоспел с нашего полка только с другого эскадрона. Сразу стало поспокойнее. Эти свежие, перепуганные, как мы были до атаки.

Азаров подскочил, хмурый, мундир весь в крови. Похоже, раненных помогал бинтовать.

Примерно в полукилометре в стороне Владивостока бой воздушный стали наблюдать! На высоте метров в триста четыре дирижабля, в ряд боротом встав, из всех калибров поливают надвигающуюся с моря стаю летающих тварей. Видимо, это резервные с аэродрома, что поднялись и, двинув в сторону Амурского залива, завязались в драке.

— Там вообще жарко, братцы, — комментирует казак на коне с лицом в чёрной копоти, что чёрт из табакерки.

— Мехары все там, — комментирует Азаров.

— Давайте, родненькие, — воет гусар, глядя, как сквозь шквал огня пытаются пробиться твари, сыплются, падают, но всё не кончаются.

Им бы хоть один мехар помог! Зубы сжимаю от бессильной ярости.

Сквозь целый рой нечто стремится к лётчикам с отличительной скоростью! Нет, не мехар… тварь голубая! Здоровенная в пол судна, формой, как ястреб. Прорывается сквозь шквал. Прошивает собой газовое тело одного, запутывается в канатах и вместе с ним падает! Ещё и крыльями пробует махать. Да и само судно ещё на пропеллерах пытается держаться.

В итоге не рухнул дирижабль, а приземлился! Три других судна разлетаться стали.

— Помочь им надо! — Осенило меня.

— Да куда, Андрей, ты чего⁈ — Ахнул Азаров.

— Голубой в канатах запутался, мы его на земле добьём! Повяжем ещё больше и в упор расстреляем. Не расстреляем, так задержим. Глядишь, мехар подоспеет! — Предлагаю воодушевлённо. — Пока можем, а иначе бед натворит! Их же мало у вражин, каждый на счету! Там и лётчики живые, сожрёт ведь.

— Князь дело говорит! — Поддержали некоторые гусары. Кто–то закашлял. У меня самого горло от гари скребёт.

— Куда мы в атаку попремся, там оргалидов кишмя кишит, — забурчали новые гусары.

Впился я в Азарова взглядом решительным. А он лишь хмурится и смотрит с укором.

— Приказ будет, попрётесь, товарищи, — огрызнулся я вдобавок на несмелых. — Дядь Саш, отпусти, один поеду.

— Отчаянный ты парень, — вздохнул прапорщик и одному из гусар разъезда: — передай ротмистру, я отделение беру.

Три минуты и поскакали. Погнал коня впереди всех, моля Бога, что б успели! Что б лётчики уцелели, и тварь не удрала.

Об Агнессе думаю, как же ей сейчас несладко в самом пекле!

Глава 17 Сейчас или никогда

Из леса мы поднялись на небольшой пригорок, оказались на ровной поляне, где по правое плечо виднеется обрывистый берег.

И повезло ведь дирижаблю, что сумел на сушу вырулить. Лежит кабина на боку посреди невысокой травы, которая уже местами дымится от осколков. Монстров не видно вокруг. Нам хватит и одного в эпицентре крушения!

Оргалид величиной с целый вагон с кристаллической шкурой голубого отблеска похож на хищную птицу с четырьмя лапами. Только клюв не один, а два. Смахивает такое на желваки, как у паука, в дополнение к образу и глаз целая куча.

Запуталась гадина в канатах и сдувшемся полотне хорошо, но всё же путы постепенно рвутся, натираясь об острые шипы шкуры.

Если бы монстр задался целью просто высвободиться, он бы намного раньше это сделал. Но его, похоже, больше волнует экипаж в рубке, которую он пытается расковырять со стороны дна очень старательно, вцепившись ещё и четырьмя лапами в деревянную рубку. Скрип с мощным голодным и булькающим рычанием стоит мерзкий и будоражащий нутро.

Габариты твари примерно сопоставимы с габаритами рубки, если не учитывать крылья. Но елозит по земле под его натиском конструкция довольно легко. Несколько разбитых орудий каким–то образом вывалились наружу и, оставаясь прикреплёнными к рубке на страховочных тросах, ещё выполняют роль неких якорей. И, кажется, именно поэтому оргалид ещё не сумел подкинуть рубку, чтобы её просто разбить.

Внутри остался экипаж, который заблокирован лапами твари и собственными канатами, которые опутали и рубку. Похоже, там кого–то придавило орудиями. Через окошки видно, что внутри творится настоящий хаос. Люди в ужасе, раздаются стоны и крики о помощи.

Один лётчик уже попытался вылезти через бойницу, но тварь его тут же и схватила, перекусив пополам.

Только что скакавшие рьяно в бой гусары, встали, как вкопанные в сорока метрах от нашей цели.

А когда тварь стала расправляться с пилотом под крики ужаса, и вовсе попятились.

— Какой здоровенный, — заахали.

— Никогда таких не видел… — раздаётся за спиной вибрирующий голос.

— Вот и всё, Андрей. Страх не тренированный у молодых, — заключил удручённо Азаров, стоящий со мной рядом. — Думаешь победить не в силах оружием людским? Убивает оно нелюдей за милую душу, только вот прицелиться не можем, потому что руки дрожат. И у стрелка, и у артиллериста. А ты на лошадей посмотри, вон на дыбы уже встают.

Да знаю я.

Поддал в бока, и мой конь ни в какую. Ржут под гусарами скакуны отчаянно, задом сдают.

Спрыгиваю с седла! Хватит медлить!

— Князь, не сходи с ума, — завыли гусары.

— Андрей, — взмолился Азаров и следом спрыгнул.

Не обращая внимания на лепет трусов, снимаю винтовку из–за спины иду вперёд.

В небе продолжают отстреливаться другие дирижабли, но уже дальше отсюда. Интенсивность огня явно снизилась. Судя по шлейфу и всплескам ещё одно воздушное судно вышло из боя, упав в воду.

Но сейчас меня больше волнует другое!

Оргалид изгаляется над кабиной, грызёт её, как кость собака.

А во мне неистовство только растёт. Как я вас ненавижу, нелюди! Твари поганые, всех передавлю или сдохну, пытаясь.

Полпути ускоренным шагом преодолел и из–за спины винтовки захлопали. Пуля просвистела практически над ухом. Зазвенела шкура, крошки посыпались.

Монстр замер и глаза в нашу сторону вытаращил.

— Левее берите! — Кричит Азаров. — Андрей, отходи!

— Экипаж зацепите! — Предостерегаю, не оборачиваясь. — В упор надо!

Не слушают, стреляют ещё! По дереву кабины пули застучали.

— Отставить огонь! — Командует Азаров бешено.

Судя по голосу за мной идёт.

А тварь, убедившись, что это всего лишь комариные укусы, вернулась к своему занятию.

Перехожу на лёгкий бег, не тратя драгоценные секунды, ибо монстр уже расковырял дыру! Отделяют людей от гибели всё ещё целые кованые обода кабины.

Да и видно по движениям монстра, что он устал или ранен.

Сближаюсь с вражиной, насколько это возможно, и прицеливаюсь в ухо. Как в прошлый раз меха-гвардейцы подсказали. Только сейчас вспомнил.

У этого раковина размером с кулак, обрамлена тупоконечными полупрозрачными костными шишками, перепонка видна в глубине. Вокруг иглы острые, как у ежа.

Сквозь крики пострадавших раздаются выстрелы. Это позади гусары стреляют уже в другие стороны! Давая понять, что явились ещё оргалиды. Но сейчас главное успеть разобраться с этим гадом.

Выцеливаю ушную раковину, а оргалид, как назло, только сильнее башкой своей огромной затряс.

Выстрелил! Мимо… пуля входит меж кристаллов в шею и застревает через сантиметр, даже вижу её!

— Да не рыпайся, — рычу, досылая новый патрон в патронник.

На миг оргалид замирает! Вероятно, чтоб на меня дюжиной глаз каплевидных, серо–синих посмотреть.

Стреляю! Снова мимо! Переволновался, твою дивизию!!

Заскрипела кабина, лапу оргалид в мою сторону потянул как–то несмело, будто проверить решил, наяву ли бесстрашная букашка или только кажется.

Отскакиваю в сторону, ещё два выстрела успеваю сделать, попав почти куда надо, и прапорщик подключается, встав подальше и в стороне от меня.

— В ухо! — Кричу ему сквозь рёв и вопли. И досылаю в патронник пятый патрон.

Азаров вскрикивает и падает, запутавшись в верёвке! Тварь его и потянула. Рука моя дрогнула, снова мимо! Ах так⁈

— Ну сука!!

Штык пристегнул! И врукопашную пошёл, как по тоннелю к свету. Лишь бы поразить, любой ценой!

Вогнал в раковину весь штык со всей дури. Вошёл, как миленький. Тварь завизжала так, что уши заложило.

И на меня дёрнулась, пришлось отпрыгивать, винтовку выпуская.

Саблю обнажил, отступая в сторону моря.

Оргалид, оставив в покое полуразбитую кабину, за мной потянулся.

Рубанул саблей, коготь ему срубив! Ощущение, будто по дереву луплю. Кисть сжал, что есть сил, и следующим ударом палец оттяпал.

Морду оргалид к земле прижал, пополз совсем слабо, глаза стали темнеть со стороны, где ухо пробил. Похоже, сработала уязвимая точка. Лапа раненная с той же стороны надломилась бессильно, и тварь полностью завалилась, прямо на приклад винтовки оперевшись в землю и вдавливая её ещё сильнее в череп!

Тут же выдохнула через желваки перекошенные и замерла. Есть!! Это мой первый оргалид, кого я почти голыми руками…

Радуясь маленькой победе, как ребёнок, с бешеным сердцем бросился Азарова спасать.

Голову поднял, а уже половину поля дымом заволокло! Лошади носятся, гусары орут, твари белые беснуются.

Прапорщик в верёвках бьётся, как рыба, задымился мундир под осколками с твари. Лётчики ринулись было наружу, да обратно залезли.

Не успеваю до Азарова добраться. Из–за кабины с обеих сторон два оргалида собакообразных выходят, челюстями клацая.

— Ну что, отродья!! — Огрызаюсь и выставляю саблю, рукоять с силой до боли в пальцах сжимая. — Так просто не возьмёшь!!

Отступаю к обрыву, а они за мной, прижимаясь, будто прыгнуть хотят. Пятясь, чуть было не споткнулся о тело. Лётчика форма, убитый лежит. Револьвер замечаю.

Саблей машу, дёргаются твари с настороженностью. Похоже, просекли, что кровь на клинке более сильного, а может, увидели, как я Голубого прикончил.

Пользуясь заминкой, хватаю револьвер!!

Но, видимо, таким теперь только застрелиться. Ещё твари собираются, стягиваясь с трёх сторон и отрезая мне путь по суше. Два полутораметровых «паука» справа, две мелкие «птицы» и «собака» слева. И ещё одна тварь крылатая с фронта метра под три! Ряхи у всех безобразные, кто с зубами в крови алой, кто с клювами. Челюстями клацают, слюнями истекают, глазами бесчисленными вылупились, с ума можно сойти. Но мне не страшно. Унести бы с собой ещё хотя бы одну.

Выбираю цель посвирепее, всё ближе к обрыву подступая. На поле стрельбы уже не слышно, удаляется топот копыт. Стоны в тумане ещё доносятся.

Но всё это уже за пеленой. Время будто замёрзло для моего восприятия, давая возможность насладиться последними мгновениями жизни. Переосмыслить её. Понять, что много ещё не сделал. Но не пожалеть.

Потому что умру достойно.

Бать, за меня тебе не будет стыдно.

— Ближе подходите, твари! Все сюда!!

Сабля в одной руке, револьвер в другой. Лезут новые белые оргалиды, в полукольцо заключают, но дёргаются оттого, что я как волчок кручусь, угрожая уже безнадёжно.

До обрыва метры! Саблей едва ли не по носу даю некоторым. Они уже друг другу мешают. Сзади плещется вода, булькают гигантские глотки. Похоже, подплыли оргалиды и с моря.

Одна тварь удачно ухо подставляет, и я жму на курок!

Бах! С первого же выстрела влетает точно!

Достреливаю ещё три патрона в соседей уже беспорядочно, на четвёртый раздаётся щелчок. Последняя секунда, твари готовятся к прыжку! И чудится, что за этими более хитрые твари уже в воздухе зависли на пути ко мне.

Закрываю глаза. Жрите.

— Беги!! — Раздаётся девичий визг, будоражащий сознание. — Прыгай с обрыва!! Высоко прыгай!!

Кидаю в тварей револьвер и выпускаю из рук саблю! Срываюсь на бег за мгновенье, чувствуя порывы ветров от летящих на меня туш!

Силы откуда–то взялись в ногах, жить–то как захотелось! Три мощных толчка от земли — отличный разгон. Четвёртый от самого края обрыва делаю и взлетаю! Ощущая, как щёлкают челюсти у пяток и даже ушей, зависаю в пространстве над морем, где снизу ждут другие чудовища. Всё, от меня больше ничего не зависит, стучит отчаянная мысль.

— Сгруппируйся!! — Врывается в сознание визг.

Удар в спину! Аж сотрясается всё нутро. Запоздало выполняю команду, поджимая ноги и руки к телу. И чувствую, что уже не лечу. Створки заезжают, заключая меня в колоссальный доспех!

С щелчком пропадает весь хаос кровавого мира вместе с жаждой тварей, которую чувствовал кожей.

Через секунду приходит озарение! Я в кабине меха!!

— Замри и не ёрзай, — раздаётся деловитое мне в затылок с щекотным дуновением ветерка.

Новое озарение… я в кабине меха Агнессы. И сижу буквально на ней! Точнее прижатый спиной к её груди.

Два человека в одном мехаре! Тесто⁈ Не то слово. Колени створками к животу сдавило. Руками потолок подпираю, чтоб уж полным весом на пилота не давить.

Дыхание её тяжёлое. Гул, вибрация. Похоже, летим.

— Как ты видишь? — Спрашиваю, ещё не отдышавшись толком.

— Что? — Раздаётся вымученное.

— Боевая линза, я ж её закрыл.

— Настроила иначе, — отвечает устало. — Сейчас сделаю круговой обзор, не пугайся. Так, стоп. Откуда знаешь про линзу? А впрочем… не важно. Держись!

Исчезли створки, оставив лишь полупрозрачные серые контуры на изгибах деталей, и дух перехватило! Потому что я лечу прямо над морем!!

Следом пропали боковые стенки, открывая ещё больше наружного пространства. Руки с крыльями тоже стали силуэтами, но более плотными.

Как сообразил, идём на вираже обратно!

Чуть руки переставил поудобнее, и звук различных переговоров с помехами ворвался в уши, который быстро стал фоном. Ибо через пять секунд мы вернулись туда, откуда меня пришлось спасать.

Часть оргалидов уже попадало в воду, прыгая за мной, но и без них на поляне собралась целая свора.

Куда собственно Агнесса и врывается с грозным рыком! Впечатление складывается, что девушка вообще не разбирает, куда врезаться. У меня сердце ухает, ибо кажется, что падаем.

Но нет!

У самой земли бахают движки, смягчая падение, и мы просто скользим, как на коньках, низко пролетая! И прямо на первого монстра!! Я аж дышать перестал.

Агнесса дёргает левую гашетку, и голова первой же «птицы» отделяется клинком! А за ней и тело паука раздваивается попутно!

Резкий толчок вправо от земли, выброс правой руки и ещё одна двухметровая тварь разделяется на части!!

Как же легко… да, это Белые, не сильно большие. Но всё же опасные монстры.

Новый бросок и вогнав в тело «собаки» сразу два клинка, разрывает пополам, как тряпичную куклу! Только осколки сыплются, и дым снова заполоняет поле. С каждым ударом Агнесса издаёт боевой рык. Но больше никаких эмоций, только хладнокровное уничтожение.

Спасает лётчиков, прячущихся в разваленной рубке, двоих отбивает ещё, с третьим поздно… Над головой Азарова сшибает в прыжке тварь! Одного гусара вырывает из пасти, которую с особым цинизмом разрывает клинками.

Рык становится утробным, когда Агнесса, прыгает на новую толпу тварей, показавшуюся с другой стороны. Будто с особой радостью идёт на новую порцию сладостей.

Чувствую задницей, как работают мышцы её рук, ног и живота, когда она скачет то с помощью конечностей машины, то с помощью коротких рывков летательными движками, то всем вместе. Такого виртуозного обращения я даже представить не могу, будто она сама — мехар! И это при том, что у неё сижу, создавая серьёзные неудобства. ДА и вес машины теперь больше. Но как она…

Рубит, режет, рвёт!! А меня мотает то в одну, то в другую сторону. Вскоре я кожей чую её неистовую ярость и злорадство.

Агнесса кровожадна до безумия, при этом успевает замечать и живых людей, пытается прикрыть и даже подставляет лезвие, чтоб некоторым бедолагам осколки жгучие не сыпались на голову. Расставляет приоритеты, действуя во время боя в зависимости от обстановки, будто у неё не мгновения на принятие решений, а минуты. Только и успеваю уже после понимать, почему она махнула мечом налево, а потом дала ногой по морде монстра направо. И зачем она подсекла и толкнула гада, а не убила сразу.

Расправившись с тварями на суше, Агнесса рванула к монстрам на воде! Часть сшибла карабкающихся по склону, затем нырнула в море, где я испытал очередную порцию новых ощущений.

Только в воде заметил, что два клинка из четырёх у неё уже поломаны. И стал обращать внимание на призрачные рамки со всякими параметрами, которые висят по сторонам от обзора. Их стало видно, когда в воде фокус зрения изменился. На одной схеме чётко подсвечена красным левая нога в колене и соответственно два повреждённых клинка мигают.

Додавив последнего «краба» на дне, Агнесса вырвалась вверх. Убедившись, что оргалидов целых не осталось, направила мех в противоположную сторону от города.

— Куда мы? — Спохватился я, признаться, порядком пригревшись у неё на груди.

Не по–гусарски это!

— Отнесу тебя подальше, чтоб не успел снова нарваться, — ответила с натугой.

— Нарваться? Я убил Голубого и без мехара, — похвастал, стараясь держать тон ровным. Но голос всё равно предательски дрожит.

— Убил? — Усмехнулась с нотками цинизма и показала правым клинком в сторону земли, где голубая тварь лежит без верхней половины головы. — Немного замедлил, здесь соглашусь.

В своём мехе она слишком легко общается. Совершенно другой человек. Сильная, уверенная в себе девушка.

Что ж. Командир борта здесь она. Я и не спорю, раз отвлёк на свои проблемы целого мехара.

Летим над лесом не слишком высоко, кажется, что ногами цепляем кроны. Передачи по связи стали громче. Похоже, Агнесса и сама слушает их, пока отдыхает. Если можно так выразиться. Дышит тяжело, а у меня конечности затекли, поделать ничего не могу.

— … «Ослябя» и «Пересвет» потоплены, — расслышал голос с помехами. — «Пётр Великий» дал крен, пробуют буксировать, лечу к нему в усиление.

— Илья, будь осторожен, — отвечает более чёткий женский голос. — Два меха выведены из строя на Уссурийском, слава Господи, успели эвакуировать. Строганов полез зря…

— Воздух держится, нормально, Насть!

— Кость, что со стороны Амурского?

— Отбиваем вокзал и пирсы. Три эскадры хорошо стоят. Но «Победа» потоплен, похоже, сдетонировал боезапас. Половину дирижаблей потеряли. Больше пулемётов на них надо ставить, от пушек толку мало.

— Вот зараза…

— Нормально! Отбиваемся понемногу, четыре Голубых прикончили, — отвечает Константин. — Пока передышка после третьей волны!

— Агни? — Зовёт принцесса. — Что у тебя?

— Вышла с сектора в район угольного склада, остановила прорыв, — отчеканила девушка мне в затылок без особой радости в голосе. — Два дирижабля потеряны. Уничтожен один Голубой второго ранга.

— Ты ушла слишком далеко, — раздалось от принцессы. — Агни?

— Возвращаюсь, — ответила с нажимом, продолжая лететь, куда летела.

Звук передач ослаб, видимо, Агнесса убавила его. Но я ещё больше навострил уши. От услышанного холодеет в груди.

— Кто заметит Синего даём сигнальный свет на любую смотровую высоту. Нет уверенности, что выйдет передать по связи, — продолжает говорить принцесса.

— Заглушит, собака, — раздаются уже нераспознаваемые голоса.

— Точно заглушит. Где же их чёртов генерал?

— В прошлый раз он прилетел быстрее. А теперь выжидает…

Мурашки по коже. Стали снижаться! А за бортом дождь пошёл.

Приземлились в низине у речки. Ни сёл рядом, ни дорог. Мех опустился на колени, и крышка разъехалась.

— Ну чего возишься, — простонала Агнесса. — Вылезай скорее.

— Прости, всё затекло, я пытаюсь, — ответил и стал вылезать под барабанящий дождь.

Вывалился кое–как, чуть не сорвался на спуске и спрыгнул неуклюже, завалившись на плечо. А затем и вовсе на спину перевернулся. Сил нет, будто это я в мехе рассекал и всех рубил. Дождь по лицу хлещет, рот раскрываю, пью. Ни звуков боя, ни прочей суеты не слышно. Далеко, значит, закинула.

Слышу, загудел мех. Отчаливать собралась, не прощаясь.

— Агнесса, спасибо тебе, — благодарю устало, как полудохлый.

— Это мой долг, не за что, — ответила негромко и совершенно безразлично.

— Пролети, пожалуйста, через бухту Якорная, там в Поместье дед мой. Сверху просто глянь, больше ни о чём не прошу! — Взмолился, глаза закрыв.

Ответа нет! Приподнялся с холодеющей грудью. Неужели умчала под шум дождя!

Не в этот раз. Стоит на месте, даже крышка не закрыта, только ноги мехара выпрямлены, и крылья развёрнуты для вертикального взлёта.

Смотрит на меня озадаченно через свои завешенные локоны. А затем выдаёт вдруг с претензией:

— Я тебя узнала.

— Замечательно, что меня там узнавать? Я и не скрывался, — отвечаю гордо, понимая, о чём она.

— У самого носа всё это время, — комментирует, будто сама с собой разговаривает.

— Так и в чём я провинился? — Развожу руками.

Только что хотел броситься и обнять, в чувствах признаться. А с ожесточённостью этой, видимо, ещё от боя не отошла, вообще чужая. Колючая, злая…

— Ты мехара Суслова поднял. Потом убежал, — отвечает тоном недобрым.

— А что мне оставалось⁈ — Взвинтился, поднимаясь. — Твоя Небесная принцесса вышвырнула меня при всём батальоне. И это после того, как я со знаменем гордо прошагал.

— И кровавые следы твои значит… — ахнула.

— Да, с пробитой ногой шёл, — огрызнулся. — Простите, что запачкал брусчатку, по которой её высочество соизволило пойти. Да плевать мне, что ищите. Унижений терпеть не пристало роду Сабуровых. Не дождётесь. Что вам надо теперь? Я больше не юнкер Ушаковского училища. Я корнет гусарского полка! И бить оргалидов буду, чем придётся. А вы, леди Агнесса, не теряйте время зря, летите дальше драться в броне своей! За спасение премного благодарен, мы с вами в расчёте.

Выговорился. А она в ответ молчит. То ли насупилась, то ли думает. Вообще не шевелится. А дождь всё барабанит. Шумит под ударами капель листва, монотонностью надвигая умиротворение.

— Прости меня, — прошептала вдруг.

Между нами три метра. И тянет к ней отчаянно, как в водоворот.

— Да лети уже, — выдавил с пустотой в груди. — Береги себя, у меха колено барахлит, не лезь на рожон.

— Тебе больно, — выдаёт, игнорируя мои слова. — Цвет твоих чувств я запомнила ещё тогда.

Отвернулся, не в силах больше смотреть на неё. Потому что не могу выглядеть перед этой девушкой слабым.

Стук по земле. Оборачиваюсь. Спрыгнула! Застал, как на одно колено и обе руки опёрлась. Похоже, трудно дался эй этот прыжок. Волосы свесившиеся тяжелеют, намокая быстро.

На земле и цветы полевые с букета моего разбросаны. В кабину его с собой брала⁈

— Растяпа, — ахнула Агнесса. — Придавила.

С этими словами, она стала спешно собирать жалкие стебельки с осыпавшимися частично и истерзанными цветочками, не имеющими уже прежней пышности и подавно.

Но это всего лишь… букет.

От осознания такого отношения к подарку перехватило дыхание. И я рванул к ней, как полоумный.

— Я соберу новый, ну что ты, — говорю, присаживаясь напротив и хватая её за плечи.

Замирает в процессе.

Пару секунд промедления, послушно встаёт с поникшей головой.

Больше не в силах держаться! Обнимаю её, обхватываю вместе с жалким веником, который она из рук не выпускает. Мои руки ложатся на её спинку, даже через ткань мундира я ощущаю какая она сильная, насколько нежная. И такая горячая.

Пусть оттолкнёт, пусть только попробует…

Но она прижимается в ответ! Вздыхает глубоко, будто только этого и ждала.

А сердечко так бьётся, как у пойманной птички.

— Ты вся дрожишь, — говорю, как чувствую.

Нет… дрожь потихоньку проходит.

— Дрянной металл, — шепчет, уткнувшись носом мне в грудь. — Ослабла. Мехар стал забирать на восстановление из–за дождя так скоро. И так не вовремя.

В макушку хочу поцеловать. Держусь от порыва из последних сил. Едва касаясь, прижимаюсь губами к необычно белым волосам. Как устоять…

Из рубки с помехами раздаются тревожные голоса, и это не даёт мне ощутить счастья даже эти мгновения. Потому что знаю, ей придётся сейчас лететь. Но меня мучает вопрос, который и задаю ей:

— Почему ты не узнала меня сразу, ты ведь видела у завала юнкера с аксельбантами трёх цветов. Такого больше ни у кого не было в тот день. А потом с ними же я залез в кабину.

Вздохнула глубоко. Руками обхватила меня сама, вызывая новую волну нежности. Ладошки бережно на спине, как мило.

— Я странная и чуждая, зачем тебе знать то, чего ты не поймешь, а скорее и не примешь, — заявила.

— Твои товарищи знают и принимают, хочу тоже знать и принимать. Мы ведь… друзья.

Помедлила, словно захотела ещё насладиться этим моментом неопределённости.

— Я вижу людей иначе, — начала неуверенно. — В цвете их чувств, в дополнение к привычному, естественному образу. Чем ярче чувства, тем больше краски затмевают внешность. Так тебя и узнала сегодня. По тем же чувствам.

— Завидую тебе.

— Почему же? — Спросила, отпряв. Лицо на меня подняла смело.

Волосы прилипли к личику, теперь оно открыто, глазища большие смотрят так поглощающе. И в них хочется утонуть в ответ.

Как просто и как ясно осознание, что прелестнее существа нет на белом свете, и греет душу признание её.

— Потому что ты видишь людей настоящими, — шепчу ей.

— Я вижу их желания, и это не всегда хочется видеть, — призналась, потупив внезапно хмурый взгляд, а затем прошептала, снова опуская личико: — Настя поклялась перед императором, что ни один Сабуров не сядет в кабину меха, а род их будет забыт. Когда она узнает, что…

— Остановись, — прервал, но из рук не выпустил.

— Прости, — ответила покорно. Даже с неловкостью.

— Я всё понимаю. Мне не нужно повторять.

Снова взглянула, на этот раз встревоженно, что взвыло в груди.

Как мне теперь забыть эти глаза. Как не видеть их, когда закрываю свои…

Дождь стихает. И уже слышно, как разрывается от голосов связь в рубке.

— Агни, горим. Ты где… Синий на остров Русский прорвался… Надо срочно отбить плацдарм…

А девушка будто и не слышит.

Ещё секундочку.

Ещё мгновение.

Ещё хотя бы вдох.

Ещё один стук сердца.

Ведь наши объятия — это всё, что у нас есть.

— Мне нечего тебе подарить, — неожиданно заявляет Агнесса, казалось бы, о совершенно ненужном сейчас, смотрит растерянно, рассматривает моё лицо и добавляет горько: — И я боюсь, что завтра не вернусь, и не выполню обещание.

Ах вот оно что. Улыбаюсь. И не тяну с ответом!

— Подари мне небо, и крылья перламутровые… хотя бы на этот бой, — прошу нескромно.

От удивления глаза Агни стали ещё больше. Такие прекрасные и невероятные.

— Но я не смогу отдать тебе кольцо, — шевелятся её алые губы. — Магия эрения капризна, она не приемлет…

— Мне не нужно, — отвечаю, борясь с желанием снова прижать её к своей груди и ощутить, как бьётся её сердечко. — Мы просто поменяемся местами. Я поведу, а ты станешь моим штурманом.

Секунду смотрит с сомнением. А следом лицо озаряет восторг. Новая эмоция от Агнессы рождает восторг и у меня.

— А ты ведь сможешь, раз Суслова поднял! — Восклицает радостно, вырываясь из объятий настойчиво и вызывая тем невольную досаду. — Садись!

— Но принцесса, — спохватился уже я, не желая подставлять девушку.

— Мы ей не скажем. Садись, пока не передумала.

— Агни, ну где тебя черти носят!! — Визжит Небесная.

— Порой так бесит, — выругалась Агни и посмотрела на меня так застенчиво, что захотелось вновь её обнять.

Но я сдержался, не шелохнувшись эти две секунды и не отрывая взгляда от её волшебных глаз.

Неловкая пауза.

— Времени больше нет, Андрей. Сейчас, или никогда, — произнесла так неоднозначно.

И сердце воспламенилось в груди.

Глава 18 Каково это… вспомнить

Устроился в кабине с заметной неловкостью. Агни легко перенастроила её, подёргав рычаги и подкачав там что–то, дабы по длине моих ног педали встали.

Устроилась впереди деловито, спиной к груди прижалась, когда крышка заехала.

— Я же ничего не нажимал, — спохватился.

— Ментальная связь с мехаром, — объяснила. — Пять частиц эрения дают такую силу.

— Ты ведь не будешь вмешиваться в управление? — Уточнил на всякий случай.

— Оно не так эффективно без прямого контакта. А так… да, буду, если иного выхода не останется, — ответила деловито.

— Спасибо за откровенность.

— Агни… — раздалось через помехи уже где–то с другого конца мира.

— Всё, пора лететь, Синий заглушил связь, значит, пошёл в атаку. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, гусар Андрей.

— Если честно… нет, — смеюсь горько.

Затаив дыхание кладу руки на прорезиненные гашетки. Заключаю в хват, и мурашки бегут по рукам и плечам.

Мехар начинает гудеть, нехотя. А я чувствую, как сознание утягивает в чуждый звёздный омут!

— Положи свои ладони на мои, — прошу, спохватившись, уже на грани некоего перехода!!

Чувствую касание. И вздыхаю звучно, будто из глубины морской вынырнул и долго не дышал. А теперь я вдыхаю аромат её светлых волос и чувствую, как через прикосновения вливается магия эрения с её кольца.

Именно так это и сработало, когда я надел кольцо на занятии, а затем без эрения завёл памятник.

А сейчас полноценный боевая машина в моей власти!! От возбуждения в мозгу хочется визжать. Сердце долбит, и дышится, как после грозы, ибо в нос тонкие потоки воздуха бьют.

— Активирую, — раздаётся от Агни с волнением!

Светлеет броня, становясь прозрачной. Круговой обзор к моим услугам. Капли дождя разбиваются о незримый щит. Прямо у глаза встаёт боевая линза, как некий оптический прицел. Чуть правее, будто вдалеке, но в то же время в фокусе глаза проявляются активная схематичная карта местности с точками и контуры самого мехара с красными точками повреждений. Вот, значит, как всё это смотрится со стороны пилота.

Если мехар целый и настроенный, как надо.

Нажимаю на край левой гашетки, манипулируя левой конечностью. Рука машины поднимается, лезвия разворачиваются по оси. Ух ты! Работает!! Второй рукой пробую… да!!

— Дави плавно, — подсказывает Агни. — Да ты всё и сам умеешь.

— Мой отец был лучшим мехаводом Приморья, — отвечаю с гордостью и послушно добавляю тяги на двигатель.

— Я знаю, он был легендой…

— Спасибо.

— За что? Я констатирую факт.

Отрываемся от земли!!

Девушка ахает от рывка, вжимаясь в меня сильнее.

Вылетаем обратно во Владивосток. Направление подсказывает штурман. Понимаю, что летим на бой, спешим людей спасать, но восторгу нет предела, и я… взмываю выше!! Выше!! И выше!!

Деревья уменьшаются до игрушечных, сливаются кроны, превращаясь в мох, дальше уже только пятна, очертания полей и рек. Но вниз больше не смотрю, мой взор устремлён в облака, тёмные, бугристые, казалось бы, далёкие. Но нет! Мгла словно наплывает сама, окутывая серостью.

В груди нарастает «ах», и кажется, что я забыл, как дышать.

Пикает что–то у уха всё чаще.

— Пульс критический, Андрей, пожалуйста, сбавь обороты, — слышу от Агни.

Да вот больше делать нечего! Давлю на рычаги тяги, взяв максимально вертикальный вектор. Прохожу сквозь облака. А они всё светлее и светлее. Вскоре это уже белый хлопок! Вырываемся из него, оказываясь над бугрящимся океаном из «снега», блестящего на солнце! Мгновение, и солнце уже затемнено. Но всё равно смотреть на него больно.

С добротным бельмом на глазу, но торжеством в груди озираюсь.

Вот она какая, эта бескрайняя свобода!

— Андрей, — раздаётся лёгкий укор.

Девушка напоминает о себе, и нашей главной цели.

— Да, да, я здесь, — отвечаю растерянно и не могу никак прогнать этот восторг!!

Неужели и пилоты дирижаблей видят такую сказку. Да им можно только позавидовать. А не только пожалеть, когда они падают…

— Меняй направление и давай тягу постепенно, — инструктирует. — Физические силы страж вытягивает из тебя, с непривычки ты быстро устанешь. И придётся отдыхать в процессе.

— Страж?

— Да, мехар — это страж. Так зовёт их Мастер.

— Что за Мастер? — Спрашиваю с недоумением.

— Господин Распутин Григорий Ефимович, первый советник императора и наставник нашей Небесной. Он обучал первых меховодов. Он создал кольца управления. Он многое сделал для Империи, — ответила без нот торжества. Скорее как–то обыденно.

— Не знал.

— Он не любит афишировать свои заслуги. Надеюсь, ты не станешь болтать на сторону о нём.

— Нет, что ты, — отвечаю радостно, продолжая впечатляться от полёта.

Но уже начиная чувствовать усталость в руках.

Думал, ещё что–то расскажет. Молчит.

А я и сам с раскрытым ртом говорить не хочу. Начинаю маневрировать! Крен влево, поворот пошёл. Вправо… в другую сторону поворот. На выкрутасы всякие осмелился, сердце то и дело ухает.

— Не увлекайся, — прорычала, наконец, Агнесса, терпеливо дав мне какое–то время поиграться.

Обнять её захотелось вдруг. Тепло, горячо, страстно.

В кабину начинают врываться звуковые всплески, шипения.

— Снижаемся, — командует неожиданно холодно.

— Уже?

— Да, я пересяду за штурвал, а ты останешься в своём Поместье, мы над ним. Всё, не гони, снижайся. Андрей?

Парю над облаками, как орёл. Заёрзала, даже обернулась.

— Андрееей⁇

Не выдержал. Поцеловал её в щёку.

Замерла. А у меня сердце затаилось.

— Андрей, пожалуйста, — чуть ли не взмолилась,выдержав эту волнующую паузу.

Ещё раз поцеловал. Зарычала, отвернувшись.

Прижался к шее головой, зарывшись носом в волосы. Сразу прекратила.

— Хочу вступить в бой, — прошептал ей в ушко.

— Нет, — обрубила строго.

— Скажи, это тот Синий, которого я отогнал Сусловым?

— Да.

— Тогда я не могу быть в стороне.

— Не дури, — сказала угрожающе и убрала свои ладони от моих, прерывая контакт с эрением.

Теперь впитанной магии мне надолго не хватит. Успел глянуть на кольцо, опасаясь, что эрений у неё может и погаснуть. Но вроде светится, как прежде.

— Это он убил моих родных, — выдавил, признавшись. — Я узнал его. Пожалуйста, Агни. Я жаждал этого девять лет. Быть может, в последний раз сажусь в кабину меха. Или с саблей на голо на него пойду. Ты меня теперь знаешь.

Вздохнула тяжело.

— Сил нет спорить, — произнесла устало. — Полетели, смельчак. Я направлю, жми. Но помни, ты чётко выполняешь мои указания.

— Так точно, товарищ майор!

— Вот именно, товарищ корнет, — ответила строго и дальше скомандовала. — Ремни отстегни и через меня перекинь. Встрясок не избежать…

Когда она пристегнула нас, впервые подумал насколько мы неприлично близко. Впечатления от полёта сгладились, и теперь начинаю обращать внимание на отсутствие границ между нами.

Но Агнессе, похоже, плевать. Особенно, когда она в кабине своего меха.

Это совершенно другая, дерзкая и уверенная в себе девушка, не подчиняющаяся порядкам общества.

Дождь прекратился. Но чем ближе мы к Владивостоку, тем больше дыма внизу.

Агни ведёт по «радару», так она назвала призрачную карту окружающей местности. Много новых слов, названий… будто из другого времени. И всё исходит от этого Мастера. Почему я не слышал о нём раньше? Почему отец не упоминал никогда его?

Снижаемся! Вскоре летим уже над крышами домов. Всё в дыму, но боёв активных под нами нет. Какая–то мелкая людская возня. Завалы разбирают, конница носится. Над пирсами дирижабли очень низко висят, несколько газовых тел виднеется над морем. От крупного броненосца на горизонте чёрный дым валит.

— Туда! — Указывает Агни в сторону нашей основной бухты Золотой рог, где находятся базы морского флота и ремонтные верфи. Как раз на правом мысе и идёт основной бой!

Несколько броненосцев с моря подтянулись, оказывают огневую поддержку. Ещё один завалился на бок прямо двумя трубами и рубкой на пирс. Это какая мощь должна быть, чтоб такую махину перевернуть⁈

Артиллеристы держат целую линию обороны выше по берегу и постреливают по тварям, наступающим с острова Русский. Казаки тоже уплотнились среди развалин и трупов оргалидов. Судя по всему, здесь уже прошла основная резня, и враг был оттеснён мехарами, подоспевшими позже.

Сейчас они дерутся как раз на первой линии метров на триста дальше, на большой ремонтной верфи, где с голубыми и белыми тварями наступает Синий! Тот самый ящер с перепончатыми крыльями, который теперь кажется ещё больше.

Монстры валят толпами с острова Русский, некоторые перелетают. И сложилось впечатление, что несколько устали летать. Даже Синий ползёт, получая скользящие удары снарядами, которые отлетают от его шкуры, как от стены горох. Мехаров семь штук на радаре по близости, но видно только пятерых, которые принимают всякую мелочь на свои клинки, орудуя за развалинами, ремонтными конструкциями и уцелевшими ангарами.

— Дождался, пока мы выдохнемся, хитрая скотина, — прошипела Агни и мне: — твои прежние выкрутасы здесь не проканают.

— Ты так странно выражаешься, — комментирую попутно, а сам с ужасом вниз смотрю. Ну и месиво…

— Привыкла жить в обществе гвардейцев, которые за словом в карман не лезут, — бурчит ещё.

Шесть голубых оргалидов насчитал, идущих к верфи в подкрепление.

— Может, сперва их? — Предлагаю на подлёте.

— Мы о них все клинки сломаем, — ответила.

— Уверена?

— А об кого я сломала уже два? Так, не поняла.

Все четыре лезвия целые. Ещё на полпути я понял, что они выросли и приняли первоначальную гармоничную форму. Колено тоже перестало мигать красным. Побоялся сказать об этом, переживая, что девушка испугается моих возможностей.

— Это ты сделал, — заключила уверенно. — Как на Суслове. Но почему так быстро?

— Откуда мне знать, — отвечаю, снижаясь уже практически на головы своим.

— Поддай тяги и к тому зданию, — командует Агни деловито, снова сосредоточившись на пути и указывая позицию неподалёку от двух бьющихся мехаров и целого взвода казаков. Которые с пулемётами и боевыми машинами спокойно себя чувствуют за мешками песка, уже порядком посечёнными.

Похоже, в центр Владивостока и на самом важном рубеже в обороне разместили самые матёрые подразделения.

Давлю на педали, гашетки опускаю. Но что–то идёт не так! Девушка пытается выровнять, похоже, ментально. Но тут же кричит:

— Чёрт, побери! Уходи вправо! Андрей! Скользи. Ну!!

Вместо этого врезаюсь в ангар и, пробивая его насквозь! Всеми правдами и неправдами, тормозя ногами и клинками, чудом не вылетаю наружу. Останавливаю меха у второй стенки, оказываясь, по сути, внутри. Снёс кучу тары с деталями и несколько лодок в щепки превратил. Благо, стенки ангара из тонкого металла хлипкие.

Завалил меха у стены, завершив торможение мерзким скрипом клинков. Замерла машина, оба выдохнули. Замигали красные точки на схеме повреждений. Твою дивизию!

— Дубина, — бросила Агни зло, от души так. — А реверс включить? А что с шагом? Тебя отец учил, я не поняла⁈ Почему ты так уверенно рвался⁈ И да, Андрей. Это не то здание!

Рычит, вся в напряжении. Сам злюсь на себя. Поднимаю машину на ноги, молча.

— Всё, вылезай, корнет, оценка вождения — неуд, — язвит ещё.

Всё пространство вокруг затемняется в одно мгновение, а ремни разлетаются в стороны по щелчку. Крышка пшикает, раскрываясь. Но тут же захлопывается вновь.

— Какие повреждения? — Раздаётся в ангаре голос Небесной!

Ух, чуть не попались!!

Через наскоро восстановленный обзор вижу мехар принцесса, уверенно идущий по хламу в нашу сторону! У него три поломанных до середины клинка из четырёх имеющихся и посечённый осколками корпус — явно шрапнель схватить успела. На удивление золотой герб имперский, как новенький блестит.

— Никаких, устала, — выпалила Агни с нескрываемой досадой, застёгивая ремни обратно.

— Ещё семь минут продержаться, и Костя с шестью мехами будет здесь. Амурский отбили, — говорит слегка приглушённо Небесная, подходя в упор. — Ждём и Илью ещё с четырьмя. Ну и самое интересное, две воздушные флотилии подтягиваются наши секретные. Похоже, кончился у оргалидов запал на полёт. Попробуем бомбами закидать плацдарм. Новая разработка штаба. Агни? Слышишь меня? У тебя точно всё хорошо? Почему не выходила на связь?

— Так вышло, — выдавила Агни и вздохнула тяжело, сильно сжимая мои руки на гашетках.

Что бы это значило, так и не понял. Видимо, хочет меня придушить.

— У тебя точно всё в порядке? Силы ещё есть? — Продолжает докапываться принцесса до моего штурмана.

— Хоть отбавляй, Насть. На всех хватит и чужих, и своих, — ответила, в конце снова на меня намекнув.

То устала, то отбавляй. Агнесса в смятении.

Я и сам чувствую, что натворил дел. Из–за меня ей теперь не подраться в полную силу. А это лишние жертвы.

Взбодрился, наконец. И понял, что зря напросился в этот полёт.

— Давай отойдём за те ящики, и я вылезу, — шепчу Агнессе на ухо, когда принцесса развернула своего меха на выход.

— Сиди уже, — шипит на меня и дальше признаётся. — Я тебя тут не оставлю.

— Агни? — Раздалось вопросительное от принцессы, и в груди похолодело.

Но тут в ангар, пробив хлипкую стенку, влетело сразу три собакообразных твари! Две на принцессу бросились, одна на наш мехар!

Махнул правым лезвием с испуга, перерубая наискось, как саблей. Анги даже пикнуть не успела. Анастасия Николаевна своих двух поразила короткими тычками, видимо, чтобы силы не тратить. По движениям и видно, что пошатывает её.

— Не переусердствуй, меньше лишних движений, — бурчит мой штурман.

А меня волна злорадства захлёстывает! Как же легко можно гадов рубить!!

— Рубеж сто метров левее — твой, там рота казаков самая потрёпанная. Поддержи Алексея с Иваном, они уже выдохлись, — ставит нам задачу принцесса и выходит из ангара в другую сторону.

Это она про меха–гвардейцев⁈ Через пробоины сквозь хаос боя слышен и звон клинков. Похоже, дерутся они без передышки. Алексей и Иван.

— Хорошо, — ответила Агни безрадостно. И ткнула меня локтем в рёбра.

— Я стараюсь, — шепчу ей, пытаясь смягчить.

— Это не учебный полигон, — шипит в ответ. — Враг всюду, иначе выкинула бы тебя из кабины.

Какая злая! Но всё равно уже не могу без неё.

Двинул в другую сторону на позицию, от неуклюжего шага самому стыдно. Но постепенно понимаю, как держать баланс. Всё–таки на ходулях был лучшим.

Снаружи всё в дыму, снаряды разрываются метрах в семидесяти дальше, ружья хлопают, несколько пулемётов трещит поблизости и довольно много по округе постреливает короткими очередями. По небу раскаты идут от мощным выстрелов с высот. С воды несколько броненосцев долбят из крупного калибра куда–то по острову Русский.

Один из главных рубежей обороны находится на самой верфи, и его составляют несколько обваленных кранов и искусственная гавань, куда на стапеля обычно корабль заходит. Здесь же рядом и заваленный на пирсе броненосец лежит.

Мехары бьются неподалёку с наступающими тварями, разя их налево и направо. Лезут в основном Белые. Несколько туш Голубых увидел в развалинах.

Синий крушит всё на соседней позиции, прорываясь с приспешниками к высоте, где наша артиллерийская батарея. Хочется рвануть туда, но Агни готова меня придушить. Вижу первых тварей, стремящихся к казакам! Направляю туда меха, как умею ножками, девушка подбавляет тяги турбинами. В одного врезаюсь, насаживая на клинок, второго другой рукой наотмашь рублю. Лезу в толпу, вгрызаясь в их надвигающийся поток!

Рублю по–гусарски! И не слышу уже, что там говорит моя напарница. Рёв, визг агония тварей заполоняют моё нутро. И сливаются в сладкую музыку смерти, которую несу всем этим мразям.

Чувствую, что Агни смирилась с тем, что делаю, пытается теперь скорректировать движение, периодически врубая турбины.

А я наслаждаюсь своей силой. И не желаю останавливаться, пока не прикончу их всех!

Звук внешнего мира постепенно уходит куда–то вдаль, будто ветер шумит, сгоняя всё прочее, словно песок. Ноги и руки работают на пределе сил, я всё быстрее настигаю тварей, разбивая их на ледышки, кромсая без малейших промедлений. Быстрее, больше. Всё моё.

Когда дым стал розовым от брызг их крови, я стал вспоминать. Картинками из прошлого, некогда забытыми детской психикой, дабы не сойти с ума.

Свесившаяся рука матери, неестественно дёргающиеся пальцы и её слабый стон, когда она жарилась от ледышек оргалидов под завалом.

Разрываю первую голубую тварь, ставшую у меня на пути. Сбиваю с ног и прыгаю на её голове, покуда не раскалывается череп. Но вижу я не это.

А смотрю с ужасом, как кашляет кровью старший брат, пробитый шрапнелью.

И ярость заполняет меня до самого горла, где уже плещется жгучая желчь, как само пламя. Мчу дальше, подбираясь всё ближе к Синему.

Перед глазами, как он смыкает челюсть, забирая мою младшую сестру Настеньку. У неё были красивые голубые глаза, как два океана. У неё была вся жизнь…

Белые твари у меня на пути, прыгают через кран прямо сверху. Чуть зазевался, и завалили собой. Но подоспел ещё один мехар на помощь, который помогает выбраться.

Агни кричит на меня и бьёт в рёбра локтями. Но я не слышу, что она говорит. Девушка убирает руку с кольцом, прерывая контакт, но это уже не важно.

Ползу, как одержимый, за главной тварью на четвереньках. И вижу, нет… чувствую, как отец дёргает меня за руку. У него было время, он успевал спасти всех.

Он мог.

Но это потеряло смысл, как только я увидел шкуру из льдин с синим отблеском в двух рывках от себя!

Мимо меня летят снаряды, барабанят пули по броне. Да, я полез под обстрел своих же. И поплатился. Рубанул по крылу, ломая сразу два клинка! И Очередной взрыв от снаряда совсем рядом ударной волной отшвыривает нашу машину на несколько десятков метров!

Ещё в полёте я понял, что стреляли с моря. Им и не видно, что подлез с другой стороны. Двести три миллиметра влетело отлично. Второй снаряд, похоже, попал–таки и по главной твари, судя по тому, как она оглушительно заревела.

От удара при падении обзор в кабине полностью пропал! Но вот схема повреждений на призрачной панельке замигала почти вся.

В полумраке нащупал липкое на волосах Анги, похоже, приложилась головой! С холодеющей грудью проверил пульс на шее!

Дышит. Просто без сознания.

Через гаснущую линзу вижу, что ко мне подскочил мехар!

— Агни, ты как⁈ — Заговорил мужчина. — Нужно отходить, бомбардировщики близко, скоро всё здесь накроют!

Но это не даёт гарантии, что тварь сдохнет. Ничего не ответив, я нащупал бессильную руку девушки, снял кольцо с её указательного и надел на свой безымянный палец. Ощущая жар, идущий от запястья по венам, ухватил за штурвал! Снова запускаю реактор боевой машины, отгоняя наплывающие видения о звёздах.

Круговой обзор наладился, наш мехар легко вылез из–под завала из кирпичной кладки и деревянных балок.

Второй мех постоял несколько секунд, не шевелясь, а затем бахнул турбинами и с прыжка унёсся за линию обороны.

Правее, теперь у самого пирса, синий оргалид зазвенел своей шкурой слишком уж звонко. Оба переломанных, казалось бы, крыла, стали приобретать форму, твердеть на костных основах.

Похоже, тварь, решила удрать! Или встретить новые дирижабли с бомбами в воздухе! И что будет, если они со своими бомбами упадут на Владивосток, не долетев до цели⁈

Долго не думая, двинул на него вновь. Прочих оргалидов на пути уже нет, они плотно ринулись вперёд к нашим позициям, вероятно, чтобы прикрыть взлёт своего генерала.

Со стороны воды залпы тоже прекратились. Возможно, броненосцев атаковали с моря.

Ковыляя, чувствую усталость и то, что шагать труднее из–за повреждений. Не знаю, как выходило прежде, но я пробую мысленно вырастить хоть что–то вместо утраченных клинков. Иначе пользы от меня никакой.

Ничего не меняется. Сквозь полупрозрачные контуры видны те самые обрубки. А я уже в двух десятках метров от твари.

Пробую по–другому. Представляю, что вместо клинков рука. Большая, с пятью пальцами, человеческая ладонь. Мысленно дорисовываю на культяпке.

Пустота в груди. Что–то освежающее полилось по жилам, забирая из моего тела силы даже сжимать рукояти. Почернело на миг в глазах, но затем сознание прояснилось. И тут из культяпки полезли, как живые черви, фиолетовые линии, создавая скелет ладони, а затем на него наросла броня!! Всё за секунды.

Встаю, как вкопанный. А что если…

Ращу саблю, ценой трясущихся коленок. Но она выходит добротная, гигантская, в мольбах моих острая, на что надеюсь! С удобной рукоятью в руке. Поднатужившись, ращу и вторую руку вместо клинков! Один целый и один частично обломанный старые мечи легко отламываются, и на их месте вырастает предплечье и кисть.

Так. А что если эти клинки у них как расходный материал? Оттого не такие и прочные. Но эта мысль быстро улетучилась, когда я получил крылом от Синего прямо по кабине!

Отшвырнуло меня метров на пять, но я дал тяги на движки и упал мягко. Вскочив, ринулся в атаку с саблей в замахе!

Тварь уже устремилась, чтобы взлететь, даже крыльями замахала. Но не тут–то было!

Рублю по твёрдому основанию, прицелившись. И срубаю крыло за милую душу!! Вот это да! Достал тебя, сволочь.

Монстр ревёт так, что, кажется, сейчас лопнут глаза. Причём мои. Даже по воде волны пошли от такого визга. Пытается достать меня, разевая пасть! Успеваю отпрыгнуть! Но летит уже лапа, что размером с половину мехара! Такая и раздавить сможет! Блокирую саблей, как гусары учили! Ледышки разлетаются со звоном. Руку отшвыривает, но саблю я не роняю. От импульса до костей пробивает дрожь. Сирена какая–то завыла протяжно!

Мехар меня за крыло сзади дёргает!

— Агни! Назад! — Кричит гвардеец.

Следующим махом уцелевшего крыла тварь нас отбрасывает к пирсу обоих! От падения сотрясается тело Анги, за которую переживаю больше всего.

Стоило упасть, набросились Белые! Потеряв всё же саблю во время падения, давлю монстров руками. И выходит даже легче, чем клинком! И пасти голыми механическими руками разрываются на ура и черепа кулаками раскалываются.

Синий снова машет крыльями. Да сколько можно⁈ Почему так быстро у него зарастают они⁈

На перевёрнутом броненосце орудие вижу целое на палубе! Лезу по корпусу. Только бы… заряженное, судя по всему!! Хватаю за основание механическими лапами. С третьего рывка отрывается, как миленькая. Вон и шнур, за который дёргать. Точно заряженная!

Перехватываю, как винтовку. Вот же меха–гвардейцы удивятся.

А ты, тварь, никуда от меня больше не уйдёшь!

При виде настырной чёрной машины Синий замирает. Похоже, для него это что–то новое. И страшное.

— Агни! — Зовёт пилот второго мехара, всё никак отстать от меня не может.

Сбоку выбегает с одним уцелевшим клинком.

Небесная сюда же бежит.

— Крыло прижмите! — Кричу, выдавая себя с потрохами. — Быстрее!

Первый мехар выполняет команду сразу. А Небесная, чуть помедлив! Быстрыми рывками, они набрасываются сверху и прижимают тварь к земле! А вместе с крылом, опускается и здоровенное крокодилье рыло!

Иду на сближение.

— Голубые здесь! — Визжит принцесса осипшим голосом.

Да, да, я понял. Отвечаю ей мысленно, и вновь в голове всплывают кровавые картинки из прошлого, которые кажутся теперь даже более настоящими, чем эта серая реальность.

Подставляю ствол орудия прямо в ухо.

Синий смотрит россыпью своих капель. Будто с укором.

— За мою семью, — шепчу напоследок.

И дёргаю за верёвку спускового крюка. Бах!!

Отдача относит мехара на несколько метров. Орудие вылетает из рук. Меня сотрясает, как при тяжелейшем нокдауне! Но даже в этом состоянии вижу, что снаряд пробивает череп твари насквозь!

Всё, никуда он больше не полетит. Туша замерла, крылья опали в бессилии вместе с лапами. Мехи продолжают биться с голубыми прямо на теле своего генерала.

— Отступаем! — Вскоре кричит Небесная, отшвырнув очередного монстра, и они оба с несинхронными рывками уносятся прочь!

Рвусь и я. Только в другом направлении. Вдоль по пристани, за верфь. Подальше от всех. Сил не осталось, ни ног, ни рук не чувствую. Только безвольное тельце девушки, болтающееся по сторонам.

Девушки, которую предал.

Забившись в развалинах, усаживаю мехара. И уже слышу, как пошли первые мощнейшие взрывы от бомб, сотрясающие землю так, что сыплется на броню кирпич и песок с уцелевшей части кладки.

Раскрыл кабину, вылез прямо с ней на руках и усадил у ноги машины.

Откуда–то даже появились силы на этот последний жест доброй воли.

Вижу, что Агнесса приходит в себя, моргает, стонет… И я боюсь, что она увидит, наконец, моё истинное лицо.

Как жаль.

Но перед глазами снова моё цветущее, яркое, красочное Поместье, звуки жизни, голоса родителей, братьев, сестры и прислуги. Небо голубое, и внезапный раскат грома, от которого застыла кровь в жилах. Вдруг подумалось, вернись я в прошлое, всё было бы не так.

И будто отец во мне, а я в нём. Снова наплыл роковой час.

Отец тянет меня за руку, а затем и вовсе хватает, отрывая от земли. И бежит он по поляне со мной на руках до своего мехара. Я сжал его руку своей и ощутил холодный магический металл, который дал мне сил не бояться.

Какие–то метры отец преодолевает, как бесконечно адский путь… У ног исполина он спускает меня на ноги и смотрит на своё кольцо. Ужас отражается на его лице, когда он переводит свой взгляд на меня.

Потому что эрений в его кольце управления погас.

Это я погасил его.

Это я не дал ему защитить семью и родственника императора.

Почему же забыл об этом? Забыл, что это я всех убил.

Вот по какой причине Небесная принцесса пришла в бешенство, когда увидела меня среди юнкеров. Она знает о том, что я сделал. Понимает, что меня до эрения допускать никак нельзя.

Чувствуя себя монстром, снимаю кольцо и передаю его Агнессе с какими–то жалкими, призрачными надеждами.

Она очнулась какое–то время назад и теперь с нескрываемой ненавистью прожигает меня почерневшими глазами.

Она видит, она всё поняла…

Все пять частиц эрения в её кольце погасли окончательно.

— Больше мы не единое целое, — шепчет Агни бессильно, глядя на своё кольцо, бесполезное теперь, и бросает уже мне вымученно. — Уходи.

— Я не знал, — выдавил с болью.

— Это не важно, — ответила, хмурясь. — Ты лишил меня крыльев и пристанища. Всего, что я имела. Уходи и больше не возвращайся.

Слеза по её щеке побежала, как живая. Голову опустила свою, завешиваясь волосами и обхватывая поджатые колени. Теперь она видится такой маленькой, беззащитной девочкой.

Душа разрывается. Что я натворил…

— Агни…

— Уходи!! — Завизжала пронзительно, что вздрогнул, и зарыдала так горько, что взбудоражилось всё внутри похлеще всяких взрывов.

И я не посмел к ней подойти. Немного помедлив, пошёл прочь, как она и попросила. С каждым шагом её плач становится тише.

Взрывы бомб продолжают будоражить мою сущность, но уже не так. Они всё дальше. Но трясёт от них, похоже, весь полуостров.

Захотелось, чтобы и меня накрыло. Дабы не быть. Потому что я жалок, как никогда. Абсолютно пуст. И это чувство невыносимо.

Глава 19 Молва о чудовищах

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

27 июня 1905 года по старому календарю. Вторник.

Не помню, как добрался до эскадрона на утро второго дня, подцепив чью–то бесхозную лошадь. Всю дорогу думал о том кто я. И что сделал. Стоило отдалиться от оргалидов и их следов уже за чертой города прошлое ушло обратно, острота его восприятия исчезла и перестала мучить. Будто нечто во мне пробуждалось с видом их крови. И теперь снова спит.

Но горькие мысли об Агнессе выжигают меня изнутри, даже когда вижу моих дорогих уцелевших товарищей в Поместье, которые радостно обнимают меня, объявляя на всю округу, что я живой.

Пять частиц эрения — это достойная награда лучшему мехаводу гвардии. Если Агнесса их утратила так беспечно, новых ей никто не даст. Вряд ли Небесная принцесса сама раздаёт частицы.

Император владеет ими. И он спросит свою дочь, при каких обстоятельствах это случилось.

Интересно, что сказала Агнесса принцессе? Выдала меня? Иначе как ей объяснить все те вещи, что творила её боевая машина. Но что хуже? Если принцесса узнает, что её обещание императору яйца выеденного не стоит, то спустит на Агнессу всех собак. Ведь Небесная поклялась отцу, что я никогда не сяду в мехар.

Порывался идти в лагерь меха–гвардейцев и докладывать, что это я во всём виноват. А поразмыслив, понял, что это глупо.

В одном лишь утешение. Я убил Синего оргалида. Отомстил хотя бы непосредственному исполнителю убийства моей семьи.

Осталось найти гадов, которые им руководили. А ещё лучше додавить их всех. И здесь, и на других континентах. В США, где у них все гнёзда.

Изничтожить нелюдей, мразей, искоренить чуму, и жить спокойно.

Боевые действия завершились ещё в понедельник утром, полным разгромом напавшего врага, как было объявлено посыльными по всему нашему фронту. Но цена победы оказалась непомерно большой.

Я не знаю всего. Да и в целом, не так много информации удаётся урвать простым гусарам. Скорее слухи, домыслы и преувеличения. Ведь у страха глаза велики.

Чтобы понимать какой ценой мы одержали верх, достаточно вспомнить о ходе боя, вспомнить о павших товарищах, выжженной земле, разрушенных домах и пристанях. Потопленных кораблях и разбившихся дирижаблях.

Достаточно знать, что в наш эскадрон так и не вернулась треть гусар.

Азаров весь перебинтованный вылез из палатки на крики товарищей и поковылял быстрее всех меня встречать на входе в палаточный лагерь.

— Вот он самый храбрый гусар полка! — Объявил осипшим голосом прапорщик.

— Да ладно тебе наговаривать, дядя Шурик, — прослезился я от радости, что вижу дядьку целым.

— Грибоедову доложили? — Не успокаивается Азаров.

— Убыл утром, товарищ прапорщик, — отвечает вахтенный.

— Ничего, вернётся, доложимся, — отмахнулся Азаров и обнял меня. За волосы стал трепать, как мальчонку. — А впрочем, посыльного готовь в большой штаб!

— Сделаем…

— Живой! Андрюша!! — Выскочил Фёдор из сарая и помчал ко мне хромая ещё сильнее, чем прежде.

Деда обнял. Расцеловал он меня, будто год не виделись. Отпрял. Минуты две неотрывно смотрел, будто глазам своим не верил.

— Да хватит старый, дай герою отдохнуть! — Восклицает взводный. — Если бы не он, не спасли бы мы тех лётчиков. И других из моря бы не выловили…

К слову, в лагере оказалось ещё восемнадцать моряков и пять лётчиков, спасённых из воды прямо из нашей бухты и окрестностей. Тех, кому помощь нужна была врачебная, сразу в госпиталь повезли.

Несмотря на то, что военное положение только усилили, без растопленной бани в Поместье не остались. В море не полезли, а вот на речке, что неподалёку искупнулись. Гусары трубу там на дне нащупали, торчащую из грунта, куда часть воды с течением живенько уходит. Одного чуть не засосало. Подивились бойцы, да и только.

Уже к ночи уселись свободные от дежурств гусары с моряками и лётчиками перед большим костром греться и делиться впечатлениями после боя.

Звёзд на чистом небе мириады. Тихо, спокойно, тепло. Даже ветерок молчит.

— Мы с «Ослябя», — рассказывает один моряк, кивая на группу товарищей и шкрябая складным ножичком тушёнку прямо из банки. — Наш броненосец первым попал под удар. Но мы отстрелялись на славу, ей Богу. Жуткие и изголодавшиеся твари, рычали ещё так омерзительно. Некоторые не плыли, а по дну прямо шли, в нужный момент отталкивались.

Вижу, как некоторых аж передёрнуло от услышанного. А у двоих мурашки по рукам пошли.

— А мы с «Наварина», — бурчит один указывая на товарища рядом, судя по погонам, оба офицеры.

— И как вас занесло сюда? — Спрашивают другие. — Вы ж восточнее оборону держали километров на двадцать южнее?

— Двинули по приказу вторую эскадру поддержать. Да вот потонули, оргалид вцепился, как спрут, лист брони вырвал и корпус прогрыз ниже ватерлинии. Страшно, зверьё, как знало, где брешь.

Переглянулись моряки чернеющими взглядами.

— Эх, жаль, — вмешался Азаров бодренько. — Хороший был броненосец, новый, мощный.

— Тридцать две с половиной тысячи тонн водоизмещение, — говорит уцелевший с экипажа. — Триста пять миллиметров, двенадцать орудий. Гордость Российской империи… была.

— А товарищи–то как? Спаслись? — Интересуются гусары.

Поникли гости сразу.

Кто какую тару нашёл, в неё разлили самогонку, которую Азаров принёс. Выпили, не чокаясь. Тушёнкой закусили.

Я тоже хлопнул товарищей помянуть. Даже не почувствовал. Но на закуску накинулся.

Помолчали немного. Лётчик заговорил на вид самый пришибленный.

— Можете верить братцы, а можете не верить, но я перед нападением Фиолетового видел, — заявил худощавый тёмненький мужичок с погонами ефрейтора.

У костра все ахнули. А у меня в груди аж проморозило. Верить или нет. Не важно. Фиолетовые существуют. И человечество впервые в жизни, насколько знаю, столкнулось с такой организованной атакой. А это значит, что со стороны оргалидов были задействованы большие силы и разум.

Разум Фиолетового.

И действительно, хватит оргалидов воспринимать, как животных. Они звери лишь в одном аспекте. По отношению к людям в них нет ничего человеческого.

— Расскажи, — попросил один из гусар несмело.

Пилот помолчал немного. Другие на него уставились вопросительно. Похоже, с разных дирижаблей экипажи. Гусары с моряками рты раскрыли и жевать перестали.

— Поутру море спокойное на редкость вышло, что гладь не шелохнётся, поэтому сверху видно всё до дна, — начал лётчик, не отрывая отрешённого взгляда от костра. — Прямо посередине Уссурийского залива заметили ещё до тревоги что–то под водой. С юга на север шло. Сперва решили, что большая касатка заплыла. Ведь двигалось плавно, как рыба, по затемнению силуэт подходил. Но… но это не самое странное. К этой… этой касатке кто–то с берега плыл.

— В лодке? — Спросил один гусар.

— Да не перебивай ты, — зашипели на него, вперёд к рассказчику подавшись.

— Вплавь, — ответил, и все ахнули, а он шокировал ещё больше. — Мне показалось, что девка это, и плыла она в чём мать родила.

— Срам–то какой, — заохал Азаров.

На этот рассказ даже Фёдор откуда–то вылез и за мной встал.

— А может, почудилось? — Спрашивает уже один из моряков с «Ослябя».

— Нет, братцы, — раздалось от моряка с броненосца «Наварин». — Я тоже неделю назад видел за бортом обнажённую девушку с волосами светлыми. В километре от берега мы южнее Китового стояли на якоре. В ночное дежурство это случилось. Я ещё подумал, что чудится. А она хихикнула, да, плеснув водой, под днище ушла. Даже лицо успел рассмотреть, красивая, глаза только, как у волка отблёскивали, но цвет ближе к лиловому.

— Русалка, небось?

— Я тоже так решил и доложил даже, а начальник смены мне у виска покрутил, — ответил моряк.

— Так и чего дальше–то с касаткой твоей? — Вмешался Фёдор сварливо, обращаясь к лётчику.

У которого нижняя губа уж затряслась.

— Проглотила она пловчиху, — выпалил рассказчик.

— Как проглотила⁈ — Отшатнулся Азаров.

— А вот так, — ответил лётчик. — Показалось, что бедолага сама к рыбе плыла в пасть. Я бы и подумал, что чудится. Но все мы видели, и касатку, и девку. Жаль, теперь никто не может подтвердить мои слова.

Все за костром переглядываются. Жутко стало.

— Но это ещё не всё, — продолжил с каким–то остервенением рассказчик. — Как только касатка проглотила девку, тут же расплылась в ската величиной с целый корабль, а то и больше. Там уж и догадываться не пришлось. Вылезло чудище на поверхность уже шкурой своей покрытой ледышками с фиолетовым отблеском. И мы оттуда со всех пропеллеров рванули. Облака, как живые надвинулись и почернели. Но поздно было удирать, тварь нас заметила. Из шкуры её бутоны выросли сотнями, а из них вылупились шары, льдинами словно ежи истыканные. И всё это за секунды, братцы.

От его рассказа у меня волосы дыбом. А мужчина продолжает уже с дёргающимся в нервных тиках лицом:

— Я сразу смекнул, что это тварь адова, какая бед больше прочего принесла нам. О какой знают, но никогда не видели.

— Шрапнельщик, — выдавил Азаров. — Не думал, что он Фиолетовый.

— Он по нам долбанул мелкой дробью, а остальное на берег полетело, — дальше излагает лётчик. — Пол экипажа сразу полегло, но газ не взорвался. Мы стали его быстро терять вместе с высотой. Братцы прыгать начали за борт, а я промедлил. Но это меня и спасло. Я слышал, как они кричат настигнутые тварями, как хрустят их кости. И вылезти побоялся, когда кабина ещё заполнялась водой. Выплывал уже со дна через бойницу, и каким чудом вообще сумел, не знаю. Бог спас.

— Бог спас, — согласился и Фёдор. Но как–то очень даже спокойно.

Это у нас мурашки по телам играют, и костёр уже не греет.

— Наливай скорее, — раздалось сварливое от моряка с «Ослябя».

* * *

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

28 июня 1905 года по старому календарю. Среда.

Я стоял часовым на левом мысе, когда прибыл, наконец, наш командир эскадрона. Он два дня пробыл в штабе, и за это время к нам потекло хорошее снабжение. Паёк, боеприпасы, ещё четыре пулемёта и новые лошади. А также пятнадцать молодых гусар, которые прибыли из Хабаровска на поезде этим же днём.

Ещё в боях не побывавшие, с задорными взглядами, встречены были с распростёртыми объятиями.

После смены с поста меня вызвали к ротмистру в командный блиндаж, который находится за территорией моего Поместья у речки в низине. Видимо, специально построили штаб эскадрона там, чтоб шрапнелью не накрыло.

Гусара за мной прислали щуплого. Это посыльный, вечно шныряет и всех ротмистру сдаёт. Землянка у Грибоедова большая, и командный состав эскадрона легко поместился. Заместители и взводные, весь не занятый офицерский корпус здесь. Прапорщик Азаров перебинтованный тоже встречает с кривой улыбкой. Командиры выстроились в одну шеренгу вдоль бревенчатой стены, только меня и ждут.

— Разрешите войти, товарищ ротмистр! — Спрашиваю, сунувшись в проём.

— Заходите, товарищ поручик, только вас и ждём, — выдаёт Грибоедов с иронией, поднимается из–за стола, заваленного всяким, и выходит к строю с рулоном в руке.

В груди волнение затаилось ещё по дороге. А теперь аж сердце заколотилось. Делаю три строевых шага к командиру, как положено. Руку к козырьку:

— Товарищ ротмистр, корнет Сабуров по вашему приказанию прибыл! — Чеканю.

Ротмистр делает жест, чтоб встал лицом к строю.

Что и делаю затаив дыхание. Но уже по лицам собравшихся понимаю, ругать не собираются.

Командир продирает горло, глядя на меня в пол–оборота. И начинает приподнято:

— Наш молодой и горячий офицер Сабуров Андрей Константинович — первый гусар в истории Шестого хабаровского гусарского полка, кто в штыковую атаку пошёл на голубого оргалида.

В строю засмеялись по–доброму. Некоторые даже захлопали.

Но ротмистр приподнял палец, и снова наступила тишина.

— Да и побил–таки тварь поганую, — продолжил приподнято. — Спас лётчиков и выбрался из лап целой стаи нелюдей живым и невредимым. Это подвиг, товарищ Сабуров. Который не может остаться незамеченным. Посему слушай приказ комполка!

С этими словами развернул рулон и стал зачитывать торжественно…

Досрочно дали мне звание «поручик», ротмистр вручил погоны! А я было подумал, что он оговорился вначале.

Кроме того, вручили наградную саблю. Острую, что бритва. И премию десять рублей.

— Служу Российской империи! — Отчеканил гордо.

— Ну в рамках своих полномочий, что могли, — развёл в конце руками ротмистр и подмигнул. — Ходатайство в Иркутск ещё отправили. Так что князь, месяца через два, если пошевелится канцелярия его величества, будет ещё и орден в придачу.

Кивнул. А что тут скажешь? Никогда бы не подумал, что буду так рад наградам.

— Разрешаю обмыть, как с вахты сменитесь, — добавил командир. — Но в меру.

Вернулся в караул. И настроение приподнятое схлынуло тут же. Завтра павших товарищей поедут хоронить. Пожжённые тела до сих пор довозят.

Темень надвинулась быстро, и в полночь я на пост заступил. На левый, широкий мыс, который к воде поближе, чем правый.

В море огни одинокого броненосца, на которые я смотрю с замиранием в сердце. Ведь если что–то пойдёт не так, по огням всё станет понятно. С неба доносятся звуки пропеллеров дирижабля, похоже, они в связке.

Поредело охранение заливов. Броненосцы на ремонт встали. Сейчас самое время вдарить. Как хочется верить, что у тварей сил больше нет.

Но пулемёт наш на посту наготове стоит. Уже и лента заряжена да вода в резервуар залита.

Из головы не выходит рассказ лётчика, который девушку и касатку видел, превратившуюся в Фиолетового оргалида «Шрапнельщика». А что если касатка не съела пловчиху?

Мысль безумная в голову пришла. Раз люди пилотируют мехаров, возможно ли чтобы люди пилотировали и оргалидов? Не всех, допустим Фиолетовых, которые и отличаются своей редкостью, силой и живучестью.

Почему под ледяной бронёй не может скрываться механизм?

Может некая девушка, шпионящая в интересах нашего врага, решила вплавь добраться до своей боевой машины, воссоединиться с ней на море, чтоб было как можно меньше свидетелей? А что если у оргалидов тоже есть свои мехары?

Похоже на бред сумасшедшего.

Но если за всем стоят люди… это в какой–то мере даже страшнее.

Волны тихо плещутся, море почерневшее теперь видится зловещим. Раз мы не убили Фиолетового, значит, что он всё ещё где–то здесь. Выжидает. Или готовит новый удар. А может просто наслаждается тем, что сотворил.

Полвторого ночи, немного до конца смены осталось. И вдруг показалось мне, что у берега плещется что–то. Прямо под утёсом моим.

И будто бы хихиканья даже слышу! От чего мурашки зарезвились по коже. Упал я на землю и к краю подполз, винтовку выставив.

— Стой, кто идёт! — Объявил громко с бешеным сердцем.

Фонарик подтащил, чтоб воду осветить. Волны… просто волны. Чайка у щепки бьётся. Что–то там клюёт. Под воду ушла резко! Будто кто–то дёрнул. А у меня чуть сердце не упало. Держу блёклый свет на воде. Где чайка? Зловещим стал берег, кровь в перепонки барабанные долбит.

Позади шорох травы. Оборачиваюсь, винтовку выставляя!

— Андрюш, это я, — шепчет Фёдор, плетущийся по посту с фонариком.

— Дед, ты совсем с дуба рухнул? Ты территорию поста пересёк.

— Отойди от края, Андрюш, — выдал вдруг очень серьёзно. — На берег ей не выбраться. Но с воды зацепить может.

— Ты о ком? — Ахнул, послушно отползая.

— Нашла она тебя, — продолжил он загадками. — Надо было уходить, когда я говорил, а может и раньше.

— Куда уходить, Фёдор?

— Куда, куда, в Хабаровск, а лучше в Иркутск, — ответил сварливо. — В окоп прыгай и сиди. Она других не тронет. Силы скопленные кончились. Но тебя забрать жаждет давно.

— Она — это кто⁇

Очередной всплеск воды! И Фёдор меня рванул на себя, как безумный. Да с такой силой, что и не думал подобной в старике ожидать. На землю повалил, ещё и собой накрыл, сверху взобравшись.

— Ты проснулся сразу, а она всё никак, — начал шептать.

— Сабуров, смена! — Раздалось от приближающейся группы.

Разводящий с часовыми пришёл.

Оттолкнул Фёдора мягко, но настойчиво. Поднялся.

— Осветить лицо! — Скомандовал я и, убедившись, что свои, пропустил.

В шесть утра я снова заступил, но дворецкий меня уже не посещал. Рассвет пришёл, разгоняя мглу и страх. И берег теперь вновь показался родным, с водицей прозрачной.

Волны бьют слабо, щепка уже на берегу. А вон и чайка дохлая лежит. В груди холодеет, когда взгляд перескакивает на два тела на песке. Судя по одежде, оба матросы. Пришедший наряд гусар заключает, что мертвы.

Сменился к обеду. Таким разбитым себя никогда ещё не чувствовал. Фёдор куда–то пропал, как всегда. Глаза печёт, веки тяжёлые. Думаю о том, как бы уже завалиться на кровать.

А тут фельдъегерь в зелёном мундире пожаловал, застав меня в палатке за трапезой.

— Князь Сабуров Андрей Константинович? — Спросил незнакомый служивый с планшеткой наперевес.

— Он самый, — ответил и проявил вежливость: — чаю?

— Благодарю, сударь, но вынужден отказаться. Вам депеша из городского управления. И… ещё одно письмо.

— Дайте угадаю, четыре копейки за услугу?

— Всё верно, князь, прошу расплатиться.

Приняв два конверта, дал ему десять копеек, не потрудившись спрашивать, кто передал попутное. Всё равно не получу ответа. Фельдъегерь умчал из Поместья, будто его погнали.

Один конверт мне знаком. Его и вскрываю первым. Снова письмо на бледно–розовом пергаменте. Разворачивая, жду ответов. Но получаю нечто иное. Тревогу на душе и смятение.

«Вы мой герой, аплодирую стоя. Простите за дерзкое откровение, но поистине рада, что гвардия лишилась своей чёрной бестии. Иронии горький вкус только для воинов чести. И вы всё правильно делаете. Но от одного пожелания устоять я не в силах: раскрывайте крылья скорее, мой друг. Совсем рядом, ваша Леди Т. С.»

Рву письмо остервенело. Пошла к чёрту, гадина, кем бы ты ни была.

Второе письмо с печатью Империи настораживает. Но выхода у меня нет. Депешу открывать придётся. А там:

«Князю Сабурову Андрею Константиновичу предписано прибыть в канцелярию администрации города 30 июня сего года к 10:00. Именем Императора. Форма одежды — парадный мундир, без оружия. Возможна аудиенция Анастасии Николаевны. С уважением, Третьяков И. Ф.»

Если «Именем императора», то не отреагировать — это сразу идти на расстрел. Вызывают в администрацию города. И, похоже, наградить хотят.

Вот только с какой стати? Я от гусарского полка всё получил.

И тут меня осеняет.

Агнесса доложила принцессе о том, кто был тот юнкер, запустивший мехара Суслова.

Что ж. Приказ я выполнить обязан.

Остаётся только мундир подготовить на завтра.

Глава 20 По моим заслугам

Доложив ротмистру, рано утром выдвинулся во Владивосток.

На удивление разрушений в городе не так много, по сравнению с последствиями первой атаки. На этот раз удар пришёлся на береговую линию.

И, тем не менее, ощущение сложилось, что Владивосток вымер.

Шныряющих по улице людей просто нет.

Добрался до центральной площади, миновав два казачьих поста. Солдаты в подгоревшей, грязной форме смотрели на меня, одетого в новенькую парадку, как на предателя. Ротмистр распорядился выдать из запасов, потому что мой мундир изодрался до лоскутов.

На площади перед зданием администрации развёрнуты серые палатки казаков, пост тоже имеется. Два мехара стоят прямо у стены: принцессы и подполковника. Броня посечена, по два уцелевших клинка в зазубринах.

На крыше монументального четырёхэтажного здания пулемётчики на меня взирают с заспанными лицами.

Одно крыло у здания обвалено и уже разобрано, тканями палаточными дыры коридорные завешаны.

К парадному входу пустили только когда бумагу Третьякова показал.

Лошадь привязал к турнику, где сказали, и вошёл с волнением в груди.

В холле люстра мощная, вероятно, электрическая, из хрустальных висюлек волнами на пол потолка. Тут встречает ещё один вахтенный, а дальше целый караул у подножья широкой мраморной лестницы из двоих казаков с винтовками. Вправо и влево коридоры просматриваются с залами, где, похоже, койки госпитальные с раненными. Стоны доносятся, суета. Но ажиотажа нет, медсестёр хватает.

— Кто таков! — Проворчал один с лицом недовольным.

Представился, бумагу показал. Третьего бойца позвали, с ружьём повел наверх, как на расстрел.

На третьем этаже вышли в холл, гдевся шикарная мебель к стёклам сдвинута, и держат оборону ещё два бойца, сидя на дорогом кожаном диване.

При виде нас подскочили, поправляя портупеи.

Повернули мы в коридор широкий, где двери резные в кабинеты не часто встречаются. И по ковру красному пошагали.

— Левее берите, сударь, не топчите по центру, — заворчал сопровождающий.

Послушно пошёл по краю.

Дошли до двойной двери, где ещё караул стоит, только уже из мощных гусар в красных мундирах.

Ого, это уже офицеры из лейб–гвардейского гусарского полка, столичные кавалеристы. Все парады обычно их. Похоже, совсем недавно прибыли. Тоже чистенькие, но уже злые на вид, как собаки. Вероятно, ожидали здесь более комфортных условий. На меня надменно глазеют, несмотря на то, что погоны на моих плечах посерьёзнее будут.

— Сабуров прибыл, — доложил сопровождающий.

Один часовой засунул голову в помещение, приоткрыв двери. И вскоре кивнул мне заходить.

Саблю мою принял небрежно и с интересом стал рассматривать, не дожидаясь моего ухода.

Оказавшись в приёмной уже без сопровождения, я встал по стойке «смирно». И отчеканил:

— Князь Сабуров Андрей Константинович, прибыл по приказу коменданта.

Секретарь лет сорока пяти в богатом мундире гражданском, сидящий за массивным столом из красного дерева, посмотрел на меня, как на дурака.

А затем его вдруг осенило.

— Хорошо, хорошо, присаживайтесь пока, — засуетился вдруг. — Совещание ещё идёт.

Кивнул на плотно закрытую резную двойную дверь в смежную комнату, где, вероятно, и находится главный зал приёмов. Или кабинет Третьякова.

Присел на бордовый диван послушно, кожа заскрипела, пока я в нём тонул.

Неловко стало, поднялся.

— Разрешите дождаться стоя? — Спросил.

— Как будет угодно, сударь.

Тишина давящая наступила. Секретарь ещё над газетой замер, будто насмотреться на колонки не может.

Резко дверь отворилась и Третьяков высунулся! Сердце задолбило, голос принцессы услышал.

Но комендант не за мной выскочил. Совершенно не обращая внимания на меня, несмотря на то, что я ближе, обратился к секретарю, который даже не удосужился подняться.

— Нужна карта всего залива Петра Великого, та расчерченная с глубинами и течением. Исследователя этого…

— Гаврилова?

— Да, да.

— Но вы её забраковали.

— Только не говори, что отдал её обратно.

— В кладовке.

— Так тащи, да поскорее!

Секретарь поднялся лениво и пошёл в другую сторону, отворил невзрачную дверь и скрылся.

Третьяков проводил его взглядом, мотая головой с укором, затем на меня, наконец, взглянул.

— Здравствуйте, Иван Фёдорович.

— И вам не хворать, Андрей Константинович, — ответил сварливо и скрылся.

Только дверь не закрыл до конца. И всё теперь слышно!

— … ну так вот! — Донёсся через щель голос Строганова. — По утренним разведданным с Находки: четыре крупных броненосца, шесть средних и двенадцать малых, а также около двадцати прочих кораблей обеспечения. Японский флот встал в пятидесяти четырёх километрах от Владивостока за островом Аскольд. И, по предварительной оценке, их мощь сравнима с нашей, если брать в расчёт ещё боеспособные броненосцы эскадр. А если учитывать наш скудный боезапас на крупный калибр, то противник нас превосходит.

— Вот же, стервятники, пришли на готовое, — слышу гневный голос принцессы. — Какое совпадение, что почти все мои мехи расшатаны, и на какое–то время выведены из строя. Сколько телеграмм вы уже послали?

— Восемь за сутки, ваше высочество, — отвечает Третьяков.

— Молчат?

— Молчат, — доложил комендант. — Притаились.

— О нашем удручённом положении Японцы могут и не знать, — предположил Строганов. — Иначе, как объяснить, что они всё ещё выжидают. Мда… Иван Фёдорович, ну и где сносная карта?

— Не горячитесь, несут.

— Рассчитывали на наше поражение? — Раздался ещё один мужской голос. — И откуда столько кораблей у япошек, простите?

— Могла и Британия помочь, — ответил Строганов спокойно.

— Теперь очевидно одно, — произнёс Третьяков. — На счёт Британии не уверен. Но соглашусь, что Япония в сговоре с оргалидами.

— Получается, все донесения из корпусов на островах липа? — Разоряется Анастасия Николаевна. — С Кюсю, с Хонсю и даже с Хоккайдо?

— Да, вероятно, наши люди в заложниках, — раздаётся от незнакомца. — И произошло это, скорее всего, стремительно и совсем недавно. Япония готовилась ударить по колониальным войскам молниеносно и одновременно, обеспечивая скрытность в подготовке. Это лишь предположение. Но вероятно, что сценарий таков.

— Предатели, — бросила принцесса.

— Полагаю, большая часть гарнизонов убита, врагу достаточно и пары русских писарей, — нагнетает Строганов. — Теперь очевидно, что японцы хотят завладеть превосходством в море. Возможно, их амбиции куда больше, и они планируют захватить всё Приморье.

— Мстят нам, — рычит принцесса.

— С такими–то союзниками это не сложно, — подлил масла в огонь и Третьяков. — Поэтому оргалиды главную верфь и атаковали. Чтоб мы как можно скорее лишились флота без возможности ремонтировать крупные суда.

— Нужно готовиться к худшему, — заключила принцесса устало. — Составляйте телеграмму в Иркутск. Больше орудий, пулемётов, солдат, стройматериалов и инструмента. Если потребуется, превратим Владивосток в крепость.

— Я подготовлю проект, ваше высочество, — ответил Третьяков.

— Знаете, — заговорил незнакомец. — Две неслыханные за всю историю наших столкновений атаки всего за месяц — это ли не отчаянный шаг со стороны иномирцев? Оргалиды рассчитывали явно на большее.

— Не обольщайтесь, Алексей Егорович, — ответила принцесса. — То ли ещё будет.

Наступила гнетущая тишина. Отголоски шёпота стали раздаваться.

— Анастасия Николаевна? — Спохватился Третьяков.

— Ну⁈

— Там Сабуров прибыл.

— Ах, этот ещё, — выдавила.

И сердце моё задолбило бешено.

— Вы же распорядились наградить, коль мы узнали в нём того юнкера.

— Не мы, а Агнесса, чёрт бы её побрал, дуру…

От слов принцессы задавило в груди.

— Простите, Анастасия Николаевна, гнать его в шею? — Интересуется Третьяков так участливо.

— Нет, лента уже заготовлена, и он её действительно заслужил.

— Пригласить?

— Шутите? Вручите за дверью сами, — бросает Небесная.

— Но пурпурную ленту имеете полномочия вручить только вы.

— Буду я ещё соблюдать формальности в таких условиях, — бросила. — К тому же видеть его не имею никакого желания. Стала заложницей собственных принципов с этой наградой. Избавьте, товарищи командующие.

— Позвольте, вручу я, — предложил Строганов.

— Действуйте, адмирал, — скомандовала принцесса с нотками облегчения в голосе.

Немного возни, и Строганов вышел с коробочкой.

— Здравия желаю, товарищ адмирал! — Отчеканил, встав по стойке смирно.

Командующий флотом, закрывает за собой двери плотно, смотрит на меня секунды две, а затем спрашивает испытывающе:

— Слышал?

— Так точно, товарищ адмирал, — ответил, душой не кривя.

Да по мне и видно. Щёки горят, и скрыть отвращение сложно.

Строганов сделал официозный вид, встав передо мной.

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — начал торжественно. — За проявленную храбрость и находчивость в бою против оргалидов, за помощь меха–гвардии в обороне училища имени адмирала Ушакова второго июня сего года. Именем его величества батюшки императора вручаю вам ленту пурпурную и наказываю носить её с гордостью…

Фоном его речь пошла. Ведь от немыслимого до бессмыслицы звуки эти. Тёплую улыбку отца вспоминаю.

Он бы гордился мной. Такая награда далеко не у каждого гвардейца. А гусару пурпур только снится.

Объявив мои заслуги, адмирал открыл коробку, достал ленту бережно и потянулся вешать её на мой мундир.

Сжимая зубы, я выставил ладонь, препятствуя.

Строганов посмотрел вопросительно и даже отшатнулся.

— Не понял, — нахмурился адмирал следом.

— Простите, Валентин Иванович, — выдавил я. — Не приму награду.

— Ты в своём уме, Андрей? — Спросил вдруг так по–свойски.

— Сейчас вы предлагаете мне поднять эту награду с земли и прицепить её себе, как чужую. Но мне честь дороже. Если Анастасия Николаевна брезгует её вручать, пусть оставит при себе эту ленту.

— Так и передать?

— Да, и передайте, что не я в мехе Суслова шёл. А отец мой. И пусть понимает, как изволит её Небесное высочество.

Кивнул вдруг Строганов понимающе, опустив глаза.

— Как Екатерина? — Спросил я неуверенно, после недолгой, но тяжёлой паузы.

— Спасибо, что поинтересовался, увёз дочку на поезде вчера. Отправил с Наташкой. Слава Богу, всё в порядке.

— Я рад. Разрешите идти, товарищ адмирал?

— А? — Отозвался Строганов, но отстранённо как–то, будто задумался. — Да, да.

Развернулся строевым приёмом, вышел. Как раз показался из кладовки секретарь с рулоном большим.

На душе вдруг полегчало. Теперь вы знаете, Анастасия Николаевна, что Сабуров спас вас. И вы, не желающая иметь ничего общего с моим родом, позволили этому случиться.

Это лучшая мне награда.

Саблю вернули с ошалелыми лицами.

— Честь имею, господа гусары, — салютовал и двинул посередине ковровой дорожи уже без сопровождающего.

Эти так ничего и не ответили. Похоже, в свою очередь подслушали нашу тяжёлую беседу.

На этаж спустился.

— На разговор, сопляк, — раздалось грозное с холла второго этажа.

А вот и Константин нарисовался. Впился в меня глазами чёрными, будто разорвать хочет. Каштановые волосы состриг в обычную мужскую причёску.

Повернулся к нему и вышел в холл.

— Я сопляком в десять лет перестал быть, товарищ подполковник. А вы? — Ответил ему смело, встав на дистанции в три шага. Пусть он и выглядит внушительнее меня, так просто не сдамся. А то и вырублю здоровяка, если об отце начнёт плохо говорить. Потому что достали.

— Сколько уже гвардейцев одержимо мыслью убить тебя? — Спрашивает, кривясь. — Знаешь, я присоединяюсь к их числу.

— Я отвечу каждому, и вам, сударь, — заявляю без тени страха.

— Никаких дуэлей юноша, я не позволю тебе сгубить больше ни одного мехавода.

С этими словами он достаёт из кобуры револьвер и поднимает его на уровень моей головы, целясь в лоб.

И здесь я почему–то спокоен. Но закрываю глаза и понимаю, что нет… ибо вспоминаю блестящие от слёз, аквамариновые глаза Агни. С тем чувством, когда она осознаёт, что потеряла всё.

Мне достаточно было эпизода, чтобы понять, как этот офицер заботился о ней.

Понять, как любит её, ибо это так просто, любить такую. На его месте я бы поступил также.

— Прежде чем спустите курок, — начал я, не открывая глаз. — Дайте возможность написать завещание. Я хочу отдать все земли Сабуровых Агнессе. У меня нет никакой родни, любые претензии со стороны прочих исключены.

Усмехнулся подполковник вдруг.

— В скором времени твоя земля никому не будет нужна и даром, — прокомментировал с иронией.

— Если речь о том, что враг захватит её, тогда позвольте мне встать за неё насмерть.

— Чёрная бестия стоила сотни таких, как ты. И тебе её не заменить, — продолжает мучить меня Константин. — Как и тому желторотому, какой сядет её в мехар.

— Где Агни? — Спросил, открыв глаза. И увидев на этот раз боль во взгляде подполковника.

— Уехала вчерашним поездом до столицы, — ответил и дальше заговорил с остервенением: — где её будут судить. И она признает свою вину, не сказав о тебе ни слова.

— Тогда я отправлюсь следом и расскажу всё. Пусть судят меня.

— И что ты расскажешь? Только значительно усугубишь её положение и запятнаешь имя принцессы. Утешает лишь то, что за её заслуги император смилуется, и не приговорит к расстрелу. Быть может, Мастер замолвит словечко.

— Я пойду к Мастеру, — заявляю.

— Что ты за дурак, — говорит вымученно.

— Стреляйте, — рычу.

— Любишь её? — Спрашивает вдруг, и сердце воет от тоски так, чёрт побери, невыносимо.

— Да.

— Тогда верни ей то, что отнял, — отвечает, опуская револьвер.

— Как?

— Не знаю, найди способ.

— Я найду способ, обещаю.

Гвардеец вздыхает тяжело, уводя свой уничтожающий взгляд. И говорит, будто сдаваясь:

— Не обещай непостижимого, юноша. Да и что ты можешь сделать? Молодой, горячий, неопытный, князь с разорённым поместьем, у которого лишь сабля наградная. Ах да, и пурпурная лента. Кстати, где она?

— Я отказался. Анастасия Николаевна побрезговала вручать лично.

— Смело, дерзко. Достойно. Похоже на Агни, — усмехнулся горько Константин.

Отвернулся теперь я, проморгать накатившую слезу.

— Ничего ты не сделаешь, прими это, как данность, — заключает он. — Это я виноват, мне не следовало давать ей дурные советы. Что ж, прошлого не воротишь. Больше не держу, товарищ поручик.

Кивнул ему удручённо. Развернулся и пошёл.

— Чтобы не надумал об Агни дурного, знай, — заговорил подполковник в след, будто спохватился. — Она ни слова не проронила о том, что ты сидел в её мехе. У неё принципы прочнее наших. Она просто закрылась ото всех окончательно. Я догадался обо всём сам, когда нашёл в кабине золотую нить от гусарского кителя, лепестки полевых цветов и… это. Кажется, оно твоё.

Обернулся, будучи уже на три ступеньки ниже.

А он медальон мне подаёт, который я ей дарил.

Принимаю дрожащей рукой, и теперь совсем горько. Приоткрытый он, и, похоже, там уже есть фотокарточка.

Открываю. И дыхание перехватывает. Потому что вижу там себя. И помню, когда был сделан снимок. Прямо перед получением знамени, когда к нам газетчики пристали.

Слёзы градом полились. Не удержать их. Сжал медальон и помчал вниз, не разбирая ступеней. Чудом не покатился. Отдышался перед постом. И уже спокойнее пошёл по холлу с плывущими стенами и люстрой, будто в линзу боевую смотрю.

* * *

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

30 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Блиндаж командира второго эскадрона Шестого хабаровского полка.

19:23 по местному времени.

— Какая увольнительная, Сабуров? Рехнулся⁉ — Взрывается Грибоедов.

— Мне в Иркутск надо ближайшим поездом, товарищ ротмистр, — стою на своём, но слов нормально связать не могу. — Невеста моя, Агнесса. Её судить будут. Но она не виновата. Опустите.

— Что ты несёшь, князь? Не имею я права отпускать гусар за пределы гарнизона во время военного положения. Иначе нам обоим трибунал!

— Но, товарищ командир…

— Кру–гом! Шагом–марш! Отсюда!!

Вылетел из блиндажа, как ужаленный. И злой на себя и на весь мир.

Не хотите по–хорошему, товарищ ротмистр. Тогда в самоволку отправлюсь, и никто меня не остановит.

Двинул до сарая, где собрался снарядиться в путь, чтоб никто не видел. Рано утром поскачу до вокзала. И ищите ветра в поле.

Фёдор путь преградил на полпути. Снова весь мокрый, взгляд, как у одержимого.

— Ты что удумал, Андрей?

— В Иркутск поеду, — выдавил, потому что врать деду нет никаких сил.

— А служба–то как? Нельзя ж Родину бросать в такой трудный час.

— Даже не спросишь, зачем?

— Оно ж понятно по глазам твоим, — ответил хитро. — Влюбился ты. За барышней, небось, сорваться хочешь.

Опустил глаза, стыдно мне стало.

— Подвёл я её сильно, дед, — признался. — Всё моя вина, а судить её будут.

— Так и чего добиться–то хочешь?

— Не знаю. Правды, и будь, что будет.

— О, о, горе луковое. Сердце разуму мешает, — критиковать стал. — Ты подумай, тебя ж на вокзале Иркутском и повяжут, получив ориентировку по телеграмме.

— Каких слов от гусар набрался, — усмехнулся я горько, осознавая, что Фёдор прав.

— Я тебе вот, что скажу, Андрюша, — начал наставнически, взяв за плечи. — Вроде далеко видать, а спотыкаешься. Вроде яркое видать, а за ним источника не разглядеть.

— О чём ты, дед?

— Перед носом ничего не видишь, — ответил ворчливо и, поглядывая во все стороны воровато, добавил: — время давно пришло, а ты всё бегаешь. Как бы не добегался, а скорее я копыта отброшу и в могилу унесу секрет, не исполнив волю батьки твоего. Пошли.

— Куда? Что за секрет?

— Пошли, сказал. Слушай деда, да молчи.

Молчу послушно и ковыляю за дворецким, который кажется сейчас ещё более странным.

В сарай ведёт, где у нас кладовка. Закрывает за собой двери, явно от гусарских глаз сторонясь.

— Мундир чтоб сберечь, снимай. Купаться будем, — выдал.

— Может, всё мне и расскажешь здесь? — Стою на своём.

— А ты словам старого дворецкого можешь и не поверить, Андрюш. Лучше сам всё увидишь, — усмехнулся вдруг и добавил загадочно: — нырять ещё не разучился?

— Куда⁈ — Ахнул.

— Куда, куда, под юбку барышне, — выпалил.

— Дед, — корю старого. Шутки ещё шутит не к месту.

— В море, Андрюш, в море, — отвечает уже серьёзно.

Глава 21 Наследие Сабуровых

Время вечернее. Свободные от вахты гусары шныряют без дела по всему лагерю и Поместью, потому что в город выезд запрещён. Поэтому незамеченными проскочить никак не вышло. Тем более, что я в портках да сорочке с дедом отправился.

— Князь, искупаться решил? — Спрашивает один гусар с ухмылкой. — Мы вот днём всё отважиться не можем. А там сейчас море вообще чёрное, уууу.

— А ну не нагнетай, служивый, — выдал Фёдор сварливо и поспешил к бухте.

Двинули мимо поста с часовым и до пристани, которую изрешетили пулями, но всё равно чудом стоит. Прилив начался, море зловещее подступает.

Сверху с утёса ещё куда ни шло взирать на воду, а внизу у берега чернота прям кромешная. Кое–какие блики идут по мелким волнам с постов и от света ручного фонаря, что взял Фёдор. А в целом, как в бездне у дьявола.

Сразу вспомнилась недавняя чертовщина с чайкой.

Но дед ведёт уверенно, вступая на хлипкие доски. Садимся в лодку, замотало сразу, хотел на вёсла сам налечь, но Фёдор перехватил, вручив фонарик. И как налёг, аж с ветерком. Пошли за утёс. Как раз за тот обрыв, где чайку и затянуло!

Спустя несколько минут под обрывистый берег встали, высотой метров в десять. Отпустив вёсла, дед фонарик у меня взял и затушил живенько. А затем якорёк бросил самодельный.

И тут сердце у меня заколотилось бешено.

Подумалось вдруг, что Фёдор странный не потому, что старый уж совсем. А потому что оргалиды рядом. И не ясно, что у него на уме. Он переменился, как только эскадрон гусар лагерем у нас встал, будто испугался, что они его в чём–то уличат.

— Не бойся Андрей, меня слушай, — произнёс дед из тьмы, будто чувствуя всё.

Легко сказать. Силуэт его лица во мраке очень уж зловещий!

— Я обвяжусь верёвкой и нырну первым, — начинает он инструктаж, возясь с мотком. — Бери другой конец, как дёрну, ты за мной ныряй и по верёвке иди. Но не спеши, чтобы головой не удариться в конце, в пещеру придётся протискиваться. Она будет ниже.

— Какую пещеру⁇ Дед? — Спрашиваю, пока он снимает обувь и перевязывает лодыжку.

— Да под утёсом. Всё, я пошёл, держи свой конец крепко.

Фёдор неуклюже перелез и погрузился, держась за борт.

— Хороша водица, — пофыркав, прокомментировал дед и ушёл под воду!

Затаив дыхание, жду. Волны бьются о камень, создавая монотонный всплеск, с которым периодически слышится что–то ещё.

С детства помню, с этой стороны бухты у берега впадина метров в десять. И вот та самая касатка из рассказа лётчика легко может подплыть незамеченной.

А от Фёдора знаков всё нет и нет!

Сколько старый под водой продержаться может? Минуту? Полторы? А не съехала ли у него крыша⁉

Спохватился, решил уже его назад тащить.

Дёрнуло верёвку! Сердце задолбило. Затаился в смятении. Снова дёрнуло! И ещё раз. Нет… если бы касатка его схватила, сейчас бы вырвало конец из руки.

Скинул обувь в лодку, полез в воду! Бррр. Освежает. И страшно, что поджилки трясутся.

Нырнул, больше не медля, и по верёвке на руках пошёл в сторону берегового скального среза, быстро углубляясь. И всё наощупь, ибо что с открытыми глазами под водой, что закрытыми — разницы никакой.

На уши задавило вскоре, как раз нащупал препятствие. Камень, водорослями обросший, стал прощупывать, ниже опускаясь. Щель вниз расширяется, туда и верёвка уходит. Пролез с нарастающим беспокойством.

От волнения уже бы скорее вдохнуть воздуха. И опасливо идти вперёд, понимая, что назад уже вот–вот и сил выныривать не хватит.

Но тут верёвка повела наверх. И я вынырнул! Сразу подхватили сильные, жилистые руки, помогая выбраться на каменный пол.

— Ну чего так долго? — Заворчал Фёдор во мраке.

Взял меня под руку и повёл.

— Осторожно лестница из прута сваренная, держись за перила, — подсказывает.

Три шага и босые ноги встречают холодный металл!!

— Когда отлив, сюда не подняться, так было задумано, — продолжает говорить, пока поднимаемся.

Четыре ступеньки и снова каменная поверхность под ногами.

— Сейчас, сейчас, будет светло, — говорит дед суетливо и куда–то в сторону тянется, меня не выпуская.

Щелчок! Звякнуло, загудело вокруг, будто мы на фабрике. И загорелся жёлтый электрический свет, озаряя пещеру, в которой мы оказались!

От звуков неожиданных я вздыбился, а от вида остолбенел, рот раскрыв.

Оказался в большой и просторной пещере, шириной в несколько наших сараев, а в высоту метров семь. Пол ровный, будто стёсан чем–то, на потолке камни отполированные выглядывают, но в целом и там без сильных неровностей, и нет щелей. По стенам вверху труба широкая идёт по впечатлению — алюминиевая, напоминающая вентиляцию. Ниже стеллажи металлические и тёмные закутки, частично завешенные плащ–палатками. Пол там же выложен деревянными настилами, уже почерневшими от старости. Из шести ламп в плафонах, прикреплённых по стенам меж стеллажей, горит только три. Кабель по низу идёт, уходя в дальнюю часть пещеры, где теперь гудит.

Мы слева поднялись, а права параллельно идёт канава широкая, будто для поезда там рельсы имеются, но сразу и не разберёшь. Конец пещеры тоже плащ–палатками серыми завешен, сшитыми в длину, и висящими на металлических турниках, что поперёк.

Вроде просторно, но барахла по стенам навалено, как в мастерской, особенно с нашей стороны. Чуть подальше жаровня кузнечная, и молот с наковальней покоится. И запах сажи витает вперемешку с резкими нотами аммиака.

Ещё две лампы зажглись, чуть погодя в конце, освещая и стол с верстаком.

— Это убежище оборудовал ещё твой дед, — первое, что сказал Фёдор.

— У нас же были добротные подвалы, — ответил и пошёл к ближайшим стеллажам, понимая, что всё это мне осталось, похоже, в наследство.

Иначе зачем мне всё это показывать?

— Сюда не попасть никак иначе, только через грот, — ответил дворецкий. — Поэтому не для укрытия по тревоге это убежище.

— А для чего? Ты здесь что–то ковал? — Спрашиваю, понимая теперь, что мне не чудился тот звук, что я слышал с утёса.

— Да, давно здесь хлопочу…

— А уголь как таскал? Он же будет мокрый.

— В брезенте, да и сушить есть где.

— А электричество откуда? — Интересуюсь, подходя к первому стеллажу.

— Вода с реки по трубе разгоняет лопасти, и там эти, как там их, катушки копят энергию, — попытался объяснить.

— Труба в русле речки, которую гусары заметили, это часть системы?

— Да, князь.

На полках железяк всяких тьма. И инструмента не мало.

Прохожу вдоль, как по музейным экспонатам, вступая босыми ногами на скрипучую дорожку из досок. Страшно спрашивать откуда всё это. Если наворовал с фабрик, то как затащил сюда через воду?

Хотя… вон цепь на бобине, ящик из сетки металлической. Целый механизм, как в грузовом порту.

Дальше первый закуток, где ещё одна лампа горит.

— Можно? — Спрашиваю.

— Всё твоё, Андрей, заглядывай.

Отодвигаю полог, затаив дыхание.

На тряпке ветхой, напоминающей одеяло, корыто лежит, отполированное до блеска из металла синего, половину яйца напоминает. Только внутри, будто впаяно что–то было, рельеф от тряпок виден, углубления всякие. В половину роста взрослого человека штуковина. Отступаю назад, у жаровни кузнечной вторая половина яйца лежит. Если в закутке целая на вид, то там края поцарапаны, кусок выпилен.

— Что это? — Спрашиваю деда, который деликатно позади стоит.

— Это кокон, в котором я тебя наверху нашёл после разорения Поместья, — выпалил Фёдор.

И мурашки покатились по моему телу.

— Что⁈ — Обернулся к нему даже.

То, что безумным вдруг послышалось секунду назад после взгляда ответного, доброго, родного, уже таким не кажется.

— Батька и дед твой знали, что ты из эрения особый металл растить умеешь, — начал дворецкий. — Видать князь наш понял, что беды не избежать и дал тебе частицы выпить.

— Я не понимаю…

— Ты сам сделал этот кокон и спасся. Твари поганые тебя не смогли достать. Позаботились тогда, чтоб всех до единого настичь, а тебя, видать, не заметили. Ты потом сам и расколол его. И ничего не помнил. Всё твердил, что отец тебя накрыл собой. Если образно сказать, так то оно так. Князь наш кольцо эрениевое отдал, чтоб ты сам себя спас.

— Из–за этого погибли все.

— Не горячись, не успевал он, значит. Князь наш умел мыслить здраво даже в самые дрянные моменты. Нет вины твоей, не вздумай корить себя даже. Мальчонка десяти лет отроду, что с тебя взять? Вся ответственность на взрослых ложится.

То есть я в нём лежал. Рассматриваю первую половину, и теперь действительно вижу там силуэт ребёнка, свернувшегося калачиком. Там и канавка к голове подведена для воздуха.

Получается, я не просто так выпиваю эрений, а для того, чтобы растить что–то⁇ На тренировке чуть не погасил частицу, и кабина покривилась, поломав фундамент: то есть там выросла часть. Затем остатки магии ушли на штырь для меха Суслова. А в последний раз… от мысли, чуть колени не подкосились.

Какой же я дурень! Если бы не стал играться с кистями для мехара, кольцо Агни бы не погасло!

Неужели столько магии нужно, чтобы вырастить такую мелочь⁈ Или во мне всё ещё сидит часть эрения…

— Андрюша, что было, то прошло, — раздалось от Фёдора. — Ты надежда рода и опора наша. Видит тебя сейчас батька и совсем не радуется.

Чтоб отвлечься от дурных мыслей дальше исследую имущество на полках. Маркировки на шестерёнках британские, на пружинах США. Это явно не Фёдор натаскал. Отец, дедушка?

Где только они не побывали, но как⁈

Следующая ниша. Полог отодвигаю, хм… целая комнатка. Стол письменный с табуреткой, рулоны бумажные, доска из стекла. Узоры на ней мелом. Знакомые знаки!

К столу подхожу, на бумаге записи с расшифровками. Иероглифы и их значение. Перечёркнута часть.

— Язык оргалидов, — поясняет Фёдор. — Иней–предвестник на стекле, в кабине мехара или обычный наш иней, как оказалось, это всё одно. Князь наш слова расшифровал некоторые.

Отскакиваю от стола, как от огня. Сердце снова задолбило. Знать не хочу, потому страшно вдруг стало. Выхожу из комнатки, чуть деда не сбив. Дальше ящик огромный прямо в стену впаян, похож на самодельный шкаф.

Так и тянет к нему. Открываю обе скрипучие дверцы!

Две бочки, а точнее большие колбы в форме гильз стоят внутри, занимая всё пространство, метр в высоту, полметра в диаметре. Основания сверху и снизу — металл неведомый синий, а середина — кристаллическое стекло, которое на породу походит природного происхождения, на вид что–то между хрусталём и лунным камнем. Странно. Разбиты обе колбы, посередине зияют крупные дыры, местами следы, будто выпиливали породу, но в целом видно, что раскалывали. Толщина кристалла примерно сантиметр. На основаниях из металла впадинки и канавки схематичные, как в кабине меха. Возможно, это какие–то детали от разбитых машин… я не спрашиваю.

Закрыв обратно шкаф, исследую пещеру дальше.

Слышу, как позади Фёдор выдыхает с облегчением.

К жаровне подхожу. Судя по тлеющим углям, что–то делал совсем недавно.

— И что ты здесь соображал? — Спрашиваю, держа в уме, что он потомственный кузнец, помимо всего прочего.

— Да много чего, главное, что ворота починил, — начинает дворецкий, почёсывая затылок. — Ещё с кольцом управления всё разбирался. Мы ещё с батькой твоим толковали, задел большой остался с чертежами и измерениями до микрон. Металл весь наш дрянь, плавился. А вот с кокона твоего я сумел отскрести на колечко. Тут металл особый, магический. Даже на самом мехаре не такой.

— Не понял⁇ Ты про кольцо управления мехами говоришь? — Ахнул.

— Да, князь, сумел я выплавить на две частицы, сумею и на большее число.

Смотрю на Фёдора, и вижу совершенно другого человека. Он всегда мне казался простым, пусть даже мудрым. Но никак не учёным! Кольца в столице делают самые секретные специалисты в секретных мастерских под семью замками и охраной в целую армию.

Я даже слышал, что частицу в чистом виде в руки брать нельзя, в пепел обратит, только через специальный металл.

Нет, ну бред.

— Ты шутишь?

— Что ты, барин, как можно, — говорит и к полке рядом подскакивает, где шкатулку берёт. Отрывает перед моим носом, тряпочку бархатную разворачивает, и дыхание моё перехватывает!

Ибо там кольцо светится фиолетовым.

— Можно? — Спрашиваю неуверенно и тихо.

— Конечно, барин, твоё оно.

Беру бережно, двумя пальцами за края кольца, ладошку подставляя, чтоб, если уроню, то не на пол. Стараясь самих частиц не касаться, рассматриваю и не верю глазам.

Точно, две частицы в нём сияют, а обод и не отличишь. Синева металла, грани и линии.

Но это лишь первое впечатление.

Однако и надежда!

— А пять частиц сможешь закатать⁈ — Восклицаю, задыхаясь аж.

— А смогу, — посмеивается. — Но только две и было. Больше нет пока.

— Как проверить, что работает⁇ — Загораюсь вдруг.

Да пусть хотя бы столько — лучше, чем ничего!!

И следом приходит разочарование. Сунусь я с ним к принцессе, меня и повяжут. Фёдор погорячился, сказав, что эрений мой, весь на Земле он — императорский. А я получается вор.

Дворецкий, будто и не понимает этого, с хитрой улыбкой меня обходит и к главному пологу идёт в конце пещеры, оставив мне кольцо. Которое от греха подальше я в кармашек на поясе убираю.

— Проверим всё, барин! Я ворота починил, а то приржавели механизмы, никто ж не пользовал, — говорит радостно и сдёргивает плотную ткань.

Полог, будто занавес, спадает от одной стороны к другой. И я, споткнувшись на ровном месте, падаю прямо задницей на пол. Спасибо, что здесь он деревянный. Но это не важно.

Меня словно волной штормовой накрыло от увиденного. И не верю тому, что вижу. А Фёдор лишь ухмыляется и ещё один тумблер сбоку врубает, подсвечивая уже со всех сторон этого мехара!!

От грозного вида которого, мурашки аж до краёв глаз всю кожу проморозили.

Да он сверкает бронёй, как новенький!! И словно улыбается мне.

— «Красный медведь», — говорю с придыханием. — Вот куда он пропал.

Тот самый неуловимый мехар, который оргалидов бил и от властей бегал! Загадочный мститель!

— Это твоего деда машина, — заявляет Фёдор горделиво. Ещё и улыбка беззубая до ушей.

Получил нужный эффект и довольный теперь.

А я сижу и думаю, что мне всё это снится. Но может ли такое быть, когда в таких подробностях и деталях вижу легендарную боевую машину.

Мехар выглядит массивнее, будто оправдывая своё имя. Красная броня не потому, что покрасили уже люди. Ощущение такое, что это цвет самого металла — бордовый. На гранях темнее. Крылья перламутром красным отдают, аж завораживает зрелище! Широкий корпус, шире, чем у обычных мехаров. Над кабиной надстройка, походящая на голову с косыми соплами, будто глазами.

Ух, грозный какой!!

Руки с мечами покороче, и кисти есть! А ещё у него не две, а четыре турбины, по одной на крыле. Ха! Вот почему мой дедушка всегда удирал от гвардейцев. Его было не догнать.

Мой дедушка… и был тем самым загадочным пилотом «Красного медведя».

Фёдор подошёл и помог подняться с досок.

— Андрей? Ты ведь помнишь о первой экспедиции деда к метеориту в тайге? — Поинтересовался деловито.

Киваю, всё ещё пребывая в лёгкой прострации. Смотрю теперь на Фёдора, как на ангела воплоти.

— Была ещё одна. В первую дед мехара спрятал, не зная, как перевезти. Но когда наша Империя стала их осваивать, он смекнул, — рассказывает, вздыхает. — Много всего было привезено оттуда.

— Но деда же подрал медведь, он с костылём не расставался, — говорю, недоумевая.

— Это для пущей убедительности, он до самого конца скакал, как молодой, — ответил Фёдор и вздохнул тяжело.

А я к мехару пошёл. Мне захотелось его потрогать, аж до трясучки!

Погладив вдоволь красноватого отблеска броню, собрался уже кабину открывать. За кольцом в кармашек полез, да остановился.

— Вот же чёрт, — выругался. — Я ж и его выпью. Дед, забери кольцо от греха.

— Не выпьешь, металл другой! Батька твой выражался, как там его, а! Первородный. Выросший металл из эрения не даст погасить чистую частицу. Только затушить на время, если захочешь быстро восстановить машину после повреждения или нарастить что–то ещё. Дело тут только в желаниях твоих, их надо уметь контролировать.

— Откуда ты вообще всё это знаешь⁈ — Ахаю.

— Думаешь, князь наш не мечтал, что ты станешь пилотом мехара? Ещё как, Андрюш. И озадачился проблемой сразу, когда впервые в пятилетнем возрасте ты случайно коснулся его кольца, и эрений стал гаснуть. А у тебя тогда сабля в руках выросла, вот мы перепугались. Слава Богу, видели такое диво только отец да я. С тех пор мне и поручил батька твой кузнечное дело моих предков вспоминать. А сам он математикой, да прочей наукой занялся. Я над той саблей изгалялся как мог, но только недавно понял, что металлы от потухшей и погасшей не до конца частицы разные выходят. Оттого взялся за кокон вплотную. У него сил на четыре частицы, значит, четыре новые он от тебя защитит.

Задумался я. Фёдор на меня смотрит вопросительно.

— Зная всё это, зачем в училище отдал? Прошёл бы я отбор, вручили бы мне кольцо, выпил бы его ненароком, как на тренажёре.

— Задумка была, чтоб научился ты водить, а дальше мы уж сами.

— И когда ты собирался мне сказать обо всём этом? — Спрашиваю, руками разводя.

— Не знаю, Андрюш. Теперь война, я ж перепугался, что твари пещеру вот–вот раскроют. А ещё эти, гусары твои. Молотком не постучишь от души. Только один толк: дым с кузнечной топки за костровый легко сойдёт.

— Хорошо, вот я здесь. Как мне отсюда в мехаре выбраться?

— Я ж ворота починил, вон посмотри…

Справа канава, где я подумал, что рельсы. Широкий спуск, тоннель и воротина металлическая, опущенная сверху.

Фёдор всё показывает и рассказывает: вентиль имеется с гидравлическим усилителем, как на броненосцах механизмы поворота орудийных башен, оттуда, похоже, и стащили. С помощью него ворота вручную поднимаются, и пятиметровая фигура спокойно проходит по наклонной в воду и по тоннелю наружу. Выплывает по дну во впадине и выныривает, где вздумается.

— Здесь хорошее убежище, — хвалится Фёдор. — Нелюдям сквозь камень ни эрений, ни мехара не учуять.

Молчу на это, но беспокойно мотаю на ус. Интересно, откуда он вообще знает такое?

И если чуют оргалиды на открытой местности мехаров и эрений, выходит, что машины, защитники наши главные, наоборот, привлекают тварей⁈

Возвращаюсь к «Красному медведю», встаю напротив исполина. И в полной мере осознаю всю ответственность.

Теперь это мой мехар.

Теперь это моё кольцо.

И мне остаётся лишь одно. Продолжить дело моего предка.

Но почему же груз на душе так сильно давит…

Агнесса.

— Фёдор, мне нужно в Иркутск, — стою на своём.

— Три часа лёту, — выдаёт дед с иронией приподнято. — До Хабаровска полтора. Лети куда хочешь. Когда твоя барышня отбыла? Два дня назад? Нуууу, это она ещё сколько в дороге будет? Ты за это время дел здесь наворотить сможешь.

Усмехнулся я. Вот ведь как! И действительно.

— А что за беда, Андрей, поясни старому? — Спрашивает.

— Кольцо я выпил её с пятью частицами, — признался, ибо что теперь скрывать.

— Во, дела. Барышня — гвардейка значит. И пять частиц от батюшки императора — это весомо.

— Да, она самый лучший мехавод в гвардии Небесной. Но теперь всё, меха отобрали, кольцо пустое. На суд везут поездом.

— Ой, беда.

— И я о том. Сорвусь за ней. И этого меха отдам.

— Медведя? Даже так?

— Да, пусть забирает.

— Что ж Андрей ты в крайности бросаешься. А князя Сабурова наказ? Отец твой с дедом жизни посвятили, чтоб ты воином нашим стал непобедимым. А ты что? Сопли распустил.

— Моя вина, мне и исправлять.

— Выход другой есть, Андрюша, — заявляет уверенно.

— Какой⁈ — Встрепенулся я.

— Пади сюда, — зовёт прямо за мехара в новый закуток.

А там прямо целый самогонный аппарат развёрнут! Только резервуары странные, похоже, и это барахло с метеорита. Сюда и вентиляция подведена, и печка своя имеется. Но какая–то чересчур странная. На турбину меха смахивает. Ну, умельцы!

— Напиться и забыться? — Смеюсь горько.

— Не совсем, Андрюш. Это не самогонку гнать фабрика, а частиц эрения выделитель.

— Не понял⁇ — Отшатнулся. Похоже, самое интересное ещё впереди!

— Когда оргалид умирает, его тело исчезает не полностью, — принимается рассказывать. — Белые не в счёт, с них каши не сваришь. А вот начиная с голубых уже добыча имеется: от туш остаётся кристалл особый. Зовём его сердцем. Если их достаточно собрать, можно в нашем чудо аппарате выделить частицу эрения. Сердец Голубых оргалидов на одну частицу много надо. От десяти и больше, в зависимости от величины гада. А вот сердца Синего и одного хватит.

От услышанного слюной поперхнулся. Фёдор по спине постучал.

— Если это правда, — говорю, продолжая кашлять. — Значит, нужно гадов убивать и добывать из них эрений для Агни! Ты ведь сможешь сделать ей кольцо управления с пятью частицами?

— Смогу, Андрюша.

— Так, а точно сработает? — Переспрашиваю, ибо такое до недавнего времени и в голову прийти не могло, что можно их добывать из чудовищ!!

— Кольцо у тебя с обеими частицами здесь и сотворёнными, — заявил Фёдор горделиво. — Пятьдесят три сердца Голубых оргалидов, убитых дедом твоим.

— А его кольцо где?

— Лучше не спрашивай, князь, — ответил Фёдор, опустив глаза.

Оргалиды поглотили.

Всё это время твари из космоса выжидали, рыскали, нападали, сеяли смерть, охотились на нас, как на скот, выкашивая сотнями за секунды. Без разбора, женщин, детей, стариков.

А теперь твари поганые, я буду охотиться на вас.

Потому что у меня появилась ещё одна цель.

Я верну Агнессе её перламутровые крылья. И меня никто и ничто не остановит.

* * *

На столе, где изучался язык оргалидов, я нашёл одну из последних записей отца с символами, напоминающими снежинки, мне уже знаками. И перевод.

«Мы идём к цели. Мы отомстим тому, кто украл наши души»

Таково послание оргалидов нам, человечеству.

Конец первой книги

Продолжение следует

Оглавление

Глава 1 Таинственная незнакомка

Глава 2 Монстры и Мехары

Глава 3 Учебный корпус мехавода

Глава 4 Сплетни и проделки неблагородных

Глава 5 Небесная принцесса и боевое Знамя

Глава 6 Первое боевое столкновение

Глава 7 Владивосток и я… уже не будем прежними

Глава 8 Поездка в город

Глава 9 Новые знакомства

Глава 10 Запретный плод сладок

Глава 11 Закалка духа и тела

Глава 12 Агнесса

Глава 13 На душе тревога

Глава 14 Анна Третьякова

Глава 15 Я дорожу каждым мигом

Глава 16 Оборона рубежей

Глава 17 Сейчас или никогда

Глава 18 Каково это… вспомнить

Глава 19 Молва о чудовищах

Глава 20 По моим заслугам

Глава 21 Наследие Сабуровых