Дренг [Геннадий Борчанинов] (fb2) читать онлайн

Дренг

Глава 1

Я очнулся от того, что кто-то плеснул мне водой в лицо, да так, что я тут же вскочил на ноги, пытаясь сообразить, где я нахожусь и что происходит. Деревянная палуба, бородатые рожи. Плывём по реке на какой-то здоровенной доисторической лодке. Парусной, с вёслами. Берег рядом, буквально руку протяни и достанешь до зарослей ивы. Или сигани за борт и двумя широкими гребками доплыви до берега.

Но угрозы со стороны этих людей я почему-то не чуял. Они улыбались мне, как старому знакомому, хотя я совершенно точно видел их впервые.

— Очнулся-таки? Хах, а я думал, этот сакс тебе мозги-то по шлему расплескал! — засмеялся один из этих людей.

Его отличала светлая, почти белая борода, и длинные волосы, струящиеся по плечам, будто он только что снимался в рекламе шампуня. Металлист, что ли, какой-то? Или меня реконструкторы подобрали? Хотя откуда тут реконструкторы?

— Если не расплескал, то растряс точно, ты глянь, как смотрит на нас. Точно вам говорю, башку отшиб, — хмуро заметил другой.

У этого поперёк всей морды тянулся белесый шрам, а волосы и борода были на порядок темнее, цветом напоминая светлое пиво. По виду он был старше всех остальных, да и одет чуть побогаче.

Остальные пока молчали, глядя на меня словно в предвкушении какого-то представления. Я же пытался понять, как меня сюда вообще занесло. Последнее, что я помнил, так это то, как вместе с остатками взвода штурмовал зелёнку. Потом… Потом не помню, потом я очнулся уже здесь.

— Так… А вы кто? — сиплым голосом спросил я.

Жутко хотелось пить, в горле пересохло. Уже довольно давно, судя по всему.

Мужики переглянулись, на всякий случай отодвигаясь от меня подальше. Да что, мать вашу, происходит?

— Точно, мозги отшибло, — хмыкнул первый. — Как дядьке Свену, когда его лошадь лягнула.

— Так дядька Свен ни говорить, ни ходить не мог потом, а этому хоть бы что, — возразил второй. — С топором же на меня кинулся, паршивец.

Я посмотрел на свои собственные руки и чудом сдержал рвущийся наружу мат. Руки эти принадлежали кому-то другому. У меня не было ни таких мозолей во всю ладонь, ни этих мелких шрамов, ни, тем более, этих самодельных браслетов из кожи и грубых ниток. У меня имелись мозоли от калаша, от лопаты и от ящиков с минами, но уж точно не эти загрубелые подошвы вместо кожи.

Нет, я, конечно, почитывал временами книжки про попаданцев из нашей маленькой библиотечки, но вот так поверить, что ты и сам очутился хрен знает где, было пока трудновато. Может, меня ранило и теперь глючит под каким-нибудь экспериментальным обезболом?

— Мы, вообще, где? — спросил я, озираясь по сторонам и стараясь казаться нормальным.

— Нортумбрия, — сказал второй, неприязненно морщась.

Я вздохнул и протёр глаза, будто это могло как-то помочь.

— Вообще ничего не помнишь? — спросил первый.

— Как отрезало, — признался я.

Нет, я помнил, как сидел в грязном окопе, как жрал холодную тушёнку, как жужжали коптеры и как рвались снаряды. Помнил, как на выпускном пил портвейн в школьном туалете, помнил шагистику на плацу, уже когда надел погоны курсанта. Помнил улыбку жены и смех дочки, помнил слёзные мольбы депутатского сынка, сбившего их на пешеходном переходе. Помнил красную зону и сторожевых овчарок с большими зубами, помнил предложение, от которого нельзя отказаться, помнил, как нас повезли на подготовку куда-то под Ростов, как отправляли в самую глубокую задницу. Вот только это всё улетучивалось, как утренний сон, который остаётся лишь смутным ощущением.

А реальностью теперь для меня стали корабль, безымянная река и ватага этих бородачей. Всё остальное, пожалуй, теперь неважно.

— Даже имени не помнишь своего? — спросил другой бородач.

Я крепко задумался и понял, что нет, не помню. Ничего не приходило в голову. Ни имени, ни фамилии, ни воинского звания, ни номера части. Пришлось молча помотать головой.

— Во даёт! — воскликнул первый. — Бранд, ты и меня небось не помнишь?

Так, Бранд это я, что ли?

— А должен? — хмыкнул я.

— Ну так! Это ж я, Торбьерн! Кузен твой! — воскликнул он. — Вот уж мне матушка твоя задаст…

— А я слыхал про такое, — сказал один из бородачей. — Со временем может память вернуться.

— Надо ему по голове ещё раз дать, авось поможет, чтоб знал, на кого кидаться, — хохотнул ещё один.

— Может, тебе дать? — огрызнулся я, чувствуя, что слабину здесь показывать точно нельзя.

Я ощупал голову, быстро найдя на таких же длинных волосах корку запёкшейся крови. Кто-то пропустил хороший удар по голове.

— Ну всё, хватит прохлаждаться, — произнёс вдруг второй, со шрамом. — По местам.

Мужчины быстро расселись по банкам, хватая вёсла.

— Бранд, тебе особое приглашение требуется? — спросил он.

Я не сразу понял, что обращаются ко мне.

— Ладно, отдыхай пока, — махнул он рукой.

Мне требовалось немного времени, чтобы прийти в себя, и я с удивлением смотрел, как эти люди плавными скупыми движениями работают на вёслах, успевая при этом перешучиваться и браниться. Обсуждали, в основном, меня и мою выходку.

Как мне удалось выяснить из обрывков разговоров, во время вчерашнего набега я получил топором по шлему и впал в беспамятство. После чего, уже на корабле, внезапно вскочил и кинулся с оружием на хевдинга Кетиля, закономерно получив по голове ещё раз. Ну а дальше кузен Торбьерн облил меня забортной водой из ведра, и я очнулся.

Хевдингом Кетилем оказался тот, второй, со шрамом поперёк морды, и сейчас он с крайне сосредоточенным видом держался за рулевое весло, вглядываясь в изгибы реки, несущей нас вниз по течению.

Голова… Болела, но совсем чуть-чуть, череп мой оказался крепче, чем топор сакса и кулак хевдинга. Я вообще чувствовал себя довольно неплохо, не ощущая никаких симптомов сотрясения, которые явно должны были быть. Мысли не путались, сознание было ясным, и я всё силился понять, куда меня всё-таки занесло.

То, что это не реконструкторы и не съёмки фильма, я осознал достаточно быстро, а вот с периодом пока было не совсем понятно. Ясное дело, эпоха викингов, но это с равным успехом мог быть и восьмой, и одиннадцатый век. Я вообще не специалист по истории, тем более, по зарубежной, и никогда особо не интересовался походами северян.

Знал только, что они наоткрывали кучу новых земель вплоть до Северной Америки, дрались везде, где только могли, от Исландии до Византии, а потом сели княжить в Киеве. Это то, что я смог вспомнить сходу, по школьному курсу, научно-популярным роликам на ютубе, сериалам и художественным фильмам.

Нортумбрия… Я вспомнил название, брошенное хевдингом в разговоре, пытаясь сопоставить его с географической картой, и что-то мне неуловимо подсказывало, что это где-то на Британских островах. Опять эти клятые англичане. Что ж, пострелять британских наёмников мне всегда в радость. Они забавно верещат, когда понимают, что британский паспорт не имеет силы в том подвале, куда их привели. В любом случае, я лучше буду жить здесь, в хрен знает каком веке, чем подыхать под кустом в родном двадцать первом.

Я прошёлся по кораблю, выглянул за борт, сумев разглядеть в воде, вспененной вёслами, своё отражение. Так вот ты каков, Бранд. Длинные соломенные волосы, короткая, едва начавшая пробиваться бородка с усиками, тонкий прямой нос, светлые глаза. Достаточно правильные черты лица. Навскидку мне сейчас было лет восемнадцать, может, чуть меньше, но я предполагаю, что местные пацаны взрослеют рано. Я даже помолодел, если сравнивать с собой прежним, и снова оказался в самом расцвете сил.

— Оклемался? Давай, присоединяйся к остальным, — приказал хевдинг Кетиль. — Надо убраться отсюда поскорее.

Пришлось сесть за весло, вытертое до блеска сотнями рук. Тяжёлое, зараза. Но и у меня все необходимые мускулы оказались неплохо развиты, перекатываясь под кожей с каждым взмахом весла. Я старался поймать ритм, в котором двигались все остальные викинги, но всё-таки не избежал насмешек.

— Бранд, ты что, забыл, как грести? — окликнул меня Торбьерн, сидевший позади меня.

Вся команда разразилась дружным хохотом.

— А я и не знал! — откликнулся я, и викинги расхохотались ещё больше.

Работать тяжёлым еловым веслом оказалось и впрямь гораздо труднее, чем я думал, глядя на своих новых соратников. Я поначалу больше мочил это несчастное весло в пенных бурунах, цепляя на него тину и ряску, и только потом немного приноровился.

— Не, Бранд, ты серьёзно, что ли? — спросил Торбьерн.

— Да, сколько уже говорить, — рыкнул я. — Не помню ничего. В башке пусто. Вломить зато могу.

Я вдруг задумался о том, как мы вообще разговариваем. Не на русском же языке. Кроме русского я знал ещё английский и очень слабо немецкий, но ни один из скандинавских языков даже не пробовал учить. Я попробовал вслушаться в слова, которые произносили викинги, и в голове словно что-то щёлкнуло. Нет, говорили они на каком-то своём языке, в котором я не понимал ни слова. Но когда я отпустил эту мысль, как что-то щёлкнуло снова, будто бы включился автопереводчик, и я мгновенно понял всё без всяких проблем. Бранд-то этот язык наверняка знал в совершенстве, и я, получается, пользовался его знанием.

Надеюсь, и другие знания не останутся для меня тайной за семью печатями. Как минимум, рефлексы и мышечная память должны остаться, они не требуют осознанных действий. Иначе мне придётся шить белые тапочки уже сейчас, до первого боя. Нет, конечно, как-нибудь отмахаться топором я сумею, но если мне попадётся какой-нибудь местный гуру фехтования, он отделает меня за пару секунд. Хотя, если бы и самому Бранду в бою попался гуру фехтования, не думаю, что результат сильно бы отличался.

Мы неторопливо и аккуратно плыли по безымянной реке, намереваясь достигнуть её устья до захода солнца, которое сейчас уже миновало зенит. Как я понял, команда корабля неплохо пограбила прибрежные селения выше по течению, и теперь возвращалась к морю до того, как сюда нагрянет войско. Викинги не были дураками, чтобы бросаться в бой с каждой собакой, которая показывает зубы. Слава славой, а драться против превосходящих сил противника никто не желал без очень веской причины.

Вот мы и пытались уйти с добычей, которая покоилась на днище этой лодки, прикрытая от воды шкурами и грубой тканью. Что именно там было, я не знал, но наверняка что-то стоящее. И я, как член команды, мог смело рассчитывать на часть этой добычи.

Река постепенно расширялась, порой попадались притоки из мелких ручьёв и речушек. Иногда из-за зарослей ивняка тянуло горелым, и я догадывался, что это воняет сожжёнными деревушками и хуторами. Местная война должна быть гораздо более жестокой. Хотя это и не война вовсе, это банальный набег с целью пожечь и пограбить. Обычное дело для раннего средневековья.

И я догадывался, что ходить в набеги предстоит и мне. Мысль об этом заставляла задуматься, но никаких угрызений совести я не испытывал, я прекрасно понимал, что лучшей стратегией для меня сейчас будет не выделяться из коллектива. Одиночки тут не выживают, как бы им этого не хотелось. Так что придётся участвовать в грабежах вместе со всей командой.

Всего на корабле вместе с хевдингом было двадцать восемь человек. Двадцать шесть гребцов, по тринадцать с каждого борта, старый кормчий, который знал море и его повадки, и сам хевдинг Кетиль по прозвищу Стрела. Достаточно, чтобы грабить беззащитных селян или монахов.

Почти все в команде были родичами так или иначе, из одного селения на побережье Трандхейм-фьорда. Из Бейстада, как мне поведал словоохотливый Торбьерн, взваливший на себя ответственность за возвращение моей памяти. В поход, или в викинг, если выражаться местными терминами, они все пошли не только за славой, но и за банальной жратвой, потому что земли, чтобы прокормить всех жителей, в суровом норвежском крае не хватало.

Поэтому-то норманны и скитались по морям, заглядывая в каждое прибрежное село, до которого могли дотянуться. Морской разбой они сделали своим ремеслом, таким же, как пахота или ловля рыбы, и относились к нему точно так же. Как к тяжёлой, часто неблагодарной и опасной, но всё же необходимой работе.

Вот и сейчас команда хевдинга Кетиля разоряла Нортумбрию, одно из малых английских королевств, как часть армии конунга Рагнара, того самого Рагнара Лодброка, имя которого вошло в легенды. И простые воины грезили, что и этот поход войдёт в легенды, а добыча окажется настолько богатой, что нам придётся бросать за борт серебро, чтобы освободить место для золота.

И я, едва услышав это имя, тут же понял, что попал в переплёт. Грядёт большая война, и в стороне остаться не получится, только если не осесть где-нибудь в Скандинавии, но и там мне делать будет нечего. Только наниматься батраком на самую тяжёлую работу за гроши, потому что я не умею ничего из мирного ремесла, тем более, из ремёсел этого времени. Я умел только убивать людей.

Так что путь у меня теперь был только один, снова постигать военную науку. Насколько это вообще возможно. Хотя теперь я понимал, что знаю и умею гораздо больше, чем все эти люди вместе взятые, за исключением каких-то сугубо местных моментов. И мореходства. Любой из них, в отличие от меня, с малых лет грезил морем, но я не сомневался, что смогу научиться и этому.

— Торбьерн, — кузена пришлось перебить, останавливая поток информации, которую ещё требовалось осмыслить. — Я понял.

— Что, вспоминать начал? — обрадовался он.

— Нет, — сказал я. — Но у меня уже голова пухнет от того, сколько ты болтаешь. А по ней и так уже сегодня били, пощади.

Несколько соседних гребцов, слышавших нашу беседу и иногда даже дополнявших рассказ Торбьерна, засмеялись.

— Торбьерн у нас почти что скальд, любит поболтать, — хохотнул один из них, черноволосый викинг, лицом больше похожий на финна.

— Я и есть скальд! — взъярился Торбьерн. — Сочиню про тебя нид, будешь знать!

— Девкам своим это рассказывай, скальд, — насмешливо протянул другой.

— Хватит там болтать, — окликнул нас хевдинг. — Не на пирушке. Давайте-ка поживее, не хочется мне здесь ночевать.

Мы налегли на вёсла, ускоряя ход, и небольшой кораблик ещё быстрее заскользил по водной глади под скрип уключин и шумное дыхание разгорячённых гребцов. Мы и впрямь забыли, что находимся на враждебной территории, и будь я на месте жителей Нортумбрии, то обязательно бы постарался догнать северян, чтобы отнять награбленное и отомстить за сожжённые деревни и убитых жителей.

— Может, парус поставим? — спросил ещё кто-то из викингов.

— Нет, рано, — отрезал хевдинг, и мы продолжили гнуть спины.

А я вновь крепко задумался, работая веслом исключительно на автопилоте. Хочу ли я обратно? Что меня ждёт здесь и что ждало бы там? Есть ли вообще хоть какой-то способ вернуться? И сколько я не размышлял, ответов на свои вопросы я не находил.

Одно я знал точно. Я вновь свободен. Пусть даже я теперь член корабельной команды, насколько я понял, тут никого не держат насильно, и я в любой момент смогу уйти, если этого захочу. Один только этот факт выгодно отличал эту дружину от моего прежнего места службы.

Я вспомнил легенды викингов о том, что нужно умереть с оружием в руках, чтобы попасть в Валхаллу, где лучшие из воинов вечно сражаются друг с другом, готовясь к последней битве. Вполне возможно, что я умер там и очутился здесь, вместо ада попав сюда, в далёкое прошлое. Зачем? А чёрт его знает. Но одно я понимал чётко, если уж там, в том аду, я был лучшим, то сумею стать лучшим и здесь.

Мои губы сами собой растянулись в кровожадной ухмылке. Война никогда не меняется. Меняются только способы.

Глава 2

Только когда уже почти стемнело, встречный ветер принёс с собой запах соли. Море где-то близко. Этот запах почуяли все до единого, начиная улыбаться и скалить крепкие зубы. Близость моря означала, что скоро мы вырвемся на его простор и отправимся обратно к родным фьордам. Хвалиться награбленным, праздновать Йоль и тискать девок долгими зимними вечерами, чтобы по весне снова уйти в поход за золотом и славой.

Каждый уже предвкушал, как будет тратить своё будущее богатство, и я мрачно усмехался, раз за разом выслушивая планы осесть на земле, построить ферму, кузницу или верфь. Точь-в-точь похвальба в окопах, только вместо бэхи и трёшки на Арбате здесь драккар и своё поместье. А результат, я предполагаю, одинаковый. Пропить всё до последнего медяка, чтобы потом вновь отправиться за добычей.

— Всё, вёсла на борт. Гутрум, Хальвдан, Кьяртан! Ставьте парус, — приказал хевдинг.

Мы наконец-то могли отдохнуть. Все, кроме тех, кого назвал вождь. Эти трое принялись ловко и быстро ставить шерстяной двуцветный парус, сшитый из длинных полос. Я внимательно наблюдал за каждым их действием, зная, что всё это, возможно, предстоит делать и мне.

Квадратный парус быстро наполнился слабым ветерком и потянул нашу лодку к морю. Раньше я бывал только на Балтике, покорял Финский залив на экскурсионном теплоходе, и взглянуть на красоты Северного моря было интересно.

— Теперь можно и пожрать, — осклабился Торбьерн, залезая в мешок под своей лавкой.

Пожалуй, я бы тоже не отказался. Надеюсь, Бранд успел разжиться едой до того, как получил по башке.

Я заглянул в свой мешок. Заодно проведём инвентаризацию имущества, что у меня вообще имеется. В мешке обнаружился ломоть хлеба, половина сырной головы, какие-то колбаски, закрытый бурдюк, видимо, с пивом или медовухой, и немного орехов. Судя по всему, всё было отнято уже здесь, у местных крестьян. Помимо еды, нашлось огниво, нож с костяной рукояткой, запиленный почти до состояния шила, точильный камень, грубая верёвка и серебряная ложка, которую я точно не ожидал здесь увидеть.

Рядом с мешком лежали боевой топор, два коротких метательных копья и свёрнутый плащ, видимо, на случай непогоды. Щит, после недолгих поисков, обнаружился вывешенным над бортом, вместе со всеми остальными. Небогато, на самом деле. Очень даже небогато.

— Торбьерн, — позвал я. — А я… Мы раньше в викинг ходили?

— Я-то бывал разок, заглянули к франкам, а ты-то в первый раз, — добродушно ответил кузен, перемалывая челюстями ржаную лепёшку.

Это многое объясняет. И бедность моего снаряжения, и пропущенный в голову, и даже отношение со стороны других викингов. Этакое, покровительственно-снисходительное.

— Ты не переживай, — заявил один из наших соседей, кажется, Вестгейр, пузатый старый норвежец. — Успеешь ещё пограбить, найдём вот монастырь какой-нибудь. И славу ещё успеешь стяжать.

Я задумчиво кивнул. Именно этим я и планировал заняться, как только немного освоюсь.

— Это уж точно! Славы на всех хватит! Только её вовремя брать надо! — поддакнул Кнут, широкоплечий одноглазый воин, с виду чуть старше нас с Торбьерном. — Видал я вот таких как ты, которые в бой рвались поскорее, за славой. И что? А и ничего.

Он, видимо, ожидал, что я начну спорить. Но мне тут спорить было не с чем. Я прекрасно знал, как это бывает, и сам не раз видел подобных новичков, поскорее рвущихся убивать.

— Кого нужно, того слава сама найдёт, — буркнул я.

— И верно! — закивал Кнут. — Как норны сплели, так и будет. Главное, честь блюди.

— Ха, здорово ж тебе этот сакс мозги вправил! — засмеялся Торбьерн. — Ты бы раньше так не сказал!

— А я не помню, какой я раньше был, — сказал я.

— Вот теперь-то точно видно! — хмыкнул Вестгейр. — А то всё в бой рвался, да с кем покрепче. Оно желание-то хорошее, достойное, а видишь, как вышло-то.

— Хочешь научиться чему-то, бейся с сильным противником, — хмуро произнёс хёвдинг, услышавший нашу беседу. — Только тут, в Нортумбрии, сильных нет. Зато хитрых полно.

Я покосился на него, очевидно, самого опытного викинга на всём корабле. Тоже верно. Пиная слабых, невозможно чему-то научиться.

Как я понял, тут вообще у каждого мужчины, кроме очевидных роста, силы, возраста и прочих параметров, имелись ещё три принципиально для меня новых. Слава, честь и удача. Все из них пусть и были неосязаемыми, но всё равно считались неотъемлемой частью воина. Каждый поступок немедленно взвешивался на весах общественного мнения и признавался честным или нечестным, причём это очень сильно отличалось от знакомой мне гуманистической морали.

Удача тоже несколько отличалась от привычного мне представления, здесь она распространялась не только на самого человека, но и на тех, кто жил и сражался рядом с ним, так что все желали ходить под рукой удачливого хёвдинга или ярла, а от неудачливых бежали, как от огня.

Ну и слава. Каждый мечтал совершить какой-нибудь славный поступок, войти в легенды. Хвалиться и хвастаться было не стыдно, наоборот, тебя бы очень сильно не поняли, если бы ты скромно промолчал после какого-нибудь подвига. Служи по уставу, завоюешь честь и славу.

— Почти вышли к устью, — сообщил хёвдинг Кетиль.

За рулевым веслом его сменил кормчий, старый Гуннстейн. Река становилась всё шире, ивняк на берегу постепенно редел, сменяясь покатыми берегами с жёлтой травой и галькой.

— Кетиль, погода-то портится, — сообщил кормчий.

— Проклятое место, — проворчал хёвдинг, возвращаясь на корму. — Надеюсь, Рагнар нас дождётся. Не хотелось бы опять остаться с саксами один на один.

— Проскочить бы в прилив, — произнёс Гуннстейн.

Наш кораблик вышел из устья реки в серое море, соединяющееся на горизонте с точно таким же серым небом, которое стремительно темнело. Заморосил дождь, забираясь холодными каплями за шиворот, и я зябко поёжился, хотя никто вокруг даже внимания не обратил. Нашу лодку начало изрядно качать на волнах, которые набегали одна за другой, разбиваясь о форштевень, над которым нависала грубая деревянная голова чудовища.

Я раньше качку переносил легко, без проблем переживая речные и морские прогулки на теплоходах и катерах, но сейчас мне вдруг стало не по себе, и обед подкатил к горлу. Скорее даже не от качки, а от осознания того, что мы выходим в море на столь примитивном судне, и что от морской пучины меня отделяют доски толщиной в несколько сантиметров, даже не скреплённые гвоздями.

Серые волны разбивались о такой же серый галечный пляж, дыбились пенными бурунами на камнях и превращались в невесомую морось, постоянно висящую в воздухе, и от которой всё мгновенно покрывалось влагой.

— Вон они! Вижу корабли! — воскликнул Кьяртан.

Я вгляделся в дымку над водой, пытаясь тоже разглядеть их, но кроме тонкой полоски тумана, скрадывающей горизонт, не видел ничего.

— Зря мы сейчас попёрлись, — сварливо произнёс Гуннстейн. — Будет шторм, потрохами клянусь.

Ветер пока просто поднимал рябь на воде, но у меня не было ни одной причины не верить старому кормчему. Гуннстейн, судя по его виду, провёл в море больше, чем многие из нас вообще жили на свете.

— Хватит скулить, Гуннстейн, — оборвал его Кетиль. — Ты знаешь, что по округе уже рыскают войска Эллы. Мы и так слишком задержались.

Корабль повернул на север и пошёл вдоль берега, иногда забирая чуть мористее, чтобы обогнуть отмели и песчаные банки. Мы обходились без лоцмана, Гуннстейн, похоже, неплохо знал эти места.

— И что потом? — тихо спросил я у Торбьерна.

— Не понял, — сказал он.

— Ну, когда присоединимся к Рагнару, — пояснил я.

— Он конунг, он решит, — пожал плечами кузен.

— Сколько у него кораблей? — спросил я.

— Два, — усмехнулся Торбьерн.

— Его и наш? — удивился я.

Для меня было просто немыслимо, что легендарный герой отправился грабить Англию всего с двумя кораблями, один из которых — просто деревянная скорлупка с двумя десятками воинов на борту.

— Нет же, у него два лангскипа^[1], куда больше нашей снекки^[2], — отмахнулся Торбьерн. — Мы к нему так, за компанию прибились, уже здесь. С удачливым конунгом и поход будет удачливым!

— Не каркай, скальд, — грубо оборвал его хёвдинг Кетиль. — Дома будешь песенки складывать.

Ветер и в самом деле начал усиливаться. Порывы его грубо хлестали по лицу, словно мокрой тряпкой, раз за разом окатывая снекку и всех нас холодными брызгами.

Я наконец сумел разглядеть два корабля впереди, от вида которых у меня захватило дух, будто я вновь был мальчишкой и вдруг увидел во дворе девятьсот одиннадцатый «Порш». Изящные обводы лангскипов напоминали о каком-то музыкальном инструменте, каждая линия была выверена и вытесана с невероятной точностью, оба драккара великого конунга казались хрупкими и изящными, но в то же время сильными и опасными, как умелая охотничья борзая, способная растерзать любую добычу.

Оба корабля ощетинились вёслами, вдоль бортов виднелись круглые щиты с металлическими умбонами посередине, резные драконьи головы грозно смотрели в сторону разбушевавшегося моря. Величественные и прекрасные, лангскипы боролись со стихией. Поднявшийся ветер упрямо гнал их в сторону берега. Прямо на скалы.

Мы, как завороженные, следили за кораблями Рагнара, чуть не позабыв о собственном, и из созерцания нас вывел гневный окрик хёвдинга Кетиля.

— По местам! Вёсла за борт, троллья отрыжка! Живее! — прорычал он так, что, казалось, затряслась мачта.

Ветер гнал к берегу и нас тоже.

— Гребите, сукины дети! — проревел хёвдинг.

И мы стали грести.

Тот спуск по реке вмиг показался мне лёгкой прогулкой по сравнению с нынешней бешеной гонкой, и мы ворочали тяжёлые вёсла, раз за разом опуская их в накатывающие волны. Мы проплывали два метра вперёд, порыв ветра отбрасывал нас назад на три. Мы отыгрывали ещё немного расстояния, и какая-нибудь особо большая волна разбивалась о форштевень, останавливая нас на месте.

Но всё же мы понемногу отдалялись от скалистого берега и приближались к лангскипам, которые точно так же как и мы, отчаянно пытались убраться подальше от линии прибоя, которая почти ежесекундно взрывалась белой пеной и мелкими брызгами.

— Кетиль, нам надо поворачивать отсюда! Убираться на юг! — прокричал кормчий.

— Там наверняка уже ждут саксы! — перекрикивая ветер, ответил хёвдинг.

— Нет, Кетиль, они ждут здесь! — кормчий Гуннстейн указал рукой на скалу, на которой виднелись несколько фигур.

Два всадника и пеший. Они бесстрастно наблюдали, как мы сражаемся с разыгравшимся штормом. И я готов был поставить что угодно, что при этом они насмешливо поджимали губы и злорадно улыбались, делая ставки, какой из трёх кораблей первым пойдёт на дно. И где-то неподалёку прятались ещё саксы, готовые добить тех норманнов, кто сумеет выбраться на берег.

— Значит, поворачиваем! — приказал вождь. — Правый борт, легче греби!

Старый Гуннстейн налёг на рулевое весло всем своим весом, а мы, гребцы правого борта, получили секундную передышку, позволившую кормчему развернуть корабль. Теперь мы сражались со стихией сами по себе, отвернувшись от конунга Рагнара.

И как только мы повернули к югу, шторм словно сжалился над нами, грести стало легче, сопротивление ветра и волн уменьшилось в разы. А вот лангскипам наверняка приходилось туго.

— Он выбрасывает добычу! — выкрикнул Кетиль, продолжавший наблюдать за кораблями. — Бросает золото за борт!

— Мудрое решение! — одобрил Гуннстейн. — Меньший вес, проще грести! Может, Ран смилостивится!

Мы все разом испустили протяжный вздох сожаления. Пусть даже это было чужое золото, каждый из норманнов знал, какой ценой оно достаётся. Ценой пролитой крови, своей и чужой.

— Им не сдюжить! — зло произнёс Кетиль. — Их тащит на скалы!

— Мы ничего не сможем сделать, хёвдинг! — крикнул кормчий.

Я вдруг почувствовал себя малой песчинкой, бессильной и беспомощной. Всё, что я мог сейчас делать — это ворочать тяжёлым еловым веслом из последних сил, чтобы не повторить судьбу Рагнара и его кораблей. Саксы, поджидавшие на берегу, наверняка предвкушают веселье. Обессилевших от борьбы со штормом викингов, выброшенных на берег, одолеет даже ребёнок.

— Там течение! Их тащит течением! — сплюнул хёвдинг.

— Значит, конунг растерял свою удачу! — отозвался Гуннстейн. — Или их христианские жрецы колдуют!

Он единственный из всех нас мог говорить. Все остальные были слишком заняты тем, что работали вёслами изо всех сил. Для болтовни у нас не было ни времени, ни желания.

До моего слуха вдруг донёсся жуткий хруст, сопровождаемый воплями и криками о помощи. Мы ничего не могли видеть, и даже мгновения, чтобы обернуться и посмотреть, у нас не было, но я совершенно ясно представил, как прекрасный лангскип разбивается о камни, а его лебединый стан трещит и ломается под натиском волн, смывая несчастных гребцов за борт. Выжить в таких волнах и в такой холодной воде не сумел бы даже самый сильный пловец.

Кетиль грязно выругался. Потеха для саксов началась.

Вскоре треск послышался снова, второй лангскип тоже выбросило на скалы. Хёвдинг жадно всматривался в море, вцепившись в фальшборт так, что дерево почти хрустело под его пальцами.

— Гуннстейн, разверни корабль! — приказал он.

— Кетиль, это самоубийство! — крикнул кормчий.

— Это приказ, лопни моя печёнка! — прорычал хёвдинг. — Выполнять! Левый борт, суши вёсла!

На этот раз передышку получили наши соседи, а мы продолжали так же усердно грести, разворачивая снекку. Зато мы снова видели, что творится с кораблями Рагнара. Оба лангскипа оказались разбиты в щепки, на волнах болтались остатки такелажа, выжившие норманны отчаянно цеплялись за любую плавучую деревяшку.

То и дело их накрывало очередной накатившей волной. Почти всех из них тащило к берегу, на радость саксов.

— Я вижу его! Вижу Рагнара! Вон там, на бревне! — воскликнул Кетиль. — Надо его спасти!

— Это безумие, Кетиль! — возразил Гуннстейн.

— Мы либо погибнем, либо он осыпет нас золотом за своё спасение! — хищно ухмыльнулся вождь.

— Он отрубит тебе голову за то, что ты стал свидетелем его позора! — крикнул старый кормчий.

— Гребите как в последний раз! — прорычал Кетиль, пропуская мимо ушей все увещевания Гуннстейна. — Вперёд!

Но мы, и без того измученные этой безумной гонкой, при всём желании не могли выполнить приказ хёвдинга. Мы могли только попробовать отдаться на милость стихии, но дураков, чтобы повторять судьбу лангскипов Рагнара, среди нас не нашлось.

— Уже поздно, Кетиль! Его выносит на берег! — крикнул Гуннстейн.

На берегу уже ждали саксы, которые вылавливали из морской пучины всех, кого прибивало достаточно близко к английскому берегу. И даже если бы мы вдруг решились на операцию по спасению и по какой-то счастливой случайности смогли бы причалить, не разбив нашу снекку, против четырёх десятков саксов нам не выстоять. Слишком сильно мы все были измучены борьбой со штормом. Я даже не был уверен, что сумею поднять щит.

— Всё кончено, Кетиль! Надо уходить! — кормчий повторял свои слова раз за разом.

И только когда хёвдинг увидел, как трое саксов выволокли на серый пляж человека в меховых штанах, напоминающих свалявшуюся шкуру, он отвернулся.

— Разворачиваемся, — мрачно произнёс хёвдинг. — Уходим. Пока и нас не разбило о скалы.

Мы развернули снекку ещё раз, стараясь не обращать внимания на радостные крики англичан, провожающих нас насмешками и улюлюканьем. Мы ещё живы, а значит, мы вернёмся и отомстим. И за конунга Рагнара, и за насмешки, и за всё остальное. Отомстим так, что это запомнит вся Англия.

Глава 3

Теперь мы шли вдоль берега на юг, только смеха и праздных разговоров больше не звучало. Все были мрачнее тучи, и общее подавленное настроение заставляло северян жаждать мести за конунга Рагнара.

Пусть он был даном, а мы — норвежцами, всё равно мы считались родичами, говорили на одном языке и верили в одних и тех же богов. У многих имелись знакомые и друзья на этих погибших лангскипах, а у Хальвдана и вовсе сразу несколько родственников.

Быстро темнело, но мы не осмеливались пристать к берегу, чтобы не угодить в плен к местным, которые рыскали вдоль всего побережья в поисках выживших норманнов. Так что мы поставили мачту и парус, и ушли мористее, но так, чтобы не выпускать берег из виду. Утром хёвдинг намеревался вернуться на то место, где разбились лангскипы, и понырять за сокровищами, прежде, чем это золото приберут к рукам саксы. Мысль о том, чтобы отправиться выручать Рагнара из плена, всерьёз никто не рассматривал. Саксов несомненно больше, а конунг явно растерял свою удачу.

Но вот в том, что мы стали невольными свидетелями какого-то очень важного события, не сомневался ни один из норманнов. Торбьерн уже пытался складывать об этом сагу, шевеля губами и тихо бормоча кеннинги^[3], чтобы подобрать самые подходящие.

Ночь пришлось провести в море, а ужинать пришлось размокшими сухарями, из-за чего многие недовольно ворчали, мол, лучше было бы пристать к берегу и зарубить десяток саксов, чем болтаться на волнах до утра, но я видел, что почти у всех это напускное недовольство.

— Это уже Мерсия, хёвдинг, — вглядываясь в побережье, сообщил Гуннстейн. — Устье Хамбера проскочили ночью.

Как по мне, местные скалы и пляжи ничем не отличались от тех, что мы видели вчера. Но если кормчий так говорит, то так оно и есть.

— Значит, людей Эллы тут не будет, — задумчиво произнёс Кетиль. — Правь к берегу.

— А как же… — начал было Гуннстейн, но хёвдинг его перебил.

— Забудь, там у нас нет шансов, — мрачно произнёс наш вождь. — Они наверняка ждут нашего возвращения. Значит, мы возьмём добычу в другом месте. Англия — богатая страна.

Я молча слушал этот диалог, как и все остальные викинги. Лично мне было плевать, что решит хёвдинг, но все остальные заметно расслабились. Никто не хотел возвращаться домой с тем барахлом, что мы взяли накануне. А то весь фьорд будет смеяться над Кетилем Стрелой и его людьми.

— В Мерсии тоже полно монастырей, — сказал вдруг Кнут со своего места. — И женских тоже.

Все засмеялись, со всех сторон полетели скабрезные шуточки, и я засмеялся вместе с остальными. Хочешь выжить в коллективе — становись его частью. Да и эти люди, честно признаться, мне нравились. Порой даже больше, чем мои прежние сослуживцы, хотя, как и в любом коллективе, тут хватало всякого. И конфликтов по мелочам, и случайных ссор, и застарелых обид, но, насколько я понял, тут старались разрешать все склоки на берегу, а ещё лучше — дома.

«Чайка», как звалась наша снекка, сейчас шла под парусом, и Гуннстейн повернул к берегу. Хёвдинг затеял высадиться на одном из пляжей, значит, надо высадиться. Здесь тоже не принято обсуждать приказы.

На мерсийском берегу я не замечал никаких признаков того, что поблизости кто-то живёт. Никто больше не осмеливался селиться у самого моря. Но намётанный взгляд викингов уверенно выхватывал те или иные признаки. Тропинки к зарослям камышей, замаскированные рыбачьи лодки, и всё такое прочее. Люди здесь целыми поколениями выживали только за счёт того, что даёт море, и не так-то просто взять и просто переселиться вглубь острова, подальше от неугомонных северян. Тем более, что вся земля давным-давно поделена.

— Давай-ка, правь сюда, в камыши, Гуннстейн, — сказал хёвдинг, когда мы зашли в какую-то бухту. — Спускайте парус и хватайте вёсла, братцы!

Через какое-то время киль нашей «Чайки» заскрежетал по песку, взбаламучивая мутную воду возле мерсийского берега. С убранными парусом и мачтой снекка почти не высовывалась из камышей, и мы, похватав оружие и щиты, спрыгнули в воду. Холодная морская вода доходила до пояса, так что я выругался сквозь зубы, но продолжал шагать, высоко задирая колени.

Вскоре мы все выбрались на берег. Мокрая одежда вытягивала из тела тепло, но северянам, казалось, всё нипочём, они улыбались и радовались, предвкушая скорую поживу. От прежней мрачности не осталось и следа. Хёвдинг определённо знал, как поднять своей команде настроение.

— Позади море! Впереди добыча! Вы знаете, что делать, братцы! — воскликнул Кетиль, облачившийся в кольчугу и шлем, когда вся команда выстроилась на пляже.

— Да! — разом отозвались мы, и я тоже.

Я чувствовал какое-то необычайное единение с этими людьми. Мы неторопливо побежали по одной из тропинок, рассчитывая застать селян врасплох. Рядом со мной, широко улыбаясь, бежал Торбьерн, позади — Хальвдан и Кьяртан, за ними — ещё парни. Все со щитами и топорами в руках, кто-то с копьями, у Кетиля на поясе болтался меч, хлопая ножнами по колену.

— Хорошо живут, сволочи, — сквозь зубы процедил Торбьерн, когда мы перевалили через пригорок, и нашему взору открылись местные поля и пастбища.

Как по мне — ничего особенного, но для уроженцев суровой и скудной Норвегии эта земля должна казаться богатой и плодородной. А местные жители не хотят этим богатством делиться. Непорядок, конечно же.

Норманны считали, что владеющий богатством обязан его ещё и защищать, а если ты не можешь своё богатство защитить, то будь добр, передай его тому, кто сможет. Право сильного. Саксы, очевидно, сильными не считались.

— Далеко же они забрались, — произнёс Хальвдан, когда впереди наконец показалась саксонская деревушка.

— Да, лучше бы они не прятались. Так было бы гораздо легче их грабить, — сказал Кьяртан.

— Думаешь, если бы они не прятались, тебе чего-нибудь бы досталось? — хохотнул Торбьерн. — Здесь и так ошиваются все, кому не лень.

— Авось и нам чего найдётся, — сказал Хальвдан.

— Ты сначала это у них отними, — хмыкнул Кьяртан.

— Сами отдадут, — отмахнулся Хальвдан.

Мы понемногу приближались к деревне из нескольких дворов. Местные домики, крытые соломой, приземистые и посеревшие от постоянных дождей, выглядели жалко и бедно, но иного я и не ожидал. Здесь живут нищие крестьяне и рыбаки, а не графы и герцоги. Местные жители и без того уже ограблены собственными лордами, так что я предпочёл бы грабить уже награбленное, но увы, здесь решаю не я.

Я вдруг задумался, что делал бы, если бы вдруг обрёл богатство и полную свободу действий. Наверное, занялся бы изобретательством в собственном укреплённом посёлке, защищённом от набегов. Сперва закрыть все свои собственные потребности, а затем уже думать о других людях и самореализации. Но для этого придётся быть сильным и опасным, хотя бы для того, чтобы с тобой считались.

В деревне впереди вдруг поднялся шум, послышались крики, я заметил, как местные, завидев наше появление, бросаются наутёк. Не все, но многие.

— Бегом! — проревел Кетиль. — Нас ждёт добыча!

Мы ворвались в безымянную мерсийскую деревушку, сея смерть и разрушение. Строй сломался, теперь мы действовали парами, прикрывая друг друга от каких-нибудь излишне ретивых крестьян, возомнивших себя героями. Но большинство попросту разбегалось или пряталось, бормоча молитвы.

Викинги вламывались в хижины, убивая тех, кто смел поднять оружие, и вытаскивая всё мало-мальски ценное. Я действовал в паре с Торбьерном, но больше рычал и изрыгал проклятия, чтобы навести побольше ужаса на саксонских крестьян, нежели участвовал в бою. Это, конечно, не военное преступление, ведь там не было военных, но что-то внутри меня протестовало против убийства безоружных и беззащитных, особенно, женщин и детей.

Хотя мою точку зрения тут никто не разделял, считая всех саксов врагами, а их женщин — законной добычей.

Только когда мы с Торбьерном вломились в очередной дом, и на моего кузена из темноты бросился какой-то сакс с кузнечным молотом, мне пришлось пустить свой топор в дело.

— Сзади! — крикнул я, когда сакс выскочил из темноты, но развернуться Торбьерн не успевал.

Мерзавец поджидал за дверью, не иначе, но именно для этого мы и ходили парами. Я рванул следом и с размаху опустил топор прямо на его шею. Оружие с чавканьем воткнулось в плоть, крестьянин рухнул на месте, прямо к ногам Торбьерна. Никаких угрызений совести я не испытывал, этот человек был врагом, и я ничуть не сомневался, что поступил правильно.

— Вот зараза, — пробормотал Торбьерн. — А я его и не заметил.

Я не ответил, оглядывая хижину. Земляной пол, соломенная крыша, очаг, грубый деревянный стол.

— Хватай всё, что приглянется, — посоветовал Торбьерн.

Как по мне, то этим людям впору было бы просить подаяние. Взять у них решительно нечего.

— Да они же нищие, — возразил я.

— Тебе кажется, брат, — улыбнулся Торбьерн. — Кто-то, может, и нищий, но если хорошенько пошарить, то точно найдётся и серебро, а может, даже и золото.

— Сомневаюсь, — буркнул я, приподнимая кишащий клопами и блохами соломенный тюфяк.

— Ха! Сейчас найдём сакса побогаче, да у него и спросим, — сказал Торбьерн. — Пятки подпалишь, сразу начинают болтать. Причём даже по-нашенски. Даже не болтать. Петь!

— Тайники, значит, — хмыкнул я.

— Конечно! — обрадовался Торбьерн. — Кто-то в золе прячет, под очагом. Кто-то — в дерьме. Кто-то зарывает под порог. Кто на что горазд, в общем.

Я пнул носком сапога прогоревшие угли в очаге, заставляя целую тучу золы взмыть в воздух серой удушливой взвесью. Ничего, разумеется. Только завоняло гарью и сажей. Зато Торбьерн схватил пальцами один из немногих тлеющих угольков, раздул, лишь немного морщась, и сунул в солому под крышей. Вскоре оттуда повалили клубы белого дыма.

— Давай-ка дальше, братец, — ухмыльнулся он.

Из этой несчастной хижины мы вытащили лишь немного съестных припасов, которые я бы даже постыдился забирать, какие-то застарелые хлебные корки и вонючий сыр. Но перечить кузену в этом вопросе не было смысла. Ему лучше знать, что стоит брать, а что — нет. В предыдущем доме точно такой же сыр он почему-то оставил.

Красного петуха пустили уже и по другим домам, дым поднимался над деревней густыми клубами, отовсюду звучали жалобные крики и плач местных. Норманны, наоборот, смеялись и радовались. Особого сопротивления в этой деревне мы не повстречали, никого из наших не убили, набег шёл по плану, как обычное рутинное мероприятие. Здешний мир оказался куда более жестоким, чем я предполагал.

Подручные Кетиля выволокли на середину деревни какого-то пожилого сакса, который бормотал что-то о пощаде и о том, что за него отомстят, но хёвдинг не слушал, демонстративно проверяя ногтем заточку длинного ножа.

Зато слушал я, и язык, на котором говорил мерсиец, показался мне до жути знакомым, мой автопереводчик легко выхватывал отдельные слова и обороты, а некоторые заменял какими-то архаичными и устаревшими, но всё же знакомыми. Будто бы наши языки имели общие корни и не успели разойтись слишком далеко, чтобы мы не могли понять чужую болтовню. Лишь некоторые слова оставались без перевода, но их оказалось немного.

— Злата нема, ни сребра, ни злата! Буди ты проклят, норманн! — размазывая по лицу слёзы и кровь, лепетал сакс.

Похоже, успел схлопотать по лицу, и не единожды. Он стоял на коленях перед хёвдингом, ясно осознавая свою участь, но смириться с ней пока не мог.

— Не верю ни единомутвоему слову, — холодно произнёс Кетиль Стрела.

Торбьерн толкнул меня локтем в бок.

— Гляди, сейчас запоёт, — ухмыльнулся кузен.

Наш хёвдинг подошёл к пленному и медленно полоснул его по уху, оставляя его висеть на одном лоскутке кожи. Сакс взвыл от боли, забился в руках у викингов. Мы молча наблюдали.

Большинство из нас уже закончило рыться в домах, и всю добычу мы вынесли на улицу, складывая в общую кучу. Я даже так, не приглядываясь, мог сказать, что добыча небогатая. Домашняя утварь, немного съестного. Урожай собрать ещё не успели. Оставалось надеяться только на тайники и на то, что вождю удастся развязать язык этому саксу.

— Богом клянусь, нема! — разрыдался мерсиец.

Кровь текла по его щеке и шее, густыми алыми каплями падая на землю.

— Не надо лгать, сакс, — миролюбиво произнёс Кетиль, примеряясь ко второму уху.

— Ха, он обмочился от ужаса, — фыркнул Хальвдан за моей спиной.

— Может, тут и правда нет никаких тайников? — тихо спросил я у товарищей.

Вряд ли этот пожилой мерсиец был таким великим актёром. Играл он крайне убедительно, но в критической ситуации у многих людей открываются новые таланты.

— Ставлю марку серебра, что есть, — буркнул Торбьерн.

— Так у тебя же столько нет! — хмыкнул Хальвдан.

— Будут, — уверенно произнёс Торбьерн. — Из будущей добычи.

Кетиль начал резать второе ухо, нарочито медленно, растягивая мучение. Мерсиец орал во всю глотку, пытаясь хотя бы криком облегчить свою участь. Другие пленные саксы глядели на него, не отрывая глаз и дрожа от ужаса, мысленно примеряя эти пытки на собственную шкуру.

Их было немного, большинство деревенских успело разбежаться, но шестерых удалось взять. Семерых, если считать того пожилого, но финал этого диалога с хёвдингом был мне понятен с самого начала, и я его не считал. А эти шестеро, два паренька и четыре девушки, должны будут отправиться с нами. Живой товар.

Будущие рабы тряслись от страха и бормотали молитвы, но даже не пытались убежать. Для меня это смотрелось несколько… Дико? Лично я на их месте попытался бы если не вступить в бой, то хотя бы сбежать. Подобная покорность своей незавидной судьбе определённо не для меня.

Тем временем хёвдинг отрезал второе ухо наполовину и остановился, пытливым взором глядя на мерсийца.

— Тайники. Серебро. Золото, — отчётливо проговорил он, так, чтобы сакс услышал и понял каждое слово.

— Вас усих отыщут, изловят и повесят. Тан Осберт этого так не оставит, — ответил мерсиец и плюнул Кетилю на сапог.

Хёвдинг ударил его этим же сапогом в лицо, а меня поразила эта внезапная перемена в поведении сакса. Казалось, он только что рыдал от ужаса, а теперь храбро дерзит своему пленителю. Похоже, Торбьерн оказался прав насчёт него. Тайник всё-таки есть.

— Его воины уже мчатся сюда! Они перебьют вас усих! — прошипел сакс.

Кетиль без лишних слов продолжил резать его на мелкие лоскуты, уже и не обращая внимания на вопли и крики. Зато пленные морщились и плакали, глядя на мучения своего родича. Наконец, одна из селянок не выдержала.

— Перестаньте! Прошу вас! Я скажу, только прекратите его мучить! — взмолилась она.

— Эбба, нет! — прохрипел мерсиец.

Хёвдинг оторвался от своего занятия, повернулся к ней и вытер нож рукавом.

— Ну? — спросил он.

— В кузнице! Под наковальней! — сквозь слёзы пробормотала она.

— Бранд! Торбьерн! Хальвдан! Сходите, проверьте, — приказал вождь. — Кнут, добей этого бедолагу.

— Нет! — закричала девушка, но Кнут уже исполнил приказ, отточенным до автоматизма движением вспоров тому глотку, словно барану.

Мы втроем отправились в деревенскую кузницу, в которой уже порылись викинги. Кузница находилась чуть в стороне от всех остальных построек, пожарную безопасность тут уважали. Наковальня стояла на здоровенном деревянном чурбаке, и мы попытались сдвинуть её с места.

— Лопату надо, — сказал Хальвдан, когда под чурбаком обнаружилась лишь плотно утрамбованная земля.

Я молча отодвинул своих товарищей и рубанул по земле топором. Искать лопату некогда, а топор можно наточить заново. И почти сразу мой топор наткнулся на что-то твёрдое, так что я начал откидывать комья земли, пытаясь добраться до тайника.

— Я же говорил, — ухмыльнулся Торбьерн, присоединяясь ко мне.

И едва мы достали из земли мешочек, в котором позвякивали монеты, как снаружи послышался какой-то шум.

— Убить их всех! — проревел какой-то незнакомый голос.

— Все сюда! — прокричал Кетиль.

Мы выбежали из кузницы. К деревне мчались вооружённые всадники.

Глава 4

— Удача нас покинула, — мрачно произнёс Торбьерн, сжимая топор. — Прямо как Рагнара.

— Нет, — отрезал я.

Я так не считал. Мы были живы, а значит, ещё не всё кончено. Прежде я не думал, что удачливее других, но я помнил, как не разорвалась сброшенная дроном граната, упавшая в мой окоп. Как осколком с меня срезало разгрузку, лишь чиркнув по бронежилету. Как дал осечку автомат нацика, направленный на меня. Нет, моя удача определённо всё ещё со мной.

Так что я сунул мешочек с монетами за пазуху и покрепче перехватил щит. Мы всё ещё стояли рядом с кузницей, в тени, почти невидимые, глядя, как всадники тана Осберта заезжают в разорённую деревню.

Нет, это не были рыцари в сияющих доспехах на огромных боевых конях-дестриэ, это были саксонские воины на приземистых гривастых лошадках, больше напоминающих каких-то пони, на которых катают народ по ледовому городку или центральному парку. Тысячелетие селекции ещё не превратило коней в тонконогих изящных скакунов или в грузных мускулистых тяжеловозов.

Но всадники всё равно представляли опасность. Хотя бы потому, что их было почти в два раза больше, чем нас.

— Идём! — прошипел Хальвдан. — Нам надо к ним, скорее!

— Нет, стой, — жёстко произнёс я. — Мы не успеем.

Даже если бы каждый из нас бегал стометровку за девять секунд, мы бы не успели добраться до Кетиля и всех остальных прежде, чем нас настигнут всадники, с трёх сторон заезжающие в деревню. Путь к берегу они тоже отрезали. Похоже, тан Осберт не в первый раз имеет дело с викингами.

— Предлагаешь стоять и смотреть, Бранд? — сквозь зубы произнёс Хальвдан, порываясь уйти, но я схватил его за рукав.

— Нет, — сказал я. — Не торопись.

Всадники с копьями и мечами в руках постепенно окружали нашего хёвдинга и всю остальную команду. Норманны встали плечом к плечу, выстроив стену щитов и загородив собственными спинами награбленное. С тыла их защищала стена уцелевшего дома.

Саксы не торопились бросаться в атаку, прекрасно понимая, что полягут многие из них, но чувствовали себя уверенно. Как хозяева на своей земле. Они выстроились таким же полукругом напротив викингов, целое войско, но я видел, что сражаться они привыкли пешими. Просто пока предпочитали ждать в сёдлах, а не рвались в сечу.

— Нехристи! Я — тан Осберт! — один из всадников, в шлеме, плаще и длинной кольчуге, выехал чуть вперёд. — Сложите оружие!

— Забери, — сплюнул Кетиль.

— Идём! — прошипел я. — Держитесь рядом!

Все пока были увлечены перебранкой двух вождей, и это давало нам шанс. Мы отправились к деревне короткими перебежками, стараясь держаться чуть в стороне от тропинки. Да, ломиться через высокую траву чуть сложнее, но зато безопаснее.

— Видит Господь, я дал нехристям шанс, — воздев глаза к небу, произнёс тан Осберт. — Убейте их всех.

Вдруг из строя викингов с диким рёвом выскочил Кнут и едва уловимым движением отправил в полёт метательное копьё, целясь в Осберта. Копьё мелькнуло коротким росчерком и пробило его кольчугу насквозь, так, что мерсийский тан рухнул с коня на глазах у своих подчинённых.

— Пошли, пошли, пошли! — снова зашипел я, глядя, как мерсийцы срочно спешиваются и формируют какое-то подобие строя, а два ближайших к Осберту воина тащат его за спины всех остальных.

— Мерсия! — заорал кто-то из десятников Осберта.

— Один! — зарычал кто-то из норманнов.

Нас мало, но мы в тельняшках.

Мерсийцы выстроились таким же порядком, плечом к плечу, с топорами и копьями в руках, и побежали на штурм стены щитов. Крики и грохот. Два строя столкнулись друг с другом, стараясь первым же натиском раздавить врага, подавить сопротивление, убить как можно больше чужаков, дышащих на тебя чесноком в тесноте сшибки.

— Вперёд! — крикнул я, и мы втроём рванули изо всех сил, чтобы ударить саксам в спину.

Мы так и остались незамеченными до самого конца. До того момента, как наши топоры обрушились на задние ряды мерсийцев, где обычно своей очереди ждали самые слабые и трусливые воины.

— Один! — я на всякий случай повторил боевой клич, чтобы в пылу сражения нас не приняли за саксов, и как только я выкрикнул это имя, то почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а мускулы наливаются силой.

Адреналин и прочий коктейль гормонов, заставляющий таких, как мы, раз за разом искать новой опасности, чтобы снова испытать весь этот спектр ощущений. Как наркоманов.

Чужая кровь брызнула мне в лицо, строй мерсийцев дрогнул. Мы втроём устроили настоящий переполох в рядах противника, нападения сзади саксы не ожидали, и в итоге их стена щитов разбилась и рухнула, позволяя викингам спокойно убивать мерсийцев поодиночке.

Я рубил мерсийцев топором, всецело отдаваясь тому весёлому безумию, когда первобытное животное начало берёт верх над разумом, и ты хладнокровно проливаешь чужую кровь, не оглядываясь на Уголовный кодекс. Щиты гремели, сталкиваясь друг с другом, звенела сталь, тяжёлое дыхание раздирало грудь, острый солёный пот разъедал глаза, но я крепко сжимал топорище, раз за разом обрушивая точные удары на затылки и спины саксов. Рядом со мной Торбьерн и Хальвдан делали то же самое.

Всё это кровавое пиршество продлилось не больше нескольких минут. А большего и не надо. Саксы побежали. Сначала фланги, а затем и все остальные начали спешно выходить из боя, закрываясь щитами. Они драпанули к своим лошадям, поодиночке заскакивая в сёдла и нахлёстывая несчастных крестьянских лошадок по бокам и спинам, сходу срываясь в намёт.

Деревня осталась за нами.

В воздухе пахло бедой, кровью и гарью. Стоны раненых пробуждали во мне мрачные воспоминания, волна адреналина схлынула, и на смену боевому куражу приходил тяжёлый отходняк.

Уцелевшие норманны методично добивали раненых саксов, переходя от одного тела к другому и пронзая копьём шею или сердце, собственных раненых оттаскивали в сторону и спешно перевязывали подручными средствами. Да уж, никаких турникетов или даже стерильных бинтов. Грязные тряпки — максимум. Не представляю, какое железное здоровье и чудовищное везение надо иметь, чтобы избегать заражения крови в таких условиях. Надо срочно изобретать самогонный аппарат и гнать спирт, чтобы обеззараживать раны хотя бы с его помощью.

— Это победа! — воскликнул Торбьерн, потрясая топором над головой, но к его радости присоединились немногие.

Слишком сильно это сражение выкосило нашу небольшую команду. Из двадцати восьми человек на ногах осталась едва ли половина, семеро убитых, восемь тяжело раненых, в том числе сам хёвдинг, которому глубоко прорубили руку и пырнули копьём в живот, пробив кольчугу. Этот набег обошёлся нам слишком дорого. Даже со всей добычей.

Мы с Хальвданом начали обирать трупы, раздевая убитых мерсийцев до исподнего, стаскивая с них сапоги, доспехи и шлемы. Что-то из этого достанется и мне. Кровь отстирается, а дырки залатаются, зато в следующий раз я буду защищён. Никакой брезгливости я не ощущал.

Иногда, кроме сапогов и мечей, у саксов можно было найти монеты, кольца или нательные крестики, которые тоже отправлялись в общую добычу.

Наших убитых мы затащили в уцелевшую хижину, где сложили рядом, вместе с их оружием, с которым они погибли в бою, после чего Гуннстейн, как самый старший, поднёс факел к соломенной крыше. Мерсийцев оставили лежать прямо так, посреди улицы.

— Встретимся в Вальхалле, — мрачно произнёс Гуннстейн, глядя на всполохи пламени.

Вообще, это должен бы делать Кетиль, но наш хёвдинг впал в беспамятство, и я видел, что долго он не протянет. Даже если бы где-то рядом имелся полевой госпиталь. Я украдкой осмотрел его рану. Из раны тянуло дерьмом, а это верный признак того, что хёвдингу вспороли кишки. С таким долго не живут.

— Что будем делать дальше? — спросил Кьяртан, баюкая раненую кисть, на которой после боя не хватало трёх пальцев.

— Обратно, на «Чайку», — пожал плечами Гуннстейн.

Старый кормчий явно не был прирождённым лидером и несколько растерялся, когда на него упало бремя командования, но он предложил единственный верный вариант из возможных. Нам срочно нужно сматываться, пока местные не позвали ещё подкрепление и не набрались смелости пойти в атаку снова. В конце концов, их и так было больше, они могут восполнить потери, а вот у нас ситуация такая, что каждый человек на счету.

Так что мы распределили всю добычу по мешкам, взятым тут же, в деревне, запалили все оставшиеся постройки, и побрели обратно к берегу, забирая с собой наших раненых. Медленно и неторопливо, стараясь не разбередить раны наших бойцов. Из-за того, что груза оказалось гораздо больше, чем людей, способных что-то нести, часть добычи пришлось оставить на месте. Всё громоздкое и чересчур тяжёлое оставили в деревне, намереваясь вернуться следующей ходкой, но я бы предпочёл не возвращаться за этим барахлом. Пленные, которых мы захватили в деревне и которые могли бы сейчас нести тяжести вместо нас, благополучно разбежались в разные стороны, едва только начался бой.

Самое ценное, мешочек с серебром, по-прежнему находился у меня за пазухой, иногда тихо позвякивая. Часть трофейных доспехов пришлось напялить на себя прямо так, со следами крови и саксонского пота. Мне достался неплохой шлем из кожи и двух железных полос, скреплённых ободом. Не «Атлас», и даже не «Ратник», но от случайного скользящего удара защитит. А вот кольчуга с чужого плеча мало того, что оказалась не по размеру, так ещё и требовала починки после чьего-то богатырского удара.

Через мешок я продел верёвку и подвесил через плечо, руки у меня были заняты. Нам с Торбьерном пришлось тащить хёвдинга, несмотря на то, что милосерднее было бы его просто добить.

— Рана у него плохая, — сказал я.

— Да, досталось ему, — согласился Торбьерн. — Но какая славная победа! Клянусь, я сложу об этом дне целую сагу! И тебе в ней место найдётся!

— Сначала надо сделать так, чтобы эту сагу могли услышать, — хмуро произнёс я. — То есть, выбраться отсюда.

— Когда ты стал таким… Мрачным? Как какой-то старик, которому всё не так, потому что у него болят зубы и кости, — фыркнул Торбьерн.

Я пожал плечами, и Кетиль вновь не сдержал стон. Хёвдинг был бледен, он постоянно норовил схватить меня за рукав или что-нибудь ещё, пока я тащил его, обхватив под мышками.

— Ты сам недавно считал, что нас покинула удача, — сказал я.

— Признаю, был не прав, — улыбнулся Торбьерн.

— Надо было сделать волокуши, а не тащить его так, — пришла мне в голову запоздалая мысль. — Да и всех остальных тоже.

Как обычно, сначала делаем, а потом думаем.

— Ничего, сейчас погрузим их на снекку, вернёмся, всё остальное заберём, — сказал кузен. — Но с дюжиной гребцов переплывать море… Будет непросто.

— А разве нельзя набрать где-то людей? — удивился я.

— Здесь? Вряд ли, — хмыкнул Торбьерн. — Разве что в Лунденвике. Или в Ирландии, там тоже могут быть норвежцы, может, даже кто-то из родичей. На Оркнее тоже, но там нас скорее ограбят самих.

Я мысленно удивился таким сложностям, но виду не подал. С другой стороны, всё верно, мы теперь представляем собой лёгкую добычу для наших же коллег и соседей. Как всё непросто.

— И что, пойдём в Лунденвик? — спросил я.

— Это Кетилю решать… — пробормотал кузен, потом взглянул на хёвдинга и добавил. — Или Гуннстейну.

Мы наконец перевалили через пригорок, разделяющий мерсийскую деревню и морской берег. Вид на бухту, в которой пряталась «Чайка», открывался поистине волшебный, солнце ненадолго выглянуло из-за серых облаков, заставляя море искриться, будто покрытое золотой чешуёй.

Вот только этот прекрасный вид омрачался тем, что от камышовых зарослей, в которых мы оставили нашу снекку, поднимался столб дыма. Воины тана Осберта побывали здесь раньше нас.

— Проклятье! — воскликнул Гуннстейн. — Скорее туда!

Мы ускорились, насколько могли, вместе с ранеными и всей добычей. Если они сожгли «Чайку», то это конец. А ведь можно было догадаться, что часть мерсийцев отправится к берегу на поиски нашего корабля. Тан Осберт не в первый раз имел дело с викингами. В последний, это верно, но всё-таки опыта ему хватало с лихвой.

Кетиль заскрежетал зубами не то от гнева, не то от усилившейся тряски. Мы с кузеном перешли на лёгкий бег, насколько это было возможно в такой ситуации. Мы и так были навьючены, словно мулы.

Я чувствовал, как снова ускоряется пульс, а внутри разгорается злоба, требующая как можно скорее дать ей выплеснуться на тех, кто посмел тронуть наш корабль. Возле зарослей камыша мельтешили фигурки саксов, неподалёку переминались с ноги на ногу их лошадки. Всего с десяток, около того. Коварные, мерзкие англичане.

— Убьём их всех! — проревел я, не в силах противостоять гневу.

Обычно я довольно холодно относился к кровопролитию, стараясь не соваться лишний раз в пекло, но теперь я знал каким-то шестым чувством, что правильнее всего будет сделать именно так, а не иначе. Обрушиться на негодяев стремительно и безжалостно, как удар молнии.

Кетиля и всех остальных раненых мы оставили прямо на тропинке, вместе с нашей добычей, а сами рванули вниз по склону, стараясь добраться до мерсийцев прежде, чем они опомнятся и доберутся до своих лошадей.

На этот раз наше сражение не было столкновением двух подготовленных строев, с самого начала оно оказалось чередой разрозненных стычек, но за счёт того, что мы побежали все вместе, а мерсийцы были рассеяны по берегу, мы завладели преимуществом.

Какой-то испуганный сакс, почти мальчишка, неловко вскинул копьё, пытаясь насадить меня на него, словно кабана. Я на бегу юркнул в сторону, влево, избегая порыжелого острия и тут же разрубая голову мальчишки надвое. Плеснуло красным, а я понял, что чуть не повторил судьбу Кетиля.

Остальные норманны тоже собирали кровавую жатву, мстя за «Чайку» и погибших товарищей. Мы налетели с такой яростью, что саксы просто не сумели ничего противопоставить нашей атаке. Они даже не успели построиться, чтобы подороже продать свои жизни, и предпочли умирать по одному или бежать, но и бегущих чаще всего догонял бросок копья или топора в спину.

— Фирд, — презрительно сплюнул Кнут. — Ополченцы.

Простые мужики, вынужденные защищать свою землю с оружием в руках по приказу своего тана. У этих богатырей даже и доспехов-то не было.

— Кьяртан! Не дай лошадям разбежаться! — крикнул я, даже не задумываясь о том, что не имею никакого права ему приказывать.

Но спорить Кьяртан не стал, прекрасно понимая, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, и принялся хватать лошадей за уздцы, сгоняя испуганных животных в кучу.

Гуннстейн, чуть не плача, хватался за голову и дёргал себя за бороду, глядя на то, что натворили мерсийцы. Ублюдки отыскали нашу снекку, вытащили всё наше добро на берег и безжалостно запалили корабль, так что «Чайка» пошла на дно горелым остовом.

— Мерзавцы! Сволочи! Будь они прокляты! — рычал старый кормчий.

Корабль он нежно любил. Для Гуннстейна, да и для Кетиля тоже, наша снекка была не просто кораблём и средством передвижения, она была вторым домом, собственноручно построенным и вытесанным. Даже парус «Чайки» был соткан заботливыми руками жён и сестёр, напоминая о покинутом доме в норвежских фьордах.

Норманны снова были подавлены и мрачны. Корабль являлся той ниточкой, связывающей их с родиной, и теперь он покоится на дне, а что делать дальше — непонятно.

— Парни! Грузите всё на лошадей, — громко произнёс я, не в силах смотреть на растерянных и беспомощных соратников. — Надо отсюда уходить.

Лучше занять их делом, отвлечь. Скоро сюда нагрянут ещё саксы, и желательно бы нам в этот момент находиться где-то в другом месте.

— Удача нас покинула, — произнёс Торбьерн. — Прямо как Рагнара.

На этот раз спорить я не стал.

Глава 5

Навьюченные лошади размеренно шагали по тропе, ведущей вдоль берега на юг. Раненых положили на волокуши из остатков вёсел и плащей, некоторые могли держаться в седле и ехали верхом, но мы, простые пешеходы, нисколько им не завидовали. Всего боеспособных людей вместе со мной осталось тринадцать человек. Это вместе с легкоранеными, потому что синяки, порезы и ссадины никто не считал. Они имелись у каждого.

Убитых мерсийцев на берегу тоже обобрали до нитки, и наши мешки ломились от чужого добра, но мне, да и всем остальным, всё равно было тревожно. Мы вели караван через враждебную нам землю, неизвестно куда и зачем.

Зато я наконец запомнил по именам всех членов нашей небольшой команды. Раз уж взялся командовать подразделением, то лучше бы знать в нём каждого. С кузеном Торбьерном всё и так понятно, как и с нашим кормчим Гуннстейном, который формально и считался лидером. А вот с остальными мне пришлось знакомиться заново, наблюдая со стороны и выхватывая имена и особенности из обрывков разговоров. Увы, но я не мог подходить к каждому и спрашивать, этого бы просто не поняли.

Хальвдан и Кьяртан, мои бывшие соседи на «Чайке», тоже не нуждались в представлении. Кнут, одноглазый и хладнокровный, тоже. А вот все остальные, пожалуй, да. Вот они, слева направо.

Вестгейр, довольно пожилой викинг, лишь чуть младше Гуннстейна, ничем больше не выделяющийся. Удачливым его трудно было назвать, но после стольких походов он был всё ещё жив, и это в нынешние времена само по себе неплохой результат.

Два брата, Олаф и Лейф, постоянно спорящие и состязающиеся между собой. Хромунд, молчаливый и мрачный, его имя оказалось узнать труднее всего.

Асмунд, светлоликий красавчик, выглядящий так, словно полчаса назад вышел из барбершопа. В любую свободную минуту он расчёсывал волосы и бороду гребнем и умасливал их какими-то снадобьями.

Токи, недалёкий и доверчивый парень, объект беззлобных шуточек всей команды, но в бою надёжный и храбрый. И Рагнвальд, жестокий и набожный, знаток всех примет и суеверий, которых здесь оказалось гораздо больше, чем я предполагал.

Это те, кто мог идти и сражаться. А наши раненые постепенно отходили в мир иной, один за другим, и мы вынуждены были останавливаться, чтобы вырыть очередную неглубокую могилку в стороне от дороги. Надежд, что кто-то из них выкарабкается, было мало, но Кетиль Стрела и ещё трое бедолаг пока держались. За ними ухаживал Хромунд, меняя им повязки и давая питьё, но на этом, собственно, вся медицинская помощь заканчивалась.

Я же, хоть и несравнимо больше разбирался в полевой медицине, к раненым не лез. Ничего сверх того, что уже делал Хромунд, я сделать не смогу, по крайней мере, здесь и сейчас, а лишний раз тревожить раны не стоит.

Мы шли на юг, навьючив всю нашу добычу на лошадей, а себе оставив только оружие и щиты. Эту местность никто не знал, и мы опасались преследования или засады. В конце концов, местные жители жаждали мести и легко могли бы перестрелять нас из придорожных кустов.

Нас выручало только то, что никто не знал, куда мы направились, последнее, что саксы знали наверняка, так это то, что мы вернулись к берегу. А в стычке на пляже никто из мерсийских ополченцев живым не ушёл. Конечно, любой толковый следопыт вмиг определит, сколько нас и куда мы направляемся, но небольшая фора всё-таки у нас имелась, и я хотел воспользоваться ей в полной мере. Так что темп с самого начала мы взяли приличный.

— Куда мы так спешим? — проворчал Вестгейр, когда наш кормчий по моему совету отдал приказ выступать.

Я старался держаться рядом с Гуннстейном, видя растерянность старого морехода на суше. Похоже, прежде ему не доводилось командовать в таких условиях. Так что я помогал ему советами, насколько мог, хотя, по сути, он просто транслировал мои приказания.

— За пределы Мерсии, — откликнулся я.

К этому моменту я постарался разузнать, что вообще творится в Англии. Остров был разделён на несколько королевств, самыми важными и крупными из которых были Нортумбрия, Мерсия, Восточная Англия и Уэссекс, которые, словно жабы и гадюки, соперничали между собой. Как пауки в банке. Рано или поздно один из королей объединит весь остров, хотя лично я бы предпочёл, чтобы всё оставалось как есть, а мелкие местные корольки продолжали грызться между собой, не влезая в дела на континенте.

Благо, тут хватало своих проблем. На западе — валлийцы, коренные жители острова, пышущие ненавистью к захватчикам-саксам, на севере — скотты и пикты, точно так же ненавидящие англичан. В соседней Ирландии, разделённой и раздробленной, где у каждой навозной кучи объявлялся собственный король, вовсю хозяйничали викинги, в основном, норвежцы, как и на других близлежащих островах вроде Оркнеев или Гебридов.

Поэтому я стремился покинуть Мерсию как можно скорее, ведь на территории соседнего королевства нас могли встретить совсем иначе. Особенно, если мы поделимся долей добычи, взятой у соседа.

Ближе всего находилась Восточная Англия, болотистая, бедная земля, и мы шли именно туда. Сперва надо уйти из Мерсии, а дальше будем действовать по ситуации. Всё равно любые планы имеют свойство рушиться в самый неподходящий момент.

— Лучше бы лодку какую нашли, ей богу, там, в камышах, наверняка притоплены были у местных, — сказал Хальвдан. — А то вот так сапоги стаптывать…

Мореходы летом и лыжники зимой, норвежцы терпеть не могли ходить пешком. Но деваться всё равно некуда, и мы шли вдоль берега, низиной, подальше от любопытных взоров местных крестьян. Ладно хоть совсем бестолковых в команде не оказалось, и ноги себе никто не натёр, как я поначалу опасался.

— И как бы мы все туда поместились? — возразил Кьяртан. — Да и нашу «Чайку» менять на рыбачье корыто? Нет уж, я лучше пешком.

— Парни, а как вообще та деревня называлась? — спросил Торбьерн. — Я сочиняю сагу, мне надо знать, где это происходило.

— Пёс его знает, — хмуро ответил Гуннстейн.

— Говенбург, — процедил Олаф.

— Дерьмоград, — произнёс Лейф.

— Да идите вы, — обиделся Торбьерн. — Я же серьёзно спрашиваю!

— А мы серьёзно отвечаем, — расхохотался Лейф. — Какая разница? Эти саксонские деревни все одинаковые.

— Ладно, попробую так, без названия, — нахмурился Торбьерн. — Слушайте.

— Давай в другой раз, Торбьерн? — попросил Олаф, но мой кузен его проигнорировал.

— Звон мечей кровавых! И звенящих копий! — нараспев начал декламировать Торбьерн, громко и с выражением. — Вот тут я не придумал, тут надо было название деревни… В сече жаркой славу! Добывали вои!

Стихи Торбьерна были не то что совсем паршивыми, скорее, посредственными, но почти все норманны скрывали усмешки и качали головами.

— Торбьерн, прекрати, во имя всех богов! — взмолился Лейф.

— Брат, зачем тебе в одной строчке «звон» и «звенящих»? — спросил я.

Кузен завис на несколько мгновений, поскрёб светлую бороду.

— Тебе не понять, ты всё равно никогда не разбирался в поэзии, Бранд, — произнёс он.

— Конечно, куда уж мне, — усмехнулся я. — Но в самом деле, давай пока без песен. Дома будем песни петь, не здесь.

Остальные викинги закивали, соглашаясь с моими словами, лишь бы избавиться от поэзии Торбьерна хоть на какое-то время.

— Верно, будешь тут петь, саксы нас услышат, — сказал Токи.

— И помрут со смеху от такой поэзии! — выпалил Олаф.

Взрыв хохота. Заржал даже вечно хмурый Хромунд, даже раненые, кривясь от боли, улыбались. Только Токи и Торбьерн залились румянцем, но в глазах у них всё равно плясали смешинки.

Иногда такие моменты жизненно необходимы, не только для сплочения коллектива, с этим у норманнов был полный порядок, но для того, чтобы не сойти с ума от постоянного напряжения и стресса. А стресса нам всем в последнее время досталось с лихвой.

Дорога постепенно превращалась в топкое месиво, идти становилось всё тяжелее, и я понял, что если бы не захваченные лошади, нас бы давным-давно догнали и схватили. О том, что здесь делают с пленными викингами, я старался не думать. Наверняка ничего хорошего.

Изредка встречались наведённые гати из скользких подгнивших брёвен, по бокам от которых разливалось настоящее болото, иногда тропа внезапно кончалась, чтобы найтись снова через несколько метров. Нам нужен был проводник, кто-то из местных жителей, и, желательно, не носящий фамилию Сусанин.

Вот только деревни, встречающиеся нам на пути, мы старались обойти стороной. Добычи у нас и так хватало, еда и фураж имелись в избытке, так что нам не было нужды грабить кого-то ещё, чтобы выжить. Хотя если судить по темпам, с которыми убывала провизия, уже через несколько дней нам придётся охотиться или грабить селян. Полторы дюжины взрослых мужиков и десяток лошадей жрали очень и очень много.

Мы шли весь оставшийся день почти без остановок, лишь дважды Гуннстейн по моему совету объявлял привал, чтобы пообедать и поужинать, но даже эти перерывы были короткими, как любовь за деньги. Костров не разводили, пищу не грели. Перекусить, оправиться, шагом марш дальше.

Викинги, само собой, тихо роптали, ворчали, но всерьёз никто не пытался оспаривать наши решения. Кетиль Стрела повёл бы нас точно так же, и в те редкие моменты, когда он приходил в сознание и Хромунд тихо рассказывал ему о происходящем, наш хёвдинг молча кивал, а значит, одобрял все действия Гуннстейна.

Впрочем, хёвдинг приходил в сознание всё реже и реже, у него началась лихорадка, и я не был уверен, что он дотянет до завтрашнего утра. Если бы не распоротые кишки, он, может, сумел бы выкарабкаться, но начавшееся воспаление не оставит ему никаких шансов.

Если бы Кетиль погиб в том бою, то командование «Чайкой» на себя принял бы его ближайший родич, Онунд, его племянник, но и сам Онунд теперь лежал в сырой земле, а снекка Кетиля покоилась на дне безымянной бухты. Так что мы теперь были командой без корабля и капитана, и вместе нас удерживали только родственные узы и необходимость выбраться из Англии.

И пока хёвдинг был жив, никто не возражал, что нами командует Гуннстейн, но как только Кетиль умрёт, что-то мне подсказывало, что за власть в нашей маленькой группе начнутся споры. Я уже ловил косые взгляды от некоторых членов команды за то, что нашёптываю Гуннстейну полезные советы. Как же, для них-то я по-прежнему был мальчишкой, простым балбесом Брандом, который впервые отправился в викинг, ничего не умея и не зная. И я, само собой, не хотел раньше времени раскрывать свои таланты, несвойственные юному деревенскому пареньку с необсохшим на губах молоком, но и выбора у меня не оставалось. Я не хотел, чтобы чьё-то мудрое руководство завело нас в какую-нибудь ещё более глубокую задницу.

Пока что наше положение казалось не таким уж скверным, каким могло бы быть. Пока мы живы — есть надежда, а как только погибнем — нам будет уже плевать. Такой настрой часто выручал меня раньше, даже в самые тёмные времена.

— Кто знает, далеко нам ещё шагать? — простонал Асмунд.

— Мерсия широка и просторна, — поучающим тоном, явно кого-то передразнивая, произнёс Лейф.

— Пару дней точно, — ответил Гуннстейн. — Можно было бы быстрее, но…

— Но вы не хотите проявить милосердие к хёвдингу и отправить его на встречу с Одином, — сплюнул Рагнвальд. — Если ты, Гуннстейн, боишься, я могу добить его сам. Как и остальных. Все они — славные воины, мои названые братья. Они станут достойными кандидатами в эйнхерьяр*.

— О, боги великие, — произнёс Торбьерн, демонстративно закатывая глаза. — Кончай строить из себя годи*.

— Смейся, скальд! А я посмеюсь над тобой, испившим мёда поэзии из-под орлиного хвоста! — сказал Рагнвальд.

Торбьерн насупился, положил широкую ладонь на топорище. Отваги моему кузену и в самом деле не занимать, вот только сейчас не время для склок в отряде. Я вышел вперёд, загораживая их друг от друга.

— Успокойся, брат, прибереги силы для местных, — сказал я. — И ты, Рагнвальд, тоже. Скоро нам всё равно придётся остановиться на ночлег. Сдаётся мне, наши друзья эту ночь не переживут и без твоего милосердия.

— Это будет бесчестная смерть, соломенная, они будут вечно гнить в Хельхейме, словно рабы или девки, — заявил Рагнвальд.

— Ты можешь приглядывать за ними ночью, — сказал я. — Вложить в их руки оружие в нужный момент.

Рагнвальд нахмурился.

— Нам всё равно потребуются часовые. Я разделю с тобой эту обязанность, — сказал я. — Первую половину ночи дежуришь ты, вторую половину — я.

— Годится, — произнёс Рагнвальд.

Время и в самом деле близилось к вечеру. Солнце медленно опускалось к холмам и болотам, так что у нас имелось ещё немного времени, чтобы найти подходящее место для ночлега. В стороне от дороги, достаточно сухое и закрытое от любопытных глаз, и в то же время просторное, чтобы вместить весь наш караван. Задачка не из простых, так что решать её начали задолго до того, как опустились сумерки, хотя, если бы я шёл один, я бы предпочёл идти до самого заката, как можно дольше, покуда можно различить дорогу. А если ночь будет лунной, то пошёл бы и ночью, лишь бы поскорее убраться отсюда.

Но в составе каравана это нереально. И если людей ещё можно замотивировать, то лошадям обязательно нужен отдых, если мы не хотим тащить всё на своём горбу, лишившись коней по глупости. Увы, это не мотоциклы и даже не мопеды. Даже не пожилая шишига, требующая к себе столько же внимания и заботы. Это живые существа, и даже я, сугубо городской житель, видел, что лошади заметно устали за день. Люди устали тоже, но человек гораздо выносливее. Особенно в критической ситуации.

Нам повезло. Мы нашли подходящее место почти сразу же, как вошли в небольшую ясеневую рощу, где молодые клёны и ясени скрывали всё желтеющей листвой, клонящейся к дороге. Первая же поляна, найденная чуть в стороне от дороги, позволила нам с комфортом расположиться вдали от возможных наблюдателей. Расседлали и развьючили лошадей, собрали валежник прямо здесь, на поляне. Тут же обнаружилось и старое кострище, кто-то уже останавливался здесь на привал.

Сначала я не хотел зажигать костёр, чтобы не выдавать наше местоположение, но желание поесть горячего всё-таки пересилило. Да и перспектива караулить полночи в кромешной тьме, в ночном лесу, тоже как-то не вызывала у меня восторга, поэтому я не сказал ни слова, когда Кьяртан разжёг пламя с помощью огнива и ножа.

Гуннстейн отправил всех запасать дрова, и вскоре на поляне высилась целая поленница. Хватит на всю ночь, ещё и останется на следующий раз тому, кто остановится здесь после нас.

Я завалился спать одним из первых, зная, что мне предстоит караулить вторую половину ночи, самое неприятное время. Холодно, зябко, хочется спать, хочется жрать, глаза сами смыкаются, независимо от того, сидишь ты у тёплого костра, стоишь под грибком или бродишь по маршруту. В мирное время, бывало, мы спали на ходу, на автопилоте проходя все нужные повороты.

Когда пришла пора вставать, Рагнвальд тихо толкнул меня в плечо, а когда я поднялся с места, он молча занял моё, завернувшись в плащ. Ночью эта роща казалась гораздо более мрачной и жуткой, чем при свете солнца, но я лишь попрыгал на месте и растёр уши, стряхивая остатки сна. Жуткие и кривые силуэты деревьев не могут тебя убить, в отличие от карательной экспедиции мерсийцев, которая может нагрянуть в любой момент.

Я подкинул в гаснущий костёр ещё немного валежника, зябко поёжился. Летняя ночь в этих местах оказалась неожиданно прохладной. Проверил всех наших раненых. Трое спали, и только хёвдинг продолжал метаться в горячке.

А когда я вернулся к костру, то увидел вдруг на зыбкой границе света и тени силуэт человека в широкополой шляпе.

Глава 6

— Мир вам, — тихо проговорил человек, и я убрал руку с топорища.

Оружия я не видел, только дорожный посох, но под его широким плащом могло скрываться всё, что угодно. От незнакомца веяло скрытой опасностью, но это была опасность того рода, когда на трансформаторной будке пишут «Не влезай — убьёт». Вот и с ним я чувствовал, что шутить не стоит.

Он по-прежнему стоял на самом краю поляны, будто бы ожидая моего приглашения, и я сперва попытался внимательно его рассмотреть. Лица под полями шляпы не разглядеть, но я видел длинную седую бороду, высокий рост и широкие плечи. Чем-то он напоминал мне о каноничном образе Гэндальфа, разве что волшебник производил впечатление добродушного старика, запускающего фейерверки. Тут же никаким добродушием и не пахло.

— Мир… И тебе, — тихо проговорил я.

Мои товарищи спали, над поляной звучал богатырский храп.

— Звать меня Грим, — сообщил незнакомец. — Я ваш костёр увидал.

— Бранд, — представился я. — Садись, погрейся.

— Бранд, значит, «меч», «клинок», — хмыкнул он, приближаясь к нашему костерку и усаживаясь напротив меня так, что нас разделяло пламя.

— Наверное, — пожал плечами я.

Он протянул руки к огню. Ладони его оказались изрыты морщинами и покрыты старческими пятнами. Я немного расслабился и подкинул ещё несколько сухих веточек в костёр.

Какое-то время мы сидели молча, слушая лишь потрескивание дров и храп моих соратников. Казалось, старик погрузился в какие-то свои думы, далёкие от земных дел.

Кетиль вдруг застонал громче обычного, и я встрепенулся, помня свою обязанность, о которой пообещал Рагнвальду.

— Я сейчас, — сказал я, поднялся и подошёл к раненому хёвдингу.

Тот по-прежнему метался в лихорадке. Всполохи пламени освещали его лицо, теперь больше похожее на восковую маску. Нос заострился, глаза ввалились, на висках блестели бисеринки пота. Кетиль медленно умирал, но всё ещё цеплялся за жизнь изо всех сил, и мне стало его бесконечно жаль. Лично я не хотел бы для себя подобной участи.

Его меч по-прежнему был с ним, на поясе, и я взял холодную как снег руку хёвдинга и положил на рукоять меча. На всякий случай. А потом вернулся к костру и ночному гостю, который всё ещё сидел, протянув руки к огню.

Я вдруг вспомнил про гостеприимство, взял свой мешок и достал из него ковригу хлеба, отнятую вчера у саксов. Разломил пополам и протянул половину старику.

— Благодарю, — кивнул Грим, но есть не стал, а убрал куда-то в складки плаща. — Худо вашему вождю, однако.

— Получил копьём в брюхо, — пояснил я.

— Такого милосерднее добить, — хмыкнул старик. — Вы на враждебной земле.

Я покосился на него, не понимая до конца, угроза это или предостережение.

— Ты мерсиец? — спросил я.

По-норвежски старик говорил бегло и чисто, но в этом времени любой дурак знал по несколько языков.

— Я просто запоздалый путник, которому повезло увидеть огонёк в ночи, — отмахнулся Грим.

Я почувствовал в его словах ложь, но виду не подал. Простой путник ни за что в жизни не приблизился бы к стоянке викингов.

— Выпьем? — спросил Грим, извлекая из-под плаща резную фляжку.

В горле и правда пересохло, но я покачал головой.

— Не пью с незнакомцами, уж прости, — ответил я.

— Мудро. И в то же время глупо. От халявы отказываться, — усмехнулся он, отпил сам и всё-таки протянул открытую фляжку мне.

После недолгих колебаний я всё-таки её взял. В конце концов, вряд ли в этой фляжке отрава. Скорее всего, дрянное местное пиво. На всякий случай я даже понюхал содержимое, не обнаружил ничего криминального, и отхлебнул, сначала немного, а потом чуть побольше. Пойло старика оказалось неожиданно вкусным, в меру терпким, в меру сладким, с лёгкой горчинкой и приятным послевкусием. Я протянул флягу обратно.

— Благодарю, — сказал я.

Грим усмехнулся снова и спрятал фляжку.

— Ты — мне, я — тебе, — сказал он. — Кого попало не угощаю.

— Куда держишь путь? — спросил я.

— На север, — ответил Грим.

— В Йорк? — припомнил я рассказы Торбьерна о местной географии.

— Туда, — кивнул Грим.

Я подумал вдруг про Рагнара, которого наверняка тоже отвезли в Йорк, как подарок местному королю. Вряд ли там привечают норманнов. Пусть даже простых путников.

— Король Элла не любит северян, — сказал я.

— Разве я похож на того, кто ходит в гости к королям? — засмеялся Грим хриплым каркающим смехом.

— Да, — сказал я.

Грим улыбнулся, пожал плечами, мол, считай как хочешь. Пожалуй, стоит рассказать ему про пленение Рагнара. Всё равно эта новость скоро расползётся по всем окрестным землям.

— Лодброка схватили в Нортумбрии, — сказал я.

— Вот как? — хмыкнул Грим. — И как же старый викинг дал себя пленить?

— Шторм выбросил его корабли на скалы. Люди Эллы взяли его уже без сил, — рассказал я.

— Значит, быть войне, — рассудил Грим. — Рагнара казнят, а его сыновья примчатся сюда, чтобы мстить за отца. Месть — дело богоугодное. Вот будет веселье.

Я несколько удивился. Обычно во всех религиях мстить грешно, но с местными верованиями я пока знаком не так хорошо. Так, нахватался по вершкам от Торбьерна и Рагнвальда, да знал кое-что из фильмов и книг. Про Вальхаллу и смерть с оружием в руках все знают.

— Да уж, вам, англичанам, не поздоровится, — сказал я.

— А с чего ты взял, что я отсюда? Я просто путник, брожу, где хочу, — хохотнул Грим. — И англы, и саксы полностью заслужили всё то, что их ждёт.

— Проклятый остров, — буркнул я.

— Остров как остров. А вот люди… Ну, земли здесь освободится много. Ты ещё молодой, кто знает, может, станешь здесь конунгом? Воспитаешь себе достойную смену, — произнёс Грим. — Судьба штука сложная, никогда не знаешь, как всё повернётся.

Костёр пыхнул снопом искр, стрельнул угольком куда-то в сторону. Я вновь поворошил угли палочкой, подкинул ещё немного. Сухие дрова быстро прогорали.

Когда я поднял взгляд от яркого пламени, то Грима и след простыл. Я вскочил на ноги, схватился за топор, оглянулся по сторонам. О визите старика теперь напоминала только примятая трава напротив костра.

— Грим? — тихо позвал я.

Тишина. Только трещат дрова, храпят мои спутники и шелестит листва.

— Грим! — позвал я чуть громче.

— Бранд? С кем ты говоришь? — со своего места приподнялся Торбьерн и широко зевнул, оглядывая поляну.

— Ни с кем. Спи. Всё в порядке, — буркнул я, хотя сам не верил в свои слова.

Я обошёл поляну по кругу, вглядываясь в темноту, но не обнаружил больше никаких следов ночного гостя. Разве что Кетиль вновь заметался на своей волокуше, и мне пришлось вновь подойти к нему.

Вождь скинул с себя плащ, которым его укрыл Хромунд, тяжело дышал, царапал и хватался за край постели. В сознание он так и не приходил. Я присел рядом с ним, ссожалением посмотрел на мучения хёвдинга. Ещё раз поискал взглядом Грима.

Старик на самом деле был прав, гораздо милосерднее будет добить Кетиля. Остальные раненые вроде как решили бороться за жизнь, и у них это даже неплохо получалось, а вот у хёвдинга шансов попросту не было.

Я тяжело вздохнул, снова положил его ладонь на рукоять меча, накрыл своей ладонью и крепко сжал.

— Прости, хёвдинг, — пробормотал я.

А затем другой рукой зажал ему рот и нос. Поначалу Кетиль не отреагировал, но вскоре забился под моей рукой, пытаясь вдохнуть хоть ещё немного воздуха, вцепился в мою руку, пытаясь перебороть меня. Но ранение выпило из него слишком много сил. В любом случае, он умер в сражении, с мечом в руке, а значит, умер хорошо по местным понятиям. Кетиль Стрела боролся до самого конца.

Я ещё раз посмотрел на нашего вождя, которого почти не знал, но к которому успел проникнуться уважением, кивнул и накрыл его плащом полностью. Похоронить его мы ещё успеем, пока будем собираться в путь.

На всякий случай я проверил и остальных раненых. Фридгейра Девять Пальцев, Хьялмара и Сигстейна Жадину. Все трое мирно спали. Фридгейра ткнули в бедро и он потерял много крови, Хьялмар получил по голове, почти как я, а Сигстейна тоже проткнули копьём, но куда более удачно, чем хёвдинга. Его рана не воняла и не гноилась. Может, скоро все трое встанут на ноги.

Я снова обошёл поляну по кругу, вернулся к костру, уселся на своё прежнее место. Грима нигде не было, и я готов был признать, что мне это всё просто привиделось. Мало ли какие последствия могут быть, мозги Бранду стрясли аж несколько раз. Я уже ничему не удивлялся, в конце концов, меня каким-то образом переместило сюда, на тысячу с лишним лет назад. Вряд ли что-то сможет удивить меня ещё сильнее, чем это.

Но слова Грима всё звучали у меня в голове. Сыновья Рагнара будут мстить. Но как весть долетит до них? Рано или поздно, конечно, новость дойдёт. Но тогда и к нам возникнут вопросы, мол, если вы видели гибель кораблей Рагнара, почему не рассказали раньше? В общем, лучше бы нам отправляться в Данию. Тогда мы сможем присоединиться к армии Рагнарссонов в числе первых.

На лесом начали подниматься предрассветные сумерки, небо потихоньку светлело, выпала холодная роса. Всё вокруг казалось мирным и тихим, словно бы мы просто выбрались на пикник, пожарить шашлыков за городом, а не пробирались через враждебную страну, где каждый местный желал нам исключительно смерти.

Я на всякий случай согрел воды и поставил вариться кашу, пока есть возможность пожрать горячего, ей надо пользоваться в полной мере. Умываться не стал, чтобы не тратить питьевую воду зря, но небольшую зарядку всё-таки сделал, и только после этого начал будить своих спутников. В конце концов, чем раньше мы снова отправимся в путь, тем скорее покинем пределы Мерсии.

— Бранд, поди прочь, — проворчал Олаф, когда я добрался до него и толкнул в плечо. — Дальше своими бабьими делами занимайся, кашу вари, дай поспать.

— Поспать? — прошипел я и тут же двинул кулаком ему по роже, а затем ещё и ещё.

Немного чести — бить лежащего, но и спустить такое оскорбление на тормозах я не мог. Тем более, оскорбление на пустом месте.

— Бранд, перестань! — его братец Лейф вскочил, бросился ко мне, попытался схватить сзади, обхватывая за плечи, но и сам получил от меня локтем в зубы.

На помощь Лейфу пришли ещё двое, и я прекратил борьбу. Своей цели я всё равно уже добился. Олаф лежал ничком на земле, с лицом, которое будто накусали пчёлы.

— Бабьими, блядь, делами, — процедил я, стряхивая чужие руки со своих плеч.

— Да что на тебя нашло? — к нам подошёл Гуннстейн.

— Пусть следит за своим языком, — сказал я.

Кормчий только покачал головой, глядя на побитого Олафа. Тот, похоже, потерял сознание, но Лейф присел рядом, похлопал его по щекам, и Олаф внезапно ожил, вскакивая на ноги.

— Где этот молокосос⁈ Я ему башку откручу! Как цыплёнку! — прорычал он.

— Тише, воин! — повысил голос Гуннстейн. — Никаких драк и разборок, пока мы в дороге, вы помните!

— Гуннстейн, я тебя, конечно, уважаю, но… — угрожающе начал Олаф, вытягивая топор из-за пояса.

— Но что? Повтори при всех, что ты мне сказал! — произнёс я.

— Что? Сказал дать мне поспать? — фыркнул Олаф.

— Ты сказал не это, брат, — попытался образумить его Лейф. — Ты назвал его бабой.

Норманны, собравшиеся вокруг нас, недовольно заворчали, осуждая подобные высказывания. В любой подобной культуре из закрытых мужских сообществ сравнения с противоположным полом или даже намёк на женоподобность — жуткое оскорбление. Так что я сделал всё правильно, вколотив его тупую башку в землю.

— Молодец, Бранд, — тихо произнёс Торбьерн, похлопав меня по плечу.

— Хватит склок! — крикнул Рагнвальд. — Хёвдинг умер.

Всеобщее внимание тут же переключилось на новое событие. Только Олаф сверкнул глазами, вытирая расквашенную морду краем плаща, и в его взгляде я чётко увидел враждебность. Он этого так просто не оставит, но и я не позволю обращаться с собой, как с дерьмом.

Я прекрасно понимал, что для большинства я пока был всего лишь очередным дренгом, молодым воином, салабоном, который не факт что выживет в очередной стычке, и которому ещё только предстоит завоёвывать всеобщее уважение, честь и славу, но спускать такие выходки кому бы то ни было я не собирался. Собственно говоря, так слава и завоёвывается. Ты постоянно находишься в конфликте с миром, с окружением, и то, как ты справляешься с этими вызовами, формирует твой образ в глазах всех окружающих. Плюс пятнадцать социальных кредитов, партия гордится тобой.

Тем более, что вся жизнь северян происходит на виду, что на корабле, что в походе, что в маленькой деревне на берегу какого-нибудь затерянного фьорда. Одиночки на севере не выживают, и самым распространённым наказанием за убийство или другое преступление тут было изгнание.

Мы все переместились к волокуше, на которой лежал Кетиль Стрела, накрытый плащом и успевший немного окоченеть. Хёвдинг крепко сжимал рукоять меча, так, что даже вывернуть рукоять из ладони не получалось.

— Хорошая смерть, — заключил Рагнвальд. — Давно умер?

— Перед рассветом, — ответил я.

Рагнвальд кивнул и подёргал себя за светлую бороду, заплетённую в толстую косицу.

— Увидимся в Вальхалле, хёвдинг, — задумчиво произнёс он, почему-то бросив быстрый взгляд на меня.

Хальвдан и Кнут уже принялись рыть могилу, пока все остальные собирали вещи и готовились выходить. Лошадями занимался Кьяртан, снова навьючивая на них поклажу, кто-то бездельничал, кто-то уплетал кашу. Гуннстейн раз за разом обходил поляну, проверяя, чтобы все были готовы к выходу, и я видел, как на его приказы реагируют викинги. Неохотно. Старого кормчего уважали, но беспрекословно ему подчиняться не считали нужным, и лично мне такой стиль командования совсем не нравился. Это чревато будущими проблемами.

Разброд и шатание неизбежно кончится мятежом и кровопролитием, а мы сейчас не в той ситуации, когда можем грызться между собой. Мы должны добраться до дома, желательно, в целости и сохранности.

Хёвдинга похоронили здесь же, в лесу, на краю поляны, разве что Сигстейн Жадина устроил сцену, когда мертвеца начали опускать в неглубокую яму.

— Братцы, зачем ему меч? Это же отличная сталь! — возмутился он, увидев, что Кетиля опускают прямо так, с оружием и в кольчуге.

Никто не позарился на его вещи, пусть даже Сигстейн был трижды прав.

— Попробуй забери, Сигстейн, — буркнул Хальвдан. — Придётся ему пальцы отрезать. Будешь?

— Нет, не буду, — насупился раненый.

— Вот и решили, — сказал Хальвдан.

Не было ни громких речей, ни ритуалов, ни слёз, хёвдинга просто молча зарыли в мерсийской земле, надеясь, что дикие звери или местные крестьяне не доберутся до тела. С них станется.

— Всё, выходим, — приказал Гуннстейн. — Мы и так сильно задержались.

На самом деле нет, мы бы и без похорон вышли не сильно раньше, но немного мотивации никому не повредит. Шагать нам ещё долго, в этом я не сомневался, а всего один мерсийский всадник может за пару проскакать галопом расстояние, которое мы преодолевали за день, поднять войска из соседнего шайра^[4] и встретить нас во всеоружии на каком-нибудь мосту. Лично я бы так и поступил, поэтому я в любой момент ожидал засады. До тех пор, пока мы не покинем это королевство.

Наш караван отправился дальше по дороге на юг, Гуннстейн рассчитывал за сегодня дойти хотя бы до устья Уитема, а на следующий день переправиться через Грейт-Уз, отделяющий Мерсию от Восточной Англии. Расстояния и время он, конечно, измерял своими, морскими способами, ведомыми только ему, так что я мысленно добавил к этому пути ещё сутки. В конце концов, идти пешком по пересечённой местности это совсем не то же самое, что плыть по волнам.

Тем более, с грузом и ранеными, которые теперь восседали на конях уже не страдающими и стонущими мешками костей, а поглядывая сверху вниз на нас, идущих пешком. В сёдлах они держались, как собака на заборе, всё-таки, мореходы, а не кавалеристы, но гонору у них всё равно прибавилось, будто они были не подранками, вынужденными ехать верхом, чтобы не задерживать остальных, а крылатыми польскими гусарами.

И это многим уже не нравилось. Наш отряд вообще здорово потерял в единстве, стоило только хёвдингу сойти в могилу. Мы всё больше начинали собачиться между собой, будто бы заново выясняя, кто в этой волчьей стае главный.

Глава 7

Мы брели дальше вдоль побережья Мерсии, мимо полей и болот, старательно обходя деревни и хутора, хотя многие из норманнов не понимали причин для такой осторожности.

— От кого мы вообще прячемся? Мы же дали по рогам этому Осберту! — воскликнул Асмунд.

— Не пристало воину бежать от сражения, — поддакнул Олаф.

— Столько добычи пропустили, — сказал Сигстейн Жадина.

— Хватит болтать, — проворчал Гуннстейн.

— А то что? Саксы нас услышат и прибегут драться? Так я только за! — фыркнул Олаф, который всё ещё выглядел так, словно сунул морду в пчелиный улей.

Гуннстейн сердито махнул рукой, в очередной раз пуская всё на самотёк. Ему точно не хватало умения управляться с людьми, с каждым часом его приказы слушали всё меньше и меньше. Возможно, если бы он хоть разок дал в зубы тому же Олафу за пререкания со старшим, проблема исчезла бы сама собой, но Гуннстейн был стар, и в драку лишний раз старался не лезть.

— Заткни пасть, Олаф, — сказал я.

Если Гуннстейн позволяет всем подряд плевать на дисциплину в отряде, то я подобного не терпел, а значит, вынужден был действовать самостоятельно.

— Подожди, пока мы выберемся из Мерсии, вонючий щенок, и ты за всё ответишь, — процедил Олаф.

— Если ты хочешь сделать это побыстрее, то заткнись и шагай, — сказал я.

Олаф был крупнее и сильнее меня, старше почти на десяток лет, в самом расцвете сил, каждое лето ходил в викинг, тогда как Бранд выбрался в поход впервые в жизни. Мы не равны, но я нисколько его не боялся. Самыми опасными в нашей команде для меня казались Рагнвальд, Кнут и, как это ни странно, Хромунд.

Ругались не только мы с Олафом. Кьяртан подшучивал над Токи, тот вяло огрызался, мой кузен Торбьерн то и дело пытался декламировать свои стихи, за что ему тут же прилетало от всей команды, Хальвдан периодически донимал Асмунда. Отряд сам собой распадался на несколько мелких групп, и что-то мне подсказывало, что очень скоро кто-то потребует разделить добычу и команда «Чайки» перестанет существовать как единое целое. По сути, уже перестала.

Будь на месте Гуннстейна чуть более опытный руководитель, он бы мигом пресёк все эти поползновения, но старик всю жизнь рулил кораблями, а не людьми.

Но всё-таки мы шаг за шагом приближались к Восточной Англии, в которой, возможно, почувствуем себя в безопасности. В конце концов, норманны были не только грабителями и убийцами, но и торговцами, причём гораздо чаще, чем могло показаться на первый взгляд. Причём одни и те же люди, неплохо поторговав в одном месте, на будущий год могли вернуться туда же с оружием в руках. Любой торговец с лёгкостью становился пиратом, завидев какую-нибудь лёгкую добычу, и наоборот.

Вот и я рассчитывал, что мы, ускользнув за пределы Мерсии, представимся торговым караваном и спокойно пройдём через всю страну, уже не избегая случайных встреч, а наоборот, заглядывая в каждый порт в поисках нового корабля.

Нашей добычи должно было хватить на покупку. Да, Гуннстейн, да и все остальные, считали местные шедевры судостроения просто плавучими кусками дерьма, как и всё, что не построено своими руками, но у нас нет ни времени, ни возможности строить новый корабль.

А присоединяться к чьей-то команде — тоже не выход. Ни один хёвдинг в здравом уме не пригласит на свой корабль полторы дюжины викингов. Если только он не какой-нибудь могущественный ярл, но служение такому накладывает массу обязательств, которые нам тоже ни к чему. Особенно теперь, накануне вторжения большой армии датчан.

Гораздо разумнее будет присоединиться сразу к Рагнаррсонам. Желательно, как команда отдельного корабля, без всяких промежуточных вариантов. Но для этого нам и Англию нужно покинуть, как команда. Пока же всё шло к тому, что наш отряд очень скоро развалится.

К полудню мы вышли к неизвестной реке, преградившей нам путь. Дорога резко сворачивала и дальше шла вдоль берега, вероятнее всего, к какому-нибудь рыбачьему посёлку, а нам надо было на ту сторону. Мостов, само собой, не было и в помине.

— Так, и где тут брод? — хмыкнул Лейф.

— Не берега, а сплошные заросли, — сплюнул Токи. Камыша и осоки здесь и в самом деле было изрядно.

— Как у твоей мамани под юбкой, — тихо посмеялся Олаф, но его никто не поддержал.

— Вверх по течению надо идти, — сказал Гуннстейн.

Вот и началось то, что я предвидел. Внезапные препятствия, попытки их обойти и всё такое прочее, в разы увеличивающее время нашего путешествия. Гладко было на бумаге.

Сказано — сделано. Мы повернули и пошли вдоль берега, высматривая хотя бы один признак того, что поблизости есть брод. Вот уж где точно не помешал бы проводник из местных. Но пока мы могли видеть только заросли камыша, полностью скрывающие подходы к воде, и редкие спуски к водопою.

— Может, где-то мост будет? — предположил я.

— Местные не строят мостов, — скучающим тоном ответил Хальвдан.

— И слава богам, что они этого не делают, — вставил Рагнвальд. — Иначе мы бы не смогли подниматься по их рекам вглубь страны.

— Как это? Я точно помню каменные мосты, — произнёс Лейф.

— Ха! Саксы не умеют строить из камня. Те мосты построили великаны, — уверенно заявил Рагнвальд.

— И куда же эти великаны делись? — спросил Торбьерн.

— Ушли, — пожал плечами Рагнвальд.

Знаю я тех великанов, ростом метр с кепкой. Римляне. Мы порой встречали какие-нибудь руины сторожевых башен или старых римских ферм, но близко не подходили. И местные тоже старались держаться от них подальше, опасаясь призраков. Иначе давно бы уже растащили всё до фундамента.

Мы шли дальше вдоль берега, дорога постепенно превратилась в узенькую тропку. Возможно, разумнее было бы идти вниз по течению, там наверняка у местных где-нибудь припрятаны лодки, в тех же зарослях камыша, но переправа на лодке заняла бы слишком много времени. Будь я на месте преследующих нас мерсийцев, постарался бы настигнуть врага как раз во время переправы.

Наконец, впереди показался брод. Река в этом месте круто поворачивала и сужалась, и, видимо, глубина здесь как раз позволяла пересечь её без особых сложностей. Берег что с нашей, что с другой стороны был вытоптан. Как минимум пару часов с этой рекой мы потеряли, а впереди нас наверняка ждало ещё несколько.

Успокаивало одно. По рекам обычно проходили границы шайров, и с каждым новым пройденным шайром уменьшались шансы на то, что наши преследователи нас найдут.

Мерсия хоть и считалась единым королевством, но каждый олдермен и каждый тан в своей вотчине правил по своему разумению, и помощь соседу в поимке банды норманнов далеко не всегда входила в их планы. И, насколько я понял, подобная ситуация сейчас примерно везде. Единства на самом деле нет ни среди саксов, ни среди датчан, ни среди норвежцев или свеев. Каждый мелкий правитель считал себя практически независимым корольком, а вассальная клятва не накладывала жёстких обязательств, и если король вдруг оказывался слабее своего вассала, то рассчитывать на выполнение своих приказов он не мог. Здесь царила власть силы, а не закона, хотя саксы уже пытались делать первые шаги к этому.

Даже происхождение из какого-либо знатного рода не давало гарантий на то, что ты будешь править. Скьёльдунги и Вёльсунги вели свой род от Одина, Инглинги считали своим предком Фрейра, как и сотни династий рангом пониже. Но даже происхождение от одного из богов не давало никакого права на престол, решала только сила и удача. Если ты достаточно силён и удачлив, то за тобой пойдут люди, а чем больше людей готовы подчиняться твоим приказам, тем сильнее ты становишься.

Я, кстати, пользуясь моментом, на одном из привалов расспросил Торбьерна о нашей родословной, ссылаясь на то, что память ко мне так и не возвращается.

— Что, даже имя своего отца забыл? — сердито спросил кузен.

— Я же тебе говорил, что всё забыл, — в тон ему произнёс я.

— Храфн звали его, — сказал он.

— Звали? — спросил я.

— Ушёл в Миклагард, там и сгинул, — сказал Торбьерн. — Мой-то папаша вернулся, а твой — нет. Они родными братьями были, а мы вот с тобой кузены.

Миклагардом тут называли Константинополь, самый богатый и самый большой город всего известного мира. Царьград, если по-русски. А путь туда лежал через Хольмгард, он же Новгород, и Кенугард, он же Киев. Хотелось бы там побывать когда-нибудь, но я прекрасно понимал, что это если и произойдёт, то очень нескоро.

Торбьерн рассказал и про всех остальных наших предков, совершенно не обращая внимания, что я быстро запутался во всех этих «Храфн, сын Хроки, сына Сигурда, сына Торбьерна, сына Хроки, сына Бранда» и так далее. Я просто не представлял, как все эти цепочки могли помещаться в памяти, а ведь он помнил не только наших общих предков, но и предков со стороны своей матери, и ещё несколько родословных знатных людей нашего фьорда, причём не забывая пересечений между ними.

Мы же с ним знатными не считались. Просто свободные бонды, имеющие клочок земли, переходящий по наследству. Одаль, как это здесь называлось. Причём одалем моего отца в моё отсутствие (да и при мне тоже) управляла моя мать, Сигрид. Я несколько удивился этому факту, для меня всё средневековье казалось строго патриархальным временем, где у женщин права есть только на пользование сковородкой и кастрюлей, но нет. У скандинавов женщины вполне себе управляли имуществом, заключали сделки и вмешивались в сугубо мужские дела.

Оно и понятно, когда все мужчины уплыли хрен знает куда, хочешь не хочешь, а придётся управлять свалившимся на тебя хозяйством. К тому же, это у христиан женщина сделана из ребра и виновата в грехопадении, а у язычников это не так.

Я слушал его истории о наших родичах и старые норвежские саги, слушал рассказы Рагнвальда о богах, асах и ванах, о предстоящем неизбежном сражении против воинства мертвецов, которых поведёт огненный великан Сурт, и всё такое прочее. В общем, впитывал местную культуру, как мог, пусть даже что-то уже знал из мифологии и массовой культуры.

И чем больше я узнавал о норманнах, тем больше мне они мне нравились. Своей прямотой, зачастую переходящей в простодушие, как у Хальвдана, своей храбростью и отвагой, своей открытостью ко всему новому, своей любознательностью. Конечно, мышление средневекового язычника я далеко не всегда мог понять и принять, и некоторые вещи казались мне как минимум странными, но я легко с этим мирился. Я даже радовался тайком, что попал не к тем же саксам. Христиане бы точно не оценили моих новаторских предложений, которые я планировал внедрить.

Брод мы успешно преодолели, и в том же поспешном темпе отправились дальше, по-прежнему не встречая никого на своём пути. Хотя Мерсия считалась богатой и густонаселённой страной, мы за всё время своего путешествия не встретили ни единого путника. За исключением Грима, конечно же, но я всё ещё не был уверен, что мне эта ночная встреча не приснилась или привиделась.

Иногда на горизонте можно было заметить бело-серые башенки местных церквей, и жадные взгляды всех викингов оказывались прикованы к ним, но мы всякий раз проходили мимо, к неудовольствию Сигстейна и всех остальных. Все до единого знали, что в церквях англосаксы прячут серебро и золото, и проходить мимо, даже не пытаясь забрать эти богатства, было почти физически больно.

Ландшафт постепенно менялся, всё чаще вместо лесов и полей нам встречались болота и луга. Иногда вдалеке, на каких-нибудь возвышенностях, можно было заметить силуэты всадников, и это окончательно убедило меня, да и всех остальных, что за нашим продвижением как минимум следят. Всадников было немного, и Хальвдан пытался утверждать, что это обычные пастухи, но больше никто так не считал. К тому же, пастух за мгновение ока превращается в воина.

Поэтому на привалы мы больше не останавливались. Даже когда солнце повернуло к западу, прекращая светить в глаза и начиная искоса заглядывать сбоку. Вместо того, чтобы искать место для ночёвки, Гуннстейн решил идти. С одной стороны, это было правильным решением, с другой… И людям, и лошадям требовался отдых.

А меня всё чаще посещало дурное предчувствие. Настолько дурное, что порой мне хотелось бросить всё, заскочить в седло и послать лошадь в галоп, подальше от этих гнилых болот. Я поделился этими мыслями с Торбьерном.

— Не нравится мне это всё, — признался я. — Ощущение, будто мы прямиком в засаду топаем.

— Да брось ты, — фыркнул кузен. — Кажется тебе.

— Не знаю, не знаю, — протянул я.

— Если бы ты и правда что-то чуять умел, так, наверное, и прибытие этого Осберта почуял бы, — пожал плечами Торбьерн. — Слыхал я про колдунов, которые так умеют.

Я попытался вспомнить свои ощущения перед набегом на мерсийскую деревню и не сумел вспомнить ничего даже примерно похожего. Наоборот, все были собраны, сосредоточены и спокойны. И я тоже. А вот теперь нет.

Постепенно начинало смеркаться, солнце уже коснулось своим багряным диском западного горизонта, до которого простиралось бескрайнее ровное поле ковыля, трепещущего на ветру. Мы всё ещё продолжали идти. Гуннстейн надеялся покинуть Мерсию до того, как стемнеет окончательно.

— Старый! Весь день шагаем, пора и честь знать! — крикнул Асмунд в спину нашему кормчему.

— Верно! — поддержал его Олаф.

— Мы уже близко, — сказал Вестгейр. — Я узнаю эти места. Скоро будет ещё одна река.

— Я больше в воду не полезу! — заявил Асмунд.

— Можешь остаться здесь и сдаться в плен саксам, — проворчал Гуннстейн.

— Прежде они отведают моего топора! — воскликнул Асмунд.

— На тебя издалека набросят рыбачьи сети и скрутят, а потом как раба продадут в Лунденвике какому-нибудь ромею, любителю ухоженных белокожих красавцев, — проскрипел вдруг Хромунд. — Что? В Миклагарде таких полно.

— Тогда я лучше пройдусь ещё, — под всеобщий смех произнёс Асмунд.

Вестгейр оказался прав, очень скоро перед нами открылся вид на ещё одну реку, медленно и величаво несущую свои воды к Северному морю. Дорога спускалась сразу к реке, и вскоре под сапогами начало хлюпать, несмотря на то, что мы даже не дошли до воды. Берег у этой реки оказался топкий и зыбкий.

— На той стороне, значит, Восточная Англия? — спросил Кьяртан.

Никто не рвался залезть в воду первым, уже стемнело и похолодало.

— Если эти болваны, их короли, опять не пересмотрели границы, — ответил Вестгейр.

Плохое предчувствие посетило меня снова, закручивая кишки в тугой комок и заставляя перевесить щит поближе. Я не знал, с чем это связано, но всё-таки нервничал, и это ни от кого не укрылось.

— Ты что, Бранд, боишься, что какая-нибудь рыбка клюнет на твоего червячка? — хохотнул Хальвдан.

— Молись, чтобы это была не щука, — поддержал шутку Торбьерн, но мне было не до смеха.

— Что-то здесь не так, — произнёс я, вытягивая топор из-за пояса.

— Так или не так, а на ту сторону всё равно надо, — проворчал Гуннстейн. — Идём. Выйдем на сухое место, там и заночуем, чем скорее, тем лучше.

Так что мы полезли в воду, переходя через ещё один брод. Холодная вода доходила до середины живота, ил и грязь прилипали к сапогам, засасывая их в свои объятия, но мы упрямо шли вперёд, и только наши раненые, восседая на конях, едва замочили коленки. Течение почти не мешало идти, ни нам, ни навьюченным лошадям, которые, пользуясь моментом, на ходу глотали холодную воду.

С оружием и щитом в руках шёл только я, все остальные предпочли оставить руки свободными. Поэтому можно сказать, что нас застали врасплох. Едва лишь мы вышли на середину реки, как на противоположном берегу из кустов высыпали саксы. Нас поджидали. И, похоже, довольно давно.

Глава 8

В сумраке и тумане белым оперением мелькнула первая стрела, следом за ней ещё несколько. Наше счастье, что саксы не разобрали цели, и сразу три стрелы вонзились в Хьялмара, который первый преодолевал брод верхом, а ещё две — в его лошадь. Всадник без щита — слишком лакомая цель для любого лучника, хорошо заметная, большая. Беззащитная. Хьялмар, можно сказать, спас нас всех в тот вечер.

— К бою! — заорал я, ускоряясь, насколько это было возможно по пояс в воде.

— Саксы!

— Засада!

Началась суматоха. Раненая лошадь, встав на дыбы, скинула уже мёртвого Хьялмара в воду и помчалась вперёд, не разбирая дороги. Норманны спешно хватали щиты, доставали топоры из-за поясов и мечи из ножен, с проклятьями бросаясь к берегу, на котором засел враг.

Саксы, очевидно, намеревались перестрелять нас в воде, пока мы медленно бредём к их берегу, а потом просто забрать наших лошадей и всю поклажу. Но они не учли, что для любого норманна вода это не препятствие. Тем более, для норвежцев.

Я первым выбрался на берег Восточной Англии, такой же топкий и скользкий, как и мерсийский, и тут же опустил свой топор на ближайшего из стрелков. Сакс инстинктивно попытался подставить единственное, что было у него в руках, его лук, но острая сталь (топор я наточил на первом же привале после нашего бегства) разрубила эту тисовую деревяшку надвое и вонзилась в его перекошенное от ужаса лицо.

Стрелки тоже завопили, один из них резко повернулся ко мне, вскидывая лук, и я тут же закрылся щитом. Железный наконечник почти пробил щит, на пару миллиметров высунувшись с моей стороны. На меня бросился рослый сакс, пытаясь кольнуть под щит длинным тесаком, но я двинул щитом навстречу, сбивая траекторию удара, и как раз тут на берег выбрался Кнут, размашистым ударом топора отправляя сакса на небеса.

Норманны выбегали из воды один за другим, сходу ввязываясь в бой. Лучники выхватывали свои длинные ножи, чтобы хоть как-то защититься, но этого явно было недостаточно.

Я налетел ещё на одного противника, ударил его в лицо краем щита, ломая нос и выбивая зубы. Сакс рухнул на землю, что-то чавкнуло, то ли мокрая земля, то ли его лицо, и я вырубил его ударом сапога.

— Дьяволовы отродья! — выкрикнул один из саксов.

— Саксонское дерьмо! — крикнул в ответ Хальвдан.

Строй мы не формировали, саксы тоже были рассыпаны по берегу, поэтому наша драка вновь превратилась в серию разрозненных стычек.

— В стену щитов! — заорал я.

— Стена щитов! — зарычал Гуннстейн.

Мой щит стукнулся о край щита Торбьерна, к тому присоединился Кнут, слева от меня встал Кьяртан, один за другим в строй вставали и остальные норманны. Саксы, потерявшие уже нескольких своих воинов, явно запаниковали, видя, как перед ними вырастает стена из раскрашенных щитов.

Воинский строй, то есть, отлаженное и чёткое взаимодействие всех его участников, всегда будет побеждать личную доблесть отдельных бойцов. Именно так римляне и стали вошедшими в легенды «великанами». Вместе мы — сила. Порознь… Тоже сила, но поменьше.

— Шагом! — крикнул я.

Строй двинулся вперёд. Мы стучали топорами о щиты, вселяя ужас в сердца врагов, надеявшихся на лёгкую добычу. В мой щит вновь ударила стрела, звякнув о металлический умбон.

— Мерсия и Крууленд! — заорал кто-то из саксов, пытаясь вернуть себе храбрость.

Их было чуть больше, чем нас, но я отлично видел — они не были воинами. Может быть, один из пяти или один из трёх, все остальные сражались, лишь потому что это было необходимо. Среди викингов те, кто не хотел сражаться, оставались дома, пахать землю, пасти скот или ловить рыбу, и это давало норманнам огромное преимущество.

— Вперёд! Их меньше, чем нас! — проорал сакс, но мерсийцы благоразумно не спешили бросаться на стену щитов.

Мы встали в две шеренги, и это значило, что даже если кому-то из саксов удастся прорвать первую, то воины из второй его тут же прикончат. А за нашими спинами маячили Сигстейн и Фридгейр, соскочившие с лошадей и тоже взявшиеся за оружие. Хоть они и были ранены, но всё же собирались сражаться до конца, если вдруг что-то пойдёт не так. А пока они успокаивали лошадей и выводили их из реки, прикрываясь щитами.

Из рядов мерсийцев вышел рослый мужчина, на голову выше меня, с двуручным топором в руках, напоминая вставшего на задние лапы медведя. Кьяртан, стоявший слева от меня, только усмехнулся. Большие шкафы громче падают.

— Мерсия! — заревел он, кидаясь на стену щитов и собственным примером увлекая за собой остальных.

Его двуручный топор вонзился в щит Гуннстейна, разбивая его в щепки, но строй не сломался, выдержал этот безумный напор, и в ответ ударили сразу несколько топоров и копий, не оставляя саксонскому богатырю ни единого шанса увернуться. Я видел, как чьё-то копьё пропороло его скулу, оставляя за собой широкую кровавую борозду, как кто-то ткнул мечом из-под щита, вскрывая бедренные артерии и словно пытаясь его оскопить, так что сакс взвыл по-бабьи, но вновь замахнулся топором.

Из-за его спины на наш строй налетели остальные, невольно его толкая и сбивая ему прицел, так что норманны успели ударить ещё раз, и этих ударов он уже не пережил, рухнув на колени с пробитым горлом. Строй не дрогнул ни на шаг.

В мой щит ткнулся чей-то тесак, мерсиец с перекошенным от ненависти лицом пытался найти брешь в нашей обороне. На нём не было шлема, это его и сгубило. Топор стесал с него кусок скальпа, ухо и кусок щеки, остановившись, только когда разрубил артерию и ключицу. Фонтаном брызнула кровь, сакс рухнул наземь, а его место занял следующий.

Драка превратилась в рутинный цикл. Закройся. Ударь. Закройся. Ударь. Но, растеряв первоначальный запал, саксонская атака захлебнулась и мерсийцы быстро откатились назад. Умирать никто не желал, и первые из саксов уже улепётывали вглубь болота, сверкая пятками. Оставшиеся вдруг поняли, что теперь они в меньшинстве и тоже драпанули со всех ног. У нас же для погони не было ни сил, ни желания.

— Да! Один даровал нам победу! — потрясая окровавленным копьём, прорычал Рагнвальд.

Мы радовались и смеялись, празднуя победу над двумя десятками саксов так, будто разгромили целую армию. В этот раз победа далась нам гораздо меньшей ценой, погиб только Хьялмар, став первой и единственной жертвой с нашей стороны. Он рухнул в реку и его уже унесло течением, поэтому мы лишь помянули его и принялись за дела живых. Мёртвым уже всё равно.

Раненых тоже оказалось не так много. Гуннстейну сломало левую руку, и это была единственная более-менее серьёзная травма из всех. Порезы, синяки и ушибы, как обычно, никто не считал.

Зато саксов на берегу осталось лежать не меньше десятка, и мы принялись обирать тела, раздевая мёртвых догола.

Я увидел, что Асмунд подошёл к саксу, которому я раскрошил лицо ударом щита, и намеревается его добить и обобрать. Этот мерсиец был ещё жив, хоть и прикидывался мёртвым.

— Эй, Асмунд! Это мой! — крикнул я. — Оставь его в покое.

Человеколюбием я не страдал. Наоборот, я планировал допросить этого сакса, а с человеколюбием это никак не вяжется. Нам требовался проводник по этому стране болот, и пусть даже это был мерсиец, а не восточный англ, здешние места он всё равно должен знать. В конце концов, они знали, где нас встретить и где поставить засаду.

Так или иначе, я разжился перевязью с длинным ножом, которую тут же нацепил на себя, новым шерстяным плащом с бронзовой фибулой в виде спиральки, и ещё кучей всякой мелочи, которая отправилась во вьюки с добычей.

— Сакс, — вдруг произнёс Торбьерн, разглядывая мой новый нож.

— Чего? — хмыкнул я.

— Нож твой, — пояснил кузен. — Сакс.

— Потому что у сакса отобрал? — не понял я.

— Нет, просто. Так называется, — сказал он, вытягивая сакс из ножен.

В длину он был сантиметров сорок вместе с короткой рукоятью, резко заострялся в конце, идеально подходя для колющих ударов. Торбьерн попробовал остроту ногтем, сбрил пару волосков на руке. Заточка имелась только с одной стороны, с другой был только широкий обух.

— Добрый нож, — оценил кузен, перекинул его в руке и протянул мне рукоятью вперёд.

— Ага, — буркнул я, возвращая оружие в ножны.

Все остальные тоже хвастались трофеями и распихивали добытое по мешкам и сумкам. Я же отправился к единственному саксу на берегу, который остался полностью одетым, и присел на корточки рядом с ним. Кажется, я сломал ему нос, расквасил губы и выбил несколько зубов. Лицо, умытое кровью, распухло. На вид ему было лет сорок, на голове обширные залысины, в бороде и усах виднеется седина. Он уже пришёл в себя и, видимо, пытался незаметно отползти в сторону, к кустам, но я ему не позволил.

— Сакс, — произнёс я.

Он посмотрел на меня снизу вверх, испуганно, как затравленный зверь, потом коснулся деревянного распятия на шее.

— Жить хочешь? — спросил я. — Как твоё имя?

— Кеолвульф, — прохрипел он пересохшим горлом.

— Кто вас послал, Кеолвульф? — спросил я.

— Перережь ему глотку, Бранд, да и делу край! — воскликнул Хальвдан. — Нам пора отсюда убираться, сейчас совсем уже стемнеет!

Кеолвульф покосился на громогласного Хальвдана, дрожа от страха. Пленный сакс полностью и целиком осознавал свою беззащитность.

— Т-тан Элфрик, — прогундосил он. — Нас послал тан Элфрик.

— Элфрик? — хмыкнул я. — Не Осберт?

— Элфрик, — кивнул Кеолвульф. — В… Вон он лежит.

Он показал на того богатыря, который пытался сломать наш строй. Его уже лишили оружия, браслетов и одежды, и молочно-белое тело ярким пятном виднелось в вечернем сумраке. Как и все остальные.

— И с чего бы тану Элфрику на нас нападать? — спросил я.

— Мы увидели ваш караван, — признался Кеолвульф.

Всё ясно. Те всадники вдалеке, это были не выжившие люди Осберта, это были люди Элфрика, принявшего нас за торговцев-северян. А что, неплохой план. Тем более, устроить засаду на границе с чужим королевством, это значит, ещё и отвести от себя подозрения, мол, я не я, это англы напали на простых путников.

— Ну-ка, Кеолвульф, напомни, что в Мерсии делают с разбойниками? — спросил я.

— Вешают, — прохрипел он, вновь касаясь распятия.

Я огляделся по сторонам, но не увидел ни одного дерева поблизости, только камыши, осоку, кувшинки и низкорослые заросли ивы.

— Тебе повезло, Кеолвульф, — сказал я. — Здесь негде тебя вешать. Ты знаешь эти места?

Сакс закивал.

— Вставай, — приказал я. — Будешь показывать дорогу. Но если вздумаешь с нами шутить, умирать ты будешь очень медленно и мучительно. Понятно?

— Д-да, — закивал Кеолвульф, неловко поднимаясь на ноги и отряхиваясь от налипшей грязи.

— Бранд, зачем тебе этот заморыш? — спросил Кьяртан.

— Он знает эти места, — сказал я. — Да и в конце концов, рабы тоже стоят серебра.

Кеолвульф хотел жить, я хотел, чтобы нас кто-то мог провести по болоту, а значит, наши цели пока совпадали. Да и к тому же, взрослый сильный мужчина на рынке рабов мог стоить от одной марки серебра до двух, а это уже почти полкило благородного металла.

— Тут есть поблизости места повыше? Где можно заночевать? — спросил я.

Норманны закончили сбор трофеев и перевязку раненых, Хромунд наложил шину на руку нашего кормчего, а новые мешки с добычей навьючили на освободившуюся лошадь, из груди которой тоже пришлось выдернуть стрелы. Все уже готовы были отправляться дальше, всех задерживал только я.

— Бранд, держи! — Торбьерн бросил мне моток верёвки. — Свяжи своего раба, чтобы не убёг.

Я не стал мудрить. Просто завязал скользящий узел и набросил Кеолвульфу на шею, а другой конец привязал к седлу одной из лошадей.

— Если мне покажется, что ты хочешь сбежать — я тебя убью, — произнёс я. — Если ты заведёшь нас в какое-то гиблое место — я тебя убью. Если попробуешь на кого-то напасть — я тебя убью. Тебе ясно?

— Д-да, господин, — проблеял сакс, а я подумал, что отсутствие воли к бегству и обыкновенный страх держат гораздо крепче, чем верёвка.

Кеолвульф, несмотря на своё воинственное имя, боялся нас всех до жути, до коликов. Он и воином-то не был, всего лишь обычный арендатор тана Элфрика, по приказу господина участвующий в набегах и грабежах. Но эти места он знал на самом деле, пусть даже эта земля считалась территорией Восточной Англии. Границы здесь были весьма условными, и жители близлежащих шайров спокойно ездили на ту сторону, если это было ближе или выгоднее.

Он медленно шёл впереди, показывая дорогу в темноте. Нам пришлось зажечь несколько факелов, чтобы видеть хоть что-нибудь, но Кеолвульф уверял, что скоро найдётся подходящее место. Он шёл, поминутно трогая сломанный нос и вычищая запёкшуюся кровь из бороды.

— Клянусь, если твой раб заведёт нас в болото, я лично отрублю ему ноги и руки, — заявил Лейф. — А потом брошу в трясину.

— Заплати мне за него две марки серебра и делай с ним, что хочешь, — сказал я. — А если он заведёт нас в болото, я сам его прикончу.

— Две марки? За этого доходягу? — рассмеялся Сигстейн и тут же скривился в седле от накатившей боли. — Я не дал бы за него и одного пенни!

— Ты бы и за собственного сына ни единого пенни не выложил, Сигстейн, — проворчал Хальвдан. — Но цена и впрямь завышена, Бранд. Он столько не стоит.

— Я продаю, значит мне решать, — пожал плечами я.

Наконец, мы немного поднялись из низины и остановились на более-менее сухом месте, на краю ячменного поля, под одиноким дубом. Я почему-то думал, что оно окажется занято сбежавшими людьми тана Элфрика, но нет. Вокруг не было ни души. Скорее всего, выжившие саксы попрятались по кустам, а когда мы прошли мимо, поспешили обратно к мерсийскому берегу. Мне, конечно, было немного не по себе от того, что мы оставили живого врага за спиной, но искать мерсийцев ночью в болоте — глупо. Всё равно, что искать иголку в стоге сена. Так что придётся вновь ставить караульных.

Кеолвульфа я на всякий случай привязал к дереву, туго связав и ноги, и руки. За одну ночь не отсохнут, зато мне так будет спокойнее. Сакс пытался что-то скулить, уверял, что не сбежит, но я его не слушал.

Дежурить в эту ночь Гуннстейн поставил троих, Асмунда, Хальвдана и Кнута. Мы хоть и выбрались из враждебного нам королевства, но бдительности терять не стоит. Здесь, в отличие от ясеневой рощи, никакого валежника не нашлось, и костёр развести оказалось не из чего, так что нам пришлось ночевать прямо так, на сырой траве, подстелив плащи. Я скучал по армейскому спальнику. Пусть он неприятно шуршал синтетикой, но был удобным и тёплым, в отличие от плаща и мешка под головой.

Но за день все изрядно вымотались, и я тоже, так что сон пришёл быстро, накрывая с головой, будто тяжёлое ватное одеяло. Без сновидений, просто короткое забытье, приносящее чуточку отдыха уставшим за день мускулам и натруженным ногам.

Проснулся я от того, что кто-то наступил на мой топор, который я даже во сне не выпускал из руки. Я моментально раскрыл глаза, уже зная, что происходит, попытался выдернуть топор, но Олаф встал на него всем своим весом, так что я просто выпустил его из руки и вскочил на ноги, хватаясь за тесак, висящий на перевязи поперёк груди.

Уже наступило утро, норманны потихоньку собирались выходить. Олаф продолжал стоять на моём топоре, глядя на меня маленькими щёлочками глаз.

— Олаф, — произнёс я. — Ты, по-моему, перепутал.

— Ты так думаешь? — процедил он. — А мне кажется, нет. Мы выбрались из Мерсии. Пора тебе ответить за свои выходки, щенок.

— Олаф, отстань от него! — прикрикнул Гуннстейн. — Нам сейчас не до этого!

— Поди прочь, старик, — отмахнулся Олаф.

Я медленно потянул из ножен свой новый тесак, потрогал острие большим пальцем.

— Пора тебе ответить за свои слова, Олаф, — произнёс я. — Ты готов?

Глава 9

Мы стояли друг напротив друга, и всё остальное для нас временно перестало существовать. Окрики других норманнов, бьющее в глаза восходящее солнце, утренний туман, поднимающийся над болотом, как какое-то дыхание земли. Всего этого больше не было, остались только мы с Олафом.

Тесак в моей руке медленно покачивался, готовясь распороть его брюхо от пупка и до шеи. Двуручный топор в руках Олафа, ещё вчера принадлежавший мерсийскому тану, оставался неподвижен, чтобы взметнуться вверх и спикировать вниз в самый неожиданный момент. Мой щит лежал на земле, и чтобы до него добраться, придётся отвлечься, а отвлекаться пока нельзя, Олаф бдительно наблюдает за каждым моим шагом. Придётся полагаться исключительно на собственную ловкость. И на удачу.

Я начал медленно обходить Олафа кругом, так, чтобы солнце светило в глаза не мне, а ему, но он раскусил мой манёвр и не позволил мне это сделать, ткнув топором, будто алебардой. Пришлось отскочить назад и закручивать Олафа в другую сторону.

— Я отрублю тебе руку, щенок, — прорычал Олаф. — А потом вторую. Начну с кистей. И буду отрубать понемногу ещё и ещё, покуда не дойду до плеч.

Угрозы на меня не действовали, я пропустил его болтовню мимо ушей. Я знал, что я прав, а он — нет, и это давало мне силы сражаться, пусть даже он был старше, крупнее и сильнее меня. К тому же, один раз я уже развалил ему кабину. Значит, смогу ещё.

Вернее всего будет измотать его, плясать вокруг него, как бабочка, изредка жаля, как пчела, но это будет непросто. Ублюдок был вынослив, как бык.

Но я намеревался пустить ему кровь как можно скорее, а это рано или поздно выпивает силы даже у самых могучих атлетов. Так что я водил саксом из стороны в сторону, усыпляя бдительность Олафа, а затем ужалил в самый неожиданный момент, целясь ему по рукам.

Олаф оказался быстрее, чем я ожидал, он вскинул топор, принимая удар на ясеневую рукоять и пытаясь вывернуть тесак из моей руки, но я уже отскочилобратно, снова закруживая противника против часовой стрелки. Кровь ему пустить пока не удалось.

Я вдруг подумал, зачем мне это всё. Разве меня перенесло сюда для того, чтобы я раз за разом дрался в бесконечной череде стычек, пока в одной из них мне не попадётся противник, который будет сильнее, быстрее и ловчее меня? А такой обязательно рано или поздно встретится, и скорее всего, для меня эта встреча окажется последней. Пусть это будет нескоро, но это обязательно будет.

Меня ведь наверняка перенесло сюда неслучайно, а с какой-то целью, которую я буду должен выполнить. Какой? А пёс его знает.

Олаф бросился в атаку, с хеканьем опуская топор на то место, где мгновение назад была моя голова, я отскочил как мангуст, назад и тут же вперёд, пытаясь распороть Олафу брюхо. Отчасти мне это напоминало травлю быка собаками, или то, как волчья стая нападает на лося, раз за разом тревожа лесного гиганта мелкими укусами, чтобы в конце концов вожак бросился в последнюю атаку, чтобы разгрызть горло. Только волк сейчас был один.

Достать его ножом так, как я хотел, не удалось. Ни тебе порезанной артерии, ни вскрытых вен, ни перебитых сухожилий, ни, тем более, дымящихся сизых кишок, вываливающихся из распоротого брюха. Так, несколько мелких порезов на руках, которые, тем не менее, привели Олафа в ярость.

— Козье дерьмо! — проревел он, вскидывая топор над головой.

Время уворачиваться. Ни о каких контратаках пока не могло быть и речи, огромный двуручный топор порхал в воздухе, как пушинка, и я мог только уклоняться и бегать вокруг Олафа, как таракан от тапка. Зато я знал наверняка, такие вспышки ярости неизбежно заканчиваются резкой волной усталости, и тогда-то у меня появится шанс.

Так и вышло. Движения Олафа замедлились, вскидывать топор становилось всё тяжелее, ему нужна была передышка, но я не дал ему возможности передохнуть, орудуя длинным тесаком, словно бритвой, и новые и новые порезы расцветали алыми тюльпанами на белой коже норманна. Теперь-то я пустил ему кровь.

— Мне жаль тебя, Олаф, — процедил я, вновь отдаляясь от его топора. — Ты настолько жалок, что вынужден прятаться за шуточками, подколками и оскорблениями. И ты сам это знаешь.

— Сдохни! — зарычал он, снова кидаясь на меня.

Я кружил по поляне, ровной, как стол, раз за разом уворачиваясь от богатырских ударов. Подыхать сегодня я не собирался. Ещё не время. Но и убивать Олафа не хотелось. Его брат, Лейф, захочет мести, а запускать этот маховик насилия и сражаться ещё и с ним я не желал.

Понимание вдруг пришло в этот самый момент. Я пришёл сюда не случайно. Я пришёл сюда, чтобы остановить кровопролитие. Предотвратить десятки и сотни войн, которые в будущем развяжет единая Британия. Нужно только не допустить её объединения под одним или другим знаменем. Вот только для этого придётся стать самым большим карасём в пруду Северного моря, а для этого нужно пролить немало крови. Стать вождём, конунгом, повести за собой людей. Иначе ничего не выйдет.

Как в знак подтверждения моих слов, солнце вышло из-за облаков и засияло за моей спиной, на мгновение ослепляя Олафа. Я подлетел к нему, схватил топорище свободной рукой, коленом двинул под кольчужную юбку. Олаф попытался меня отпихнуть, вырвать оружие, но я тут же полоснул его ножом по лицу, а потом ударил по свежей ране рукояткой ножа.

Олаф зашипел от боли, по его лицу струилась кровь. Оно и без того успело пострадать вчерашним утром, а теперь я добавил ещё. Мы сошлись в клинче, и я без труда мог бы насадить его на перо, но вместо этого ещё дважды ударил в лицо. Олаф пошатнулся, и я без труда опрокинул его наземь простой подножкой.

Я вывернул топор из его рук. Для этого пришлось немного резануть его по пальцам, но я справился. Олаф смотрел на меня со страхом и ненавистью, ожидая, что я прикончу его здесь и сейчас. Я вскинул топор над головой, удовлетворённо глядя, как вспыхнул ужас в его глазах, но вместо того, чтобы нанести последний удар, я вонзил топор в землю рядом с его головой.

— Ты просто дурак, Олаф, — произнёс я. — Я не хочу тебя убивать. Но если придётся, я это сделаю, не сомневайся.

Он издал какой-то странный всхлип, резко втягивая воздух сквозь сжатые зубы, а все остальные норманны наконец выдохнули, заворожённо глядя на меня. Нас никто не поддерживал ни звуком, ни криком, все просто молча наблюдали за дракой, гадая, чем всё кончится. И они явно не ожидали моей победы. Я и сам в какой-то момент не ожидал.

Я подошёл к своему месту, подобрал топор, сунул за пояс, разрезал путы Кеолвульфа, дал ему хлеба и воды, позавтракал сам. В общем, вёл себя, как ни в чём не бывало, хотя сердце всё ещё бешено стучало, барабанным боем отдаваясь в ушах.

Ко мне подошёл Лейф, сел рядом, покосился на брата, который молча перевязывал раны в стороне от всех.

— Кхм… Спасибо, Бранд, — тихо сказал он. — Он и вправду… Это самое… Дурак. Но он хоть и дурак, но он всё равно мой брат.

— Попробуй его образумить, Лейф, — так же тихо сказал я. — Нам сейчас не до склок и его дурацких шуточек.

— Я думаю, ты надолго отбил у него охоту шутить, — сказал Лейф.

Мы вышли спустя уже несколько минут, Кеолвульф пообещал довести нас до ближайшего крупного города. К моему удивлению, его название я узнал, это оказался Кембридж. Вряд ли там уже существовал знаменитый университет, но городок был, и там наверняка можно было раздобыть корабль.

Шагать до него, по словам Кеолвульфа, было ещё долго, но зато у нас появилась конкретная цель, и это всех немного приободрило. Всех, кроме Олафа, который мрачно шагал позади и не вступал в разговоры ни с кем, кроме брата.

Больше ничего интересного в дороге не происходило. Мы пошли вверх по реке, вдоль берега, всё так же избегая деревень и хуторов, и через два дня пути мы вышли к стенам Кембриджа. Город был обнесён деревянным частоколом и небольшим рвом, а больше никаких укреплений снаружи видно не было. Я, как военный, смотрел не на красоты здешних мест и не на архитектуру раннего Средневековья, а на то, как этот город можно было бы атаковать или оборонять, и увиденное меня разочаровало.

Река, подарившая городу своё имя, рассекала его надвое, и значительная часть домов оставалась за пределами городских стен, а со стороны пристани стены, потемневшие от воды и времени, заходили в реку едва ли на пару метров. Нападение со стороны реки местные не смогут отразить при всём желании.

— Думаешь о том же, о чём и я? — спросил меня Торбьерн, перехватив мой задумчивый взгляд.

— Не знаю, — сказал я. — А о чём ты думаешь?

— Городок неплохо было бы ограбить, — протянул кузен. — Но увы, не в этот раз.

— Не в этот раз, — пробормотал я.

Я продолжал раздумывать над тем озарением, что посетило меня во время драки с Олафом, и всё больше убеждался в том, что моё предназначение состоит именно в этом. Не зря же я попал именно в это время и именно сюда, должен же быть в этом какой-то смысл. И я должен, как во время лесного пожара, предотвратить распространение огня другим огнём. Выжечь всё дотла, чтобы остановить идущее пламя. Начать войну, чтобы остановить будущее кровопролитие, ещё более ужасное и страшное.

Тяжёлые думы, вероятно, легко читались у меня на лице, потому что члены нашей команды то и дело косились на меня, переглядывались и шептались между собой. Наконец, во дворе таверны, в которой мы расположились всем нашим караваном, ко мне подошёл Рагнвальд.

— Что-то тебя тревожит, Бранд, — произнёс он.

Я рассёдлывал одну из наших лошадей, поэтому лишь пожал плечами, пытаясь разобраться во всех этих ремешках и верёвочках, с помощью которых седло держалось на конской спине.

— Что бы это ни было, всегда нужно помнить, что всё в руках норн, — с важным видом пояснил Рагнвальд, дотронувшись до серебряного молотка у него на шее. — Урд, Верданди и Скульд. Одна прядёт, другая — ткёт, третья — режет. И никому не понять всю сложность этого полотна.

— Звучит пугающе, — буркнул я.

— На самом деле нет, — сказал Рагнвальд. — Даже боги подвластны судьбе.

Я наконец справился с подпругой и освободил усталую крестьянскую лошадку от седла, взвалив его себе на плечи.

— Я предпочитаю сам быть хозяином своей судьбы, — сказал я, тут же понимая, что это ложь.

— Ты можешь так думать, — усмехнулся Рагнвальд. — Но противиться судьбе всё равно нельзя.

— А если моя судьба в том, чтобы принести беду целому народу? — вдруг спросил я.

— Значит, иди и делай что должен, — жёстко сказал он. — Иначе будет ещё хуже.

Я кивнул. Пожалуй, он прав. А если я попытаюсь бежать от судьбы, то будет хуже для всех, рано или поздно. Для тех, кто уже родился и для тех, кому предстоит родиться тысячу лет спустя.

— Спасибо, Рагнвальд, — сказал я.

— Пойдём внутрь, — предложил он. — Все уже там.

Сигстейн и Вестгейр нашли таверну, которую сняли целиком. За пределами городских стен, но достаточно дешёвую и вместительную, чтобы вся наша компания могла переночевать под крышей и в тепле. Звалась она «Перо цапли», потрёпанное временем белое пушистое перо и впрямь висело над очагом. Хозяин таверны взял с нас слово, что мы не будем ничего крушить и ломать, и мы без всяких сомнений это слово дали.

Задерживаться в Кембридже мы не собирались, по первоначальному плану мы должны были сбагрить на здешнем рынке всё награбленное, а потом на вырученное серебро купить какой-нибудь корабль, способный переплыть Северное море. А вот насчёт дальнейших действий наши мнения разделились.

Одни хотели вернуться в Бейстад, домой, так сказать, с синицей в руках, довольствуясь малой добычей, вернее, её остатками. Другие предлагали купить корабль и снова прочесать побережье Мерсии, чтобы пошарить по монастырям, которые мы вынужденно пропустили, пока бежали сюда. Эти гнались за журавлём в небе. Нас было слишком мало для полноценного набега и, что более важно, для того, чтобы улизнуть с богатой добычей в Норвегию.

Я же стоял на том, что мы должны отправиться в Данию, к сыновьям Рагнара Лодброка.

— Какое нам вообще дело до этих датчан? — фыркнул Кьяртан, когда я озвучил эту идею за столом.

— Мне есть дело. Я — за, — поддержал меня Хальвдан. — Рагнарсоны наградят того, кто принесёт им весть об отце.

— Они скорее насадят его башку на копьё, — проворчал Вестгейр. — Разве что весть не принесёт какой-нибудь великий скальд, и не преподнесёт всё так, что у них не останется выбора.

— Да, я уже складываю сагу о гибели Лодброка! — оживился Торбьерн.

— Тогда у нас точно нет шансов, — произнёс Асмунд.

Грянул взрыв хохота, и хозяин таверны вздрогнул, едва не уронив крынку с брагой на стол. Мы опустошали его запасы с чудовищной скоростью, но платили серебром, и он пока не жаловался.

— Нет, братцы, надо возвращаться в Бейстад, — снова завёл свою шарманку Гуннстейн. — Нынче год плохой. Вот новый корабль построим за зиму, молодёжь соберём, а на будущий год хоть куда.

— Куда? И с кем? С этими придурками из Хоммельвика, мало мы их колотили? — хмуро проворчал Фридгейр Девять Пальцев. — Кетиль помер. Онунд тоже помер. Сынок его ещё от мамкиной юбки не отлип, кто поведёт-то нас?

— Да уж, что мы Краке-то скажем… — пробормотал кто-то.

— Да то и скажем, не уберегли хёвдинга нашего, — вздохнул Токи.

Хоть в этом времени больше решала удача и воинское умение, а не благородная кровь, воины всё равно предпочитали присоединяться к кому-то знатному. Так было меньше урона для чести. А знатным из всех нас считался только хёвдинг Кетиль.

С другой стороны, любая власть строится не на божественном происхождении и не на голубой крови, а на общественном договоре. Если суметь договориться со всеми так, что каждый признает тебя королём, то так оно и будет. А всё остальное, помазание на царство, родословная, идущая вглубь веков, это всего лишь способы придать этой власти чуточку легитимности.

В конце концов, даже шведский конунг, избранный на всенародном тинге, обязан был проехать через все земли и принять вассальные клятвы в каждой из них. А значит, договориться с местными о том, что они признают его королём. Обо всём можно договориться. Так или иначе. И добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом.

— Ну а почему бы нам просто не выбрать себе нового хёвдинга? — прямо спросил я.

— И кого же? Тебя? — фыркнул Асмунд.

— Мы тут все передерёмся, — махнул рукой Кнут.

— Кого ты предлагаешь? — спросил Хальвдан.

Я хотел было предложить свою кандидатуру, но тут же понял, что ещё не время. Два-три человека, может, и проголосовали бы за меня, но не больше. Слишком уж я молод и неопытен по их меркам, а это мгновенно срезает все шансы принять командование над отрядом. Я, в конце концов, не Аркадий Гайдар, который полком в шестнадцать лет командовал, здесь я всего лишь молодой дренг, салага. И плевать, что я знаю больше, чем все они, вместе взятые, и крови пролил, может быть, столько же. Я это никак не показал и пока не собирался показывать. Здесь заполучить такую должность в юном возрасте смог бы лишь исключительно удачливый человек, а я пока не успел проявить себя с этой стороны.

— Не знаю. Гуннстейна, — пожал плечами я.

Кормчий приосанился, поглаживая седую бороду здоровой рукой, но я прекрасно понимал, что боевой командир из него, как из дерьма пуля.

— Пусть лучше Кнут.

— Хромунд.

— Нет, Вестгейра в хёвдинги!

— Пусть Токи покомандует, хоть разок!

За столом вновь поднялся шум и гам, споры тут же перетекали в пьяный смех, но до ссор не доходило. Наш поединок с Олафом, похоже, на какое-то время отбил у всех желание драться между собой.

— Бранда в хёвдинги, — пробасил Рагнвальд.

— Да, Бранд! — выкрикнул Торбьерн.

Я удивлённо посмотрел на обоих. Такого поворота я, мягко говоря, не ожидал.

Глава 10

Само собой, никаким хёвдингом меня не выбрали, дело не ушло дальше пьяной болтовни, но сама тенденция мне понравилась. Это значило, что хотя бы теоретически такая возможность есть. Мы просто перепились местной браги, эля и мёда, заблевали все углы в таверне, помянули всех павших, отдельно вознесли хвалу Кетилю Стреле. Потом Торбьерн попытался декламировать новую сагу, а потом попытался с кем-то подраться. Но, как мы и договаривались с хозяином таверны, ничего крушить и ломать мы не стали. А Кеолвульф отсыпался в конюшне, даже не попытавшись сбежать, несмотря на то, что я забыл связать его на ночь.

Похмельные и злые, мы отправились на местное торжище, чтобы наконец сбагрить всё награбленное вместе с лошадьми и сбруей. По-хорошему, надо было всё перебрать, посчитать, отмыть от крови и грязи, в общем, подготовить к продаже, но мы слишком торопились, потому что увидели на пристани его. Корабль. Драккар.

Продавал его какой-то ирландец, скользкий, как угорь. Драккар явно был побит жизнью и избороздил немало морей, но Гуннстейн, едва завидев его, помчался к кораблю, словно лось во время гона, позабыв и про сломанную руку, и про торжище, и про нас всех.

— Корабль хороший! Добрый корабль! — забавно глотая окончания слов, заявил ирландец. — Меня звать Муиредах, я этот корабль купил! Теперь продаю!

На палубе и скамьях драккара виднелись тёмные пятна въевшейся в доски крови, и если этот Муиредах на самом деле его купил, то платил он не золотом, а железом, и свою долю получил каждый из членов команды.

Вёсел не хватало, парус тоже знавал лучшие времена, но сам корпус был целым и невредимым, а просмолённое и законопаченное днище не пропускало воду, и это, по словам Гуннстейна, было гораздо важнее.

— Как зовут этого скакуна фьордов? — спросил Гуннстейн, любовно поглаживая рулевое весло.

— Э-э-э… «Морской сокол»! — выпалил продавец, не сразу поняв, что имеет в виду норманн.

— Доброе имя, — закивал старик. — Сколько ты просишь за него?

— Двести марок, — заявил ирландец.

— Двести марок? Лопни мои глаза, это что, по-твоему, Скидбладнир^[5]? — возмутился Гуннстейн.

— Ха! Да этот корабль даже лучше! И я делаю вам, как уважаемым людям, хорошую скидку! — воскликнул ирландец. — Дешевле корабля вы не найдёте!

Я, честно признаться, вообще не думал, что мы найдём какой-то другой корабль на продажу, Кембридж оказался недостаточно большим городом, чтобы в нём на каждом углу торговали драккарами. Это вам не Париж, и даже не Неаполь. Вернее, не Хайтабу и не Уппсала. Да и вообще драккары на продажу никто не делал. Мастера-корабелы имелись, но работали они исключительно под заказ, слишком уж сложным и трудоёмким был процесс.

Но это я просто не сразу понял, что стал свидетелем древнего ритуала торга, в нашем времени оставшемся только на восточных базарах. Искусство торговаться среди нас давно утрачено, и я тоже торговаться не умел и не любил. А здесь и Гуннстейн, и ирландец явно знали в этом деле толк и даже получали от этого удовольствие.

— Я бы сказал двадцать марок, а не двести, вот же, глянь сюда! Тут уже завелась плесень! — фыркнул Гуннстейн.

Мы не вмешивались в переговоры, изображая мебель и поглядывая по сторонам. Кембриджская пристань особого впечатления не производила, ни на меня, ни на остальных норманнов. Деревянные мостки, рыбачьи сети, утлые лодочки.

— Плесень? Да тебе просто мерещится, старик! Так и быть, из уважения к твоим сединам, сто девяносто! — ответил Муиредах.

— Нет, мне не мерещится, ирландец! К тому же, посмотри, разве можно просить двести марок за такое непотребство? Здесь даже нет вёсел на всех гребцов! Клянусь, мой дед зарубил бы тебя на месте за подобное! — взревел Гуннстейн.

— Твой дед наверняка был достойным человеком и славным мореходом, но и он бы не оскорбил меня ценой в двадцать марок, когда этот прекрасный корабль стоит все двести! — парировал Муиредах.

Я понял, что торг затянется и оказался прав. Здесь вообще ритм жизни был совсем другим, нежели тысячу лет спустя. Куда более неторопливым.

— Клянусь костями моей матушки, ты бы и из дьявола душу вымотал, норманн! — воскликнул ирландец спустя добрых полчаса. — Так и быть, семьдесят марок, по рукам!

— По рукам! — ответил Гуннстейн, совершенно взмокший от жаркого спора.

Они пожали друг другу руки, а мы внезапно стали обладателями драккара, на котором могли наконец покинуть берега Восточной Англии. Но, как выяснилось, одного лишь плавсредства будет недостаточно, нужна ещё целая куча всякого добра, которое, разумеется, в комплекте с кораблём не шло, Муиредах предусмотрительно вытащил всё перед продажей. Хотя его никто не винил, так поступил бы каждый.

— Бранд, — наш кормчий подошёл ко мне, требовательно протягивая руку.

Сперва я хотел, чтобы серебро, добытое из тайника, стало нашей маленькой тайной с Торбьерном и Хальвданом, но мой кузен растрепал о добыче почти сразу же, и её, разумеется, записали в общую. Хотя хранился клад всё ещё у меня.

Семидесяти марок там, конечно же, не было, иначе мне пришлось бы таскать за пазухой почти пятнадцать килограмм металла. Муиредах любезно согласился взять часть наших товаров, моментально почуяв собственную выгоду, потому что на разнице стоимости он сделает ещё больше денег, чем если бы мы заплатили твёрдой монетой.

В общем, по итогам сделки все оказались счастливы. Муиредах радовался тому, что ловко облапошил банду норманнов, а мы радовались, что приобрели корабль и избавились от солидной части наших трофеев. Тем более, что лишних вопросов ирландец не задавал, прекрасно видя, кто мы такие и откуда у нас саксонские шлемы и прочее барахло.

«Морской сокол», очевидно, принадлежал какому-то знатному датчанину или шведу, не раз ходившему на этом корабле в вик, и мы надеялись, что теперь драккар послужит и нам. Гуннстейн сразу же назначил Кьяртана и Асмунда в караул, памятуя о судьбе «Чайки», Олаф и Лейф взялись отскабливать доски от пятен крови, а меня он отправил за моим рабом.

— Надо принести жертвы, — заявил Гуннстейн, когда я вернулся вместе с Кеолвульфом.

— Ладно, сейчас сходим на рынок, — пожал плечами я. — Кого лучше взять, барашка или поросёнка?

Я не думал, что по здешним улочкам мне понадобится проводник, но если у меня есть собственный раб, то тащить покупки самому незачем. Иногда Гуннстейн оказывался прозорлив, если это не касалось дележа власти в команде.

— Нет, зачем? — нахмурился кормчий. — Есть же твой сакс.

Кеолвульф оказался сообразительнее меня, дёрнулся бежать, но его тут же крепко схватили Кнут и Рагнвальд.

— Вот именно, это мой сакс, и брать своих вам никто не запрещал, — твёрдо сказал я. — И я не дам его резать. Отпустите его, парни.

Они подчинились, но очень неохотно.

— Мы явно разгневали богов, Бранд, — сказал Рагнвальд. — Сначала тот шторм, потом хёвдинг, потом мы и вовсе лишились корабля. Нам нельзя выходить в море, не принеся жертв. Иначе Ран утащит нас в свои сети.

— Забейте курицу, — посоветовал я.

— Новый корабль надо заново освящать! — требовательным тоном произнёс Гуннстейн.

— На нём вроде и так пролилось крови столько, что и не отдраишь, — отрезал я. — Купите себе своего раба.

— Проще зарезать твоего, — сказал Кнут.

— Это мой сакс, — с нажимом повторил я. — Купите себе своего, и делайте с ним, что хотите.

Я успел уже привыкнуть к Кеолвульфу и не хотел, чтобы его кровью окропили нос драккара, но больше всего меня возмутила эта нелепая попытка меня прогнуть. Вот он-то точно в общую добычу не входил. Я взял его в плен в бою, и никто не мог это оспорить. Взятое в бою принадлежит тому, кто это взял, снятое после боя — идёт в общую добычу, это мне пояснили давно, быстро и доходчиво. В конце концов, этот мерсиец показал себя довольно сообразительным и полезным, когда вёл нас к Кембриджу.

— Спасибо, господин, — пробормотал Кеолвульф, юркнув за мою спину.

— Значит, идите на рынок, — махнул рукой Гуннстейн. — Но если в море с кораблём что-то случится, знай, это ты не дал освятить его как подобает!

— Если в море с кораблём что-то случится, то это ирландец втюхал тебе гнилое корыто, — сказал я.

— Это боевой драккар! — вспылил Гуннстейн.

— Это Кембридж. Ты серьёзно хочешь убить сакса посреди христианского города, чтобы освятить корабль? — спросил я.

Гуннстейн и Рагнвальд нахмурились ещё больше, но спорить не могли. Аргумент, что называется, убийственный.

— Бранд прав, — сказал Кнут. — Нас и так здесь кое-как терпят.

Восточная Англия тоже изрядно пострадала от набегов, и единственное, что защищало это королевство от викингов сейчас — только его нищета. Пока имелись более лакомые цели, Восточную Англию старались не трогать.

И местные старались не трогать нас, прекрасно понимая, что даже полтора десятка викингов могут натворить дел. Хотя в спину регулярно летели проклятия и жесты, отгоняющие зло.

— Тогда ступайте на рынок, купите там козу, — сварливо произнёс кормчий. — Торбьерн и Хромунд должны быть уже где-то там, покупают припасы в дорогу.

— Кеолвульф, пошли, — сказал я, и пленный сакс засеменил следом.

По мнению большинства, я обращался со своим рабом чересчур гуманно, но и Кеолвульф благоразумно не принимал это за проявление слабости, я держался с ним так, как лютый старый взводник держится с новым призывом срочников, строго, но справедливо. Рабов, или трэллей, как их называли на севере, тут в чёрном теле никто не держал и плетьми на конюшне не запарывал, в этом плане всё было гораздо либеральнее, чем в последующие годы.

Но всё же мне что-то подсказывало, что его старый господин обращался с ним гораздо хуже.

— Спасибо, господин, спасибо, храни вас Господь, — бормотал Кеолвульф, пока мы шагали к рыночной площади.

— Не думай, что я это сделал из христианского человеколюбия, — сказал я.

— И всё же вы добрый хозяин, господин Бранд, — чуть поразмыслив, сказал он. — Плохой не стал бы ссориться из-за раба со своими друзьями.

— Заткнись, — буркнул я.

Рыночная площадь Кембриджа чем-то напоминала мне уличные развалы времён ранних девяностых, с поправкой на эпоху. Люди торговали кто чем горазд, раскладывая товары и прямо на земле, и на самодельных прилавках, и в палатках. Повсюду гудели разговоры, доносились обрывки каких-то ничего не значащих фраз, иногда толпу рассекали люди в кожаных доспехах, следившие за порядком на рынке.

С прилавков протягивали товары на пробу, кто-то ожесточённо торговался почти до хрипоты, жулики и шарлатаны расхваливали свои чудесные мази и снадобья. В другой стороне виднелся небольшой помост, на котором работорговец демонстрировал живой товар, раздетых и закованных в кандалы бедолаг, и Кеолвульф всё время, пока мы шли, косился на них с ужасом.

Наконец, мы добрались до торговцев скотом, эту часть рынка можно было легко отыскать по блеянью, хрюканью и запаху, хотя, надо признать, Кембридж и без того отнюдь не благоухал.

Торгаш, долговязый сакс, попытался тоже заломить цену за эту несчастную козу, но я сразу дал понять, что не настроен торговаться, и он тут же уступил. Ещё бы, впечатление я производил самое что ни на есть благоприятное.

Со шлемом под мышкой, в кольчуге, пусть даже наспех залатанной, с топором за поясом я выглядел самым натуральным викингом, молодым искателем приключений, а все знали, что с такими лучше не связываться лишний раз. В погоне за славой такие болваны способны отмочить всё, что угодно.

Так что Кеолвульф взвалил жалобно блеющую козу себе на плечи и пошёл следом за мной, пока я рассекал толпу местных горожан и нищих широкими плечами, уверенный в том, что скоро мы отправимся на восток. Так я предполагал, пока меня вдруг не окликнули.

— Эй, дан! — раздался голос с помоста работорговцев. — Помоги мне, и я не останусь в долгу!

Я жестом приказал Кеолвульфу остановиться и повернулся к помосту. Говорил один из закованных в кандалы рабов, мускулистый человек с длинными жёлтыми волосами. И говорил не по-английски.

— Заткни свою пасть, сатанинское отродье! — прорычал работорговец, награждая закованного раба отменной оплеухой.

Тот изловчился плюнуть работорговцу на голову, за что удостоился ещё одного удара, но каждый удар он встречал с достоинством, а глаза его горели ненавистью и жаждой отмщения.

— Зачем ты портишь свой товар? — спросил я у работорговца, низенького коренастого сакса.

— От этого ублюдка одни убытки! — прошипел он, видимо, позабыв, что должен расхваливать силу и достоинства своих рабов.

Человек смотрел прямо на меня, и в его взгляде я ясно видел просьбу. Все остальные рабы тоже наблюдали за этой сценой, но в их глазах не было той жажды свободы, которая жила в этом человеке. Все остальные уже смирились с судьбой, точно как Кеолвульф.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Эйрик Гудредсон, из Фьядрюндаланда! — воскликнул он с жаром, так, словно бы мне это о чём-то должно говорить.

— Рабам не позволено говорить! — прорычал торговец.

— Вот именно, замолчи, — холодно произнёс я, демонстративно положив руку на топор.

Работорговец открыл рот и тут же его захлопнул, словно рыба, выброшенная на берег.

— Хотя нет, говори, — разрешил я. — Сколько ты за него просишь?

— Десять марок! — выпалил торговец, почуяв мой интерес и тут же задрав цену до небес, хотя ещё минуту назад вопил о сплошных убытках.

Я задумался, что делать дальше. Повернуться и уйти я уже не мог, денег, чтобы выкупить этого Эйрика из Фьючто-то-там, у меня теперь тоже не было, да и целесообразность такого выкупа стояла под большим вопросом, это инвестиция в никуда. Но взгляд этого человека горел такой жаждой свободы, что я не мог пройти мимо, что-то внутри меня подсказывало, что я обязан выручить его из беды и когда-нибудь он отплатит мне тем же самым.

— За десять марок я мог бы купить всю твою семью вместе с тобой, работорговец, — произнёс я.

— Если бы нашёлся продавец! А вот на эту северную свинью нашёлся! Посмотри на его мускулы! Он может грести на твоём корабле! — вкрадчиво произнёс торговец, и мне тут же захотелось размозжить его сальную башку об этот помост.

Во-первых, я теперь тоже был так называемой северной свиньёй, а во-вторых, на кораблях викингов рабы не садились на вёсла.

Я вдруг почувствовал прикосновение к своему локтю и обернулся. К нам подошли Торбьерн и Хромунд, и кузен с недоумением взирал на происходящее.

— Бранд, тебе что, мало одного трэлла? — прошептал он. — Что тут происходит?

С товарищами за спиной я вдруг почувствовал себя гораздо увереннее.

— Мне не нужны гребцы. Мне нужен этот человек. Он не стоит десяти марок, — сказал я.

— Ладно, я и впрямь погорячился с ценой, — пробормотал работорговец, глядя на моих спутников, исподлобья глядящих на него. — Пять. Пять марок, вот его настоящая цена. Он силён, сможет долго работать!

— Рабы столько не стоят, — вмешался Торбьерн.

— Он принёс мне убытки, — пробормотал торговец.

— Твои убытки это не моя проблема, — сказал я. — Четыре пенни. Вот что я тебе предлагаю.

Вся мелочь, что завалялась у меня после пьянки в таверне и расчётов за корабль.

— Ты насмехаешься надо мной, северянин? — вспыхнул работорговец. — Я кликну стражу! Подите прочь, не мешайте мне торговать!

— Я передумал, — хмыкнул я, почесав подбородок. — Я предложу тебе гораздо больше.

— Что? — глаза работорговца вновь заблестели.

— Твою жизнь, — произнёс я. — В обмен на него.

— Поди прочь! Стража! — завопил работорговец, но я уже бросился к помосту.

Топор сам скользнул мне в руку, и я рубанул по цепи, соединяющей Эйрика с остальными рабами, и дрянное железо лопнуло. Эйрик Гудредсон тут же кинулся на работорговца, накидывая на его шею обрывок цепи и начиная его душить.

— Бранд! — воскликнул кузен, и я обернулся.

К нам уже мчалась стража.

Глава 11

Эйрик Гудредсон свернул шею этому работорговцу, словно цыплёнку, спрыгнул с помоста и хищным взором окинул толпу, сквозь которую пробирались служители порядка, активно распихивая горожан локтями.

— Уходим! — приказал я.

Никаких других вариантов попросту не оставалось, общаться с законниками и платить виру, которую нам неизбежно назначат, дураков не было. И мы припустили бегом, направляясь к «Морскому соколу» и пытаясь оторваться от погони.

Я на ходу сорвал с себя плащ и накинул на Эйрика, чтобы его белая кожа не сверкала посреди городской серости, и тот благодарно кивнул. Торбьерн, Хромунд и Кеолвульф бежали следом, и коза, подскакивая на плечах моего трэлла, жалобно блеяла.

— Бранд, ты чего наделал? — возмущённо спросил кузен.

— Видимо, как всегда, какую-то глупость! — засмеялся я.

Ситуация меня скорее забавляла, чем пугала. Я знал, что совершил хороший поступок, пусть даже немного противозаконный.

— Стоять! Задержите их! — доносилось нам в спины, но догнать нас местные законники не могли или скорее боялись, следуя за нами небольшой кучкой.

Мы двигались самым коротким путём к пристани, и кембриджские горожане расступались у нас на пути, даже и не думая нас задерживать. Дураков не было.

— Гуннстейн! Отчаливай! — прокричал я, едва завидев фигуры норманнов на пристани.

В конце концов, всё, что нам нужно было сделать в Кембридже, мы сделали. Кажется. Добычу продали, корабль купили.

Викинги засуетились, начали готовиться к отплытию, несколько человек, наоборот, высыпали на сушу со щитами и копьями, готовые в случае заварушки сразу же прийти к нам на помощь.

Кольчуга шелестела на бегу, как чешуя, отдавливая плечи своим весом, мокрая кембриджская грязь скользила под сапогами, шлем, который я нахлобучил на голову, съехал на нос, наполовину перекрывая обзор, но я продолжал бежать, уверенный, что мои спутники делают то же самое.

Наконец, мы добрались до деревянных мостков, пробежали мимо наших караульных и сходу запрыгнули на борт, а вслед за нами начали запрыгивать и те, кто оставался на берегу.

— Что произошло? — крикнул Вестгейр. — Кто это такой?

Я ничего не ответил, пытаясь отдышаться после этого марафона. Швартовы уже отдали, гребцы оттолкнулись вёслами от пристани и течение начало сносить «Морского сокола» на середину реки. Мы снова были в безопасности. Если саксы не начнут стрелять из луков, конечно. Но до этого вряд ли дойдёт.

— Воры! Убийцы! — завопили с берега, отвечая вместо меня.

— Что у вас стряслось? — спросил Гуннстейн.

— Это всё Бранд! — тут же заложил меня кузен.

Эйрик осмотрелся по сторонам.

— Чтоб мне провалиться… Это же «Морской сокол»! — произнёс он, хватаясь за высокий борт. — Что они сделали с моим кораблём…

— Кто ты такой? — нахмурился Гуннстейн. — Что вообще происходит?

— Я — Эйрик Гудредсон из Фьядрюндаланда! — представился Эйрик. — А это — мой драккар!

— Наш драккар, — поправил его Асмунд.

— Конечно, конечно! — закивал Эйрик. — А вот этот юноша спас меня из лап работорговца, за что я ему бесконечно благодарен…

— Бранд Храфнсон, — сказал я, понимая, что он даже не в курсе, как меня зовут.

Он подошёл ко мне и сначала крепко пожал мою руку, а потом обнял в порыве чувств. Я неловко похлопал его по своему же плащу.

— Это мой драккар, — заявил Эйрик, но тут же исправился. — Был. И я проклинаю тот день, когда мы встали на стоянку в устье Грейт-Уза.

— Теперь это наш драккар, — повторил Гуннстейн. — Но у нас не хватает гребцов, и ты можешь занять место на скамье. Нам не помешает лишнее весло.

— Благодарю, почтенный, — чуть поклонился Эйрик. — Я с удовольствием приму ваше предложение.

Течение Кема тащило нас вниз по реке, и мы почти не прикладывали усилий, чтобы двигаться вперёд, так что времени поболтать и познакомиться у нас хватало. Эйрику выдали одежду с чужого плеча, каждый поделился, чем смог, из своих запасов и трофеев. Щит и копьё нашлись из тех, что мы захватили у саксов, благо, не все трофеи нам пришлось продать.

А вот с припасами оказалось не всё так радужно. Торбьерн и Хромунд договорились о поставке и даже внесли предоплату, но моя выходка и поспешное бегство спутали им все карты, так что из провизии на «Морском соколе» теперь имелась только одна-единственная несчастная коза, с потерянным видом бродившая вдоль корабля туда и обратно. Да и ту изначально предполагалось забить на жертву морским богам.

Путешествие предстояло долгое, в Данию путь неблизкий, и мы срочно решали, что делать, учитывая то, что денег у нас не осталось, а для грабежей у нас было слишком мало воинов, и любое деревенское ополчение с вилами и серпами могло дать нам отпор. Голодать не хотел никто.

— Может, продадим ещё чего-нибудь? — предложил Фридгейр. — Вниз по течению есть ещё города.

— Это ещё зачем? — возмутился Сигстейн Жадина. — Я предлагаю ограбить какую-нибудь деревушку. Уж еда для нас должна найтись в любой дыре, даже в этой нищей Восточной Англии.

— Нас слишком мало, — произнёс Гуннстейн. — Мы не можем себе позволить потерять кого-то ещё.

— А я бы вернулся в Мерсию и отомстил за наших братьев! — рявкнул Кьяртан.

Мы шли вниз по течению, миновали то место, где Кем впадает в ещё более широкую и могучую реку. Я узнавал эти места, вдоль этой реки мы и шли к Кембриджу последние пару дней, вернее, нас вёл Кеолвульф, притихший почти сразу, как мы вышли из города.

Так же, как и Эйрик, который молча наблюдал за нами. Причин ему не верить у меня не было, скорее всего, корабль и в самом деле раньше принадлежал ему, но он и не надеялся на то, что сумеет его вернуть. Он просто радовался вновь обретённой свободе и ощущению свежего ветра на лице.

Но отсутствие хёвдинга в нашей команде точно бросилось ему в глаза. Сперва он почему-то решил, что командую я, даже несмотря на то, что я был слишком молод для такой роли, но потом понял, что лидера среди нас нет.

— Настоящий норвежец в море без еды не останется, — заявил Вестгейр, намекая на то, что в море всегда можно наловить рыбы, но у нас не было ни сетей, ни удочек.

— Если бы не выходка Бранда, у нас была бы еда, — проворчал Олаф.

Я видел, что он не стремится к новому конфликту, а просто высказывает недовольство, поэтому не стал ничего ему говорить. Вместо меня ответил Эйрик.

— Зато у вас в команде появился я, — широко улыбаясь, произнёс он.

Он обладал каким-то жутким обаянием, притягивая взгляды и заставляя людей к себе прислушиваться, и быстро завоевал всеобщее расположение, так что никто уже не возражал против его присутствия.

— Однажды мы ходили далеко на восток, где нет ничего, кроме снега и берёз, — рассказал Эйрик. — Местные скрэлинги^[6] пили оленью кровь, потому что там больше нечего жрать.

— Зачем пить кровь, если можно забить оленя, — проворчал Лейф.

— А что ты будешь жрать на следующий день? — спросил Эйрик.

— У нас на борту оленей нет, — сказал Кнут.

— Разве что приделать Токи рога, — тихо посмеялся Олаф.

— Иди ты, — огрызнулся Токи.

— Здесь, в Англии, мы с голоду не пропадём, — сказал Гуннстейн. — Нам надо всего лишь еды на пару дней, чтобы пересечь море.

— Куда вы держите путь? Я награжу вас, если вы доставите меня в Фьядрюндаланд, — сказал Эйрик.

— В Данию, — сказал я прежде, чем успел ответить кто-то ещё.

Мы обсуждали это уже несколько раз, но к единому мнению так и не пришли, продолжая спорить о целесообразности такого крюка. А заглядывать на родину Эйрика будет, как мне кажется, большой ошибкой. Несмотря на все его клятвы и благодарность, местные могут захотеть вернуть «Морского сокола» себе. Или сам Эйрик вдруг захочет снова командовать этим драккаром. Не то, чтоб я потерял веру в людей, но я привык ожидать от них худшего, чтобы потом не разочаровываться.

— В Данию, к Рагнарсонам, — повторил я. — У нас есть весточка про их отца.

— Про старого Лодброка? — удивился Эйрик. — Я слышал, что он отправился в Англию, и всё.

— Его драккар разбило о скалы в Нортумбрии, — сказал я. — Его схватили саксы.

— Да помогут ему боги, — пробормотал Эйрик. — Да, это известие стоит того, чтобы доставить его сыновьям.

— Старый конунг растерял свою удачу, — хмуро произнёс Рагнвальд. — И нам пора бы принести жертву, чтобы не растерять свою.

На нос корабля водрузили резную фигуру в виде драконьей пасти, Рагнвальд привёл козу, которая уже успела по ходу дела насыпать шариков на палубу. Особой торжественности в этом процессе я не заметил, все глядели на это действо почти равнодушно, как на самую обычную рутину, разве что Кеолвульф украдкой перекрестился.

— Лучше бы подождал, пока мы выйдем в море, — тихо буркнул Торбьерн, стоявший рядом со мной.

Драккар величаво рассекал небольшие волны, спускаясь вниз по течению на самой середине реки. Мы проходили мимо рыбацких хуторов, лагерей углежогов, широких заводей и зарослей камыша, не встречая никого по пути. Все убирались подальше, едва завидев оскаленную драконью морду на носу корабля.

— Ньерд! Повелитель морей! — воскликнул Рагнвальд, вскидывая нож над головой.

— Как бог моря услышит нас в этой вонючей речке? — продолжил ворчать Торбьерн. — Ладно хотя бы в устье, где вода хоть немного солёная.

Коза жалобно блеяла, пытаясь вырваться из твёрдой хватки Рагнвальда.

— Ран, оставь свои сети! Девы волн! Позвольте нам спокойно дойти до твёрдого берега! — продолжил он.

Нож блеснул в солнечном свете, Рагнвальд отточенным ловким движением полоснул козу по горлу, кровь хлынула на резную фигуру и за борт, несчастное животное содрогнулось в конвульсиях и обмякло.

— Зря кровь тут скоблили. Опять скоблить, — тихо сказал Лейф.

— Примите нашу жертву! — крикнул Рагнвальд и опустил мёртвую козу за борт.

Тихонько плеснуло, и наша жертва камнем пошла на дно, а Рагнвальд с облегчением выдохнул. Похоже, всё прошло идеально.

— Ну вот, теперь совсем без еды остались, — проворчал Торбьерн.

— Зато дойдём без проблем, — возразил Хромунд.

Я же наблюдал за всей этой языческой вакханалией, не проронив ни слова, незнакомые ритуалы и обряды всегда меня завораживали. Как и любого другого человека. Уверен, все эти люди, зевающие и шепчущиеся во время жертвоприношения, замерли бы, разинув рот, если бы вдруг очутились на православном богослужении.

— Ну всё, по местам, ребятки, вёсла сами себя не поворочают, — громко произнёс Гуннстейн.

Мы начали занимать места на скамьях, соблюдая ту же схему, что была на «Чайке», хоть и с пропусками. Гребцов не хватало. Сам Гуннстейн занял место за рулевым веслом, голосом задавая ритм.

— «Морской сокол» — самый быстрый корабль во всём Фьядрюндаланде! — налегая на весло, заявил Эйрик. — Хоть под парусом, хоть на вёслах!

— Не уверен, что и в Трандхейм-фьорде он будет быстрейшим! — сказал Хальвдан.

Но даже я замечал, что этот драккар идёт по реке гораздо быстрее нашей старой «Чайки». Хотя я вовсе не был моряком. Но быстро учился, наблюдая за остальными и слушая их разговоры. Если я хотел добиться среди них успеха, то мне придётся всё это освоить.

Так, взмах за взмахом, вёсла плескали в речной воде и «Морской сокол» нёсся к водам Северного моря, чтобы потом обогнуть Восточную Англию, выйти к Ла-Маншу, или Узкому морю, как его здесь называли, а потом двигаться вдоль топких берегов будущей Голландии к Датским проливам. Путь не самый прямой, но зато надёжный и простой, потеряться на нём нереально. А вот если бы мы отправились напрямик к берегам Норвегии, то там нас могли ждать сюрпризы. В теории. На практике Гуннстейн избороздил эти воды вдоль и поперёк, и никаких трудностей с определением местоположения не испытывал уже давно.

Я, кстати, поспрашивал парней об их познаниях в географии. Ни о какой Исландии, Гренландии или Винланде здесь и слыхом не слыхивали. Мол, все корабли, уходившие на запад, просто не возвращались, и что там нет ничего, кроме бесконечного моря. Блистать знаниями я не стал, просто покивал с понимающим видом.

Зато в географии Европы меня уделывали, как первоклашку, в основном, за счёт незнакомых для меня названий. Или знакомых, но очень смутно. Местные, как я успел заметить, не были глупее меня, они были просто ограничены своей эпохой и кругозором своего времени, в котором даже самые образованные люди могли верить в мифы про песьеглавцев и всё такое прочее.

В местном быту я тоже постоянно подглядывал за другими, как делают они, чтобы не выделяться из толпы и не выставлять себя дураком. Хотя в плане гигиены я всё-таки старался придерживаться своих собственных взглядов, мыть руки перед едой и не пить сырую воду, и потихоньку пытался приучить к этому своих товарищей. Я попадал сюда не для того, чтобы сдохнуть от боевого поноса, этого бича всех армий Средневековья. У меня была цель.

И я к этой цели шёл. Пусть не самым прямым путём, наоборот, извилистой тропой, но с каждым днём я к ней приближался. Шаг за шагом. В конце концов, прежде, чем менять судьбы мира, необходимо в этом мире немного обжиться, адаптироваться, привыкнуть к нему и сделать так, чтобы этот мир привык к тебе, а не вытолкнул прочь, какинородное тело.

«Морской сокол» вышел в устье широкой реки, и мы подняли парус, который тут же наполнился ветром. Вёсла втащили на борт, давая отдых натруженным мускулам. Впереди бескрайним серым полотном колыхалось Северное море.

Я потянулся, похрустел суставами, оглянулся по сторонам. Норманны вокруг делали то же самое, переругиваясь и перешучиваясь, и только Кеолвульф сидел у борта, задумчиво глядя на английский берег.

На самом деле, если бы он хотел сбежать по-настоящему, то давным-давно бы это сделал, возможностей ему представилась уйма, но мерсиец то ли трусил, то ли его всё устраивало. Я так до конца и не понял.

— Скучаешь по дому, Кеолвульф? — спросил я, проследив за направлением его взгляда.

Он вздрогнул, будто мой голос резко вывел его из некой дрёмы, и кинул быстрый взгляд на меня, чтобы тут же отвернуться.

— Нет, господин, — сказал он.

— Там у тебя осталась семья? — спросил я.

Кеолвульф помолчал, видимо, не желая сначала давать ответ, но понял, что лучше не игнорировать вопрос.

— Нет, господин, — выдавил он. — О прошлой зиме… Преставились.

Я промолчал. Мне нечего было ему сказать.

— Почему ты не сбежал от нас? — спросил я.

Кеолвульф пожал плечами.

— Лучше быть рабом у доброго хозяина, чем свободным у негодяя, — сказал он.

Я так не считал. Лучше вообще не быть рабом, но с какой-то стороны он был прав, некоторым людям просто необходимо, чтобы им указывали, что делать. А некоторые этого не терпят ни под каким соусом, хоть называй это рабством, хоть контрактом, хоть оммажем, хоть судебным решением.

— А с чего ты вообще взял, что я добрый? И что я не продам тебя, едва мы придём в Хайтабу? — хмыкнул я.

Он снова пожал плечами.

— Вы, господин, хоть и язычник, а поступками… Лучше иного епископа, — сказал Кеолвульф.

— Скажешь тоже, — буркнул я.

Хотя у местных священников тоже имелись свои рабы и крестьяне, которые обрабатывали монастырские земли и которых местная церковь обирала до нитки, выжимая все соки из тех, кто приносил хоть какой-то доход. И быть выпоротым на монастырском дворе — это совершенно обычное дело для здешних крестьян, без всякого шанса на христианское милосердие и всепрощение.

А я, кроме того вечера, когда взял Кеолвульфа в плен, больше и пальцем его не тронул, ограничиваясь лишь словесными внушениями. Наверное, я мог считаться добрым господином.

— Думаю, ты недолго будешь скучать по Англии, Кеолвульф, — произнёс я. — Думаю, мы очень скоро сюда вернёмся.

Глава 12

Морское путешествие оказалось гораздо более выматывающим, чем я предполагал изначально. Не настолько, как в тот злополучный вечер у берегов Нортумбрии, но всё-таки достаточно утомительным.

Драккар шёл под парусом, когда позволяла погода, и на вёслах, когда ветер стихал или становился настолько слабым, что парус обвисал мокрой тряпкой. К тому же, мы не могли грести бесконечно, а ветер не мог дуть без перерывов. К тому же, морские течения то помогали нам, то наоборот, мешали, и мы старались проскочить такие места побыстрее.

С неполной командой в полторы дюжины человек на корабле, который мог вместить в несколько раз больше, это было непросто. К тому же, на «Чайке» Кетиль и Гуннстейн регулярно менялись, а теперь кормчий у нас был только один. Я замечал жадные, ревнивые взгляды Эйрика, все замечали, но вместо него Гуннстейн почему-то подозвал меня.

— Хватай, — сказал он, отпуская рулевое весло.

«Морской сокол» оказался своенравным, но неожиданно лёгким в управлении. Вытертая деревянная поверхность весла рвалась из рук прочь, но я без труда удерживал драккар в повиновении. Зато сразу стало понятно, почему корабли здесь сравнивают с конями или драконами, а относятся почти как к живым существам. Ощущение, будто ты оседлал могучего зверя, упрямого и хитрого, не покидало ни на секунду. Оседлал не насильно, как необъезженного жеребца, а по обоюдному согласию, и теперь он бежит через стихию, но стоит хоть чуть-чуть показать слабину, как этот зверь просто ради смеха выкинет какую-нибудь злую шутку. Оказалось приятно чувствовать, как в этом весле кроется сила, а свежий ветер бросает в лицо солёные капли.

— Я ему не доверяю, — тихо сказал Гуннстейн. — Пока учись, будешь сменять меня.

— Почему я? — спросил я.

— У тебя хватит ума не завести нас в Хельхейм, — проворчал кормчий. — Хотя поначалу казался круглым дураком. Видимо, я ошибся.

Восточная Англия осталась позади, её плоские низины скрывались в тумане где-то по правому борту. Мы шли на юг, чтобы пересечь Ла-Манш в самом узком месте и там повернуть к восходу, к воротам Балтики. Всё это время Гуннстейн вдалбливал мне в голову морскую науку, будто бы пытаясь передать за пару часов знания всей своей жизни, и от такого количества тонкостей и нюансов у меня голова начала пухнуть буквально через несколько минут. Но я слушал и запоминал, прекрасно понимая, что такими знаниями просто так не делятся, и второго шанса послушать лекцию старого морехода у меня может и не быть.

Таким макаром мы добрались сперва до побережья Кента, а там Гуннстейн выгнал меня из-за руля и повернул на восток, чтобы через несколько часов выйти к берегам Фризии, как здесь называли будущие Нидерланды. Здесь простой болван вроде меня с управлением бы точно не справился. Приходилось большую часть времени идти на вёслах, лавируя между песчаными отмелями и банками и проходя по фарватерам, которые кто-то отметил воткнутыми в песок ивовыми ветками, торчащими над водой.

Как раз начало темнеть, и на берегу, который вновь оставался по правому борту, иногда можно было увидеть огоньки, причём меня ни на секунду не покидало ощущение, что за нами следят.

— Нищая земля, — сказал Торбьерн. — Ещё более нищая, чем Восточная Англия.

— Я тут бывал, — широко улыбаясь, сказал Эйрик. — Местные иногда специально отмечают неверный фарватер, а потом грабят севшие на мель корабли.

— Я знаю фарватер, — проворчал Гуннстейн. — Мы здесь тоже бывали.

Место выглядело так, будто здесь туда-сюда снуют десятки и сотни кораблей, мы регулярно видели чужие паруса на горизонте. Кеолвульф, завидев один из них, испуганно перекрестился, и это не укрылось от норманнских взоров.

— Не бойся, малютка-сакс, волки на волков не охотятся, — хохотнул Кьяртан, хотя Кеолвульф был едва ли не вдвое старше него.

Хотя я сильно сомневался в подобном пиратском братстве, скорее всего, при нападении на своих собратьев викинги просто не оставляли живых свидетелей. С другой стороны, алкоголь развязывает языки, и такие подвиги мгновенно стали бы достоянием общественности, тем более здесь, где любая мелкая стычка в пьяном пересказе мутирует в эпическое побоище. Любители потрепать языком здесь были в чести.

Так что, возможно, драконья башка на носу, окроплённая кровью, в некотором роде защищала нас от себе подобных. Как мигалка на крыше чёрного Ауруса, как цеховой знак, как шеврон и расцветка камуфляжа.

А кроме норманнов, в этих морях никто больше не осмеливался показываться. Местные рыбаки не в счёт, они есть везде, а вот патрульных или военных судов не было ни у кого из прибрежных правителей. От набегов викингов страдали все они.

Вопрос с продовольствием решили, кстати, очень просто и изящно, подойдя на вёслах к одной из рыбацких лодок и банально отняв у рыбака-фриза его улов. Не слишком много, но на полторы дюжины викингов хватит. По крайней мере, до того момента, как мы доберёмся до Сьялланда, где обычно зимовали Рагнарсоны. Во всяком случае, я надеялся застать их именно там.

Ну а пока мы двигались на восток и северо-восток, к берегам Дании, останавливаясь на ночлег в мелких бухточках и заливах и коротая время под парусом, пересказывая друг другу истории и саги.

Вернее, это мои спутники довольствовались сагами. Я же переиначивал знакомые мне сюжеты под местные реалии. Так я пересказал им несколько историй про берсерка Арнольда Чёрного, который путешествовал во времени, чтобы убить будущего короля Ирландии Шона Конхобара. Переделал «Кикбоксёра» в сагу о франкском кулачном бойце Ван-Дамме, рассказал про Рэмбо, который поссорился с местным ярлом и потом прятался в лесах, убивая его хирдманнов одного за другим. Голливудские истории заходили на ура, и спустя какое-то время зажили своей жизнью, когда я услышал, как Торбьерн пересказывает их у костра, изрядно приукрашивая. Меня это забавляло.

Я, в свою очередь, слушал и запоминал местные саги, удивляясь, как вообще можно помнить столько имён и событий. Каждый из местных не только знал и помнил сотни своих и чужих родичей, но и умудрялся поправлять чужие ошибки. А потом я понял, что каждая сага рассказывает истории реальных людей, часто чьих-то родственников и знакомых, стараясь ничего не приукрашивать, в отличие от историй про Арнольда Чёрного, которого не берут стрелы, а убить может только пламя вулкана.

И я быстро понял, почему и как местные умудряются запоминать столько информации. В эпоху до интернета даже новость про то, что у соседа корова отелилась, можно считать важной и заслуживающей внимания. Отсюда же вытекало и то, что все всех знали. Это в эпоху цифровых технологий можно было окружить себя виртуальными друзьями, а новости получать только от тех или иных источников, игнорируя всё остальное. Можно было вовсе из дома не выходить, а соседей видеть только в глазок. Здесь такое не проходило. Здесь, если не общаться с соседями и знакомыми, ты становился отрезан от всего мира.

Вот и мне теперь приходилось удовлетворять информационный голод новостями про то, как у какого-то Хакона из Госбаккена трэлль обрюхатил родную дочку, а у Альвгейра из Рогнеса сын уехал в Миклагард. Как по мне, ничуть не хуже новостей из телевизора или телеграм-каналов. Хотя нет, подобные новости гораздо ближе к реальной жизни, чем телевизионные.

— Погода портится, — сказал вдруг Эйрик, принюхавшись к чему-то, что видел и чувствовал один только он.

Мы как раз взяли чуть мористее, отдалившись от берега, чтобы немного срезать путь. Лично я не ощущал никаких изменений, я стоял за рулевым веслом и старался вести корабль туда, куда указал мне Гуннстейн… Мне погода казалась одинаково мерзкой, что сейчас, что два часа назад. Сырая взвесь так и болталась в воздухе, оседая мелкими каплями на всём и на всех. Это даже нельзя было назвать дождиком, просто в сером, полностью затянутом тучами небе, плотной стеной висела масса воды. Просто снизу воды было чуть больше и она была чуть гуще.

— Куда уж хуже-то, — проворчал я, морщась от очередной порции холодных брызг.

— Поверь, может и хуже, — сказал Вестгейр.

Северное море капризно и своенравно, и все, кроме меня, знали это на собственной шкуре.

Гуннстейн нехотя поднялся, прошёл к носу, любовно погладил высокий борт драккара. Корабль здорово качало на высоких волнах, ветер усиливался, удерживать руль на месте становилось всё труднее. Я оглянулся и посмотрел назад. За кормой виднелись только белые буруны на воде, серой стеной стояли тучи. Землю не было видно, только бескрайнее море, злое и колючее. На мгновение мне стало страшновато от осознания того, что мы потеряли землю из виду, но все остальные были спокойны и собраны, и их вид придал мне храбрости.Гуннстейн знал, что делать и куда плыть.

— Снимайте парус, снимайте мачту, привязывайте всё, что не прибито, — хмыкнул он, забирая у меня руль. — Шторм идёт.

Два раза повторять не пришлось. У меня по коже пробежал холодок, и я так и не понял, от страха или от того, что холодные капли залезли мне за шиворот. Моряки засуетились, забегали, выбирая фалы, чтобы спустить тяжёлый мокрый парус. Просмолённые канаты трепетали на холодном ветру, и их порой приходилось ловить, порывистые шквалы пытались вырвать их из рук, порвать драгоценный парус, окатить нас холодным душем. Я, стиснув зубы, тянултяжёлый пеньковый канат, горящий в руках от напряжения. Мои руки были покрыты мозолями, твёрдыми как подошва, но даже так тянуть его было неприятно и больно.

«Морской сокол» дрожал и метался на волнах, которые поднимались всё выше и выше, кормчему приходилось наваливаться на рулевое весло почти всем телом, чтобы удержать его на курсе. Драккар снова становился непокорным зверем.

Небо и впрямь стало темнеть, горизонт из грязно-серого становился иссиня-чёрным. Ветер усиливался, но мы успели вовремя спустить парус, и теперь нас таскало по волнам, словно бумажный кораблик в весеннем ручейке. Парус и мачту положили вдоль, и мы расселись по своим местам, хватаясь за вёсла. Людей на вёслах не хватало, но я надеялся, что нам удастся пережить этот шторм.

— Надо было всё-таки сожрать эту козу! — прокричал Торбьерн, и мы расхохотались.

— Помолчи, дурак! — перекрикивая ветер, воскликнул Рагнвальд.

Мне вспомнился день, когда мы стали свидетелями гибели Рагнара. Ветер бил по ушам, как и тогда, волны заставляли весь корабль содрогаться от их натиска. Весло казалось настолько тяжёлым, будто кто-то под водой хватал его и не отпускал, а грести приходилось через вязкий битум, а не морскую воду. Я почувствовал, как все мои жилы напрягаются, в ушах гулко забили барабаны.

Дождь внезапно обрушился на нас сплошным потоком воды, превратившись из висящей в воздухе мороси в плотную стену. Я, и без того мокрый до нитки, выругался себе под нос. Мокрые пряди волос лезли в глаза, одежда неприятно облепляла тело, высасывая остатки тепла. Только движение помогало мне согреться, а двигаться приходилось очень активно. Адреналин бушевал в крови, а в душе сменялся целый калейдоскоп эмоций, от чёрного отчаяния и злости до щенячьего восторга. Я в полной мере почувствовал величие стихии. Неудивительно, что её во все времена обожествляли.

«Морской сокол» переваливался через волны, грузно опускаясь в воду каждый раз, когда мы пересекали очередной гребень, вздымая целую тучу брызг и пены. Весь корабль скрипел, трещал, всхлипывал, будто живой. Я вдруг подумал, что сам ни за что бы не рискнул сунуться в такой шторм даже на сверхсовременной яхте из металла и карбона. А эти люди умудрялись пересекать на деревянных кораблях океан.

Мы гребли изо всех сил, как в последний раз, но даже так лишь едва-едва могли справляться с неистовством природы. Жестокому Северному морю этого было недостаточно. Ладно хоть в этот раз мы не рисковали быть выброшенными на скалы или на мель, в лапы враждебных нам саксов. Хотя я бы с гораздо большим удовольствием сразился хоть с десятком англичан. Мне это казалось безопаснее, чем сидеть в мокрой деревянной скорлупке, отделяющей тебя от бездонной морской пучины. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в йотунов, жадных до утопленников и добычи с кораблей, которые специально насылают шторма.

Буря утихла так же внезапно, как и началась. По крайней мере, для меня. Я не заметил никаких плавных переходов, просто в какой-то момент дождь прекратился, а ветер затих, прекращая поднимать волны, так и норовящие накрыть «Морского сокола» целиком. Ни солнца, ни звёзд видно не было, небо, затянутое чёрными тучами, не пропускало свет, и мы шли по приборам. Прибор имелся только один — чутьё старого кормчего. Похоже, мы провозились до самой ночи.

— Отдыхаем, ребятки, — произнёс Гуннстейн. — Кеолвульф, ты черпаешь воду.

Мы втащили вёсла на борт, закрыли уключины кожаными клапанами, растеклись по своим скамьям выброшенными на берег медузами. Один только Кеолвульф продолжал работу, выплескивая за борт всё то, что принёс с собой дождь и волны. Он орудовал тяжёлым деревянным ведром, на скамью гребцов ему было нельзя. В нашей команде на вёслах сидели только свободные люди, и дать Кеолвульфу весло значило дать ему свободу, а я пока не был готов к такой щедрости.

— Эйрик, я думал, это корыто развалится, — выдохнул Олаф. — Ещё полчаса такой бури, и мы бы пошли на дно.

— Эй! Я лично конопатил это судно волосами убитых врагов! — воскликнул Эйрик Гудредсон.

— То-то здесь так мало пакли, — сказал Токи.

Мы вяло рассмеялись, слишком уставшие, чтобы веселиться или спорить. Да и кромешная тьма вокруг нас настраивала совсем на другой лад. Но шутки позволяли людям немного отвлечься от окружающего их ужаса. В конце концов, далеко не все здешние мореходы осмеливались ночевать в открытом море, предпочитая останавливаться в каких-нибудь бухтах. Якобы для того, чтобы поесть горячего, но на самом деле ночью в море опускается густая непроглядная темнота. И это на самом деле бывает страшно.

Развести огонь мы, конечно, не могли. Да и пионеров, способных зажечь с первого раза мокрую спичку, среди нас не было, шторм промочил до нитки абсолютно всё, на всём драккаре не осталось сухого места. К тому же, зажигать огонь на деревянном корабле — глупая идея из разряда тех, что приходят последними.

Поэтому мы просто ждали, стуча зубами от холода. Я, конечно, скинул одежду и хорошенько выжал её прежде, чем снова надеть, но и это помогло не сильно. Хотя многим и так было нормально, кто-то уже захрапел в темноте, умудряясь спать даже в таких условиях.

Продолжить путь мы сумели только наутро. Не знаю, как далеко отнесла нас буря, но ни с одной из сторон света земли так и не было видно, хотя Гуннстейн каким-то неведомым мне образом сумел определить, где мы находимся. Хотя особых сложностей и так возникнуть не могло, мы могли бы просто идти на восток, в сторону солнца, и неизбежно упёрлись бы в побережье Дании. К обеду (который нам пришлось пропустить под недовольное ворчание норманнов и урчание голодных желудков) так и произошло, на востоке показалась тонкая полоска земли.

Кто-то предложил повернуть на север, к дому, вернуться в Бейстад, набрать команду из знакомых парней, выбрать хёвдинга, сделать всё, как полагается. Но за рулём стоял я, и я уверенно направил «Морского сокола» в пролив Скагеррак, отделяющий Данию от Норвегии. А к вечеру мы вошли в пролив Каттегат. Прямо к Сьёланду и Рагнарсонам. Потому что я считал, что именно так будет правильно.

Глава 13

Дания. На удивление скудная земля из песчаных пляжей, отмелей, фьордов и не самых плодородных равнин. А что самое главное, эта земля давно поделена местными ярлами и конунгами, из-за чего огромной части датских мужчин приходится искать себе занятие где-то в другом месте. Ходить в вик, поступать на службу к чужим королям. Или переселяться куда-то ещё. Впрочем, точно то же самое можно было сказать и обо всей остальной Скандинавии. Мало свободной земли, много лишних людей.

Здесь, на перекрёстке морских путей, вернее, на единственном пути из Балтики в Северное море, было не протолкнуться от кораблей, и мы даже иногда перекрикивались с проходящими мимо кноррами и снекками, обмениваясь новостями. Самую главную новость мы пока хранили в тайне. Так будет эффективней, новость о гибели Рагнара уподобится разорвавшейся бомбе. Вся Скандинавия будет гудеть, перемывая старому конунгу кости, и лучше будет, чтобы сыновья Рагнара узнали эту новость именно от нас.

Бьёрн Железнобокий, Ивар Бескостный, Сигурд Змееглазый, Хальвдан Белая Рубаха и Убба. Эти имена знали все жители побережья, с одной стороны, рассказывая детям о их храбрости и славе, а с другой — пугая их рассказами о ярости норманнов. Все они уже заработали себе репутацию. Репутацию самых отмороженных и безжалостных негодяев всего Севера.

И мы намеревались принести им известие, за которое они могли как наградить, так и убить с равной долей вероятности.

Парус снова пришлось спустить и пойти на вёслах по длинному извилистому фьорду. Мы приближались к порту Хроаррскильде, крыши которого давно уже виднелись на берегу. Здесь, в проливе, защищённом от ветров, не было ни следа вчерашнего шторма, будто бы эта буря ярилась только снаружи, в открытом море, а не в Каттегате, закрытом со всех сторон сушей, шведскими фьордами с севера и востока и датскими отмелями с юга и запада.

Вид близкой суши вновь поднял нам настроение, и Торбьерн даже затянул нехитрую песенку, которую с удовольствием подхватили все остальные. Ритмичную и простую, на раз-два-три, чтобы удобнее ворочать веслом. Всем нам уже не терпелось вновь сойти на берег и ощутить под ногами не качающуюся палубу, а твёрдую землю.

У одного из деревянных причалов нашлось свободное место и мы устремились туда, и лично мне это почему-то напомнило сложности с поиском бесплатной парковки в центре города. Под знаком вставать не пришлось, но покружить какое-то время по гавани всё-таки мы покружили.

«Морской сокол» мягко ткнулся деревянным бортом в вывешенные у пристани мешки-отбойники, Кнут ловко перескочил на причал и закрепил швартовы, подтягивая драккар ещё ближе, Олаф и Токи бросили сходни. В порту кипела жизнь, люди работали, сновали туда-сюда, как муравьи, перемещая грузы, мешки, бочки и сундуки на склады и в трюмы грузовых кнорров. Отовсюду доносилась витиеватая морская ругань, отрывистые короткие приказы, лошадиное ржание и крики вездесущих чаек.

Хроаррскильде казался обычным торговым городом, кипучим и беспокойным, в котором постоянно мелькали тысячи новых лиц, и некоторые парни тут же увидели знакомых. И нас тоже увидели.

— Лопни моя печень, это же «Морской сокол» у причала! — проревел какой-то широкоплечий пузатый датчанин в грубой кольчуге. Он засунул большие пальцы рук под широкий кожаный пояс, и объёмное брюхо скрывало его ладони почти целиком.

Эйрик дёрнулся и замер, но тут же повернулся с широкой улыбкой, раскидывая руки в стороны, будто желая обнять этого датчанина.

— Рорик! Какая встреча! — с притворной радостью воскликнул он.

Мы как раз сходили на берег, чтобы разузнать новости и закупить наконец съестных припасов. Все, кроме Асмунда и Фридгейра, которые вытянули жребий и остались караулить драккар.

— Эйрик Гудредсон! Кажется, в нашу последнюю встречу твоя морда была пошире! — расхохотался датчанин. — Нашёл себе новую команду?

— Нет, новая команда нашла меня, — оглянувшись по сторонам, ответил Эйрик.

Ему определённо было неловко от такой встречи. Простым гребцом на собственном корабле, в одежде с чужого плеча. В мелком отряде без хёвдинга и особых успехов.

— Ха! Ну, бывай, значит! — насмешливо произнёс датчанин, от которого положение Эйрика никак не укрылось. — Может, с новой командой к тебе вернётся удача!

— Кто это такой? — спросил я, когда мы отошли чуть поодаль. — Что он имел в виду?

— Знакомый. Торговец зерном, — буркнул Эйрик.

— А про удачу он что говорил? — спросил я.

— Неважно, — мрачно ответил Эйрик, и я понял, что за этим кроется нечто большее, но настаивать на ответе не стал.

Небольшой рейд по местным питейным заведениям и блиц-опрос показал нам, что сыновья Рагнара сейчас здесь, на острове. Не все из них, но как минимум Хальвдан и Ивар сейчас тут, и мы могли бы увидеть их корабли среди прочих. На отдельном причале, конечно, но всё равно. Теперь вопрос стоял в том, как к ним попасть. В конце концов, они были конунгами и сыновьями конунга, а мы — простыми норвежскими моряками.

Конечно, новость, которую мы несли, могла открыть любые двери, но важно было правильно ей распорядиться. Так что мы смело отправились к длинному дому Лодброксонов, а я тем временем продумывал нить будущего разговора в голове, понимая, что скорее всего, разговор пойдёт не по плану.

Нас, разумеется, остановила встревоженная охрана, едва мы приблизились ко двору. Полторы дюжины вооружённых викингов кого угодно заставят насторожиться, даже себе подобных.

— Здесь не принимают гостей, — сказал охранник, преградивший нам путь.

— Передай уважаемым хозяевам, что мы принесли известия об их батюшке, — сказал я прежде, чем слово взяли Гуннстейн или Торбьерн.

Мы не договаривались специально о том, кто будет говорить, но раз уж это была моя идея прибыть сюда, то я и упражнялся теперь в красноречии. Хотя Торбьерн всё порывался изумить сыновей Рагнара своей поэзией, поразить их новой сагой о гибели Лодброка, но нам всё-таки удалось его отговорить. С трудом, но удалось.

— Ждите здесь, — сказал охранник.

Укреплённый двор, практически крепость, был обнесён частоколом из вкопанных вертикально брёвен, за которым виднелись крыши. Длинный дом для общих собраний и пирушек, конюшни, мастерские, сараи. Роскошное поместье уважаемых людей, это было заметно с первого взгляда.

Мои спутники почему-то изрядно нервничали, переминаясь с ноги на ногу перед воротами. Один только я оставался спокоен и хладнокровен. Я пришёл сюда, чтобы исполнить то, что должен исполнить. Я представлял себе, как это будет, пока мы добирались сюда, на Сьёланд, хотя особых надежд не питал. Благодарность власть имущих вещь своеобразная и эфемерная.

Наконец, привратник вернулся к нам, ещё раз окинул всех нас хмурым задумчивым взглядом.

— Не знаю, что на них нашло, но вам дозволено пройти, — сказал он. — Только оружие придётся сдать.

— Просто нас ведёт судьба, — пожал плечами я.

С требованием сдать оружие никто спорить не стал, в пиршественные залы вообще не принято было проносить мечи и топоры. Нередко случались пьяные драки, и для того, чтобы они не перерастали в кровавую баню, ничего серьёзнее столового ножа иметь при себе не разрешалось. Техника безопасности, в прямом смысле написанная кровью.

И спустя несколько минут мы вступили под крышу длинного дома Лодброксонов, в мягкий полумрак, разгоняемый светом свечей, лучин и горящего очага. Войти оказалось проще, чем казалось на первый взгляд. Теперь осталось выйти отсюда целыми и невредимыми. И, учитывая, что я задумал, шансы у нас были пятьдесят на пятьдесят.

В зале сидело на удивление много народа, за длинными столами люди пили эль, играли в хнефатафл^[7] и просто общались. Царила атмосфера расслабленного веселья, дружинники Рагнарсонов наслаждались редкими минутами спокойствия, которое я сейчас собирался нарушить.

Охранник провёл нас к очагу, под светлые очи братьев Рагнарсонов. Четверо взрослых мужчин, опытные и умелые воины, выжидающе смотрели на нас, и от каждого их движения сквозило затаённой опасностью, так, что я понял, одно неверное движение или слово, и мы расстанемся с жизнями прямо здесь же.

Все четверо нацепили на себя маски показного равнодушия. Старший, видимо, Хальвдан, ворошил угольки в очаге. Удивительно худой и жилистый норманн с бородой, заплетённой в светлую косицу, похоже, Ивар. Человек с холодным пронизывающим взглядом, в глазах которого не видно радужки, получается, Сигурд Змееглазый. А этот здоровяк, подкидывающий на ладони нож, значит, Убба. Нет только старшего, Бьерна Железнобокого, но этот бродяга не вылезал из виков, годами не появляясь в родных землях.

Я вдруг почувствовал, как их взгляды пригвоздили меня к месту, а в глотке мгновенно пересохло. Все заготовленные заранее слова вылетели из головы в тот же момент, и я решил импровизировать. Главное начать, а там уже кривая выведет.

— Приветствую сыновей Рагнара, — сказал я и тут же заметил, как нахмурились Хальвдан и Сигурд.

Все они из кожи вон лезли, чтобы превзойти славу отца, и совершили уже немало славных деяний, многие из которых войдут в легенды, и не будь их отцом Рагнар Лодброк, их запомнили бы по их собственным делам. А так они до сих пор оставались для всех всего лишь сыновьями Рагнара, и я им невольно об этом напомнил. Не самое удачное начало разговора.

Весь остальной шум тут же смолк, люди в зале притихли, повернулись к нам, и я вдруг почувствовал себя в центре внимания, под софитами и камерами.

— Мы принесли вам новости. О вашем отце, — продолжил я.

Ивар хмыкнул, Убба широко зевнул.

— Говори, — произнёс Сигурд.

Я вспомнил сцену из сериала, который смотрел когда-то давным-давно. Яму, заполненную змеями и человека в ней, истерзанного пытками, но несломленного.

— Как захрюкали бы поросята, узнай они о гибели старого кабана? — громко произнёс я.

Тишина стала настолько густой, что её можно было резать ножом. Братья молча приподнялись со своих мест, Убба указал остриём ножа на меня.

— Говори, — хрипло сказал он.

Я решил больше не испытывать судьбу и не играть с огнём.

— Его драккары выбросило на скалы у берегов Нортумбрии, — начал я, в очередной раз пересказывая эту историю, успевшую уже обрасти подробностями и домыслами.

Рагнарсоны слушали молча, внимательно.Как и все остальные их дружинники.

— Король Элла взял его в плен, — продолжил я. — А его церковники в Йорвике бросили его в змеиную яму.

— Без меча в руке… — пробормотал Хальвдан.

Мои соратники зашептались за моей спиной, они-то ничего подобного не знали, да и я таких подробностей знать не мог. Мы видели только самое начало этой истории. Но так и рождаются легенды. Из домыслов и предположений.

— Кто говорит твоими устами? Кто научил тебя этим словам? — спросил вдруг Сигурд. — Ситрик? Гутрум? Осберт?

Змееглазый пристально смотрел на меня, не отрывая своего страшного взгляда. Я почувствовал себя бандерлогом перед удавом Каа, но сумел взять себя в руки.

— Никто, — сказал я.

— Поросята, значит… Да, отец мог такое сказать, — сказал Ивар. — Он боролся до конца?

— Да, — сказал я.

— Столь славный конунг и без оружия попал бы в Вальхаллу, — заключил Ивар. — Значит, когда-нибудь мы с ним увидимся там.

Братья медленно переглянулись, все четверо, будто бы общаясь друг с другом без слов. Убба снова подкинул нож на ладони, поглядел на меня, словно примеряясь, куда ловчее его всадить.

— Месть священна, — сказал Ивар. — И мы отомстим.

— Принесём на их земли страх, — сказал Хальвдан.

— Сотрём Нортумбрию с лица земли, — прорычал Убба.

— Клянёмся, — сказал Сигурд, и все остальные повторили за ним.

Я услышал в зале хриплый каркающий смех, смутно знакомый, но люди в зале одобрительно загудели и заглушили его. Все хирдманны, капитаны, кормчие, ярлы и хёвдинги жаждали теперь только одного — вторгнуться в пределы Англии и помочь Лодброксонам отомстить, и никто не стеснялся выражать своих чувств. Люди выкрикивали с мест, громко клялись, кто-то даже плакал, поминая старого конунга, ветераны прежних походов вспоминали славные деньки в компании Рагнара, и только слуги и рабы, невидимыми тенями семенящие вдоль стен, прятали улыбки.

— А сейчас, — сказал Сигурд. — Помянем отца. Так, чтобы он, глядя на нас из Вальхаллы, завидовал, что сейчас не с нами!

Приветственный гул в зале стал ещё громче, трэллей немедленно отправили за элем и мёдом. Для нашей команды, всё ещё ошарашенной моей выходкой, освободили место за одним из столов, вместе с дружинниками Ивара. Меня же вновь позвали к Рагнарсонам, но не для того, чтобы пить, а для того, чтобы расспросить ещё. Отказывать таким людям смертельно опасно, и я вернулся к ним.

— Вы были в Англии, — сказал Хальвдан. — С кем?

— Нас вёл Кетиль Стрела, — сказал я, надеясь, что это имя им известно. — Он погиб там же.

— Я немного знал его, — кивнул Ивар. — Из Трандхейм-фьорда, так? Как тебя зовут, парень?

— Бранд Храфнссон, — представился я.

— И чего ты хочешь, Бранд Храфнссон? — холодно произнёс Сигурд. — Наверняка ты явился не просто так. А новость всё равно до нас дошла бы, не с тобой, так с кем-нибудь другим.

Я посмотрел на всех четверых. Белая шёлковая рубаха Хальвдана стоила как урожай целой деревни, золотые и серебряные браслеты на руках каждого сразу показывали, насколько богаты братья. Они наверняка ждали, что я буду просить награды.

— Позвольте мне присоединиться к вашей армии, — сказал я. — Мне и моим друзьям.

Ивар вдруг рассмеялся в голос.

— Мы кинем клич по всему северу, — сказал он. — Любому свободному мужчине или юноше будет дозволено к нам присоединиться.

— Другой награды мне не надо, — сказал я. — Только возможность заработать себе честь и славу.

— Достойный ответ, — сказал Хальвдан, снимая с руки золотой браслет. — И всё же, возьми.

Он бросил браслет мне, а следом за ним то же самое сделали и остальные братья. Золото блеснуло жёлтым в полумраке, и я благодарно кивнул, надевая на руку все четыре браслета, которые пришлось немного согнуть, чтобы они не спадали с запястья. Этого хватит и на припасы для «Морского сокола», и на его ремонт, и на то, чтобы собрать новую команду. И ещё даже останется.

— А теперь пей и веселись, вспоминая походы славного конунга Рагнара, — сказал Сигурд. — Так, чтобы даже эйнхерии позавидовали нашей пьянке.

Я снова кивнул и вернулся к своей команде, которая сидела с растерянным видом. Даже Торбьерн, мечтавший поразить всех своей сагой, сидел тихо, как мышь под веником, даже Лейф и Олаф, которые бахвалились тем, как будут пить наперегонки на поминках старого конунга, лишь поглядывали по сторонам. Заинтересованные взгляды всех членов команды сошлись на подаренных золотых браслетах.

— Золото мы поделим, — сказал я.

— Я думал, дадут один, но не сразу четыре, — тихо сказал мой кузен.

— Деньги — брызги, — сказал я, за что удостоился недовольного взгляда со стороны Жадины. — Я потребовал у них кое-что гораздо более ценное.

— И что же? — спросил Гуннстейн.

Их всех посадили в дальнем конце зала, слишком далеко от почётного места братьев Рагнарсонов, так что они не слышали ни слова.

— Право участвовать в их походе на Англию, — сказал я.

Кьяртан фыркнул, Фридгейр поморщился.

— Когда они начнут собирать армию, туда и так возьмут любой сброд, даже с Оркнеев и Фарер, — сказал Кнут. — Изгоев, убийц, и прочих негодяев. Нас взяли бы и без твоей просьбы.

— Это так, — сказал я. — Но тогда мы стали бы одними из прочих, обычными воинами. А теперь мы стали теми, кто первыми попросился мстить за их отца. О нас узнают, нас запомнят. А если нас запомнят, то это прямая дорога к успеху и славе.

Глава 14

Следующие месяцы прошли в рутинной и долгой подготовке к походу. Армию нужно было собрать, а это процесс небыстрый в нынешних условиях. В Хроаррскильде прибывал и прибывал народ со всех концов страны, отовсюду, где говорили на северном наречии. Даны, свеи, норвежцы. Приплывали корабли из Ирландии, с Фарерских и Оркнейских островов, с побережья Балтики. Новость пронеслась по всему северу как лесной пожар. И мне приятно было осознавать себя той искрой, из которой разгорелось пламя.

В городе мы пробыли недолго, всего пару дней, почти сразу отправившись на север. Домой. Прежде, чем отправляться на войну, мы должны были повидать родных в Бейстаде и его окрестностях. Ну и, само собой, набрать как можно больше народа. Возможность пойти на войну вместе с Рагнарсонами предоставляется не так уж часто, как можно было подумать, так что в желающих пополнить команду «Морского сокола» отбоя не будет, даже несмотря на то, что приближалась зима и время виков подходило к концу. Зимовать они собирались уже в Англии.

Золото мы поделили на всех без исключения, перепало даже Эйрику, который никакого отношения к той истории не имел. Да, четыре браслета на полторы дюжины человек это очень немного, но всю нашу добычу мы потратили на покупку драккара, и чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, мы просто купили всё в Хроаррскильде.

Так что через несколько дней мы плыли на север вдоль изрезанного глубокими фьордами побережья Норвегии, к далёкому Трандхейм-фьорду, мимо величественных гор и высоких скал, о которые разбивались тёмные волны Северного моря. И чем дальше мы забирались на север, тем красивее становились виды, от которых натурально захватывало дух.

Особенно когда я стоял у руля, а холодные брызги летели в лицо из-под форштевня «Морского сокола», искрясь на солнце ледяным жемчугом. Здесь, на севере, уже наступала осень, и далёкий зелёно-жёлтый берег соседствовал со снежными шапками на горных пиках.

Как только мы вошли в Трандхейм-фьорд, то сняли носовую фигуру с драккара, и Рагнвальд закрепил вместо неё зелёную ивовую ветку. Сам фьорд оказался гораздо больше, чем я ожидал изначально, и поселения и фермы целыми гроздьями теснились на его побережье то тут, то там, везде, где имелся более-менее удобный пляж или даже просто спуск к воде. Люди махали руками, завидев наш корабль, а мы махали им в ответ. Все они были нашими соседями, и несмотря на все разногласия и споры, лучше бы поддерживать с ними добрые отношения.

«Морской сокол» впервые очутился в этих водах, и его обводы были незнакомы местным, но наши лица все знали. Иногда нас могли окликнуть местные рыбаки, и мы всякий раз рассказывали одну и ту же новость. Грядёт большая война. Англия будет завоёвана. Туда можно будет переселиться.

Идеи переселения витали в воздухе, норманны расползались по миру в поисках лучшей жизни, потому что скудная северная природа не могла прокормить всех. Так что норвежцы активно заселяли Ирландию, шведы двигались на восток, оседая на пути из варяг в греки на всём его протяжении, а датчане пытались отвоевать себе место на континенте.

Неудивительно, что северяне пытались основать поселения везде, докуда только могли дотянуться, в голой скалистой Исландии, в затянутой льдом Гренландии, в населённой враждебными племенами Северной Америке. Если дома больше нет свободной земли, то её надо либо найти, либо завоевать. Северяне пытались делать и то, и другое.

Меня иногда так и подмывало рассказать кому-нибудь о землях, лежащих на западе, но я знал, что мне просто так не поверят, а плыть туда самому… Пока не до этого. Да и вообще, лучше уж завоевать тучные поля и пастбища Британии, чем снова искать каменистые клочки суши в океане, чтобы и там с голодухи жрать сюрстрёмминг и прочие изыски северной кухни.

— Дом… — выдохнул вдруг Кьяртан, завидев прямо по курсу крытые зелёным дёрном крыши Бейстада.

Низкие, приземистые домики, вросшие в землю, чтобы лучше сохранять тепло долгими зимними вечерами, были рассеяны по зелёному берегу. Длинный дом вождя стоял чуть выше остальных, на пригорке, у самого берега находились лодочные мастерские и прочие хозяйственные постройки, на серой гальке перевёрнутыми скелетами лежали остовы лодок и кораблей. Распятые рыбацкие сети сушились на солнце, которое лишь изредка выглядывало из-за туч, чтобы спустя минуту снова спрятаться за облаками, словно избегая зябкого северного климата. Красивые места, но жить здесь непросто.

На берег высыпали женщины, дети и старики, с нетерпением и волнением ожидая возвращения своих мужчин. То, что мы вернулись из похода, заставляло их радоваться, то, что мы вернулись не в полном составе, заставляло их нервничать, потому что они пока не видели, кто именно не вернулся. Но сегодня сразу несколько женщин оденут вдовьи наряды.

Киль «Морского сокола» прошелестел по гальке, драккар остановился и мы попрыгали за борт, в холодную, почти ледяную воду Трандхейм-фьорда, прозрачную, как слеза младенца.

На берегу сразу стало шумно. От приветственных криков, от плача вдов, от плеска воды, от радостных детских воплей. Я тоже вышел на серый берег Бейстада вместе со всеми, но не чувствовал ничего подобного, для меня это место было чужим, всего лишь одной из многочисленных остановок на моём пути. Так что на этом празднике жизни я определённо ощущал себя лишним.

Да, я помнил, что у Бранда, то есть, у меня, здесь живёт мать, но я, во-первых, не знал, как она выглядит, а во-вторых, не испытывал ни малейшего желания с ней общаться, хотя и прикупил в Хроаррскильде несколько гостинцев на всякий пожарный.

И всё же я старательно делал вид, что рад всех видеть, пожимал руки, хлопал по плечам, трепал детишек по волосам и широко улыбался, чтобы не привлекать к себе внимания и не выглядеть потерянным, как Эйрик Гудредсон.

В Бейстаде мы провели пару недель, устраивая пирушки, на которых рассказывали о наших подвигах и зазывали молодёжь идти с нами, и поминки, на которых вспоминали о наших павших товарищах. Вдовы носили траур, пьяные мужчины клялись отомстить за друзей и за хёвдинга Кетиля. Каждая такая клятва увеличивала наш шанс вернуться в Англию, заряжая местных боевым настроением.

Вот только у нас не было хёвдинга, который повёл бы нас в бой.

А без твёрдой руки и сильной власти авторитетного вождя боевые качества падают с каждым днём. Демократия здесь работает только на тинге, где самые уважаемые члены общества разрешают возникшие споры, причём право голоса на нём ещё нужно было заслужить.

Вдова Кетиля, нестарая ещё женщина с ребёнком на руках, родичей здесь, в Бейстаде, не имела, постоянно плакала и почти не выходила из дому, и что-то мне подсказывало, что судьба её ждёт незавидная. Дом и одаль Кетиля Стрелы — слишком лакомый кусок, чтобы оставлять их какой-то пришлой, и даже ребёнок Кетиля, который и был законным наследником, пока слишком мал и глуп. Охотников за таким лакомым куском земли найдётся целая уйма.

Меня это не волновало. Моя судьба не здесь. Куда важнее для меня было то, кто поведёт «Морского сокола». Раз уж мы купили его вскладчину, то и принадлежал драккар нам всем поровну, а не кому-то одному, как, например, затонувшая «Чайка».

Поэтому я спустя некоторое время собрал всех участников того похода у себя дома. Он с трудом вмещал шестнадцать человек, сидеть приходилось едва ли не на головах друг у друга, но матушка постаралась проявить гостеприимство и выставила на стол все запасы эля и мёда, что имелись в закромах. Ничто по сравнению с пиром у братьев Рагнарсонов, но важнее сам факт угощения.

— И зачем мы здесь? — хмуро спросил Асмунд, неприязненно глядя на скромное убранство нашего жилища.

Жила семья Бранда очень и очень небогато. Неудивительно, что парень сорвался в викинги в столь юном возрасте.

— Решить, что делать с «Морским соколом», — сказал я.

— Если вы не возражаете, то я бы… — подал голос Эйрик.

— Тебя никто не спрашивал, — перебил его Сигстейн.

Эйрик пока жил у меня, и присутствовал лишь потому, что я это позволил. Но влиять на решения он всё же не мог.

— Мы можем его продать и поделить деньги, — предложил Вестгейр. — В Хоммельвике есть на него покупатель.

— Я бы им и рыбьи потроха продавать не стал, даже за золото, — фыркнул Лейф. — Хер им моржовый, а не наш драккар.

— Я того же мнения, — поддакнул Хальвдан.

Остальные молча цедили эль, опустошая мои запасы.

— Нам нужен вождь, — сказал я. — Теперь уже точно. И новые люди.

— Или мы можем присоединиться к кому-нибудь из соседей, — сказал Фридгейр Девять Пальцев.

— Даже в самые трудные времена Бейстад справлялся сам, — сказал Гуннстейн. — Думаю, так будет и впредь.

— Мы всё равно будем в составе армии, вместе с остальными. Можем обратиться к ярлу, он назначит кого-нибудь из своих людей, — пожал плечами Фридгейр. — В этом нет урона чести.

— И мы снова будем на побегушках у чужаков, — покачал головой Кнут.

Асмунд вдруг поставил недопитый эль на стол, тряхнул гривой волос, окинул всех задумчивым взглядом.

— Еслибольше никто не желает, то я готов, — произнёс он. — Тором клянусь, я буду хорошим вождём.

И если бы этого средневекового Кена занимало хоть что-нибудь ещё, кроме его волос, бороды, средств для умывания и баб, то можно было бы и подумать над его кандидатурой, но я бы ни за что не доверил ему вести команду в бой. Асмунд был храбр, этого не отнять, но личной храбрости недостаточно, чтобы успешно командовать отрядом, даже таким маленьким, как наш.

Для этого нужна хитрость, нужна гибкость, нужна сообразительность. Умение быстро решать возникающие проблемы в постоянно меняющихся условиях. Умение договариваться с людьми, умение видеть их сильные и слабые стороны. Асмунд ничем из этих качеств не обладал.

— Поднимем руки, кто готов проголосовать за Асмунда, — сказал я.

Вверх поднялась только одна рука. Это был Токи, но он тут же опустил её обратно, видя, что никто больше такое решение не поддерживает.

— Нам нужен удачливый вождь, — сказал Торбьерн. — Как я, например.

— То, что ты не споткнулся утром и не разбил себе башку, ещё не делает тебя удачливым, — проворчал Рагнвальд.

— Зато я прославлю нас всех! — возразил кузен.

— Скорее, ославишь, — тихо буркнул Олаф.

— Нужен кто-то опытный, вот кто нам нужен, — сказал Вестгейр. — Я вот ходил в викинг, когда многие из вас ещё пешком под стол гуляли. И выжил! А значит, знаю, что и как нужно делать.

— Я тоже, и что? — сказал Гуннстейн.

— Ну, тебе-то кроме моря и паруса ничего больше неинтересно, Гуннстейн, — сказал Вестгейр. — Тебе в хёвдинги не надо.

— А тебе что ли надо? — спросил Лейф.

— Ну, могу, — приосанился Вестгейр.

— Давайте, что ли, руки поднимем, — снова сказал я.

На этот раз голосов в его пользу оказалось чуть больше. С его кандидатурой согласились всего четверо. И меня в их числе не было. Да, Вестгейр был одним из самых опытных, да, он побывал во многих морях и ступил на многие земли, но он, скажем так, не любил рисковать. Возможно, именно поэтому он дожил до седых волос, да и обвинить его в трусости прямо в лицо мало кто осмелился бы, потому как драться он всё-таки умел, но идти на риск, неизбежный в таком деле, Вестгейр не хотел, избегая его всеми возможными способами. Даже в клине, в стене щитов он предпочитал работать копьём из-за чужих спин.

— Не быть тебе вождём, Вестгейр, — проскрипел Кнут, который демонстративно сидел со скрещенными руками во время голосования.

— Значит, не судьба, — пожал плечами он.

Мы условились о том, что хёвдингом станет тот, за кого проголосует больше половины команды, а все остальные безропотно должны будут этот результат принять, даже если с ним не согласны, а если кто-то не пожелает ходить под командованием избранного вождя, то остальные выкупят его долю.

Эль постепенно доводил норманнов до кондиции, я специально потребовал у матери выставить всё, что было в запасах, даже «зимний» эль, самый крепкий из тех, что можно получить без перегонки. Всё чаще звучали шуточки и смех, хотя разговор вроде как предполагал быть серьёзным, мужчины бахвалились и мерились совершёнными подвигами. Мне же похвастать было особо нечем, но даже у меня имелось несколько козырей в рукаве. Я всерьёз вознамерился стать вождём этих людей, и не гнушался использовать даже немного жульнические способы. Насколько я уже понимал местные обычаи, никто не гнушался.

— Раз уж никто не желает, то я мог бы, это самое… В вожди, — произнёс Сигстейн.

В шуме голосов его никто не услышал, и ему пришлось повторить это ещё раз.

— Ну уж нет, Жадина! — расхохотался Кнут. — Я лучше пойду горному троллю в ноги поклонюсь, он и то будет щедрее тебя!

— Да что ты⁈ У меня нюх на добычу! — вскинулся Сигстейн. — Мы все разбогатеем! Тем более в Англии! Я запомнил все монастыри и церкви, мимо которых мы прошагали! А они битком набиты золотом, я знаю! У меня нюх!

За Сигстейна не проголосовал никто, как бы он ни пытался убедить команду в том, что под его руководством их ждёт процветание и богатая добыча. Никому не хотелось питаться в походах одними сухарями и копчёной селёдкой, а ходить в обносках, потому что их вождь слишком жаден, чтобы обеспечить свою команду всем необходимым.

— Так вы никогда не выберете себе хёвдинга, — протянул вдруг Эйрик скучающим тоном. — Вы лаетесь между собой, как на базаре.

— Заткнись, трэлль, — произнёс Сигстейн.

Эйрик тут же вскочил со своего места, хватаясь за нож, тут же началась суета, гул, все начали подниматься, глядя то на одного, то на другого.

— Тихо! — рявкнул я поставленным командным голосом. — Никаких драк в моём доме!

Норманны притихли. Я был в своём праве.

— У этого пузыря слишком длинный язык, его следует укоротить, — произнёс Эйрик. — Такое оскорбление смоется только его кровью.

— Потом! — прорычал я. — Сейчас не время!

В воздухе повисло напряжённое молчание, прерываемое лишь треском дров в очаге и шумным дыханием пьяных норманнов. Трезвым оставался только я, лишь делая вид, что пью.

Обстановку требовалось разрядить, причём немедленно.

— Сигстейн, извинись, — потребовал я. — Это мой гость, и оскорбляя его, ты оскорбляешь и меня.

Жадина нахмурился, поиграл желваками. Торбьерн толкнул его под руку и что-то шепнул на ухо.

— Гм… Да, я прошу прощения, — выдавил Сигстейн. — У тебя, Бранд, и у тебя, Эйрик Гудредсон. За меня говорил выпитый эль.

Эйрик медленно вернул нож в ножны и степенно кивнул. Пока что всё вернулось в норму, но рано или поздно эта язва в нашем коллективе воспалится снова.

— Хёвдингом буду я, — заявил я, как только все немного успокоились и вернулись на свои места.

Я ожидал любой реакции, горячих возражений, споров, угроз, недоумевающих взглядов, насмешек, но ответом стало молчание. Молчание, которое, как известно, знак согласия.

— Ты молодой ещё, — неуверенно протянул Торбьерн. — Потянешь?

— Потянет, — вместо меня ответил Рагнвальд. — Так тому и быть.

— Проголосуем? — спросил Хальвдан.

Норманны стали поднимать руки один за другим, и я внимательно следил за каждым. Не только за тем, кто голосует за или против, но и за тем, как они это делают, с каким выражением лица, кто на кого смотрит, пытаясь уловить возможную реакцию, кто давит авторитетом, а кто следует за остальными. Девять человек из пятнадцати, имеющих право голоса, проголосовали за меня, и я запомнил выбор каждого.

Так я стал хёвдингом. Пожалуй, самым молодым по эту сторону Северного моря.

— За это следует выпить, друзья, — сказал я, и на этот раз выпил вместе со всеми остальными.

Глава 15

Команда «Морского сокола» пополнилась ещё двумя десятками человек, в основном, молодёжью, грезящей о славных победах, и для них моё положение стало огромным сюрпризом. Как же, ещё вчера мы вместе играли в навозе, но я ушёл в вик, а они нет, и теперь я стал хёвдингом, а они так и остались деревенскими лоботрясами. Это одновременно их и злило, и мотивировало.

К тому же, Торбьерн приложил все усилия для нашей пиар-кампании, на каждом шагу рассказывая о нашем походе, о гибели Рагнара и нашей пьянке с его сыновьями, превратив стычку на берегу в эпическое побоище против целой армии саксов, а мой разговор с Лодброксонами в дерзкую перебранку.

«Морского сокола» привели в полный порядок, законопатили и подготовили к новому выходу в море. Вырезали недостающие вёсла, починили парус, обновили носовую фигуру, Рагнвальд украсил мачту и рулевое весло рунами. Скамьи гребцов теперь были заполнены полностью, шестнадцать пар тяжёлых еловых вёсел готовы были вновь взбивать морскую воду.

Мы с Гуннстейном дневали и ночевали на корабле, чтобы успеть всё вовремя, надо было спешить, если мы хотели присоединиться к Рагнарсонам до начала осени. Зимовать здесь, на севере, я не хотел бы ни за какие коврижки. Уж лучше уплыть подальше, в тёплую гостеприимную Англию, прожирая чужие запасы, а не собирая птичьи яйца и не сдирая кору с деревьев.

И спустя пару недель усердного труда, когда с деревьев начала облетать листва, северные ветры стали приносить с собой первые крупицы снега, а по утрам лужи начали покрываться хрустящей ледяной коркой, чтобы потом раскваситься за день, мы снова вышли в море.

Я стоял у руля, Гуннстейн задавал ритм гребцам, сложенные мачта и парус покоились вдоль киля, а ледяная морская вода холодными брызгами поднималась из-под вёсел. Опытных моряков среди нас было немного, и раз уж нам пришлось набрать молодёжь, буквально подростков, то и гребли они нестройно и медленно, обучаясь на ходу под многоэтажную брань кормчего. Вздумай мы кого-нибудь преследовать, от нас ускользнул бы любой дуралей, хохоча и тыкая пальцем.

— Гребите ровнее, козьи выпердыши! — ярился Гуннстейн. — Глядите, как это делают другие и гребите одновременно, поломай меня тролль!

Это была всего лишь прогулка по фьорду, тренировочный выход в море перед большим походом, но старик был прав, это никуда не годится. Обычно новичков в команде было немного, один-два человека, и их неумелость с лихвой нивелировалась опытом всех остальных, но теперь команду пришлось разбавить чересчур сильно, почти вдвое. Понятно, что это не выглядело как пионерлагерь, и молодёжь тут взрослела очень рано, у некоторых из новичков уже имелись собственные дети, но опыта им всё-таки недоставало. Многие из них были рыбаками, пастухами и пахарями, даже и не помышлявшими о том, чтобы пойти в вик, но байки Торбьерна заставили их загореться жаждой наживы и духом авантюризма.

— Пусть помогают себе песней! — крикнул я.

— Они их не знают! — проворчал Гуннстейн.

Радовало только то, что это всё временно, и новички быстро научатся. А те, кто не научится, вернутся на берег к своим прежним занятиям.

— Торбьерн, запевай! — крикнул я.

Кузен прокашлялся, прочистил горло и затянул довольно унылую песню о преследовании стаи китов. Новички стали грести ровнее и даже прекратили задевать чужие вёсла. В этом деле главное это слаженная работа всех членов команды. Молодёжь кривила лица, стискивала зубы, шипела ругательства. Кожа сходила с их ладоней, чтобы смениться грубой толстой шкурой, спины ломило от напряжения. Я прекрасно мог их понять, но жалеть не собирался. Они все присоединились к нам, чтобы разбогатеть, а для этого всегда нужно хорошенько поработать.

— А, да пошло в Хель это всё! — вдруг закричал один из новичков, бросая весло.

Оно тут же столкнулось с чужими, повисло на уключине, драккар заметался на воде.

— Табань! — рявкнул я.

Все остальные вёсла выдернули из воды, я оставил руль и разъярённой фурией зашагал к этому болвану. Он злобно посматривал по сторонам, сидя на скамье, и тряс окровавленной ладонью в воздухе.

— Как твоё имя⁈ — заорал я ему в лицо.

— Свейн Торкельсон, — буркнул он, стараясь не смотреть на меня.

— Почему ты бросил весло⁈ — рявкнул я.

Свейн промолчал. Говорить правду на глазах у всех остальных ему было стыдно. С виду он был моим ровесником, под носом пробивались редкие светлые усики и клочковатая борода, а плечах он казался даже шире меня. И всё же он бросил весло.

— Говори! — рявкнул я прямо Свейну в ухо.

Вся остальная команда молча следила за ситуацией, и новички, и ветераны. Момент, прямо говоря, неприятный. Неловкий.

Свейн молча играл желваками и смотрел прямо перед собой, не желая со мной разговаривать.

— Ты бросил не весло, Свейн, ты бросил своих! Свою команду! Тех, с кем будешь делить кров и пищу, тех, с кем будешь драться в одной стене щитов! — сквозь зубы произнёс я.

— Да пошёл ты, Бранд! Ишь, какой важный стал! Сходил в вик один раз, и ходишь теперь, грудь колесом! — вдруг вскинулся он. — Что, забыл, как прятался от меня в холмах? Хочешь, я тебе ещё раз морду начищу!

Я, недолго думая, двинул ему кулаком в рожу, пользуясь преимуществом. Свейн сидел на скамье, я нависал над ним, и защищаться в таком положении он не мог. Парень рухнул со скамьи и покатился под всеобщие насмешки. Я был в этой ситуации прав на все сто. Бросил весло — бросил команду. Подвёл команду — виноват.

На мгновение мне захотелось выбросить его за борт, но мы выбрались достаточно далеко от берега, и в ледяной воде эта свинья замёрзнет насмерть через пару минут, а смерти он не заслуживал.

— Гуннстейн, правь к берегу, — приказал я, поворачиваясь спиной к лежащему.

Это стало ошибкой.

Свейн ударил меня в спину, бросился сзади, пытаясь меня повалить, и успел несколько раз ударить меня по голове, но я сумел перекинуть его через себя. На драккаре поднялся шум, воины закричали что-то нечленораздельное, палубу качало из стороны в сторону на волнах, но я ничего этого не замечал. Для меня снова перестало существовать всё, кроме меня и моего противника.

Я снова ударил Свейна в лицо, вскользь, по скуле, на более уверенный удар не хватило времени. Он извернулся ужом, подскакивая на ноги, кинулся беспорядочно махать кулаками, что-то кричал про меня и мою мать. Успокоить его удалось только апперкотом в бороду, после которого он обмяк и растёкся по палубе.

Ладно хоть Свейну хватило ума не браться за нож, не то моя карьера хёвдинга окончилась бы, даже толком не начавшись. Я посмотрел на него, на всех остальных, замечая уважение в глазах молодёжи, сплюнул в воду.

— К берегу, — повторил я.

Голова немного гудела, пару ударов я всё-таки пропустил, но ничего серьёзного не произошло. Бывало, я получал и сильнее. Как ни в чём не бывало, я занял место у рулевого весла. Гуннстейн, которого я сменил, подошёл было к лежащему парню, но я окликнул его.

— Не трожь. Пусть лежит, — сказал я.

У самого берега я остановил драккар, который почти касался морского дна своим килем. Здесь этот мерзавец точно не утонет.

— Плесните на него забортной воды, пусть просыпается, он достаточно отдохнул, — сказал я.

Кнут, хищно улыбаясь и сверкая единственным глазом, выполнил мою просьбу, и Свейн подскочил, мотая головой из стороны в сторону и разбрызгивая ледяные капли.

— Вот это дерьмо хорька не просто бросило своё весло из-за лопнувшей мозольки, — начал я. — Девочке стало больно пальчики, видите ли. Свейн сделал это открыто и при всех, наплевав на воинское братство. Послав в Хель не только меня, но и весь наш драккар со всей нашей командой.

Норманны недовольно загудели.

— Мы все здесь мужчины! — продолжил я. — И мы не бросаем своих! Как считаете, достоин он присутствовать в нашем братстве? Или Свейн Торкельсон годен только на то, чтобы прислуживать за столом вместе с трэллями и домашними девками?

— Нет! Недостоин! — выпалил Торбьерн.

— Пусть катится отсюда! — воскликнул Лейф.

— К девкам его! Прочь! — наперебой заголосили остальные.

Вся команда в едином порыве выступила против Свейна, который сидел на заднице и обтекал.

— И уж тем более нам не нужны воины, неспособные одолеть врага даже со спины! — продолжил я.

Грянул взрыв хохота, который пришлось переждать, прежде, чем продолжить свою речь.

— Бросьте его за борт, парни, — сказал я. — Больше нет сил терпеть его вонь.

К Свейну подскочили сразу четверо, хватая за руки и ноги. Подскочили молодые, его ровесники и, возможно, друзья, ветераны даже не шелохнулись, только посмеиваясь над происходящим. Свейн почти даже не сопротивлялся, и его с размаху швырнули за борт, в ледяную воду Трандхейм-фьорда.

Он вошёл в воду с громким плеском, сразу же забарахтался в воде, словно бы мы бросили его на глубину, но вскоре понял, что воды здесь всего лишь по грудь, и встал на ноги. В спину ему полетели насмешки и оскорбления, и он, как оплёванный, молча побрёл в деревню, а мы поплыли обратно. Нам предстояла ещё тренировка с парусом.

— Он это запомнит, — тихо сказал мне Гуннстейн. — И будет мстить.

— Если запомнит, может, хоть на пользу ему это пойдёт, — сказал я.

Мы на вёслах вышли к середине фьорда, туда, где было немного попросторнее, и принялись гонять молодёжь ещё и так. Поставить мачту, поднять парус. Спустить парус, убрать мачту. Тренировались ловить ветер и поворачивать одним только парусом, тянуть канаты и вязать узлы. Мне и самому не помешала бы такая тренировка, так что я определённо проводил время с пользой.

Вернулись мы только вечером, взмокшие, усталые, но довольные. Драккар хорошо вёл себя на большой волне, слушался руля, команда постепенно набиралась опыта. Само собой, Гуннстейн ворчал, не переставая, что в открытом море мы с такими моряками все обречены, но я видел, что это просто старческое ворчание. Мол, раньше дети рождались с веслом в руках, прямо из колыбельки в море просились, не то что нынешнее племя. Такого брюзжания я наслушался и в своём времени, это вечная тема, и спорить со стариком желания не было.

И раз уж в команде вдруг образовалось вакантное место, то я не стал заморачиваться с поисками нового лоботряса с окрестных ферм, а просто освободил Кеолвульфа. Сакс всё это время жил у меня, помогая моей матери по хозяйству, чинил крышу, заготавливал дрова на зиму. Я предложил ему свободу в обмен на год службы, и он, сжимая в руке деревянный крестик, поклялся стать на этот срок моим человеком.

Роль хёвдинга давалась мне легко. Это оказалось не сложнее, чем командовать взводом или ротой, что в мирное, что в военное время. Просто будь чутким к происходящему в отряде, держи нос по ветру и старайся быть в курсе дел, даже самых мутных. И ставь общее благо выше своего собственного.

Да и мои люди постепенно привыкали к тому, что ими командует сопляк. Хотя никто уже и не пытался называть меня сопляком, салагой, молодым или как-либо ещё. Я завоёвывал авторитет по капле и не собирался его терять по глупости. В конце концов, у меня был план, как разбогатеть, и я охотно о нём рассказывал, снова и снова подогревая интерес каждого к походу в Англию.

Разного рода схемы так и вертелись у меня в голове, единственное, чего не хватало для их реализации, так это времени. Схемы не только мошеннические и грабительские, направленные на то, как разбогатеть в кратчайшие сроки, но и изобретательские.

Я мог бы собрать простейший самогонный аппарат. Простейшие осадные орудия вроде огромных стреломётов, примитивные паровые машины, воздушные шары и прочее. Но для этого нужно было время, которое утекало с неимоверной скоростью, словно песок из пальцев. Нужны были опыты и множественные попытки, во время которых никто не будет отвлекать меня по пустякам. Может быть, мне удастся сделать хоть что-нибудь из этого во время зимовки, но я особо не рассчитывал на такую удачу.

Поэтому основную ставку я делал не на превосходство в техническом плане, а на воинскую выучку, которой, в целом, хватало и так. Норманны гораздо больше любили подраться, нежели саксонские крестьяне-ополченцы, и если воевать не числом, а умением, по заветам Суворова, можно будет бить англичан в хвост и в гриву. А именно так нам и придётся воевать, даже если Рагнарсоны поднимут в бой абсолютно всю Скандинавию. Англичане превосходили нас числом.

Вот только они были разобщены и рассеяны, к тому же с запада их регулярно терзали бритты, а с севера — пикты и скотты. Да и среди англосаксов накопилось множество противоречий и разногласий. Я немного успел собрать информацию в Хроаррскильде, да и рассказы Кеолвульфа помогали понять, что на самом деле происходит в стане врага.

В Нортумбрии, которая на данный момент и была главной целью похода, за власть боролись сразу два короля-соправителя, Элла и Осберт, и я не сомневался, что Рагнарсоны попытаются на этом сыграть, иначе я буду сильно в них разочарован.

Каждый олдермен в своей вотчине чувствовал себя полновластным хозяином, подчиняясь королю лишь номинально, власть в саксонских королевствах была сильно децентрализована, и это тоже играло нам на руку. Так что надо бить их поодиночке, заключать союзы со слабыми и разбивать сильных, чтобы потом повернуть своё оружие против прежних союзников, если они откажутся подчиниться. Вероломство? Нет, стратегический замысел.

За военную сторону похода я не опасался, сомнений в том, что объединённое войско данов, шведов и норвежцев сумеет побить саксонских корольков, не было. Гораздо больше меня беспокоила моральная сторона вопроса. Церковная пропаганда. Вот в этом вопросе норманнам совершенно нечего было противопоставить.

Я нормально относился к христианству из моей эпохи, но здешнее христианство, воинствующее, жадное, требовательное, ревнивое, приводило меня в ужас. Подделать купчую на землю, чтобы доказать, что тот или иной кусок на самом деле должен принадлежать монастырю? Запросто. Выкопать чьи-то останки из могилы, потому что этого человека объявили святым? Ха, можно заодно выкопать кого-нибудь ещё, а мощи разослать сразу по нескольким местам. Выжимать из крестьян деньги церковными налогами вдобавок к десятине? Само собой.

Местная церковь вообще больше напоминала мне какую-то смесь из дремучего язычества и обычного христианства, а жизнеописания каких-нибудь местечковых святых больше напоминали сказки для умственно отсталых, но даже это работало, заманивая язычников в лоно церкви.

Для скандинавов Христос был всего лишь ещё одним богом, одним из многих, но встречались уже и те, кто всерьёз верил в то, что он единственный бог, а язычники будут гореть в аду. Фанатики-миссионеры с упорством тараканов лезли на север, не боясь мученической смерти, чтобы попытаться обратить в свою веру хоть кого-нибудь, и иногда у них это получалось.

Но и это можно было обратить в свою пользу. Как минимум, крещение может быть предметом торга, ценным не для нас, а для христианских королей и епископов, и это давало нам ещё одно преимущество. В конце концов, ни один норманн не откажется искупаться в реке в погожий денёк.

Однако до всего этого нужно было ещё дожить, а до английских берегов ещё нужно было добраться, и хотя экипаж «Морского сокола» был полон, припасы подготовлены, а у каждого без исключения имелись собственное копьё, топор и щит, я всё равно нервничал.

Только когда наш драккар устремился прочь из Трандхейм-фьорда под женский плач и пожелания удачи, а я водрузил драконью голову на нос «Морского сокола», волнение прошло, а на смену ему пришло предвкушение новых побед. Мы отправлялись в Англию.

Глава 16

Корабли стекались к побережью Сьёланда со всех концов скандинавского мира. На призыв братьев Лодброксонов откликнулись все, кто только мог, как знатные ярлы, так и простые бонды. Сотни кораблей. Тысячи воинов.

И когда все необходимые жертвы были принесены, а клятвы озвучены, Великая Армия Язычников двинулась на запад, и мы вместе с ней, так что я вновь ощущал себя винтиком огромной машины. Машины, которая в этот раз победит.

«Морской сокол» переваливался через волны в строю других кораблей, и я чувствовал, что так и должно быть. Ощущение правильности происходящего не покидало меня ни на секунду, вдохновляя на новые свершения.

Ни один конунг не собирал подобную армию для набега, но это и не было простым набегом в поисках золота и рабов, это была карательная экспедиция, набег и завоевание одновременно.

Все были веселы и бодры, предвкушая богатую добычу и славные битвы, и даже те, кто не был помешанным на войне психопатом, надеялись завоевать себе по несколько акров плодородной английской земли, чтобы спокойно жить на ней вместе со своими родичами.

Наш флот прошёл вдоль фризского берега и повернул к северу, как только английский берег показался на горизонте. Мы двигались так, чтобы в каждый момент времени видеть как минимум два соседних судна, не сбиваясь в кучу и не растягиваясь по морю в длинную цепь, чтобы не дать противнику и шанса. У англичан и франков флот находился в зачаточном состоянии, но они могли хотя бы попытаться дать нам отпор, если бы увидели такую возможность. Нынешнее построение такой возможности не давало.

Так что спустя несколько дней морского похода мы беспрепятственно вышли к побережью Восточной Англии, а если быть точным, к острову Танет.

— Жду не дождусь насадить на копьё какого-нибудь сакса, — произнёс один из новичков, Арнор, ещё не бывавший в настоящем бою.

Мы шли под парусом, наконец приближаясь к английскому берегу, туда, где волны раз за разом накатывали на белые меловые скалы, вытачивая из них причудливые формы.

— А мог бы насадить какую-нибудь саксонку, — расхохотался Олаф, и по всему драккару пронёсся взрыв хохота.

— И это тоже! — покраснел Торкель.

— Саксов больше, чем нас, каждому хватит, — сказал я. — И саксонок тоже.

— Как же мы их тогда одолеем, если их больше, — проворчал Даг, вечно хмурый и мрачный юноша, которому не нравилось абсолютно всё из того, что мы делаем.

— Мы сильнее! — сказал Токи.

— Они не воины, — сказал Вестгейр.

— Мы разобьём их поодиночке, — сказал я. — Главное, не дать им объединиться против нас. И самим не распылять силы.

Все были воодушевлены. Как же, впереди нас ждут славные битвы и будоражащие кровь минуты грабежа, и даже те, кто погибнет в этом походе, наверняка попадут в Вальхаллу, присоединяясь к своим предкам и другим героям для того, чтобы провести вечность в битвах и попойках. До того момента, как настанет Рагнарёк, конец времён, но даже тогда все эти павшие герои будут сражаться на правильной стороне.

Смерти норманны не боялись. Если это смерть славная, такая, чтобы о ней говорили с уважением и почтительностью, то её могли даже искать специально, ввязываясь в самые отчаянные предприятия. Я тоже не боялся смерти. Терять мне здесь нечего, да и к тому же, я, кажется, однажды уже умер.

— Мы норвежские. С нами Один. А значит, мы победим, — сказал я, и команда «Морского сокола» поддержала меня воплями и криками.

К острову Танет мы подобрались аккурат во время прилива. Пляж, на который накатывали пенные буруны Северного моря, с трудом вместил наши корабли, и многим пришлось искать другое место, благо, что удобных пляжей здесь оказалось несколько. Разве что пришлось немного покричать с корабля на корабль, чтобы условиться о месте встречи.

Высадка прошла спокойно, без каких-либо происшествий, никто нас не встречал и не пытался нам воспрепятствовать, хотя наше прибытие наверняка не прошло незамеченным, и гонцы уже несутся в Кантваребург и Лунденвик. Прибытие такой армады нельзя оставлять без внимания.

Я, наверное, должен был чувствовать величие момента… Но я хотел только чего-нибудь сожрать, просушить сапоги и выспаться, поэтому не испытывал никакого пиетета перед тем, как викинги выпрыгивают на берег. В конце концов, это не пляж Омаха в сорок четвёртом, это всего лишь Англия, и сбрасывать нас обратно в море никто не пытался.

— Так вот она какая, эта ваша Англия… — пробормотал Трюггви, бывший пастух, решивший наконец попытать удачи в морском разбое.

— Такая и не только, братец, — хлопнул его по плечу Лейф. — Но вот золото, эль и женские груди здесь точно такие же, как у нас на севере.

— Надеюсь, нам достанется хоть что-нибудь из этого, — буркнул Даг, косясь на меня.

Я облачился в кольчугу, починенную и подогнанную под мой размер, надел шлем, кожаные ремешки которого воняли застарелым потом, сунул свой верный топор за пояс. Поверх кольчуги нацепил шерстяной плащ, чтобы не держать металл в сырости, закрепил плащ бронзовой фибулой. Теперь я выглядел настоящим хёвдингом. Маленьким, но гордым.

Кольчуги, да и вообще доспехи, имелись далеко не у всех, большинство обходилось простой одеждой из льна и шерсти. Так и с оружием, не каждый мог позволить себе меч. Топор или копьё — вот оружие победы. На них не нужно столько металла, а убивают они ничуть не хуже. Но меч это показатель статуса, и я намеревался раздобыть себе хороший клинок вдобавок к саксу, висящему на перевязи поперёк груди.

Лучшими клинками тут считались франкские, и почти каждый мечтал о таком оружии. Я в холодном оружии разбирался не слишком хорошо, больше фанатея по стрелковому вооружению, но кое-что всё равно слышал. Булат, дамасская сталь, финки НКВД, и всё такое прочее. И если уж искать себе подходящий меч, то это следует делать на востоке, в землях греков, арабов или ещё дальше.

Но пока мы здесь, в Англии, придётся довольствоваться тем, что есть на руках.

Мы как раз начали разводить костры и обустраивать лагерь. Ночевать придётся здесь, на острове, а завтра наши вожди решат, что делать дальше, куда идти и кого бить. Пока что всем заправляли Рагнарсоны, в основном, Ивар и Сигурд, и я ожидал, что они сломя голову помчатся в Нортумбрию, бить короля Эллу, но нет. Они, кажется, вознамерились делать всё основательно и последовательно. Даже здесь понимали, что месть — это блюдо, которое подают холодным.

Ни на следующий день, ни в день после него, мы не сдвинулись с места, продолжая обустраивать лагерь и превращая его в некое подобие города. До римских укреплений, возводимых за один день, далеко, но даже этот частокол давал неплохую защиту. В лагерь прибывали шпионы датчан с донесениями, приплывали торговцы, присоединялись опоздавшие.

Как ни странно, но моя история подтвердилась. Один из датских торговцев, пришедший из Йорка, рассказал братьям Лодброксонам точь-в-точь ту же историю, что рассказал им я. Впрочем, по всему северу эта байка бродила в самых различных вариантах, включая тот, в котором Рагнар сам покусал всех змей перед гибелью, и что его пришлось связать напоследок.

Возможно, это и напомнило сыновьям Рагнара обо мне. В один из дней к нашему шатру подошёл воин с их корабля.

Я как раз упражнялся с топором и щитом, сражаясь с Торбьерном и одним из новичков одновременно. Практики мне сильно не хватало, и я навёрстывал упущенное как только мог, понимая, что это не просто спорт, а что от этого прямо зависит моё выживание здесь.

— Бранд Храфнсон? — спросил датчанин, почему-то обращаясь не ко мне, а к Кнуту, который молча точил топор.

Тот выглядел самым воинственным и грозным из нас всех, тоже не расставаясь с кольчугой, а его выбитый глаз, закрытый повязкой, делал его рожу ещё страшнее.

— Это я, — сказал я, останавливая бой.

— Тебя хочет видеть Ивар, — сказал датчанин, явно недоумевая, почему его послали за каким-то мальчишкой.

— Пусть приходит, я тоже буду рад его видеть, — сказал я.

— Ты не понял, — сказал датчанин. — Ты пойдёшь со мной.

Я сунул топор за пояс и повернулся к нему, вглядываясь в глаза. Проблесков интеллекта обнаружено не было.

— Это ты не понял, — сказал я.

— Когда Ивар зовёт — люди приходят, — сказал датчанин.

— Так он зовёт или приказывает? — спросил я.

Датчанин нахмурился, он начинал злиться, не понимая, почему я уже не бегу на цырлах к его повелителю.

— Зовёт, — процедил он.

— Тогда веди, — сказал я.

Он недовольно тряхнул гривой, вынужденный терпеть мою дерзость, но всё-таки провёл меня к шатру полководцев. Внутри я обнаружил только Ивара Бескостного и Уббу, остальные братья пропадали где-то в другом месте. Оба Рагнарсона сидели за столом, играя в хнефатафл, и Убба, кажется, проигрывал.

— Приветствую дарящих кольца, — произнёс я.

Ивар молча кивнул, Убба покосился на меня.

— Ты ещё и скальд? — спросил Убба.

— Нахватался кое-чего от кузена, — сказал я.

— Доброе дело — висы плести, — сказал Ивар. — Но я позвал тебя не за этим.

Я промолчал, ожидая продолжения, и оно не заставило себя долго ждать.

— Ты же хотел участвовать с нами в походе на Англию? Отправишься с Сигурдом и его людьми на переговоры, — сказал Ивар.

— Я думал, мы приплыли сюда воевать, а не переговариваться, — сказал я, и Убба одобрительно хмыкнул. Он, похоже, всецело разделял именно такую точку зрения.

— Зимой никто не воюет, — пожал плечами Ивар. — Так что мы перезимуем здесь, с позволения здешнего короля. Как его там, Убба?

— Эдмунд? — пожал плечами Убба. — Какая вообще разница?

— Короля Эдмунда, да. Он даст нам кров, пищу и золото, а мы взамен дадим своё доброе отношение, — сказал Ивар.

— И лошадей, — вставил Убба. — Пусть даёт лошадей.

— Неплохой обмен, — сказал я, но мой шуточный комплимент прошёл мимо.

— А потом, весной, мы отправимся на север, — сказал Ивар.

— Это получается, нам нельзя будет здесь никого грабить? — спросил я. — Моим людям уже невтерпёж.

— Если очень хочется — валяйте, но помощи в случае чего не ждите, — сказал Ивар. — Лучше пусть сперва англы принесут жратву и золото. Потом уже можно грабить, сколько хотите.

— Если мы не будем грабить сейчас, у Эдмунда не будет стимула заплатить, чтобы эти грабежи прекратились, — сказал я.

— Это точно! — хохотнул Убба. — Я и говорю, пора чего-нибудь сжечь!

— Я думаю, что Эдмунд наложит в штаны от одних только наших имён, — отмахнулся Ивар. — Он заплатит и так. Поэтому ступайте вместе с Сигурдом и заставьте его вытряхнуть казну.

— Хорошо, — сказал я. — Если что-то из этой казны достанется нам.

— Именно поэтому я тебя и позвал, — сказал Ивар. — Как ты и просил, право пограбить Англию вместе с нами. Это щедрое предложение, Бранд.

— И я его ценю, — ответил я.

Хотя, если честно, я бы предпочёл отправиться в рейд по монастырям и городкам, как это предлагал сделать Сигстейн Жадина. Торговаться я не умел и не любил, даже с позиции силы. Гораздо проще отобрать всё и сразу.

Но на переговоры я всё же отправился. Я взял с собой часть команды, ту, которая выглядела просоленными морскими волками, новичков оставил на страже, и под удивлённые возгласы своих людей присоединился к Змееглазому в его посольстве.

— Не думай, что чего-то стоишь, дренг. Это идея Ивара. Он считает, что мы заплатили тебе недостаточно, — заявил Сигурд, едва увидел меня и моих людей. — Стой позади и помалкивай, если не хочешь лишиться языка.

Спорить я благоразумно не стал.

Нам привели лошадей, и мы взгромоздились в сёдла, в которых сидели, как собака на заборе. Всё же норманны это мореходы, а не кавалеристы.

И после небольшого путешествия в сторону Кантваребурга мы встретили саксов, послов короля Эдмунда. Всего два десятка человек вместе с охраной и слугами. Главными, по всей видимости, были какой-то престарелый олдермен и с ним священник с выбритой тонзурой.

— Тан Дунстан, — представился посол, больше похожий на старого военачальника, вынужденного вновь облачиться в доспехи.

— Сигурд Рагнарсон, — представился Змееглазый.

Мы встретились на перекрёстке двух дорог, у раскидистого дуба, с которого то и дело облетали жёлтые листья. Саксы глядели на нас испуганно, иногда украдкой крестясь, норманны смотрели на них уверенно и насмешливо, целиком осознавая своё превосходство. Одолеть нас в открытом бою король Эдмунд не мог, и сам это прекрасно понимал. Поэтому и согласился на переговоры.

— Нам нужно золото, еда и лошади. И еда для лошадей. И эль, — перечислил Сигурд. — Мы останемся зимовать здесь, на Танете.

— Его Величество Эдмунд в своей щедрости согласен предоставить вам всё необходимое, при соблюдении некоторых условий… — забормотал посол.

— Каких ещё условий? — фыркнул Сигурд.

— Вы не станете чинить неприятностей народу Восточной Англии и покидать остров без крайней на то необходимости, — сказал тан Дунстан.

— И вы должны креститься, — добавил священник, гордо выпрямляя спину.

Сигурд нахмурил брови.

— О чём толкует эта крыса в балахоне? — вдруг спросил меня Торбьерн.

— Хочет, чтобы мы искупались в реке, — тихо произнёс я.

— Я мылся позавчера, — пожал плечами кузен.

— Если это все условия, то мы согласны, — сказал Сигурд. — Как только на Танет доставят первые подводы с продовольствием и золото.

Я удивился, но не подал виду, и только потом вспомнил, что многие из наших уже бывали крещены и не видели ничего зазорного в том, чтобы креститься ещё разок, не прекращая при этом почитать Одина, Фрейра и Тора.

Мне показалось, что Сигурд слишком легко согласился на условия короля Эдмунда, но, с другой стороны, никто и не собирался эти условия выполнять. В конце концов, желание разграбить какое-нибудь селение тоже может быть вызвано крайней необходимостью.

Тан Дунстан поклялся на Библии, что через две недели на Танет начнут подвозить всё необходимое, и потребовал такую же клятву у Сигурда, но священник резонно заметил, что пока он остаётся язычником, то не может давать подобную клятву.

— Клянусь Одином, мы будем соблюдать все условия, — легко произнёс Змееглазый, и я заметил скрытые усмешки на лицах наших людей.

— Один тот ещё обманщик. Бельвёрк, Злодей, Предатель Воинов, — прошептал мне на ухо Торбьерн, видя моё замешательство. — Тор, Тюр или Фрейр покарают за нарушенную клятву, а Одину плевать. Он только посмеётся над тем, как ты обманул врага.

Я понимающе закивал. Вот это полезно знать, это может пригодиться.

Мы разъехались в разные стороны, возвращаясь каждый в свои города и каждый с добрыми вестями. Тан Дунстан спешил обрадовать своего короля, ну а мы спешили обрадовать своих людей. Скоро на Танете можно будет пировать всю зиму за чужой счёт, и это не могло не радовать.

Король Эдмунд не обманул. В указанный срок на Танете объявились перепуганные саксонские крестьяне, везущие ненасытным и прожорливым викингам свой урожай, опустошая собственные кладовые для того, чтобы какие-то даны или свеи могли ни в чём себе не отказывать.

К нам гнали быков и мы забивали их на мясо, а потом его солили, привозили хлеб, ячмень и овощи, и даже бочки пива и эля, столько, что хватило каждому и не по одному разу. Король Эдмунд решил пойти по простому пути и откупиться от северян, полагая это более выгодным решением. Потерять немного сейчас, потерпеть, нежели терять всё и сразу.

Вот только он и представить не мог, что Великая Армия Язычников на этот раз пришла не для того, чтобы просто пограбить. Не за золотом, серебром, рабами или другими товарами. Великая Армия Язычников на этот раз пришла для того, чтобы покорить эту страну, и своей бескорыстной помощью, попыткой откупиться, король Эдмунд лишь ускорял своё собственное падение.

Глава 17

Наше первое крещение прошло сразу же после того, как король Эдмунд прислал нам всё требуемое. С последним обозом прибыл священник, тот самый, что был в составе переговорщиков, выстроил нас в лагере, прочитал короткую молитву на латыни, побрызгал водой на передние ряды и уехал с чувством выполненного долга. Уверен, будь здесь фотоаппараты, он бы сделал фотоотчёт, настолько формальным и неискренним выглядело происходящее.

Некоторые из наших побаивались христианской магии, но я сумел убедить их в том, что бояться не надо, и христианские жрецы боятся нас гораздо больше. Так и родилась идея наведаться в один из близлежащих монастырей. Там совершенно точно припрятаны богатства, которые только и ждут, чтобы их кто-нибудь прибрал к рукам. А если этого не сделаем мы — сделает кто-нибудь другой, например, наши соседи из Хоммельвика, а этого допустить было никак нельзя.

Уже и здесь наступила поздняя осень, ночью подмораживало, порой выпадал снег, который таял наутро, но лёд ещё не встал, и мы с лёгкостью могли добраться до любого интересующего нас места. Здесь, в Восточной Англии, хватало рек, ручьёв и проток, достаточно глубоких для того, чтобы по ним прошёл драккар.

— Всё, собираемся и выходим, — приказал я, когда скука стала совсем невыносимой, и ни эль, ни спарринги, ни спортивные соревнования уже не могли меня развлечь.

Бездельничающий солдат — плохой солдат, я это уяснил крепко и навсегда, и не позволял своим людям расхлябаться, но дисциплина всё равно с каждым днём падала. Мне и без того требовалось много сил, чтобы держать их в узде.

— Куда? Нам же нельзя покидать остров, — спросил Торбьерн.

— Нельзя без крайней необходимости, — сказал я. — А я уже не могу сидеть без дела. Значит, это крайняя необходимость.

— Вот это я понимаю! — расхохотался Сигстейн, и на этот раз его поддержали все до единого, целиком и полностью одобряя мою затею.

Мы пошли налегке, даже не собирая лагерь, просто кинули жребий, кто останется за ним следить. В этой армии хватало тех, кто мог утащить что-нибудь просто из спортивного интереса. Впрочем, как и в любой другой. Короткую палочку вытянул Вестгейр, который от этого факта ничуть не расстроился.

А остальные дождались прилива, спустили «Морского сокола» на воду и в бодром уверенном темпе пошли на север. Там находилось устье Темзы, или Темеза, как эту вонючую речку называли здесь. Воняла она в самом прямом смысле, чуть выше по течению находился огромный Лунденвик, пока без двухэтажных автобусов и полицейских в смешных шапках, но такой же густонаселённый. А где много народа, там и вонь, и антисанитария, и всё тому подобное. Одни только кожевенные мастерские чего стоят.

Но в Лондоне нам пока делать было нечего, я собирался пройти мимо и начать с какого-нибудь городка или монастыря поменьше. На побережье хватало подходящих целей, в которых нам не придётся вдруг сражаться с превосходящими силами противника.

Так что мы шли на вёслах мимо устья, Гуннстейн стоял за рулём, а я, в полном боевом облачении, прохаживался между банок, периодически взбираясь на нос драккара и поглядывая вперёд. Жаль, нет ни бинокля, ни хотя бы подзорной трубы, мне бы они здорово пригодились.

— Мы наконец-то идём за добычей, друзья! — громко произнёс я.

Викинги заухмылялись. Они тоже засиделись без дела.

— Саксы стаскивают всё золото и серебро своим христианским жрецам! — продолжал я. — И оно лежит там без дела в их сокровищницах! Значит, надо его забрать, верно?

— Да! — откликнулись сразу несколько гребцов.

— И мы его заберём! — рявкнул я. — Нам не нужны ни рабы, ни пленные, только золото и драгоценности!

— Да! — закричали викинги.

— Ну так вперёд! — прокричал я.

Жаль, у нас не было карты этих земель, хоть какой-нибудь. Было бы гораздо проще. С другой стороны, у нас имелся Гуннстейн, избороздивший все окрестные моря и побывавший почти в каждой бухте. Он-то нас и вёл. К одному из многочисленных местных монастырей.

Восточная Англия, пронизанная реками вдоль и поперёк, была удобной мишенью для грабежей, а люди здесь, так или иначе, селились у воды, потому что больше селиться им было негде. Им некуда было даже убежать, тем более, монахам, привязанным к своим книгам, святым мощам и прочим реликвиям.

Некоторое время мы шли под парусом, когда пришлось взять чуть мористее, и нам в лицо хлестал противный мокрый снег, но вскоре он прекратился, и мы зашли в какую-то бухту, оказавшуюся устьем очередной безымянной речки.

— Узнаешь места, Кеолвульф? — спросил я у единственного нашего сакса.

— Нет, здесь я не бывал, — покачал головой он.

Он тоже напросился с нами, но я не желал, чтобы он участвовал в мероприятии, так что Кеолвульф останется охранять «Морского сокола» ещё с кем-нибудь на пару. Опыт, сын ошибок трудных. Вновь остаться без корабля будет уже не смешно, а так даже двоих человек хватит, чтобы поднятьтревогу или даже отвести корабль от берега.

И очень скоро мы увидели каменную церковь на острове, окружённую деревянными хибарами. Как раз то, что нужно.

— Давай к берегу! — приказал я.

«Морской сокол» скользнул в камыши, разглаживая жидкую холодную грязь дубовым килем, норманны один за другим начали выпрыгивать на берег с топорами наперевес. Двое остались на борту, караулить, а вот все остальные устремились вверх по склону, к посёлку.

Тут у меня имелось два варианта развития событий. Либо нас сейчас встречают с хлебом и солью как дорогих гостей, либо нас встречают вилами и косами. И уже от этого будет зависеть моё будущее отношение к местным.

Они сами выбрали свою судьбу. Кто-то из местных метнул копьё в Хромунда, видимо, со страху, и нам не осталось ничего другого, кроме как начать резню.

Воздух наполнился криками, мольбами и стонами. Саксы просто ничего не могли противопоставить нам, те немногие мужчины из местного ополчения, что осмелились поднять оружие, умирали без единого шанса.

Я подбежал к дверям каменной церкви, на пороге меня попытался остановить сакс с копьём. Он ударил, целясь мне в брюхо, и я принял этот удар на щит, уходя вправо. Копьё оставило на нём глубокую борозду, проходя вскользь, и я ударил топором сверху, по шлему, разрубая и кожаный шлем, и стёганый подшлемник, и косматую голову сакса.

— Пленных не брать! — проревел я.

Но викинги и не собирались. Фридгейр остервенело рубил топором щит ещё одного храбреца, не подпуская его на расстояние удара тесаком, Токи неторопливо шёл от крыши к крыше, поджигая дома, из которых уже выгребли всё ценное, Лейф и Олаф забавлялись тем, что кололи пузатого священника копьями с двух сторон.

— Оставьте в покое эту ворону! — приказал я. — Пусть он лучше расскажет, где золото!

Этот священник в чёрной рясе, простой, но достаточно новенькой, рухнул на колени, не в силах удержать слёзы. Он не успел добраться до спасительного убежища вместе с остальными, двери церкви закрылись изнутри, оставив его наедине с норманнами.

— У нас нет никакого золота, господин! Мы живём в аскезе! — начал канючить он, услышав мои слова.

— Врёт, — сплюнул Хальвдан.

— Ну так развяжите ему язык, — сказал я. — А в церкви всё равно надо будет пошарить.

Я прошёл к крыльцу, поперёк которого лежал убитый сакс, взглянул на толстые дубовые двери.

— Эй, ворона! Чья это церковь? — спросил я.

— Это монастырь! Святого Ботольфа! — ответил священник, дрожа от страха.

И правда. Кроме мужчин и священников здесь никого больше не было. Ни женщин, ни детей.

— И как преставился Ботольф? — спросил я.

— Господь прибрал его в глубокой старости, господин, — чуть смелее ответил он.

— Повезло ему. Тебе повезёт меньше. Если не желаешь присоединиться к своему святому, лучше расскажи, где золото, — сказал я, доставая из ножен свой тесак.

Священник промолчал.

— Токи! Даг! Наберите соломы, — приказал я. — Подожгите на крыльце и возле окон. Выкурим оставшихся ворон из их гнёздышка. Может быть, среди них найдётся кто-нибудь посговорчивее. А вы, парни, ловите их и сбивайте прямо на взлёте.

Викинги расхохотались, охотно поддержав мою идею, начали сдёргивать полусырую солому с крыш и кидать у крыльца.

Священник так и не заговорил, а пытать его мне не хотелось, поэтому я просто избавил его от мучений одним движением тесака-сакса. Это лучше, чем впустую слушать его крики и мольбы. Раз уж его оставили снаружи во время нападения, то он вряд ли вообще знал, где находится монастырская казна, а если и видел её, то только издалека.

— Думаешь, тут вообще что-то есть? — спросил меня Торбьерн.

— Конечно, брат! Только здесь и стоит искать, — сказал я.

На площади перед церковью постепенно росла горка из награбленного в домах и хибарах, в основном, ткани и домашняя утварь. Викинги тащили всё, что не приколочено к полу.

Солому наконец запалили, и внутрь церкви повалили клубы грязно-серого дыма, сырая и гнилая, солома не могла дать взвиться пламени, а только тлела и иногда пускала оранжевые искорки. Поджечь церковь таким макаром не выйдет, но люди внутри этого знать не могут. А сгорать заживо не хочется никому, даже ради мученической смерти и последующей канонизации.

— Прямо как в тот раз на ферме Оттара, да, Кнут? — хохотнул Сигстейн Жадина.

— Ну нет, там-то мы его ферму подожгли как положено, — на полном серьёзе ответил Кнут. — Но из дверей и окон ловили точно так же.

— За что вы его так? — спросил Эйрик.

— Глупые вопросы задавал, — проворчал Кнут.

Спустя всего пару минут этой своеобразной газовой атаки дверь церкви распахнулась, и оттуда гурьбой повалили кашляющие и задыхающиеся монахи, которых тут же хватали и вязали, не разбирая чинов и старшинства.

Я подождал, пока оттуда вывалятся все, потом отшвырнул сапогом тлеющую солому и спокойно вошёл в задымлённую церковь, по-хозяйски оглядывая её убранство. Следом за мной начали заходить и остальные, удивлённо озираясь по сторонам. А там было на что посмотреть. Витражи на стенах, изображающие сцены из Писания и, видимо, подвиги самого Ботольфа, золотое распятие над алтарём, скрывающееся в клубах серого дыма.

— Хватайте всё, — сказал я. — Монахам это больше ни к чему.

Два раза упрашивать не пришлось. Монахи со слезами на глазах глядели, как северяне, ругаясь и хохоча, срывают со стен распятия, хватают чаши для причастия, бьют витражи ради потехи, забираются с ногами на алтарь, чтобы добраться до золота.

— Ищите подвал, тут наверняка есть вино, — сказал я и вышел на улицу, к монахам, которые продолжали кашлять и плеваться.

— Будь ты проклят навеки, язычник, — прошипел один из них.

— Кто тут у вас старший? — спросил я, оглядывая их по очереди.

— Господь Иисус Христос! — с вызовом произнёс другой монах, какой-то мальчишка с пальцами, испачканными чернилами.

— И ты сейчас отправишься к нему на приём, болван, — сказал я.

— Я здесь главный, — один из них вышел вперёд, седой старик, подпоясанный простой верёвкой. — Аббат Редвальд.

— Тащите ваше золото, аббат, и никто больше не пострадает, — сказал я.

— Вы уже забрали всё, — сказал он, печально глядя на то, как драгоценные чаши и храмовую утварь бросают в общую кучу.

— Ложь — это грех, святой отец, — сказал я.

— Не больший, чем ваш, — парировал он.

Разводить здесь богословский диспут мне не хотелось. Мы и так задержались, и каждая минута промедления могла стать роковой. В конце концов, мы находились на враждебной территории.

— Я вижу, что вы лжёте, и прикажу вас повесить, — глядя аббату в глаза, произнёс я. — Так что давайте сюда остальное золото, серебро и ценности, и никто больше не пострадает.

— Грязный язычник, как ты смеешь! — воскликнул один из монахов.

Без лишних слов я ткнул его тесаком в горло, и он упал прямо там, где стоял. Глаза остальных монахов расширились от ужаса ещё больше, вид и запах крови пугал их, словно травоядных животных.

— Оно… Оно в подвале… Третья бочка справа от входа, там двойное дно, — аббат сдулся как воздушный шарик и тихо пробормотал координаты.

— Кьяртан, слыхал? — воскликнул я. — Проверь, пожалуйста.

Кьяртан улыбнулся во весь рот и почти бегом отправился в церковь, искать монастырский тайник, а я поглядел на растущую кучу добра возле крыльца. В этот раз наша добыча в разы превышала ту, что мы взяли с Кетилем Стрелой, и мне приятно было думать, что это не последняя наша добыча в этих землях, и что в походе на север мы возьмём ещё больше.

Норманны продолжали таскать добычу, но вскоре её ручеёк начал иссякать, и я отправил всех переносить её на драккар. Все были бодры, веселы, успели хлебнуть вина из монастырских запасов, да и вообще оказались чрезвычайно довольны текущим набегом. Лейф раздобыл где-то расшитую золотом мантию, видимо, используемую для особо торжественных служб, и нацепил поверх кольчуги к всеобщему смеху, Хальвдан с Кьяртаном выволокли наружу бочку с монастырской казной.

— Бранд, да тут целое состояние! — воскликнул мой кузен, когда мы заглянули внутрь.

В бочке оказались запрятаны полновесные золотые и серебряные монеты, и я не представляю, сколько бы за них выложили нумизматы. Миллионы? Миллиарды? Причём все монеты оказались разного номинала и разной чеканки, местные и иноземные, английские, франкские и римские, а на одной из золотых монет я узнал арабскую вязь.

— Это только начало, братцы, — сказал я. — Скоро мы возьмём себе ещё больше, и вы будете вспоминать сегодняшний день с усмешкой!

— Да, такое уж точно не забудешь, — пробормотал Асмунд.

— Тащим всё на корабль, — приказал я. — Здесь больше нечего делать.

— А с этими чего делать? — спросил Хромунд, кивком указывая на монахов.

Я покосился на них, жмущихся друг к дружке, словно овцы в стаде. Они стояли и дрожали, с ужасом ожидая решения своей судьбы.

На раскидистом вязе неподалёку каркнул ворон, и решение пришло моментально. В конце концов, за такую добычу неплохо бы и принести жертвы, раз уж я окончательно начал жить по местным обычаям.

— Повесить всех, — сказал я. — В жертву Одину.

Норманны восприняли это совершенно нормально, Рагнвальд и вовсе просиял, самолично отправившись за верёвкой. Вскоре на этом вязе покачивалась целая гроздь повешенных, а я не испытывал никаких угрызений совести, глядя на их босые пятки. Ворон каркнул и улетел, а Рагнвальд сказал, что это добрый знак, и только после этого мы вернулись к драккару.

Токи напоследок поджёг оставшиеся постройки и саму церковь, и мы оставили за спиной высокий столб дыма, ясно сигнализирующий о свершившемся. Но я рассчитывал быть уже далеко к тому моменту, когда сюда подоспеет помощь. Хотя вряд ли кто-то будет спешить на помощь монахам, тем более, что вся Восточная Англия в курсе — целая армия язычников высадилась неподалёку.

— Я сложу об этом походе целую сагу! — заявил довольный Торбьерн, налегая на весло.

Мы, нагруженные добычей, возвращались в море, и на этот раз его холодные волны и мокрый снег, хлеставший по лицу, были только в радость. Мы спешили к Танету, обратно в лагерь, пить монастырское вино и похваляться добычей, довольные и счастливые.

— Сложи хотя бы одну вису, братец, — сказал я.

— А мне всё же не по себе вот это всё, — пробурчал Даг, как всегда, портя настроение всем остальным.

— Что стряслось? — спросил Гуннстейн.

— Нам же нельзя было покидать остров. Да и эти жрецы Христа, у них могучая магия, — сказал Даг. — У нас будут неприятности.

— У нас есть полный трюм золота, какие ещё могут быть неприятности? — воскликнул Хальвдан.

Но слова Дага запали мне в душу. Неприятности всегда возникают тогда, когда их не ждёшь, чтобы испортить тебе самый лучший момент.

Глава 18

И неприятности не заставили себя ждать. Мы вернулись на остров Танет в тот же день, распевая песни и громко смеясь, а на берегу нас уже ждали. Неприятности по имени Хальвдан и Сигурд.

Ждали как раз возле нашего лагеря. Рядом с ними стоял Вестгейр, оставшийся на охране, и если он был жив, то всё не так плохо, но нехорошее предчувствие всё равно заставило мой желудок сжаться.

Ладно, главное, напустить на себя бодрый и уверенный вид. Здесь не любят мягких и вежливых. Наоборот, чужое уважение здесь заслуживают жестокие и суровые люди, и мне придётся стать таким, чтобы выжить. Хотя я и так никогда не жалел ни себя, ни своих людей, ни, тем более, врагов.

«Морской сокол» коснулся берега, и я спрыгнул за борт, в ледяную воду, чтобы первым заговорить с Лодброксонами.

— Приветствую вождей битвы! — воскликнул я, широко улыбаясь. — Сегодня боги дважды даровали мне удачу, в первый раз в бою, а второй раз — сейчас!

Оба брата нахмурились, не вполне понимая, к чему я клоню.

— Ибо это удача, когда вождь приходит к тебе, когда ты сам вознамерился искать встречи! — продолжил я.

Перехватить инициативу. Ошеломить. Перейти в наступление. Победить.

— Искать встречи? — хмыкнул Змееглазый.

— Гуннстейн, брось мне те золотые чашки! — попросил я, и старик немедленно исполнил просьбу.

Два золотых потира, чаши для причастия, украшенные рубинами и серебром, оказались у меня в руках, и я протянул их Рагнарсонам.

— Надеюсь, вы выпьете за моё здоровье и нашу будущую удачу! — произнёс я.

Кубки из чистого золота стоили целое состояние, и это был дар, достойный конунгов. Отказывать братья не стали, и чаши приняли. У них наверняка имелись и получше, но красивый жест они оценили.

— Выпьем, — кивнул Хальвдан.

— Ты нарушил перемирие с Эдмундом, — сказал Сигурд, но уже без той злобы и ярости, просто констатируя факт.

— Волки не могут есть траву, когда под носом бродят жирные овцы, — сказал я.

— Это верно, — кивнул Сигурд.

Из драккара начали выгружать добычу, стаскивая на берег мешки и бочки, и оба Рагнарсона внимательно следили за тем, как росла горка чужого добра на сером песке.

— Но лучше не грабить в землях Эдмунда, — сказал Хальвдан. — Не то он отвернётся от нас и позовёт на помощь Мерсию или Уэссекс.

На этом всё и кончилось. Сигстейн потом, правда, вылюбил мне все мозги за эти чашки, но лучше уж потерять два кубка и сохранить доброе отношение с вождями, нежели потерять всё. А риск имелся, и драться против всей армии Лодброксонов мы бы не смогли.

В итоге наш поход стал тем спусковым крючком, начавшим регулярные бесчинства остальных северян, все остальные команды, видя, как мы пьём монастырское вино и хвалимся добычей, тоже решили выбраться из лагеря, и начали делать это регулярно. И с этим Лодброксоны уже ничего не могли поделать.

И, как говорится, если не можешь прекратить — возглавь, так что вскоре все четверо братьев тоже начали отлучаться в походы за добычей.

Так или иначе, день за днём приближалась зима. Снег шёл почти каждый день, уже не превращаясь в мокрую кашицу, лужи и грязь наконец-то замёрзли, ночи стали длиннее. Потихоньку приближался Йоль, праздник середины зимы.

Выходить в поход планировали только весной, когда снег сойдёт, грязь немного подсохнет и из земли пробьётся первая весенняя трава. Просто чтобы можно было кормить лошадей не фуражом, взятым с собой, а выпускать пастись. Столько фуража, сколько нам было необходимо, собрать нам не удалось бы при всём желании, даже если бы мы опустошили всю Восточную Англию и Кент.

Ну а пока мы сидели в лагере, развлекаясь тренировочными поединками, играми, выпивкой и вечерними историями у костра. Местные нас не тревожили, даже после того, как отдельные команды начали планомерно опустошать окрестности. Саксы боялись нас трогать, а мы не трогали только тех, кто жил здесь же, на Танете. Все остальные были вынуждены страдать от наших набегов.

Король Эдмунд терпел. Да, он заплатил данегельд, датское золото, и мог рассчитывать на безопасность, но гарантировать безопасность всем его подданным мы не могли. Или не хотели.

Звать на помощь Бургреда, короля Мерсии, или Этельреда, короля Уэссекса, он не стал, больше рассчитывая на союз с данами, нежели с соседями-саксами. Глупый, но ожидаемый ход. Всегда бывает, что кто-то больше рассчитывает на заморских партнёров, чем на собственных соседей и родичей. Тем более, что викинги не жгли города и не трогали крупных землевладельцев, на которых и опирался Эдмунд.

Викинги поднимались в устье Темзы, доходили до Лунденвика и дальше, проходили по другим рекам и протокам, и только когда лёд встал окончательно, все походы прекратились сами собой.

Снега здесь зато выпало много, и я предложил построить снежные крепости, чтобы провести время с пользой, тренируясь штурмовать укрепления. Рано или поздно нам придётся штурмовать реальные стены, а так у нас будет хотя бы такой опыт. Пригодится.

Сначала мы построили снежные валы вокруг своего лагеря, поделились на две команды и по очереди начали их штурмовать, а вскоре и вся армия занималась чем-то подобным.

Безделье во время зимовки угнетало, время тянулось как патока, ежедневная рутина засасывала в бесконечный круговорот. Дома, в родных сёлах и деревнях, можно хотя бы заниматься домашними делами, ходить в гости к друзьям и родичам, на охоту или рыбалку. Здесь же, в армейском лагере, можно было только драться с себе подобными, пить и иногда ходить в караулы.

Вокруг лагеря выросла настоящая стена, и мы по очереди охраняли её, так, чтобы команда каждого драккара хотя бы по одному разу сходила в караул. Аккурат перед Йолем сходили и мы тоже.

Я в целом старался не давать команде закиснуть. Безделье это игрушка дьявола. А вот соседние команды так не считали, частенько шатаясь пьяными по лагерю и задирая других. Рядом с нами жили халогаландцы, наши соседи с самого севера Норвегии, готландцы с острова на Балтике и даны из Ютландии. И если с нашими северными соседями никаких проблем не было, то даны и готландцы порой откровенно нарывались на конфликт.

Особенно доставалось Кеолвульфу, который, не скрываясь, носил поверх одежды крестик, да и вообще, выглядел по-саксонски, а не по-норманнски.

Я как раз точил свой тесак, когда какая-то пьяная свинья с Готланда забрела в нашу часть лагеря.

— Эй, ты! Лазутчик? Здесь не должно быть саксов! Это армия только для настоящих мужчин! — заплетающимся языком произнёс готландец.

Кеолвульф колол дрова большим топором, и готландец не спешил подходить близко, а только лаял издалека. Сакс не ответил, привычно пропуская брань мимо ушей.

— Оставь его в покое, — сказал я.

— А ты ещё кто? — готландец повернулся ко мне. — Пха, сосунок! Не смей мне указывать!

Я был одет в простой полушубок и шапку, и ничем не выделялся среди остальной команды, так что он, очевидно, принял меня за простого салагу.

— Бранд Храфнсон, хёвдинг «Морского сокола», — сказал я. — А ты кто, пьяное чмо? Представься, мразь.

Готландец схватился за нож, ожёг меня злобным взглядом, но тут же увидел в нашем лагере остальных членов команды, которые внимательно наблюдали за происходящим. Силы были неравны, и он понимал это даже вусмерть пьяный.

— Ваш щенок громко лает! Вот только умеет ли он кусать? — насмешливо произнёс он. — Меня зовут Готторм Сизый, и я убивал людей, когда этот молокосос ещё болтался в яйцах его папаши! Точно ли того человека вы выбрали себе в хёвдинги?

Норманны недовольно загудели, и я медленно поднялся с насиженного места, пальцем проверяя заточку сакса.

— Пойди проспись, Готторм Сизый, — сказал я. — Я не дерусь с деревенскими пьянчугами.

— Ха, я так и знал! Ты просто трус! — воскликнул он.

— Позволь, я его зарублю, — попросил Кеолвульф.

— Нет, Кеолвульф, — сказал я.

Я посмотрел на этого Готторма. Опасным он не выглядел, во всяком случае, для меня, хотя было заметно, что за всю жизнь он успел повидать многое. На вид ему было лет сорок, может, чуть больше, борода и волосы с проседью, лицо в мелких шрамах, нос в красных прожилках.

— Похоже, ты больше любишь сражаться с бражкой, чем с достойными противниками, — сказал я. — Приходи трезвый. Не хочу, чтобы потом говорили, мол, я тебя убил лишь потому, что ты едва стоишь на ногах.

— Никто так не скажет, Бранд, — сказал Кьяртан.

— Он заслужил, — сказал Хальвдан.

— Ну так что? Кто вы там, тронхеймцы? Ха, да вы жалкие слабаки, если ходите под началом такого сосунка! Даже и не думал, что среди норвежцев бывают такие! — продолжил нарываться Готторм.

Я скинул шапку и полушубок, чувствуя, как лёгкий морозец начинает пощипывать тело под рубахой. Ничего, сейчас согреемся.

— Эй, Готторм! — крикнул я. — Твоя мамаша, видно, родила тебя от свиньи в хлеву!

Да, я повёлся на провокацию, да, кинулся в драку. Но здесь судьбу человека после драки определяет не Уголовный кодекс, а уважение или осуждение тех людей, с которыми ты живёшь рядом. И эти люди ожидали, что я вступлюсь за свою честь и за честь всей нашей команды.

Так что я хорошо поставленным хуком зарядил Готторму в челюсть. Прежде, чем он сумел хоть что-то сообразить. Готландец пошатнулся, но не упал, лишь тряхнул кудлатой головой, подсчитывая искры, летящие из глаз.

— Ах ты… Собачий потрох! — выдавил он и тут же выхватил нож из-за пояса.

Значит, быть добру. Я тоже выхватил сакс и отскочил назад, Готторм сделал несколько выпадов подряд, твёрдо намереваясь выпустить мне кишки. В его движениях виднелись годы практики, он и впрямь убил больше народа, чем казалось на первый взгляд, но у меня имелось несколько важных преимуществ. Я был моложе, мой нож был длиннее. И, самое главное, я был трезв.

Пьяная поножовщина это всегда много крови, сумбурная свалка, мат и внезапные полсотни колотых, но я был трезв, а значит, отлично видел все его манёвры. Убивать Готторма не хотелось, даже после всего произнесённого, во мне ещё теплился остаток человеколюбия, однако ножевой бой коварен и непредсказуем. Да и любая царапина потенциально могла привести к заражению и смерти.

Я полоснул тесаком крест-накрест, как польской саблей, на что готландец только ощерил кривые зубы и снова попытался ткнуть меня в брюхо. Оба моих удара прошли мимо. Готторм попытался схватить моё запястье левой рукой, лишить меня возможности атаковать, но сумел только дёрнуть меня за рукав, и в ответ я успел глубоко полоснуть его по предплечью. Пустить ему кровь.

Готландец оказался настолько пьян, что даже и не заметил раны. Он шипел и плевался, бормотал проклятия, с трудом держался на ногах, но всё равно оказался грозным противником, раз за разом наседая на меня с разных сторон.

— Кончай его, Бранд!

— Нож выше держи!

— Смелее!

Меня подбадривали выкриками, словно гладиатора на арене, норманны орали и ставили ставки, с других концов лагеря начали подтягиваться зрители. Такое зрелище бывает не каждый день, хотя в последнее время драк становилось всё больше. В том числе, и со смертельным исходом.

Получилось так, что мы с Готтормом сделали одновременные выпады, нож в нож. Звякнула сталь, мой сакс пробороздил его незащищённые пальцы, его нож полоснул меня по тыльной стороне руки и выпал на землю, а я, не теряя времени, перехватил его обратным хватом и всадил Готторму в ключичную впадину.

Готторм упал на колени, хватая ртом воздух, мой удар повредил артерию, а с такими ранами не живут. Кровь толчками выходила из раны, заливая утоптанный снег, а я вытер лезвие сакса и вернул оружие в ножны, глядя, как умирает этот пьяница. От его разгорячённого тела шёл пар, и мне на секунду показалось, что это его душа отлетает в Вальхаллу. Как ни крути, а умер он в честном бою.

И всё же мне было не по себе. Если мы будем убивать друг друга от скуки и по пьяной лавочке, тем проще будет саксам отбить наше вторжение, и эта мысль грызла и терзала меня, не отпуская ни на минуту. Но я ничего не мог с этим поделать. Я не конунг и даже не ярл. Пока что.

Я вернулся на своё прежнее место, накинул полушубок и шапку, поглядел на собравшихся, которые приветствовали мою победу довольными выкриками.

— А ведь вместо меня это мог сделать сакс, — произнёс я. — И Готторм тоже мог убить ещё нескольких саксов.

Люди вокруг притихли, осмысливая мои слова.

— И всякий раз, когда мы режем друг дружку, — продолжил я и ткнул пальцем в сторону частокола. — Где-то там радуется один сакс. Помните об этом.

За телом Готторма пришли его земляки-готландцы, и я ожидал, что с меня потребуют виру за его убийство, но островитяне, похоже, и сами знали, каков из себя Готторм и как тяжёл его нрав. Поэтому ни о какой вире не было и речи. Его просто унесли и похоронили за окраиной лагеря.

Как ни странно, моя речь, похоже, подействовала, и драк между собой с того момента стало несколько меньше, а все смертоубийства пресекались до того, как конфликт переходил в острую фазу. Слишком уж хорошо мы понимали свою уязвимость и малочисленность. А восполнить свои потери мы не могли, подкрепления не появятся просто так, сами собой. Сперва придётся одержать несколько громких побед, и только тогда сюда, как стервятники на добычу, слетятся все остальные искатели приключений со всего севера.

Но потери среди нас возникали не только из-за убийств. Мы слишком долго сидели на одном месте и в лагере неизбежно начался боевой понос. Непонятно, кто первый его подхватил, но он обошёл стороной только мою команду, которую я изо всех сил старался приучить к гигиене и при первых признаках эпидемии запретил пить сырую воду. Либо пейте эль, либо пейте кипячёную.

Пришлось объяснять такую свою упёртость в этом вопросе божественным вмешательством, мол, я слышал от одного годи, что болезни возникают от плохой воды и грязи, и это более-менее сработало. Норманны в принципе были более чистоплотными, чем те же саксы, но и это не избавило нас от извечной армейской напасти. И это ещё ладно, что король Эдмунд снабдил нас продовольствием, а викинги успели награбить съестного из местных амбаров, и у нас не началась цинга.

Так или иначе, дни медленно тянулись один за другим, заставляя нас помирать от скуки и поскорее ждать хоть какого-нибудь действия, и после Йоля ночи понемногу начали становиться короче, спустя пару месяцев запахло весной, небо стало пронзительно голубым, а птицы начали возвращаться со своих южных курортов. Зимовка подходила к концу.

Перспектива скорого выхода всех взбодрила и подстегнула, норманны точили топоры и смазывали кольчуги, звон в походных кузницах не утихал с утра и до самой ночи. Корабли заново смолили и конопатили, зашивали паруса, выстругивали новые вёсла, в общем, делали всё для скорейшего выхода в море. Рагнарсоны хотели пройти по морю и рекам до самого Эофервика, нагло и дерзко, ничуть не опасаясь того, что войска короля Эллы будут ждать их именно оттуда.

Хотя если бы командовал я, то, возможно, попытался бы заключить союз с бриттами, изгнанными на запад, и атаковать именно с запада, а вторая половина армии ударила бы с востока, поднявшись вверх через устье Хамбера. Но бриттов никто почему-то всерьёз не воспринимал, хотя они уже несколько веков продолжали борьбу с захватчиками-саксами, а дробить армию в нашем положении нельзя. Мы должны дробить саксонские армии, чтобы бить их по одиночке, а не свою собственную.

И вот, когда снег сошёл, а из жирной английской грязи начала пробиваться молодая зелёная травка, Великая Армия Язычников снова пришла в движение.

Глава 19

Драккары с резными деревянными фигурами чудовищ, эти драконы моря, быстрые, гибкие и ловкие, мчались на север, вспенивая сизые волны Северного моря. Да, было холодно и сыро, но я понял, что привык и к холоду, и к сырости. Это всё ерунда, когда кровь закипает от предвкушения скорой битвы.

Я вскоре начал узнавать эти места, мы обогнули Восточную Англию. Скоро начнётся побережье Мерсии, и где-то здесь мы потеряли «Чайку». Об этом, кажется, задумался не только я. Гуннстейн хмуро глядел на береговую линию, Хальвдан неотрывно смотрел туда же, будто бы пытался что-то отыскать.

— Надо было начать с юга, — вдруг произнёс Хромунд. — Самые богатые и жирные земли там.

— Север слабее, — сказал Кьяртан. — И Рагнарсоны поклялись отомстить королю Нортумбрии, а не кому-то ещё.

— Мы-то здесь не для мести, мы идём, чтобы пограбить, ради денег и славы, — сказал Торбьерн.

Я не встревал в этот разговор, сосредоточившись на управлении драккаром, но послушать было интересно. Мы не раз обсуждали это за время зимовки, длинными вечерами у костра, но сейчас мы вышли в поход, и что-то могло уже поменяться.

С одной стороны, конечно, разумнее было бы начать завоевание острова с Уэссекса, с самых плодородных и богатых земель Британии, но существовал риск того, что мы выхватим по рогам. Западные саксы считались самым сильным королевством на острове, и пока что были нам не по зубам. Налететь, ограбить деревню или монастырь — да, сражаться против них в битве — нет. Пока что нет.

А Нортумбрия, и без того разделённая внутренними противоречиями, была лёгкой мишенью. Короли-соправители могут и не суметь договориться между собой. А вот даны могут попытаться договориться с одним из них. С королём Эллой разговор выйдет короткий, без сомнений, а вот Осберта могут даже оставить в живых как марионетку. А могут и не оставить.

Флот шёл под парусами, день сегодня выдался погожий, светлый, будто сами боги благословили наш поход, одарив нас попутным свежим ветром и пригревающим ласковым солнцем. Ивар лично принёс жертвы перед началом похода, зарезав раба, коня и быка, и это, похоже, сработало.

Весна в Англии выглядела совсем иначе, не так, как в нашем родном фьорде. Здесь уже начали распускаться почки, тогда как в Норвегии, скорее всего, едва только начал сходить снег. Климат здесь был гораздо мягче, а зимы короче, и это подметили все. Во всяком случае, трескучих морозов, заставляющих плевок замерзать на ветру, за нашу зимовку не случилось ни разу.

— А я бы сюда переселился, — сказал Трюггви. — Земля хорошая тут.

— Земли на всех хватит, — сказал Даг. — На локоть в глубину.

— Хватит каркать, Даг, — проворчал Рагнвальд. — Надоел. Кому сколько норны отмерили, столько и будет.

— Выгоним саксов и заберём себе лучшие куски, — сказал я. — Они и сами тут в гостях, так что мы просто будем грабить награбленное.

— Ха, и верно! — поддержал меня Торбьерн.

Устье Хамбера, широкое и просторное, с лёгкостью уместило все корабли Великой Армии, и нам пришлось сесть на вёсла, чтобы противостоять течению, медленному и ленивому, но всё-таки сопротивляющемуся нашему вторжению. Грести так придётся до самого Эофервика. А вот что делать у городских стен — я не представлял.

Эофервик, как и многие другие британские города, был старой римской крепостью, главным городом всего севера, с высокими стенами, каменными церквями, крепостью и посадами, раскинувшимися вдоль реки и далеко за пределы городских стен. А для осады у нас не было ни времени, ни припасов. Жрать хотят обе армии, а не только запертая в городе.

С берегов за нами следили местные, мы регулярно замечали то всадников на каком-нибудь холме, то рыбаков, притаившихся в кустах. Но мы не обращали на них внимания, продвижение такой армады скрыть невозможно. Пусть лучше впереди нас летят слухи, внушающие ужас. Да, местные попрячут золото и серебро, кто-то, быть может, сбежит в глухомань, а войско Эллы встретит нас в полной боевой готовности, но страх вытянет из них все силы. Северян боялись. И не зря.

Река постепенно сужалась, нам пришлось вытягиваться в длинную цепь и идти друг с другом совсем близко, почти касаясь носом кормы следующего корабля, и если бы у саксов хватило смелости устроить грамотную засаду, перегородив течение реки цепью или как-нибудь ещё, они с лёгкостью бы добились успеха. Мест для такой засады было полно, и я в каждую минуту ждал, что из ближайшей зелёнки высунется отряд лучников с горящими стрелами, но, кажется, зря. Никто из саксонских олдерменов или танов не решился остановить нас на реке. Это было бы почётно и славно, но самоубийственно, а умирать саксы побаивались.

Путь до Эофервика занял ровно три дня, и на ночь мы останавливались в заранее разведанных бухтах, закрытых от ветров. Разведчики Рагнарсонов всю зиму провели, под видом торговцев путешествуя по Нортумбрии и собирая любую информацию, которая могла пригодиться. А в самом Эофервике нашего прибытия ждала целая шпионская сеть. Не настолько надёжная, чтобы открыть нам ворота изнутри, но регулярно снабжающая информацией.

И, как оказалось, мы отправились как раз вовремя, король вместе со свитой покинул город и уехал на запад, в холмы. Нортумбрия регулярно страдала от набегов бриттов, скоттов и пиктов, и местные вынуждены были регулярно эти набеги отражать, и это тоже играло нам на руку. Не удивлюсь, если Ивар или Сигурд тайком заключили соглашение с кем-то из них. Лично я именно так бы и сделал.

Я всё продолжал раздумывать о том, как можно взять город с минимальными потерями. Гуннстейн стоял за рулевым веслом, парни налегали на вёсла, борясь с течением и стараясь удерживаться в общем темпе, чтобы не задерживать другие корабли. Я же прохаживался от носа к корме и обратно, заложив руки за спину и перебирая варианты.

Само собой, я в этом походе ничего не решал. Но сама по себе эта логическая задачка требовала решения, и мне было интересно пораскинуть мозгами, тем более, что делать пока всё равно было нечего. Осада не вариант, даже при том, что короля нет в городе. Наоборот, Элла вернётся с войском и ударит нам в спину в самый неподходящий момент.

Штурм стен… Сомнительная затея, но если другого выхода не останется, то придётся штурмовать, забираясь по хлипким деревянным лесенкам на высоту городских стен. Мне живо представился подъём по такой лестнице навстречу летящим стрелам и льющемуся кипятку.

Договориться с горожанами вряд ли получится. Попробовать можно, но вряд ли с нами вообще будут разговаривать. В этот раз говорить будет железо.

Значит, нужна будет какая-то хитрость, вот я и думал, что можно предпринять, чтобы наша затея не пошла прахом. Решать, конечно, будут Хальвдан, Ивар и Сигурд, но я не хотел слепо следовать их приказаниям, да и разминка для ума никогда не повредит, а за толковый совет всегда можно получить неплохую награду. Лодброксоны не скупились на золото.

Так, прохаживаясь по кораблю вперёд и назад, я заметил на шее Кеолвульфа золотой крестик, выбившийся из-под одежды, и вдруг остановился напротив него. Бьюсь об заклад, не будь он вместе с нами, то никогда в жизни не смог бы позволить себе такой. Бывший раб поднял на меня взгляд, не переставая грести.

— Пасха уже была? — спросил я.

— Да, господин, на прошлой неделе, — сказал он.

— Вот зараза, — выругался я, снова начиная ходить по драккару, как лев по тесной клетке.

Надо было выходить чуть раньше, едва вскрылись реки. Лёд нам нипочём, у себя на севере норманны регулярно плавают среди льдин. Зато если бы мы напали в Пасху, то могли бы взять город почти без боя. Достаточно лишь войти и объявить, что теперь город в наших руках, и упившиеся в честь праздника защитники ничего не сумели бы сделать.

После ещё нескольких кругов от носа до кормы и обратно я вновь остановился напротив Кеолвульфа.

— А какие ещё праздники есть? — нетерпеливо спросил я.

— Так это… Рождество Христово, Пасха вот… — начал перечислять Кеолвульф.

— Эти уже прошли, какие будут? — уточнил я.

— Троица, День Всех Святых, Успение, — продолжил сакс.

— Понял, — сказал я, снова начиная нарезать круги по драккару.

Идея напасть в один из праздников не отпускала меня. Это же классический ход, старый, как мир, как сама идея войны. Надо теперь донести эту идею до Ивара, он казался мне более восприимчивым к подобным хитростям. Хальвдан выслушает, но не станет ждать праздника, Сигурд Змееглазый ощущает ко мне какую-то неприязнь и не пустит меня даже на порог, а Убба просто отмахнётся, как от назойливой мухи. А вот Бескостный должен заинтересоваться такой уловкой.

Вот только мне до него не добраться, пока мы идём на кораблях вверх по реке. Придётся ждать остановки.

Подниматься по реке до самого Эофервика мы не стали. Дошли до места, где в Уз впадала ещё какая-то безымянная речушка, и остановились там, прогнав местных жителей с мелкого рыбацкого хутора. Вернее, местные его покинули сами, едва только заметили наши драккары, выплывающие из-за горизонта. Город был уже близко, ещё немного пройти вверх по течению, но Рагнарсоны решили остановиться здесь.

Во все стороны тут же отправились конные разъезды, всегда необходимо знать, что происходит в округе, тем более сейчас, когда в километре от тебя может кипеть сражение с тысячами погибших и раненых, а ты этого даже не услышишь. Я, конечно, утрирую, но что-то в этом роде легко могло бы произойти. Поэтому армии вынуждены были выпускать во все стороны этакие щупальца в виде разведчиков, просто чтобы иметь представление о происходящем.

Соваться куда-либо без разведчиков можно либо по глупости, либо от великой безысходности. У нас пока всё было в порядке и с тем, и с другим.

Все остальные норманны тоже начали высаживаться на берег, и я вновь подивился слаженности их действий. Издалека войско северян казалось похожим на муравейник, в котором каждый чётко знал, что ему делать. Всего со всех команд набралось почти полторы тысячи человек, включая тех, кто зимовал на Танете и тех, кто присоединился чуть позже. Сборная солянка из данов, свеев и норвежцев, хотя вернее было бы назвать нас всех норманнами. Мы говорили на одном языке и верили в одних и тех же богов, а значит, различия не так велики, чтобы считать нас разными народами.

Полторы тысячи воинов, по сути, полк или бригада. Совершенно ничто по меркам войн будущего, просто пыль, смазка для механизмов войны, но тут это считалось не просто армией, а Великой Армией. И это удивляло меня сильнее всего.

И всё-таки, когда «Морской сокол» наконец ткнулся носом в берег рядом ещё с четырьмя драккарами, я передал командование Гуннстейну, а сам отправился искать наших бравых генералов, братьев Лодброксонов.

Долго искать их не пришлось. Каждый из братьев командовал собственным кораблём, и отыскать нужного брата не составило труда, обводы их драккаров мозолили мне глаза всю минувшую зиму. Так что я пошёл прямо к «Хищному Змею», кораблю Ивара Бескостного.

По сравнению с «Морским соколом», его драккар выглядел настоящим произведением искусства, как штучный «Роллс-ройс» рядом с рабочим «УАЗиком». Резная фигура на носу изображала змею, сворачивающуюся в кольцо, резьба покрывала всё, до чего мог дотянуться нож резчика, щиты были выкрашены один к одному, и не дешёвыми бледными красками, а насыщенными яркими цветами. Сын Рагнара мог позволить себе такую роскошь, и я тайком мечтал, что когда-нибудь тоже смогу.

На подходе к кораблю меня окликнул один из его хирдманнов. Я стоял на берегу, а он возвышался над бортом драккара, отчего мне приходилось задирать голову.

— Кто такой? Чего хотел? — он вытянул в мою сторону копьё, не ради угрозы, а медленно и демонстративно, чтобы остановить и привлечь внимание.

— Поговорить хотел, с Иваром, — сказал я.

— Ивар занят, — покачал головой хирдманн.

Я не видел его лица, он был в шлеме-полумаске, но в его голосе сквозило дружелюбие, и этот отказ был не проявлением синдрома вахтёра, а был обусловлен реальной причиной. Оно и понятно, один из вождей огромной армии должен быть постоянно в делах и постоянно занят. Тем более накануне приближения к долгожданной цели.

— Меня звать Бранд Храфнсон, я хёвдинг «Морского сокола», — представился я на всякий случай.

— Меня звать Сигхват, — сказал воин.

— Может, хоть ты знаешь, что наши вожди затевают? — спросил я. — К чему эта остановка?

— Военная тайна, — покачал головой Сигхват.

Я понимающе кивнул, такой отказ нельзя было не уважать. Шпионы имелись не только у нас.

— И когда мы на Йорвик пойдём? — спросил я.

Хирдманн пожал плечами.

— Ну и кто тут отвлекает моих воинов от службы? — раздался голос Бескостного, и по его тону было сразу ясно, что Ивар не в духе.

Бескостный подошёл к борту и посмотрел на меня сверху вниз.

— Молодой хёвдинг, — протянул он. — Любитель дерзить и нарушать приказы.

— Это я, да, — сказал я.

— И что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Явился на зов, — ляпнул я.

— Ха! Думаешь, если будешь околачиваться рядом с моим кораблём, то это даст тебе шанс возвыситься? У меня уже есть надёжные люди для поручений, — сказал Ивар. — А для тебя работёнка будет, когда мы осадим Йорвик.

— Всё-таки будет осада? — спросил я, чувствуя, как в моей груди растёт комок разочарования.

— А как же! — фыркнул Ивар. — Или ты думал, саксы откроют нам ворота и угостят брагой после долгой дороги?

— Я думал, сыны Рагнара хитрее, — сказал я, видя, как Ивар начинает покрываться пятнами от кипучей злости. — К тому же, это всего лишь Йорвик, а не Париж.

Париж был взят после недолгой осады войсками самого Лодброка двадцать лет назад, и многие ветераны того похода сейчас участвовали и в этом, скорее всего, надеясь на похожий результат. Столица франкской империи была защищена не в пример лучше, чем старая римская крепость, но и людей у Рагнара в том походе было побольше.

— Йорвик падёт. Так же, как в своё время пал Париж, — процедил Ивар.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал я. — Вот только зачем тратить силы и время на осаду, когда мы можем налететь внезапно во время какого-нибудь церковного праздника, когда все саксы разбредутся по своим церквям?

— А ты забавный, маленький хёвдинг, — хмыкнул Бескостный. — Воистину, ты чтишь хитрость превыше доблести. Нет сомнений, ты человек Одина.

— Хитрость даёт преимущество, а подвиги приходится совершать, когда что-то идёт не так, — сказал я. — Лучше обойтись малой кровью.

— В этом тоже есть смысл. Я поговорю с братьями, — сказал Ивар.

Я кивнул в ответ, больше мне нечего было ему сказать. Если Бескостному удастся убедить братьев в том, что осада нецелесообразна, это будет большой удачей. Ивар и сам чтил хитрость, и гораздо лучше победить врага, даже не вступая с ним в бой. Всё по Сунь-Цзы, трактат которого я в своё время прочитал от корки до корки.

Бескостный тоже кивнул, развернулся и скрылся из виду, оставив меня наедине с Сигхватом, который продолжал безучастно наблюдать за окрестностями.

— Удачи, Сигхват, — сказал я.

— И тебе, хёвдинг, — сказал он.

Я вернулся к своим людям, которые так и сидели на борту «Морского сокола», гадая, куда и зачем я направился. Я никому ничего не докладывал и не рассказывал, просто попросил подождать меня, прежде, чем высаживаться на берег. Чтобы не высаживаться зря, если мы вдруг отправимся дальше.

— Ну что там, Бранд, что нового? — спросил меня Торбьерн, едва я взобрался на борт драккара.

— Пока ничего, — сказал я. — Но скоро… Скоро Йорвик будет наш.

Глава 20

Я ожидал, что наше вторжение в Нортумбрию окажется стремительным и молниеносным, подобно обычным набегам викингов, но я сильно переоценил здешний ритм жизни. Местные делали всё основательно и неторопливо, размеренно, не спеша, а я продолжал мерить всё по лекалам двадцать первого века.

Зато наша армия рассеялась по всему северу, наводя ужас на местных. Грабить ходили и на драккарах, и верхом, опустошая селение за селением. Здесь данегельд никто не платил, а значит, и никаких договорённостей с местными не было. Так что резали и грабили всех подряд, обходя стороной только укреплённые замки местной знати.

Бесчинствовали и мы.

Спускались ниже, к Хамберу, поднимались по течению Уза и других рек, заглядывали в каждый угол в поисках добычи, жгли деревни и хутора. Над всей Нортумбрией поднимались столбы чёрного дыма, а короля Эллы так и не было. К Эофервику тоже подходили несколько раз, взглянуть издалека.

Город и в самом делеокружала старая римская стена, но сохранившаяся лишь частично. Ей на смену пришёл земляной вал и деревянный частокол, и при виде такой деградации строительного мастерства даже стало чуть-чуть обидно. Римляне не делали ничего такого, что не могли бы повторить средневековые строители, но всё же их работа оставалась на века, а саксонские мазанки из глины, дерева и соломы в местном климате сгнивали и разрушались за считанные годы.

Но даже так Эофервик, он же Йорвик, он же Йорк, производил впечатление. Не мог не производить. Он был стар даже по здешним меркам, это было заметно даже невооружённым взглядом, и его стены возвышались над берегами Уза на три человеческих роста. Неприступным он не выглядел, хоть и пытался казаться, но я чётко видел — полягут многие. Штурмовать эти стены лично мне очень не хотелось. А, скорее всего, придётся.

— Давайте-ка назад, парни, посмотрели и хватит, — произнёс я.

«Морской сокол», без мачты и паруса, но со щитами и носовой фигурой, должен был казаться со стен одинокой лодочкой, лёгкой мишенью, и я думал выманить из города хотя бы один отряд, чтобы привести его в западню. Но нет, охотников меня преследовать не нашлось.

— Лучше бы мы действовали сами, — тоскливо протянул Торбьерн, и я не мог не согласиться.

— Подожди, пока мы захватим город, брат, там-то и будет добыча, — сказал я, хотя и сам не слишком-то в это верил.

С каждым днём промедления мы теряли тот боевой запал, что сопровождал нас по дороге из дома. Мы довольствовались тем, что грабили окрестности города, и раз уж тут стояла Великая Армия, то каждой следующей команде приходилось уходить всё дальше и дальше, чтобы найти хоть что-нибудь нетронутое.

— А я в этих местах бывал, — заявил Эйрик. — На этом самом корабле. Ходили торговать.

Он беспрестанно упоминал, что «Морской сокол» раньше принадлежал ему, не то хвастаясь, не то пытаясь поставить себя выше остальных.

— И как, удачная была торговля? — спросил Асмунд.

Вик вообще неразрывно был связан с торговлей. Увидел сильного соперника — помилуйте, мы всего лишь мирные торговцы, увидел слабую цель — мы кровожадные пираты. Причём из одного состояния в другое можно было переходить бесконечно даже в течение одного дня, ограбить одно селение утром и удачно расторговаться в соседнем селе вечером.

— Конечно! — воскликнул Эйрик. — Мы взяли рабов столько, что ходить потом приходилось едва ли не по головам!

— И что, Эйрик, где-то поблизости есть стоящие цели? — спросил я.

— Ха, конечно! Бьюсь об заклад, это село ещё никто не нашёл, — сказал он. — Добыча там будет, клянусь поясом Тора!

Мне не хотелось вновь отходить от лагеря на полдня пути, чтобы найти достойную цель. В последние дни приходилось довольствоваться мелочью, затерянными хуторами и выселками, и старые горшки вместе с самодельной мебелью в качестве добычи меня не устраивали. Хотелось большего. А Эофервик, самое богатое место в округе, силами одной команды не взять, даже если я буду летать над стенами и стрелять лазерами из глаз.

Так что, пожалуй, придётся довериться Эйрику.

— Так и быть, веди, — кивнул я.

— Если позволишь встать за руль, — испытующе поглядел он. — Хёвдинг.

У рулевого весла по очереди стояли только я и Гуннстейн, все остальные ворочали свои собственные вёсла, и у Эйрика оно тоже было.

— Там надо будет пройти через озерцо, оно мелкое. И через ручей, — по-своему истолковал мою заминку Эйрик. — Я помню глубины, я проведу.

— Ладно, валяй, — согласился я.

Эйрик Гудредсон улыбнулся во все тридцать два зуба и вскочил со своего места, порываясь прямо здесь и сейчас встать за руль. Пришлось его немного разочаровать.

— Говори, куда нам идти, за руль встанешь потом, — сказал я.

— Вниз по течению, — сказал он, нехотя усаживаясь обратно.

Вниз так вниз, лагерь всё равно в той стороне. Драккар вновь заскользил по водной глади, распугивая всех местных обитателей оскаленной мордой. На кустах и деревьях уже виднелись молодые зелёные листочки, но реки и ручьи оставались полноводными и драккары легко могли пройти даже там, куда обычно не забирались. Так что переход через мелкое озерцо, о котором говорил Эйрик, меня нисколько не волновал.

— Сюда нам надо, — спустя час умеренной гребли сказал он, показывая на неприметную протоку, практически скрытую из виду низко кланяющимися кустами ивы.

— А пройдём ли? — скептически отозвался Кьяртан.

— Я уже проходил, — уверенно сказал Эйрик.

И мы прошли. Мокрые ветки чуть-чуть похлестали по головам и палубе, как банные веники, и мы очутились в достаточно узком и извилистом месте, где вёсла почти касались берега. Однако «Морскому соколу» хватало воды, чтобы уверенно идти вперёд. Лично я сюда бы не сунулся, но раз уж Эйрик говорит, что здесь можно пройти, то я склонен был ему верить.

Продвигаться вперёд пришлось медленно и аккуратно, здесь требовалась слаженная и чёткая работа всей команды, чтобы случайно не выскочить на мелкое место или не поломать вёсла о близкий берег. Команда «Морского сокола», к счастью, давно уже не была тем сборищем неумех и болванов, неспособным прямо пройти по широкому фьорду, регулярные тренировки сделали своё дело.

Благо, течение здесь было относительно медленным и не пыталось в каждую секунду выбросить нас на топкий берег.

Спустя полчаса мы и в самом деле вышли к небольшому озерцу, берега которого сплошь заросли камышом и осокой. На нос отправился Токи, измерять глубину, а Эйрик Гудредсон с небывалым энтузиазмом взялся за руль, любовно поглаживая резьбу на весле. Я же просто поглядывал по сторонам, выискивая на берегу хоть какие-нибудь признаки человеческого жилища.

Эйрик словно преобразился. Грудь колесом, борода вперёд, глаза хищно сузились, на лице застыла довольная ухмылка. Если бы я вдруг потребовал у него вернуться на скамью, то он бы послал меня в Хель, невзирая на последствия, я был уверен в этом на двести процентов. Он дорвался до своего корабля и никому его не уступит.

— Давайте, парни, потихоньку! Левый борт, чуть сильнее греби! — зычные приказы Эйрика далеко разносились над водой.

«Морской сокол» уверенно шёл по мелководью, разгоняя форштевнем ряску и водоросли, Токи ежеминутно докладывал о глубине, пока мы лавировали из стороны в сторону. Я же вовсю рассматривал берег, на котором пока не заметил ни одной хижины. Не знаю, о какой добыче толковал Эйрик, но здесь, на этом озере, можно было лишь неплохо половить карася.

Озеро миновали довольно скоро, снова заходя в реку, под сень ивовых зарослей. Здесь было уже поглубже, и я мог бы сам встать за руль, но, видя, как воодушевлён Эйрик, я позволил ему вести драккар и дальше.

— Ну и где? — спросил я.

— Чуть дальше, — сказал он. — И я уверен, что там ещё никто не побывал. Чую. А чутьё меня ещё никогда не подводило!

Несколько человек над ним посмеялись. Эйрик хоть и успел пообтесаться в команде, но всё равно оставался чужаком, почти таким же, как Кеолвульф.

— Что ж, посмотрим на твоё чутьё, — сказал я.

У кого-то есть чутьё на опасность, у кого-то — на добычу, у кого-то — на выпивку. Эйрик себя с этой стороны пока не проявлял, но дать ему шанс всё равно можно.

И спустя ещё час, около того, в воздухе потянуло печным дымом, и это значило, что где-то поблизости есть посёлок. Потом послышался собачий лай, и все сомнения развеялись окончательно. Здесь наверняка есть добыча.

— Вон там, за рощей, — сказал Эйрик. — Даже тропинку видно!

Мы начали неторопливо облачаться в доспехи, помогая друг дружке, взяли оружие с положенных мест. Рутина, рабочий процесс. Я же и так не расставался с кольчугой, хотя и понимал, что она может утянуть меня на дно, если я вдруг окажусь за бортом. Привычка носить броник и здесь давала о себе знать, и кольчуга, взятая с тела мёртвого сакса и залатанная в походной кузнице, давно стала для меня второй кожей.

Так что я надел шлем, затянул пояс и перевязь, схватил щит и сиганул за борт, едва только «Морской сокол» коснулся берега. Под сапогами чавкнуло, и я почувствовал, как холодная вода заползает в левый сапог, заставляя меня поджимать пальцы. Прохудился, зараза.

— Хромунд, Фридгейр, Даг, остаётесь здесь, — приказал я.

— Опять я остаюсь? — возмутился Даг.

— Не опять, а снова, — отрезал я. — Остальные, за мной.

Норманны выскакивали на скользкий берег, Токи поскользнулся и едва не упал в воду, снова вызывая на себя град едких шуточек.

— Тише, — приказал я. — Не спугните саксов своим гоготом.

Викинги отправились к деревне, и мы с Эйриком шли по тропинке через березняк, который я совсем не ожидал увидеть здесь, в Англии. Я всегда полагал, что берёзки это что-то исконно русское, наше, родное, но нет, здесь они тоже присутствовали.

Внутри рощи взгляд выхватывал хижины углежогов и их костровые печи, пеньки, щепу и срубленные ветки. Рядом определённо находился какой-то посёлок. На монастырь или хотя бы церковь я не рассчитывал, но и в обычных сёлах можно было разжиться серебром, ценными товарами вроде меховых шкурок, домашней утварью или железными инструментами, которые легко перековывались на оружие. Кто знает, что искать, всегда найдёт, чем разжиться. Ну и банальный провиант, разумеется, угнать скот и забрать урожай.

Деревня показалась сразу за опушкой. Первой нас увидела какая-то баба с вёдрами, тут же выронив свою ношу и начав истошно вопить. Вёдра, как назло, были пусты, и я углядел в этом недобрый знак.

— Вперёд! — прокричал я, и мы перешли на бег, начиная сеять разор в очередной безымянной саксонской деревушке.

Поднялся крик, шум, гам, в деревне началась паника. Жители разбегались в разные стороны, бросая всё и разумно полагая, что лучше попытаться выжить в весеннем лесу, чем погибнуть в тщетных попытках защитить свой дом.

Хотя если бы в деревне нашёлся хоть один опытный воин, способный поднять людей на защиту, пусть даже с вилами и косами, то нам бы не поздоровилось. Местных было попросту больше, одних только мужчин здесь наберётся с полсотни. Против трёх десятков викингов.

Но такого храбреца в деревне не нашлось. Некоторые пытались, конечно, но это были разрозненные очаги сопротивления, которые легко гасились в зародыше, никто из местных не мог на равных противостоять воину-норманну. Все, кто был способен, предпочитали вступать в дружину местного тана, которая сейчас находилась где-то далеко отсюда.

Так что викинги скорее сгоняли перепуганных крестьян в одну кучу древками копий, чем реально сражались. Убивать селян ради потехи я запретил, мотивируя это тем, что мы не убиваем овцу, чтобы состричь с неё шерсть, и этот аргумент, как ни странно, сработал. Мы уже чувствовали себя хозяевами на этой земле, а хозяин должен быть рачительным и скрупулёзным, не растрачивая попусту своё имущество. Пусть даже это имущество ходит на двух ногах и пока не знает, что кому-то принадлежит.

Сам я тоже старался не лить кровь зря, ни свою, ни чужую, и в этом набеге даже ни разу не коснулся топорища. За меня всё делали мои люди. Иначе зачем вообще становиться начальником? Только для того, чтобы не работать самому.

Жечь крыши просто так тоже теперь стало нельзя, к неудовольствию наших штатных пироманьяков вроде Токи или Хальвдана. Во-первых, это долго, во-вторых, сразу даёт понять всем вокруг, что происходит с деревней. А я всё же старался соблюдать маскировку даже сейчас.

Зато врываться в хижины и переворачивать там всё вверх дном в поисках чего-нибудь мало-мальски ценного никто не запрещал, как и пользоваться добротой саксонских женщин. Вздумай я запретить ещё и это, меня тут же погнали бы из хёвдингов, так что я вынужден был смириться.

— Люди Нортумбрии! — громко произнёс я, когда всех, кто не успел разбежаться, согнали в центр деревни. — Теперь эта земля принадлежит нам, норманнам!

Селяне испуганно жались друг к другу, поглядывая по сторонам, кто-то неотрывно смотрел на меня, некоторые тоскливо глядели на собственные хижины, где бесчинствовали викинги. Дети хватали матерей за юбки, старики угрюмо буравили нас колючими взглядами. Некоторые молились, некоторые бормотали проклятия.

— Король Элла бросил свой народ! — продолжил я.

— Наш король это Осберт! — посмел возразить один из стариков.

— Неважно! Важнее то, что теперь мы здесь правим! — сказал я.

— «Мы» это кто? — спросил кто-то из деревенских.

— Даны, тупица! — ответили ему свои же.

— Заплатите дань, и никто больше не пострадает, — сказал я, выразительно глядя на трупы тех, кто попробовал поднять оружие против нас.

— Вы же сами всё забираете! — воскликнула какая-то баба.

Я кивнул. Иначе и быть не могло. Одним только добрым словом тут ничего не добьёшься, более того, крестьяне воспримут доброту как слабость и начнут тебя прогибать, а это недопустимо. Поэтому приходилось действовать так. Жестоко? Жестоко. Возможно, кто-то из них теперь не доживёт до следующей весны из-за нас. Но это жестокое время само по себе, и эти крестьяне так же жестоки, если дать им волю или проявить слабину.

Всё ценное вновь выволакивали на улицу, складывая в горку. Больше всех усердствовал Эйрик, по всей видимости, ещё с прошлого посещения деревни зная, где тут хижины побогаче, а где можно и не смотреть. Я глянул мельком — неплохо, но всё-таки несравнимо с монастырём или церковью. Всё-таки у селян брать особо и нечего, кроме жратвы.

— Тайники, серебро, золото, — произнёс я. — Не заставляйте нас тратить время и переходить к крайним мерам.

Золота у этих голодранцев быть не могло даже в теории, они и видели-то его максимум издалека, у какого-нибудь богатого олдермена или заезжего купца, но серебро могло найтись, если хорошенько поскрести. Вот только пытать мне тоже никого не хотелось. В конце концов, это не враги, не бородачи-моджахеды, не зататуированные нацики, а всего лишь селяне. Средневековые, хитрые, практичные, жестокие, но всё равно всего лишь селяне.

К счастью, никого пытать не пришлось. Из толпы протиснулся один мрачный старик, спросил разрешения принести своё сокровище. Сначала я думал, что он пытается так отвлечь внимание на себя, но всё-таки разрешил, и старик принёс небольшой горшок с жемчугом и прочей бижутерией, которая на меня не произвела никакого впечатления, но на всех остальных подействовала как положено, даже на его односельчан. Я просто видел слишком много подделок в своё время и забыл, что здесь такое подделать невозможно.

— Скотты. Они добывают, — пояснил он. — А теперь убирайтесь.

Дерзко, но правильно. Я принял выкуп за деревню, похлопал его по плечу и приказал возвращаться на корабль. Одним этим горшком поход уже окупился с лихвой.

Глава 21

На корабль вернулись быстро, нагруженные добычей, в полном составе, счастливые и довольные. Пришли, забрали, ушли, всё как по нотам. Даже слишком просто, если так подумать. Но баба с пустыми вёдрами всё не шла из моей головы, и я всё время ожидал какого-то подвоха.

— Эйрик! Веди обратно, — приказал я.

Тот чуть ли не пулей бросился к рулевому веслу, не веря своему счастью, а я принялся пересчитывать добытое непосильным трудом. Всё то, что теперь лежало на дне драккара, заботливо прикрытое кожами и свёрнутым парусом. Тут вам и меховая рухлядь, и бочки с элем, с медовухой, с сидром, мешки с мукой, немного после зимы, но всё-таки есть, вяленое мясо, мёд, скобяные изделия, железные крицы, серпы и молоты, старые доспехи, новые сапоги, отрезы ткани, и многое-многое другое.

По-хорошему, это всё нужно было поскорее продать, потому что в Йорвике я надеялся взять добычи ещё больше. В несколько раз. А так как драккар у нас не резиновый, продавать это всё придётся за бесценок какому-нибудь жадному мошеннику, возможно, даже у нас в лагере. Примерно так же, как большинство из нас продало долю добычи из монастыря. Буквально за гроши, чтобы потратить всё на эль, новый щит или красивые сапоги с вшитой в голенище железной полосой.

Но теперь мы снова были богаты и счастливы. Норманны охотно налегали на вёсла, и молодые, и старые, даже Гуннстейн что-то тихонько напевал, сидя на табуреточке на корме. Эйрик жмурился от солнечных бликов на воде, Торбьерн опять складывал шёпотом висы, забавно шевеля губами. Настоящая идиллия.

Вот только продлилась она недолго.

«Морской сокол» вновь вышел на простор того мелководного озерца. На нём даже ещё сохранялся наш след из разогнанной ряски, и Эйрик уверенно повёл драккар по нему, обратно к реке и большой воде. Всем хотелось вернуться в лагерь как можно скорее, чтобы отметить удачный набег.

Вот только он не учёл тот факт, что гружёный чужим добром корабль теперь сидел в воде гораздо ниже, а глубина тут ничуть не изменилась. И на этот раз про лот все позабыли, и даже я, увлечённый пересчётом награбленного. Поэтому, когда киль «Морского сокола» проскрежетал по дну, вздымая целые тучи песка и ила к поверхности воды, это для всех стало сюрпризом.

— Ох, — только и сказал Эйрик.

— Твою же мать, — вздохнул Гуннстейн.

Мы очутились почти на середине озера, и вокруг не было ничего, кроме ряски и камышей. Я выглянул за борт. В мутной серой воде дна видно не было, но я чувствовал, что это оно. Что киль нашего драккара глубоко врезался в густой вязкий ил.

— Итак, господа, — протянул я. — Мы в жопе.

Норманны ругались и вопили, обвиняя то Эйрика, то друг друга, то духов озера, наперебой предлагали то одно, то другое решение проблемы, пытались толкнуться вёслами. Напрасно. Осадка нашего драккара была меньше метра, что позволяло нам причаливать в любом понравившемся месте, у любого берега, но сейчас, гружёный под завязку, корабль сильно просел. И тот фарватер, по которому мы прошли накануне, теперь был уже недоступен.

Что хуже всего, на это мелководье мы влетели с разгона, глубоко закопавшись килем в дно озера. Я прошёлся от носа до кормы, веслом померил глубину спереди и сзади.

— Верповать надо, — сказал Вестгейр.

— Тут глубины по пояс, — сказал я.

Засели мы крепко.

Верповать это значит завозить якорь в другое место, а потом подтягивать судно к нему, но я сильно сомневался, что у нас получится сняться с мели таким образом. Во-первых, у нас не было шлюпки или даже маленькой лодки, чтобы этот якорь везти, а тащить его на руках по пояс в воде — дело неблагодарное и трудное, к тому же наш якорь представлял собой просто большой булыжник, обвязанный верёвкой из тюленьей кожи, а не классический железный якорь с рогами. А во-вторых, мы скорее подтащим этот якорь к себе, а не наоборот.

— Поди прочь, Эйрик, — проворчал Гуннстейн.

Тот вернулся на своё место у борта с подавленным и угрюмым видом, не отвечая на вопросы и подначки Олафа.

Я же снова прошёлся по драккару туда и обратно. Думай, голова, шапку куплю. До берега далековато, да и озерцо со всех сторон окружено зарослями камыша, через которые придётся продираться и которые неизвестно насколько ещё тянутся вглубь берега. Надеяться на чью-то помощь глупо. Даже если кто-то и покажется на озере, то это будут саксы, которые с удовольствием избавят нас и от груза, и от драккара, и от жизней.

Что с этим вообще можно сделать? Можно облегчить корабль, наверное, даже нужно. Можно попробовать столкнуть его с мели вручную, можно попробовать углубить дно под килем. Вот только это всё значит, что нам придётся расстаться с добычей. А убедить в этом команду будет непросто. Они испробуют все способы и провозятся до самой ночи, лишь бы не выбрасывать добычу за борт.

А ведь нам надо отсюда выйти вперёд, и неизвестно, какие глубины там. Может, через пару метров мы засядем опять. Это назад мы можем вернуться без труда, а вот чтобы выбраться отсюда к лагерю, придётся попотеть.

— Придётся разгружать, — сказал я.

— Нет!

— Только не это!

— Давайте лучше подкопаемся!

— Нет, давайте вернёмся в деревню и лодки заберём!

Возражал не только Сигстейн, не просто так прозванный Жадиной, возражали все. Как же, добровольно выкидывать за борт добычу, с которой все уже успели сродниться, прикипеть всей душой. Уж лучше сидеть на горе добра посреди озера, надеясь на чудо.

Кьяртан снял сапоги и портки, аккуратно спустился за борт, морщась от холода, несколько раз переступил в воде с ноги на ногу. Воды и впрямь было ему по пояс, около того.

— Ила по колено, засасывает, — сказал он. — Вот зараза.

Хромунд молча протянул ему лопату, и Кьяртан попытался подсунуть её под киль. Вышло не слишком ловко.

— Нет, слишком жидкий, не подкопаться, — сказал он после нескольких попыток.

— Как понос, — вставил Олаф.

— Но сели же мы на твёрдое, — сказал Гуннстейн.

— А хрен знает, может, коряга какая, — сказал Кьяртан и попробовал пройти вдоль драккара, исследуя дно лопатой, словно щупом.

— Давай, вылезай, — сказал я. — Застудишь ещё чего.

Спорить Кьяртан не стал, находиться в почти ледяной весенней воде не очень-то приятно, даже если ты норвежец, привычный к холоду. Ему подали весло, и он, хватаясь за него, ловко забрался на борт под общие смешки. Ил, прилипший к голым волосатым ногам, превратился в какое-то подобие чулков.

— Чего вы ржёте? Холодно просто! — попытался оправдаться Кьяртан. — Подите-ка вы сами туда, в воду!

— Придётся, похоже, — сказал Торбьерн. — Все за борт выпрыгнем, он легче станет, столкнём.

Охотников лезть в холодную воду больше не нашлось, все только поглядывали за борт и косились на Кьяртана, который натягивал портки на мокрые ноги. Я бы и сам предпочёл остаться на борту, хотя понимал, что это почти невозможно.

— Надо Эйрика за борт сбросить, — мрачно пошутил Лейф.

Тот ничего не ответил. Думаю, он и сам мысленно бранил себя похлеще других.

— Бранд прав, надо разгружать, — сказал Гуннстейн. — Крепко засели.

— Давайте хотя бы не всё, — предложил Хальвдан.

Первыми за борт отправились бочки с элем и мёдом, сразу после того, как каждый сделал по большому глотку. Полупустые, они могли плыть сами по себе, и Хромунд придумал обвязать их верёвкой, чтобы тянуть их вслед за драккаром. Помогло это не слишком хорошо, «Морской сокол» твёрдо стоял на киле.

Весь тот немногий балласт, что имелся на корабле и придавал кораблю устойчивости, тоже отправился за борт. Камни и мешки с песком, в основном, и мы старались бросать это всё подальше, взбаламучивая и без того серо-коричневую воду, цветом напоминающую очень плохой кофе.

— Надо ещё, — заключил Хромунд.

В озеро теперь отправилось железо и изделия из него, предназначенные для наших кузнецов. Они должны были пойти на перековку, а пошли на дно.

— Вроде отпускает, — сказал Торбьерн.

— Нет, — отрезал Даг.

— Может, теперь подкопать удастся? Или толкнуть? Давайте я за лодкой сплаваю? — предложил Токи.

— За мозгами себе сплавай, куда ты собрался? Ты пока лодку в этих камышах найдёшь, стемнеет уже, — проворчал Гуннстейн. — А нам лучше бы дотемна выбраться.

— Бросайте остальное, — махнул рукой я.

Меха и кожи, связанные в объёмные тюки, тоже пошли за борт, и я, выбрасывая добычу, почувствовал себя Стенькой Разиным, бросающим на простор речной волны персиянскую княжну. Жалко, конечно, но надо, иначе мы все останемся тут. Возможно, что и навсегда. За борт отправились ткани, дорогие и не очень, мешки с мукой.

— Считайте это жертвоприношением, — сказал Рагнвальд. — В Йорвике в девять раз больше возьмём.

— Уж больно жадные здесь духи, — сказал Фридгейр.

— Англия, — сплюнул Рагнвальд.

— Оставляем только оружие и доспехи, — приказал я.

— Даже еду выбрасываем? Может, хоть тогда пожрём сперва? — спросил Кнут.

Наскоро перекусили. Нам и в самом деле пора было торопиться, темнело уже хоть и не так рано, как зимой, но всё равно солнце уже пошло к западу. На драккаре уже было меньше добра, чем в тот момент, когда мы проходили этим озером в прошлый раз, но вязкий ил всё равно держал «Морского сокола» цепкой хваткой. Набег вышел даже не в плюс и не в ноль, получился сплошной убыток.

Оставили только личные вещи, золото, серебро и горшок с жемчугом. А сердце болело за каждую мелочь, тем более, что всё выброшенное уже оставалось на виду, поднимаясь из озера небольшими островками.

— А теперь все за борт, — сказал я, видя, что и этого недостаточно. — Будем толкать. Гуннстейн, Кьяртан, вы остаётесь на борту.

Норманны зароптали, но я первым перескочил через борт и очутился по пояс в воде, чувствуя, как холод заползает во внутренности сквозь мокрую одежду. Следом за мной спустились Торбьерн и Хальвдан, а за ними стали выпрыгивать и все остальные. Почти три десятка человек, а значит, корабль должен стать легче на две с половиной тонны. Как минимум.

— Эйрик, лучше бы ты остался рабом там, в Кембридже, — сквозь зубы процедил кто-то из старичков.

— Поди ты в Нифльхейм, — отозвался Эйрик.

— Заткни хлебало, свей, это по твоей вине мы здесь купаемся, — сказал Фридгейр.

— Я всего лишь предложил хёвдин… — начал было Эйрик, но его перебили.

— Заткнись, сказали тебе. На берегу поговорим.

— Заткнитесь все и толкайте, — сказал я. — Главное, столкнуть его с места, дальше само пойдёт.

Мне вспомнилось, как мы толкали из грязи буханку, закопавшуюся по самые пороги. Врагу не пожелаешь. Тут оказалось даже хуже. В тот раз буханку выдернули подошедшей мотолыгой, едва не оторвав несчастному УАЗу задний мост, в этот раз придётся справляться самостоятельно.

— На раз-два, все вместе, — сказал я, упираясь плечом в мокрый и скользкий борт корабля.

Мы облепили его, словно мухи, прижимаясь чуть ли не щеками к мокрым доскам.

— Взяли! — крикнул я.

Толчок. Под килем что-то громко хлюпнуло, словно засорившийся унитаз.

— Раз, два… Взяли! — снова крикнул я.

Навалились снова, все вместе, одновременно. «Морской сокол» подался чуть вперёд. Безымянное нортумбрийское озеро крайне неохотно отпускало свою добычу.

— Ещё разок… Два… Взяли! — крикнул я.

Толкнули из последних сил, со всей отдачей, и драккар, освобождённый от груза, вновь заскользил по водной глади.

— Ну, хвала Ньёрду! — воскликнул Вестгейр.

— Выбрались! — крикнул Торбьерн.

Мы начали вновь запрыгивать на борт, один за другим, и те, кто забрался первым, помогали подняться товарищам. Я заметил, что Эйрику даже руки никто не подал, чтобы помочь ему, и сделал это сам. Норманны, не стесняясь друг друга, раздевались, отжимали мокрые вещи, выливали воду из сапог.

— Гуннстейн, давай за руль, Кьяртан, ты на нос, измеряй глубину, все остальные, по местам! Сейчас согреемся! — начал отдавать приказы я, и никаких возражений не последовало.

Разве что Хромунд, перед тем, как сесть за весло, втянул на борт привязанные бочки. И мы начали грести. Кто-то предложил вернуться, забрать хоть что-нибудь с собой, но я запретил. Жертва есть жертва.

Да и в любом случае, совсем уж нищими назвать нас было нельзя, тот же горшок жемчуга можно выгодно продать любому торговцу. В конце концов, мы все живы и здоровы, а всё остальное будет. Я видел слишком много плохого, чтобы горевать из-за такой чепухи как потеря нескольких мешков добычи.

Но эту точку зрения разделяли не все. Сигстейн так и вовсе громко поклялся, что вернётся сюда и заберёт всё, что мы выбросили, даже балласт и провизию.

— Надо было сразу всем выпрыгнуть и толкнуть, — ворчал Асмунд, жутко недовольный тем, что ему пришлось лезть в воду.

— Да мы и так еле-еле выбрались, — возразил Токи.

— Зря мы вообще сюда попёрлись, и без этой деревни неплохо всё шло, подумаешь, — сказал Трюггви.

— Это всё Эйрик, — сказал Сигстейн. — Его идея.

— А что опять Эйрик⁈ — возмутился тот. — Если что-то сказать хочешь, то говори!

— До лагеря потерпите, — сказал я.

— Он неудачник, и мы из-за него свою удачу теряем! — заявил Сигстейн. — Гони его прочь, Бранд!

— Провались ты в Хель, Жадина! — рявкнул Эйрик.

— Тише! — прорычал я. — Решите этот вопрос на берегу, не сейчас!

— Ха, запросто! Я порежу его на кусочки! — воскликнул Сигстейн.

— Дерись со мною на хольмганге, и пусть боги рассудят, кто из нас неудачник! — взвился Эйрик.

Норманны притихли. Это был серьёзный вызов, отказываться от которого нельзя.

— На шкуре или на острове? — спросил Сигстейн.

— На шкуре! — ответил Эйрик.

— Все шкуры мы выбросили, — напомнил Кнут.

— В лагере найдётся, — сказал Рагнвальд.

До самого лагеря гребли молча, остервенело, не отвлекаясь на перепалки и разговоры. Запас неудач, видимо, иссяк в том озере, и никаких происшествий не случилось, до лагеря дошли спокойно и тихо.

На берег выскочили точно как в набег, с оружием и щитами, и часовые встрепенулись, едва не подняв тревогу, но быстро поняли, что это всего лишь мы, трандхеймцы.

— Хольмганг! — крикнул Лейф, собирая зрителей со всех сторон.

Такое зрелище никто не упустит по доброй воле.

У соседей-датчан выпросили шкуру для хольмганга, освящённую, длиной в пять локтей. Посередине лагеря освободили место и прибили бычью шкуру к земле колышками. Рагнвальд принялся готовить всё для хольмганга, расчерчивая поле вокруг шкуры, а оба поединщика выбирали себе подходящие щиты.

— Кнут, подержишь мне щит? — попросил Сигстейн.

— Конечно, — сказал Кнут.

Эйрик прохаживался по лагерю молча, угрюмо поглядывая по сторонам. Подержать его щиты никто не вызвался, а просить ему не позволяла гордость, и я толкнул под локоть Кеолвульфа.

— Подержи его щиты, — сказал я.

Сакс кивнул и предложил Эйрику помощь. Я не вмешивался и не пытался погасить конфликт. Тем более, что он дошёл до той стадии, когда решиться он может только одним способом.

Каждому поединщику давалось по три щита, а когда все три будут изрублены в щепки, защищаться можно будет только оружием, и я не представлял, как вообще можно защищаться одним топором. Мечей не было ни у того, ни у другого.

После недолгого церемониала и призыва богов в свидетели, Рагнвальд наконец разрешил обоим сойтись. Я ожидал поединка, демонстрации фехтовального мастерства, красивого боя. Но вместо этого увидел обычную рубку дров. Сигстейн и Эйрик встали друг напротив друга с топорами и щитами, и первым бил Сигстейн, как тот, кого вызвали на хольмганг.

— Тюр! — воскликнул Сигстейн, с размаху опуская топор на щит Эйрика.

Тот умело подставил щит, брызнуло несколько щепок. Настал черёд Эйрика.

— Уппленд! — заорал Эйрик, тоже выбивая щепки из щита оппонента.

Ничего красивого и захватывающего в таком поединке я не видел, хотя весь лагерь, собравшийся вокруг, орал и улюлюкал. Так они изрубили все три щита, что, как по мне, было самой банальной тратой времени и ресурсов, теперь эти щиты годились только на растопку.

Теперь оба сражались только с топорами, и Сигстейн хищно ухмыльнулся, ловко подбрасывая свой топор. Вновь настала его очередь.

— Врежь ему, Жадина!

— Пусти ему кровь!

Бились не до смерти, до первой крови, но и убийство не порицалось. А если бы кто-то из них ступил за край шкуры, то это считалось бы поражением и бегством с поля боя.

Жадина взмахнул топором, обманным манёвром заставляя Эйрика думать, что топор полетит слева, но сам нанёс удар сверху. Эйрик успел подставить собственное топорище, и лезвие Жадины скользнуло по его пальцам, сбривая их начисто. Пальцы попадали на шкуру мелкими обрубками, пролилась кровь, и Эйрик чисто механически сделал шаг назад, на траву.

— Он отступил! — заорал кто-то.

— Жадина победил! Кровь пролилась! — заорал кто-то ещё.

— Боги сказали своё слово! — воскликнул Рагнвальд.

Эйрик окинул нас всех мрачным тяжёлым взглядом, левой рукой подобрал выроненный топор с земли, сунул его за пояс. Будто бы и не лишился разом четырёх пальцев.

— Клянусь вам, я ещё вернусь. Тор свидетель, «Морской сокол» снова будет моим, — произнёс он. — И я отомщу.

Я ничего не сказал. Его угрозы меня не пугали. Но почему-то при взгляде на его отрубленные пальцы, так и оставшиеся валяться на шкуре, во рту появился горький привкус желчи.

Глава 22

Мы снова из богачей превратились в самых обыкновенных голодранцев, у которых не имелось ничего, кроме топоров и жажды наживы. И я уже хотел вновь идти к Рагнарсонам, убеждать их атаковать Йорвик как можно скорее, но им и самим наскучило просто опустошать Нортумбрию и окрестности города. Лагерь пришёл в движение. И что было особенно приятно, Ивар внял моему совету. Завтра у христиан ожидался какой-то большой праздник.

Приготовления шли в тайне, у саксов тоже имелись свои шпионы, но от хёвдингов и ярлов никто ничего не скрывал, открытым текстом сообщив, что завтра вся армия отправляется брать город. Как раз этого момента мы и ждали так долго.

Я приказал точить топоры и запретил всем своим людям отлучаться из лагеря. Всем сразу всё стало ясно без лишних слов. Йорвик был нашей главной целью, и именно там должен был находиться король Элла, по слухам, вернувшийся в город. Возможно, именно этого и ждали братья. И на следующий день наконец забили барабаны войны. Мы погрузились на драккары и всей армией вновь начали подниматься по реке.

В городе звонили колокола, и я сильно удивился, когда услышал звон. Только это были не привычные мне благовест, трезвон или перебор из православной традиции, здесь это скорее походило на беспорядочные соревнования между городскими церквями. Так или иначе, шёл какой-то праздник, и люди спешили посетить храмы, а значит, защитников на стенах или на пристани совсем немного.

Флот объединённой армии данов, свеев и норвежцев приближался к Йорвику на вёслах, одной сплошной грозовой тучей, и я понял замысел Ивара и Сигурда. Атаковать предполагалось через пристань, в обычное время хорошо защищённую, но теперь охраняемую лишь парой часовых. Совершенно ничто против армии викингов.

В обычное время нам ни за что не удалось бы провернуть задуманное. Йорвик — слишком большой и многолюдный город, чтобы осаждать или штурмовать его армией в тысячу или две тысячи человек, если даже половина горожан возьмётся за оружие, то защитников окажется несоизмеримо больше.

Колокола звенели к празднику. Но для одних праздником были проповеди и службы, а для других — резня и грабёж, и драккары устремились к берегу Йорвика, к причалам и пристаням.

Норманны в полном боевом облачении выскакивали на берег, вселяя ужас в сердца тех немногих, кому не повезло встать у них на пути, и сразу же прорывались в город. Каждая корабельная команда действовала почти самостоятельно, но цель у всех была одна — захватить короля Эллу живьём. Взять город, ворваться в крепость. Разграбить храмы, кладовые, сокровищницы.

«Морскому соколу» места у причала не нашлось, и Гуннстейн направил драккар к пологому берегу, на котором местные бабы, скорее всего, стирали бельё. В обычные дни, не сегодня. Сегодня улицы оставались безлюдны и пусты, всех жителей добровольно-принудительно согнали в церкви на праздник. А так как к толерантности и мультикультурализму жители Эофервика ещё не были приучены, христианами тут были все горожане до единого.

Поэтому почти никакого сопротивления викинги не встретили, а попытки караульных поднять тревогу утонули в колокольном звоне. Мы просто шли от реки к крепости, словно горячий нож сквозь масло, подавляя любое сопротивление в зародыше и оставляя возле церквей охрану из целых корабельных команд.

Однако новость о нашем прибытии опережала нас, ненамного, но всё-таки опережала, и навстречу нам из кафедрального собора вышла целая делегация церковников во главе с архиепископом.

Братья Рагнарсоны выглядели как настоящие повелители войны, все четверо. В меховых плащах поверх кольчуг, смазанных и тщательно подогнанных, в украшенных золотом шлемах. Их мечи покоились в ножнах, но в любой момент могли их покинуть и начать резню. Все четверо стояли напротив делегации церковников, а мы стояли за их спинами, готовые броситься в бой по первому же приказу.

— Во имя Господа, остановитесь! Не нужно кровопролития в святой день! — зычным голосом произнёс один из священников в длинной сутане и смешной треугольной шапочке.

— Кто говорит? — прорычал Хальвдан Белая Рубаха.

— Вульфхер, архиепископ Эофервикский, — с достоинством произнёс ещё молодой по меркам церкви архиепископ.

— Что ты можешь нам предложить взамен? — спросил Сигурд.

— Золото, — ответил Вульфхер.

Он жестом отдал приказ своим подчинённым, и священники, потея от натуги и стресса, вынесли на площадь сундучок. Вульфхер лично раскрыл его крышку, демонстрируя Рагнарсонам содержимое. Золото. Данегельд.

Армия затаила дыхание, выглядывая друг у друга из-за плеч и пытаясь рассмотреть выкуп, предложенный архиепископом. Ивар сделал два шага вперёд, лениво поглядывая на размеры сундука.

— Годится, — сказал он.

Я мысленно выругался. Если бы нам позволили разграбить город, то у каждой команды было бы по такому же сундуку как минимум. А так грабить будет запрещено, и я считал, что Ивар сильно продешевил. Зуб даю, у архиепископа в загашнике имелось ещё несколько таких же сундуков, на случай, если викингам окажется недостаточно первого.

— Нам нужен Элла, — сказал Хальвдан.

— Его Величество покинул город, — произнёс архиепископ.

Сигурд выругался. Убба схватился за рукоять меча.

— Свейн, Хэстен, отправляйте всадников! Найдите эту свинью! — Ивар обернулся к армии и отдал приказы своим людям.

Хёвдинги кивнули и начали протискиваться назад, выполнять приказ. Вознаграждение за короля обещало быть поистине королевским.

— Поклянитесь, что не станете больше чинить разорения народу Нортумбрии и Эофервику, — потребовал Вульфхер.

— Клянёмся, — сказал Хальвдан.

Не уверен, что этой клятве можно было верить, но Вульфхера она устроила. Как минимум, саксы выторговали себе время, чтобы перепрятать имущество или сбежать, как король Элла. А мы, простые воины, в итоге получали кукиш с маслом. Нет, Рагнарсоны, конечно, поделятся, им нужно поддерживать нашу лояльность, но по сравнению с тем, что мы могли бы взять силой — это просто капля в море.

Так Великая Армия Язычников взяла Эофервик, тут же переименованный в Йорвик. Даны не могли выговорить правильное название, и стали называть его именно так. Кровь в святой день почти не пролилась, если не считать нескольких караульных на пристани и ещё пары смельчаков на городских улицах.

Йорвик на меня особого впечатления не произвёл. Старые, осыпавшиеся стены выглядели грозными и неприступными только издалека, а в остальном Йорвик выглядел обычным посёлком городского типа, с несколькими каменными зданиями в центре и разномастным деревянным зодчеством вокруг.

Запрет на грабежи подействовал на всю команду удручающе.

— В девять раз бо-о-ольше, в Йорвике возьмём добы-ы-ычу… — ворчал то один, то другой, и я не мог с ними не согласиться.

Я и сам был разочарован. Я сильно рассчитывал на взятое в Йорвике. С одной стороны, я прекрасно понимал братьев Рагнарсонов, горожане заплатили выкуп. С другой… Мы слишком долго ждали этого момента, чтобы вот так взять и остаться без добычи. Всё равно, что лишить ребёнка долгожданного десерта после ужина из рыбы и брокколи.

Конные разъезды вернулись ни с чем, выследить Эллу они не сумели. Король ускользнул без следа, но я не сомневался, что он ещё вернётся, чтобы сделать свой ход. У него всё ещё были верные люди, он мог попросить помощи у мерсийцев или кого-нибудь ещё, да и в других крепостях Нортумбрии сидели отнюдь не датчане. Мы взяли только Йорвик, а для полного подчинения страны этого недостаточно.

Можно было легко представить, как пройдут ближайшие месяцы. Нам придётся болтаться по Нортумбрии и усмирять народ огнём и мечом, насаждая власть Рагнарсонов. Тоже не слишком приятное занятие, в котором нет ни чести, ни славы.

Золото, выплаченное архиепископом Вульфхером, всё же поделили между корабельными командами, и сундучок показал дно слишком быстро, чтобы эту добычу можно было считать хорошей. Каждому досталось едва ли полмарки золотом. Само собой, целое состояние для нищего хирдманна из голодного северного хутора, но для ярлов и хёвдингов это было чуть ли не оскорблением. Даже мы в своё время взяли больше в монастыре святого Ботольфа, а ведь это был, по сути, наш первый набег.

Владеть Нортумбрией официально поставили одного из местных знатных людей, олдермена Эгберта, и архиепископ, запуганный Рагнарсонами, короновал его в соборе, как положено. Никакой реальной власти король Эгберт не имел, лишь издавал законы от своего имени и собирал налоги от своего имени. Вся власть отныне принадлежала датчанам, в первую очередь, Ивару и Хальвдану.

— Значит, я пойду к Рагнарсонам и стребую с них ещё, — сказал я, когда мне в очередной раз высказали о том, что мы взяли слишком мало добычи.

Моей вины в этом не было, но кому ещё жаловаться на жизнь, как не хёвдингу, вот все и шли ко мне.

— Требовать? У Рагнарсонов? Ты, Бранд, смельчак, каких поискать, — сказал Кнут.

— Ивар, кажется, считает, что недостаточно со мной расплатился, — сказал я. — Остальные нет, но к ним я соваться не хочу.

— Ты плохо знаешь Ивара, — сказал Вестгейр. — Он только кажется тебе приветливым и учтивым. Бескостный жесток. Как и остальные Лодброксоны.

— Я думаю, я сумею найти к нему подход, — сказал я.

— Лучше бы тогда тебе взять с собой скальда, — сказал Торбьерн. — Удачная виса может однажды спасти жизнь.

— Лучше бы тогда тебе сложить хотя бы одну удачную вису, — сказал Лейф.

— Ты кунье дерьмо, Лейф, — скривился кузен, давно привыкший к таким подначкам.

— Помолчите оба, — оборвал я начинающуюся перепалку. — Со мной пойдут Торбьерн и Кнут. Только оденьтесь поприличнее.

— У меня ничего другого нет, — сказал Кнут.

— У меня тоже, — сказал кузен.

— Тогда кольчуги. Надеюсь, Ивар не подумает, что я пришёл с ним драться, — посмеялся я.

Викинги молча переглянулись. Для них это было совсем не смешно. Если Ивар или его братья почувствуют угрозу, живьём мы от них не выйдем.

Я и сам облачился в кольчугу, а шлем взял под мышку, однако выглядел я далеко не самым грозным в нашей компании. Тот же Кнут внушал ужас врагам одним своим видом, особенно, когда начинал свирепо вращать единственным глазом.

Мы направились к крепости, к бывшему замку короля Эллы, взятому без боя. Все четыре брата заседали там, в королевских чертогах, опустошая сокровищницы и кладовые, пока простые хёвдинги искали себе приют в городских тавернах и на постоялых дворах, а то и вовсе вынужденные возвращаться на корабли.

Внутрь крепости нас пропустили без лишних вопросов, видя наши светлые бороды и длинные волосы, часовых-саксов заменили хирдманны братьев, и датчанам, в отличие от местных, разрешалось входить внутрь.

Я спросил у караульного, где мне найти Ивара, надеясь встретить того же часового, что и в прошлый раз, но это оказался не он. Хирдманн просто махнул рукой, мол, вон в тусторону.

Крепость представляла собой обнесённый частоколом дом на холме, выстроенный на остатках какого-то римского здания, наполовину из камня, наполовину из дерева. Меня не особо впечатляла местная архитектура, а вот парни глазели и удивлялись.

— Похоже, и впрямь великаны строили, — сказал Торбьерн. — Все камни один к одному.

— Болтают, что на севере есть стена поперёк всего острова, — сказал Кнут. — В три человеческих роста. Так что великаны тут точно были.

— Это делали не великаны, это делали римляне, — сказал я. — И стену тоже.

— Нам-то не гони, — фыркнул Торбьерн.

Я в ответ просто пожал плечами. Мы вошли внутрь, туда, куда указал нам часовой, немного прошлись по коридорам, где ещё сохранились старые римские фрески, и очутились в личных покоях короля. Ивар, Сигурд, Хальвдан, Убба и ещё несколько их дружинников были здесь, переворачивая вверх дном шкафы и сундуки в поисках ценностей. Даже при том, что им выплатили данегельд, Рагнарсоны всё равно решили ограбить королевский дворец. Прежде, чем тут обосноваться.

— Приветствую милосердных и щедрых, — сказал я, остановившись в дверях.

— Ты ещё кто? Кто тебя впустил? — нахмурился Хальвдан, почуяв насмешку в моих словах.

— Меня никто и не пытался остановить, — пожал плечами я. — Бранд Храфнсон, хёвдинг трандхеймцев.

— Юный хёвдинг, точно, — расплылся в улыбке Ивар. — Я тебя помню.

— Чего тебе тут нужно? — сварливо произнёс Сигурд.

Я помолчал, глядя на творящийся в королевских покоях бардак. Дорогие одежды валялись на полу, затоптанные в пыль, словно обычные тряпки, серебро и золото кучками лежало тут же, перевёрнутые сундуки и распахнутые шкафы создавали впечатление, что в дом просто забрались воры, пока хозяина нет дома. Это не было похоже на поведение захватчиков, пришедших властвовать, это скорее напоминало о простых набегах.

— Мне? Я ищу справедливости, — сказал я.

— Если кто-то тебя оскорбил, вызови его на поединок, и делу край, — проворчал Змееглазый. — Вот справедливость, в которую верю я.

— Нет, оскорблений не было, — сказал я. — Но несправедливость есть. Со мной тут скальд, мой брат, он свидетель.

— Чему? — нахмурился Хальвдан.

— Я думаю, юный хёвдинг пришёл укорить нас, — рассмеялся Ивар. — Что мы грабим дворец, пока остальные довольствуются подачкой христова жреца.

— Может, укоротить его на голову? — подал голос Убба.

Я медленно перевёл взгляд на него. Убба, хоть и был самым недалёким из всех, слыл опасным противником, и это виднелось в каждом его движении. Я понял, что не хотел бы выйти с ним на освящённую шкуру.

— Нет, смелость надо уважать, — покачал головой Сигурд. — Это смелый поступок.

Ивар криво усмехнулся.

— Неужто тебе не хватило добра из местных деревень и монастырей? — спросил он.

— Деньги — брызги, — сказал я.

— Так ты пришёл не за золотом? — хмыкнул Хальвдан.

— Меня не интересует золото, — сказал я.

Торбьерн попытался что-то шепнуть мне на ухо, но я отмахнулся от него, как от назойливого комара.

— А вот моих людей интересует, — добавил я.

— Мы грабим дворец, потому что Элла убил нашего папашу, — сказал Убба.

— Будет нечестно по отношению к остальным командам, если мы допустим сюда и вас, разве нет, искатель справедливости? — сказал Хальвдан.

— Да бросьте, — сказал Ивар. — Это он подал мне идею напасть в праздник.

Хальвдан фыркнул.

— Наш отец проделывал то же самое в Париже, когда франки праздновали воскрешение их распятого бога, — сказал он. — Я сам там был, вместе с Сигурдом и Бьёрном.

— Тогда зачем вы хотели осаждать город? — спросил Ивар. — Парень заслуживает награды. Он предложил это, а вы, которые были в Париже с отцом, нет.

— Ты и так дал ему достаточно, — возразил Сигурд.

— Это мне решать, — сказал Ивар.

— Можешь дать ему из своей доли, — сказал Убба.

Я молча следил за их небольшим спором. Меня устроил бы любой исход.

— Эй, ты! Это ты скальд? — спросил вдруг Ивар у моего кузена.

— Д-да, — неуверенно кивнул Торберн.

— Когда будешь складывать песню о взятии Йорвика, не забудь упомянуть о щедрости Ивара Рагнарсона, — сказал Ивар. — И о скупости моих братьев.

— Д-да, господин, — кивнул Торбьерн, робея от общения с вождями.

— Я вырву тебе язык, скальд, — пригрозил Убба, но Сигурд жестом заставил его умолкнуть.

— Ладно, это справедливое требование, парень заслуживает награды, — глянув на меня своими змеиными глазами, произнёс Сигурд, и я почувствовал колючий холод в его взгляде.

Похоже, я нажил себе новых врагов. Могущественных врагов.

— Бери, что хочешь, в этой комнате, — сказал Ивар.

— Для себя и для своих людей, — великодушно добавил Хальвдан.

Я склонил голову в знак благодарности, прошёл вглубь королевских покоев. Лодброксоны вытащили всё ценное из сундуков и шкатулок, так что рыться мне не пришлось. Из кучки золотых украшений я выудил длинную толстую цепочку.

— Это для моих людей, — сказал я, протягивая цепочку Торбьерну.

А для себя я не видел ничего стоящего среди этой добычи. Я вновь принялся обшаривать комнату взглядом, пока не наткнулся на меч в ножнах, висящий на стене. Рукоять меча переливалась красным, простая прямая гарда была украшена серебром. Я протянул руку к мечу.

— Нет! — воскликнул Убба.

— Да, — возразил Хальвдан.

Я снял меч со стены и сжал рукоять в ладони, чувствуя, как немеют пальцы, словно становясь единым целым с прохладным металлом. Больше я с этим мечом не расстанусь. Ни за что.

Глава 23

Вечером должен был состояться большой пир, на который пригласили всех ярлов и хёвдингов. В королевском замке для командиров и особо отличившихся хирдманнов, вместе с Рагнарсонами, Простые воины гуляли под открытым небом, во дворе крепости, и для этого пира пришлось опустошить не только королевские запасы, но и городские склады. Армию язычников не накормить пятью хлебами и двумя рыбами.

Золотую цепочку, взятую у Рагнарсонов, поделили на равные части, причём от своей доли я отказался. Моей наградой, превосходящей по стоимости и эту цепочку, и наш драккар, и все сокровища мира, стал один из лучших мечей, что я когда-либо видел.

Ножны были самыми простыми, обитыми кожей, но клинок оказался настоящим произведением искусства. Длиной около восьмидесяти сантиметров, с широким долом, сужающийся к острию, он оказался украшен инкрустацией в виде крестов. Узкая гарда мне не нравилась, и я бы её заменил на прямую и широкую, а вот рукоять с обмоткой из медной проволоки, переливающаяся на свету, завораживала и притягивала взгляд. Сбалансирован клинок был превосходно. Я тут же пристегнул ножны с мечом к поясу, понимая, что сорвал джекпот. Меч из королевских покоев поистине был достоин короля.

Такому клинку обязательно требовалось собственное имя, и я нарёк его Кровопийцей.

Я понимал, что кто-то из Рагнарсонов уже мысленно присмотрел его для себя, скорее всего, Убба, и вскоре за этим мечом могут прийти. Но оставаться без своей заслуженной награды я не желал. А я её заслужил. Тем, что принёс им весть про Рагнара и тем, что подал идею напасть в праздник.

Главное, чтобы саксы не сделали то же самое, когда праздновать будем уже мы. Например, под утро, когда даже самые стойкие рухнут под столы, упившись эля.

Нам позволено было взять с собой троих человек в сопровождение, и я взял Торбьерна, Хальвдана и Гуннстейна. Остальные будут пить на улице.

Когда начало смеркаться, мы всей командой отправились к крепости, во дворе которой уже сколотили столы и рабы выкатывали бочки с элем и вином. Поскупившись на золото, Рагнарсоны не скупились на еду и выпивку, пытаясь хоть так загладить свой поступок.

Во дворе витал запах жареного мяса, такой одуряющий, что мне сразу же захотелось научить местных жарить шашлык и употреблять его под водочку. Но с питием и обжорством местные и без меня неплохо справлялись, а самогонный аппарат я пока так и не собрал.

На входе нас остановил часовой, злой как собака от того, что ему приходится тянуть лямку, пока все остальные развлекаются.

— С оружием нельзя, — хмуро произнёс он.

Расставаться с новообретённым клинком не хотелось, но я понимал, почему в пиршественный зал нельзя проносить оружие. Слишком легко весёлый пир может перерасти в побоище и резню.

— Как твоё имя? — спросил я.

— Кормак, — сказал часовой.

— Если с этим мечом что-то случится, я найду тебя, Кормак, — сказал я.

— Как скажешь, — пожал плечами он.

Пришлось разоружиться. Мы сдали всё, кроме ножей, в импровизированную оружейку, где я увидел и другие мечи, не менее роскошные. Это меня немного успокоило.

В главном зале, где раньше пировали саксонские короли, теперь веселились захватчики-норманны, и от их громкого хохота сотрясались стены. Мы немного припозднились, почти все хёвдинги Великой Армии уже были здесь, и наше появление вызвало целый шквал бурных приветствий. Нас буквально заставили выпить штрафную.

На почётных местах восседали братья Рагнарсоны. Хальвдан, снова в белой рубахе, глодал свиное рёбрышко, капая жиром на дорогущий заморский шёлк, Сигурд и Ивар пили из золотых кубков, поглядывая на происходящее в зале, Убба тискал какую-то замученную служанку, силой усадив её к себе на колени. Другие вожди Великой Армии пили, ели и веселились, похваляясь своими подвигами и рассказывая небылицы. Что характерно, хирдманны братьев пировали здесь, вместе с вождями, а не во дворе, с остальной армией.

Прислуживали во время пира саксонские женщины, по всей видимости, знатные, взвизгивая каждый раз, когда очередной пьянчуга щипал их за задницы. По залу бегали лохматые собаки, порой устраивая драки из-за брошенных на пол объедков и обглоданных костей. А в остальном этот пир ничем не отличался от любого другого масштабного застолья. Такой же шум, гам, разговоры ни о чём, хохот и все прочие атрибуты, включая уснувших за столом и блюющих в уголок.

Чувствовал я себя не очень уютно, полагая, что на улице, с простыми воинами, мне было бы комфортнее. Я, хоть уже и привык к местным обычаям и традициям, полноценно принимать участие в этих забавах не мог.

Зато Торбьерн и Хальвдан, впервые очутившись на подобном пиру в качестве приглашённых гостей, отрывались как могли. Гуннстейн молча цедил слабенький мёд, не вылезая из-за стола, а я сидел рядом с ним, больше налегая на жареную говядину.

С другой стороны от меня сидел какой-то шумный смоландец, постоянно рыгающий и громогласно хохочущий по любому поводу, чем он изрядно меня раздражал. Складывалось ощущение, что я отбываю какую-то повинность, что я чужой на этом празднике жизни. Мне хотелось поскорее уйти, забрать свой новый меч и поупражняться с ним, а не сидеть тут, слушая, как кто-то кому-то отрубил ногу одним ударом.

Иногда поднимались скальды, декламируя хвалебные висы в адрес «дарящих кольца ясеням бури мечей» и соревнуясь в том, кто сильнее подлижет Лодброксонам. Торбьерн, что удивительно, не выступал, но внимательно слушал, запоминая красивые обороты и мудрёные кённинги.

Мёд, пиво и вино лились рекой, хотя я предпочитал оставаться более-менее трезвым, это мои спутники потеряли чувство меры, накидываясь как в последний раз. Хотя с нашим образом жизни каждый раз может вдруг оказаться последним.

— Схожу-ка я до ветру, — буркнул я, когда пир окончательно мне наскучил, а пьяные рожи с застрявшей блевотиной в бородах максимально опротивели.

Я выбрался из-за стола, стараясь никого не задеть ненароком. Все уже дошли до того состояния, когда можно одним неловким движением превратить дружескую попойку в пьяную поножовщину.

— Ты это куда? — заплетающимся языком спросил меня Хальвдан.

— Проветриться, — снова пояснил я, и тот махнул рукой.

Многие уже не утруждали себя тем, чтобы выйти, прежде, чем помочиться, и просто заходили в тёмные углы.

На выходе возле оружейки я вновь увидел часового. Вместо Кормака там стоял какой-то другой воин, чуть навеселе.

— А где Кормак? — хмуро спросил я.

— Я его сменил! Бедняга не мог дождаться, чтобы напиться, небось уже валяется где-то пьяный! — весело ответил хирдманн.

— Понятно, — буркнул я.

Я на всякий случай заглянул в оружейку, Кровопийца остался на том же месте, куда я его поставил.

— А ты чего такой грустный? Пей, веселись, мы же сегодня празднуем! — произнёс часовой.

Я пожал плечами вместо ответа. Дурное предчувствие не покидало меня с того самого момента, как мы зашли во двор крепости, и я не мог понять, что именно вызвало это предчувствие.

Во дворе гулянка шла в самом разгаре, успело уже стемнеть, и внутренний двор крепости освещался пляшущими всполохами пламени от костров и жаровен. Народа здесь было гораздо больше, чем внутри, и армия датчан на всю катушку праздновала победу. Пожалуй, ещё более бурно, чем в присутствии вождей.

Какой-то рыжебородый воин, широко улыбаясь, попытался всучить мне полную кружку эля, и мне с трудом удалось от него отвязаться. Взгляд выхватывал в полутьме знакомые лица, виденные раньше в лагере и во время зимовки, иногда я замечал своих людей в этом чаде кутежа. Какая-то часть меня желала присоединиться к ним, набраться от всей души, но я всё-таки предпочёл остаться трезвым.

Ноги сами повели меня к крепостной стене, вверх по лестнице, на парапет, с которого по нам должны были стрелять лучники во время штурма. Штурма не случилось, и это отчасти меня радовало, потому что отсюда, со стены, вид на город открывался великолепный, и вся местность перед стеной отлично простреливалась. Должно быть, защитники крепости чувствовали себя в полной безопасности, глядя на родной Эофервик с высоты этих стен.

Я помочился со стены на ночной город, завязал штаны и какое-то время просто стоял, глазея на открывшийся вид. Я был из тех, кто уходит на балкон или кухню во время пьянки.

— Меньше от пива пользы бывает, чем думают многие, — раздался вдруг знакомый скрипучий голос у меня за спиной.

Деревянные ступеньки скрипели и прогибались, пока я поднимался сюда, но сейчас я не услышал ни звука. Старик подкрался ко мне абсолютно бесшумно, и я обернулся, на всякий случай хватаясь за нож.

— Грим, — сказал я. — Дошёл-таки до Йорвика?

В темноте я снова не видел его лица, но по голосу, фигуре и одежде узнал его. За его спиной мерцали костры пирующих, полностью закутывая его в тень.

— Не ведают часто сидящие дома, кто путник пришедший, — молвил он. — Дай, думаю, зайду на праздник, погляжу на людей.

Я промолчал и отвернулся, вновь разглядывая огоньки в панораме ночного Эофервика и тёмную громаду собора, выделяющуюся чёрным пятном на городском пейзаже.

— Меру блюдешь ты, я погляжу, остальные уже напились, — сказал Грим. — С кем нынче в ватаге? Раз уж Стрелу ты жизни лишил.

Я напрягся. Кажется, в ту ночь Грим исчез раньше, чем я принял решение избавить хёвдинга от мучений. Он, что следил за мной из темноты? А сейчас, похоже, принял за простого дренга, раз уж я стоял на улице, а не валялся пьяным в зале.

— Там же, — сказал я.

Старик вызывал подозрения, хотя вёл себя совершенно спокойно и уверенно. Как у себя дома. Если бы я не встречал его в ночном лесу, то наверняка подумал бы, что это какой-то важный и знатный человек. Возможно, это шпион Рагнарсонов. Это многое бы объяснило.

— Конунгом пока так и не стал, да? — хохотнул старик. — Ну, у тебя ещё вся жизнь впереди. Если не будешь ссориться с могущественными людьми, пока зубы не отрастил.

— Не думаю, что здесь у меня есть шансы стать конунгом, — сказал я. — На земли саксов и без меня хватает желающих.

— Так а ты подумай, что есть у них, а что есть у тебя, — пожал плечами Грим. — Дырка в заднице и храбрость не в счёт, этого у любого дурака сыщется.

Я только хмыкнул в ответ. В этом имелся смысл. У меня есть не только первое и второе, но и знания будущего, которые я мог бы применить, но до сих пор почему-то игнорировал, если не считать гигиены и знаний школьной географии. А ведь обычное внедрение арабских цифр и ноля в местные системы счисления перевернёт всю здешнюю науку. Стреломёты и камнемёты, осадные орудия и осадные башни, новые методы металлургии, изготовление стекла, линз, изобретение компаса, и многое-многое другое. Да, я не мог сходу взять и изготовить то же стекло, например, но у меня было направление, в котором нужно копать. И это давало мне гигантские преимущества.

Но вместо того, чтобы ими пользоваться, пока было время на эксперименты, я предпочитал штурмовать снежные крепости во время зимовки. Стало не по себе.

— Что, задумался? — вновь засмеялся старик. — То-то же.

— У меня нет ничего, чего не имелось бы у других, — сказал я. — Меч, корабль, команда.

— А разве викингу нужно что-то ещё? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Но как по мне, лучше быть простым человеком в родном доме, чем конунгом тут, в Англии.

— Хм. Похоже, я в тебе ошибся, — протянул Грим. — Мне казалось, ты грезишь о славе.

— Породни-роднились мы со славой, славу добыли в бою, — тихонько пропел я старую строевую песню.

— И чего же ты хочешь на самом деле, юный Бранд? О чём мечтаешь? — вдруг спросил старик.

Я крепко задумался. На такой вопрос нельзя дать ответ сразу, это слишком сложно. Я мог бы мечтать вернуться назад, в своё время, но я понимал, что это невозможно, а я предпочитал реально смотреть на вещи. Можно мечтать о покое, о семейной жизни в тихой гавани, но и это не для меня, спокойная жизнь наскучит мне ровно через две недели. Можно мечтать о богатстве, но в эти времена сундуки с золотом сделают меня не уважаемым человеком, а всего лишь добычей.

— О силе, — сказал я. — Сила, вот что важно.

Именно сила определяет здесь, каков ты из себя, и я усердно тренировался каждый день с оружием и без него.

— И в чём же сила? — хмыкнул Грим.

— В правде, — тут же ответил я цитатой, а потом продолжил своими словами. — В людях, которые за тобой идут. В остром клинке. В остром уме и хитрости.

— Ложь порой бывает и посильнее правды, если не пользоваться ей слишком часто, — заметил Грим. — Лгать нужно так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в твоих словах, а для этого придётся говорить правду и только правду. А в остальном ты прав.

— Если будет сила, будет и всё остальное, — добавил я.

— Да, это так, — сказал Грим. — Вот только чтоб становиться сильнее — сражайся с сильными соперниками.

Прописные истины пошли. Я ничего не ответил, продолжая смотреть на город.

— Удачи, Бранд, — усмехнулся старик. — Она тебе понадобится.

— И тебе, старик, кем бы ты ни был, — ответил я, не оборачиваясь.

Заскрипели ступеньки, Грим начал спускаться со стены, и я мысленно выдохнул. Если бы он исчез так же внезапно, как и появился, я бы начал думать, что это не просто странствующий старик, шпионящий за всеми подряд и собирающий информацию для своих хозяев.

Я подождал, пока он спустится, а затем обернулся и проводил его взглядом, пока он не смешался с пирующей толпой окончательно и я не потерял его из виду.

Ещё несколько минут я постоял на стене, а затем тоже начал спускаться. Нужно было проверить, как там мои друзья и не побили ли Торбьерна за его стихи.

По пути я наведался к своей команде, поглядел, как у них идут дела, но парни прекрасно проводили время и без меня. Олаф мерялся силой с каким-то халогаландцем, Жадина сидел за столом с расстёгнутым поясом напротив обглоданного до костей поросёнка, Кьяртан и Токи перепили и теперь лежали, уткнувшись мордами в стол. Остальные тоже веселились и от души пьянствовали, празднуя взятие города. Отчего бы и не попьянствовать за чужой счёт. Здесь, с ними, мне было гораздо уютнее и спокойнее, нежели в главном зале, с другими хёвдингами, но я знал, что мне всё равно придётся вернуться туда. Просто оттягивал момент.

— С кем это ты болтал на стене? — спросил меня Рагнвальд.

— Старый знакомый, — сказал я.

Во всех смыслах старый. Сколько времени уже прошло с той встречи? Я затруднялся сказать даже примерно. Больше года точно.

— Странный тип, — хмыкнул Рагнвальд. — Я его где-то уже видел.

— Я тоже, — сказал я. — Славно вам повеселиться, братцы.

— Тебе, смотрю, с Лодброксонами не очень-то весело? — хохотнул Вестгейр.

Я вместо ответа просто махнул рукой, мол, понимайте как хотите. Такие вещи в толпе лучше не озвучивать, а я и так нажил себе врагов среди сыновей Рагнара.

Часовой возле оружейки сменился опять. Этот тоже оказался навеселе, да так, что ему пришлось подпирать собою стену, чтоб не упасть, и меня посетили серьёзные опасения насчёт сохранности нашего оружия.

— Позволишь, я загляну? — спросил я.

— Валяй, брат, конечно! — беззаботно ответил хирдманн.

Я заглянул внутрь оружейки, окидывая груды мечей и топоров быстрым взглядом. Кровопийцы среди них не оказалось, и сердце словно пропустило удар.

— Сюда кто-нибудь заходил? — вмиг севшим голосом спросил я.

— Э-э-э… Нет… То есть, да, — нахмурил брови часовой. — Убба лично пришёл менять караул, он меня поставил сюда. Убба заходил.

Я выругался сквозь зубы. Терпеть подобные выходки я не стану. Как там говорил Грим? Сражайся с сильными противниками? Похоже, без драки не обойдётся.

Глава 24

Я не собирался, как идиот, бежать в зал и бросаться обвинениями в адрес Уббы Рагнарсона. В конце концов, жить мне ещё не надоело. Но выяснить судьбу Кровопийцы я просто обязан.

— Меч пропал, — сказал я.

— Как пропал? Куда? — всполошился часовой. — Что за меч?

— Красная рукоять, плоская гарда с серебром, простые ножны в коричневой коже, — описал я. — Вон в том углу стоял.

— Не помню такого, — сказал часовой.

— Спроси Кормака, он принимал на хранение, — сказал я.

— Попробуй его сейчас добудись, он родную мать спьяну не узнает, не то что какой-то там меч, — буркнул часовой.

— Не «какой-то там» меч, а мой меч. Кровопийца, — сказал я.

— Ты, может, сам его взял и куда-то унёс, откуда мне знать? — набычился часовой.

Я рассмеялся. Наглости ему не занимать.

— Ты тут для чего поставлен, боец? Твоя обязанность, знать, что происходит во вверенном тебе помещении, — сказал я, вспоминая как принимали оружейку по описи, когда хотели напрячь предыдущий наряд. — Или ты хочешь меня обвинить?

Часовой замялся и проворчал что-то невнятное. Обострять конфликт он явно не желал.

— Найдётся твой меч, — сказал он. — Чай, не иголка, в рукаве не спрячешь. Зайди лучше ещё раз посмотри.

Я зашёл и посмотрел. Кровопийцы не было ни в том углу, где я его поставил, ни где-либо ещё, зато остальное моё оружие, сакс и топор, лежало на своих местах. Я даже немного порылся в грудах оружия, пытаясь взглядом отыскать знакомую сверкающую рукоять, но тщетно. Мечу приделали ноги. И я знал наверняка, кто именно.

— Ладно, — вздохнул я. — Убба, говоришь, караул менял? Спрошу у него.

Пирушка ещё не кончилась, но уже подходила к своей кульминации. Некоторые, самые слабые, уже успели напиться и уснуть, на столах остались, в основном, объедки и пустые кружки, откуда-то доносились ритмичные женские вздохи, перебивая даже ритмичную застольную песню, которую хором горланили оставшиеся на ногах.

Я глянул в сторону возвышения, на котором стоял стол Рагнарсонов. Там остались только Хальвдан и Сигурд, мутными осоловелыми глазами глядя на происходящее в зале. Сигурд ещё и подпевал песне, стукая кружкой по столу. Ни Ивара, ни Уббы поблизости видно не было. Это несколько рушило мой план.

Пришлось немного постоять в стороне, дожидаясь, когда кончится песня, но пирующие, кажется сочиняли куплеты на ходу, отчего она казалась бесконечной. А ведь куплеты ещё и повторялись. В общем, ждать пришлось минут двадцать, прежде, чем песня закончилась и весь хор вдруг разразился аплодисментами и хохотом. Настало время прервать их веселье.

Я решительно вышел вперёд, к столу Рагнарсонов и дождался, пока мутный взгляд Хальвдана остановится на мне.

— Друзья! Мне жаль прерывать весёлый пир, но у меня скорбная весть! — громко произнёс я. — Среди нас — вор!

Повисла тишина, и я буквально кожей почувствовал, как взгляды всех присутствующих соединились на мне, будто лазерные прицелы.

— Чего? — протянул Сигурд. — Объяснись!

— Мой меч! Он пропал из оружейной комнаты! — объявил я.

Норманны возмущённо загудели, кража оружия — серьёзное преступление. Тем более, на пиру, когда все добровольно оставляют его у входа. Это мощный удар по репутации хозяев, ведь это значит, что они не смогли обеспечить безопасность и сохранность имущества гостей.

— Ты хочешь кого-то обвинить в краже? — спросил Хальвдан.

— Нет, — сказал я, понимая, на что он намекает. — Я хочу вернуть свой меч.

— Чьи люди на страже? — спросил Сигурд вполголоса.

— Хирдманны Уббы, — так же тихо ответил Хальвдан.

Хмель из обоих моментально выветрился, и я видел, как оба брата ищут выход из сложившейся ситуации.

— От тебя одни проблемы, норвежец, — бросил Сигурд.

Я пожал плечами. Как по мне, так наоборот, большую часть проблем создавали именно братья Лодброксоны, в том числе, потому что медлили, позволяя саксам собрать ополчение. Если бы командовать армией позволили мне, я бы давно уже прошёлся огнём и мечом по всей Нортумбрии, а потом принялся бы и за остальные королевства на острове, не щадя никого. Но я был рядовым хёвдингом, маленьким винтиком в военной машине данов, и от моего мнения не зависело ничего.

— Кто может подтвердить твои слова? — спросил наконец Хальвдан Белая Рубаха. — Кто видел, что ты вообще пришёл с мечом?

— Мои люди, пришедшие со мной, — сказал я. — И часовой, что стоял на страже. Его имя Кормак.

Торбьерн, Гуннстейн и Хальвдан поднялись со своих мест и протиснулись ко мне сквозь толпу.

— Я даю своё слово, Бранд пришёл сюда с мечом, поистине королевским мечом, — произнёс Торбьерн. — Губитель щитов его красным огнём полыхал, ран причинитель…

— Перестань, мы поняли, — прервал его Сигурд.

Торбьерн был пьян, и его словесный понос в таком состоянии обычно не так-то просто остановить, но перечить Змееглазому он не осмелился.

— Меч он оставил вместе со всеми, тому моё слово, — сказал Гуннстейн. — Слово Гуннстейна Солёного крепче камня, все это знают.

А я даже и не знал, что у нашего кормчего есть прозвище. Обычно его все звали только по имени.

— Я, Хальвдан Хальвардсон, говорю, хёвдинг Бранд пришёл сюда с мечом, что вы подарили ему накануне, — сказал Хальвдан.

— Довольно, — поморщился Белая Рубаха.

Напоминание про подарок его, кажется, раздражало ещё сильнее.

Кормака удалось отыскать довольно быстро, но поиски прошли зря, бедняга упился так, что даже не мог поднять головы.

— Это серьёзное обвинение, — сказал Сигурд после короткого совещания с братом. — Но если это так, то меч не мог покинуть пределы дворца, а значит, мы его отыщем. Даю своё слово.

Я степенно кивнул. Надежды, на самом деле, было немного, разве что Убба окажется ещё более тупым, чем кажется на первый взгляд, и держит его у себя в открытую, а не замотал в тряпьё, чтобы через пару дней отнести тайком мастеру-оружейнику и переделать рукоять.

— Можете пройтись по всем комнатам и заглянуть в каждый угол, — разрешил Сигурд. — Но если меч найдётся, злоумышленника ведите к нам.

А вот это уже отличный шанс. Мы отправились немедленно, и первым делом я хотел проверить покои самого Уббы Рагнарсона. Все четверо братьев жили здесь, в крепости, и их хирдманны тоже, пока все остальные вынуждены были искать ночлег где-то в городе. Большая часть людей Уббы сегодня несла караульную службу, братья, видимо, тянули жребий. Ну или Убба вызвался сам, чтобы добраться до моего меча. Я бы не удивился и такому исходу.

Так что я спросил дорогу к его комнате и в сопровождении своих людей направился прямо туда. Предчувствие вело меня, и я надеялся застать негодяя на месте, с поличным.

По дороге я объяснил всю ситуацию своим друзьям, в том числе и то, что Убба наверняка приметил этот меч для себя, а я выхватил добычу у него из-под носа.

— Ты мыслишь как воин, а не как вождь, — вдруг сказал Гуннстейн.

— Это почему? — спросил я.

— А разве вождь сам делает грязную работу? — спросил он.

Я даже остановился и замер, едва не хлопнув себя по лбу. Твою мать. Это не Убба здесь дурак. Это я дурак.

— Значит, давайте проверим его хирдманнов. Они должны отдыхать где-то рядом, — сказал я.

Большинство людей Уббы, как и люди остальных Рагнарсонов, пировали в зале, но некоторые уже ушли спать, сменившись после караула или просто устав от гулянки. Вот в их расположение мы и пошли, в бывшую казарму саксонского гарнизона.

Людей там оказалось немного, всего пятеро человек, причём трое уже крепко спали. Весь остальной хирд предпочёл веселиться и пить наверху.

— Чего надо? — грубо спросил какой-то датчанин с раздвоенной бородой.

— Вора ищем. Меч из оружейки унесли, — сказал Торбьерн.

— А к нам-то чего пришли? Мы сегодня наоборот, не грабим, а охраняем, — зевнул датчанин.

Я внимательно смотрел за реакцией каждого из них. И если этот датчанин в самом деле ничего не знал, то второй вдруг отвернулся, делая вид, что застилает себе постель.

— Эй! Я тебя помню! Это же ты сменил Кормака, да? — окликнул его я.

— Чего? Кто? Я? — повернулся второй.

— Ты, ты, — сказал я. — Сигурд и Хальвдан разрешили нам обшарить каждый уголок в этой сраной крепости, так что не обессудь.

Я подошёл к его постели, которую он старательно загораживал собственным телом, и отточенным движением старого взводника взорвал её, словно бы этот дан недостаточно хорошо отбил кантики.

Вместе с бельём и одеялом на пол полетел и Кровопийца.

Датчанин с раздвоенной бородой попытался сделать шаг ко мне, но Хальвдан и Торбьерн его остановили, а Гуннстейн подошёл и демонстративно положил руку на плечо вора. Я наклонился и бережно поднял свой меч.

— Я убил бы тебя на месте, если бы не обещал привести вора на суд Змееглазому, — сказал я. — Но я не обещал довести его в целости и сохранности.

— Нет! — воскликнул вор. — Это не я! Мне… Я… Мне подбросили!

Всхлипы этого несчастного я даже не слушал. Пусть даже он был всего лишь исполнителем, слепым орудием, но он согласился сделать грязное дело, бесчестное, и заслуживал наказания.

Я одним движением выхватил нож, самый обыкновенный, которым пару часов назад резал жареного поросёнка на пиру, и полоснул мерзавца по уху, оставляя его висеть на тонкой полоске кожи.

Вор даже не пытался защищаться, чувствуя за собой вину, просто взвыл и схватился за открытую рану.

— Далеко на юге за кражу отрубают руку, — сказал я, но договорить не успел, в казарму ворвался Убба с мечом наголо, а следом за ним и остальные братья.

— Где этот негодяй⁈ — прорычал Убба, и я машинально схватился за рукоять меча, но вместо того, чтобы напасть на меня, Убба зарубил вора одним размашистым движением.

Тёплая кровь плеснула мне в лицо, вор упал замертво. Убба, скривив лицо, вытер клинок об одежду мертвеца.

— Он опозорил меня, — процедил он. — Теперь никто не скажет, что Убба Рагнарсон привечает воров в своём хирде.

Мне хотелось бросить ему в лицо обвинение, весь этот цирк меня просто смешил. Но этого просто не поймут. Меч найден, вор наказан, Убба как бы не при делах. Ловко. Изящно. Поэтому я пересилил себя и улыбнулся, глядя Уббе в глаза.

— Именно так и надо поступать с ворами, — произнёс я.

— И с наглецами тоже, — сказал Убба.

— За это надо пойти и выпить, — сказал Сигурд.

— Без меня, — сказал я. — Мы уходим.

— Но там… — тихо попытался возразить Торбьерн, однако я его перебил.

— Уходим, — с нажимом сказал я. — Благодарю за угощение и славный пир.

В общем, расстались не самым лучшим образом.

Из оружейки забрали остальное своё добро, вышли во двор. Пришлось потратить ещё немного времени на то, чтобы собрать всю остальную команду, некоторых пришлось ещё и будить. Незаметно уже подкрадывались сумерки и утренний рассвет, в делах и хлопотах прошла вся ночь, и я дал себе зарок больше не посещать такие мероприятия. Во всяком случае, у Рагнарсонов.

Нужно было думать, что делать дальше. Оставаться здесь, в Йорвике, под носом у Уббы, было просто нельзя, он ясно дал понять, что думает по моему поводу. И даже если наша вражда будет просто тлеющей и вялотекущей, то это не значит, что этот мерзавец не попытается меня убить. Он убил собственного хирдманна, не моргнув и глазом, по сути, предал его. Что тут говорить о каком-то норвежском мелком хёвдинге.

Да и наши кошельки показывали дно, что тоже было недопустимо. Тем более сейчас, когда мы остановились в городе, где за всё нужно платить. А если вспомнить про медлительность Рагнарсонов да и в целом здешний темп жизни, то это может растянуться очень надолго. Мне всё же хотелось действовать побыстрее, хоть здесь так было не принято.

Я более-менее предвидел, как будут действовать и Рагнарсоны, и саксонские короли. Великая Армия будет сидеть в Йорвике, пока король Элла собирает войска по всей стране. Возможно, он даже объединится с королём Осбертом, чтобы изгнать язычников, оставив прежние разногласия позади. Внешний враг объединяет гораздо лучше, чем что-либо ещё.

А потом будет битва где-нибудь неподалёку от города. На стены Элла не полезет, а застать врасплох данов так же, как застали его, у него просто не выйдет. Тем более, что у Великой Армии тоже будет время для подготовки.

Вот только я теперь понимал, что не слишком-то хочу принимать в этом участие, тем более, в одном строю с Уббой. Надо действовать самостоятельно. А может, и вовсе оставить этот проклятый богами остров позади. В мире ещё полным-полно мест, где требуются храбрые и сильные воины.

Но я обещал своим людям богатую добычу взамен той, что нам пришлось выбросить, а слово надо держать. И чтобы эту самую добычу взять, надо ограбить либо королевский обоз, либо какой-нибудь монастырь или собор.

Значит, придётся оставаться здесь. Ну, по крайней мере, у меня появится время для экспериментов.

К рассвету мы добрались до таверны, в которой разместились накануне, и, к счастью, новых постояльцев за время нашего отсутствия не появилось. Так что я выставил охрану, просто на всякий случай, и завалился спать, не раздеваясь.

За обедом я решил всё-таки обсудить всё с командой, хоть большинство из них пока ещё ничего не соображало с похмелья. Я чувствовал, что не в праве принимать такие решения единолично, пусть даже меня избрали хёвдингом. Мы расположились в зале таверны, ни от кого не таясь, и я рассказал своим товарищам о том, что меня волнует. Надо прощупать настроения команды.

— Да уж, неловко получилось, — проворчал Гуннстейн. — И с данегельдом, и со всем остальным.

— Пошли они в Хель, — хмуро произнёс страдающий похмельем Кьяртан. — Мы и без них сами с усами.

— А мне всё-таки думается, что нельзя пока уходить, — сказал Кнут. — Ещё не кончилось ничего, что мы, будем с поля боя сбегать?

— Тоже так считаю, — поддержал его Хальвдан. — Рядом с Рагнарсонами побольше можно и славы, и богатства добыть. А сами по себе так и будем по нищим хуторам гроши собирать.

— Да я с ними больше в одном поле срать не сяду, — заявил Лейф.

— Это же только Убба, — сказал Олаф. — Остальные не при чём.

— Вот с ним и не сяду, — сказал Лейф.

Простая пища городской таверны была не в пример скромнее вчерашнего угощения на пиру, но почему-то казалась вкуснее и лучше. Видимо, всё дело в компании. С кем ты ешь эту пищу. Пусть не все из них были мне симпатичны, и не с каждым я готов был советоваться и общаться, но мы проливали кровь вместе, и это делало нас ближе, чем просто земляков и родичей.

И лучше я буду есть с ними простую кашу из деревянной посуды, чем вкушать изысканные яства на золоте, но с теми, кто желает мне зла.

— У нас есть два варианта, — сказал я. — Либо мы уходим сейчас и попытаем счастья где-то в другом месте. Либо мы дожидаемся Эллу вместе с армией, даём ему по рогам и уходим чуть позже.

— На севере хватает конунгов, за которыми не зазорно пойти, — сказал Гуннстейн. — И более щедрых тоже.

— А дадим ли мы по рогам этому Элле? — спросил Вестгейр.

— Дадим. Даже если он поднимет всю Нортумбрию, — сказал Кнут. — Мы сильнее.

— Но войск у него больше, — сказал Вестгейр.

— В его войске сплошь крестьяне и рыбаки, фирд, — сказал я. — А среди нас только воины. У Эллы нет ни единого шанса.

— Тогда я бы дождался, — сказал Вестгейр. — Неизвестно, как ещё жизнь повернётся.

— Да, лучше подождать, — сказал Асмунд. — Здесь, в городе, всяко лучше, чем снова прозябать на корабле или кормить комаров на болоте.

— Убба нас не простит, — сказал Хальвдан. — Но я бы дождался саксов. Мой топор жаждет крови.

— Проголосуем, или всё и так уже понятно? — спросил я.

Обошлись без голосования. В конце концов, нельзя пропускать битву из-за такой мелочи, как вражда с одним из сыновей великого конунга.

Глава 25

Как я и ожидал, Великая Армия Язычников засела в Йорвике, занимаясь, в основном, ремонтом городских укреплений и подготовкой к грядущему сражению. Иногда из города выходили конные патрули, порой заходя на земли других олдерменов, враждебных нам, на север и северо-запад.

Мы и сами порой выходили проветриться на «Морском соколе», то курсируя по местным рекам, то спускаясь к Хамберу, то выходя в открытое море и патрулируя побережье почти до самой Шотландии.

Снова приближалась зима, дни становились короче, начали пролетать первые «белые мухи», вновь превращая всё в жидкую грязь, не просыхающую под бледным британским солнцем.

Зимовать мы решили в Йорвике, вместе со всеми, и на этот раз я хотел потратить время с пользой.

Так что свои эксперименты я начал с самогонного аппарата. Самогон здесь точно оценят все.

Здесь умели только вымораживать воду из алкоголя, делая так называемый «зимний» эль, а вот до дистилляции нынешняя научная мысль ещё не добралась, так что я поневоле становился первооткрывателем.

Пришлось, правда, для своих экспериментов снять дом на отшибе, чуть поодаль от всех остальных. Во-первых, ради пожарной безопасности, а во-вторых, чтобы не привлекать так много внимания. Не хватало ещё заиметь славу колдуна в средневековом христианском городе.

Я раскошелился на целый набор медной посуды, подходящей для того, чтобы превратить её хоть в какое-то подобие самогонного аппарата, заказал медные трубки у местного лудильщика, чтобы сделать змеевик. А потом занялся самогоноварением, не опасаясь, что ко мне вдруг заявится участковый милиционер.

На самом деле, ничего сложного, если делать совсем уж примитив из перегонного куба и змеевика, без сухопарника и навороченного холодильника. Проблема оставалась только с температурой и регулировкой нагрева, но на данном этапе мне хватит даже самого простого дистиллята. Главное, не ослепнуть от такой бормотухи, но я готов был поставить всё что угодно, что местным будет абсолютно плевать на вкус и качество. Если этот самогон будет бить в голову, словно лошадь копытом, то его будут пить. Страдать наутро, но пить.

Другая проблема оказалась с герметизацией соединений. Замазывать глиной я опасался, силикон и прочая холодная сварка отстояли от меня как минимум тысячу лет, а запаивать всё намертво, чтобы потом распиливать снова — плохая затея. Решение пришло изящное и неожиданное, когда я увидел поутру, как хозяйка-саксонка мелет зерно в ступке, чтобы напечь лепёшек. Лепёшек она так и не напекла, зато я залепил все соединения обыкновенным тестом и был наконец готов к своей алхимии.

Что хорошо, браги здесь было в избытке. Не надо её ставить, ждать, пока она начнёт передавать привет, и всё такое. Брагу здесь ставили все без исключения и из всего подряд. Так что настало время переходить на напитки покрепче.

За всеми моими манипуляциями неотрывно следил Торбьерн, он же и помогал, таская мне холодную колодезную воду и подкидывая дровишек в очаг, пока я гипнотизировал взглядом падающие капли. Ему же и выпала честь попробовать первый в этом мире самогон, первач во всех смыслах. Так что я подождал, пока наберётся хотя бы полстопочки, и смело протянул ему.

— Давай, — улыбнулся я. — На, вот, хлебушком закуси.

Кузен заглянул в здоровенную пивную кружку, на самом донышке которой плескался самогон.

— Ты серьёзно? Давай полную, — потребовал он.

— От полной ты упадёшь, — хохотнул я. — Давай пей, расскажешь об ощущениях. Залпом всё, сразу.

— Упаду? Ха, ты меня недооцениваешь! — воскликнул кузен, опрокидывая самогон в рот.

Я усмехнулся, глядя, как округляются его глаза.

— Ох… Ох! Вот это да! — воскликнул Торбьерн. — Ну и ну… Вот это пойло.

— Надеюсь, не ослепнешь, — пошутил я.

— Давай ещё! — потребовал он. — Я тебе сейчас всю брагу с окрестных домов принесу, только делай ещё!

Я объяснил ему принцип, и кузен занялся самогоноварением сам, сначала под моим присмотром, а потом и в одиночку, а я тем временем переключился на другие эксперименты, не менее важные.

Например, стреломёты и катапульты. Принцип действия был понятен любому, кто хоть немного изучал физику в школе. Рычаги, противовесы, вектор силы, точка её приложения. А вот на практике изготовить что-то подобное не так-то просто, тем более, в полную величину. Спасало только то, что норманны умели и любили работать с деревом, а делать во время зимовки всё равно нечего.

Тут больше всех отличился Кьяртан. Он вообще мечтал быть корабелом, но внезапно нашёл себя в качестве осадного мастера. Я всего лишь объяснил ему основы механики и показал на пальцах, как работает требушет. До изобретения онагра он догадался сам.

— Было разок, меня на «Чайке» веслом поперёк пуза садануло, так я обед выблевал дальше, чем видел, — сказал он. — Ну, думаю, тут так же получится.

Онагр по своему устройству был ещё проще, чем требушет, и мы очень скоро построили действующую модель онагра, пришлось только немного повозиться с механизмами натяжения, торсионом и стопором. Вот только когда мы натянули верёвки, а потом кувалдой выбили стопор, то онагр чуть не развалился от чудовищной силы удара. Зато снаряд, тяжеленный булыжник, который Кнут с трудом поднял и поместил в ложе, улетел больше, чем на сотню метров.

Мы заорали от восхищения. Новые игрушки это всегда весело, пусть даже этот онагр не выдержит второго залпа.

— Надо раму крепче делать, — сказал Хромунд.

— Жуть какая, — сказал Токи. — Я представил, как из такого по стене щитов запульнуть.

— Ты ещё попробуй попади, — фыркнул Лейф. — Он же стреляет хрен пойми как.

— Тяни больше — будет дальше стрелять, тяни меньше — будет ближе, а по направлению он только прямо и может, — сказал я. — Надо новый собрать. Покрепче. И пристрелять по вешкам.

Я не то чтобы торопился, зимой тут никто не воюет, но я уже убедился, что время тут летит со скоростью междугородней электрички,особенно когда ты занят делом. Поэтому старался успеть сделать побольше, хватаясь за всё и сразу. Если бы я делал всё один, то не успел бы ничего, но со мной была моя команда, которой можно довериться.

Экспериментировали всей командой, и к нам порой присоединялись и другие норманны, посмотреть, чем мы тут занимаемся, но когда одному чересчур любопытному датчанину едва не сломало хребет, а другого хлестнуло по лицу обрывком лопнувшей верёвки, я строго запретил приближаться к машинам ближе, чем на десяток шагов.

Саксы-горожане тоже поглядывали издалека, и среди них наверняка были шпионы Эллы, но соблюдать секретность в наших условиях почти нереально. Да и я не думал, что король Элла успеет соорудить что-то подобное за столь короткий срок. Для них это были утерянные технологии древних, такие же, как секрет строительства римских дорог, акведуков и канализации.

Но мы всё-таки собрали и рабочий онагр, не разваливающийся после нескольких выстрелов, и небольшой требушет. Точность, конечно, оставляла желать лучшего, тем более, что стреляли мы не обтёсанными камнями или литыми ядрами, а обыкновенными булыжниками, бешено вращающимися в полёте. Но по мишени размером с телегу или стог сена попадали семь-восемь раз из десяти, в зависимости от расстояния.

Другие команды тоже пытались повторить наши машины, и у кого-то это даже получалось, но такой же точности они добиться не могли. Впрочем, для осады хватит и этого, а бить по рассеянной пехоте из онагра не так уж продуктивно, это же не шрапнель, в конце концов. Я больше рассчитывал на психологический эффект.

Для этого я даже лично просверлил отверстие в одном из камней. Сверлить пришлось долго и муторно, но результат того стоил, когда мы запульнули его для проверки, камень улетел с оглушительным свистом, да таким, что по коже у меня пробежали мурашки, а перед глазами промелькнули воспоминания об артиллерийских обстрелах. И я понял, что не хотел бы снова оказаться там, в окопах, каждый день ожидая прилёта. Уж лучше тут.

Кроме этих свистулек, получилось сделать ещё и осветительные снаряды, вспомнив про китайские фонарики и парашюты в форме пирамидки, разве что пришлось повозиться с пропиткой для фитилей, чтобы они не гасли в полёте, и с укладкой, чтобы горящий фитиль не поджигал собственный парашют. Но и это тоже не доставило особых проблем.

Как ни странно, Убба Рагнарсон за всю зиму никак себя не проявил, да и остальные братья тоже старались со мной не связываться. Мы изредка пересекались, но они держались холодно и отстранённо, я же держался подчёркнуто вежливо, не нарываясь на конфликт.

Пока я возился с машинами, братья Рагнарсоны занимались строительством укреплений. Меняли подгнившие брёвна в частоколе, углубляли ров, заливали склон. Готовились к обороне, тоже проводя время с пользой.

Только местные аборигены сидели тихо, молясь в церквях о возвращении саксонского короля. Хоть одного, хоть другого, им, кажется, было уже без разницы. Лишь бы не датчане. Но никакого подпольного сопротивления, саботажа, отравленных колодцев или внезапных убийств не было, саксы даже не пытались сопротивляться. Архиепископ Вульфхер мудро объявил нашествие данов карой небесной за грехи, и богобоязненные саксы покорно склоняли головы.

Миновал Йоль, середина зимы. Рагнарсоны вновь устраивали пир, но мы на него не пошли, вместо этого вызвавшись караулить на стенах. Немногие хотели нести службу во время праздника, да и среди команды «Морского сокола» некоторые открыто роптали, но большинство моё решение поддержало. На пиру нам снова могли устроить какую-нибудь подлянку, а так у нас появлялась уважительная причина для того, чтобы его пропустить.

Йоль мы отпраздновали потом, устроив собственный маленький пир с самогонкой и продажными девицами. Рагнарсонам «огненного эля» тоже продали, по хорошей цене, ещё и подзаработав при этом чуть ли не больше, чем они выделили нам с данегельда.

Следом за Йолем прошло Рождество, и хоть мы не праздновали, но зато весь город погрузился в богослужения и мы могли наблюдать, как это проходит у саксов. И если Йоль был весёлым праздником, во время которого можно было напиться и наесться вволю, своего рода светлым лучиком посреди долгой зимы, то здешнее Рождество ничуть не напоминало праздник из будущего с добрым стариком Сантой. Тут это скорее выглядело чередой богослужений, несомненно, по своей изначальной задумке светлых и радостных, но теперь скорее утомительных и скучных. Обязаловка как она есть.

Вскоре вновь запахло приближающейся весной, с крыш начало капать, а солнце из тусклого и бледного стало вновь становиться насыщенным и ярким, как яичный желток. Реки пока не вскрылись, просто с каждым днём лёд потихоньку просаживался вниз, уступая место талой воде.

— Бранд, нам надо обязательно туда вернуться, — талдычил Жадина. — Как лёд сойдёт, там же глубже станет, заберём своё, нельзя просто так всё оставлять.

Он всё не мог отпустить выброшенное за борт добро, словно бы мысли о том, что наше имущество валяется где-то на дне озера, причиняли ему почти физические страдания.

— Холодно же, ты сам нырять собрался? — нехотя возразил я.

— А если надо, и сам буду нырять! Ты пойми, ну нельзя же так! А что холодно, ну так я этого огненного эля хлебну! — глаза Сигстейна горели.

Я был готов поставить всю свою долю добычи, что местные, которых мы тогда ограбили, в тот же день вытащили всё, что можно было вытащить.

— Как лёд сойдёт, сюда Элла заявится, — сказал я.

— А если момент упустим, вода тоже уйдёт, хрен мы чего достанем, — настаивал Жадина.

— Нет, Сигстейн, — отрезал я. — Там уже местные наверняка всё позабирали.

— Значит, ещё раз местных потрясём, — сказал Жадина. — Надо забрать, Бранд. Нельзя так.

— Можно, друг мой, можно, — я хлопнул его по плечу. — Всех денег не заработаешь и всю добычу не соберёшь.

— Но стремиться-то к этому надо! — с жаром произнёс Сигстейн.

— Да. Но всё самое ценное мы и так оттуда вывезли, а всякую дрянь и вспоминать не стоит, — сказал я.

Вместе с весной в Йорвик вернулось ощущение скорой войны, каждый день стучали кузнечные молоты, норманны точили топоры и мечи, чинили доспехи и заготавливали стрелы. Каждый знал, что скоро грянет битва, и каждый к ней готовился по мере своих сил и возможностей.

Лично я загодя наточил всё своё оружие до бритвенной остроты. И нож-сакс, и топор, и Кровопийцу, с которым теперь не расставался ни на минуту. В сыром британском климате ржавчина появляется быстро, поэтому ухаживать за металлом приходилось постоянно, почти ежедневно. Кольчугу, несколько раз залатанную, я тоже смазывал маслом, а плохие кольца менял на новые, лично их заклёпывая. Хочешь сделать хорошо — сделай это сам, этот принцип работает во все времена.

В голенища сапог я вшил железные пластины. От края и до самого подъёма стопы, защищая ноги от случайных ударов. Здесь было модно бить в выставленную вперёд ногу, торчащую из-под щита, а потом добивать раненого врага ударом сверху.

Свой старый кожаный шлем, потёртый и побитый жизнью, я тоже наконец-то заменил на новый, цельнометаллический, с полумаской и кольчужной бармицей, ниспадающей на плечи. Пришлось отвалить за него немало денег, но лучше уж переплатить за защиту, чем щеголять без неё вовсе, как это делали некоторые смельчаки, похваляясь своей ловкостью и доблестью. Похвалялись они обычно до первого пропущенного удара.

Зато я, в своей кольчуге, плаще и шлеме, с Кровопийцей на поясе, выглядел как настоящий головорез, как настоящий хёвдинг. Пожалуй, даже солиднее, чем покойный Кетиль Стрела. А учитывая, что встречают здесь всё так же по одёжке, мой внешний вид играл далеко не последнюю роль. За таким вождём не зазорно пойти, перед таким вождём не зазорно склонить голову.

Ни у кого в хирде уже не возникало сомнений в сделанном выборе, мой авторитет с каждым днём становился всё крепче, и даже Олаф, с которым мы дрались на поединке, признал мою власть. За глаза меня, конечно, называли странным, пришибленным, но в лицо это сказать никто не осмеливался. В лицо меня называли удачливым хёвдингом, хотя неудачи преследовали меня ничуть не меньше остальных.

Снег понемногу начинал сходить, обнажая чёрную жирную землю, и Рагнарсоны всё чаще отправляли конных разведчиков во все стороны, в любой момент ожидая прибытия короля Эллы. Шпионы докладывали, что он всё-таки объединился с Осбертом, крайне неохотно, но всё же объединился, и теперь они не могли поделить власть и полномочия уже в действующей армии. Это снова играло нам на руку. В точности как у Сунь Цзы. Если враг объединён — раздели его.

У нас в целом имелось масса преимуществ, которые мы не стеснялись использовать. У саксов не было выбора, кроме как идти на штурм стен, они не способны на долгие боевые действия. Вести осаду они не смогут, у них банально не хватит провизии и снабжения, чтобы кормить свою армию. А война это в первую очередь снабжение. Не героизм, не кровопролитные битвы и не сверкающие доспехи, а всего лишь скрупулёзный подсчёт, длинные обозы, полевые кухни и подвоз боеприпасов. Без всего этого не бывать никакому героизму.

И вот, когда на деревьях начали набухать почки, а на вербах у воды появились пушистые комочки, короли Нортумбрии выдвинулись в поход, чтобы прогнать захватчиков-данов и снова вернуться к своему любимому занятию. Междоусобной резне.

Об их приближении доложили сначала шпионы, а затем и конные разведчики, так что мы были готовы. Застать Великую Армию врасплох не получилось.

Глава 26

Клин. Стена щитов. Скьялдборг. Можно называть это по-разному, но суть остаётся одна. Ты стоишь плечом к плечу со своими людьми с оружием в руках, а потом вы сходитесь с врагом ближе, чем любовники, с одной только целью. Убить как можно больше врагов самому и постараться при этом не погибнуть. Других тактик тут особо не завезли.

И всё же это казалось мне честнее, чем закидывать позиции противника чемоданами с закрытых позиций. Артиллерия не разбирает, кто храбр, а кто нет, кто силён, а кто держится на последнем издыхании, она бьёт всех и сразу. А здесь личная сила и мастерство ещё играли немалую роль.

Скоро нам предстоит выяснить, кто сильнее. Саксы или викинги. Два короля или четыре конунга.

Саксонская армия приближалась к городу, медленно и осторожно, растягиваясь на многие мили, и если бы у нас было побольше конницы, я бы заставил Рагнарсонов измотать армию саксов на марше. Но здесь верхом почти никто не сражался, лошадей использовали только для передвижения, а в бой шли пешком. О франкской кавалерии можно было только мечтать.

Двигались саксы двумя колоннами, Элла и Осберт действовали порознь, не желая иметь друг с другом ничего общего, но в бой они пойдут вместе, и будут вынуждены всякий раз оглядываться, не предал ли ещё союзник? С такими союзниками и врагов-то не надо, и это снова давало нам преимущество.

Весь Йорвик тут же оживился, словно просыпаясь от зимней спячки, норманны с утроенными силами принялись за строительство укреплений, саксы тихо радовались скорому освобождению, веря в победу своего короля. Каждый день мы дежурили на стене, высматривая, что происходит в лагере Эллы, расположившемся на поле напротив города.

Саксы остановились там, решая, что делать дальше. Повторить наш собственный трюк у них не выйдет, мы оставались бдительными и днём, и ночью, круглосуточно наблюдая за подступами к стенам. Тут были и наши лучники, немногочисленные, но меткие, и мои камнемёты, как их прозвали в войсках, и простая пехота.

— Вот бы по их лагерю из камнемётов долбануть, — сказал Лейф.

Мы стояли на стене, наблюдая, как вдалеке копошатся обозники саксов, напоминая рабочих-муравьёв.

— Бранд, может, дострелим? — спросил он. — Вдруг получится. Натянуть посильнее, и всё.

— Нет, — отказал я. — Надо подпустить поближе.

Война — это путь обмана, недаром здешний бог войны, Один, зовётся ещё и Отцом Лжи.

Нельзя раскрывать наши преимущества раньше времени. До лагеря саксов мы всё равно не дострелим, а вот принцип действия раскроем, и в атаку они пойдут не плотными рядами, а поодиночке и короткими перебежками, собравшись вместе только перед самым последним рывком. А если мы станем тянуть чересчур сильно, то верёвки просто лопнут, и мы останемся без наших онагров.

Рагнарсоны тоже замыслили хитрость. Самое главное на войне это не бить сильнее и не убить как можно больше, самое главное — перехитрить врага. Ещё лучше, конечно, заставить его сложить оружие без боя, но пока что саксы были настроены решительно. Братья намеренно оставили городские ворота без внимания, когда ремонтировали стену, и теперь они выделялись на фоне остальной стены как гнилой зуб. Ударь сюда, и защита рухнет, вот только сразу за воротами атакующие попадут в западню из ещё одного ряда укреплений. Достаточно самонадеянный план, но можно было полагать, что саксы так и поступят.

Но прежде, чем атаковать, саксы выслали переговорщиков. Это значило, что в своих силах они не уверены.

Из саксонского лагеря выехали несколько всадников, какой-то олдермен в кожаном шлеме и плаще из медвежьей шкуры, пара воинов из его личной охраны и пятеро священников верхом на осликах.

Бескостный лично вышел на стену, чтобы выслушать их предложение.

— Я — олдермен Херебрюхт! Я говорю от имени короля Нортумбрии! — прокричал переговорщик, остановившись у стены.

Херебрюхт, несомненно, понимал, что всю их делегацию могут нашпиговать стрелами по первому же знаку Бескостного, но держался в седле уверенно и прямо. Зато священники за его спиной нервно поглядывали то на него, то друг на друга, то на стену, заполненную ужасными норманнами.

— Которого из них? — спросил Ивар.

Олдермен оглянулся на лагерь, на своих сопровождающих.

— От имени короля Эллы! Он предлагает вам почётную сдачу!

— Элла желает сдаться? Так чего он сам не пришёл? — спросил Ивар.

Викинги на стене захохотали, Херебрюхт покраснел, но сумел сохранить достоинство.

— Вы должны освободить город и покинуть его! В обмен на это вы получите золото! И жизнь! — продолжил он.

— Пусть Элла придёт и заставит нас это сделать, — бросил Ивар, развернулся и ушёл, не дожидаясь ответа.

— Да будет так, — сказал Херебрюхт.

— Сегодня священный день! — воскликнул один из сопровождающих его священников, скособоченный и горбатый. — Вход Господень в Иерусалим! И король Элла, как и Господь наш Иисус Христос, войдёт в город истинным царём!

Они развернулись и уехали, сопровождаемые жестокими насмешками, свистом и улюлюканьем. В город-то Элла войдёт, а вот выйти из него живым уже не сможет. Скоро всё начнётся.

В лагере саксов началось движение, воины выходили и вставали в строй, но не для того, чтобы пойти в атаку, а для богослужения и причастия. Священники ходили чёрными воронами по полю, благословляя саксов на битву, а мы наблюдали за всем этим с городских стен.

Саксы не просто причащались, они напивались допьяна, чтобы вселить в себя хоть немного храбрости. Даже в священный день, с благословением и осознанием того, что им предстоит сражаться за правое дело, они боялись.

Среди норманнов некоторые тоже пили перед боем, но никто не стремился нажраться до беспамятства. Лишь немного разгорячить кровь.

И очень скоро на краю саксонского лагеря начали выстраиваться боевые порядки. Клин. Стена щитов. Скьялдборг.

Первыми шли самые храбрые и сильные воины, с головы до ног закованные в железо, призванные проламывать вражеский строй, рассекать его надвое. Те, кто умел и любил сражаться. Позади толпились самые робкие, ополченцы из фирда, готовые в любой момент развернуться и дать дёру. А сразу за ними катили таран из тяжёлого обтёсанного бревна, укрытый деревянной крышей.

Затрубил рог, саксы двинулись шагом, экономя силы для битвы, но с каждым шагом они грохотали оружием о собственные щиты, пытаясь внушить страх в наши сердца и посеять уверенность в своих. Многие кричали, вопили оскорбления и проклятия так, что слова долетали даже до стен.

Я дождался, пока задние ряды саксов доберутся до первой вешки, воткнутой прямо в землю высокой ивовой ветки.

— Заряжай, — приказал я. — Дистанция двести. По тарану не бить.

Олаф и Токи начали крутить ворот, в ложе онагра закинули камень, один из специально отобранных среди прочих.

— Бей, — сказал я.

Кьяртан выбил стопор уверенным ловким движением. Метательное плечо с размаху врезалось в укреплённую балку, отправляя снаряд в полёт, и мы, как завороженные, следили за его траекторией. Камень пролетел над головами первых рядов саксов, заставляя их пригибаться от страха, и рухнул точно на задние, собирая кровавую жатву. Разбежаться ополченцы не успели, построение оказалось слишком плотным, а паника — слишком сильной.

Заранее пристрелянные орудия — залог победы, и я пожалел, что не удосужился изобрести пушки и порох. Всего один залп картечи мог бы обеспечить нам решительную победу.

— Свистящие заряжай, — вновь приказал я.

Онагров у нас было всего три, но я полагал, что больше нам и не понадобится. Саксы либо дрогнут и побегут назад, либо доберутся до стен и мы будем драться уже по-старинке. После одного камня они не дрогнули. Просто пошли чуть быстрее, обходя раздавленных камнем соплеменников и ломая при этом строй. Они ещё не перешли на бег, но заметно ускорились.

— Дистанция сто пятьдесят, — сказал я. — Бей.

Стена задрожала от синхронного удара трёх онагров, камни снова полетели, вселяя ужас в сердца несчастных саксов оглушительным свистом. Пусть думают, что это вопят банши, сражающиеся на стороне демонов-норманнов. В цель попали только два снаряда, разбрасывая своих жертв переломанными куклами. Саксам приходилось подниматься вверх по склону, и камни ещё и продолжали катиться после падения, иной раз даже так находя себе цель.

Над полем вместо проклятий и оскорблений звучали крики раненых и просьбы о помощи, но армия Эллы упрямо шла вперёд, хоть я и видел, как некоторые ополченцы падают на ровном месте, притворяясь ранеными, чтобы не идти в битву.

Лучники открыли огонь, запели тетивы. Саксы прикрывались щитами, на которых теперь словно само собой вырастало белое оперение, но стрелы всё равно находили то одну, то другую цель.

— Всё, готовимся встречать, — громко произнёс я. — Все за мной!

— Бранд, ещё раз успеем! — возразил Кьяртан.

— Нет! За мной! — приказал я.

На близком расстоянии от онагров уже нет особого толку, дальше пусть работают лучники. А мы пойдём встречать дорогих гостей.

Саксы шли именно туда, куда было нужно, к воротам. Прямо в пасть к тигру.

Команда «Морского сокола» быстро спустилась со стены, занимая место среди остальных встречающих, на баррикадах за воротами. До рукопашной схватки могло и не дойти, если саксы окажутся недостаточно стойкими, но готовыми быть всё равно нужно, и мы ждали прибытия, нервно стискивая рукояти мечей, топоров и копий.

Для этой битвы я выбрал не Кровопийцу, в такой толчее с ним особо не разгуляешься, я сжимал рукоять тесака, которым можно было колоть из-под щита, как это делали римские легионеры. На баррикады, конечно, лучше бы взять копьё, но пусть копьём дерутся другие.

Приближения вражеского войска я теперь не видел, но зато отлично слышал крики из-за стены и треньканье тетив. Я посмотрел на людей вокруг.

Многие нервничали. Непросто остаться хладнокровным перед такой схваткой, и я видел, как часто моргает Токи, как шёпотом молится Кеолвульф, как играют желваки на изуродованном лице Кнута. У меня самого крутило кишки и холодели пальцы, словно бы я погрузил их в лёд, но я знал, что всё это пройдёт, как только мы окажемся лицом к лицу с врагом. Ожидание — тоже своего рода пытка. Особенно такое, долгое, томительное.

Наконец, крики подступающих саксов послышались прямо за воротами, они наконец-то подкатили таран. Сверху по ним стреляли из луков, бросали камни, но не слишком рьяно. Всё-таки нам было нужно, чтобы они прорвались за ворота, а не чтобы отступили в панике.

Первый удар тарана обрушился на старые ворота Йорвика, как горная лавина, гулким эхом прокатываясь по стенам и улицам. Ворота затрещали, но выдержали. Саксы подбадривали себя криками, сопровождая каждый удар тарана радостным воплем. Ворота им удалось проломить достаточно быстро, и они хлынули внутрь с бешеным рёвом, желая наконец дорваться до ненавистных врагов и отомстить за все обиды и потери.

Вот теперь-то на них и обрушился самый настоящий дождь из стрел, камней и метательных копий, находя беззащитные спины и затылки. Первые вошедшие саксы уткнулись в баррикаду, сзади их теснили свои же, проталкивая вперёд, на копья норманнов. В воздухе ощутимо запахло кровью и смертью.

Баррикады находились не сразу за воротами, чуть поодаль, между домами, чтобы в ловушку набилось побольше вражеских воинов, и это сработало. Даже те, кто осознал всю безысходность ситуации, не могли повернуть назад.

Две армии наконец столкнулись, и это оказалось просто избиением. Даже страшнее, чем я представлял себе в самых смелых мечтах.

Саксы добрались и до нас, настоящее людское море, бушующее, кричащее. В мой щит ткнулось копьё, следом ещё одно, я увидел перекошенную бородатую харю напротив себя и тут же ткнул своим тесаком, чтобы вновь закрыться щитом. Чем-то это напоминало мне попытку залезть в вагон метро в час пик, только с использованием оружия. Мы обороняли двери вагона от настоящей орды и ждали, когда голос электрической женщины наконец сделает объявление и машинист увезёт нас подальше отсюда. Не прислоняться, кому сказано. Нет, своё место я не уступлю.

Король Элла и король Осберт сюда не полезли, оба следили за ходом битвы издалека, сидя в сёдлах. И городские стены отлично скрывали всё происходящее, иначе оба давно уже сорвались бы в галоп, убираясь подальше от Йорвика. А так для них всё выглядело неплохо. Армия дошла до стен, протаранила ворота, вошла внутрь. Несомненный успех, который осталось только закрепить, вот только военачальники почему-то медлили.

С королями оставались только небольшие отряды личной стражи, и пока на стенах и у ворот кипело основное сражение, наши всадники обходили город кругом, чтобы внезапным смерчем пройтись по лагерю нортумбрийцев. И, разумеется, захватить обоих королей в плен. И за того, и за другого Рагнарсоны посулили щедрую награду, но только за живых. Мёртвые им были ни к чему, наоборот, того, кто в пылу сражения прикончит Осберта или Эллу, братья пообещали наказать. А они такими обещаниями зря не разбрасывались.

У ворот тем временем продолжалась сеча, кровопролитная и страшная. На надвратной башне люди Рагнарсонов специально спустили знамя с вороном и подняли полосатое жёлто-красное знамя Нортумбрии, чтобы со стороны продолжало казаться, что ситуация под контролем саксонской армии. Сама саксонская армия тем временем гибла у ворот собственной столицы.

Сдерживать их натиск становилось всё сложнее и сложнее. Мой шлем съехал на глаза, солёный острый пот стекал по лицу, рука со щитом онемела. Даже мой тесак, короткий и лёгкий, казался теперь неподъёмным, но я продолжал раз за разом колоть подступающих саксов.

Они понимали, что бежать некуда, и поэтому лезли вперёд с упорством загнанной в угол крысы и погибали один за другим в тщетных попытках прорвать вторую линию обороны. Только спустя какое-то время до задних рядов дошло, что что-то идёт не так, что надо разворачиваться и бежать сломя голову. А так как это не римские легионы, и сзади шли не ветераны, а просто самые малодушные и трусливые, бегство началось стремительно и неостановимо. Натиск схлынул, как морская волна, разбившаяся о скалы.

Теперь рог протрубил уже на нашей стороне, отправляя нас в контратаку, преследовать бегущих и добивать смельчаков, ещё способных драться. Как там говорил Конан-варвар? Что лучше всего на свете? Сокрушить врага, увидеть его бегство и услышать скорбный плач его женщин. Сегодня этого будет в избытке. Киммериец был бы доволен.

Мы перемахнули через баррикады, пробежали через двор, усеянный трупами. Я сунул окровавленный тесак за пояс и вытащил из ножен Кровопийцу. Теперь и для него найдётся работа. Меч блеснул в ярком дневном свете, словно бы радуясь моменту, и я понял, что радуюсь вместе с ним. Да, битва ещё не кончилась, но я был жив, а мои враги — нет, и я испустил дикий вопль, который тут же подхватили все вокруг. Победа. Осталось только кое-что доделать. Пара штрихов.

Саксы бежали в панике, бросая оружие и щиты, те, кто не мог бежать, падали и притворялись мёртвыми, некоторые падали на колени и просили пощады. Лишь немногие из них пожелали достойно встретить смерть лицом к лицу и проверить свои силы в последний раз. Таких окружали и убивали, но иногда кто-нибудь из норманнов соглашался на поединок, который чаще всего заканчивался одинаково. Сегодня боги оказались на стороне датчан.

В саксонском лагере тоже поднялась суматоха, короли хлестнули лошадей, пытаясь сбежать. Поражение в битве не означает поражение в войне. Можно набрать новую армию, позвать союзников, купить наёмников. Надежда умирает последней. Но если король попадает в плен, то это значит, что всё кончено.

И Элла, и Осберт это прекрасно понимали. Но никак не ожидали, что на их лагерь, словно дьяволы из преисподней, обрушатся норманнские всадники. После короткой погони всё было кончено.

Эпилог

Вербное воскресенье 867 года стало для саксов совсем не праздничным. Господь вновь отвернулся от них, отдав победу поганым язычникам и отродьям Сатаны, как называли норманнов христианские проповедники.

Я же считал, что мы просто оказались хитрее и сильнее. Мы лучше подготовились и полагались не только на храбрость и стойкость наших воинов, мы разработали план и придерживались его, а это почти всегда лучше импровизации. Особенно в таком деле как война.

Но и саксы умудрились положить немало наших бойцов, в основном, тех, кто встречал их на баррикадах за воротами. Потери были даже среди моих людей. Погибли Фридгейр и Трюггви, ранили Асмунда, Хальвдана, Токи и многих других.

Что до добычи, то мы ходили и обирали павших в бою, пока всадники, почти не участвовавшие в сражении, грабили лагерь и обозы саксонской армии. Не слишком честно получилось, но я понимал, почему так происходит. Армия и честность это не самые близкие понятия. Но можно было надеяться, что захваченную казну заберут Рагнарсоны, а потом её разделят между отрядами.

На этот раз пропускать пир было нельзя, даже по уважительной причине, и победу праздновали все вместе, во дворе крепости, пугая потерявших всякую надежду горожан громкими раскатами хохота и пьяными песнопениями. Это был не просто праздник, это была демонстрация силы, и для своих, и для чужих.

Эль, мёд, пиво, самогон, всего хватало с лихвой, чтобы помянуть павших и похвалиться подвигами живых. И пока одни страдали от ран в импровизированных лазаретах, всеми позабытые, другие, кому повезло больше, праздновали и веселились.

Пленных саксов, обращённых в рабство, оказалось столько, что во всём Йорвике не сыскалось достаточно цепей, а раненых и слабых безжалостно убивали, чтобы не тратить на них время. В плен взяли и короля.

Осберту повезло больше. Во время погони его лошадь споткнулась, он вылетел из седла и сломал шею, умерев мгновенно. К нему Господь проявил милосердие.

А вот короля Эллу взяли живым, и его судьба обещала быть незавидной и короткой. От Рагнарсонов милосердия ждать не стоит.

Пленного короля вывели к пирующим норманнам, избитого и обнажённого. Его тут же встретили насмешками и хохотом, но мне смешно не было. Я представлял, что его сейчас ждёт. Особого сострадания король, конечно, не вызывал, он и сам наломал немало дров, успев за своё короткое правление прослыть тираном и деспотом, но я знал, какими жестокими могут быть забавы датчан. Такого не пожелаешь и врагу.

— Элла! — крикнул Сигурд Змееглазый, поднимаясь со своего почётного места. — Ты казнил нашего отца! Так теперь прислуживай ему вечно!

Бывший король Нортумбрии молча глядел на своих врагов, не скрывая презрения, и даже в таком виде умудрялся выглядеть серьёзным, а не смешным. Но когда его потащили к колоде, то не сдержался и начал вырываться из рук хирдманнов, за что получил ещё. Воины не сдерживались, били от всей души.

Его бросили на деревянную колоду лицом вниз, связали руки, чтобы не дёргался.

— Будьте вы прокляты, нехристи, — выплюнул он.

К нему вышел Ивар с коротким копьём в руке.

— Один! Прими нашу жертву тебе! — воскликнул Бескостный, вскидывая копьё к небу.

И казнь началась.

Ивар копьём взрезал кожу на спине короля от поясницы и до шеи, Элла зашипел, стиснув зубы. Король даже сейчас не желал услаждать слух язычников своими криками.

Но я знал, до конца экзекуции он не выдержит.

Норманны притихли, все до единого, Хальвдан, Сигурд и Убба неотрывно смотрели на казнь. Никто не смел произнести и звука, все оказались заворожены творящимся таинством жертвоприношения. Это не просто жестокое убийство. Это ритуальное убийство.

Кожу Ивар содрал и растянул в стороны, а затем принялся резать мышцы, и тут Элла уже не выдержал, начиная кричать и дёргаться. Норманны заулыбались и закивали, довольные происходящим. Чтобы добраться до рёбер, надо вскрыть трапециевидные мышцы полностью, разъединив их с позвоночником.

Бескостный делал всё молча, деловито кромсая спину Эллы, а тот уже не сдерживал воплей. Чем дольше он мучается, тем угоднее это Одину, насколько я понимал. Рано или поздно король умрёт от болевого шока. Чем раньше, тем лучше для него.

От трапеций, ромбовидных и широчайших Ивар перешёл к рёбрам, ловко взрезая бритвенно-острым копьём рёберно-позвоночные суставы. К этому моменту Элла мог только тихо скулить и стонать, а к третьему позвонку он затих окончательно, но экзекуцию это не остановило. Ивар продолжал резать, отделяя рёбра короля от позвоночника, а затем выворачивая их наружу.

Остановился он только тогда, когда извлёк наружу лёгкие уже мёртвого Эллы. Руки Ивара по локоть были в крови.

— Тебе, Один! — снова вскидывая копьё вверх, закричал он, и к этому крику присоединились все остальные.

— Наш отец отмщён, — сказал Хальвдан.

После этого пир продолжился, снова поднялся шум, вновь в кружки полилось пиво, зазвучали тосты. Колода с распростёртым на ней телом короля так и осталась стоять посреди двора.

— Я сложу об этом песню! — восхищённо выдохнул Торбьерн.

— Их и без тебя сложат достаточно, — хмуро ответил я.

— Но моя будет самой лучшей! — сказал кузен.

— Сначала сделай, а потом похваляйся, — проворчал Гуннстейн.

Рагнарсоны тем временем принялись раздавать награды отличившимся. Этого ждали, пожалуй, не меньше, чем казни короля, а кто-то, например, я, даже больше. Я рассчитывал на достойную награду. Наши камнемёты здорово поработали на стене, заметно проредив строй нортумбрийцев, да и внизу, у ворот, мы неплохо держались.

Но Хальвдан Белая Рубаха и Сигурд Змееглазый, кажется, одаривали всех, кроме команды «Морского сокола», раздавая браслеты и кольца налево и направо. Но не нам.

Серебро, золото. Отрезы ткани. Оружие. Шлемы, кольчуги, плащи. Датчанам и свеям, готландцам и ругаландцам, оркнейцам и уппсальцам. Но не нам.

Парни даже начали потихоньку роптать. Не в голос, дураков среди нас не было, но шепотки пошли. Всё-таки мы дрались в первом ряду, на баррикаде, принимая на себя основной удар саксонской армии, лучшей её части, а дело дошло уже и до награждения нестроевых, которые те самые баррикады спешно возводили перед самым прибытием Эллы. Начни мы строительство раньше, весь замысел пошёл бы прахом. Шпионы не дремлют.

— Бранд Храфнсон из Бейстада! — вдруг позвал меня Хальвдан. — Встань.

Я медленно, степенно поднялся. Предчувствие вновь зудело где-то на краю сознания.

— Ты и твои люди храбро бились у ворот, а твои камнемёты собрали славную жатву на поле боя, — сказал Белая Рубаха.

Хирдманны оживились. На таких мероприятиях всегда интереснее всего послушать о себе или о своих знакомых. А сейчас, когда всем раздают награду, интересно вдвойне.

— Мы долго думали, чем наградить тебя. И вспомнили про твою вражду с Уббой, — продолжил Хальвдан.

По двору пронеслись шепотки, далеко не все норманны знали об этой вражде.

— А враждовать с сыном Рагнара… Опасно. И мы решили, что лучшей наградой для тебя будет прекращение этой вражды, — сказал Хальвдан с таким видом, будто и в самом деле считал это величайшим даром. — Теперь ты можешь быть спокоен. Тебя не тронут ни здесь, ни где-либо ещё.

Убба Рагнарсон погладил бороду и молча кивнул, подтверждая слова брата. Я почувствовал, как по коже побежали мурашки от накатившего приступа ярости, но сдержал его, сжав кулаки так, что ногти впились в кожу. Слова будто сами пришли на ум, и я заговорил нараспев, как не говорил никогда прежде.

— Щедр на подарки

конунг всемогущий.

Основанье шлема

Лучшая награда.

Засиделся в ножнах

Кровопийца жуткий,

С волчьей стаей вместе

Сам возьму, что надо.

Пирующие воины притихли. Я же ещё раз окинул Рагнарсонов долгим спокойным взглядом, запоминая их лица и надеясь больше их никогда не увидеть, потом повернулся к своей команде.

— Уходим, — приказал я.

Два раза повторять не пришлось. Никто из бейстадцев не желал оставаться на этом пиру дольше необходимого, и мы свободно покинули двор крепости, не прощаясь. Останавливать нас тоже никто не пытался, пусть даже я и надерзил могучим братьям Лодброксонам. Хальвдан сказал своё слово, и нас не тронут, по крайней мере, сегодня.

Мы спустились к реке, к «Морскому соколу», который застоялся без дела, и убрались из Йорвика по весенней воде.

— Что будем делать, Бранд? — спросил меня Торбьерн.

Я задумался. Оставаться здесь, в Англии, нам больше нельзя. На западе пока нет ничего, кроме голых скал будущей Исландии, а на юге нас ждут только злые франки и сарацины. Остаётся только один вариант, причём не самый худший.

— Идём на восток, — сказал я.

— Гардарики? — спросил Гуннстейн.

— Гардарики, — сказал я.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/331784

Примечания

1

Лангскип — langskip, длинный корабль, имеющий до 35 пар вёсел.

(обратно)

2

Снекка — она же снеккар, снекья, шнека, шнеккар, как вам угодно. Среднеразмерное парусно-гребное судно.

(обратно)

3

Кеннинг — разновидность метафоры. Их заучивали наизусть, кеннинги обязан был знать любой уважающий себя скальд.

(обратно)

4

Шайр, шир — единица административного деления в средневековой Англии.

(обратно)

5

Скидбладнир — мифический корабль богов, в любую погоду идущий под попутным ветром и при необходимости складывающийся до размеров платка.

(обратно)

6

Скрэлинги — дикари, слабаки, уродцы. Собирательное название аборигенов Северной Америки и Гренландии, но есть мнение, что так могли называть и прочие северные народы.

(обратно)

7

Хнефатафл — скандинавская настольная игра.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог

*** Примечания ***