Говядина [Полина Хаджибаева] (fb2) читать онлайн

Полина Хаджибаева Говядина

1

Нас растят на убой. Разве мой дед мог представить такое? Думаю, ему подобное даже не снилось в кошмарах. А мне снится. Каждую ночь.

Вы, прошлые поколения, замечали, какие красивые глаза у коров? Я никогда их не видел, но мой предыдущий сосед рассказывал мне о коровах. Никто не смотрел им в глаза, все считали их глупыми. Зачем вдаваться в подробности жизни говядины, просто источника еды, одежды и мыла?

Поэтому и Им кажется, что мы тупицы. Но мы умеем разговаривать. И думать. И некоторые, вот как я, даже писать. Была бы бумага, а то только стены…

* * *

— Прочитал? — спросил Старец, смотря на бледно-каменную высокую стену. Он всегда как будто чего-то боялся.

— Да, — ответил Беляк. Он проследил за взглядом Старца, но увидел только широкое стадо, расселенное по всему загону. Все ели, а Старец грустно, на самом деле совсем по-старчески, смотрел на них.

Старцу было семнадцать, а Беляку — почти четырнадцать, но об этом они точно сказать не могли, так как никто в загоне не вел счет дням.

— Алфавит, — переключившись на Беляка, скомандовал Старец.

— А, бэ, вэ, гэ, — начал мальчик и благополучно добрался до «я». Его учитель кивал после каждой буквы.

— Счет числами.

— Один, два, три, четыре, пять, — послушно перечислял Беляк, пока Старец не остановил его на тридцати восьми новой командой:

— Дни недели.

— Понедельник, вторник, среда… — отвечал мальчик, запнувшись только на пятнице.

Строгий учитель не отругал его: он знал, как все «видящие» относятся к пятнице — дню, когда приходят Хозяева и забирают одного из них.

Они никогда не выбирали по какому-то признаку и обычно забирали одного-двоих из тех, кто находился у ворот загона, поближе к вошедшим «Мясникам», как про себя называл их Старец. Это имя он получил, когда и его учителю не повезло попасться на глаза Хозяевам. Старец был на самом деле не старцем, а хитрецом, который умел видеть время по солнцу и всегда во время прихода Хозяев прятался в пещерах.

Было ли ему жалко остальных представителей стада? Нет, решительно нет. Если бы Мясники не забирали их, они бы забрали Старца, а сейчас у него была важная миссия: вырастить в Беляке идею о том, что ему, как и прочим «видящим», нечего делать в этом загоне. Они должны были выбраться, но Учитель — умерший бесславной смертью друг Старца, не знал, как это сделать.

— Спрятал книгу? — неожиданно вернувшись из размышлений, спросил Старец.

Беляк никогда не мешал ему думать, потому что само это слово казалось ему волшебным.

— Да, — ответил он и тоже посмотрел на кормящееся стадо.

Раньше он не замечал, насколько тупо проживает дни Говядина — так назвал Старец остальных «невидящих» людей из стада. Они едят все то, что выдается им Хозяевами, не разговаривают, только мычат. Ходят под себя почти там же, где спят и питаются. Все голые, в том числе и Беляк, только Старец сделал себе набедренную повязку из куска мешковины, в которой им передавали еду. Он разорвал мешок, сложил квадрат ткани по диагонали, чтобы получился треугольник и повязал его, прикрыв только перед, а сзади заправил за узел висящий передний уголок. Беляк никогда не видел трусов, а свое творение Старец громко называл Одеждой, которую показывал ученику на картинках в тех трех книгах, которые у них имелись.

Откуда были эти книги, не знал даже Учитель. Ему передал знания Умник, а тому Видящий, но Старец не застал при жизни ни того, ни другого. Скупые знания человечества, которые «видящие» считали бесценными, передавались из уст в уста, хотя все они умели читать — научились. Беляк как раз вчера дочитал книгу, очень странную и не похожую на те две, что дал ему Старец до этой. Там рассказывалось о мальчике-волшебнике, у которого злой человек убил родителей, и мальчик с ним сражался, но даже в последней главе не победил злодея, казалось, что у книги должно быть продолжение, но Беляк даже представить не мог, что у людей когда-то была возможность не только так много читать, но и НАПИСАТЬ все это. Он искренне считал неизвестного автора книги богом (книжка была без обложки и первых двух страниц, поэтому имени своего бога мальчик не знал).

Первые две книги были другими. Одна была веселой, в ней было мало слов и много картинок. Там были нарисованы дети, одетые в яркую одежду, почти всегда полностью закрывающую их маленькие рисованные тельца. Первое слово, которое научил читать Старец — «Букварь», было написано на обложке, потертой, почти рассыпающейся в руках. Беляк, как и его предшественники, очень бережно относился к книгам, но время всегда было беспощадно.

Вторая была математикой, и, как бы в подтверждение того, что внутри книги Беляка ждет мир цифр, на обложке, помимо названия, была цифра «3». Почему именно три — никто не знал, но книга показалась невообразимо трудной, даже после того, как Старец разжевал Беляку все, что сам мог понять. Первооткрыватель в математике, он очень надеялся, что его преемник Беляк поймет хоть что-нибудь, чего за свою недолгую ученую жизнь не понял он сам.

Они оба вышли из тени пещеры, которая была их домом и убежищем, и посмотрели в разные стороны: Старец на стену, а Беляк — на небо.

Тучи заволокли всю фиалковую, такую притягательную высоту. Солнца тоже не было — это и расстроило мальчика. Он надеялся, что сможет узнать время по солнечным часам.

Они представляли собой длинную кость, вкопанную в землю, вокруг которой был расчерчен круг и в равных промежутках нацарапаны всего четыре числа: «12», «3», «6» и «9». Беляк уже давно узнал, почему нужно было делать именно так.

Собственно, благодаря этим часам Старец и выбрал себе ученика, посвятив его в святые тайны уцелевших от великой (как они оба догадывались) цивилизации. Беляк тогда, около трех лет назад, промычал в сторону часов, указывая на них грязным пальцем сидевшему рядом необычайно чистому и опрятному парню, который, к его первобытному удивлению, зачем-то закрывал то самое место, которое остальные представители стада старались открывать и проветривать. Тогда парень указал на себя пальцем с обгрызенными ногтями и сказал, очень внятно: «Старец», а потом показал на тогда еще безымянного мальчика.

Тот его не сразу понял, но Старец сразу разглядел в мальчике разум. Посмотрев на его светлые длинные спутанные волосы, Старец, ухмыльнувшись желтыми, зато целыми, зубами, сказал: «Ты — Беляк».

Вокруг загона была высокая, метра четыре, стена из бледного ровного камня, похожего на тот, из которого состояла скала, ставшая для «видящих» домом. Стена окружала равнину, давая стаду пространство для довольно свободного передвижения. В центре ограждения были черные массивные ворота, казавшиеся издалека кричащим ртом. Беляк никогда не видел их вблизи. Он, повинуясь первобытному страху, не подходил к ним, а когда приходили Хозяева и забирали безмолвных не пугающихся мальчиков, Беляк всегда прятался за телами тех, кому повезло прожить еще неделю. В то время он не знал что такое неделя, но своим неразвитым мозгом понимал, что Хозяева приходят в равные промежутки времени.

В стене были выемки, через которые каждый день поступала еда в мешках. Стадникам только и хватало ума как распотрошить их и сожрать все, почти не пользуясь руками. Теперь, когда мальчик умел не только сносно разговаривать, но и читать, он не мог поверить, что совсем недавно был таким же пустым тупым куском мяса, коими являлись его соседи. За это время он похудел, на уровне инстинкта догадываясь, для чего им дают так много еды, а Старец научил его мыться, пользоваться листьями и тряпками мешковины для гигиены — даже этому слову научил его Старец. Мылись они в реке, берущей начало в вершине горы. Вода в ней была темноватой и пахла странно, но больше мыться было негде. Той воды, что была в поилках, не хватило бы, чтобы помыться, к тому же, они бы странно выглядели для дикарей. Вокруг была грязь, вонь и убожество… В этом загоне были только мужчины, точнее, мальчики, потому что старше, чем Старец тут были единицы. Старец говорил, что девочек держат в другом загоне; он был уверен, что таких мест, как это, много у Хозяев. Беляк боялся ему верить.

Старец всегда смотрел туда, куда уходила река: в стене была маленькая дыра, зарешеченная и огражденная эклектическим забором, чтобы говядинцы не подходили к ней. Страх перед смертельной стеной безмолвно переходил от поколения к поколению, и остатки людей даже не пытались понять, какая такая сила может убить их.

Беляк был благодарен Старцу, и часто думал, как же, наверное, много среди этой Говядины мальчиков, которые тоже могут выучить все то, что знает теперь он… Но как их найти, не попавшись на глаза Хозяевам? Хоть Беляк не совсем верил, Старец всегда говорил, что за ними следят, их боятся. «Боятся, что все станут такими, как мы с тобой», — говорил учитель. «И что тогда?»— с нескрываемым интересом, как и всегда, спросил Беляк. «Нас нельзя будет остановить так просто», — повторял Старец слова своего учителя, не понимая, что это значит.

— Ты помнишь свою мать? — просипел голос Старца.

Беляк удивленно уставился на учителя, но тот даже не повернулся. Он все еще старательно изучал вершины неприступных стен.

— Она была белой. Очень-очень. И глаза у нее были белые, — ответил мальчик чистую правду, почувствовав в носу такой желанный и странный запах теплого молока и женского пота.

— Я тоже помнил. Это была последняя проверка.

— Зачем проверка?

— Чтобы удостовериться, что я не ошибся в тебе… — Старец повернулся и улыбнулся ученику. — Скоро меня могут забрать…

— Почему? — напугано перебил Беляк.

— … и тебе придется продолжать мое дело, а может, и я надеюсь, пойти еще дальше.

— Тебя не заберут! Столько времени не забирали!

— Всему приходит конец, — сказал парень фразу, которой гордился, считая ее исключительно своим наблюдением.

— Нет!

— Видишь? — прошипел вдруг Старец и тут же рухнул на камни, спрятавшись за валуном, поросшим колючей ежевикой.

Беляк, как только понял, что учитель не споткнулся, поспешил последовать его примеру.

— Что? — тихо спросил он.

— Уже ничего, но могу поклясться, на стене только что было движение. Кто-то следил за нами и, кажется, заметил нас.

— Нас с тобой?

— Да. Послушай, Беляк, — голос учителя стал не только очень серьезным, но и напуганным, — если… когда меня заберут, пообещай мне, что ты продолжишь наше дело.

— Что? Ты опять? Я не…

— Пообещай! — прошипел Старец властно. Его блекло-карие сощуренные глаза горели нетерпением и одновременно страхом.

— Хорошо, — сдался мальчик. — Но… как они смогут? Мы ведь «видящие». Мы прячемся, мы незаметны.

— Будто мы такие же как все, — продолжил Старец фразу, которую сам и внушил ученику. Он покачал головой и с горечью посмотрел на преемника. — Ты ведь видишь, что мы другие…

— Да, но никто больше не видит, — уверенно сказал Беляк.

— Думай своей головой и не повторяй постоянно слова, которые я тебе сказал, — властно произнес Старец. — Ты должен думать сам. Ты — «видящий», а не говядина. Ты не повторяешь — ты мыслишь.

— Да. Я понял, — на секунду мальчик виновато опустил голову, но тут же резко ее вскинул, заставив колыхнуться длинные белесые волосы. — Но почему, расскажи мне, ты решил, что тебя скоро заберут?

— Это неизбежно. Мы все здесь для этого. Самое страшное, знаешь, что? Мы не должны кричать или плакать, когда нас уводят — мы должны притворяться, так же, как они, — он презрительно ткнул пальцем в сторону стада, — мы должны изображать полное доверие и нелепое повиновение. Никто из них не знает что с ним будет, а мы знаем.

— Догадываемся. Мы ведь не знаем.

Старец молчал, не кивнул, а только виновато посмотрел на мальчика.

— Что? Ты знаешь? И ты молчал?!

Учитель уже было открыл рот, но тут загон оглушил скрип огромных открывающихся ворот. На вошедших Мясников никто не обратил внимания, кроме двоих «видящих». Они были все такими же: огромные грациозные подобия человека, выпрямленные, чистые и объятые в сияющий черный металл. На их головах были шлемы, закрывающие лица, поэтому никто, никто не видел, похожи ли они на людей, которых выращивали, или это были совершенно другие существа. Два мясника в сопровождении двоих охранников остановились в пятнадцати метрах от ворот и стали смотреть по сторонам, медленно поворачивая шлемы то налево, то направо. Как говорил Старец, и как неоднократно видел Беляк, они никогда не отходили далеко от ворот.

Но сейчас… они не взяли первых попавшихся — те так и остались у водопоя, втягивая в себя жидкость, уткнувшись в самозаполняющиеся корыта.

— Зайди в глубины пещеры. Найди там то, что я не успел тебе показать. Это можно разглядеть только при полной луне, — сухо проговорил Старец, не отводя взгляда от Хозяев.

— Что? Ты мне чего-то не показал?

— А сейчас прячься. Пожалуйста, Беляк, прячься, — казалось, что голос старца дрожал в такт учащающемуся сердцебиению мальчика.

— Пойдем со мной, — Беляк потянул его за длинную тощую руку.

— Нет, — выговорил учитель, и в его голосе было столько боли, что мальчик не мог всю ее воспринять. Он все еще гадал, не было ли это очередной проверкой.

— Ты же не хочешь попасться Мясникам!

— А может… — Старец одернул руку, привстал, совершенно удивив преемника, — может, и хочу.

Он быстро отошел от мальчика, которому не хватало смелости выйти из укрытия даже за учителем, и встал спиной к Мясникам.

— Не забудь, что я тебе сказал. Не попадайся им. Обещаешь?

Беляк испуганно кивнул. Старец загородил ему вид на Хозяев, и мальчик невольно подумал, что, может, те уже ушли, а учитель просто шутит над ним. Жестоко шутит… У Беляка увлажнились глаза, такого с ним раньше не происходило.

— Я не ошибся в тебе, — у Старца по сухой щеке потекла одинокая слеза, и он быстро ее вытер, но мальчик успел увидеть.

— Старец!

— Тише. Уходи, прячься… Или сиди тихо, — парень судорожно вздохнул, и через мгновение Беляк понял почему.

На плечо Старца легла железная рука Мясника, и «видящий» подпрыгнул, но в глазах его стояла решимость. Беляку так хотелось крикнуть и броситься за учителем, но тот пригвоздил его взглядом. Он долго шел спиной вперед мимо ничем не интересующихся говядинцев, но, в конце концов, ему пришлось повернуться. Через полминуты зияющий черный рот поглотил его, как и четверых сопровождающих Хозяев, и со скрипом закрылся, став еще чернее. Теперь, когда все кончилось, Беляк мог заплакать в голос.

Он выл, как животное, лишившееся семьи и крова, выл, как умирающий зверь, которого некому было спасти. Но он был человеком. Был человеком.

2

Ждать полную луну пришлось несколько дней, но Беляк почти не заметил их, потому что большую часть времени проплакал в глубине пещеры. Когда слезы кончались, мальчик просто лежал на холодном влажном полу, каменном и безразличном, как и стена, окружающая стадо. Говядинцы никогда не заходили в пещеру — боялись темноты и неизвестности, сторонились, если замечали, «видящих», будто зная, что те по сравнению с ними находятся на необычайной, но невидимой высоте. «Разные ступени эволюции», — сказал как-то Старец. Знал ли он, что это значит? Он часто говорил, что многие слова потеряли смысл за все те годы, что человечество ими не пользовалось, но повторяя эти слова они, «видящие», смогут их возродить. Их знания начинались не с книг, сухих и неспособных что-нибудь объяснить, их знания начинались от тех людей, которых загнали в загоны против их воли, с «первых видящих». Беляк догадывался, что раньше в стаде все были «видящими» и даже боялся представить их крики, когда Мясники забирали их, ведь «первые видящие» точно знали, куда их уводят. А может, Старец и все его предшественники ошибались, и люди всегда жили в загонах и за ними всегда приходили Мясники и уводили их, и никто, кроме самих Хозяев, не знал, что делают с говядинцами, и может, само это слово «говядинцы» придумали Мясники.

Беляк выбрался из укрытия ночью, потому что, наконец, по-настоящему захотел есть. До этого ему хватало воды, которую он пил из реки как животное, забыв наставления Старца об использовании своих ладоней или плошки, сооруженной им из кости для того, чтобы было удобно поливать себя при мытье. Луна стояла прямо посредине и грустно пялилась на стадо, которое спало, изредка шевелясь отдельными грязными людьми. Ночью никто не ел — они делали это весь день, только Беляк и Старец выбирались ночью, чтобы набрать оставшейся от «пира» еды и снова спрятаться в пещеру. Старец всегда чего-то боялся, оглядывался, а потом сам ушел с Хозяевами. Беляк не мог его понять, но знал, что скоро простит и займется тем, что завещал ему учитель, и может быть когда-нибудь он тоже сам, по собственной воле, захочет уйти с Мясниками и узнать-таки, что же с ними делают за черными воротами.

При ярком белом ночном освещении, а Беляк не видел света уже несколько дней, он вспомнил, для чего так ждал луны, но сначала все же решил подкрепиться. Пробираясь между грязными спящими телами, мальчик снова подумал о том, что он гораздо лучше них, но теперь ему от этого не было так весело. Говядинцы были счастливыми, они ели и пили, и этого им хватало, они не думали о том, что ждет их впереди, спали по ночам спокойно, им не снился учитель, ушедший в неизвестность по собственной воле, не снились цифры, которых они не могли понять, не снился маленький мальчик-волшебник, который сражался со злодеем и почти победил, у которого были друзья и одним из них была девочка… Обо всем этом Беляк успел подумать, пока пробирался к поилке.

Вокруг нее валялись разорванные мешки. Повинуясь привычке, мальчик отобрал уцелевшие лохмотья и, скрутив их, зажал в подмышке, чтобы унести с собой. Из мешков вывалились кочаны капусты, свежие, даже не покусанные — капуста была не самым любимым блюдом говядинцев. Беляк так же нашел почти не обкусанную лепешку грубого помола. Пока Старец ему не объяснил, мальчик думал, что лепешка, как и капуста и яблоко, растет из земли. Каково же было удивление ученика, когда ему объяснили, что разная еда по-разному появляется на свет. Кроме лепешки Беляку попалась груша, откусанная с одной стороны, но он и ее забрал. Поживиться мясом можно было только если выходить «на обед», когда его привозят — говядинцы первым делом съедали мясо, будто пытаясь доказать Хозяевам, что они хищники, а не жертвы. Старец не ел мясо, потому что считал, что Мясники каким-то образом что-то в него подмешивали. Он заметил, что после мяса становился вялым. Беляк никогда этого не замечал, потому что беспрекословно исполнял волю учителя и тоже не ел мясо, а то, какое оно на вкус, он успел забыть за то время, что был учеником. Временами ему казалось, что у него было две жизни — одна до того, как он показал пальцем на солнечные часы, а другая после.

Поживившись едой и тряпками, Беляк вернулся в пещеру. Он съел полкочана капусты, заедая сухой лепешкой. Остальное оставил на потом и собрался в пещеру.

Пещера будто вгрызалась в тело скалы, уходя в самую ее глубь, она была верным спутником тихой высыхающей реки. Беляк тихонько поплелся по берегу, инстинктивно догадываясь, что держась реки не заблудится. Пол был ледяным и немного скользким. Пройдя закоулок, где под сухой травой и камнями были спрятаны три драгоценные книги, Беляк с нарастающим ужасом подумал, что дальше этого места никогда не заходил. Пещера, его скромное и ставшее родным обиталище, совсем превратилась в тоннель. Мальчик заметил, что пол будто бы уходит вверх и элементарные пространственные понятия помогли ему догадаться, что тоннель поднимается к вершине горы. Старец говорил, что, как бы невероятно это ни звучало, реки берут начало в вершинах гор…

Вдохнув побольше влажного воздуха, мальчик осторожно побрел дальше. На пути ему встретился поворот, и за ним Беляк увидел призрачное голубое свечение. Тонкий луч падал откуда-то сверху и был почти не виден вдали, открывая, к удивлению мальчика, невероятную протяженность тоннеля. Двигаясь дальше, Беляк почувствовал, что ему не хватает воздуха, но его наивный разум не мог угадать, от волнения это или от нахождения в пещере. Тем не менее, луч приближался. Голубой, холодный, неприветливый и одинокий.

Тоннель стал у́же и теперь Беляку приходилось шлепать прямо по воде, так как берег реки в этом месте плавно перешел в стены пещеры. Сердце мальчика билось все чаще; таинственный свет приближался, стены давили на него, и дышать становилось все тяжелей. Воздух стал тягучим и липким, и тот странный запах, который исходил из воды и к которому Беляк со Старцем успели привыкнуть, усиливался с каждой минутой. Наконец, он достиг луча света. Тот словно вытекал сверху, двигался, как и вода. Завороженный, Беляк посмотрел вверх и увидел, что это всего лишь свет луны, прорывающийся сквозь небольшую дыру, через которую даже не было видно небо — только ночное светило.

Щемящее чувство счастья затопило первобытный страх перед неизведанным, и мальчик начал внимательно изучать неглубокое дно реки в поисках того, что спрятал здесь для него Старец. Но ничего не было. В этом месте не было даже песка, только отточенные водой гладкие камешки. В отчаянии Беляк перебирал эти камни в поисках хоть какого-то знака, намека на Старца, но ничего — никаких меток на камнях и на дне реки не было: все было до боли обычным…

Лунный свет потихоньку смещался, теперь он освещал не середину тоннеля, а поворачивался к одной из его стен. Беляка это очень удивило: это доказывало, что или вся гора, или луна медленно двигаются, но так как поверить в то, что целая гора может двигаться, мальчик не мог, он заключил, что движется именно луна, маленькое пятнышко на большом небе.

Поражаясь этому открытию, Беляк сел прямо в холодную воду и уставился на луч. Чтобы ничего не пропустить, он оставил ногу на том уровне, куда лунный свет только что добрался. Старец показывал ему, что солнце движется: оно приходит с одной стороны и уходит в другую и никогда не меняет направления, но мальчик не знал, что луна делает то же самое.

Пришлось долго сидеть в холодной воде, пока он не заметил, что теперь уже вся ступня купается в голубоватом ночном свете. Беляк с новой силой радовался своему открытию. «Интересно, — подумал он. — Так же чувствовали себя «первые видящие»? Неужели Старец послал меня именно за этим?» От этой мысли стало тяжело на душе, потому что Беляк понял, что это открытие должно скрывать еще одно, более важное, такое, из-за которого Старец мог захотеть уйти к Мясникам. А Беляк не мог догадаться, что же это было…

Он все сидел и думал, а луч тем временем плавно перебирался на стену, и вот, наконец, осветил большие буквы, глубоко в нее вцарапанные. Беляк подскочил, чтобы лучше их осмотреть, но тем самым закрыл лунный свет, и таинственный текст будто спрятался от него. С тяжелым сердцем мальчику пришлось сесть обратно в воду. Он знал, что у него мало времени, ведь луна неумолимо шла по своему курсу и скоро не сможет осветить послание, оставленное Старцем для ученика. В полутьме узнавать буквы было тяжелее, чем при чтении книги на свету, но Беляк напрягал зрение как мог.

«Нас растят на убой. Разве мой дед мог представить такое? Думаю, ему подобное даже не снилось в кошмарах. А мне снится… каждую ночь.

Вы, прошлые поколения, замечали, какие красивые глаза у коров? Я никогда их не видел, но мой предыдущий сосед рассказывал мне о коровах. Никто не смотрел им в глаза, все считали их глупыми. Зачем вдаваться в подробности жизни говядины, просто источника еды, одежды и мыла?

Поэтому и Им кажется, что мы тупицы. Но мы умеем разговаривать. И думать. И некоторые, вот как я, даже писать. Была бы бумага, а то только стены», — дальше текст уходил во тьму, но когда луна добралась до темного края, оказалось, что там всего лишь полоска, недописанная буква, которую Беляк так и не смог угадать.

«Так вот значит что… Значит, это правда», — ошарашено думал мальчик.

Они со Старцем догадывались, но ни первый, ни второй не говорили об этом вслух.

Беляк поднялся с пола и заметил, как сильно трясутся его ноги, и это было совсем не от холодной воды. Он не стал дожидаться, пока луна сбежит из тоннеля, и двинулся вниз, к своему логову. Предыдущие поколения, как и говорил Старец, знали, зачем их сослали в этот загон… От этих мыслей у мальчика закружилась голова и на мгновение мокрый пол и невидимый потолок поменялись местами. Сколько на самом деле прошло времени, Беляк не знал, но когда он, очнувшись, достиг конца пещеры, было утро и некоторые говядинцы уже жадно доедали вчерашний ужин. Мальчик сел на теплеющую от солнца траву неподалеку от пещеры и снова начал думать, хотя затылок ломило, видимо, от удара после падения.

Если их и правда едят, то не поэтому ли Старец никогда не ел мясо? Может быть… их кормят друг другом? Но Беляк живо выкинул эту мысль из головы, потому что, как говорил ему учитель, во всем должна быть логика, а в скармливании говядинцам говядины не было ровно никакого смысла. Тогда что же с ними делали Мясники, если некий, несомненно, «видящий», написал в пещере об этом? Их убивали — это однозначно, но зачем, если не для еды? Для мыла? А что такое это мыло и неужели его можно сделать только из людей? Наверное, это жутко дорогая и редкая вещь, ведь, как говорил Старец, содержать говядинцев — не самое дешевое занятие: посмотреть только, сколько еды они съедают за день, а еще чистка загона, охрана, постройка этого места, в конце концов, тем более, если вспомнить, что женщин с детьми держали отдельно, а значит, такой загон не единственный у Хозяев.

Поэтому ли Старец ушел? Узнать, что с ними делают Мясники и унести этот секрет с собой? Неужели так делает каждый учитель после того, как передаст все свои знания ученику? «Ну нет, — сжимая до боли кулаки, подумал Беляк, — я так не поступлю». Он вглядывался в просыпающихся говядинцев, грязных, мерзких и никчемных, и думал, сможет ли разглядеть хоть в одном из них ученика.

3

Солнечные часы показывали два пополудни — время, когда Мясники приходят в очередной раз. Но сегодня они задерживались… Беляк уже было подумал, что он обсчитался, и сегодня не пятница, а только четверг, но тут черные ворота со скрипом открылись. Беляк мигом присел на корточки, спрятавшись за пушистым кустом, растущим на берегу горной речки.

Сегодня их было трое, а обычно приходило четверо. Интересно, имело ли это изменение какие-либо интересные причины, или неизвестный Хозяин просто заболел и не смог выйти на работу?

Мальчик облегченно вздохнул, увидев, что один из высоких объятых в черное Мясников уже тащил к воротам сопротивляющегося стадника. Это было отчасти удивительно, отчасти странно: говядинцы никогда не кричали, когда их уводили — им не хватало ума понять, что неизвестность — это страшно. Единственное, чего они боялись, и по вполне понятным причинам — это электрического забора. Этот малец, которому на вид было меньше десяти, не то чтобы орал, он даже не мычал, а просто отпирался от сильного непобедимого великана.

Беляк приподнялся в надежде, что увидел настоящее проявление Разума, даже не сразу сообразив, что выставил свою любопытную фигуру напоказ Хозяевам, да к тому же все равно уже не сможет помочь мальчишке и научить чему-нибудь. Он тут же вернулся в укрытие, не успев поймать взгляды оставшихся Хозяев. По крайней мере, он так думал.

Пот проступал по всему телу, и совсем не от жары. Мальчик волновался, что его заметили. Каждую пятницу к приходу Хозяев он уговаривал себя спрятаться в пещере, уйти туда, где даже днем темно, и куда ни один Мясник не заглянет, но каждый раз его тянуло наружу любопытство. Он завороженно смотрел на открывающуюся пасть стены, пытаясь отыскать путь к побегу, заведомо зная, что это невозможно. Его взгляд притягивали блестящие черные шлемы Хозяев, и он невольно старался разглядеть под ними человеческие черты, но это было бесполезно.

Стало тихо, ничего не менялось и не слышен был скрип закрывающихся ворот. Беляк удивился: так долго они не искали даже Старца… Мысль об учителе отозвалась скупой болью — единственным, на что способно сердце примитивного мальчишки. Боль потихоньку разливалась по телу, и Беляк не мог ее подавить. Он тяжело вздохнул и тут же замер: над ним нависла длинная тень, и это в два часа дня… Ну точно Мясник…

Беляк, обливаясь по́том, боялся поднять глаза, а тень так и стояла, почти не двигаясь. «Чего он ждет? — тяжело дыша, думал мальчик. — Ждет проявления Разума? Хочет, чтобы я посмотрел на него своими глазами? Увидеть там мои знания? Мой страх? Страх выдает меня… — Беляк опять глубоко вздохнул. — Значит, я должен посмотреть на него смело, как Старец. И уйти молча… тихо и незаметно… И я буду последним Видящим в этом стаде», — у мальчика навернулись слезы, а он-то думал что все их выплакал. Голова не поднималась, хотя, как казалось, он тянет ее вверх изо всех сил. Наконец, Беляк посмотрел на источник тени со всей злобой, на которую был способен.

Каково же было удивление, когда он увидел над собой полненькую фигуру мальчика лет восьми с любопытными темно-серыми глазами. Маленький незнакомец приподнял брови в вопросительном жесте, пока Беляк облегченно вздыхал, и громко замычал.

— Ты чего орешь?! — прошипел Беляк и заглянул за спину мальчишки.

Там один из Хозяев все еще озирался по сторонам, пока другие уводили парней, сегодня они забирали около дюжины.

Малец снова вопросительно промычал, оглядывая белые волосы Беляка и тыча пальцем в его новую (точнее, первую) набедренную повязку.

— Закрой рот, дубина! — вспомнив, как когда-то обзывал его Старец, мальчик почувствовал отчаяния, но ситуация заставляла взять себя в руки: за спиной мальчишки все тот же Мясник направил взгляд в их сторону.

Пора было прятаться в пещере, и, повинуясь инстинктам, Беляк уже было повернулся к убежищу, но тут снова услышал протяжное, настойчивое мычание.

«Назло он, что ли?» — с досадой подумал парень и потянул любопытного говядинца за собой.

Поначалу мальчик не хотел следовать в темноту за Беляком, но последний был намного сильнее этого низенького толстячка, так что вскоре они добрались до того самого места, где в тоннеле пещеры была дырка, через которую проглядывало небо.

— О-о-о! — воскликнул мальчик, показав пальцем на прорешину в потолке.

— Ш-ш-ш! — Беляк зажал ему рот, а сам прислушался к внешним звукам: кроме тихого журчания речки ничего не было слышно. Даже Мясники не смогли бы двигаться так тихо в темноте, к тому же, по воде.

Мальчик все равно показывал на дырку в пещере. «Да знаю я, знаю», — сказал про себя Беляк, а ему просто кивнул. Он уже сто раз пожалел, что притащил этого невежду с собой.

Любопытный толстячок вскоре успокоился и сидел тихо, зачарованно глядя на кусок неба. Когда Беляк потянул мальчика к выходу, тот слабо сопротивлялся, но все-таки оглядывался назад, пока дыра в потолке не скрылась из виду.

Беляк не торопился выходить наружу — страх все еще держал его. Они с мальчиком, которого он окрестил Толстый, просидели в убежище полночи, и Беляку пришлось делиться с прожорливым соседом скудными запасами. Толстый не был рад ни капусте, ни лепешкам, но к утру съел все, что было предложено, просто от безысходности.

— Лепешка, — медленно проговорил Беляк, пользуясь тем же приемом обучения, что и Старец и все «видящие» до него. — Капуста. А ты, — он ткнул мальчика в голую мягкую грудь, — Толстый. Ясно?

— Яно, — повторил ученик, высовывая толстый неповоротливый язык на каждом звуке.

Беляк поморщился, надеясь, что он выглядел не так, когда Старец начал его учить.

— Лепешка. Повтори.

— Ри.

— Дубина!

— Бина!

По крайней мере, малыш точно воспроизводил интонацию.

— Я и не думал, что это так тяжело…

— Ло…

— …теперь мне кажется, — продолжал Беляк, — что Старец ошибался, и раньше «видящих» не было много.

— Тарц, — неожиданно живо повторил Толстый.

Беляк вытянул шею, и мальчик понял это как вопрос.

— Тарц! — мальчик замычал и показал на набедренную повязку Беляка.

— Это не тарц, это трусы. Одежда! — сокрушенно ответил учитель. А ему-то показалось, что Толстый повторил имя Старца. А он, наверное, просто видел такие же трусы и на нем.

Мальчик так рьяно мотал головой, что ударился о собственное плечо.

— Тааарц! — он постарался вложить в свои слова какой-то величественный смысл.

— Ты знаешь Старца? Видел его?

— Тарц! — Толстый встал и зашагал по пещере, изображая кого-то, кто собирает с пола вещи. Потом он увидел мешок и взял его. Немного повертев в неуклюжих ручонках, он раскрыл его и кинул туда недоеденную лепешку. Потом показал на потолок пещеры, но резко замер и погрустнел.

— Ты все? Закончил?

В ответ мальчик потянул Беляка из пещеры. Выходить было боязно, но ведь уже настала ночь, и даже говядинцы спали. Беляку пришлось повиноваться, тем более, любопытство брало верх.

Толстый вышел к тому самому кусту, где днем они с Беляком познакомились, и показал пальцем вверх. Беляк посмотрел — обычное ночное небо: немного облаков и много звезд, одна-единственная луна.

— И что?

Мальчик снова начал свои манипуляции с мешком.

— Ты не наелся, что ли? Тебе худеть надо, так что терпи.

Толстый обиженно посмотрел на учителя. Он снова показал на небо, сказал «Тарц!» и начал собирать невидимые вещи в мешок.

— Ты видел Старца? — Беляк и хотел, и не хотел произносить это. Ему не хватало знаний, чтобы понять свои чувства.

— Тарц!

4

Узнать историю о Старце удалось лишь через год, когда Беляк и думать о ней забыл. Толстый оказался умнее, чем он думал, так что через какое-то время Беляк переименовал его в Зазнайку — это слово он взял из букваря. Зазнайкой был мальчик, который мало знал, но всем хвастался своими знаниями. Имя ученику подходило еще и потому, что он похудел.

— Я голодный был, не спал, а тут человек в мешок мою еду собирает, — мальчик так и не перестал шепелявить, язык ему будто мешал разговаривать, хотя в пережевывании пищи активно помогал.

— Твою еду? — усмехнулся Беляк. Он подумал, что плюсы в наличии ученика все-таки есть: и собеседник, и время есть на что тратить, и смешит к тому же.

— Я тогда всю еду моей считал. Я на него крикнул и схватил какую-то кость, на ней только жилка висела. Я ее жевать, а Старец ее у меня изо рта вырвал. Я заорал, а он мне рот закрыл и говорит: «Старец, Старец, Старец», и в себя тычет. Я тогда ничего не понял. Я же не знал, что это имя. А потом я его несколько ночей ждал. И когда он приходил, я ему мясо давал, а он головой качал и брал… овощи, — надменно поморщившись проговорил Зазнайка относительно новое слово. — Он мне говорил, что мясо есть нельзя.

— Странно, что ты это помнишь, — задумчиво сказал Беляк. — Я ничего из той жизни не помню.

— Как не помнить, ведь я его почти каждую ночь видел. Пока у него ты не появился. Тогда я боялся подходить, вот и перестал.

— Так он с тобой познакомился до меня, — констатировал Беляк. Почему-то это известие принесло ему чувство обиды, глубоко засевшее в груди. Он не смог скрыть этого, или Зазнайка был очень проницательным, потому что он спросил:

— Ты обиделся на него? Мне не надо было рассказывать.

— Нет, — соврал Беляк. — Просто думаю, почему Старец выбрал меня в ученики, а не тебя.

— Я, наверное, был маленький.

— Иногда, Зазнайка, мне неприятно, что ты такой умный.

Это было сказано не в шутку, как обычно делал Беляк, поэтому Зазнайка молча ушел в пещеру. Ему очень нравилось наблюдать за небом через небольшую дыру, и за это он тоже не нравился Беляку, ведь тот поначалу ужасно боялся тоннеля. Почти весь день учитель и ученик проводили порознь, и только под вечер встречались для того, чтобы поговорить.

Беляк показывал Зазнайке книги, но читать пока не научил. Он совершенно не помнил, как сам начал понимать слова, видеть их смысл сквозь буквы, поэтому не знал, как начать обучение Зазнайки. Пока что они остановились на рассматривании букваря. Ну, и в один из дней, уже давно, Беляк в порыве хорошего настроения рассказал ученику историю из самой интересной книжки.

Сейчас Беляк задумчиво изучал солнечные часы, пока его ученик проводил самое теплое время дня в прохладе пещеры (он даже стал более бледным за этот год). Беляк думал, мог ли он так же не нравиться своему учителю, или это именно с ним что-то не так. Он все еще не мог понять, что люди бывают разные.

Что произошло с ним за это время? Как только он взял в ученики мальчика, он перестал развиваться сам. Может, в этом все дело? Был бы Старец здесь, он бы объяснил. У Беляка снова проснулось в груди то тяжелое чувство, и он вдруг так сильно захотел дать Старцу по морде. Только тот, наверное, давно уже стал мылом. Этим загадочным предметом, который, по всей видимости, очень ценен и дорог. Беляк вздохнул.

Сегодня была пятница. Вот уже больше месяца Беляк выходил каждую пятницу из пещеры и смело смотрел на Хозяев, но они забирали еще меньше говядинцев, чем раньше — одного-двух, и быстро уходили. Беляку не хватало смелости подойти к ним самому, и он каждый раз просто стоял и смотрел на безмолвных тупых существ, которых уводили загадочные черные фигуры, всем своим видом показывающие власть над ними.

Кто они? — в миллионный раз спрашивал себя Беляк, наверное, в миллионный, ведь он не умел считать до миллиона… Он боялся подумать, что под масками скрываются такие же, как он сам, люди, «видящие», почему-то решившие, что имеют право держать его тут, делать из него кусок мяса. Но еще страшнее становилось, когда неуемная фантазия показывала, какими могут быть эти неизвестные лица. Уж лучше пусть они будут людьми. А что, если Старец, и другие учителя до него, не умерли? Что, если…

— Беляк! — вырвал Зазнайка его из раздумий.

Учитель не сразу повернулся. Его пятнадцатилетнее чистое лицо с нависшими бровями было обращено к черным воротам.

— Беляк?

— Чего тебе?

— Ты в пещере… читал? Там написано что-то…

— Ты прочитал?

— Я же не умею, — напугано ответил Зазнайка.

Полгода назад Зазнайка нашел книги в тайнике, но когда спросил о них у Беляка, тот разозлился и сказал, что ему еще рано. Велел вернуть на место и больше не трогать. Загадочное, конечно, притягивает, но Зазнайка был слишком послушным.

— Пошли, — Беляк встал и, пройдя мимо мальчика, потянул его за собой.

Они быстро, спотыкаясь на скользких камнях, прошли в тоннель до того самого места, к которому Беляк не заходил с того дня, как прочитал это послание.

— Видишь эту букву? Это «н». Повтори.

— Н-н-н…

— Это «а». Повтори.

— А-а-а…

— Это «с».

— С-с-с.

— Получается, — Беляк провел по всем трем буквам, — «нас».

— Нас… — не смотря на тихий тон, глаза Зазнайки светились неподдельной радостью.

Через час фраза была прочтена, правда Беляк не был уверен, что ученик запомнил все буквы. Он оставил его в пещере, а сам вышел, чтобы поглядеть который час. Было почти два, и живот Беляка инстинктивно сжался. Безжалостная тень от стрелки часов двигалась к цифре три. Еще минута, еще секунда и ворота заскрипят и откроются. И, как бы неестественно медленно не ползли секунды, это случилось. Чернота разинула свой огромный рот, говядинцы продолжали есть, не пользуясь руками, а сердце Беляка колотилось уже не в груди, а в горле. Он старательно сглотнул, чтобы вернуть орган на место, но это не помогало.

Тонкие блестящие фигуры, четыре, как и положено, размеренно вошли в загон и разошлись в разные стороны. Один, самый расторопный, — Беляк его давно приметил, догадываясь, что Мясники приходят одни и те же, — уже тащил толстого говядинца к воротам. Это голое полуживотное даже не отвлеклось от жевания мяса, пока его тащили; он еле перебирал грязными толстыми ногами. Беляк содрогнулся.

В тоннеле послышался плеск, и вскоре Зазнайка появился на пороге темной пещеры.

— Беляк, сядь, тебя же заметят! — шепотом сказал мальчик. Он был напуган и расстроен.

— Не выходи из пещеры!

— Ты ведь не уйдешь как он?

— Как кто? — Беляк сказал это слишком громко, наверное, потому что прекрасно знал ответ. Он повернулся к Мясникам, но они не обращали на него никакого внимания.

— Как Старец. Я видел, как его забрали. Он будто этого сам хотел.

Страшные воспоминания разбудили в Беляке все испытанные им в тот день чувства, и он понял, что его ученик все прочел по его лицу. Непонятно, как он этому научился, но Зазнайка умел угадывать настроение и мысли по глазам.

— Учитель, зайди в пещеру, — молил мальчик. Его похудевшая челюсть тряслась от волнения. — Ты же не оставишь меня.

Один из Хозяев двинулся в глубь стада, хотя его сподручные забрали уже двоих. Следя за ним, Беляк вдруг заметил шевеления над стеной, черную точку, которой там раньше не было, но когда парень вздернул голову, чтобы лучше посмотреть, никакой точки уже не было. Может, это была просто птица? Хотя за всю свою жизнь Беляк не видел ни одной живой птицы, только убитую и сваренную, а чаще всего даже разделанную на куски: ноги, крылья, грудка; голов птиц Беляк вообще ни разу не видел.

— Ты это видел, Беляк? — спросил Зазнайка. Он на секунду вышел из укрытия, но потом решил вернуться в тень.

— Что?

— На нас кто-то смотрел со стены, даю слово.

— Старец тоже говорил…

— Он идет! — громким шепотом предупредил мальчик, но так как его учитель не двигался, ему пришлось выбежать из темноты и затащить Беляка в укрытие. Благо, что он не особо сопротивлялся. Они, стараясь не шлепать по воде, добрались до излюбленного места Зазнайки и уселись в холодную воду.

— Когда-то ты меня сюда затащил, пряча от Мясников, — тяжело дыша от не отступающего волнения, сказал Зазнайка.

— Правда? — Беляк уже и не помнил. Его мозг занимали куда более важные, по его мнению, мысли.

— В день нашего знакомства, — кивнул мальчик, — мне тогда очень понравилась эта дыра в потолке. В ту секунду я как будто прозрел.

— Но на самом деле это случилось гораздо позже, — равнодушно добавил учитель.

— Ты очень злой человек, но я тебя прощаю — ты многое пережил.

В ту секунду Беляк был готов убить Зазнайку. Хотя он никогда об этом всерьез не думал, инстинкты подсказывали ему, что если засунуть голову мальчика в воду и не отпускать пару минут, он умрет. Руки так и чесались.

— Они ведь знают об этой пещере. Мясники, — через минуту сказал Зазнайка.

— Если бы знали — уже бы пришли за нами.

— А мне кажется, знают. Это ведь они построили загон. Или их… предки. Они должны знать.

— Тогда почему мы с тобой живы? Почему «видящих», которые были до нас, не схватили в этой пещере еще до того, как мы с тобой родились, и не заложили вход в нее камнями?

Зазнайкапромолчал, и Беляк не без удовольствия счел это своей победой. Но оказалось, что ученик просто думает над ответом.

— Может, они что-то проверяют?

— Что?

— Не знаю… Появление разума из ниоткуда. Ведь когда-то давным-давно, когда все были «видящими» и существовали те миры из книг, разуму учили. А тут нас ничему не учат, но «видящие» появляются.

— Да? — Беляк привстал. Несмотря на всю раздраженность, он понимал, что ученик говорит дело.

— Да. Вспомни про мальчика-волшебника. Он поехал в…

— Школу, да, но он ведь поехал учиться волшебству, а не разуму. Эта книжка — выдумка. Этого никогда не было. Ее просто придумал какой-то очень умный человек и записал.

— Откуда ты знаешь?

— Мне Старец сразу сказал, а ему его учитель, а тому его учитель. Чтобы я не начал надеяться или пугаться, что существует мир кроме нашего. Понимаешь?

Зазнайка, конечно, понимал. Он всегда понимал больше, чем Беляк думал. В этом и была проблема их общения. Беляк знал, что не может дать Зазнайке ничего нового — ученик начал учить его, как только заговорил. Это было не просто неприятно или обидно, это было так плохо, отвратительно, что хотелось убить.

— Я понял. Но лучше бы наш мир был книгой, а мир того мальчика настоящим. Я бы хотел быть его другом…

Беляк раздраженно глянул на Зазнайку и отодвинулся:

— Ты что попало говоришь! Ерунду какую-то. Уйди от меня.

— Прости, Беляк, — было видно, что мальчик очень расстроился.

— Уйди.

Спорить было не о чем, и Зазнайка молча ушел из пещеры.

5

Почему-то именно в эту спокойную ночь у Беляка не хватило сил уснуть. Да, и такое бывает с настоящим человеком — ему необходимы силы, чтобы заставить себя не думать и погрузиться в сон.

Обычно он засыпал за пять минут. Если холодно, то чуть дольше. Но в эту ночь он решил пойти в тоннель с надписью. От луны исходил тонкий витиеватый свет, который неровно падал на стену. Послания было почти не видно. Через слово Беляк мог разобрать его, но он и так знал наизусть, что там написано.

Свернувшись калачиком и стараясь, чтобы ни одна из его конечностей не попала в прохладную воду, которой с каждым днем становилось все меньше, Беляк начал рассматривать буквы. Все менялось, проходили дни, за ними недели, месяцы и годы. Старец давно стал воспоминанием, Зазнайка, как оказалось, стал теперь учителем, а не учеником, а Беляк чувствовал себя ненужным звеном в цепи событий.

Он начал было проваливаться в сон, предвкушая воспоминание о запахе теплого пота белой женщины и ее молока. И вдруг, картинка! На фоне фиалковой безоблачной выси развевающиеся белые волосы, длинные, спутанные и отливающие серым. Не его волосы, а той женщины…

Солнце уснуло, тихо в траве

Птицы молчат…

Глаз Беляка открылся, сонный, красный. Парень не сразу понял, что слышал голос в своей голове. Но голос был не его. Голос был… женский. Знакомый, даже похожий на его, но точно не собственный и точно тоньше. Что такое женский голос, Беляк плохо представлял, даже само это слово «женский» он толком не понимал. Просто где-то слышал. Давным-давно… Но где, от кого?

Женское стадо, женский загон, женский рацион. Кажется, Беляк слышал кое-какие из этих слов даже от Старца. Женщиной называли ту вкусно пахнущую теплую штуку, у которой каждый говядинец проводил первые беспамятные годы своей жизни, называемые детством.

Солнце уснуло, тихо в траве

Птицы молчат

Звезды нам светят в ночной тишине…

Беляка прошибло по́том. «В ночной тишине…» Что это могло означать?

Он плотно закрыл глаза, уверяя себя, что вспотел из-за духоты, хотя никакой духоты не было, ручей, прохладный и быстрый, приносил только холод. Сон не приходил, зато слова, непонятные, отчего пугающие, всплывали, словно яркими бликами пролетая перед глазами.

Солнце уснуло, тихо в траве

Птицы молчат

Звезды нам светят в ночной тишине

Мясники спят

Спи, мой ребенок, спи, мой малыш

Завтра меня заберут

Спи, мой ребенок, спи, мой малыш

Завтра меня украдут

Нет, с этим надо что-то делать… Беляк встал, нехотя, упираясь дрожащей рукой о чуть скользкую стену тоннеля, и выбрался на лунный свет. Сколько он не ел? В последние дни не считал времени, но вроде бы вторую ночь. Добравшись до корыт с водой, он окунул голову в неприятную прохладу. Ему даже пришлось приподнять ноги и выпрямить спину, стоя на четвереньках.

— Раз уж не могу уснуть, то проснусь, — сказал себе Беляк и вытер косматые брови, с которых капли воды попадали прямо в глаза.

Он нашел капусту и жадно съел ее. Она показалась ему волшебно-вкусной, как та еда из той фантастической книжки про мальчика. «Хочу быть этим мальчиком», — грустно подумал Беляк. Он впервые признался себе в этом так открыто. А потом тут же добавил самому себе укоризненно: «Это плохая книга. Она учит тому, чего на самом деле не существует… Но ведь «Математики» тоже не существует… Цифры придумали люди. И время придумали сами люди. Им просто так легче».

От этого внезапного прозрения Беляку стало тошно. Но он все равно решил дождаться утра и рассказать о своем открытии Зазнайке. Он докажет мальцу, что тот не так уж умен. Старец не зря выбрал в ученики Беляка.

«Мама» — так же неожиданно вспомнил человек давно забытое и неиспользуемое слово. «Ты помнишь свою мать?» — спросил тогда Старец. Это была последняя проверка…

6

— Прости меня за те слова, — тихо проговорил Зазнайка.

Они не разговаривали несколько дней. Первые дни Беляк и правда обижался: отворачивался, ходил за едой один, молчал. Даже молча отдал книги, зная, что тот не понимал или не помнил половину букв, тихо злорадствуя.

А потом Беляк будто впал в транс. Три дня не ел, а когда в четверг Зазнайка смочил ему губы водой, даже не шевельнулся.

Зазнайка почти не волновался за него, ведь мало знал учителя и не был уверен, что такой ступор ненормален для человека. Но сегодня, в пятницу, перед приходом Хозяев, Зазнайка просто обязан был поговорить с учителем.

Но Беляк все молчал и смотрел вдаль, сидя около входа в пещеру.

— Ты меня слышишь? — мальчик сел возле учителя и проследил за его взглядом. Тот смотрел на верхний край стены, где ничего примечательного не было.

— Да слышу я. И я не обижаюсь. Я просто думал.

— Неделю?

— Неделю? — переспросил Беляк. За эти дни его белые волосы стали землистого оттенка от пыли.

Ученик молча кивнул. Беляка начало раздражать выражение беспокойства на его лице.

— Значит, сегодня уже пятница?

Зазнайка снова кивнул.

— Я почти смог прочитать одну страницу из книги.

— Из какой?

— Из той, где много картинок. Забыл, как ты ее называешь…

— Букварь.

— Бук-варь, — победно повторил Зазнайка, но тут же стал серьезным, потому что видел, что Беляка его дела совершенно не интересовали. — О чем ты думал?

— О многом, — неохотно ответил учитель.

— О чем?

— О своем учителе, о воротах, об электрическом заборе, о тебе, о говядинцах, о том, что ты сказал о пещере.

— Не так уж и много…

Беляк злобно глянул на ученика и резко отвернулся.

— Прости, — тут же сказал Зазнайка. Он и не догадывался, что для Беляка это много тем для размышлений, когда как он мог думать обо всем этом сразу. И думал каждый день даже когда не замечал, что об этом думает. А еще он думал о том, как ему хочется научиться читать.

— В букваре, в самом начале есть таблица. В ней каждая буква нарисована рядом с каким-нибудь предметом. Большинство предметов нам со Старцем было незнакомо, но мы поняли, что там нарисованы те предметы, названия которых начинаются с этих букв. Тебе это должно помочь на первое время. А остальные буквы я тебе объясню потом.

Говоря все это, Беляк так и не повернулся к ученику.

— Я видел это в книге.

— Молодец, — в слове не было ни грамма одобрения.

— Я пойду посмотрю? — Зазнайка встал, но Беляк схватил его за тощую грубую ногу.

— Подожди. Посмотри сначала, который час.

Зазнайка недоуменно посмотрел на учителя. Да, с его места не было видно часов, но… Просьба была странной, ведь Беляку не нужно было проверять, умеет ли мальчик узнавать время.

— Час дня.

— Хорошо. Теперь иди.

Зазнайка рванул в пещеру, в маленькую комнатку, где под слоями сухой травы и мешковины лежали три драгоценные книги. Он вытащил букварь, любовно потер старую потрепанную обложку, провел кривым указательным пальцем по слову, о котором знал, но которое не мог прочесть, открыл книгу, нашел нужную страницу и начал старательно изучать.

Понятны стали немногие буквы. На половине из них были изображены странные существа, с рогами и шерстью, и их названий Зазнайка не знал. Но некоторые буквы он узнал. «Г» — гора, та самая, в которой была их пещера. «К» — капуста, самое нелюбимое блюдо говядинцев и, соответственно, самое частое для него и учителя. «Х» — хлеб, где возле обычной буханки были изображены булочка и лепешка. Зазнайка знал, что все это называется хлеб. «Ч» — часы: по крайней мере, этот нарисованный маленький металлический круглый предмет был очень похож на их солнечные часы. «Я» — яблоко, самый распространенный фрукт, даваемый говядинцам.

Зазнайка еще долго разглядывал буквы, вспомнив несколько из тех, что были написаны в пещере. Слово «Букварь» он сам соотнес с буквами и не мог понять только значение последней, мягкого знака. За этим он и выбрался из пещеры — хотел спросить у Беляка. Но того нигде не было. Мальчик посмотрел на часы: тень стрелки подходила к трем. А он и не заметил, что так долго просидел в пещере. Наверное, если бы за ним явились Хозяева, он даже не отреагировал бы на них, пусть они его хоть силком уносят.

Черные фигуры входили в закрывающиеся ворота. Последний шел без добычи. В мыслях Зазнайки вдруг мелькнула страшная мысль. Жаль, что нельзя было разглядеть стадников, которых уже забрали…

— Нет… Нет!!! — заорал он и побежал к воротам. Некоторые из говядинцев посмотрели на него тупыми глазами, но многие так и остались у поилок и мешков с едой. — Стойте! Возьмите и меня тоже! — мальчик задыхался, но бежал не зря: черный рот стены перестал скрипеть и закрываться, последний из Хозяев остановился. — Возьмите… и… меня… тоже… пожалуйста…

Поза Мясника доказывала, что он, если и не ошарашен, то заинтересован. Большего даже Зазнайка понять не мог, не видя лица существа. Длинная рука потянулась к книге. Оказывается, мальчик все еще держал ее под мышкой. Он с огорчением позволил Хозяину схватить драгоценную ношу. Страх объял его, когда холодные пальцы прикоснулась к его коже.

Но мальчик еще мог соображать, и понял, что это не металлический костюм, как они с Беляком думали, а одежда Хозяев, просто ткань, такая же, как в мешке, но… немного другая, непроницаемая, холодная. Стекло шлема отражало лицо Зазнайки, бровастое, с маленькими темными глазками, большим носом и тонкими губами и с копной грязно-коричневых запутанных волос.

Зазнайке стало неприятно. И понятно, насколько он неуклюж и страшен. Дети из книжки были милыми, щекастыми и с большими глазами. А он… какое-то другое существо. Не человек. Он говядина. Вот он кто, не зря же появилось это слово.

Ему вдруг стало плохо. Он пожалел, что выдал себя. Но с другой стороны, все они здесь для того, чтобы их забирали Хозяева. Чем он лучше или хуже других? Черный Мясник все еще изучал книгу. Другие ушли, им нужно было увести свою добычу. Зазнайка глянул в глубь ворот, но там была лишь темнота, странная, искусственная, непроглядная тьма. Будто коридор доверху залили чем-то черным. И это черное застыло комом, стало непроницаемым. Не верилось, что в этой темноте есть воздух, что в ней можно двигаться так же свободно, как и при свете.

Зазнайка развернулся и побежал, молча, быстро, так, что сердце вырывалось. Но его побег был недолгим, безрезультатным. Холодные руки схватили его, больно скрутили запястья, и потащили визжащего, бьющегося в истерике мальчика по земле. К воротам, в страх и темноту.

Беляк сидел в укрытии и наблюдал за этой странной сценой. Он потерял не только ученика, но и самую лучшую книгу. Но ни жалость, ни любовь, ни какое-либо другое чувство не смогло победить допотопный страх, который сковал все его тело. Он сидел за кустом, и когда Зазнайка звал его, не хотел отзываться сразу, но когда понял, что случилась беда, было уже поздно. Беляк не мог заставить себя выйти к Хозяевам. Ему было слишком страшно. А когда Зазнайка побежал, Беляк мог поклясться, что ученик его видел, видел его белые глаза, светящие, как маяк среди листьев зеленого куста, за которым трусливо прятался парень. Поэтому он так визжал, так бешено извивался в сильных руках Хозяина; поэтому он сначала решил сдаться, а потом передумал. Он понял, что Беляк его предал.

Но это была неправда. Беляк не отзывался, потому что прятался от Хозяев, и потому что не любил общество Зазнайки. Он перестал ему нравиться, как только начал понимать человеческую речь. Но Беляк не хотел избавляться от него. Бывали, конечно, моменты, когда он хотел убить мальчика, но уж лучше убить, чем сдать Хозяевам. Подтолкнуть к страшной неизвестности. Лишиться и его после расставания со Старцем. Об этом было невозможно даже подумать.

Что теперь делать? Забыть обо всем и спокойно найти второго ученика? Он потратил на Зазнайку кучу времени, и не зря. Беляк в последний раз посмотрел на черные ворота, которые со стоном закрылись. Настала тишина. Солнце стояло высоко, облаков не было. Стадники жрали из мешков, не пользуясь руками и пили из поилок. Все было слишком обыденно, будто не случилось ничего плохого. Беляк вошел в пещеру с горьким желанием не выходить из нее никогда. Он снова почувствовал себя животным, тупым и беспомощным, и выл, и выл, пугая стадников, находящихся поблизости.

7

Прошел почти год, и Беляка заинтересовали волосы, его собственные, которые, вроде бы, всегда были, но вдруг начали чернеть. Не все, правда, а только те, что растут на теле, на руках, груди, в паху и на ногах; волосы на голове так и остались белыми. Ему показалось это странным. Три мальчика, его ученики, Дубина, Второй и Голодный, уже сносно говорили, хотя больше любили общаться жестами. Оказалось, что в большом количестве учеников есть плюсы: они не надоедали Беляку, потому что им хватало общества друг друга. Беляк стал очень нелюдимым, если так можно сказать о человеке, который и до этого был одинок. Он все чаще оставался в пещере и все реже глядел на каменную стену. Он знал, что Хозяева знают о его существовании, он это чувствовал. Зазнайка мог рассказать, но скорее всего, они уже давно догадались. Он удивлялся, что они до сих пор за ним не пришли. Наверное, о том же думал Старец.

Воспоминания об учителе до сих пор порождали боль, уже не острую, а какую-то далекую, будто это боль другого человека. И теперь он все чаще думал о Старце. Он пытался заставить себя уйти к Хозяевам. Нужно было в пятницу выйти к воротам, подойти, как Зазнайка, прямо к ним. Но теперь по пятницам он прятался глубоко в пещере. Он лежал на мокром от воды камне и читал невидимые при свете дня слова предков. «Нас растят на убой…» Слов было не видно, но Беляк давно выучил это послание. Ученики его не трогали. Второй, самый сообразительный, давно догадывался о том, что хочет сделать Беляк, и был не против — он вообще не понимал, зачем его посвятили в это «видение», как будто животу от этого стало лучше. Второй был умным и, как бы это странно не звучало, мудрым, но до Зазнайки ему было далеко.

Беляк поклялся, что сначала научит мальчишку (который был всего-то чуть меньше него самого) читать, а потом уже уйдет, если осмелится. Всегда находилось такое «если». Без букваря уроки проходили трудно, тем более не прошло и года, как он начал учить мальчиков говорить. Но ведь Второй был умнее остальных, у него и имя это было только потому, что Беляк не хотел называть его Умником, вот и пришлось придумывать другое подходящее имя. Он нашел этого мальчика вторым, после Дубины, о котором пожалел, что взял, но деваться уже было некуда. Беляк даже радовался что уйдет — не придется больше мучиться в этим дурачком Дубиной, который жутко любил играть и жутко не любил учиться. Ну а Голодный, соответственно, любил поесть, даже не похудел совсем.

Пока он думал, к нему подошел Второй и сел рядом. Беляку не очень нравилось, когда к нему так близко приближаются, но Второй бесил его не так сильно, как Зазнайка.

— Чего тебе? — спросил, наконец, учитель.

— Дубина рассказал, что у тебя до нас был еще ученик.

Беляку стало не по себе. Он отвернулся от мальчика, пока тот пытался заглянуть ему в лицо.

— Ну, был.

— И куда он делся?

— Пусть Дубина тебе и расскажет! — Беляк встал и хотел было направиться в пещеру, но там, скорее всего, и сидели его остальные ученики.

— Он не знает, расскажи ты, — наивно попросил мальчик.

Беляк оглянулся. Остальных учеников не было видно. Стадники пожирали новые порции еды. «Жратвы» — вспомнил Беляк слово Старца. Сердце снова защемило. Второй все еще смотрел на него своими мутными серыми глазами. Странно, подумал Беляк, мальчик был таким грязным, когда он его нашел, но глаза его светились. Теперь же, казалось, те знания, что посадил он в ученика, сделали его глаза грустными, замутненными, отяжелевшими. Жаль, он не помнил, как выглядел сам, когда был учеником Старца. И жаль, не знал Старца до того, как тот стал учеником Учителя. Хотя может и знал. Только забыл. Он тогда вообще ничего не помнил.

— Где они?

— Дубина в пещере, Голодный… вон идет, — показал Второй пальцем, — с мешком капусты.

Полненькая фигура рыжеватого мальчишки показалась из гущи немытых тел. Он тоже отличался белизной кожи, которая у остального стада была замызгана до неузнаваемости, до волдырей и сыпи.

— Идите есть. Я возьму хлеба и приду.

— Точно?

— Куда я денусь? — Беляк посмотрел на ворота. Они откроются только завтра. Войдет Мясник, но парень опять ничего не сделает. Он спрячется, скрючится от страха и будет дрожать в прохладной воде странно пахнувшей реки.

Второй встретил довольного Голодного, и вместе они вошли в пещеру. Беляк не хотел идти к ним, как и не хотел есть. Но он уже пообещал. Нужно все рассказать им. Может быть, завтра он и вправду уйдет. Беляк еле сдвинул ногу с места. От долгого сидения она затекла, и когда он встал, вся покрылась мурашками, и казалось, что по ней бегают мелкие насекомые. Ощущение было довольно приятным, иногда Беляк специально доводил себя до такого состояния, но он знал, что ходить после этого тяжело. Он видел, как Второй еще раз выглянул из пещеры, проверяя, где их предводитель, и кивнул ему, выразив на лице все свое негодование за непослушание. Мальчишка снова спрятался в темноте и больше не выходил. Беляк потихоньку направился в сторону жрущего стада. Надо было найти хлеба. Никто не обращал на него внимания. Глаза подростков и детей были пусты. И ни одной белой головы. Беляк почувствовал себя таким одиноким. Почему-то вспомнился теплый прелый запах матери.

— Почему я должен здесь оставаться? — спросил он вслух.

Несколько говядинцев повернулись на него, но, увидев, что ничего интересного не происходит, вернулись к своему жалкому занятию.

Его грудь заболела. От тоски, от горя, одиночества, непонимания.

— Несправедливо, — произнес он длинное слово. — Несправедливо.

«Почему я должен их слушаться? Они оторвали меня от матери. Они хотят меня убить. Так пусть убьют сразу, я не дам себя мучить!»

Беляк, сам еще не понимая что делает, сорвался с места и побежал к воротам. По рукам и ногам сидящих на земле стадников, по ошметкам мяса и капусты. Его сопровождали недовольные возгласы безымянных людей. Но главное, что ученики его не видят. Нужно успеть, пока они не видят.

Вот они, ворота. Черные. Матовые. Как сама тьма. Только осязаемая. Никогда он к ним не прикасался. А сейчас колотил по ним до боли в костяшках. Пинал их, пока набедренная повязка чуть не сорвалась с него. Ну уж нет, таким, опустившимся, тупым и никчемным, они его не увидят. Беляк остановился, поправил единственную одежду, завязал потуже узел и заорал во весь голос:

— Эй, вы-ы-ы-ы! Мясни-и-и-ки-и-и! Я здесь!!!!! Возьмите меня!!!! Мясники-и-и-и! Хозяева! Хотя какие вы мне хозяева? Вы мне не хозяева!!! — он пнул ворота, бездвижный теплый металл. — Вытащите меня из этого свинарника!!!!

У Беляка кончился воздух в легких и он согнулся пополам, чтобы отдышаться. От ворот шел жар. Их нагревало солнце? Не похоже, чтобы оно так палило. Во стольких вещах еще нужно было разобраться. А он уходит.

Парень глянул на пещеру. Трое его учеников стояли там, у того самого куста. Вот так и он стоял, когда уходил его учитель, а затем и ученик.

— Меня нужно убить! Забрать! Делайте что хотите!!!

Он еще раз пнул ворота, и они начали открываться. Беляк одновременно и напугался, и обрадовался. Но деваться все равно было некуда. Он пнул ворота еще раз. Они раздвигались. Конечно, не от его силы. Просто Мясники услышали его и пришли.

— Я диктую правила, — победно произнес Беляк.

Сегодня был четверг, и он стал первым, кого забрали не в пятницу.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7