Ни живые, ни мёртвые (СИ) [Дайана Рофф] (fb2) читать онлайн

Ни живые, ни мёртвые

Пролог

Смерть.

Ивет с самого детства смотрела в чёрные глазницы Смерти. Она, эта чёрная дама с косой, преследовала всюду: за углом бабушкиной комнаты, на потолке гостиной молодого человека, в песочнице для сыночка. Но не бесчувственные игрушки лежали там, а он сам. Мёртвый.

Смерть.

Ивет пыталась её остановить. Нет, она не считала это глупой затеей — знание о подлинном существовании потусторонних сил дарило чувство надежды. Смерть игралась с ней, проверяя на прочность, но кто сказал, что у Ивет не было собственной игры? И только она знала правила.

А Смерть — нет.

Ивет подожгла приют скрытно, глубокой тихой ночью. Даже если бы кто-то и заметил, как молоденькая светловолосая воспитательница кралась ночью, то никто ни в чём бы её не заподозрил. Слишком хорошая для всех, слишком добрая, отзывчивая, отдающая любовь каждому ребёнку — такой Ивет казалась со стороны.

Но в глубине души она темна, как безвёздное небо этой ночью.

Боль прожигала раскалённой качергой каждую клеточку сердца, которое молило о пощаде и в сон, и в обед, и даже в самый солнечный счастливый день. О Боже, как же больно! Как же больно! Прошло два года, а Ивет до сих пор ломилась от страданий, просыпалась от ночных кошмаров, видела призраков в дыму от каждой сожжёной ведьмы. Церкви, священники, воскресная служба, гробы, кладбище... Всё превратилось в один круговорот, из которого Ивет всё никак не могла найти выход.

Зачем, о Боже, зачем Ты так поступил с ней?

Ивет рвала на себе волосы, металась под вопли матери, кидалась на колени к портрету бабушки, криками взывала к Богу. Но нет, нет! Никто не откликнулся на отчаянный зов бедной овдовевшей девушки, ни одна добрая душа.

Зато пришли злые, тёмные.

Ивет верила в Него, но Он отвернулся. Оглох. Бросил на пролитые слёзы равнодушный взгляд и сравнял с грязью могильной земли всех погибших. Как же она любила! Как же молила о возвращении, о воскрешении! Ведь она достойна лучшего, не так ли? Ведь никогда и никому девушка не причиняла зла — ангел во плоти, яркий образ мечты и доброты.

А что же осталось в итоге?

Разорвали. Осквернили. Облили чернилами. Посмешище и пугало.

Ивет отвернулась от Бога и теперь смотрела лишь во тьму.

Безумие танцами бесов заиграло в синих глазах, отражаясь в хаотичном огне, пожирающем старые половицы приюта. Языки пламени почти касались подола серого платья, но Ивет было без разницы. Ох, как она наслаждалась этим зрелищем! Дети кричали, вопили от ужаса, задыхались в дыму и падали лицом в свои горящие кровати. Они умирали, так же безжалостно и жестко, как и когда-то погиб её сын. Нет, Ивет не считала это местью — скорее шахом для чёрного короля Смерти.

Доигралась, чёрная дама ?

Ивет сбежала из родительского дома в приют, ещё веря в свой рассудок и доброту. Точнее, ещё не зная, что в ней не существовало больше ничего, кроме боли. Большой, многогранной, бесконечно глубокой, как морская впадина, боли. Каждый крик умирающего сейчас ребёнка отдавался у неё в груди собственным воплем горя. Так же она кричала, когда умер её сын...

А сейчас смеялась, захлёбываясь слезами.

Умрите, дети, умрите!

Ваши матери не узнают, как вы погибли. Вашем матерям плевать, кто вы такие, как жили, зачем рождались на свет. Ни одна женщина не будет оплакивать эту кровавую полыхающую ночь. Ни одна из них даже понятия не имеет, каково это — потерять всех. И саму себя тоже.

Ивет избавила детей от никчёмной жизни. Зачем эти осиротевшие детишки, если они никому не нужны? Девушка никогда не любила их, не видела в них ни смысла, ни пользы. Её якобы подружки-воспитательницы просто глупые, раз на что-то рассчитывали. О, как же жалобно они сейчас звали на помощь! Но никто не приедет тушить, бросаться в оранжевые языки пламени, вытаскивать наглотавшихся дымом детей. В радиусе двух километров — ни одного поселения, ни единой благородной души. И никто не разгадает идеальный план убийства.

Крики, мольбы, стоны...

Смерть.

А Ивет, пошатываясь от собственных опьяняющих мыслей, брела по горящему коридору. Всё лицо в саже, улыбка кривая, взгляд — между полным сумасшествием и истерикой. Пока внезапно не заострила внимание на приоткрытой двери, где сидел пятилетний мальчик, не обращающий внимание на огонь. А тот даже не трогал сироту. Он стоял на коленях на горящем полу, собирая обломки единственной игрушки в виде ворона, простой, деревянной, сломанной кем-то из более старших хулиганов. Ивет поразило спокойствие мальчика и то необъяснимое чудо, что его не трогало жгучее пламя. Она застыла в дверях, отчего-то всё больше убеждаясь в том, что мальчик — её погибший сын. Она работала воспитательницей всего пару месяцев, но этого странного ребёнка ещё никогда здесь не видела...

Девушка внезапно с безумным блеском в глазах похватала кусочки игрушки и потащила мальчика за руку. Быстрее, быстрее на выход! Обгоревшая деревянная стена начала опасно трещать, и Ивет побежала со всех ног, не позволяя отставать бедному ребёнку. Дышать тяжело, очень жарко и душно, почти ничего не видно из-за пламени — они двигались наугад, надеясь, что выживут.

Ивет планировала тут и погибнуть... но она решила спасти сына — а сына ли? или просто помутнение? — отчего-то чувствуя, что именно он спасёт её от безумия и подарит ей любовь, власть и деньги.

Ибо так велели тёмные силы.

— Я готова растить тебя со всеми странностями.

I: Ни новые, ни старые

Когда я просыпаюсь, мне приходится себя убеждать, что мои сны не реальность, а моя реальность не сон. Сесилия Ахерн

«Тинг Моу не могут найти уже несколько дней.

В последний раз её заметили по камерам на прошлой неделе в пятницу и с тех пор её никто не видел. Говорят, она вышла за тортом для дня рождения своей подруги и так и не вернулась ни через час, ни к вечеру, ни через день. Полиция объявила поиски, но пока всё безуспешно. Не найдена ни одна улика, за которую можно было бы зацепиться. В общежитии, где жила Тинг, никто не сказал ничего полезного, как и её одногруппники. Дневник она не писала, вела исключительно хороший образ жизни, не имела никаких врагов или вредных привычек. Полиция просит всех волонтёров помочь с поисками, а также предупреждает, что лучше не выходить на улицу ночью и не ходить никуда с незнакомыми людьми. Говорят, что с появлением секты в Равенхилле появился и убийца...»

Я резко выключила телевизор, когда в помещение вошла Мэри, моя приёмная мать. Её бледное лицо выражало недовольство - значит, она слышала, как в моей комнате вещали последние новости, которые в нашем доме запрещено слушать. Почему? Понятия не имею. Просто одно дурацкое правило из многих.

- Что нового говорят?

Мэри кинула презрительный взгляд на старый телевизор, который до сих пор потрескивал от того, что его так редко включали.

- Моя одногруппница пропала, всё никак не могут её найти.

Я переживала за Тинг. Не скажу, что она была моей подругой, но я чувствовала в ней некую родственницу по крови: как и я, она долгое время жила в Китае, пока не переехала в Англию. По каким причинам я понятия не имела, да и не интересовалась. Не так много что я знала о Тинг: ни о её родителях, ни о личной жизни, ни о хобби и ни обо всём остальном. Мы часто находили в себе отдушнину от непривычной страны и делились друг с другом воспоминаниями о родных краях, об азиатской культуре, о бурлящей жизни среди похожих на нас людей. Мы обе чувствовали себя здесь, в Равенхилле, чужими, слишком выбивающимися из общей массы приличных англичан. Какие-то... «не такие», как часто повторяла Мэри.

У многих из нас бывали такие знакомые люди, с которыми ты общался лишь на определённую тему, ведь ни в каких других, даже в лучших друзьях, ты такого найти не мог.

Эх, не хотелось бы потерять такого человека...

- Тебя допрашивали? - матушка на свой грозный вопрос получила от меня утвердительный кивок. - И ты мне ничего не сказала?

- Я и полиции ничего не сказала, потому что ничего не знаю, - честно ответила я, втыкая булавки в плюшевого ворона, которого я использовала в качестве игольницы.

Теперь не могу, когда меня прерывали на середине выкройки или шитья нового костюма. Уже собралась с мыслями, приготовилась, разогналась, а тут на тебе - матушка решила напомнить о себе и отвлечь от любимого дела. Я кинула взгляд на то, что пока получилось: чёрная атласная ткань, множество линий с пометками, аккуратные чертежи будущего викторианского платья с элементами ханьфу. Сочетание стилей - сложное дело, но не невозможное для меня. Я обожала шить - это моё призвание, дар, единственное счастье жизни. В шуршании тканей, бархатном прикосновении, переливе цветов, серой дорожке графита на выкройке - во всём этом я находила нечто близкое к своему чёртсвому сердцу, обожаемое до каждой нитки и иголки.

Ах да, я любила собственные наряды больше, чем людей.

Мэри в нерешительности замерла посередине комнаты, осматривая её так, словно видела впервые. Но ничего интересного не нашла: ни на серых стенах, ни на пробковой доске, увешанной важными заметками, ни в книжных шкафах без единой пылинки, ни в аккуратно разложенных по пластиковым коробкам многочисленных тканях, ни в одежде, которой было слишком много. Будь моя воля, сделала бы это помещение куда более роскошным, ярким и красивым, но матушка пересекла любые мои идеи по этому поводу на корню. Даже нормально развесить все мои сшитые костюмы запретила, словно малочисленные гости, порой к нам заходящие, могли упасть в обморок от слишком экстравагантного вида.

Какая же чушь.

- Ох, нехорошо это, нехорошо, - уже беспорядочно бродила по комнате Мэри, словно незаметно хотела проверить, не спрятала ли я от неё чего-нибудь запретное. - Пошла сейчас такая молодёжь, которая везде ошивается, ничего не боится, огрызается. А потом пропадает...

- Потому что взрослые дяденьки хотят их изнасиловать или убить, - слишком жёстко ответила я, понимая, что заходила на опасную зону разговора. - Тут проблема не в молодёжи, а в общей безопасности.

Матушке тут же не понравился мой тон. Она резко остановилась, не сводя взгляд от моего лица.

- Тебе стоит поменьше смотреть телевизор.

Я раздражённо закатила глаза. Боже мой, почему это так тупо?!

- Это не он якобы плохо на меня влияет, это мои собственные суждения и выводы.

- А я с ними не согласна, - Мэри схватила пульт, лежащий рядом со мной на кровати, и настолько сильно его сжала, что тот треснул. - Что за поведение ты сегодня допускаешь, а? Что за тон, что за слова? Разве этому я тебя учила, а? - она кинула сломанный пульт на мой стол и зачем-то добавила: - А потом сбежишь из дома и тоже пропадёшь, как твоя одногруппница. Надо быть осторожнее. Ты помнишь об этом, сяо-Рави?

Вдох. Выдох.

Терпеть не могу, когда меня так называли.

Вдох. Выдох.

Я держала себя в руках, хотя с силой вцепилась накрашенными ногтями в ткань. Успокоиться, надо успокоиться. Не стоило тратить нервы на таких бестолковых людей, как моя приёмная мать. Будь она умнее или имела бы хоть капельку ко мне уважения, я бы её полюбила или приняла бы такой, какая она есть. Но Мэри лишь всё время докучала, мешала, накидывала на меня ярлыки, как верёвки на шею, и тянула. Постоянно, усердно тянула, дожидаясь, когда же я задохнусь.

А воздуха во мне оказалось много.

- Как тут забыть, когда ты говоришь эту фразу триста раз на дню, - проворчала я себе под нос и громче сказала: - Да, помню, матушка.

Мэри благосклонно улыбнулась, до сих пор неотрывно на меня смотря.

- Я надеюсь, ты так же помнишь и обо всех остальных правилах, да? Не сплетничать, не читать новости, не выходить ночью на улицу, никуда не ходить без разрешения. В Равенхилле всегда было опасно, а раз ты говоришь, что пропала девочка, значит, стало ещё опаснее.

Логично.

Интересно, клетку мозга ей прибавил недавний завтрак или просто сегодня ночью выпавший снег? Раздражение - именно это чувство усиливалось во мне каждую минуту, пока я находилась рядом с матушкой. Я не могла как-то иначе реагировать на её присутствие, хотя понимала, что она в какой-то степени хороший человек. Верна мужу, вкусно готовила национальные китайские блюда, вполне хорошо зарабатывала на дистанционной работе, заботилась о бездомных животных. Мэри действительно была щедра и добра.

Вот только ко всем, кроме меня.

- Если так страшно жить тут, зачем мы вообще сюда переехали? - я безвольно опустила руки, с лёгкой грустью наблюдая за всеми своими костюмами.

- Ты должна получить самое лучшее образование, - жёстко отрезала женщина.

- А в Китае его разве нельзя получить?

Наши взгляды пересеклись в яростном сражении.

- Англия лучше для этого подойдёт!

Я была готова взвыть от глупости этих слов.

- Я понимаю, если бы это был Кембридж, но один единственный институт в таком захолустье, как Равенхилл? Что ты тут такого нашла?

Мэри первая потеряла над собой контроль. Она вплотную подошла к моей кровати и с силой влепила мне пощёчину. Боль пронзила сразу, но я даже не пошатнулась, стойко сохранив и свой баланс, и своё душевное равновесие.

Пусть подавится моим равнодушием.

- Тебе не нравится? - закричала женщина. - Может, ты тогда и учиться не будешь? Прогуливать станешь? Сбежишь?!

Я хотела ударить её в ответ, но меня остановил голос приёмного отца:

- Что у вас тут вновь случилось?

Канг казался растерянным и рассерженным одновременно: по напряжённой позе и суженным глазам можно понять, что он увидел оставшийся красный след на моей щеке. Но по своей мягкой натуре он не мог и не хотел накричать, остановить нас силой или даже словами. В таких ситуациях, как эта, - а таких было немало - Канг всегда чувствовал себя беззащитным, ведь понимал, что меня и Мэри невозможно помирить. Если она начинала ко мне приставать, то это неизменно кончалось очередной ссорой, ведь я сама никогда к ней не лезла, но всегда отдавала отпор. Наверное, узнай они мой характер до удочерения, никогда бы в жизни меня не забрали.

- Я не могу жить без английской культуры, без родного запаха страны. - Мэри тут же уцепилась за мужа, словно утопающий за спасательный круг.

- Как же ты тогда вышла замуж за китайца? И жила в Китае несколько лет? - я продолжала её провоцировать, совершенно наплевав на её чувства.

Ведь на сто процентов знала, что задену.

Боль, сожаление, страх - хотелось увидеть на лице Мэри ещё больше жалости к себе, хотелось довести её до сломленности, полной потери себя. Порой я забывала о своей цели стать добрее и давилась ненавистью к людям. Та копошилась в мозгу червями, сгрызала сознание через внутреннюю пульсацию, отдающей болью под хрустальными рёбрами, давилась едким запахом панической атаки, пробирающий до самых

костей. Ненависть, эта дама в грязно-сером, превращала кровь в ртуть, покрывала лёгкие известью и сжимала гортань под натиском костлявых рук безобразного бога.

О все семь грехов, от этого горючего чувства не лез в глотку даже хлеб насущный. И как же порой хотелось спастись от собственных дьявольских выродков, чьи голоса в голове оставляли за собой кровавое месиво.

- Это наша личная история, не нужно затрагивать границы, - Канг прижал к своему плечу плачущую жену и нежно поцеловал её в макушку.

Меня чуть не вывернуло наизнанку от этой картины.

- Зачем тогда постоянно затрагивать мои?

Мэри вырвалась из объятий мужа, но тот успел в последний момент схватить её за руку, чтобы она вновь не ударила меня.

- Какая ты неблагодарная, - бессвязно запричитала женщина с больным блеском в глазах, - какая ты глупая, какая ты заносчивая, какая ты непокороная, какая ты... не такая. Так было хорошо нам втроём, а ты...

- Родная, тебе пора отдохнуть... - Канг осторожно взял её уже за вторую руку, разворачивая к двери, - и принять таблетки.

Мэри, вдруг резко успокоившись, лишь бессмысленно шептала, пока они медленно выходили из моей комнаты.

- Как же всё не так, как же плохо...

Мэри постоянно всё повторяла. Слова, фразы, правила, случаи из жизни, проблемы, поступки. Она словно жила одним кругом, однообразными мыслями и неспособностью выбраться из собственноручно построенного цикла. Замкнулась, как электрическая цепь, но работала бесполезно, а порой и вредно - нет толка в её существовании. Мэри для меня была обычным человеком, который вызывал лишь нервирование. Порой она хотела надавить на жалость, силой оставить меня при себе, заставить любить и уважать. Но ничего из этого меня не волновало - просто сумасшедшая женщина, зачем-то забравшая меня из приюта.

А благодарность?

Ха, смешно.

Из одного ада в другой. Не вижу причин, за что можно сказать «спасибо», если меня постоянно губили теперь не физически, а морально. Еда, образование, деньги - это то, чего не было в приюте. Зато там я была морально свободна, особенно когда подросла. Здесь же меня всё время во всём упрекали и угнетали: не так сделала, поздно пришла, не купила еды, получила плохую оценку. Матушка каждый день выискивала, за что бы меня осудить, чтобы устроить разборки, заплакать и уйти пить таблетки.

Одно и то же. Осточертело выше крыши.

Неужели Мэри взяла меня из приюта просто для того, чтобы был объект всей вины? Или на удочерении настаивал её муж? Порой мне хотелось знать ответы на эти вопросы, а порой становилось плевать.

В приюте тоже не всё гладко было... из-за меня.

Я резко дёрнулась, когда в комнате послушался шорох.

Секунда. Две. Три.

Прислушалась.

Ничего. Точнее никого.

Слава Гуань Инь.

Это маленькое происшествие сподвигло меня начать собираться в институт. Выбрала наряд: чёрный пиджак с карсетом, подчёркивающим мою талию и грудь, классические брюки до колен, расшитые алыми драконами, поднимающимися до самых плеч, и длинные сапоги - они доходили ровно до того места, чтобы оставить полоску обнажённой кожи на ногах. Пусть не только грудь привлекает взгляды всех, но и нечто сокровенное. Подвела глаза чёрной тушью, слегка подкрасила губы красной помадой - красавица, даже несмотря на смугловатую кожу, которая сразу бросалась во внимание среди бледнолицых англичан. Воспоминания о Китае всё никак не давали мне покоя: жизнь там казалась куда счастливее, чем тут. Здесь, в Равенхилле, всё тусклое, замороженное, старое, зажатое в собственные оковы тайн. Там же, в Чэнду - модно, современно, ярко. Хотя бы красивая оболочка, и даже начинка не перчила. Там я ощущала себя... почти своей.

А здесь - чужая самой себе.

Одиноко? Пожалуй, что даже очень.

Ещё с того момента, когда я в пятилетнем возрасте попала в приют, я ощущала в себе глубочайшее одиночество. Будучи маленькой и начитанной девочкой, я решила назвать это своей хронической простудой души. Но температура не поднялась, а опустилась - одинокие люди, что доказано, на самом деле часто мёрзнут. Одиночество леденело у них изнутри, и не согреться ни одеялом, ни алкоголем, ни теплом чужого тела. Это своего рода вирус, потому что стоило только таким людям найти родную душу, как все болезни проходили в одночасье.

«Сильная любовь кого-то придаёт сил, а сильная любовь к кому-то придаёт смелости»¹.

Равенхилл предстал передо мной во всей своей мрачной красе, когда я вышла из дома. Медленно падал снег, хрустящий под ногами от мороза, пасмурная погода отражалась в окнах, как и красные вывески пекарней, кафе и редких магазинов одежды. В большинстве своём были небольшие однотонные дома георгианского и викторианского стиля, но ближе к центру города встречались постройки выше и новее. Но это всё равно не спасало город от всеобщей древности и запущения: изношенный асфальт под кучами снега, потрескавшиеся черепицы, выцветшие рамы окон, согнутые будто от старости тёмные деревья, кирпичные книжные магазины, в которых продавались самые давнишние книги. И никаких новинок. За книжным миром приходилось следить лишь через интернет, даже возможности заказать что-либо в эту глухомань почти и не было. Не подари мне приёмные родители телефон на моё шестнадцатилетие, так и не узнала бы ни о Гарри Поттере, ни об истории человечества, и, не дай Нюйва, ни о мультивселенной.

Ещё в приюте я вычитала, что в квантовой физике есть весьма интересная теория, которая гласила, что смерти не существовало. Вот так просто, а правда ли - неизвестно. Можно лишь представить, что на меня, к примеру, напревлен пистолет. Он либо выстрелит, либо нет - вероятность всего пятьдесят процентов. И согласно многомировой интерперации Эверетта² после каждого выстрела вселенная расщепляется надвое: в одной вселенной я умираю, а во второй - остаюсь живой. Нечто похожее на кота Шрёдингера, но есть один нюанс: при всём этом я могу вспомнить эксперимент только в той вселенной, где выживаю, поскольку в другой просто перестаю существовать. А не значит ли это, что если верить теории, то все те существа, имеющие способность к самосознанию, бессмертны? Не значит ли это, что в какой-то вселенной уже умерла?

Мы ведь так мало знали о мультивселенной, но так рьяно пытались всё изучить. Нельзя с уверенностью сказать, что других миров нет, как и о русалках - океаны изучены всего на пять процентов...

- Равенна!

Я очнулась от мыслей лишь тогда, когда уже дошла до кабинета. Меня больше не окружали холодно-алые огни города или печально-серые коридоры института. Пол в чёрную и белую клетку, как шахматная доска, пару книжных шкафов из хорошего дерева, несколько чьих-то портретов, длинный стол в виде парты, вдоль которого стояли красные стулья, полупрозрачные занавески, сквозь которые виден заснеженный Равенхилл, - убранство комнаты дорогое, красивое, тёмных оттенков, идеально начищенное. И так весь институт, а точнее замок, когда-то принадлежащий странному типу по имени Рэбэнус Донован. Я не так много что о нём знала, как местные жители, лишь слышала, что это был очень богатый и жестокий человек, который погиб в середине XIX века. И кажется, кто-то верил, что он до сих пор ещё жив...

Ерунда какая.

- Чего тебе?

Я посмотрела в зелёные глаза Арни Леру, своего одногруппника, который преградил мне дорогу.

- Какой у тебя любимый цвет? - со слегка сумасшедшей улыбкой спросил он.

Я закатила глаза, уже уставшая от его выходок за предыдущий триместр первого курса нашего исторического направления.

- Прекрати задавать глупые вопросы. Спроси что-нибудь логичное и взрослое.

Арни хитро усмехнулся.

- Сколько граммов гидроксида натрия необходимо взять, чтобы нейтрализовать десяти процентный раствор серной кислоты?

У меня чуть мозг не поехал от формулировки вопроса, поэтому быстро ответила:

- Мой любимый цвет - чёрный.

Арни не оценил ответ, поэтому решил всё ещё не пускать меня к общему столу, за которым сидела наша небольшая группа. Та состояла всего из восьми человек, включая меня. А когда-то было девять...

Пока не пропала Тинг.

- А я знаю ответ на эту задачу, - решил блеснуть своими знаниями Арни.

- Я счастлива за тебя, химик, - меня стало понемногу раздражать, что он всё никак не мог пустить меня дальше, отчего приходилось стоять чуть ли не на пороге.

- Но заметь, я никогда этим не хвастаюсь, - самодовольствие расплылось на его слегка вытянутом лице, когда парень отрицательно покачал указательным пальцем. - И вообще не хвастаюсь.

- Однажды ты назвал себя доказательством существования Бога.

Мы обернулись на спокойный женский голос, принадлежащий Анне Готье, - девушке, которую я вполне могу назвать своей подругой. Точнее amie, если говорить на французском. Этот язык я стала потихоньку учить благодаря Анне - та родилась во Франции и жила там больше пятнадцати лет, пока не переехала сюда. В город, который для чего-то хотел связять нас всех вместе...

Пожалуй, чтобы убить.

- А почему бы и нет? - рассмеялся Арни, наконец-то освобождая дорогу.

Первым делом я со всеми поздоровалась, получив несколько комплиментов по поводу своего наряда, но в особенности я поприветствовалась с Анной. Мы «поцеловались»: слегка коснулись сначала левой щеки, затем правой и снова левой - очень формально, аккуратно, стилизованно. Так, словно чужды друг для друга, как звёзлы, и близки как никогда.

- Где ты пропадала, ma petit oiseau³? - спросила Анна, когда я села рядом с ней за стол.

- Заболела на несколько дней.

- А я думала, ты пропала, как Тинг...

Отчего-то меня вдруг пронзило током. Я вспомнила, как пару лет назад болела неделю, не появлялась в школе. И вспомнила, как ощущала себя самым одиноким и ненужным человеком, когда никто... абсолютно никто не написал мне самое простое «ты где?». Я общалась со многими, имела кучу знакомых и никогда не становилась изгоем. Более того, меня считали популярной красоткой, как, собственно, и сейчас. Тогда я лежала с высокой температурой в постели и, словно мне мало было того, что паршиво себя чувствовала, так ещё вдобавок в голове полный бардак и сотни вопросов: «Хоть кто-то заметил, что меня нет?» «Изменилось ли что-то без меня?..»

Нужна ли я хоть кому-то?

За то время, что я болела сейчас, мне тоже никто не написал. Правда, я почти и не заходила в социальные сети. Поэтому и не сочла вопрос Анны странным или глупым: я могла не появляться в Инстаграме сутками, не отвечать на сообщения ещё дольше. Возможно, нелюбовь к социальным сетям у меня привилась из-за тяжёлого детства в приюте, а ещё из-за навязывания Мэри. И в какой-то степени я ненавидела в себе эту черту, некую «доисторичность», если так можно было назвать. Ведь я действительно любила нечто новое, промышленное, современное, удобное. На этих принципах я шила свои костюмы.

Но с другой стороны, я не видела смысла столько сидеть в телефоне, сколько проводили там времени остальные сверстники. Группы, раскрутка, сообщения, даже популярность - я утону в этом, если начну как-то продвигать своё творчество. И конец любимому делу, ведь я тогда ничего не буду успевать. Те, кто знал меня, и без того делали много заказов, на что я неплохо зарабатывала. И этого пока достаточно. Быть может, в будущем я построю карьеру великого модельера, по типу Шанель, но сейчас... я пыталась не проиграть собственным демонам.

- Я тоже волнуюсь за Тинг, - я даже не дрогнула от неприятных воспоминаний сегодняшнего утра. - Видела сегодня новости про неё. Конечно, я ещё мало что знаю про этот город, но у меня нет ощущения, что здесь безопасно. Зато есть полная уверенность в том, что Тинг, возможно, и убили...

- Либо просто похитили, изнасиловали и кинули в лесу, - совершенно открыто сказал Арни, не думая о последствиях своих слов.

Он подсел с другой стороны от меня, отчего осталось рядом с ним ещё одно пустое место в самом конце. Пять мест слева и пять справа, а одно - в середине, для преподавателя.

- Diable, Арни, о таком не говорят вслух, - устало вздохнула Анна с сильным французским акцентом. - Особенно при тех, кому дорог человек, с которым произошло что-то ужасное. Тебе ли не знать, что люди всегда надеются на лучшее. Может, Тинг просто решила сбежать из города.

- Без денег, паспорта и лишней одежды в столь морозные дни? - фыркнул парень, дёрнув головой, чтобы волнистые светло-каштновые волосы не закрывали глаза. - Охо-хо, не говори ерунды, милая моя мадемуазель. Я на девяносто девять процентов уверен, что её похитили и убили.

- Обожаю, как ты поддерживаешь своих друзей, - хмыкнула я.

- Обращайся, - хихикнул Арни.

Его позитив - как нелепая шутка на похоронах. Слишком безбашенный и эгоистичный - ему плевать на чувства других, на то, как мог ранить своими словами присутствующих. Своим невероятно высоким ростом и любовью к коричневому цвету он напоминал дерево, которое назойливо стучало ветками в окна и оставляло листья на балконе. Не чувствовать никаких неудобств, не заботиться о ближних, не заморачиваться насчёт общих страхов и стестения - Арни говорил абсолютно всё, что взбредало в голову, и никогда в жизни не собирался себя контролировать. Поэтому, пожалуй, он и казался таким странным.

Правда, у него и без того беды с башкой.

Куда больше меня волновало состояние Анны. Та выглядела как и всегда сногсшибательно: чёрное платье с полупрозрачными кружевными рукавами; полупрозрачные колготки и берцы на каблуке. Идеально завитые каштановые волосы, длинные стрелки, хоть как-то отвлекающие внимание от мешков под серыми глазами, чёрные утончённые губы и пирсинг в носу - она выглядела как готическая дама из особняка, полного призраков и зловоний трупов. Брови, которые в расслабленном состоянии делали её лицо отчего-то злым, сейчас были слегка сдвинуты к переносице - у Анны болела голова. За время нашего общения я научилась улавливать каждое движение на её лице, чтобы угадать, в каком она настроении и состоянии.

Забота? Скорее шахматный расчёт, как попасть в доверие.

- С другой стороны, Арни в чём-то прав, - я кинула на него высокомерный взгляд. - Что первое приходит в голову, когда мы слышим новости о том, что кто-то бесследно исчез? Конечно, может прийти на ум что-то мистическое, но чаще всего другое - похитили, убили.

- И съели, - кровожадно добавил Арни.

- А то, что мы лелеем надежду на иной исход, лишь наши проблемы, - закончила я.

Анна с полуопущенными веками смотрела на меня.

- Полиция ищет пропавших, как и нашу Тинг, не только потому, что надеется их спасти - а такое бывало, что успевали спасать от рук маньяка, - но и потому, что хочет наказать преступника. Ведь тот может совершить преступление ещё раз и ещё. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя тоже похитили?

Девушка одарила меня неоднозначным взглядом, на лице читалось с одной стороны полное равнодушие, но с другой - едва уловимое напряжение.

- Не надо желать мне плохого! Я слишком красивая, чтобы меня похищали, - я игриво расправила плечи, замечая как мужская часть нашей группы открыто устпвиламь на мою грудь.

- А потом что-то про мой эгоизм говоришь, - без обиды пихнул меня в бок Арни.

Меня подмывало спросить у Анны, а пошла бы она искать меня, если бы я внезапно пропала. Но понимала, что это не самый удачный вопрос: Анна не любила, когда перед ней ставили выбор и с трудом переносила темы, касающиеся личных взаимоотношений. Не разочаруешься в ответе - с одной стороны, но с другой - так и не узнаешь, что конкретно было у неё на уме. Вдруг она тайно меня ненавидела? И держала дружественную связь лишь для личных целей?

Паранойя.

Гуй бы её побрал.

Ненавижу, когда сомнения ставили все труды под опасность. Не только дружбу, но и мои собственные цели, старания, мечты. Как будто всё делаю зря, ничего не добьюсь, вновь останусь одна - никем не понятой, оставленной на мокрой обочине. Это как усердно идёшь вперёд, но из-за собственных мыслей или чьего-то случайно брошенного слова вдруг начинаешь загоняться - да так, что превращаешься в смерч. Правда, я старалась всеми силами ценить своё общение с Анной, ведь не ценила же, когда была Тинг...

- Ты... - я чуть облизнула губы, подбирая правильные слова, - хочешь найти Тинг?

- Нет, - совершенно ровно ответила Анна, медленно катая по столу ручку. - Если я с ней не общалась, зачем мне волноваться о ней? Человек не обязан по общественным мнениям переживать за тех, к кому равнодушен.

- Тогда зачем ты всё это начала?

- О, тут вопрос из чистой безопасности, - на лице подруги промелькнула слабая улыбка. - Как ты и сказала, в Равенхилле действительно небезопасно. И если преступник планирует и дальше кого-то похищать, то было бы интересно узнать, только ли девочек - ведь мы с тобой девочки - или по какому-то принципу: азиатская внешность, тихий образ жизни или интерес к Рэбэнусу Доновану.

От последнего я удивилась.

- Тинг изучала его историю?

- Ты общалась с ней больше нас и не знала об этом? - выгнул бровь Арни, который, оказывается, внимательно нас слушал, несмотря на то, что что-то усердно записывал в тетрадь.

- И ты знал?

Они что-то скрывали.

Это ощущение посетило внезапно, резко и со всего размаха. Нечто опасное, жестокое, кровавое - они таили тайны в себе, провожали до самых дальних уголков души, накрывали одеялом и укладывали в вечный сон. И,не дай Нюйва, их кто-то разбудит - не сыскать тогда ни покоя, ни радости, ни собственной жизни. Меж половиц сгоревшего дома - там я хранила свои собственные тайны, в своём выжженном поле сознания, где завывали не ветра, нет, а едкие мольбы призраков. У каждого были свои места похорон секретов - у кого-то в заброшенном здании, у кого-то на дне озера, а у кого-то - в чужом мёртвом теле. А вот их надёжность зависела уже от самого человека. Я лишь надеялась, что никто ничего не станет у меня спрашивать...

Не знаю, почему меня так взволновали ответы Арни и Анны. Конечно, мы знакомы всего полгода, я не могла знать их полностью, но меня не покидало чувство чего-то неправильного. Словно не только эти двое хранили общий секрет, но и весь Равенхилл - что-то о Рэбэнусе, об этом тёмном загадочном мужчине, который то ли продал душу самому дьяволу, то ли сам стал им. Я бы считала подобные байки полным безумием, если бы и сама не знала о нечто потустороннем...

- Всем хорошего утра, дамы и господа, - в кабинет вдруг вошёл наш преподаватель, седой, но отлично сохранившийся мужчина шестидесяти лет. - Сегодня мы поговорим об интересных темах, но для начала хочу представить вам новенького.

Мистер Фиделибус - а именно так звали нашего преподавателя ПО мировой истории - махнул рукой в сторону двери, словно кого-то призывал к себе. И действительно уже через секунду в помещение зашёл беловолосый парень, лицо которого оказалось всё в шрамах. Ну и тип...

- Познакомьтесь, это Инграм Касс, - с улыбкой представил его Фиделибус.

Тот смирил нас недовольным взглядом, на секунду задержав его на мне. И на мгновение в груди всё перехватило... пока он не проговорил:

- Не рад вас видеть.

______________

¹ Цитата Лао-цзы.

² Интерпретация квантовой механики, которая предполагает существование, в некотором смысле, «параллельных вселенных», в каждой из которых действуют одни и те же законы природы и которым свойственны одни и те же мировые постоянные, но которые находятся в различных состояниях.

³ Моя птичка (франц.)

II: Ни красота, ни уродство

Они тратят время и силы, чтобы быть такими, как все, а я — на то, чтобы быть собой. Затраты одинаковые. Результат разный.Мацуо Монро

Одиночество — плесень, поедающая душу. Ты словно «просрочен» от жизни, людей, радости. Срок годности давно истёк, а тебя всё никак не могут выкинуть. И ты всё ждёшь, когда же найдётся такой человек, который зайдёт в твой дом сердца, не испугается гнили и вычистит её...

Проблема лишь в том, что в какой-то момент ты привыкаешь к одиночеству. И настолько, что уже не можешь представить себе жизнь с людьми, с кем-то. Такое чувство появлялось в груди, словно все слёзы взяли и — пуф! — превратились в наушники, сериалы, сигареты, сон... Ты считал, что действительно уже не хотел, чтобы кто-то был рядом, чтобы кто-то спрашивал тебя «как дела?» и обнимал сзади. Жаждал, лишь бы тебя наконец оставили наедине со своей фантазией, болью и тишиной в тёмной комнате среди тонны подушек. А на самом-то деле, ты лишь мечтал, чтобы оставили тебя в покое собственные мысли, а не люди. Ведь именно они съедали изнутри, когда проскальзывала эта грустная мысль «а что, если...» А за ней новые сомнения, горечь, слёзы...

Ты правда любил быть один или это просто стало привычно?

Я не могла ответить на этот вопрос. Я познала все грешные плоды одиночества: ни о ком не заботиться, никому не писать, не загоняться засчёт чужих слов, разговаривать со стенами, постепенно сходить с ума... и действительно порой я видела не то, что должна была увидеть. Порой в тёмных углах мерещится всякое... странное. И именно этим я оправдывала то, почему так держалась за Анну и Арни. Нет, они не настоящие друзья, они не те, кто стал бы спасать меня из глубокой ямы тьмы. Но я старалась проводить с ними как можно больше времени лишь потому, что только так можно скрасить одиночество. И, пожалуй, не пасть окончательно в безумие.

С другой стороны, мне действительно было одиноко. «Простуда души» — когда-то ею заразил дорогой мне человек. С ним я познала все краски жизни и любви, но после — постоянное отягощение в рёбрах, ведь осознание того, что никогда ничего больше не будет прежним, отравляло кровь. Не познакомься я с этим человеком, ни за что бы не узнала, что такое одиночество. Оно вроде бы и было во мне, а с другой стороны столько таблеток от неё я выпила, столько всего перепробовала — секс, наркотики, музыка, новые знакомства... Пришлось остановиться лишь тогда, когда мы переехали в Равенхилл.

А этот город, по-видимому, решил свести меня с ещё одним человеком. Инграм Касс. Тот, словно резко изменив своё настроение, подсел к Арни и дружно с ним поздоровался. Резко пронзило током: я вспомнила, что как только появилась в школе, в седьмом классе, никто из ребят не собирался принять меня в друзья, в компанию или хотя бы просто в любителя поиграть в шахматы. Да, через пару лет я завоевала популярность, особенно в старших классах, но поначалу я испытывала полное отчуждение от всех, полное... одиночество. Все знакомы друг с другом, у всех личные шутки и истории, а я... лишняя. Однако я дала себе время адаптироваться, привыкнуть, принять столь большое общество после приюта. А потом поразила всех своими костюмами и своей фигурой. И быстро получила и любовь, и уважение.

А Инграм... так легко справился с первой встречей.

— Ну что же, сегодня мы поговорим о культах в древней Греции... — начал занятие мистер Фиделибус, повернувшись к доске лицом и начав что-то активно на неё писать.

— Обычный тип какой-то, — сказал напротив меня сидящий Лиам, темнокожий футболист.

Отчасти я была с ним согласна. Инграм не казался со стороны странным или подозрительным: белые, со слабым оттенком серебристого, волнистые волосы, убранные назад; тёмные круги под чёрными глазами; ровные брови, тонкая полоска потрескавшихся губ, обычная одежда в виде тёмно-серой толстовки и чёрных джинс. Он выглядел бы вполне красивым и даже привлекательным, если бы не столь страшные шрамы. Они бледными трещинами расчерчивали его лоб, щёки, нос — всё лицо с резкими чертами. Это резко отталкивало, вгоняло в ступор. Вот Лиам — типичный парень, и каждый день мы привыкли видеть одинаковые обычные лица, как у него. Но порой встречались такие люди, которые отличались от всех. Альбинизм, ожоги, нечто другое — оно встречалось так редко, и не всегда являлось красивым. Однако Инграма не волновала собственная внешность: он держался непринуждённо, беззастенчиво, не боясь насмешек или пальцев.

Пока все подгонялись под одинаковые рамки красоты, Инграм чувствовал себя свободным. Самим собой.

И в этом мы были похожи. Конечно, ещё рано такое говорить, но отчего-то я чувствовала в нём внутреннюю независимость от всех. Это улавливалось в его движениях, взгляде и даже в единственной фразе, которую он сказал. Парень привлёк меня не странной внешностью, хотя это тоже играло свою роль, а нетипичностью. Почему не рад видеть? Откуда у него шрамы? Что за характер? Краем глаза я следила за новичком, что-то автоматически записывая в тетрадь, пока преподаватель вещал новую тему. Инграм неспешно писал чёрными чернилами — коряво, редко, больше блуждая взглядом по стенам с таким лицом, словно слышал эту лекцию уже множество раз. Ему явно было скучно и совершенно неинтересно поближе узнавать кого-либо из нас, из группы.

Я же не могла обойтись без анализа. Как только поступила в институт, сразу же обо всех всё узнала: кто мог стать потенциальным врагом или конкурентом, с кем можно подружиться или даже переспать, а кого иметь как человека на побегушках. Но самое главное — оценить свою группу. Чтобы никто не был лучше меня, чтобы все прислушивались к моему мнению и чтобы иметь рычаги давления. Почти никакого труда не составило узнать, что у Гленис, нашей святой отличницы, был богатый, но тупой парень, который встречался с ней чисто из-за того, что мог с неё списать. А Гленис, как одноклеточное существо, всем рассказала, что встречалась с самым богатым парнем института. Любовь липовая, история избитая — и никто не знал правду, кроме меня. Лиам попал в футбол лишь потому, что его мать, изменяя мужу, спала с тренером. Банальный спектакль — и лишь я знала истинные роли. И так с каждым из нашей группы и со многими студентами Донована. Все на цепи — а я жена Аида, ласкающая многоголового цербера. Никто не смел мне перечить, иначе секрет станет вчеобщим достоянием и поводом для насмешек.

Но меня напрягало, что ничего подобного я не знала ни об Анне, ни об Арни. То ли они действительно невинные друзья, то ли использовали меня в каких-то целях. Не хотелось думать о втором варианте, зато интересно было знать: скрывал ли что-то Инграм?

— Люди отобраны, — внезапно заговорил Арни, наклонившись к своему соседу, в то время, как преподаватель во всю рассказывала новую тему по истории. — Можно начинать сегодня в полночь.

Он говорил шёпотом, поэтому мне пришлось прислушаться — если он и хранил тайны, то сейчас шанс что-то узнать.

— Всё в том же клубе? — Инграм вдруг уставился на преподавателя, будто бы не хотел, чтобы их заметили за разговором.

Я удивилась, что они были знакомы. И, судя по всему, давно.

— Да, — Арни кивнул, из-за чего волнистые волосы упали ему на лоб. — Пришлось потрудиться с мантиями, чтобы никто ни в чём не заподозрил. Заказал уразных швеёв, вчера всё привезли.

— А гроб?

Я чуть не уставилась на Инграма от изумления, но сохранила усердное выражение лица, продолжая что-то якобы писать в тетрадь.

— К вечеру доставят.

— Нужно провести всё тихо, — Инграм говорил жёстко, точно на что-то был зол. — Особенно сегодня, когда мы только соберёмся новым, проверенным и, главное, преданным Рэбэнусу составом. Из-за прошлых дураков нас теперь считают совсем опасными.

Мне ничего не стоило сложить два плюс два: они говорили о секте. И, возможно, были даже самыми главными из неё.

Вот так поворот.

— Тьфу на их, — почти в полный голос усмехнулся его сосед. — Чем же мы опасны? Мы куда выше всего стоим.

— Обряды проверил? — Арни кивнул на вопрос Инграма. — Заклятия? Кровь?

— Мы воззовём к мёртвым, к Рэбэнусу, — как безумец зашипел Арни. — А получится ли — увидим лишь через несколько собраний.

Инграм на несколько секунд тяжело задумался: чёткий профиль, убранные белые волосы, почти незаметная горбинка на носу, глубокие тени под глазами — как нетипичная скульптура Лисиппа¹, живущая слишком долго, чтобы наслаждаться течением времени.

— Ты прав. Только тело...

— Равенна.

Голос Анны — как скрежет по металлу гильотины. Взгляд немигающий, недобрый, но смотрящий не на меня, нет. А на Инграма. И раз он вызвал столько эмоций у столь равнодушной девушки, то... он ей явно не понравился.

Или они тоже давно знакомы.

— Что? — я раздражённо посмотрела на подругу.

— Не обязательно писать «я самая красивая» десятки раз.

И действительно, когда я посмотрела на свою тетрадь, вся страница оказалась исписана витиеватым почерком, а некоторые слова налезли друг на друга. Ещё и ко всему по краям во многих местах нарисованы наброски платьев или китайские иероглифы.

— Просто задумалась, — я небрежно бросила ручку на стол.

— Или заслушалась? — Анна флегматично приподняла бровь.

— Да, преподавателя, — быстро нашлась я с ответом. — Он сегодня удивительно интересно рассказывает.

Она тут же раскусила мою ложь.

— Согласна, мне тоже не нравится.

Я прислушалась к парням, но те уже ни о чем не разговаривали. Ох, Гуань Инь! Моя жизнь только что могла наполниться чем-то новым и интересным — в последнее время она так скучна, что не оставалось сил на бестолковое течение судьбы. Учёба, случайный секс и хобби — замкнутый круг, как мышление у Мэри. Хотелось интриги, бурления, тайн! А секта, которая появилась недавно в Равенхилле, могла в этом помочь. Я не знала, как к ней подступиться, не навлекая на себя внимание полиции, но тут рядом со мной сидело аж два представителя секты. Не это ли шанс? А меня отвлекли...

Гуй всех побрал.

— Чего ты хотела? — я не могла скрыть разочарования, что больше ни о чём не узнала. Ведь конец был весьма интригующий...

— Напиться, — Анна покрутила в руке невидимый бокал вина. — А сейчас, думаю, застрелиться.

И почему мои друзья такие придурковатые?

— А от меня что хотела? — спросила я, хотя желание девушки меня скорее позабавило, чем озадачило.

Она легко коснулась моих пальцев — на ощупь её полупрозрачные чёрные перчатки оказались слегка колючими.

— Компанию.

В душе я была согласна, но на деле мне надо многое ещё сделать. А с полученной информацией... что-то решить.

— Странные шутки у тебя, конечно, — заносчиво прокомментировала я.

Анна расслабленно пожала плечами.

— Жизнь такая, soit plaisanter, soit ne pas vivre².

— Твой чёрный юмор меня напрягает.

— Ты что, расистка?

— Кстати о расизме, — услышал последнее слово мистер Фиделибус, который уже давно заметил, что мы его не слушали. — Скажите нам, мисс Вэй, какую роль в истории сыграл расизм?

— Большую, — начала рассказывать я, подавив все воспоминания о том, как меня гнобили за цвет кожи. — И весьма отрицательную. Точнее, когда все государства только создавались, всё началось же с рабства. Темнокожие правители сами продавали своих рабов европейцем, чтобы получать как можно больше товара. Но с каждым годом чёрные становились всё больше и больше зависимы от белых — от этого развязалась война, а затем и расовое пренебрежение, стереотипы, ненависть. История человечества вряд ли могла пойти по другому ходу: из рабства вытек расизм, а из него вытекло то, что называют сейчас новым расизмом. А в него входит уже не только деление на цвет кожи и внешние признаки, но и даже характер человека, и многое другое. Хотя человек везде человек — что в Америке, что в Африке, что в Китае. Одинаковый. Просто мышление у всех разное, а порой слишком узколобое и глупое. Но от этого никуда не деться, к сожалению.

— Благодарю вас, мисс Вэй, — преподаватель засиял от моего ответа и продолжил говорить на свол тему, пока не кончилось занятие.

Что-то не так.

Меня не покидало это ощущение. Нечто непривычное ощущалось в воздухе — тут, там, здесь. Словно инородные частицы появились вместе с новеньким. Он принёс чужую атмосферу, опасную, загадочную — мне такая не нравилась, но притягивала чем-то своим, глубоко родным. Не так отреагировал на мой блестящий ответ преподаватель, не так смотрели на меня одногруппники, не так ощущался вкус превосходства над всеми — что-то изменилось, надтреснуло в одном месте и распространялось на другие. Либо я чего-то не знала, либо на всех так повлиял Инграм, что невозможно.

И я убедила себя в том, что просто всем непривычно от появления новенького и отсутствия Тинг.

Ох, Тинг...

Шёпот, слухи, надежды, осквернения — со всех сторон слышалось её имя, когда я вошла в столовую. Большое помещение, круглые деревянные столы с ножками в виде львов и такими же стульями, мрачные картины с тяжёлым смыслом, тёмно-бежевые занавески в пол, наполовину закрывающие длинные окна, выходящие во двор с фонтаном — помещение выглядело шикарно, дорого и просторно. Пахло разнообразными блюдами, духами и активной жизнью студентов. Их училось в институте не так уж и много, чуть более тысячи, многие разных национальностей — от британцев до русских. Пожалуй, Мэри была права: здесь действительно престижно учиться — хорошая еда, лучшие преподаватели и просто шикарный замок. Будь я королевой, жила бы именно здесь.

Хотя зачем мне быть королевой? Я могла вполне стать и богиней.

С другой стороны, я не имела какой-то определённой цели на жизнь. Историческое направление, на котором я училась, интересное и хорошее, но практически бесполезное в жизни. Шить костюмы — куда более практично и прибыльно. Но отчего-то превращать это дело в широкий бизнес не хотелось — то ли боялась, что перестану питать любовь к экстравагантным нарядам, то ли страшилась провала, то ли... чувствовала, что судьба моя сложится как-то иначе.

А вот как — загадка.

Каждому человеку что-то уготовлено на его жизненный срок. Что-то совершить, сделать, ощутить или поменять. Нечто такое, чего до этого никто не делал. Даже если это маленькое и почти не заметное, но оно обязательно оригинальное, ощутимое для общей картины мира. Поэтому никто не жил зря — каждый выполнял свою роль. Свою, а не чужую.

Какая же досталась мне?

Я запуталась, как бескрылое насекомое в паучьей сети. Я словно ступалв по гвоздям, старым пуговицам, человеческим костям, сухим веткам и птичьим перьям. Всё искала и искала тропинку под ногами, чёткую, ровную картинку перед глазами, но натыкалась лишь на непонятное месиво. И этот бесконечный поток мыслей разрывал меня осколочной гранатой...

Чтобы срочно отвлечься от них, я взяла суши, соус и острый салат, оглянулась в поисках Анны, но та всё ещё не пришла из уборной. Чаще всего мы обедали вместе, иногда к нам присоединялся Арни или кто-нибудь из нашей группы, но сегодня я осталась пока одна. Зато — множество взглядов, обращённых на меня. Я выделялась среди всех: красотой, высоким ростом и необычной одеждой. С подносом в руках прошлась мимо — дерзко, гордо, величественно. Раньше я боялась прикасаться к золоту — и не заметишь, как из-за мягкости металла потянешься сворачивать людям шеи. Но сейчас я абсолютно не боялась ощутить пол руками власть, которая никогда не оставляла в душе место человечности.

Я нарочно толкнула студентку, отчего та пролила свой сок на кофточку. На её обиженный взгляд я лишь с усмешкой выдала:

— Надень что-нибудь посексуальнее, дорогуша.

— Волбще-то, некоторые думают, что самый сексуальный орган — это мозг, — чуть ли не от слёз скривилась девушка под всеобщим вниманием.

Я рассмеялась.

— К слову, ещё никто не предлагал мне выпить из-за того, мой мозг выглядывал из кофточки.

И под громкий смех присутствующих повернулась на каблуках, с хорошим настроением приблизившись к своему столику. Конечно, никто не смел его занять: возле окна, чтобы всех было прекрасно видно со стороны, прямо под картиной королевы Англии. Пожалуй, только люди царской крови должны вкушать еду под пристальным взглядом ещё молодой Елизаветы II.

— Интересно на меня было смотреть всё занятие? — кто-то прошептал мне в ухо.

На мгновение я вздрогнула, но Инграм это заметил. С лёгкой ухмылкой на губах он сел напротив меня, поставив перед собой поднос с одной лишь маковой булочкой. Наконец-то я видела его лицо не в профиль, а полностью: притягательное и одновременно отталкивающиее, словно огонь — хотелось прикоснуться, но знала, что обожгусь. Как можно было сочетать в себе столь и прекрасное, и ужасное? Как картина Боттичелли с кругами Ада.

Уверена, нам там самое место.

— Никогда не видела столь соблазняющее уродство, — я быстро перевела взгляд на еду, когда до меня дошёл смысл его вопроса.

Инграм с наглой улыбкой откинулся на спинку стула.

— Не беспокойся, птенчик, тебе не достанусь.

Это игра, в которой нужно выиграть.

— Унизь своё самолюбие и себя самого, болван. Ты мне не нужен.

Но парень ничуть не растерялся, что меня слегка сбивало с толку: отчего-то я думала, что он не так будет себя вести. Точнее... что у него иной характер.

— Тогда вопрос тот же: зачем ты смотрела на меня всю пару?

В этот раз я уже чуть подумала и скопировала его дерзкий тон голоса.

— Не каждый день встречаешь того, кто совершенно не рад никого видеть.

— Люблю интриговать, — Инграм без особого интереса к еде надкусил свою булочку.

— Арни научил?

— Думаешь, моих собственных мозгов на это не хватит?

— Ну, не хватило же.

Инграм лживо-весело улыбнулся во все зубы, точно готовился к такому повороту разговора с самого начала.

— Ты шутишь про меня, но настоящую шутку сыграла с тобой жизнь.

— Хочешь огорчу? — я вошла в азарт. — Шутка постучалась, но не вошла.

— Как и в сексе?

— А ты хочешь попробовать? — совершенно без стеснения спросила я.

— Я думал, ты будешь умнее, — цинично сказал Инграм, слегка поморщившись в лице и стряхивая с губ крошки мака. — А не мечтаешь только о сексе.

— Ты думал обо мне всё занятие? — применила я его ход, но он вновь обыграл меня:

— А ты смотрела на меня.

Провокация.

Отчего-то до меня дошло только сейчас. Он не игрался со мной, нет. А провоцировал. И поступил очень хитро: замаскировал всё под игру, флиртовал, а в итоге хотел лишь обвести вокруг пальца и вывести на эмоции. Не скажу, что я скупа на них, особенно когда в очередной раз ссорилась с Мэри, но жажда контролировать любую ситуацию невольно затрагивала и постоянное слежение за своими чувствами. Но чего Инграм ожидал в ответ? Злость, пощёчину или обиду? А может, какую-нибудь тайну? С другой стороны, мне было плевать, на что он рассчитывал. Мне важно было либо узнать что-то новое о его... необычных ночных занятиях.

— Заметь, сейчас все тоже на тебя смотрят. И не потому, что ты внешне такой урод. А потому, что с тобой сижу я.

Улыбка с лица Инграма медленно сползла. Я бы порадовалась, что наконец-то уделала новенького, вот только тот с хищным оскалом наклонился ко мне, чёрными глазами прожигая мои синие.

— Слушай сюда, птенчик. Если ты собиралась меня этим напугать, то ты ещё глупее, чем я считал. Мне плевать на твою власть и даже популярность среди этих никчёмных студентов. Мне, собственно, плевать на всех и вся, но в особенности на таких выскочек, как ты. Считай, это я с тобой сижу, разговариваю и уделяю своё драгоценное время.

— Которое ты также уделяешь и на секту.

Я понимала, что сама себя выдала. Определённо Инграм сразу догадается, что я подслушала его разговор с Арни и что не зря смотрела в их сторону почти всё занятие. Да, неприятно вышло, но с другой стороны, так я могла поймать Инграма на крючок, и заодно получить ответы.

Однако тот даже не изменился в лице, отнимая у меня поводья контроля.

— И не только. — Парень уже съел почти половину выпечки. — Знаешь, Рэбэнус Донован был самым гениальным человеком на свете. Ещё в школьные годы он развлекал публику различными фокусами. Но когда людям это надоело и не перестало вызывать больше никакого восхищения, он нашёл настоящую магию. И после этого вкушал лишь страх и уважение.

— И где же он нашёл эту магию? — я даже не пыталась скрыть скептицизм в голосе.

Взгляд Инграма потемнел, отчего его тёмные мешки под глазами стали отчётливо видны.

— Для непосвящённых тайны не разглашаются.

Я презрительно фыркнула, откинув чёрные волосы назад.

— Ты просто не знаешь.

— Ты просто не веришь.

— Да, не верю, — я показательно скрестила руки на груди. — Я знаю лишь, что Рэбэнус славился несметными богатствами, инновационными идеями и соблазнительной красотой. Знаю, что иногда он помогал людям и даже вылечивал от смертельных болезней. — Инграм многозначительно на меня посмотрел, на что я лишь отрицательно качнула головой. — Но нет, я не считаю, что это магия. Тут три варианта: либо это ложь, либо болезни преувеличены, либо Рэбэнус был умным человеком и изобрёл а-ля новые лекарства по тем-то временам.

Инграм с долей любопытства слушал мои теории: об этом говорили слегка приподнятая бровь и с перстнем ворона палец, мерно отстукивающий ритм по столу

— Отчего же его тогда считают злодеем?

— Разочарованные любовницы? — не нашла я подвоха в его вопросе. — Кому-то не угодил, убил случайно, не спас? Причин масса. Да и тем более разве секта поклоняется хорошим людям?

— А что мы сделали плохого? — чуть поддался вперёд Инграм.

— На вас повесили похищение.

«Повесили» — ещё сильно сказано. В новостях, которые я слышала сегодня утром, о секте сказали лишь мельком. Однако у многих людей был заложен стереотип, что сектанты всегда плохие. Ведь что они делали? Правильно, приносили жертву, убивали, проводили обряды, оставляли после себя хаос, кости и страх. Меня, собственно, не волновало их зло, как и зло во всём мире, — это естественно — но Инграм и Арни сами сегодня говорили об обрядах, крови и даже гробе. Что они собирались сделать — пока для меня неясно. Но точно нечто такое, что связано с Рэбэнусом.

А это любопытно узнать.

— Ты о Тинг, место которой я занял?

Если Инграм и хотел меня этим задеть, то не прокатило.

— А догадаться самостоятельно тебе мешает идиотизм?

Однако на мой сарказм парню было совершенно наплевать. Он чему-то коротко посмеялся, встряхнув головой, и встал из-за стола. Его зловещий взгляд пронзил меня насквозь.

— Ох, птенчик. Если ты ничего не знаешь, то не стоит лезть в места, где тебя могут сожрать заживо. То ли страхи, то ли взаправду. Берегись вестей от ворона.

И ушёл, оставив меня в полном смятении.

______________

¹ Выдающийся древнегреческий скульптор второй половины IV в. до н. э., времени поздней классики и начала периода эллинизма. Придворный скульптор Александра Македонского.

² Либо шути, либо не живи (франц.)

III: Ни радость, ни грусть

Густь достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими. Марк Твен

— Ты сегодня какая-то грустная. Что-то случилось?

Серое пальто, чёрный берет на голове и такого же цвета шарф, длиной достающий до подола платья, — мрачно и изысканно, в стиле Анны. Ничто не говорило о её настроении — ни неспешная походка, ни пустое выражение лица, ни оттопыренный мизинец при держании серебристого мундштука. И я бы не задала этот вопрос, зная, что подобные Анна не любила, но она сегодня оказалась слишком молчаливой. И ещё у неё покраснели глаза и чуть неаккуратно вновь нанесена тушь. Я не была уверена, что Анна плакала, ведь для меня она была тем человеком, который ни к чему не привязан: ни к людям, ни к чувствам, ни к самой жизни. Её ничего не волновало, она никогда не готовилась к экзаменам, не заступалась, не держала зла или обиды. Ей ни к чему знать, что о ней думали другие, даже я, ни к чему лезть в чужие жизни. Девушка плыла по собственному течению, словно по реке Хэйлунцзян¹.

Я также не была уверена, что Анна грустная. Просто что-то неумолимо поменялось в её настроении — а быть может, это всего лишь моя паранойя. И мне не было интересно узнать, что с ней случилось: скорее, я просто проверяла, насколько хорошо научилась читать людей и улавливать их незаметные изменения прежде, чем это заметят все или обернётся чем-то плохим для меня. И я не любила молчание, когда курила, а именно это я сейчас и делала: закончив учиться и выйдя на небольшую площадь института, мы остановились возле фонтана и закурили.

— Знаешь... — Анна с самым непроницаемым лицом заканчивала курить первую сигарету, — если человек умирал и по нему никто не скучал, то этот траур достаётся случайному человеку, отчего тот без причины грустит. Ты спросила меня, почему я грустная. Но вместо ответа «я не знаю», я посмотрю тебе прямо в глаза, — что она и сделала, — и скажу прямо в лицо: «Я была назначена оплакивать смерть незнакомца».

Я уставилась на неё в лёгком восхищении.

— Это очень круто.

— А тебе становится грустно? — Анна отвернулась от меня, чтобы достать пачку и вновь закурить. — Ты ведь для этого меня спросила.

Пепла на кончике сигареты становилось всё больше. Дым, ветерок, мягкое падение снежинок — я посмотрела наверх, словно сквозь серые облака могла увидеть звёзды.

— Когда мне становится грустно, когда отчаяние захватывает душу, когда даже хочется умереть... я вспоминаю о вселенной. Именно, что вспоминаю, ведь большинство людей порой просто забывают о существовании звёзд, ведь так редко смотрят наверх, а не вниз, себе под ноги или в телефон.

Люди, люди, люди...

Они выходили из большого величественного замка чёрного цвета. Острые шпили рассекали туманный воздух, влажные кирпичи излучали гнетущую атмосферу, старые окна безжизненно наблюдали за студентами, многие из которых действительно не видели мира вокруг — лишь в телефоне. Я не осуждала их, просто не понимала, что можно так долго делать в мобильнике, почему люди так зависимо в них сидели. Едешь в метро — и почти каждого освещал синий свет экрана. А как же предаваться мыслям? Как же продумывать до мелочей своё творчество? Когда я жила в Чэнду, то могла днями напролёт думать о нарядах, строить в воображении эскизы, вырисовывать каждую деталь, и порой задумываться о космосе...

— А ведь вселенная большая. Настолько большая, что человеческому мозгу просто трудно представить многомиллиардные масштабы. И мы в ней — всего лишь микробы. В прямом смысле этого слова. Мы настолько малы, что наши проблемы, слова, обиды — ничто, по сравнению с тем, насколько велика и сложна вселенная. Пожалуй, что если кто-то и существует в ней помимо нас, он может просто и не знать о нашем существовании из-за слишком гигантского расстояния. Мы тоже видим не так далеко, да и тем более — лишь прошлое. Если кто-то посмотрит на нашу планету сейчас, увидит лишь динозавров...

Корка льда заливала серебром на дне фонтана. Тонкие ветки чёрных деревьев присыпаны белоснежным порошком снега. Небо угрюмое, почерневшее от приближающегося вечера, лица — бледные, тусклые, без единой улыбки. Жители Равенхилла в размеренном темпе шли по узким улицам, огибали ветхие дома, щурились от ярких красных вывесок магазинов. Жизнь текла медленно, тихо, глубоко, но с едва уловимым ощущением напряжения и опасности.

Такое впечатление, словно время тут застыло из-за древнего проклятия...

— А мы ведь люди. Такие важные, дерзкие, смелые. И глупые. Мы мелочимся, обижаемся по пустякам и умираем в секундный срок для целой вселенной. А ей плевать на нас и наши проблемы. И нам ведь тоже всё равно на неё. Вот так и живём в равнодушии. От этого, пожалуй, и грустно.

Серые глаза изучали меня вдумчиво, почти с опаской. Вряд ли её внимание привлекло моё необычное пальто: сверху чёрное, белой краской разукрашенное месяцами и звёздами, а низ — жёлтый со специальными чёрными подтёками. И по краям пришиты золотые цепи — блестяще и привлекательно среди ахроматических цветов города, чужой одежды, самой жизни. Анна смотрела на меня так, словно в каких-то словах услышала свои мысли и переживания. Конечно, наверняка где-то под толстой стеной льда и безэмоциональности скрывались её настоящие чувства — если они, разумеется, уже давно не погибли. Кто знал, какое у этой девушки было прошлое...

— С другой стороны, это действительно трудно — рассказать кому-то, почему ты грустишь без причины, — Анна глубоко затянулась и тонкой струйкой выпустила из лёгких дым. — Мой ответ, конечно, хороший, но совершенно не олицетворяет, что у меня на душе — хотя у меня её нет. Это трудно объяснить людям — да и друзьям, и близким тоже — что у тебя просто присутствует эта необъяснимая тяжесть в груди, что иногда случаются панические атаки. Насколько это трудно — понять самого себя и ощущать, будто весь мир рухнул на твои плечи. А ты даже не имеешь ни малейшего представления, почему и за что.

Изумление — скрыто, но так ощутимо в моей грудной клетке. Я не показала ни единой лишней эмоции на лице, но была приятно удивлена столь открытым и, пожалуй, сокровенным ответом Анны. Редко нам с ней удавалось поговорить по душам: чаще всего она не понимала моих сомнений или раздумий о мультивселенной, не разделяла мыслей о жестокости человечества, не любила болтать о моде. Чаще — разговоры о сигаретах, о родителях или об очередном клубе. Чаще — мои монологи, оставашиеся без ответа. Но сегодня Анна ответила. И я совершенно не ожидала, что она когда-то испытывала такие же чувства, что и я сама.

— Да, и вправду трудно, — я кинула бычок на заснеженную землю и придавила каблуком. На секунду я задумалась, стоит ли задавать следующий вопрос, но решила рискнуть. — Тебя тоже никто не понимает?

— С другой стороны, плевать, понимают ли меня остальные, — Анна осторожно стряхнула пепел. — Не на людей ориентируюсь. А на себя.

На секунду я согласилась, пока у меня не возникли, как и всегда, сомнения:

— Но ведь из-за общества как раз-таки и возникает множество проблем...

— У меня их нет, — спокойно перебила девушка, хотя от её взгляда, казалось, стало на пару градусов ниже. — А какие есть у тебя, меня не интересует.

Ах, да, точно.

Именно из-за этого мы не могли стать настоящими подругами. Теми, кто хихикал над глупыми шутками, сплетничал о бывших своих парней или просто весело и откровенно проводил время вместе. С другой стороны, мне и не нужна была такая дружба — я была слишком выше этого. Но меня огорчало, что мы с Анной всё никак не могли стать друг к другу ближе. Мы держали дистанцию — или просто сковывали себя лживыми цепями. Боялись раскрыться, ведь не раз вкушали плод предательства и горечи. Не доверяли друг другу, ожидая друг от друга подвоха и выстрела в голову.

Хотя просто не стоило хранить столько отвратительных секретов. Тогда бы и жизнь стала легче.

— Кто не рискует, тот пьёт водку на поминках того, кто рисковал!

Арни вышел из распахнутых дверей института походкой нетрезвого аристократа: с флягой спиртного в одной руке, а в другой — вельветовые перчатки. После выкрикнутой фразы он о чём-то оживлённо продолжал говорить со своим напарником, одетым во всё чёрное, — по белой макушке кудрей я поняла, что это Инграм. Тот иногда что-то говорил, но по большей части слушал монолог своего друга. Да, я не сомневалась, что они давнишние друзья. И тут дело даже не в том, что они вместе управляли сектой, нет. То, как вёл себя Инграм с Арни, разительно отличалось от поведения с другими людьми и тем более со мной.

Тревожность — вот что до сих пор на кончиках пальцев покалывало после разговора с новеньким. Смутно тяжелела в груди, неясным туманом осела в лёгких вместо сигаретного дыма. Ответов не получила, но выдала себя по полной, что меня раздражало. С другой стороны, можно теперь не стараться скрываться, ведь я собиралась разузнать о секте и Рэбэнусе как можно больше информации. Каким-то шестым чувством я знала, что где-то здесь крылась тайна моей чуждости от всех. Моя тёмная судьба.

— Арни стоило бы меньше болтать и пить, — Анна абсолютно без тёплых чувств отозвалась о друге.

— По мне, это две его неотъемлемые части, — я усмехнулась, вспомнив утреннее представление парня. — Без них Арни был бы не Арни.

— А с ними у него слишком мало мозгов.

— А, ну ещё химия, конечно, — вспомнила я.

— Вот и сидел бы в своей лаборатории вместе с этим, — Анна кинула недовольный взгляд уходящей паре.

Я так резко повернула голову в сторону девушки, что мои чёрные волосы упали на плечи.

— Чем тебе так не понравился Инграм?

Если Анна и собиралась мне отвечать, то она всё равно бы не успела: рёв мотора раздался совсем близко, а затем и чёрная машина появилась из-за угла. Скользнув шинами по снегу, она остановилась возле нас, и из её двери вальяжно вышел Вильгельм Готье — старший брат Анны. Высокий, широкоплечий, сильный — он выглядел не как студент предпоследнего курса института, а как молодой джентльмен XIX века. И во многом об этом говорил стиль его одежды: белая рубашка, чёрные брюки, тёмно-бордовый фрак и почти такого же цвета шейный платок. Цилиндр Вильгельм оставил в машине, поэтому рыже-каштановые волосы длинными локонами спокойно развевались на слабом ветру.

— Bonjour, Mesdames².

Вильгельм сначала поприветствовал свою сестру, невесмо коснувшись губами её щеки, а затем аккуратно поцеловал меня в руку, затянутую в кожаную перчатку. Его движения — лаконичные, правильные, словно отточенные за множество лет до совершенства. И сам он пытался быть во всём идеальным: красиво говорить, блистать дорогими вещами, уважать каждого собеседника, учиться на высшие баллы. Я знала его не так долго, но именно таким Вильгельм мне и казался со стороны — строгим, собранным, рассудительным. Правда, как и его сестра, не сильно привязанным к чувствам, но зато более к ним подвластным. С Вильгельмом я чувствовала себя более расслабленно, не надо было постоянно следить за своими словами и улавливать каждую проскользнувшую эмоцию на чужом лице. Да и другой пол меня привлекал куда больше.

Вильгельм достал пачку, открыл её и долго-долго на неё смотрел, словно увидел что-то неправильное, не поддающееся логике. А затем бросил её в ближайшую урну.

— У вас не найдётся, дамы, сигаретки? — вежливо попросил парень, смотря на нас со слегка сбитым с толку взглядом.

Я протянула ему раскрытую пачку Marlboro — мы курили одинаковые сигареты, в отличие от Gitanes Анны. Вильгельм вынул одну, похлопал себя по карманам, а затем тяжело вздохнул.

— А зажигалки?

Протянула ему и зажигалку. А он, видимо, желая как-то избавиться от внутренней неприязни к себе, со слабой улыбкой в шутку сказал:

— А ещё, наверное, и жвачка есть?

Достала из сумочки Black Jack и поддела:

— А я ведь фея… а ты так глупо все свои три желания потратил!

Вильгельм на несколько секунд разошёлся глубоким, хриплым смехом, пока резко не замолчал, словно актёр, всегда контролирующий свою маску лица. Отказавшись от жвачки, он с наслаждением закурил, на некоторое время задержав взгляд на горизонте: парили вороны, что-то выискивая глазами-бусинками на снегу, бесшумно разговаривали ветви с небом, наполняли запахом гари дымовые трубы, летали по асфальту бумажки с лицом пропавшей Тинг...

— Если бы у меня было три желания, — Вильгельм заговорил вовремя, иначе бы я вновь окунулась в холодные воды воспоминаний о Тинг, — то это было бы гигантское количество денег, нормальное психологическое здоровье и... нескончаемая еда и ресурсы во всём мире.

— А что это ты к концу решил стать благородным? — отчего-то мне так и хотелось его задеть.

— Зачем мне много денег, если через пару десятков лет я буду есть искусственную еду и не руководить крупной нефтедобывающей компанией? — Вильгельм просмотрел на меня как на глупую.

— Ты просто ещё не придумал, какое будет твоё третье желание, — раскусила его Анна.

— Тебе бы точно подошло второе, — зная свою сестру лучше, чем я, высказал молодой человек.

— Но я бы его не загадала.

— А что же ты тогда пожелала бы?

Опасный вопрос .

Я знала это, ведь поставила её перед выбором, однако всё равно спросила. По какой причине? Ведает Гуаньинь, я не нашла узнать подругу лучше, чем через её желания. А мечта очень многое могла рассказать о человеке: детство, внутренний стержень, привязанность, больные места. Даже представить не могу, о чём могла бы мечтать Анна. Разве что не умереть из-за курения, хотя я не была уверена в том, что она не хотела покончить с жизнью.

Что я вообще о ней знала?

— Не вижу смысла над этим думать, если такой возможности никогда не представится, — в своём безрадостном духе пожала плечами Анна. — Поехали.

Если бы она ничего не сказала и просто молча пошла бы к машине, я бы решила, что она закрыла эту тему из-за своей недосказанности и риска выдать секреты. Но она призвала брата к действию — и непонятно было, то ли девушка просто замёрзла, то ли действительно сказала правду, то ли мечтала о чём-то таком, что никто и никогда не поймёт другой.

Не знаю, в какой момент зародилась привычка сомневаться в словах Анны, искать в них скрытый смысл, двойное дно. Может, ничего и не было — ни в ней, ни в её мыслях, ни в её равнодушии. Может, эту игру я завела одна, и никто больше в ней не участвовал, лишь моя паранойя.

Гуй бы её побрал. Да и меня заодно тоже.

— Тебя подвезти?

Вильгельм заметил, как я в задумчивости застыла на месте. Мы с ним так и познакомились когда-то: не Анна нас представила друг другу, а мои вечные размышления. Я тогда застыла посреди дороги, почти дойдя до института, но остановилась из-за навязчивых мыслей о мультивселенной. Даже что-то странное я уловила в пролетающих мимо воронов, пока резкий гудок не вернул меня в реальность. Оказалось, что я застыла на парковочном месте, где постоянно оставлял свою машину Вильгельм. С тех пор он очень любил меня отвлекать от мыслей.

Хоть какое-то избавление от них.

— Я договорилась встретиться с Джейсоном, — я бы скривила душой, если бы сказала, что ждала этой встречи. — Alors au revoir!³

Вильгельм чуть улыбнулся моему неопрятному французскому, тоже попрощался и включил мотор. Я проследила за уезжающей машиной, пока она не скрылась в далёком перекрёстке. И задумалась бы о чём-то вновь, если бы в спину вдруг не прилетел чей-то снежок.

— Джейсон, сукин сын! Сколько раз я тебе говорила не кидать в меня снег?

— Не беспокойся, ни одна снежинка не испортит твоей красоты.

Джейсон во всей красе предстал передо мной: каштановые прямые волосы, закрывающие лоб, неровный нос, тонкие губы, слегка худощавый и не намного выше меня. Он бы мне понравился, если бы не брекеты и столь обычный стиль одежды: свитера и спортивные куртки. Так каждый второй одевался, что меня безумно раздражало в парнях. Почему девушки должны были ухаживать за собой и одеваться во что-то красивое, а парни могли выйти в чём угодно и как угодно? Несправедливо!

— Тебе надо больше тренироваться в комплиментах, — не одобрила я его флирт.

Джейсон, скривив лицо, передразнил меня, смешно покачав головой, а затем как бы невзначай добавил:

— Слышал, ты сегодня опозорила дочь одного из преподавателей.

— Правда? — не удивлена, что жта новость разлетелась на весь институт. — Да и пофиг как-то.

— А потом ты что-то говоришь про мои плохие комплименты, — Джейсон играючи возмутился. — Тебе самой доброте учиться и учиться!

Я совсем забыла.

За сегодняшний день я почти ни разу не остановила себя, не опомнилась, не обернулась к лику добра. Я ведь могла и не обижать девушку в столовой, могла бы спокойно пройти мимо, но... собственная тёмная сторона взяла надо мной верх — незаметно, быстро, даже не дав опомниться. Я действовала естественно, так, как велела моя природа — коварная, мстительная, злющая. Будь моя воля, всегда бы оставалась такой. Только вот... я обещала стать лучше.

— С другой стороны, это ведь тоже не очень хорошо, — я резко поникла, хорошее настроение ушло мгновенно. — Уже много времени прошло, а я всё никак не могу сдвинуться с мёртвой точки и осознанно подойти к делу. Постоянно что-то мешает.

Я пнула заледенелый снежок, который попался под ноги. Мы шли, куда глаза глядят, гуляли по городу, не обращая ни на кого вокруг. Словно лучшие друзья, словно пара... Хотя на самом деле, Джейсон для меня был просто тем человеком или даже на подобие психотерапевтом, с которым хорошо поболтать по душам. И переспать, конечно.

— Не беспокойся, Равенна. — Джейсон был похож на какого-то аниме персонажа, который вечно улыбался. — Ты всё сможешь только тогда, когда действительно этого захочешь. Ты ведь когда-то только начинала шить, только училась мастерству. Ты ведь не бросала это дело из-за неудач или нетерпения? Нет. Ты упорно шла вперёд, придумывала нечто новое, совершенствовалась. Ты постоянно училась, каждый день. Вот и здесь нужно так же, маленькими шажками двигаться к светлой стороне.

— Думаешь, она всё-таки есть во мне? — я усмехнулась с горем пополам.

— Ни секунды не сомневаюсь, — а в следующий миг парень уже задумался: — Ты хочешь стать добрее из-за обещания или всё же из-за собственного желания?

Он не знал подробностей обещания, кому я дала его, зачем, почему. Даже если бы он этим и интересовался, я бы всё равно ничего не рассказала. Это не имело почти никакого отношения к тому, что мне нужно стать добрее. Никто не знал о моём прошлом и не догадывался, какие ужасные поступки я совершала тогда. И я бы сама хотела бы всё забыть, исправиться и больше никогда не возвращаться на ту сторону.

— Точно не знаю, — я заставила себя ничего, а точнее никого не вспоминать. — С одной стороны, я действительно хотела бы стать добрее. Я смотрю на этих светлых людей и завидую тому, как их любят, как отзываются о них, как искренне благодарят. Я бы хотела... нет, не стать такой, как они. А обрести нечто такое похожее — нечто, что будет согревать в груди даже в самые тёмные и холодные времена. Нечто, чем я буду делиться с другими. Нечто, что для меня будет называться... добром.

— Но..?

— Но с другой стороны, я начинаю думать, а к чему мне меняться? Зачем мне это, для чего? Я ведь нравлюсь самой себе и такой, какая я сейчас: как внешне, так и внутренне. Зачем мне всё это, если и так хорошо живётся?

— Но не идеально, — заметил Джейсон, и я поразилась, как точно он попал в цель.

— Да, в этом ты прав. Я действительно порой чувствую, что всё же во мне что-то не так... Я думала, что всё дело в одиночестве, но, может, всё из-за того, что не хватает частички добра...

Я чужая самой себе.

Слова застряли в горле, шиповником проросли в лёгких. Нет, не одиночество мешало мне жить в полную силу, не отсутствие энергии в серых буднях, не мои странные друзья. А это гадкое, подлое чувство меж клапанов сердца — чужесть. Словно это не мои кости, не моя душа, не моя планета, не мой мир. Будто я попала куда-то не туда по собственной ошибке. И до сих пор не в силах её исправить.

Джейсон об этом не знал. Как и многое другое обо мне. Он знал лишь то, что я ему позволяла о себе знать. Я не расслаблялась в его присутствии, не делала оплошностей, следила за языком. Да, я говорила с ним о моральным, тогда как с остальными — о физическом. И это не делало Джейсона кем-то особенным для меня. Просто так сошлось. Я рассказывала ему о своих душевных волнениях, но все они возникали здесь и сейчас. То, что мучило меня годами, ещё с приюта, я никому не рассказывала. Я знала, что должна была справиться с этим сама, без посторонней помощи. Как-то, но должна.

— Знаешь, мои слова, которые я сейчас тебе скажу, могут показаться сумасшедшими, недосягаемыми, вообще тебе не подходящими... — Джейсон закусил губу, когда встретился с моим недоверчивым взглядом. — Но знаешь, твоя главная задача может стать такой — найти в себе несгораемое желание создать самую яркую, счастливую и наикрутейшую версию самой себя. Учи иностранные языки, начни заниматься спортом, перестать засорять свой мозг ненужной информацией, направь все свои мысли в одну точку. Хочешь, найди себе такое окружение, которое будет тебя мотивировать хоть днём, хоть ночью, которое будет наполнять тебя чем-то новым, чистым, радостным. Ты жаловалась на скуку — так изучай что-то интересное, пусть каждый твой день будет наполнен яркими событиями. Разгадай тайну, поставь большие цели и стремись к ним. Иди своим путём и не оглядывайся на других. Ты уникальная, и в этом твоя сила и красота.

Если даже корабли не могут спастись во время шторма без огня маяка, то почему я уверена , что смогу справиться со своими кошмарами в одиночку?

Сама по себе я плохой человек. Оставаясь наедине с собой, я не буду саморазвиваться, делать добрые дела, пытаться бросать курить или накручивать себя до паранойи. Когда я одна, то тону — надрывно, глубоко, туда, куда никогда не дотянется свет. Такое же ощущение возникает и рядом с Анной, ч Вильгельмом и даже с Арни: все они в какой-то степени разлагались душой, не верили в добро, не желали найти свет. Вереницей чёрных всадников они скитались по пустыне грехов, самобичевания и безнадёжности — там никогда не поднималось солнце, не цвели растения, не звучал смех. Вместе с ними я такая же, как и они, если даже не хуже. Но если рядом появлялся Джейсон — это как луч солнца в заваленном обломками заброшенном доме. Я шла к нему в надежде выбраться, спастись из собственного заточения, стать, наконец, свободной.

Вот почему я с ним общалась. Только путь оказался слишком длинным.

— Знаешь, в какой-нибудь вселенной я точно сделала всё то, что ты только что сказал, — я наблюдала за тем, как Джейсон выворачивал карманы своей дурацкой куртки, чтобы дать мелочь нищему, что случайно встретился нам по дороге.

— А ещё в какой-нибудь другой ты была бы счастлива, — парень кинул несколько купюр в протянутую шляпу, и мы побрели дальше.

— Знаешь, если вселенная бесконечна, то в какой-то момент она должна повторяться. Потому что количество способов расположения частиц в пространстве-времени, хоть и невероятно гигантское, но всё же конечное. А раз так, и если бы можно было заглянуть далеко в космос... то, возможно, мы бы увидели версию себя, которая стала президентом или просто съела на завтрак бекон, а не роллы.

Джейсон восхищённо поднял серо-карие глаза к небу.

— Это же представить только, как много миров может существовать...

— Мне действительно кажется, что так оно и есть, — я слегка улыбнулась своей любимой теме разговора. — Хотя человечество даже сомневается в том, что мы не одни во вселенной, я считаю, что множественные миры — нечто более глубокое, странное, нереальное. Если они действительно существуют, то это де полностью переворачивает наш мир: и физику, и представление о жизни, и о вообще всю нашу судьбу. Поднимать голову к небу — и представлять уже не далёкие планетные системы, а сложную структуру мультивселенной...

— Как в фильмах.

— А тут — была бы реальность, — я снисходительно посмотрела на парня. — Чувствуешь разницу?

— Говорят, они и вправду есть!

Мы обернулись на знакомый мальчишеский голос. Джейсон даже не успел понять, что это его младший брат, Хилари, как тот кинул целую охапку снега в лицо парня. Я быстро схватила ближайший снежок с горки возле вычищенной дороги и засунула его за шиворот Джейсона. Тот громко заулюлюкал, пытаясь стряхнуть с себя уже растаявшую холодную воду.

— Эй! Я не для этого свои лекции рассказывал! — Джейсон ещё раз встряхнулся, поёжившись от неприятного мороза.

— А по мне, забавно, — я невольно заулыбалась во весь рот.

— Ну ладно, только ради твоей улыбки стоило терпеть эти унижения, — Джейсон просиял, видя, что у меня наконец-то хорошее настроение.

— Вот, уже лучше получается, — решила я не разочаровывать его и повернулась к Хилари. — Привет, маленький чертёнок.

— Я не маленький, мне тринадцать лет! — на секунду тот обиженно скорчил лицо, но уже через миг вновь оживлённо заболтал: — А так было бы здорово жить в мире, где всё сделано для футбола! Мячи прям на улицах, ворота на каждом углу, дешёвая футбольная форма, стадионы вместо школ! А ещё кружки у всех в виде свистка.

— Это уже перебор, — совершенно не радовалась я его идеии.

— Тогда в виде красной или жёлтой карточки, — не терял энтузиазма Хилари, глядя на нас блестящими карими глазами.

— Ага, и материки в виде шестиугольников, — Джейсон натянул шапку брата прямо ему на нос.

— Эй! А почему нет? — мальчишка неаккуратно поправил свою шапку, из-за чего светлые ломкие волосы растрепались во все стороны. — Если бы представился такой шанс, я бы хотел попасть в такой мир и жить там!

— А семью тут оставить?

— Ну тогда хотя бы глянуть одним глазком! Или с собой вас взять!

— Меня бы стошнило от футбола уже на следующий день, — я сделала вид, будто меня выворачивало наизнанку.

— Ну, а вы бы тогда вкакой мир хотели бы попасть? — с капризной ноткой в голосе спросил Хилари.

— Пожалуй, в тот, где всё всегда хорошо, полная идиллия и сбывшиеся мечты, — Джейсон даже на секунду прикрыл глаза от блаженства.

— А ты? — младший Коллер перевёл на меня смышлёный взгляд.

Мир...

Где бы я хотела оказаться?

Там, где я живла бы со своими настоящими родителями? Или там, где не чувствовала бы себя столь чужой? Или где я — икона стиля, моды и красоты? Или где я... богиня зла?

— Не знаю, — я тяжело вздохнула, не желая долго думать над вопросом, который задал мне столь глупый мальчишка. — Свой собственный мир нужно строить здесь и сейчас, а не мечтать о его далёком существовании. Его может никогда и не быть.

— А я слышал, что миры всё же существуют, — упрямо гнул своё Хилари, идя между нами. — Ходят слухи, что их когда-то обнаружил Рэбэнус Донован, за что он потом поплатился: бесследно исчез. Говорят, он пропал в одном из миров.

Я не поверила его сказкам.

— Ага, и почему же не может оттуда выбраться?

— Не знаю, — поджал губы Хилари, видя, что мы не верили ему. — Говорят, жив его дух, но тело нет. Может, он каким-то образом просочился в наш мир, но его телесная оболочка осталась там, где-то в ином измерении.

— Звучит слишком фантастически, — Джейсон странно покосился назал, где ещё виднелись башни замка Донована. — А кто же похоронен тогда на местном кладбище? Чучело?

— А может, он и вправду погиб, но его призрак до сих пугает местных жителей, — немного сдался Хилари, но решил подкинуть ещё одну идею: — А ещё говорят, что кто-то слышал какие-то шорохи, крики и треск огня, словно от пожара. И сам голос Рэбэнуса, зовущего за собой куда-то в темноту.

— Рэбэнус, конечно, большой шишкой был в прошлом, но не думаю, что он многих убивал и был таким злодеем, как его считают, — слегка раздражённо фыркнул Джейсон, хотя я подозревала, что он не верил в собственные слова. — Иначе бы мы не учились в замке, в котором жил он.

— Но ты ведь сам знаешь..! — неожиданно рьяно возмутился Хилари. — Наши предки, род Коллеров, они же...

— Это уже слишком, — Джейсон вдруг резко прекратил болтовню брата, взял того за руку и быстрее увёл от меня. — Не беспокойся, Равенна, ещё увидимся!

И размахивая на прощание рукой, он скрылся с Хилари за углом. Я остановилась в непонимании произошедшего. Конечно, не надо быть гением, чтобы догадаться, что Джейсон что-то скрывал и что в прошлом всё-таки произошло нечто странное. И, возможно, ужасное. По вине Рэбэнуса Донована.

А это любопытно.

Я не имела каких-либо «рычагов» давления на Джейсона, но история его предков могла бы мне в этом очень даже помочь. Хотя я в этом сильно и не нуждалась: мало кто знал, что общалась с ним, а кто знал, то говорила, что мы с ним вместе спали. И это было действительно так, вот только случалось слишком уж редко: то его родители дома, то мои, то ещё что-то. Не встречались, не любили — уж я-то точно — просто были опорой друг для друга. Но меня раздражало, что я была зависима от Джейсона больше, чем он от меня: я видела в нём свет, исцелялась морально и при этом удовлетворяла свои физические потребности. А я ему для чего? Нюйва видит, я могла напридумать, что Джейсон не так добр и чист на самом деле, что он опозорит меня на весь институт. И хотя вряд ли такой вариант возможен, но... иметь туз в рукаве никогда не бывает лишним. Особенно если он связан с Рэбэнусом Донованом.

Я зашла в узкий переулок между двумя невысокими домами, ведь так можно было быстрее дойти до дома. Взгляд скользнул по кирпичный стене, где с помощью болончика была сделана какая-то надпись...

Я замерла.

Нет, это не граффити. Это кровь.

А написано...

«РЭБЭНУС ЖИВ!»

_______________

¹ По-другому река Амур.

² Добрый день, дамы (франц.)

³ Тогда до свидания (франц. )

IV: Ни тень, ни свет

Умный тот, кто нарушает правила и всё-таки остаётся жив. Джордж Оруэлл

— Извинись перед Мэри.

Канг встретил меня в коридоре, как только я вошла в наш небольшой двухэтажный домик. После поднявшегося холодного ветра в помещении казалось совсем тепло, снежинки тут же начали таять на шерстяной ткани пальто. Но внутри образовалась привычная корка льда — после вполне приятной беседы с Джейсоном совершенно не хотелось с кем-либо спорить и вообще разговаривать. А тут Канг, да ещё и с вечной просьбой перед кем-нибудь мне извиниться. Терпеть не могу его сочувствие людям.

— Я не хочу этого делать.

Раздражение было в каждом моём движении: когда я кинула свою сумку, снимала пальто и расстёгивала сапоги. Об утренней ссоре с матушкой я уже почти забыла, а Канг так не вовремя о ней напомнил. Слишком много новых мыслей роилось в голове, такое большое количество энергии бурлило в крови — хотелось что-то изучить, сделать, срочно сшить. А тут это, Аоинь бы всех побрал. И сожрал бы заодно¹.

— Извинись перед ней, — не отступал мужчина, преградив мне дорогу.

Да что за день сегодня такой, что мне все не дают пройти?!

— Нет.

Я даже не пыталась пробраться мимо него, но Канг всё равно дёрнулся.

— Извинись перед Мэри, — в третий раз повторил он всё тем же строго-просящим тоном.

— Я не сказала ничего лишнего, не оскорбила, ничего не сделала, — я чувствовала себя школьницей, оправдывающейся перед директором, и это злило ещё больше. — Я не виновата, что Мэри из-за своих психических отклонений так сильно на меня обижается. Пусть идёт к врачу, раз я ей не нравлюсь.

Лицо сморщилось словно от пощёчины, в тёмных глазах на секунду блеснула влага, пальцы нервно прошлись по коротким чёрным волосам — Канг стойко держался после моей нападки, но боль давила на него изнутри. Будь у него другой характер, он бы накричал на меня, быть может, даже ударил, унизил, упорно защищал бы честь своей жены. Но он не мог напасть в ответ, ведь любил меня так же сильно, как и Мэри. Хотя веских причин этой любви я не нашла. Возможно, Канг просто сам по себе хороший и как человек, и как отец.

Вот только он мне всё равно не родной.

— Мэри многое пережила, — заговорил он спокойно, нежным взглядом пройдясь по мне. — Голод, нищенство, несправедливость, потери, переезды. У неё был долгий путь, полный страданий и горя. Я знаю, ты не найдёшь в себе сострадания к Мэри. Но найди хотя бы капельку доброты, чтобы извиниться.

Доброты...

А в голове — звонкий голос Джейсона, разговоры о морали, обещание прошлому... Я не дала денег нищему и не сделала за весь день ни одного доброго поступка, но сейчас могла исправить это хотя бы раскаянием. Напускным, невольным, бесполезным, но всё же носящим светлый посыл. Конечно, Канг, как и никто другой кроме Джейсона, не знал о моей затеи стать лучше, поэтому вряд ли догадается, отчего же я так быстро согласилась извиниться перед Мэри сегодня. Ведь подобные разговоры случались уже не раз.

Как и всё в этом доме.

— Где она?

Канг облегчённо выдохнул.

— Наверху, развешивает бельё.

Кивнув, я начала тяжело подниматься по лестнице словно с цепью на шее. Усталость внезапно навалилась на плечи, и я вспомнила все те дни, когда приходила ещё в Чэнду со школы домой, убитая после учёбы, тренировок и всеобщего внимания. Тогда я поняла, что внешний мир людей мало чем отличался от жестоких детей в приюте. Те не замечали моих слёз, а взрослые — как я валилась с ног и насколько оказывалась истощена внутри. Окружающие вообще редко понимали, что если ты утром шутил шутки, днём проводил с компанией время, то вечером ты не так же весел. Это не означало, что, приходя домой, ты потом не лежал полчаса в полной прострации и не смотрел в потолок, не понимая, куда себя девать.

Хотя людям, в принципе, зачастую вообще нет дела, что там внутри тебя происходило. Главное, чтобы ты вовремя отдавал им то, что от тебя требовалось.

Даже если всего себя.

Даже если от тебя ничего не останется.

Даже если...

Недовольный взгляд Мэри остановил от падения в пропасть мысли. Только зашла в комнату, а матушка уже не рада меня видеть. Хотя, пожалуй, ей просто не понравился мой яркий наряд. Порой я задавалась вопросом, отчего Мэри так не любила моё хобби, а потом вспоминала, что та не любила вообще что-либо связанное со мной. Вульгарность, открытость, дерзость — это читалось в каждой нитке, в замысловатых узорах, во всех моих костюмах. А для Мэри, столь отчуждённого от мира человека, просто не суждено понять одноклеточным мозгом всю красоту вещей.

Женщина выглядела устало, тёмная мокрая одежда создавала мрачный фон вокруг неё, одинокий фонарь на улице тусклыми лучами проходил сквозь стекло окна и оставлял мрачные тени на бетонных стенах и потолке. Мне не хотелось извиняться, особенно после того, как я раз несколько в мыслях оскорбила Мэри, но нужно было это сделать.

— Прости меня, матушка, — я опустила голову и вжала в плечи, чтобы сыграть настоящую провинившуюся дочь.

Матушка.

Ещё когда меня только забрали из приюта, приёмные родители «приказали» мне называть их не по именам, а матушка и отец. И если ко второму слову не сложно привыкнуть, то матушка... каждый раз чуть ли не выводило меня из себя.

— Прощаю тебя, сяо-Рави, — Мэри на мгновение коснулась моей щеки. — Пойдём обедать, дорогая.

Никаких условий? Вот так быстро? Обычно она мне говорила «чтобы это был в последний раз» и всё в таком же духе, а тут — сразу простила. Может, что за столом будет? Но и обед прошёл спокойно: поели лапшу и мясо с карамелью, немного поговорили о том, как шла сейчас жизнь в Чэнду и в Англии, а затем разошлись по своим делам. Когда я поднималась по лестнице к себе в комнату, меня не покидало ощущение, что как-то слишком подозрительно тихо всё прошло. Мэри такую взбучку закатила сегодня утром, а сейчас вечером уже всё хорошо? Никаких последствий? Новых правил? Запретов?

С другой стороны, плевать, что там думала эта женщина, которая даже не являлась мне родной матерью.

Для меня она никто.

Комната встретила меня холодной тишиной и беспорядком. В порыве гнева после утренней ссоры я почти ничего не убрала из того, что шила. Сделанное всего на половину платье лежало на кровати, обрезки чёрной ткани беспорядочно разбросаны даже по полу. Портновские манекены жуткими фигурами стояли в углу, пока я не включила свет: он озарил шкафы, забытую на столе чашку с остывшим кофе, отразился в пайетках и в золотистых цепях моих нарядов, засверкал в пуговицах и в длинных зеркалах. Всё же пыль завялялась на полках, стульях и под кроватью, куда укатился моток серых ниток.

Я чувствовала себя уставшей после столь разнообразного дня, по сравнению с последними, полными скуки. Но беспорядок меня раздражал куда сильнее, чем крики Мэри. Переодевшись в домашнее, я включила LAY «Lit» и взялась за работу. Мысли путались, сбивались в кучу, разлетались в разные стороны — их невозможно было привести в порядок. Пожалуй, поэтому я и решила прибраться в комнате. Так ведь легче, правда? Легче вымыть дочиста пол, убрать пыль, вычистить шкафы и выкинуть всё ненужное. Так легче, чем хотя бы начать распутывать тот бардак и мусор, что творился у нас внутри и с корнем выдирал душу. Огромный ком — в этих мыслях не видно ни начала, ни конца. Они выглядели страшнее, чем весь хаос даже не твоей комнаты, а всего мира...

На подоконнике лежала какая-то бумажка. Я не помнила, чтобы туда что-то клала, но решила посмотреть. И замерла.

Быть этого не может.

Это была чья-то записка. Ровный почерк с засечками, словно напечатан, однако свежий запах чернил выдавал то, что содержание всё же писали. А значит...

О Нюйва.

Кто-то был в моей комнате до моего прихода.

«Познаешь вкус тьмы — познаешь и свою смерть. Жди беды, девочка-ворон».

Бах!

В окно врезалась чёрная птица. От испуга я не сразу сообразила, что это ворон: окровавленный, с выковыренными глазами и сломанными крыльями. Из раскрытого клюва мне чудился не то хрип, не то ещё одно жуткое предупреждение. Мурашки пробежали по коже — а быть может, это чьи-то пальцы прошлись по спине.

Тук, тук, тук.

Откуда? Кто? Комната была пуста, музыка резко утихла, свет стал чуть потрескивать, словно чья-то тёмная энергетика мешала работать электричеству постоянно.

Тук.

Где-то среди этих четырёх стен. Кто-то стучал. Призывал меня подойти...

Тук.

Я не двигалась. Любопытство распирало грудную клетку и даже было сильнее, чем страх, холодной испариной появившийся на лбу. Но я намертво замерла на месте — пожалуй, за этот день я слишком часто оставалась неподвижной.

Тук.

Совсем близко. Прямо над ухом.

Тук.

Взгляд скользнул по рядом стоящему зеркалу — сердце пропустило удар от ужаса. Какой-то силуэт стоял и улыбался по ту сторону...

Я зажмурилась, прислушавшись к любому звуку в своей комнате. За окном проехало пару машин, кто-то прошёл, скрипя по снегу, но внутри — тишина. Ничего не шипело, не двигалось, не стучало...

Резко раскрыла глаза.

Нечто тёмное проскользнуло мимо меня, спрятавшись в тёмный угол. На секунду вспомнился приют, пожар, обещание...

— Тень..?

Тишина.

Нет, это невозможно. Она не могла ко мне вновь вернуться. Её вообще не существовало — это всего лишь моё разыгравшееся воображение в тринадцать лет. Никакой мистики, никакой крови, никакого зла...

Как и сейчас.

Я обернулась, но ворона уже не было. Осталась лишь записка, в которую я вцепилась длинными накрашенными ногтями.

Вот видишь, это всего лишь паранойя.

Не существовало ничего потустороннего. Ничего сейчас не произошло. Никто не хотел мне зла. Просто устала, просто розыгрыш.

Но всё же отвлечься я решила. Плевать на запреты! Пусть Мэри катиться вместе с ними к Аоиню. Мне девятнадцать лет, Гуй побери, я могу делать всё, что захочу и когда захочу, даже ночью. Надев самое вульгарное, которое у меня только нашлось, я натянула сетчатые колготки, сапоги на тонких каблуках и пару цепей на шею. Изящно и в моём стиле — росписи серебристых черепов, шикарное пальто, алые губы, красная тушь. Неотразима и привлекательна со всех сторон — я хотела отдаться в эту ночь и духом, и телом.

Нужно срочно снять напряжение.

Выбраться из дома было просто, хотя любой непонятный звук отзывался по телу болезненными ощущениями. Приёмные родители всегда ложились рано, спали крепко, ведь на следующий день на работу. А мне плевать на учёбу. Молодость, энергия, жизнь кипели в жилах! Холодный воздух ночи будоражил, дарил свободу, набивал лёгкие зимним морозом. Так давно я не нарушила глупые правила Мэри — и не из-за боязни перед ней, нет, а просто в ненадобности этого делать. Но сегодня отчего-то остро захотелось развлечься — и клуб «Huggin Hearts» отлично для этого подходил.

«Dark Horse» от Katy Perry уже вовсю играла, когда я зашла в клуб. Атмосфера полна энергии, истерики и даже агрессии. Танцы, прикосновения, рваные шлепки — все растворились в музыке, в себе, друг в друге. Некоторые подпевали, другие пытались переговориться друг с другом, третьи кидали на проходящих полураздетых девиц испытующие взгляды. С каждой секундой становилось жарко — и не только из-за духоты в помещении, но и из-за общей нетрезвости. Тут же соблазнив какого-то вышибалу, я взяла у него сигарету и какое-то время перебрасывалась дымом, наполненным флиртом. Но как только сигарета закончилась, я ушла от него, кинув окурок в чей-то стакан.

— Эй, смотрите, кто пришёл! Наша богиня!

Ко мне пьяной походкой подошёл Генри — высокий красавец блондин с тёмными глазами. От его белой рубашки пахло спиртным и одеколоном, смешанным с потом, когда он обнял меня за талию. Пошлый взгляд проскользнул по моей полуоткрытой груди, а затем остановился на лице.

— Давно не виделись, Генри, — я приманчиво улыбнулась и перехватила бутылку коньяка из его рук.

Глоток — и алкоголь обжёг горло, теплом распространяясь по всему телу. Сразу стало так хорошо, легко, свободно, будто все цепи грешной земли сорвались в кровавую топь. И с грязной совестью пустили меня в полёт.

Вот только не в рай лежал мой путь, а в ад.

— Эй-эй, полегче, красавица, — Генри взял из моих рук бутылку. — Где ты пропадала? Столько вечеринок пропустила!

— Важные дела решала, не для твоего ума, — я легонько коснулась его носа. — Соскучился?

Из его груди вырвался рваный рык, пальцы судорожно прошлись по моему оголённому плечу. О Нюйва, так давно меня никто не касался...

— Ещё как, богиня...

— Эй, голубки!

Мэдди явилась как раз вовремя — не скажу, что я была не готова заняться любовью сейчас, просто мне хотелось иметь в голове больше дурмана. Да и развлечься подольше. И, быть может, найти пару получше, чем Генри, который безответно влюблён меня ещё с первой наши встречи в этом клубе.

— О, моя дорогая, — я с намёком подмигнула. — Не найдётся у тебя чего покрепче?

— Для тебя всё что угодно, детка.

Мэдди развернулась на каблуках и потащила меня к женскому туалету. Там уже были несколько девушек, и один завалявшийся под унитазом вусмерть обдолбанный парень. Кто-то курил, кто-то одурманенным взглядом таращился в стенку, а кто-то просто пьяно качался в такт музыки. Одна из присутствующих готовила новую дорожку кокаина — кажется, это была Вуди, что училась вместе с Вильгельмом.

— О, не ожидала тебя увидеть здесь, моя родная, — Вуди одним взглядом оглядела меня с ног до головы. — Шикарно выглядишь. Впрочем, как и всегда.

— Благодарю, — я небрежно улыбнулась ей в ответ, ведь та с короткой стрижкой и в мужской одежде выглядела совершенно непривлекательно. — Угостишь?

— А для чего я по-твоему тебя сюда привела? — усмехнулась Мэдди и пьяно рассмеялась.

Её крашеные красные волосы чуть расплылись перед глазами, когда я затянулась самокруткой. Думала попробовать кокаин, но не хотела полностью терять ясность разума — как никак, а ошибок в таком состоянии можно наделать уйму. Запах кожи, трещины на стене, девичий смех — всё слегка раскачивалось, доносилось притупленными звуками, словно существовало лишь в моей голове. Бессмысленно заулыбавшись от кайфа, я затянулась ещё раз вместе с Мэдди и попыталась завязать с ней диалог. Но та оказалась вообще не в состоянии разговаривать — в ней наркотика было в разы больше, чем во мне.

О да, именно этого я и хотела.

Расслабиться. Отвлечься от всего. Побыть в своей стихии — развратность, полная свобода действий и дикое желание с кем-нибудь переспать. Хватит с меня быть хорошенькой девочкой...

Как давно я не ходила сюда? Училась, шила, работала... Действительно ли много пропустила, как говорил Генри? Ах, Генри... глупый мальчик, не понимал, что от меня ничего не дождёшься. Лишь разбитого сердца.

У меня оно ведь тоже не цело.

— Не пора ли нам тусить, девчонки? — Вуди первая чуть пришла в себя после дозы. Сколько времени прошло? Сколько вот так мы сидели и курили?

Да и плевать.

Мы вышли из уборной и почти сразу потеряли друг друга из виду. Мэдди позвал Генри, Вуди смылась с какой-то девицей, а я... Я прониклась музыкой: играла «Abcdefu», танцевали люди, бушевали страсти, стирались в алкоголе границы. Танец в самом центре зала — я ощущала, как многие глазели на меня, кто-то иногда касался моих оголённых лопаток, прислонялись спиной, кружили вокруг. Но я не смотрела на них, молодых, полных энергии людей — танец жизни повелевал моим телом, управлял руками, касался волос и невидимыми пальцами проходил по губам. Тесно снаружи, но так свободно внутри... пожалуй, это лучшее чувство, которое я испытывала за последние недели.

Тела, тела, тела...

«И я пыталась быть хорошей,

Но ничего не получается, так что позволь мне произнести всё по буквам...»

— Раньше за мной бегало много девушек. Но потом я перестал воровать их сумочки.

На секунду испугалась — голос Инграма вновь оказался так близко к уху и так неожиданно. Непринуждённым движением руки он немного покружил со мной в танце и вывел ближе к углу помещения. Не сразу я сконцентрировала взгляд на его чёрных глазах: таких бездонных, жестоких, обволакивающих тьмой. Точные скулы, слегка вытянутое лицо, довольно хрупкое телосложение — он был в той же одежде, что и утром в институте, но в красном свете клуба выглядел отчего-то красивее.

— Воровать сердца девушек тебе не под силу, это точно, — я посмотрела на два стаканчика, которые парень держал в руках.

— Хочешь? — заметил он мой жадный взгляд. — Правда, один из них отравлен.

Прикола ради я решила прикинуться совсем пьяной.

— Сколько стоит?

— Бесплатно.

— О, давай оба! — обрадовалась я, хлопнув в ладоши.

— Я же говорю, один отравлен, — чуть зло повторил Инграм.

— А что, за яд платить надо?

Он закатил глаза.

— Алкоголь несомненно убивает людей, — и тут нахально усмехнулся, наклонившись ко мне настолько близко, что я уловила от него едва ощутимый запах мха, — но зато сколько людей благодаря ему родилось.

— От меня не дождёшься, — я резко стала трезвой, насколько это возможно после столько всего употреблённого.

— И не горел желанием, птенчик, — Инграм залпом выпил содержимое одного из стаканов, а второй поставил на барную стойку. Только сейчас я заметила, что мы находились рядом с ней: так я сначала забылась в музыке, а затем и в разговоре с этим...

— Да ты наглый, самовлюблённый, циничный провокатор! — вдруг разозлилась я из-за сложившейся ситуации.

— Как точно ты описала меня, благодарю, — закурив, Инграм выпустил колечко дыма прямо мне в лицо. — Распечатаю и повешу себе на стену.

— Лучше на лоб приклей.

— Твоё чувство юмора будто на стадии зачатия, — грубо не оценил Инграм.

Я решила тоже его спровоцировать:

— О сексе прямо не говоришь, лишь намёками, но так и хочешь...

Парень хрипло рассмеялся.

— Я не сплю с первой папавшейся шлюхой. Не разочаровывай меня ещё больше, птенчик.

— Куда уж ещё больше, — скрестила я руки на груди и с вызовом посмотрела ему в глаза, — на дне ведь ты.

— Я и не отрицаю.

Возможно, мне только это показалось, но я уловила едва заметную ноту грусти в его голосе. Быть может, Инграм не так чёрств, как всеми забытый хлеб, а имел даже какую-то свою боль в душе? Даже если в это с трудом верилось. Мы ведь все люди, даже я.

— Откуда у тебя эти шрамы? — я решила сменить тему и получше узнать своего собеседника.

— В детстве упал на дикобраза, — Инграм механично прикоснулся к одной из белых «трещин» своего лица.

— А круги под глазами?

— Пятый и шестой по Данте.

— Или просто по ночам ходишь в секту.

Тот же ход, что и сегодня в столовой. Да, я повторялась, но вдруг и в этот раз удастся выяснить что-нибудь? Тем более из-за дурмана в голове придумать что-то новое казалось попросту невозможным. Я и так довольно плохо соображала, да ещё и пыталась остановить дикое желание флиртовать. Хотя это получалось так себе, конечно.

Инграм медленно затянулся, блуждая взглядом по танцующим людям.

— И не только по ночам, — неожиданно согласился он. — Просто в этот раз так получилось, что именно ночью. Ты ведь для этого пришла сюда?

На мгновение я поймала себя на мысли, что, в принципе, так оно и было: я пришла в клуб не только развеяться, но и вдруг узнать что-то новое о секте... или попасть на её собрание, о котором говорил Арни.

— Я не знала, что вы собираетесь в этом клубе. Не слишком ли оно популярное и многолюдное для этого дела?

— Ты думаешь, мы сейчас включим сатанинскую музыку, встанем посреди танцпола и начертим пентаграмму?

— А где тогда? — я заметила, как он посмотрел куда-то вдаль, на стену. — Ой, вот только не надо говорить, что «эта информация не для непосвящённых».

— Отчасти так оно и есть.

Я поняла, что на этот вопрос вряд ли получу ответ. Да и он волновал меня не так сильно, как нечто другое.

— Почему именно Рэбэнус? Почему вы поклоняетесь именно ему?

— Мы не поклоняемся, — Инграм слегка дёргул головой.

— А что же вы тогда делаете?

— Рэбэнус Донован очень многое сделал для этого города, для каждого из нас. Для многих, как они считают, он принёс лишь зло, разрушение и смерть семьям, но для нас он как свет в конце тоннеля. Мы не поклоняемся ему, — повторил парень, то закрывая, то открывая свою зажигалку. — Мы превозносим его, подчиняемся его воле, познаём глубины магии, тьмы и мироздания. Мы едины с Рэбэнусом, друг с другом, с каждой душой, убитой от его руки.

— И этой же кровью вы пишите на стенах о том, что он жив, — вспомнила я сегодня то, что увидела по пути домой.

— О, он действительно жив, — Инграм ткнул тлеющий бычок в пепельницу, — просто не в этом мире.

— А в загробном, я в курсе.

— Ты не веришь мне?

Я считала, что здесь спрятано нечто большее. Считала, что всё куда более запутано, покрыто тайнами и старыми историями. Нужно лишь расчистить пыль и найти ответы на все волнующие вопросы. Но от Инграма этого не дождёшься: либо он что-то не договаривал, либо врал или сам ничего не знал, либо секта действительно занималась какой-то ерундой. А вот что из этого правда...

— Нельзя верить тому, кто угрожает тебе.

— Инграм! Нам пора ид...

Арни запнулся на полуслове, когда встретился со мной взглядом. Он был одет в бежевый пиджак и в зелёную рубашку, словно пришёл не в клуб, а на собрание учёных.

— И тебе привет, химик, — я беззаботно помахала ему рукой, улыбаясь во весь рот.

Парень рассеянно кивнул и хотел было уже что-то сказать Инграму, но тот опередил:

— Она знает.

Арни ничего не спросил, лишь сосредоточенно уставился куда-то вперёд, словно от его решения зависели многие судьбы людей. Редко я видела его таким собранным, без лишней энергии и шума. Оно и понятно — я сразу догадалась, что они говорили про секту. И не скажу, что мне хотелось вступать в неё, ведь тогда придётся все свои силы и деньги тратить на неё, отречься от мира, а мне этого не нужно было. Но хотя бы взглянуть одним глазком...

И Арни, видимо, прочёл это желание в моём лице, раз молча позвал следовать за собой.

Мы прошли через шторы и оказались в небольшом тёмном коридоре. Арни дошёл до конца и открыл самую последнюю дверь. В полной тишине мы зашли в маленькую комнату, освещённую одной тусклой лампочкой. Никаких обоев, ремонта и мебели, лишь один старинный комод. Как раз из него Инграм вынул три чёрные мантии, одну из которых протянул мне.

Ворон — символика Рэбэнуса, всё его олицетворение в этой птице. И в виде неё была сделана накидка: настоящие перья почти на всю спину, капюшон, похожий на клюв ворона, неровные широкие полы, чтобы при размахе рук получались крылья. Неплохо так постарались швеи, про которых говорил Арни. Но если бы мы были с ним с самого начала заодно, не сомневаюсь, он поручил бы это дело мне.

Ведь у меня вышло бы лучше.

От разглядывания мантии отвлёк резкий скрежет: это Инграм и Арни отодвигали комод, под которым оказалась потайная дверца. Парни открыли её, и поначалу я подумала, что там ничего нет, кроме темноты. Но когда Арни первый ступил в неё, то поняла, что там лестница.

— Веди себя тихо, — Инграм хотел было последовать за другом, но остановился, посмотрев на меня. — Не задавай вопросов, постарайся вообще ничего не говорить и не лезть вперёд, как ты любишь.

— Иначе меня убьют? — я немного замедлилась, когда стала надевать мантию.

Парень хитро усмехнулся, точно знал какую-то тайну, которая могла меня шокировать.

— Хуже.

И начал спускаться вниз.

Я даже не успела оценить, как на мне шикарно сидела накидка, ведь пришлось догонять ребят. Меня немного шатало из стороны в сторону, поэтому идти по лестнице оказалось тяжеловато. Но та довольно быстро кончилась, и я вышла в мрачный коридор, освещённый одним факелом где-то в середине. Холодно, темно, да ещё и пахло сыростью и чем-то зловонным — так себе, конечно, нашли себе место для собраний эти сектанты.

— Не морщь свой носик, птенчик, — Инграм вновь взялся словно из ниоткуда, — это подземная усыпальница.

— Кого?

— Неродной матери Рэбэнуса.

— Так он приёмный? — не знаю, почему именно эта мысль пришла мне в пьяную голову.

— Зря мы тебя взяли, — Инграм с долей враждебности глянул на меня, — не знаешь истории города, в котором живёшь. Да и много чего другого тоже.

— Тогда зачем же взяли? — раздражённо спросила я, пытаясь уловить связь его слов.

— Не хотелось, чтобы ты рассказала всему институту о нашей... деятельности, — парень пренебрежительно поправил мантию на моём плече. — Но если всё же соберёшься рассказать, то теперь и ты замешана во этом деле.

Щёки вмиг вспыхнули от злости. Ах он паршивец! Завёл меня одурманенную куда-то в подземелье, да ещё и шантажировал! А я повелась как дурочка... Жажда вмазать в его довольную рожу росло в геометрической прогрессии, но пока я собиралась с прыгающими мыслями, Инграм уже развернулся и начал уходить. Перья мантии плавно покачивались при его плавной походке, капюшон скрывал белую шевелюру, огонь факела чуть задрожал, когда парень прошёл мимо.

Ш-ш-ш-ш...

Что-то прошипело прямо сзади меня — это мгновенно отрезвило и заставило быстро догонять Инграма. Казалось, тени шевелились по стенам, перетекали с потолка на пол, пока наконец-то вместе с нами не вышли к большому помещению. Пару величественных, но уже полуразрушенных колонн, множество свечей, несколько черепов по углам и ровно тринадцать алтарей — всё жуткое, древнее, но красивое из-за золотистых и чёрных оттенков. В самом центре собрались около пятнадцати человек, словно стояли вокруг чего-то. Из-за широких спин и мантий я ничего не могла разглядеть, но пару промелькнувших лиц показались знакомыми.

Арни вышел вперёд, и его лицо из-за падающих теней и света огня стало страшным.

— Все, кто сейчас тут стоит, все мы пришли к Ворону. Ко Тьме. Как только я к ней пришёл, то смог наконец-то почувствовать себя на своём месте, как будто всё в моей жизни стремилось именно сюда, в темноту. И так у каждого из вас. Мы прошли через ложь, лицемерие, падения... и даже через искусство. Есть в мире талантливые люди, одарённые, те, чьи навыки в чём-либо сразу являются поразительными. У каждого из нас были те, на кого мы хотели равняться, кого боготворили, кому завидовали, даже прекрасно понимая, что это плохо. «Старайся и у тебя всё получится» — так нам говорили, не так ли? — на его вопрос все согласно кивнули. — Мы слепо поверили, вдохновились и стремглав понеслись вперёд, отдавать всего себя. Мы писали, творили, не спали днями и ночами, не опускали руки... Наивные. Самообманчивые. Не замечали критики и того, что никому наше творчество не интересно. А время всё шло... Каждый из нас продолжал творить, думая, что ещё немного — и нас оценят по достоинству, похвалят, полюбят, примут в ряд с талантливыми людьми. Но те отбирали у нас все лавры. Ведь они лучше, красивее, сильнее. И тут зависть перерастает в злость. Мы творили и дальше, правда? Вот только уже во зло всем или просто на автомате. Снова и снова. День за днём. Отдавая всего себя без остатка. Пока не сломались... просто у нас нет таланта. Несправедливо? Обидно? Конечно. Но тогда мы открыли для себя мир по-настоящему. Старания напрасны и никому не нужны. Твоя воля, время, труд — всё, что делает тебя тобой, никому не нужно. Мы лишь второсортный корм, ничтожество, даже близко не стоящее с теми «избранными» талантливыми людьми. Но теперь мы действительно избраны. Ведь после олепления мы пришли ко тьме. К Ворону. Только после того, как потеряли всё, как разрушили себя до основания и как от нас все отреклись. Мы разорвали себя на куски, упали туда, откуда никому не удавалось выбраться, уничтожили всё то, что напичкали в нас эти люди. От нас осталось ничего, что делало бы нас нами. Теперь мы уже никто и ничто — мы вновь выстроим свой храм, оставив только самое главное, только настоящего себя. Больше никакого лицемерия, никакой лжи самому себе, никаких надежд и неоправданных ожиданий, не правда ли? Только мы и тьма. Внутри и снаружи. Больше никаких угрызений совести, подражаний, зависимости от чужого мнения, жажды внимания, потребности в одобрении. Только ты. Только тьма, сделавшая тебя таким. Только Ворон, объединивший всех нас. Мы — и есть он.

Все загудели, заговорив на непонятном мне языке, задвигались, начали что-то делать, точно к чему-то готовились. А я всё никак не могла прийти в себя после речи и оторвать взгляд от Арни. А точнее от того, кто позади него стоял.

Тинг.

Мерещилось? Слишком обдолбалась? Или просто из-за страха?

Улыбнулась.

Бледное лицо, узкие карие глаза, чёрные спутанные волосы... Она казалась живой, вот только вся её полупрозрачная одежда была в крови.

— Иди ко мне...

Шаг. Два. Ещё один.

Ноги сами понесли меня вперёд, пока разум всё твердил о том, что это невозможно. Тинг пропала. Все об этом говорили. Все смирились с её потерей. И я в том числе.

Но вот же она, стояла так близко...

Кто-то что-то возмущённо сказал, когда я растолкала пару человек, послышался голос Инграма, чей-то шёпот, словно мёртвые жаждали поговорить со мной, достучаться до ещё живого сердца...

Вот только им принесли мёртвое.

Ведь тело Тинг лежало прямо перед моим ногами.

_______________

¹ Аоинь — китайское мифическое животное, вооружённое длинными смертоносными когтями и, как говорят, очень любит поедать человеческие мозги.

V: Ни сон, ни явь

Иногда жизнь становится очень знакомой. Иногда в глазах у жизни появляется до боли знакомый блеск. Вся жизнь — это вендетта, заговор, мандраж, оскорбленная гордость, вера в себя, вера в справедливость ее приливов и разливов.Мартин Эмис

— Уродина!

— Страшная, страшная!

Пинок, белая краска, крошки хлеба — всё прилетало в меня уже в который раз. Из детей почти все были китайцами, изредка среди них встречался ещё бледнее цвет кожи другой национальности. Но и такие потешались надо мной, как над разорванной куклой, изляпанной в грязной луже. Воспитательница Лин, увидев новые издевательства, быстро разогнала детей от меня. Она наклонилась ко мне, семилетней девочке, и вытерла рукавом старого свитера слёзы.

— Опять обижают?

— Д-да, — заикаясь, пыталась успокоиться я. — П-почему все считают меня некрасивой?

Женщина кинула усталый взгляд на обтрёпанные стены игровой комнаты.

— Ты другая, — она перевернула мою ладонь, чтобы та смотрела в потрескавшийся белый потолок. — И не только из-за цвета кожи или глаз ... они видят в тебе совсем иной характер.

— Это моё!

К нам подбежала девчонка лет восьми и ткнула пальцем в кусок тряпки, которую я держала в руках.

— Правда, сяо-Киу? — воспитательница Лин выпрямилась и строго посмотрела на нас двоих.

— Нет! — быстро возразила я, вжавшись искусанными ногтями в ткань. — Я нашла это на улице! Оно лежало никому ненужное...

— Оно моё! — затопала ножками Киу, начиная реветь.

— Воровать плохо, сяо-Рави, — неодобрительно покачала головой женщина.

Я посмотрела на неё вновь заполнившимися слезами глазами, а в груди всё так и изнывало от несправедливости и обмана .

— Но оно никому не принадлежит! Я просто хотела сшить наряд и доказать всем, что красивая...

— Я тебе дам других тканей, — нашла компромисс воспитательница Лин и тише добавила мне на ухо: — Иногда лучше кому-то что-то отдать , чтобы в дальнейшем получить нечто большее .

Я не верила в её слова . Не верила, ведь на меня столько раз кидали цепи лжи, пользовались моей детской наивностью, подставляли, ругали, били. Столько слёзных ночей я провела на своей кровати в углу...

Так не хотелось расставаться с тем, из чего я могла бы сотворить что-то красивое, дорогое своему сердцу. За что меня могли бы, быть может, даже похвалить. Но под внимательным взглядом воспитательницы Лин дрожащей рукой пришлось протянуть тряпку Киу. А та, хитро улыбнувшись, убежала к остальным девочкам. Наверняка для того, чтобы рассказать обо мне гадости...

— Не плачь, — женщина положила руку на моё плечо и улыбнулась лишь взглядом. — Пойдём , я тебя с кое с кем познакомлю .

И, взяв за руку, повела в сторону группы мальчиков, гонявших мячик . Но недалеко от них я заметила , как сидел какой-то бледнолицый черноволосый паренёк лет одиннадцати и что-то усердно рисовал. Именно к нему мы и направлялись.

Он почувствовал моё приближение раньше, чем воспитательница Лин окликнула бы. Он встал, улыбнулся и протянул руку для пожатия. Такой красивый! И с такой доброй улыбкой! Застыв прямо перед ним, я в немом восхищении разглядывала его тёмные родинки на лице, длинные конечности, тёмно-карие глаза — отчего-то чувствовалось в нём душевное родство, звезду жизни, яркий лучик света. Хотелось его крепко обнять , как спасательный круг, но паренёк решил для начала представиться.

— Привет, птичка. Меня зовут Алестер Эльху.

Его имя до сих пор было и оплотом для меня, и страшным сном. Тем самым кошмаром, от которого я просыпалась в холодном поту. Ровно как и сейчас. Сердце билось в пыли обгоревшего прошлого, мысли отчаянно бежали от ядовитых огней приюта, сознание пыталость стряхнуть с себя всю загустевшую кровь.

Дышать. Просто дышать.

Это просто грёбаный сон. Я выросла. Всё осталось там, в прошлом, в золе полыхающего дома.

Теперь меня никто не обидит.

Постепенно всё успокоилось, вернувшись в норму. А заодно и в реальность. Боль барабаном стучала по вискам, в горле пересохло, всё тело казалось слишком горячим, растянутым, измождённым. Перед глазами мелькал бежевый потолок, где-то за окном лениво падали снежинки, освещая помещение синеватым цветом. Погодите-ка... это не моя комната.

Я села на чужой кровати с трудом, держась за ноющую голову, и огляделась.

Вот же Гуй.

Это было общежитие. Я сразу его узнала по старому ремонту, на контрасте которого некрасиво выделялись современные вещи: стеллаж, компьютер, картина Клода Моне, новое утеплённое окно. Я как-то бывала в этом здании, когда ходила в гости к Тинг или когда с кем-то случайно по пьяне приходила сюда...

И этот раз оказался не исключением.

Голый Генри ещё крепко сопел рядом со мной, и мне ничего не стоило догадаться, чем мы занимались сегодня ночью. Как так получилось? Я вспомнила клуб, потом Инграма, затем секту, а дальше... тело Тинг.

Я резко встала с кровати, из-за чего чуть ли тут же не упала. Порылась в вещах, нашла аспирин и запила его какой-то гозировкой. Жаль, что не снотворным. Так и хотелось забыть то зрелище, которое я увидела там, в подземной усыпальнице. Но, видимо, сделала это раньше — напилась и накурилась, раз даже согласилась переспать с Генри. С другой стороны, мне теперь действительно стало легче.

— Чудесное утро, моя богиня.

Генри проснулся как раз вовремя, чтобы застать меня уже почти одетой. Среди его вещей я нашла красную рубашку, которую быстро на месте ушила, погладила и надела под платье: домой заходить я не собиралась, а в институт в столь открытом виде приходить тоже не хотелось. Что бы ни произошло этой ночью, нужно срочно разобраться со всем этим. В том числе и с сектой.

— Прошедшая ночь была горячей, но мне уже пора, — я откинула только что расчёсанные волосы назад и повернулась к выходу.

— Постой! — вдруг воскликнул Генри и, даже не прикрывшись, подскочил к тумбочке, чтобы начать что-то быстро там искать.

— Твой зад, конечно, прекрасен, но мне осточертело его видеть, — раздражённо процедила я.

— Равенна Вэй, я люблю тебя, — парень, наконец, повернулся ко мне и встал на одно колено. — Ты выйдешь за меня?

Я рассмеялась тут же, искренне, на полную катушку. Непривычно было издавать подобные звуки, но ситуация действительно оказалась настолько забавной, что я не сдержалась.

— Ты идиот? Нет, конечно, — я даже не взглянула на кольцо, лишь в жалкие глаза парня, желая показать ему всё своё презрение к его любви ко мне.

Тот оказался полностью растерян.

— Но... мы ведь столько раз делили вместе постель...

— А ещё и множество других как у тебя, так и у меня, — высокомерно усмехнулась я, всё больше получая удовольствие от этого представления.

— Но мне хорошо только вместе с тобой, — не шибко уверенно продолжал Генри, — я буду любить тебя до самого конца, дарить украшения, делать всё, что ты только попросишь...

— Мне не нужна ещё одна прилежная собачёнка, — я коротко рассмеялась. — Мне нужен тот, кто будет со мной наравне.

И ушла, захлопнув дверью, чтобы ещё раз подтвердить свой отказ. Вот кретин, конечно! Надо же быть такой амёбой, чтобы додуматься до предложения! Даже не жаль его, сам себя подставил, унизил и закопал в могилу любви. Пусть ещё и пойдёт выпрегнет из окна, всё равно плевать будет. У меня с гусеницей куда больше общего, чем с Генри.

С другой стороны, в чём-то он оказался полезен, ведь я очнулась в общежитии.

А тут когда-то жила Тинг.

Я нашла её комнату довольно быстро, в самом конце коридора на втором этаже. Дверь была заперта, но я быстро взломала замок шпилькой — этому навыку набралась ещё тогда, когда Мэри постоянно запирала меня в сушильной, без еды и воды, чтобы я «очистила и организм, и мысли», как она постоянно твердила. Большей чуши в жизни не слышала. Разве что только сегодня от Генри.

Везёт мне с идиотами.

Темнота, пыль, запах чего-то кислого — комната встретила меня напряжённо, с опаской смотря из-под усыпанной одеждой пола. Похоже, полиция тут хорошенько всё осмотрела: перерыла полки, забитые книгами, мангами и игрушками, неопрятно надели парик обратно косплею, высыпали мелкие вещи на стол и не убрали за собой, но зато казалась нетронутой кровать. Атмосфера и предметы остались прежними, какими я и их видела в последнийраз. Кроме почти закрытого окна, из которого немного поддувало. На секунду я замерла. А может, полиция действовала аккуратно, а разбросал все вещи вокруг кто-то другой? К примеру тот, кто пробрался через окно и так непрочно прижал его обратно.

Я закрыла его до конца, и когда взгляд упал вниз, в недоумении замерла.

«Против воли не попрёшь,

После ножа не проживёшь» .

И вновь записка.

Но почерк уже иной, а точнее это вообще напечатанный лист. Я сразу догадалась, что это предназначалось Тинг: вчера я видела её тело, покрытое ножевыми ранами. Остекленевшие глаза, посиневшая, уже немного иссохшая, загноившиеся порезы, тёмно-бордового цвета кровь. Вот так выглядела смерть — безутешная жрица, ликовавшая каждый раз от пойманной души и бесконечно рыдающая от криков, стонов, плача. Лишь смерть видела столько жизни, сколько не видел никто из нас.

Слёзы одинокими каплями падали с водопада в ущелье сожаления, горечь крапивой проростала в горле, утрата ощущалась как смена солнца на луну. Холодное, безжизненное, никчёмное существование — порой так ощущалась моя судьба в самые страшные моменты. Пока я вновь не вставала на ноги и гордо не шла вперёд. Но вчера... вновь подкосилась. Прошлое напомнило о себя жуткими тенями, а убийство... показало мне то, от кого я скрывалась.

В тот миг, когда я увидела Тинг, я поняла, что потеряла её навсегда.

Как так получилось, что тело оказалось у секты? Неужели они её похитили и убили? И почему именно Тинг? Связана ли она была с ними ещё при жизни? Вопросы роились в голове, как мухи над мёртвой тушей, а тут ещё и эта записка. Уже вторая. Радовало, что написана она не мне.

«...б ерегись, девочка-ворон...»

Я ещё раз окинула комнату взглядом, пытаясь найти что-то, что поможет мне приблизиться к разгадке убийства Тинг. Анна вчера обмолвилась, что Тинг интересовалась историей жизни Рэбэнуса Донована. Возможно, Тинг как-то помешала планам его культу, за что её и убили? Если это были они, конечно, а не кто-то иной, вообще посторонний. С другой стороны, зачем секте тогда понадобилось тело?

Я с трудом напрягла память. После увиденного... я пробыла на собрании недолго и по-тихому смылась, чтобы быстрее забыть весь кошмар. И не вспоминать прошлое. Поэтому, что стало с телом убитой, я не знала, но это можно легко выяснить у Арни или у Инграма. И, казалось бы, на этом можно было бы и остановиться, но... я чуяла, что здесь что-то ещё. Что-то не так.

Что-то явно связано с Рэбэнусом.

Взгляд зацепился за книги. Никогда не видела, чтобы Тинг читала их, а вот мангу и комиксы — пожалуйста. Значило ли это, что среди них она хотела что-то спрятать? Коричневые, зелёные, яркие, золотистые — всякие разные, но одна из них слишком потрёпанная, точно её кто-то часто открывал или ронял. Я взяла её в руки: лёгкая, невзрачная, со стёртым названием. Открыла — и улыбнулась во все зубы, обожая себя за свою гениальность.

Вот так надо работать, бездельники.

Внутри из страниц был вырезан глубокий прямоугольник, специально для хранения сложенной в нём вполне новой бумажки. Кинула книгу на подушки, сама села на кровать и раскрыла листок.

И ахнула.

Кровавый отпечаток сердца.

Словно к поверхности бумаги вместо ладони приложили настоящее сердце. Но это невозможно! Либо это очень хороший художественный рисунок кровью, либо это не орган убитой, либо... из Тинг вынули сердце. А как она жила после? Ведь когда я вчера увидела её труп, то не заметила никаких ножевых ранений в районе сердца: лишь в живот и в голову.

Да ну, чушь какая-то.

Хотя меня напрягало ещё кое-что, а именно — текст на этом листке. Тот же самый почерк, что и на записке, которую я получила вчера. А значит, Тинг тоже имела проблемы с этим неизвестным — тем, кто стоял за всем творящемся. Разобрать сквозь кровь было трудно, но я всё же уловила суть, о чём написано: без каких-либо условий какая-то клятва вместе со сделкой, где за свою душу можно получить всё что угодно. А внизу — подпись и инициалы «Р.Б.»

Сердце пропустило удар.

Рэбэнус Донован? Действительно всё ещё жив?

Ну уж нет, это уже слишком! Сначала говорящие о нём мои одногруппники, затем странные слухи от Хилари, потом помешанные на нём сектанты, а теперь ещё и это! Не мог человек жить больше ста пятидесяти лет, а сейчас заключать с кем-то контракты. Это точно какой-то мошенник, розыгрыш или ещё что-нибудь в таком же духе. Никакой магии, мистики, опасности и всего остального. Да, Тинг убили, но от этого не стоило впадать в панику. Ужасная потеря, даже для меня, интересная загадка, но чтобы всерьёз верить, что мёртвый злодей оказывается ещё жив... это уже бред.

По крайней мере, пока не найду доказательства, в это не поверю.

Уже собираясь положить книгу обратно на полку, я заметила в ней ещё кое-что: кусочек газеты с новостью о том, как семь лет назад сбили какую-то девочку. Почти размывшаяся фотография была оторвана от остального текста, так что тут сохранилось лишь совсем чуть-чуть слов, чтобы понять, о чём шла речь и зачем это Тинг. Но я решила забрать всё, прежде чем уйти, осторожно закрыв за собой дверь.

Улица встретила алым светом фонарей, мерцанием вычищенного льда, утренней тишиной города, ещё не окунувшегося в людские страсти, проблемы и грязь. Белые крупинки снега оседали на моих волнистых волосах, доходящие до лопаток, таяли, сливаясь со тьмой цвета, мокрыми каплями стекали по смугловатой коже до воротника красочного пальто. Синие, коварные, совсем недавно испещренные искрами лукавства глаза потускнели и превратились в две безжизненные стекляшки. В голове — бессмысленный гул, состоящий из столкнувшихся мыслей, суматошной беготни чувств и пролитой крови вопросов. Увиденное до сих пор упорно наворачивало круги по разуму и сбивало с толку. Прямо в бездну.

Равенхилл — могила древности, криков, тайн, ужасов. Здесь гноились раны, здесь падалью обживались люди.

Равенхилл — алый закат солнца, уходящего от разрухи, нелепых новых построек и скучающих жителей.

Равенхилл — город с численностью всего сто тысяч человек, но с такой большой историей...

Когда я переехала в этот город, чуть больше полгода назад, то не собиралась ничего тут искать, разгадывать или влезать в чужие дела с болезненными ощущениями прошлого за каждым углом. Но чтобы не выглядеть совсем приезжей дурочкой среди остальных, я почитала немного истории о Равенхилле и об институте. Узнала лишь, что Рэбэнус Донован был очень влиятельным человеком, который помог большому количеству людей, пока не зарезал несколько семей и не поджёг на тот момент ещё совсем маленький город. С тех пор его считали погибшим, а все слухи о магии и мирах — лишь выдумкой. Подробностей пожара и судьбы Равенхилла до него почти не было, зато куда больше было рассказано о событиях после: о перестройке города, новой жизни, открытии школ и одного единственного института, расположившего в замке Рэбэнуса. Сменились поколения, забыли о страшных происшествиях, начали принимать иностранных студентов и развиваться в сфере культуры, искусства и истории. Казалось бы, всё изменилось, но... отчего-то до сих пор улавливался запах тёмных времён.

Что-то ещё узнавать у других я тогда не собиралась, считая полученную информацию вполне достаточной и достоверной. Но, видимо, это может оказаться не так...

А знал ли кто-нибудь в Равенхилле правду? Сохранились ли коренные жители, помнящие историю, слышащие её от уст родителей? Ведь на первый взгляд мне казалось, что никто, как и я, не вникался в прошлое города и его злодея. Хотя не стоило отменять того факта, что все могли что-то скрывать...

А я была в этом уверена.

— Bonjour, madam!

Отвлекать меня от мыслей — любимое занятие Вильгельма. Всегда во всём манерен, но в бессовестном вторжении в личное пространство другого человека был его шарм. Словно по себе знал, каково это — наворачивать бесчисленные круги в мыслях, крутиться, как волчок, и не иметь возможности выбраться из собственной западни. Вильгельм постоянно привлекал к себе внимание, хотя, казалось бы, с его красотой бога это не имело смысла. Но всё же постоянно так делал. Почему? Игра в спасителя людей от самих себя? Герой, что постоянно протягивал руку помощи? Или просто искал выгоду?

С другой стороны, для злого человека Вильгельм был слишком красив: чёрный фрак, рубинового цвета рубашка, серебристые цепи на тёмно-винных брюках, уложенные рыже-каштановые волосы, септум в длинном носу и собранный взгляд серых глаз. Его брови вечно находились под таким углом, что делали его лицо суровым, даже злобным — это ещё одна общая черта между ним и Анной. Порой я часто ловила себя на мысли, что сравнивала их: поступки, характер, черты внешности, одежду. Если Анна любила носить всё чёрное и серое, то Вильгельм предпочитал алый цвет и стиль XIX века. В чём-то элементы их нарядов совпадали: наручные часы, браслеты или прокол носа, но в основном — яркий контраст. И как они жили бок о бок каждый день?

С другой стороны, их взаимоотношения мне не совсем ясны, как и их характеры. Словно... им слишком много надо контролировать, следить за каждым словом и деталью. За каждой тайной.

— И вам привет, семейка Готье, — я моргнула, отгоняя от себя мысли.

— Садись, — Анна махнула мундштуком в сторону противоположной двери машины.

Перед тем, как сесть, я оглянулась: ветхие деревья, угрюмо идущие на работу люди, чёрная масса из пальто, грязного снега и мокрых стен домов — даже привычный алый цвет города с трудом пробивался в этот пасмурный унылый день. От общежития я прошла даже меньше половины пути до института, поэтому рада была сесть в тёплую машину. Не раз Готье меня подвозили, поэтому обстановка была привычной: чистые ухоженные сиденья, полная пепельница перед рулём, несколько новых пачек Marlboro рядом с ней, запах табака и талой воды — их машина была для меня любимее, чем дом, где я жила с приёмными родителями.

Жаль, что никого из этих людей я не могла назвать родными.

— Хочешь кофе? — Вильгельм с соседнего сиденья взял напиток и протянул его мне.

Я приняла из его рук дымящийся стакан и внезапно осознала, что ничего не ела ещё со вчерашнего вечера, понятия не имела, сколько сейчас времени, и с собой ничего не взяла: ни еды, ни тетрадей, ни денег, ничего, лишь небольшую сумочку, где лежал телефон, пропуск и найденная книга Тинг. Задней мыслей я и не хотела идти в институт, но ноги сами на автомате повели меня туда. Дом хоть и по пути, но заходить бессмысленно — стоило ожидать ссор, наказаний и новых запретов. А чем-то всё-таки надо было заняться.

Как всё стало сложно всего лишь за один день...

Но мне это нравилось. Дико нравилось.

— А круассан? — Вильгельм, казалось, превратился в само гостеприимство, что за ним редко наблюдалось. — Жаль, что они не такие вкусные, как у нас во Франции...

Хрустящий снаружи, мягкий и тающий внутри, с тёплым шоколадом — такая оказалась выпечка на вкус. Учитывая, что я ничего не ела, для меня этот круассан казался почти идеальным. Я съела его почти в два счёта, лишь один раз сделав глоток обжигающего коже. На уже чуть сытый желудок я заметила, что позади наших пассажирских сиденьев в мешочке были сложны пакетики из-под круассанов и использованный чайный мешочек. Анна никогда не пила кофе, лишь чёрный чай, но зато самых разных вкусов — от обычного с черникой до белого трюфеля с кокосом. Вот и сейчас она пила его, временами делая затяжки сигареты и выпуская дым в немного приоткрытое окно.

— Да, я помню, — на секунду я прикрыла глаза, когда делала новый глоток кофе и вспоминала... — Действительно незабываемый вкус, ни с чем не сравнится. До сих пор помню, как мы с Анной гуляли по Севастопольскому бульвару и зашли в кафешечку. Тогда я впервые попробовала круассан, — а ещё местных французских парней. — Мне тогда местный пекарь сказал такую фразу: «Круассан — как живое существо, его нужно чувствовать, и тогда он получится вкусным».

— На что ты пошутила, что не чувствуешь в круассане хруста костей и горькости кровеносной системы, — бледное лицо Анны тронула слабая улыбка.

— Надо было сказать, что я ем чей-то большой палец, поэтому круассан живой, — я хихикнула в её плечо.

Внезапно стало приятно иметь столь хорошее и тёплое воспоминание на двоих. Мы тогда с Анной весь день гуляли только вдвоём, ни о чём особо не болтали, но и не молчали в неловкости. Просто жили моментами, восхищались французской культурой, наблюдали мост Пон-Нёф и постоянно курили. Воздух там был иначе — наполнен мыслями, эстетичностью, красотой и коричневыми оттенками. Жизнь не бурлила, но и не стояла на месте — нечто между безудержной радостью, граничащей с безумием, и потоками слёз по каменным плитам дорожек. Золотая середина, серебристая пропасть. Вместе с Анной я ездила на рождественские каникулы во Францию, где мы жили в отеле, гуляли каждый день, засиживались в библиотеках допоздна, распивали алкоголь в местных клубах Монмартра. Пожалуй, Париж — ещё одно место, где я чувствовала себя не столь чужой, как здесь, в Равенхилле.

Чужая среди своих.

Родная среди чужих .

— Имей я хоть какие-то кулинарные способности, обязательно готовил бы их каждый день по истинному рецепту, — Вильгельм говорил беззаботно, но я уловила нотки недовольства даже не в его голосе, а во взгляде, в безупречном лице.

Только когда машина тронулась, я посмотрела на Анну: подбородок слегка вздёрнут, пальцы теребли железный месяц на браслете, серые глаза следили за дорогой, словно она не до конца доверяла своему брату. Или боялась, что что-то произойдёт?

— А ты, Анна?

— Если планируешь отравиться, то я с радостью приготовлю, — её голос оставался ровным, поэтому было невозможно понять, серьёзно она говорила или нет.

— Эй! — я поперхнулась кофе.

— Но сначала я сама попробую, и если умру, то можешь пожить в моей туше для тепла.

Всё же это шутка .

— Я не собираюсь жить в твоей туше, Анна!

— Ты так говоришь, как будто это плохо!

Мы рассмеялись, что бывало очень редко — неожиданно стало легче на душе, словно всё то напряжение, чёрной тенью тянущееся из комнаты Тинг, пылью осело по дороге. Не исчезло, нет, но хотя бы не так сжимало глотку от странного ощущения тревоги. Будто на меня кто-то неотрывно смотрел всё это время, и сейчас наконец-то отвернулся.

— А почему вы переехали сюда? — я спросила это как можно более беззаботно, надеясь, что получу ответ засчёт сложившейся весёлой атмосферы.

Но, видимо, таковой она казалась только для меня.

Брат и сестра Готье переглянулись: Анна глядела больше вопросительно, а Вильгельм словно не хотел её ранить словами. И если скажет что-то лишнее, то возьмёт всю ответственность на свои плечи.

А затем вновь и вновь будет ненавидеть себя за оплошность.

— У наших родителей бизнес, — ложно-будничным тоном проговорил Вильгельм, внимательно следя за светофором, когда мы затормозили на перекрёстке. — И не всегда легальный. Поэтому из-за их ошибок нам пришлось вместе бежать в Англию, продав свой родной дом во Франции.

Так вот почему мы не жили в их доме. Вот почему Анна так тщательно избегала улицы, знакомые с детства. Вот почему мы не ходили по другой части Парижа, по его окраинам. Анна не хотела попасться на глаза врагам. Или просто боялась боли от прошлого?

— А почему именно сюда переехали, в Равенхилл? — я мельком кинула взгляд на притихшую подругу.

Вильгельм вновь надавил на газ, но мне показалось, что он бы с радостью помчался со всей скоростью машины.

Надеюсь, чтобы не разбиться насмерть.

— Это дыра, где тебя никто не будет искать, — предвзято отвечал он. — Да, город вполне развивается, в него стекается куча новых студентов, но все они по возможности тут же уезжают отсюда после окончания института Донована.

— Нам просто быстро предложили здесь дом за небольшую цену, — чуть резко подытожила Анна, убрав мундштук в свою маленькую сумочку.

Ещё один важный вопрос вертелся на языке, но видя, как на это всё негативно реагировала Анна, я решила задать сначала другой:

— А как ты сразу попал на третий курс?

— Во Франции я учился на почти таком же направлении. С лёгкостью сдал экзамены, договорился и так и попал.

— И вы... скучаете по родным краям?

Анна.

Что же ты скрывала? Почему так сейчас взволновалась, не удержала контроль над эмоциями? Какая цепь впивалась тебе в кожу, не давая уйти от оков? Что ты так упорно держала в себе, каждый день всё больше погибая изнутри? Отчего-то я была уверена, что именно сейчас девушка действительно что-то чувствовала — и так много, столь сильно и мучительно. Вильгельм выглядел почти таким же — хмурым, напряжённым, сжавшим руль до белых костяшек.

И почему я любила задавать им провокационные вопросы, зная, что Готье этого не любили?

С другой стороны, обо мне тоже никто не заботился.

Так что пошли все к Аоиню.

— Знаешь... как переводится с французского «tu me manques»? — на вопрос Анны я отрицательно покачала головой. — «Ты отсутствуешь у меня» — вот как это звучит. На нашем языке нет такой фразы «я скучаю по тебе». И я не скучаю по Франции. Она отсутствует у меня. Так, словно это часть меня или даже орган, сердце. А у меня его жестоко выдернули.

Показала эмоции.

Анна наконец-то показала эмоции — глубокие, острые, ржавые от пролитых слёз. Где-то там, внутри неё, чувства вновь мешали, пока она целовала небо. Если они не свяжут верёвкой, то превратиться в птицу — но покуда она в человеческом обличии, голодные псы снова и снова гладали её кости. Заговоришь на языке кровавых цветов — шагнёшь в лес мёртвых бабочек. Там, среди этих бестий, не существовало богов — бессмысленно звать, безнадёжно верить.

Анна была одна, а их — страхов, боли, отчаяния — слишком много. Ей обломали крылья, а земля не приняла нездешнюю тварь. Небо отвернулось, зато темнота всегда была рядом.

Вот только она лишь губила.

— Надеюсь, если мультивселенная всё же существует, то в каком-нибудь из миров мы живём там, где хотим, — вспомнив о неплохих днях в Чэнду, проронила я.

— И счастливо, — с такой болью в голосе сказала Анна, что я пожалела о всех своих плохих мыслях насчёт неё.

Но не успела ничего сказать, как подруга уже вышла из машины. За мыслями и даже галлюцинациями я только сейчас осознала, что мы доехали до института. Со смешанными чувствами я тоже вылезла из автомобиля, уже собираясь догонять Готье, но этого не пришлось делать. Они застыли вместе с остальными студентами, которые столпились вокруг кого-то, валявшегося на снегу прямо перед входом в институт. Где-то вдалеке послышался вой сирен полицейских машин...

Клуб. Алкоголь. Инграм и Арни.

Мантии, тени, коридор. Секта. А там...

И уже тут, снова в центре.

Тело Тинг Моу.

VI: Ни страх, ни хаос

То, что мы называем хаосом — это всего лишь закономерности, которые мы не сумели распознать. То, что мы называем случайностями — это всего лишь закономерности, которые мы не в состоянии расшифровать. То, что мы не можем понять, мы называем бредом. То, что мы не можем прочесть, мы называем тарабарщиной.Чак Паланик

«Если вселенные могут возникать из черных дыр, то, по мнению некоторых физиков, доминирующими вселенными в Мультивселенной будут вселенные с наибольшим количеством черных дыр. Это означает, что, как и в животном царстве, вселенные, дающие начало наибольшему количеству «детей», в конечном счете становятся доминирующими и распространяют свою генетическую информацию — физические константы природы. Если это верно, то у нашей Вселенной в прошлом могло быть бесчисленное множество предков-вселенных, а сама она является побочным продуктом триллионов лет естественного отбора...»¹

Смысл прочитанного неизбежно ускользал. Мысли цеплялись друг за друга, как утопающие, и вместе уходили в пучину водорослей. Сосредоточиться не получалось, как бы ни интересна была глава о Мультивселенной.

Институт не закрыли после нахождения тела Тинг, но занятия отменили на сегодняшний день. Всю парковку перекрыли, и многие студенты не смогли уехать домой, поэтому малыми группками болтались по замку. Мы с Анной и Вильгельмом решили быстро скрыться с места «преступления», чтобы избежать лишних вопросов полиции, хотя я на них уже отвечала, когда все пытались найти Тинг.

Ура, нашли всё-таки. Поздравляю.

Спектакль наконец-то закончился.

Мы втроём решили спрятаться в библиотеке: Готье пошли искать классические произведения на французском, а я решила отвлечься на любимую Мультивселенную. Но никак не выходило, Гуй побери.

Раздражение.

Красными пятнами оно раздирало кожу, на медленном огне поджаривала эмоции, вот-вот — и возьмёт в руки сковородку, чтобы перевернуть моё приплюснутое настроение. Злило лицемерие людей — как только узнали о гибели Тинг, сразу же начали её жалеть. А до этого плевать они хотели на неё.

И в этом вся суть человека.

«Потеря есть начало размножения, множество — начало потери» ².

Ужасно раздражало то, что я не знала ответов на самые важные вопросы. Кто убийца, зачем убил и будет ли убивать ещё? Или дело ограничится одной лишь Тинг? И где, Гуй побери, Инграм и Арни? Это ведь они наверняка подкинули тело бывшей одногруппницы. Я даже представила эту сцену: Арни едет на своём старом Мерседесе, открывает багажник, пока Инграм стоит на шухере, и тихонько кладёт Тинг на холодную землю. А затем быстро уезжает вообще на другую парковку.

А камеры?

На секунду я напряглась. А не потому ли я их не видела сегодня, потому что их задержали? Нет, глупо. В Равенхилле очень мало камер, даже в институте они есть только на входе. На других домах, столбах, кафешках или в редких торговых центрах — крайне мало. Почти нет. Безопасность, конечно, на колоссальном уровне, просто блеск.

Писк телефона отвлёк от смятой страницы, которую я зажала ногтями в попытках успокоиться.

«Слышала о последних новостях?..»

Нет, блин, не слышала. Глухая же совсем. Что за тупой вопрос, Джейсон?

«Встретимся у входа в библиотеку через пять минут».

И выключив телефон, двинулась мимо стеллажей. Высокие, украшенные позолотой и красной тканью, величественные — словно рыцари книжного мира. Корешки ровные, ни единой пылинки, всё блестело, такой простор чувствовался в столь большой библиотеке, точно тронный зал, а не помещение для изучения учебников и старинных филиалов. Уверена, где-то среди всего этого богатства были и необычные книги. Либо тайная комната с подобными историями. Ведь не может жить такой человек, как Рэбэнус Донован, в своём замке и не иметь страшных секретов, спрятанных прямо у нас под носом? Почему мне раньше не приходила в голову мысль, что здесь могли быть скрытые места, двойное дно? Ведь если сравнивать вид снаружи и кабинеты, которые мы использовали для учёбы, становилось ясно, что где-то пропадали ещё помещения... Но где конкретно и как туда попасть? И знали ли о них преподаватели и деканат?

— Равенна?

Равенна.

Сяо-Рави.

Мисс Вэй.

Девочка-ворон.

Равенна-Равенна-Равенна.

Я любила своё имя — оно отлично подчеркивало мои синие азиатские глаза, хищный взгляд, утончённые черты лица, высокий рост, а самое главное — пугающую власть. Во мне, быть может, и не было никаких отличительных внешних характеристик, но я была определённо красива и сексуальна, а это уже очень привлекало. А необычные и яркие наряды лишь ещё больше усиливали должный эффект.

Я подходила к Джейсону величаво, с важным видом — похожа на недостижимую цель, на жестокое проклятие без шанса выжить. Словно сама Си-ван-му, вышедшая из Страны мёртвых³, дабы покорить глупых смертных. Я — богиня страсти и крови, смерть мой дорогой друг.

Я видела по глазам Джейсона, как тот натягивался от одного только моего грозного взгляда. Хотел поймать, спрятать, сожрать, впитать меня полностью — дикое желание, как всегда возникающее в нём при появлении меня. Особенно в постели... Вот только сам Джейсон не вызывал у меня ничего подобного.

— Почему решили устроить высшее учебное заведение прямо в замке Рэбэнуса Донована? Разве это законно?

— Ты об этом хочешь поговорить? — совершенно не ожидал такого напада Джейсон. — А как же... Тинг?

Крики. Рвота. Страх. Шептание.

Шум — вот что сейчас заполняло коридоры замка. Волнение, ужас, шорохи... Студенты встрепенулись, заболтали, словно очнулись от тягучей полудрёмы, встряхнули с себя слизь медлительности, но только для того, чтобы вновь забраться в кокон страха. О Тинг сейчас говорили куда чаще и больше, чем обо мне — ещё один фактор раздражения. Надо бы взять ситуацию под контроль, вновь заявить о себе, сделать акт милосердия — пусть люди забудут о несчастной гибели, но не обо мне.

— Отвечай на мой вопрос.

Джейсон закусил губу, явно до этого намереваясь мне возразить, но из-за мягкой натуры не мог допустить такого.

Тьфу, как мой приёмный отец.

— Есть разные теории... одна гласит, что Рэбэнус сам написал завещание, чтобы в его замке «проводились обучения магии».

— Но все решили убрать последнее слово и проводить просто занятия? — быстро догадалась я, представив эту несложную картину.

— Всё верно, — парень ещё больше напрягся, нервно поглаживая рукав своего джемпера. — Но не знаю, насколько это правда.

— А ещё теории?

— Когда после пожара Равенхилл начал восстанавливаться, не стало хватать больших зданий для школ, а для высшего учебного заведения — и подавно. Поэтому решили устроить институт прямо тут, в замке Рэбэнуса. После того, как, конечно, тщательно обыскали его.

— И ничего не нашли, — предположила я, ведь если бы нашли что-то из ряда вон ужасное, то мы бы наверняка никогда не учились бы в этом замке.

— Говорили, что нет. Как будто... — Джейсон нахмурился настолько сильно, что его глаза почти что скрылись под толщиной бровей, — Рэбэнус специально зачистил это место перед смертью.

Странно. Не похоже на него.

Так, стоп.

С чего вдруг я это решила? Я же не знала Рэбэнуса, что и невозможно, ведь он давно мёртв. И даже не изучала его покрытую тайнами судьбу. Что уж говорить — я понятия не имела, как он выглядит, ведь в интернете не нашлось ни единой его фотографии, картины или описания с чьих-то слов. Словно он специально тщательно следил за тем, чтобы никто не проговорился о его внешности.

Что тоже не похоже на него.

Да почему я так была уверена в этом? Точно не моя мысль проскальзывала в голове, а чья-то... другая. С другой стороны, можно объяснить эту теорию логически: такой властный человек, как Рэбэнус Донован, стремился оставить след в истории. И не только его, но и ещё тёмную кровавую дорожку за собой, точно у него с самого начала был такой план — всех обмануть, убить, поджечь, а затем потеряться, чтобы в будущем гадали, куда он пропал. Официального подтверждения нахождения его останков не было, но всё же Рэбэнуса похоронили на местном кладбище.

А может, раскопать и посмотреть, что там внутри гроба ?

— Мне кажется, в этом замке всё же что-то есть, — отдёрнула я себя от мыслей, попытавшись сосредоточиться на коричневой радужке возле самого зрачка Джейсона.

— Не знаю, — вздохнул тот, явно чувствуя себя неуютно и как-то боязливо косясь на стены. — После случившегося... мне не хочется обо всём этом думать.

— Ты же даже не общался с Тинг.

Парень посмотрел на меня с неприязнью, смешанной с сожалением. Точно ему жаль, что я не понимала обычных человеческих чувств, но испытывал по этому поводу неприятие — ведь таков был мой выбор. Хоть я и пыталась его порой исправить.

— Это смерть, Равенна. И она забрала очень молодую душу. Красивую, полную энергии и ума, светлую душу. Человека, который мог ещё жить, учиться, путешествовать, творить что-то значимое для мира. А Тинг... так рано погибла. Страшно представить, если бы вдруг на её месте оказался кто-то другой. Хотя куда уж ещё хуже? Погиб человек. Все, кто с ней не знаком лично, почему-то обесценивают её смерть, радуются, что это не их родители или друзья. А для кого-то Тинг была близка и родна. Но... что ещё хуже — это убийство. Жестокое, безнаказанное, да ещё и вывернутое на всеобщее обозрение. Это... ужасно.

— Но это сделала не секта, — заранее предупредила я.

— Что? — удивился Джейсон, явно поражаясь, почему я так холодно отнеслась к смерти своей несостоявшейся подруги.

А я просто смирилась. Слишком многих потеряла за свою недлинную жизнь. Каждого оплакивать — захлебнёшься.

— В новостях слышала, что подозревают во всём секту, и это совершенно естественно для людей. Но я просто чую, что тут замешан кто-то ещё, — я вспомнила весь вчерашний день. — Странно, что после всего содеянного Рэбэнуса до сих пор некоторые почитают. Но если большинство относятся к нему со страхом, то почему мы всё же учимся прямо в его замке?

— Равенхилл небольшой город, чтобы разбрасываться столь большими зданиями, — пытался что-то ещё вспомнить Джейсон.

— И только из-за этого?

Он смирил меня крайне недобрым взглядом — впервые я видела его в столь мрачном состоянии. С другой стороны, чужая гибель на всех по-разному влияла.

— Ну, ещё мэр города сам предложил эту идею и сам же её реализовал. Я же говорю, много разных теорий.

— А кто может знать правду?

Джейсон вдруг всплеснул рукой.

— Да очнись же, Равенна! Твою одногруппницу убили! А ты задаёшь такие вопросы. Тебе разве совсем не больно из-за этого?

Вспышка — и злость пламенем разлилась по венам. Я ткнула пальцем ему в грудь, впив острый кончик серебристого ногтя.

— Не тебе говорить мне о боли, — синие глаза сияли яростью. — Не тебе.

— Эй, голубчики!

Арни вальяжно вышел из библиотеки — мятного цвета пиджак, бежевая рубашка и позолоченный монокль, болтающийся на цепочке. Растрёпанный и непоследливый — в нём удивительно сочетались черты ребёнка и сумасшедшего гения. Позади него тёмной тенью плёлся Инграм: мрачный, одетый в самую обычную серую одежду и явном не в настроении с кем-либо разговаривать. И как они вдвоём вместе уживались? Или когда они были наедине, то вели себя как-то иначе?

— Ну что, Джаред, как твои дела? — Арни остановился напротив нас.

— Я Джейсон.

— Хорошо, Джон, как скажешь.

— Моё имя Джейсон. Что, так сложно запомнить?

— Вот только не надо на меня обижаться, Джейкоб!

Арни рассмеялся, на что Джейсон лишь ещё более колючим взглядом посмотрел на меня, словно я была во всём виновата. Хотя такие их перепалки случались каждый раз при встрече.

— Ладно, тогда давай до новых встреч, — не стала я больше мучить горюющего Джейсона и кивнула подбородком в сторону открытой двери. — Всё равно ты собирался взять почитать что-нибудь о китайских мифах.

Мой прозрачный намёк Джейсон сразу понял. Чуть приобняв меня за плечи, он кинул недоверчивый взгляд на Арни и Инграма и скрылся среди полок библиотеки.

— Что это было, Аоинь вас дери? — я скрестила руки на груди, ощущая в груди непрошедшую злость.

— Эй-эй, полегче, чертовка, — как бы сдаваясь, поднял руки Арни, держа в одной из них флягу с алкоголем. — Это был всего лишь разговор с Джейкобом, — Джейсоном, — ничего личного. Что-то ещё есть непонятное? — словно я полная дура, спросил он.

— Я о Тинг.

— А что Тинг? — Арни сделал пару глотков и даже не поморщился. — Ну да, убили бедную девочку, а мне никто не верил.

— Откуда вы взяли её тело?

— Ну, точно не с потолка, — Арни на всякий случай посмотрел наверх, точно проверял, действительно ли там не было никаких трупов. — Хотя было бы здорово. Дождь в виде трупов.

— Арни.

— Уже как двадцать лет Арни.

— Откуда тело?

Они видели мой настрой. Не застали в слезах, а в полной готовности что-либо сделать — меня так просто не сломать. Та кукла, что была разбита, теперь переплавлена — начинка та же, вот только материал прочнее.

И Арни это прекрасно видел. Его плечи внезапно поникли, голос стал не столь громким, пропали весёлые нотки в зелёных глазах, что вспомнили горькое прошлое.

— Тинг лежала в ста ярдах от моего дома. Когда выехал за алкоголем вечером, то чуть не наткнулся на её тело. Оно лежало прямо поперёк дороги, словно кто-то специально так положил, дожидаясь меня.

— И ты просто решил её забрать к себе?

— Она была среди нас, — впервые за весь разговор подал голос Инграм.

Я в шоке уставилась на него.

— Состояла в секте?

— О, мы не секта, — шрамы парня неприятно изогнулись от кривой ухмылки. — Мы свита Ворона.

«Но теперь мы действительно избраны. Ведь после ослепления мы пришли ко тьме. К Ворону».

Мантии. Лица. Усыпальница...

Они считали себя другими, помеченными чем-то тёмным, не принадлежащими к остальным. Как и любая секта, помешанная на чём-то или ком-то. Но у этих... действительно что-то было своё. Что-то не так. По пьяне я не смогла понять, что именно, но и сейчас тоже. Воспоминания — будто размазанная кровь по стене, смешанная с другими, чужими. Уловить что-то определённое не получалось, как и понять картину в целом. Слишком много недостающих элементов, загадок, тайн. Впервые мне хотелось винить себя в том, что напилась в столь неподходящий момент. С другой стороны, будь я трезвой, меня могли бы и не позвать с собой... но зачем они это сделали? Хоть Инграм и объяснил причину, отчего-то я знала, что это далеко не всё.

«Только мы и тьма. Внутри и снаружи. Больше никаких угрызений совести, подражаний, зависимости от чужого мнения, жажды внимания, потребности в одобрении. Только ты. Только тьма, сделавшая тебя таким. Только Ворон, объединивший всех нас. Мы — и есть он».

Свита Ворона.

Почему они назвали себя так? Ведь свита бывает только при живом человеке. А Рэбэнус мёртв. Но они, включая Арни и Инграма, явно так не считали. И смотрели на меня с опаской, точно одно моё неосторожное слово — и убьют тёмной ночью.

Я была уверена, что они способны на такое.

Особенно Инграм Касс.

— Но... — я хотела возразить, но решила, что лучше спорить потом. Если мои рассуждения верны... то лучше подыгрывать. — Хорошо, ладно. Вы забрали Тинг к себе, чтобы потом перенести её в усыпальницу для... прощения?

— Почти так. — Инграм вертел в руках зажигалку, но смотрел вообще куда-то в сторону, точно ему всё это быстро наскучило.

Как и вчера на занятиях.

— И сначала мне пришлось избавиться от вони у себя лаборатории, — Арни взял невидимую колбу, перелил что-то в свою флягу и, взболтав её, вновь отпил, точно нахимичил некое зелье.

— И зачем было подкидывать тело на парковку? — вспомнила я поездку с братом и сестрой Готье.

— Коридоры слышат, — загадочно проронил Инграм, но Арни его понял.

И как они вообще понимали друг друга? Что сейчас, что тогда, в клубе «Huggin Hearts». Как давно они общались? И как так вышло, что за всё время моего общения с Арни тот ни разу не упомянул своего друга? Либо я невнимательно слушала, либо они что-то скрывали.

Меня пробила дрожь.

Что-то за последние два дня я стала слишком часто всех подозревать в секретах. Словно наконец-то открыла глаза... или просто боялась раскрыть собственную страшную тайну.

— Пойдём.

Арни никогда не был тактильным человеком, чтобы касаться кого-то, в том числе и меня, но его товарищ был в этом деле немного иным. Инграм взял меня под локоть и, крепко держа, повёл за удаляющейся по коридору высокой фигурой Арни.

Давление.

Вот что я ощутила, оказавшись так близко к Инграму. Тяжёлая аура, словно электрическое поле, на фоне которого жутко гудели провода. Но напряжение ощущалось больше даже не снаружи, а внутри — я шла будто не по широкому коридору, а по лезвию ножа. Соскользну — и буду сожрана тьмой.

Власть.

Инграм управлял мной: не только физическим прикосновением пальцев к моему локтю — жаль, что не оголённого — но и морально. Постоянные провокации, наводящие слова, тайный замысел диалогов, двусмысленные фразы... словно он знал меня куда больше, чем два дня. Словно... имел на меня какие-то планы. И не самые хорошие.

Угроза.

Быть может, мне всё это лишь просто казалось, как и многое другое. Размышлять и подозревать — пожалуй, такое же моё любимое занятие, как и шить. Вот только тут дело касалось дальнейшей судьбы. Один неправильный шаг мог стоить жизни. И хоть меня так и подмывало что-нибудь спросить у Инграма, я понимала — впереди ещё будет уйма вопросов, а любопытной дурочкой выглядеть не хотелось. А попадаться в расставленые чужие сети... лучше сберегу силы для собственной паутины.

Быть может, крупная муха попадёт.

— Сюда.

Арни завернул за угол, за котором я знала, последует тупик. Всего три картины Караваджо — слева, справа и прямо по центру. Довольно часто я видела тут девочек, которые прятались от лишних глаз, в том числе и от моих. Тяжело им быть загнанными овцами — волки всё равно придут на запах страха.

— Тут же нет ничего, — скептически я отнеслась ко всей этой идее.

Инграм слегка напряг пальцы, но мне уже стало больно. Мышцы, скрывающиеся под мешковатой толстовкой, напряжены, лицо полно пренебрежения, белые волосы слегка растрепались и падали на высокий лоб, чуть прикрывая тянущиеся шрамы. И даже не вырваться из хватки: не было ни желания, ни сил, ни надежды на то, что это пройдёт для меня бесследно.

Арни вдруг подошёл к центральной картине, схватил её за край и начал постепенно отодвигать. Я сразу догадалась — там тайный проход, как и в клубе под комодом. Такое же тёмное нечто, неизвестное и скрывающее очередные секреты.

Сколько ещё знали подобных ходов Арни и Инграм? И откуда? Зачем?

Облегчение — первое ощущение возникло в груди, когда Инграм наконец-то меня отпустил и направился к не полностью открытому проходу. Слабый свет почти ничего не выхватывал из мрака, но парень смело шагнул в него. Арни, чуть раскрасневшись от нагрузки, всё ещё держал картину, чтобы я тоже смогла пройти. И прежде чем безропотно последовать за Инграмом, его друг подмигнул мне с широкой улыбкой на губах.

— Да всё будет нормально, — сказал он, быстро пролез следом за мной и опустил картину на место.

Тишина.

Полная темнота.

Я понятия не имела, где оказалась, и куда подевались ребята. Из черноты на меня смотрели воспоминания: тонкая полоса между дверцами шкафа, зловещая улыбка собственной тени, пустая тарелка, как и глаза сгоревших детей...

Шорх!

Арни резким движением раздвинул занавески единственного окна. Вечерний зимний свет отбросил серые тени на пустой шкаф с дверцами, рядом с которым тянулись полные книг полки. Лица с бюстов печальным взглядом наблюдали за тремя мягкими чёрными креслами, стоящими вокруг забитого хламом стола: алкоголем, колбами, стопкой книг, перьями и ещё чем-то. Всё небольшое помещение заполняло множество мелких предметов: от картин и глобусов, до исписанных листов, шкатулок и украшений. Пахло табаком, гарью и старинностью, точно ничего не изменилось здесь с тех пор, как пропал хозяин замка. От шикарного камина веяло холодом, как и от дорогой люстры с острыми концами. Если упадёт — перережет тело.

— Это...

— Личная библиотека Рэбэнуса Донована, — Инграм уже сидел на одном из кресел и попутно читал книгу. — Тут собрано множество сборников о магии, о мирах, о некромантии... В общем, всё то, что ты отвергаешь.

— Как вы узнали об этом месте? — вновь проигнорировала я его провокацию.

— Я любитель везде полазать, — словно у себя дома, Арни ловко открыл бутылку ликёра и разлил на трём кубкам, стоявшим на столе. Видимо, парни тут были не раз. — И какое-то время просто увлекался архитектурой, чтобы заметить подвох в строении замка.

— Ты? И архитектура? — не поверила я, принимая из его рук подобие бокала.

— Отец видел меня во всех профессиях, кроме химика, — закатил глаза Арни, запивая свою обиду алкоголем.

Пригубив напиток, я вдруг поняла, что почти ничего не знала о семье своего недолеланного друга. Лишь только то, что тот жил в своём особняке без родителей, а где те были — я без понятия. Возможно, его отец был до сих пор жив, а вот мать... С другой стороны, о том, что я приёмная, тоже никто не знал, кроме Джейсона.

— Так и что с телом?

— Рано или поздно тело должно было быть найдено, чтобы у жителей Равенхилла не оставалось вопросов. И чтобы они были готовы к опасности. — Инграм даже не притронулся к своему кубку, но, отложив книгу, с наслаждением закурил.

— Какие герои, — не видела я в них ни капли благородства. — Поэтому надо было положить Тинг прямо на самое видное место?

— Да, почему бы и нет? — Арни хихикнул. — И учиться-то особо не хотелось сегодня.

— Такое ощущение, будто вам совершенно плевать на Тинг, хоть она уже и мертва.

Резкий выпад — звон тишины. Я знала, что переступила черту — с другой стороны, сегодня я это делала уже не раз. Знала, что надо было придерживаться плана — но как иначе поступать, если никто не собирался мне ничего говорить? Приходилось давить, задавать неудобные вопросы, выжидать, играть, даже если самой не хотелось. Арни, Инграм, Анна и Вильгельм оказались куда более скрытыми, с ними нужно было долго говорить, изучать их, пытаться понять, а не так, как с остальными. Узнала пару тайн — и всё, человек уже ничего мне не сделает. А тут... целая западня.

Кто кому горло перережет.

— Она была нашей, — затянувшись, Инграм холодным взглядом смотрел на меня, встав с кресла. — Ты вчера сбежала, как трусишка, пока мы с ней прощались. Ты отвернулась от неё, лишь бы не принимать ещё одну чужую смерть. Ты поступила подло, как и всегда поступаешь со всеми. А мнишь себя великой, хотя ты — лишь жалкая пташка, ничего больше.

Я сжала зубы, но ничего не сказала. Казалось, Инграм только и ждал от меня порыва гнева, криков, пощёчины. Очередная провокация. Очередной нож в спину. Его игра стоила мне выдержки — и мне это нравилось. То, что он не боялся меня, не пытался сбежать или легко отделаться. Он был первым, кто перешёл мне дорогу и при этом остался в живых. Инграм открыто противостоял мне, пытался укротить, запугать, присвоить себе, как я присваиваю каждого униженного человека. Как приз. Да, внешне он не был красавцем, но его уродство восхищало. Как и моральное.

«Мне нужен тот, кто будет со мной наравне».

— Как давно Тинг была с вами? — мне было непривычно теперьосознавать, что Тинг не была такой беззаботной милашкой, какую из себя строила. Что она состояла в свите Ворона и хранила нечто странное в книге...

— Достаточно, чтобы стать родной. — Арни допил свой кубок до конца.

— А вы сами как давно знакомы друг с другом? — я внимательно следила за тем, как Инграм приближался к своему товарищу.

— Достаточно, чтобы стать братьями друг другу, — Инграм положил руку на плечо пригорюневшего Арни.

О Нюйва, как же я устала. Рухнув в другое кресло, я приложила холодный металл кубка ко лбу. Почему мне никто не мог нормально отвечать? Почему обязательно надо было говорить загадками, намёками, цитатами? Неужели сложно рассказать всё как есть? Как будто меня специально водили за нос, давали подсказки то тут, то там. Радовало, что я действовала не бессмысленно, осознавала чужие ходы, вот только для целой картины всего найденного было ещё крайне мало. Я пока не знала, ни что таили мои так называемые друзья, ни кто убил Тинг, ни с кем она заключила договор, ни что сотворил Рэбэнус Донован на самом деле.

Нерешительность дрожью пробежалась по руке. Пара капель постепенно впиталась в рукав красной рубашки. Я не имела чёткого понятия, зачем всё это расследовала: то ли из-за слов Инграма, то ли из-за вины перед Тинг, то ли просто от скуки... Однако отступать в любом случае уже поздно. Первые шаги сделаны, оставалось лишь дойти путь до конца.

Видит Нюйва, такова моя судьба.

— Теперь вместо неё будешь ты.

Инграм сначала занял место Тинг в нашей группе. А теперь я — её место в секте... нет, в свите Ворона. Такое ощущение, словно этот ход планировался с самого начала. Подстроено. И странный настрой Инграма и его давление на меня побуждали всё больше верить подозрениям. С другой стороны, пока я это осознавала, мне почти ничего не угрожало.

— Я так понимаю, у меня нет права отказаться.

— Ты была на нашем собрании, — кинув окурок в камин, Инграм с каждым словом стал всё ближе подходить ко мне. — Слышала речь. Носила воронью мантию. Находилась в усыпальнице. И знаешь часть наших секретов. Тут либо смерть, либо присоединение.

«— Не хотелось, чтобы ты рассказала всему институту о нашей... деятельности. Но если всё же соберёшься рассказать, то теперь и ты замешана во этом деле».

— И вы бы вправду убили меня? — как и я когда-то убивала...

— Наши руки далеко не чисты, птенчик. И твои тоже. — Инграм словно прочёл кровавое прошлое в моих синих глазах. — Кровью кровь не отмоешь.

— Нужен обряд посвящения.

Арни встал рядом с нами, держа в руках две колбочки: одна пустая, а другая с какой-то чёрно-красной жидкостью. Кивнув ему, Инграм вдруг схватил меня за кисть руки и полоснул лезвием бритвы по венам. От неожиданности я выронила кубок, отчего тот со звоном разлил содержимое по полу. И даже не успела пискнуть, как уже пара капель моей крови оказалась внутри пустой колбочки. С довольной улыбкой Арни подошёл к столу, чтобы начать там что-то химичить.

— Что за...

— Не рыпайся, птенчик.

Инграм навис надо мной пугающей фигурой, грубо вцепившись в плечо. Стало робко и крайне страшно — такие же чувства, как и тогда, много лет назад, когда Алестер... сделал со мной это. Первый раз. Словно не было после этого бесчисленное количество парней, стонов, отвергнутой близости, когда я всеми силами пыталась забыть образы прошлого. А сейчас...

Инграм нагло ухмыльнулся, с лживой нежностью расстёгивая первую пуговицу моей рубашки. Воздуха стало катастрофически не хватать. Дикое желание заполняло грудную клетку воспалённым вирусом, прожигая каждый вдох. Такое ощущение, словно Инграм не расстёгивал уже вторую пуговицу, а подвергал меня смертельным пыткам, насилию.

Инграм...

Хищник, провокатор и лжец — глядя на него, я не могла отделаться от безумной мысли упасть на колени перед ним.

Я.

На колени?

Тугой узел завязывался где-то в животе — волнение собирало в себя всю желчь, тревога спазмом сжалась в желудке. Я не понимала Инграма — его образ состоял словно из вороха листьев, скрывающих бездонную яму. Хотелось вцепиться ему в плечи и затрясти, чтобы сорвать его зловещую улыбку, лукавый взгляд и полное отсутствие человечности в чёрных мешках под глазами. Жажда хоть как-то защититься приводило к атаке — вот бы увидеть в этих чёрных глазах страх, услышать крик ужаса, с корнем выдрать белые волосы.

Я так мало знала Инграма, но так сильно он уже повлиял на меня. Казалось, вся жизнь до — кромешная пропасть, и только сейчас наконец-то прощупывались ступеньки.

Вот только не вверх, а вниз.

Как и всегда.

Ещё один человек, который не даст ни капли тепла. Если люди приносили лишь мрак, то стоило ли тянуться к свету?

Я крепче сжала в руках ткань платья. Слишком заигралась в собственном воображении, и не заметила, как вновь проиграла в шахматной партии добра и зла. Но чем закончится игра с Инграмом?

Ведь он не поставит меня на колени, верно?..

Третья, четвёртая... пятая пуговица. Кожа покрывалась мелкими мурашками от каждого прикосновения холодных пальцев. Чёрные глаза неотрывно следили за моей реакцией, и мне с трудом хватало выдержки, чтобы не дрогнуть всем телом и не вырваться из чужой хватки. Впервые меня раздевали без моего желания, против воли и по непонятным причинам — ведь Инграм дал прекрасно понять, что не хотел со мной секса. Тогда для чего он сейчас спускал с меня лямку не только платья, но и лифчика? И почти оголил грудь...

Прикрыла глаза.

Вдох.

Выдох.

Точно жду удар. Пощёчину. Нож прямо в сердце.

Но ничего не произошло.

Шаги Арни заставили открыть глаза. Тот без абсолютного интереса глянул на меня и протянул пробирку с чем-то чёрным Инграму.

— Всё готово.

Инграм наслаждался своей властью надо мной, когда надевал резиновую перчатку и лил непонятную жидкость на ладонь. Взгляды встретились — и я не могла отделаться от ощущения, что проиграла. И уже давно.

Секунда — и Инграм вдруг резко приложил ко мне ладонь, прямо напротив сердца. Я вскрикнула от боли: словно кровь взорвалась в венах, а сердце обожгло огнём. Что-то ужасное проникало прямо внутрь меня, отравляло, очерняло. Так больно, точно я вновь оказалась беззащитной семилетней девочкой...

— Повторяй, — Инграм схватил меня за волосы и прошептал в ухо следующее: — «Познаешь вкус тьмы — познаешь и свою смерть. Но я и есть смерть. И клянусь подчиняться Ворону».

Дрожащим голосом я повторила за ним, всеми силами стараясь не заплакать. Что со мной? Что происходит? Зачем всё это? Почему... почему так больно?

Голова кружилась. Всё темнело перед глазами. Разум тяжёлый, душа точно набита окровавленными камнями, под которыми раздавленной девочкой лежала я.

Одиноко. Страшно. Ничего не понятно.

Ничего не вижу. Ни восхода, ни заката. Сон ли это? Где вечер за окном? Где кровавые облака? Не вижу солнца высоко над небом — я оставалась во тьме, жила в ней, подобно демону. Горбачилась над книгами, бессмысленно разглядывая зачитанные до дыр фелиалы, и пыталась напрячь мозг в попытке собрать слова в связный текст.

Сон ли это ? Где я?

Не хотелось путаться в себе. Не верю, что в конце обещанное счастье придёт. Не верю, что в нескончаемом шитье я смогу отыскать смысл жить. Ни во что не верю...

Но хотелось увидеть солнце — его рождение. А через много миллионов лет — его смерть.

И свою собственную...

Сон ли это? Где я?

Мир был чёрно-белым. Весь кабинет казался нереальным, странным, точно выдранным куском из старого фильма. Чёрные шкафы, приглушённый свет из окна, серый пол, нечёткие мелкие предметы... И цветная я. Никогда моя кожа не казалась столь тёмной, а собственное существование — столь неестественным.

Что это? Сон или реальность? Где Инграм и Арни? И почему я цветная?..

Хотя не я одна...

Взгляд упал на тёмно-коричневую книгу, лежащую на столе в чёрном круге, нарисованном с помощью угля. Листы старые, с оттенками жёлтого и коричневого, тёмное ляссе торчало из середины. Единственный нормальный предмет, который явно оказался тут не случайно. Точно ждал меня не один год.

Без какого-либо страха я подошла к кожаной книге, открыла первую страницу. И застыла, прочитав первое предложение.

«Познай вкус тьмы — в твоих руках дневник Ворона».

_______________

¹ Митио Каку «Параллельные миры».

² Цитата Лао-цзы.

³ Китайская богиня, одна из наиболее почитаемых в даосском пантеоне. Согласно китайской традиции, Си-ван-му являлась повелительницей Запада, хранительницей источника и плодов бессмертия. В более древних мифах она выступает грозной владычицей Страны мёртвых, находившейся на западе, и хозяйкой небесных кар и болезней, в первую очередь чумы, а также стихийных бедствий, которые она насылает на людей.

VII: Ни смысл, ни бессмыслица

Ищете смысл, а творите такую бессмыслицу, что и не придумаешь.Франц Кафка

И проснулась.

Глотая воздух, я резко села в кровати. Пальцы до боли вцепились в спутанные волосы, грудь тяжело поднималась, из носа вытекла капля крови. Чувствовала себя такой изжатой как морально, так и физически, словно только что переместилась из одного мира в другой. То, что сейчас произошло, наполняло липким ощущением безысходности, притаившимся кошмаром — вот-вот и выскочит из-за угла. Реальность не сходилась с необъяснимыми фактами, трескалась, трещала по швам, отдавала головной болью.

Как я оказалась в своей комнате? Ведь только что была там, в тайном месте... Часы показывали шесть утра. Как так? Ведь был же вечер... Куда пропала вся ночь? Где я была? Что делала? Да ещё и сидела уже в своей пижаме, состоящей из полупрозрачной ткани. Когда успела переодеться? Я ведь ничего не помнила... и вряд ли напилась, как это было прошлой ночью, иначе бы меня мучило дикое похмелье. И уж точно остались бы обрывки воспоминаний. А тут... совсем ничего.

Вот же Арни и Инграм. Пошла к ним за ответами, а по итогу получила ещё больше вопросов... Что это вообще было? Что за обряд посвящения?

Кстати об обряде...

Чуть не разорвав воротник, я растянула сорочку так, чтобы было видно грудь. И ахнула от ужаса.

И это теперь будет на моём теле?

Чёрный отпечаток ладони, словно татуировка, вот только жутко болела и была воспалена. Больше похоже на химический ожог. Конечно! Ведь это же Арни замесил какую-то жидкость, после чего Инграм приложил ладонь к моей груди...

Вот только не возбуждение у меня возникало от этой картины, а страх.

Они оба что-то сотворили со мной, а я даже понятия не имела, что именно. Уверена, из-за этого химиката мне и почудились сначала странные образы, а потом чёрно-белый мир...

И дневник Ворона.

Который лежал теперь на моём столе.

Глаза расширились больше от удивления, чем от ужаса. Как? Как это возможно? Каким образом эта книга появилась в моей комнате? И всё тот же круг из угля, вот только теперь вокруг него — множество следов, будто кто-то неаккуратно размазал отпечатки ладоней и подошвы по столу, по полу и по подоконнику.

Кто-то вновь проник?

Больше с любопытством, чем с опаской я встала и подошла к дневнику. Я ведь... я ведь только что держала его во сне... или всё же в реальности? В галлюцинации? В другом мире? Бессмыслица какая-то. Вопросы сталкивались друг с другом, даже не успев полностью сформироваться. Прострация — вот где оказался сейчас мой разум. Душа отстранилась от тела, мысли наворачивали круги, и слышались отдалённо, незначительно. Пустота заполняла грудную клетку, а истошные крики воспоминаний доносились глухо, точно за толстой стеной.

Это ведь невозможно.

Записки с угрозами, гибель Тинг, свита Ворона, его дневник...

Невозможно.

Не верю. Не принимаю до конца.

Это просто страшный сон. Чей-то тщательно продуманный сюжет. Театр марионеток.

Невозможная игра.

И я понимала, что глупо отрицать очевидное. Но просто... просто до жути боялась, что всё будет вновь повторяться.

Со стола я взяла в руки книгу с полным ощущением того, что брала нечто запрещённое с намерением украсть. Пролистала несколько страниц: множество записей, какие-то зарисовки, капли крови... и тот же шрифт, которым была написана мне угрожающая записка.

«Познаешь вкус тьмы — познаешь и свою смерть. Жди беды, девочка-ворон».

Я резко отложила книгу. Начало записки ровно такое же, как в клятве, которую я принесла вчера... кому? Рэбэнусу? Или просто помешанному на нём Инграму? И почему всё должно начинаться с познания «вкуса тьмы»? И Арни что-то об этом говорил в своей речи на собрании свиты Ворона. Что конкретно они имели в виду? Не исключено, что ответ можно найти в дневнике: как никак, а это весьма ценная вещь, которая наверняка прольёт свет на многие мои вопросы. Проблема лишь в том... что кому-то понадобилось, чтобы у меня был дневник самого Рэбэнуса. Но кому? И зачем? Почему именно мне?

Ох уж эти вопросы...

Устало потерев переносицу, я решила, что почитаю книгу потом. Куда заманчивее казалась идея проникнуть в то тайное место в замке и найти ещё что-нибудь интересное. Поэтому для полной решительности я выбрала короткий пиджак-мундир со светлыми толстыми узорами и погонами, блестящие пуговицы служили для дополнительной красоты, как и на брючных шортах вместо ремня. Бледно-золотистая блузка отлично сочеталась с такого же цвета шнурками в сапогах на тонком каблуке. Элегантный галстук-бабочка унисекс дополнял образ ещё большей важностью и величием — ни одна девушка не сравнится со мной во вкусе и смелости дизайна. Печальный взгляд прошёлся по стоящим портновским манекенам — в груди защемило от скуки, ведь я не шила уже два дня, а по ощущением словно целую вечность. Как же вновь хотелось сесть за любимое дело... но впереди ждало много интересного.

Открыла тихонько дверь.

Тишина.

Казалось, в доме всё застыло, никто не храпел, и даже не проезжали редкие машины за окном. Лестница вниз была новой, ступеньки не скрипели под моими аккуратными шагами. В коридоре я знала, куда ступать, чтобы произвести наименьший шум. Мимо скользнула чуть приоткрытая дверь: Канг мирно сопел, но вот место рядом с ним на двуспальной кровати было пустым...

О Аоинь, не повезло.

— Куда собралась?

Мэри стояла возле входной двери, словно при одном моём неверном движении она тут же преградит мне дорогу к выходу на улицу. А так хорошо всё складывалось, наконец-то хоть немного отдохнула от надзора приёмных родителей, даже позабыла о них, пока пыталась найти ответы.

И вот снова.

— В институт.

— Тебе сегодня не нужно так рано, — Мэри следила за каждым движением на моём лице так, точно хищник за добычей.

Вот только я — далеко не жертва.

— Интересно было изучать моё расписание? — ядовито прошипела я, скрестив пукм на груди.

— Интересно провела прошлую ночь?

Она спросила про прошлую... значило ли это, что сегодняшней ночью ничего не произошло?

— Да, весьма, — я пафосно откинула волосы назад, решив хорошенько съязвить: — Знаешь, понравилось проводить время в клубах среди парней, а не в доме с поехавшей матушкой.

Жёстко и без жалости — знала, что никогда не буду сожалеть о своих словах. Не имело смысла. Зачем скрывать то, что так рьяно рвалось наружу? Особенно если это слова, которые так кардинально подействовали на Мэри: лицо исказилось, тёмные глаза налились злостью, мышцы напряглись: она больше не выглядела как скромная английская леди — разгневанная львица, готовая разорвать на куски собственного ребёнка.

Вот только у меня клыки острее.

— Хочешь пропасть, как и твоя одногруппница?

— Передаю привет пещерным людям, не смотрящим телевизор: её убили, если что. — Махнула я рукой точно в знак приветствия.

Мэри резко дернула головой будто при тике, решительный шаг заставил бы вздрогнуть любого, но не меня. Я прекрасно знала, что сейчас последует, и была к этому максимально готова. Разрушение взаимоотношений — как азартная игра: кто больше подольёт масла в огонь и не сжариться до пепла.

— Я тебе говорила не читать новости...

— Я сама нашла её труп, — надменно прервала я, следя за каждым шагом матушки.

— Говорила не выходить никуда без разрешения... — её голом становился всё злее.

— Мне не четырнадцать лет.

— Говорила никогда не покидать дом ночью...

— Ну, так получилось, — беззаботно пожала я плечами.

— А ты, неблагодарная! — оказавшись совсем близко ко мне, Мэри ударила меня по лицу. А затем ещё и ещё, проговаривая: — Не такая! Неправильная! Сволочная! Грубая! Тупая! Не такая, не такая! Для кого правила?! Кому я их повторяю каждый день?! Мы уберечь тебя хотим, а ты!..

— От кого уберечь? От кого? — я перехватила её руку и ударила в ответ. — Да мне только тебя и надо остерегаться!

И со всей силы толкнула её.

Мэри попыталась за что-то ухватиться по пути, чтобы не упасть в полный рост, но её вовремя спас Канг, выбежавший из комнаты в одних шортах. Проклиная его за хорошую реакцию, я сжала кулаки, жалея, что не смогу продолжить «битву». Хотя настроена была идти до конца, до полного устранения соперника.

— Прекратите! Обе!

Канг быстро осмотрел свою жену, но не нашёл серьёзных повреждений. А жаль. Он острожно поставил её на ноги, убедившись, что Мэри твёрдо на них держалась, однако всё же придерживал её за плечи.

— Родной, она снова... — по лицу женщины заструились слёзы, — снова...

— Знаю, слышал, — Канг бросил на меня настолько недовольный взгляд, который до этого я никогда ещё не видела.

— Как же плохо! — Мэри всхипнула на плече мужа, полностью потерявшись посреди своего печально-хаотичного бреда. — Мы были втроём, а потом смерть... и она... так плохо!..

— Всё обязательно станет лучше, обещаю, — Канг утешительно погладил её по плечу и поднял на меня просящий взгляд. — Равенна, извинись перед...

— Нет, — я схватила сумку и быстро пошла к выходу, но обернулась перед самой дверью. — Если хотите и дальше держать меня в клетке, то очень скоро потеряете. Нельзя так жестоко обрывать крылья вольной птице.

И вышла, хлопнув дверью.

Злость раскалённой качергой перемешивала угли ярости, ненависти и отчаяния. В гневе пнула заледенелый снежок, который разбился о красную кирпичную стену, оставив на ней влажное пятно. Яркий свет фонарей мерцал перед глазами, ещё больше раздражая, как и редко попадающиеся по пути люди в такую рань. Хотелось собственноручно кого-нибудь убить, но я лишь глубоко вдыхала холодный воздух, иглами впивающийся в лёгкие. Пожалуй, это так и называлось — «пойти подышать воздухом». За ним приходилось идти в другое место, хотя, казалось бы, воздух он везде. Проблема лишь в том, что там, где ты сейчас, ты задыхаешься.

Мне катастрофически нечем дышать в том месте, где я жила.

И поэтому, пожалуй, покоя искала в замке Рэбэнуса: отчего-то там становилось в разы легче, чем во всём Равенхилле. Но сегодня я не собиралась бродить по коридорам в поисках тех, кого стоило бы вывести на чистую воду, или подслушивать сплетни. Мимо картин и высоких окон я направлялась прямиком к одному из поворотов, вот только нужный приведёт в тупик. А точнее в тайное помещение.

Давид¹ смотрел на меня изучающе, словно проверял на прочность — может пустить или нет. Показав в отместку язык и не без труда отодвинув картину, я быстро проскочила в открывшийся проход, в полную темноту. Только сейчас вдруг задумалась, что могла наткнуться здесь на Арни или Инграма, хотя жаждала уединения, чтобы не утонуть во время шторма в своей голове. Между шторами тянулась тоненькая полосочка света: она-то мне и помогла добраться до окна и не убиться по пути.

Утренний, ещё красноватой свет лениво осветил помещение: пыльные углы, загадочные вещи, бесконечные шкафы с книгами, помятые кресла, но зато всё блестящее, дорогое, красивое.

«Тут собрано множество сборников о магии, о мирах, о некромантии... В общем, всё то, что ты отвергаешь».

Книги...

Их очень много: на английском языке оказалось меньше всего, куда больше — на латыни, древнегреческом, персидском и других языках. За одну книгу зацепилась взглядом: очень большая и толстая, но совершенно на непонятном языке, состоящем словно из каких-то каракул, чем из букв. Но картинки жуткие: пентаграммы, монстры, чьи-то головы...

И обложка из человеческой кожи.

В устрашающем ступоре я поставила книгу обратно на полку. Видимо, Рэбэнус искал любые книги, рассказывающие о магии. И судя по изображениям, не самой светлой. С другой стороны, ничего другого и не стоило ожидать от такого человека, как Рэбэнус Донован. Но что б фелиал из человеческой кожи... это мерзко.

Решив, что все книги посмотреть я всё равно не успею, да и бессмысленно, я решила покопаться в более мелких вещах, разбросанных по всему кабинету. В одном из шкафов из-за стеклянных дверцев выглядывали какие-то фигурки, больше напоминающие кукол разнообразных людей. Рядом покорно стояли бюсты Данте и Шекспира. Тумбочки наполнены украшениями, старыми письмами к незнакомым мне людям, монетами и множество другими вещами. Разочаровавшись в поисках, я решила оставить последние надежды на письменный стол, который Арни завалил колбами, кубками и алкоголем.

В выдвижном ящике первом я нашла лишь растрескавшиеся пепельницы, во втором — баночку с формалином и засохшие перья, а вот в третьем оказалась фотография. Старая, пожелтевшая, но вполне хорошо сохранившаяся, если не считать того, что у двоих мужчин были продырявлены головы. «Свита Ворона» — такова была надпись внизу, что меря удивило. Уже тогда она существовала? При жизни самого Рэбэнуса? Если это и вправду так, то она состояла из нескольких человек: пара преклонных лет, явно их молодой сын, ещё какие-то люди, и в центре — два человека довольно высокого роста в красивых тёмных костюмах, вот только их лица были словно специально отодраны. Рядом с ними стояла ещё пара, но намного моложе: смуглый мужчина и китаянка, и оба радостно улыбались. И чем-то мне показались знакомыми...

Шаги.

В полной тишине я уловила, как кто-то снаружи подходил к картине. Отчего-то забоявшись быть застигнутой в тайной комнате, я рывком задвинула ящики и быстро спряталась в деревянном шкафу, лишь на малую часть заполненном старинной одеждой. Сердце бешено колотилось внутри, отбивая мелкую дрожь на прижатой к груди фотографии. Привычка, защита, инстинкт — ещё с приюта я научилась прятаться в шкафу, если делала что-то запретное для местных правил.

Воровала еду.

Мучила крысу.

Иголкой тыкала в свою ладонь.

Ножницами разрезала крылья бабочки...

Игралась со своей маленькой плюшевой птицей.

Но всё началось не с этого. Темнота и затхлый запах шкафа напоминали мне прошлое — жуткое, мрачное, полное истошных воплей и сложенных передо мной коленей. О Гуань Инь, только не это, только не это.... Как же не хотелось вспоминать....

Очень болели костяшки. И до сих пор кровоточила царапина возле брови. Сегодня весьма сильно досталось во время драки, но и я почти одолела этих приставучих девочек... но уже других. Сяо-Киу с её компанией удочерили чуть меньше года назад какие-то богатые люди. Появилось множество других детей...

Но не все полюбили меня.

Шкаф стал моей камерой. Клеткой. Тюрьмой.

Поначалу было больно. Страшно. Одиноко. Но со временем меня так зачастили сюда запирать после очередных драк, что я обустроила здесь себе маленькое книжное гнездо. На дне валялось несколько старых шмоток, потрёпанные мягкие игрушки, какие-то старые тряпки. Но если хорошенько покопаться, то можно было обнаружить среди этой кучи брезентовый мешок: в нём я прятала несколько книг, пару мотков ниток, игольницу и, конечно, фонарь. Идеальный уголок для тишины и спокойной работы или чтения.

История, искусство, романы , мода, география, мифы — столько книг было прочитано в этих четырёх узких стенах. Но больше всего книг о кройке и шитье. Ещё тогда, три года назад, в мои шесть лет , я полюбила шить: когда никто не смог мне зашить порванное платье , я решила сама это сделать. И с тех пор потихоньку училась мастерству, а воспитательница Лин мне в этом помогала.

А не так давно Алестер начал учить меня английскому языку — и словно весь мир открылся передой мной.

Такой большой, красивый, яркий... Его так хотелось наконец-то увидеть.

И покорить .

— Опять заперли?

Голос Алестера каждый раз наполнял меня детской радостью. И, конечно, ещё то, что он постоянно открывал дверь в мой шкаф. Мало того, что меня в нём запирали, так и сам шкаф находился в чулане: здесь оставляли без еды на несколько часов детей, которые плохо себя вели. Довольно небольшое, пыльное помещение, а единственный источник света — окно у самого потолка. Ну, и мой фонарь, о котором никто не знал, даже воспитательница Лин.

Только Алестер Эльху.

Пожалуй, ему я доверить могла всё.

— Я не виновата .

— Знаю, — Алестер улыбнулся, как только увидел моё лицо, выглядывающее из глубин шкафа. — Как и всегда, это они начали драку.

— Они меня про... п-п...

— Провоцировали? — подсказал он, ведь мы говорили на английском языке, на котором могли общаться лишь в чулане, где никто нас не слышал.

— Да, — я поджала губы и вышла из своего «убежища».

— Мне приходится плохо себя вести, чтобы тоже попасть сюда, — Алестер говорил без всякой обиды, его слова точно обтекали меня мягкой ватой. — Иначе тебе тут будет грустно одной да, птичка?

— Спасибо тебе за это, — я широко улыбнулась ему , слегка приобнимая, а затем села на одну единственную скамейку.

Алестер застыл передо мной , хотя всегда следом тоже садился рядом со мной . А потом мы читали и много-много болтали...

— Но знаешь... надо бы становиться более хорошей, понимаешь?

Я подняла на него удивлённый взгляд.

— Хорошей?..

Алестер застыл, словно долго готовился к этому моменту, прокручивал в голове всевозможные варианты , и только сейчас наконец-то смог собраться с силами об этом заговорить. И только от него зависело, доведёт ли дело до конца.

— Представь... — он слегка замялся, прикусив губу, его красивое лицо погрузилось в глубокую задумчивость, — да, тебе будет страшно такое представлять, но всё же... Представь, что меня больше нет в твоей жизни.

Нога перестала болтаться. Пальцы больше не постукивали по старой обложки книги, что лежала рядом со мной. Я замерла, боясь даже вздохнуть . И чувствуя, как внутри отмирали лепестки розы...

— Представь, что ты больше не услышишь мой голос, нелепый китайский и глупые шутки . Не буду улыбаться каждый раз при встрече, ловить твои взгляды или попадать сюда , чтобы тебе не было так плохо. Ты больше не сможешь обнять меня , взять за руку, да и в принципе прикоснуться ко мне. Нас не возьмут в одну семью, мы не сможем быть до конца жизни вместе. Мы больше не погуляем, не пообщаемся, не посмеёмся... м еня больше нет в твоей жизни. И как ... ты себя тогда себя будешь ощущать? Как справишься дальше совсем одна ?

Тишина.

И снаружи, и внутри .

Опустешена словами Алестера, покинута всеми лучами надежды , оставлена жизнью, жестокой судьбой. Я так реально представила всё то, что мне рассказал друг ...

— Мне будет... будет так темно, сыро и... одиноко, — описывала я то состояние, которое посетило меня сейчас. — Так грустно, словно я на самом дне Марианской впадины. И ни единой капельки света...

— Ты должна научиться дарить свет самой себе, — Алестер наконец-то сел рядом со мной и легонько коснулся моих пальцев, полных мозолей и ран.

— Как это?

Наши взгляды встретились — бесконечные края моря и кора старого дуба возле самого берега.

— Чтобы... — Алестер острожно подбирал слова, не переставая меня гладить по ладони, — чтобы ты не тонула на дно, когда меня нет. Чтобы ты держалась так же на свету, как и со мной . Дарила добро себе. И окружающим тоже.

— Но если у меня всё время есть ты, зачем мне тогда это? — прикинулась я глупой, а точнее... полной несбывшихся мечт.

— А если меня не будет? — на миг голос Алестера дрогнул. — Ты же тогда совсем потеряешься, загнёшься...

— Ну и пусть , — я сжала его пальцы, чтобы всем естеством ощутить его близость .

— И люди к тебе так и будут плохо относиться, — совсем по-простому решил объяснить мне парень. — А ты от этого так и будешь страдать и страдать ... Люди не любят плохих , даже если сами творят зло. Ведь бессознательно всё же хотят себе и другим добра. Но из-за зависти и злобы не способны выражать это желание искренне, без страха подставы и сожаления...

Драка. Порванная одежда. Косые взгляды на первые попытки что-то сшить. Унижения, стыд, одиночество... Всюду меня окружал мрак, и нигде я не видела из него выхода. И тем более в себе.

— Я хочу... хочу добра.

— Обещай мне, милая моя птичка, — Алестер взял моё лицо в руки и заглянул в глаза. — Обещай, что станешь добрее .

— Обещаю .

— Если ты считаешь себя невидимой, то тебя выдают духи.

Жёсткий голос Инграма выдернул меня из неприятных, но в то же время тёплых воспоминаний. Реальность обрушилась на меня темнотой, пыльными вещами и тонкой полоской света, в которой виднелась кудрявая матушка парня. Ещё до конца не придя в себя после прошлого, я впихнула фотографию в свою сумку и с трудом вылезла из шкафа.

— Они могли остаться ещё после вчерашнего дня, — я быстро нашла в себе силы для дерзкого ответа.

Инграм сидел в кресле возле окна и не отрывался от любимых дел: чтения книг и курения. Дымящийся бычок источал запах табака и кофе из пепельницы, стоящей прямо на подоконнике. В камине слабо горели поленья и какие-то бумаги, тепло и приятный свет заставляли по-новому ощутить это странное место: уют всё так и не появился, но хотя бы ушло ощущение холода и потусторонних взглядов...

— Вчера были другие, а сегодня... — увидев меня, Инграм не скрыл ехидной ухмылки и вздохнул полной грудью, — роза с нотой лотоса?

— Нравится?

— Что ты здесь делаешь? — Инграм оставил мой вопрос без ответа.

Я кинула взгляд на полки с книгами, а затем на письменный стол — вроде всё на месте, ничего не говорило о том, что я везде лазала. С другой стороны, Инграм явно не дурак и догадался, что я здесь искала, раз ещё и застал меня в шкафу. И только перед ним, этим морально грязным человеком, я больше всего позорилась: то вопросы задавала, то пугалась, то выдывала себя с головой. Всё никак не получалось обхитрить, на полную вступить в свою игру.

Постоянно что-то мешало, Гуй побери.

— А где ты потерял своего дружка? — я чуть присела на письменный стол и, поставив сумку на край, тоже закурила.

— Пса я усыпил ещё в детстве.

Даже не удивлена, хотя фраза звучала весьма зловеще.

— А родители?

— Они спят и без моей помощи, — перевернув страницу, обронил Инграм, оставив ещё один бычок тлеть на подоконнике.

— Ты сирота? — почему-то именно этот вопрос пришёл мне на ум.

— Если ты такая, то не стоит всех подозревать в этом, — собеседник кинул на меня резкий взгляд, чёрные глаза блеснули сквозь сигаретный дым.

Откуда он узнал?..

— Но ведь Рэбэнус сирота, — вспомнила я нашла разговор в усыпальнице.

— У него была мать.

— Приёмная, — предположила я, на что Инграм мне слабо кивнул. — Как её звали?

— Ивет, — Инграм отложил книгу из-за невозможности сосредоточиться. И, пожалуй, вызванного мной раздражения. — Лучше бы почитала историю, а не приставала ко мне.

— Лучше бы нашёл себе хобби, — в тон ему ответила я, последний раз затягиваясь и туша сигарету о переполненную пепельницу.

— У меня оно уже есть, — Инграм встал, отчего его чёрная толстовка повисла на нём как на вешалке.

— Нести чушь не хобби.

— Доставать меня тоже не хобби.

Шаг ко мне.

— Слушай, у меня к тебе серьёзный разговор.

— Какой?

Ещё шаг.

— Раз ты такой остроумный, тебе во лбу не колет?

Его взгляд — кровавый, налитый свинцом и презрением, сжигающий адким пламенем всё на своём пути. Пепелище чужих судеб, раздробленные кости, бессонные ночи — вот какова тропа этого тёмного ворона, губителя жизни. От неё оставалась лишь выжженная аспидская метка, изломы вселенной, осязаемая пустота.

Тьма.

Инграм Касс — её бог и покровитель.

— Лучше бы ты молчала, птенчик, — разочарованно выдохнул он.

— Лучше бы ты не приставал ко мне, — держала я планку как можно выше, хотя и понимала, что ситуация принимала весьма плохой оборот.

И ещё шаг.

Инграм остановился в опасной близости по отношению ко мне.

Он смотрел на меня с такой нездоровой жадностью, что у меня ноги подкашивались. Наши взгляды встретились, и я почувствовала, как кровь начинала стучать в висках, а сердце болезненно сжималось, вспоминая всё плохое, пережитое. Казалось, что весь мир вокруг нас вот-вот рассыплется на маленькие кусочки, превратится в осколки и вонзится мне в кожу с такой болью, что всю оставшуюся жизнь я буду заливаться хриплым криком и мольбами о помощи.

А я буду плакать и кричать...

Инграм схватил меня за волосы, больно прижав к столу, и присосался губами к шее. В таких ситуациях я тут же дала бы коленкой в пах, но тут — застыла, испугалась, поддалась. Я не могла оттолкнуть парня — и не хотела — пока он оставлял на моей шее один засос за другим, медленно приближаясь к плечу. Его движения были рваными, непредсказуемыми — то схватит, то прижмёт, то остановиться в томительном ожидании. Инграм полностью мной контролировал — а я даже не пыталась спастись.

На то не было дано мне воли .

— Каждому сумасшедшему нужна отдушина, каждому лидеру — маленькая шавка у ног, преклоняющаяся перед хозяином во всём, — прохрипел Инграм, снимая с меня пиджак-мундир и кусая в плечо.

— Прошу, не надо... — простонала я в ответ, дрожа от переполняемого страха и желания одновременно.

— Ты в моей власти, птенчик, и подчиняешься тому огню, что съедает изнутри, — Инграм держал меня за запястья, впиваясь ногтями в кожу до крови, а сам то шептал мне в ухо, то оставлял следы зубов на моём предплечье. — Поверженная королева у трона короля... или богиня, как ты себя величаешь? А на самом деле, ты просто девочка, истлевшая в моём огне, решившая стать голосом совести и проигравшая в этой битве. Мне.

Мне хотелось закричать и заплакать — как тогда, когда меня впервые раздевал Алестер.

Но сейчас — хуже. В разы ужаснее.

Сейчас — насильно, не по любви, против воли, жестоко и безнаказанно.

Сейчас не я была как всегда главной, а Инграм Касс, ставший миром и его осколками всего за миг. Он продолжал вонзаться в меня, получая немое удовольствие от того, как искажалось моё лицо, как я превращалась из владычицы в ничтожество. И всё моё естестество выражало лишь мольбу. О пощаде или о смерти.

А всё остальное тело — любовь. Душа противоречила природе: хотелось окунуться с головой в этот тёмный омут, захлебнуться в нём, забыть о безопасности напрочь, но быть счастливой. Вот только это как наркотик — после кайфа придёт серая реальность и разобьёт все лживые надежды на нормальную любовь.

Теперь я поняла , что за игру вёл со мной Инграм.

Он загонял меня в клетку, я старалась выбраться, но лишь проглатывала свой же хвост. Где-то внутри заливалась слезами от боли и досады, пока снаружи подчинялась чужой воле и взъерошивала белые волосы.

Я пришла за ответами, но была вновь опрокинута во тьму... глубокую, вязкую, безжалостную. Та подчинила, впитав меня всю без остатка. И без остановки принуждая быть использованной, разбитой, презираемой.

Инграм в последний раз силой дёрнул меня за волосы, настолько близко прижавшись губами к уху, что я почувствовала их шереховатость.

— Для меня нет глаз милее твоих, полных ужаса.

И ушёл, бросив меня полураздетой и в крови.

_____________

¹ «Давид с головой Голиафа» Караваджо.

Дневник 1

— Ещё раз, сын мой. Господь обязательно тебя услышит.

Отчаяние забралось в глотку безжалостно и быстро. Я, ещё совсем маленький мальчик, был на грани истерики: дрожал, кусал до крови онемевшие губы, совершенно ничего не соображал от боли и слёз.

Господь услышит? Или Он оглох?

Пальцы тряслись настолько сильно, что я с трудом сжал тоненькую ткань брюк, которые абсолютно не спасали от холода каменных плит. Не помогало собраться с мыслями. Ничего не помогало. Они разбегались, как множество пауков, которых я не так давно выпустил на свободу перед всеми девочками-сиротами. Ну и визга было! Такие же крики раздавались в моей голове — не мольбы о помощи, о безутешный смех безумца. Ужасно болели разбитые коленки после того, как меня с силой затолкали в церквушку, чтобы «изгнать мелкого беса».

Мучил крыс.

Приставал к детям.

Подбивал на плохое.

Наводил страх и жуть.

Вёл себя слишком странно.

И... отвернулся от Бога.

Точнее Он от меня.

— Отец Небесный... — я зажмурился, пытаясь сконцентрироваться на сдохшей букашке возле ног святого отца. — Я-я прихожу к Тебе в молитве, осознавая всю свою греховность...

Зубы отбивали чечётку, язык поворчивался с трудом, слова выходили зажёванными, непонятными. Очередная попытка — дай Бог, вновь не сорванная. Тело пробила крупная дрожь, холод дошёл до костей, мокрая одежда неприятно липла к ослабевшему телу. Боковым зрением я следил за ведром, отложенным священником, ведь тот уже несколько раз облил меня святой водой. Та попадала в нос и заставляла заходиться в диком кашле, оставлявшем кровь на ладонях.

Наказание — хуже не придумаешь.

Воспитательницы привели меня сюда в надежде найти в моей реакции дьявольские проблески, искоренить демоническое поведение, изгнать злых духов. Сидя неподалёку на скамейке, они шептались и над чем-то тихо хихикали без задней мысли о том, что стены старой церквушки хорошо разносили звук, и я прекрасно всё слышал.

«Смотри, у него уже кровь появилась. Наконец-то дурь выходит!»

«А как у него руки трясутся! Черти боятся святой воды».

«Хорошо, что нас наконец-то приняли, и мы срочно повели его на искупление. Иначе наши бедные детки могли ещё больше пострадать...»

«Рожают таких уродов, а нам потом жить с ними. Такое чадо отвратительное».

«Дай Бог нам сил».

Бог... А Он есть? Он примет мои грехи? Простит?

Или тот ад, где я жил, и есть Его наказание?

Я скулил, как собака, и всхлипывал, не в силах сдержать горечь, остервенело вгрызавшуюся в сжавшееся сердце. Я ненавидел всё святое, ненавидел мир, ненавидел всех людей, так глупо верующих во что-то доброе. В моё искупление...

Я сам в себя не верил.

— Прости все мои грехи, — мысли всё сильнее превращались в кашу, туго растекаясь по утомлённому сознанию. Я понял, что снова спутал слова: — Боже, во имя Сына Твоего Иисуса Христа, прости все мои грехи...

Ледяная вода заставила раскрыть в ужасе глаза и стиснуть зубы в попытках остановить надвигающуюся истерику. О, как же хотелось, чтобы всё кончилось! Я не был уверен, что молитвы помогут стать мне добрее и избавят от наводящего зла, но я был готов сдаться. Тонкие стены контроля ломились под обжигабщими волнами воды, маленький сломанный мальчик съеживался где-то в глубинах сознания — не трогайте меня, священники и воспитательницы. Не трогайте, прошу! Оставьте меня в покое! «Я больше так не буду!» — хотелось надрывно кричать мне и топать ножками, как малое дитя.

Но бесполезно.

Как Бог не слышал меня, так и другие не вникали в мои слова.

Для них я грешник, ничего более.

Святой отец пробасил что-то на латыни и вновь плеснул жидкость в моё замершее лицо.

— Ещё раз, сын мой. Господь ждёт.

Дневник 2

— Извините, пожалуйста, за мою бестактность и прямолинейность, господин, но я знаю, как избавиться от Фрэнсиса Коллера.

Орёл.

После таких слов этот долговязый слуга стал моим другом. Или теперь моим слугой? Наши взаимоотношения непонятны: близки, но скрыты, основаны на доверии, но отчего-то держатся особняком. Странные и естественные как ни у кого из людей.

Нас связало убийство.

Шаг первый — ещё тогда, когда я впервые появился в величественном особняке родителей матушки. Хотел получить наследство, а столкнулся с отказом. Но с другой стороны — появилась великолепная возможность отомстить.

Шаг второй — невестка Фрэнсиса Коллера, младшая сестра Ивет, по имени Люси, шикарно сыграла свою роль, сама того не ведая. Ничто не составило труда привлечь её внимание от своего непутёвого жениха, за которого её выдавали по расчёту. А тот, дурак, влюблён!..

Шаг третий — закрутить лживый роман, пока Фрэнсис краснел от злости, унижался перед всеми,собственноручно выкапывал себе могилу. Ах, слепой глупец!

Слишком много внимания.

Слишком много времени прошло.

Слишком...

Устранить Фрэнсиса Коллера надо было тихо и срочно. Без лишнего шума. Без подозрений на меня. Ведь моя жизнь наконец-то начала налаживаться: после учёбы в престижном институте, после всего, что стоило пережить...

Теперь я глава одного из самых известных клубов. Влиятельный и уважаемый человек, которого даже побаиваются. Аристократ и любимчик многих. Множество слухов ходит обо мне, но куда больше — тайных поклонников и воздыхателей.

Вот только я не богат. И почти ничего не имею.

Самый прямой заработок — получить наследство от Кассов. И план прост: стать им настолько близким человеком, насколько никто не был до этого. А в повторном случае отказа — убить, и дело с концом.

С таким несметным богатством можно будет заткнуть любые рты.

Но сначала...

— Ничего страшного, — из-за бессонницы я пытался сосредоточиться на чужих глазах. — Что ты предлагаешь?

— Напоить алкоголем этого бедного дурака, но в одну из банок подсыпать кое-что, — с хитрым видом чуть поклонился Орёл.

— Яд?

— Смертельный реагент.

— И оставить его где-нибудь на холоде, — зимний ветер за окном подтвердил мою идею. — Тогда все подумают, что Фрэнсис отошёл в мир иной по естественной причине...

— Простите, что перебиваю вас, господин, но данная задумка действительно очень хороша, — Орёл говорил быстро, словно ему не терпилось перейти к действиям.

И я решил ему в этом подыграть, встав с кресла с важным лицом.

— Тогда надо срочно начинать.

— Уже всё готово, господин, — слуга достал из-за пазухи маленькую пробирку с ядом.

На секунду я удивился.

— Неужели тебе так хочется выбросить из игры Фрэнсиса Коллера?

Лицо Орла на миг сделалось коварно-сумасшедшим.

— У меня иная цель.

И я быстро догадался, о чём он.

Свобода.

X: Ни боль, ни смерть

Я никогда не причиняю им зла. Я говорю им правду, и они думают, что это — зло.

Гарри Трумэн

— Я не убийца.

Ха, смешно такое говорить.

Я непозволительно много вспоминала прошлое. Мне виделись его кровавые глаза меж треснувших кирпичей и сизых туч, ощущалось его присутствие в дыхании на затылке. Оно караулило меня, как заблудшую дочь, выглядывало из-за углов, ожидая удачного шанса забрать к себе. Я слишком часто думала об упущенном: о зажатых улыбках, о невыпитом чае, об отложенных разговорах, что остались погребёнными заживо на моём языке. Где-то там же гнили нецелованные мною чужие руки, затухали пережитые чувства и звенели ярким пожаром смех и грех.

Я думала об этом столь много — и так же много несла в себе убитые собственноручно чужие души.

— Твоё личико убийственно, — без капли соблазнения сказал Инграм со своей «страшной» физиономией, полной шрамов.

— Я просто нашла труп, — стараясь не дрожать от холода, чётко выговорила я.

— Ты выглядешь так, будто он, — Инграм метнул взгляд на тело мужчины, — пытался тебя изнасиловать, но ты зарезала его ножом.

Из груди вырвался нервный смешок.

— Зачем мне нож, если у меня есть ножницы?

— Видишь, ты даже не отрицаешь, — пытался провоцировать меня молодой человек, но если бы он знал, как мне на это плевать, то заплакал бы.

— Если тебе нечем заняться, то лучше придумай шутку получше.

— А что с тобой случилось? — Арни наконец-то оторвался от трупа и, с хрустом разогнув колени, возвысился надо мной.

— На меня напали, но я убежала.

— В Равенхилле очень мало преступности, но, видимо, на твою девственную кровь вышли все бандиты, — насмешливо сказал Инграм, достав сигарету и закурив.

— Если хотел бы оказаться на их месте, то так и скажи, что уж ходить вокруг да около, — огрызнулась я, ведь после двух столкновений с монстрами мне уже ничего не страшно.

— Пожалуй, лучше тебе сходить к онкологу, — улыбка парня была так остра, как лезвие гильотины. — У тебя явно рак чувства юмора.

— Надо его взять с собой, — прервал нашу перепалку Арни, подправив съехавшие очки. — Ты ведь для этого мне позвонила?

Ах, да, точно.

А я уже почти и забыла об этом. С другой стороны, я и не знала, зачем набрала именно его номер. В груди била паника, пока взглядом я цеплялась за мелкие детали трупа: дорогие часы, шерстяное пальто, порванная штанина брюк, дырка на ладони от ножа, разрезанное лицо, точно убийца в приступе безумства не хотел видеть не только пустые глаза, но и знакомые черты лица. В тот момент я не соображала, что звонила Арни, — раз Анна не ответила, то хотя бы второй так называемый друг мне поможет. Видимо, подсознательно понимала, что он мог справиться с этим делом, и я могла ему довериться. Ведь он уже натыкался на труп Тинг. Правда, отдал её свите Ворона...

Но этого мужчину я не узнавала, хотя странное ощущение не отпускало грудную клетку. Будто... что-то не так. Нечто личное произошло в этом переулке: стены свидетели — крики и разборки прозвенели здесь не так давно. Да, труп наверняка свежий, в этом я была уверена. Будь я во вменяемом состоянии, может, просто прошла бы мимо или сама бы попыталась что-то сделать, но после кукол...

Я дрогнула всем телом, но не от мороза.

Чувство, что кто-то взглядом сверлил мой затылок, внезапно усилилось.

— Да, и надо быстрее бы валить отсюда, — рвано ответила я и, больше не в силах находиться в этом грязном и полном крови месте, быстро дошла до машины Арни.

Внутри оказалось тепло, тело тут же начало постепенно отогреваться, а в пальцах закололо. Осмотрелась по сторонам: грязноватые потёртые сиденья, от которых пахло спиртом, зато чистые чуть треснувшие окна, кремового цвета обивка, брошенная у руля фляга Арни, а рядом стояла бутылка алкоголя. О Ба-Чжа¹, даже не закурить хотелось, а просто хорошенько выпить.

Взяв уже открытое вино, я жадно сделала несколько глотков. Спортом я никогда особо не занималась, хотя и делала по утрам зарядку, но было ощущение, будто я только что пробежала марафон. Всё тело ломило, ноги ныли, раны жгли, а лёгкие, казалось, до сих пор не оправились после катастрофической нехватки воздуха. Слава Нюйве, хотя бы стало тепло — и не только физически, но и морально. Алкоголь начал быстро действовать: размыл края воспоминаний, притупил копошащийся червяком страх, чуть успокоил нервы.

Хорошо иметь такого товарища, у которого всегда найдётся спиртное.

С самого начала я узнала, что Арни нещадно пил: в первый же день нашего знакомства он потащил меня в местный бар и напоил за свой счёт. Подробностей вечера я не помнила, но медленно хмелевший Арни заверил меня, что я не лезла к нему целоваться, как и к другим людям, а просто сидела и жаловалась на холодную Англию после столь родного Китая. Правда или нет? Надеялась, что да. Но с тех пор мы отчего-то стали чаще проводить время вместе, особенно когда было желание потусоваться нетрезвыми.

Однако если я пила за компанию или просто чтобы отвлечься от проблем, то тяга Арни к алкоголю оставалась для меня загадкой. На вид и не скажешь, что его терзали душевные муки: безбашенный смельчак, которому не сиделось на месте — то перебьёт преподавателя, то выкинет безумную мысль, то принесёт лабораторную крысу прямо на пары, то влезет на рожон, совершенно не подумав о последствиях. И в последнем мы были очень похожи... но, быть может, из-за этого мы оба и страдали? Ослеплены своим эгоизмом вместо ярких лучей солнца. Арни много говорил о себе, но никогда — о себе настоящем. А какой он, другой Арни Леру? Каков тот мальчик под литрами алкоголя и маской сумасшедшего химика? Жив ли?

Бабах!

Багровые капли оказались на моей порванной одежде раньше, чем я успела сообразить, что случилось. Машина внезапно «потяжелела»: через заднее окно я увидела, как Инграм и Арни положили труп в багажник и с хлопком закрыли его.

— Много пить вредно.

Арни открыл дверь своей машины и, взяв бутылку из моих рук, приложился к ней. Та быстро опустела, и парень резким взмахом руки разбил её об стенку. Приглядевшись, я даже не сразу поняла, что крови почти не видно на асфальте: парни как можно тщательнее засыпали место преступления снегом. А сейчас довольные сидели передо мной, точно убирать трупы в багажник для них привычное дело.

Ах, да, чуть не забыла. Они же в секте.

— Кто бы говорил, — фыркнула я и внезапно осознала, что Арни, видимо, всегда водил машину нетрезвым. И как только у него не отобрали права?

— Курить много тоже вредно, — самоиронично подметил Инграм, в очередной раз закуривая. Интересно, он мог прожить без никотина больше пяти минут?

Это алкоголь во мне задаёт так много вопросов или мне внезапно стали интересны эти двое придурка?

— Охо-хо, а жить так тем более вредно! — Арни с бешеным блеском в зелёных глазах взялся за руль. — Если не готовы разбиться насмерть, самое время подготовиться!

И втопил педаль газа, резко развернув машину к выходу из переулков. На его Мерседесе я не ездила, в отличие от шикарного автомобиля Вильгельма, поэтому не могла привыкнуть к столь нестабильной езде: резкое торможение, быстрые повороты, скольжение по снегу и полное наплевательство на знаки с ограничениями скорости. Мы неслись по узким коротким переулкам так, словно ехали по полю, пока не выехали на широкую дорогу и чуть ли не задели чужую машину.

— Эй, подожди, сбавь скорость!

— Когда я набирал бак, то заплатил за весь бензин, и я собираюсь использовать весь бензин целиком, — специально повторяя слова, ширико заулыбался Арни и проскочил на последнюю секунду зелёного цвета светофора.

Вибрация телефона не дала мне что-либо сделать для безопасности нашей поездки.

«Ты где? Что случилось?»

Анна редко мне писала, но сейчас была действительно та ситуация, в которой не обойдёшься без слов.

«Ушла по срочным делам. Завтра всё расскажу».

Анна прочла сообщение, но ничего не ответила. В её духе. Радовало, что даже не надо было задумываться над тем, о чём подумает Анна, — ни о чём. Ей абсолютно плевать. И вряд ли ей будет завтра интересно слушать мои выдуманные «оправдания». С другой стороны, а о чём ещё разговаривать? Единственное, наверное, она не поймёт, почему это в ресторане всё перевёрнуто вверх дном. Или куклы навели порядок?

— И занесло же тебя в такие далёкие края в воскресенье... — прервал мои смешанные мысли Инграм, со скукой глядя на мимо проносящиеся кирпичные дома.

— Ой, вот только не надо ныть! — внезапно разозлилась я, осознав, что меньше всего на свете хотела сейчас перед ним оправдываться. — Тебя вообще никто не звал. Ты как тут оказался?

— Я просто был рядом с Арни.

Его убийственное безразличие родило во мне злую шутку:

— Ты прям не отходишь от своего горячо возлюбленного?

— А ты когда ревнуешь, всегда такой стервой становишься? — в его голосе скользнула насмешливая нотка.

— И это говорит мне человек, который в детстве упал на дикобраза.

— Инграм живёт вместе со мной, — удивительно серьёзный тон Арни заставил меня посмотреть на него: брови сдвинуты к переносице, кучерявые волосы спутаны, длинные пальцы крепко сжимали руль — и я не могла отделаться от ощущения, что он был чем-то оскорблён.

— А где ваши родители?

— Да вроде на дороге не валяются, значит, не здесь, — тут же поменял настроение Арни, что на него крайне похоже.

— В Лондоне тусуются, — Инграм так сильно надымил, что я только могла догадываться, как его друг хоть что-то видел. — И мои, и его.

— Зачем же ты тогда живёшь с Арни? Своего дома нет? — я усмехнулась, хотя понимала, что нарушила своё общение: начала что-то узнавать у Инграма, чего так не хотела.

— Не вижу смысла его покупать, когда учиться всего-то четыре года, — Инграм обращался ко мне как к дурочке.

Собственно говоря, типичная его манера общения со мной.

— Тем более я и не против, — Арни задорно подмигнул.

— И учитывая, какие тёмные делишки вы ведёте по ночам, — подмигнула я в ответ, передразнивая.

— Не менее тёмные теперь ведёшь и ты, не так ли, птенчик? — Инграм кинул на меня многозначительный взгляд.

Усыпальница.

Личная библиотека Рэбэнуса.

Монстры .

Новый труп.

Всего за несколько дней я обзавелась поистине мрачными секретами.

— Если бы вам нужен был труп для свиты Ворона, вы бы убили человека?

— Конечно! — весело ответил Арни, выворачивая руль до упора. — Это же люди! Их надо убивать!

Моё лицо выражало «рука-лицо» — ничуть не удивлена словам товарища.

— Лаборотных крыс тебе уже мало? — уголок рта дёрнулся в ухмылке.

— Всегда интереснее проводить эксперименты на людях!

— Проведи на себе, — я хихикнула, на секунду представив такую картинку в голове. — А лучше на Инграме, ему явно пойдёт только на пользу.

— Шутка, конечно, максимально банальная, но в твоём случае, птенчик, сойдёт и за глубокую мысль, — издевался надо мной Инграм с дьявольским блеском в чёрных глазах. — Пожалуй, подумаю над ней перед сном.

Я проигнорировала его нахальную физиономию и задала прямой вопрос:

— А ты бы убил, Касс?

— Мы не сектанты, чтобы этим заниматься, — закатил глаза он. — Мы свита Ворона. Это совершенно разные вещи.

— Если вы не убиваете, но собираетесь в тёмном странном месте в мантиях, это не значит, что вы другие или, Нюйва упаси, ещё и добрые, — напомнила я свой первый опыт пребывания на собрании этой странной компании, от которой явно ничем хорошим не веяло.

— Мы и не претендовали на роль героев, — жёстко отрезал Инграм и, чуть приоткрыв окно, выкинул окурок.

— Но и злодеями себя не считаете?

— Поменьше слушай всякую хрень из телевизора, тогда не будешь задавать такие тупые вопросы.

Он хотел в очередной раз меня унизить, но я вдруг поймала себя не на обиде, а на воспоминании о Мэри. «Тебе стоит поменьше смотреть телевизор» — так она сказала мне всего лишь несколько дней назад. Я считала её слова глупыми предрассудками и помешательством сознания, но сейчас у меня впервые подкралась мысль: а вдруг... она что-то знала? Конечно, не самое разумное решение подозревать эту глупую женщину в чём-либо, но... приёмная семья с самого начала казалась мне странной. Правда, никогда не вызывала особого интереса... Но ощущение того, что всё было связано, лишь усиливало любопытство.

— Аоинь тебя побери, Леру!

Машина так резко заторомозила, что я лишь чудом не разбила себе нос о переднее сиденье. Но парни вышли как ни в чём не бывало и с такой же невозмутимостью пошли к багажнику доставать труп. Я тоже выбралась из тачки и начала тут же замерзать, пока быстро рассматривала дом Арни: большой двухэтажный особняк с обширным чердаком, покрытым тёмно-коричневой черепицей. Чуть длиннее башенька плотно присоединялась к основному дому, сделанному из кирпича, бежевое покрытие которого во многих местах уже потрескалось и отвалилось. Да, здание не выглядело новым или ухоженным, однако более пригожий вид придавали окна с округлением вверху, прибранный балкон, под который Арни припарковал машину, и засыпанные снегом кустики, где сквозь них были видны крошечные окна подвала. Туда как раз мы сразу и направились через чёрный вход.

Маленькая лестница вниз, тёмный узкий проход, скрип двери — и Арни включил свет, прежде чем вместе с Инграмом уложить мертвеца на стол. Я удивилась от такого большого количества предметов в довольно небольшом помещении: бесчисленное количество пустых и наполненных чем-то колбочек, склянок, бутылок, пробирок и всего остального, две меловые доски, изрисованные формулами, стопка тетрадей с неразборчивым почерком, отдельные полки с клетками для крыс, ножи, тряпочки и множество неизвестных мне приборов, из которых я узнала лишь микроскоп.

Лаборотия.

Место, где жил, творил и был счастлив Арни. Настоящая его стихия, полная безумства, взрывов, химических реакций и точной науки. Здесь его душа, мысли и чувства. Ощущение того, что я узрела нечто личное, смешалось с полным восторгом — никогда прежде я не видела ничего подобного. Это как попасть в фантастический фильм, где в главной лаборотии ставили опыты, чтобы найти лекарство для выживания человечества. Но для меня всегда оставалось загадкой, что же хотел получить Арни от своих экспериментов, какова его цель.

Вдруг он и есть тот самый злодей, который пустил смертоносный вирус?

«Нет большей беды, чем недооценивать противника»².

— У вас есть предположения, кто может быть убийцей? — приятели слегка недоумённо на меня посмотрели, будто я их в чём-то подозревала. — Вы же давно в Равенхилле живёте, разве нет?

— Я тут всего лишь около полтора года, — Инграм вновь щёлкал своей зажигалкой, ведь в лаборотии даже его лучший друг вряд ли разрешит курить.

— А я тут ошиваюсь, пожалуй, около пяти лет, — надев белый халат, Арни начал шарить руками по столу, пытаясь что-то найти. — Да где они? А, вот, — и надел монокль на место очков. — Жаль, конечно, но убийца не я. А так хотелось бы!

— Тебе достаточно и титула «крысиный потрошитель», — я невольно глянула на несколько клеток, в глубине которых прятались маленькие зверьки. — Тогда... есть предложения, кто это?

Мы уставились на труп с холодным безразличием. Так бесцеремонно относились к мертвецу — словно он всего лишь игрушка, но никак не некогда живой человек. Смерть не пугала, лишь напоминала о скоротечности бытия потусторонним шёпотом. Мы лицезрели похоронную даму равнодушно, бесстрашно, устало — встречались не раз, сопровождали неустанно, разделяли с ней и плоть, и кости.

Мы — её слуги, приспешники, подчинённые. Её вороны.

— Хм... — Арни обошёл тело вокруг, наклоняясь то к голове, то глубоким ранам. — На гоблина не похож, на эльфа тоже. Инопланетным вроде не пахнет... значит, это человек.

И, остановившись напротив, довольный посмотрел на меня.

— Вау, как ты догадался? — я притворно удивилась: после всего произошедшего разум не выдерживал стресса и хотел просто сойти с ума.

— Охо-хо, да вроде мозг имеется, чтобы думать, в отличии от некоторых, — почесал затылок парень, чуть ли не задев локтем одну из своих колб. — А если серьёзно, надо изучить тело.

Он наклонил лампу, натянул перчатки и с собранным выражением лица взял хирургический пинцет, уронив что-то другое на пол. Поднимать парень не стал, а сразу за несколько секунд осмотрел тело, попутно поковырявшись в ранах. Кровь неприятно хлюпала из-за его движений, а зелёные глаза лихорадочно заблестели. Казалось, ещё немного — и у Арни сорвёт крышу, чтобы расчленить мертвеца.

— Раны ножевые, как и у Тинг, — впервые я слышала голос Арни столь спокойным, но со странной ноткой возбуждения. — Нанесены почти в те же места с той же глубиной, характер одинаковый. Телесных повреждений не наблюдается. Скорее всего, убили внезапно, отчего этот мужик не ожидал подвоха. И убийца тот же, что и у Тинг, — он поднял голову, и в его монокле зловеще отразился свет.— Надо бы провести опыты.

— Ты хочешь узнать, кто это? — совершенно не имела я представления о том, как ведутся опозновательные дела в полиции, ведь никогда таким не интересовалась.

— Могу, но не хочу, — Арни взял нож и кровожадным взглядом окинул труп. — Думаю, отрезать руки, всё равно они ему уже не нужны. Зато мне пригодится и кровь, и кожа...

Он продолжал что-то бормотать про себя и начал раздевать мужчину, чуть ли не пританцовывая от радости за будущие эксперименты, пока я совершенно была сбита с толку. И зачем я ему вообще позвонила? Убедиться в его сумасшествии? Это я и так знала.

— Радуйся, что он с Тинг не вытворял то же самое, — Инграм взял со стола какую-то небольшую бутыль и одним махом выпил содержимое. И я не была уверена, что там был алкоголь.

— Я думала, что мы сделаем что-нибудь полезное... — огорчение связало грудную клетку сизыми путами.

— Его либо съесть, либо на органы, — парень с долей гордости наблюдал за своим другом, который протянул ему пальто трупа. — Но самое простое, конечно же, это обыскать.

Инграм залез сначала в наружные карманы, но ничего там не нашёл, а затем во внутренние — и вытащил чёрный пистолет.

Такой же как у Вильгельма.

В голове тут же появилась идея: этому мужчине продал оружие кто-то из Готье, а значит, те могли знать, кто это.

Инграм положил на другой стол пистолет и похлопал по брюкам мертвеца, пока Арни расстёгивал тому пуговицы пропитанной кровью рубашки. Ужас медленно застрял в горле: эти двое так ловко орудовали над телом, будто каждый день кого-то убивали, раздевали и съедали на ужин. Их окровавленные руки выглядели жутко: ощущение, будто вот-вот — и задушат меня ими, даже не моргнув. Стены вдруг стали давить, по углам потемнело, а чувство страха усилилось за секунды.

Я была абсолютно уверена, что Инграм и Арни уже кого-то убивали.

Хладнокровно, жестоко. В свои двадцать лет.

Из оцепенения меня вывела пачка сигарет, которую Инграм достал из заднего кармана брюк мужчины. Marlboro. Такие же, какие курил Вильгельм. А ещё ключи от машины, похожей, как у Вильгельма.

Как-то слишком много совпадений...

— Ха, глупец, — Инграм вытер алые руки об свою толстовку. — У него был пистолет, чтобы защититься, но его одолели ножом.

— Может, он знал убийцу и не собирался того убивать? — предположила я, чувствуя в воздухе помимо спирта металлический запах крови.

— За что и поплатился, — абсолютно бессердечно отозвался собеседник и циничным тоном поделился мыслями: — Меня ещё так раздражает, когда кто-то говорит «пожалуйста, не умирай». Как будто умирающий должен на это ответить «ну, раз пожалуйста, то не стану умирать», как будто процесс смерти происходит из-за него самого. Чувак тоже не хочет умирать, но все почему-то в момент горя начинают умолять его не умирать, будто он может резко восстановиться, залечив свои раны магией. Такого не бывает.

— Вот именно, что в момент горя. Ты просто слишком бесчувственен, чтобы понять людей в таком состоянии. Собственно ты, Касс, вообще понять людей не в силах.

На это реплику он вдруг искренне улыбнулся.

— А ты уверена?

И почему-то я не смогла сказать твёрдое «да». Просто внезапно осознала: а ведь действительно, Инграм прекрасный манипулятор. А кто, если не такие, как он, понимал людей? И психологически, и морально. Для него чувства — детская забава; мечты и цели — самые подходящие инструменты, а прошлое — разодранная любимая игрушка. Инграм Касс — надменный король в одеждах из чужих пороков и с короной из человеческих костей. Он — погибель, проклятие, ненависть. Живой мертвец, ходящий по мёрзлой земле за падшими душами. Если попадёшься под его чары — значит, конец.

Он питался людской тьмой.

Он и есть тьма.

— Мне нужно помыться и переодеться, — я судорожно вздохнула, не вынося всю тягость обстановки. — Как дойти до ванной комнаты?

Инграм коротко рассказал мне, где поворачивать, чтобы дойти до нужного мне помещения. И я уже почти вышла за дверь лаборотии, когда услышала, как Арни сказал другу следующее:

— Труп первоначально без сердца. Значит, он один из нас.

Что?

Я заставила себя идти по коридору, чтобы не навлечь подозрений о подслушивании. Однако то, что я успела уже услышать, повергло меня в шок. Первоначально без сердца? Это как? На груди мужчины ран не было, в этом я уверена. Как Арни понял, что тело без сердца? Успел сделать надрез? Или что-то таил — в этом я тоже не сомневалась. «Значит, он один из нас» — кого из нас? Свиты Вороны? Нечто другого? Как Тинг, к примеру?

Вопросы, вопросы, вопросы...

Бесконечное количество. Множество нерешённых моментов, уйма мелких деталей, бесчисленно случайно брошенные, но столь значимые слова — где найти ответы, где? Искала, искала — но куда больше блуждала по лабиринту и тщательно расставленным ловушкам, жаждущим прервать мои бессмысленные попытки поиска. Злость вгрызлась в вину на себя: почему я сама сначала не осмотрела тело? Когда упустила момент перехода от рациональности и к животному ужасу? Какого Гуя поступила столь опрометчиво?

Бесполезно.

Ничего уже не изменить. Быть может, я и не нашла бы ничего интереснее пистолета и не определила бы, что труп «первоначально без сердца». И всё же я пообещала себе в следующий раз действовать спокойнее и самой, а не сразу звонить кому-то. С другой стороны, хотелось бы больше не натыкаться на новые трупы...

Их и так в моей жизни было достаточно.

Яркая ванная комната отвлекла меня от мрачных мыслей. Даже и не заметила, как дошла: ноги действовали на автомате, пока разум странствовал меж почерневших рёбер надежд и склизких червей самообмана. Новая плитка, современный дизайн, пастельные тона, длинное зеркало над раковинами, две душевые кабины, возле которых висели чистые белые халаты. Арни с Инграмом явно любили с роскошью мыться — и невольно в голову полезли пошлые мысли.

Я закусила нижнюю губу. О Нюйва, как же мне не хватало ласки прекрасного мужчины... но чёрная ладонь над моей грудью напоминала о том кошмаре, что сотворил со мной Инграм. Собственное тело после него ощущалось странным, испорченным, осквернённым, хотя, казалось бы, я столько парней в постели поимела. Но совершенно не таких, как этот Касс. Жуткий, потусторонний, хищный — от одного только воспоминания о нём по коже бежали мурашки. И что он такого нашёл во мне? Что вообще находили во мне люди? Смуглая кожа, узкий разрез глаз, синяя радужка, высокий рост — необычно, неидеально, невозможно. Красиво ли? В приюте считали, что нет. Вбивали мне это в голову, унижали, били, издевались...

Страх, отвращение, боль — горячая вода обжигала, а я дрожала как осиновый лист. Кровь алым потоком унеслась в водосток, напоминая мне все раны, синяки и шрамы, полученные с приюта до того, как я научилась давать сдачи. До того, как я полюбила себя.

Именно Алестер помог мне с этим. Он единственный, кто принял меня такой, какая я была. Первый, кто защитил меня. Первый, кто полюбил меня.

И первый, кто меня раздел.

В четырнадцать лет мне было до жути страшно это. Близость. Страсть. Похоть. Но любовь к Алестеру оказалась сильнее — и я отдалась ему, ещё не зная, чем всё это обернётся. Ведь она, эта трёклятая любовь, привела лишь к смерти. Его, меня, воспитательницы Лин и всех детей...

С тех пор я пыталась забыть любимого в другой ласке, в чужих прикосновениях и в совершенно иных поцелуях. С тех пор я стёрла с себя всё то, что когда-либо было связано с Алестером.

Кроме обещания.

О Гуань Инь... я совсем забыла о нём. Вода заливала в глаза, волосы прилипли к лицу, но я не обращала на это внимание — застыла, пусто уставившись вперёд. Как я могла забыть? Столько же зла я совершила с последней «терапии» с Джейсоном, столько яда вылила из себя в чужие души... И ни разу не задумалась о доброте. Отчаялась и поддалась — собственная тёмная сущность взяла надо мной верх столь быстро, что я и не заметила. Накормила внутреннего демона досыто, и наконец-то он ослабил хватку: дал мне вспомнить о свете.

Вот только... искать мне сейчас его всё равно негде.

Тук-тук.

Я вздрогнула, очнувшись от круговорота мыслей и угрызений совести.

Тук.

Резко обернулась. Никого. Но кто-то же только что стучал в стекло моей душевой кабинки...

И вновь ощущение, что кто-то сверил меня взглядом.

Выключив воду, я вышла из душа. В помещении никого, и следов никаких нет. Послышалось? Надеялась, что да. Но на всякий случай быстро надела пушистый халат, прежде чем вытереть мокрые волосы полотенцем.

Тук-тук.

Я моментально разогнула спину, тут же глянув в зеркало. Но там, кроме настороженной меня, никто больше не отражался. Зато на стекле появился чей-то отпечаток ладони...

Моё собственное отражение подмигнуло.

Я пулей выскочила из ванной комнаты, бросив на пол полотенце. Выключила свет и плотно закрыла дверь, хотя понимала, что в случае опасности это не поможет. Пытаясь унять бешено стучащее сердце, я как можно увереннее пошла по коридору, однако постоянно озиралась по сторонам. Бежевые стены, салатового цвета окна, тёмно-коричневый деревянный пол, старые шкафы с книгами, небольшие растения в горшках и длинные светильники на тоненьких ножках — всё обставлено просто, но со вкусом, даже с ноткой уюта. Никаких шевелящихся теней, призраков, крови — ничего, что могло показаться странным или мистическим.

Повернула за угол, а там — целая галерея портретов. Я замерла возле первого, вглядевшись в мягкие черты лица и роскосые глаза, пока не поймала себя на мысли, что этот мужчина мне уже знаком внешне. Пригляделась — да, я действительно видела его на той самой фотографии, которую нашла в личном кабинете Рэбэнуса Донована. «Стивен Фиделибус» — так гласила надпись под портретом, а значит, так звали и изображённого человека. Неужели дальний родственник моего преподавателя по мировой истории? И ещё был в свите Ворона?

Внезапная идея заставила меня скользнуть взглядом по галереи. Если все тринадцать портретов это представители свиты Ворона, то среди них должен быть нарисован и их представитель.

И я заметила его, в самом конце коридора. Черноволосый, кучерявый, с острыми скулами, с мелкими веснушками на щеках и с пленительными чёрными глазами...

О Си-ван-му...

Я уже видела его. Видела Рэбэнуса Донована.

Но не здесь, нет. Не в этом городе. И даже не в это время.

А шесть лет назад в своём приюте.

«— Это несправедливо.

Обида занозой засела глубоко в сердце. Всё вокруг казалось враждебным: и коридор, и обшарпанные двери , и уродливые стены, и надоевший запах влаги и плесени. Ярость сменялась горечью, а затем вновь вспыхивала, оставляя после себя горьковатый вкус несбывшихся надежд.

— Я знаю, ты уже говорила, птичка, — мягко сказал Алестер, хотя его тёмные глаза были столь печальными, как одинокое дерево посреди целого поля.

— Почему они не хотели забрать нас двоих?

— Может, они и не хотели двоих детей? — Алестер ласково тронул меня за плечо.

— Ну и что? Тебе скоро семнадцать, ты уже почти самостоятельный! Могли бы просто взять, чтобы ты пожил некоторое время у них. А потом мы бы вместе...

— Может, им не понравилось, что я не китайской национальности? — вдруг перебил меня Алестер, что редко так делал. Но я не придала этому никакого значения.

— А я чем лучше? — я вытянула вперёд свои смуглые руки. — Цвет кожи просто бросается в глаза!

— Наверное, как раз твои синие глаза им и понравились...

— Ты тоже красивый! Могли бы и тебя взять...

— Тут можно много причин придумать... — совсем загрустил друг.

— Это несправедливо! — вновь повторила я и хотела было разразиться новой гневной речью, как меня остановил звук открывающейся двери.

Воспитательница Лин выглядела встревоженной, когда выходила из своего кабинета вместе с каким-то высоким мужчиной. И невероятно красивым. Густые чёрные волосы, буйно вьющиеся на концах и аккуратно уложенные чуть назад, чётко очертанные скулы, длинные брови, нависающие над тёмными глазами и делающие взгляд более острым, мелкие веснушки, похожие на чёрные дыры вместо звёзд, — незнакомец казался самим воплощением теневого бога, выходящим под покровом ночи и забирающим людские души глубоко во тьму. Когда он приблизился, я заметила пару бледных шрамов на его утончённом лице, но это ничуть не отталкивало, а наоборот, делало натуру гостя более загадочной.

Когда мужчина взглянул на меня, то по всему телу прошёлся разряд, а щёки быстро покрылись румянцем. Казалось, даже Алестер не был столь красив, как этот соблазнительный демон.

— Вам бы стоило больше заботиться о сиротах, — он заметил, в каких обносках мы сидели, потому что все свои новые наряды я отдавала на хранение воспитательнице Лин . Ведь, не дайЛо-цзу³, если кто прознает о нашихтайных занятиях...

— Нам с трудом хватает на пропитание, наш приют весьма беден... — впервые я видела воспитательницу Лин столь подавленной, будто с ней только что произошло нечто плохое .

— Я дам вам денег, — бархатный голос мужчины наполнился стальными нотками.

— Благодарю вас, господин, — женщина наконец-то глянула на меня с Алестером и робко улыбнулась . — А не хотите ли вы , господин...

— Забрать этих детей? — догадался он и коротко усмехнулся. — Нет. Но я хотел бы поговорить с мальчишкой.

Воспитательница Лин удивилась , и я вместе с ней: что потребовалось незнакомцу от Алестера? Но женщина не стала сопротивляться воле господина и кивнула моему другу . Встав, тот кинул на меня растерянный взгляд и скрылся с мужчиной за ближайшей дверью.

А я не могла избавиться от ощущения , что это не кончится ничем хорошим... »

— Homines non odi, sed ejus vitia⁴.

Я дёрнулась от его прикосновения к своей руке как от пощёчины. Инграм вновь подошёл тихо и незаметно — и я снова испугалась, но уже столь явно. Довольная ухмылка дьявола осветила его изуродованное лицо, прежде чем оно, как и всегда, стало выражать пренебрежение ко всему.

— Я читала, что не сохранилось ни единой информации о том, как выглядел Рэбэнус Донован, — я решила приступить сразу к делу, не отвлекаясь ни на что. — Откуда же взялась картина?

— Мы её украли, — Инграм покрутил на пальце своё кольцо с вороном. — Не из музея, конечно. А из его же замка, — он кинул взгляд на портрет.

Тот так точно передавал всё то, что я тогда увидела вживую... Толстые мазки чёрной краски играли объём кудрей, белый блик на мрачных глазах делал их живыми, а не пустыми, как беспросветная бездна, серый фон чётко отделял границы бледной кожи, аккуратно завязанный платок на шее дополнял в образ элегантность и надменность. Что в XIX веке, что несколько лет назад Рэбэнус выглядел одинаково, разве что на портрете ещё не были изображены шрамы на щеке. Что же с ним случилось за всё это время? Как он дожил до наших дней?

— А другие тоже видели его?

— Мы состоим в его свите и при этом не знаем, как выглядит наш представитель? — презрительно фыркнул Инграм. — Звучит глупо.

— Но я ведь не видела его ещё вживую, — не совсем ложь, ведь сейчас я действительно не видела Рэбэнуса.

— Ты не отрицаешь, что он до сих пор жив? Похвально.

— А могла бы отрицать, что у тебя присутствует мозг, — мгновенно огрызнулась я, откинув мокрые волосы назад.

— Да уж, твоим остроумием можно и вены вскрыть, — он притворно улыбнулся. — В первоначальной свите Ворона так многие сделали.

— Вены вскрыли?

— Но не от твоих же шуток подохли, — Инграму надоело стоять на месте, и он пошёл мимо галереи к выходу из неё. — Не все выдержали тяжкий груз зла и убийств. Сначала им это нравилось... но когда ужесточились условия, они сломались. Или предали.

Условия ... может, он говорил про договор, похожий как у Тинг?

— Но их портреты всё равно тут, — идя рядом с ним, я глянула на картины, замечая знакомые лица, будто знала их всех когда-то очень давно. И среди фамилий заметила даже Готье.

А игра становилась всё интереснее.

— Потому что именно с них всё и началось. А теперь и продолжается.

И я — часть всего этого.

Член свиты Ворона.

Только сейчас я это полностью осознала. Не после собрания, не после «обряда посвящения», не после всех пройденных испытаний, а лишь сейчас, когда увидела Рэбэнуса Донована. Когда поняла, что именно с него всё началось... все беды, боль и потери. И теперь я ему служила — то ли заклятому врагу, то ли тайно возлюбленному.

Я была под волей Ворона и понятия не имела, чем всё это обернётся.

Когда мы в очередной раз повернули за угол, Инграм остановился перед одной из дверей и открыл её, пропуская меня в просторную комнату. Тёмные тона производили резкий контраст после пастельных и зелёных оттенков дома: чёрная кровать, обсидиановые стены, мрачные шторы, серебристая окраска большого стола, заваленного книгами, старыми листами и переполненными пепельницами. Запах табака въелся в каждую небрежно брошенную вещь, в обивку мебели, в одежду — во всё, что находилось в комнате. Даже, казалось, уже и в меня.

— Ты ведь хотела во что-то переодеться, верно? — Инграм открыл шкаф, где висели почти одни толстовки. От этого однообразия меня тут же заворотило. Как можно ходить в одном и том же? — Ничего женского у меня, конечно, не найдётся, а уж тем более красивого, но могу дать это.

И кинул мне какую-то помятую футболку. Я сморщила лицо: почему эта вещь выглядела так просто и убого? Совершенно не хотелось её надевать, ещё и учитывая, что она принадлежала Инграму.

— Не криви так личико, птенчик, тебе не идёт, — смазливо усмехнулся тот, встав напротив меня.

— Даже не отвернёшься?

— В своей комнате я волен делать всё, что захочу, — он хмыкнул, сверкнув недобрым взглядом. — Неужели стало стыдно светить передо мной голым задом?

— Ещё чего! — я толкнула его в грудь, отчего тот рассмеялся.

И я впервые слышала его смех...

Где-то в глубине сердца счастливо улыбнулась маленькая девочка: она смогла кого-то рассмешить. Но реальность оказалась чернее чёрного — Инграм смеялся лишь над моей глупостью. Ничего более. Уж явно не потому, что я ему хоть немного нравилась.

К сожалению.

Я хотела отдёрнуть себя от мыслей, но лишь ещё больше упала в их ядовитый танец, когда увидела оголённое тело Инграма. Тот снял с себя окровавленную толстовку, явив подтянутую фигуру с хорошо видимыми кубиками пресса. Множество шрамов пересекали его атлетические рельефы тела, и я засомневалась о его рассказе про дикобраза. Как лакомый кусочек отравленного пирога — Инграм выглядел столь соблазнительно, сколь и отталкивающе: противоречивые эмоции возникали быстро, болезненно и упивающе. Я видела так много оголённых торсов, но никогда не испытывала ничего подобного, как будто узрела само совершенство падшего ангела. Так и хотелось коснуться выпирающих ключиц и почувствовать холод чужой бледной кожи...

— При нашей первой встрече ты сказала, что я урод. Неужели так похорошел за прошедшее время? — парень заметил, как я не сводила с него взгляд.

— Из всех моих знакомых ты самый заносчивый, — как можно злее огрызнулась я.

— Привыкай.

— Что б ты в аду сгорел, — выругалась я на китайском с полной уверенностью, что Инграм меня не поймёт.

Но через секунду он выдал на моём родном языке следующее:

— Я там уже бывал, птенчик.

Брови взметнулись вверх — не каждый день встретишь в Англии кого-то, кто вполне уверенно говорил на китайском.

— Сумасшедший.

— От сумасшедшей слышу, — облизал пересохшие губы Инграм.

От его движения потяжелело внизу, и я выронила футболку.

— Тебя выдаёт акцент.

— Точно так же, как и тебя, птенчик, — проговорил парень на идеальном английском с толикой хриплоты в голосе.

— Почему ты меня постоянно так называешь? — я тоже перешла на другой язык.

Инграм подошёл ко мне вальяжной походкой, специально растягивая время перед ответом.

— Только жертва готова попасть в клетку к хищнику, — он встал вплотную ко мне и уверенно провёл кончиками пальцев по моей щеке. — Такие вот маленькие, глупые, наивные пташки, как ты, Равенна Вэй.

По коже прошли мурашки — он впервые назвал меня по имени. И мне это дико понравилось: вкрадчивый голос был полон власти и желания, пробирал до костей и заставлял подчиняться. Я неотрывно смотрела в его чёрные глаза и отчётливо видела своё отражение, но никак не эмоции парня, не его душу.

Была ли она у него?..

— Такими легко управлять, — Инграм наклонился, остановившись в паре миллиметров от моей шеи и вздохнул запах черничного шампуня, — такие жадно ловят каждое слово, каждый взгляд, но натыкаются лишь на равнодушие, — невесомо коснувшись рукой, он убрал мои волосы назад. — Они думают, что контролируют себя и ситуацию, но на самом деле они — ничтожество под моими ногами.

Лёгким движением пальцев он снял с меня халат, кинув его на пол. Только через мгновение до моего затуманенного разума дошло, что я стояла перед ним совершенно голая, и тут же покраснела. Впервые я не знала, как на это реагировать, что делать дальше, ведь не я управляла сложившемся положением — я даже себя не контролировала. Странное ощущение покорности сковало смиренными путами грудную клетку, нечто чужое залезло то ли под кожу, то ли сразу в сердце. Что это за чувства? Что со мной? Почему я так реагировала? И невероятно сильно хотела, несмотря на неприязнь...

— Ты игрушка для меня, птенчик. Никто.

Инграм грубо схватил меня за ягодицы и уложил на кровать, а сам упёрся на локти. Он жадно впился в меня губами: поцелуй был рваным и деспотичным, но таким умелым, точно мы целовались друг с другом не в первый раз, а не одно столетие подряд. Удовольствие жарким пламенем разогнало кровь, спина чуть выгнулась от нетерпения, пальцы сжали ткань одеяла. Тихо застонав, я углубила поцелуй, пока Инграм шарил рукой по всему моему телу. От каждого ненасытного прикосновения парня кожа горела словно от раскалённой качерги, хотя его ладони оставались всё такими же холодными, как лёд. Эмоции взорвались во мне диким фонтаном лавы, когда Инграм начал проводить томную дорожку поцелуев до груди. Я даже забыла о своём чёрном отпечатке, но Инграм обошёл его стороной и с особой страстью облизал сосок.

Я уже ещё больше выгнулась, но тут почувствовала резкую боль.

Инграм очень сильно прикусил сосок. Я вцепилась в его белые волосы, желая отстранить от своей груди, и он неохотно отцепился от неё. Но тут же с новой остервенелостью начал оставлять засосы на моей коже, постепенно приближаясь обратно к лицу. Тревожность смешалась с блаженством: слишком давно меня с такимжаром не целовали. Но то, что это делал Инграм, рушило всю идиллию — подняв голову и встретившись со мной взглядом, он победно усмехнулся и вновь впился в мои губы, как вампр, слишком давно не пивший кровь.

Инграм Касс — божество на грани сознания. Три секунды на вздох и вечность, чтобы утонуть в его

чёрных мерцающих глазах. Так и хотелось закутать его хрипловатый голос глубоко в душу и бесконечно долго сжимать, пока все жизненные соки вместе с последним стоном не перейдут к нему в тело.

Инграм Касс — смерть в обличье похоти, всевластный мерзавец, самолюбимвое воплощение греха. Невозможно не обожать этот яд, принимаемый по собственному желанию. Хочется вколоть, втянуть, впитать в себя полностью, сожрать с потрохами белоснежную гладкую кожу, зацеловать мягкость лукавых губ.

Если бы не боль.

Инграм с силой сжал за бок, впившись ногтями в мою кожу до крови. С трудом я разорвала поцелуй и, тяжело дыша, прошептала ему в губы:

— Перестань, мне больно.

— Уже не нравится? — гадко ухмыльнулся парень и резко тронул меня между ног. — А так?

Гигантская волна неприязни мгновенно отрезвила холодной водой: чисто машинально я влепила ему пощёчину.

На секунду мне показалось, что Инграм растерялся от такой реакции, но уже в следующее мгновение он охватил мою шею, начав душить. Кровь бешено запульсировала в висках, страх затравленно застучал о стенку самосохранения — я никак не ожидала такого исхода. Всего за пару секунд от благоговейной страсти мы перешли в лютую ненависть.

И это было страшно.

— Если ещё раз ударишь меня, мелкая шавка, — Инграм с силой встряхнул меня, а во мне почти не осталось воздуха, — я убью тебя на месте.

И ушёл, вновь оставив меня использованной и разбитой.

_______________

¹ В поздней китайской мифологии божество, уничтожающее саранчу. Считается, что Ба-Чжа вызывает саранчу в суд и сажает её на цепь. Ба-Чжа изображается с лицом человека, с носом, похожим на птичий клюв.

² Цитата Лао-цзы.

³ Бог-покровитель нищих и цирюльников в китайской народной мифологии.

⁴ Не человека ненавижу, а его пороки (лат.)

VIII: Ни боги, ни люди

Я заметил, что даже те люди, которые утверждают, что всё предрешено и что с этим ничего нельзя поделать, смотрят по сторонам, прежде чем переходить дорогу. Стивен Хокинг

Может, после смерти мы отправляемся в другую вселенную? И думаем, что она одна такая, как считаем сейчас?

Может, наш дух всё же не исчезает насовсем, когда тело кладут в гроб. Может, каждый погибший за все времена до сих пор где-то находится, просто в другом мире, не в раю и не в аду. Может, там оно тоже со временем умирает и появляется ещё в одной вселенной. И так мир за миром. Может, люди жили вечно?

Или не было смысла в этих глупых мыслях. Тело гибло — разлагались органы, жрали черви, синела кожа. А души никогда и не было, а после смерти она никуда и не переходила. Максимально обычно, с полным соблюдением физических законов. Вот только если когда-нибудь подтвердятся новые теории физики, то эти законы окажутся совершенно неверными...

А чему тогда верить?

Смерть — мрачный гость. Приходила без стука, методично садилась за стол, не притрагивалась к чашечке чая, слушала внимательно и долго. В какой-то момент могло показаться, что она полностью замерла — умерла? — пока Смерть одним резким движением не оборвёт нить жизни. Она не друг и не враг — часть нашей повседневности, такой же житель вселенной, как и мы, люди. Вот только... смерть странная.

Человечество, как и животный мир, состояло из атомов, молекул, клеток — мелкие частицы, которые вместе образовывали живой организм. Но как так получалось, что если где-то между ними обрывалась связь, то умирали и все остальные? Ведь гиб не человек, нет. Гибли молекулы. Мы все — лишь молекулы. Как и вся вселенная. Да и эти мелкие частички никуда не девались после смерти человека — жили себе дальше, просто уже не составляли ту функцию, что нужна была для мира.

И всё же...

Как так получалось, что человек умирал?

И ведь не было ничего грустнее, чем осознавать, что тебе абсолютно плевать, умрёт ли другой человек или нет. Даже если ты с ним был знаком. Даже если был почти другом...

Я давно поняла, что никто не будет со мной навсегда — это ярко подтвердил мне Алестер. А затем и вся остальная безрадостная жизнь. И теперь ещё и Тинг Моу. Да, мы общались мало, чаще всего только в институте, но каждый раз так душевно, словно покидали тонкие стены английских домов и оказывались на своей родине, среди красных пагод¹ Китая. У меня сложились о Тинг лишь хорошие воспоминания: добрая, чуткая, стойкая натура, способная помочь всем тем, кто нуждался в поддержке, хороших слов или просто объятиях. Она не была идеальна, в отличие от Джейсона, и мне это в ней нравилось: порой её можно застать разъярённой, недоверчивой, лишённой собственного света. И разве этого недостаточно, чтобы проронить хотя бы слезинку? Хотя бы почувствовать капельку боли? Но к сегодняшним её похоронам я полностью остыла.

Тинг теперь для меня не более, чем приятное воспоминание о Китае, в котором я, к сожалению, больше не жила.

Безликое потустороннее место — кладбище было простроным, окружённым со всех сторон невысоким забором и полным хрустящего снега, пока с неба щедро валил новый. Сегодня не было очень холодно, но порой сильный ветер пробирал до костей. Однако на кладбище оказалось тихо, по-своему жутко: тоскливые надгробия словно наполовину вылезшие мертвецы, мрачные тени от нескольких деревьев, ни единой капли современности, точно всё застыло в XIX веке. Старость и плесень — частое явление в Англии, от которого меня уже порядком воротило. Радовало, что похоронная процессия прошла быстро и без лишнего шума. Из нашей группы пришли почти все, кроме Анны и Лиама, а также собралось ещё несколько человек: кто-то с общежития, другие просто знакомые и ещё пара взрослых человек. И ни одного родителя погибшей, что меня немного смутило: Тинг ничего не рассказывала мне о родне.

Собственно, как и я.

Только когда все немногочисленные скорбящие разошлись, я рискнула подойти к Вильгельму. Его я совершенно не ожидала увидеть на кладбище, ведь была уверена, что он вообще не знаком с Тинг. Но его каштаново-рыжую макушку трудно не заметить, как и близкое присутствие к захоронению гроба.

— «Не бойся принять руку помощи. Бойся застрять в собственной темноте».

Вильгельм даже не взглянул на меня, когда я встала рядом с ним, точно с самого начала предполагал, что я к нему подойду. Он стоял ровной чёрной фигурой — как статуя древнего бога, опечаленного судьбой человечества. Впервые я видела его не в викторианском стиле, а в простом чёрном смокинге и в тёмном длинном пальто, распахнутом спереди. Лицо выражало потерянность в бытие и опечаленность в слезах радости. Нечто на грани яростного срыва и съехавшей крыши.

Я находила Вильгельма слишком привлекательным. Он имел свой собственный утончённый вкус в одежде, что безумно меня радовало и восхищало. Да, не модно и даже не современно, но по-своему шикарно и элегантно. Вильгельм умел выделяться из толпы своей оригинальностью, а именно это я больше всего ценила в людях. И он, Вильгельм Готье, — кристально-алый самородок, прекрасный мужчина, настоящий джентльмен и аристократ. Он манил, обескураживал и разбивал сердца многих девушек одним лишь взмахом своих длинных ресниц.

Пожалуй, я бы давным-давно с ним замутила, если бы каждый раз что-то не отталкивало. Такое ощущение, словно Вильгельм уже кому-то отдал своё сердце и делить с кем-то ещё любовь не собирался. В нём был некий двуличный момент: он мог заботиться о тебе как о родной сестре, но на словах быть жёстким и нетерпеливым. Глупые девочки посчитали бы это актом милосердия, вот только Вильгельм не желал никому искренне добра. Воспитание и манеры — маска, почти как вторая натура, присвоенная за многие года жизни и лжи.

— Ты знаешь китайский? — изумилась я.

— Она научила, — Вильгельм не отрывал взгляд от свежего надгробия Тинг, фраза которой и была выгравирована на тёмном камне. — Жаль, что столь недолго.

На секунду я подумала, что это забавно: Тинг учила Вильгельма китайскому, а он сам вместе с Анной пытались втолкнуть в меня французский. Словно нам всем не хватало родины среди чужой страны, столь непреклонной Англии. Ведь та — чопорная леди с белознежной шейкой и кинжалом за пазухой. Волшебная красота с моральным уродством.

— Ты с ней был близок? — я понимала, что задавала глупые и неуместные вопросы, но не могла отделаться от удивления.

— Да, — его голос оставался сухим. — Мы даже встречались.

Брови взметнулись вверх, но я заставила себя промолчать. За все почти полгода, проведённые в обществе Тинг или Вильгельма, я ни разу не слышала ни от одной, ни от другого хоть какого-то упоминания друг о друге. Если и скрывали своё общение, то зачем? Как и где они встретились? От чего любовь свела их вместе? Мысленно я пыталась представить сейчас Тинг рядом со скорбящим Вильгельмом — и это оказалась для меня столь непривычной картиной, что на секунду я потеряла связь с реальностью. Однако в чём-то они всё же подходили друг для друга. Быть может, их действительно объединяла разлука с родиной, а может, они просто нашли отдушнину друг в друге, растворились в проблемах, разговорах и кофе.

Или и вправду настоящая любовь?

Я вдруг осознала, что Вильгельм очень хорошо держался в последние дни и даже виду не подавал, что беспокоился о пропаже Тинг. А теперь она, как оказалось, давно мертва...

Гибель воспитательницы Лин.

Гибель Алестера.

Гибель детей .

Гибель меня самой ...

— Знаешь... — печально-задумчивый голос Вильгельма как всегда вовремя отвлёк меня от мыслей прошлого. — Тинг была именно тем человеком, который никогда не уйдёт и никогда не отвернётся. Она была той, кто пожертвует всем ради другого, кто будет всегда улыбаться и надеется на лучшее. Она спасала меня в тяжёлые минуты, была рядом, готовила лунцзин² и выслушивала всё то, что камнями накопилось в душе. До сих пор щемит сердце от того, как она заботилась обо мне, как о самом хрупком и прекрасном создании на планете. Хотя я был крайне её не достоин...

В уголках его серых глаз появились слёзы. Отчего-то мне не показалось это удивительным: Вильгельм был куда более «живым», чем Анна, хоть и казался со стороны сильным и непоколебымым. Горе ломало многих, но не каждый мог после него оправиться и зажить заново. Важно понимать, что загнанной в печаль своей жизнью погибшему не поможешь. Да, это больно, но лучше со временем бросить оковы тоски и жить дальше — в полную силу, для новой радости.

Смерть — это не только конец, но и отправная точка для нового пути.

— Нет, я не плачу, — заметил мой пристальный взгляд Вильгельм, краем перчатки вытирая глаза, — видимо, новые глазные капли дают такой эффект…

— Ага, ещё скажи, что «да так, просто в глаза что-то попало…» или «да? Правда? Плачу? Наверное, просто глаза сегодня сильно слезятся…» Или уйма такого, похожего. Долго ещё люди будут так говорить? Сколько ещё отговорок они смогут придумать?

Прямолинейно, без каких-либо либо других эмоций — я просто констатировала факт, собственное наблюдение из жизни. Вильгельм посмотрел на меня с долей разочарования и настороженности, точно ожидал от меня каких угодно слов, но только не таких.

— Люди любят казаться сильными в тот момент, когда они слабее всего, — проговорил он на французском языке и неспешно достал пачку сигарет, напоминая мне Анну своими медлительными взмахами рук. Вот только для парня были присущи движения всё же чуть быстрее. — Если ты на такое не способна, то не стоит осуждать за это остальных.

Я приняла из его протянутой руки сигарету, и мы оба склонились над дрожащим огоньком серебристой зажигалки.

— Видимо, я совсем не знала Тинг, раз даже понятия не имела о ваших отношениях, — я глубоко затянулась, наслаждаясь падающими на лицо снежинками.

— О них знала только Анна, — Вильгельм с особой нежностью произнёс имя сестры.

— Почему вы хранили их в секрете? — спросила я, прикинув, что ответом, возможно, должно быть упоминание о свите Ворона.

— Я на этом настоял, — не оправдал моих ожиданий парень, выпуская облако дыма. — О нашей семье уже начали ходить слухи среди криминального мира Англии. Если бы все узнали, что мы встречаем... встречались, то из-за этого могла пострадать Тинг...

— Которая погибла не по твоей вине, Вилл, — я положила ему руку на плечо, ощутив, как оно было напряжено.

Вилл.

Так могли называть его немногие, и то довольно редко. Даже от Анны не каждый раз услышишь это сокращение.

Вилл.

Горе, детство, потеря, тюрьма — столь много хранилось в этих четырёх буквах, слишком ранимыми они звучали для такого собранного человека, как Вильгельм Готье. Когда человеку больно и плохо, всегда хотелось назвать его как-то ласково, нежно, любяще — лишь бы помочь и подарить надежду. Но Вильгельм не нуждался в этом — по крайней мере, мастерски всех убедил в своей моральной силе. Но сейчас... она ослабла.

И я поняла, что ему нужно помочь.

Тому мальчику , которому очень страшно и одиноко.

— Я на это лишь надеюсь, — тяжело вздохнул парень, чуть сгорбившись.

Выдержка не позволяла ему рухнуть на колени и закричать в ненависти на себя. А затем от отчаяния из-за любви к той, чьё мёртвое тело лежало под нами.

— Да упокой Ян Ван³ твою душу, Тинг Моу, — китайская речь неприятно столкнулась с английской атмосферой. — Ты была хорошим человеком. Жаль... что я не оценила этого по достоинству.

И положила заколку с металлическим драконом возле самого каменного надгробия. Когда-то я подарила её Тинг на Рождество, а сейчас — на мирную жизнь после гибели. Отчего-то я посчитала правильным так поступить: да, вещь принадлежала мне, но куда больше значила для Тинг... или для наших взаимоотношений, так и не оказавшихся настолько близкими, чтобы стать дружественными.

А в груди не шелохнулась ни единая струна гуциня⁴, ни одна эмоция.

— Почему ты постоянно упоминаешь китайских богов? — Вильгельм повертел в руках сигарету, прежде чем вновь глубоко затянуться.

— Когда я была маленькой, в прию... — я осеклась, на мгновение замерев, прежде чем стряхнуть с сигареты лишний пепел, — дома отец, чтобы как-то занять мой любопытный ум, каждый вечер рассказывал мне что-нибудь о китайских богах или читал мне мифы.

— А... мать? — острожно спросил парень.

Возможно, при других обстоятельствах я бы не стала ничего ему рассказывать, но с другой стороны, я ведь и не собиралась говорить правду. Поэтому от чистого — или всё же грязного? — сердца продолжила:

— Она была слишком увлечена разговорами по телефону с подружками из Англии и местными пабами.

— Понимаю, — Вильгельм криво усмехнулся, покачав головой, из-за чего длинная прядь волос вылезла из идеально уложенной причёски и упала на лоб, — мне отец тоже ближе, чем мать. Он научил меня многому, всегда выручал, никогда не бросал. А мать... деньги и муж интересуют её больше, чем дети, хотя она вполне любит нас.

Я видела пару раз старших Готье: серьёзные статные люди, усердно работающие над своим бизнесом и не проявляющие никакого доверия и дружелюбия к незнакомым людям. Первый раз они отнеслись ко мне холодно, во второй — уже чуть теплее, но всего лишь на несколько градусов. Люди, которые многое пережели, — при виде них сразу можно было об этом сказать, но никак не про мою приёмную мать. Та вечно корчила из себя всеми брошенную... бесит.

— Вас хотя бы любят...

— Жизнь моя так же не легка, как и твоя, — не разделил моей лёгкой зависти Вильгельм, проговорив это так, словно резал каждое слово.

— Даже у богов она не легка, — хмыкнула я, бросив окурок под ноги. — Знаешь, когда-то однажды чуткая и добрая Гуань Инь решила, что не успокоиться, пока все живые существа на Земле не будут освобождены от страданий. Она всеми силами старалась их осчастливить, но со временем обнаружила, что этого мало, тогда как страдальцев слишком много. И чтобы всем помочь, голова Гуань Инь раскололась на одиннадцать частей. Другое могущественное божество — будда Амитабха — сделал из каждой части головы, чтобы Гуань Инь могла видеть и слышать всех своих просителей. Но когда она распростёрла открытые для помощи руки навстречу всем ей молящимся существам, её руки стали тоже распадаться на части. И тогда Амитабха вновь пришёл ей на помощь и даровал богине тысячу рук. С тех пор Гуань Инь пытается нам помочь, вот только люди слишком глупы, чтобы принять её дар. Вот почему я не верю в Бога: Он один, и как Он может справиться со всеми проблемами, когда даже добродушная Гуань Инь разрывается на части, чтобы помочь всему живому? Как Бог может совершать множество дел, если за каждым из них может находиться другие бога и выполнять свои обязанности?

Приют.

Книги.

Детство.

Все мифы и легенды, прочитанные ещё в малые года, до сих пор оставались со мной: грели душу, когда было совсем одиноко, наполняли размышлениями, когда пустота казалась плотнее стали. Они первые подарили мне мудрость, наделили недоверием, заставили сомневаться в людях. Каждую ночь я засыпала в своей крохотной кроватке и представляла, как где-то в Мультивселенной жили Нюйва, Гуань Инь и все остальные... и ждали меня.

— Мне Тинг тоже рассказывала о китайских богах, — голос собеседника был бесцветен, как моё сегодняшнее настроение. — Для неё мифы и легенды оказались единственным развлечением в детстве, другого просто не было, чтобы скрашивать свою жизнь.

— И я её отлично понимаю, — отчего-то вдруг мне стало грустно, в голове вновь промелькнули все воспоминания, связанные с долгими разговорами с Тинг о Китае. — Меня в детстве тоже не Бог спасал. А они.

— А потом... — Вильгельм, казалось, даже не слушал меня, погрузившись в некую прострацию, — она стала странной.

— Странной?

Парень вздрогнул, выронив из рук дымящийся окурок. Тот быстро потушился в только что упавшем снегу.

— Ты не замечала этого? — спросил он, резко посмотрев на меня.

— Я болела до того, как появились новости о том, что Тинг пропала. Поэтому примерно последнюю неделю её не видела.

На мои слова собеседник задумался, но я не хотела, чтобы он глубоко ушёл в себя. Тинг была частью свиты Ворона, а Вильгельм мог что-то знать про это.

— А в чём выражалась её странность?

— Последние пару недель Тинг была слишком напряжена, — Вильгельм нахмурился, наконец-то начиная чуть оживляться после горькой утраты. — И постоянно либо оглядывалась, либо бегала взглядом. Как будто чего-то боялась или ожидала нечто плохое.

— Предполагаю, она уже тогда знала, что её могли убить, — вспомнила я записку, найденную в комнате Тинг.

Лицо парня на секунду потеряло самообладание, проявив страшную боль, но я понимала, что он сам догадывался о такой идеи исхода. Мне было его немного жаль, но отчего-то я в него верила. Верила, что он со всем справится.

Кто, если не он?

— До исчезновения она мне столько раз признавалась в любви, сколько не говорила до этого, — после молчания наконец согласился Вильгельм, вновь закуривая. — И слишком много говорила о смерти...

— Может, её убила секта? — решила я прямо спросить, чтобы уже не ходить вокруг да около, а то постепенно становилось холодно.

Взгляд парня быстро помрачнел:

— Только если им нужно было кто-то для жертвоприношения. Вряд ли Тинг была хоть как-то иначе с ними связана.

Значит, он ничего не знает.

С одной стороны, я обрадовалась, что закрыла для себя этот вопрос, но с другой, огорчилась, что теперь нужно искать ответы в других местах или у тех же Арни и Инграма. При мысли о последнем меня пронзил ток и остро кольнула «метка» напротив сердца: воспоминания нахлынули обжигающим кипятком вместе с электрическими угрями. Дрожь мучительными ощущениями прошлась по телу, вызывая все жгучие прикосновения Инграма.

Он — тот, кто заставлял моё сердце болезненно сжиматься. Сначала от страха: я помнила каждую секунду, когда меня всю стянуло позавчера, как меня связали собственные эмоции, словно послушную собачонку. А он улыбался своей лёгкой победе надо мной.

Рана обнажилась внезапно. Из-за Алестера. Из-за того, как я его любила и что он со мной сделал... и как он умер. Алестер был моим первым безумием, помутнением, роковым мужчиной... А теперь это он. Инграм Касс. Словно восставший из мёртвых и пожелавший ожить, словно главный злодей тёмного фэнтези.

Ведь он умел убеждать. Он умел улыбаться. Он умел очаровывать одними лишь глазами — черными, ледяными, не знающими эмоций, но почему-то такими притягательными... Его глаза были похожи на зеркало, и я бессмысленно пыталась разглядеть в них его душу.

Вот только её не существовало. Ведь Инграм делал больно. Очень.

И я ... хотела бы ещё .

— Берегись!

Только чудом я упала мимо надгробия Тинг. Снег смягчил удар, но я всё равно как можно быстрее приподнялась на локтях, чтобы посмотреть, что же произошло.

И обомлела от увиденного.

Что это?..

Нечто большое и жуткое появилось словно из ниоткуда: гигантская пасть с острыми зубами, выпуклые два глаза на слишком далёком расстоянии друг от друга, длинные руки, волочащиеся по снегу, скрюченные ноги и худое долговязое тело, покрытое серо-синей кожей. Отдалённо это существо напоминало человека с тёмными волосами, но сейчас от него осталась лишь безумная тварь с диким голодом.

Впервые я видела нечто такое... вживую.

Вильгельм, который меня толкнул, резко достал из внутреннего кармана пальто пистолет и хотел уже было выстрелить в тварь, но та быстро сшибла парня с ног, а затем схватила его огромными пальцами. Пистолет упал в снег, пасть раскрылась, выпуская не самый приятный запах. Монстр начал постепенно приподносить Вильгельма к зубам, желая наконец-то утолить жажду крови.

Нужно срочно что-то сделать.

Мысли столпились в одном углу, но ни одна из них не казалась точной: все ошашрашенные, испуганные, в полной растерянности. Как и я сама.

Но надо спасать Вильгельма. Для чего и зачем — я точно не знала, но не хотелось бы, чтобы ещё один знакомый мне человек умирал. Добродетель? Пожалуй, только в чьих-нибудь мечтах.

Я не без труда вскочила на ноги и, схватив снежок, кинула его прямо в глаз чудовища. Внимание привлечь получилось просто отлично! Осталось теперь понять, нахрена я это сделала...

Тварь раззинутой пастью повернулась ко мне, всё так же крепко держа Вильгельма. Тот пытался вырваться из железной хватки, но цепкие когти держали его слишком прочно, раздирая кожу до крови. Страх тонкой жилкой бился на виске, но я не поддавалась ему.

И не такое переживала.

Второй снежок прилетел прямо в глотку монстра, и тот тут же по-звериному зарычал от холода. На мгновение я вспомнила Джейсона, в которого я недавно кидала снежки, и это придало мне ещё больше смелости. Вот только в третий раз снежок кинуть не удалось: выпустив Вильгельма, чудовище молниеносно кинулось ко мне, прижав крупной ладонью к земле. Никак не двинуться — и не только от лапы монстра, но и от охватившего меня ужаса.

Неужели это всё-таки конец ?

Пасть твари стала медленно раскрываться: от вони я сморщилась, а от безысходности хотелось ещё больше блевать. Глотка красно-чёрная, мерзкая, с опухшим дырявым языком, зубы грязные, точно на них вылили несколько вёдер помоев. Всё тело недочеловека вблизи казалось ещё уродлевее и безобразнее, точно над этим существом ставили так много экспериментов, что решили просто выкинуть как мусор. И тот от отчаяния стал жрать людей...

И меня в том числе.

«РЭБЭНУС ТЕБЯ УБЬЁТ».

Гортанно.

Жутко.

Но чётко и ясно — откуда-то из недр твари послышались эти три слова. И от осознания всей опасности у меня чуть кровь не остановилось в жилах. Да, даже не сам монстр испугал меня, а факт того, кем он был послан. И закем.

От шока глаза широко раскрылись, хотя меньше всего мне хотелось видеть эту омерзительную пасть. В голове всё перемешалось, чувство собственной беззащитности и слабости обострилось столь сильно, что стало тошно и больно.

Выстрел.

Монстр замер: из его виска только что вылетела пуля. Пошатнувшись, он медленно повалился на землю, а уже через несколько секунд от него остался лишь чёрный прах. Не ощущая реальности, я глупо уставилась на Вильгельма, убирающего в карман пистолет и рваными шагами подходящего ко мне. Он острожно поднял меня, не переставая бормотать что-то по-французски, и грубыми движениями отряхнул с меня снег. А я даже не сопротивлялась: слова монстра поразили меня куда больше, чем его существование. Хотелось бы предположить, что мне всего лишь послышалось, но я точно знала, что это не так.

Предупреждение — вот что это было. Такое же, как в записке, но куда более угрожающе подано.

Ведь жаждали моей смерти...

— Выглядишь достойно после произошедшего, не в слезах и не в истерике, — Вильгельм выпрямился и, убрав назад волосы, нервно закурил. — Ты... встречала уже нечто подобное?

— Нет, — мой голос доносился словно из другой вселенной, однако я не отказалась от предложенной сигареты. — Что это вообще было?

Вильгельм помог мне зажечь кончик, увидев, как у меня дрожали руки.

— Боюсь, это связано с этими глупыми сектантами. Не ведают, что творят и кого вызывают...

Усыпальница.

Мантии.

Инграм. Арни.

— Почему?

— Потому что эти твари принадлежали Рэбэнусу.

Никогда не видела Вильгельма столь озлобленным и беспокойным. Он быстро курил сигарету, точно пытался что-то придумать и одновременно отогнать от себя множество мыслей. Однако ничего дальше объяснять мне не собирался, хотя вопросов у меря стало в разы больше. Хотя, казалось бы, их и так навалом... а теперь ещё и это.

Что вообще сейчас произошло, Гуй побери?

— Ладно, пойдём в машину, я тебя довезу до дома, — махнул рукой Вильгельм, видя, насколько сильно начинал идти снегопад.

А я лишь таращилась на кучку чёрного пепла, не понимая, как жить дальше. Сначала записка, потом надписи, кровавый договор Тинг, дневник Ворона...

А теперь ещё и это.

Настоящий монстр.

И его слова о том, что он хочет меня убить. И если всё это действительно правда...

То Рэбэнус Донован жив.

_____________

¹ Пагода — это многоярусная башня с несколькими карнизами, распространенная в Непале, Китае, Японии, Корее, Вьетнаме и других частях Азии.

² Китайский зелёный чай.

³ Ян Ван — бог смерти, король загробной жизни. Он выступает в суде над душами, решая, будут ли они наказаны за свои преступления в жизни, будут ли они жить с богами либо будут перевоплощены.

⁴ Китайский семиструнный музыкальный инструмент, разновидность цитры.

IX: Ни жуть, ни безмятежность

Иногда кажется, что вот это, зыбкое и странное, что происходит сейчас, — это не настоящая жизнь. Сейчас всего лишь пишется надоевший, затянувшийся черновик жизни, а подлинное будет потом... Олег Рой

Дневник Ворона оказался ещё одной загадкой.

Некоторые страницы вырваны, на многих написан непонятный текст, множество перечёркнутых слов, какие-то рисунки, часто — чьи-то смазанные лица, а порой и странные пейзажи, словно из сна или воображаемого мира. Чтобы понять, какие события происходили тогда, приходилось постоянно что-то находить в интернете, где и без того было мало информации о Рэбэнусе Доноване. Куда больше её явно можно найти в библиотеке института, но сегодня было воскресенье, и он закрыт.

Но одно меня заинтересовало больше всего.

Касс.

Такая же фамилия, как и у Инграма. Неужели тот приходился роднёй семье, которая когда-то давно приютила Рэбэнуса? Поэтому Инграм так фанатично относился к своему «предку» или просто случайно совпали фамилии? Спрашивать у самого Инграма дико не хотелось — это как влезть в его личную и прошлую жизнь, чего я не собиралась сейчас выносить. Только если в крайнем случае. Я буду лучше до самого конца, до изнеможения, читать книги и изучать историю, чем пойду что-либо узнавать у Инграма.

И нет, не потому, что он со мной так подло поступил. Просто... не было никакого желания идти у него на поводу. Он явно знал, что я заинтересовалась судьбой Рэбэнуса Донована, но лезть к нему с этим я не собиралась.

Сама со всем разберусь.

Однако мне не давали покоя все эти недомолвки в дневнике, все спрятанные предложения между строк. Интернет мало что выдал о роде Кассов, лишь то, что они все погибли ужасной смертью. Про Ивет ни единого слова, точно её никогда и не существовало в этой шайке. Люси, самая последняя из рода, пропала без вести, хоть и успела недолго побыть женой Рэбэнуса. А о том было написано несколько разнообразных статей, но все они поголовно повторяли ходящие в Равенхилле слухи.

«Самый добродетельный человек в мире».

«От героя до злодея — путь известного в Англии аристократа».

«Что правда, а что миф? Действительно ли Рэбэнус Донован владел магией?»

«Пропал без вести...»

«Почему сейчас о нём все забыли?..»

А о свите Ворона — почти ничего. Даже о сегодняшней «секте» оказалось написано подозрительно мало. Либо все тщательно фильтровали информацию, либо кто-то усердно пытался что-то скрыть. Впрочем, неудивительно. Хранить секреты так же нормально, как и чистить зубы по утрам. Все имели на это право. А когда другие пытались их узнать, это всегда раздражало — так же естественно, как и снег зимой. Но как устоять перед соблазном, когда весь город явно что-то таил? И пока мне никто открыто не препятствовал, я не видела смысла не влезать в это. С другой стороны, если будут опасности — а они уже были — то плевать.

Жизнь настолько скучна, так почему бы и не узнать, для чего меня хотели убить.

Особенно если этого жаждал тот, кого все считали мёртвым.

Не скажу, что я боялась, ведь мне уже пытались несколько оборвать жизнь, скорее, я очень сильно напрягалась. Даже если по итогу убьют, то не жалко. Мультивселенная бесконечна, а значит, смерти попросту несуществовало. Где-то в иной вселенной я останусь жива только из-за того, что выбрала другой путь.

Но здесь и сейчас я — это я.

Пусть все терпят.

С таким заключением я оделась в нетипичную блузку: широкие полупрозрачные рукава с узкими манжетами и бюстье с пуговицами посередине, которые тянулись к отдельному воротнику. Края почти полностью прыкрывали чёрную отметку ладони на груди, но всё равно пришлось немного закрасить. Чёрная юбка стала идеальным дополнением к образу своей пышностью и похожей тканью. Накрасившись и накинув пальто потеплее, я надела средней длины сапожки на толстой подошве и вышла на улицу. Немного странно, что Мэри никак не отреагировала на мой уход в выходной день, ведь я очень редко так делала. Зачем, если всё свободное время я могла просто шить и совершенствовать дизайны своих костюмов. Но сегодня я шла в ресторан вместе с Анной, которая и предложила эту идею. Удивительно, но такое нельзя упускать. Особенно когда накопились вопросы.

— Здравствуй.

Лёгкие поцелуи в щёчки: уже наше типичное приветствие, осторожное, плавное, доведённое до совершенства. От Анны пахло табаком, мокрым снегом и тонким ароматом лавандового чая. Сегодня она быда само воплощение меланхолии: серая джинсовая рубашка, аккуратно заправленная в чёрную юбку с цепями, длинные гетры с непристойными надписями и плотное пальто, с которой отлично сочеталась сумка, сделанная в виде лилии. Мы вошли в помещение: редкие столики, тёмные тона, роскошный интерьер, тихий гул голосов, смешение запахов сигарет и вкусной еды. Этот ресторан мало кто знал, он находился далеко не на внешних улицах Равенхилла, а во дворе приблизительно в центре города. Некоторые считали это место закрытым, другие ходили сюда чуть ли не каждый день, третьи знать не знали об этом ресторане. Я бывала тут пару раз, когда более богатые парни приглашали меня на свидание. Правда, дальше постели у нас отношения не заходили. Что и к лучшему, конечно.

— У тебя новая сумочка? — спросила я, когда мы разделись и сели за наш столик.

— О, да, — Анна прищуренным взглядом скользнула по своему аксессуару и повесила его за край спинки стула. — Правда, мне не нравится, что она так мало к чему подходит из моего гардероба... Хочу у тебя заказать один наряд.

Замешательство прохладным ощущением прошлось по душе, неровными волнами задев струны души. Граничило с удивлением, но нет — всего лишь секундное смятение. Почти с самого начала учёбы в Доноване все знали, что я не только главная красавица института, но и талантливая швея и дизайнер. Некоторые за это время успели взять у меня заказы, которые я уже давно выполнила, но из собственной группы так никто и не решился... и уж тем более Анна. Она, конечно, всегда одевалась шикарно, но я и представить не могла, что ей когда-нибудь пригодятся мои услуги. С другой стороны...

— О, я буду только рада с тобой поработать, — честно сказала я, предвкушая хороший шанс узнать так называемую подругу получше.

— Тогда предлагаю в скором времени съездить за тканями, — Анна подмигнула, явно пребывая в хорошем настроении.

— Поразительно, что в Равенхилле вообще есть магазин тканей, — я вспомнила, как первое время с трудом пыталась найти здесь хоть что-то полезное для шитья. — Кстати... а ты не замечала в нём что-нибудь странное?

Анна даже бровью не повела.

— Где-то вылезли мертвецы?

— Нет.

— Тогда неинтересно.

И не удивительно.

Анне плевать на людей, а на место проживания — да и подавно. Уж вряд ли она верила во что-то мистическое, и скорее сочтёт меня поехавшей, если я скажу, что боролась вчера с монстром вместе с Вильгельмом. И не думаю, что он ей рассказал об этом инциденте: наверняка не всё говорил своей младшей сестре, чтобы уберечь её от... чего? От Рэбэнуса Донована? Может, тот «охотился» не только за мной, но и за кем-нибудь другим? Может, одной из его жертв и стала Тинг? С другой стороны, раз она входила в его свиту, то вряд ли ему понадобилось её убивать.

Тут явно замешано что-то ещё... или кто-то.

Нам принесли заказ: маленькие тортики, мороженое и горячий шоколад — мы решили полкамиться местными десертами вместо изысканных блюд.

— Вчера были похороны Тинг, — я заметила, как напряжённо Анна взяла ложечку и надкусила шоколадный тортик. Её лицо ничего не выражало, но я уловила, как на мгновение дёрнулся уголок её рта. — И... пришёл Вильгельм.

Бесполезно спрашивать, почему Анна не пришла на похороны. Тинг была ей не интересна, как и все люди. Когда кто-то умирал, даже если знаменитость или знакомый, то её это никак не волновало. «Смерть и смерть, что в этом такого? Никто не вечен», — так amie сказала мне однажды. И я согласна с ней, ведь она действительно права. Но когда видел столь много смертей...

— Они встречались, — сразу выдала секрет Анна, которая догадалась, в какую сторону я клонила.

— Он мне рассказал, — кивнула я и дрогнула, вновь вспомнив о чудовище. — До сих пор удивлена этому. Со стороны казалось, что Вильгельм и Тинг даже не знакомы друг с другом и уж тем более не подходят.

— Люди склонны прятать то, что им дороже всего, — на французском проговорила Анна столь похожей интонацией, как у её брата, что на несколько секунд я вновь ощутила себя на кладбище.

Чтобы быстро забыть пережитый ужас, я попробовала своё мороженое из зелёного чая — и на вкус так же божественно, как и в Китае.

— Только из-за вашего незаконного бизнеса?

— Был бы другой способ зарабатывать столь много денег, родители, пожалуй, не стали бы подвергать своих детей опасности, да и себя тоже, — отвечала Анна категорично, тщательно собирая шоколадную стружку с тарелки. — Но они привыкли, так сложилась их жизнь с очень давних времён. Вильгельм сам виноват, что согласился продолжить их дело.

Я быстро оценила ситуацию.

— А ты нет?

— Я ничего не знаю об оружии, — деликатно не ответила прямо на мой вопрос девушка, чуть приподняв брови. — Да и плевать на это хотела, pour être honnête¹.

— Почему же тогда Вильгельм согласился? — я вспомнила его чёткий выстрел, спасший меня от монстра.

— Спроси у него сама, — слегка раздражённо фыркнула собеседница.

— Но он только что лишился любимого человека.

— И при этом крепко держится, — Анна сказала это с лёгкой гордостью, словно только семья Готье могла столь прямолинейно преодолевать все горечи жизни. — Потому что как только перестаёшь клеить пластыри на потери, чувства, проблемы, прошлое, настоящее — на себя в целом — так жизнь сразу иной становится. Нужно прекратить заполнять очередные пустоты чем-то или кем-то — это бесполезно и совершенно безнадёжно. Всего лишь стоит научиться заполнять себя собственной энергией и учиться смотреть себе в глаза. Не пустота должна быть после отдачи, а внутреннее «я» — самое родное человеку, живущее с ним с рождения и преданно проходящее путь от начала до самого конца. Никто не позаботится о твоём внутреннем «я» так хорошо, как ты сам. Никто не сможет вытащить тебя из ямы без твоего желания. Поэтому и Вильгельм, и я, и вся моя семья так держимся — мы заполняем себя сами. По крайней мере... стараемся изо всех сил, — последние слова она дополнила будто про себя.

Я замерла с ложкой между зубов, засмотревшись на идеально подведённые серые глаза Анны.

— А я-то думала, чем вы отличаетесь от всех остальных, — я подавила в себе удивление от того, как подруга в последние дни стала всё больше говорить о своих скрытых чувствах, и усмехнулась. — А оказывается, вот оно всё как...

— Мы все разные, — флегматично подметила она. — Твоя семья тоже чем-то отличается.

— Разве что идиотизмом.

Анна вскинула бровь, явно ожидая от меня продолжение. Спустя полгода она наконец-то начала мне хоть что-то рассказывать, но жаль, что эта игра требовала ответа и от меня.

— Моя мама та ещё странная женщина, — смешно было называть Мэри своей матерью, но разоблачать то, что я приёмная, тоже не хотелось. — У неё множество правил и весьма глупых, как, к примеру, не смотреть телевизор. А отец просто жалок. Мебель и то лучше выполняет свою функцию в доме, чем он.

— Не легче тогда снимать квартиру?

— Легче вернуться в Китай, — я закатила глаза, с лёгкой долей злости зачерпнув ещё мороженого. — Но меня держат финансовые трудности и образование.

А ещё... что бы я ни говорила о приёмных родителях, это они вызволили меня из приюта. Вот только иногда у меря возникала мысль, что сделали они это с какой-то тайной целью...

— А ещё за шею, — хмыкнула Анна. — Или за задницу.

— Эй!

— А на самом деле это всего лишь простой страх: не знать, что делать со своей жизнью дальше.

— Ведь мы вряд ли все станем исторками, — развила я её мысль, поддавшись её расслабленному настрою. — Я люблю шить, Арни разбирается в химии, у Лиама футбольный мяч вместо мозгов, у других тоже иные интересы... разве что у Гленис может что-то получится.

— И зачем мы тогда поступали на это направление... — Анна кинула взгляд в окно, тоненькой полоской виднеющееся между длинными занавесками.

— Сама не знаю, — я вдруг чётко осознала, что действительно не понимала, почему вообще выбрала исторический факультет. В какой-то степени это казалось интересным... да и дизайнерских направлений в институте Донована не оказалось. — А ты?

— Решила пойти по стопам брата, ему-то это дело нравится, — девушка лениво пожала плечами. — Всё равно ничего интереснее не было.

— Понимаю... мы словно поступили в институт ради того, чтобы ещё подумать, кем нам стать, когда вырастим. Многие из нас до сих пор не знают ответа на этот вопрос, хотя, казалось бы, учатся или уже работают... но что-то не то. То ли место, то ли время, то сфера интереса. А на самом деле, ничего страшного, если ты ещё не знаешь, что хочешь делать. Не вижу смысла стыдиться, если у тебя нет подробного плана на двадцать лет вперёд или даже на следующую неделю. Это не стыдно, не позорно, не странно, и это не значит, что ты ничего не добьёшься. Мы все имеем право не знать — более того, даже не обязаны знать, кем мы станем. И у нас есть время в институте: изучить себя, узнать что-то новое, постичь мирозданин, усовершенствоваться в творчестве, найти своё призвание и место в мире. И в этом нет ничего страшного.

— Как же ты чертовски права, ma petit oiseau. — Анна на секунду искренне улыбнулась, тронув меня за пальцы. — Я пока вижу себя либо бабочкой, либо медузой.

— Почему?

— Никаких мыслей, никаких эмоций, никаких происшествий. Просто плаваешь себе и всё. Или летаешь.

— Идеально, — губы сами растянулись в глупой улыбке.

Это мы так... сблизились?

Смятение посетило неожиданно, затмив грозовой тучей приятное солнышко от разговора. Ни цель этой посиделки, ни наша философия, ни планы на будущее — ничего из этого не могло полностью заверить о том, что дальше наши странные взаимоотношения станут ближе, что мы с Анной наконец-то раскроемся друг другу. Первый шаг — точно такой же, как и в разные дни пришедшего полугодия. Когда я первый раз побывала в поместье Готье, то решила, что вот, наконец-то, мы пошли навстречу друг другу. Но день прошёл — а результата ноль. Институт, библиотека, молчание за сигаретами... безликая масса встала между мной и Анной. И я понятия не имела, как это изменить.

Быть может... стоило начать с себя?

С другой стороны, а нужно ли мне это было? Вроде и так неплохо. Я погрязла в своём одиночестве, закуталась в болото, как в удушающий мех, и делала рваные глотки воздуха, глупо надеясь, что меня кто-то спасёт. Одиночество мало кто выдерживал, а порой — лишь сильные люди. Они знал цену предательства, боли и измены, знали, каково это — постоянно вытаскивать нож из своей спины. Их души были вдоль и поперёк покрыты шрамами, как и моя, как и Анны. Мы спрятались в одиночестве только для того, чтобы больше не терпеть всё это снова и снова.

— Я отойду ненадолго.

Анна встала и быстро скрылась, пока я закуривала сигарету. Меня до сих пор грела мысль о том, что я сошью для Анны наряд — сделаю для неёнечто особенное. Точно это первый шаг сквозь лёд и тернии к нашей настоящей дружбе. Интересно, она уже продумала, что хочет, или мы будем работать над этим вместе? Какую ткань Анна выберет, какого цвета? И неужели только ради сумочки она решилась сделать у меня заказ? Какое-то лёгкое возбуждение покалывало на кончиках пальцев, как это бывало, когда чего-то долго ждёшь и знаешь, что всё пройдёт очень круто. Вот так и у меня, точно скоро наступит долгожданная поездка на море. А лучше в Китай.

В первый раз подобное чувство я ощутила ещё в приюте, когда впервые шила рубашку Алестеру. Воспитательница Лин учила меня шить поздними вечерами, пока никто не видел, а другие воспитательницы не осуждали нас. Отчего-то они считали, что нельзя привязываться к детям, учить их чему-то особенному, поощрять таланты. Кормить, давать игрушки и обучать школьной программе — все считали это своим минимальным долгом. Все, кроме воспитательницы Лин. Та была особенная — добрая, чуткая, жаждущая помочь каждому бедному ребёнку. И мне повезло, что я заполучила её любовь.

Как и любовь Алестера.

«— Готово! Можешь смотреть!

В диком восторге я отпрыгнула назад, предвкушая, как понравится Алестеру подарок. Наконец-то, наконец-то я дождалась этого момента! Столько старалась, чтобы сшить рубашку, так многому научилась, столь много познала, точно весь тайный мир открылся передо мной. Когда я только появилась в приюте, воспитательница Лин уже тогда заметила, как я постоянно тянулась к тканям и пыталась неумело с ними что-то сделать. Ну а теперь-то, спустя пять лет я сделала своё первое творение. Чистая, свежевыглаженная, голубых оттенков со светлыми пуговицами — рубашка выглядела так красиво и идеально, отчего не верилось, что я сама это сшила. Для худощавого тела она, конечно, казалась всё равно широкой, но я старалась как могла её ушить.

Алестер медленно открыл глаза и осмотрел себя. Недоверие проскользнуло в его тёмных глазах, затем восхищение, а в конце — радость , когда костлявые п альцы уже сами начали ощупывать ткань, нежно прикасаться к карману и воротнику, трогать пуговицы и рукава.

Алестер поднял на меня блестящий взгляд — и на миг я испугалась .

— Тебе... нравится? — голос робкий, тихий . Отчего-то вдруг наплыло сомнение, а неуверенность в своём таланте подогнуло колени.

— Это... это так красиво... — пытался подобрать слова парень, не веря своим глазам. — Так приятно... у меня никогда не было такой хорошей одежды. Я... я... Спасибо тебе!

Миг — и все страхи рассеялись. Ведь он, Алестер Эльху, мой единственный друг, меня искренне поблагодарил.

— С днём рождения!

Я кинулась ему на шею и крепко обняла. Алестер тут же охватил меня руками и сильнее прижал к себе.

В этот момент мы были счастливы.

По-настоящему впервые счастливы » .

Его красивое лицо до сих пор чудилось мне в чужих людях. Сигаретный дым скользил вокруг меня по воздуху и вырисовывал воспоминания из горького детства. Вот мимо проходящий человек показался мне Алестером, гордо идущим защищать меня от других детей; а вот сидящая молодая девушка чем-то напомнила мне воспитательницу Лин, склонившуюся над очередной книгой; а там пятилетний ребёнок — такой же маленькой и наивной когда-то была и я.

Так давно... так давно всё это началось.

Тень.

Море крови.

Пожар.

Бессонные ночи.

Отвлекаться на популярность в школе и на шитье нарядов — лишь бы всё не повторилось.

Если сломаться вновь — не встану больше.

Я дёрнулась, когда окурок горячим кончиком упал на оголённую ногу. Очнувшись наваждения, я быстро потушила сигарету и оставила её остывать в пепельнице. Столько мыслей в голове проносилось — какая-то жестокая мешанина с потрохами и человечиной. И так много людей вокруг, которые могли бы всё это услышать... но каждый раз, когда я находилась в подобных местах, мне нравилось думать: «Я знаю, что вы читаете мои мысли».

Тишина.

Я замерла, как и все вокруг. Ничего не двигалось, не капало, не шипело. Я даже слышала стук собственного сердца, начинающего биться всё быстрее от надвигающегося ужасного осознания. Казалось, даже блюда перестали источать запахи. Ни единого звука. Почему всё остановилось? Неужели?..

Я медленно окинула взглядом помещение — сотни глаз направлены на меня. Не моргая. Ничего не выражая. Выпученные, пустые, как у... кукол.

Зрение уловило некие линии на телах присутствующих. Какие-то дырки, штырёчки, винтики... Кожа неестественная, бледная, словно пластмассовая.

Мурашки пробежали по рукам, от безысходности похолодела спина.

Да, это всё не люди... а куклы.

И они читали мои мысли.

В ужасе я вскочила с места — тут же раздались скрипы отодвигаемых стульев. Куклы со всех сторон начали потихоньку ко мне приближаться: шаги равномерные, чёткие, жуткие. Страх застучал по жилам с высокой скоростью, точно наводящие тревогу гром и молнии. Когда я заходила, то видела же, что тут всё нормально... Как это возможно? Почему они все стали странными существами? Неужели они хотели меня убить? Точнее... были посланы Рэбэнусом Донованом для этого?

— ДА!

Громко. Хором. Пискляво-мерзким голосом, как у старых детских игрушек. Они ответили на мой мысленный вопрос...

Я обомлела, с трудом веря в происходящее. Шок выбил весь воздух — это же невозможно...

Вчера был монстр, жаждущий меня съесть, а теперь — куклы, которые выглядели ещё более жутко. Как такое возможно? Мистика существовала? Или это всё магия? Несмотря на дикий испуг, мне хотелось во всём разобраться: коснуться этих существ, изучить, понять, как такое могло двигаться, существовать...

Но это опасно. Я никогда не думала о последствиях, но сейчас даже жить захотелось. Руки сами потянулись в сумочку. Если всё действительно так, то монстры сейчас на меня нападут...

И как только я об этом подумала, первая кукла кинулась на меня. Ножницы со свистом рассекли воздух, а затем — и кожу «человека». Ни крови. Ни крика. Ни единой эмоции. Кукла безучастно уставилась на меня, совершенно не обращая внимание на порез через всю грудь. Не ожидала, что мои ножницы окажутся такими острыми... либо внутри них не было ничего.

Пустота.

Второй появился так же неожиданно: подскочил сбоку, намереваясь меня ударить по голове, но я быстро уклонилась и разрезала ему руку. Та почти оторвалась, подтверждая мою теорию: действительно ничего не было внутри. Но как они тогда двигались?..

Толпа резко помчалась в мою сторону. Руки тянулись ко мне, разрывая одежду, царапая кожу, желая содрать с меня шкуру. От боли мутнело в глазах, но я отчаянно рубила ножницами, кидалась посудой, отбивалась кулаками. Настоящее поле боя — я чувствовала себя единственной оставшейся в живых и только от меня зависело, сколько ещё проживу. Но всё бесполезно: никто не умирал, словно тёмная магия двигала их желанием меня убить и не позволяла безвольно рухнуть на пол. Либо их не убить простым оружием...

Схватив стул, я отмахнула малую часть кукол, но этого было уже достаточно для того, чтобы очистить себе путь к выходу. Я тут же рванула к нему. Толкала, пихала, бежала и перепрыгивала — лишь бы как можно скорее оказаться на свободе. Куклы напирали, но на удивление оказались очень лёгкими: падали с глухим стуком, однако на место одного тут же появлялся другой. Уверена, их было больше, чем первоначально, поэтому надо было бежать быстрее.

Сердце колотилось где-то в горле, когда я распахнула дверь и мгновенно её закрыла. Руки дрожали, рот жадно ловил воздух, чувства были на пределе, точно все эмоции втопили педаль газа и на полной скорости помчались на верную гибель. А смерть... стучала совсем рядом, прямо за дверью, где слышны шипение, хрипы и дикое рвение разорвать меня в клочья. Взгляд пытался за что-то зацепиться, чтобы запереть дверь, но ничего не попадалось. Тогда зажмурившись, я на свой страх и риск резко отскочила в сторону и со всех ног помчалась, куда глаза глядят.

Снег хрустел под ногами, холод колол в лёгких, от порывов ветра щипало в ранах. Страх гнал вперёд, как вор гнал лошадей, сбегая от королевской семьи. Переулки, повороты, скользкий лёд, мешки с мусором — всё проносилось мимо с бешеной скоростью, точно перемотка страшного фильма.

Бац!

Споткнувшись, я рухнула на мокрую землю, разодрав коленку до крови. Боль пронзила насквозь, как кол вампира, перед глазами всё помутнело, кровь стучала в ушах, мороз жестоко впивался в оголённые плечи, волосы безнадёжно спутались. Так плохо и горько мне не было очень давно, будто всю душу перемыли гразью и изгадили в моче.

Отвратительно. Тошнотворно. Погано.

С трудом я встала с асфальта и, приложив снежок к разбитой коленке, прислушалась. Полная тишина — ровно как тогда, когда все прочли мои мысли.

Минута. Две. Пять.

Ничего не слышно, лишь моё громкое дыхание эхом отражалось от стен узенького переулка между домами. Неужели за мной никто не гнался? Или куклы просто боялись естественного света? Или тут была какая-то ещё причина?

Думать над этим стало противно. Одно только воспоминание о стеклянных глазах вызывало отвращение. Поздравляю, Рав, ещё один кошмар в копилку твоей памяти.

Я измученно застонала, но заставила себя оторвать и без того разорванную ткань рукава и замотать коленку. Знать бы ещё, где я. И плевать, что я ужасно выглядела со стороны: вся в крови, в лохмотьях и даже без пальто, ведь то осталось в ресторане. А Анна...

С оцепенением в груди я достала телефон из сумочки и дрожащими пальцами набрала подругу.

Гудок. Два. Три.

— Ну же, ответь! — в волнении воскликнула я глупому мобильнику.

— Стр-р-рашно тебе?

Безумный голос отразился от кирпичей. И столь знакомый...

О Нюйва...

Я в панике отмотрелась по сторонам, ожидая поблизости увидеть нечто тёмное. Но ничего не двигалось, не скользило по стенам, лишь снег редкими снежинками падал с неба.

— А как стр-рашно было детям, помнишь? — шипел зловещий голос. — Тем, кого ты убила?

Нет-нет-нет, я не буду вспоминать! Не после того, что я только пережила! Не после всего того, как я пыталась измениться!

Немного хромым, но уверенным шагом я начала двигаться дальше, намереваясь дойти до своего дома. Вот только мой путь оказался коротким: прямо в конце переулка лежал в луже крови истерзанный труп мужчины.

Пальцы сами набрали номер Арни.

_____________

¹ Если быть честной (франц.)

Дневник 3

Светская жизнь, светская жизнь...

Скучна. Однообразна. Суетлива. Утомительна.

И совершенно мне не интересна. Люди копошились, сновали туда-сюда, обсуждали сплетни... но сейчас — смерть Фрэнсиса Коллера.

Мы убили его пять дней назад. Спустя два дня один из кэбов наткнулся на его тело, погребённым под толстым слоем снега. А сегодня Фрэнсис наконец-то упокоится с миром.

Пока его родственники будут мучиться позором.

Неудачный сын, алкоголик, непутёвый картежник, бесполезный друг — Фрэнсис умер в одиночестве посреди холодного поля с бутылкой вина в окоченевших руках. Как мы и планировали, никто и не подумал о яде и не стал ничего подозревать. Плохая репутация сама за себя всё сделала, а я лишь вкушал плоды своего расчётливого плана.

О да, это ещё далеко не конец.

Над Лондоном третий день подряд стоит смог. Плотная пелена, за которой прячется горизонт, хмурое, зыбкое марево, распаляющее воздух, — точно сизое крыло ворона накрыло весь город. Ночные туманы съедают звезды, и в чернильной, глубокой тьме кошмары обретают новые формы. Уже совсем скоро каждому жителю будет страшно спать по ночам — убийства будут идти один за другим...

Идеи Орла оказались гениальными. Моё положение в обществе возрастает с каждым днём, деньги начинают потихоньку приходить, а Кассы уже не смотрят на меня, как на поражённого чумой сынка Ивет. Ещё не богат, не всемирно известен, не бессмертен... но уже что-то.

Дальше — больше.

Ибо я — особенный. Другой. Не принадлежащий этому миру. Я чувствовал себя осколком чего-то великого, большого и сильного. Того, к чему с самых ранних лет так нетерпеливо жаждал вернуться.

Я знал, что я иной.

Ивет мне всё рассказала. О пожаре, о приюте, об огне вокруг меня...

С тех пор моя жизнь похожа на бесконечные поиски. Осколок ищет свою звезду — сначала родительское лицо в суеверных воспитательницах, потом — в школе и в дружбе, а следом — в роду, к которому я якобы принадлежал.

Однако всё это оказалось не то. Ни приют, ни школа, ни институт, ни род. Я боролся — но за что, о вороны? — за непонятное, чужое, но такое мянящее. За власть? За силу? А может... за мир?

И не один. За множество вселенных...

Где я — их тёмный бог.

XI: Ни спасение, ни падение

Если людей пугать достаточно сильно и достаточно долго, они пойдут за любым, кто пообещает спасение.

Стивен Кинг

Я была в опасности.

И чётко это осознавала: мне не выбраться из ловушки живой, если только не случится чудо. Меня тщательно загоняли в угол: то там воздвигнут стену в виде монстров, то тут запутают в лабиринте вопросов и догадок, то ещё где-нибудь поставят подлую подножку.

«Тяжело быть загнанными овцами — волки всё равно придут на запах страха».

Так я говорила про других глупых девочек. И неужели меня загнали точно так же, как и их? С другой стороны, не моей стороне было главное отличие — я знала, что меня хотели прибить как назойливую муху, сцапать и разбить. И у меня было время подготовиться, нанести ответный удар, отомстить. Ведь я способна на это в отличие от этих действительно овец.

Однако я всё же была в опасности.

И это куда больше интриговало, чем пугало. Ведь меня жаждал убить сам Рэбэнус Донован. Что странно. Я служила ему, состояла в свите Ворона, интересовалась им, была одержима им. А он... хотел от меня избавиться? Почему? Может, ему и не нужно, чтобы я состояла в свите? Или я чем-то помешала его планам? Или всё это — просто игра, чтобы меня хорошенько напугать?

Тогда придумали бы что-нибудь получше.

Хотя то, что происходило сейчас, уже неплохо. Да, звучит безумно, но так оно и есть. Жизнь после приюта оказалась крайне скучной: иногда случались проблемы в школе, проходили любовные интрижки, порой состоялись выставки молодых дизайнеров, в которых я чаще всего выигрывала, а дома все постоянно ссорились. Ничего интересного. А при приезде в Равенхилл стало только хуже — полное отсутствие каких-либо происшествий, даже в клубах или в институте. Жизнь загнивала, и я понятия не имела, где найти лекарство от английской плесени.

Однако судьба сама подкинула мне чудесный подарок в обёртке из человеческой кожи. В кровь попал яд любопытства — и ничто уже не вылечит, не остановит, пока интерес к злу не иссякнет до последней капли. С другой стороны, я не могла с уверенностью утверждать, что Рэбэнус Донован — абсолютное зло. Ведь некоторые источники рассказывали о добрых поступках самого знаменитого человека в Англии XIX века: давал деньги нуждающимся, кормил бедных, спасал как физически, так и морально, выступал за справедливость и решал вопросы в правительстве в пользу народа. За ним ходили толпами, словно он наидобрейший герой. Но свита Ворона, его дневник, страх перед ним, тайны о тёмной магии — всё говорило об обратном, об испорченной натуре лицемера и искусного лжеца. Для чего Рэбэнус так поступал и зачем ему понадобилось запутывать собственную жизнь — это ещё мне предстояло узнать.

Но вот как — тоже хороший вопрос.

И над его решением я сидела в пять утра понедельника и стучала швейной машинкой, делая на заказ шикарный блестящий костюм цвета закатного неба. Даже когда я глубоко задумалась о своих проблемах, руки сами делали всё чётко и правильно: держали ткань, поворачивали её, шили ловко и быстро. Я остановилась и уловила чистейшую тишину как в голове, так и в доме: Мэри и Канг мирно спали внизу, часы недавно сломались и перестали тикать, ни единого шороха, даже тихо падающего снега не было слышно.

И никакой мистики.

Я оглянулась. Перевёрнутые прозрачные коробки с тканями, перечёркнутые эскизы на листах, кучка обрезков, на вершине которых лежала игольница в виде ворона. Со стороны всё это казалось творческим беспорядком, но для меня — идеальным положением, своей стихией, сочетанием музы и вожделения. Раннее утро, темнота за окном, бодрящий, даже слегка опьяняющий пуэр, тишина — не существовало ничего лучше, чем это.

Умиротворение падшим ангелом рухнуло с небес — взгляд зацепился за дневник Ворона. На секунду я засомневалась прежде чем уверенно подойти и взять в руки книгу. Открыла место, где остановилась: закладкой мне служила бумажка с угрозой, которую я нашла на своём подоконнике. В конце его рукописи я недавно нашла приклеенный к обложке конверт, но пустой, к сожалению. Зато положила туда найденные за время расследования вещи: кровавый договор Тинг, кусочек газеты и фотографию свиты Ворона. Как раз её я и достала, чтобы ещё раз внимательно рассмотреть. Да, на портретах в доме Арни действительно изображены последователи Рэбэнуса. Но на фото из-за дыры в середине невозможно было понять, кто ещё находился вместе со всеми. Если один из двоих мужчин был явно Рэбэнус Донован, то кто второй? Быть может, сам Орёл? Интересно, жив ли тот до сих пор? И если да, то где он вместе с Рэбэнусом прятался? Как их найти? И возможно ли?..

Я внимательно посмотрела на круглое лицо. Мистер Фиделибус...

В голове мгновенно созрел план.

Быстро дошив заказ, я примерила его на портновской манекен и понадеялась, что после института успею разукрасить костюм. Не любила бросать дело на половине, но сегодня был хороший шанс узнать действительно нечто стоящее. Вполне быстро я накрасилась и оделась в тёмно-синий ципао, но модернизированной мной: расшила серебристыми лотосами, сделала длинные свободные рукава и поглубже вырез над грудью. На мгновение меня передёрнуло. Но я быстро прогнала все ужасы вчерашнего вечера.

Вороны громко гаркнули, когда я вышла из дома и в безлюдье улицы направилась в сторону института. До рассвета было ещё два часа: темнота властолюбиво окутывала Равенхилл, алыми блёстками от фонарей сверкал снег, вдалеке поскрипывал тёмный лес, от мороза валили клубы пара при дыхании. Старые дома криво сочетались с новыми и более высокими, мокрые стены казались ещё мрачные, как и пусто смотрящие чёрные окна. Всё ощущалось одиноким, заброшенным, скучным — траурная процессия гибели света и счастья, никак иначе. А я всё никак не могла привыкнуть к Равенхиллу, даже если не стать «своей», то хотя бы не чувствовать себя столь... чужой.

Как в приюте.

Даже там я не могла отделаться от чувства обречённости, от морального отделения себя от всех. Я была наполовину китаянкой, но среди почти таких же нашла общий язык лишь с Алестером, который являлся чистым англичаном. А в Равенхилле я ощущала лишь пустоту, где в самой глубине, почти на невидимом уровне скрывалось нечто поистине жуткое, страшное и крайне тёмное. Мелкая червоточина, таиашая в себе слишком много зла — удержит ли?

А удержу ли я в себе?

На этой мысли я обнаружила, что уже дошла до института, открывшегося только что. Я была уверена, что так рано не встречу ни Арни, ни Инграма, поэтому сразу же направилась в личный кабинет Рэбэнуса Донована. Пустые коридоры проводили меня затхлым запахом и неприятным давлением стен, от каблуков по мраморному полу раздавалось напряжённое эхо, а от гнетущей атмосферы падало любое настроение. Но я была полна энергии и решимости, поэтому быстро нашла тайный ход за картиной Караваджо и оказалась в окружении антиквариата, скульптур и пыльных рукописей. Как раз-таки к последним я тут же и направилась: не просто так просмотреть корешки, а прочесть содержимое. Взяла несколько книг на английском, пару на латинском, ещё одну на китайском и вдобавок тот самый фолиант из человеческой кожи. Уселась поудобнее в кресло за столом, налила себе немного вина и начала читать: об энергии ци, о некромантии, о стихиях, о космосе и о времени. Никогда бы не подумала, что буду с таким удовольствием читать об усилении магии, о её использовании и перемещении, о тёмной энергии, о душе и о многом другом. Мозг жадно впитывал новые знания — ровно как в приюте, когда я зачитывалась не только романами и научной фантастикой, но об искусстве шитья. Тогда я так же рано вставала, чтобы никто не мешал мне погружаться в книги.

Прошёл час, второй, начался третий...

В один момент я глянула на часы: пора было уже уходить, чтобы успеть сделать ещё одно дельце. Но от любопытства тяжело удержаться — и я решила попробовать что-нибудь из прочитанного. Встала, сосредоточилась, вытянула руку — полная тишина вокруг, ни единого шороха, даже не слышно ветра за окном и потихоньку падающего снега. Абсолютное спокойствие.

Вдох. Выдох.

Я резко открыла глаза, разжав пальцы. Секунда, две... ничего. Не получилось.

Ох, Гуань Инь!

Разочарование врезалось о твёрдую стену логики: а что стоило ожидать? Что у меня неожиданно получится после глупых попыток в детстве? Или что рассказы про магию Рэбэнуса окажутся правдой?

Книги на место, вино закрыть, записи положить в сумку — и готовой осторожно выйти из тайной комнаты. В коридоре уже сновали студенты, но всё так же мало: до первой пары было ещё минут двадцать. Поэтому когда я пришла в нужный кабинет, никого из моей группы ещё не было.

Зато уже сидел за своим рабочим столом мистер Фиделибус.

— Что вы знаете о Рэбэнусе Доноване? — спросила я у него сразу после приветствия.

На секунду лицо преподавателя передёрнуло, будто он вспомнил свой самый страшный кошмар.

— Зачем это вам, мисс Вэй? — удивился он.

— Мне интересна история как Англии, так и Равенхилла, — я села перед ним как можно более эффектно, показывая всю свою красоту. — И там, и там упоминается такое важное лицо, как Рэбэнус. Но в интернете да и в книгах удивительно мало информации о нём. А кто, как не вы, преподаватель на историческом факультете, знаете достоверную информацию?

Пальцы мужчины напряглись: он сжал галстук так сильно, точно ему не давала покоя мысль об удушении самого себя.

— Хорошо, — тяжело вздохнул он, сдавшись. — Что вам интересно?

— Как он стал таким известным?

На лице Фиделибуса на секунду проскользнуло облегчение: он явно ожидал более каверзных вопросов, от которых бы пришлось ворошить тяжёлое прошлое.

Но ничего, птенчик, я ещё дойду до этого.

— Никто точно не знает, но некоторые, и я в том числе, предполагают, что его известность началась с момента спасения короля Великобритании Георга IV от покушения на убийство.

Не удивлюсь, если Рэбэнус сам же его и подстроил.

— Было покушение?

— Это дело почему-то быстро замяли, однако за спасение Рэбэнусу выдали хорошие деньги и вписали его в близкий круг власти. Он нравился очень многим, был умён и обходителен, с весьма хорошими идеями для политики Англии. Поэтому его быстро приняли как своего доверенного человека.

— Тогда почему же его стали считать злодеем?

Преподаватель глянул на меня так недоверчиво, точно подозревал в самых плохих поступках.

— Многие из жителей Равенхилла не верят в ту историю, которую я сейчас вам расскажу, мисс Вэй. Они считают своего давнишнего мэра самым хорошим человеком за все времена. Ибо как богатый аристократ, помогающий абсолютно любому по доброй душе, мог быть убийцей?

Мистер Фиделибус явно ожидал от меня хоть каплю удивления, ведь не редко его интересные рассказы об истории вызывали бурю эмоций, но меня его «новость» не изумила.

Ведь Рэбэнус хотел убить и меня.

— После покушения на Георга IV сначала в Лондоне, потом и по всей Англии стали происходить убийства без какой-либо закономерности. Рэбэнус помогал всем скорбящим, проводил утешительные ужины, искал вместе с остальными маньяка. У него были со всеми хорошие отношения, кроме рода Коллеров. Не знаю деталей, могу лишь сказать, что те пришли на один из ужинов Рэбэнуса и сказали, что он убил их сына, Фрэнсиса Коллера. А тот, вместо того, чтобы оправдать клевету, добавил, что убил не только его, но и многих других. Только представьте, каково это было всем присутствующим: осознать, что были знакомы и дружны с самым опасным убийцей Англии.

— Тогда почему же мы учимся в его замке, а некоторые даже почитают его? — засомневалась я, вспомнив, как ещё об этом недавно спрашивала Джейсона.

— Не было доказательств, — с горечью сказал мужчина. — Убийства происходили в разных городах, иногда на других концах страны. Не мог же человек сегодня быть в Карлайле, а уже завтра Брайтоне в те-то времена. И ещё устраивать какое-нибудь собрание в Лондоне или в Равенхилле между двумя этими действиями. Одного признания Рэбэнуса было недостаточно, ведь он не стал дальше ничего рассказывать. И тем более очень многие продолжали верить в его добродетельность. Конечно, провели суд и так далее, но его не признали виновным, хотя некоторые после этого случая стали считать его коварным злодеем.

— А что насчёт магии? — в памяти всплыли слухи и прочитанные за сегодня книги. — И параллельных миров?

Мужчина отвёл взгляд. Хотел спрятать эмоции, не выдать себя, увести тайну в могилу — всё что угодно, но не рассказывать мне ничего. Типичная ошибка людей: полагать, что обойдётся всё так просто и легко.

— Вот об этом я, к сожалению, ничего не знаю.

И ведь наверняка знал, упырь. Врал и даже не краснел, сволочь. Отчего-то эта явная ложь вогнала меня в злобно-торжествующее состояние: когда вроде и раздражаешься от тупости человека, но в то же время хотелось как можно дольше поиздеваться.

— Я знаю, что ваши дальние предки состояли в свите Ворона, — раскрыла я свою козырную карту, довольная, как кошка.

Истинное наслаждение — наблюдать за растерянностью человека, чью тайну я разгадала так быстро и беспечно. И с чувством победителя манипулировать дальнейшей ситуацией, закрепить свою главную роль.

Тьфу, ни одного достойного противника.

Кроме Инграма Касса.

— Откуда вы..? — в глазах преподавателя стоял страх.

— Свои источники и свой ум, — не стала я, естественно, ничего ему рассказывать.

— Только не говорите никому, прошу...

О Нюйва, именно этих слов я и ждала. Молитва о пощаде после жестокого удара — услада для ушей.

— Тогда ответьте на несколько моих вопросов.

Мистер Фиделибус сбивчиво кивнул, глазея на меня и с тревогой ожидая приговора. А в моей голове — внезапный хаос из тысячи вопросительных знаков. Уже столько всего исследовала, но так много неизведанного ещё впереди: что стоило узнать первым? Что приведёт меня к разгадке?

— По какому принципу была сформирована свита Ворона? — решила я начать с самого меня волнующего.

— Это были ближайшие верные слуги Рэбэнуса Донована, — мужчина чуть успокоился, точно опасность миновала. — Мои предки дружили с ним ещё в институте, поэтому и попали в свиту. Кто-то сблизился с ним в его клубе, другие из власти, третьи из иных областей. И все они горели весьма... странной идеей.

— О магии, я так понимаю?

— И мирах, вы верно поняли, — преподаватель нервно сглотнул и протёр лоб салфеткой. — Рэбэнус и до этого иногда высказывался о своих революционных и нетипичных идеях, но лишь совсем немногие с ним согласились и ещё меньше поддержало. Не знаю, почему Рэбэнус решил, что магия существует, как и параллельные вселенные, однако ему удалось это доказать своей свите.

— Он действительно нашёл источник магии? — я даже заволновалась, в нетерпении ожидая ответа.

Мистер Фиделибус чуть помедлил прежде чем сказать:

— И да, и нет. Наша с вами самая главная проблема в том, что никто из свиты Ворона не разглашал никаких тайн, а мои предки ничего информативного не оставили даже в письменном виде. Никто доподлинно не зафиксировал, что Рэбэнус или кто-либо ещё смог управлять магией. В наших современных реалиях это вообще звучит дико.

— Вы знаете, кто конкретно состоял в свите? — спросила я, вспомнив, что среди портретов видела и фамилию Готье.

Мужчина замялся:

— К сожалению, нет. Как и всё остальное, это тоже держалось в строжайшем секрете.

— Тогда что с ними всеми стало? Как сложилась их история?

— Точно не известно. Могу лишь сказать, что ни свиты, ни самого Рэбэнуса не видели после пожара в Равенхилле 1846 года. Очень многие считают, что все они погибли в тот день.

Я читала об этом «дне ада», когда большая часть Равенхилла сгорела вместе с жителями. Быть может, как раз из-за этого так мало осталось информации о городе и о самом Рэбэнусе. Хотя не исключено, что тот специально всё поджёг, дабы замести следы. И столь жестоким и масштабным способом — весьма на него похоже. Либо же произошло нечто серьёзное: от мелкой ссоры до величайшей битвы. Но почему, зачем, кто? Слишком много неясностей. И если ни в книгах, ни даже у историков ничего точного выяснить не удаётся, то стоило начать искать ответы где-то ещё. Знать бы, где именно...

— А если... — Мантии. Темнота. Речь. Вера в зло. Скрытые лица... — они живы до сих пор?

— Это невозможно, — тут же отрезал мистер Фиделибус.

И это меня напрягло.

— Почему же?

— Прошло уже больше полтора века, — он говорил слишком строго. — Люди не могут так долго жить и тем более скрываться.

— А как же миры? Магия? Слухи? Секта?

Преподаватель покачал головой.

— Вы ведёте очень тёмные дела, мисс Вэй. Ни к чему хорошему это вас не приведёт.

А хотела ли я этого? Только зла и ждала.

Я вцепилась ногтями в свою руку. О, Си-ван-му... неужели я вновь погрязла в собственной тьме? Неужели снова забыла весь свет, доброту, тепло? Почему... почему я постоянно забывала о своём обещании, о разговорах с Джейсоном, о желании стать лучше? Только дала слабину в контроле — и мрак окутывал тут же, со всех сторон. Сколько бы ни старалась, сколько бы ни проводила над собой работы — казалось, всё бесполезно. Стоило хоть чуть-чуть забыть о цели, как загнивали доски той лестницы, ведущей к безоблачному небу, к которому я всё никак не могла приблизиться. Даже на ступеньку. Даже просто поднять ногу...

Ничего не ответив преподавателю, я села на своё место. Пусть думал про меня, что хотел, плевать. Мысли мы читать не умеем, так и зачем волноваться о том, что подумают о тебе другие? Куда больше меня тревожило собственное состояние: оно менялось. Часто, неожиданно, странно. И не понятно, в какую сторону. Я даже не знала, что ожидать от самой себя через секунду. Оторву кому-нибудь голову или брошусь в окно? Проявлю милосердие или совершу тотальную ошибку?

Что со мной?

— Bonjour, — Анна чёрной фигурой элегантно зашла в помещение и села рядом со мной. Но целоваться в щёки, как мы обычно это делали при встрече, не стала. — Ты не ответила на мой звонок.

Я быстро глянула в свой мобильный — и ведь точно, один пропущенный. Даже знаю по какой причине: почти каждое утро мы встречались возле фонтана, выкуривали по две сигареты и шли на занятия. Такой же ритуал, как французское приветствие. Но сегодня ни того, ни другого не свершилось — и тут только моя вина. Нападение кукол, бегство, новый труп, лаборотия Арни, портрет — столько всего произошло, что я попросту забыла об обычных вещах. А ещё и унижение перед Инграмом...

О Аоинь.

Вены ошпарил жгучий страх, сердце мучительно забилось в угол, горло сжалось от нехватки воздуха — ровно как тогда, когда Инграм чуть не задушил меня. И невыносимо, просто невыносимо осознавать, что я сегодня его вновь увижу. Почувствую запах табака и тумана, загляну в чёрные глаза и... утону в них. Безвылазно, беспощадно, бесконечно. Навсегда останусь там, точно никогда не видела ничего прекраснее тьмы.

Инграм — наркотик. Он чёртов наркотик. С утра ты стараешься слезть, а вечером уже бежишь за новой дозой. Сначала я думала, что смогу без него, но с каждой новой мыслью о нём хотелось закурить его любимые сигареты Pall Mall. Ха, как будто как в пошлых романах — но там можно надеется на счастливый финал, а в реальности приходилось докуривать горький фильтр и кусать губы в кровь, чтобы не думать о нём.

Об этом дьявольском Инграме Кассе.

Синяк на шее напоминал о жалости моих попыток. Уже поздно — мне не убежать и не спрятаться. Он найдёт, заманит, изнасилует. Он выиграл... выиграл меня — никогда непобедимую. И как бы сильно я его ненавидела за это, любила я его ещё сильней.

Просто слишком горда, чтобы в этом признаться.

Что за бред ? Что за болезнь? Как избавиться от этих страшных мыслей?

— Ma petit oiseau? — далёкий голос Анны напомнил о реальности.

«Будьте внимательны к своим мыслям — они начало поступков», — философия Лао-цзы окончательно меня отрезвила, и я стойко встретилась с мрачным взглядом серых глаз.

— Я сегодня вышла пораньше, поэтому не хотела стоять и мёрзнуть, — ответила я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.

— Хорошо, — холодно кивнула девушка. — Куда ты вчера ушла?

Воспоминания уже не были так страшны — и я соврала так складно, что сама бы поверила:

— Заказчику нужно было срочно забрать костюм, и я не могла его подвести, иначе бы потеряла клиента.

Однако мой ответ Анну никак не впечатлил: она просто отвернулась и задумчиво продолжила катать по столу снятое серебряное кольцо. Я долгое время её рассматривала, пытаясь понять, что в её внешности сегодня было не так. Пока внезапно не осенило: девушка выглядела... потрёпанной. Не идеально собранной и ухоженной, как кукла, а впервые настоящей. Чёрная помада легла слегка криво, точно руки дрожали при накрашивании губ; чёрное платье из-под коричневого пиджака выглядело немного помятым, а каштановые локоны были накручены не так привычно сильно, и я осознала, что никогда не видела Анну с прямыми волосами.

И такой... несчастной?

— Что-то случилось? — я не могла избавиться от ощущения, что подруге было морально тяжело.

— Моего отца убили, — пустым голосом обронила она.

Я уставилась на неё в полном шоке. Дорогое пальто, часы, пистолет как у Вильгельма, ключи от машины — нечто знакомое проскальзывало в образе найденного мной трупа. Жоэл Готье. И как я не догадалась, что это отец Анны? Но кто его убил? Зачем? И к кому конкретно он принадлежал, как сказал вчера Арни?

— Вильгельм нашёл его тело сегодня утром возле нашего дома, — машинально дополнила Анна, понимая, какие вопросы вертелись у меня в голове.

Инграм и Арни вновь подкинули мертвеца?

— А ты...

— Я не захотела оставаться в шумном доме, оплакивающем потерю, — прошептала Анна, до боли сжав в пальцах кольцо.

Мне хотелось задать множество очевидных вопросов: почему она не осталась дома и не оплакивала смерть отца? Зачем так отчаянно сдерживала свои эмоции? Как переживал горе Вильгельм? Но это не имело смысла сейчас. И не факт, что Анна ответит хоть на что-нибудь. Её потерянный взгляд блуждал по полупрозрачным занавескам, по картинам Джона Констебля и пустым стульям — ещё никто не пришёл на занятия. Мыслями она была далеко: внутри бездонных морей печали, между оголёнными рёбрами одиночества, среди тех, кто потерял лицо — безликая масса тоски.

Вина неожиданно захлестнула жгучим хлыстом: Анна наверняка хотела со мной поговорить сегодня с утра, если бы мы стояли и курили. А вместо поддержки она получила пустоту и безразличие — и даже не надеялась услышать от меня хоть что-то хорошее. И на какую настоящую дружбу я рассчитывала, если сама поступала так подло?

Анна потеряла отца, но даже его смерть не пробила её на эмоции. Не хотела при мистере Фиделибусе плакать? Или даже при мне? Или ей всё равно на гибель родителя? Ведь Анна никогда не отзывалась о нём добрыми словами. Пожалуй, у них были весьма натянутые взаимоотношения. С другой стороны...

«Человек не обязан по общественным мнениям переживать за тех, к кому равнодушен».

— Знаешь, я тоже считаю — это нормально, если ты не оплакиваешь смерть родного тебе человека, — продолжила я вслух развивать свою мысль. — Это нормально, если родитель не любил тебя, а ты не проявляешь сострадание на его похоронах. Это нормально — не проявлять тех чувств, которые от тебя все ожидают. Ведь если остальные не знали правду, зачем притворяться? Зачем делать вид, что тебе не всё равно? Ты никому ничего не должен. И как себя вести, решаешь только ты сам, и никогда кто-либо другой.

Анна посмотрела на меня с благодарностью и пониманием. И от осознания, что я сказала правильные слова, потеплело внутри.

— Сначала Тинг, теперь мой отец... — Анна со скукой положила голову на ладонь, — как думаешь, кто бы это мог быть?

Я раскрыла было рот, чтобы ответить, что это не секта, как неожиданная догадка посетила мозг. Тинг состояла в свите Ворона, а отец Анны тоже мог «принадлежать» к ней , ведь Готье ещё с самого начала прислуживали Рэбэнусу. А значит... кто-то хотел устранить верных ему людей.

— Кто бы это ни был, он затеял крайне опасную игру.

XII: Ни земля, ни могила

К счастью или к несчастью, в нашей жизни не бывает ничего, что не кончалось бы рано или поздно.

Антон Павлович Чехов

— Ты домой?

Вопрос сорвался легко и необдуманно, растворившись в воздухе облаком пара. На улице, казалось, ни на градус не потеплело с раннего утра: деревья покрылись инеем, фонтан заливал льдом, снег с каждым днём всё больше возвышался по обочинам и на крышах домов. Даже меховое пальто не спасало от пробирающего до костей мороза, но я не спешила домой. Дела на сегодня не закончены, хотя и хотелось дошить заказанный костюм, но вот Анна...

Она впервые меня так сильно беспокоила.

И я без понятия, по какой конкретно причине. Ощущение, что с ней всё же что-то не так, не покидало ни на секунду: ни во время лекций, ни в столовой, ни на перекурах. Я даже не обращала внимание на пристававшего Арни и хмурого Инграма - беспокойство било в гонг и эхом совести отражалось на душе. Никогда не призналась бы в этом, даже самой себе, но нечто изменилось во мне, и теперь я не искала выгоду в общении с Анной. Не желала составлять тщательный шахматный расчёт, не собиралась выискивать недоговорки, не подстраивалась, чтобы узнать новую информацию. И более того - я искренне хотела помочь amie.

И это странно для меня. Необычно. Ошеломляюще. Трепетно.

Неужели только по отношению к одному единственному человеку я не хотела совершить очередное зло?

- Анна?..

Её сигарета почти догорела, но она так ни разу и не затянулась. Даже не вставила в мундштук. Что же с ней происходило? А со мной? Её взгляд ничего не выражал, никуда не смотрел - пустота серых, как лезвие стального ножа, глаз пугал. Казалось, за ними не крылось ничего: ни сердца, ни души, ни эмоций. Но это не так - я чувствовала, знала, что Анна вот-вот треснет. Рассыпется, будто мёртвая бабочка.

- Анна.

Я подняла уже руку, чтобы коснуться её, но девушка вдруг резко дёрнулась, словно очнулась от сна, и щелчком отправила окурок в снег.

- Мне ничего от тебя не надо.

Я выдержала ледяной взгляд и всё же положила ладонь на её плечо.

- Я просто хотела тебе помочь, - так непривычно было говорить кому-то подобные слова. Словно... сама в них нуждалась.

- Только не надо держать меня за дуру, как всех остальных, - Анна демонстративно закатила глаза.

- Хватит притворяться, - никогда на неё не давила, но сейчас понимала, что без этого никак. Иначе человек так и будет всю жизнь запираться в себе, пока не сгниёт от подавляемых эмоций.

Чувстам тоже нужен свежий воздух.

- Если ты носишь маски, это не значит, что все так делают, - цинично заметила девушка, несколько раз моргнув. - У меня всегда настоящее лицо - «выражение камня».

- Я понимаю, ты не имеешь ни малейшего повода довериться мне, но я действительно хочу тебе помочь, - не знаю, почему так настаивала на своём, но отчаянно хотелось достучаться до подруги.

- Мне никто не нужен, - её голос сорвался. - Я всегда со всем справляюсь сама. И сейчас справлюсь.

- Такая же мысль однажды привела меня к потере любимого человека. И себя тоже.

- Если рассчитываешь на сожаление, то мне всё равно.

Эта стена между нами... она когда-нибудь рухнет?

- Анна.

- Отпусти меня.

Я крепко вцепилась в её плечо, не желая сдаваться. Чувствовала всем сердцем - осталось совсем немного. И Анна тоже это понимала. И боялась больше всего на свете - а вдруг предам? Вдруг брошу, разобью душу, уйду? Ведь только из-за этого столь страшно впускать в сердце нового человека - тот мог покинуть тебя в любой миг.

И ты вновь останешься один.

- Я знаю, тебе больно не из-за смерти отца. Тебе больно из-за того, что он так и не стал тебе настоящим отцом.

Что бы я ни говорила про Мэри и Канга, но очень глубоко в душе желала, чтобы они стали мне настоящими родителями. Теми, кто действительно любил, заботился, оберегал. Как в книжках - ведь только из них я узнала, что такое на самом деле семья. Однако... я сама не давала поводов для этого, Канг пытался временами делать неуверенные шаги, а Мэри... это Мэри. От неё толку - ноль. Одни истерики.

Конечно, я не могла с уверенностью утверждать, что у Анны всё же это больное место. Но то, как Жоэл вёл себя по отношению к ней, как он её практически не замечал... не трудно догадаться, что внутреннему ребёнку, погребённому заживо в холодную землю, не хватало родительского тепла.

И слеза, одиноко скатившаяся по бледной коже щеки, - подтверждение этого.

- Да, ты права.

Объятия раскрылись неожиданно, но быстро - уткнулись друг другу в плечо носом и даже не гадали, кто кого обнял первым. А внутри - небывалые волны тепла, нежности и чего-то невероятно светлого, точно сам ангел осветил наш грешный путь, раздвинул острые заросли, озарил яркой мечтой и любовью, прогнал всех бесов, что пятнали наши заблудшие души. Никогда до этого Анна не казалась мне столь хрупкой, слабой, беспомощной: и хоть роста мы были почти одинакового, у меня было ощущение, будто я обнимала маленького ребёнка, лишившегося всего.

И я чувствовала себя такой же.

Потерянной.Ненужной. Одинокой.

Обнажила наконец-то перед собой душу, сбросила все наряды и маски - а кто оказался под толщиной красоты и высокомерия? Всего лишь девочка, всеми силами пытающаяся привлечь к себе внимание. Девочка, которую упорно не замечали, когда она заливалась слезами и ломалась под грузом боли.

Та девочка до сих пор полуживой лежала в не закопанном гробу.

- Merci à toi¹.

Сердце продолжало бешено биться даже после того, как Анна уехала на такси, а я двинулась в сторону центра города. От волнения скрутило желудок, а из-за мимо промчавшегося автобуса чуть ли не подкосились ноги. Перед глазами всё стоял её взгляд - серые, точно летние грозовые тучи, глаза, полные свободы и... счастья? Ведь сейчас я впервые за долгое время испытывала именно это чувство - счастье. Очень своеобразное, трепетное и столь светлое, что мрачный Равенхилл казался самой страшной чёрной дырой. Мир виделся другим: не чуждым и злым, а будто приобретшим новую хорошую цель - сделать людей счастливыми.

О Нюйва, я не верила в произошедшее. Не верила в то, как две самые одинокие души смогли раскрыться друг другу хотя бы на несколько минут.

Самых дорогих минут.

«Rich Bitch» тут же отвлекла от мыслей, как только я зашла «Hugging Hearts». От наслаждения прикрыла глаза: о Ба-Чжа, как же давно я не чувствовала этот запах спирта, табака, женских духов и пот мужского тела. Как же давно не отдыхала не только физически, но и морально...

Пока какой-то урод не толкнул меня в плечо.

- Ну что, цыпочка, потанцуем?

Пьяный мужик вылыбился в оставшиеся несколько зубов и чуть качнулся в мою сторону.

- Иди в свой курятник, птенчик, - я толкнула его в ответ и, крутанувшись на каблуках, ушла к барной стойке.

Пока шла, по пути у какого-то молодого человека украла не только сигарету, но и внимание от его непутёвой девушки. И назло ей страстно поцеловала Эда - так звали парня, флирт с которым вышел весьма удачным. О да, как же мне не хватало столь непринуждённого общения, пошлых взглядов и громкой музыки, смешанной с алкоголем. Перед сложными делами стоило хотя бы немного выпить: сначала настойку для разогрева, затем - рюмку коньяка, и ещё. Хотелось продолжить, закурить самокрутку, с кем-нибудь переспать, пока в голове не останется ничего, кроме блаженного дурмана.

И тишины от мыслей.

Однако...

Я незаметно скрылась за длинными шторами, оставив все безумные желания в шумном зале, полном танцующих и пьющих людей. Действовала быстро и решительно: дошла до последней двери, надела вороновую мантию, не без труда отодвинула комод и спустилась.

Кромешная темнота.

Но она не пугала - куда больше напрягало чужое присутствие. Ощущение, что кто-то таился в трещинах на стенах, перемещался с одной черепушки на другую, доносил шёпот с потустороннего мира, тревожило с каждой секундой всё больше, острыми иглами впивалось во внутренние органы. Понадеявшись, что это не Дяосюэгуй² и не кто-либо другой, я крепко сжала в одной руке ножницы, в другой - телефон со включённым фонариком, и было не страшно. Куда больше занимало беспокойство, как бы никого не встретить и не оставить следов: не уверена, что в усыпальницу Кассов можно было пробираться каждому.

Фонарик выхватил из мрака два алтаря: выглядели они жутко, точно бледные призраки на кладбище. Отчего-то стараясь не шуршать мантией, я обогнула холодное изваяние: пыльное, древнее, покрытое плесенью и клочками мха. Если Инграм действительно принадлежал к этому роду, то не проявлял никакого ухода к погибшим. Протерев грязь на камне, я смогла прочитать имя усопшего: Люси Касс, родилась в 1810 году. Рядом с ней явно были похоронены родители: Силия и Энтони Кассы. Умерли в один год и, думаю, одновременно. Дальше - ещё имена, порой совершенно нечитаемые, а иногда вполне хорошо сохранившиеся. Они для меня ничего не значили, но я заметила одну закономерность: не было ни единого человека, похорненного позже 1840-ого года.

И это вводило в ступор.

Где вся остальная семейка Кассов? Погребрена в другом месте? Если да, то по какой причине не здесь? Если же нет, то Инграм, получается, не принадлежал к этому роду? Помню, интернет выдавал, что Люси была последней из Кассов, но если придерживаться теории о том, что Инграм был одним из них, то всё же род должен был продолжиться. Дальние родственники? Недостоверность информации? Вопросы роились в голове, создавали одну гипотезу за другой, смешивались и безумно впивались в каждый уголок мозга - я бы точно тронулась умом, если бы свет фонарика не упал бы на ещё один алтарь, самый вычищенный из всех.

Ивет Касс.

1785-1824 гг.

И почти вплотную к ней - Людвиг Донован.

Ещё один Донован?

По годам жизни - как будто отец Рэбэнуса. Но ведь тот был сиротой, и сам не знал, кто его настоящие родители, разве не так? Он рос в приюте почти с самого рождения, пока его оттуда не забрала приёмная мать. «Ивет мне всё рассказала. О пожаре, о приюте, об огне вокруг меня...» - так Рэбэнус писал в своём дневнике. Не слишком информативно, но у меня складывалось ощущение схожести судьбы. С моей. Тоже пожар, тоже умирающие дети, тоже неизвестные родители и приёмная семья. Это лишь догадки, отчего-то казавшиеся правдивыми.

Однако с другой стороны... кто тогда узнал, что Людвиг - отец Рэбэнуса? Или не отец вовсе, а простое совпадение фамилий? Тогда почему же похоронен в усыпальнице Кассов? И почему...

- Не стр-р-раш-ш-шно тебе?

Сердце замерло от ужаса.

Фонарик мигнул.

Оголённые пальцы почувствовали слабое колыхание воздуха, точно кто-то пролетел мимо.

Сознание отчаянно пыталось затолкать все воспоминания в горящий саркофаг и сосредоточиться на темноте вокруг.

- Повзрослела девочка, осмелела...

Резко развернулась - но свет никого не выхватил из тьмы. Глаза напряжённо пытались увидеть хоть что-нибудь, но общая чернота сливалась друг с другом, не давая ничего разглядеть.

Фонарик ещё раз мигнул.

Чьё-то дыхание ощущалось прямо над ухом.

Я не осмелилась повернуть голову, до смерти боясь увидеть её.

Тень.

- Неужели забыла, Рав? - что-то ледяное коснулось моей щеки. Или кто-то. - Твои руки полны крови детей. Такое нельзя забывать.

Я кинулась со всех ног к выходу.

Нечто теневое скользило по мне, собираясь остановить, но я плутала между алтарями, словно проворная кошка. Адреналин с бешеной скоростью нёс меня вперёд: настолько, что я чуть ли не запнулась о ступеньку, иначе бы точно до маса разодрала бы и без того побитую коленку. Свет прыгал по стенам, вылавливая чьи-то страшные рожи и безумные улыбки, истерический смех стучал в ушах вместо крови.

О Нюйва, только не снова, только не снова! Прошу!

Я вылетела в коридор, врезавшись в жёсткий камень, и почувствовала, как уже что-то материальное когтями залезло в мои распущенные волосы. Вскрикнув, я помчалась дальше, замечая, как ног касались чужие липкие пальцы: мертвецы жаждали моей крови и уже очень, очень давно. Червивыми глазницами они наблюдали из-под пропитанной гнилью земли, тянули кости, но не к свету, нет, а к жертве - или к заклятому врагу? Смерти желали так сильно, как никто другой: ведь сами уже мертвы. Или живы? Не кричали, не говорили, но их голос - потусторонний, утробный, завывающий во тьму - слышен был даже для глухих. Или он принадлежал тебе?

О Нюйва, дай мне ещё несколько секунд! Совсем чуть-чуть!

Под ногами уже ощущались ступени, ведущие наверх. Ещё совсем немного, ещё пару шагов! Буквально пара мгновений! Когти раздирали ткань, клыки впивались в смуглую кожу, шёпот переходил на истошный крик - все тёмные силы пытались остановить меня, пока я впервые так отчаянно бежала к свету.

А тот ослепил неожиданно, когда дверь в подвал вдруг распахнулась передо мной. Потеряв равновесие, я качнулась назад и оступилась. Но упасть мне не дала чья-то сильная рука, схватившая меня за запястье и поставишая на твёрдый пол. Когда зрение пришло в норму, сердце ушло в пятки.

О Аоинь, только не он.

- Любопытства тебе не занимать, птенчик.

Инграм держал меня крепко, но я изо всех оставшихся сил выдернула свою руку.

- Не твоё дело, ублюдок.

- Ну-ну, зачем так грубо? - наглая ухмылка озарила бледное лицо парня, когда он закрыл подвал. - Остынь и приляг. Желательно на рельсы.

- Знаешь, попробуй сначала подумать, а потом говорить, - я невольно покосилась на закрытую дверь, но, вовремя собравшись с духом, скрестила руки на груди и приняла вызывающую позу. - Бесплатная рекомендация.

- Давай поговорим, когда критические дни закончатся? - Инграм закурил, точно от одного только моего присутствия ему нужно было срочно расслабиться. - Не хотелось бы выслушивать очередную истерику.

Я зло оскалилась, всеми силами ненавидя его. После случившегося хотелось срочно выпить, но никак не стоять в голой комнате и препираться с этим инфатильным клоуном.

- Я бы послала тебя, но, боюсь, ты уже там.

Его взгляд - как мощная грозовая туча, которая вот-вот швернёт на тебя смертоносный поток воды. Тонкий лёд опасно трещал под ногами, но я упорно шла вперёд, как и всегда при встрече с Инграмом. Каждое слово могло оказаться роковым: никогда не знаешь, в какой момент цербер сорвётся с цепи.

- Я тоже могу дать тебе бесплатную рекомендацию: логика - не твоё, - Инграм возвысился надо мной, но я совершенно его не боялась. - Как и рациональное рассуждение. Лучше займись своим любимым шитьём: там как раз буйная фантазия и образное мышление приветствуется.

- Ты из рода Кассов, к которому когда-то принадлежала Ивет?

Признаю, это очередной глупый ход. Почему-то, когда я находилась рядом с Инграмом, все мои привычные махинации и уловки не действовали, а мозг отказывался придумать что-то гениальное, а не идиотское, как в этот раз. Я попросту не понимала, как вести себя рядом с Инграмом, что говорить и чувствовать, ведь он - манипулятор и лжец, каких поискать. Не обхитрить, не обойти, ни подобраться - всюду его капканы, колкие слова, кровавые нити паутины.

- Долго же ты складывала два плюс два, - хмыкнул Инграм, выдохнув дым мне в лицо. - Я уже боялся, что у тебя получилось пять.

- Кто такой Людвиг Донован? - задавая вопрос, я мысленно себя проклинала. Ведь обещала же самой во всём разобраться! Но видит Гуань Инь, я зашла в тупик.

И помочь мне может только всесторонне недоразвитая личность.

До чего же я докатилась.

- Отец Рэбэнуса, разве не очевидно, глупенькая? - парень хмыкнул, облизав уголок бледных губ.

- Зачем же тогда Ивет приютила Рэбэнуса, если у него был отец? - не понимала я логическую последовательность исторических событий.

- Кто поймёт этих женщин, - пожал он плечами и, зевнув от скуки, оставил тлеть сигарету в пепельнице. - Если ты решила, что я всё знаю, то ошибаешься.

- Знаешь.

- С огнём играешь, птенчик, - Инграм чуть наклонился, и прядь белых волос выбилась из идеально приглаженной назад причёски.

- Какой огонь? Потухшая спичка, не более, - применила я его приём провокации.

- С чего такая уверенность, Равенна?

Моё имя из его уст - и всё, я не могла даже пошевелиться. Точно заклинание, лишающее меня всего: свободы, движения, мыслей, чувств - саму жизнь. Отняли ключ от собственного тела - и маленькая девочка билась внутри, рыдала навзрыд, но не имела ни единого шанса достучаться до сердца.

И Инграм это прекрасно знал.

Он медленно коснулся моих волос, и я пожалела, что они сейчас оказались спутанными и негладкими: хотелось увидеть в чёрных глазах восхищение от моей красоты.

А не бездну.

Инграм томно наклонился к моему уху и шумно вдохнул запах цветущей сливы. Дрожь прошлась по всему телу, тугим узлом завязался желудок, а в лёгких... нет, не дым и не бабочки - а чёрные вороны, крыльями рассекающие артерии.

Он так близко. И столь невероятно далеко.

Засунув руку под плащ, Инграм дразняще прошёлся пальцами по моей спине и вызвал новую волну мурашек. О боги, до чего же хотелось страстного продолжения: тело истошно молило об этом, пока разум кричал, что это неправильно, больно, опасно...

Но я не знала иной любви, кроме той, что с шипами. Она оставила мне шрамы на память.

Чёрные и синие - наши глаза находились ровно друг напротив друга. И если я понимала, что выдавала во взгляде всё безумное желание, то Инграм... в нём хищная пустота, песчаный космос равнодушия, который убивал меня мучительно долго. Я не верила, что проигрывала, однако как бы ни искала выход из сложившейся ситуации, Инграм раз за разом раскрывал все мои ходы.

Ему стоило лишь коснуться меня, потрепать за волосы, как собачонку, и я уже сглатывала тягучую слюну, пряча взгляд. А поцелуй - лихорадка, убивающая последние остатки разума. Ещё один и ещё: Инграм ненасытно впивался губами в мою кожу, пока я пальцами изучала его тело, белые шелковистые волосы, острые скулы, сильные плечи, длинные пальцы, что сжимали мою талию до боли. Мы забыли все обидные слова, сказанные друг другу, и жадно наслаждались жаром то ли возвышенных чувств, то ли первобытной похоти - то и другое балансировало над греховным адом. Мания забыться в друг друге доводила до стонов, поцелуи становились всё настойчивее, а руки уже не сдерживалась, чтобы не залезть под ткань одежды...

- Это чёрное пятно, что я оставил на тебе, - Инграм чуть отстранился от моей груди и приподнял голову, чтобы поймать мой мутный взгляд, - как оно ощущается?

- Как любовь, - не думая, ответила я, тяжело дыша.

- Мне казалось, мы ненавидим друг друга.

- И это тоже.

Я знала, что сумасшедшая. Слишком сильные жертвы ради мужчины. Но этот мужчина ещё не мой и, кажется, именно это губило меня. Ещё с приюта я научилась доставать сама себе всё, что желала, со мной общались только те, кого я называла «собачонками», никто и никогда мне не сопротивлялся, не преграждал путь. Всё всегда было так, как мне хотелось, и никак иначе.

Всё до него.

До Инграма Касса.

И быть нашей любви бушующим пламенем, а не тлеющим угольком.

- Инграм! Ты не видел...

Арни застыл в дверях, увидев нас обнимающихся, и жаль, что не раздетых. Но Инграм не стал ничего поспешно скрывать от друга, а лишь с самым невозмутимым лицом выпрямился, поправил капюшон чёрной толстовки и подошёл к нежданному гостью. Дыхание постепенно успокаивалось вместе с полыхающими чувствами, но сердце стучало как бешеное ещё долго, а разум отказывался верить в произошедшее. Каждый раз Инграм сам начинал игру и каждый раз её обрывал, умудряясь поставить меня в патовое положение.

Ещё один шаг - и окончательный мат.

Мне? Серьёзно?

Я ведь богиня. Непобедимая, гордая, жестокая. Со мной лучше не связываться - горько пожалеешь. Я обгладывала кости врагов как любимое лакомство, танцевала на чужих слезах янгэ³, мне никогда не было дело до людской боли - я выше этого. Выше всех.

Но как же глубоко я пала.

Меня свергли беспощадно, как сикирой отрубили голову: и теперь валялась бездыханным телом, оживая лишь в те моменты, когда приходил он.

Бог мёртвых, сама смерть в обличие Инграма Касса.

Даже не знала, что лучше - любить его или ненавидеть.

- Равенна пойдёт с нами, - моё имя из уст Инграма отвлекло от безумных мыслей.

- Куда?

Поспешно пригладив волосы и одежду, я наконец-то полностью вернулась в реальность и осознала, чем все дальнейшие события могут обернуться.

Не видать мне сегодня голых мужчин и алкоголя.

- На луну, - Арни прыснул от собственной шутки. - Вон, слышишь шум? Это наша ракета ждёт запуска.

- Вот куда, а в космос с вами я бы никогда не полетела, - представив эту картину, я широко улыбнулась. - Я бы не доверила вам даже чай заварить.

- Ты оскорбила не нас, а всех британцев, - лицо Инграма оказалось подозрительно добрым, но в чёрных глазах таилась угроза.

Я быстро отвела от него взгляд и заметила, как Арни жадно приложился к своей фляге, точно ему стало тошно от наших странных взаимоотношений. Когда он с удовольствием облизал губы, я протянула руку, желая тоже выпить.

- Не-не-не, это моё! - Арни прижал к груди флягу.

Я в недоумении на него уставилась.

- Тебе жалко, что ли?

- Заплати сначала и стакан отдельный возьми, - важно фыркнул он.

- Я подозревала, конечно, что ты жадный, но вот брезгливый...

- Охо-хо, ты почитай биологию, детка, и тогда всё поймёшь, - Арни назло мне отпил ещё из фляги и с довольной мордой убрал её во внутренний карман пальто.

- Много пить вредно, - напомнила я ему, мысленно не прощая за такой поступок.

- Трахаться тоже.

- Эй! - месть сразу всплыла в голове: Арни не любил тактильность. - Я сейчас тебя как коснусь, весь язвами покроешься!

- Уйди, ведьма! - он отскочил, чуть не свернув комод, и смешно запрыгал подальше от моих протянутых к нему пальцев.

Тихий смех - то ли совсем свихнулась, то ли действительно остро не хватало положительных эмоций. Но я захихикала от дурачевства Арни и почувствовала небывалое облегчение. Точно в этом мире не всё черным-черно, а всё же существовало нечто хорошее.

- Держи, - Инграм протянул мантию для своего друга и накинул на себя свою.

- Так куда мы? - вспомнила я, с чего всё начиналось.

- На кладбище, - мнимая милость сменилась на хитрость, - будем воскрешать тело Рэбэнуса Донована.

Не дав мне ничего сказать, Инграм первый вышел из комнаты, а за ним тут же двинулся Арни, которому пришлось чуть пригнуться, чтобы не ушибиться головой о проём. Я последовала за ними, понимая, что с каждым днём всё больше и больше ввязывалась во что-то совершенно непонятное и чрезвычайно опасное. С другой стороны, иначе жить скучно.

Закрыв за мной дверь на ключ, Арни открыл соседнюю и включил в ней свет. Тот осветил большое количество алкоголя: длинные ряды абсента, несколько бочек пива, яркие горлышки мартини и множество разновидностей спиртного от водки до лимончелло.

- Какие вино любят африканцы? Правильно, сухое!

И Арни был бы не Арни, если бы не прихватил себе пару бутылок белого вина, пока мы вереницей пересекали погреб до чёрного выхода. И откуда у него ключи от всех дверей в клубе? Да и вообще такая власть над ним? Знакомые алкоголики или же личный бизнес? Что-то тут явно не сходилось, но я не стала строить из себя любопытную дурочку: и без того хватало унижений перед Инграмом, не хотелось повторять тот же сценарий с Арни. Поэтому молча шла следом, всеми силами пытаясь прогнать сомнения, страх, интерес и любые чувства. Стать пустой - ведь так проще справляться с проблемами.

С болью.

Бежевый старый Мерседес был хорошо виден в наступившей темноте вечера. Воспоминания о первой поездке не сулили ничего хорошего, но я всё же села в машину вслед за ребятами и приготовилась к резким повортам. И судьбы, пожалуй, тоже.

Арни быстро завёл машину и тут же резко втопил педаль газа. Круто повернувшись на месте, он выехал к главной дороге, чуть не снёс фонарный столб и помчался дальше, к краю города, где находилось кладбище. Мы ехали в полном молчании: я созерцала звёзды и думала о бескрайней вселенной, Инграм в очередной раз курил, а Арни, время от времени прикладываясь к бутылке, что-то весело насвистывал себе под нос. И как же нас свело втроём? Такие разные, преследовали свои цели, но при этом были чем-то объединены - то ли жаждой узнать правду, то ли безумием. Наверное, в другой вселенной я повела себя совершенно иначе: не сунула свой любопытный нос в ловушку, не бросила кости в смертельной игре, не влезла в паутину опасности, да и вообще не уезжала никуда из Чэнду. Наверное, действительно существовал такой мир, где я - абсолютно другой человек.

Наверное...

Люди склонны не верить в различные сценарии вселенной. Поэтому в мультивселенной тоже сомневались в нашем существовании.

- Приехали, ведьма! - Арни с такой силой хлопнул дверью, что только чудом окно не треснуло.

Я неохотно вылезла в ночной холод: далёкие огни Равенхилла, снежное поле, бескрайнее количество звёзд и спокойствие. Гробовая тишина в прямом смысле этих слов: кладбище находилось всего в полумиле от города, полуразрушенное, мрачное, окутанное ворохом тайн, паутины и иния. В темноте почти ничего не было видно, но фары машины выхватили из мрака небольшой холм со статуей ворона, вокруг которого собралась группа людей в чёрных мантиях.

Свита Ворона.

Точнее просто подражатели. Ведь если верить рассказу мистера Фиделибуса, первоначальная и настоящая свита Ворона канула вместе со своим предводителем ещё при пожаре в 1846 году. А те, что были сейчас, всего лишь кучка собравшихся молодых людей - или были даже совсем взрослые? - которые решили поиграть в сектантов и якобы подчиняться Рэбэнусу Доновану. «Боюсь, это связано с этими глупыми сектантами. Не ведают, что творят и кого вызывают...» - так сказал про них Вильгельм, и я была полностью согласна с ним. Проблема лишь в том, что уж слишком странная эта вторая, современная свита, частью которой я тоже являлась. То ритуал непонятный с отпечатком, то без сердец ходят, что невозможно, то ещё что-нибудь...

А может... никто и не умер при пожаре?

- Ты идёшь?

Наши следы потянулись к холму: свежий снег скрипел под ботинками, от мороза кололо оголённую кожу, облака пара медленно рассеивались, раскрывая бесконечно большое ночное небо. Звёзды рассыпались по чёрному лоскутному покрывалу -яркие, далёкие, безжизненные. Они вспыхивали, как человеческие жизни, и исчезали, как память о безликих. Одинокие и неразлучные - точно сердца одиноких, тоскливые мысли, обречённые души. Они, эти газовые гиганты, видели смерть и жизнь, миллионы, нет, миллиарды лет - когда-то с них появилась наша вселенная. А до неё была другая, множество других - бесконечные миры, варианты развитий, то, чего человечество никогда не увидит.

До чего же обидно.

Шёпот голосов оказался в ночной тишине жутким, точно мёртвые жаждали восстать из земли. Чёрные мантии сливались с друг другом, лиц невозможно было разглядеть, как бы я ни вглядывалась в них. Да чего уж говорить, я чуть ли не потеряла из виду Арни и Инграма, но первого быстро нашла по белой шапке волос. Тот остановился возле надгробия, на котором чётко были видно имя похорненного: Рэбэнус Донован 1806-1846 гг.

«Познай вкус тьмы».

- Помолись, девочка-ворон, за всех нас, - Инграм смотрел прямо мне в душу и говорил тихо, но уверена, слышали его все. - Вложи в эту молитву остатки своего чёрного сердца и рассудка, вложи нечто ценное, чем просто слова. Помолись за этот мир, девочка-ворон, помолись за мальчика из прошлого - ведь только он всех нас спасёт, бесстыжих грешников. Мир под твоими, под нашими ногами - он горит, и сгори вместе с ним, шепча последнюю молитву. Молитву для него - нашего последнего шанса на выживание. И твоего тоже, Равенна.

И я помолилась.

Будто прочитав мысли своего «командира», пятеро из свиты подняли с земли лопаты и быстро приступили к работе. На секунду я не могла поверить в предстоящее будущее, ведь буквально через полчаса я могла увидеть Рэбэнуса Донована, хоть и мёртвого. Помню, не так давно у меня самой была мысль, чтобы прийти на кладбище и проверить захоронение бывшего мэра Равенхилла. Но с тех пор я уверилась в мысли, что тот жив, просто где-то прятался. Или же был жив только его дух, как и говорил когда-то Хилари? Да и Инграм сказал «будем воскрешать тело», точно последнее слово определённо имело важное значение.

Последние взмахи лопатами - и что-то плоское показалось на дне могилы. Сердце невольно застучало сильнее от волнения, когда пару человек зажгли факелы и осветили не только своих товарищей в раскопанной яме, но и металлический гроб, сохранившийся вполне неплохо за более чем полтора века. На несколько секунд все замерли от предвкушения зрелища и его последствий, полную тишину прерывал лишь треск огня и гарканье воронов, внезапно слетевшихся к нашему месту. Кто-то первый начал раскрывать зажимы, державшие крышку, другие стали ему в этом помогать.

Ни холод, ни чужие взгляды, ни присутствие Инграма - ни на что я не обращала внимание, лишь вцепилась взглядом в гроб, будто верила, что увижу там не иссохшее тело, а воплощение самого Дьявола.

Щёлк!

Крышка чуть приоткрылась.

Бах!

Гроб открыли резко, одним взмахом.

Треснувшая бархатная обивка, почти исчезнувшие узоры, мокрые пятна и...

Пустота.

Рэбэнуса Донована не было.

Растерянность, удивление, злость - все зашептались, не веря в увиденное, загудели, зашевелились. Все ожидали увидеть своего предводителя, но вместе него в крови лежал большой ворон с выпученными глазами-бусинками. В его клюве торчала какая-то бумажка, которую взял один из свиты и протянул Инграму. Тот хмуро взглянул на неё и отдал мне. Стоя в полном замешательстве, я взяла из его руки конверт и прочла своё имя, написанное кровью.

«Берегись вестей от ворона».

Мозг взорвался вопросами. Как ворон оказался в гробу Рэбэнуса? И откуда там взялся конверт с моим именем? Как такое возможно? Ведь вряд ли гроб за столько лет хоть кто-нибудь вскрывал. И откуда Инграм знал про всё это? И где же тогда на самом деле Рэбэнус Донован? Как...

- Чёрт возьми! - в гневе пнув снег, Инграм кинул злой взгляд на вырытую яму. - А ведь так всё хорошо шло!

Он махнул рукой своим подопечным, и те не без помощи товарищей вылезли из могилы. Арни тут же что-то бросил в раскрытый гроб, и тот быстро воспламенился, озаряя ярким огнём весь холм и мрачные лица свиты.

Я не успела их рассмотреть: внезапно до дикой рези защемило сердце, а отпечаток на груди стал сильно жечь. Боль - невыносимая, жгучая, раздирающая кожу до атомов. Перед глазами - размытое пламя и направленные на меня красные горящие взгляды. Пальцы пытались за кого-то уцепиться, но вокруг - лишь всепоглощающая тьма. Воздуха стало катастрофически не хватать, разум плавился от давящей пытки и даже не пытался разобраться, в чём же дело. Казалось, если вздохну, то грудная клетка обвалится вместе с рёбрами, задавит сердце, лишь бы то так не кровоточило. Хотелось позвать на помощь, хоть как-то подать другим сигнал о своих мучениях, но я не смогла даже всхрипнуть...

И потеряла сознание.

_____________

¹ Спасибо тебе (франц.)

² Дяосюэгуй - «висящий на сапогах дух». Больше всего он любит ходить по ночным улицам за одинокими прохожими и проказничать. Так что если прогуливаясь по темным аллеям поздно ночью, вы услышите странные звуки, а шеей ощутите чье-то дыхание, возможно, вас преследует дяосяогуй. Но даже резко обернувшись, вы не сможете его увидеть.

³ Форма китайского традиционного танца. Популярен в северо-восточной части Китя и является одним из наиболее представительных видов народного искусства.

XIII: Ни душа, ни сердце

Заметь, куда целится твой противник, часто это его собственное слабое место.

Бернар Вербер

— Ты убил их!

Рэбэнус со стуком поставил рюмку коньяка. Капли янтарной жидкости расплескались по тёмному дереву стола.

— Знаю.

— Ты убил их всех!

Крики Ивет раздражали. Да и она сама в последнее время ужасно выводила из себя — совершенно стала неуравновешенной и неуправляемой истеричкой. По любому поводу устраивала катастрофу, сводила с ума не только себя , но и всех вокруг.

— Знаю.

— Зачем, Рэб? Зачем?!

Женщина, поседевшая от горя с тусклыми карими глазами, дёрнула за плечо Рэбэнуса. Тот резко повернулся к ней, сверкая взглядом.

— Они мне мешали.

— Ты лишил меня родных! — Ивет захлёбывалась в слезах, её мятое платье тряслось на исхудавших плечах. — Всю мою семью!

— Они тебя ненавидели, — молодой человек говорил без единой нотки жалости.

— Я любила их!

— И поэтому сбежала двадцать лет назад? Презирала и желала мести?

— Не будь их, не было бы и меня , — жалкие, ничего не значавшие слова.

— Их уже не вернуть, — полное равнодушие убийцы.

Тишина лишь на несколько секунд задержалась в холодных стенах, преследовали чем взорваться осколками трагедии.

— За что ты так со мной? — в слезах женщина схватилась острыми ногтями за чёрную ткань камзола Рэбэнуса и повисла на нём. — За что?!

— Отцепись!

Одним чётким он движением отодрал Ивет от себя. Та, не удержавшись на ногах, упала на пол. Но вместо ещё пущих слез, гнев затмил остатки помутневшего разума.

— Разве так я тебя воспитывала? Разве так я учила тебя обращаться со мной? Ты, неблагодарный трус! Видите ли, ему мешала моя семья! Для чего ты их всех убил? Для чего?!

— Они сами жаждали мне смерти , — с трудом подавляя возмущение, Рэбэнус устало потёр переносицу. — И тебе тоже.

— Они были мне семьёй! — закричала на весь кабинет Ивет.

Рэбэнус для боли сжал челюсти.

— Я тоже твоя семья! — не выдержал он и схватил женщину за плечи. — Ты вырастила меня, как своего родного сына!

Их взгляды, направленные друг на друга, — волны непереносимой боли, части треснувших душ. Они не хотели ничего из этого, не собирались говорить подобные слова и смертельно ранить друга друга . Одиночество их было столько велико и беспощадно, что любви невозможно было отогреть нескончаемый космос .

Поэтому ненависть оказалась сильнее.

— Ты мне больше не сын .

И он убил её.

Я вдохнула воздуха столь жадно, будто только что вынырнула из воды. Сердце колотилось как бешеное, взлохмаченные волосы прилипли к влажному от пота лбу, тягучие остатки сна медленно растворялись в сознании, уступая место реальности. Я села в кровати и устало провела рукой по лицу. О Чуан-шэнь¹, даже теперь не поспать нормально, везде меня мучили кошмары: что в повседневной жизни, что на душе. А ещё столько всего предстояло сделать, и даже представить страшно, с чем мне придётся столкнуться...

Стоп.

А где я?

Быстро оглянулась — и с недовольным стоном осознала, что находилась в комнате Инграма, в его кровати. Да и ещё раздетая до лифчика и трусиков.

Приплыли.

Я срочно себя осмотрела, но не обнаружила на себе ни единого синяка или засоса. Значит, Инграм не трогал меня, пока я была без сознания. Облегчение длилось недолго и вскоре сменилось отчаянием: в какой момент моя жизнь свернула не туда, что теперь не я властвовала над мужчинами, а они надо мной? Что по утру я боялась обнаружить себя использованной против воли? И что любовь для меня теперь — очередная доза, но никак не страстное наслаждение? Без обязательств, мыслей и боли...

Не выдержав, я судорожно вдохнула запах одеяла: мох, вечерний туман и табак — самое лучшее лекарство. Его запах. Человека, из-за которого я теперь не могла нормально мыслить, от которого зависела как морально, так и физически — и это отвратительно. Противоречило моему характеру, жизненным устоям, общественной морали.

Ненормально.

И я отлично это осознавала. Всей душой понимала, что это плохо для меня кончится и что надо бежать и как можно быстрее, а моё положение — это рабство, потеря воли, насилие над телом. Казалось бы, нужно всего лишь не поддаваться Инграму, не видеться с ним, не лезть к нему, а лучше вообще его забыть и никогда не приближаться — звучит легко, но как же трудно это сделать. Какой бы высокомерной сучкой я ни была, никакой девушке не пожелала бы подобного: быть в подчинении деспота, которому совершенно плевать на твои чувства. И более того, посоветовала бы мчаться со всех ног — лишь бы не стать полностью обречённой на гибель.

Но отчего же я так глупо топталась на месте?

Всё шло с детства: непризание другими, зависимость от внимания, любовь к Алестеру, победы в постели и нескончаемое одиночество... Я просто устала быть сильной, хотелось на кого-то положиться, но подставленное плечо оказалось с шипами. Я сама связала себя кровавыми путами с человеком, который никогда не сделает мне ничего хорошего, и сама же в этом была виновата.

Но я не могла жить иначе.

Я слишком хорошо знала, каково это — любить то, что тебя разрушало.

Громкий звонок тут же закончил размышления. На ближайшем столе я нашла не только свою одежду, но и телефон. Звонила Мэри. Брать трубку не стала: пошла куда подальше эта сумасшедшая женщина, ведь наверняка бы сейчас выкатила бы мне огромную истерику и позвала бы домой для пущих разборок. Или чтобы в очередной раз запереть.

Поставив телефон на беззвучный, я бросила его на кровать и туда же свою одежду: вряд ли сегодня пойду в институт, тем более в ципао, которое от вчерашних приключений всё измялось и запахло неприятным. На пол упало письмо — и пульс тут же участился.

Кладбище. Пустой гроб. Ворон. Послание. И множество алых взглядов, обращённых на меня.

Не без напряжения я подняла конверт и прочла содержимое.

«Найди меня — иначе быть тебе мёртвой».

Класс, угроза на высшем уровне.

Спасибо, конечно, а сама бы не догадалась, что нужно сделать. И что ты хочешь убить меня, Рэб.

Да, почерк был его, как и рисунок на обратной стороне пожелтевшей бумажки: пять точек, соединённых неравными отрезками, которые образовывали непонятную геометрическую фигуру.

Здорово, вот загадок мне ещё не хватало для полного счастья.

Пребывая в раздражённом состоянии, я натянула на себя первую попашуюся футболку, по длине дошедшую по мне до колен, тёплые носки и вышла из комнаты. Утренний свет заливал в длинные окна, зелёные стены создавали атмосферу приближающейся весны, а тающий снег напоминал, что самые сильные морозы наконец-то прошли и вскоре станет теплее. Кухню я видела на первом этаже, поэтому туда и направилась: очень хотелось есть, особенно после всего произошедшего. Стоило лишь надеяться, что впереди окажется не так много препятствий, чтобы найти Рэбэнуса. И зачем мне его искать? И почему именно я должна это делать? Почему не Инграм или кто-либо другой из свиты? Не прояви я сама инициативу к Рэбэнусу, тот не стал бы тогда до меня так докапываться — в этом я была уверена. Однако он всё же что-то нашёл во мне и хотел чего-то добиться — то ли верной гибели, то ли грандиозного успеха.

Кухня встретила салатовыми и бурыми оттенками: современные шкафы несуразно смотрелись на фоне покосившихся деревянных стульев, вместо одной ножки старого стола стояла стопка книг, тогда как на магнитном держателе в порядке возрастания блестели идеально заточенные ножи. Помещение само по себе выглядело вполне опрятным, пахло отчистными химикатами, но я не могла отделаться от ощущения неправильности конструкции. Словно тут было всё не так и в то же время в порядке.

Странно.

Хозяина особняка не наблюдалось, зато за столом сидел его друг, читал книгу и, что удивительно, не курил в сотый раз за одно только утро, а пил чай с молоком. Он поднял голову и посмотрел на меня.

— Что ты так таращишься? — увидев, как у него приподнялись брови, вместо приветствия спросила я.

— Ты бы видела, что у тебя творится на голове.

Волосы торчали во все стороны — это правда. Попыталась пригладить руками, но непослушные локоны из-за влажности сильно закудрявились, так что быстро уладить проблему не удалось.

— Ну и где мне, по-твоему, в вашем мужицком доме найти расчёску?

— Тумбочка, — лениво ответил Инграм и вновь уткнулся в книгу.

Найдя не с первого раза нужную вещь, я как можно бережнее стала расчесывать волосы. Хорошо было бы их помыть, но после предыдущего раза в ванную комнату заходить совершенно не хотелось. Как-нибудь обойдусь, я и без того неимоверно красивая.

Молчание затянулось: отчего-то так и подмывало разговорить Инграма, но тему письма и вчерашних приключений на кладбище поднимать явно не стоило. Куда меньше я желала видеть его в ярости.

— Наконец-то погода говняная кончилась, — достаточно налюбовашись в окно, пока приводила свои волосы в порядок, я начала шариться по ближайшим полочкам.

— Серьезно? — сухо усмехнулся парень. — Ты хочешь поговорить об этом с самого утра?

— Ты молчишь в тряпочку, а мне надо узнать, куда ты запрятал банку с кофе, который мне так сейчас необходим, — я кинула в собеседника разъярённый взгляд. — Ну и? Где кофе, придурок?

Тот фыркнул и демонстративно перелистнул страницу книги.

— Верхний шкафчик.

— Спасибо, — в том же тоне передразнила я.

Ни о какой кофе-машины речи быть не могло, поэтому пришлось заваривать самым обычным способом: пару ложек зёрен, кипяток и молоко на последнем издыхании. М-да, вечно у мужчин не было ничего поесть. Правда, в следующую секунду я заметила на плите в сковороде еду: яичница-болтунья, две обжаренные сосиски, шампиньоны и хлеб с подтаявшим сливочным маслом.

Типичные англичане.

— Это ты Арни приготовил?

— Он уже поел, так что это тебе, — не отрываясь от книги, бросил Инграм.

Удивлённо моргнув, я недоверчиво уставилась на него.

— Мне? И даже не отрава?

А в груди сердце чаще забилось от надежды — неужели... это такое проявление заботы по отношению ко мне? Не всё обречено?

— Хотел бы отравить, сделал бы это ещё в клубе.

— Из тебя милосердие так и прёт, — откинув волосы на спину, я взяла большую белую тарелку, аккуратно положила содержимое сковороды и плюхнулась ну стул.

— Возьми шоколад, съешь, — Инграм протянул мне открытую упаковку «Dairy Milk». — Вдруг станешь добрее.

— Мне одна только твоя физиономия уже портит настроение, — скривила я личико и откусила ещё тёплую сосиску. — А на вкус не так уж и плохо.

— Человеческое мясо всегда удивительно вкусно выходит, — с непроницаемым лицом ответил сосед.

— От Арни это было бы привычнее слышать, — не растерялась я, хотя на мгновение поверила ему.

— От него и не такого наберёшься.

— Ага, учитывая, что у вас на двоих одна клетка мозга.

— Да уж, фраза банальная, но в твоём случае — целое достижение. Не останавливайся, развивайся.

— Тебе это не надоело? — яичница оказалась на вкус просто шикарной, но и она не подняла мне настроение. — Каждый раз одно и то же. Вместо нормального разговора мы просто унижаем друг друга, пока это не доходит до очередных поцелуев.

— Не вижу в этом ничего плохого, — Инграм закурил и протянул мне сигарету. — Меня всё полностью устраивает.

— Меня тоже всё устраивает, — насупилась я, поджигая кончик бумаги.

— Тогда какое же «но»?

Комната успела наполниться дымом, когда слова всё же решили сорваться с губ:

— Я ничего о тебе не знаю, как и ты обо мне, но невидимые силы притяжения связывают нас, и я не понимаю, из-за чего. Это не любовь и не страсть — мы не созданы для неё, но из нас двоих ты — болезнь, а я твоя жертва. Ты проникаешь внутрь, отравляешь, убиваешь. Вот только от болезни можно найти лекарство, а от тебя — нет.

— Думаешь, я знаю, что такое человеческая душа? Я не ведаю чувств. Поэтому подчиняю себе чужие. Твои, — Инграм прожигал меня немигающим гиблым взглядом.

— Не бывает людей без чувств, и я уверена, что ты — не исключение, Касс. Я чувствую, знаю, что под этой изуродованной личиной глубоко внутри такая же изуродованная болью душа — первые сигареты, мальчишескиц смех и дикое, почти безумное желание жить.

— До того дикое, что теперь я жажду лишь смерти, — горько усмехнулся он.

— Почему?

— Ты права, я помню это — тогдашних друзей, иную беззаботную жизнь, непролитую кровь... Но я ничего по этому поводу не испытываю.

— Даже ничего по отношению ко мне?

Он глянул на меня с пугающей пустотой в чёрных глазах.

— К тебе тем более.

Уловки — не более. Я понимала, чего он добивался, и решила ему это предоставить чуть ли не на блюдечке: оставив сигарету тлеть в пепельнице, я поднялась и самой соблазнительной походкой предстала перед ним, точно львица. Богиня. Его взгляд оценивал: длинные стройные ноги, хорошо видимую грудь, несмотря на большую футболку, и руки, что потянулись к его лицу и взялись за подборок.

— Неужели? — от наклона чёрные волосы коснулись его плеча. — Позволь мне быть рядом, — шаг вперёд. — Позволь хоть иногда касаться тебя, — погладила по кудрявым волосам, упавшим на лоб. — Смотреть, слушать. Любить, — я нагнулась ещё ниже, так, что наши губы теперь были всего в паре дюймах друг от друга. — Позволь мне, о белый ворон, и я покажу тебе, каково это — сжечь весь мир для кого-то. Для тебя.

Близость сводила с ума. Доводила до дрожи в коленях. Истерила в душе до хрипа сердца. Желание сорваться с цепи опьяняло не на шутку — лишь железная выдержка держала на месте, у самого лица возлюбленного хозяина. О, эти шрамы, веснушки, тёмные мешки под глазами — пленяла не красота, а превосходство. Как сдержаться, если соблазн столь велик?

— Ты для меня никто, птенчик. Никто.

Секунда, две — отстранилась.

А в груди разворачивалась самая настоящая чёрная дыра, засасывающая всю душу.

До чего же, сука, больно.

И я ненавидела себя за это. Ненавидела, что всё никак не могла остановить саморазрушение, взять свои же чувства под контроль.

Как же я ненавидела себя за слабость перед ним.

«Ты для меня никто».

Его с самого начала отличала власть, а я всё никак не могла отделаться от шкуры овечки. Проклятой жертвы.

Я продала себя дьяволу и неугомонно надеялась, что тот отправит меня в рай.

Но пепел ада оказался слаще, чем горечь ангелов.

«Никто».

БА-БАХ!

Я резко дёрнулась от Инграма как от пораженного чумой и в ожидании просмотрела на дверь. Через несколько секунд её чуть ли не выбил ногой Арни в испачканном белом халате с моноклем на глазу.

— Кто следующий?!

— Нам стоит опасаться пожара? — я постаралась как можно скорее забыть о наболевшем.

— Всё нормально, всё под контролем, — специально повторяясь для пущего убеждения, Арни подмигнул и налил себе алкоголя.

— Тут не в первый и не в последний раз такое, — имея в виду лабораторию, Инграм тоже слегка улыбнулся.

— Над чем ты экспериментируешь? — спросила я у Арни, подчёркнуто игнорируя Инграма. А тот, казалось, всё понял и полностью погрузился в чтение книги.

— Хочу создать такой препарат, с помощью которого человек мог бы не спать по ночам, — энергия таклилась из Арни: говорил быстро, двигался хаотично, размахивал руками, расплескивая содержимое бокала в разные стороны. — Представь, сколько было бы свободного времени! Организм не устаёт, не требует сна, ему вообще не надо отдыха — работаешь и днём, и ночью! В прямом смысле этих слов! Охо-хо, cтолько всего можно будет успеть! Я как представлю, башню сносит!

— У тебя её и так уже давно снесло, не беспокойся, — я с улыбкой наблюдала за его гиперактивностью.

— Нет, ты не понимаешь! — его зелёные глаза горели от рвения всем показать, какой же он особенный. — Это же не только будет полезно для человечества, но это же люди поставят меня на равне с Менделеевым, Нобелем, Резерфордом и другими! Только представь, какая слава меня ждёт, какие деньги!

— Я уже давно убедилась, что ты о своей скромности можешь говорить часами, — хихикнула в кулачок.

— А почему бы и нет?

— Откуда у тебя вообще любовь к химии? Твои родители заставляли пойти на архитектора, ты сам поступил на историка, но душой ты погряз в химии, как я в шитье.

— А ты сама знаешь, почему любишь шить и создавать дизайны? — Арни наконец-то сел рядом со мной и щедро отпил вина прямо с горла. — Вот, так же и со мной. Как-то случайно получилось: в школе я любил помогать учителям, чтобы как можно позже прийти домой, и так как-то раз попал в химичискую лабораторию. Грязненькая, маленькая, нищая... но в тот момент я осознал свою стихию.

В свете мелькнувших лучей солнца друг неожиданно показался абсолютно другим: наивным, измученным, брошенным. Но гордая ухмылка не сползала с его лица вот уже последние несколько лет, как и безумный взгляд злобного гения — было ли до них настоящее лицо? В своё время я раскрыла много таких людей — тех, кто закрывал свои глубокие раны в душе весельем и шутками. Глядишь на такого человека и не веришь, насколько у того внутри всё рвалось от боли. А сам смеётся, всегда на позитиве, утешает других, пока за этой весёлой маской сердце разбивалось вдребезги.

Был ли таким человеком Арни Леру?

— Тогда почему же ты решил поступить на историка? Почему хотя бы не около химической сферы?

— А смысл, если я всё уже знаю? — его хохот был полон хваставства. — Мне пришлось бы учить самих преподавателей, но никак не наоборот.

— Зато был бы диплом, связи, карьерный успех, — не унималась я, считая поднятую тему очень важной.

— А сама почему тогда не поступила на дизайнера?

Арни заглядывал в душу ровно так же, как и Инграм, — точно всё знал.

— То, что родители заставили, не прокатит?

— Не-а.

На пару секунд задумалась, пока пальцы отплясывали «Lit» по столу.

— Я действительно люблю шить, горю этим, но... знаешь, я боюсь разочароваться в себе или, что ещё хуже, перегореть. Боюсь, что если бы меня начали учить так, как правильно, не смогла бы перестроиться, усомнилась бы в своих способностях, постоянно бы остерегалась конкуренции. И я не хочу, чтобы творчество стало основной работой — да, временами зарабатываю на заказах, но слишком боюсь не успевать шить костюмы, видеть не оправдание надежд, выслушивать критику... Я не хочу разрушать тот маленький тихий мирок, который с таким трудом построила. И, видимо, из-за этого мне не видать никогда суперского карьерного роста.

— Охо-хо, нашла о чём волноваться, — Арни явно уже был пьян, раз положил руку мне на плечо. — Забудь, что навязало наше дурное общество! Успех — это не только карьера, блестящее образование или аристократические корни. Помогать людям — уже успех. Дарить радость и любовь — тоже успех. Встать рано утром в поганую погоду и пойти на учёбу — тем более успех! Я бы сказал, даже героизм! — он рассмеялся, — Твоя жизнь не бессмысленна, если ты не зарабатываешь миллионы, не спасаешь каждый день тяжело больных детей или не можешь похвастаться дипломом Оксфорда. Сама по себе жизнь гораздо шире, глубже и прекраснее, чем нам говорят. И я считаю высшим успехом осознать это и жить так, как хочется только тебе, а не по мнению соседки по квартире.

— Ничего себе, а ты, оказывается, действительно умный, — впервые я смотрела на друга с открытым восхищением.

— Обращайся.

Довольный как кот, он расслабился и, неудачно качнувшись, рухнул со стула. Я засмеялась столь громко, что даже Инграм вздрогнул, и всё никак не могла остановиться. О Си-шэнь², этот клоун кого угодно рассмешит или доведёт до нервной истерики! Но зато как хорошо после столь позитивных эмоций, даже не передать словами!

— Ладно, пойду домой, — вытирая слёзы от смеха, я поднялась из-за стола.

— Подвозить не буду, сама дойдёшь, — Арни с кряхтением встал на длинющие ноги.

— Эй!

— А что такого? — он состряпал удивлённое лицо и икнул. — Я тебе тут не наездник лошадиный. Хочешь сохранять здоровье и красоту — сдавай на права! — и ушёл в лаборотию.

— То же мне, нашёлся великий учёный, — фыркнула я и у самого выхода кинула последний взгляд на Инграма.

Но тому было всё равно, будто меня не существовало.

В задумчивости я шла обратно в комнату Инграма: нужно забрать свои вещи, переодеться, собраться с духом и пойти. И придётся, видимо, домой, выслушивать очередные гадости. Зато был шанс дошить заказ и почитать дневник Ворона. И не давал же мне он никакого покоя в жизни — отчего-то уже надоел, замучил мыслями, страхами, неразгаданной историей. И ведь поступи я на дизайнера, выбери я другой институт или хотя бы иной город в Англии — судьба не столкнула бы меня в темницу голодных демонов. Но Мэри и Канг настояли на своём.

Помню, как мы ссорились несколько дней: я упорно отказывалась, приводила самые весомые аргументы, а они мне даже так толком и не объяснили, почему после окончания школы мы должны были переехать. Никаких финансовых или других проблем в Чэнду не было: своя квартира, постоянная работа, неплохой авторитет. Я не верила рассказам Мэри про «скучание по Англии» и глупым отговоркам Канга — они явно затеяли переезд не просто так, не по собственной прихоти. Угрозы, приказ или смерть — кто-то ими управлял в тот момент, я почти была в этом уверена. Некто вмешался в их жизнь и повлек на обречение мою судьбу.

О, Гуань Инь, а ведь всё могло сложиться совершенно иначе — но звёздам не прикажешь. Они жестоки, когда дело касалось людских душ, и абсолютно равнодушны к разбитым сердцам.

Звёзды...

И вдруг замерла, поражённая озарением. Точно! Как же раньше не догадалась? Добежав до нужной двери, я распахнула её и тут же кинулась к брошенному конверту. Раскрыла — и заулыбалась от своей же гениальности.

О да! Какая же я молодец!

Пять точек образовывали созвездие. Прикинув, какое это могло быть, я быстро нашла подтверждение в интернете — созвездие Ворона. Да Рэбэнус просто помешан на этой чёртовой птице! И что мне теперь делать? Причём тут звёзды?

Ворон...

Равенхилл³.

Бинго!

Чуть ли не подпрыгивая от воодушевления, я тут же проверила свою теорию в интернете и оказалась вновь права. Созвездие — это карта Равенхилла, а точнее обозначение важных мест, где, как я предполагала, были спрятаны ещё подсказки. Посмотрев сверху на город через Google, я быстро определила, что самая дальняя точка это замок Донована, ближняя к нему — музей, в углу напротив него дом Арни, а остальные две крайние — какие-то неизвестные дома.

В голове за секунду созрел план.

Переодевшись и найдя свою сумочку, я окинула взглядом комнату в надежде, что найду в ней ещё что-нибудь интересное, прежде чем уйти. Однако взгляд ни за что не зацепился: тут были лишь пустые пачки сигарет, валявшаяся одежда вперемешку с книгами и пара засохших цветов в горшках. На большом рабочем столе ничего полезного не лежало, как и в малочисленных тумбочках. Очевидно, если Инграм и хранил свои секреты, то удачно их спрятал, по крайней мере, не в своей комнате. С другой стороны, зная мою любопытство, Инграм вряд ли бы оставил нечто важное на видном месте.

И с полным ощущением выполненного долга я покинула комнату, а затем, прихватив пальто в коридоре, и особняк Арни. Тающий снег, мрачные лица людей, старые дома, вода из-под колёс автобуса — двадцать минут прошли незаметно, как я уже оказалась на другом конце проспекта. Ещё раз глянув на карту, я вдруг осознала, что главные дороги в Равенхилле как раз и образовывали соединительные «отрезки» между важными точками. И для начала я решила посетить местный и, пожалуй, единственный музей города.

Купив билет и пройдя в первый зал, я ощутила, как возбуждение постепенно сходило на нет. Ненавижу музеи. Скучно, однообразно и долго — нет достаточной глубины погружения в историю, всё смотрится поспешно, не вникаясь в детали. Тем более если учесть, что я уже была один раз в этом музее, ходила вместе с приёмными родителями на третий день нашего приезда. О Рэбэнусе, конечно, тут ничего не рассказывалось, но зато выставлено много искусства: картины Россетти и Тернера, скульптуры Огюста Роде, древние расписанные полотна, золотистые украшения, полуразрушенные книги английских писателей, канувших в Лету — история Британии тянулась из одного помещения в другое красивыми видами и запахом старости.

И вдруг какой-то проход между застеклёнными стеллажами.

Осмотревшись и не увидев никого из охраны, я быстро скрылась в длинном тесном коридоре, который привёл меня в тупик из трёх дверей. Понятия не имею, что я собиралась здесь найти и зачем повернула, но на одной из ручек обнаружила инициалы «Р.Д.» Совпадение? Не думаю.

Скрип раздался настолько громко, что я как можно скорее затаилась за дверью.

М-м-м, моё любимое — темнота. Просто чудесно, как же соскучилась по ней, прямо сил нет. Я уже начала догонять смысл фразы «познай тьму» — куда ни залезу, обязательно надо идти вслепую и натыкаться на очередные ужасы. Что ни место, то жуткий праздник какой-то, ей-богу. Все призраки только и ждали меня, чтобы напасть, схватить и утащить к себе в загробный мир.

Тьфу на них.

Единственное, что радовало, так это слабый свет где-то далеко, в самом конце нескончаемой узкой лестницы, потихоньку ведущей вниз. Включать фонарь не стала — вдруг привлеку кого-то? — и как можно тише начала спускаться. Стена на ощупь оказалась ледяной и сильно влажной — странно. Отдернув руку, я понюхала пальцы, а затем слегка лизнула их...

И тут же выплюнула кровь.

Уж вряд ли здесь так должно быть, но музей — это лишь прикрытие поистине чего-то страшного, что ждало меня внизу. Однако на удивление я не боялась. Сколько можно уже? Мне хватило вчерашнего дня, а до него — ещё больших происшествий. Пока ничего ужасного не произошло, не стоило тратить впустую нервы.

Так я себя успокаивала, пока как можно ровнее спускалась к свету, чтобы не касаться кровавых стен. Люди не поймут меня правильно, если я выйду из музей вся багровая.

И если выживу, конечно.

Ведь я отчётливо слышала, как в полной тишине кто-то шёл за мной. Ступенька ниже — шорох, ещё шаг — шуршание подошвы. Либо галлюцинация, либо притаившийся убийца — другого не дано. Спускаться быстрее или оборачиваться не рискнула — сделала вид, что всё нормально.

Что я тут одна.

Когда до конца оказалось совсем чуть-чуть, я развидела какие-то красные висящие нити и услышала шум, а когда вышла из темноты — обомлела от ужаса.

О.

Мои.

Боги.

Сердца. И их — бесчисленное множество, во весь гигантский зал, уходящий и вверх, и вниз. Паря в воздухе, они бились в унисон, перекачивая кровь по алым венам, создавая своеобразный большой организм. Каждое биение отдавалось слабым свечением, стук был негромким, но отдающим вибрацию по всем стенам, а запах застоявшейся крови выворачивал наизнанку. И как жители Равенхилла не заметили, что у них под ногами творилась самая чёрная магия? Как вообще возможно существование всех этих сердец?

Не веря в их реальность, я протянула руку и коснулась самого нижнего.

И чуть не умерла на месте.

Сначала волна боли в грудной клетке, а затем — волна воздуха откинула меня на несколько ядров. Неудачно приземлившись, я тут же осмотрелась по сторонам — никого. Что это было, Аоинь побери? Что тут вообще происходит? Какого Гуя? Страх схватил за глотку — и не отпускал, как Инграм, пока воздуха почти совсем не осталось. Собственное сердце казалось как никогда чуживм в этот момент и стучало одновременно с сотнями других — и от этого холодело спину.

Это невозможно.

Попросту невозможно.

Чьи это сердца? Клму принадлежали? Что они тут делали? Неужели всё это сотворил Рэбэнус Донован? Неужели он нашёл магию?

Да ещё и столь сильную, чтобы вырывать людям сердца. И подписывать с ними контракты, похожие, как у Тинг.

До чего же хотелось верить, что мои догадки не верны.

Не без труда поднявшись, я отряхнулась и только сейчас заметила, что у самого края обрыва, за которым так же тянулись вереницы вен и висящих органов, стояла на пьедестале с чем-то банка. Несмотря на шок и общее напряжение, я не удержалась от любопытства и очень осторожно подошла к месту. В груди всё болезненно сжалось, точно почувствовало приближение смерти — или нечто похуже неё. В банке в формалине плавало крохотное сердце, явно детское.

В голове не успел созреть ни один вопрос, когда взгляд прочёл надпись на камне.

Ноги подкосились раньше, чем осознание тягостного мира разорвало душу.

Смеяться и плакать — сойти с ума, лишь бы не чувствовать этого.

Вообще ничего.

И никогда.

А лучше вырвать себе глаза, дабы не перечитывать вновь и вновь то, от чего сломалась маленькая девочка.

«Сердце Равенны».

____________

¹ Божество кровати.

² Бог радости и наслаждения.

³ Начало названия города на английском выглядит как «raven» и переводится как «ворон». Отсюда и догадка.

Дневник 4

— Давайте я просто полюблю вас? — шепчет Мэллори, медленно опускаясь на колени.

Тогда я лишь с равнодушием посмотрел, как подол её бархатного платья чернильным пятном растёкся по изумрудному орнаменту пола. С таким же моральным молчанием я оглядывал её, начиная от дрожащих пальцев и заканчивая покорностью в карамельных глазах. Черноволосая незамужняя красавица — пришла на бал, устроенный в честь поминок Ивет, но ни разу не оторвала от меня полного благоговения взгляда.

Мэллори не нужно любить меня — уже верна так, что готова заживо лечь со мной в могилу.

Я слабо улыбаюсь впервые со смерти приёмной матери.

— Полюби, если сможешь. Только полюби так, чтобы на всю жизнь.

Такова была наша первая встреча. И с тех пор Мэллори не отходила от меня ни на шаг — покорная слуга, как и Орёл. Тот ещё месяц назад устранил Люси, но она даже рядом не стояла с Мэллори.

Только Мэллори может так смотреть — мучительно долго, с пониманием, с позволением и с щемящей любовью. Никогда не встречал подобных личностей — столь живых и столь готовых умереть ради другого. Я не устоял перед ней и рассказал ей всё: с тех пор её взгляд наполнился тянущей, пробивающей до дрожи печалью.

Я не люблю смотреть в её карамельные глаза.

Ведь осознаю, что сломал её. Подчинил себе. Завладел, как самым необычным человечким трофеем. Я хочу её как вырезанную из дерева фигурку, как вазу, как картину великого художника. Я хочу её как вещь, окажись которая в моих руках, моё самолюбие было бы надолго удовлетворено.

Но мне достался человек.

Человек с печальными глазами.

Человек с душой.

Я ненавижу её душу, ибо уже давно лишился своей. Ненавижу, ибо несмотря на страсть, не мог испытывать столько же эмоций, сколько Мэллори.

Настолько ненавижу, что ненависть оказывается сильнее любви.

Лучше бы я лишился сердца.

XIV: Ни солнце, ни любовь

Мир всегда выглядит чуточку светлее, если мы делаем что-то друг для друга, а не для себя.

Чарльз де Линт

Усталость.

С этим чувством я уснула, с этим же чувством и проснулась, совершенно не набравшись сил. Уже плохо помню, что было вчера, лишь какие-то обрывки криков Мэри, хлопанье двери, разбросанные таблетки и одежда, смазанное лицо Канга — я пришла домой поздно вечером, пьяная, замёрзшая и разбитая вдребезги. Тягостность последних дней навалилась огромным комом грязи: он взорвался, завалив меня отходами подавленных эмоций, и превратился в сгусток душевной тяжести.

До чего же мерзопакостно было на душе.

И до чего же сильно не хотелось идти в институт. Но надо было — не стоило пропускать ещё занятия и терять авторитет. Я должна быть лучшей, несмотря на всё, что теперь творилось в моей жизни. Должна быть сильной, бесстрашной, гордой. Такова моя натура — не сдаваться никогда.

Усталость.

Это чувство не давало мне замотивировать себя двигаться дальше: что ни говори, что ни думай, а тело и душа всё же требовали отдыха. Но я пересилила себя и заставила для начала накраситься: уже даже тени залегли под глазами, но радовало, что не столь большие, как у Инграма.

Я судорожно вздохнула, сжав тушь для ресниц.

Не вспоминай.

Пожалуйста, не вспоминай.

Выбор одежды быстро увлёк мысли в позитивное русло. Шикарные наряды блестели в лучах утреннего солнца, оставляли разноцветные блики на пробковой доске и на корешках книг, пестрили узорами, бисером, рисунками — столь яркие и красивые, что я как ребёнок радовалась собственному труду. О Гуань Инь, какая же я всё-таки молодец! Иногда нужно хвалить себя — без этого процесс не пойдёт дальше. «Преодоление трудного начинается с легкого, осуществление великого начинается с малого, ибо в мире трудное образуется из легкого, а великое — из малого» — так говорил Лао-цзы, и я была с ним полностью согласна. Если не начнёшь с себя, никто не обратит на тебя внимание, не потянется за тобой, не приметит, не оценит — не сдавайся сам и тогда это обязательно увидят другие.

И чтобы меня сегодня точно все заметили, я решила надеть платье, больше напоминающее ханьфу, однако по длине достигало лишь чуть ниже колен. По цвету — чёрно-серебристое с расписными из блестящих камней драконами и облаками, а чтобы подчеркнуть талию, я затянула ремень и набросила пару цепочек сверху для более дорогого образа. Волосы собрала в высокий хвост, дабы открыть длинную шею и показать серёжки с китайскими иероглифами. «До чего же я красивая», — с этой мыслью подкарашивала губы, не переставая собой восхищаться.

Ни один человек со мной не сравниться.

Наконец собравшись, я вышла из своей комнаты и тихонько спустилась вниз. И без того плохое настроение опустилось ниже плинтуса — бесполезно было рассчитывать, что приёмные родители ещё спали. Матушка уже стояла в коридоре, поджидая меня с новыми угрозами, и смерила самым грозным взглядом, на какой была способна.

Правда, её жалкое существование никогда меня не пугало.

— Я в институт, — лучше сразу напасть, чем получить удар под дых.

— Ты никуда не пойдёшь.

— И почему же? — я говорила максимально высокомерно. — Давай, просвети меня, пещерная женщина.

На удивление, на лице Мэри даже не проскользнула и тень злости: решение остановить меня несмотря ни на что придавало ей большего самообладания.

— Если ты неизвестно где шляешься по ночам и тебя до сих пор никто не убил, это не значит, что на улицах города безопасно. Погибло уже несколько человек, а ты продолжаешь беспечно жить дальше, рискуя собой!

Да она просто чемпион очевидности. Случайно не проходили где-нибудь соревнования? Я могу предоставить им победителя.

— Вау, неужели ты читала новости? — абсолютно плевать на её аргументы. Сама всё и так знала, но меня это никак не останавливало.

— Канг мне всё рассказал, — Мэри тепло отозвалась о своём муже. Аж покоробило от их любви.

— Поздравляю его, — закатив глаза, я нагнулась и взяла длинные сапоги, чтобы как можно быстрее свалить из дома. — А я пойду.

— Никуда ты не пойдёшь! — матушка неожиданно толкнула меня в плечо, отчего я с трудом не потеряла равновесие, стоя на одной ноге. — Услышь меня! Там опасно!

— И что мне теперь, по-твоему, делать? Не выходить больше на улицу? Не учиться? — злость постепенно накапливалась от тупости ситуации.

— Надо подождать, пока всё не уляжется! — чуть ли уже не кричала женщина. — Пока не найдут убийцу!

— Его могут искать не один год, — не удивлена её глупым идеям, поэтому упорно завязывала шнурки обуви. — А я сойду с ума, если буду с тобой всё время в одном доме находиться.

— Ты не понимаешь всю серьёзность ситуации! Всё и так плохо, просто ужасно, а теперь ещё и ты... тебя могут убить...

— Кончай нести околесицу и пропусти меня, — схватив пальто, я решительно направилась к Мэри.

— Нет! — та вдруг начала плакать, как раненая, и схватилась за мой локоть. — Там опасно! Тебя убьют!

— Я это и так знаю.

— Нет, нет, нет! Я не хочу терять ещё и тебя! Ты...

— Да отцепись ты!

Я резко дёрнула рукой, освобождаясь от матушкиных цепких рук. Она покачнулась и ударилась спиной об стенку, только чудом не упав.

Прямо как во сне с Рэбэнусом и Ивет...

— Ты не такая, — не дал мне дальше вспомнить злобный голос Мэри. — Другая, совершенно другая... и зачем, зачем я это натворила!.. Ты! Это всё ты! Никуда не пойдёшь!

Секунда — и она уже была готова схватить меня за волосы и силой уволочь подальше от выхода, но вдруг прозвенел звонок. Мы замерли, переводя дух и озираясь по сторонам, точно кто-то подглялывал за нами. Удивительно, как Канг не проснулся от визгов своей обожаемой жены — как вообще можно было любить эту истеричку, я вообще не понимала.

Ещё пара мгновений — и звонок повторился.

Вдох облегчения сорвался с губ, когда Мэри наконец-то открыла входную дверь, а за ней стоял Джейсон вместе с Хилари. Щёки красные — от холода или смущения? — пар изо рта, тёплая ярко-оранжевая куртка и шапка набекрень. Джейсон выглядел максимально нелепо, но я была рада его видеть в данный момент.

— Доброе утро, мисс Вэй! — молодой человек приветливо помахал рукой. — Вы сегодня чудесно выглядите!

— Видишь, матушка, всё хорошо, — я коснулась её плеча, и она вздрогнула, точно очнулась от чего-то. — Я знаю об опасности, поэтому попросила своего одногруппника, Джейсона Коллера, провести меня до института. Тогда со мной всё будет хорошо. Правда, Джейсон?

— Ага, — на готове кивнул он.

— Я... да... — Мэри в ступоре пыталась что-то сообразить и сказать, но я быстро накинула на себя пальто, взяла сумку и захлопнула дверь.

Слава Нюйве, больше не нужно видеть выпученные глаза и перекошенное лицо матушки. Это зрелище бы запечатлить на фото и повесить возле детского сада, пугать ребятишек.

Злость — смертоносная лавина, хаосом и разрушением навалившаяся на цветочные поля спокойствия. Гнев огнём сжигал вокруг, раздражение сорняками посеяло землю — чувства сметали всё на своём пути, и только с великим трудом я сдерживалась. Несмотря на случившееся, не хотелось, чтобы кто-либо видел потерю моего контроля над собой. Могло плохо для меня обернуться.

— Какой у тебя дом потрясный! — задорный голос Хилари выдернул от созерцания собственной злобы. — Я видел в окне, у тебя там даже манекены стоят!

Ага, скоро они станут бесполезными, если я снова не начну хоть-нибудь шить. Бесило то, как отчаянно душа рвалась к творчеству, пока разум жаждал тайн, разгадок и приключений. И как же тяжело выбрать между ними что-то одно.

Тяжело вздохнув, я потёрла переносицу. Не для того я сегодня так красиво оделась, чтобы изводить себя негативными мыслями. Но они не отпускали со вчерашнего дня: что бы это ни было в сокровищнице сердец, оно напугало не на шутку, как бы я себе в этом ни хотела признаваться. Страх не отпускал до сих пор, поэтому я и позвала Джейсона — вдруг он сможет меня защитить... знать бы от чего. От Рэбэнуса? Неизвестности? Тёмной магии? Монстров?

Слишком многие пытались меня убить.

— Да, неплохой, — вспомнив о их маленькой квартире, я решила быстро поменять тему: — Как у тебя дела с футболом?

— Круто! — Хилари по-детски обрадовался этому вопросу. — Меня на днях тренер похвалил, представляешь? И сказал, что я буду участвовать в предстоящем матче! Ещё он обещает научить меня новым приёмам и даже поставить в нападающего! Представляешь?

Понятия не имела, о чём он говорил. Я в футболе разбиралась столько же, сколько пятилетний ребёнок в теории относительности.

— А как дела с учёбой?

— Ой, вот только не надо про неё, ладно? — буркнул мальчик, вжав голову в плечи, и удручённым взглядом обвёл тающий в лучах солнца снег.

Равенхилл при свете солнца — поразительное зрелище. Пожалуй, с самого сентября не видела город озарённым столь ярко, будто в темноте фонарём осветили лужу крови. Лица прохожих скривились с непривычки от превышенной светлоты, точно их разбудили посреди ночи. Кто-то, как вампиры, укрывался в домах и закрывал окна, а некоторые, явно приезжие, подставляли красные носы лику солнца.

Оживленность — вот что ещё не укрылось от внимательного рассмотрения. По дворам бегали дети, пели птицы, несмотря на мрачных воронов, пожилые люди тихо переговаривались между собой, пока влюблённые парочки счастливо целовались. Равенхилл воскрес от вековой тьмы, стряхнул пыль с поседевших волос, привёл в движение старческие кости — нагонять молодость уже поздно, но хотя бы не упустить последние моменты беззаботной жизни. Если бы город был таким всегда, его можно было бы даже полюбить.

Но кроме отчуждения и опасности он больше ничего у меня не вызывал.

— Что-то случилось? — тут же подключился Джейсон, чуть наклонившись к брату, шедшему между нами.

— Да не хочу я думать о будущем, — смотря ровно вперёд, насупился Хилари. — Вообще ни о чём не хочу думать. И учиться не хочу.

— На одном футболе не продержишься, — как можно аккуратнее сказал Джейсон, но я заметила, как напрягся мальчик.

Ведь прекрасно знала, что Хилари на самом деле не самый выдающийся футболист. Слишком уверен в себе, а по факту — больше хвастался, чем старался.

— Но есть же великие футболисты! — горячо возмутился он. — Они много зарабатывают, просто играя в футбол! Я тоже так хочу...

— Лишь бы не учиться, — Джейсон, видимо, за столько лет уже устал от одной и той же нерешаемой проблемы.

— В силу своего возраста ты просто пока не понимаешь, зачем тебе всё это надо, — решила я помочь своему другу и внимательно взглянула в карие глаза Хилари. — И это совершенно нормально.

— И не надо! — подтакнул он, быстро отвернувшись.

— Но ненормально то, что все чуть ли не с твоих пелёнок уже требуют определиться со своим жизненным путём. А как это сделать? Как понять, чего я действительно хочу? Что на самом деле мне будет нравиться и приносить удовольствие? Может, сегодня я хочу быть дизайнером, а завтра обычным кассиром в магазине. Может, я вообще хочу улететь на луну или никогда не расставаться со своей лучшей подругой. Все вокруг от тебя чего-то требуют, чего-то серьёзного, взрослого, осознанного, а ты... всего лишь ещё маленький неопределившийся ребёнок, который понятия не имеет, как устроен настоящий мир. И как в нём жить.

Именно этих слов мне отчаянно не хватало услышать от приёмных родителей. Да хоть от кого-нибудь — но никого не оказалось в полной тишине. Алестер давал мне много советов, и я хваталась за них, как за спасательные круги, поражаясь, откуда он столько всего знал, но и его познания были не бесконечны. Чего-то мы всё равно не могли понять в пределах приюта — и я с сокрушением это осознала только тогда, когда меня забрали оттуда. Проблемы, с которыми сталкивался каждый второй школьник, напали на меня со всех сторон, как только я ступила на порог своего класса. С тех пор с боем от них отбивалась, не жалея ни себя, ни других — никто не смел сломать императрицу.

— Я не хочу взрослеть, — образ Хилари на мгновение смешался с моим собственным, маленькой девочкой, просящей помощи у единственного друга. — Не хочу стать таким же, как эти занудные дядьки, которые никогда не улыбаются.

— А обычно в тринадцать лет все мечтают стать взрослыми и самостоятельными, — тепло улыбнулся Джейсон, вспомнив самого себя в юношестве.

— А я не хочу!

— Тебе страшно, верно? — правильно поняла я его чувства.

— Очень, — на удивление признался Хилари, хотя никогда не показывал своей трусости.

— Я понимаю, — уголок губ дрогнул в слабой улыбке, когда я потрепала его по голове. — Но ты ещё маленький, поэтому бери от этого периода всё, захвати как можно больше детства. Потом точно не пожалеешь.

— Даже если со стороны это будет выглядеть глупо?

— Даже так, — ответила я, зная его подвластность к мнению общества.

— И если остальные будут против?

Мы остановились напротив школы.

Прошлое кровавыми осколками впивалось в душу — и я быстро отвернулась, только бы не видеть лица учеников, напоминающих, как это было тогда...

— Со временем они тоже поймут.

— Ты уверена? — уже почти поверил Хилари, глядя на меня как чудо света.

— Не переживай, маленький чертёнок, — повторила я любимую фразу Джейсона и искренне улыбнулась, говоря следующие слова больше себе, чем мальчику: — Всё будет хорошо.

Хилари просветлел, как самое настоящее солнышко, порывисто пожал мне руку и, прежде чем зайти в школу, даже приобнял.

— Спасибо тебе, Рав!

Градус радости постепенно стал спадать, как только Хилари помахал нам на прощание рукой и скрылся за дверями учебного заведения.

— Почему ты не поддержал сейчас своего брата?

— Он тебя больше послушает, чем меня, — Джейсон выглядел непривычно задумчивым и даже огорчённым. — Ты ему слишком нравишься. Да и тебе полезно хотя бы временами быть доброй.

— А так я вечно злая ведьма?

— О, не переживай, ты не ведьма, — воспрял он духом.

— А кто же тогда?

— Корга.

— Эй!

Кулачок пришёлся ему по плечу — и мы оба засмеялись так свободно, как малые дети от беззаботности летних дней. В последнее время так и тянуло посмеяться над чем-то глупым: быть может, наконец-то отпустил стресс от переезда, а быть может, просто уже до чёртиков надоело унывать по каждому поводу.

Или я уже съезжаю с катушек.

— Или что-то между вами произошло?

— На днях он снова подрался в школе, а затем ещё и на тренировке ему досталось, — Джейсон нервно поправлял шапку и явно испытывал вину. — Его периодически заносит в плохую сторону, я с этим пытаюсь бороться, но в этот раз он сильно нагрубил мне, а я... не смог его вразумить. И даже накричал на него... благо нас вовремя остановила мама. Всё кончилось хорошо, но неприятный след всё же остался.

Я вдруг отчётливо представила, что он испытывал в данный момент — ощущение, будто кто-то измазал в чёрной краске его идеально чистый белый холст. Его душу. Негативное чувство беспокоило его явно уже не первый день, кляксами всё больше и больше расползаясь по полотну. И самая главная проблема — он понятия не имел, как избавиться от кровоточащей червоточины прямо в середине груди.

— Знаешь... в приюте у меня был друг, похожий на тебя, — от воспоминания об Алестере стало тепло и холодно одновременно. — Такой же добрый, честный, заботливый. Он тоже следил за тем, чтобы я не слишком подчинялась своим внутренним демонам, не поддавалась мнению общества. Я понимаю Хилари: тяжело в тринадцать лет оставаться самим собой, когда на тебя давит всё — от родителей и сверстников до собственных моральных проблем и сомнений. И ты даже не представляешь, как важно получать поддержку в тёмные моменты, как важно видеть от кого-то свет.

— Ты думаешь, Хилари это тоже важно? — Джейсон был поражён, что я так хорошо могла различить эмоции людей.

— Почему ты сомневаешься?

Наши взгляды на несколько секунд встретились, пока он не отвлёкся на мимо прошедших чужих родителей с детьми.

— Ну... — парень замялся, — он мальчик. Играет футбол, имеет друзей, постоянно на веселе.

— В первую очередь он ребёнок.

— И человек, — глухо проронил он, внезапно что-то для себя осознав.

— Ты разве не сталкивался с таким в детстве? Что тебя никто не понимал? — я хоть и достаточно многое знала о своём так называемом друге, но всё это были внешние факты. А что творилось у него на душе...

И почему мне в последнее время так это интересно? Так и хотелось у каждого найти свою больную точку, но не чтобы использовать, а чтобы... понять? Принять? Зачем мне это?

Что со мной?

— Ты знаешь моих родителей: они любят нас двоих одинаково сильно, заботятся, позволяют многое, особенно если хватает денег, помогают, поддерживают, но... они будто бы не терпят плохие стороны. Я вырос с полным пониманием того, что всегда должен быть хорошим и никак иначе. Что все вокруг злые, а я должен сохранять свою доброту и свет, что бы ни случилось. И даже если порой это совершенно не так. И от этого я чувствую себя иногда... ненастоящим. Словно все слова, действия, чувства — не мои вовсе, а идеального робота, который никогда не нарушает принятых семьёй принципов. Который делает так, как ему внушали, а не так, как ему самому хочется.

Я настолько внимательно его слушала, что только когда он закончил, поймала себя на удивлении. И действительно даже представить себе не могла, что у Джейсона была такая проблема — потеря самого себя в навязанных стереотипах, мнении, контроле. Пару раз я встречалась случайно с родителями друга: с виду добродушные улыбающиеся люди, очень любящие своих детей — это было видно по одним только движениям и словам. И абсолютно не скажешь, что их дети могли страдать от психологических проблем, но вот он — мальчик, не знающий себя настоящего. Где были его желания, а где начинались несбывшиеся мечты родителей. Где его успехи, а где — старания родителей. Где происходили его внутренние самостоятельные устои, а где — скопированное поведение от родителей.

Какой он был на самом деле, этот мальчик?

— Зато ты такой человек, который никогда не уйдёт и не отвернётся, — начала я неожиданно, но с каждым произнесённым словом вкладывала всё больше поддержки и желания донести нужную мысль. — А таких сейчас мало, поверь мне. Ты тот, кто не скупится на низкие устои, кто пожертвует всем ради другого. У кого никогда не пропадёт улыбка с лица — иначе как ещё подбодрить несчастных? Ты тот, кто дарит тепло не только от термоса чая, но и от моральной защиты, ведь всегда всё выслушаешь, поймёшь, поможешь. Так многим не хватает человека, который будет с тобой в трудную минуту, и мне повезло встретить тебя именно такого — стойкого, надёжного, честного. Ты самый хороший человек, Джей.

Его глаза были полны невыпакланных слёз благодарности, а в свете солнца он впервые показался мне даже очень красивым: прямые каштановые локоны, плавные черты лица и детская невинность, когда губы изгибались в широкой дуге, а щёки покрывались лёгким румянцем.

А я ничего не испытывала.

— Думаешь?

— Уверена, — это самое малое, что я могла сказать ему после всего.

И он задумался, прежде чем принять очевидную правду.

— Наверное, это и есть настоящий я.

А какая настоящая я?

Всю жизнь я считала себя богиней. Сама всё преодолела, сама прошлась по головам, сама достигла целей. Я стильная, развратная, гордая. Меня не остановить и не одолеть — божество на грани всемогущества, смерти и красоты. Нет никого выше — я и есть бесконечный предел.

Одиночество. Чужесть. Боль. Сомнения. Падение...

Я тонула в этих чувствах, как только переставала играть на публику. Маска ли это? Вторая личность? Закон собственной натуры? Где кончалась «я злая» и где начиналась «я настоящая»? Сколько было меня во мне же самой?

Кто я?

Тёплое прикосновение руки Джейсона отвлекло от тревожных мыслей.

— Можно... я тебя поцелую?

Взгляд встретился с его мечтающими, яркими серо-карими глазами, полными любви. Ко мне. И это привычно — многие парни влюблялись в меня до беспамянства, взять того же самого Генри. И Джейсон не исключение, у него шансов на взаимность столько же, сколько у пингвина взлететь. И он знал об этом. И не сомневаюсь, если всё же временами надеялся на нечто большее. Моя поганая натура — только она мешала быть нам вместе. А ещё «статус», власть и жажда развратности к каждому шикарному или хотя бы минимально достойному мужчине.

Будь мы настоящей парой, я бы давно разбила Джейсону сердце.

Однако он достоин лучшего.

Не знаю, кто первый к кому потянулся: прикрыв глаза, я уже через мгновение ощутила нежный приятный поцелуй. Совершенно не так, как с кем-либо другим и тем более с Инграмом, — Джейсон делал всё очень трепетно, ласково, осторожно. Он мягко коснулся моей щеки, притягивая к себе, и медленно углубил поцелуй, наполненный самыми чистыми эмоциями: от комфорта до полного растворения тревоги. С ним никогда не было и не будет больно, ведь он — само понимание, точно знающее, как улучшить жизнь другого. Он никогда не врал, не предавал, не бросал. И даже если с ним поступали подло, нечестивые чувства не омрачняли его сердце: грусть проходила бесследно, а вера в лучшее заживляла все раны. В мире белого света и летних лесов не шли дожди — Джейсон слишком боялся боли, поэтому не позволял себе ощущать её.

В его райском облачном небе не место для людского греха.

За мыслями о возвышенном я потеряла нить поцелуя и не заметила, как руки охватили голову парня, взъерошив каштановые волосы. Осознав, во что сейчас всё могло выльеться, я постепенно разорвала обьятия — так, чтобы Джейсон не подумал ничего плохого. Но тот лишь осчастливился: на радостях он начал рассказывать забавные истории из детства, пока дома мимо нас не сменились мелким лесом и приближающимися башнями замка Донована.

— Эй, Джеки! Обернись!

Джейсон повернулся на знакомый голос, и в его лицо тут же прилетел сероватый ком мокрого снега.

— Арни, чёрт бы тебя побрал!

— Что за грязные словечки, Джордж! — вылезая из машины, Арни захлопнул дверь резким движением. — Не ругайся при дамах!

— Да ты на себя сначала посмотри! — надул губы Джейсон, рукавом вытирая с лица капли снега.

— Я само обояние! — несносно заулыбался Арни, взмахивая руками. — Меня никто не смеет опорочить, даже ты, Джексон.

— Меня зовут Джейсон!

— Ой, прости, я действительно запамятовал, что ты тот самый знаменитый Джастин Купер¹, — Арни театрально снял невидимую шляпу и поклонился.

— И польстил, и унизил.

— Обращайся, Джереми, — нахально подмигнул Арни.

— Ну всё, ты меня достал!

И Джейсон кинулся к нему то ли надрать как следует задницу, то ли закидать снежками. Арни взвизгнул и чуть не поскользнулся, когда Джейсон налетел на него. От их ребяческой драки смех распирал грудную клетку — уверена, все проходящие мимо сейчас студенты в шоке уставились на меня, ведь я смеялась хоть и красиво, но слишком громко. Зато как смешно! Спасибо, Си-шэнь, я сегодня не умру от скуки — такое весёлое событие точно буду вспоминать весь день.

Только когда я чуть успокоилась, то услышала хихиканье совсем рядом: это, к удивлению, улыбалась Анна, шедшая вместе со своим братом в мою сторону.

— Здравствуй, amie, — наше традиционное приветствие с невесомыми поцелуями подняло настроение ещё выше. — И тебе bonjour, Вильгельм.

— Давно не виделись, — он по-джентельменски поцеловал мою руку, и септум в его носу блеснул в лучах солнца.

— Как вы?

— Уже неплохо, — с благодарностью посмотрела на меня Анна и перевела взгляд на брата.

Тот тяжело вздохнул и запустил руку в длинные волосы, отливающие красным.

— Могло бы быть и лучше, — он слегка скривился точно от укола. — Давай не будем поднимать эту тему в столь солнечный день.

— И правда, погода удивительно необычная для Равенхилла, — оглядев чистый небосвод, Анна одновременно закурила с братом, поделившимся с ней огнём от зажигалки.

— Местные жители сегодня, наверное, ослепнут от солнца, — от издевательского настроя даже курить не захотелось.

— Или помрут как вампиры, — согласилась Анна с холодным оскалом и затянулась.

— Вы такие дружелюбные, прямо сил нет, — несмотря на явное скверное состояние, Вильгельм натянуто улыбнулся.

— Нам пора создать свой клуб пессимистических оптимистов, — я тихо прыснула от собственной идеи.

— А меня примите? — подбежал к нам запыхавшийся Арни, совершенно мокрый от снега. Позади него чуть ли не в луже барахтался Джейсон.

— Ты бы умылся для начала, — предвзято смерил его взглядом Вильгельм и, выкинув бычок от сигареты, подтолкнул нас ко входу в институт, — наш клуб только чистюль.

— А как же испачкаться в крови? Что вы собираетесь там делать, если не убивать? — с невинностью ребёнка округлил зелёные глаза Арни.

— Будем молиться богам, чтобы ты от нас отзвязался, — Анна неспешно засунула в сумочку свой мундштук.

— Могу привязаться в более приятное место, — интригующие заиграл бровями Арни.

Анна показала ему средний палец и первая скрылась за дверями института.

— Ах она сучка!

Вильгельм, услышав это, отвесил увесистый подзатыльник Арни, а я, подойдя к нему, положила ему в руку два фунта.

— Купи оскорбления получше.

И громко смеясь, вместе с довольным Вильгельмом тоже зашла в институт. Длинные коридоры, отраженный от мрачных стен шум, запах книг и величия, чёрные бархатные шторы —замок, несмотря на светлый день, внутри выглядел всё так же темно и пугающе, но я была рада его видеть после всего случившегося. Рядом находились проверенные люди, и в ближайшее время меня точно никто не собирался пугать или убивать.

По крайней мере, очень хотелось на это надеяться.

— Мы не слишком жёстко с ним обошлись? — Вильгельм отдал своё пальто вместе с моим в гардероб и слегка встревоженно посмотрел на меня.

Губы сами изогнулись в усмешке, когда вспомнилась недавняя перепалка.

— Арни не из тех людей, кто будет обижаться или мстить.

— И ему полезно, когда кто-нибудь ставит его на место, — поддержала меня Анна и расправила подол сарафана, изрисованного улетающими бабочками.

— Поражаюсь вашим высоким взаимоотношениям, — хмыкнул Вильгельм, вежливо прося какого-то студента отойти, чтобы пройти.

— Сами в шоке, — мы с Анной задорно переглянулись.

Игра.

Всё это было не больше, чем просто отвлечение — от проблем, забот, боли, переживаний. Нам отчаянно не хватало свежего воздуха, хоть одного глотка из пучины тьмы и водоворота боли — нечто такое, что даст шанс всплыть на поверхность, а не быть затонувшим кораблёмсвоего безысходного существования. И невероятно радовало, что Готье это понимали: мы отпустили своих демонов в пляс, дабы самим хотя бы каплю повеселиться. И вышло весьма удачно, даже если от этого пострадала самооценка Джейсона и Арни. Зато о них мы говорили, когда поднимались по лестнице, про них сочиняли непристойные, но смешные гадости, когда ждали опаздывающего преподавателя по народным искусствам.

Пожалуй, только сегодня нам удалось наконец-то по-настоящему объединиться.

Однако смерть скоротечно оборвала зародившуюся связь.

Ведь когда открылась дверь кабинета, внутри него в луже крови лежала Гленис.

Ещё одна моя одногруппница мертва.

_____________

¹ Американский бывший детский актер.

XV: Ни семья, ни потеря

Люди, лишённые настоящего детства, всегда будут отвечать миру долей неискренности, долей недоверия.

Лоренс Даррелл

Белый шум.

Вдох. Выдох.

Точно корявые ветки старого дерева скреблись о деревянный дом.

Ноль мыслей.

Ноль эмоций.

П-у-с-т-о-т-а.

Нервную систему вынули, сердце аккуратно разрезали на мелкие кусочки, душу отбелили до прозрачности - теперь я чиста, бесплотна, бесконечна... и до безумия уставшая. Все происшествия этого дня морально утомили - настолько, что как только зашла домой, все уличные звуки и писк сирен мгновенно утихли. И вовсе не из-за стен: я не слышала даже криков матушки.

В голове - белый шум и ничего более.

Я устала.

До чёртиков устала.

Солнце не наполнило энергией - оно скрылось почти сразу же, когда приехала полиция. А затем - долгий, очень долгий допрос до самого вечера... Уже не помню, как дошла до дома. Всё в тумане: от собственных чувств до памяти. Что-то пытались выяснить, сопоставить мнимые факты, кого-то хотели обвинить, другие жаждали найти... но куда больше было тех, кто обвинял секту, а некоторые рискнули высказаться насчёт Рэбэнуса Донована.

Человека, который должен быть давно мёртв.

Но я точно знала, что он жив.

И мечтала о встречи с ним так же сильно, как и страшилась этого события.

Одержимость им могла сыграть со мной злую шутку...

Губительную.

- Равенна.

Мысли беспорядочно появлялись и тут же исчезали. Путались, утомляли. Ничего чёткого - обрывки, бессмыслицы, вспышки. Бесцельные нити, ведущие в никуда - меня не существовало ни в самой себе, ни во вселенной.

Пустышка.

Вдох. Выдох.

До безобразия хотелось отдохнуть. Лечь и мгновенно уснуть. Чтобы никто не трогал, не говорил, не беспокоил, не присутствовал рядом. Желательно ближайшие десятки миль и лет.

Погребите меня в саркофаге одиночества.

- Равенна!

Удар по лицу отдался звоном в ушах.

Широко распахнув глаза, я в растерянности уставилась на Мэри. Яркий свет коридора ослеплял, боль жгучими пятнами расползалась по лицу - реальность вернулась неожиданно, не на секунду не позволяя забыть о ней. Медленно моргнув, я только сейчас осознала, что прижала ладонь к ушибленному месту, и тут же отдёрнула руку, чтобы не выглядеть слабой.

Ярость, мой давний друг, позволила быстро взять себя в руки.

- Чего тебе, сумасшедшая?

- Мы переезжаем! И как можно скорее! - только через секунду я заметила, что позади разъярённой Мэри стоял притихший Канг.

Ну и слабак же, а.

- И куда в этот раз? На Камчатку? Или сразу в Чернобыль? - я скрестила руки на груди, готовая отражать очередные «гениальные» идеи больной матушки.

- Куда угодно, лишь бы подальше от этого опасного места!

Ядовитый смешок сорвался с губ.

- Нет, ты что! Тебе же так нравится тут, в Англии! Ты же так хотела здесь жить!

Женщина застыла, прежде чем её осунувшееся лицо вновь не скорчилось от бешенства.

- Не смей перечить мне! Я тебя выращивала, воспитывала. Ты живёшь за мой счёт, в моём доме, на наши деньги! Имей совесть хотя бы слушаться нас!

Канг из угла робко кивнул, соглашаясь. Меня это вмиг вывело из себя.

- Ой, вот только не надо заливать мне, что я вам по гроб жизни теперь обязана! Не надо удерживать меня тупыми правилами или начинать очередную истерику со слов «ты живешь у меня дома...» или «ты ешь с моего стола...». Ты даже представить не можешь, что, будь я намного младше, десятилетним ребёнком, это звучало бы каждый раз как угроза лишить меня основных ресурсов и опоры в жизни. И только из-за того, что не соответствую вашим ожиданиям и требованиям! Ну уж простите, что не угодила, хотя и не должна была! Зато из-за таких фраз любой ребёнок перестанет доверять и родителям, и другим людям - а именно на них надо бы, по-хорошему, иметь возможность положиться.

- Ты всегда могла положиться на нас, - горячо возмутилась Мэри, встряхивая взлохмаченными волосами. - Я всегда давала тебе полезные советы для дальнейшего правильного развития. Заботилась о тебе, как могла!

- Ты не растила меня, Мэри, нет, - никогда не чувствовала в себе столь много дегтярной ненависти. - Ты каждый чёртов день воспроизводила надо мной эмоциональное насилие. А ему совершенно не место в воспитании и отношениях с детьми.

Правда всех покалеченных детей никак не поколебила упрямость моей приёмной матери.

- Да что ты знаешь о воспитании! Я пыталась хоть что-то тебе дать после того, как мне тебя, совершенно дикую, выдали из приюта! Старалась показать хоть какую-то материнскую любовь!

Тёмные добрые глаза.

Чёрная короткая стрижка.

Сутулость плеч от тяжести работы.

Одинокая слеза несчастья...

- Меня любила одна воспитательница, - ком в горле застрял от воспоминаний о Лин, - она заменила мне мать.

- Да что она могла тебе дать! - недовольно взмахнула рукой Мэри, делая шаг ко мне. - Я тоже была в приюте со своим двухгодовалым братом, когда родители умерли, а нас некому было держать при себе. И воспитательницы - бессердечные женщины, ни капли не проявившие к нам сочувствия. Я сбежала, пережила голод, потеряла брата, а затем - всех тех людей, что пытались меня приютить. Не было среди них ни любви, ни тепла, ни жизни. А ты... у тебя есть такой шанс! Ты...

- Вы изводите меня каждый день, - мнение никак не изменилось, несмотря на откровение матушки. Ведь эту безрадостную сказку судьбы я уже слышала не менее сотни раз. - Не даёте вздохнуть, спокойно уйти и даже прийти, не даёте ничего, кроме ощущения клетки. Особенно с тех пор, как мы переехали сюда.

- Поэтому надо переезжать, - подал тихий голос Канг в ту секунду, когда наконец-то стало тихо.

- Зачем? К чему этот побег? Где мне учиться, а вам работать?

- Это всё можно решить потом, когда мы уже будем в полной безопасности, - отмахнулась Мэри, не видя никаких серьёзных проблем.

- И в полнейшей нищите, я так полагаю?

Глубоко в душе мне хотелось вернуться в Чэнду. Очень. Однако точно не сейчас - я стояла на пороге открытия чего-то великого и тёмного и не могла бросить все свои дела по щелчку. Анна, Вильгельм, Арни, Джейсон и даже Инграм - за последнее время они стали мне ближе, и сердце разрывалось от мысли, если я никогда их больше не увижу. Даже беззаботная жизнь в Чэнду не была столь запоминающейся, как сейчас: посиделки в ресторанах и кафе, курение под красными огнями Равенхилла, гигантский замок, полный тайн, новые страсти и безумный смех... Только сейчас я осознала, сколько всего произошло за полгода, столько всего изменилось, особенно во мне. С другой стороны... для безопасности действительно лучше уехать куда подальше.

Но не факт, что Рэбэнус не достанет меня на другом конце света.

- Ой, вот только не надо опять за своё! - Мэри пыхтела как разъярённый бык. - Сколько можно! Ты не должна так говорить!

- На языке фактов ты имеешь в виду?

- Тебе просто не понять, - её взгляд помутился. - Ты не такая, как она... не такая... ведёшь себя иначе, говоришь не то...

- Ну вот, снова, - я закатила глаза. - Сколько можно?!

- Подумаешь, переезд! Я их столько пережила, а ещё когда мы были втроём... а ты совсем другая! Ты... ты!..

- Я сотню раз слушала вашу историю жизни, но вы никогда не слышали мою!

Вдох. Выдох.

Треск тишины.

Частое сердцебиение.

Тёмные глаза уставились на меня: приёмные родители всего на мгновение услышали меня, по-настоящему услышали. Буквально на миг...

Но не поняли.

И никогда не поймут.

Взгляд матушки прояснился, и она полным отвращения голосом выдала:

- Лучше бы мы тебя не брали из приюта.

Белый шум.

В черепную коробку запихнули вату - она впитала в себя весь крик и всю кровь от раскрывшихся ран. Кости треснули - пепел грешницы, брошенной даже самыми тёмными богами. Весь мир сузился до крохотного чёрного пятнышка - даже эмоций не осталось в белом бесконечном мире - куда ни глянь, везде было пусто. И наполнено одновременно: то ли болью, то ли безумием. Душа скукожилась, всеми силами сопротивляясь ощущать, как рвалось по швам - то ли шрамы, то ли сердце.

Струна гуциня окончательно лопнула.

- Лучше бы я вас никогда не видела.

И убежала к себе наверх, как самая последняя трусиха. Как плакса, ведь слёзы могли вот-вот вырваться наружу.

Хотелось утопиться в слезах.

Дверь распахнулась - и холод ударил по оголённой коже. Вещи разбросаны тут и там, вывернуты ткани, смяты некоторые страницы дневника, чёрные пятна оставлены вместе с разорваным постельным бельём. Ветер дул из раскрытого окна, под которым лежал мёртвый ворон с очередной бумажкой: кто-то снова пробрался в мою комнату и что-то искал. Либо же просто решил напугать.

Но я в полной ярости схватила мёртвую птицу за горло и, не читая записки, швырнула её на улицу, а затем плотно закрыла окно. На ладони осталась кровь: я взяла первую попашуюся ненужную тряпку и вытерла руку. И тут же кинула в противоположный угол комнаты.

Надоело! Всё надоело! И неважно, что я сама подписалась на свои же страдания - я стойко всё выстояла, но это уже слишком! За гранью понимания! И так проблем полно, а тут ещё и грёбаные приёмные родители!

Зато теперь жить так весело, с ума сойти.

Вцепившись в волосы, я подавила крик. А внутри эмоции с безумным рвением раздирали душу: устроили целое побоище, полное сырого мяса и вывернутых кишков - кто кого убьёт первым. И пусть всё катится в ад! Не собираюсь себя останавливать! Сколько можно!

Ваза разбилась вдребезги.

Самый бесполезный подарок на день рождения.

Картина разлетелась на осколки.

Мэри никогда не умела нормально фотографировать.

Платье разорвалось в клочья.

Канг понятия не имел, что я ненавидела розовый.

- Ты такая жалкая...

- Только тебя мне не хватало! - накричала я на зашевелившиеся тени.

- Боишься... - шипящий голос звучал везде и нигде, - когда ты успела стать такой трус-с-сливой?

- Отвали от меня! - гневный взгляд пытался зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы мгновенно впиться ногтями в глотку. - Отцепитесь все от меня!

- Разве не этого ты так столь ничтожно избегаешь?

Я замерла.

Она сказала это.

Сказала то, чего я на самом деле боялась больше всего на свете.

Что я действительно никому не нужна.

Мэри вонзила нож в самое сердце - и смеялась как маньяк, с наслаждением сдирающий человеческую кожу. Она понятия не имела о сложной структуре моей личности, не знала меня от слова совсем, но как же она, сука, чётко попала лезвием в центр. Даже не собиралась кидать в цель, а задела так глубоко, аж до дрожи в руках. Мэри и не подозревала о существовании моих страхов - никто не подозревал - но они оголились с поразительной скоростью, выставив на распашку всю меня, от головы до пят.

И полностью в крови.

- Не возьми они меня, ничего бы не случилось! - воскликнула я в пустоту и ощутила, как кожу обожгло от слёз.

- И детки были бы живы, - согласилась летающая тьма, переходящая со стенки на стенку.

- И Алестер, - голос сорвался.

- Отомсти! Отомсти! - внезапно гулко завизжало эхо.

Я схватилась за голову, пытаясь как можно плотнее закрыть уши. Но вопли раздавались всё громче и ближе.

- Убей их, убей!

Топот.

Смерть.

Огонь.

Падение.

Тьма.

- Убей-убей-убей!

- Закончи начатое! Закончи!

Пустые глазницы Тени возникли передо мной ровно в тот момент, когда я открыла веки. Никак не напугало, но вызвало целый ураган эмоций, воспоминаний, боли, слёз...

- Убей!..

Я схватила ножницы и вмиг развернулась на каблуках. Острый кончик замер в миллиметре от горла Канга.

- Убирайся вон!

Уверена, мои синие глаза яростно пылали, несмотря на красноту от слёз. Однако, что удивительно, мужчина даже не дрогнул.

- Я на твоей стороне.

- Да неужели?! - язвительно выплюнула я. - Катись к своей безмозглой жене!

- Я не причиню тебе вреда, - спокойно проронил Канг, точно каждый день видел меня в таком состоянии и знал, как утихомирить.

- И не ожидала от тебя этого!

- У нас уже когда-то была дочь.

Я удивлённо вскинула брови. Канг, заметив это, торопливо добавил:

- Она погибла в автокатастрофе примерно за два года до того, как мы взяли тебя из приюта.

Я устало вздохнула и опустила руку. И что мне теперь делать с этой информацией? Зачем она мне? Однако, как ни странно, в сердце отозвалось нечто знакомое. Будто...

- Её звали... - мужчина запнулся, но совладал с собой через секунду. - Её звали Юймин. Юймин Вэй.

- Именно с ней Мэри постоянно меня сравнивает? - я села на изодранную кровать, и Канг опустился следом за мной, ничуть не смутившись творящимся беспорядком.

- Да, - тот говорил глухо, точно скрывался за плотной стеной прошлого. - Она... очень любила Юймин. Очень. До безумия.

- И полного лишения свободы, да? - постепенно успокаиваясь, хмыкнула я, понимая, что матушка вряд ли как-то иначе «воспитывала» свою родную дочь.

Мужчина сжал кулаки, смяв ткань заношенных штанов.

- Я знаю, ты считаешь меня слабохарактерным и податливым, раз никогда не перечу своей жене, и это действительно так. Правда, много лет назад она ещё не была такой - множество трагедий на пути жизни сделали её такой неуравновешенной, какой ты видишь сейчас. При Юймин она вела себя тише, но временами всё же срывалась на дочке. И тогда я поднимался к ней в комнату и успокаивал, поддерживал и принимал всю её боль. А затем... её сбили.

Он замолчал и даже не пытался унять дрожь в пальцах. В тусклом свете уличных фонарей и темноты помещения приёмный отец выглядел постаревшим: сгорбленная спина, седеющие чёрные волосы, морщинки вокруг узких глаз, усталость от ноши на плечах. Ни капли не жаль его - куда больше пережила я сама и не терпела сострадания в свою сторону. Могла лишь понять, но простить - не в силах. И не скажу, что злопамятная, просто не выношу слабых людей, способных только жаловаться на жизнь, но даже не пытающихся как-то исправить ситуацию.

А большинство было именно таких.

- Это был несчастный случай? - я хотела заглянуть в тёмные глаза Канга, но тот мучительно зажмурился.

- Она... не была склонна к смерти, если ты это подразумеваешь под своим вопросом. Но порой я думаю... что она специально тогда шагнула на красный светофор.

- Ей было всего...

- Двенадцать, - мужчина опустил лицо в ладони. - Она была такой маленькой...

- Зачем же вы тогда забрали меня из приюта? - задала я вопрос быстрее, чтобы не слышать чужие всхлипы.

Канг со вздохом выпрямился и шмыгнул носом. Его влажные глаза встретились с моим бесстрастным взглядом.

- Мэри не смогла жить без заботы о ком-то. Я пытался её отвлечь хоть на что-нибудь, даже подарил ей собаку... Но когда та потерялась, Мэри не выдержала. Мы переехали отсюда...

- Отсюда?

- Мы не продавали этот дом, когда переезжали в Китай, - мужчина говорил медленно, остерегаясь вспышки гнева. - Мэри не хотелось больше видеть ничего родного, и тогда мы приняли решение уехать. Но зная её тягу к Англии, я оставил наш дом под присмотр соседей.

Они знали, что перезжают временно.

Эта мысль не давала покоя. Казалось бы, ничего особенного, всё логично и понятно: рано или поздно приёмные родители захотят вернутьсяв родное место, поэтому не стали продавать дом. Но меня не отпускало ощущение, что приехали они в Китай только за мной. А возвратились по чьей-то воле, словно следовали давно продуманному плану.

О Нюйва, надеюсь, я не права.

- Почему вы забрали именно меня?

Почему не кого-либо ещё? Почему не Алестера? Почему меня?

Воздух тяжело проникал в лёгкие, спина покрылась холодным потом. В голове проносилось множество картинок: от тёмного шкафа до того солнечного дня, когда меня забрали из приюта. Однако тогда я была мрачнее тучи, как бы ни мечтала оттуда выбраться: со мной никто не вышел попрощаться. Ни воспитательница Лин, ни Алестер, ни кто-либо ещё. С другой стороны, сама виновата, ведь натворила до этого множество кровавых дел, но...

Обида гложила до сих пор.

Всё сложилось бы иначе, если бы тогда не...

- Нас пленили твои синие глаза, - Канг нежно взял моё лицо в свою ладонь и посмотрел таким любящим взглядом, что невольно защемило сердце. - Твоя необычная внешность, твой ум, уверенность и такая же находчивость, как у Юймин. Ты очень сильная, сяо-Рави. Настолько сильная, что тебе никогда не сломаться - я знаю и верю в это, но надеюсь, твоя судьба сложится так, что не надо будет проверять твою силу духа. Ты смелая, гордая, красивая - ты прекрасна, моя родная, ты само воплощение целого космоса. И я люблю тебя за всё, что есть в тебе. Ведь ты прекрасна.

Его объятия ощущались совсем иначе, чем с Джейсоном или с Анной - это как лечь на нагретый солнцем камень и расслабиться, зная, что никуда не упадёшь. Точно прижимаешься к маленькому солнышку: большой, уютный, тонущий в тебе и отогревающий даже самые дальние ледники души. Разгар летнего дня - перед глазами возникло воспоминание, как однажды мы с Кангом поехали в зоопарк. В тот день я впервые увидела многих животных в реальности, а не в книгах: меня это восхитило до беспредельного счастья, и всю дорогу глупо улыбалась, не веря, что жизнь могла быть столь прекрасной.

Я в ступоре положила подборок на плечо мужчины, не понимая, как же сильно тропа свернула не туда, раз я с тех пор даже близко не ощущала подобных эмоций. Ещё никогда Канг не поступал столь... по-отцовски. Как настоящий родитель. И никогда до этого я даже близко не ощущала семейного тепла, уюта или как это бывает в нормальных полноценных семьях. А тут... такое.

И так и не решилась обнять в ответ.

- А вы... - я сглотнула, когда мы наконец-то отстранились друг от друга, - сохранили её вещи?

- К-конечно, - лицо Канга выражало весь спектр светлых чувств: от смущения до радости. - Хочешь посмотреть?

Я подавила колкость и, убрав выбившуюся прядь волос за ухо, натянуто приподняла уголки губ.

- Да... хочу понять для себя кое-что.

- Хорошо, - он кивнул и встал, хлопнув себя по ногам, будто что-то потерял в карманах. Затем перевёл взгляд на меня, вновь кивнул и двинулся к двери. - Пойдём.

Свет во всех местах был выключен. Вздох раздражения - когда Мэри ложилась спать, напичкавшись таблетками, она везде выключала свет, даже на втором этаже. Но мою комнату, к счастью, никогда не трогала. Хотя бы на это у неё хватало последних клеток мозга.

Узкий коридор сменился небольшой площадкой перед окном, а за ним - чернильный Равенхилл, во тьме которого тут и там казались то ли призраки, то ли ожившие трупы. А ещё вороны с окровавленными клювами...

- Всё на чердаке, - тихий голос Канга прозвучал слишком громко для полной тишины дома. - Мы храним там, чтобы лишний раз не вспоминать о...

- Я понимаю.

Мужчина в третий раз кивнул и неловко улыбнулся, после чего выдвинул мне лестницу. Оставив его внизу, я забралась на верх - скрип ступенек сопровождался его волнением о моей осторожности.

Бух!

Дверца открылась с глухим стуком, разногнав всю пыль по треугольнообразному помещению. Летающие песчинки поблёскивали, когда попадали на тонкую полоску лунного света, и растворялись в кромешной темноте. Понятия не имела, была ли тут где-то лапочка, поэтому воспользовалась фонариком телефона - уже привычное средство, когда я в очередной раз где-то лазала. Однако в этот раз была хотя бы не одна. Уже радовало.

Правда, свет не выхватил ничего страшного, как я отчего-то ожидала увидеть. Скошенные шкафчики с красной резьбой, стопка тетрадей с неровным почерком китайских иероглиф, сушёные листья и цветы, почти рассыпавшиеся в прах, множество иностранной посуды, детская одежда и фотографии. Именно к ним я направилась сквозь запах сырости и нечто едва уловимо знакомого, будто коснулась давно забытой любимой детской игрушки. Под толстыми слоями пыли оказались старые фотографии: вот свадьба Канга и Мэри, вот она беременная, а вот - смеющаяся маленькая девочка, из дочь. Через пару рамок попался её качественный портрет примерно в десятилетнем возрасте: чёрные волосы, пухлое лицо, в щеках которого тонули узкие глаза, и большие очки. Отчего-то она мне показалась знакомой, и я пригляделась. Брекеты, родинки и слегка оттопыренные уши...

Да, она определённо кого-то она мне напоминала. И была очень похожа на...

Мир замер.

И треснул от невозможности осознания.

Как так? Как это реально? Этого не могло быть! Просто физически не могло! Ведь Юймин сбили более пяти лет назад, а потом...

А потом она умерла во второй раз.

Ведь на меня смотрела Тинг Моу.

Дневник 5

Я не сплю уже больше двух лет.

То ли сильная магия, то ли зелья Орла — я не смыкал век ночью ни разу за прошедшее время. Энергия вселенной держала меня в бодроствовании, оставляя лишь тёмные круги под глазами и вечную серость в осунувшемся лице.

Но красота меня волновала меньше всего — Мэллори всегда будет любить меня таким, какой я есть. Даже если от души уже ничего не осталось. Даже если мои руки стали чёрными от гнили.

Даже если я стал монстром.

Снежинки оседали крупными хлопьями на волосах и леденили кожу головы. Далекое бледное солнце безжизненно ласкало лицо, напоминая руки давно ушедшей Ивет — такие же недостижимые и холодные. Как и лёд в моём сердце. Никаких лишних эмоций — лишь чёткие шаги и страсть к власти, что намного сильнее страсти к женщине, что горячит кровь и заставляет идти на безумства.

Я убил уже сотню людей.

И всё ради неё — владычицы-власти, этой непокоримой даме, любимицей всеми. И я не зависим от неё, нет, — я и есть сама власть, я живу ею и ею же являюсь — от разодранной нежной человеческой кожи до магической тёмной силы, из которой я впредь состоял.

Я — тьма.

Друзья, рукопожатия, клуб по интересам. Путешествия, истоки колдовства, море крови. Сделки, вырванные сердца. Последователи. Подчинённые.

Свита Ворона.

Прошлое кануло в лету — теперь не существовало того мальчишки, полного яда мести и желания признания остальных. Теперь деньги не были проблемой, как и состояние — замок и собственный город тому доказательства. И уважение по всему миру — все видели во мне спасителя, но никак не убийцу своих родных или Дьявола во плоти — заключать выгодные сделки такой же грех, как и насилие.

Но я — сама сила.

Как только проваливался в сон — менялся мир. Из одного в другой, и так до бесконечности, пока я бы не сошёл с ума...

Но встретил их — высших, сущность Вселенной.

Они сами сделали меня всесильным — покровителем от мелких планет до целых галактик. Я победил непоколебимую Смерть, подчинил разум, чувства и тысячи чужих судеб. Меня окружали такие же сильнейшие — нет, не маги, ибо это слово слишком уменьшало наши возможности. Мы были иными существами...

Посланниками самой Мультивселенной.

Снежинки хрустели под ногами. Непоседливый ветер разметал полы вороновой мантии. Я опустился на колени, пачкая их в мокром снеге и земле, и преклонил голову перед могилой. Ни имени, ни дат, ни эпитафии — такая же пустота, как и в разуме. Бездушный могильный камень в глубине чащи леса.

Это было её место.

Детства, взросления, юности.

Здесь я начал свой путь — от горелых обломков приюта до статуса бога.

Здесь я отказался от всего, кроме магии и власти.

Здесь я похоронил Ивет Касс.

И весь свой свет.

Кровь неприятно липла к рукам, и я протяжно и издевательски растирал её по белоснежной коже щеки, чувствуя, как кончики пальцев надавливали на челюсть. Подле меня лежал труп — алое мессиво, буквально выпотрошенное жестоким убийством и тёмной магией. В залитых кровью волосах больше не видны седые полосы, глазные яблоки выдраны и безжизненно свисали, а зубы выбиты и раскрошены. Рядом с его упавшей на бок головой валялся вырванный язык. Месть совершена — предатель повержен самым чудовищным образом — так поступали лишь настоящие злодеи.

И я — один из таких, кто сожжёт прогнивший чёрный мир к чертям собачьим, а на его пепле воздвигнет из останков новую жизнь.

Осталось только разобраться с так называемыми «защитниками», кем себя величали Коллеры и их товарищи, и тогда весь человеческий мир в кармане. А после взяться за высших богов — уничтожить их будет сложной задачей. Однако план уже готов: нужно теперь найти подходящую пару, подождать пару десятков лет, и тогда родиться тот, кто будет носить в себе моё сердце...

Я запрокинул голову и безумно рассмеялся.

XVI: Ни человек, ни монстр

Если люди хороши только из-за боязни наказания и желания награды, то мы действительно жалкие создания.

Ричард Докинз

Ключ подошёл.

Облегчение накатило волной - и я тихонько открыла дверь в квартиру Гленис.

Мёртвой одногруппницы, чьи похороны проходили прямо сейчас.

Шок и горе сыграли со всеми злую шутку: столпились вокруг трупа, пачкая подошву в крови и не замечая мерзкого запаха начавшегося разложения. Мёртвая девушка лежала там уже давно, прожигая пустыми глазами изрисованный потолок, а её рюкзак валялся в конце кабинета, будто кто-то с злостью забросил его туда. Незаметно достать ключ было легче простого, как и узнать, где жила Гленис. План ещё до конца не созрел в голове, а я уже сделала всё необходимое, не испытывая при этом абсолютно ничего.

Тинг - это и есть Юймин? Настоящая дочь Мэри и Канга? Как же она тогда выжила?

Рэбэнус нашёл миры? Как? И каким образом постиг магию?

Моё ли сердце хранилось в сокровищнице под музеем? Или это чьё-то другое?

Тысячи, миллионы вопросов. Хлыстами истязали душу, изуродовывали оковами, расшибали лоб о купол неизвестности и пускали пулю в висок. Кошмары, слухи, страх, бледные лица - все три дня прошли беспокойно, напоминая больше успопших покойников, чем прежние будни. Состояние ни к чёрту: ни сшить новые наряды, ни почитать, ни подготовиться к занятиям, ничего другого - каждая минута всё сильнее высасывала силы, а с новой мыслью прилетало всё больше мух, оседающих на моём тленном разуме. Но я держалась как могла, поступая как самая настоящая нерушимая богиня: ходила с гордо поднятой головой, блистая невидимой короной, рисовала новые узоры, флиртовала с популярными красавчиками и даже разоблачила глупого парня Гленис перед толпой - внимание ко мне спасало всех от тревожных дум.

Я - центр их мыслей.

Центр вселенной.

Эгоизм делал нас похожими. Меня и Рэбэнуса. Он такой же - надменный, хитрый, плюющий на боль других и умело это скрывающий. И это ещё сильнее заманивало меня в одержимость. Люди, думающие только о себе, привлекали меня куда больше тех, кто был лишён столь сладостного греха. Какой смысл ослеплять добродетельностю, если не любишь себя? Если не ставишь на первое место свой комфорт, а уже только потом - чужие проблемы? Уважение - вот что я первое добилась от самой себя после приюта, а затем и от каждого. И в мире было бы проще жить, если бы каждый временами хотя бы немного уважал себя. Только с этой мыслью я не заперлась у себя в комнате, а грациозно вышагивала по коридору замка, неся всем и свет, и мрак одновременно и улавливая полные зависти взгляды.

И только собственная уверенность в силу духа заставило меня сегодня продолжить расследование.

План прост - узнать, за что убили Гленис и чем она была связана с Вороном. Личная комната - там всегда хранились все ответы. Полиция в этот раз тоже всё исследовало, но помня свой прошлый удачный опыт, я решила вновь испытать судьбу.

Квартира оказалась пуста - не только отсутствием людей или животных, но и большой или привлекающей внимание мебелью. Всё скудное, бедное, полузаполненное: начиная от пары пальто, висящих в коридоре, и заканчивая самой простой деревянной кроватью в комнате Гленис. Если бы я жила в таком месте, точно умерла бы от недостатка красок - настолько всё было серо и убого. Для такой заучки, как Гленис, книг обнаружилось мало, как и каких-либо тетрадей. И ни компьютера, ни ноутбука тоже не наблюдалось: лишь пыльные ящики скрипучего стола и выбившиеся перья из прохудившейся подушки. А ещё старый телевизор в виде коробки.

И только он меня смутил.

Зачем их семье столь старый предмет? Учитывая, что, проходя мимо кухни, я видела в ней единственную новую дорогую вещь, а именно большой плазменный телевизор. А тут...

Весь пол был изодран.

Кто-то явно несколько раз возил тяжёлый телевизор дереву, оставляя на нём «царапины». А значит, под ним хранилось нечто важное. Прикинув, что отодвигать будет слишком тяжело, я решила поступить проще: просто откинула неповоротливую коробку, и та с грохотом упала. Повезло, что семья Гленис жила на первом этаже. Да и ей самой, видимо, тоже повезло, ведь в полу она сделала тайник. С нетерпением убрав доски, я вынула из небольшого углубления чёрную плоскую штуку, а в месте с ней и единственную кассету.

Очень своеобразный способ хранения видео. Но идеальный для того, чтобы не допустить утечки информации.

С трудом додумавшись, как пользоваться старой техникой, я присоединила всё необходимое, вставила видеокассету и включила телевизор. Чёрный экран вспыхнул белой искрой - и появилось первое изображение: одинокий стул в совершенно пустой комнате, сделанной из камня. Кадр пошёл резкими волнами - уже через секунду на стуле сидела Гленис: я узнала её по светлым волосам и нечёткому профилю с очками. Тихий скрип оповестил о том, что где-то открылась дверь, и через пару мгновений на экране появилась полностью чёрная фигура с тонкой полоской светлой кожи.

Рэбэнус Донован.

Отчего-то я была уверена, что это он, хоть и не видела лица: мужчина стоял полубоком, почти отвернувшись от «зрителей». Вальяжным шагом он подошёл к Гленис и медленно снял перчатки. Та вжалась в спинку, но не отвела испуганного взгляда от красивого лица.

- Отсутствие смерти не гарантирую, но больно будет точно, - собственное сердце дрогнуло от манящего голоса.

- Я готова, - сипло выдавила из себя Гленис.

- Тогда чего же ты хочешь взамен?

- Деньги. Любящего меня парня. И... красивую внешность.

Уверена, Рэбэнус скривился от жалкого существования девушки - меня саму переполняла неприязнь, липким слоем покрывшая лёгкие. Мужчина резким движением разорвал одежду девушки и тихонько рассмеялся. Та вскрикнула, когда он полностью обнажил часть груди, где находилось сердце, и проглотила наворачивающиеся слёзы. Не понимаю, зачем показывать свою слабость, когда уже приняла безвозвратное решение: я мало знала Гленис, но достаточно для понимания о немощности её морального духа.

Фу, теперь не могу беспомощных.

Нужно идти до конца - и всегда оставаться сильным, что бы ни произошло. И чего бы этого ни стоило.

Однако от происходящего на экране у самой жгло отпечаток на груди, а в голове проносились воспоминания о кабинете и раздевающем меня Инграме. Что-то в нём было похоже на Рэбэнуса: тот поступал почти так же, но более равнодушно, точно ему уже наскучило питаться людскими желаниями. Ведь их было тысячи и тысячи - целая сокровищница тому доказательство.

От осознания этого похолодел затылок.

Рэбэнус приложил ладонь к оголённой коже груди.

- Познай вкус тьмы.

И вырвал сердце.

Кровь тут же хлынула рекой.

Гленис хватала ртом воздух, издавая противные хлюпающие звуки, и судорожно пыталась за что-то ухватиться, пока её тело постепенно кренилось в сторону. Рэбэнусу же было полностью плевать на неё: тихо посмеиваясь, он взмахнул рукой, и в ней из воздуха появился пергамент с текстом. Что-то неразборчиво проговорив, мужчина приложил уже почти не бьющееся сердце к листу - и в следующий миг комната взорвалась магией.

Чьи-то шаги раздались прямо за входной дверью.

Я замерла.

Родители Гленис должны были прийти только вечером, а никаких других родственников у неё не было.

Кто-то вставил ключ в замочную скважину.

Я за пару секунд убрала видеопроигрыватель и кассету обратно в дырку в полу, но телевизор поставить обратно не успела - надо срочно понять, куда спрятаться.

Входная дверь уже начала открываться.

Не придумав ничего лучше, я юркнула под кровать. Кого это принесло в первой половине дня? Зачем? И для чего я вообще полезла в чужую квартиру... Да ещё и следы оставила! Страх вьюгой надвигался прямо в мою сторону - и ни единого шанса спастись. Сглотнув, я попыталась унять громкое дыхание и прислушалась.

Шаг.

Ещё один и ещё.

Незваный гость, как на зло, двигался в комнату Гленис. Вцепившись пальцами в доски пола, я напряжённо застыла, стараясь не производить никаких звуков.

Капелька пота скатилась с виска.

Кто-то остановился возле кровати. Бесшумно повернув голову, я заметила мужские туфли, носками направленные в мою сторону.

От паники ком встал в горле.

Ни одна мысль в голове даже не собиралась превращаться в оправдания, зачем я оказалась здесь под кроватью...

Секунды текли бесконечно.

Неизвестный больше не двигался. Почему остановился? Увидел тайник в полу? Что произошло? Кто это вообще?

Ещё минута.

Две. Три. Пять...

А некто так и не двигался.

От безысходности хотелось выть. Тревога жгла взглядом затылок: не выдержав, я отвернулась от туфель.

И закричала.

Налитые кровью глаза на изуродованном лице довели меня до предсмертного испуга.

Я выскочила из-под кровати как ужаленная. И вовремя: гигантский кулак пробил дерево насквозь. Серо-синяя кожа и костлявое длинное тело тут же навели на воспоминания о первом монстре: его точная копия стояла передо мной и тухлым языком облизывала свой большой рот.

Окно.

Надо срочно в другую комнату.

Ноги рванули с места и успели добежать только до стола, как соседнюю стену существо пробило своим телом. От грохота и множества бетонных камней я повалилась на ковёр и тут же перекатилась, когда монстр попытался смахнуть меня рукой, чтобы раздавать о целую стенку. Сплюнув кровь, я схватила упавший нож и вонзила в ступню твари - та загорланила на всю округу: уверена, соседи уже вызывали полицию.

И плевать.

Я вскочила на ноги и увернулась от удара разъярённого чудовища. Разрушение принесло свои плоды: стекло уже треснуло в углу.

И это был мой единственный шанс.

Я бросилась к окну и разбила его телом.

Миг.

Ужас.

Тишина.

Падение вышло грубым: мокрый снег до земли примялся под моим телом, а от удара о твёрдую поверхность заныли кости. Мозг кричал о побеге, но я взвыла от резкой боли: осколок стекла глубоко вонзился в ладонь. Белый окрасился в алый: как и вся моя жизнь, висевшая на волоске от смерти.

- ОН УЖЕ БЛИЗКО.

Я быстро обернулась, локон волос попал в рот. Монстр стоял на подоконнике и при всей своей мерзости гадко ухмылялся, готовясь прыгнуть. Скрюченные пальцы вцепились в раму, не обращая внимания на острые края, тело напряглось в предвкушении вкусного обеда и оттолкнулось.

Выстрел.

На мгновение недочеловек замер в воздухе и с грохотом рухнул в лужу и осколки окна. На последнем издыхании он попытался подняться, но второй выстрел превратил его в прах. Разум похож на взрыв сверхновой - слишком много всего произошло за короткий срок. Не ухватить, не осознать - лишь тщетно гибнуть в удивлении и тревоге, как в объятиях врагов, вставивших нож в спину.

- И вновь приходится спасать твою задницу...

Моргнув, я только сейчас осознала, что уже стояла на ногах, пока Вильгельм приводил меня в порядок. Как и в прошлый раз. На минуту стало нечем дышать: уже во второй раз на меня открыто и безжалостно нападали, а я ничего не могла поделать, даже спастись от чёртового страха...

- Осторожно.

Рассеянный взгляд прошёлся по винно-красному сюртуку, болтающимся дорогим цепочкам и чёрному цилиндру, напловину прикрывающем сосредоточенное лицо Вильгельма. Тот подвёл меня к машине и, достав из неё аптечку, оперативно начал обрабатывать мою рану на ладони. Чёткие движения и никакого замешательства - точно парень уже не единожды лечил чужие ранения. В постепенно приходящем в норму состоянии скользнула мысль: Вильгельм же продавал оружие, ему важно знать, как спасать жизнь.

И в очередной раз сделал это со мной...

«Спасибо» застряло в горле, когда я села на заднее сиденье машины, а Вильгельм с переднего посмотрел на меня так, будто застал за ограблением.

- Почему за тобой охотятся монстры?

Чего-то такого рано или поздно было ожидать - и мой тяжёлый вздох это подтвердил.

- Если бы я сама знала...

- Я не глухой, - собеседник вставил ключ зажигания и стал постепенно выезжать из небольшого двора. - «Он уже близко» - я это прекрасно слышал.

- Рада, что тебе не надо к врачу, - на смену страха пришло привычное желание «оставьте меня наконец-то все в покое».

- Кто «он»?

Я подняла на него взгляд - не отступит, не узнав нужное.

- Рэбэнус Донован.

Вильгельм сжал челюсти.

- Это невозможно.

- Как видишь, чудеса сбываются.

- Сектанты не могли его воскресить, это тоже невозможно, - ещё больше напрягся парень.

- Он и не умирал, - так легко это говорила, а чтобы по-настоящему поверить, потребовалось столько времени.

- Человек не может жить больше полтора века.

- Рэбэнус как-то умудрился это сделать, но сама пока не понимаю, как именно.

- Даже если и поверить в это... - Вильгельм задумчиво провожал зимний город взглядом, когда кого-то в очередной раз обгонял, - то чем же ты ему так насолила, раз он теперь пытается тебя убить?

Горький смешок вырвался из груди.

- Не поверишь, самой интересно.

- Не верю, - Вильгельм сопротивлялся существовании мистики, но при этом сам не удивлялся непонятным тварям.

Странно...

- Твои проблемы, - махнула я рукой, не желая больше вдаваться в подробности своих проблем. - А ты откуда знаешь про этих монстров? Я помню, при моей первой встрече с ними, ты говорил, что они принадлежат Рэбэнусу.

Немой вопрос повис в воздухе. Мы ведь так и не обсудили непонятное явление после первого нападения, точно ничего не произошло из ряда вон выходящее. Как будто пытаться убить меня -привычное дело.

- Я немного изучал его историю, и однажды наткнулся на его отчёт об экспериментах вместе с рисунками. А затем я сам встретился с монстром, когда тот бродил возле моего дома. Не сложно сложить два плюс два, чтобы догадаться о связи. С тех пор я решил, что буду защищать от этих тварей своих родных, друзей и тех, на кого напали.

- Получается, ты в курсе о магии, мирах, пожаре, свите Ворона? - мысли текли тяжеловато, но уже бодрее.

- Ничего этого не было, - Вильгельм вдруг зло покосился на меня, добавляя скорости. - Люди многое придумали и сами же в это верят. Да, Рэбэнус был лицемерным человеком, но он не находил никакую магию и уж тем более не перемещался по мирам.

- А монстры, по-твоему, откуда тогда появились?

- Они никуда и не уходили. Как шатались по округе Равенхилла с тех времён, так до сих пор и бродят. Но созданы они исключительно экспериментальными способами над людьми.

Неверие колючим цветком распускалось меж рёбер, царапая органы шипами сомнения и отравляя кислым запахом тайн. Вильгельм таил в себе нечто очень важное и собирался похоронить секрет только вместе с собой.

- Тогда ещё не было известно так много в области химии и биологии, - вспомнила я курсы истории.

- Значит, он нашёл умного человека.

Орёл.

Кто он, почему такой умный, что с ним - загадок вокруг него почти столько же, как и у Рэбэнуса. Но если о последнем хотя бы понемногу можно найти информацию, то об Орле я не встречала ровным счётом ничего, только упоминания в дневнике. Да и вряд ли он был настолько умным, чтобы создать совершенных монстров, живущих до сих пор...

- Тут что-то не сходится...

- Равенна, я понимаю, тебе интересно, - Вильгельм остановил машину и, повернувшись ко мне лицом, по-джентельменски взял мои руки в свои, обёрнутые перчатками. - История Рэбэнуса действительно во многом непонятна и покрыта паутиной, но она ведёт к смерти, Рав. Если за тобой уже начали гнаться монстры, значит, они почувствовали что-то неладное и хотят от тебя избавиться, чтобы ты не вмешивалась в естественное течение жизни города. А я не всегда могу быть рядом, чтобы спасти тебя. Поверь, я не хочу лишаться ещё одного дорогого мне человека.

А Готье умели удивлять.

Цветок сбросил кровавую цепь - в груди потеплело от осознания, что я кому-то была дорога. Нужна. Жаль, только это никак не останавливало меня.

- Я ничего не обещаю.

Вильгельм знал, что я не отступлюсь.

- Попробовать стоило, - он сухо усмехнулся. - Вдруг мозг бы появился.

- Эй! - кулак прилетел в его плечо, и через секунду я сморщилась от боли в перебинтованой руке. - Я в курсе, что это опасно. Мне это и так каждый встречный говорит.

Вильгельм снял цилиндр и тряхнул длинными волосами, нарочито избегая моего взгляда.

- И что же ты, глупая, не слушаешься?

- Я чувствую, что могу найти себя. Понять, кто же я такая на самом деле.

На пару секунд он застыл, задумавшись.

- Но какой ценой?..

- Я собираюсь разбить все горшки и потопить лодки¹.

И вышла из машины, всем своим шикарным показывая, что тема закрыта.

Тёмно-серый особняк в два этажа с чердаком возвышался мрачным пристанищем Готье среди полуразвалившихся ветхих домов. Далёкие огни новостроек отражались в длинных узких окнах, покрытый льдом и растаявшим снегом сад окружал каменную дорожку, ведущую к входной чёрной двери. Именно по ней я направилась в сторону готичного строения: пару башен с выскими шпилями, чёрная черепица крыши, витиеватые треугольние фронтоны - дом внушал уважениеи трепет тёмной аурой, как и в первые два раза, когда я бывала тут.

Я догадывалась, зачем Вильгельм привёз нас к своему дому: хотел вытрясить из меня всю душу, либо же запланировал нечто иное. Мне не нравилось, как мы вдруг встали по разные стороны - искра враждебности проскользнула между нами и, если и дальше поступать столь неосторожно, можно потерять друг друга.

«Поверь, я не хочу лишаться ещё одного дорогого мне человека».

Статная спина Вильгельма, столь стойко перенёсшего гибель отца, замаячила передо мной, когда он пошёл открывать дверь и придержал её, чтобы я прошла. Даже несмотря ни на что, он никогда не предавал манеры и всегда поступал по совести - настоящий принц на белом коне, вот только алые следы оставались от копыт: слишком многие стреляли в спину, а ещё большим он собственноручно отсекал голову. Вильгельм не желал мне ничего плохого - лишь я всё сама испортила. В очередной раз: ведь не могла моя чёрная натура хотя бы на миг стать на тон светлее.

И от этого горько самой же себе.

Холл встретил нас повешенными на стенах древними пистолетами и ружьями, точно в музее, тонкими мраморными колоннами и просторными помещениями преимущественно из серых и коричневых цветов. Лишь редкие белые узоры и вкрапления опала на стенах, которых лишь изредка заслоняла собой идеально чистая мебель: круглые столики с цветами, горящий камин, пара бархатных кресел и полки с книгами. Мы направились на кухню: просторное помещение, сделанное в чёрно-белых тонах в современном стиле.

- А где Анна? - я села за стеклянный стол и незаметно поправила свой брючный чёрный костюм из крепдишина, украшенного вышивкой с прозрачными камнями.

- Она хотела с тобой сегодня съездить за тканями, но с ней увязалась мама, - брови сошлись на переносице, проявляя ещё большую схожесть с его сестрой. - Не самая лучшая идея.

- Что-то произошло?

- Мама и так не ахти как ладила со своей дочерью, а после смерти папы... так вообще скоро с ума сойдёт, - Вильгельм покачал головой, - тяжело горе переживает.

- Понимаю, - мысленно я усмехнулась от схожести с Мэри и её безумием из-за гибели Юймин.

Щелчок - молодой человек мастерски открыл вино и плавно разлил по бокалам, один из которых передал мне. И лишь на скромный миг наши пальцы коснулись - достаточно, чтобы короткий ток пробежался по коже.

- А сейчас у нас положение вообще нехорошее, - пригубив алкоголь, Вильгельм захотел излить хоть кому-то душу и снял жабо, которое я сшила ему на день рождения. - Всё ещё получается скрывать, что отца не стало, но рано или поздно об этом когда-нибудь прознают наши конкуренты. И тогда совсем худо будет...

- Разве ты не должен был стать его преемником? - шелковистый вкус вино перебил металл крови во рту.

- Да, я уже перенял все его обязанности, переписал многие бумаги, договорился с поставщиками, но... это всё равно тяжело. У меня пока нет столько знаний и опыта, как было у папы.

Напряжённая спина - легко понять, чем же страдал мой «друг».

- И ты боишься допустить ошибку.

Боишься потерять Анну, как когда-то потерял Тинг.

- Да, - еле слышно выдохнул он.

- Перестань мучить себя.

Вильгельм поднял голову и с лёгким удивлением встретился со мной взглядом.

- Что, прости?

Я поболтала красноватую жидкость и залпом выпила её.

- Есть такая простая истина, до которой я сама не сразу дошла и всё никак не могу усвоить: перестань мучить себя. Не ругай себя, не наказывай, не делай то, что принесёт тебе только плохое и ничего хорошего. Это свойственно людям: накручивать себя, представлять самые ужасные возможные сценарии всего, что может случиться, выдумывать совершенно абсурдные ситуации, которые явно никогда в жизни не произойдут. Какие бы бредовые или более реалистичные мысли у тебя не возникали и сколько бы ты ни прокручивал их в голове, это никак не поможет тебе подготовиться. Никак. Ты лишь запугиваешь самого себя, лишаешься уверенности незнанием будущего. А смысл? Ради чего? Что будет - того не изменить. Конечно, трудно смириться, но принять так же сложно. Поэтому легче себя не мучить понапрасну.

На удивление губы Вильгельма тронула слабая улыбка.

- Поэтому я так люблю отвлекать тебя от мыслей, Рав. Сам понимаю, каково это.

В ответ лицо тоже исказилось - то ли от подступающей истерики, то ли смущённого смеха.

- Я тоже мучила себя, - смотрела кула угодно, но только не на внимательно слушающего собеседника. - Постоянно, особенно в детстве. Вроде бы всё хорошо, но как только ложилась на кровать для отдыха, я превращала его в дикий тревожный кошмар. Сейчас же я стараюсь контролировать это, не самоистязать бесполезными жуткими мыслями, не имеющими никакой основы, но не всегда так получается, как ты мог заметить.

- Я тоже стараюсь напоминать себе о том, что ещё ничего не случилось и, более того, я всегда сам в силах всё исправить. Лучше постараться научиться не мучить себя.

Такой же сложный, как и Анна - разгадывать их было долго, трудоёмко и опасно: капканы расставлены с математической точностью, как и смертельные ловушки, а за каждый неверный шаг шанс быть убитым рос в геометрической прогрессии. И за что мне, о Гуань Инь, подобные люди встречались на пути? Перейти границу дружбы все никак не могли, а стать врагами - запросто, стоило лишь кинуть зажжённую спичку.

И источником огня вновь буду я.

- Вилл... - я дождалась, когда он оторвёт взгляд от своего бокала и глянет на меня, - а ты знаешь что-нибудь про родителей Тинг? Я не видела их на похоронах, да и сама Тинг никогда не говорила, как обстоят у неё семейные дела.

- Они остались в Китае - это всё, что я узнал, - широкие плечи парня совсем сгорбились. - И для них слишком дорого было лететь оттуда в Англию для похорон. Они дали всевозможные разрешения для проведения процедуры, но сами так и не прилетели.

- Им всё равно?

- Скорее всего, - голос был полон любви и сожаления к мёртвой. - Тинг и со мной не любила говорить на эту тему.

Потому что её родители - это мои приёмные.

- Я только сейчас осознала, каким скрытным человеком она была, хотя так много говорила... - пустого.

О Китае. Традициях. Богах. Философии. Жизни.

Но никогда - о себе. Как, собственно, и я сама.

- А зачем ты спрашиваешь? - эстетичное лицо парня внезапно помрачнело.

- Да просто внезапно задумалась над этим...

Он выпрямился во весь свой внушительный рост.

- Уверен, ты оказалась сегодня в чужой квартире не просто так, но я надеюсь, ты не будешь лезть со своим любопытством хотя бы к Тинг.

Ха-ха, поздно, бедный мальчик.

Мне хотелось истерично рассмеяться, но я не выдала ни тени улыбки - ведь серые глаза Вильгельма не выражали ничего, кроме боли. Ему и без того тяжело, а приходилось ещё и возиться со мной: совершенно неуправляемой и наплевавшей на страдания других. И на что я рассчитывала?..

- Хорошо, я постараюсь.

Вильгельм неодобрительно покачал головой и оставил недопитый бокал вина на столе.

- Я в душ. И постарайся никуда не вляпаться в очередной раз.

- Буду смиренно сидеть и ждать тебя, мой герой, - я отправила ему воздушный поцелуй.

Парень уже чуть добрее ухмыльнулся и ушёл.

Естественно, я не собиралась сидеть на месте. Это такой шанс! Весь дом в свободном доступе на пару десятков минут - такое нельзя упускать. Поэтому я тихонько выскользнула из кухни и, никого не встретив, уверенно пошла к лестнице. Наверху тоже оказалось пусто: длинные коридоры, тёмно-серые тона стен, чёрно-белые плитчатые полы, чем-то схожие в замке Рэбэнуса, закрытые бархатными занавесками окна - лишь дорогие люстры освещали орехового цвета двери. Тускло, мрачно и равнодушно - полное олицетворение рода Готье, не хватало ещё пауков и привидений, тогда точно был бы полный комплект.

Таблички на дверях заинтересовали меня больше всего: велика вероятность, что так найду кое-что нужное. Коридор привёл в небольшую аллею с портретами, совсем как у Арни, только количеством меньше, около семи. Они шли по порядку: от самого первого Готье до Вильгельма. Странно, и ни одной женщины не написано, даже Анны и её матери, Терезы, не было. Зато был Жоэл, её отец, и Луи Готье, её дед. У всех общее выражение лица: между напряжением, подобным жестокой расправе, и смирением, схожим с воплем отчаяния.

В самом конце поджидала последняя дверь. Глянула на табличку - то, что надо. Жаль, что заперто, но я быстро справилась с замком: ощущение, что их всех делали в одной мастерской Равенхилла.

Тихий скрип - и темнота.

О Нюйва, когда-нибудь люди научатся не прятать себя во мраке.

С лёгким раздражением я уже привычно освещала всё вокруг фонариком: пыльные полки с папками и книгами, сейфы, полные пепельницы, множество чернил, а в ящиках стола - целый склад разных пистолетов и пуль. Безопасность на высшем уровне, но и она не спасла тебя, Жоэл Готье.

Да, я столь нескромно пробралась именно в его кабинет - ещё одного убитого неизвестным преступником. У двух других погибших я нашла уже что-то интересное, а значит, найду и в этот раз. Запах металла и табака неприятно лип к коже, как и ощущение чужого присутствия во тьме. Однако никого вокруг - и дай Аоинь, мне всего лишь мерещились очертания черепов. После пережитого...

Споткнулась - и чуть не упала. Неужели Жоэл был неаккуратным и так халатно относился к своим вещам? Вряд ли. Я подняла с пола небольшую чёрную книжицу: старая, с характерным запахом, но чистая и абсолютно без пыли, которая была везде.

Странно.

Положив находку на стол, я одной рукой освещала себе страницы, а второй их переворачивала. Разочарование вязким ядом прожигало душу - всё оказалось исписано на французском языке. Ну и подстава! Знала бы я, как мне пригодится этот язык сейчас, более усердно учила бы его вместе с Анной! Не фотографировать же мне всю книгу, вдруг там ничего полезного не окажется...

Взгляд зацепился за список, оказавшийся в самом конце. И написан он на английском. Почерком Рэбэнуса Донована.

Тринадцать имён...

Тех, кто состоял в первоначальной свите Ворона.

Сердце заколотилось как бешеное от возбуждения. Неужели! Неужели я узнаю, кто же там был!

Пару имён были полностью перечёркнуты, где-то зачёркнуто одной линией и написано в скобках «мёртв». Среди таких я нашла Пауло Сильва, Виктория Майер, Логан Велес и Яньлинь Велес, где последние два наверняка муж и жена. Где-то ничего не написано - Зенон Диас, Стивен Фиделибус и Арнольд Леру.

Леру? Серьёзно? Так и у Арни были дальние родственники в свите?

Ещё несколько имён, среди которых уже было перечёркнуто слово «мёртв», что не могло не напрягать, а в самом конце оказались Луи Готье и...

Мэллори Эльху.

- Чего?! - в шоке воскликнула я, чуть не выронив телефон из рук. - Это невозможно!

- Ты что тут делаешь, чёрт побери?!

О мои боги.

Ужас осознания сложившейся ситуации затмил вид обнажённого торса ворвавшегося Вильгельма: не думала, что он настолько красив. С мокрых рыже-каштановых волос стекала вода и каплями плыла по кубикам пресса; бицепсы напряжены, как и накаченная грудная клетка - сплошные изящные рельефы покрывали атлетическое тело, сравнимое с божественным. От восхищения язык не мог вымолвить ни слова, а в голове - ни единой трезвой мысли, кроме желания уложить молодого человека в постель прямо сейчас.

Вот только ситуация вышла далеко не для этого. А жаль.

- Я...

- Дьявол!

Я мгновенно выключила фонарик, но парень всё равно нашёл мою руку и с силой выволок за дверь, после чего резкими движениями закрыл её на ключ. Я с трудом отвела взгляд от тоненькой полоски волос, скрывающихся под ремнем для брюк, и подняла подборок как можно более надменно.

Что же, придётся смириться с поражением.

- Равенна, дьявол тебя дери! Я же сказал тебе никуда не лезть! - Вильгельм оказался крайне возмущён.

- Я не совершила ничего плохого.

- Ничего плохого?! - его злило моё рпвнодушие к чужим чувствам. - Да ты без разрешения полезла в кабинет моего отца!

- И не давала никаких обещаний.

- Да какие, к чёрту, обещания, когда речь идёт о простом понимании!

- Я ни в чём не виновата, - лёд слов быстро таял от чужого гнева.

- Я же попросил тебя не трогать никого, тем более мёртвых! И дорогих мне людей...

Он осёкся, но секундного промедления оказалось достаточно, чтобы волна злости захватила меня смертоносным пламенем - не жди жалости, бедный мальчик.

- Не ори на меня! Я тебе не пятилетняя девочка, которую надо отчитывать!

- Вот именно, а ведёшь себя как маленькая! - его ярости и обиды не было предела. - Неужели ты не понимаешь, что мир не вертится вокруг тебя?

- Я делаю то, что считаю нужным, - жёстко отчеканила в ответ.

- И при этом совершенно плюёшь на чужие чувства? Я думал, ты всё же другая, - презрение в серых глазах вызвало во мне новую порцию яда:

- А оказалась жестокой и злой? Ну уж прости, какая родилась! Ты тоже не блещишь добродетельностю!

- Я тебе жизнь спас дважды, - Вильгельм сжал мою руку до боли. - Знал бы, что она тебе так не дорога, уже давно дал бы монстрам сожрать тебя.

- Отпусти меня, сукин сын! - я остервенело вырвалась из хватки, оставив на чужой кожи следы от острых ногтей. - Я тебе ничего плохого никогда в жизни не сделала и не сделаю!

- Уже сделала, - сквозь зубы процедил он. - Если в тебе нет ни капли морали, это не значит, что надо лезть в чужие секреты и при этом ни капли этого не скрывать. Что тебе нужно было в кабинете моего отца?

- Нарисовать член на его стуле. Что ты прицепился ко мне со своим папочкой?

Вильгельм ошарашенно посмотрел на меня - я собственноручно вонзила кол в его сердце.

- Ты стерва, Равенна. Делаешь из себя самую умную, а на самом деле никогда в жизни не встречавшалась ни со смертью, ни с болью, ни с настоящими проблемами. Ты просто глупа.

Огонь моментально превратился в кипящую лаву - ладонь отпечаталась на лице парня быстрее, чем я осознала, что дала ему пощёчину.

- Да как ты смеешь говорить такие слова в мой адрес! Ты ничего обо мне не знаешь, ничтожество, ни-че-го!

В тот же миг холодное дуло пистолета приложилось к моему лбу.

- Если ещё раз переступишь мне дорогу, я вышибу тебе остатки мозгов и даже глазом не моргну, - свирепо прорычал Вильгельм, который всегда жестоко расправлялся со своими противниками. - А теперь выметайся из моего дома!

- Да только с радостью!

Вне себя от бешенства я развернулась на каблуках и гордо направилась в сторону лестницы. Да как он только посмел меня унизить, урод! Да ещё и повысил на меня голос, скотина! Ничего никогда не имела против него, а он ещё и обвинил меня во всём! Сделал нас врагами! Ну и пожалуйста, пусть захлебнётся в своей боли к погибшему отцу, мне его ни капли не жалко. Если бы я так каждый раз убивалась по ушедшему из жизни дорогого человека, от меня бы самой ничего не осталось! Надо же, сделал из себя всего несчастного! Подумаешь!..

Однако не успела я ступить на первую ступеньку, как вдруг входная дверь резко открылась.

- Je ne vais plus te parler! Tu m'as secoué l'âme!²

Анна была подобна разъярённой птице - никогда не видела, чтобы она хотя бы раз выходила из себя, а тут всё сметала на своём пути, как я ещё буквально пару минут назад. Другой женский голос пытался её остановить: это Тереза в отчаянии забежала в дом, но Анна лишь грубо её оттолкнула и что-то громко воскликнула на французском, где из всех слов я поняла только «не хочу» и «видеть». О полном содержании оставалось только догадываться, но ясно одно: поведение матери выводило Анну из себя так же сильно, как и меня из-за Мэри.

- Стой здесь и никуда не уходи, иначе точно прибью, - Вильгельм сурово заглянул мне в глаза и быстро спустился вниз.

Теперь звучали три голоса - беспощадно, истошно, бессмысленно. Нужные слова не долетали друг до друга, как уже перекрывались бранью, криками и желчью - сорванные с цепей эмоции управляли языками и жадно проглатывали пущенную из вены кровь.

Чужая .

Внезапно я ощутила себя донельзя ненужной, и все эмоции как рукой сняло. Последние песчинки оседали на холодную поверхность пустыни - буря прошла, солнце не взошло, трупы остались разлагаться в ночи. Тишина настолько глубокая, что слышен гул собственного сердца. И тихий-тихий голосок всё просил их замолчать. Так и подмывало воскликнуть: «Перестаньте! Прекратите наконец шуметь и ссориться!» Ведь в моей голове и без того полная путаница и огромный ком навязчивых мыслей - и порой совершенно не тех, которых стоило слушать. До хрипоты хотелось заткнуть и их, и тех, кто внизу - проблемы Готье обрушились на голову колючими иглами, до крови впиваясь в мозг, в самую нервную систему. А я и так устала: своих дел хватало по горло, а теперь ещё и это...

«Разбирайтесь со своими тараканами сами! У меня их вон, вся душа...»

Но я молчала. Не героиня и не моральный спаситель - это участь Джейсона, но никак не меня. Пусть загнивали - я не собиралась больше никому помогать.

Зачем, если никто не протянул руку мне ?

Анна ещё продолжала ругаться с Терезой, когда поднималась по лестнице, и только бросив что-то резким голосом напоследок, она посмотрела вперёд. И замерла, уставившись на меня.

Бледная кожа. Покрасневшие глаза. Размазанная тёмно-бордовая помада. Трясущиеся пальцы, сжимавшие ткань серо-коричневого платья.

Анна была похожа на призрак себя самой - выцветшие чувства наполнились ядовитыми красками и оставили после себя лишь выжженую землю.

Она могла вот-вот сломаться, но держалась из последних сил.

- Я...

Серые глаза глаза наполнились слезами.

- Рав!..

Девушка кинулась ко мне на шею и крепко обняла, спасаясь от своей треснувшей души и затоптанного сердца. Ничего не соображая, я подняла голову и встретилась с мучительным взглядом Вильгельма. Лишь секунду колеблясь, он слабо кивнул. Руки дрогнули - и прижали хрупкое тело в ответ.

Анна была одинаково сильно нам дорога.

_____________

¹ Чэнъюй (по кит. «破釜沉舟») переводится как «разбить горшки и потопить лодки». Эта идиома связана с реальным историческим событием из истории Древнего Китая, про армию Чжан Ханя и повстанцев под командованием Сян Юя.

² Не собираюсь я больше с тобой разговаривать! Ты всю душу из меня вытрясла! (франц.)

XVII: Ни кокон, ни бабочка

Как и почти любое отчаяние, всё началось с видимого благополучия.

Маркус Зусак

— К нам гости .

«Светлая» магия Коллеров ощущалась слишком ярко на фоне остальных, верных подданных. Они считали, что незаметно пробирались к мрачному замку, но Рэбэнус чувствовал биение «героических» сердец за мили. После гибели Фрэнсиса, ещё с десяток лет назад, его родственники так и не смогли справиться с утратой и пожирающей их местью, прикрытой фальшивыми словами о «защите мира от злых существ».

Легко ненавидеть того, кто воплощал саму Смерть.

— Сколько их, Мэллори? — хрипучий голос развеял тишину зала, в котором собралась вся свита.

Взлетев в приоткрытое окно, чёрная ворона превратилась в невероятную красавицу с чёрными длинными волосами — девушка ничуть не постарела, лишь с каждым годом выглядела всё краше и краше .

Убийства приносили ей бескрайнее удовольствие помимо вечной молодости .

— Шестнадцать, господин, — прошипела Мэллори и наклонилась к влажным губам мужчины. — Я буду с вами до конца, Чёрный Ворон.

Печальные карамельные глаза, страстный поцелуй, последние чувства в грудной клетке — пустота наполняла слишком быстро, не давая возможности отвлечься от важного дела. Пожалуй, почти последнего на этой никчёмной планете.

— Победа будет на нашей стороне.

Рэбэнус окинул гордым взглядом своих последователей — десять человек, не считая его самого, Мэллори и Орла. С последним он крепко обнялся: несмотря на уверенность в своей силе, никто всё равно точно не знал, чем закончится битва.

Внезапно затянувшееся молчание, прерываемое тиканьем настенных часов, нарушилось громким шорохом. Коллеры и их товарищи в этот раз поступили не как полные идиоты: осознали, что их давно заметили, и больше не стали скрываться в тени . Их предводитель, самый старший из Коллеров, сорокалетний шатен Томас, смерил хмурым взглядом сидящего на троне Рэбэнуса и крепко сжал кулаки, готовясь к атаке.

— Вы ещё можете избежать войны, граф Донован. Если наконец прекратите грезтить о разрушении миров и усмирите вашу небывалую мощь и надменность.

— С чего вдруг я буду подчиняться пешке, виконт? — зловеще захохотал Рэбэнус, наполняя помещение тьмой . — Я бог всех вселенных. И пощады не ждите.

Именно в тот день Равенхилл сгорел дотла.

Языки пламени ещё плясали перед глазами, когда я резко проснулась и села в кровати, слыша предсмертные крики людей. Что ж, минус одна загадка из тысячи: пожар возник по причине битвы между... магами? Неужели Рэбэнус был не один такой, а их оказалось столь много? Или я неправильно поняла сон? С другой стороны, это странно — видеть воспоминания якобы давно умершего человека, да и вообще наблюдать за прошлым. С чего вдруг? Что мне этим хотели сказать? Или пытались так помочь? Но зачем? Что-то тут не сходится — и ещё большее количество вопросов тому подтверждение. Всё слишком парадоксально складывалось...

Либо же это просто дурные сны.

Ага, если бы.

Устало вздохнув, я огляделась. Торфяного цвета стенки навевали тоску, платиновые занавески идеально сочетались с обсидиановой мебелью, грозового цвета лепнина развевала общую простоту современной обстановки: настенные часы, большая двухместная кровать, аккуратные столики с духами, с косметикой и с зеркалами и длинные книжные стеллажи. А ещё...

Amie.

Прямые каштановые волосы, тусклый свет пирсинга в носу, слегка дрожащие длинные ресницы — спящая девушка без макияжа выглядела невероятно спокойно и красиво. Естественно. Такой, какой она и была — простой, тихой, ранимой. И в то же время очень сильной: я ещё не знала, что однажды сломало подругу, и не собиралась выяснять, но всё же чувствовала в ней необыкновенную твёрдость.

Пожалуй, Анна осталась единственным человеком, которому я не хотела причинить никакого вреда.

И причина проста, как бы долго я до неё ни доходила, — нас объединило одиночество. Анну я понимала лучше всех: её мимику, редкие чувства, мысли — наши души во многом похожи, и понимание этого не позволяло мне наносить смертельные раны.

Тем более... Анна действительно никогда не делала мне ничего плохого.

Когда-то таким же был и Вильгельм, но вчера он пригрозился убить меня за осквернение памяти его отца. И не сомневаюсь, сегодня с утра его желание так же сильно — мы встали по разные стороны и теперь уже трудно что-либо исправить.

Да и не хотелось.

Подумаешь , потеряла столь горячего мужчину...

— Рав?..

Анна сонно потянулась и свела брови к переносице: болела голова. Не сказав мне ни слова и даже не взглянув, она тяжело встала, подошла к небольшому круглому столику и запила таблетку стаканом воды. Движения плавные, медленные — точно течение реки Янцзы, само путешествие по безоблачной тропе судьбы. Девушка казалась мне совершенно другой: без привычного макияжа и завитых волос, без украшений, не в готическом платье, а всего лишь в белой длинной сорочке — как хрупкая нежная принцесса из сказок, где всегда светило солнце, а зелень никогда не омрачнялась ни осенью, ни зимой. Отчего-то хотелось наблюдать за ней вечность: так внезапно покорила меня необычность сложившейся ситуации. Да, мы жили вместе в отеле во Франции, но просыпались в разное время, не были ещё столь близки и уж точно не ночевали в одной, хоть и двуспальной, кровати.

А тут...

— Как спалось? — опомнилась я, хотя ожидала подобного вопроса от подруги.

Та хмыкнула, расчёсывая волосы.

— Непривычно, когда под ухом кто-то громко сопит.

— Эй! — я кинула подушку в Анну, но та даже не шелохнулась. — Ты тоже локтями всю ночь пихалась.

— Ага, всё думала, как тебя столкнуть.

— Ой, ну и пожалуйста! Больше не зови меня в гости, — я играючи скрестила руки и, отвернувшись, надула губы.

Тихий смех заставил меня вновь посмотреть на девушку. Та с весёлыми чертями в серых глазах рассматривала меня.

— Что?

— На твоей голове случайно не найдётся птенчиков?

Губы уже было растянулись в улыбке, но быстро дрогнули: птенчиком меня называл только Инграм. Болезнь ядом прошлась по разуму, разрушая личность и оставляя личинки прогнивших червей, — я не видела своего мучителя всего два дня, а уже истощилась без его присутствия, энергии, взглядов, слов... без него самого. Как наркотик — как только переставал принимать, тут же начиналась ломка. Как только пытался зажить нормальной жизнью, тут же делал неосторожный шаг — и уже летел в тартарары.

С другой стороны... хоть душа изнывала по Инграму, тело всё же было благодарно передышке от постоянного напряжения и... ударов.

— Не умирай, пойдём умоемся, — Анна кинула мне расчёску и скрылась за дверью.

Желая получить от сегодняшнего дня только положительные эмоции, я на ходу расчесалась и вошла за подругой в стильную ванную комнату. Все процедуры прошли спокойно: поговорили о последних вышедших масочек для лица, покривлялись перед зеркалом, умылись и привели себя в порядок — вчера вечером было не до этого. Переодевшись, мы спустились вниз и зашли на кухню. Та встретила нас холодом и блеском начищенных поверхностей. Я даже не сразу заметила Вильгельма, стоящего в одной полузастёгнутой красной рубашке и в брюках. Задумчивое лицо обрамляли длинные волосы, слегка поблёскивающие в слабых лучах солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу сизых облаков. Он курил возле открытого окна, прижимаясь плечом к стенке, и не отрывал отрешённого взгляда от корявых деревьев и мокрой плитки от полностью растаявшего снега.

— Bonjour, — несмотря на вчерашний конфликт, я поздоровалась с Вильгельмом.

Тот лениво глянул в мою сторону и затянулся сигаретой. Совершенно никакой реакции на моё присутствие, не было даже на мгновение пробежавшей злости — и это не могло не радовать.

Анна позади меня цокнула языком.

— Diablo, Вилл, закрой этот чёртов морозильник.

Тот выдохнул дым через ноздри, потушил сигарету и послушно выполнил просьбу сестры, одним резким движением захлопнув окно. Методично, скорбно — точно земные вещи оказались невероятно мизерными по сравнению со вселенскими катастрофами. И лишь Вильгельму было под силу всё решить: кому, как не ему? Умному, ответственному человеку? И от зависити жаждалось втоптать в грязь его благородность — я слишком черна, чтобы перегнать. Слишком слаба...

Пока что .

— Есть что-нибудь на завтрак?

Я не часто бывала в гостях, особенно у тех, с кем не провела бурную пьяную ночь. Поэтому утро всегда оставалось для меня таинственным временем — каждый проводил его совершенно по-своему. И брать всё в свои руки оказывалось так же трудно, как и подстраиваться под кого-то.

— Я на днях купила муку... — Анна обвела нас загадочным взглядом.

— Ты хочешь всё-таки испечь круассаны? — приближение её брата принесло вместе с ним запах табака и имбирного чая.

— Всё же умеешь читать мысли, — голос подруги казался как никогда живым и даже радостным: впервые видела её в столь хорошем расположении духа.

— Только вчера курсы закончил, — тоже прибодрился Вильгельм, хмыкнув.

И всё же он постоянно думал о своём: когда мы начали готовить круассаны, парень частенько забывал то что-то добавить, то более тщательно раскатать тесто, то отвлекался на звонок и приходилось всё делать самой. Процесс оказался долгим, но весьма занятным: ни мне, ни Готье ни разу не приходилось замешивать слоёное тесто. И я не уверена, что мы все делали правильно, особенно с выдержкой нужного времени и температуры, однако круассаны — лишь повод побыть вместе, втроём. И хоть между мной и Вильгельмом произошёл разлад во взаимоотношениях, при Анне мы забыли обиды: пошло шутили, кидались мукой, смеялись и выпивали шампанского, закусывая трюфелями и ягодами.

— Если бы я была напитком, то была бы вишнёво-ванильной колой, — с набитым ртом проговорила я и качнула бокал алкоголя в руках.

— С толикой яда, — пошутил Вильгельм, широко улыбнувшись.

— Эй! — проглотив еду, икнула я. — А каким напитком был бы ты?

— Чую, что сточными водами.

— Или отбеливателем, — прыснула в кулак Анна.

— Это не напитки, — играючи возмутилась я провалившейся игре и состряпала выражение «рука-лицо».

— Я бы согласилась с тобой, но тогда мы были обе неправы, — Анна пихнула меня локтём в бок.

— Ну, каждый человек по-своему прав, а по-моему нет, — задорно показала я ей язык.

Та, к удивлению ещё больше развезелившись, передразнила меня и тоже высунула язык. Вильгельм шумно вздохнул, как отец, уставший следить за непоседливыми детьми.

— В сотый раз убеждаюсь, что кроме высшего образования нужно хотя бы иметь среднюю сообразительность.

— Эй! — кинули мы с Анной в него муку и рассмеялись.

Когда все успокоились, мы приняли решение не ждать несколько часов, чтобы тесто настоялось в холодильнике, и продолжили готовку после часового отдыха. С горем пополам приготовили начинку, кое-как завернули, смеясь от неопытности друг друга в поварских умениях, и поставили в духовку. И всё бы ничего, однако...

— Я волнуюсь за Вилла.

Её брат ушёл всего минуту назад назад по срочному звонку с крайне недобрым лицом: почти такое же было сейчас у Анны, которая до этого ни разу не притронулась к мрачным нотам своей души. Да и я сама была легка и беззаботна, как журавль, несущий на чёрных крыльях в мир мудрость и гармонию. И так не хотелось расставаться со столь опьяняющим чувством полёта.

Птицу вновь затолкали в клетку.

— Разве Тереза не должна тоже взять на себя часть ответственности? — выгнула я бровь, глядя, как скривилось лицо подруги от упоминании имени матери.

— Ей нужны были деньги и любовь мужа, — голос наполнился металлическими нотками. — Последнего она лишилась, а первое попало под сильный удар. И вместо того, чтобы хоть как-то взять ситуацию в свои руки, ведь она вполне разбирается в бизнесе отца, мать просто всё свалила на плечи Вилла. Так ещё и вместо помощи постоянно выносит ему мозг.

— Ага, своего-то не имеет, — закатила я глаза, все больше улавливая схожесть Терезы с Мэри.

— Она не привыкла утруждаться, чтобы добиться своего, — сухой смешок. — И мозга в том числе.

— Стоило бы поучиться, это полезно не сломать себе позвоночник от падения, — коварно хихикнула я, допивая шампанское в своём бокале.

— Даже к учителям ходить не надо, всего-то надо посмотреть на своих детей не через «розовые очки», — подхватила Анна, презрительно фыркнув, и громко положила грязную посуду в раковину.

— Терпеть не могу таких, — к раздражению добавилась капля злости. — Я всю жизнь пахала, чтобы безжалостно идти по головам. А тех, кто пытается сократить этот путь, всегда ждёт неминуемое поражение.

Анна лишь молча согласилась со мной и качнула головой, призывая выйти на балкон покурить.

На улице уже падал лёгкий снег, потихоньку прикрывая оголённый асфальт. Снежинки кружили в причудливом танце и тут же таяли, как только касались моей смуглой кожи. С высоты простилался Равенхилл, со всеми своими тёмными подворотнями, неоновыми вывесками, развалившимся забором и мертвенными лицами идущих людей. Не понимаю, как они могли тут так долго жить: существование даже не серое, а чёрное, ни прогресса, ни веселья, ни денег — город мог расцвести после пожара, и это почти случилось, но остановилось на половине пути. То ли мэр так не захотел, то ли другое помешало — мне это было уже неинтересно. Утешала лишь одна мысль: как только закончу институт, моментально отсюда уеду, если выживу, конечно.

Фингя, а не проблема.

— Ты сегодня в поразительно хорошем настроении, — прикурив от общей зажигалки, я выпрямилась и убрала волосы, налетевшие на лицо из-за ветра.

— Сама в шоке, — выпустила облако дыма Анна и улыбнулась уголком губ. — Знаешь, это оказалось приятно, когда подруга остаётся на ночёвку и даже... — она смолкла, пытаясь подобрать слово.

— Поддерживает?

— Угу, — девушка склонила голову к плечу, изучая меня точно впервые. — Не ожидала от тебя такого.

Я усмехнулась и повторила её фразу:

— Сама в шоке.

— Мы изменились, — собеседница задумчиво коснулась моих пальцев, хотя до этого никогда не проявляла особой любви к тактильности. — Не сильно, но всё же ощутимо.

Наши ладони прижались друг другу — как Инь и Янь.

— И радует, что мы теперь это признаём и не сопротивляемся этому, не скрываем, — как это было раньше.

И Анна прочла несказанные слова в моих синих глазах.

— С самого начала я поняла, что ты из тех людей, кто любит издеваться и унижать других, кто непременно выше всех, всегда на троне — и это даже восхищало. Но ты используешь чужие тайны для своих целей, а я больше всего боюсь оказаться в центре насмешек.

Какое точное описание меня, даже не придраться. Браво, amie.

— Поэтому решила подружиться со мной? — других причин и не было.

— Не рассчитывала на положительный результат, — меланхолично отозвалась Анна, глубоко затягиваясь. — Однако попробовать стоило.

— И как?

— Не пожалела.

В её стиле — признаваться в чём-то личном через тернистые пути слов и одновременную краткость. Догадывайся самой, что она имела в виду, но я успела за полгода узнать её манеры и черты характера — достаточно, чтобы временами читать её тайные умыслы. Быть может, в одной из вселенной я пошла работать психологом или криминалистом: ума во мне не занимать, как и внимательности. А ещё смелости, конечно, и безрассудства. Глянула наверх — звёзд уже не видела слишком давно, а душа тянулась к ним, извивалась как могла, душилась слёзами чёрных дыр и взрывалась сверхновой. Когда-нибудь я перерождусь и стану самой яркой на небосводе звездой.

Нет, это слишком мелко для меня.

Стану самой гигантской галактикой.

— Я тоже, — откровенность подкралась в тот самый момент, когда сознание почти растворилось в созерцании мультивселенной.

Нам не нужно много слов для того, чтобы услышать друг друга — недосказанность превратилась в привычное понимание себя и другого, а приоткрытые сердца сближали лучше, чем пустые разговоры. Наши беседы всегда были не длинные, но, с другой стороны, это понятие было субъективным. Для кого-то и мой список психотравм мог не иметь конца. Порой и я сама его не видела...

Потушив сигареты, мы вернулись обратно на кухню — и вовремя, иначе круассаны бы сгорели. Правда, они всё равно оказались сухими и тонкими, почти без вкуса и запаха, ведь мы не дали почти никакого времени для того, чтобы тесто настоялось. И даже не стали их доедать, оставив самые неприятные на вид Вильгельму, а лучше Терезе.

Да уж, Анна оказалась права, когда говорила про отравление своей пищей. Зато как вкусно готовила воспитательница Лин...

Сердце болезненно сжалось.

Быть может, и она в другой реальности была мне родной матерью. Готовила по зиме хот-пот, нежно заплетала волосы, целовала в макушку перед сном и неустанно выслушивала — так, как в приюте, но только в... доме. Настоящем, родном доме. Где тепло, уютно и спокойно. Где я действительно могла быть доброй, помогать в хозяйстве, шить наряды и вечно смущаться при виде Алестера. Где мы втроём — счастливая семья, не знавшая ни одиночества, ни горя, ни... гибели. От моих же рук.

— Я придумала.

Медленно моргнув, я отогнала мысли о невозможном: смысл терзать себя, зная, что такого никогда не было и не будет? И как бы душа ни требовала бескорыстной любви, разум понимал: стоило полагаться только на саму себя. Как я всегда и поступала.

— Что?

— Желания.

Комок нехотя зашевелился, послышались предсмертные стоны, чавканье крови и шорох уползающих змей. Наконец развязался — и из памяти всплыл разговор у фонтана института Донована, где мы втроём стояли, курили и болтали о трёх желаниях. О Аоинь, как же это было давно... казалось, прошёл не один год с тех времён, а не две недели.

Поразительно, как Анна вообще вспомнила об этом.

— Какие же? — без особого энтузиазма спросила я, перестав гипнотизировать микроволновку.

— Если я скажу вслух, они не сбудутся, — отложила телефон в сторону подруга и с подозрительным блеском в глазах посмотрела на меня.

Мы сидели друг напротив друга как на допросе, и меня не могла не позабавить возникшая ситуация.

— Ты забываешь, что я фея.

— Скорее ведьма, как Арни тебя называет, — съехидничала девушка.

— Меня как только ни называли, — рассмеялась я, вспомнив всех использованных парней. — Однажды меня даже кто-то назвал «холодной попкой».

Лицо Анны вытянулось от улыбки.

— Холодная попка? Серьёзно?

— Всякое приходит в голову пьяным парням, — развела я руками не без гордого веселья. — Мне даже один раз пришлось отказаться от замужества. И, тут уж надо признаться честно, к своему стыду мне никогда не стыдно.

Никогда бы не подумала, что мы вдвоём можем так долго смеяться. Даже не истерично, а искренне, с пониманием, без масок — мы очень странные подруги, но зато впервые оказались настоящими. И издеваться над тупостью кого-либо, пожалуй, стало одно из наших самых любимых развлечений. Даже такому малоэмоциональному человеку, как Анна, не хватало времени простого человеческого юмора. И свободы от чувств.

— А ты бы вообще хотела выйти замуж? — вытерев салфеткой слёзы от смеха, спросила она.

— Только когда стану старухой, завалившей в постель не менее миллиона парней, — закинув ногу на ногу, выпрямила спину я.

— Но это невозможно! — прыснула собеседница. — Ты умрёшь раньше времени!

— Не беда, достану их с небес.

— Или из ада?

— Хоть из сточных вод, — вспомнила я неудачную шутку Вильгельма, и Анна поняла моё неравнодушие к нему. — А ты?

Та хотела было уже открыть рот и ответить, но внезапно поникла. Вместо тревожности пришло раздражение: ну вот опять. Только мы с Анной наконец-то могли нормально поговорить и даже повеселиться, не отвлекаясь ни на что, как подруга вновь оказалась под давлением обречённости и горя. Сколько можно уже? Почему так происходило каждый раз? Аж бесило.

С другой стороны, раньше резкого перехода и не было заметно: девушка всегда ходила в удручённом состоянии, не показывая ничего лишнего. Лишь моими стараниями она смогла открыться с других сторон. И всё же её беспощадно тянуло обратно...

— Прошлое, — загробным голосом прошептала она.

— Ты о чём?

Взгляд зацепился за её тонкие пальцы, теребящие цепочку между кольцами.

— Я бы пожелала изменить своё прошлое.

Молчание.

Холод погрузил ещё пару секунд назад тёплую кухню в скорбную тишину. И чем я лучше? Сама постоянно вспоминала юные года, без устали таская на плечах непомерный груз — то были раскрошенные черепа, гнилые органы и тягучая тьма из останков собственных злодеяний. То была не кровь, нет, а тошнота демона, всегда сидевшего меж моих алых рогов — своими же руками создала себя столь грязную, пошлую и бездушную.

Ими же себя и душила.

— Я бы тоже этого хотела, — выдох, а вместе с ним и признание: — Не попади я в приют, сложилось бы всё иначе.

Прикосновение чужой руки было мне утешением.

— И мы бы никогда не встретились бы, — Анна заметила мой недоумённый взгляд и тоже призналась: — Я догадывалась.

Пальцы сжались в кулак.

— Так очевидно?

Грустный вздох со стороны.

— Бывает, конечно, что дети совершенно не похожи на своих родителей, но чтобы настолько...

— Да, мы совершенно разные, это точно, — рука расслабилась. — Поэтому у нас слишком много ссор, криков, обид...

— Творческих людей редко когда понимают, — с таким огорчением в голосе проронила amie, что я невольно удивилась:

— Неужели тебе это знакомо?

Вдруг Анна удобнее схватила меня за руку и молча куда-то потащила с совершенно нечитаемым выражением лица. Ничего не оставалось делать, как пойти следом: через лестницу на второй этаж, а затем и на третий, больше похожий на просторный чердак, разделённый напловину стенкой и единственной дверью. Именно к ней мы и направились.

Я ахнула от восхищения, как только оказалась внутри.

Бабочки.

Разноцветные, большие, маленькие, яркие, мрачные, с одним крылом или двумя — их было бесчисленное множество, как и подписей под каждой. Мёртвые находились под стеклом в гигантских витринах, нарисованные графитом и углём — на стенах, на потолках и даже на полу, стопкой сложенные возле пару непримечательных кресел, матраса с обогревателями и лестницы. А в углу находился небольшой террариум с маленьким водоёмом, камнями, землёй и с растениями: среди них тёмными пятнами порхали бабочки-траурницы. Будто приветствуя хозяйку, одна из них вылетела и уселась на протянутый пальчик Анны.

В её серых глазах я впервые увидела упоение.

— Когда-то они все были живы... — она завертела головой, осматриваясь, и я вместе с ней. — Но когда нам пришлось переезжать из Парижа в это захолустье, многих пришлось продать, а ещё больших засушить. Я храню здесь память о счастливых временах...

— Не знала, что ты интересуешься бабочками... — я говорила тихо, боясь разрушить сокровенные мгновения.

Половица тихо скрипнула под ногой Анны, когда та шагнула в неком танце, заворожённая мыслями о детстве.

— О них мне любила рассказывать Стефани.

Движение ногой, взмах руки — бабочка взмахнула чернильными крыльями и взмыла в воздух.

— Мы с ней познакомились в моей любимой кофейне, где работала Натали, сестра моей матери. Похожие не только внешне, но и внутренне, мы быстро подружились: болтали обо всём, помогали тётушке, ребячились и беспечно проводили время в свои-то тринадцать лет, — ещё шаг, и ещё, руки взяли лист и набросали очертания крыльев. — Никто никогда не был так близок со мной, как Стефани. С ней я познала и счастье, и первую любовь, и мелкие шалости, и удивительный мир бабочек. Однако... — мечтательные нотки в голосе внезапно сменились горечью, — с ней же я впервые столкнулась и со смертью.

Мы были так похожи.

Не только рассказ подруги лишил меня почвы из-под ног, но и схожесть моей истории с Алестером — неумолимое сродство и в то же время миллионы световых лет разницы. И я даже не могла оторвать зачарованного взгляда от Анны: казалось, она сбросила кокон и, превратившись в бабочку, взлетела над миром, над собой — вне пространства и времени, вне чувств и мыслей, вне прошлого и себя...

Везде и нигде.

— Когда мне исполнилось четырнадцать, я раскрыла ей свою фамилию. И Стефани... отвернулась в тот же миг, посчитав нотации своего отца важнее, чем наши чувства. Сейчас я понимаю, что она просто боялась моих родных, страшилась оказаться раскрытой и отвергнутой, не хотела лишиться поддержки своей семьи, которая враждовала с моей. Но тогда... мне это разбило сердце. Родители всё прознали, началась стрельба, на уши поднялся весь Марсель. Кофейня сгорела вместе с Натали и... Стефани.

Её фигура дрогнула, как дорогающий огонь свечи, по лицу побежали слёзы, точно капли воска, — она таяла изнутри. Анна невесомо скинула с плеч платье, оголяя изящную спину, на лопатках которой распахнула крылья бабочка-траурница.

— Она умирала на моих руках. Вся в крови, в слезах, в разодранной одежде... — её затрясло от безумства воспоминаний. — Так глупо, так не правильно... она ведь была ни в чём не виновата, это всё я... это всё я... мы...

В мгновение ока я оказалась рядом с ней и прижала к себе, нежно обняв. И сама чуть ли не плакала: сердце топилось в крови бесчисленных потерь, клапанами жадно хватая спертый воздух. Спасения не видно — тьма уже повсюду. Ноги подогнулись, и мы рухнули на пол, как бабочки, лишённые крыльев. Как падшие ангелы.

— Я понимаю, — рука дрогнула от всплывшего в голове кровавого лица Алестера. — Всё понимаю, amie.

— О, Рав... я так долго хранила это в себе, — Анна носом уткнулась в мою грудь, не переставая горько плакать, — так безумно долго...

Мы просидели в такой позе неподвижно, в слезах и в боли, до тех пор, пока Анна не заснула. Только тогда я осмелилась тихонько высунуть онемевшую руку и абсолютно без раздумий написать Вильгельму.

В голове было пусто, когда он пришёл на чердак и без лишних слов отнёс сестру в её комнату.

На душе ничего не существовало, когда Вильгельм молча отвёз меня на машине к дому.

Слова застряли в горле, когда он протянул мне пистолет, как только остановился.

Сердце камнем ухнуло вниз от его напряжённого голоса.

— Сегодня с утра я обнаружил возле своего дома следы. Монстры приходили за тобой, девочка-ворон.

Дневник 6

— Накинь.

В меня прилетел застиранный клетчатый плед грязноватого оттенка. С презрением я повертел его в руках ровно таким же пренебрежительным движением, когда сворачивал тысячам людям и существам шеи.

Они мёртвыми пачками падали мне под ноги и хлюпали кровью.

А теперь это. Плед.

Зачем он мне, бессмертному?

Я исподлобья взглянул на Орла: от прошлого здорового тела осталась только исхудавшая половина, кожа да кости, и безумный блеск в зелёных глазах.

Слишком безумный.

Я как только спас его из другого мира, Орёл, казалось, совсем с катушек слетел. Вечно злой ходил, на всех кидался, как волк, и опасно улыбался — раньше за ним такого не наблюдалось. Раньше... когда это было? Сколько лет прошло? Сколько жизней отнялось с тех времён?

Всё смешалось, став воплощением подлинного хаоса.

Меня.

Я нехотя положил плед на колени и впился цепким взглядом красноватых глаз в спину Орла. Тот подошёл к огню в камине — единственному источнику света и тепла в разрушенном замке — и бросил в него полено. Языки жадно сожрали его — и я невольно вспомнил тот день, когда изменилась вся моя судьба.

Горящий приют.

Ополумевшая Ивет.

Крики...

И её голос.

Моей настоящей матери.

Со временем я разгадал тайну своих странностей: мой родной отец был таким же путешественником по мирам, как и я. Однажды он попал на Землю и встретился с девушкой — очаровательной, молодой, легкомысленной. Не знаю, сколько они провели вместе до исчезновения отца, но этого оказалось достаточно, чтобы мама забеременела мной. И когда она это поняла — бросила в ближайший приют, не желая возиться с ребёнком от человека, которого она никогда больше не увидела.

В моих жилах текла кровь разных миров — и стоило мне однажды пересечь их границу в поисках силы, как меня бросало из одной вселенной в другую. И всё никак не мог попасть точно в цель, чтобы вернуться обратно.

Однако в каком-то момент у меня получилось вновь оказаться на Земле.

С тех пор Орёл пичкал меня зельями, чтобы я не смог заснуть и переместиться куда-либо вновь. Точно прочитав мысли, он посмотрел на меня бешено, поводил губами из стороны в сторону и плюхнулся в кресло напротив. Я сидел в соседнем и, когда Орёл поднял голову, всем видом выражая желание высказать всё накопившееся в мёртвой душе, то поспешно отвернулся к окну.

От Равенхилла не осталось и камня на камне от пожара и той битвы, что разрослась между свитой и чёртовыми «героями».

От них самих тоже не осталось и следа.

Послышался звук открывающейся пробки: Орёл выудил флягу из нагрудного кармана и жадно прихлебнул.

— Ты становишься алкоголиком, — подметил я и нахмурился.

— А ты безумцем. Но я же молчу, — хрипло отозвался слуга, не оставшись в долгу.

Хруст полена в камне — только его и слышно было какое-то время. Мысли расслабленно плавали в голове, даже не пытаясь собираться в осмысленную форму, отчего я устало прикрыл глаза. Столько навалилось...

— Зачем плед притащил? — зачем-то всё же спросил.

Вроде бы и неважно, а с другой стороны и правда, зачем? Орлу после заточения было абсолютно всё равно на всех вокруг, в том числе и на себя. Алкоголь — вот теперь его лучший друг, но не для того, чтобы запить горе. Скорее, просто наполнить себя хоть чем-то. Однако раньше... да, раньше он сам себя создавал, а теперь... был какой-то другой. Неправильный.

Ненормальный.

— Потому что ты слишком нежный. Забыл что ли, как часто болеешь, особенно по зиме? Мне потом, что ли, тебя, великого и могучего, лечить? — язвительно отозвался тот и вновь приложился к фляге.

Больше не говорили — точно и не таили друг на друга злобу. Точно ничего нас не разделяло и столь же много не объединяло...

Будто в прежние будни.

Ведь, по сути, Орёл всё еще был Орлом, а я... я всё ещё был собой, его другом, любовью и господином. Только это и не поменялось в хаотичной мультивселенной. Других таких же не было. Мы вдвоём — единственное постоянство посреди разрушения.

Я с Орлом — чуть меньше, чем друзья, но чуть больше, чем семья.

XVIII: Ни зависимость, ни воля

Мы держимся за свои сказки до тех пор, пока цена веры в них не становится слишком высокой.

Ренсом Риггз

Лекции, вопросы, история, конспекты...

Учёба давалась легко, вовлечение было максимальное: я вновь блистала умом, красовалась перед всеми как Даочань¹, потешалась над кем-то в столовой и неплохо провела время в компании популярных парней. Казалось, ничего не изменилось в моей жизни, всё шло своим чередом, самозабвенно текло в мутное будущее — и я сверкала на подиуме в качестве неотразимой невестки идеала.

Но за привлекательным личиком скрывались страшные думы.

Это не отпечаток руки — это клеймо. Печать. И высечено будто не на коже, а намного глубже — сквозь провалившиеся рёбра и проеденные термитами кости. Оно жгло пепел, одолевало пламенем и сердце, и душу. Я мечтала избавиться от удушающего ошейника верности, но в то же время постоянно возвращалась к мыслям о нём — и петля затягивалась всё сильнее.

В какой-то момент я и вовсе задохнусь.

И потешаться теперь будет надо мной он.

Инграм Касс.

Человек, о котором я не переставала думать. Чёрный бог, чей образ вызывал дрожь и губительное желание. Белый ворон, рассекающий крыльями любые надежды на взаимность.

Я не видела его уже три дня, и мне его смертельно не хватало.

— Ты домой?

От близкого голоса Анны я вздрогнула. За вожделением я даже не заметила, как оказалась в коридоре, возле двери аудитории, в которой только что прошло последнее занятие на сегодняшний день.

— Нет, на луну, — съязвила я, не подавая вид о своих переживаниях. — Меня Арни подвезёт.

Анна нахмурилась — нет, головная боль сегодня её не доставала, а вот волнение за меня после вчерашнего...

— Постарайся держаться от них подальше, — она знала, что Арни жил со своим лучшим другом. — Особенно... от Инграма.

Я лишь кивнула, не собираясь ни в чём признаваться, и мы приобнялись на прощание. В следующую секунду я увидела кучерявую макушку Арни, выходящего из кабинета.

— Где Инграм? — не церемонясь, тут же спросила я у него.

Тот демонстративно цокнул языком и указал на себя.

— Эй, посмотри вокруг! Тут тоже ходят горячие мужики.

— Ты не в моём вкусе, дылда, — не разлеляла я его вечной бурной энергии.

На его губах расцвела недобрая ухмылка.

— Охо-хо, знаешь что! Ты тоже при таком характере могла бы быть покрасивее.

— Тебе жить надоело? — сверкнула я грозным взглядом. — Если нет, самое время выпрыгнуть из окна.

— Надо же, какие мы ранимые, — Арни театрально схватился за сердце. — Жив твой Инграм, чаи гоняет каждый день.

— Какая скучная у него жизнь.

Арни живо расхохотался.

— Да что ты! Очень даже весёлая! — он загнул палец. — Во-первых, у него есть я, а со мной точно не соскучишься! — следом пошёл второй. — Во-вторых, он глава нынешней свиты Ворона, а это ох как интересно! — уже третий палец. — А ещё мы нашли труп! Представляешь?

— Да ты что, какой ужас! — притворно удивилась я и закатила глаза. — Как дитя малое, ей-богу, — ещё и руки скрестила на груди для пущего образа.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы во взрослом возрасте сохранять умение улыбаться, в отличие от некоторых, — игриво подмигнул парень и двинулся по коридору.

— Нет, ты точно нарываешься! — я замахнулась рукой, собираясь дать ему подзатыльник, но Арни ловко увернулся и побежал вперёд.

Я не стала его догонять и, лишь пройдя через весь коридор до самого конца, заметила друга за лестницей.

— Ну всё, пошли, Леру.

— Его тут нет, — пробурчал он в ладони, которыми закрыл лицо.

Я не сдержала смешка.

— Скажи поехавшей кукухе «прощай» и кончай придуриваться.

Арни с наигранным разочарованием вздохнул и двинулся за мной следом.

— Охо-хо, Инграм точно сдохнет с тобой от скуки, ведьма.

— Сейчас получишь! — пригрозила я ему средним пальцем.

Тот лишь громко разгоготался, напугав при этом проходящих мимо студентов.

Ну и сумасшедший.

Этаж выше, поворот, маленький закуток, картина — всё до боли привычное — и мы оказались в личном кабинете Рэбэнуса Донована. Давно тут не была, однако ничего и не изменилось: всё те же книги по магии, всё те же недовольные лица Данте и Шекспира, всё те же кресла, камин, люстра, а ещё... труп. И возле него сидел Инграм.

Он.

Наконец-то он рядом.

И так же болезненно далеко.

Сосредоточенный, слегка напряжённый в плечах, с сигаретой между пальцев — он казался необыкновенно красивым, хотя под глазами залегли ещё большие тени, от нахмуренности неприятно искривились шрамы, а на рукаве серой толстовки засохла капля крови. Всё такой же отстранённый, мрачный, призывающий тьму — Инграм пленил меня одним только своим присутствием, хотя ничего в нём не изменилось с тех пор, как я видела его в последний раз на кухне в особняке Арни.

И вряд ли он поменял мнение на мой счёт.

С трудом я заставила перевести взгляд на мертвеца. И тихо ахнула: в луже крови оказался Генри. Ещё один знакомый мне человек, с которым я имела столь много пьяных ночей, сколь и пустых обещаний.

Гуцинь оказался тих.

— Знакомьтесь, это Генри.

Арни, будто этого и дожидался, перешагнул одной ногой через тело и, нагнувшись с идеально прямой спиной, пожал руку телу.

— Приятно познакомиться, сэр! — громко воскликнул он, тряся ладонь. — Как поживаете? Вас не смущает запах мертвечины? А то я не успел помыться с утра.

Чуть не подавившись воздухом, я рассмеялась. Знаю, это ужасно, осквернительно, но Арни настолько мне надоел своими выходками, отчего хотелось просто истерично смеяться и никогда не останавливаться. Стресс уже попросту перерастал в безумие — столько всего навалилось. С другой стороны, я и не собиралась даже притворяться, что мне грустно из-за очередного убийства.

Вообще плевать.

— Откуда он здесь?

— Да вроде не с потолка упал, — Арни для достоверности глянул наверх.

— Трупы вообще не падают с неба, кончай верить в это, Леру! — вспомнила я нашу давнишнюю перепалку на эту же тему.

— А жаль! Я бы на это посмотрел!

Мне хотелось его чем-то ударить, хотя я сама не отличалась сочувствием, но решила для нервного спокойствия закурить.

— Хотя бы раз в жизни подумал бы о других...

— Зачем? — парень уставился на меня безумными зелёными глазами. — Мне интересен лишь я сам.

— Труп уже был тут.

Его голос.

Все органы чувств отозвались на грубоватый тон, зазвенели от предвкушения следующих слов, чтобы вновь и вновь наслаждаться, а не узнавать очередные тайны. Зачем, если голос демона столь алочно сладок?

Затянулась сигаретой — лишь бы не сорваться.

— Откуда убийца знает про это место?

Хорошо, что Инграм не смотрел на меня, а на труп, иначе бы я точно не сдержала себя в руках.

— Он мстит Рэбэнусу по неизвестной нам причине. Логично предположить, убийца знает многое о своём враге, не так ли? — предвзято высказался он, точно объяснял тупице, что пакет это не еда.

— Вряд ли он принёс сюда труп, дабы спрятать, — заострил внимание Арни и подошёл к столу, чтобы налить себе пиммса.

— Скорее всего, он хочет показать нам, что не боится, — я медленно осмотрела раны на теле Генри: такие же, как и у остальных. — И да, мы в опасности.

— Здорово, нас тоже скоро убьют! — взмахнул кубком Арни и залпом выпил содержимое. — Надо будет составить завещание.

Я не разлеляла его безудержного оптимизма, и Инграм тоже: его голос оказался слишком злым.

— Убийца либо дурак, либо имеет гениальный план, раз пытается посягнуть на свиту и при этом самому остаться в живых.

— Ты предупредил их? — острожно спросила я, туша сигарету в пепельнице.

Лишь на секунду он свирепо на меня посмотрел.

— Да, вчера, когда у нас было собрание, которое ты пропустила, я всё им рассказал.

— Но ведь из свиты только Тинг, — я не стала ничего говорить про Жоэла, — а все остальные вроде нет...

— Каждый убитый так или иначе был связан с Рэбэнусом, — заметил Арни и, прислонившись плечом к стене, стал с интересом рассматривать записи в своей тетради, будто сейчас было самое подходящее время для решения химических реакций.

— Каким же образом? — в этот раз я промолчала о сердцах и пуще добавила для своего спектакля. — Как-то я не наблюдала, чтобы Генри интересовался чем-то ещё, кроме секса и наркотиков.

— Рэбэнус... — Инграм задумчиво гонял сигаретный дым по воздуху, — он дьявол во плоти. Если его «призвать», то он может выполнить любое твоё желание. За свою цену, конечно же.

— А как это сделать? Откуда вообще люди узнают о том, что он может исполнять желания? Об этом же нигде не говорится.

— Чаще всего он сам к ним приходит, а именно во сне. Либо действует через свиту. А дальше всё просто: человек доверяется, видит воочию и решает самому попробовать.

Я хотела было возразить, так как не совсем понимала логику действий, но закрыла рот, как только осознала одну важную вещь.

Рэбэнус же ни жив, ни мёрв.

Инграм считал, что тело Рэбэнуса мертво, а его дух находился в одной из вселенных. Тогда каким образом Рэбэнус во плоти появился перед Гленис и перед всеми остальными? С другой стороны, тела мы так и не нашли. Возможно, он как-то сам ожил и соединился в единое целое. Но тогда почему же Рэбэнус не предупредил своих подопечных? Где он вообще? Почему я до сих пор ни разу его не видела, если не считать того случая в приюте? Монстры меня о чём-то предупреждали, пока другие водили за нос. Здесь определённо не сходились многие факты — и либо я что-то упускала, либо мне кто-то нагло врал.

— А ещё... я нашёл кое-что.

Отвлёкшись от потока вопросов, я проследила за Инграмом: тот встал с кресла и подошёл к бюсту Данте. На секунду задумался, прежде чем ткнуть в глаз гипсовой фигуры. Что-то щёлкнуло — и внезапно двинулась стена возле самого камина, открывая проход в тайное тёмное помещение. Не дожидаясь приглашения, я с любопытством заглянула внутрь: череда черепов, висящих на стенах, большая чёрная кровать посередине, бескрайние полки с книгами и пара торчащих сюртуков из полузакрытого шкафа. А ещё портрет Ивет: светловолосая, хрупкая, с мутным взглядом карих глаз — ровно такой же я видела её в недавнем кошмаре.

— Это... настоящая спальная комната Рэбэнуса?

— Очевидно же, — пренебрежительно бросил Инграм, следом входя внутрь, и нажал кнопку в подсвечнике, отчего тайная дверь с шумом закрылась.

Ни единого окна — темнота опустилась на плечи, как преданный друг, успокаивающий своего товарища. Во мраке вспыхивали знакомые лица и тут же исчезали, а затем и вовсе рассеялись, когда Инграм зажёг настольную лампу. Тёплый жёлтый свет добавлял ещё больше атмосферы XIX века, не хватало только шума дождя и грозы, ведь чувство опасности и без того присутствовало: пустые глазницы черепов тому подтверждение.

— Он боялся, что его убьют ночью, — видимо, в те моменты, когда он всё же спал. — Поэтому запирался здесь.

— И чтобы никто ему не мешал, — согласно кивнул Инграм, щёлкнув зажигалкой.

Наедине.

Я осталась с ним наедине.

Как никогда этого и хотела, и страшилась одновременно — хоть рви напополам. Кончики пальцев дрожали от остроты эмоций, пока те клювами воронов рвали края — то ли полной копоти души, то остатки благоразумия. Широко, насколько это возможно, распахнутые глаза неотрывно следили за Инграмом, подмечали его острые локти, дрогнувший от глотка кадык, тусклый блеск света в бездонных чёрных глазах, слегка кривоватые пальцы, на одном из которых красовался тёмный перстень с вороном — он казался другим и в то же время абсолютно тем же.

Жестоким. Несносным. Наглым.

Плохим парнем, от которого всем хорошим пай-девочкам стоило держаться подальше.

Хорошо, что я не такая.

И Инграму это нравилось: он жаждал воспользоваться моей силой, лишить возможности ею пользоваться, завладеть, дабы окончательно меня сломать. Оборвать крылья. Кинуть их под ноги Дьявола — узри, как ты беспомощна.

— Как давно ты нашёл это место?

— Сегодня с утра.

— И не пришёл на занятия, чтобы всё тут исследовать? — мне не нравилось задавать ему вопросы, но я не знала, как ещё можно завязать разговор, чтобы не оказаться в гнетущей тишине со своими мыслями.

— К чему мне это, если я и так всё знаю? — чуть приподнял он брови.

— Тогда не понимаю, зачем я здесь, — плохо удалось скрыть напряжение в голосе.

— Не притворяйся глупенькой, птенчик, тебе это крайне не идёт, — Инграм прошёлся пальцами по корешкам книг, не глядя на меня, но, уверена, он и без того внимательно следил за мной. — Я же вижу, как ты хочешь меня.

Судорожный вздох.

О Нюйва, какого хрена я так волновалась? Никогда и ни при ком — ни один парень не познал со мной робости, нежности или смущения. Я всегда была сверху, всегда уверенной в желании, всегда ведущей вперёд и заманивающей в постель. Так почему я делаю для Инграма такое исключение? Почему именно он? Даже не я сама — тело подводило, как только наступал ответственный момент. В прошлые разы даже шевельнуться не могла, лишь покорно подчинялась, как собака на привязи. Инграм же игрался со мной: позволял отбегать, чтобы хотя бы на мгновение глотнуть воздуха свободы, а затем зверски тянул обратно.

В бесчувственный омут гагатовых очей.

Зачем я нужна ему? Почему мы сошлись так быстро и болезненно? Почему я?

Я не знала. Ничего не знала.

И порой была готова даже молиться — не Ворону, как на кладбище — а смерти, только бы не утопать в зависимости, не захлебываться в отчаянии от своего положения. Я могла лишь пытаться снять тугой ошейник — и сейчас вновь это сделала.

— Не хочу тебя разочаровать, но ты бы подстраховался от падения с уровня своего чрезмерного самомнения на уровень развития своего интеллекта, — прямая спина, вскинутый подбородок, сама королева.

— Или ты и вправду глупая, — Инграм сделал шаг в мою сторону, — или ты бесстрашная. Скорее всего, и то, и другое.

— Надо же, какая самокритика, за что ты так с собой? — повысила я планку, но собеседник лишь качнул головой.

— Ты сама спрашивала, как мне не надоело постоянно с тобой трепаться, а сама сейчас в очередной раз устроила спектакль.

Да уж, попытка с треском провалилась.

— Потому что ты только этого и ждёшь: яда от меня, а затем прощения в виде любви. А ведь она подобна кирпичу: ты можешь с его помощью либо построить новый дом, либо убить.

Мы оба знали, что для нас двоих второй путь неизбежен.

— Что же ты такого нашла во мне? — изучающий взгляд остановился на моих губах.

— А ты во мне?

— Не уходи от вопроса, — требовательно процедил Инграм.

— А я и не знаю ответа, — как можно твёрже держалась я, до боли сжав в руках кожаную ткань брюк. — Меня неистово тянет к тебе, но ты каждый раз меня отталкиваешь после того, как используешь.

— Потому что ты для меня никто, птенчик.

«У тебя пластинка заела? Придумай что-нибудь получше», — хотелось сказать мне, но я решила поступить иначе.

И вновь начать рискованную игру.

— Ты так отчаянно пытаешься убедить себя в этом, что мне тебя даже жалко.

— Ты сама веришь в свою чушь? — нагло усмехнулся парень.

— Я это вижу.

Наши взгляды встретились — синие бурные волны столкнулись с беспросветным дном океана.

Он — моё умопомрачение.

Страсть. Секрет. Самое страшное желание.

Он — тот, от кого я бегу, но к кому почему-то всегда возвращаюсь.

Мы смотрели друг на друга невыносимо долго — казалось, прошли не минуты, а целые часы. Года. Века.

Вечность.

В груди разворачивалась целая чёрная дыра чувств: она всасывала в себя всё самое светлое, свободное, живое. Впитывала меня всю без остатка — и даже звёздой пыли не оставалось. Меня всецело поглощал Инграм, и я даже не думала сопротивляться.

И тем более не вздрогнула, когда он резко оказался рядом и пальцами приподнял мой подборок, чтобы ещё глубже заглянуть в глаза.

— Ты права, моя милая пташка, ты чертовски права.

Медленный наклон головы — и я чуть приподнялась на носках, только бы как можно быстрее коснуться его губ своими. Нежный поцелуй быстро перерос в неистовстовый огонь грехопадения: парень охватил мои ягодицы, приподнял над полом и перенёс меня на кровать. Дышать становилось с каждой секундой всё тяжелее, пальцы растрепали белые волосы, одежда взмокла от еле сдерживаемого порыва настоящей страсти, жажда утолить столь долгий голод лишала последнего рассудка.

Я схватилась за толстовку, желая её снять, но чужая ладонь накрыла руку, останавливая. Глядя в блестящие глаза Инграма, я постаралась вложить в свою улыбку как можно больше любви.

— Признай, Касс, это не может не сводить с ума. Давай упадём в бездну, и я покажу всю свою красоту.

Его пальцы томно прошлись по моей коже.

— Ты безумна.

— Знаю, — я облизала губы и хихикнула. — Моё безумие очаровательно.

Дьявольская ухмылка была мне ответом.

— И ты действительно умеешь сводить с ума, Равенна.

Я на мгновение замерла от сладостного звучания своего имени из его уст, и этого хватило, чтобы Инграм быстро снял с себя толстовку и начал дразняще растёгивать пуговицы моей белой блузки в модернизированном стиле XIX века. Каждый поцелуй огнём полыхал на шее и плечах, каждое прикосновение чужого торса оставляло безудержную дрожь, каждый толчок отдавался блаженным стоном. В этот раз никакой боли и крови, даже впившиеся ногти в оголённые бедра казались ничем, как и расцарапанная спина, по сравнению с жаром в грудной клетке — так неистово стучали сердца, так яро вдыхали лёгкие аромат мха и табака, так жадно касались друг к другу изящные тела.

Адское танго — жгучие поцелуи с примесью незменных желаний и высших целей. В наших глазах ядерным коктейлем смешались синева небес и чернота загробных царствий. Мы словно оказались на кончике ножа, на пике противоречивых и запретных чувств, прямо над пропастью безвременья и пустоты измученных душ. Мы кроили друг друга заново, сплетались в непонятном никому диком танце, перевязывали сердца тугими нитями и безрезультатно старались их обрезать.

Мы — ангелы, не замечающие, как безвозвратно падали в Ад.

— Всё... — тяжело дыша, я обесиленно рухнула на подушки, — всё будет хорошо, если ты позволишь мне быть рядом с тобой, Инграм.

Тот замер, и по его пальцам безвольно скользнул локон моих чёрных волос.

— Всё будет хорошо, если тебя не будет в моей жизни, Равенна.

Ведь ты вызываешь зависимость. Безумие. Непозволительную слабость.

Не удивлена, что он так сказал, но после столь ярой близости... И на что я рассчитывала? Один раз переспим, и всё между нами будет нормально? Так, как у всех? Наша связь первоначально ненормальная. Неправильная. Колечащая. Убивающая. И не любовь вовсе, как мне хотелось в это верить, как я отчаянно этого добивалась от человека, на чьей обнажённой груди лежала головой и отрешённо смотрела на огненный кончик сигареты в чужих губах.

А ведь те всего несколько минут назад покрывали всё моё тело бесстыдными поцелуями и жадно ловили каждый мой вдох...

Инграм не хотел быть со мной из-за слабости, а я кормила себя иллюзиями и самообманом, ведь сама уже давно погрязла пороках. Я страдала и любила, бросалась из крайности в крайность и не могла выбраться из запутанного лабиринта своего безумного сознания. И падала, изнурительно долго падала...

Пока внезапно не проснулась.

Место рядом со мной оказалось пустым — и не ожидала, что Инграм останется. Всё произошедшее смешалось в голове в дикий шум — всего этого я от него не ожидала. Мысли и чувства напоминали спутанный клубок — он не сделал мне ничего плохого, однако ощущение потерянности впиталось в остывшую кожу вместе с воздухом.

Что вообще это было? Как после этого Инграм теперь будет относиться ко мне? Может, всё же наши отношения свернули в спокойное русло? Ведь он почти признался мне в любви... или хотел, чтобы я поверила в это? Какой он задумал план? Вздохнув, я тяжело села в кровати, отчего одеяло съехали с груди, явив чёрный отпечаток руки. Голова загудела от вопросов. Теперь Инграм вызывал их столь же много, сколь и Рэбэнус.

Точно! Рэбэнус!

Хотелось ударить себя по лбу.

Весь план пошёл наперекосяк, хотя, с другой стороны, всё сложилось вполне удачно — я давно ни с кем не спала. И всё же надо было выполнить одно дело, поэтому я быстро оделась, покинула комнату, а затем и кабинет, заметив, что ни трупа, ни кого-либо ещё не было, и после вышла из института. Конечно, можно было ещё раз порыться везде, но недавние воспоминания гнали как можно скорее прочь: я села на автобус и высадилась на противоположном углу города.

То, что я искала, оказалось простым двухэтажным домом. С виду и не скажешь, что заброшен, но отчего-то чувствовалось в нём отчуждение. Как и во всём вокруг: Равенхилл в сумерках оказался подозрительно тих и безлюден, точно про эту часть города все забыли. Лёгкий туман перекатывался вместе с мусором по грязным садам соседских домов, одинокий фонарный столб постоянно потрескивал и мигал, жуть пробралась под рукав пальто вместо зимнего холода.

Смешанное состояние с долей тревоги преследовало меня до самой передней веранды. Нерешительно подняв руку, я хотела было уже постучать, но заметила, что дверь открыта.

Странно.

С нарастающим беспокойством я острожно вошла в маленькую прихожую. Куртки висели на вешалках, возле стенки аккуратно стояла женская и мужская обувь, светлые обои тянулись вперёд, расползаясь по остальным комнатам. Ни пыли, ни плесени, ни беспорядка — всё чисто и ухоженно, на своих местах, но будто бы... без души. Ощущение пустоты — точно хозяины исчезли в один миг, а дом до сих пор хнарил крупицы их тепла и уюта. Однако те с каждым днём всё больше растворялись в старой мебели, блёклых лампах, деревянном полу...

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Тонущая тишина.

Никого.

Подозрительно. Почему тогда входная дверь оказалась открытой? И почему дом не выглядел заброшенным, хотя внутри чувствовалась столь всепоглощающая чужесть?

Острожные шаги привели меня в кухню. Отчего-то казалось, будто я попала в начало нулевых: тёплые тона столов, потрескавшаяся посуда, скрипучие стулья с мягкими спинками. Никакой еды не нашлось, хотя я бы не отказалась чего-нибудь поесть, как и не нашлось что-либо интересного. Я уже хотела было развернуться и выйти из комнаты, как заметила на подоконнике мёртвую птицу.

Ворон был весь в крови.

И кто-то ненасытно смотрел мне в спину. Прожигал глазами-бусинками, проникал под кожу пытливыми щупальцами, выглядывал из тени, как смерть...

Я медленно сжала в руке свои ножницы — да уж, лучшего оружия и не существовало.

И резко обернулась.

Никого.

И всё же чувство слежки лишь усилилось. Точно дверцы, шкафы, ложки, стены — всё имело внутренние глаза, которые голодно таращились на меня. Не подавая подступающей паранойе вид, я на негнущихся ногах зашла в новую комнату — довольно просторную гостиную с камином, длинным диваном и книжными полками. Всё так же ничего не представляло интереса, кроме фотографий, стоявших в рамке на низком столике. На них оказалась пара: темнокожий молодой человек, обнимающий за талию китаянку. Где-то я их уже видела...

Эмоции мгновенно возросли до накала, как лава, стремящаяся сжечь всё живое вокруг. Я поспешно вытащила из сумочки старую дырявую фотографию с первоначальной свитой Ворона. Ну точно! Это же женатая пара, Яньлинь и Логан Велесы. Но зачем на карте отмечен их дом? Что я должна тут найти? Ведь ни в дневнике, ни где-либо ещё не говорилось о них двоих, я не знала про их жизнь абсолютно ничего. Тогда что мне теперь де...

Какой-то звук отвлёк от мыслей.

Я задержала дыхание.

Топот.

Кто-то бегал на втором этаже.

Но тут же никого не было...

Я тут же кинулась к лестнице и за две секунды вбежала наверх.

— Кто здесь?!

Сердце стучало как бешеное, громко отдаваясь в ушах, пока снаружи зияла пустота.

Никого.

Неужели показалось?

Я тайком убрала фотографии и крадучись двинулась по проходной комнате, полной игрушек, раскрасок, бумаги и кусочков ткани. Что-то знакомое кольнуло в груди, когда я зашла в первое помещение: детская кровать, каракули на синих стенах, разбросанные вязаные животные, несколько кукол вперемешку с китайскими болванчиками, иероглифы на шкафах... Потерянность осенним дождём заполнила внутренности — казалось, вот-вот и вбежит сюда маленькая девочка, начнёт смеяться и щебетать, сядет за игры, станцует вместе с большим плюшевым драконом — как в детстве...

Как в детстве? ..

Взгляд упал на ещё одну, но уже цветную фотографию, стоявшую возле самой кровати малютки. Как в тумане я подплыла к ней и взяла в руки. На ней оказалась всё та же пара, а между ними стояла радостная маленькая дочка с синими глазами.

Это была я.

«— Помогите ей, граф Донован! Пожалуйста, помогите!

Темнокожий мужчина рухнул на колени перед бесстрастным Рэбэнусом: ни один мускул не дрогнул, когда он медленно прошёлся взглядом по крохотной комнатушке и китаянке, без сознания лежащей на хлюпкой кровати.

Она мучительно умирала от тифа.

— Я сделаю всё что угодно, только бы она жила! — чуть ли не рыдал отчаявшийся молодой человек.

— Вечно? — тихо подал голос Рэбэнус, но бедный услышал . И уставился на чёрную фигуру яркими синими глазами.

— Простите, господин?..

— Вы оба можете жить вечно . И ваша любовь тоже.

Темнокожий мужчина долго-долго смотрел на Рэбэнуса и с каждой секундой всё больше и больше преисполнялся мечтами о богатой, счастливой, долгой жизни...

— Я сделаю всё, что прикажете, граф.

На бледном лице Рэбэнуса расплыла сам ый что ни на есть оскал —дьявольский.

— Придёт время, и я заберу ваше чадо, а пока... пользуйтесь моими услугами » .

Стекло треснуло, как только ударилось об пол.

Осколки задели жизненно важные органы.

Кровь до кроёв заполняла боль и солёными подтёками выливалась из глаз.

У меня никогда не было воспоминаний о них. О своих настоящих родителях. Я ничего не помнила, хотя в приют попала в пятилетнием возрасте. Ничего о них не знала, даже имён, и не пыталась узнать. Понятия не имела, кто они...

Яньлинь Велес. Логан Велес.

Предали меня, когда я ещё даже не родилась. Продались Рэбэнусу, как многие до этого. Оставили совершенно одну, не представляя, какую ужасную ошибку совершили. Из-за их жажды лучшей жизни я попала в приют, страдала множество лет, карабкалась на гору Тяньмэнь и раз за разом кубарем летела вниз, как бы не убеждала себя в обратном. И глядя на свою прошлую комнату... с трудом верилось, что настоящие родители хотя бы каплю меня любили.

Лучше бы я не приходила сюда.

— ТЫ ПРАВА.

О, ещё один, читающий мысли. Надо же, явился не запылился.

Монстр стоял в дверях: всё такой же вонючий, сероватый, гигантский — и готовился к атаке. Ярость закипела в груди, как котёл ада, нагоняя поистине исполинскую горячую бурю, на вершине которой возвышалась богиня смерти и хаоса — в гневе я была страшна как никогда. Зарычав, я кинулась к нему и, пока чудовище было в замешательстве от моей реакции, вонзила в бок острый угол ножниц. Тварь завизжала — и я вне себя от бешенства изо всех сил толкнула её. Грохот падения стоял такой же громкий, как и выстрел: пуля чётко вошла в широкое расстояние меж глаз.

Сдунув с лица прядь волос и убрав пистолет, я подобрала окровавленные ножницы и спешно спустилась вниз.

Там стояли ещё два монстра.

Не дожидаясь, когда они нападут, я что есть мочи ринулась к чёрному выходу и, чуть ли не выбив дверь локтём, помчалась по городу прочь.

Прочь от отрекшейся семьи.

Прочь от обезумевшего мира.

Прочь от переполнявших чувств.

Прочь от мыслей, прошлого, тайн...

Прочь от самой себя.

Вопль драл глотку, слёзы обжигали щёки — хотелось взорваться от несправедливости, боли, одиночества, постоянного страха и желания исчезнуть. Холод ночи почти не ощущался от быстрого бега, снежинками таял на полыхающем сердце — оно разрывалось. Истекало кровью. Нещадно ныло и забивалось в самый дальний уголок души: лишь бы никто больше его не тронул. Ведь каждый так и норовил вонзить в него осиновый кол, дабы умерла та королева, что сама взошла на трон и сама же от него отреклась.

Я некто.

Уставшая от прибавляющихся проблем.

Сломленная от полученной правды.

Треснувшая как корона, которую носила столь долго.

Порабощённая клеткой для вольной птицы.

Сдавшаяся перед монстрами — я слышала их рык слишком близко.

Однако...

Вот и дом! Там тепло, светло, безопасно! Там меня уже ждали: и не важно, что с криками и с очередным скандалом, совершенно не важно. Главное — что живой. Впервые так отчаянно хотелось обнять их, Мэри и Канга, раскаяться во всём, рассказать горькую истину и больше никогда не испытывать предательства. Лишь бы успеть, лишь бы успеть!..

Но...

Я не успела.

Мои приёмные родители были уже мертвы.

_____________

¹ Одна из четырёх великих красавиц Древнего Китая. В отличие от остальных трёх красавиц, нет никаких доказательств, подтверждающих её существование. Тем не менее о ней часто упоминается в китайских исторических записях.

XIX: Ни безумие, ни отчаяние

Человек, терзаемый своими демонами, совершенно бессознательно мстит за это ближнему.

Франц Кафка

Этого. Не может. Быть.

Перерезанные глотки. Застышие в ужасе глаза. Капающая на ковёр с мёртвых пальцев кровь. Одна рука Канга всё ещё продолжала приобнимать за плечи Мэри. Каждый вечер они садились на диван и вместе читали одну книгу: томик про Шерлока Холмса лежал на их коленях ещё раскрытым посередине.

И никогда уже не будет дочитанным.

Колени подогнулись, но я успела ухватиться за шкаф, чтобы не упасть. Тошнота подступила к горлу, дышать стало трудно. В голове никак не укладывалась вся обречённость ситуации: ни бледные, точно восковые куклы, тела приёмных родителей, ни сама внезапно наступившая их смерть, ни присутствие убийцы в моём доме...

Точно! А вдруг он всё ещё был здесь? Или монстры, которые гнались за мной?

Я застыла, напряжённо вслушиваясь в тишину, но ни шагов, ни скрипа не услышала. Ничего, как и в собственной потрясённой душе. Чудовища почему-то потеряли ко мне интерес, будто знали, что в доме меня и без того ожидал очередной кошмар.

И хоть я их не любила, как могла бы, всё же была благодарна приёмным родителям за опеку, воспитание и крышу над головой. Да, они были не самыми лучшими людьми, особенно Мэри, однако... не были достойны смерти. Точно не такой и не столь рано.

Подойдя к ним на онемевшмх ногах, я дрогнувшими пальцами коснулась их холодных рук.

— Да упокой Ян Ван ваши души, Мэри и Канг Вэй.

И подняла взгляд, желая в последний раз запечатлить в памяти их лица. Сердце рухнуло в пятки — позади них стояла фигура, сотканная из самой тьмы и почти сливавшаяся с тёмными обоями в ночи. Но я бы узнала её в любом виде, месте, возрасте...

Да, это была она.

Тень.

— Вот мы и встретились вновь, сяо-Рави.

Я сглотнула ком в горле и распрямилась. Её присутствие привело меня в куда больший ужас, чем убийство приёмных родителей, — ведь её, само воплощение зла и ненависти, безумия и жестокости, я боялась. Насколько, отчего до последнего надеялась, что это не она скользила по стенам переулка, не она пряталась в темноте усыпальницы, не она ожидала в углах моей комнаты, не она... доводила до паники.

Как же это оказалось глупо.

— Не смей меня так называть, — сквозь зубы процедила я, взяв себя в руки, насколько это возможно при общем стрессовом состоянии.

— А как лучше? Девочка-ворон? Птенчик? Слабачка?

— Лучше исчезни! — моя выдержка находилась на грани. — Исчезни раз и навсегда!

— Напугала, — Тень рассмеялась, а вместе с ней и ночная темень.

— Что ты хочешь от меня? Поиздеваться? Уж извини, но я уже выросла для этого, — я отошла от дивана, где лежали мертвецы, и достала бутылку бренди.

— А ты меняеш-ш-шься, — Тень витками мглы коснулась моей шеи, когда появилась сзади. — Я помню тебя ещё такой маленькой, податливой и более сговорчивой.

— Я больше не в твоей власти и никогда не буду, — резко обернулась я и уставилась во кромешную чернь. — Поэтому катись отсюда.

— Иначе что? Заплач-чешь? Убьёш-ш-шь кого-нибудь? — если бы было видно лицо, уверена, Тень сейчас бы кровожадно улыбалась во все тридцать два зуба.

Всплеск ярости — и уже пустая рюмка полетела в морок, пока не разбилась на другом конце комнаты.

— Только не смей напоминать мне! Я знаю, что ты добиваешься от меня либо жестокости, либо страданий. Ни того, ни другого тебе никогда не видать!

— И не хотелось, что ты так раскричалась, — как ни в чём не бывало, чёрным дымом качнулась в воздухе Тень.

Сделав пару жадных глотков прямо из горла бутылки, я хотела было уже что-то сказать, но вновь наткнулась взглядом на приёмных родителей. Алкоголь быстро привёл мозговую активность в действие: а я и не заметила, что раны на их телах другие. Не такие, как у Тинг и у остальных. Неужели новый убийца? Или кто-то совершенно иной? Но тогда зачем убил? О Аоинь, очередные загадки...

— Ты не знаешь, кто их убил?

— Мой мальч-ч-чик, конечно же.

Услышанное никак не складывалось в общую картину.

— Твой... мальчик?

— Ума так и не прибавилось, — недовольный голос Тени слышался отовсюду. — А ведь ты же даже видела сегодня мой портрет.

Портрет? Когда же? Их в институте целая куча. Или в личном кабинете Рэбэнуса Донована? Но там ничего не висело. Тогда...

Шок мигом отрезвил.

— Так ты Ивет Касс?!

Тень рассмеялась и чернотой закружилась возле меня.

— Да, девочка моя, я действительно та, которую он безумно любил! Я его обожаемая матушка!

— Ты ему неродная, — пальцы коснулась лба: голова и так плохо соображала, так ещё и начинала болеть.

— Это мелочи, — махнула рукой Ивет, оставляя в воздухе кусочки витающей тьмы. — Главное, что я осталась с ним даже после своей с-с-смерти.

Точно. Я же видела во сне, как она погибла. А затем ещё и читала, как Рэбэнус об этом то ли сожалел, то ли просто в очередной раз лицемерил.

— Он тебя воскресил с помощью магии?

— Да.

— Для чего же?

Безликая масса мглы, где должно было по сути находиться лицо, остановилось напротив моего собственного, полного мучительного беспокойства.

— Он велел за тобой с-с-следить, сяо-Рави.

— Зачем?

— План, — медленно проговорила Ивет. — Это всё план.

Холодок пробежался по спине — сама Смерть затеяла величайшую шахматную партию и всё гнала меня, королеву, в ловушку: уже ни пешек, ни коней, ни других фигур не осталось. Даже король оказался недосягаемым: белый проворно убегал, а чёрный скитался по клеткам в поисках убежища или спасения.

Неужели я проиграю?

Ведь с самого начала понимала, что не просто так всё затевалось, что не для самоудовольствия разогревали во мне любопытство, вели к опасностям, приводили монстров, улики, нужных людей и давали информацию ровно столько, сколько нужно было знать в тот или иной момент. Неужели Рэбэнус всё это специально подстроил для меня?Продумал до мельчайших деталей, точно знал будущее? Но тогда зачем? Чего он добивался от меня? Что я должна была сделать такого важного? Может, он и вовсе не собирался меня убивать...

Я не понимала. Ничего не понимала.

— В чём состоит этот план? — с трудом разбираясь в творящемся хаосе мыслей, выдавила я из себя.

— Результат тебя удивит, — продолжала говорить загадками Тень. — Рано или поздно ты всё узнаешь.

Возмущение возникло рефлекторно, как и всегда когда-то при Мэри.

— Спасибо, ещё одна помощница нашлась!

— Ибо этот путь ты должна пройти сама, одна.

— Здорово, — желчно фыркнула в ответ. — А то я не знала. И вообще, можешь явить своё настоящее лицо? Мне твой размытый вид приелся ещё с приюта. Бесит.

Откуда-то вдруг подул ветер: вся тьма, таившаяся в тенях и кромешной темноте большого помещения, устремилась к Ивет, пропадала в ней, как в бездне. Точно кисточками наносили яркую, живую краску: из чёрного появились первые светлые локоны, затем очертились карие глаза и лицо, плавно перешло в фигуру в простом сером платье, сделанном на манер XIX века, и закончило оголёнными ступнями, аккуратно опустившимися на деревянный пол. Ровно такая же, как и на портрете: женщина ближе к сорока лет с выражением полного превосходства и толикой помешательства.

— Красивая?

— Смотря на чей вкус, — бестактно подняла я брови.

— Сама не лучше, — чуть обиделась Тень.

Хотя уже Ивет.

Да такое в голове не укладывалось до сих пор! Не мог же человек, который умер в 1824 году, стоять передо мной полностью живой да ещё и не состарившийся! А до этого следить за мной, притворяясь моей собственной тенью!

Чертовщина какая-то.

С другой стороны, каким бы бредом всё это ни казалось, а попытать удачи на сговорчивость я всё решилась:

— Ты не знаешь, кто тогда настоящие родители Рэбэнуса?

Иронично.

Сегодня я нашла и потеряла своих, а теперь выясняла чужих... От боли хотелось выть, а лучше уткнуться в чьё-то надёжное плечо и плакать, но я не могла позволить себе такой слабости. Не могла ни сломаться, ни зарыдать, ни отвернуться от всего, ни сдаться. Не могла — и не было веских причин идти дальше, не было стимула или даже лучика света. Была лишь я — стремление оставаться всегда сильной и стойкой ради же себя самой. Плевать я хотела на спасение мира, преодоление слабостей, гибель других, сохранение собственной жизни — самым главным всегда в приоритете оставалась я.

Моя личность.

— Точно не Людвиг Донован, как ты могла подумать, — неожиданно охотно отозвалась рассказать историю Ивет, хлопнув в ладоши. — Он был моим возлюбленным, моим первым мужем, который повесился в молодости. От Людвига у меня был сын, который тоже со временем умер... мой мальчик был очень похож на него. Настолько похож, что я почти поверила в их идентичность.

— И дала ему фамилию Донован, — качнула я полупустой бутылкой, отстраняясь от собеседницы к окну. — Почему не Касс?

— Они не знали, что я выжила, — Ивет огорчённо вздохнула. — Не знали, где я, что со мной, да и не желали знать. Понимаешь, моя собственная семья не так охотно меня любила, как я их. И всё же в один момент я к ним вернулась, но уже со своим мальчиком. Мы жили сначала в мелкой деревушке, затем переехали в небольшой город, чтобы Рэб обучался в школе. Но он всегда был умнее, и уже в скором времени уехал в Лондон, учиться в институте. Там он и взял для себя фамилию Донован, за что тут же обзавёлся аристократическими корнями, клубами, вниманием...

— Но не богатством.

— Именно. Поэтому мы и явились к Кассам. Ах, представь, какой он был тогда красивый! Черноволосый, умный, воспитанный, неженатый! — женщина зажмурилась от удовольствия. — Вокруг него столько девушек прыгали, но он предложил руку и сердце никчёмной Люси, лишь бы получить богатое наследство.

— Не верю, чтобы Кассы в конце концов завещали всё ему, — вспомнила я записи дневника.

Ивет блаженно продолжала вспоминать прошлое, почти не обращая на меня внимания:

— Когда Лондон сотрясли первые убийства, никто не удивился, что и Кассы со временем попали под руку маньяка. Мой мальчик смог наконец официально присвоить себе всё имущество, а своими благородными делами и спасением короля он прославился на всю Англию.

— Именно в тот момент он и нашёл магию?

— И миры, — согласилась Тень и прямо глянула на меня.

— Как? — вырвался из груди изводивший вопрос. — Как ему далось? Я не понимаю, как или где он нашёл?

— Потерпи немного, — её желтоватые зубы показались из-за хитрой улыбки.

«Что?» — хоть и глупый вопрос, однако его отчаянно хотелось задать. Но я заставила себя промолчать, ведь знала: что-либо подробнее вряд ли услышу.

— Ладно, а зачем Рэбэнус убил моих приёмных родителей?

— Он тебе сам расскажет.

Истеричный хохот только усилием воли не оглушил ночную тишину.

— Да? Поэтому ты и пришла сегодня ко мне, чтобы передать приглашение от него? Сам он не мог явиться?

Смешно.

До чёртиков смешная драма.

Это же я должна найти Рэбэнуса, как он сам писал мне в письме, найденном в его же гробу. Специально запутывал? В его стиле.

— Не дерзи, — Ивет разозлилась, и на мгновение из её бледной кожи будто бы «вышел» дым. — Ничего не понимаешь, да ещё и постоянно нарываешься.

— Действительно, кто же в этом виноват, — огрызнулась я, скрестив руки на груди.

Женщина медленно склонила голову на бок, как кукла в фильмах ужасов, и её лицо искривил самый садисткий оскал, нечеловечески широкий и... жуткий. Глаза засветились алым — и страх вцепился в глотку.

— Что, так не получилось стать доброй?

Меня словно облили холодной водой.

О Си-ван-му...

Я забыла. Совершенно забыла. Снова. И ни разу не вспомнила за столько дней... Об общении.

О, Алестер... прости меня. Прости за всё.

«В один из осенних дождливых дней , в свои тринадцать лет, я сидела на полу, вновь в чулане, и рисовала выкройку, хотя почти и не видела её из-за нахлынувших слёз.

Сегодня я призналась в любви Алестеру.

И тот ответил взаимностью.

Тогда отчего же так горько на душе? Отчего так боязно, шатко? Бросало то в огонь, то в холод: хотелось рассказать всему миру о своём великом счастье, особенно воспитательнице Лин, но понимала , что этого делать нельзя. И вообще мальчики не должны общаться с девочками, а особенно когда они подростки. И особенно в стенах пустой комнаты...

Где мы поцеловались.

Сквозь влагу я смущённо заулыбалась. Это было так романтично! Так волнительно! Не уверена, что я сделала всё правильно, да и Алестер вёл себя так же неумело. Но от этого так тепло было на душе , так хорошо — подобного счастья я не испытывала очень давно, со времён первой сшитой рубашки на день рождения моего... возлюбленного.

Да, горячо, сильно горячо возлюбленного.

Однако я понимала , что мы не можем скрываться вечно. И даже не сможем быть вечно, ведь, как говорил Алестер, рано или поздно он может покинуть меня или я — его...

Слёзы пуще хлынули из глаз, и я даже не заметила , как дрогнула моя тень на полу. А затем она внезапно обрела реальные формы, напоминая дымчатое размытое облако с вполне различимыми очертаниями человека.

— Не плач-ч-чь...

В тот день я впервые познакомилась с Тенью. Поначалу я её остерегалась, не понимая, как могло существовать нечто подобное , мистическое, жуткое. И больше думала, что это моё разыгравшееся воображение или начавшаяся паранойя...

А затем Тень мне помогла.

Она хорошенько напугала старшую девочку, которая постоянно меня задирала. Конечно, ей никто не поверил, что существовала некая «ожившая» тень, но с тех пор я стала частенько над кем-то издеваться. И Тени это нравилось: она подпитывала мою растущую уверенность и силу, подталкивала на ещё более плохие поступки, заставляла мою настоящую страшную натуру выйти из кокона мнимой добродетельности, которую так упорно взращивал во мне Алестер.

Тот пытался всеми силами достучаться до меня. Вернуть обратно , к светлой стороне, заставить исправить ошибки .

Напомнить об обещании.

Однако то ли влияние Тени было слишком велико, то ли во мне слишком бушевали гормоны в четырнадцать лет, но я не слушалась его. Даже после множества поцелуев спустя ссор, даже после нотаций воспитательницы Лин, даже после близости с Алестером я не изменилась.

— Прошу, сяо-Рави, прошу! Опомнись!

— Я не хочу быть снова слабой! Я не хочу, чтобы со мной нянчились! Я уже взрослая, сама могу за себя постоять!

— Но не такими же жестокими способами, — Алестер мягким голосом пытался усмирить полыхающую во мне несправедливость.

— А как ещё ? Не могу я быть доброй!..

— Доброта — это самая сильная энергия на свете, самая вечная, самая настоящая и живая, а ты...

Мы крупно поссорились за два дня до того, как меня забрали из приюта.

Со мной никто не попрощался.

Сидя в коридоре, на одинокой скамейке, и дожидаясь своих приёмных родителей, я поняла все последствия своего зла. И всё больше и больше их осозновала, когда уже оказалась в Чэнду, в небольшой квартире, когда днями напролёт я всё думала о произошедшем, о себе, об Алестере и остальных, о всей своей бессмысленной жизни...

Я сбежала из нового дома спустя две недели и своим ходом добралась до приюта. Просто не выдержала разлуки, незнания и всепоглощающей вины. Хотелось прощения, тёплого дружеского плеча, объятий, поцелуев, вечности — лишь бы больше никогда не ссориться и не расставаться.

Но Алестер встретил меня крайне холодно.

— Зачем ты здесь, Равенна? Зачем?

— Я... — вся заранее подготовленная речь исчезла разом, как только я наткнулась на неприступный взгляд до смерти любимых тёмных глаз. — Я хотела извиниться...

Парень оказался всё так же непреклонен.

— Поздно. Слишком поздно, птичка.

Я рыдала. Умоляла. Молила. Кричала . Бесконечно долго плакала и раскаивалась...

Но Алестер во мне слишком глубоко разочаровался.

— Ты предала один раз. Значит, можешь предать и второй.

На место отчаяния спичкой зажглась ярость. А затем беспощадным пламенем разрослась до адского пожара — приют начал гореть не без помощи вновь появившейся Тени.

Но когда та убила воспитательницу Лин...

Я всеми силами попыталась всё прекратить, хотя с каждой секундой криков становилось всё больше , как и падающих обгорелых тел невинных детей.

— Ну же, дорогая, вкуш-ш-шай плоды своих пороков! Будь выше человечес-с-ских эмоций, выше всех! Ты же так этого хотела!

Алестер, весь в поту и в саже, смотрел на Тень остекленевшими от ужаса глазами. Я сама была воплощением страха — так тошно оказалось от собственных злодеяний, ошибок, неправильного пути, разрушения не только мира, но и себя самой.

Будь моя воля, я бы умерла в тот же миг.

— Нет, не трогай его! Прошу, не надо ! Остановись !

— А с-сама ты хоть раз ос-с-станавливалась?

Тень многоголосно рассмеялась, когда убила Алестера прямо за секунду до того, как я оказалась рядом. Безудержно рыдая, я держала его мёртвое тело в своих руках, возле полыхающего дома, до тех пор, пока сознание не кануло во тьму.

А очнулась я уже у приёмных родителей. Но ни они , ни кто-либо другой ничего не знал о пожаре... »

Колени всё же подгонулись и со стуком ударились об пол.

Сердце на последнем издыхании качало отравленную горем кровь.

Реальность терялась за толстым мутным стеклом.

Руки казались кровавыми даже спустя столько лет...

Дыши.

Просто дыши.

Я не вспоминала столь явно прошлое уже очень давно: слишком отчаянно гнала его от себя, лишь бы вновь не ощущать себя виноватой, обманутой и оставленной совсем одной. А ещё... наполненной бесконтрольной злобой на весь мир, кишащий червями и противными слизнями, но никак не приличными людьми. Ведь те всегда сбегали от ответственности, бранили заблудшие души, прекрывались собственной беспомощностью и тут же топили в яде действительно несчастных созданий. Они, эти двуногие создания, отворачивались в тот миг, когда в них нуждались сильнее всего, а затем рьяно вонзали нож в спину и обвиняли кого угодно, но только не себя. От людей я слышала лишь ложь: будучи ещё маленькой, мне часто говорили, что рвётся там, где тонко. Но я видела и сама прикладывала руку к этому: рвалось и то, что было залито бетоном, на чём клялись кровью и сердцем, и забывалось то, о чём обещали и любили.

Ивет не без удовольствия наблюдала за моими муками прогнившей души.

— А говоришь, не добьюсь от тебя очередных страданий, — рассмеялась она, запрокинув голову назад. — Такая жалкая!..

Это стало последней каплей.

Смех сменился хлюпаньем крови — я с лютой ненавистью всего за мгновение подскочила к Ивет и вонзила ножницы прямо в её шею. А затем ещё раз и ещё, в безумном исступлении повторяя одни и те же движения, но попадая то в голову, то в плечо, то в тело — искромсать, стереть, убить.

Убить, убить, убить.

Рыдать и смеяться — сумасшествие граничило с остатками здравого смысла и стирало в кровь всякое понятие о моральности. Да и к чему оно, если всегда будут существовать такие моральные уроды, как Ивет и Рэбэнус? Как Инграм и даже я? Зачем оно, это добро, если его столь мало? И никогда не хватет на всех?

Как же забавно всё же получилось! Тень, которая всячески меня изводила и заставляла убивать, погибла от руки своей же «ученицы». Ха-ха! Вот же действительно настоящая комедийная трагедия!

Браво! Просто браво!

«Ты должна научиться дарить свет самой себе».

Полоумный смех сменился на скорбящие рыдания. О Алестер! Я столько терпела, столько времени несла всё в себе! Так долго! Слишком долго! Ни один человек не вынес бы всего того, что выпало на мою изодранную душу. Ни один бы не справился с совестью, не задушил бы её и не закопал вместе со состраданием в глубокой чаще. Ни один после всего просто не выжил бы...

А я!..

Скажи мне, любимый, неужели я и вправду заслужила подобные муки? Неужели никогда не познать мне прощения за свои поступки? Неужели я обречена на вечное несчастье? И ни за что мне не стать твоей птичкой, радостной, доброй? И обрести вольные крылья...

О Алестер! Алестер!

Прости меня, любимый. Прости за всё, прошу...

Прости.

Дом опустел.

Мертвецки тихо. Что снаружи — ни души на улице; что внутри — ни единого живого; что ещё глубже — эмоции безмолвно повесились, не вытерпев постоянного надругательства. Под оболочкой некогда бесконечно сильной Равенны Вэй оказался лишь космос — наполненный всем и ничем одновременно. Бескрайний, сложный, противоречивый и такой... пустой.

Во мне ничего не осталось.

Ни-че-го.

Как заведённый, но уже ржавый механизм, я взяла бензин, спрятанный под раковиной, разлила его по всему полу, в том числе и на мёртвые тела, бросила спичку и вышла за дверь. Просто и равнодушно. Так, будто не покидала свой дом раз и навсегда.

Через полсотни ядров, пройденных по безлюдной трассе, послышался взрыв. Ещё через столько же вдалеке завизжала сирена пожарных или полицейских. Возможно, они всё же обнаружат тела и даже заподозрят, что и я мертва, но...

Как же плевать.

Рядом остановился автобус. Без раздумий я села в него, надеясь лишь как можно дальше уехать из до омерзения надоевшего города. Меня даже не смутило, откуда взялся посреди лунной ночи транспорт: прислонившись головой к холодному стеклу, я отрешённо провожала взглядом тёмные дома, звёздное небо, тусклык фонари и всё то, что когда-либо связывало меня с Равенхиллом. Всю себя.

И уснула, даже не осознав, что автобус так нигде и не остановился.

И не остановится.

XX: Ни одиночество, ни отчуждение

Стараясь быть собой, мы вызываем у многих людей отчуждение; стараясь же уступать желаниям других, мы вызываем отчуждение у самих себя.

Кларисса Эстес

Хотелось никогда не просыпаться.

Бездна опьяняюще манила — простотой, вечностью и блаженством. Бесконечно долго лететь — столь же долго спать. Дикая усталость надавливала на веки, тяжело переливало кровь, мягким одеялом укрывала от внешнего мира: спи, бедный ребёнок, спи. Ничего интересного не находилось снаружи, нечего там искать: ни себя, ни смысла, ни понимания.

— Девотька...

Да, лучше с головой уткнуться носом в подушку. Какой же кайф спать в столь мягкой кровати! Вытянуть ноги, прижать руки к себе, сладко зевнуть... настоящий рай! Точно сам Чжун Куй, один из меншеней¹, стоял возле двери в мою комнату и зашищал от самых страшных ночных кошмаров. О да, как же давно я не испытывала такой радости от здорового сна!

— Девотька!..

Чуть наморщившись от чего-то навязчивого, я перевернулась на бок и глубоко вдохнула грудью. Ах, как хорошо поспать! Только разве что постельное бельё пахло слишком ядрёным запахом. Может, матушка решила попробовать новый порошок. Да, думаю, скорее всего...

Новый сон уже был так близок. Стоило лишь подождать пару секунд, и я провалюсь в него, как в объятия самой мягкой плюшевой игрушки. Совсем немного осталось...

— Девотька.

Интересно, почему матушка так странно меня зовёт? Мне же сегодня не надо в институт...

— Девот-т-тька!..

Стоп.

По ощущениям это не моя кровать.

И это не матушка меня звала.

Она же мертва.

Тогда где я?

Медленно раскрыв сонные глаза, я постепенно сфокусировалась на самой дальней точке, которую смогла увидеть. Правда... это оказалось что-то странное. Непонятное. Точно к гигантской стене прикрепили безумное количество одинаковых железных кроватей с синими одеялами и белыми простынками. И они тянулись, всё тянулись вверх...

Я резко села.

Тут же скрипнул не только матрас, но и толстые цепи, с помощью которых на весу над пропастью вдалеке держалась моя кровать. Вокруг — множество таких же цепей, идущих откуда-то сверху из темноты, невидимого потолка. И каждая из них крепилась к тысячам кроватей: одни висели криво, другие ровно, третьи вверх дном. Но некоторые... были не пусты.

Я уставилась в слепые глазища худощавого парнишки, чья кровать висела напротив. Он сидел возле самого бортика, вцепишись тощими пальчиками в железо, и беззубо улыбался. И смотрел на меня так, будто видел.

— Девотька, девотька! — запищал он, чуть ли не подпрыгивая на подушке.

Как он узнал, что я девочка? И кто он вообще такой? А я как сюда попала? Я же...

Неожиданно к голосу мальчика добавились другие: такие же писклявые, невнятные, принадлежащие... я чуть не выпала из-под одеяла, когда оглянулась.

Они все были одинаковыми.

Все мальчики.

Бледные. Приютские. С тёмными грязными волосами. В подтяжках. И такого размера, будто куклы с большими головами.

Они все были... неестественными.

— Девотька-девотька-девотька-девотька-девотька...

Что за сумасшедший сон мне снился? Или не сон вовсе? Всё слишком реально ощущалось: от запаха свежевыстиранной одежды до холодка по спине. Да и мне никогда не снились такие правдоподобные кошмары, до недавнего времени я вообще слишком редко видела сновидения. Но тогда...

Это невозможно.

Просто, Гуй побери, невозможно.

Я же не могла попасть в другой мир?

— А НУ ЗАТКНУЛИСЬ, НЕПОСЛУШНЫЕ ГОЛОВАСТИКИ!

Страшный грохот раздался где-то в конце необъятного помещения, размером в десятки футбольных полей во все стороны. Кто-то громоздкий нёсся сюда на всех порах, сбивая железные кровати по пути. И я точно не собиралась встречаться с ним, кто бы это ни был.

— Мальчик, эй, мальчик!

Белые зрачки вновь уставились на меня с таким вниманием, отчего становилось не по себе.

— Девот-т-тька!

— Где тут выход?

Паренёк хлопал ртом, словно передразнивал меня, а затем попрыгнул так, аж цепи опасно задрожали.

— Что такое в-в-выход?

Последнее слово он произнёс странно, да и вся его речь напоминала не совсем английский язык: будто он и не он одновременно. Как-то искажённо, однако я не понимала, чем конкретно резало слух.

БА-БАХ!

Нечто уже было совсем близко, но из-за стоящего пыльного марева разглядеть ничего не удавалось. С другой стороны, и не хотелось — монстрами я была уже сыта по горло. Поэтому как можно скорее попыталась встать на кровати: она шаталась во все стороны и угрожающе стонала под моим весом. Десятки слепых глаз уставилась на меня, как на актрису куньцюй², в ожидании грандиозного чуда и всплеска восхищения. Вот только я не обладала ни мелодичностью голоса, ни плавностью движений — и совершенно нелепо прыгнула со своей кровати на другую. Прямо на ребёнка.

Минус один!

Тот сплющился, точно состоял из воздуха, и я в удивлении оступилась.

И упала.

— Девот-т-т-т-т-ь-ь-ька!!!

Цепь разодрала кожу до крови, когда я схватилась за неё и соскользнула до следующего матраса.

— ЗАТКНИТЕСЬ!!!

Чья-то тёмная фигура уже виднелась из-за завесы тумана, но приближалось уже медленнее, явно устав.

Бежать! Надо срочно бежать! Но куда? Зачем? И главное — как? Расстояния слишком большие, до ближайшей стены слишком далеко, спускаться по цепям — лишусь рук. А внизу... была тьма.

Бездна.

И не имея никакого плана, я решительно спрыгнула.

***

Тишина.

Вокруг — ни единого звука. Внутри — абсолютная пустота. Очередная бездна.

Долбанная темнота.

Резко открыла глаза — и ничего жуткого перед собой не увидела, как ожидала, лишь что-то непонятное террактового цвета тянулось далеко вперёд. Висок нещадно давило изнутри, точно червь проедал себе ход сквозь мозг, брови сошлись на переносице от боли. Рука потянулась ко лбу, но коснулась носа: струйка крови потекла по губам.

Только этого не хватало.

Заторможенно сев, точно с дичайшим похмельем, я недовольно застонала. Кровь заливала и без того алую блузку, поэтому внешний вид меня мало волновал. Удивительно. Ведь обычно в какой бы ситуации я ни оказывалась, всё равно думала о собственной красоте и привлекательности: даже больше не для кого-то, а больше для себя. Мне слишком нравилось быть красивой. Но после всего...

Окровавленные пальцы дрогнули.

Секс с Инграмом.

Заброшенный дом настоящих родителей.

Гибель приёмных .

Тень... а точнее Ивет.

Её убийство.

Пожар.

И автобус...

Неужели именно он перенёс меня в другой мир? Я уже не сомневалась, что оказалась не в своей вселенной, как бы странно и невозможно это ни звучало. Ведь не мог же автобус появиться словно из воздуха? Откуда мне было знать, как работали перемещения? Рэбэнус что-то писал об этом в своём дневнике и пытался выяснить через книги не только о магии, но и о других мирах. Целая библиотека у него собралась на данные темы и, уверена, прочти я все рукописи, всё равно не нашла бы ответа на вопросы. Просто чувствовала, что здесь было что-то иное... не доступное человеческому пониманию. Нечто настолько сложное и высокое — в обычные слова попросту не изложить.

И всё же Рэбэнус как-то нашёл ответы. И магию.

Но как?

«Рано или поздно ты всё узнаешь», — так сказала Ивет. А ещё про неизвестный план и терпение. Класс! Когда-нибудь на меня перестанут нагромождать загадки, как на забитую хламом кладовку? Я вообще-то не волшебный мешок с бесконечным дном, а человек, Гуй побери.

Я устало потёрла переносицу.

Очевидно, я перемещалась в тот момент, когда засыпала или теряла сознание. В этом был один единственный плюс: как только нависала опасность, можно было быстренько свалить. Как в прошлый раз, когда меня окружал чудовищно большой то ли приют, то ли детский сад. Прыгнула во мрак — а может, это был а-ля портал в другой мир? — и оказалась...

А где я оказалась?

Тишина.

Реальность предстала какой-то неправильной, искажённой, словно нечто врезалость в планету, и теперь в замдленной съёмке всё вокруг вытягивалось, разрушалось, отдалялось друг от друга. Совершенно беззвучно. И так, будто ничего и не двигалось вовсе.

И никого не было.

Высокие, казавшиеся плоскими, дома тянулись в зыбкое небо, больше напоминающее тягучую серо-коричневое облако, пркрывающее всю видимую мне область. Света было очень мало, но достаточно, чтобы заметить, какими острыми клочками изгибалась поверхность пустыни. Будто неровные края камня резко обрывалась в разных местах: в расщелине, между стенами зданий, далеко в воздухе, точно парили в нём огромными глыбами. Ржавого цвета окна оказались без стекла, да и весь мир будто состоял из сплошного крепкого металла. И нигде не наблюдалось следов обитания, технологии или жизни...

Абсолютно пустая планета.

Шестое чувство подсказывало — здесь действительно никого не было.

И всё же я встала в поисках найти хоть кого-нибудь. Или что-нибудь. Ведь если Мультивселенная решила поиграться, то и смысл всей затеи, надеюсь, присутствовал. Иначе зачем оно всё? Будь я владычицей всего сущего, не поскупилась бы придумать нечто хитровыпендренное, чтобы поиздеваться над обитателями галактик. Почему, собственно, и нет?

В груди заныло от ностальгии: всё же в последнее время не хватало простых дней, не обременённых тревогой и опасностями. Тех дней, когда я была королевой института, шила на заказ наряды, упивалась высокомерием и проводила незабываемые ночи в клубах...

Шорох.

В полной тишине, даже при слабом шуршании моей подошвы, чужой звук казался как никогда громким.

Что-то где-то пошевелилось.

Замерев, я с опаской огляделась и пальцами потихоньку нащупала ножницы в кармане пальто. Сумку уже успела где-то потерять...

А затем я увидела её.

В двадцати ярдах от меня. Безвольно брошенная и заманивающая всем своим потрёпанным видом. Даже капельки крови были видны. Что она здесь делала? Почему я не заметила на ровной поверхности при первом просмотре? Как она...

Ноги не слушались: они оказались быстрее у сумки, чем мысль созрела до конца.

Посмотри. Проверь.

Колени коснулись холодного ржавого железа. Руки непроизвольно потянулись к находке — посмотреть одним глазком, посмотреть...

Шорох.

Прямо позади меня.

Стук сердца гонгом отдавался по всему телу. В висок стреляло так сильно, точно иглами вспарывали кожу. Кровь потекла сильнее.

Это место выкачивало из меня энергию.

Пальцы остановились возле самой заклёпки сумки. Что-то с ней не так. Как и во всём этом странном мире.

Само воплощение чужести.

Вот что это было. Даже не одиночество, не обволакивающая тишина, не искажённость — эта реальность была чужда. Не мне, нет. Самой вселенной. Словно белая ворона среди миллиона чёрных. Заражённая клетка посреди здоровых. Покалеченный мир среди нормальных.

С этим местом что-то сделали. Кто-то .

Шорх-шорх.

Медленно, очень медленно я обернулась.

На меня уставились два чёрных глаза.

Кровь тут же хлынула быстрее: картинка смазалась, острая боль колькнула в затылке, тело накренилось в бок.

И я потеряла сознание.

***

Меня разбудил мерный стук капель о крышу. С трудом оторвав голову от подушки, я сонно огляделась, чтобы узнать, куда меня в очередной раз занесло. И, к счастью, место оказалось приятное: бамбуковый паркет, на котором разбросаны клубничного цвета подушки, широкие чемоданы с росписями этнических мотивов, длинный столик из тёмного дуба, полный фруктов и воды, светло-жёлтые деревянные стены, плавно переходящие в ширмы — традиционная китайская комната, полная внутреннего света, свободы и чужого тепла. Из восьмигранного окна видны лишь далёкие зелёные холмы — и тоска полоснула по сердцу. Так сильно я устала от зимы, постоянного мрака, холода и окровавленного снега, а тут... лето. Неважно, где я находилась — облегчение дождиком полило засохшую поляну радости и спокойствия, расцвели камелии и яркими бутонами осветили мир азалии.

Лёгкость души — точно после бесконечного тёмного леса, полного тумана и паутины, я смогла наконец-то выйти к проблеску солнца.

Сев на тонком матрасе и скинув хлопковое одеяло, я обнаружила себя в иной одежде: рубинового цвета пижама из шёлка с имитацией ципао и со штанами по колено. Удивлённо вскинула брови: кто меня переодел? И зачем? Однако эти вопросы быстро пропали, стоило только вновь взглянуть на еду: в желудке не было ни крошки ещё со позавчерашнего дня, если верить собственным физическим ощущениям и чувству времени. Виноград, личи, груши, персики — всё такое сочное, свежее, с насыщенным натуральным вкусом, что аж слюни текли. Навешись, я взяла стакан воды и хотела было уже его выпить, но остановилась: в отражении моё лицо оказалось чистым, без капли крови. Своей и чужой. Кто-то ещё и умыл меня, и теперь для полного счастья мне не хватало помыть голову, да и вообще расслабиться в горячей воде. Но то, что меня пока никто не собирался убвать и пугать, уже невероятно радовало.

Подозрительно.

Даже слишком: еда без яда, везде светло, пахло дождём и молодой листвой, никаких криков, жуткой тишины или голосов мальчишек. Так хорошо... очень странно.

Неужели в этом мире не существовало ничего плохого? Где я вообще? Может, в своей вселенной, просто в Китае? Как понять, когда я попаду обратно? И попаду ли...

Одиночество.

Пушистой плесенью оно разрослось из угла, поползло по стенкам, охватило шкафчики, стулья, коснулось моей стопы. Будто только и ждало, когда я вновь останусь одна, покину бренных друзей, вырвусь из хаоса забот и химическим осадком лягу на дно колбочки — зажатой, испытуемой, нужной лишь в целях эксперимента для достижения результата. А что для этого потребуется — никого не волновало.

Одиночество всегда отвечало взаимностью.

Я резко посмотрела на открывающуюся ширму: в комнату вошла невысокого роста китаянка с распущенными чёрными волосами. Белое с нежно розовыми тонами ханьфу доходило до пола, длинные рукава плавно тянулись по воздуху при ходьбе: гостья — или хозяйка? — подошла к столику с противоположной от меня стороны и мягко опустилась на подушку. Она подняла на меня лицо, на котором пронзительно выделялись тёмно-карие глаза, — и мир схлопнулся.

А точнее мой мозг от осознания увиденного.

Передо мной сидела Тинг Моу.

Или Юймин.

Да как такое возможно? Сначала её убийство в Равенхилле, потом фотография на чердаке, а теперь ещё и это — появление в другой реальности? Она что, тоже бессмертная? Или у неё свои танцы с бубном и магией? Какого Гуя мисс Мультивселенная решила столкнуть меня из всех возможных миров именно с Тинг? Не скажу, что не была рада её видеть, но смирение так быстро не отбросишь в сторону: оно въелось под корку мозга, прижилось там и не собиралось уходить. Я считала Тинг умершей, я считала её никак не относящейся к приёмной семье, я считала её даже не подругой — просто человеком, с которым хорошо поговорить о родном.

Она должна быть мертва.

Так почему это не так? Почему она вновь влезла в мою жизнь? Ведь именно с Тинг всё началось...

— Так ты жива?

Слабый кивок головы.

— А я видела твой труп, между прочим, — несколько секунд общего молчания. — Не хочешь что-нибудь объяснить?

Бесит.

Бесят непонятные правила Рэбэнуса. Бесят неожиданные открытия. Бесит бессилие, непостоянство и происходящее безумие.

Всё бесит.

Сколько можно надо мной издеваться? Сколько ещё тайн впереди откроется с совершенно неожиданной стороны? Да, я сама всё затеяла, сама клюнула на крючок, сама жаждала узнать секреты — но я никак не предполагала, что всё зайдёт насколько далеко. Настолько, что я сейчас чёрт пойми где, непонятно зачем и в невероятно большой опасности. Жжение отпечатка на груди возникло одновременно с желанием закурить: я не имела зависимости, но стресс давал о себе знать.

— Коснись, — как ни в чём не бывало, протянула руку Тинг.

Подавив вдох злости, я потянулась к ней — и пальцы прошли сквозь, будто... через призрак. Даже лёгкого покалывания не возникло, вообще ничего, точно никто не сидел передо мной, никого тут не было.

Да уж, только приведений мне не хватало. Или разыгравшейся фантазии.

— Моё тело действительно умерло и осталось там, в нашем с тобой родном мире, — так привычно было слышать китайскую речь Тинг, и в то же время весьма неестественно, ведь мозг до сих пор не полностью воспринимал происходящее. — Здесь же, в этой реальности, обитают лишь духи.

— Все-все умершие? — засомневалась я, хотя, казалось бы, в это поверить легче, чем во всё остальное. Вообще во всё.

— Практически да.

Значит, где-то здесь были Мэри и Канг? А ещё Логан, Яньлинь, воспитательница Лин и... даже Алестер? Волосы упали на плечи от качания головы: не самый лучший момент для очередных воспоминаний. Прошлое осталось там, далеко позади, и нечего было таскать его через вселенные. Ни к чему хорошему ни меня, ни их это не приведёт.

— Значит, ты в курсе про Мультивселенную? — заметив полное отсутствие замешательства у собеседницы, спросила я.

— Как, видно, и ты, — расслабленно обронила Тинг и встретилась со мной взглядом.

А она изменилась. Несильно, но всё же заметно: стала ещё более спокойной, несмотря на то, что всегда отличалась уравновешенностью и умиротворением, однако сейчас будто... просто смирилась. Окончательно и бесповоротно. Смерть всегда действовала на всех по-разному: никому не понять эту даму в чёрном с косой наперевес и, какой отпечаток костлявой ладони она на тебе оставит.

— Я многое узнала, — я невесело хмыкнула, ведь никогда не ожидала, что мои грёзы о множество вселенных окажутся правдой. — Даже слишком.

Лицо Тинг ничего не выражало, но её пальцы нервно сжали фланелевую ткань ханьфу.

— И что же?

Безумие взбудоражило сознание, и без того находящееся на грани, а смех гулко разносился в пустой черепной коробке. Знания, полученные столь сложным путём, бесполезны, если не доведены до логического заключения, до конца. А чтобы его достичь, нужно задавать вопросы, поэтому прости, изящная, но сегодня не твой день.

— Каким именно образом ты попала в свиту Ворона?

Тинг будто бы и не удивилась резкой смене темы.

— Это началось ещё с того момента, когда я в первый раз «умерла», — она выразительно на меня посмотрела, явно ожидая вопросов, на что мне хотелось лишь рассмеяться. Или горько плакать. Не решила ещё, что больше нравится.

— Я знаю про твоих настоящих родителей, — их кровь всё ещё виделась на руках. — Хочешь прикол? Они были моими приёмными. Мэри и Канг.

Девушка в изумлении уставилась на меня, и на мгновение её безупречное лицо исказилось от внутренней муки, словно за прошедшие года неуловимая горечь скребла стенки лёгких и вылетала отравленным облаком пара. Значит, всё же любила их, даже больше, чем я, несмотря на произошедшее: я догадывалась, в чём крылась причина всех проблем. Точнее, в ком.

— Были?

Зубы прикусили язык до боли.

— Их... убили ровно перед тем моментом, когда я оказалась в другом мире.

Стук дождя о пагоды отозвался ночной мглой и безудержным рыданием: убийство, убийства, всё ещё страшной болью вонзалось в тягучие вены.

И скорбящее лицо Тинг повторяло почти все мои чувства.

— А я думала, что это простое совпадение фамилий... — она опустила взгляд, явно боясь встретиться с моим гневом. — Даже и не догадывалась, что ты приёмная.

— Представляешь, про тебя так же могу сказать! — истерика незаметно подкралась к самому края здравомыслия. — Какого Гуя ты угодила под колёса?

— Это была постановка, — быстро оправдалась девушка, на что я закатила глаза.

— Чего-то подобного я и ожидала.

— Значит... ты в полной мере представляешь, насколько тяжело жить с ма... Мэри, — Тинг на мгновение осеклась, но так и не подняла голову. — Насколько это морально давит. Каждый чёртов день. Когда мне было двенадцать, я с трудом это вывозила. В таком возрасте хочется свободы, развлечений, друзей, настоящей жизни. А тебя постоянно гонят в дом, запирают в комнате, лишают всего. И ты становишься ещё большим посмешищем помимо лишнего веса и тихого характера, — я вспомнила найденное фото. — В тот момент мы ещё жили в Китае, тоже в Чэнду, но Мэри с каждым днём всё больше ныла о том, как она хочет обратно в Англию. И в один момент мы собрались...

— Тогда ты и решила?.. — подтолкнула я разговор ближе к делу, и на секунду ощутила себя так, будто разговаривала с Анной.

— Умереть, да, — Тинг с тоской глянула в окно. — Но меня каким-то чудом нашёл Рэбэнус. И я согласилась на постановочную смерть взамен на то, чтобы навсегда избавиться от надзора родителей. Рэбэнус взял надо мной опеку, отправил в другой город, устроил в школу, избавил от лишних хлопот. Я жила одна, воспитывалась книгами, соседками, добрыми учителями. Всё было хорошо, пока Рэбэнус не попросил меня перебраться в Равенхилл. Перечить ему — значит, погибнуть, поэтому пришлось подчиниться. Там я прошла обряд и стала частью свиты, узнала о многом, поступила в институт и... умерла. По-настоящему.

— Ты не знаешь, кто это был? — от близости к разгадке пальцы импульсивно вжались в дерево стола.

— Если бы, — вздохнула Тинг, заправляя локон волос за ухо. — Убийство произошло ночью, лицо преступника было скрыто в темноте, да и напал он сзади.

Китайское ругательство грязным грузом омрачнило светлую обстановку.

— А я думала, хотя бы эта тайна прояснится.

Тинг растерянно посмотрела в мою сторону.

— А что... есть ещё?

— Их слишком много, чтобы перечислять, — махнула рукой я не без раздражения. — Быстрее умрёшь, чем поймёшь.

— Спасибо, мне это уже не светит, — с грустью улыбнулась Тинг.

— Зато у меня есть все шансы! — хлопнула я по столу, хрипло посмеявшись. — Одного я не понимаю: если Рэбэнус может явиться практически к любому человеку, то почему он устроил мне такой квест по поиску самого себя?

— Он от тебя что-то хочет, — острожно проговорила китаянка, но заметив моё неудовлетворение, продолжила, тщательно подбирая слова: — Чтобы ты чего-то достигла. Или поняла самостоятельно. Или ещё что-нибудь — Рэбэнус слишком любит темнить, он никогда ни с кем не делиться своими планами и всегда рассчитывает на полное послушание. Он руководит нами с помощью клятв и вырванных сердец, и мы ему подчиняемся. Он нами питается.

В голове внезапно собрался пазл:

— Получается... заключая с человеком контракт, Рэбэнус навсегда привязывает «жертву» к себе? И буквально живёт засчёт неё?

— Да.

— Поэтому он и бессмертный: подчинённые ему люди отдают ему несколько лет своей жизни, — я удивилась, как раньше до этого не додумалась. — Никакая болезнь его не сразит, ведь убьёт другого, как и раны, отравления и всё остальное...

Тинг в тревоге слегка нахмурилась.

— Очень хитро, не находишь?

— В его стиле, — будто мы знакомы с Рэбэнусом сто лет, усмехнулась я и приступила к следующей интересующей теме: — Он не говорил, по какому принципу берёт к себе в свиту? Зачем ему нужна была ты?

Тинг всегда любила подолгу думать перед ответом. Нет, не чтобы найти нужных слов, хотя она и боялась задеть человека, а чтобы самой не разбиться, когда будет говорить. Не показаться уж слишком слабой и беспомощной, не развалиться, как покосившийся сарай, не оступиться в предложениях, не рухнуть меж запятых в пучину засасывающей памяти и её бесконечных ужасов. Тинг не умела контролировать себя сразу и на ходу, как я сама всегда делала, она сначала остановиться, подумает, а затем пойдёт дальше. И так каждый раз.

Дождь почти закончился, когда девушка неуверенно заговорила:

— У меня есть подозрения... что Мэри и Канг тоже когда-то ему «продали душу». Поэтому он оказался в нужный момент рядом со мной, — она мучительно зажмурилась и прижала ноги к груди, словно мечтала спрятаться от всего мира. — Чтобы как по цепочке: одна семья за другой, поколения, роды, всё человечество... было связано с ним одним.

Да. Именно.

Я тоже это подозревала. Неоднократно ощущала, что приёмные родители не просто так взяли меня из приюта, не просто так переехали из Равенхилла в Чэнду, а затем обратно, когда мне надо было поступать в институт. Который, кстати, они тоже выбрали по какой-то причине. Скорее всего, ими действительно руководствовался Рэбэнус... Но зачем? Для чего ему? Учитывая, что мои настоящие родители состояли в его свите. Что с ними стало? Он тоже убил их? Или случилось нечто иное? Связано ли их прошлое с тем, что теперь Рэбэнус пытался чего-то добиться от меня? Каков его план?

Слишком много вопросов всего за последний час.

— Я тоже так считаю, — от яркости появившихся лучей солнца заслезились глаза, отчего пришлось устало их потереть, — но есть одна загвоздка: это Рэбэнус убил наших с тобой родителей. Не тот убийца, что грохнул тебя. А он.

— Зачем? — Тинг положила подборок на колени и взглядом остановилась на моём лице.

— Из-за вселенского плана? Собственной прихоти? Обиды? Истёка срока годности? Один Шоу-син³ его поймёт, — досада кислотой прожигала злость.

И угодило же меня вляпаться в это дерьмовое дело, с каждым разом приобретающее всё и больше глобальных проблем и сложностей. И почему все решили, что только я способна что-либо сделать? С чего вдруг? Нуподумаешь, в детстве сталкивалась с мистическим, а родители состояли в свите «злого волшебника». Это же не повод сваливать на меня с бухты барахты всю ответственность и ставить хрен пойми какие задачи. Да, интересно, да, целенаправленно шла на риск, да, понимала все трудности, но происходящее... выходило за рамки осозноваемого. До сих пор никак не укладывалось в голове, что Мультивселенная действительно существовала.

Это же невозможно.

— А как там... Вилл?..

Воспоминания лавиной нахлынули на голову, камнями застучали по ней, раздробили череп: Арни, Инграм, Вильгельм, Анна, Джейсон, Хилари... это всё осталось там. За миллиарды световых лет, в совершенно ином мире среди тысячи других — и вовсе не факт, что я когда-либо вернусь обратно. Куда больше была вероятность, что я никогда их не увижу...

От сожаления сжалась душа.

Прошло всего ничего по времени, проведённого с этими ребятами, но они оказались такими родными и единственными из восьми миллиардов людей, кто мне приглянулся. Только они связывали меня с той Землёй, с той жизнью, с той мной.

Только они спасали меня от падения в окончательную чужесть.

— Держится, — перед глазами всплыло волевое лицо Вильгельма и стальной блеск пистолета. — И очень достойно.

Тишина.

Тинг чувствовала, что я многое ей не рассказала, и понимала, что не поделюсь всем произошедшим после её гибели. И вовсе не из-за тоски или нежелания вспоминать — я попросту не хотела рассказывать. Слишком долго, нудно и абсолютно не имело смысла. Да и вряд ли Тинг горела желанием знать, как Вильгельм убивал монстров, спасал меня из очередной передряги, расхаживал полуголый по дому и грозился убить. И ни к чему говорить о её похоронах, новых убийствах, сгущающейся опасности и тьме... Пусть живёт в своём загробном мире без очередных страданий.

Акт милосердия — мой излюбленный приём за последние недели.

— Я бы не хотела, чтобы всё так сложилось, — тихо призналась Тинг, будто даже здесь нас мог услышать Рэбэнус. — Была бы моя воля, никогда не подставила бы плечи когтям Ворона.

Какая ирония. Точно так же думала и Анна. Жаль, что я не сказала ей следующие слова:

— «Была бы моя воля», «если бы», «не случись этого» и множество других вариантов — это всего лишь предположения, ничего более. Глупые, бессмысленные, несущие лишь вред, но никак не исцеление. Они тянут назад, заставляют вспоминать боль, разрушают, мешают двигаться дальше — и при этом не содержат в себе ровным счётом ничего. Зачем представлять о том, как сложилось бы всё иначе, если никогда такого уже не будет? Смысл изводить себя мнимой счастливой жизнью, которой не будет из-за когда-то совершённой ошибки или принятого решения? Если это уже никак не исправить и не отменить, то и ни к чему себя мучить подобными иллюзиями. Принять это — не забыть или спрятать — а именно принять, что сделано, то сделано, и научиться жить с этим грузом дальше. И желательно так, чтобы не спотыкаться об него каждый раз: нужно шагать быстро, высоко, широко. Так, чтобы твоя нынешняя жизнь как можно меньше напоминала о том, что ты чего-то сделал или не сделал. Только от тебя самого зависит, в каклн русло потечёт твоя же судьба. Нужно лишь понять, как правильно направить.

Мне всегда нравилась философия: долго размышлять, много говорить, обдумывать существующую природу со множества сторон, иметь своё собственное мнение на каждую тему. Любовь к поиску истины возникла не только в моём характерном любопытстве, но и передалась от Алестера: тот любил часами болтать со мной о смысле жизни и Вселенной, о богах, о человеческих пороках, о любви и о нас самих — тогда ещё не по годам взрослеющих детей, вкусивших плод потери.

— Ты изменилась, — Тинг как никогда внимательно рассматривала меня.

И очень сильно.

Как бы ни хотелось этого признавать. Но я действительно уже не была всегда супер уверенной, высокомерной и равнодушной к чужой боли. Не была той непревзайдённой стервой, под каблуком которой ходил весь институт, а до этого и школа. Не была такой, как прежде, ибо устала.

Да, я просто устала.

От постоянного одиночества, головной боли, криков Мэри, своей собственной злости и ненависти. Устала от недосягаемой дружбы и счастливой любви, от бесконечных попыток наладить с кем-либо контакт и сделать подлость другому. Устала лезть к каждому в душу и их секреты, устала брать на себя ответственность и разбираться во всех делах одной. Устала быть непробиваемой бронёй и в то же время развалившимся карточным домиком. Устала от навязчивых мыслей, от неопределённости, от постоянной лжи, от страха и ожидания. Устала всё так же продолжать убеждать себя и всех вокруг, что всё хорошо и в порядке.

Потому что я, чёрт возьми, уже давно не в порядке.

— Я сломалась.

_______________

¹ Меншен, или дверные боги, — божественные стражи дверей и врат в китайских народных религиях, используемые для защиты от злых влияний или для поощрения прихода положительных. В тех случаях, когда дверной бог прикрепляется к одной двери, обычно используется Вэй Чжэн или Чжун Куй.

² Разновидность китайской оперы.

³ Китайский бог долголетия.

XXI: Ни рай, ни ад

Всякий, кто когда-нибудь строил новое небо, находил силу для этого лишь в собственном ададу.

Ф ридрих Ницше

И вновь кровать.

Подозрительная, но очень мягкая, я буквально тонула в подушке и в бесконечном одеяле, тяжёлым слоем согревающим от внешнего холода.

Уже до конца проснувшись, но ещё не открыв глаза, я прислушалась. Никого. Никто не звал меня, никаких шагов, шороха и звуков, лишь как будто вдалеке слышалось унылое завывание, точно где-то задувало в щели от сильного ветра.

Вздохнула — табак, лесной туман, чернила и одеколон. Мужской. И будто бы весьма знакомый...

Как и сама кровать.

Сжав в руках ножницы, я вытянула их в тот же момент, когда села на двуместной чёрной кровати.

Темнота не испугалась.

Измождённо вздохнув, я опустила руки и прикрыла веки. О Аоинь... я всё же уснула. Воспоминания по крупицам восстанавливали вчерашний вечер — абыл ли он именно вчера? — мы ещё долго разговаривали с Тинг обо всём и ни о чём, а затем до ночи молча наблюдали за маленькой китайской деревней и обитающими в нём духами. С малой надеждой я хотела увидеть знакомые лица, но к счастью или к сожалению, никого не встретила.

Не знаю, вынесла ли бы подобную встречу.

«Не засыпай» — постоянно твердила мне Тинг, когда белый лик луны озарил серебристым светом долину и отразился в лужах от утреннего дождя.

«Не засыпай» — и Тинг чем-нибудь в меня тыкала, ведь мёртвый к живому не мог прикоснуться.

«Не засыпай» — Тинг рассказывала мне всевозможные китайские мифы, хотя они вызывали куда больше сонливость, чем интерес.

Не засыпай...

И всё же я тогда заснула, сама не заметив как.

И чуть ли не сейчас тоже.

Вздрогнув, я резко выдернула себя из полудрёмы и с облегчением обнаружила, что находилась всё в той же полутёмной комнате. Не хотелось бы оказаться в очередном ужасе, ведь здесь было пока довольно неплохо: неизвестный мне картины, две колонны по углам, поддерживающие потолок с росписью звёзд, мраморный пол, чёрно-белые узоры которого скрывались под мягким ковром и извилистыми вазами. Здесь чувствовалась древность, смешанная с великолепием и собственным вкусом, красота добра и зла, соединённые в прекрасное целое.

Однако меня смутило окно: большое, с острым верхом, почти полностью прикрытое жаккардовыми шторами, вот только из-за них пробивался красный свет, который отбрасывал жуткие тени на хрустальную люстру. Плохое предчувствие усиливалось при каждом острожном шаге, пока я одним движением не раздвинула ткань в стороны.

И ахнула от зрелища.

Весь мир был абсолютно красным, с редкими чёрными пятнами в виде крестов, порхающих воронов и обугленных трупов, целыми горами валявшимися на мареновой земле. Адское пламя поднималось высоко вверх и тянулось к коралловому небу огромными клубами багрового дыма. Реки крови рассекали между исполинскими щупальцами осьминога, вырывающегося из расщелин планеты, точно из самого ядра. Ни солнца, ни луны, ни что-либо напоминающего привычный мир — сплошное пепелище, полное мёртвых тел, ужасов и огня. И лишь гигантский чёрный замок величаво возвышался посреди пустоши гибели, точно сам бог Смерти обосновался в собственном мире.

Это ад?

Увиденное гарью заползло в лёгкие и в сажу обмокло сердце. Поломанные ногти до скрежета вцепились в подоконник: я не хотела оставаться здесь ни секунды дольше. Необъяснимый ужас зашевелил волосами на затылке, паника раскалённой цепью охватывала горло.

Вселенная разрушена — вся, до основания.

Это знание взялось из ниоткуда: я просто чувствовала, что в этой преисподней не осталось жизни. Никакой.

Кто-то оказался настолько силён, что уничтожил всё.

— Мама! Мамочка!

Я стремительно развернулась всем телом ровно до того момента, когда кто-то охватил ручками мои ноги. Чёрные кудри пятилетнего мальчика щекотили обнажённую часть, но неудобство быстро прошло, когда он посмотрел на меня удивительно красивыми синими глазами.

Такими же, как у меня.

— И тебе доброе утро, воронёнок, — внезапное чувство любви опалило всё тело, и я не смогла не подчиниться ему: взяла ребёнка на руки и ущипнула его за пухлую щёку.

Тот громко заулюлюкал.

— Ты чего так рано проснулся, Равен? — понятия не имела, откуда знала, что сейчас утро и откуда знала имя мальчика, но меня это не волновало.

Все мысли занимала любовь и забота .

— Мне приснился кошмар, — сложил бровки «домиком» Рейвен. — Я испугался и прибежал к тебе.

— Но я не вижу ни одной слезинки на твоём личике, — я ещё раз дёрнула его за щёку и опустила обратно на пол.

— Я уже взрослый, чтобы плакать! — выпятил грудь ребёнок и забавно сжал кулаки.

Широкая улыбка сама расцвела на лице.

— Тогда что же тебе снилось?

— Надеюсь, не я в шутовском наряде. Представляю, как бы страшно это выглядело.

На глубокий бархатный мы вдвоём повернули голову: в помещение вальяжно вошёл отец ребёнка и по совместительству мой муж.

Рэбэнус Донован.

Угольные глаза выглядывали из-под кучерявых чёрных волос, вечно падающих на правую сторону, веснушки кляксами чернели на щеках и скулах, до волевого подборка тянулся тёмный свитер с высоким воротником: несмотря на царящее снаружи пекло, в замке всегда царил холод. Но только не в наших чувствах друг к другу.

Да, именно Рэбэнус разрушил не только вселенную, но и моё сердце. От льда.

— Папа!

Рейвен кинулся в отцу, и тот с распростёртыми обьятиями поднял на руки. После поцелуя сыну, Рэб нежно коснулся и моего лба: он был на голову выше, отчего возбуждал ещё больше.

— Извини, что я ещё не успела привести себя в порядок, — к горячей волне любви добавилось чувство лёгкого стыда.

— Ты красивая в любом случае, — искренне отозвался Рэб и вновь наклонился ко мне, чтобы поцеловать уже в губы, но тут Рейвен завертелся на его руках.

— Эй! Отпусти меня!

— Где твои манеры, воронёнок? — и всё же Рэб опустил ребёнка. — Надо сказать твоей няне, чтобы она строже за тобой следила.

— Как хочу, так и веду себя! — топнул ножкой мальчик.

— Ну прям весь в мать, — рассмеялся Рэб, и я на мгновение перестала дышать от изящности его смеха. — Но это хорошо и ты большой молодец, Рей. А теперь тебе пора на первое занятие по изучении наук. Мистер Диас уже заждался тебя.

— Откуда ты знаешь? — Рейвен с восхищением и лёгким недоверием уставился на отца.

Тот крепко сжал руку сына.

— Когда вырастешь, тогда и сам всё знать будешь, — уверенно кивнул он и пообещал: — Ты обязательно всему научишься.

— Давай, беги, — я потрепала Рейвена по волосам, и тот поспешно убежал.

Сильная забота об этом непоседливом мальчишке ещё не до конца улеглась, когда взгляд встретился с чуть нахмуренным, но прекрасным лицом мужа.

— Может, действительно стоит быть с ним построже? — задумчиво обронил он, больше обращаясь к самому себе, чем ко мне, но я всё же решила высказаться:

— Зачем? Хочешь сделать себе двойника? — я беззлобно усмехнулась и положила ладонь на сильное плечо мужчины. — Он не ты. И как ты верно заметил, Рей действительно во многом похож на меня. Но никто не исключает, что, когда он подрастёт, в нём проявятся и другие черты характера. Так что не вижу поводов волноваться.

— Как мне повезло с такой мудрой женой, — Рэб приобнял меня за талию.

— Да ты тоже вроде не глуп, — рассмеялась я, и заметила, каким счастьем наполнились его глаза цвета горького шоколада.

На несколько секунд мы прислушались к дыханию друг друга: всегда так делали, когда хотели достичь единения, понимания и привязанности.

Рядом с ним я не чувствовала ничего, кроме чистейшей любви.

— Можно тебя спросить? — вежливо поинтересовался Рэб, заглядывая в мои глаза.

— Конечно, дорогой, — мне удалось не закатить глаза от его порой чрезмерной воспитанности.

— Ты бы хотела... ещё одного ребёнка?

— Никогда бы не подумала, что ты так любишь детей, — ехидно промурлыкала я, медленно коснувшись его лопаток.

Но Рэб ещё не был настроен на продолжение: ему действительно нужно было знать.

— Я... просто волнуюсь. Не хочу, чтобы они страдали так же, как мы с тобой, — он тяжело вздохнул. — Это большая ответственность и жаль, что столь многие этого не понимали.

Пальцы убрали мешающие волосы и легли на чёткий изгиб его лица.

— Мы со всем справимся, обязательно со всем справимся.

Его лоб прижался к моему.

— Вместе?

— Вместе.

— Люблю тебя, — Рэб коснулся губами моего носа так нежно, точно тающее мороженое. — Так что, ты бы хотела..?

Мой поцелуй был согласием. Полный воли, надежности и желания — так, будто первый. Рэб отозвался сразу же: чуть нежнее ухватил за ягодицы, томно прошёлся языком по губам, судорожно вдознул запах фруктов и дождя.

Постепенно темп нарастал: поцелуй стал глубже, пальцы дразняще прошлись по спине, в волосы запустилась чужая рука и сильнее прижала меня к мускулистому телу. В нетерпении я совершенно грубо сняла с Рэба верхнюю одежду, пока он расправлялся с брюками, и накинулась на него с новой волной обжигающих поцелуев: грудь, шея, плечи, пресс — ни что не ускользало от всепоглощающего жара, полыхающего промеж лёгких. Тяга стала невыносимой — и мы рухнули на кровать, уносясь всё дальше в пучину страсти.

Перед глазами на пару секунд возникла темнота — это волосы прикрыли обзор из-за того, что Рэб стянул с меня пижаму. Его хищное лицо возникло в следующий миг — и повлекло за собой, в бездну греха, жажды похоти и разврата. Туда, откуда не было возврата — и первый стон пронзил душную тишину комнаты. Одеяло под обнажёнными телами смялось, локоны веером раскинулись по подушке, матрас заскрипел, вторя сбившимуся дыханию, шёпотам признаний и наслаждению поцелуев.

Это так красиво — стекающая по бледной коже пресса капелька пота и вьющийся тёмный локон, спадающий на висок.

Это великолепно — пухлые губы, оставляющие мурашки на тонкой шее.

Это божественно — не дуэль, а самый настоящий вальс, подчинение двух сломленных душ, скроенных заново друг из друга.

Это идеально — обладать всецело и утопать в чужом обожании.

Это на грани безумия — грех в первозданном виде наравне с ангельской кровью.

В его руках я — и это красиво.

XXII: Ни небеса, ни бездна

Поиски счастья кажутся охотой за призраком. Но может быть, именно в этом заключается его магия? В постоянном поиске, ошибках и разочарованиях? А может, его вовсе не надо искать, потому что оно находит нас само. В самый неожиданный момент. Проникая сквозь несчастье и смерть...

Януш Вишневский

— Как думаешь, она жива?

— Укусов не вижу, свежей крови тоже, — ответил второй, бодее суровый мужской голос. — Да и не похожа на мертвеца.

— Неужели даже студёные не тронули её?

— Я проверю.

Послышался хруст шагов по снегу — и кто-то грубо перевернул меня на бок. Схватил мозолистыми руками за лицо, несмотря на неприятный запах кожи, повертел и бросил обратно на снег. Ощупал талию, плечи, коснулся груди — волна неприязни окатила ослабленное тело, но я решила выждать ещё несколько секунд, прежде чем дать незнакомцу по зубам.

— Ну, что?

— А ты сам посмотри, — огрызнулся голос и сплюнул на землю. — Ничего с ней не произошло.

— Тогда откуда она здесь взялась? И какого чёрта её не изгрызли студёные?

— Вижу, ты соскучился по ним, Дон.

Неизвестный уже собрался убрать от меня руку, но я быстро вцепилась в неё и приставила ножницы к горлу мужчины. Тот, казалось, даже не удивился, лишь чуть-чуть приподнял толстые брови и ни на миллиметр не шелохнулся.

— Успокойся, успокойся, мы нормальные, — поспешил к нам второй, худощавый обросший молодой человек.

— Где я? Кто вы?

Я замотала головой, осматривая местность, но кроме леса, далёкой дороги, полной пустых автомобилей, и снега ничего интересного не увидела. Аккуратно сев на земле, но не опуская острый угол ножниц, я прижала пальцы к носу: вновь шла кровь, в очередной раз пачкая кожаную куртку, которую я стащила в одном из миров у мертвеца.

— А ты-то сама кто? — Дон со страхом смотрел на меня из-под треснувших очков. — Как здесь оказалась?

— Этого вам знать не обязательно, — жёстко отчеканила я, находясь в совершенно мерзком настроении после трёх недель непрерывных перемещений по мирам.

За это время я успела побывать уже в более десяти измерениях, и каждый хуже предыдущего. То светящиеся люди, то всё сделано из воды и отражений, то ангелов-хранителей убивали из-за плохой работы, то оживали монстры из-под кровати и из шкафа, то абсолютная пустыня из похороненных гигантских костей и ключей, то две луны и видны ближайшие планеты — завораживающе и жутко одновременно. Столько я не видела за все девятнадцать лет жизни, сколько за последние дни. Но я устала, чертовски устала: хотелось нормально поесть, помыться и, конечно, выспаться без очередной головной боли, кровочетения и перемещения в иное пространство.

— Хорошо, — первый накаченный мужчина встал и запустил руку в лохматую бороду. — Мы рады, что ты оказалась жива, но раз ты сама не рада нас видеть, то мы пойдём.

И развернулся, собираясь уходить.

— Эй, ты чего, Кэйл? — ещё больше испугался Дон. — Неужели мы вправду её тут бросим?

— Жизнью больше, жизнью меньше, всех не спасти, — сурово процедил Кэйл. — Тем более не вижу, чтобы она была ранена и не смогла бы самой пойти.

— Но куда? Мы сами-то куда направляемся? — к Дону уже подобралось отчаяние, но его друг не менял направления. — Постой, Кэйл! Мы впервые за три дня встретили нормального человека! Мы не можем бросить его в беде!

— А что за беда? — я встала и судорожно потёрла друг о друга замёрзшие руки. — Что случилось?

Кэйл вдруг остановился и бросил на меня злой взгляд.

— Ты сейчас издеваешься? Что за тупые вопросы, девочка?

Я распрямила спину, не терпя подобного отношения к себе, хотя в глубине души была всё же рада повстречать более или менее вменяемых, живых людей.

— Неужели не привык к таким? Твой напарник, я погляжу, мастер спрашивать абсолютно всё, что приходит в пустую голову.

— Эй! Я вообще-то помочь тебе пытаюсь! — возмущённо вскинул руками Дон.

— Рада за тебя, — скривившись, я двинулась за Кэйлом. — Но если я хоть что-нибудь не съем, умру раньше.

— Держи, — широкоплечий мужик гавайской внешности вдруг кинул мне какой-то батончик. — Давно не видел таких боевых девочек.

— Свой флирт засунь себе в задницу, — прорычала я, но в шоколад с орехами с жадностью вгрызлась. — Так что у вас тут происходит?

— Ты и вправду не понимаешь? — Дон поспешно нагнал нас. — Человечество же пытается выжить уже как три года...

— Проблемы с памятью, — жуя, махнула я рукой, привыкшая за это время выдумать свою историю за секунду. — У меня такое ещё с детства. Мало что вообще помню и понимаю.

Не похоже, чтобы они клюнули, но больше ничего спрашивать не стали, и это слегка облегчило мою и без того тяжелейшую судьбу. Когда я увидела машину, к которой мы приближались, настроение даже улучшилось: появился шанс хотя бы минимально отогреться. Во многих мирах сейчас оказалось холодно, точно они соблюдали общий зимний период времени, который был и в моей родной реальности.

— Ну, раз так, у нас тогда тут... нашествие, — неловко почесал шею Дон и поправил съехавшую с тёмных волос шапку.

— Кого?

И в этот момент земля страшно дрогнула.

Страх просыпался медленно: за три недели эмоции истощились, впали в полное измождение от постоянного стресса и ожидания опасности. И всё же мурашки пробежались по коже — надвигалось нечто очень угрожающее. В серо-голубом небе из-за тумана выглянула какая-то гигантская махина в виде колец, будто некого межгалактического аппарата, как в фантастических фильмах.

Но тут реальность. Очередная.

— Вот чёрт! Чёрт! — воскликнул Дон, а Кэйл грязно выругался.

— Что за...

Земля дрогнула сильнее.

Птицы взмывали в небо, нарастал скрежет и гул, автомобили со скрипом стали постепенно подниматься в воздух, а снег, шедший до этого из неба, повернул своё направление в обратную сторону. Ужас нарастал сильнее, каждой клеточкой ошущалась смерть — она буквально спускалась с неба и проникала в душу.

Настоящий апокалипсис.

— Всем в машину! — громко скомандовал Кэйл, доставая пистолет.

Срочно закрыть уши — лишь бы не слышать внезапно появившиеся истошные визги. Их обладатели со всех ног неслись к нам: человекообразные белые твари без глаз, с большим ртом, полного острых гнилых зубов, и двумя щелями вместо носа. Голые, лысые, костлявые и абсолютно белые, отчего сливались со снежным пейзажем и вызывали чувство неверия в происходящее.

Выстрел.

Ещё один и ещё.

Твари не испугались, не имели крови и обладали сверхчеловеческой реакцией.

Я остановилась, но Дон схватил меня за руку и рывком посадил на заднее сиденье машины, а через секунду на водительское место плюхнулся Кэйл и тут же вдавил педаль газа. Взревев шинами о снег, автомобиль помчался вперёд, виляя между другими и повалившимися деревьями.

— Это и есть студёные? — я обернулась к заднему окну, с ужасом наблюдая, как белые существа нагоняли нас.

— А ты быстро схватываешь, — оценил Дон, вжавшись в спинку кресла. — Они прибыли ещё тогда, вместе с ними.

Его панический взгляд устремился в окно, где виделось, как всё ниже и ниже опускалась космическая станция. Неужели действительно пришельцы? Они и вправду существовали?

— А кто...

— Прекратить вопросы! — в конец рассвирепел Кэйл, выворачивая руль. — Вот же сука!

— Надеюсь, ты не про меня, — бросила я, ощущая всё ближе подступающий страх.

Этот мир оказался самым худшим.

Ба-бах!

Что-то прыгнуло на крышу автомобиля, скрюченные когти царапнули окно, несмотря на огромную скорость. Я чуть не ударилась головой, когда машину подбросило на чём-то — скорее всего, очередной труп. Колёса жалобно визжали на мокром снеге, покрытом кровью, капот задевал парящие автомобили, а впереди виделась новая космическая инопланетная штука гигантских размеров. Казалось, именно от неё исходил непрекращающийся гул, точно сам Ад пытался вырваться из-под Земли.

В окно врезалась чья-то белая физиономия, и оно треснуло в месте удара. Визг отдалился и возник в новой точке: тварь, которая была на крыше, спустилась на капот и стала головой биться о стекло.

— Сворачивай!! — закричал Дон, впившись пальцами в плечо водителя, и тот в очередной раз вывернул руль.

Машину стало заносить — и от страха кровь зачастила по венам.

— Вот чёрт!

Я не понимала, что происходит — в один миг весь мир перевернулся верх дном.

Секунда. Две. Три.

А затем тело взорвалось болью. Мир превратился в осколки. Дребезг стоял такой, что аж уши заложило. Хлынула кровь — не знаю откуда, не знаю чья.

Кричать, звать на помощь, выть — желание хоть на кого-то положиться пересилило весь здравый смысл и уверенность. Кости ломало, перед глазами мельтешило, каждый переворот машины отдавался агонией — невероятно больно. Чьи-то волосы проплыли передо мной по воздуху, чужая рука неестественно вывернулась, показалась оторванная конечность...

А затем реальность утонула.

Вода хлынула через разбитые окна, проникла в лёгкие ещё до того, как я хотя бы на долю осознала, что случилось. Крик пузырьками вырвался из груди, руки слишком медленно пытались хоть за что-то уцепиться, темнота не давала увидеть образ хоть кого-нибудь... если Кэйл и Дон вообще были живы.

Паника захлестнула с новой силой — нет, нет, нет! Я должна выжить! Должна выбраться! Должна!..

Воздух заканчивался.

Машина вместе со мной опускалась на дно.

А я никогда не умела плавать.

Поэтому утонула.

***

Месяц. Два. Неделя. День. Час. Минута.

Я не знала, сколько времени прошло. Даже не помню, с какого момента оно должно было начаться. Ничего не имело значения — ни цель, ни смерть, ни существование, ни я сама. Никого вокруг — и как же много всего. Людей. Шума. Безумия. Слёз. Чувств.

Я терялась. В мыслях, в хаосе, в эмоциях, в безудержном течении событий.

Где я?

Я запуталась. Между тьмой и светом, между добром и светом, между сном и явью, между собой и чужой.

Кто я?

Я исчезала в себе и вновь всплывала из густых вод смолы. Я падала, поднималась, шла, спотыкалась, молчала, говорила, смеялась, грубила, плакала, убивала, защищала, разбивала.

Что со мной?

Прошлое — неподъёмная ноша вины — не казалось таким тяжёлым, как все недавние испытания, выпавшие на мою долю. Да, прошлое меня сломало и не единожды поковырялось в осколках на протяжении пяти лет, но сейчас я ломалась куда сильнее. Сейчас меня действительно переделывали, как бы я ни сопротивлялась, ведь мотивационные речи Алестера и его любовь — лишь жалкое подобие тех условий, из-за которых я могла и вправду измениться. Но в лучшую ли сторону? Правда ли я стала добрее? Ведь к незнакомым и слабым людям я относилась всё так же подло, взять тех же самых приёмных родителей или однокурсников. Но к некоторым я очевидно изменила отношение: к Джейсону больше не придиралась, выслушала его брата Хилари, раскрылась перед Анной, как и она передо мной, прониклась к Арни, влюбилась в Инграма и даже сблизилась с Вильгельмом, несмотря на ссору.

Было ли это добром?

Мои поступки — такие же мерзкие, как и я сама. Ведь ни смерть Тинг, ни убийство Гленис и Генри, ни потеря приёмных родителей не перевернули что-либо в моей обречённой душе, будто что-то постоянно мешало окончательно свернуть с тропы гордости. Я так же бесчеловечно отнеслась к их утрате, как и к горю Вильгельма, потерявшего отца. Узнай он, что я ещё и осматривала труп Жоэля вместе с Инграмом и Арни, точно пристрелил бы на месте, как и обещал.

И всё же... я чувствовала.

Что? Что же это?

Ведь я разбилась вдребезги от найденных настоящих родителей. От их заброшенного дома, в котором так и ощущалось нечто близко родное, как и далеко чужое. И по доброте ли душевной я так отчаянно стремилась помочь Анне? Из-за неё ли я не отвергала Джейсона? Благодаря ей ли я помнила обещание и стремилась к свету? По тому ли я убила Ивет, чтобы никто больше не попал под её влияние? С помощью неё ли, доброты душевной, я до сих пор держалась на плаву?

Скорбь.

Вот что я испытывала. Вот что это было.

Скорбь по тому, чего никогда мне не сохранить.

— Очнись.

Точно по чужому велению глаза сами открылись и уставились в чистейший космос. Космос?

Я резко села на... чём? Что это за поверхность? И где я?

В панике нахлынули воспоминания: белые твари, летающие автомобили, два мужика, погоня... а затем машина несколько раз перевернулась и рухнула в воду, пробив лёд. И я утонула...

Но сейчас оказалась цела. Ни крови, ни мокрой одежды, ни голода, ничего. Лишь появившиеся за время перемещений шрамы, покрывающие пальцы, руки, ноги и даже лицо. Но и они терялись на тёмной коже засчёт мерцающего оттенка окружающей меня безликой вселенной.

Да, это был действительно космос.

Живой и мёртвый одновременно — тысячи ярких цветов туманностями перетекали в тёмные оттенки, тонкие кольца окружали планеты, неестественно близко находящиеся друг к другу, звёзды смешивались с чёрными дырами и вспыхивающим светом возникали в тысячи уголках обзора. Переливание синего, фиолетового и красного создавали иллюзию системного движения, точно исполинскую гирлянду повесили далеко в небо и в то же время столь же близко — стоило протянуть руку и коснуться с сущности бытия. Невероятно красиво и захватывающе — космос казался как никогда реальным и причудливым, словно я стала таких гигантских размеров, что могла смотреть на мир с очень далёкого расстояния.

Вся Мультивселенная в моих руках .

— Ты везде и нигде. Ты всё и никто. Ты здесь и всюду. Ты среди нас.

Всё естество отозвалось на многоголосый звук. Приподнявшись над зеркальной и будто нематериальной поверхностью, я с восхищением ещё раз огляделась, но никого не увидела.

— Где вы?

— Слушай внимательно, — между галактиками скользило само мироздание. — Тогда всё поймёшь.

— Где-то я это уже слышала, — воспоминания об Ивет будто были из прошлой жизни.

— Ты оказалась здесь, потому мы захотели этого, ибо Вселенная так повелевает.

— А вы не могли переместить меня раньше, чтобы я не проходила девять кругов ада?

Я не могла перестать вертеть головой, ведь сложно разговаривать с тем, кого даже не знаешь, где искать. Голоса, ни мужские, ни женские, ни молодые, ни старые, разносились в голове, в каждой клеточке кожи, атоме пространства и отзывались ноющим чувством полного краха, ведь ты ничто по сравнению со Вселенной.

— Здесь, с нами, оказываются только те, кто прошёл определённые испытания на пути становления себя. Мы приводим только тех, кто достоин, кому суждено быть сильным, кто имеет право обладать большей частицей Вселенной, чем остальные живые существа, и люди в том числе.

Я раскрыла рот, чтобы задать тысячу вопросов, но осознание громом поразило каждую крупицу измождённой души.

«Это всё план».

«Ибо этот путь ты должна пройти сама, одна».

«Результат тебя удивит».

Неужели Ивет знала, что всё так сложится? А точнее, это Рэбэнус рассказал ей всё обо всём? Неужели он подстроил события так, чтобы я оказалась здесь, среди... высших? Так же он называл в дневнике тех, кто наделил его магией? Это они сейчас со мной разговаривали?

— Да, — словно прочтя мысли, произнеслось везде и нигде.

— А вот не надо подслушивать! — я вспомнила свой предыдущий горький опыт с пустыми куклами. — Лучше прямо скажите, что вам от меня надо?

— Чтобы ты обладала материей. Вы, люди, называете это магией.

Я в шоке уставилась на кольцевидную туманность, которая, на мой взгляд, вдруг стала преобладать чертами всевидящего глаза.

— Зачем это вам? Почему я?

— Ты должна остановить Рэбэнуса Донована.

Удивление ещё глубже пронзило стрелой.

— Почему? — всё смешалось в голове, ведь тогда не складывались никакие факты.

Космос запел эхом высших.

— Тот мир, полный огня и крови, где ты думала, что являешься женой Рэбэнуса Донована, был будущим. И очень плохим, хотя ты и испытывала счастье рядом с ним. Но он разрушил слишком большое количество измерений, и не собирался останавливаться, пока не уничтожит всё, чтобы добраться до нас. И завладеть тотальным контролем над всей Вселенной. Та красная планета, на которой стоял ваш замок — крошечная частица его истребления, ведь он губил мир за миром, топя в хаосе, черноте и смерти. Рэбэнус питается деструкцией, с помощью неё усиливает свою материю и порабащает всё живое.

— Как же вы это допустили? — и более тревожный вопрос застрял на языке: неужели они совершили ошибку?

— Ибо в том будущем ты встала на его сторону.

Адское пламя. Рейвен. Манящие чёрные очи. Горячие губы. Стоны. Смятые простыни...

Так это было будущее.

— Я тогда будто бы потеряла себя, забыла всё, что со мной происходило до этого, будто всегда жила в том измерении, в том времени.

— Ты и не приложила никаких усилий, чтобы не забыть, — от того, как голоса специально выделяли слова, голова вновь начинала раскалываться. Слишком физически тяжело для обычного смертного. — Такое бывает, когда происходит скачок в пространстве-времени. Этому можно сопротивляться, нужна лишь сильная воля.

Но я зависима.

Зависима от двух совершенно разных мужчин: Рэбэнуса Донована и Инграма Касса. Хотя порой и казалось, что это один и тот же человек, но в любом случае оковы её снять — болезнь истощала, ломка проходила с дикими страданиями, тело изнывало без ласки и требовательных прикосновений. Душе отчаянно не хватало полёта — и она падала. Всё дальше и дальше вниз, во мрак.

— А вы не боитесь, что, рассказывая мне всё это, я поступлю точно так же?

— Мы не испытываем чувств, Равенна Велес, — меня передёрнуло от того, как звучала настоящая фамилия рядом с моим именем. — Мы не строим планы, теории, надежды. Мы не люди. Мы знаем, что подобного уже не повториться.

— Почему же?

Я чуть не подскочила от неожиданности, когда из зеркальной поверхности вдруг всплыл гигантский кусок отдельного космоса, слабо очерченный беловатым дымом, отчего угадывалась человеческая форма головы и плеч.

— Ты другая, — голоса продолжали звучать так же со всех сторон. — С тобой случились хоть и похожие, но по своей сущности другие события. Ты поступила себя иначе.

И я, к счастью или к сожалению, не могла этого не признать. Ведь сама до пробуждения думала об этом: мой выбор пал по собственной воле, я сама захотела стать ближе с Анной, сама попросила помощи у Джейсона, сама благодарила за спасение Вильгельма, сама любила, целовала, дружила. И вновь и вновь прокручивала в голове то, какие версии меня поступали бы совсем по-другому в громадной мультивселенной.

— И всё же вы хотите, чтобы я остановила Рэбэнуса.

Второй космический гигант медленно поднялся из поверхности — и мне даже стало страшно в их окружении. Ни лиц, ни глаз, ни рта — пустота и наполненность, свет и тьма.

— У тебя есть для этого шанс.

— То есть, спасение Вселенной лежит полностью на моих плечах? — нервно съязвила я, мысленно сглатывая. — Здорово, всю жизнь об этом и мечтала.

«В глубине души да».

Я не знала, чьи это мысли оказались — мои или их. Но точно понимала, что это было правдой. С самого детства я буквально видела, как меня ждал поистине героический путь — и дело даже не в спасении, а в сохранении самой себя. Оставаться всё такой же верной, честной и сильной перед собой.

— Как работают перемещения? — подумать можно и потом, лучше узнать полезную информацию. — Почему только через сон или потерю сознания?

Фигуры вдруг рассыпались на множество новых атомов, звёздной пыли, спутников и планет — и я жадно вдохнула, желая заполучить хотя бы частичку творящегося вокруг чуда.

— Представь, что человек это своего рода мотылёк: он хочет всегда оставаться возле света, никогда от него не улетать. Но как только фонарь выключется, мотылёк теряется среди темноты, пока не узреет новый источник света. И он летит к нему, не замечая, как оказывается в другом месте. Новый фонарь тоже выключается, и мотылёк летит к следующему — и так до тех пор, пока не вернётся к первому. Так же и с перемещением: во сне человек полностью дезориентирован, а когда просыпается, оказывается в ином месте.

— Но тогда бы мы ещё с младенчества перемещались по вселенным, — недоумённо ответила я, на что, казалось, они словно рассмеялись:

— Эта схема работает только с теми, кто хотя бы один раз переступил порог своей реальности. По собственной воли или по велению Вселенной. Но та всё равно пытается вернуть «путешественника» обратно: будто играет в дартс, но далеко не с первой попытки попадает в центр. Каждое существо оставляет после себя множество энергии, а в родном для него мире этой энергии больше всего. Поэтому при перемещении Вселенная пытается вернуть его обратно, в пустующее место.

— Почему она не попадает сразу же?

— Энтропия, увеличивающийся хаос, миллиарды параллельных вселенных, хитросплетения мультивселенной — слишком много неупарядоченности. Невозможно с точностью прицелиться, когда вокруг так много всего. Мешает.

— Значит, я рано или поздно попаду обратно? — настолько свыклась к безнадёжности, что слабо верила в свои же слова.

— Конечно.

— Но если я вернусь обратно в свою реальность, то не перемещусь ли снова, как только усну?

— Нет.

— Тогда почему же такое происходило с Рэбэнусом? — в голове всплыло воспоминание о том, как в дневнике он говорил об этом, но мне не хватало более подробных объяснений.

Космос забурилил, ярче замерцал, выдохнул порцией галактик — и красная радужка глаза уставилась прямо в сердце.

— Его отец был из иного измерения. Поэтому как только Рэбэнус оказался вне твоего мира, Вселенная тут же почувствовала неладное, и теперь пытается попасть в две цели: и в тот мир, где он родился, и в тот, откуда родом его отец. Она улавливает смешение разных кровей, но не понимает, что человек не способен жить в двух местах одновременно. Поэтому оказавшись в одном измерении, Рэбэнуса всё равно тянет в иное.

— И поэтому он никогда не спит, — догадалась я, пытаясь хоть как-то соображать, правда, это давалось с большим трудом от постоянного зуда по всему телу и головной боли. — Но если вам надо, чтобы Рэбэнус остановился, то какого Аоиня вы вообще вновь допустили унистожение миров?

— Человек рано или поздно выбрасывает мусор и старый хлам, вычёркивает из жизни ненужных людей — точно так же и Вселенная. Ей необходимо избавляться от некоторых измерений, чтобы дать место другим.

— И вы взяли на эту роль Рэбэнуса? Зная, как он любит власть и всемогущество? И теперь вновь не можете его остановить?

Вспышка — и тысячи звёздных синевато-фиолетовых фигур возникли вокруг меня.

— Для этого есть ты.

— Но почему конкретно я? — от потерянности хотелось сжаться до размеров электрона.

— Ты связана с ним.

— И каким же образом?

Помимо ребёнка в будущем, секса и тысячи тайн.

— Ты должна узнать это сама.

— Но вы же знаете, почему не можете рассказать? — найдя в себе всю смелость, с вызовом спросила я и даже полнялась на ноги. — Неужели из-за этого я могу изменить своё решение?

— Стань прошлым.

— Чт...

— Стань прошлым, стань прошлым, стань прошлым, станьпрошлым, станьпрошлым, прошлымпрошлымпрошлым...

Вселенная закружилась, понесла за собой богов, смешала туманности, цвета, планеты, чёрные дыры — окружение стало напоминать фильм на перемотке с бешеной скоростью. Мир давил, падал прямо на меня, зеркало пошло трещинами, воздух наполнился озоном и нарастающим гулом — статьпрошлым, станьпрошлым, станьпрошлым...

Невообразимо большой алый глаз стал совсем близко, а ещё мгновение — и он поглотил меня, ращепляя на молекулы, раскатывая по материи, соединяя с чем-то инородным, перелепляя всё существо — а человек ли я?

Личность стёрлась о гранит времени.

Где я?

Планеты сталкивались, порождая нечто столь прекрасное, сколь и уродливое.

Кто я?

Сила теплилась на кончиках волос — это чёрные дыры всасывали в свою тьму и наделяли меня ею.

Что со мной ?

Сознание не ощущалось собственностью. Эмоции рассеялись миллиардами звёзд. Тёмная материя поглощала пустоту и одиночество, вечно царящие в сердце.

Я везде и нигде.

Я всё и никто.

Я здесь и всюду.

Я теперь не я.

И я.

Оранжевое небо, тёмно-зелёное бескрайнее чистое поле — космос резко сменился на очередной странный мир и кулоном в виде черепа птицы повесился на моей шее. Сжав его, я окинула изменившимся взглядом стоявшие двери без домов — алые, как пущенная кровь врагов. И чувствуя себя абсолютно всемогущей, я решительно подошла к одной из двери и, не косувшись ручки, взмахом пальцев открыла её. Белое светящееся пространство ничего мне не говорило, но я чётко знала, что иного выхода не существовало. Ничего, кроме цели.

Я бесстрашно шагнула вперёд и...

XXIII: Ни дружба, ни предательство

Кто творит добро, имея неограниченную возможность делать зло, тот достоин похвалы не только за содеянное добро, но и за все то зло, которого он не делает.

Вальтер Скотт

...вышла в зимнем лесу.

Родной мир.

Я это ощутила сразу же: в снегу, который свежими подушками лежал на ветках деревьев, в лесном запахе, в едва уловимой нотки Англии и чая, в простоте вдохов, в оранжево-бледном рассветном небе. Я никогда не заходила в лес, находящийся неподалёку от Равенхилла, но была твёрдо уверена, что появилась именно в нём, в любимом ветхом городке, хотя окружение состояло лишь из длинных стволов елей и лиственниц.

Холодный воздух ощущался как глоток чистейшей воды: мысли отчислились, эмоции успокоились, глаза прикрылись, а слух с наслаждением слушал пение птиц и покой.

О Гуань Инь, я так давно небыла столь спокойна.

Больше никаких перемещений. Никаких апокалипсисов, разрушенных миров, умирающих людей, монстров и максимально странных вещей. И несмотря на то, что в Равенхилле тоже происходила всякая мистическая чертовщина, это теперь нисколько не пугало.

Ибо теперь я обладала материей.

Или магией.

Вот как её нашёл Рэбэнус, вот как он её получил: с самого детства он чувствовал себя таким же чужим, как и я, и понимал своё великое предназначение во Вселенной. Книги, манускрипты, подземелья, ритуалы, последователи, убийства — поиски себя привели его к границе измерений, а затем и вовсе переместили по мирам. Там он, как и я, и, видимо, Коллеры, и многие другие, встретился с высшими, и те наделили его магией, желая, чтобы Рэбэнус подчинялся законам. Перечеркнул их и уничтожил — свобода и власть оказались важнее для него, чем благородие.

И как же они вновь ошибались, если рассчитывали, что я тоже окажусь послушной пешкой.

Никогда ею не была и не буду.

Я вытянула руку вперёд и сосредоточилась, совсем как когда-то давно в кабинете Рэбэнуса. Тело ощущалось теперь совсем иначе, и оно словно улавливало движение всех молекул, проникало в них, связывало с собой энергией, точно неосязаемая паутина на микроскопическом уровне. И стоило лишь дёрнуть тончайшую ниточку, как яркое пламя ослепило блестящие от восторга глаза.

Это действительно магия.

Так необычно ощущать прикосновение языков огня к коже и при этом не испытывать боли: пламя перетекало из ладони в ладонь, играючи переходило между пальцами и поднималось ввысь лишь одной силой мысли.

Это невероятно.

И чтобы поверить в реальность, я бросила огонь прямо в ель. Та мгновенно вспыхнула, несмотря на влажность, ведь подчинялась моей воле. Усиливающее чувство вседозволенности проявило безумную улыбку на лице, и я создала чёрный с прослойками алого дым, который обволакивал одежду и струился по волосам.

Резкий взмах — и стволы деревьев покосились будто от пронзённой стрелы. Послышался оглушающий звук ломающихся веток — по другую сторону от меня ещё пачка деревьев замертво рухнула в снег. Вороны взмыли в небо, но я поймала каждую теневыми руками и расщепила до молекул.

Кровь заливала мне ноги, а я всё никак не могла перестать смеяться.

О Нюйва, о Нюйва! Как же долго я этого ждала! Как же мучительно добивалась! А всё ради неё — ещё большей власти, благодаря которой я могла разделаться с любыми обидчиками, тварями и просто не понравившимися людьми. Теперь я действительно богиня — жестокая, непобедимая, всемогущая. А главное, я больше не ощущала чужести.

«... я и есть сама власть, я живу ею и ею же являюсь».

Сумасшедший хохот привлёк очередных убийц: с десяток знакомых монстров вышли из-за уцелевших деревьев и обнажили нечеловеческие пасти.

— Пришли поиграться, детишки?

Магия чёрно-красным дымом потекла по рукам и молниеносно пронзила сразу пару чудовищ. Остальных ждала та же безжалостная участь: они пытались атаковать, громко рыча и размахивая скрюченными руками, но исходящая от меня сила убивала их столь яростно, точно передавая вспыхнувшую месть за прошлые нападения. Дурно пахнущая кровь с горьким привкусом заливала и снег, и падающие деревья, и моё лицо, перекошенное от упоения собственной мощью. Так славно оказалось не в страхе бежать от острых когтей, а самой выставлять их, пронзая серую кожу до кости! Так славно чувствовать себя ещё выше! Ещё сильнее! Так славно, что безумие топило человечность в жестком месиве.

Пух!

Этот выстрел я бы узнала из тысячи.

Мёртвое тело последнего монстра рухнуло мордой в землю и открыло вид на Вильгельма, державшего в руках пистолет. С трудом сконцентрировав на нём мутный взор, я обратила внимание на то, как он... изменился. Медного цвета волосы стали длиннее и спадали на широкие крепкие плечи, в брови появился вертикальный прокол с маленькими шипами, скулы обострились от ещё более подтянутого тела, рельефы которого были видны даже сквозь накрахмаленную карминовую рубашку и утеплённый чёрный сюртук с цепочкамм. И это странно: когда Вильгельм успел так накачаться и отрастить волосы? Пока его вид доставлял больше недоумения, чем радости.

— Так ты, оказывается, жива, — скрывая какие-либо эмоции, произнёс через длительное молчание Вильгельм.

— Неужели соскучился? — я вытерла тыльной стороной руки кровь с уголка губ.

— С твоей смерти прошёл ровно год.

Год?

Почему так много? Я считала, что три недели прошло или хотя бы месяц, но никак не целый год. Это чересчур. За столько времени всё что угодно могло произойти! Неужели перемещения оказались столь длительным процессом? Или пространство-время в каждом измерии текло по-своему?

— А вот Анна соскучилась, — продолжал Вильгельм, видя мою озадаченность. — Поэтому мы сегодня приехали на твою скромную могилу.

— И делать же вам было нечего, меня хоронить, — его слова почему-то оскорбили. — Тебя вообще не смущает, что я жива?

Вильгельм крепко сжал в перчатках пистолет, готовый в любой момент защищаться. Он всем естеством чувствовал, что я стала намного опаснее.

— Обнаружились только тела твоих приёмных родителей, но никак не тебя самой. Исчезла в стиле Рэбэнуса: не оставила после себя никаких следов. Даже и не скажешь, что это ты могла устроить пожар в собственном доме.

— Вижу, ты время зря не терял, раз построил столько верных догадок, — напряжение возростало с каждой брошенной мной репликой, сказанной максимально предвзято.

— Хочешь ещё одну? — парень показал довольную эмоцию уголком приподнятых губ. — Я знаю, где ты пропадала.

Скрестив руки на груди, я откинула слипшиеся от крови волосы.

— Ну и где же?

— Миры, — Вильгельм быстро понял, что попал в цель, поэтому выждал нужную паузу и с умным видом продолжил: — Знаю, я отрицал всё это, как и магию и многое другое, но лишь с одной целью: чтобы ты перестала лезть дальше.

— Ты собирался пустить меня по ложному следу, — обида мгновенно захлестнула иссушенную пустыню.

Молодой человек безразлично пожал плечами.

— Ну, или так.

— Откуда ты это сам узнал?

— Неужели ты думала, что я не знаю о причастности рода Готье к свите Ворона? — в его голосе возникли нотки гнева. — Отец многое успел мне поведать перед тем, как его убили. Я изо дня в день ждал, когда за мной придёт Рэбэнус, но то ли он ничего не подозревал, то ли я не представлял для него особого интереса, ведь он так и не явился.

— И в чём же смысл тогда был меня обманывать? — несправедливость всё больше заливала песок.

— Я понимал, что тот путь, на который ты вступила, не приведёт ни тебя, ни всех нас ни к чему хорошему. И подозревал, что тебя могут пустить по мирам, после которых ты... сильно изменишься.

Я гордо вскинула подбородок и алочно оскалилась.

— Ха, неужели так заметно? Это радует!

— И всё же надеялся, что в лучшую сторону, — закончил развивать свою мысль Вильгельм и, покачав головой, направил дуло прямо на меня. — Но теперь вижу, как глубоко ошибался.

Супер.

Он не только ничего не забыл, так ещё и взращивал в себе целый год чувство ненависти. А так хотелось вернуться обратно и встретить хотя бы одну рожу, которая будет рада моему возвращению.

Видимо, и не в этом мире тоже.

— Ты до сих пор не простил меня за тот случай? — совершенно плевать на его мнение обо мне. — Не думала, что ты такой злопамятный.

— Я благороден, — нахмурил брови Вильгельм. — И всего лишь хочу избавить мир от зла.

Смех непроизвольно вырвался на волю — и оставшиеся птицы в лесу взмыли в небо. Меня слишком забавляла сложившаяся ситуация: как же всё-таки сложно переплелись наши судьбы.

— Неужели я в твоих глазах настолько злая, что меня надо пристрелить, как монстра?

— А ты явилась обратно в наш мир с какой-то иной целью? — недобро усмехнулся Вильгельм, ещё крепче сжимая пистолет от внутреннего накала.

— Да, ты прав, — я беззаботно раскинула руками, словно готова обнять весь мир. До удушья. — Я действительно собираюсь присоединиться к Рэбэнусу, стать с ним единым целым, быть с ним до тех пор, пока Вселенная не ляжет у нас под ногами.

— Он ведь хочет убить тебя, — припомнил парень.

— Уже нет, — вдохнув полной грудью, я полностью расслабилась. — Он знает, как я ему благодарна за то, что смогла достичь столь великой силы, даже несмотря на всю принесённую боль. Не будь его, я бы продолжала дальше гнить в приюте.

— Или жить с родными как самая обычная девочка, — Вильгельм захотел надавить на меня морально, но мне было абсолютно плевать.

— Разве я хоть когда-нибудь стремилась к обычности?

— Значит, и мне пора разбить все горшки и потопить лодки.

И он выстрелил.

Магия среагировала мгновенно: ярко вспыхнув, она остановила пулю в паре дюймах от моей переносицы. Стресс стальными иглами тут же заслонил безоблачное небо спокойствия.

— Ты и вправду рассчитывал, что от меня можно так просто отделаться? — я хихикнула точно пьяная. Или сумасшедшая. — Я прошла с десяток кругов ада, пупсик, меня этим не напугать.

Вильгельм с долей жестокости улыбнулся.

— А если так?

Пуля взорвалась.

Ослепляющая волна обожгла кожу, вызвая ожоги и волдыри, и оттолкнула меня на несколько ярдов. Холодный снег вперемешку с щепками остудил горящую кожу и разодранную одежду, но шок продолжал гореть всё так же пылко. Ведь это был не совсем обычный взрыв: я ощутила схожесть с магией. Точнее... с совсем иной материей и в то же время очень похожей на мою.

— Как ты...

— Я тоже обладаю ею, — раскрыл свою тайну Вильгельм и взмахом руки потушил повсюду пламя.

— Но ты не проходил сквозь миры.

Вильгельм первый сдался под общим напряжением, когда мы неотрывно глядели друг на друга на протяжении нескольких минут. Он вдруг прокрутил на пальце пистолет, и через секунду тот превратился в дорогие наручные часы, отливающие серебром.

— Когда отец передал мне часы, я сразу ощутил себя иначе, а вскоре и вовсе переместился к высшим. Они многое мне поведали, в том числе и то, что магию можно якобы «передавать» друг другу через запечатанный предмет. У тебя это кулон.

Пальцы машинально сжали череп ворона с некими надписями и рисунками на своём лбу. Он оставался всё так же холоден, как и космос, и отзывался на каждое сердцебиение слабым колебанием сдерживаемой энергии. Подвеска ощущалась естественной, будто всегда на мне висела и являлась продолжением меня, и даже представить трудно, что это лишь частичка Вселенной.

— Он сдерживает рвущуюся наружу силу, — продолжал Вильгельм, — не даёт носителю распасться на молекулы и одновременно позволяет более удачно управлять магией. Если его снять, то велика вероятность, что ты рано или поздно потеряешь над собой контроль или Вселенная заберёт тебя, как дефектный элемент. Они тебе это не рассказывали?

— У меня были дела поважнее, не до тонкостей устройства мироздания, — огрызнулась я, осознав, как ловко всё это время меня водили за нос, тогда когда это я должна была быть впереди.

— Да у тебя только один Рэбэнус на уме, — парню приносило удовольствие наконец-то поставить меня на место. Он был безжалостен к своим врагам.

— Завидно? — ядовито бросила я и решила: предавать так предавать до конца. — Тебе, кстати, привет от Тинг.

Пришло моё время получать наслаждение от потерянности собеседника: игра стала ещё более интересной и опасной. Кто кому больнее сделает — мы уже давно не друзья.

— Как ты смогла с ней встретиться?

— В а-ля загробном мире, — ухмылка вышла совсем кривой. — Не буду вдаваться в подробности, но ей хорошо там живётся, особенно без тебя. Ты вообще в курсе, что она состояла в свите Ворона? И что она прислуживала ему ещё с двенадцати лет? Или что она умерла целых два раза? Один раз, правда, фальшиво вышло, но вот второй...

— Хватит! — внезапно вышел из себя Вильгельм, яростно сверкнув взглядом стальных глаз. — Не смей так говорить о Тинг!

— Продолжать любить погибших всегда больно, — лишь на секунду с горечью признала я, прежде чем разразиться полным ненависти ураганом эфирной стихии.

Вильгельм успел защититься в последний момент, но всё же отлетел назад и ударился спиной о дерево. Я тут же отправила новую порцию витееватого дыма, который столкнулся с щитом из внезапно затвердевшего снега. Ого, не знала, что с помощью данной силы можно не только создавать и разрушать, но и управлять чем-то уже существующим. С другой стороны, оно и ожидаемо.

— Ты управляешь магией слишком бездумно, полагаясь лишь на эмоции, — прокрятхел Вильгельм, сплёвывая кровь.

— Это привилегия Готье — поступать рационально и совершенно без эмоций, — не желая, чтобы этот предатель чему-то меня ещё и учил, я создала острые иглы из разрушенной древесины и запустила в сторону парня.

Тот без особого труда поглотил их множеством маленьких чёрных дыр.

— Тебе не хватает практики, мозгов и контроля, — продолжал критиковать он, вставая с земли и отряхивая свой безупречный костюм.

— Ты бы тоже привлекал больше без зубов, — процедила я, в очередной раз атаковывая космическим водопадом и в очередной раз сталкиваясь с непробиваемой защитой.

— Сочувствую твоему вкусу, — хмыкнул Вильгельм, распрямляя статную спину.

— Себе лучше посочувствуй, — я остановилась, с ненавистью глядя в его идеальные черты лица. — Тебе в любом случае не жить.

— Вот поэтому тебя надо остановить.

Вильгельм внезапно исчез и появился сзади меня, напав лавиной бурлящей алом энергии. Пригнувшись сквозь адские страдания, я призвала на помощь саму планету: та отозвалась нарастающим землетрясением, магнитом притянула к себе, расплющивая органы до двухмерного состояния.

— Прекрати! — закричал Вильгельм, пытаясь сопротивляться обвившим его тело корням. — Ты так разрушишь Землю!

— Ну и что? — расхохоталась я, получая чуть ли не оргазм от открывшихся возможностей.

Я могла абсолютно всё.

И Вильгельм это видел: лишь на мгновение замерев, он яростно зарычал и собрал всю мощь в кулак, чтобы направить её в виде солнечного потока прямо на меня. Я засветилась — и поглотила в себя материю, каждой клеточкой чувствуя единение с окружающим удивительным миром.

Так уж и быть, не буду его разрушать.

Поэтому резко встала и щелчком проделала дыру в груди Вильгельма. Издав нечленораздельный звук, он столбом рухнул в оголённую землю: всюду горели деревья, торчали скрюченные корни, почти полностью растаял снег, под стволами в кишках валялись трупы монстров. Теперь к ним присоединился ещё один...

Я убила друга.

Но я уже ничего не испытывала по этому поводу. Все три стадии прошли незаметно — от осознания до смирения. Вильгельм мог бы с такой же лёгкостью убить меня, но, видимо, всё же слишком надеялся, что я опомнюсь. А я ничего не смогла с собой поделать, со своим вечным внутренним злом: как бы ни искореняла, оно всё равно оставалось навсегда в глубине. Теперь та поднялась и тьмой наполнила всё пространство, всю меня, до самого края.

Ни единого светлого пятнышка.

Я обернулась на неожиданный хруст ветки, будто та сломалась под чьим-то неосторожным шагом.

Так и оказалось.

Это была Анна.

Она ничуть не изменилась, только похудела, отчего сшитое мною платье висело теперь на ней не в той сексуально обтягивающей форме, в какой должна была. И всё же наряд очень подходил для Анны: утончённость в узорах с бабочками подчёркивала её аккуратные черты лица, тёмная ткань прямой юбки оттеняли цвет глаз, а серое пальто ярко контрастировало на фоне приоткрытом бюсте, увешанном бусами. Мне льстило, что Анна решила надеть его в годовщину моей смерти, хотя я рассчитывала, что она выйдет в нём на прогулку в ресторан или на бал.

— Amie?

В порыве облегчения Анна бросилась ко мне на шею и крепко обняла, боясь нового исчезновения своей... подруги? Неужели она до сих пор считала меня такой, даже спустя год? Девушка вдруг быстро отстранилась: и по её выражению я поняла — уже нет. Не считала.

Осознание постепенно озарило побледневшее лицо Анны: недоверие, нахмуренные брови, отрицание, перевод взгляда с трупа на меня, ужас кровавого убийства и одинокая прокатившаяся по впалой щеке слеза.

— Он хотел убить меня.

Я не отрывала взгляда от остекленевших глаз Анны, невидяще уставившейся на мёртвого брата.

— Это уже не имеет значения, — она прикрыла веки, и ещё пара слёз капнули с подбородка. — Он мёртв. И убила его ты.

— А ты бы предпочла, чтобы умерла я?

— Я и без того смирилась с твоей смертью, — треснувшим голосом покачала головой Анна и медленно окинула меня нечитаемым взглядом. — Даже удивительно, как за такой короткий срок ты стала мне дорога. Хотя когда я проникала в твой узкий круг общения, то совершенно не ставила цели с тобой сблизиться.

— И всё же это случилось, — институтская жизнь казалась далёкой, как галактика.

— И до сих пор не жалею, — девушка явно вспомнила последние проведённые вместе дни.

— Даже несмотря на то, что я сделала?

Мы вместе глянули на него: такого красивого, верного, элегантного и такого... мёртвого. Кровь терялась на общем фоне красной одежды и потемневшими пятнами отпечаталась на лице и вокруг дыры. Виделись обугленные органы, но ни сердца, ни лёгких уже не существовало.

— Не ты одна многих убила, — тихо обронила Анна, будто Вильгельм всё же мог её услышать.

Я открыла рот, чтобы спросить о смысле её фразы, как сложившийся пазл застал врасплох.

— Так это была ты?!

— Да, — Анна говорила так, будто ушла в какую-то прострацию. — И Тинг, и Гленис, и Генри, и собственный отец, и многие другие. Это я «затеяла опасную игру».

Так это с неё всё началось. Это она подкидывала тела, это она лишила спокойствия Равенхилл, это она собиралась устранить как можно больше последователей Рэбэнуса.

Это всё она.

Анна Готье.

Девушка, которую я считала своей подругой. Та, в которой видела свет.

А вместо него зияла темнота.

— Зачем? — обрушившиеся воспоминания хотели выбить из колеи, но я стойко держалась.

— Ты в курсе, что Готье всегда были на стороне Ворона, — пустым голосом начала Анна, уставившись в пространство. — И когда мои родители решили тоже заключить с ним сделку, они пожертвовали не только своими сердцами, но и домом в Париже, былым счастьем, а ещё мной. Они продали меня ему: он мог прийти ко мне в любой момент и сделать со мной всё что захочет: от изнасилования до пыток. Тереза особенно была рада наконец проучить меня, поэтому я тоже вскоре её убила, буквально в тот же вечер, в день твоего исчезновения.

— А как же Вильгельм? Он же любил отца, любил Тинг...

— Для него же лучше. Он не догадывался, что Жоэл строил против него расчётливые планы, и что Тинг так же продалась Ворону и была далеко не всегда верна.

— Ты хотела, чтобы никто его больше не обманывал, — осознала я весь план её мести.

— Только не говори, что тебе жаль, — равнодушие вновь стеной встало между нами.

Мы вернулись к тому, с чего начали. Будто ничего и никогда не происходило между нами.

И это разрывало сердце.

— А тебе разве нет?

Молчание длилось недолго, успев лишь чуть-чуть обмокнуть нас в тяжёлую тишину леса.

— Tu me manques.

И Анна покончила с собой одним чётким взмахом ножа ровно по шее.

XXIV: Ни сила, ни слабость

Никогда не нужно противостоять никому и ничему. Когда тебя толкают — тяни; когда тебя тянут — толкай.

Дэн Миллман

Шаги оставляли чёрные пятна на девственно чистом снегу.

Равенхилл только просыпался: хлопали двери от уходящих на работу людей, уныло шли ученики в школу, гаркали вороны, светлело небо, приобретая привычный грязный оттенок. Ни дома, ни люди, ни сама жизнь никак не изменились за прошедший год — всё такое же обшарпанное, плесневелое, мрачное. Казалось, даже новые здания огорчились находиться среди постоянного холода и скуки и тоже накинули на свои панельные окна хмурый вид.

Удивительно, но в этот раз мне даже было приятно видеть этот город. Если так можно было назвать ту промелькнувшую белую точку среди вязких чернил.

После похорон окончательно ничего не осталось. С помощью магии я вырыла две ямы рядом с Жоэлем и Терезой, положила в них Анну и Вильгельма, пусто прошептала прощание на кривом французском и помолилась китайским богам — время текло медленно, движения были механические, усталость тенями залегала под роскосыми глазами. Будто и не хоронила единственных друзей, будто не лишилась частички себя, будто не покидала их навсегда, будто не оказалась ни в чём виновата, будто...

Слишком много будто.

— Открывай!

Стук громко разносился на небольшую лестничную площадку и грозился разбудить соседей, если кто-нибудь срочно не откроет дверь. Но та отворилась через несколько ударов: на пороге показался ошеломлённый Хилари с растрёпанными светлыми волосами. Во все большие глаза он уставился на меня, как на приведение. В какой-то степени я действительно была на него похожа: вся в крови, побледневшая, с безумным взглядом и полная яда ко всему сущему.

— Т-ты... — Хилари от шока начал чуть ли не задыхаться. — Н-но... но как?!..

— Не твоего ума дела, — грубо толкнув младшего хозяина, я прошла в маленькую прихожую. — Дома кто-нибудь есть?

Не сразу справившись с замком, Хилари кое-как запер входную дверь и вновь вытаращился на меня, точно я само воплощение инопланетяна.

— Ну?

— А, ой, — перепугался Хилари и поёжился под моим грозным видом. — Никого нет. Джейсон ушёл только что.

— Это радует.

Я двинулась в грязных ботинках в сторону кухни и, как только вошла, сразу же накинулась на стоящие в миске хлопья.

— Эй! Это мои!

Я посмотрела на Хилари так, что тот мгновенно затянулся. Не трудно заметить, как его распирали вопросы и эмоции, но у меня не было никакого настроения говорить о чём-либо и уж тем более о своих злочастных приключениях. И радовало, что Хилари достаточно подрос, чтобы понять это. Хотя внешне он ничуть не изменился, разве только слегка подрос.

В полной тишине я съела сначала хлопья, затем сэндвич с маслом и овощами, откусила шоколадки и запила всё крепким хорошим кофе. Так необычно почувствовать себя в адекватном мире и в какой-то мере даже в нормальном состоянии. Есть обычную еду, жить в квартире, учиться...

Правда, со мной такого никогда не будет. Да и пофиг, если честно.

Блуждающий взгляд остановился на карте, висевшей на стене в комнате Хилари. Та выглядывала из-за приоткрытой двери углом кровати в виде гоночной машины, разбросанной одеждой и зелёными обоями. Уверена, они сделаны в стиле футбольного поля. И когда я вошла в узкое помещение, то утвердилась в своей правоте, хотя некоторую часть рисунка действительно занимала карта города: нечётко нарисованные дома, несколько деревьев, кладбище, окружающий размытый лес, замок и главные дороги, создающие узор созвездия Ворона.

Равенхилл.

— Ты знаешь, что здесь?

Я ткнула окровавленным ногтем в южно-восточную точку, где различались непонятные постройки, похожие друг на друга.

— Заброшенный дом, — быстро ответил Хилари, страшась моего гнева.

— Ты в нём бывал? — и хоть в детстве всё прошло мимо меня, я знала, что подростки любили лазать в сомнительные места.

Паренёк виновато отвёл взгляд.

— Только рядом ходил с ребятами. Ничего привлекательного.

— Знаешь что-нибудь об этом доме?

— Только слухи, — видя, что я ждала продолжения, Хилари обеспокоенно спохватился: — Говорят, в том особняке когда-то жил богатый род, а другие рассказывали, что именно с него начался пожар, который унёс жизни большей части населения города. Но...

Он замялся, не зная, как преподнести следующую историю, на что я раздражённо рыкнула.

— Не томи.

— Джейсон не одобряет, когда я об этом рассказываю... — мальчик хотел сжаться под моей угрожающей аурой.

— Ты видишь его где-то рядом? Я тоже нет. Поэтому продолжай.

Тот слегка расслабился.

— Мы с Джейсоном родились в Австрии, и половину жизни пробыли там, пока не переехали сюда. Но... я знаю, что род Коллеров очень древний, и что они уже когда-то жили в Равенхилле...

— И ты подозреваешь, этот особняк когда-то принадлежал Коллерам, — прервала я его, быстро обо всём догадавшись.

— Да.

Мне понадобилась всего минута на раздумья, прежде чем я вышла в коридор, полная решимости действовать.

— Собирайся. Пойдёшь со мной.

— Куда? Зачем? — совсем растерялся Хилари, но из-за страха стал механически натягивать свитер и надевать зимние кроссовки.

— Кончай задавать идиотские вопросы и пошли.

Я первая вышла из дома, за мной поспешно вылетел Хилари. Его шумное дыхание и топот маленьких ножек всю дорогу разбавляли тишину утра, уже постепенно переходящего в день. В мыслях так же пусто — ни о чём не хотелось думать, хотя столько поводов для этого появилось: от новой себя до построения теорий о Мультивселенной. Однако измождение шерстяным пледом накрыло сгорбленные плечи, серой кисточкой прошлось по лицу и остановилось болью в костях. А может, даже и в душе.

— Извини, что спрашиваю, — острожно, нарочито медленно начал Хилари, который старался идти вровень со мной, — но всё же как ты оказалась жива?

— Заткнись, — процедила я, с хрустом сжав кулаки.

— Но я лишь...

— Заткнись!

Лопнувшая лампочка фонаря осколками осыпала скомканный снег на асфальте. Хилари остановился, явно чуть не словив инфаркт, но через пару секунд нагнал меня и как можно тише пошёл рядом. Злость рокотала ещё долго, пока пеплом не улеглась на выжженой пустыне: не знаю, почему ярость преследовала меня, как вампир за погоней свежей крови, но она стала неотъемлемым состоянием вместе с безумием после возвращения в родной мир. Хаос — вот что мной двигало. Я и вправду не контролировала ни себя, ни магию, ни сложившиеся обстоятельства, и вправду не имела никакого опыта и ответов на оставшуюся половину вопросов, и вправду слишком сильно изменилась.

Воистину происходили страшные вещи.

— Пришли.

Особняк выглядел заброшенным и на самом деле таким и являлся: почеревшие каменные стены, обгорелые крыши, заколоченные окна, наглухо закрытая входная дверь. Когда-то он был красивым, покрашенным в коричневые тона, имеющим собственный большой сад с белыми статуями, и рассекающим небо тонкими башенками с черепицей. Но спустя года, после пожара и множества бедствий, всё пришло в полное уныние: из мраморных глазниц текли слёзы, зарослями покрылись дорожки, покосились балконы, в одиночестве плакали разбросанные плиты.

Попасть внутрь не составило труда: выломав доски не без помощи магии, я аккуратно ступила на скрипнувший пол и осмотрелась. Никакой мебели, украшений или интерьера: всё либо сгорело, либо погребрено в обломках. И удивительно чисто, ни одного граффити, бутылки пива или следа современного человека, точно сюда никогда не забирались хулиганы или бомжи. Отчего же? Что их пугало в паутине и в старине? Кто таился в тёмных углах и поцарапанных стенках?

— Ой!

От падения подросткового тела грохот раздался такой, словно взорвали петарду. В глубине дома что-то скрипнуло — кто-то сделал шаг. Схватив Хилари за шкирку, я потащила его на второй этаж, хотя даже понятия не имела, что собиралась найти в Аоинем забытом месте. Наверху оказалось всё так же пусто, пыльно и темно. На миг решила, что нужен фонарь телефона в качестве источника света, как всегда я делала при таких ситуациях, но быстро отдёрнула себя. Я же могу повелевать частицами Вселенной, к чему мне фонарь? Это для слабаков.

Мы ступили в кромешную тьму очередного помещения. Никаких выпригавающих зомби, царапающих паркет когтей, валяющихся трупов или мерзкого запаха — самое обычное заброшенное здание. Даже и не скажешь, что оно когда-то принадлежало Коллерам: абсолютно ничего этого не доказывало. И всё же оно было зачем-то выделено на рисунке, найденном в могиле Донована, тут наверняка пряталось нечто важное. Однако что это было — сложно догадаться, ведь многие тайны, в том числе и история, уже были разгаданы. Оставалось лишь найти самого зачинщика всех бедствий.

И отблагодарить его.

— Что это?

Тоненькие пальцы Хилари в ужасе вцепились в мой локоть, отчего я раздражённо им дёрнула и посмотрела туда, куда указывал мой непутёвый путник. В нескольких ярдах от нас в полной темноте что-то светилось, при этом не освещая что-либо вокруг: свет будто бы впитывался в саму тьму, поглощался заживо.

— Не ч-ч-что, а кто.

Голоса возникли так же неожиданно, как ворох впыхнувших огней: множество полупрозрачных призраков вылетели из светящейся точки и закружили вокруг нас. Никакого испуга: я слишком привыкла к подобному, в отличие от вскрикнувшего Хилари, — лишь ожидание атаки и полная готовность надавать по морде. Правда, пока никакой опасности не ожидалось: призраки водоворотом шевелились, но пока не нападали. Среди них я заметила лишь одно знакомое лицо — Томас Коллер, тот самый, который повёл своих «магов» против свиты Ворона и потерпел поражение.

— Что вы хотите от нас? — громко крикнула я, перекрывая звонким голосом поднявшийся шум.

Духи хищно оскалились — все как один. Да уж, не такими я представляла себе местных «героев».

— Освободи нас, девочка-ворон, — буйно замигали духи, не переставая то подлетать к нам, то отстраняться. — Разрушь алтарь. Сними печать. Освободи нас.

— Зачем? — подвох чувствовался в моей настороженной позе, несмотря на прижавшегося Хилари.

— Отомстить графу, — зашипели призраки с ненавистью. — Он запер нас здесь, в этом проклятом доме, на долгие годы. Нет более терпеть заточение и видеть, как зло всё сильнее распространяется по мирам.

Я тихо рассмеялась.

— Не к той обратились за помощью. Мне нет никакого смысла вам помогать.

— Ты действительно думаешь, что хочешь присоединиться к Ворону? — вперёд подлетел Томас, впившись в меня мёртвым взглядом. — Действительно считаешь, что ему больше нечего скрывать от тебя? Неужели ты не понимаешь, что тебя водят за нос — или по заданному пути — до сих пор?

Тревога тисками сжало сердце.

— Откуда вы знаете?

— Ты не руководишь своей жизнью, она никогда тебе не подчинялась, — злорадствовал Томас, который изменился до неузнаваемости за прошедший век. — Всё подстроено буквально с самого начала.

— Я не верю вам.

— Пока сама не убедишься, ты не отступишь, — шептались призраки, ярко вспыхнув. — Жаль, что за это придётся горько поплатиться.

— Ой, вот только не надо давить на жалость. Мне в любом случае ни к чему вас освобождать, — отрезала я, не показывая зародившиеся сомнения. А ведь только избавилась от них...

— Так ты могла бы действительно избавиться от оков, — будто всё зная, говорили они. — Стать вольной птицей. Изменить ход истории.

— А взамен что я получу?

— Мы готовы перенести тебя к тому, кого ты потеряла.

К Алестеру?

Хруст огня, скользкие от крови руки, рухнувшее мёртвое тело, победный хохот Тени — ужасы детства возникли в один миг и тут же пропали. Я не собиралась больше обращаться к прошлому, вопреки словам высших.

— Это невоз...

— Не слушай их!

В неверии мы обернулись и обомлели от увиденного. Джейсон стоял в проходе и твёрдо сжимал в руках длинный кухонный нож. Серо-карие глаза блеснули в свете замигавших приведений, каштановые волосы откинулись со лба от возникшего ветра. Он возмужал: стал шире в плечах, через джемпер просвечивались мышцы, лицо приобрело более взрослый вид. Таким, ставшим на год старше, Джейсон мне нравился больше — в нём наконец-то чувствовалась внутренняя сила, уверенность в действиях. Неужели так повлияла потеря своей любимой в лице меня? Как глупо.

— Джей!

Хилари мгновенно отлип от меня и кинулся к своему старшему брату. Тот быстро прижал мальчика к себе одной рукой, а второй направил в нашу сторону острый конец ножа.

— Не смей никого слушать, Рав! Что бы они тебе ни говорили, это всё ложь! — Джейсон смело улыбнулся, и я заметила, что он уже снял брекеты. — Не беспокойся, я помогу тебе во всем обязательно!

— Как чудно, что ты привела моих славных родственников, девочка-ворон, — хлопнул в ладоши Томас, подлетая к братьям.

— Кто ты такой?! — Джейсон резанул ножом воздух, и призраку пришлось остановиться. — Отпусти Равенну, и мы уйдём с миром!

Духи гулко издали подобие смеха.

— Смелые нам точно нужны, — губы Томаса нечеловечески выгнулись, и он посмотрел на своих. — Готовы ли поразвлечься, господа?

Те гортанно заулюлюкали и рванули к Джейсону и Хилари. Первый отчаянно размахивал ножом, пока второй отбивался кулаками. Словно меня приковали цепями, я неподвижно смотрела на кошмарное представление: призраки втекали в рот братьев, их тела лихорадочно дрожали, нож с лязгом упал на пол, а затем подогнулись и колени — Джейсон вцепился в горло, пытаясь остановить поток духов, а Хилари неестественно выгнул спину и запрокинул голову, полностью сдавшись натиску зла.

Только когда всё неожиданно замерло и исчез в глотке последний дух, я осознала, что до этого стоял протяжный вой вперемешку с криком и гоготом. Температура резко спала — и с губ сорвалось облачко пара. Лишь в этот момент я смогла пошевелить онемевшим телом — и не я одна.

Джейсон и Хилари аномально выпрямились, как цзянши¹: их кожа слегка сияла, глаза полностью побелели, на лице застыло сумасшедшее выражение.

— Аха-ха! Так даже лучше получилось! — призраки говорили ртом Коллеров, не было никаких привычных голосов предыдущих хояинов.

— Вы убили их? — неверяще спросила я так тихо, точно боялась разбудить цюнци².

Смех жутким эхом отразился от внезапно сузивших стен.

— Нет, лишь немного сместили в теле, — дёрганными движениями они двинулись к до сих пор изливающему свету алтарю.

Нечто инородное заставило ринуться с места: я кинула сгусток извивающейся магии, но из ниоткуда поднявшийся туман поглотил его, соовно переместил в иное измерение. Попытка за попыткой — энергия растворялась, шаги давались с трудом, перед глазами плыло: странная белая мгла затормаживала всё живое, топила в себе, как в молоке, впитывалась во взмокший лоб и усталый организм. Моя магия оказалась совершенно бесполезна против пошедших против законов приведений и их дурмана. На минуту даже захлестнуло бессилие с солёным привкусом отчаяния — таких чувств я не испытывала уже слишком давно.

И даже чуть ли не заплакала от наплывшей печали: я видела, как одержимые Коллеры разрушали алтарь и наполнялись жизнью, пока её последние капли уходили от меня.

— За всякую помощь надо платить, — «чужой» Джейсон подошёл ко мне, чуть ли не падающей от оков неведомой беззаконной мощи. — И мы готовы пойти на это.

— Мне ничего от вас не надо! — преодолевая слабость, из последних сил прокричала я и сделала ещё шаг.

— Зачем же так? — чужие руки легли на мою талию. — Мы хотим как лучше. И он тоже так желал, разве нет?

Голоса сливались с туманом и ватой наполняли разум — слишком сложно удавалось держаться в сознании.

— Я не понимаю...

— Ты совсем запуталась, бедная девочка-ворон. Не переживай, вскоре ты всё окончательно поймёшь. А сейчас...

Губы парня легонько коснулись моего уха, и воспламенившаяся злость заставила мою руку пронзить его грудь лезвием ножниц.

Я убила его до того, как Джейсон успел что-либо сказать.

До того, как тьма поглотила всё вокруг.

_____________

¹ Один из самых популярных представителей китайской нечисти, цзянши́ похожи на западных зомби. Цзянши по-китайски значит «окоченевший труп». Считается, что тела цзянши настолько одеревенели, что они не могут сгибать свои конечности, а потому должны передвигаться прыжками с вытянутыми для равновесия руками.

² Это мифическое животное, которое похоже на корову, но с иглами, как у ежа. Оно лает, как собака, и пожирает людей.

XXV: Ни прошлое, ни настоящее

Человек может убежать на край света, но не способен убежать от своего прошлого...

Элиф Шафак

Земля.

Своя ли, чужая ли — вопрос с подвохом. Но пахла знакомо: слегка гнилью, влажностью и свежестью. С трудом отлепив лицо от гладкой поверхности, я со стоном раскрыла глаза.

Фак.

Всё же другой мир.

Хотя тонкие зелёные столбы об этом явно не говорили, но я просто чувствовала — вновь перемещение. Недавние события мутными пятнами расплылись в мозгу: заброшенный особняк, шипение призраков, одержимость Коллеров и разрушенный алтарь... а затем — темнота. Куда же без неё. Может, уже самой завести дневник для последующих идиотов, ищущих себя? Придумать крутой план, отправить на поиски приключений и втихаря наблюдать за их страданиями. Весело же!

Обхохочешься.

Приподняв голову ещё выше, я обернулась. И в тот же миг от меня будто отвернулись коричневые лики подсолнухов.

Это жутко .

Я медленно поднялась, стараясь не глазеть на подозрительных растений, и обнаружила, что была выше их буквально на пару дюймов. И всё же серо-буро-малиное небо в крапинку было хорошо видно, как и стоящий в двадцати ярдах бревенчатый дом. Тишина разбавлялась тихим шелестом листьев и слабым скрекотанием, в воздухе стоял неприятный удушающий запах, а от палящего солнца становилось дурно. Голова уже дёрнулась, чтобы оглянуться, но в последний миг я резко обомлела.

«Не оборачивайся».

Голос.

Ни мой и ни чужой одновременно. Пробирающий до мурашек и дотронувшийся до затылка так, что со дна поднялось давно забытое чувство — страх.

Я сделала шаг, неподвижно глядя на дом и краем глаза замечая, как тревожно звшевелилось безграничное поле подсолнухов. Я буквально ощущала, как они безлико таращились на меня.

«Не оборачивайся».

Тропинка была узкая и кривая, и я изо всех сил старалась не касаться стеблей окружающих растений. Не знаю, причиняли ли они вред, но проверять совершенно не хотелось. С каждым пройденным метром тяжесть воздуха ощущалась всё сильнее, накладывая на плечи неизгладимый отпечаток, в голове поднялся шум, а из носа в очередной раз потекла кровь. Собственная тень внезапно стала слишком большой, и на мгновение я подумала об играх галлюцинации, пока не осознала: кто-то шёл следом.

«Не оборачивайся».

Я сглотнула.

Неизвестное существо бесшумно двигалось следом.

От направленных взглядов чесалась кожа.

Подсолнухи напрягали ещё больше.

Стихли все наружные звуки — лишь в голове нарастал звон.

«Не оборачивайся».

Шея затекла.

Отчаянно хотелось посмотреть назад.

Но глаза, не мигая, до красноты уставились вперёд. До дома оставалось всего десять футов. Однако я остановилась, тяжело дыша.

Кто-то коснулся спины.

Почти неощутимо сквозь кожаную куртку, и всё же столь заметно при накалённых чувствах.

Кто бы это ни был, но он наклонился в дюйме от меня.

В грязных стёклах я различила отражение — направленные в мою сторону подсолнухи и...

«Не оборачивайся».

Я за одно мгновение преодолела оставшееся расстояние, под гул открыла дверь и, как только оказалась внутри, закрыла её. Грудь тяжело поднималась от спадающего чешуйками напряжения: челюсти сжаты, мышцы на пределе, от стресса кружилась голова. К счастью, хотя бы кровь уже перестала течь. Однако любопытство жгло душу: и я схватилась за ручку двери, намереваясь посмотреть, как там снаружи.

— Закрой!

Казалось, даже клетки кожи онемели: настолько плохо мне стало от прозвучавшего голоса. Медленно, очень медленно, я поворачивалась всем телом к звуку, скользя взглядом по деревянным половицам и кувшинам, пока не встретилась с...

Колени подогнулись, но я успела ухватиться за треснувший столб.

В конце маленькой комнаты стоял никто иной, как Алестер Эльху.

— Ал?

— Птичка?

Он.

Это правда он.

Да, повзрослел, стал выше, оброс слабой щетиной, но в остальном выглядел как тогда, в восемнадцать лет, когда я видела его в последний раз. Чёрные волосы всё так же уложены на бок, тело оставалось всё таким же худым и бледным, тёмные глаза были в тон таким же родникам по всему вытянутому узкому лицу, синяя рубашка расстёгнута у самого воротника — Алестер всегда любил так делать. Удивление, растерянность, неверие — эмоции смешивались с присущей ему добротой: даже спустя года и миллионы событий я ощущала её тёплую волну и тянулась как к родному гнезду.

От радости и облегчения накатывались слёзы — и я рухнула в объятия своего единственного лучшего друга, своего возлюбленного, своего смысла жизни, смерти и любви. Вдохнула свежесть леса, влагу дерева и пряность трав — домашний, бесценный запах, преследующий меня во снах, на яву, в приюте — везде, где становилось слишком одиноко или чуждо. Алестер всегда спасал, даже если не догадывался об этом — своим присутствием, словами, поступками и даже взглядом. Он словно само воплощение Юй-ди¹ — справедливый, чистый, сильный: такой, рядом с которым ты чувствуешь себя в полной безопасности.

И я действительно её почувствовала — защиту. Ту, которую так отчаянно искала и которой так не хватало всё эти годы, как бы я уже ни научилась опираться только на себя. И всё же иметь надёжное плечо никогда не было лишним.

Особенно для меня. Особенно после столько всего. Особенно... когда я уже однажды потеряла Алестера.

Но как... как он выжил?

Однако отчего-то не хотелось слышать ответ столь рано — нужно насладиться воссоединением друг друга как можно больше.

Я понимала, что правда вряд ли мне понравится.

— Ты как? С тобой всё хорошо? Ты цела?

Алестер аккуратно усадил меня на мягкий матрас кровати и дал стакан воды.

Но я же не видела ни одного водоёма, лужи или облака.

— Тебе не холодно? — парень любезно накрыл меня пледом и придвинул ближе к печке.

Но я же не видела ни одного дерева, чтобы топить или построить дом.

— Будешь?

Алестер протянул ломтик хрустящего хлеба.

Но я же не видела никаких других растений на многие мили кроме подсолнухов.

Сомнения вгрызлись вместе со мной в мягкую корочку, и я довольно замычала от блаженства. Просто божественно!

— Ты ответишь хотябы на один мой вопрос? — Алестер ни в коем случае не требовал, лишь доверительно улыбался, полностью располагая к себе.

Он всегда так делал, ещё с самого начала. Всегда заботился обо мне.

— Всё хорошо, Ал, — голова устало легла на его плечо, крошки скатились пр футболке. — Рядом с тобой, что бы ни случилось, всегда всё хорошо.

Молодой человек невесомо коснулся губами моего лба и плавно положил руку на мою макушку — утешал и поддерживал, как в детстве. Точно не прошли годы, не брошены обидные слова, не отпечаталась смерть — сидели как когда-то в подвале, вслушивались в сердцебиение и прижимались друг к другу в поисках спасения. И самих себя.

О Си-ван-му, как же не хватало мне Алестера! Только сейчас, вновь повстречавшись с ним, я осознала всю бренность попыток быть одной, самостоятельной, гордой, злой — быть собой без путеводной звезды. Быть во мраке.

Свет — вот кто сейчас обнимал меня.

Не знаю, сколько мы так просидели, но в какой-то момент я начала дремать. И тут же дрогнула, побоявшись, что вновь перемещусь в иное измерение.

— За мной шёл кто-то, — тихо сказала я, прижавшись своим плечом к плечу друга. — В голове настойчиво просили не оборачиваться, а подсолнухи... таращились прямо на меня. Не знаю как объяснить.

Мурашки пробежались по спине — и Алестер это заметил. Он вечно подмечал детали, и это со временем передалось и мне.

— Я тебя понимаю, — его горячая ладонь легла на мои холодные пальцы. — Уверен, они не собирались тебя сильно напугать, просто хотели защитить свою территорию от чужаков.

— Кто они? — было тяжело не теряться в воспоминаниях и ловить нить настоящего.

— Сам точно не знаю, — вздохнул Алестер, — мне кажется, хозяева этого... мира? Планеты? Страны?

— Тут что, нет других людей?

Наши взгляды встретились — и жажда утонуть в его шоколадных глазах запершила в горле.

— Только я один.

Я в ужасе представила, каково это — навечно остаться одной. Сошла бы с ума, это точно.

— И... как ты?..

Алестер с лёгкостью услышал мой немой вопрос.

— Временами накатывает, конечно. А так, есть чем заняться, — он увидел в моём лице заинтересованность. — Пойдём, покажу кое-что.

Он не тащил за руку — за ним хотелось следовать — и мы оказались в соседней комнате, где помимо старенького стола тянулся стеллаж с корешками древнейших манускриптов, фолиантов и книжных футляров. Но Алестер подошёл к другому шкафу, прикрытому шторой, и плавно отодвинул её.

Я прижала ладонь от восхищения.

Мерцание несколько десятков двухлитровых банок оставляло на коже и потолке самые разные цвета, и с трудом верилось в реальность зримого. Сколько бы чудес я ни видела за все перемещения, такого я ещё ни разу не встречала. За каждым стеклом была спрятана своя маленькая вселенная: где-то росли гигантские грибы, в других разрушенные дома сменялись одинокими лицами людей, в третьих — ожившие карты таро. В остальных ничего интересного не происходило, но я заметила парочку знакомых мест, одно из которых было с висящими на цепях кроватями, и одну банку с витающим космосом.

— Это...

— Уменьшенные частички миров, — с предыханием ответил Алестер.

— Невероятно.

Рука сама потянулась к баночкам, но чужая бережно перехватила кисть и опустила вниз.

— Лучше не трогать, — кротко прокомментировал своё поведение молодой человек. — Не знаю, что будет, если разобьётся, но явно ничего хорошего. Так что лучше не проверять.

— Ты следишь за их состояниями? — отчего-то появилась гордость за такую важную «должность» друга.

— В какой-то степени да.

— И зачем?

— А для чего они ещё тут стоят? — пожал плечами Алестер. — Мне никто ничего не объяснял, но я веду учёт, — он кивнул подбородком на лежащую на столе тетрадь. — И время от времени пользуюсь дарами этих миров. Если засунуть руку в банку, то можно достать и нечто полезное.

— Теперь понятно, откуда у тебя всё это, — я кинула взгляд на соседнюю комнату и через секунду двинулась обратно в неё.

— Большая часть, — согласился парень, проходя мимо. — Но дом уже стоял тут, когда я появился в поле.

Лазурные и кофейные — наши взгляды в очередной раз встретились на расстоянии футов десяти, а мысли перетекали из одного разума в другой: уверена, мы думали об этом и том же.

— Я видела, как ты умер.

Алестер даже не дрогнул от обречённости моего голоса, лишь тихонько вздохнул.

— Меня спасли.

Подобного ответа и ожидала.

— Рэбэнус Донован, я так полагаю?

Алестер уставился на меня округлившимися глазами.

— Откуда ты знаешь?..

Как же хотелось соврать, но урок я выучила ещё с детства.

— После пожара... — на мгновение запнулась, — очень многое произошло. Меня удочерили, и мы жили вполне неплохо в Чэнду, пока не переехали в Равенхилл, мрачный городок Англии. Там я узнала о тайнах, настоящих родителях, Вороне и остальном.

На лице Алестера отпечатались вечные изгибы печали.

— Я представляю, как тебе было тяжело. Столько пережить и не сломаться — в твоём духе. Я всегда верил, что ты со всем справишься.

Я покачала головой.

— Боюсь, трудности ещё долго будут продолжаться. Но ты действительно прав: я очень многое пережила, — молчание выжигало глотку, пока я не решилась на отчаянную попытку вновь извиниться, но уже спустя годы: — Прости, что я не послушалась тебя.

В этот раз я обняла его первой, когда Алестер ещё миг стоял столбом от понимания сказанного. Тепло его грудной клетки, сила рук и привычное прикосновение к сухой коже заставили глаза снова наполниться слезами — я не верила собственному счастью. Не верила, что после гибели столь многих я увижу человека, смерть которого так сильно повлияла на меня. Не верила, что Вселенная смиловиться надо мной и преподнесёт такой драгоценный подарок.

И хотя я терпеть не могла жалость, за это была благодарна.

— Я... я просто запуталась в себе, устала от постоянства, не знала, куда двигаться и как выбираться. Мне хотелось добра, честно, я правда шла к нему, но меня сбила с пути Тень. Не помню, делилась ли с тобой переживаниями на её счёт...

— Да, я знаю, — мирным голосом прошептал Алестер, гладя меня по голове. — Я всё понимаю. Ты не виновата, что за тобой поставили присматривать Ивет.

Я медленно отстранилась — чувства были и без того хрупкими, и все они разом почти разбились.

— Я только сама узнала о её настоящей личности, но откуда ты знаешь...

В голове закрутился механизм: ну конечно, Алестер был тоже в сговоре. Вряд ли Рэбэнус после спасения обделил его нужной информацией. Да и с чего вдруг я решила, что мой единственный друг не изменился за прошедшее время и оставался всё таким же добрым? Я же изменилась, причём сильно и заметно. Если Алестер прямо сейчас строил обескураженную физиономию, это не значит, что он ни в чём не виноват.

— Постой, птичка, постой, — он невинно приподнял руки. — Я тебе всё объясню.

— Звучит как при измене, — стоило большой выдержки не говорить злобно. — Ты ещё скажи, что это не то, о чём я подумала.

Алестер растерялся.

— Но это и вправду так...

— Ты в этом мире прошёл курс по чтению мыслей или что?

Тонкий лёд беспощадно трещал под весом угрожающих слов и надвигающейся бури из ссоры — такое же ощущение, как когда-то в детском доме. Вот только мы выросли, и проблемы стали уже серьёзные.

— Мне что-то рассказал Ворон, а до чего-то я сам додумался. Но поверь, ещё тогда, в приюте, я мало о чём подозревал, да и вовсе не понимал, что происходит и какие страшные обороты набирает происходящее, — Алестер бесстрашно подошёл и взял меня за руки, пока я его остолбенело слушала. — Прости, что тогда, при нашей последней встрече, я так чёрство с тобой поступил. Не знаю, что на меня нашло, но я просто вообразить себе не мог, как ты, после стольких лет мечтаний о свободе, вновь вернулась в клетку. Мне казалось, что ты постараешься забыть всё, в том числе и меня, как страшный сон, и начнёшь жизнь с чистого листа. И я тоже. Но вместо этого ты вернулась к прошлому, и я понял, что не смог бы вынести ни продолжения, ни повторения. Не смог бы вновь быть с тобой, ведь уже ничего бы не было, как раньше.

Поверь, просто поверь, Гуй побери. Не ищи подвоха, не вспоминай прошлое, не слушай голос разума и сердца.

Просто поверь.

Как же чертовски это сделать, поверить, когда подвох ставил палки в лёгкие.

— Наверное, в одной из параллельных вселенных ты всё же не отверг меня, мы вместе сбежали в другой город и жили...

— Совсем не счастливо и в нищете, — слабо улыбнулся Алестер, который явно не раз фантазировал на эту тему. — Наша история могла сложиться как угодно, но она привела нас к тому, какие мы сейчас. Ни живые, ни мёртвые.

Какое точное описание. Ни живые, ни мёртвые.

— Но ты ведь не умер.

— Да, но оказался здесь, — грусть сморщилась между складками его бровей. — Ворон перетащил меня сюда с помощью магии, как я полагаю, и с тех пор никогда меня не навещал.

— Но зачем он сохранил тебе жизнь? — я сжала пальцы Алестера, пытаясь показать своё волнение.

— Тебе... не понравится ответ.

— Поверь, я готова на всё, — я заправила обратно выбившийся локон волос из его причёски. — Так для чего?..

— Потому что я его сын.

Рука остановилась.

Точно. Я же совсем забыла. Просто напрочь вылетело из головы записи Жоэля в его кабинете и имя, из-за которого и случилась ссора с Вильгельмом.

Мэллори Эльху.

После того случая я не задумывалась всерьёз о причастности Мэллори к Алестеру и тайно надеялась на обычное совпадение фамилий. Хотя в те времена было не до долгих размышлений, а после — и тем более. И всё же Алестер оказался ребёнком двух злодеев — Мэллори и Рэбэнуса, которые оба бросили его для идеального выполнения плана. Казалось, узнай такое, Алестер должен был возненавидеть меня, но он полюбил, как и я его. И другого сына Рэбэнуса, и самого Рэбэнуса.

Выходит, я без ума от семейства Донован. В прямом смысле.

Какая ирония.

— И... — в горле всё пересохло, — как давно ты это знаешь?..

— С тех пор, как мы с тобой увидели Ворона в первый раз, в коридоре.

Так вот зачем тогда Рэбэнус хотел поговорить с Алестером. Вот что встало между нами.

— Он... — я чувствовала, как ступала на крайне хрупкую поверхность, — что-то тебе ещё рассказал?..

— Я не хочу об этом говорить, — Алестер мучительно зажмурился, сделав шаг назад.

— Почему?

— Прошу, не надо!

— Но я ведь для этого здесь оказалась, — железно не отступала я, как бы ни скребло от этого в сердце. — Уверена на девяносто процентов, что это Рэбэнус подстроил так, чтобы я оказалась с тобой в одном мире. И узнала правду.

— Но это разобьёт тебе сердце! — взмолился Алестер, чуть ли не плача. — А я не хочу, понимаешь? Не хочу вновь причинять тебе боль, не хочу вновь терять тебя, не хочу вновь играть по чужим правилам!

Я похолодела.

— Вновь?

Алестер побледнел, осознав, что сам проговорился.

— Нет, это не то... не то!..

— Ал, — требователость выразилась в излюбленной позе со скрещенными руками, — я вижу, что ты что-то знаешь. Что-то очень важное. Мне надо это выяснить.

— Нет-нет-нет! Прошу, не мучить ни меня, ни себя! Давай забудем, давай сбежим, как ты и хотела? Давай сделаем что угодно, но только... только не это!

И даже здесь, в миллионах световых лет от предыдущей жизни, мы вернулись к тому, на чём закончили:

— «Ты предала один раз. Значит, можешь предать и второй».

Алестер вдруг замер, моя фраза его отрезвила, точно дала хорошую пощёчину.

— Всё было подстроено с самого начала, — сдался он и не собирался кончать поток режущих слов: — Тепло воспитательницы Лин по началу было поддельным, хотя со временем она действительно полюбила тебя. Знакомство со мной тоже было спланировано, как и некоторые наши разговоры и мысли, которые я пытался донести до тебя, обещание в их числе. Наша любовь, наша близость, наша ссора — всем этим контролировал Ворон через меня. Я не мог ни перечить ему, ни отказать, ни сделать как-то иначе. Это он прикончил твоих настоящих родителей, потому что те убили мою мать, Мэллори. Это он отправил тебя в приют, составил декорации, заставил поверить в реальность происходящего. Именно Ворон управлял твоей жизнью, это всё он. Буквально. Даже когда тебе казалось, что всё происходит случайно, это было уже придумано им.

Я уже об этом сама узнала или догадывалась, и всё же открывшаяся правда раскрошила душу до пепла: не думала, что всё начиналось настолько давно.

— И да... ты права, наша встреча сейчас тоже подстроена. Я знал, что ты рано или поздно придёшь, и готовился к этому все прошедшие годы. И как видишь, даже сопротивлялся сейчас всё рассказать. Но в этот раз уже ты заставила меня это сделать.

— Ты мог бы хотя бы намекнуть! — вспыхнувшая злость вытекала вместе со слезами. — Хоть что-нибудь написать, как-нибудь обозначить, дать подсказки! Хоть что-нибудь!

Алестер тоже был на грани разбитого состояния.

— Я хотел! Но я не знал, совершенно не знал, как тебе помочь! Я правда хотел и боялся... я не находил себе места от совести, пытался что-то сделать, но я был ещё слишком юн, чтобы...

— Это глупые оправдания! Ты говорил мне о моём предательстве, а сам предал меня! Ты трус и просто жалок!

— Это была только моя инициатива, чтобы ты стала доброй! — парень не двигался с точки, несмотря на дикое желание подойти и хорошенько встряхнуть меня. — Это было моё искреннее желание!

— Ты же сказал, что обещание заставил меня взять только из-за Рэбэнуса! — тут же зацепилась за слова. — Я же знаю, он хотел, чтобы я пострадала как можно больше!

— Я... предложил ему эту идею, — Алестер выглядел совсем сломленным. — А он... просто выложил это в красивую форму.

Ярость закипела бурлящим адским котлом, полным вопящих грешников.

— Да нахрен не сдалось мне твоё обещание! Всю жизнь после приюта только и давлюсь им, как от ошейника! Ты не можешь заставить измениться человека только потому, что тебе так сильно этого хочется. Да ещё и вешать обещания в столь юном возрасте!

— Тебя никто не заставлял выполнять или следовать ему, — тихо сопротивлялся парень, на что я зло прырчала:

— Любовь к тебе заставляла. Только благодаря тебе я хотела стать лучше. Тебе, а не Рэбэнусу.

— И по итогу пошла по его стопам, — чуть крепче ответил он.

— Нет, я шла только по своему пути! Я сама...

— Хватит обманывать себя, — Алестер, казалось, полностью потух, смирившись с потерей. — Даже тогда, когда события не были подстроены, ты всё равно поступала слишком скверно. Ты сама по себе очень плохой человек, сяо-Рави. И это уже никогда не исправить.

И почему люди, когда получали такую истину прямо в лоб, хотели тут же перечеркнуть свою жизнь и измениться до неузнаваемости? Почему только тогда, когда всё окончательно полетело в тартарары, существовало лишь два варианта: бесповоротно сгинуть или начать всё заново? Почему человек так безбожно жаждал всё отрицать и выглядеть в своих глазах как можно лучше?

Я столько раз думала о своих чертах характера, о своих ошибках, выборах и поступках, столько раз корила себя или восхищалась, столько раз обдумывала всевозможные варианты развития событий, своего прошлого и будущего, столько раз опускалась до дна и забиралась на гору. Но ни разу я не сделала чётких выводов о том, какая же я. Кто я. С одной стороны, это жизненно необходимо — осознать себя, прощупать своё мировоззрение в толпе стереотипов и мнений, стать себе опорой и другом. Но с другой стороны, я менялась. Откуда мне было знать, может, через день я захочу стать известным дизайнером? Или соберусь спрыгнуть с парашютом? А может, просто сяду и напишу науючную работу? Мне не хотелось ограничивать себя каким-то одним итогом и подводить черту под своей личностью — я жаждала быть безграничной, быть всем и ничем, везде и нигде, здесь и всюду.

Да, я порочная. Но я также и ответственная.

Да, я жестокая. Но я также готова протянуть руку помощи другу.

Да, я самовлюблённая. Но я также замечаю красоту и в других.

Да, я странная. А порой даже безумная или неконтролируемо злая.

Но я такая, какая есть.

И клянусь, больше никогда не буду мучить себя за это.

— Не человека ненавижу, а его пороки.

Гаркающие вороны за секунду заполнили весь дом, ворвавшись в него через окна и двери. Алестер громко завопил, острые клювы впивались в кожу, перья рассекали волосы, а где-то на периферии послышался хруст разбивающего стекла — это банки с мирами падали на пол, заполняя пространство молниеносно расширяющимся космосом.

И я закричала, тьмой поглощая мир.

_____________

¹ Верховный владыка, бог закона, порядка и справедливости, правитель Вселенной, небес, земли, подземного мира.

XXVI: Ни смех, ни слёзы

Бᴇɯᴇнᴄᴛʙᴏ нᴀдᴏ ᴩᴀɜᴦᴏняᴛь ʙᴇᴄᴇᴧьᴇʍ, ᴀ нᴇ ɜᴧᴏбᴏй.

Эᴩих Мᴀᴩия Рᴇʍᴀᴩᴋ

— В твоих руках само время, Равенна Вэй.

Измерение сменялось одно на другое . Образы мелькали, как обрывки выдернутых страниц из совершенно разных по жанру книг.

Антиутопия.

Люди сжигались заживо от болезни, пришедшей со вспышками Солнца.

Драма.

Подростки пачками гибли от самоубийства из-за злой шутки судьбы.

Исторический роман.

Неизвестные языки, платья и гигантские просторы замков.

Документальная литература.

Появление путешественницы по мирам пытались показать по всем каналам.

Психологический детектив .

Мозг сломался , когда работал над раскрытием дела серийного убийцы.

— Тебе дарована сила, которой нет ни у кого.

А ещё...

Детство. Не моё , чужое — Анны, Вильгельма, Джейсона, приёмных родителей.

И будущее.

Исключительно счастливое: где мы виделись раз в неделю всей компанией, где я заработала миллионы долларов на продаже своих костюмов, где Готье открыли свой бизнес, где Джейсон создал фонд помощи сиротам.

Где мы живы.

— Измени время . Почувствуй его незримую ткань. Стань прошлым...

Дорожки от слёз ещё не до конца высохли, когда я проснулась. В очередной кровати.

Рассматривать убранство уже осточертело, поэтому я отметила лишь то, что обои оказались знакомого зелёного оттенка, а пастельного цвета секретер тянулся до белого потолка. Туман обволакивал кости, погружая их в густую неподвижную жидкость — то ли клей, то ли смола — это от усталости организм не желал двигаться. И всё же я заставила его сесть на жёстком матрасе и сглотнуть подступившую тошноту.

— О, наконец-то ты проснулась!

Проморгавшись, я уставилась на Арни. Не знаю, что больше удивило: своё появление в родном мире или полураздетый вид друга. Никогда до этого не приходилось наблюдать его узкую талию, расширяющуюся к грудной клетке, бледные полоски пресса и несколько родинок, кривыми созвездиями застывшие на худых бицепсах и спине. Прикусила губу — раздери меня Юэ Лао¹, как же я соскучилась по горячим парням и хорошему сексу желательно не на одну ночь. И хоть Арни никогда не привлекал меня, я была готова даже его завалить в постель.

— А сколько... времени прошло? — голос такой ломкий, отчего пришлось срочно попить воды. Благо стакан стоял возле изголовья кровати.

— Ты тут валяешься день, если не больше, — Арни даже не отвернулся от меня, чтобы стянуть с себя брюки и остаться в одних трусах-хипсах.

Только благодаря огромной силе воли я оторвала взгляд от его ног.

— А обязательно раздеваться передо мной?

— Эй, у меня вообще-то тоже великолепное тело! — шутливо возмутился собеседник и, надев дорогие качественные по ткани брюки, затянул ремень.

О Юэ Лао, я могла вечность смотреть, как парни одевались — отдельный вид искусства, возбуждающий не хуже мужского шёпота в ухо. Позади Арни я заметила приготовленную белую рубашку и пару аксессуаров.

— Удивительно, что ты куда-то выряжаешься, — уже чуть придя в себя, я удобнее уселась по-турецки на матрасе.

— А мне на бал-маскарад приходить в продырявленном халате и в обносках?

— Бал?

Арни громко застонал, задев локтём стоящую стопку книг. К счастью, упала на пол только один том.

— Поменьше витай в облаках, — в прямом смысле, — сегодня первое ноября, сто лет с основания города.

Уже осень? Так быстро? Неужели я пропустила долгожданное лето? Да ещё и вернулась в такой не очень подходящий день! Праздничное настроение не появлялось ещё со времён Рождества, а это было хрен пойми когда.

— Ты не удивлён , что я жива, — я следила за будто пьяными движениями друга: вот он застегнул манжеты, вот зачем-то дёрнул полушерстяную ткань жилета, вот перебирал украшения.

— А что тут удивляться? Подумаешь, пропала больше чем на полтора года. Не вижу в этом ничего страшного.

— Кончай придуриваться, Леру, — как в старые добрые времена упрекнула его я, на что он рассмеялся.

— Придурок — моё третье имя!

— А какое второе?

— Бог.

Мне хотелось кинуть в него подушку, но подумала, что следующий вопрос лучше подойдёт.

— Или Орёл?

Лишь на долю секунды Арни остановился и тут же придумал план действий: открыв нижние дверцы комода, он вынул из скрытого холодильника две бутылки.

— А я уж думал, что ты никогда не допрёшь, — Арни поставил на столик алкоголь и два бокала. — Шардоне или вердехо? Разговор предстоит долгий и, возможно, не самый приятный. Лучше иметь пару градусов в крови.

На голодный желудок, конечно, пить не стоило, но я не могла не согласиться с последними словами хозяина, поэтому потянулась за вином, когда парень уже каждому разил.

— Ну, спрашивай, — не забираясь с ногами, парень уселся напротив меня, на краю кровати.

Я скептически нахмурилась.

— Даже квест не устроишь? Не оставишь угрозы, не пришлёшь монстров? Так просто?

— Да, — Арни смачно отпил из бокала. — Более того, даже не буду уходить от вопроса и отвечать прямо.

— Вот так подарок.

— С днём рождения!

Меня передёрнуло.

Если мерить по меркам родного измерения, мне уже не девятнадцать, а двадцать один. Я пропустила аж два своих рождения, а именно девятого апреля. Хотя по ощущениям точно состарилась на тысячу лет — так сильно морально потрепало.

— Получается, ты всё это время лгал мне, — я заставила себя отвлечься от мыслей и перейти к очередному выяснению проблем.

Арни протестующе вскинул руки.

— Охо-хо, не такая уж это была и ложь! Конечно, никаких родителей у меня сейчас нет, я потерял их ещё очень давно. Почти с самого детства был слугой для Кассов, которые не ахти как ко мне относились, пока мы с Рэбом их не прикончили. А потом ничего интересного: самое впечатляющее написано в дневнике. Уверен, ты его уже прочла.

Мне оказалось максимально странно осознавать, что Арни и Орёл один и тот же человек. Никак не укладывалось в голове, что вот первый — с ядовито-зелёными глазами, уложенными кучерявыми волосами и неустойчивым характером — это тот самый главный друг и слуга Рэбэнуса Донована. Он не выглядел тем человеком, который пережил страшные времена или прожил больше сотни лет. Да, между Арни в жизни и Орлом в дневнике проскальзывала схожесть: страсть к химии, бредовые идеи, спланированные убийства. И всё же пока я не соотносила одно лицо с другим, хотя давно подозревала за ним неладное.

— Но ты вроде как тоже путешествовал по мирам, — вспомнила я записи.

— Это было больше заточение, — из голоса Арни внезапно пропали все весёлые нотки. — Измерение оказалось настолько паршивое, что ни мне не выбраться, ни Рэбу не попасть. Я страдал от страшных мучений, перерождался и вновь умирал — петля времени вперемешку с личным адом. Врагу такого не пожелаешь, а ты меня знаешь, мне абсолютно плевать на других. Но тогда дело действительно было дрянь.

— И всё же тебя спасли, — припомнила я, чувствая травянистый привкус вердехо на треснувших губах.

— Не без помощи твоих настоящих родителей, кстати, — уже бодрее подмигнул собеседник.

— Они тоже обладали магией?

— Конечно, как и каждый в свите, — он почесал подбородок. — Кроме меня.

— Почему?

— Кто-то же должен выделяться, быть исключением, — Арни самовлюблённо взмахнул ресницами. — Я просто не видел для себя в этом смысла. Мне было достаточно всё глубже и глубже понимать химию и биологию, а пользоваться магией и разбираться, как устроен мир, мне ни к чему.

— И учитывая твоё безумие, ты бы сжёг всё нахрен, — ухмылка вышла слегка дёрганной, когда перед глазами всплыли мёртвые тела монстров.

Арни рассмеялся, чуть не пролив на себя алкоголь.

— Всё может быть!

— Тогда какого Аоиня ты живёшь так долго?

— Молодость мне к лицу, — парень игриво чмокнул губами. — А если без шуток — боже мой, как же так! — то Рэб подпитывает меня своей магией, как я варю ему зелья, чтобы он не спал.

— Ты не отдал ему своё сердце?

— Только если в моральном плане.

— Какой ты сентиментальный порой, просто кошмар! — подняла я глаза к потолку.

— А ты вредная ведьма, — не остался в долгу Арни. — В детстве и то была лучше.

Я мгновенно сконцентрировалась на его длинном носу.

— Откуда ты знаешь?

— Охо-хо, я провёл с тобой незабываемые две недели! Неужели ты забыла?

— Когда это было? — осевшим голосом задала я очередной вопрос. И даже не стала ругать себя за это.

— Когда мы придумывали свой гениальный план, — будто этого и ждал, с энтузиазмом отвечал Анри. — Яньлинь и Логана мы похоронили, а вот с их маленькой дочуркой мы решили поразвлечься. Правда, какое-то время тебя некуда было деть, поэтому ты жила в замке Донована до тех пор, пока мы не пристроили в приют, — он жадно отпил и предался воспоминаниям: — Охо-хо, ну и любопытство у тебя тогда зашкаливало, похлеще, чем сейчас! Мне пришлось носиться за тобой по всему замку, чтобы ты не поломала что-нибудь ценное и чтобы тебя никто не сожрал. Зато так мило улыбалась, такая зайка была! И совершенно искренне смеялась, да так часто, что постоянно заражала меня, — и вдруг погрустнел: — Знаешь, это были лучшие дни моей жизни за последние пару десятков лет. И хоть я ненавижу детей, тебя даже прибить не хотелось.

Так вот какое оказалось моё детство: от воспоминаний не осталось ровным счётом ничего, будто их стёрли или они забылись в качестве защитной реакции мозга. До приюта словно ничего и не существовало, и было приятно хоть капельку узнать о начале моего пути. В голове даже вообразилась милая картинка: как Арни, весь в чём-то перепачканный, гоняется за пятилетней девочкой, а затем подхватывает её и кружит в воздухе, как отец свою любимую дочурку.

Утрата ощутилась как выхлоп газа: удушье и резкий запах — лёгкие сжались, перестав дышать на несколько секунд, пока мозг тщательно прогонял образы приёмных родителей и фотографию семьи в заброшенном доме.

— Это, безусловно, очень мило с твоей стороны, — пробормотала я, всё ещё думая над детством и восстанавливая дыхание.

— Премного благодарен! — поднял бокал Арни и залпом вылил в себя оставшееся содержимое.

— Но если я уже тогда была в руках Рэбэнуса, почему он попросту не оставил меня себе или не убил?

— Ну что ты так категорично! — покачал указательным пальцем собеседник. — В самом деле, он всего лишь хотел направить тебя по верному следу.

— Но он же не мог знать, что приходило со мной во время перемещений, — больше утверждение, чем вопрос.

— Он предполагал и построил несколько версий исходов, дабы всегда знать, как действовать дальше.

— Мог бы вырастить меня как свою дочь и дело с концом, — совсем не понимала я ход действий.

— Охо-хо, что же ты такая глупая, — Арни вздохнул, и стали заметны залёгшие мешки под глазами. — Тебе бы нравилось, если бы перед тобой постоянно маячил ребёнок людей, которые убили любовь всей твоей жизни?

Я отрицательно покачала головой.

— А за что убили Мэллори?

— Велесы предали, когда Рэб хотел получить их чадо, то есть тебя. Они не отдали, убили Мэллори и сбежали. Но с ребёнком на руках долго они не продержались: Рэб быстро нашёл их и тоже прикончил.

— А меня оставил.

— Угу.

— Для чего? Какова цель его плана?

Арни допил бутылку, прежде чем ответить мне.

— Этого, увы, я не могу тебе сказать.

— Неужели наш с тобой разговор не входил в ваш план?

— В какой-то степени да, — странное спокойствие молодого человека напрягало. — Рэб куда-то запропастился последние дни, поэтому я не успел ему рассказать о твоём появлении. Так что сейчас идёт полная импровизация.

— Вы что, ещё и диалоги учите?

Я поняла, что сморозила глупость, когда Арни громко загоготал.

— Нет, конечно! Но в определённые моменты нам надо было выдать тебе ту или иную информацию. Думаешь, ты якобы случайно подслушала наши разговоры? Или оказалась на собрании свиты? Или узнала об истрии?

— И я всё равно не понимаю, зачем всё это. Зачем?

Арни чуть призадумался, глядя на своё отражение в стекле бокала.

— Я не могу тебе сказать, честно, — он поднял на меня озабоченный взгляд. — Мы не в праве отступать от плана.

— Но я же уже в курсе обо всём! — внезапная злость, как грешная сладость, прильнула к губам и яростно заговорила ими: — Так почему просто не поделиться хотя бы частью того, нахрена всё это нужно было устраивать?

— Я бы хотел рассказать, но не могу.

— А оставить мне очередную загадку? Или мне нужно что-то ещё сделать, чтобы получить ответы до конца?

— Нет, так не пойдёт.

— А где вообще была гарантия того, что я буду следовать плану? С чего вдруг вы решили, что я буду идти туда, куда вам хочется? — гнев кипел, отчего прозрачно-золотистая жидкость расплескалась по одеялу, но Арни было не до этого.

— Этого, увы, тоже разглашать нельзя.

— Да ты издеваешься! Смени пластинку!

— Не надо давить на меня! — быстро встал с кровати он, нервно запустив руку в волосы. — Я не виноват, что я простой слуга без ваших суперсил и выполняю лишь то, что мне приказано. Не я решаю, что говорить, а что нет!

— Ой, вот только не надо строить из себя несчастного, — мне хотелось кинуть в него бокал, но я заставила себя поставить его на столик.

Не хватало убить ещё одного «друга».

— Но я ведь действительно не купаюсь в избытке радости! Моя жизнь тоже была полна падений и боли, но я же не кричу об этом на каждом углу!

Возмущение воспалило горло — и я тоже встала на ноги, чувствуя жжение то ли кулона, то ли отпечатка ладони на груди.

— Я похоронила своих единственных друзей, приёмных родителей, однокурсников и свою жизнь, в конце концов! Какого Гуя вы вообще решили, что мной можно вертеть, как вздумается? Я понимаю, в пять лет ещё нет никаких мозгов и мнения, но я же живой человек! А вы...

— Ты для нас не больше, чем эксперимент и выход из ситуации, — бесстрастно заключил Арни, одним предложением утихомирив все мои эмоции.

Я уставилась на него.

— Эксперимент? Ситуация?

— Вот дерьмо! — он ещё грязно выругался. — Теперь ты подумаешь чёрт знает что! Всё, я звоню Рэбу, пусть сам разбирается с тобой.

Парень уже потянулся за телефоном, но в последний момент я раздавила его щелчком пальцев, решив применить иную тактику.

— Знаешь, я благодарна Рэбэнусу за то, что он сделал для меня. Да, я две минуты назад отрицала это, но всё же меня действительно радует, что Рэбэнус придумал свой план, иначе бы я так и чахла в проклятом Равенхилле, или в приюте, или Си-ван-му знает где ещё. И уж точно никогда не стала бы с таким остервенением познавать себя и окружающий мир, и уж вряд ли бы мне выпал такой шанс владеть магией, да ещё и столько всего пережить и повидать. Всю жизнь я сознательно искала приключения, как бы порой ни жаловалась на их трудности, но всё это, правда, приносило больше удовольствия, чем печали. Жить нормально слишком скучно, согласен?

Арни скорчил «лицо-камень», будто я говорила ему полнейшую чепуху для одноклеточных.

— Ты этим меня не подкупишь.

— Фак! — с каждым провалом ругаться матом хотелось всё сильнее и сильнее.

Собеседник глянул на часы и двинулся к шкафу.

— Честно, мне плевать, что из сказанного тобой было правдой, а что нет, но мне уже пора выходить на бал-маскарад.

Через минуту Арни развернулся ко мне на пятках и сверкнул стразами в свете уходящего солнца малахитового цвета костюмом: пиджак с заострёнными лацканами и брошью в виде орла, оливковый жилет с двумя рядами пуговиц и пёстрая бабочка на воротнике белой рубашки. Впервые я видела его таким чистым и прилизанным: приятный запах с оттенками цитруса и дерева, золотые кольца на пальцах, дорогой монокль с болтающейся цепочкой и напыщенная ухмылка — Арни видел, как я неприкрыто рассматривала его.

— А как же я?

— Ты хочешь?

Идея только задребежала на кончике сознания, а я уже твёрдо кивнула.

— Конечно!

— Без наряда?

Ах, точно. Мой дом же сгорел со всеми тканями и эскизами. О Чжи-нюй², как же до смерти я соскучилась по шитью и созданию дизайнов! Как же не хватало творчества и полёта фантазии в чередующихся диких буднях! Я прикрыла глаза, представив, какой бы хотела себе наряд: сверкающие нити, до пола подолы чёрного платья, перекрёстный воротник над полуоткрытой грудью, ослепляющая чистота кожи и украшений, переливающиеся от золотого до алого образы фениксов — ведь я возрождалась и умирала, была ни живой, ни мёртвой. Веки и губы накрашены красным, маска огненной птицы скрывала половину лица, волосы тщательно выпрялены и частично убраны буяо, украшенным жемчугом, нефритом и подвесками, которые искрились в такт движениям. Изящная, женственная, благородная — само воплощение императрицы Китая. Нет, слишком мелочно — богиней мира.

И не одного.

Арни вдруг оценивающе присвистнул, и я распахнула глаза, с удивлением обнаружив, что мечта оказалась явью. Великолепный наряд сидел на мне идеально, соткавшись из атомов самой Мультивселенной — моё искусство приобрело новые возможности и оттенки. В груди потеплело от огонёчка счастья — даже после всего я способна на сотворение прекрасного.

— Дорогая мисс ведьма, имею ли я честь проводить вас до замка?

Арни с блеском в глазах протянул руку, чуть подавшись вперёд, — сам джентльмен и богатый аристократ, вот только моё сердце жаждало иного человека.

В голове появился план.

— Если не разобьёмся, то я вся твоя.

_____________

¹ Бог брака и любви в китайской мифологии.

² В древнекитайской мифологии покровительница ткачей.

XXVII: Ни живые, ни мёртвые

Главнейшая наша задача должна заключаться в том, чтобы мы не следовали, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы мы шли не туда, куда идут другие, а туда, куда повелевает долг.

Луций Анней Сенека

Так странно было оказаться в замке Донована.

И в то же время так привычно — будто вернулась в настоящий дом.

Ничто не изменилось ни внутри, ни снаружи, и одновременно неуловимо ощущалась перемена. Никаких снующих студентов, смеха раскрашенных девчонок, шагов преподавателей, суеты учёбы — весь замок приготовился к торжеству. И весьма славно: гигантский бальный зал украсили цветами и чёрными перьями, на широкую стену повесили герб города, а у противоположной, полной высоких окон, поставили столики с закусками, шоколадными фонтанами и пёстрыми напитками в хрустальных бокалах. Всё помещение заливало светом — сверкали люстры, отливал серебром потолок, переливались тысячи оттенков красного, золотого и абсидианового цветов.

Идя под руку с Арни, неумолкающе о чём-то говорящем, я с любопытством разглядывала костюмы всех пришедших: пышные платья, строгие смокинги, разнообразные маски, причудливые причёски и изучающие меня взгляды. Да, я привлекала внимание больше остальных, ведь ни у кого не было даже близко похожего на мой наряда. И меня захлестнула ностальгия по тем временам, когда я всегда находилась в центре сплетен и элиты, когда постоянно ловила на себе взгляды парней и могла пробираться по ночам в клуб, чтобы в очередной раз напиться и с кем-нибудь переспать. Ох, какие же замечательные были деньки! Скучно, однообразно, но зато как безопасно! Однако я ничуть не жалела, что пошла на риск.

Рука вдруг плавно опустилась, и спина Арни исчезла в толпе танцующих под традиционную музыку пар. А рядом со мной через пару мгновений появилась высокая тёмная фигура, взвзявшая меня под талию.

— Ты выглядишь бесподобно, птенчик.

Голос.

Его голос.

От блаженства хотелось превратиться в лужицу, но я заставила себя молча принять его руку и начать танец. И хоть между пальцами были слои перчаток, мне было приятно спустя столь долгое время касаться его — белого принца на чёрном коне. Тянущее чувство внизу живота постепенно просыпалось от слишком длительного затишья, а вместе с ним и чувства — как листья по весне, медленно, неосознанно, ярко. Признаю, я ужасно соскучилась по Инграму: белые кудри он тщательно зачесал назад, чёрный смокинг сверкал в свете люстр, лицо выражало скрытое ехидство, злыми чертями отражающееся в глазах цвета корицы. Он даже подкрасил тёмные мешки, но шрамы всё так же отчётливо выделялись на бледной коже.

Последний раз мы виделись, когда были в спальне Рэбэнуса, и с тех пор непонятно, поменялись ли наши отношения или нет. Встретившись сейчас, мы совершенно не подали вид, что между нами что-то было — от ненависти до любви, от любви до ненависти. Поэтому я решила пойти по старой схеме:

— От тебя тоже не воротит.

Инграм сразу же уловил мой намёк.

— Надо же, какой у тебя завышенный вкус.

— Вижу, ты завидуешь мне, ведь твой вкус явно желает оставлять лучшего, — рядами белоснежных зубов я ответила на его ухмылку.

— Ты про себя?

— Не переводи стрелки.

— Ох, право боже, столько времени прошло, а ты до сих пор как двухлетний ребёнок, тоже норовишь всё обосрать, — Инграм вёл под руку так же расслабленно, как и говорил, пока я с трудом поспевала за ним, ведь практически не умела танцевать. Хотя это и не мешало мне дерзить дальше.

— Просто твоя внешность действительно не впечатлила, поэтому не хочу тратить своё время на выслушивание твоих глупых слов.

— Если бы мне нравилось общаться с сучками, я бы завёл собаку.

— Почему же до сих пор не завёл?

— Рассчитывал на твою роль, — парень вдруг оказался неприлично близко ко мне, чего явно не требовал танец. — И ты неплохо справилась, птенчик.

Он на что-то намекал. Да ещё и не был удивлён моему появлению, как и Арни. Может, вся свита была в курсе про план, узнав про него от Ворона? Или они сами прознали какую-то информацию за прошедшие полтора года? Что вообще тут происходило?

— Ты знал, что я не умерла, — хотелось именно спросить, но я постаралась сказать утвердительно.

— И с нетерпением ждал твоего возвращения, — не переставая кружить, Инграм наклонился к моей шее и блаженно вдохнул аромат духов. — Так скучал по твоему запаху с нотками роз и лотоса, помнишь, как тогда, в кабинете? Скучал по твоему голосу, прикосновениям, любви...

Возбуждение мурашками поднялось по позвоночнику и чужим дыханием заласкало гладкую кожу за ухом. От удовольствия пальцы вжались в плечо Инграма, смяв пиджак, губы нашли его лоб и невесомо скользнули по нему. Все наши действия — трещащая по швам клятва не приближаться друг к другу, не быть рядом, вместе. Ещё один вальс над уровнем тотальной потери контроля.

— Мы не одни.

— А когда это тебя останавливало? — хрипло прошептал Инграм, оставляя влажные следы на моей шее от поцелуев. — Всем же плевать.

Судорожный вздох — натянута, как струна.

— Я не думала, что ты до сих пор...

— Люблю тебя? — Инграм хмыкнул в мои волосы и выпрямился. — Мы оба знаем, как это бывает: ты унижаешь меня, пока я не затыкаю тебя поцелуем; ты хочешь меня, пока я не бросаю тебя в крови. И это для нас любовь?

Его глаза — чёрные дыры, пропасть, в которую желаешь пасть.

— Она как кулак. Как нож.

— Именно, — Инграм так близко к моим губам, что почти целует их. — Она нас убивает.

Мы замерли посередине кружащих пар и неотрывно всматривались в черты друг друга, в поисках неподдельной реакции, настоящей любви, а не только похотливой страсти и зависимости. Иллюзия чудилась такой реальной — протяни руку и дотронешься.

— Позволь мне быть рядом с тобой, —тихо повторила я свои слова, сказанные в давний момент счастья. — Прошу, позволь.

Инграм томительно медленно легонько прижался своими губами к моим, оставляя почти незаметный, воздушный поцелуй. Всё естество скукожилось от нестерпимого влечения продолжить поцелуй, углубить его, пока руки оголяли бы чужое тело на глазах у всех. Пока мы не окажемся вновь любимыми.

— Ты молишь меня или Рэбэнуса?

Желание пропало сразу же, как только недоумение оттеснило толпу пошлых мыслей. Я оторвалась от его лица, отдалившись на шаг, и нахмурилась, пытаясь сопоставить с фактами сказанное Инграмом. Его лицо абсолютно ничего не выражало — изуродованная маска, не более. И всё же только сейчас я по-настоящему на него посмотрела, сняв «розовые очки».

— Так ты... и есть он?

— Не совсем, — Инграм поднял локоть, и на него вдруг уселся неестественно большой чёрный ворон. — Скорее, я его альтер-эго.

Птица взмахнула гигантскими крыльями, задев меня острым пером, и в следующий миг вспышка света привлекла всеобщее внимание. Музыка стихла, люди остановились, сотни глаз уставились на того, кто являл собой прошлое, тьму и смерть.

Рэбэнуса Донована.

Во плоти.

Невероятной красоты мужчина около сорока лет: высокий, подтянутый, в дорогом идеально гладком фраке, с копной чернильных волос и такими же глазами, хищный взгляд которых остановился на мне.

От шока я чуть не задохнулась.

И не скрывала потрясение — я была уверена, что меня уже ничем не удивить, но перевоплощение взорвало мозг. Минуту я даже не дышала, тупо уставившись на Рэбэнуса, и пыталась принять тот факт, что всё это время рядом со мной был он, а не Инграм. Именно с ним, заклятым врагом и возлюбленным, я тысячу раз разговаривала, целовала, трогала, да и просто находилась поблизости. Все те недели, что я убивалась в поисках и загадках,тусила в институте и вела себя как то дурочка, то королева, постоянно маячил Инграм — в мыслях, в кабинете, впереди, вдалеке — не важно. Он всегда следил за мной, знал больше, чем показывал, устраивал игры, неизменно оканчивающиеся его победой. И теперь ясно, почему! Ясно, откуда он знал некоторые факты обо мне, зачем врал, как появлялся в нужный момент. Так очевидно же! Как я раньше не догадалась? Всё думала, что Инграм лишь помешанный на свите и Вороне, чуть ли не главный слуга и заместитель, но никак не сам Рэбэнус Донован.

Люди вокруг поражённо ахнули, а мне хотелось сжечь эту наглую физиономию.

— Люблю производить впечатления, — Рэбэнус стряхнул с плеча невидимую пыль. — Вижу, ты тоже от них в восторге.

— Зачем? — я не понимала ни ситуации, ни собственных противорчевых эмоций: их чересчур много. — Зачем было отправлять меня на поиски самого себя, когда всё это время находился рядом?

— Не совсем рядом, — зацепился только за последнюю часть вопроса Рэбэнус. — Я и Инграм — разные люди, у нас отличаются характеры, мировоззрения, жизнь и, главное, отношение к тебе. Какие бы гадости он тебе ни говорил, какую бы боль ни причинял, он действительно питал к тебе слабость, просто тщательно скрывал это. Тогда как мне действительно всё равно на тебя.

Ещё одна стрела вонзилась в спину — сначала Алестер, потом сотни отвержений Инграма, а теперь и Рэбэнус, одержимость к которому петлёй затягивалась на шее. Резь застряла у самого горла, слезами прорываясь наружу, но отчётливо вспыхнувшее воспоминание дало надежду: я ведь помнила, с какой неподдельной страстью целовал меня Рэб и как взволнованно он предлагал зачать ещё одного ребёнка. Может... он всё же...

— А как же будущее?

Мужчина плохо укрыл озадаченность.

— Если ты видела миры, где, как тебе казалось, происходит будущее, то нет, это не так. Просто в том измерении в какой-то момент в прошлом люди не совершили очередную глупость во имя религии, а ускорили прогресс технологий.

Значит, он не знал.

Либо же мне врали высшие, либо они и вправду не рассказали ему о путешествиях во времени. Не похоже, чтобы он в очередной раз лгал мне: Рэбэнус явился сейчас только для того, чтобы поведать мне правду, иначе быть не могло. Он настроен раскрыть передо мной всё, чтобы... что? Хотя это не столь важно, ведь я начинала догадываться о потайном смысле слов «стань прошлым»...

— Получается, ты не следил за мной, когда я была в иных всленных, — почва разговора прощупывалась острожно, но уже с определённой целью.

— С каждым разом становишься всё умнее, — похвалил мужчина уголком приподнятых губ.

— Тупость убила бы меня, — огрызнулась я, всё ещё не разбираясь в хаосе чувств. — Но я всё же не понимаю, какого Гуя ты этого до сих пор этого не сделал, хотя всё это время находился рядом и буквально угрожал мне смертью через записки с вороном.

— Тебя надо было сподвигнуть к поискам не только меня, но и себя самой, — Рэбэнус окинул взглядом собравшуюся молчаливую толпу, среди которых темнели вороньи мантии свиты. — Но я, естественно, ни в коем случае не стал бы тебя убивать. Я просто пугал — тоже люблю это дело.

— Тебе бы в клоуны, а не вот это всё, — по привычке съязвила я, снимая с себя маску феникса.

— Не смей издеваться надо мной, — вспыхнул граф, и у меня тут же зажгло отпечаток ладони. — Я не для того потратил столько лет, чтобы выслушивать твои сопливые колкости. Оставь их для Инграма, но не для меня.

А так ли сильно он отличался от Инграма? Характер — разный, но отношения ко мне всё то же скотское. И зачем я пошла за ним? Зачем влюбилась в этого галантного и манящего загадкой мужчину? Зачем благодарна ему?

От боли я вонзилась пальцами в причёску, намеренно растрёпывая её. Казалось, голова сейчас разорвётся от непрекращающихся криков, звенящих в ушах, словно адская песнь самого Дьявола, от скуки решившего сыграть с моей горделивой душонкой.

Ибо Рэбэнус Донован — и есть правитель Ада.

Он — горечь сигареты на языке, никотин, текущий по венам. Он — то, что плохо, то, что мертво. И при этом живо. Ходячее исключение, паранормальное явление, ошибка Вселенной. И той пришлось заплатить за её допущение слишком высокую цену. Она призвала монстра во плоти, притворяющегося ангелом, и умерла в мучениях.

Вот-вот — и закричу.

Однако я держалась, как и всегда, особенно при пытках. Чувство, это богомерзкое желание понравиться и достигнуть своего — глупое, неуместное и делающее только хуже — заставляло стойко стоять на ногах и зло смотреть на воплощение семи грехов.

Да, они не могут так бесподобно и гармонично сочетаться в одном человеке. Не могли.

До Рэбэнуса Донована.

И он смотрел на меня — без смеха, без сочувствия. Равнодушно — и от этого рвалось внутри, утопая в отчаянии. И всё же я подняла себя с крови и продолжила сопротивляться.

— Я же могла и не делать того, что тебе требовалось. Могла пойти в любое другое время или место, с кем-то или предупредив кого-то, могла и вообще не искать тебя, несмотря на предупреждения. Но я согласилась на всё это лишь потому, что мне самой было любопытно испытать себя на прочность.

— Аха-ха, не смеши меня! — Рэбэнус хлопнул в ладоши, совсем как Арни, и жжение наконец прекратилось. — Как будто тебе было мало подстроенных страданий в детстве!

— И всё же это я контролировала свои действия, а не ты направлял меня, — болото превращалось в твёрдую землю. Дело двигалось, какие бы разрушения оно мне ни приносило.

— Что ж, я поспешил с выводами о твоей сообразительности, зато уверенности тебе не занимать, — в манере Инграма цинично отшутился мужчина. — Не только жизнь не принадлежала тебе с пяти лет, но и даже само сердце.

Рука рефлекторно прижалась к груди — и я вспомнила кровавую сокровищницу с кровеносной и нервной системной, полной бьющихся в унисон сердцец. От того зрелища до сих пор бросало в дрожь.

— Но тогда что бьётся у меня в груди?

— Но что, а чьё.

Холодный пот прошиб лоб.

О Нюйва, нет. Нет-нет! Этого не может быть. Не может.

Невозможно.

— Ты носишь в себе моё сердце, Равенна Вэй.

От ужаса ослабли ноги.

Колени хрустнули о мраморный пол.

Глаза шикоро уставились в начищенные чёрные туфли.

Собственное тело как никогда ощущалось чужим.

— Да, это твоё крошечное сердечко находится в банке под музеем, в хранилище всех мною выдернутых сердец. Когда мы с Арни составили план, он приступил к выполнению первого пункта, а именно замены твоего жизненно важного органа. Разумеется, не обошлось без хирургии и магии, но операция прошла успешно, как ты могла заметить. С тех пор ты резко изменилась, приобрела совсем другие качества, стала более ожесточённой и мстительной. Конечно, в тебе до сих пор остаётся часть твоей личности, но подавляющий процент мыслей и поступков исходит от моего сердца. Так что когда Алестер решил сделать тебя добрее, мне хотелось рассмеяться — ведь ты попросту не способна на добро, как и я сам. Хотя ты и неоднократно старалась, твои попытки были смехотворны и ничтожны, ведь рано или поздно ты возвращалась ко злу. Мы похожи, потому ты — часть меня, в прямом смысле этих слов. Уверен, после таких слов тебе, возможно, не терпится убить меня, но спешу огорчить: я бессмертен. Нет, не благодаря магии и сделкам, а тому, что моё сердце бьётся в твоей груди.

О Нюйва.

О Нюйва, как же в это трудно поверить. И при этом весь организм кричал — это правда, это правда, это правда.

Мы все без души, без сердец.

Мы все окружены тьмой и ложью.

Мы все ни живые, ни мёртвые.

— Но... — я заторможенно подняла голову и посмотрела в его демноческое лицо, — к чему это? Зачем тебе понадобилось пересаживать в меня своё сердце?

Рэбэнус лишь с улыбкой встретил мои слёзы.

— Когда я пытался освободить Арни из заточения, в один момент я вдруг ясно осознал, что меня могут с лёгкостью убить, несмотря на могущество и чужие подчинённые жизни. Во сне, на чужеродной планете, от рук Коллеров — не важно, моя сила не делала моё тело абсолютно бессмертным. И тогда я выяснил, что в случае смерти мог бы переродиться, если собственное сердце будет биться в чужом теле.

— То есть, если бы ты умер, ты бы... переродился во мне? — с ещё большим страхом осознала я, с трудом веря в стук не своего сердца.

— Абсолютно верно, — деловито кивнул Рэбэнус.

— А если бы умерла я? — сейчас и смерть уже не страшна.

— Погибло бы твоё тело, но не моё сердце.

— А если бы проткнули его?

— Оно бы восстановилось, ведь не зря же я оставил свой отпечаток на тебе.

Да уж, продумано для мелочей.

— Но тогда к чему этот поиск себя и скитание по мирам? — я осмотрелась, но вместо живых людей увидела лишь бесчисленное количество кукол, как тогда в ресторане, и перья капюшонов свиты.

Уверена, они были так же живы, как и сам их предводитель.

— Ещё до пожара в сорок шестом году я приметил одну закономерность: у пары, где был один или два обладающих магией, была очень большая вероятность родить ребёнка, который тоже со временем будет иметь магию. Яньлинь просто родила тебя в нужное мне время. Была бы это другая семья, я бы забрал их ребёнка, но попалась ты, и это чистое совпадение, так сложилось. Я не мог взять кого-то из свиты или выбрать из обычных людей — мне нужен был человек, который бы с раннего детства был бы под моим вниманием, зависел бы от меня не только физически, но и морально, а затем смог бы с большой вероятностью получить силу от высших, чтобы иметь сосуд для собственной силы.

— То есть... — во рту пересохло, мозг торопливо обрабатывал информацию, — засчёт моей магии ты сам стал сильнее?

— Да. Значительно сильнее. И только теперь, с тобой, я действительно способен управлять целой Вселенной.

Рэбэнус победно рассмеялся, и внутри всё мучительно скрутилось от восхищения и ненависти. Не знаю, какие чувства принадлежали моей «половине», а какие его «половине», но что я знала точно: передо мной простилался асфальт. Дорога крепкая, долгая, полная знаний и всех раскрытых тайн.

«Стань прошлым».

— Так готова ли ты, Равенна Вэй, поработить со мной само мироздание? Стать настоящей богиней?

Рэбэнус манерно протянул мне руку и обнажил зубы в дьявольском оскале, точно предлагал совершить сделку. А ведь так оно и было — и теперь осталось лишь два пути.

Принять или умереть.

В приюте я очень любила перечитывать книги. И не только потому, что новых не прибавлялось: когда знаешь финал, при повторном прочтении начинаешь обращать внимание на детали, замечаешь оставленные автором намёки и понимаешь, что многое ясно почти с самого начала, нужно лишь внимательнее приглядеться.

Жаль, что в жизни так нельзя. Вспомнить каждую мелочь, слово, поступок. Ведь всё что-то определённо значило, нужно было лишь вовремя понять.

Но человеку свойственно осознавать слишком поздно.

А так было бы здорово представить: сесть и посмотреть фильм собственной жизни или прочитать свою историю, осознав все знаки, которые давала судьба. А ещё увидеть заранее финал.

Но вместо этого... я искала себя.

Я искала себя в тех бесчисленных моментах, когда сидела за швейной машинкой, наблюдала за мерцанием звёзд или читала книгу. Я искала себя — в хобби, в сексе, в историях, в людях, в судьбе. Я искала себя... или бежала от себя? И находила только в нежелании существовать обычно. А теряла в ожидании, что я изменюсь, исправлюсь.

«Ты молодец, что старалась стать добрее. Это действительно похвально, учитвая неискоренимое зло, живущее в тебе почти с самого начала».

Я искала себя в воспоминаниях, которые догоняли и накрывали с головой, глушили, будто ударом. В ощущении, что во мне была рана, через которую высыпалось всё хорошее. В осознании, что мне никогда не исправить ошибки.

И нашла себя в нежелании так больше продолжать.

«Спасибо, будущая я. Спасибо за помощь».

Я не знала, как такое возможно. Не понимала, как это работает и как на самом деле устроены время, мой дар, мультивселенная и я сама.

«Стань прошлым».

«В твоих руках само время».

«Почувствуй его незримую ткань...»

Я схватилась за протянутую руку Рэбэнуса и поднялась, точно зная, как поступлю дальше.

— Тот, кто обманывает землю, будет обманут землёй.

И реальность взорвалась.

Эпилог

Смерть.

Очередная гибель человека. Кого-то нещадно искромскали прямо на Оксфорд-стрит. Убийцу нашли практически сразу, в ту же ночь — вот дурак. Суд, газетные заголовки, гудящие разговоры — со временем шум утих, на Лондон опустился привычный смог и дождь.

Смерть.

Именно из-за неё сегодня собрались бесчисленное количество людей в особняке одной из богатых семей. Он встречал практически каждого гостя: с кем-то задерживался за бокалом вина, с другими подолгу строил диалоги, ища выгоду, а третьим крепко пожимал руку с любезной улыбкой. Ему доставляло удовольствие играть героя: молодого привлекательного графа, полного амбиций, доброты и мудрости не по годам. Хотя его сердце ещё ничем не омрачнилось, над душой с каждым днём всё больше сгущалась проблема — необходимы деньги.

А для его планов — несметное богатство.

Взгляд выхватил из толпы кружащих парочек одну самую примечательную: неуклюжий болван и милая девчушка. Ревность на миг встряла в горле, безумная мысль пламенем вспыхнула в мозгу: а может... убить?..

Нет, что за дурость!

Он встряхнул головой и воодушевлённо завязал новый разговор с престарелым маркизом. Политика, экономика, новости, власть — темы сменяли друг друга, как и лица, с которыми пришлось вести беседу. Скучные, глупые, интересные, глубокие, простые, богатые, скрытые — люди разные, но к каждому он старался найти подход, вертеться в доверие и оставить приятное впечатление. Он ещё точно не знал, для чего всё это делал, ему просто нравилось заводить знакомства, танцевать с красивыми леди и выпивать с озорными джентльменами, перебрасываясь шутками так, будто они давнишние друзья.

Он шёл к очередному человеку, когда заметил её.

Таинственная девушка, одиноко стоящая под тенью колонны и смотрящая на него через весь зал пристальными синими глазами.

Они пленили его в тот же миг.

Разговаривая с чудной овдовевшей баронессой, он хотел поддержать её правильными словами, но постоянно оглядывался, внутренне страшась, что незнакомка исчезнет.

Но она стояла всё там же, очевидно ожидая его.

Для чего? Кто она? Откуда здесь взялась? И не плод ли его воображения?

Сколько бы он ни теснил вопросы, он не мог отделаться ни от них, ни от образа китаянки. Да, она определённо не английских кровей, и это ещё больше и привлекало, и настораживало.

С каждым разговором с кем-то он всё ближе и ближе подбирался к ней, поражаясь изысканному наряду: убранные в сложную причёску волосы, большие цирконы в ушах, чёрное с синим платье, раскрашенное всевозможными созвездиями и планетами, отчего девушка выделялась среди похожих друг на друга дам.

Он и не заметил, как оказался перед ней, и при этом не тая своего любования загадочностью появившейся словно из воздуха гостьи. С минуту изучал её, слыша, как от волнения быстрее забилось сердце. Никогда такого с ним не происходило, но пламенеющая возлюбленность поглощала огнём грудную клетку всё больше и больше, пока он наконец поспешно не поклонился.

— Позвольте, миледи, иметь честь пригласить вас на вальс?

Незнакомка смирила его таким взглядом, будто знала его всю жизнь и не испытывала к нему никакого интереса. Она подошла к нему почти вплотную, и молодой человек невольно поразился глубиной её сапфировых глаз, точно полное секретов дно океана. Его ничуть не пугало поведение девушки — он полностью поглотился её божественным видом и не смел даже отступить или отвернуться.

Ему и не хотелось.

Более того, он был готов сделать всё что угодно для этой девушки, губы которой остановились в дюйме от его.

— Я дарю тебе второй шанс, Рэбэнус Донован, — прошептала она, приставив острый конец ножниц к мужскому горлу. — Но если ты вновь пойдёшь по тёмному пути, то клянусь, я убью тебя.

Оглавление

Пролог

I: Ни новые, ни старые

II: Ни красота, ни уродство

III: Ни радость, ни грусть

IV: Ни тень, ни свет

V: Ни сон, ни явь

VI: Ни страх, ни хаос

VII: Ни смысл, ни бессмыслица

Дневник 1

Дневник 2

X: Ни боль, ни смерть

VIII: Ни боги, ни люди

IX: Ни жуть, ни безмятежность

Дневник 3

XI: Ни спасение, ни падение

XII: Ни земля, ни могила

XIII: Ни душа, ни сердце

Дневник 4

XIV: Ни солнце, ни любовь

XV: Ни семья, ни потеря

Дневник 5

XVI: Ни человек, ни монстр

XVII: Ни кокон, ни бабочка

Дневник 6

XVIII: Ни зависимость, ни воля

XIX: Ни безумие, ни отчаяние

XX: Ни одиночество, ни отчуждение

XXI: Ни рай, ни ад

XXII: Ни небеса, ни бездна

XXIII: Ни дружба, ни предательство

XXIV: Ни сила, ни слабость

XXV: Ни прошлое, ни настоящее

XXVI: Ни смех, ни слёзы

XXVII: Ни живые, ни мёртвые

Эпилог