Сочинения в ХД, 1816 [Василий Григорьевич Маслович] (fb2) читать онлайн

А ты, К…….Ф…..,

Ты, право, нас послушай.

Забудь дела; всё в мире вздор,

Вино с охотой кушай.

___

Чия наружность хороша

(Старинное присловье),

Так у того добра душа:

Мы пьём твое здоровье!

___

Теперь конец моим словам;

Не зрю вина кончину,

Почтенные, позвольте вам,

Хоть рюмки половину

___

Налить пенѝстого винца;

А мне надеждой льститься,

Что каждый выпить в честь певца

Полрюмки, верно, согласится?

___

Хор

Не только полрюмки, согласны покал,

За здравье пиита, чтоб Дмитрий нам дал.

___

Певец

Эдакой я чести, ей, не ожидал!

___

Теперь мы выпьем за царя…

___

Хор

Сие бы прежде надлежало.

___

Не беспокойтеся, друзья,

Чинов у пьяных не бывало.

___

Итак, мы выпьем за царя

Российския державы;

К нему любовию горя,

Возьмём-те праздничны покалы!

___

Хор

Итак, мы выпьем за царя

Российския державы!

К нему любовию горя,

Возьмём-те праздничны покалы!

___

Ребята, славно – ну опять.

Берите по покалу, други,

Велите Дмитрию давать

За здравье царския супруги!

___

Ещё нам выпить надлежит,

Иль учиним злодейство!

Изволь-ка, Дмитрий, нам налить

Полнее за царя семейство!*

___

Теперь мы выпьем за того,

Кого,

Кто любит более всего!

___

Вот я – я выпью за ……!

Я пьян и – признаюсь,

Что я люблю девчонку эту.

Да только толку не добьюсь!

___

Друзья, до сих мы пили пор

За здравье многих без натяжки;

Теперь составим винный хор,

Возьмём стаканы, рюмки, фляжки!

___

Пусть с визгом всяк в стекло бренчит;

Пусть будет милый беспорядок!

Пусть всяк, что хочет, то творит,

Тогда погладит Вакх ребяток!

К …

(При поднесении ей для прочтения романа «Эвелина»^[12])

Позвольте поднести роман вам «Эвелину»*,

В котором ни пещер, ни манускриптов нет.

Вы в нём увидите картину,

Вступающей девицы в свет.

Какая девушка прекрасна!

С какою доброю и ангельской душой!..

Начто терять слова напрасно.

Не лучше ль выразить одной

Её достоинства строкой?

Сия девица – образ твой!

Билетцы

1

Доколе фрак был нов – дотоле надевал.

Доколь была мила – дотоле обожал!

2

Ты думаешь и впрямь, что я тебя любила?

Твой болен кошелёк, и я – тебя забыла.

3

Не кляни мою измену,

Люди любят перемену.

Триолет

Я мнил: «влюбиться невозможно»,

Пока Алины не видал.

Теперь же чувствую, что ложно

Я мнил «влюбиться невозможно».

Влюбиться очень – очень можно,

Когда Алину кто узнал!

Я мнил: «влюбиться невозможно»,

Пока Алины не видал!

Довольный

Кончились мои желанья!

Умерла моя жена,

Сорок бочек есть вина,

Есть красоточка Маланья, –

Кончились мои желанья!

Хор поэтов

(в первый день Нового Года)

Наша братья, восхищайтесь!

Восхищайтесь – Новый Год!

Работа̀ть приготовляйтесь,

Чтоб настачить сотню од.

___

Этот день для нас важнее,

Нежель ярмарка купцам.

Мы бываем веселее,

Хабара большая нам!

Несчастие и несчастие

Несчастие большое,

Когда есть аппетит,

Да не за что купить.

Но тот несчастлив вдвое,

Имеет кто чем жить,

Да брюхо не варѝт.

В альбом А. И. М.

Вы дали мне альбом,

Чтоб написать в нём строчку;

Я к вам почтением влеком,

Одну поставлю точку.

В альбом

Что написать в альбом Лизете?

Её милее нет на свете!

К Простеньке

Напрасно, Простенька, имеешь ты сомненье,

Что я престал любить!

Ах! Нет, любви моей ничто не охладит.

Я буду век любить, мой друг, – твоё именье!

К С.

Чтоб удивить, Рафа̀ил, свет,

Спиши ты с С…….портрет.

К портрету Обер-Обдиралова

С лица никак нельзя иметь догадки,

Как мастерски берёт он взятки.

На украинском языке

Отъезд студента на учительство в Олешки

*

На голос: Гой почула моя доля

Знать, в такій родився долі,

Щоби вік прожити в школі.

Тепер вже не буду в службі,

Буду горе терпіть, нужди.

Буду жить с учениками,

Не с воєнними панами –

А все вражі прохвесо̀ри

Мені викопали чори!

Шлють мене в уїзд поганий,

А не в повк гусарський, гарний!

Уже сів я на тележку

Прямо їхать во Олешку –

Що ж я буду там робити?

Світ сей да̀рма тяготити.

Гой, товариші, прощайте!

Жалость к бідному ви майте,

Він не піде воєвати,

Їде хлопців научати,

Букви знали щоб складати,

Та щоб знали, як писати.

Лучше б мені при шаблиці,

Чим при гаспидський таблиці.

Лучше б в платьї буть сребреном,

Чим стоять при досці с мелом.

Лучше б мені в караулі,

В школі чим сидіть на стулі.

Лучше б мені буть при шпорах,

Чим ходити по конторах.

Лучше б мені с киверечком,

Чим носиться с букваречком.

Як би гарно було в тасці!..

Щоб учених взяли трясці!

Я би в війсці легулярним,

Там би був не титулярним;

Тутенька ж в сим згину чині,

Що ж робити в сій годині? –

Своє горенько терпіти,

Щоби мед опісля пити.

Обізвалась так година;

І поїхав парубчина!^[13]

Песнь семейству

Гой там, по Зміївській дорозі,

За Васищевим за селом,

За Удами при перевозі,*

В селі малѐньком В….

Стоїть хороша нова хата,

Людями добрими багата!

___

Який живе там добрий пан,

Яка живе там добра паня! –

Так добрі, любі, хоч Бояна,

То стане в пинь і сам Боян.

А панночка… та що казати,

Її неможна описати!

___

О, як криви учених товки.

Чи є у них на шах ума?

Все пишуть, що остались вовки,

А що людей зовсім нема.

Є люди, та шукать не хочуть,

Брехнею цілий світ морочать.

Коли б вони панів сих знали,

Таких писулек не писали!

___

А….. зветься добрий пан,

А паня люба Л……,

А люба панночка Н…..,

Її я б радістю назвав!

Вона отцю і справді радість!

А матері – потиха сладість!

___

Є ще у них якась панянка,

Багатая на імена,

Хто називає – Прасковьянка,

А хто зове її – Княжна.

А хто і он як називає:

Що будто би вона сіяє!

Дай Бог їй доброго здоров’я!

Тож добра панночка Прасковья!

___

У пана є іще паничик,

Його зовуть всі Сашурок,

Моторний, шаловлив, як бісик,

Но буде умний парубо̀к.

Уж пів Граматики він знає,

І по-латинському читає!!

Хто не шалив, як був малим?

Не треба тілько бути злим.

___

Я і великий, та шалю;

Но злого серця я не маю;

За то себе і почитаю,

За то себе я і люблю.

___

Панів сих вік я не забуду,

Коли би всі такі були!

За них за всіх молиться буду,

Щоби здоро̀венько жили!

Хіба ведмедем треба бути,

Щоби їх ласки позабути!

___

О, як вони мене кохали!

Не гість у них – родний я був!

Ще раз приїхати прохали –

І я би за̀раз к ним задув,

Хоч сю минуту сів на дрожки –

Та занятий ділами трошки.

Стихотворения Василия Масловича, написанные им от имени некоего «Русского Солдата»

К меновщикам на столах

Насмешники, начто публично, средь базара,

Вы перья с дѐньгами кладёте в знак товара?!

Послание Марса к Аполлону

В Олимпе мой содруг почтенный,

Возлюбленный о Зевсе брат!*

Сойди с горы своей священной,

И мне позволь себя обнять.

Ты бог наук – а я бог брани,

Ты краснослов – а я солдат,

В твоих руках перо – а у меня

Меч в длани; –

Но, несмотря на то, мы всё родня с тобой.

Хотя ты с музами беседуешь спокойно,

Когда я в ночь не сплю, а днём пускаюсь в бой;

Но честь тебе воздать достойно,

И лавр твой – знает Зевс – не лучше ль моего? –

Довольно уж того

(И мне не стыдно в том признаться),

Что без сынов твоих не мог бы я сражаться.

Да кстати! Вот один,

Брадатый Эскулап, твой сын,

И на квартирах и на службе

Всегда, по старой нашей дружбе,

Старается мне помогать;

Однак, чтоб слишком не солгать,

Признаюсь, многие как Эскулап одеты,

Но сомневаюся, законные ль все дети?

Оставя всё – с тех пор, как мы в последний раз,

Рассталися с тобой, – когда всемощный глас

Судьбы созвал богов, чтобы они в совете

Решили участь двух великих царств на свете,

Кто должен пасть: иль росс, иль дерзновенный галл:

На русской стороне Юпитер первый стал

И россу гром отдал.

Минерва близ царя воссела на престоле,

Чтоб нивы утучнѝть пошла

Церера в поле,

Нептун же обещал, со стороны своей,

Беречь российских кораблей,

Подрядчиком быть Бахус взялся,

А ты – пошёл героев петь,

Я в службу к русским записался;

Но знаешь ты, и знает свет,

Что мы давно с Венерой в дружбе;

Ей захотелось тож служить в российской службе,

Итак, решилася разумножать народ,

А после мне моргнула

И на ушко̀ шепнула,

Что если русские герои через год

С победою назад здоровы возвратятся,

Красавицы для них десятками родятся.

Ревнивый и хромой Вулкан, её супруг,

Который был всегда сарматам верный друг,*

Увидя, что они держались Корсиканца,*

Оставивши родных, избрали иностранца,

Решился галлам помогать; –

Но пробудился вдруг сармат,

Восстал! – геройску вспомнил славу,

От коей имена произошли славян,

Обнял, как братьев, россиян.

Тогда Вулкан, что нас терпеть не мог дотоле,

Нам стрелы стал ковать, хотя и поневоле.

Но думаешь, что нас оставили Купидон?

Нет, – много помогал нам на квартирах он!

Юнона гордая, – та стала повитухой;

Цибелла, будучи старухой,

Зарок дала молебны петь,

Чтоб русский мог успех иметь.

Эрмий курьером подрядился;

Один Плутон тогда стыдился,

Что русским он ещё ничем не услужил;

Однак, подумавши, тряхнул седой главою,

Сказал; не шутят ведь с войною!

И Елисейские пошире растворил.*

Увы, старик наш не ошибся

И, кажется, из всех нам больше прислужился!

Теперь, когда богов собор

Для службы россиян оставили свой двор,

Одна безумная, кровавая Беллона

Восстала за Наполеона. –

Известен всем конец войны,

И многие твои сыны

Воспели гимн царю и храброму народу,

На память вечную предбудущему роду.

А мне, признаться в том, войны наскучил гром:

За морем хорошо, а всё милее дом,

И я пришёл теперь на зимние квартиры

Твоей послушать сладкой лиры.

Обнимемся, мой брат! – Ты тих, сидишь в дому,

Но худо без тебя мне в поле одному:

Не мужество одно, не мощные лишь руки,

К победе более способствуют науки.

Мой брат! – Ты в сей спокойный час

Приготовляй к победам нас;

Заменим, между тем, войну, венцы кровавы,

На мирты, на любовь, на братские забавы –

Известен всем давно с Венерой мой союз,

Но к грациям пришли в компанию и муз.

Свидание Марса с Венерою

Из походов трудных – дальних

Возвращался бог войны,

Сердце билося в герое, –

О Венере думал он:

«Скоро ль я в Олимп приеду? –

Скоро ли увижу ту,

С кем, бывало, в час покоя

Гром войны я забывал?

(Хоть украдкой от Вулкана,

Тем счастливее я был!)

В дальних я земля̀х походом

Был и видел красоты̀,

Но те красоты̀ земные,

А то мать любви – красот».

Так герой в пути мечтает –

Конь летит под ним стрелой,

Всадник бодцем подстрекает:*

Вот приехал уж домой.

Марс от радости трепещет,

С потного вскочил коня,

Всходит скорыми шагами

На широкое крыльцо:

Он в палату входит Зевса,

Где собрание богов,

И к престолу громовержца

Смело подступя – отдал

Первое почтенье Зевсу –

По поклону всем богам. –

Ищет взорами Венеру:

«Где богиня красоты?

Где предмет моих желаний?

Где утех и счастья край?»

Тут Эрмий с лукавым взглядом,

Покачавши головой,

Показал ему Венеру. –

Марс поспешно подскочил,

Но – увидевши старуху –

Бог войны остолбенел,

Ахнул громко – рот разинул –

Три шага̀ ступил назад. –

Все богини засмеялись,

Боги начали чихать –

Сам Юпитер усмехнулся

И герою так сказал:

«Что с тобой за перемена?

Неужели средь войны

Трепетал ты так от страха?» –

«О, Юпитер! Пощади

От насмешек в час ужасный, –

Марс, стеная, отвечал, –

С адом лучше мне сразиться,

Чем увидеть, что теперь. –

То, что было ангел света,

Что ты сделалась теперь!» –

Тут Венера, взявшись в боки,

Подступила, искривясь:

«Что за дерзость? – закричала, –

Что ты смеешь говорить? –

Та ль награда за утехи,

Что со мною ты вкушал? –

Если б я и постарела,

Разве ты помолодел?» –

«О, Венера! (если можно

Так тебя ещё назвать)

Я ведь воин – я мужчина:

Как же можно укорить,

Что белѝзны и румянца

Нет на Марсовом лице? –

Если б мудрая Минерва

Похудела от трудов,

Если б добрая Церера

Загорела от жаров,

Если б гордая Юнона,

Прѐзря красоту лица,

В чувствах царских и высоких

Находила красоты̀;

Мудрость – пользу почитая,

Я колена б преклонил,

И любви утратя сладость,

Меньше бы несчастлив был.

У тебя ж, скажи бесстрастно,

Что осталося теперь?» –

«Ах, злодей! – тебе ль так смело

Предо мною говорить? –

Боги! – Знаете вы сами –

Как обидел он меня:

Вас, когда судьба велела

Марсу россов защищать,

Сей изменник – ночью смело,

Даже граций не спросясь,

В терем мой пришёл тихонько:

(Я в слезах тогда была)

Тихим шагом и печальным

Он подходит ко одру, –

Голосом умильным, страстным

Он прощается со мной. –

Что он говорил – не помню –

Но – о, Боги, в этот миг

Что я чувствовала в сердце?!

Жалость – стыд – любовь – боязнь.

Я забылась... и, в минуту,

Пояс мой украл злодей,

Пояс тот, что был причиной,

Что Парис и в наготе

Предпочёл меня богиням

Мудрости и горних мест. –

Нет сил боле – вы судите,

Что без пояса краса?..

Если правда есть в Олимпе,

Пусть злодей сей приметь казнь! –

С тех пор вяну и старею;

О! – почто бессмертна я?

Смерть не лучше ль для Венеры,

Чем с морщинами лицо?»

Боги – даже и богини

Сжалились тогда над ней.

«Что ты скажешь?» – грозным тоном

Марса Юпитѐр спросил.

«Я – не знаю – и – не вижу

Никакой обиды в сем:

Разлучаяся надолго,

Пояс я на память взял». –

«А! – на память – ну! – так помни ж

И возьми её к себе, –

Уж Вулкан ревнив не будет,

Ведь она нехороша».

Тут Вулкан, хромой ногою

Шаркнув, Зевсу отдал честь:

«Правда, Бог-отец, нимало

Не противлюсь я тому,

И от всех претензий правных

Откажуся навсегда!»

Вдруг Минерва светлым оком

Обозрела всех богов: –

«Все ль согласны?» – «Все согласны!» –

«Я покров ей отдаю». –

«Как? – Что? – Где? – Кому? – Откуда?

Пояс вечной красоты?» –

«Да! – Минерва отвечала, –

Я для ней другой соткала,

Чтобы первый заменить».

Разговор приезжего с жителем

Приезжий. – Здесь мрут десятками – что это за причина?

Житель. – Не знаешь ты причины сей?

Какой ты простачина! –

Ведь с войском прибыло немало лекарей.

Нельзя без предисловия

Что пасквили писать и подло и бесчестно,

То всякому известно.

Когда закон гласит,

Что личность неприкосновенна,

Чия рука толь дерзновенна,

Чтобы закон сей преступить? –

Напротив, искони позволено в сатире,

Смеша честных людей, осмеивать порок

И всё, что глупого ни есть в подлунном мире,

В забаву для одних, а для других в урок.

В ней личность каждого и имя безопасны:

Гордец, скупой, подлец и плут

Сердиться могут ли, когда точь-в-точь найдут,

Что все поступки их с сатирою согласны?

Да если бы никто из авторов не смел

Описывать того, что делается в свете,

То должно б на ковре (как в сказках) самолете

Отыскивать предмет за тридевять земель.

Не с притязания, чтоб быть в числе поэтов,

Я взялся за перо – ох! нет – избави Бог! –

Тогда бы худшего из всех земных предметов

Я выбрать для себя не мог.

Благодаря судьбу, кусок имею хлеба,

Начто же мне тащить насильно музу с неба?

Писателей плохих и так довольно есть,

Умножить их число велѝка ль будет честь?

Но только и себе, и вам, друзья, в утеху

Сатиру напишу я на себя для смеху:

Лекарь сам к себе

Итак – вот с лишком тридцать лет,

Как злая мачеха – природа

Меня, несчастного урода

Пустила в белый свет.

Зачем? – того не понимаю –

Но только твёрдо знаю,

Что Сидор, Карп, Илья,

И грешный Савва, сиречь я,

Все вышли из живой утробы,

А после, рад или не рад,

Нас всех положат в гро̀бы,

И кончится тем маскарад.

Но в этом маскараде,

Бог знает почему,

К несчастью моему,

Я, кажется, всегда в дурацком был наряде.

Как так?

Вот как:

Покойной мой отец, для вечной нам обиды,

Один из всей родни взялся̀ петь панихиды,

И сам раскаялся, хоть поздно, наконец.

Но удивляйтеся судьбы моей капризам:

Быв от рождения врагом священным ризам,

Я твёрдо положил пуститься братьям вслед,

Которые давно на поле чести смело

Взялись за рыцарское дело

(Чем занималися и прадед мой, и дед).

Но замыслам моим и рыцарству в награду,

Не сам ли чёрт отдал меня à la Санградо.* –

И, вместо шпаги дав ланцет,

Велел опустошать весь свет.

Ах, лучше б я служил обедни,

Страдали б меньше люди бедны!

Бесспорно – славен Гиипократ,

И медицина также в моде,

Когда излишество в народе;

Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат:

И тот, и та, как будто спором,

Чтобы друг другу угодить,

Спешат свет белый пустошить

Лекарствами и мором.

Что против них война? – Пустой ученичѝшка:

Я смело ставлю сто противу одного,

Что сотня гренадер не сделает того,

Что сделает один цирюльник исподтѝшка.

Что ж я? Когда герой убийством только славен,

То я Наполеону равен.

Я лекарь – вправе я себя и побранить;

Вишь, можно про себя что хочешь говорить!

Любезные мои товарищи, простите,

Что правду говорю – иначе научите,

Как лгать: к моей беде,

Я правду говорить привык всем и везде.

Пролаз

Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?

Я, кажется, живу, как все честны̀е люди,

А жалуют меня насильно в лизоблюды.

Да пусть они себе хоть треснут, говорят,

А я на весь их вздор скажу в ответ формально,

Что исполнять хочу всегда и пунктуально

Долг подчинённого. В передней постоять,

Великая беда! – ведь ног не занимать.

Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,

Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!

Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!

Ох, благородные, честны̀е храбрецы!

Вы ждёте за труды наград царя и неба,

А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.

Нас презирают все: великая беда!

Лишь было б совести поменьше, да стыда!

Всё честь да честь – пустяк – лет, может быть, за двести

Держались совестно невежды ложной чести;

А в наши времена, не поживя с умом,

Достанется просить насущный под окном.

Да что и говорить; весь свет примеров полон,

Как нам, честны̀м глупцам, хлеб достаётся солон.

«Но вы, – деска̀ть, – вредить стараетесь другим».

Что ж ну̀жды? Лишь была б нам польза в том самим;

Всяк ближе сам к себе – у нас такая вера.

Как в свете жить, скажу ещё вам для примера:

Подслушать – подсмотреть – великий будто грех?

Зато, когда придёт с начальником до слова,

Сказать о ком словцо материя готова.

Вот скучно: не всегда случается успех!

Ведь и начальники не век на ухо слабы;

Иной, весь честию какою-то набит,

Да истину любя, с досадой закричит:

«Пойдите вон, суда̀рь, ведь сплетни любят бабы!»

Тогда тишком-молчком – подавшися за дверь,

В сторонку уклонись – начальник ведь не зверь –

Посердится день, два, а после и забудет.

Нет! Правду всю сказать, что было, то не будет:

Бывало, что взбредёт начальнику наврёшь,

Достойнее себя чернишь – не ставит в грош,

Всё с рук шло, – а теперь пришли дни несчастливы,

Начальники у нас некстати справедливы,

Хотят всё сами знать – всем сами управлять;

Что ж брату нашему достанется сказать?

Рассказов не хотят, а с клеветой не суйся:

Придётся быть честны̀м и вправду, как ни дуйся».

Разговор при погребении

Солдат: Что значит сей обряд? –

Учёный: Тщеславие живых, – ничтожество во гробе.

Солдат: А чёрный сей наряд? –

Учёный: Да не к лицу ли он прекрасной сей особе?

Надпись к портрету, в котором подлинник сам себя узнает

В фигуре, гордостью надутой,

Небрежно набок изогнутой,

Самим собой довольный вид,

И молча будто говорит:

«Смотрите – как я всем опасен:

Красавицы, я мил, прекрасен,

Мужчины, я умён и горд:

Кто смеет стать со мной à bord?!»*

Стихотворения, написанные предположительно Василием Масловичем, но приписанные им другим авторам

Эпиграмма Харьковскому Демокриту

Для друга тайны нет, ему душа открыта,

Вот дружеский совет, как время сокращать:

Советую тебе журналы все читать,

Не тронь лишь Демокрита.

Комплимент Харьковскому Демокриту

Явился новый Демокрит,

Который прежнему* ни в чём не уступает

И также чудеса творит:

Тот сон производил, а этот сна лишает.^[14]

К Вертеру

Тебе подобно я страдаю,

О, бедный Вертер,* от любви,

Тебе подобно ощущаю

Я пламень гибельный в крови!

___

Ты мучился – и я страдаю;

Ты скучен был – и я грущу;

Ты слёзы лил – и я рыдаю,

Как ты, пустынных мест ищу.

___

Жестокий Гимен* разделяет

Шарлоту нежную с тобой,

Богатство, знатность разлучает

Мою любезную со мной!

Акростих

Как роза нежная, весеннею порою,

Алея, взор к приятностям манит,

Так Хлоя милая, своею красотою,

Являясь, всех сердца любовью пламенит!

Г. Квитке в ответ на его «Не хочу»

Квитка, хочешь удивиться?

Слушай! – право не шучу:

Коль желаешь ты жениться,

За тебя идти хочу.

֍

Ты меня совсем не знаешь:

Что тут ну̀жды? – не беда.

Через год меня спознаешь;

В свете так живут всегда.

֍

Брак ведь польскому подобен:*

Кто попался – с тем иди.

Коль не ловок, не угоден –

Вот отхлопнуть… погоди!

֍

Замуж я давно желаю;

Мне тридцатая весна,

Не в дурных себя считаю,

Зубы все, лицом красна.

֍

Стройный стан и рост годится,

Волос долог – тёмно-рус,

Я умею нарядиться,

К лицу шалью завернусь.

֍

По-немецки разумею,

En français je parle tres-bien,*

Я в компаньи не немею,

Петь готова целый день.

֍

Есть бурмицкого две нитки,*

Фермуар – и перстенёк,

Но зато уж ни кибитки:

Всё прибрал к себе зятёк.

֍

Есть бородок сотня с лишком,*

Денжуры лишь тридцать пять.

Деревенька есть с домишком:

Славно можно поживать.

֍

Лишь во сне я молчалива

И скромна, тиха, добра,

Но проснусь – беда: – бранчива,

Целый день шумлю с утра.

֍

Стало, я во всём как должно,

И невеста хоть куда!

Одного лишь скрыть не можно…

Да не очень и беда:

֍

Коль женой твоею буду,

Не взыщи, мой друг, на мне:

Уж старинки не забуду,

Коль отхлопнуть, так… Adieu!*

֍

Вот условье – ну! решайся!

И серьёзно – не шучу.

Опиши себя, не тайся;

Верно вскрикнем мы: «Хочу!»^[15]*

Каламбур

Люблю я знать,

Да не всегда,

А иногда

И знать,

Не дай Бог знать!*

На просьбу написать песню на снурок

Слышал я, что ты всех просишь,

На снурок чтоб написать;*

Но снурков ты много носишь,

Я не знаю, как начать.

___

Коль снурок ты получаешь

От невинныя красы,

От которой ты страдаешь;

Вздёрни ты его в часы.

___

От старухи коль снурочек

Получил, любезный мой,

Завяжи им вороточек

И платком его закрой.

___

Если от купчихи тучной

Есть снурочек: всем кажи:

«В знак любви благополучной»,

В тросточку снурок ввяжи.

___

Если ж ты прельстил кокетку,

И от ней имеешь снур,

Из снурочка сделай сетку,

Чтоб увязнул в ней Амур!

___

Коль от вздохов нет награды,

Прѐзри мира суеты̀,

Прекрати снурком досады:

На любом повессься ты!

…

Ты мне твердишь, что Бог всё к лучшему здесь строит:

Уверен в мненьи я таком,

Но что ж тут лучшего и Бог и свет находит,

Тебя создавши дураком?

…

Стара, в морщинах, зла, седа,

Ах, можно ли в тебя влюбиться!

Что день, то новая беда,

И зуб за зубом всё валѝтся.

Напрасно тщишься ты рядиться:

Куда тебе плясать, мой свет!

Ах! – лучше постригись* – но нет –

Зачем: чертей она в обитель принесет?..

В день ангела К.

Что б подарить на именины

Моей любезной К…….?

Я долго думал и не знал.

Как вдруг мне Аполлон предстал,

Предстал и – громко засмеялся:

«Чего, бедняжка, так смешался?

Нельзя ль причину мне открыть? –

Мне Феб так начал говорить. –

Иль начудесил на Парнасе?

Или ушибся на Пегасе?

Иль нет пера, или чернил,

Или давно воды не пил,

Воды кастальской, чистой, ясной…

Оставь сей важный вид ужасный,

Заботу мне свою открой». –

«О бог парнасский, удостой

Ты выслушать мою заботу,

Тогда оставишь ты охоту

Шутить, осмеивать меня, –

Ответствовал ему так я. –

Ты знаешь, что моя сестрица…» –

«Лилѐя эта круглолица?» –

Так бог парнасский перервал.

«Она, она, – я отвечал: –

Её сегодня именины;

Так видишь, я не без причины

Предался мыслям и смущен;

Тебе известно, в этот день,

Подарок должно ей поднесть,

А что у нашей братьи есть?

Ни лент, цепочек, ни супира».* –

«Но у тебя зато есть лира, –

На это Аполлон вскричал, –

И ты давно бы написал

На этот случай длинну оду,

Вверх дном поставил бы природу,

Заставил в ней бы всех плясать,

Заставил в ней бы всех кричать:

"О, день, толико вожделенный!

О, день, сугубо драгоценный!

О, день, бесчисленных утех!"» –

«Оставь, Феб, колкий этот смех!

А лучше дай мне наставленье,

Как описать души движенье,

Какое чувствую в сей час!

Что должен я просить у вас

Моей любезной К.......,

Какой должна она судьбины

От вас, о боги, ожидать?»

Мне Феб так начал отвечать:

«Проси лишь только парку люту,*

Чтоб отдалила ту минуту,

В котору должно нить пресечь,

Сестре в сырую землю лечь.

Сестра твоя добра̀, скромна̀,

Мила, приятна и умна, –

Нам нечего дать ей уж боле,

Признаться, и не в нашей воле».

Сказав сие, Феб скоро скрылся,

И я о К… – помолился!

Басни

Дуб и Свинья

И свиньи не всегда так хрюкают, как свиньи,

А говорят они подчас и по-латыни!

Легко я это докажу,

Коль анекдот один про свѝнью расскажу:

Свинья задумала однажды проходиться,

И прямо в лес идёт,

И думает: авось ей там случится

Наполнить свой живот.

И не напрасно так хавронья полагала,

Лишь только в лес она вошла,

Под дубом жёлуди нашла,

И с аппетитом кушать стала.

Досадно дубу, что его

Свинья плод славный пожирает,

А благодарности не знает.

«Не стоишь ты вниманья моего, –

Так, наконец, он к ней вещает: –

О, грубая и глупая свинья,

Ты милостей моих ничуть не понимаешь.

За вкусный плод, который ты съедаешь,

Не смотришь даже на меня». –

«Я б вашей преподобной чести, –

Так говорит свинья в ответ: –

Отвесила поклонов двести

За вкусный ваш обед,

Когда бы ведала я точно,

Что вы бросаете мне жёлуди нарочно».

Книгопродавец и Слон

Зашёл Слон мудрый в книжну лавку.

Зачем? – Не книги ли читать…

Когда не верите, извольте сделать справку,

Из Бори, Плиния, вы можете узнать,*

Сколь в древности слоны учёны были:

Они по-гречески читали-говорили,

И славились большим умом!

Насчёт слонова просвещенья

Во мне нимало нет сомненья –

И в наши времена французским языком

Премножество зверей болтают,

И хорошо язык французский понимают.

Сороки, галки и грачи,

Легазы, мопсы и борзые,

И попугаи толкачи,

Фидельки, шавки и другие –

Изволят так язык французский понимать,

Что, думаю, навряд,

С зверьками сими сговорят

И наши барыни иные!

Зачем же сомневаться нам,

На Плиния не полагаться,

Что мудрым будто бы слонам

По-гречески не можно было изъясняться?

Насчёт учёности Слона

Когда читатель мой уверен,

Я басню продолжать намерен,

И вот она:

Слон «Описание животных» отыскавши,

И со вниманьем прочитавши,

Сначала долго хохотал,

Потом так книжнику сказал:

«Лишь человек, "краса вселенной",

По утверждению писателя сего

Умом один лишь одаренный –

А в прочих звѐрях нет его!

Но если вникнем в сочиненье,

Как сочинитель судит в нём,

То можно сделать заключенье

Пренеошибочное в том,

Что автор сам, нижѐ умом,

Нижѐ инстинктом управлялся,*

Которым нас он всех дарит,

И можно ль, чтобы тот сам не заблуждался,

И мог бы начертить

Всех тварей свойства справедливо,

Кто собственну свою натуру знает лживо?

Смотрите, как он описал

Постельную собачку ложно.

Ах, сколько при дворах ей поучиться должно:

Далёко от дворов собачий род отстал!

А хитростям лисы кто станет удивляться!

Ну может ли она с приказными равняться?

Она перед крючком*

Осёл ослом.

Льва, тигра, леопарда, волка,

За кровожадность все клянут,

И тут,

У автора не много толка.

Как будто люди меж собой

Живут душой одной!

Добычею друг другу не бывают?

Подобно им, они друг друга умерщвляют».

Хозяин книг от этих слов

Пришёл в такое умиленье –

Он пред Слоном был пасть готов.

Чтоб изъявить ему почтенье,

Он скинул шляпу, к мудрецу

С улыбкой ангела подходит

И разговор такой заводит,

Какой приличен лишь купцу:

«Ах, государь милостивейший!

Уж как меня ты одолжил,

Когда бы комментарий злейший

На что-нибудь ты сочинил,

Или из греческой книжонки

Нельзя ли что-нибудь издать?

Я б вам хороши дал деньжонки,

Отнюдь не стал бы прижимать».

В насмешку Слон книгопродавцу

Наморщил длинный хобот свой,

Так отвечал сему мерзавцу:

«Мне нету ну̀жды никакой

В твоих деньгах, приятель мой!

Храни их для себя, да лучше будь умнее.

Пусть люди на людей свой изливают яд,

В них зависть действует сильнее,

Чем ожидание наград».

Ворона и Овца

Ворона на̀ спину Овечкесела,

Обыкновенну песнь: «Кра-кра», – она запела.

Терпенье потеряв, Овца,

Вороне, наконец, сказала два словца:

«Ворона, ты бы сесть на Пса не смела». –

«Конечно, нет, –

Вороны был ответ. –

Мне стыдно было бы на старости учиться,

Как с слабым надобно и с сильным обходиться».

Конь барский и Кляча

Увидя барский Конь Клячонку за сохою,

Запрыгал и заржал, кивая головою.

Потом, приня̀в надменный вид,

Пред Клячей стал бодриться

И начал говорить:

«Клячонка, можешь ли ты эдак умудриться,

Чтобы подобно мне так ловко танцевать?» –

«Молчи и не мешай пахать, –

смиренно Кляча отвечала. –

Не будь на свете нас,

Тогда у вас

Охота бы плясать пропала».

___

Ах, сколько и меж нас боярских есть коней,

Что взыскивают всё с подвластных им – людей,

Гордятся перед ними,

А только и живут крестьянами своими.

Ястреб и Птицелов

За Голубем однажды Ястреб гнался;

Но Голубь улетел, – а он в силки попался.

«О, пощади меня! – так Ястреб закричал,

Когда увидел Птицелова. –

Я никогда тебе не причинял худого». –

«И Голубь никогда тебя не обижал», –

Охотник отвечал злодею,

И после оторвал ему достойно шею.

Ода на мир Европы, превращённая в баснь

^[16]

Оставим, муза, басни, сказки,

Отложим дудку и гудок;

Попросим-ка у Феба ласки

И купим лиру на часок,

Кленовую, не дорогую:

Где денег взять на золотую?

Нет, золотая не по нас;

Она громка, с ней бед настроишь,

Кого-нибудь обеспокоишь!

Тогда толчка нам даст Парнас.

֍

Притом же, ежели случится

И худо на простой сыграть,

Никто со мной не побранится,

Все скажут: «Он не виноват:

Не можно ждать приятна тона

От лиры, сделанной из клёна».

А ежели ж удастся нам

Сыграть хотя немножко плавно,

Все скажут: «Славно, славно, славно»;

Тогда честь нашим головам.

֍

Итак, ты, муза, потрудися,

Воды кастальской принеси, –

Пред Фебово лице явися,

Благословенья попроси.

А я пойду за лирой в лавку,

Двух мальчиков: Филиппку, Савку,*

Стремглав я к Рифмину пошлю.

Быть может, рифм словарь исправный

Уже окончил Рифмин славный:

Так я себе его куплю.

֍

Я здесь всем нужным запасуся,

Достану перьев и чернил,

В свой тёмный погреб опущуся

И принесу вина бутыль.

Чтоб вкус кастальской пременился,

В напиток резвый превратился,

Смешаю воду я с вином,

И выпив всё – уж то-то оду

В честь брякну русскому народу:

Ей, не ударю в грязь лицом!

֍

Уж принесла воды мне муза,

А я давно вина принёс:

Смешаем, выпьем и – француза

Пускай колотит храбрый росс.

Скорее строй мне, муза, лиру,

Чтобы воспеть мир, данный миру...

«Как, как? – Ты хочешь мир воспеть? –

Так муза мне в ответ сказала –

И в изумленьи продолжала: –

В тебе ума, конечно, нет.

֍

Тебе ли мир сей славословить,

Тебе ли, с чадной головой,

Когда исторья не находит,

Кому бы труд вручить такой?

Тебе ль – (о дерзостно желанье!) –

Тебе ль воспеть сие деянье?

Когда и творческим умам

Дано сему лишь удивляться,

То как же за сие приняться

Тебе подобным головам?..

֍

Смотри: Державин, Горчаковы

И Дмитриев и Карамзин,

Капнист, Жуковский, Мерзляковы;*

Все, все молчат; – и ни один

На лире мира не бряца̀ет;

То как смешно, когда желает

Его Маслович жалкий петь!

Не будь в намереньи сем твёрдым,

Не мучь ушей ты людям добрым,

Над одой перестань потеть!»

֍

Изволишь правду, муза, баить;

Хотя за лиру денег жаль,

Но чтоб себя не обесславить,

Не лучше ль бросить эту шаль?* –

Примуся лучше я за дудку

И вместо грозной оды – в шутку

Я людям басенку скажу.

Я речью убеждён твоею,

Расставшись с лирою моею,

Тебе послушность окажу.

֍

Итак, читатели почтенны,

Я оставляю лирный тон;

Когда вы им не утомленны,

Скажу вам басню про огонь.

Но чтобы гладко было, плавно,

Я буду наблюдать исправно

Мной в оде начатый размер.

Так баснь писать бы не годилось.

Но что же делать? Так случилось,

Переменить нельзя теперь.

֍

Под старым, дряхлым черноклёном

В лесу забыт был огонёк:

Он чуть лишь тлел и с жалким стоном

Прервать сбирался жизни ток.

Но ветер вздумал разыграться,

Стал на кулачки с клёном драться:

Он деда сильно так тузѝл

В бока и рёбра, в грудь и рожу,

Что с черноклёна со̀драл кожу,

Да сук вдобавок отломил.

֍

Сей сук, по счастью иль несчастью,

И вместе с кожей иль корой,

Стал лесу целому напастью.

Сей сук, для леса роковой,

На огонёк с корой свалился;

Огонь в минуту оживился,

Забыл, сутяга, умирать,

Он думал, как бы поскорее

Да разгораться посильнее

И дряхлый черноклён сожрать.

֍

Уж черноклён несчастный пышет,

Трещит и испускает дым;

Огонь мой глух – его не слышит,

Он, как бы, думает, к другим

Пожаловать деревьям в гости.

Вдруг начал прыгать в адской злости,

То тут, то там, то вон где, здесь:

Зажжёт то липу, ясень, ло̀зу,

То о̀льху, дуб иль вязь, берёзу...

Короче, жжёт он целый лес.

֍

Тут дерзостям его препоны

Не находилось никакой,

Он сжёг деревьев миллионы!

И путь потом направил свой

На сёла, городки и грады,

Всё истребляя без пощады.

Ах, сколько птиц, скота, зверей

От пламени его пропало

И сколько чрез него не стало

Крестьян, мещан, дворян, князей!

֍

Он в лютом буйстве всю вселенну

Хотел во пламень обратить,

Преобразить ее в геенну;

К реке он вздумал подступить.

«Смирись, река, – сказал надменно, –

Или погибнешь непременно;

Тебя по-свойски проучу,

Лишь только пасть мою разину,

Тебя расстрою, опрокину,

В ничтожество преобращу.

֍

А если мне явѝшь покорность,

Наложишь на себя ярем:

Во мне всегда найдёшь готовность

Пещись о счастии твоем». –

«Оставь, огонь, слова надуты,

Так говорят лишь только шу̀ты,

Словам таким цены здесь нет,

Речей таких здесь не боятся,

От сердца станут им смеяться», –

Река сказала так в ответ.

֍

Огонь с рекою тут связался,

Он так ужасно грел реку̀,

Так быстро на неё бросался,

Что сделал рану ей в боку.

Вступил в речные он пределы

И в сердце стал пускать ей стрелы.

Узнав соседи весть сию,

Вострепетавши, изумлялись –

И с малодушием сбирались

Запрячь в ярем главу свою.

֍

Но были ль чудеса такие,

И кто, скажите мне, видал,

Чтобы глубокие, большие

И быстры реки огнь сжигал?

Река, скопивши воды чёрны,

И разделясь на многи волны,

Надув обширный свой хребет,

Мутит, шумит, ревёт, бунтует,

Валѝт – в огонь с презреньем плю̀ет…

И что огонь? – Его уж нет!

֍

Река наш Александр – отрада!

Но кто ж надменный сей огонь?

Несытое исчадье ада,

Чудовище – Наполеон!

Который Бонькою зовётся,

На Эльбе мучится, трясётся,

Что не сгубил людской весь род,

Беснуется, не спит, скрежещет,

На всех косые взоры мещет…

Так наказует злых Господь!

Голубь и Ворон

Мальчишка грязию на Голубя бросал

И перья белые ему он замарал.

Сие увидевши, сказал ему так Ворон,

Злой радости, восторга полон:

«Теперь ты, Голубок, как все воро̀ны, чёрен!» –

«Но с тем различаем, – был Голубка ответ, –

Вы чёрны завсегда – умоюсь я, и – нет!»

___

Не добродетель ли нам Голубь представляет,

Которую марать злоречие желает?

Волк в пастушьем наряде

Лишь только скрылся днѐвный свет,*

Задумал ужин Волк иметь:

В пастушье платье нарядился,

Широкой шляпою прикрылся,

Достал и посох, и свирель,

На лапы задни лапти вздел,

Повесил на плечо баклагу,

К овца̀м из лесу дал он тягу.

И что же? Вот уж он и там,

И, как прилично всем ворам,

На все сторонки озирался;

Узнав, что три собаки спят,

Пастух с пастушкой разоспался,

Он стадом мог распоряжать,

Так нет, ещё штукарить надо,

И чем овец бы глупых есть,

Он вздумал разговор завесть,

Чтоб кой-что расспросить у стада.

Но только лишь разинул рот...

Как вдруг Буян, Разбой, Отлёт,

Проснулись и – схватили Волка:

В наряде он бежать не мог,

А между тем пастух Николка

Свалил его дубиной с ног!

___

К сей басенке – нравоученья

Я не намерен приложить.

У Ломоносова прощенья

Хочу пред всеми попросить:

Российский Пѝндар Ломоносов!

Хвала и слава славных россов,

Великий, громкий наш певец,

Учитель наш и образец!

Прости, что смел я напроказить

И баснь прекрасную твою

Украсть и так обезобразить!

Прости провинность мне сию. –

Я баснь твою украл для счёту,

К моим одной недостаёт;

Своя мысль в голову нейдёт,

Хоть я довольно пролил поту, –

И после, выбившись из сил,

Осмелился – (смельчак!) решиться,

За баснь твою чтоб ухватиться…

Что в точности и учинил.

Рифмач и Смерть

Один Рифмач имел квартиру у кладбѝща:

Он часто зрителем был славных похорон;

Такие зрелища всем рифмотворцам пища:

Есть случай поместить им в оде рёв и стон,

И рёва своего в замену,

Под случай получить хорошенькую цену;

Так как им бедным не реветь,

Коль могут выплакать они себе обед?

В обеденну однажды пору

Имел мой рифмоткач прекрасный аппетит,

Но хлеба нет куска и не за что купить!

Но вдруг является его внимательному взору

Умерша девушка богатого отца,

Которую, для радости певца,

Несли на кладбище – на гору.

Рифмач в восторге! – (будет сыт!)

Стремглав ко гробу он бежит.

Экспромтум слёзный произносит

И в нём Смерть люту так поносит:

«Цвела и – нет!

Вот жизнь и Смерть!

О Смерть! – лишь надо мной ты наругаться можешь,

Но и жены моей ты, ни детей не сгложешь –

Клянусь тебе, что я в сем мире не женюсь!» –

«Ты прав, я над женой твоей не посмеюсь:

Куда тебе жениться? –

Кто эдаким вралём прельстится? –

Так Смерть поэта прервала: –

Но над детьми – (хотя и не стараюсь) –

Твоими я давно ругаюсь!»

Детьми она его творенья назвала.

Саксонский мужик

Карл Готтфрид Роберт Ефраим:

Сии бы имена дать можно четверым,

Но так один мужик саксонский назывался;

Однажды с сыном и с женой,

В день праздничный – зимой,

Он басни Геллерта* читал и восхищался!

В иных он басенках смеялся,

В других же находил полезнейший урок;

Жене – чтобы иметь короче язычок,

Ребятам – матери, отцу повиноваться,

А для себя – в коры̀сть и в скупость не вдаваться.

Вот как саксонски мужики

Воскресны дни проводят!

И, как москалик, в кабаки не ходят, –

Чтоб там буянить, горло драть,

Своё здоровье потерять.

Пчёлка

(Из Глейма)*

Пчёлка маленька летала

Со цветочка на цветок,

И с жужжанием вбирала

В свой желудок сладкий сок.

___

«Пчёлка, ты неосторожна! –

Так Лизета говорит. –

Цвет сосать не всякий должно:

Яд в иных цветах сокрыт».

___

«Это я довольно знаю, –

Пчёлкин Лизе был ответ, –

Яд в цветах я оставляю,

А себе – беру лишь мед».

Воззвание к коням одного Коня

«Друзья, товарищи, доколе

Носить вы будете ярем?!

Жить у разбойника в неволе,

И слушаться его во всем?

Неужли будут нас во веки

Постыдно угнетать жестоки человеки?» –

В конюшне барской так младой ржал бодрый Конь:

К свободе лошадей хотел подвигнуть он.

«3абудем рабство мы, свободу воспомянем,

В дремучие леса, в пространны степи грянем,

И там по-прежнему, в блаженной тишине,

Как в век златой, пастись одне,

И жить, как предки наши, будем!

Забудем хищников, тиранство их забудем!

Покажем свету мы достойнейший пример,

От власти варварской как должно свобождаться!

Тогда, конечно, каждый зверь

Начнёт обороняться,

И вольность древню сохраня,

Почтёт всей славою почтенного Коня:

Явите, лошади, достойными себя!..

Чем хуже мы людей? – скажите, –

Иль, может быть, мы их слабей?

Нет, мы их в сотеро сильней. –

Так что ж, товарищи, вы спите?..

Неужли можете спокойно вы смотреть,

Как вас с презреньем запрягают,

Как мучат вас, и как стегают?

Довольно, лошади! Нет, нет! –

Нет больше сил к терпенью!

Свобода – наш сигнал к сраженью!..

Неужели ещё кричать я принужден,

Что вольность лучше, нежель плен? –

За дело правое пусть льются крови реки –

Да здравствуют конѝ и гибнуть человеки!»

Сим кончил речь второй сей Цицерон,

И с благородством каждый конь

«Свобода!» закричал и начал рвать удѝла...

Тут не могло ничто противиться их силе.

Им возвращён их век златой,

Блаженство и покой!

֍

Злодей в сей басне – галл*, а лошади суть – немцы,

Младой же, бодрый Конь –

Германский Цицерон,^[17]

Которого послушались соземцы.*

Овен и Пёс

Не знаю именно я – в городе каком,

В Черкасске ль, Харькове, в Екатеринославе,

В Чернигове или в Полтаве... –

Пёс разговор завёл с овно̀м,

Иль лучше – псом овѐн достойно укорялся:

«Как можно вам так низку быть,

Позволить мяснику, чтоб вами он ругался,

И чтобы смел он вас и резать и душить?

Как быть без гордости, без мести,

О собственной не думать чести,

Дать волю мяснику обид вам делать двести?»

Баран укоры пса довольно понимал,

Вздыхал,

И взор потупя вниз, – молчал.

֍

Мясник – подьячие; Пёс – немец; а Баран…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Эзоп

Эзоп играл с детьми в орехи:*

Отвсюду колкости и смехи,

И даже брань и крик!

«Мальчишка, ученик!» –

Так проходящее кричали,

«Глупец!» – педанты прибавляли…

Эзоп предолго брань терпел,

Но после, потеряв терпенье,

Сказал такое изреченье:

«Зачем мне не мешать безделья между дел?

Зачем с невинными детьми не забавляться?

Коль слишком лук тянуть, он может изломаться!»

Орангутанг и Лисица

«Ну, назови ты мне какую хочешь птицу,

Иль зверя, коему б не мог я подражать?!»

(Так вопрошал Орангутанг Лисицу).

«А ты мне можешь ли назвать

Хотя не зверя, поросёнка,

Который бы хотел тебя перенимать?»

___

Лисица – Веллингтон,* а обезьяна – Бонька.

Эпиграммы

Клеон

Все говорят, Клеон, тебе:

Что ты дитя, и ты бранишься,

Благодари твоей судьбе –

Ты в рай^[18] отсель переселѝшься.

Федул

Федул, большое мне ты сделал одолженье,

Что длинное своё читал мне сочиненье!

Как, слушая его, приятно я... заснул!

Бог награди тебя, Федул!

Уверенность

Буду ли я завтра жить?

Я не знаю верно.

Если ж буду завтра жить,

То что буду завтра пить –

Это несомненно.

Арист

Лишь только подана была Аристу трубка,

Он стал кричать как без рассудка:

«О величайший плут Пахом,

Убей тебя небесный гром!

Как быть без совести – без Бога –

Содрать и так божиться много –

И присягать!! – "табак хорош",

Который к чёрту не годится...» –

Арист, зачем тебе сердиться?!

Купец побо̀жится за грош;

А за̀ сто – как не побожиться?!

Редкость

Не знаю, правду ли учёны говорят:

Что если дерево (вот, например, осину),

Не корень – а вершину,

Как должно в землю закопать,

Прилежно поливать,

То корень станет быть – ветвями;

Вершина же – корнями?

Но знаю точно, если б вниз

Поставить головой Быко̀ва…

(Хоть он сердись, хоть не сердись),

А не было б различья никакого!

К портрету …

Наружность голубина,

А внутренность змеина!

К портрету …

Рост славный, талья хороша,

А за лицо не дам гроша!

Рай

Какой ты лакомка, Адам:

За яблоко всех нас обидел!

Когда бы жил тогда Абрам,

Так свет бы рай доселе видел.*

«А если б, друг мой, виноград

Был искушеньем вместо древа?» –

«Тогда пропал бы райский сад…» –

«Так правы, брат, Адам и Ева».

К портрету П. Гончаренка

Потомству предстоит се Павел Гончаренко:

Он жизнь свою ведёт смирненько,

Быть сытым – весь его предмет:

А больше в нём желанья нет!

Рецепт. Как получить Наполеона

Возьми ты Робеспьера кровь,

Столчи печёнку ты Нерона

С Тиверья сердцем,* и – готов

Состав Наполеона.

Эпитафии

А. Н. Нахимову

Жалеет Феб и плачут музы!

Нахимов умер – их певец.

В восторге: врач, педант, французы,

Ослы, кокетки, франт и льстец.

Крючки ж – от радости в трактире,

Что нет Нахимова в сем мире!

Секретарю

Под сею насыпью гниёт известна тварь,

Ей имя: секретарь.

Все знают чрез сие названье,

Что тварей этих цех

Нам дан от Бога в наказанье

За наш великий грех.

Мопсу

Фиделька, Мопинька, предмет нежнейший Лади,

Под этой бронзою сокрыт.

«Ах! Лучше б померли: mon père и mère*, и дяди...» –

Так Ладя в горести вопит:

Согласна бы лишиться Белки!

Чем миленькой Фидельки!»

Ладиньке

Недолго Ладинька лила по мопсу слёзки.

С печали умерла она

И похоронена.

Недалеко от моськи.

Лукерье

Гниют Лукерьины здесь кости,

Котора умерла со злости.

Гражданскому чиновнику

Здесь погребён приказный,

Счастливый, сиречь, плут;

Он толк давал указам разный –

Ему же не дан кнут!

Картёжнику

Тут,

Лежит преблагородный плут:

Мотяга, пьяница, безбожник...

Короче: тут лежит картёжник!

Кокетке

Не попади, прохожий, в сетку –

Здесь погребли кокетку!

Педанту Силе

В сию могилу

Педанта положили Силу,

Которой помещал в себе 500 наук,

Но голову имел пустую, как сундук.

Турецкому султану

Положено здесь тело Магомета,

Который был страшилищем для света:

Судьбы непостижима вервь!

Теперь его съедает червь.

Пастуху Гончаренку

Сей муж быль пастырь люботинский^[19]*:

Он пас свиней,

И ум имея свинский,

Был счастлив в жизни сей!

Климу

Гниёт в рогоже Клим:

Бог с ним!

Надгробие философа Демокрита

Оставим знак и мы предбудущим потомкам:

Да знают некогда по гробовым обломкам,

Что я на этом свете жил,

Что в нём я больше весел был,

Что значит: меньше огорчался,

И, живши, – к цели доискался!

Кенотафия И. И. Л.

*

Сей муж, лет сорока, оставил бренный свет:

Ни ближним, ни родным потери важной нет;

От жизни позвала̀ во гроб его чахотка.

Ни свету убыли, ни аду не находка!

Новванскому

Прохожий! Кончена Новванского судьбина:

Проживши шестьдесят он лет,

В другой переселился свет;

А здесь оставил дочь, да сына.^[20]

Младенцу

В могиле сей, цветами украшѐнной,

Младенец, почивай:

Ты малостью твоей спасенный –

Тебе награда рай!

Песни

Песнь итальянская

Что вы, женщины, такое?

Мы не можем вас понять,

Вы создание смешное –

Больше ничего сказать.

___

Мѝлы, скромны, тихи, нежны,

То любезны, – а подчас,

Жёстки, вспыльчивы, железны…

Не поймёшь, ей Богу, вас.

___

Что захочет – то с собою

Может женщина творить;

То представиться больною,

То казать здоровой вид.

___

Весела – тогда крушится;

Если ж точно грусть придёт,

Не грустит – а веселится,

И танцует и поёт!

___

Ежели кого полюбит,

Говорит: «терпеть нельзя».

Кто ж противен ей, так будет

Уверять: «люблю тебя».

___

Что вы, женщины, такое?

Мы не можем вас понять,

Вы создание смешное –

Больше ничего сказать.

___

Вы бессильны – но над нами,

Вы имеете всю власть,

Горе с нашими сердцами,

Если в сети к вам попасть.

___

Сердце как своё ни спрячешь,

Вы отыщите его,

Загорюешь и заплачешь –

Вам и надобно того.

___

Лжёт пословица старинна,

Хоть пословица она:

Будто бы глава мужчина,

А раба ему жена!

___

Женщины, вы нам услада,

Беспокойство и покой,

Наша радость и досада,

Вы наш ад – вы рай земной!

___

Словом: ваши мы игрушки,

Мы мячи и кубари,

Мы рулетки и котлюшки,

Мы рабы, а вы – цари!

Песнь немецкая

Случилось бедному Степану

Узреть Лизету – полюбить,

И получивши в сердце рану,

Лизете эдак говорить:

___

«Лизета, будь навек моею,

Хотя я беден – не богат;

Однак любить тебя сумею

Без мраморных больших палат,

___

Поверь, любовь не в тех палатах,

Где, растянувшись, роскошь спит,

Любовь бывает чаще в хатах,

Там – где умеренность сидит».

___

Лизете должно б посмеяться

Степана бедного словам,

Она – ну плакать, обниматься,

Да и пошла с Степаном в храм.

___

Довольно хорошо пожили

Степан с Лизетой год, другой,

Да только ж счастливы и были

Довольные своей судьбой.

___

Их сильно бедность одолела,

Притом же парочка детей...

Лизета поздно тут узрела,

Что бедный муж Степан у ней.

___

Не стало пищи, ни одежды,

Не знают, как на свете жить –

С детьми, без денег, без надежды,

Осталось: под окном просить!!

___

Вот вам примерчик заблужденья,

Картины не забудьте сей!

И не женитесь без именья,

Чтоб не клянуть судьбы своей.

Песнь французская

Я слышу, что донские

За Рейном козаки.

Дай Бог в Париж им самый

На час хоть заглянуть!

___

Пусть станут жечь здесь до̀мы,

И между тем тот дом,

В котором обитает

Любви моей предмет.

___

Я ветра бы скорее

И молнии быстрей,

Влетел в окно Жанеты

И вынес бы её!

___

А если б захотели

Красавиц полонить,

Я взял бы саблю в руку

И пред Жанетой стал.

___

Хоть говорят: поэты

Красавицам не щит,

Молчите, петиметры...*

Не вы ли щит красе?

___

Пусть руку отрубили,

Ещё другая есть,

Когда б и сей лишили,

Схватил бы в зубы меч!

___

Сражался бы дотоле,

Доколе голова,

О радость! – не упала

К Жанетиным ногам!

___

Она тогда б узнала,

Как я её любил –

Быть может – плакать стала,

Нет, много для меня!

___

Хотя бы две слезинки

На труп мой пролила,

Я был бы сим доволен

И с лѝхвой награждён!

___

Нет – милая Жанета!

Прошу одной слезы,

Дабы мне не остаться

Перед тобой в долгу.

___

Я больше жить не буду,

Чем долг мне заплатить?

В земле зарытый буду…

Быть плутом не хочу.

Лиза

(Песенка)

О Лиза, рай души моей!

Моё едино утешенье!

О Лиза, в власти всё твоей –

Прервать – продлить – моё мученье.

___

Захочешь – весел я тотчас;

Желаешь – и страдаю,

О женщины, кто знает вас, –

А я не постигаю!

___

Смешные мира мудрецы!

Начто вам заходить далёко?

Начто вам там сводить концы,

Людское где не видит око?

___

Начто вам трогать небеса,

Гром, молнию и бури?

Вот Лиза вам – моя краса,

Занятье, балагуры!

___

Извольте вы мне описать

Её прелестнейшие взгляды,

И мне причину рассказать:

Зачем терплю от них досады?

___

Зачем от сих же самых глаз,

Являющих мне муку,

В минуту – весел я сто раз? –

Сию мне объясните штуку!!

___

Я вижу, труден мой вопрос, –

В тупик вы стали от Лизеты,

Повесили свой красный нос; –

То как вам разбирать планеты?

___

О Лиза! рай души моей,

Мудрейших – преткновенье!

Ты – цель одна мне в жизни сей,

И мой удел – прельщенье!!

Песня лапландская

Скачи, любезный лось! Скорее,

Лети к подруге дорогой:

Ещё скорей, ещё быстрее,

Любезный, милый лосик мой!

___

Лети – ты знаешь путь далёкий –

К сударке радости моей; –

Да будь проворнее, жестокий!

И ног быстрейших не жалей.

___

Когда бы было в власти нашей,

То я б на эти тучи сел,

Которы ѝдут к юрте вашей,

И в миг к тебе бы прилетел!

___

Ах! крепче цепи что железной?

Кто цепь железну перервёт? –

Подобно, от моей любезной

Никто меня не оторвёт!

___

Вот скоро, скоро, к ней прибуду:

Тогда во весь я крикну рот,

Когда голубку видеть буду,

Гуляющу вблизи болот.

___

Скачи, любезный лось! Скорее,

Лети, к подруге, дорогой,

Ещё скорей, ещё быстрее,

Любезный, милый лосик мой!

___

Лети – теперь уж недалёко,

К сударке радости моей!

Не поступай со мной жестоко,

И ног быстрейших не жалей!

Песнь надовесская

*

Встану я до всхода солнца,

На высокий стану холм,

Чтоб узреть, как прогоняет

Чёрны тучи новый свет.

А как Солнце закатѝтся,

О, Луна, даруй мне свет,

Чтобы мог я безопасно,

Отягчённый дичиной,

Возвратиться в мой шалашик,

Деточек обнять, жену,

С ними дичины покушать,

И на мягких листьях лечь!

Песня американская

Прийди ко мни, любезна Зара!

И не сердися на меня,

Утешь ты верного Навара,

Который дышит для тебя!

___

Напрасно, Зара, убегаешь

От быстрой с крыльями любви,

Напрасно ты сокрыться чаешь

От видящей во тьме совы.

___

Ни реки, ни леса, ни горы,

Мой быстрый бег не пресекут,

Везде мои проникнут взоры,

Везде открыт мне будет путь.

___

Я взлезу на древа высоки,

Я реки преплыву глубоки,

Я оборву с кустов листы,

Лишь бы̀ увидеть мне, где ты!

___

Уже на землю ночь нисходит,

И свет очей моих приходит,

Уже сближаются уста:

Будь век такая темнота!

Поэмы

Основание Харькова

(Усердно посвящается почтенным гражданам Слободско-Украинской Губернии)

Часть первая

Глава первая

Полтораста лет назад,

Стары люди говорят,

Подле Лопани* частенько

Яков с Гапкой пел.

ˑ

Гапка дочь Харька* была

И красавицей слыла,

А Харько был первый житель

В Слободской стране.

ˑ

Яков был Харька батрак,

Парень бойкий – не дурак‚

И за то любим был Гапкой,

Словно брат родной!

ˑ

Ежели хотят друзья

Знать подробно от меня,

Что бывало Яков с Гапкой

Меж собой поют?

ˑ

Коль хотите? – я готов

Рассказать вам их любовь.

Ну, так сядем у камина,

Я начну рассказ:

ˑ

Чуть Харько куда пойдет,

Яков с Гапкой тотчас вслед,

Бросивши свою работу,

К Лопани спешат.

ˑ

Там под старым дубом^[21] став,

Нежно друг друга обняв,

Грустно и почти сквозь слёзы,

Песнь сию поют:

ˑ

ЯКОВ

ˑ

Гапко, що мені робить?!

Як з тобою різно жить?

Я убогій сиротинка

Полюбив тебе.

ˑ

А Харько, твій пан-отець,

Не сплете наших сердець.

Як любов мою пронюха,

Лихо буде нам.

ˑ

ГАПКА

ˑ

Яків любий, не жалкуй,

Та Гапусю поцілуй;

Хто иміє добру душу –

Не богат хіба?

ˑ

Розум має хто – здоров,

Має хто таку любов,

Як голубчик Яків має,

Чи ще не богат?

ˑ

ЯКОВ

ˑ

Та се так, та, не зовсім.

Той багатий в світі сім,

Волів має хто, корови,

Свиней, поросят…

ˑ

Шапку гарну, та жупан…

Той багатий, той і пан –

Ні, лебедику, Гапуся,

Я не буду твій!

ˑ

ГАПКА

ˑ

Я розплачусь, як мала…

Коли хоч, щоб я жила,

Так кажу моєму тату:

«Нехай Яків мій»!

Він за руки візьме нас…

ˑ

ЯКОВ

ˑ

Він Гапусі скаже: «Зась!»

ˑ

ГАПКА

ˑ

Ні, сего Харько не скаже,

Любе дочку він.

ˑ

ЯКОВ

ˑ

Ні, Гапуся, не кажи.

Яківа побережи.

Як Харько про се узнає,

Скаже: «Геть з двора!»

ˑ

Тогді Яків не барись,

По кара̀сі в річку лізь…

Ні, Гапуся, коли любиш,

Не кажи сего.

ˑ

Будем жити як живем.

Коли можно одним днем

Забарить розлуку нашу,

То і те гаразд.

ˑ

ГАПКА

ˑ

Гарно, Яків, не скажу.

Ось тобі що докажу:

Коли не твоя я жінка,

Дівка цілий вік

___

ˑ

Тут обнимутся тесней,

Поцелуяся нежней,

Яков с Гапкой расходя̀тся

По своим местам.

ˑ

Каждый день и каждый миг,

Лишь останутся в двоих,

Яков с Гапкою под дубом

Тож да тож поют.

ˑ

Так почти они весь год

Подле дуба и у вод

Жизнь счастливу провождали

И завидну жизнь!

ˑ

Но однажды лютый рок

Вздумал дать им злой толчок.

В упоении восторга…

Их застал Харько.

ˑ

Он давно их подмечал…

Что ж в душе он ощущал,

Горлиц сих в любви поймавши,

Только знает он.

ˑ

Праведный смиря свой гнев,

На холме^[22] высоком сев,

Батраку велел и дочке

Подойти к себе.

ˑ

Им сказал такую речь:

«Вас бы надобно посечь,

Но я сделаю особый

Здесь над вами суд».

ˑ

Разумеется не так

Говорил Харько козак,

Говорил он им хохлацку,

Не московску речь^[23]:

ˑ

«Я, как добрый вам отец,

Вашей дам любви конец,

Только, Яков, ты мне прежде

Службу сослужи».

ˑ

Речь таковская Харька

Показалась им сладка.

Яков, павши на колени,

Первый говорил:

ˑ

«Пан – Харько, отдай мне дочь,

Я служить тебе не прочь,

Для Гапуси всё исполню,

Что мне ни велишь».

ˑ

Гапка в очередь свою

Речь отцу сплела сию,

Тоже ставши на колени,

Как её дружок.

ˑ

«Милый батюшка драгой!

Будь лишь только Яков мой,

Предпринять и я готова

Самый тяжкий труд!»

ˑ

«Встаньте, дети, ладно уж,

Яков, ты ей будешь муж,

Ежели ты мне достанешь

То, что я скажу:

ˑ

Поезжай-ка в Ахмечеть –

Где татарский хан живет.

С бороды его мне мерзкой

Вырви пук волос».

ˑ

И сказав сии слова,

Встал украинский глава

И с холма свой путь направил

Прямо в домик свой^[24].

ˑ

Яков же, его батрак

Поражён был этим так,

Что чрез час насилу в память

С Гапкою пришёл.

ˑ

Оседлал потом коня,

Вместе с Гапкою стеня,

Богатырские доспехи

Он Харька надел.

ˑ

С дѐвицей простясь, с Харьком,

Бедный Яков с лошаком

В две минуты с половиной

Невидимкой стал.

ˑ

Что же Гапка? – Ах‚ она

Тяжко сделалась больна,

Чуть ли не была в горячке –

Самый сильный бред...

ˑ

Хоть Харько её жалел,

Но помочь ей не умел.

Яков был уже далёко –

Он лишь ей бальзам.

ˑ

Тут Харько мой в первый раз

Слёзы выкатил из глаз,

Кои на седые усы

Падали, дробясь.

ˑ

А по Феське^[25], по жене,

Не лились ужель оне?

Феська, с позволенья, ведьма

У Харька была.

ˑ

Так её он не любил,

Потому и слёз не лил –

Матери ж, отца лишился

Ещё в детстве он.

ˑ

Но довольно отступать‚

Стану повесть продолжать.

Пан-Харько поплакал – вздумал

Яшку воротить.

ˑ

И Терешку, и Грицька,

Епымаха и Яцька,

Федька, Власа и Юхима…

Всех послал за ним.

ˑ

Каждый лошадь оседлал,

Вслед за Яковом скакал,

Каждый к ночи возвратился

Без богатыря.

ˑ

Поскакал Харько бы сам

Вслед по Якова стопам,

Но не знал кому Гапусю

Поручить свою.

ˑ

Что же делать? Как тут быть?

Как Гапусе пособить?

Бедненькой ей очень трудно,

Дышит чуть она.

ˑ

Люди вздумали водой

Покропить её святой,

Ставят образ Николая

Над её главой.

ˑ

Влас, крестясь, поклоны бьёт,

Епымах псалмы поёт,

Юхим с Федькой на коленах.

Плачут Гриць, Яцько…

ˑ

Все Харька любили дочь,

Все хотели ей помочь.

«Добрая живи, Гапуся!»

Так молились все.

ˑ

Не взыщите на меня,

Милые мои друзья,

Я прерву в сем месте повесть

До другого дня.

ˑ

Завтра тоже вечерком,

Как теперь, пред огоньком

Я вам славные походы

Якова скажу.

ˑ

Много он настроит штук,

Волосов достанет пук

С бороды татарска хана

И Харьку отдаст!

ˑ

Но скажу вам наперёд,

Я отличный сей поход

Расскажу другим размером,

Этот надоел.

Глава вторая

Приятно в зимний вечерок,

Коль у огня друзья полкругом

Сидят, и курят табачок,

И точат балы за досугом.

Любезность, искренность, любовь,

У них в беседе заседают;

Из них там каждый без чинов,

Там ближнего не обижают,

Там истинна весёлость есть,

Никто в беседе их не связан.

Вельможи, что мне ваша честь?!

Я к вашей жизни не привязан;

Когда со мной мои друзья,

Когда им сказываю сказки,

Не надобны мне ваши ласки,

Царей тогда счастливей я!

Не так ли, друг почтенный Дмитрий,

Не тоже ль скажешь, брат Андрей?

Хоть будь венцом украшен, митрой,

Но если нет с тобой друзей,

Твой жребий стоит сожаленья.

Ах, как тогда на свете жить,

И с кем, скажите, разделить

И радости и сокрушенья?!

Но брат мне Дмитрий говорит:

«Зачем, Маслович, ты болтаешь,

Зачем известное твердишь,

А повести не начинаешь?»

Сейчас, любезный мой, сейчас,

Имей короткое терпенье:

Дай мой исправлю гроком глас,

И ты моё услышишь пенье.

Часть вторая

«Знать, такі пришли вже годи,

Щоб веселим бути годі!

І не можна чоловіку

Без напасті кончить віку.

ˑ

Що моя Гапуся робе?

Мабуть, досі вже во гробі!

Мабуть, досі ангелочок

Її душу взяв в Райочок!^[26]

ˑ

Яків, бідна сиротина!

Мучить зла тебе година,

Гоне, ріже і терзає,

З любой Гапкой розлучає!

ˑ

Зділай милость, змилуйсь, долю!

Прогони від мене болю!

Потіш моє, порадь серце,

Йому гірко так, як в перці!

ˑ

Коли буде твоя воля,

Що потішить мене, доля,

Мабуть, я і ворочуся,

Поживу з тобой, Гапуся!

ˑ

Люба Гапко, не журися,

Лучше Господу молися,

Мабуть, я і ворочуся,

Поживу з тобой, Гапуся!»

ˑ

Так пел горе-богатырь,

Мечтой услаждался,

Лошадь в Куряж монастырь^[27]

Гнать скорей старался,

ˑ

Потому, что дождь и гром,

Ветер, град и молнья!

Вот уж виден Божий дом,

Вот и колокольня!

ˑ

Бедный Яков весь измок,

В ворота̀ стучится,

Но на ворота̀х замок;

А монах боится!

ˑ

Гром сильней меж тем гремит,

Удар за ударом;

Яков тож сильней стучит,

Всё, однако, даром.

ˑ

От него невдалеке

Дуб гнилой свалился;

Больно Якова руке;

Он стучал, крестился.

ˑ

Бедный горе-богатырь!

Всюду неудача,

Не пускают в монастырь,

И убита кляча!

ˑ

Яков жалкий во слезах

Лошадь обнимает;

Слышит стук давно монах;

Да не отпирает.

ˑ

Отчего святой монах

Врат не отворяет?

У кого металл в руках,

Гром тех побивает.

ˑ

Чтоб ворота отпереть

Надо ключ железный,

А как вдруг начнёт греметь,

Век и кончит слезный.

ˑ

Пусть прохожий подождет,

К нам рубашка ближе,

(Был монахов всех совет).

Яков, подожди же!

ˑ

У кого святы отцы

Физике учились?

В ней большие хитрецы

Они учинились!

ˑ

Незадолго перед сим

Гость, монах согбенный,

Нареченный Ероним,

Здесь был угощенный.

ˑ

Слава года три почти

Об нём разносима:

«Будет Ероним идти

Из Ерусалима.

ˑ

Он желает посетить

Каждую обитель,

В них молебны отслужить,

Чтоб простил Спаситель!»

ˑ

Баба, между тем, молва

Своё говорила:

«Ероним, свята глава,

Где б ни проходила,

ˑ

Строит всюду чудеса,

Больных исцеляет,

Он незрячим очеса

Зрячие вставляет!

ˑ

Он приятен небесам,

Свят и преподобен!

Чуть ли ни Никола сам,

Иль ему подобен!»

ˑ

Сей-то славный Ероним

Пробыл час здесь лишку,

И хозяевам своим

Дал в подарок книжку:

ˑ

«Как себя остерегать

От грома и молньи».

Яков, надо подождать

Подле колокольни!

ˑ

Перестал сердиться гром,

Молнья не блистала,

Литься дождь престал ведром:

Всё как прежде стало.

ˑ

Лишь гнилого дуба нет,

Нет коня: убитый!

Да наш Яков не согрет

И ещё сердитый!

ˑ

Ворота̀ монастыря

Наконец открыли;

Мокрого богатыря

Наконец впустили.

ˑ

Обсушили там его,

Славно накормили,

И за это ничего

С рыцаря не сбрили!

ˑ

Есть обычай на Руси:

В хижине и в кельи

Странник, что ни попроси,

Пить ли, есть, постели,

ˑ

Всем хозяин рад служить;

Се черта народа!

Вот чего искоренить

Не успела мода!

ˑ

Яков у отцов гостил

День лишь с половиной,

Два молебна отслужил,

В путь пошёл с кручиной.

ˑ

Уж шестой он день идёт,

Крымец вдруг навстречу

Едет гордо и ревёт:

«Дай учиним сечу!»

ˑ

«Ах ты, мерзкий басурман! –

Яков восклицает. –

Трогать смеешь христиан! –

В сердце продолжает. –

ˑ

Нажился̀, знать, в жизни сей!

Вот тебе подарок!

Жён, проклятый, не имей

Четырёх татарок».

ˑ

После гордого пронзил

В самую печёнку,

И с поспешностью вскочил

На его клячонку.

ˑ

Тут хотелось покривить

Рыцарю душою,

Но татарин быль обрит,

А не с бородою.*

ˑ

Хоть не хочет, но вперёд

Скачет поневоле;

Как назло ему, бород

Нету в чистом поле.

ˑ

Скачет день, и день ещё,

Полон нетерпенья,

Ищет бороды вотще...

Видит лишь каменья.^[28]

ˑ

Кончим здесь вторую часть,

Замолчим, ни слова!

Коль случится нам попасть

В журналисты снова,

ˑ

Слово верное даём

Кончить бедных муки:

В третьей части допоём

Якова все штуки.

Продолжение впредь.*

Утаида

(Комическая поэма)

Содержание первой песни:

Затей и Марья не имеют детей – их горесть – фортуна благоприятствует Затею сыскать средство к получению детей – радость Затея и Марьи, происшедшая от сего – рождение сына и дочери.

Прощайте музы, Аполлон,

Я докучать вам перестану,

Пред бабушку Ягу предстану

И позабуду Геликон.*

Уже седлаю Сивку-бурку,

Не с тем, чтоб ехать на Парнас,

Я еду в бабину конурку,

Её волшебный слышать глас.

О, бабушка Яга седая,

Своим вниманьем удостой,

Бандуру ветхую настрой

Воспеть чудесного Утая!

Да пусть сравнится он с Бовою

И пусть Полкана превзойдет,*

Позволь, Яга, сему герою

Пройти чрез целый белый свет.

А ежели ему случится

И умереть иной порой,

Волшебною твоей водой

Пускай опять он воскресится.

Итак, Яга, с сим договором

Начну я сказку говорить,

Под бдительным твоим надзором

Я стану чудеса творить.

Однак, не обращай вниманья

На то, что часто мой стишок

Иметь не будет сочетанья –

И будет для ушей жесток.

Златой я бабы не приказчик,

Не стихотворец – но рассказчик,

Яга, твоих чудесных дел! –

Я так бандурил, как умел.

Надеюсь, будет всяк доволен,

Кто сказочку мою прочтёт,

Бессонницей не будет болен,

А тотчас крепким сном уснёт.

___

В лесу густом была избушка,

А в ней

Жил дед Затей

Да Марья, добрая старушка.

Затей с старухой ладно жили,

Довольны и богаты были,

Имели много кур, коров,

Собак, индеек и котов,

Лошадку, уток и гусей,

Но не имели лишь детей –

И в мрачной от того печали

Остаток жизни провождали.

И целый день и целу ночь

С старухой дед в большой кручине;

Иметь старуха хочет дочь,

А дед всё думает о сыне.

Затей затейник был удалый

И прозван от того – Затей,

Однако был в надежде малой

Иметь с старухою детей.

Он долго думал и трудился

И как хитр ни быль, ни удал,

Уж он пыхтел, кряхтел, морщѝлся,

Но не имел чего желал,

И до сих пор всё было б втуне,

Когда бы невзначай фортуне,

Играя в жмурки,

Не зацепить его конурки.

Известно всем, когда кто с сею

Сведёт знакомство госпожею,

Тот, что ни вздумал, всё творит.

Пришла ль охота рушить грады?

Он грады рушит и валѝт,

Без всякой жалости, пощады.

Иль вздумал быть царём вселенной?

Венцом он мигом украшѐнный,

И государь государей.

Затей

До царства не был лаком

И о венце не помышлял.

Он быть с рогатым, круглым зна̀ком*

За счастие не полагал.

Сей дед имел довольно толку

И был своей избушке рад,

Иметь желал ребяток двойку,

А не венца и не палат.

Фортуна хоть

Глупа,

Кого однако ж обласкает,

Тот всё имеет, что желает.

Затей

Иметь желал детей

И средство их иметь находит,

Вдруг странна мысль ему приходит,

Чтоб уподобиться наседке

И из утиного яйца

Иметь птенца!

Мысль эту Марье объявляет,

Её целует, обнимает,

Короче: в радости такой,

В какой

Бывает секретарь

Иль всякий вообще подьячий,

Когда получит, будто в дар,

Как говорят, кусок горячий.

Дед с Марьей, после целований

И после долгих обниманий,

Яиц утиных принесли

Не пару – чуть ли не десяток,

Вот как они иметь ребяток

Желали! И потом снесли.

Снесли!

О, как легко сие мы слово,

О, как легко произнесли!

Как будто всё уже готово.

Хоть сказка скоро говорится,

Да в сказке скоро не вершится,

Как сел на яйца, потерпи,

Ночь, две и больше не поспи,

Претерпевай различну муку,

Досаду, голод, жар и скуку,

Сиди на месте, распотей

И шевельнуться не посмей.

Уж день сидят мои герои,

Сидят и ночь, и день другой,

Но нет надежды никакой,

Как словно грекам подле Трои.

Проходят девять уж ночей

И столько ж дней.

Но нет детей.

Десята наступила ночь,

Яйцо под Марьей разрешилось,

Её желанье совершилось,

И Марья получила дочь.

У женщин, видно, больше жару,

У женщин, видно, больше пару,

Чем в нашей братьи у мужчин.

И вот причина, что не сын,

А вышла дочь на свет скорее;

Вы, женщины, мужчин жарчее.

Прошло пар нисколько часов,

Прошли не наши, а такие

Часы огромные – какие

Находятся у должников,

А может быть, и этих шире.

Но нет! Я вам готов божиться,

Сии часы с часами их

Никак не могут уравниться,

Их час бывает дней в четыре,

В неделю, в месяц, в целый год…

Но лучше-ка зажать нам рот

И к сим часам не прикасаться,

Должник бывает лих,

Ещё он вздумает за них

Прицепку сделать и ругаться.

Читатели, прошу, простите,

Вперёд не стану отступать,

И, если слушать вы хотите,

Опять начну я продолжать.

Мы все имеем недостатки,

У всякого есть свой порок:

Подьячий брать охотник взятки,

Философ любит винный сок,

Певец Утая – отступленья,

Педант – без умолку кричать,

Иной – чужие сочиненья

На свой манер переставлять,

Льстец рад пред барином большим

Хоть в три погибели согнуться,

Когда ж учёных два столкнутся,

То в целых не остаться им:

Наверное, что подерутся…

Но нет! Довольно отступать,

Я слишком далеко отбился,

Уж может быть, – кто может знать –

И дед Затей наш разрешился.

Он, бедный, потерял терпенье,

Яйцо с досады раздавил,

И этим самым ускорѝл

Сынка любезного рожденье.

Содержание второй песни:

Призывание восторга – радость Марьи – печаль Затея – он никак не может выдумать имён для детей своих – Марья их называет – обыкновенное занятие Затея и Марьи – рассуждение о женщинах – рост Утая и Утки – сила Утая.

О, краткие часы восторга, исступлений,

В которы начал я Утая воспевать,

И ты, крылатый гений,

Коль мог тебя вмещать,

Вещайте мне, когда чердак мой посетите,

Когда вторую песнь окончите, скажите?!

Я долго болен был, и весь изнемогая,

Позабывал себя, не забывал Утая!

В большом бреду, жару его воспоминал,

И только для него на свете быть желал.

Не только для него, ещё есть две причины,

Для коих не желал в болезни я кончины;

Причина первая: ещё хотелось жить!

Подземный узкий дом не мог приятен быть;

Вторая: был школяр, и для того боялся,

Дабы я школяром на веки не остался.

Неужли для того был должен видеть свет,

Чтобы в восьмнадцать лет в школярстве умереть!

Я, кажется, рождён для благородной цели,

Чтоб в мире сем играть на лире и свирели,

И для того хочу подолее пожить...

Но полно попусту так долго говорить,

Чтобы читатель мой не вышел из терпенья,

Не начал бы меня бранить за рассужденья;

А я с читателем ругаться не хочу,

В его угодность замолчу.

Мои читатели мне украшенье, слава,

Так должен ли я им за это досаждать?

Нет, нет, любезный Савва!*

В угодность я твою не буду рассуждать,

И шестистопными, аршинными стихами

Не стану твой язык и слух отягощать,

Клянуся краткими строками тебя пленять и услаждать!ˣ

___

Когда Затей охолодился,

И жар его когда потух,

Он в важны мысли углубился,

К восторгам Марьиным был глух.

И Марья как уж ни кричала,

Чего ни делала она?

Плясала, топала, скакала,

Вот как прямая Сатана!

То дочку чмокнет, то к Затею,

То мигом к сыну подбежит.

Чуть-чуть себе не сломит шею,

Никак на месте не сидит,

Ревёт от радости, мяучит,

Пищит,

Визжит,

Кричит,

Ну, словом, чёрт старуху мучит!

Затей же всё молчит, молчит,

То лоб почешет, то скривѝтся,

И кто не знает, заключит:

Решить проблему он трудѝтся.

Но не в проблеме дело было,

Начто ему проблемы знать?

Но вот его что суетило:

Не знал, как деточек назвать.

Сергей, Улас, Кирбит, Лаврентий,

Демьян, Степан, Трофим, Самсон,

Лука, Фома, Давид, Аксентий,

Михайло, Прохор, Спиридон,

Лукерья, Анна, Евдокия,

Марьяна, Мавра, Тимофей,

Федора, Фёкла, Прасковея,

Кулина, Марья, Дорофей,

Пётр, Павел, Александр, Василий,

Роман, Никита, Алистрат,

Ефим, Игнат, Кузьма, Перфилий,

Пантелеймон, Егор, Панкрат...

Все, словом, святцы до листочка

Дед бедный тихо прошептал,

Однак для дочки и сыночка

Он выбрать имени не знал.

«Зачем ты, старый дед, косишься, –

Затею Марья говорит, –

О чём, кручинишься, морщѝшься?

Перемени медвежий вид.

Вот деточки! Любуйся ими,

Маленько с ними поиграй». –

«Прошу тебя, речьми такими,

Старуха, мне не досаждай.

Недаром говорят: старухи

Куды охочи до вранья,

И пренесносны лепетухи.

Послушай, старая, меня:

Зачем кривлюся, есть причина,

Зачем невесел, тоже есть:

Не ты ль для дочери и сына,

Не ты ли имя можешь сплесть?»

На это Марья так сказала:

«Я имя дочке уж дала,

Не думала, не хлопотала,

А Уткой просто назвала». –

«Дочь Уткой назвала! Ты пра̀ва:

Дочь из утиного яйца.

Тебе, старуха, честь и слава,

Да как назвать бы молодца?

Давай, старуха, попытаем,

Час добрый, может, приберём;

Да как бы нам его?» – «Утаем,

Родимый батька, назовём».

Тут дед Затей от умиленья

Старуху начал обнимать:

Какие ж делал он движенья,

Нельзя никак их описать,

Ни рассказать,

А разве в сказочке солгать!

Но мы вранья писать не любим,

Одну лишь правду говорим,

И в сотню раз умнее будем,

Когда об этом умолчим.

Прошло дни два, – и три, – четыре,

А может быть и десять дней:

Утих Затей,

И всё в его утихло мире.

Затей по-прежнему в конурке

От у̀тра до̀ ночи сидел,

Коль скучно было, кушал булки,

А булок нет – хлеб чёрный ел.

Старуха же всё то творила,

Что добра мать в дому творит:

Прилежно за детьми ходила,

Старалася, чтоб муж был сыт,

Чтоб было чисто всё, опрятно,

Во всём хозяйство наблюдать:

О, как должно быть там приятно,

Где добрая такая мать!

Там нет ни свар, ни ссор, ни драки,

Любовь лишь там и тишина,

Там не грызутся, как собаки,

Где добрая живёт жена.

Хотя такие редки жёны,

Но можно их ещё сыскать:

Они блестят сквозь миллионы,

Легко их можно распознать.

Равно легко и ошибиться,

Шумиху золотом почесть,

Она как золото яснится,

Однако золото ли есть?..

Но полно, я опять с дороги

Большой в просёлочну иду,

Измучу только этим ноги,

А больше проку не найду!

Итак, оставим жён – к Утаю,

К его сестрице завернём,

Чудес мы множество найдём,

По крайней мере, так я чаю.

И впрямь, пока болтал пустое,

Мои герои подросли,

И чуть ли, чуть ли не былѝ

Они повыше гуся вдвое.

Утай в особенности рос,

И в каждый час в такую меру,

На сколько вздёргивает нос

Надутый хватик Бекокос

(Что даже превышает веру!):

Здесь кой-что надо бы сказать

О носе сем, смотрящем в гору,

Но чтоб не всё уж отступать,

Скажу об нём в другую пору.

Сестра же Утка подрастала

Не так, как брат её Утай;

Но в день шестой такая стала,

Хоть под венец её давай!

Ах, не завидна ли, девицы,

Такая участь Утки сей:

Статна̀, невеста, краснолица,

Притом недели нету ей?

Все девушки, конечно, знают,

Что здесь бы я ещё сказал,

Когда бы их не почитал:

Мужчины сами пусть гадают.

Она казалась лет в пятнадцать,

И рость престала наконец,

Не рос и брат, и был лет в двадцать,

И впрямь прехватский молодец!

Глаза – как огнь в ночи светили.

Ногой – где ступит, там трещит.

Пред ним столетни ду̀бы хилы:

Он их мизинцем повалѝт!

Херсон, Бова и Ерусланы,*

И все царевичи Иваны,

И даже Муромец Илья,

Пред ним вточь были то, что я!

Тобой вторую песнь кончаю,

Богиня костяна нога!

Тебя молю, к тебе взываю,

Седая бабушка Яга!

Снабди, всесильная, советом,

Руководи младым певцом,

Чтоб мой герой пред целым светом

В грязь не ударился лицом.

Содержание третьей песни:

Певец намекает Затею и Марье о разлуке с их сыном – Утай вымышляет сон, дабы иметь предлог оставить отеческий кров – самый сон – неописуемая сцена расставанья – Утай в походе.

О, Марья жалкая, несчастнейший отец!

Как мало радость вы вкушали!

Вы плачете – и ваш певец

Причина, скажут, сей печали.

Не знаю, можете ль снести

(О, участь! О, судьба презлая!),

Когда услышите: «Прости!»

От сына вашего Утая.

Теперь то время настаёт,

Чтоб вам с сыночком распрощаться.

Боюсь – вас эта мысль убьёт,

Однако надобно расстаться.

Ваш сын рождён, чтоб свет дивить

И бывших рыцарей доселе

Изгнать из памяти, затмить,

Героем быть на самом деле;

Преступников разить, карать,

А добродетель защищать,

С невинных низлагать оковы

И не щадить за правду крови,

Короче, век златой ввести:

Чтобы подьячие не крали,

Чтоб больше ябеды не лгали,

А врак учёным не плести;

Чтобы льстецам не изгибаться,

А мудрецам не напиваться,

Спесивым нос не задирать,

Дабы его не изломать;

Отцов чтоб дети почитали,

Мужьям и жёнам верным быть,

Роптать чтоб бедны перестали,

Чтобы игру искоренить,*

Чтоб не было ни войн, ни браней,

Чтоб не писать вралям стихов,

Не налагать чтоб тяжких даней,

Не переваживать весов;*

Купцам напрасно не божиться,

За рубль чтоб двух рублей не брать,

Чтоб только школьникам учиться,

Отнюдь старухам не болтать;

Монахам чтоб не лицемерить,

Попам немного быть умней,

Всему чтоб атеистам верить,

А господам не драть людей;

Чтобы... но можно ль всё исчислить,

Чего не до̀лжно в свете быть,

И что Утай исправить мыслит?

Так лучше дребедень не бить;

Скажу короче, что вам боле

Никак нельзя с Утаем жить,

Хоть по неволе, хоть по воле.

Он, богатырь – богатырям

Сидеть за печкой невозможно,

Искать им приключений должно

И подвергаться всем беда̀м.

Итак, дед с Марьею, прощайте,

Сынка вам долго не видать,

Певца напрасно не ругайте,

Певец ей, ей, невиноват,

Что ваш сынок по белу свету

Задумал рыскать, как шальной!

Ах! не бери он посох свой,

Я б то̀тчас кончил сказку эту,

Тисненью вмиг её предал:

О, сколько б радостей вкушал!

О, как мои сияли б очи,

За те недосыпанные ночи,

Кои в заботах провождал,

В которы рифмы прибирал!

___

Утай однажды поутру

Пошёл с сестрою прогуляться,

И походивши по бору̀,

Домой задумал возвращаться.

«Зачем так рано, милый брат,

Гулянье нынче оставляешь,

О чём грустишь и воздыхаешь?

О чём с тобою нам вздыхать? –

Сказала Утка так Утаю. –

Позволь ещё я погуляю,

Пойдём с тобою мы на луг,

Там разных я нарву цветочков:

Каких же для тебя, мой друг,

Хороших наплету веночков!

Ещё успеем мы домой.

Смотри, как солнышко сияет...» –

«Я рад бы всей моей душой, –

Утай так Утку прерывает, –

С тобой, сестра моя, гулять,

Но на̀ дом надо возвратиться;

Там сон хочу я рассказать,

И после странствовать пуститься».

Сказав сие – он замолчал

И путь направил свой к избушке:

Ах, сколько деду и старушке

Возвратом бед он предвещал!

Уже Утай в избёнку входит,

И разговор о сне заводит,

Приняв печальный вид и тон,

Так свой рассказывает сон:

«О мать, отец, какое горе!

Послушайте, что снилось мне:

Что будто бы я брошен в море,

И будто бы на самом дне;

Вдруг вижу я перед собою

Великий преогромный дом,

Сидел в котором чудо-сом

И эдак говорил со мною:

"Утай, – он сильно заревел:

От рёва весь я содрогнулся, –

Утай, се я, се чудо-сом хотел,

Чтоб ты морского дна коснулся;

Мне всё подвластно на земли,

Будь, богатырь, ты мне послушен,

Глаголу моему внемли,

И будеши благополучен.

К великому рождён Утай;

Он должен странствовать пуститься,

Не медли – завтра же ступай,

Твой род навек благословится".

Лишь чуть сие он произнес,

Так сильно разом встрепенулся,

Что я проснулся,

И с домом чудо-сом исчез».

Коль хочется по свету шляться,

Что делать и богатырям?

За ложь же надобно приняться,

Они и прибегают к снам.

И наш Утай сварганил сказку;

Как кажется, и он солгал,

И матери своей за ласку

Сон богатырский рассказал.

Притом ещё вздохнул искусно,

Разов быть может до шести,

Примолвя: «Тяжко мне и грустно!

Но надобно в поход идти».

Все-все печальны восклицанья,

В грамматике какие есть –

Читатель, должен ты привесть

Их все сюда без отрицанья:

И «ге» и «ги» и «го» и «гю»,

То и тогда навряд представишь

Плачевну сцену ты сию,

Хоть тысячу тире поставишь

И столько ж к ним ещё прибавишь

Кавулек, точек, запятых

И знаков множество других,

Подобно же смешных,

Пустых,

То и тогда рыданий, воев,

Несча̀стливых моих героев

Ни на воло̀с не начертѝшь.

А как дойдёшь до обниманья,

До поцелуев и прощанья,

Перо ты бросишь, замолчишь.

Как сделаю я бесподобно,

Когда, тебе, мой друг, подобно,

И сам об этом ни словца!

А выведу я молодца

Из дедовой избы на поле!

Пусть с божьей помощью идёт

Час, два, четыре, пять и боле;

От этого убытку нет.

У нас на это есть прибаска,

Её ребёнок знает всяк:

Хоть скоро говорится сказка,

Да дело не вершится так.

Пускай Утай мой погуляет,

Гулять большой ему простор,

О приключеньях пусть мечтает.

Пускай свой пресыщает взор

Болотом, лесом и долиной,

Рекой, буграми, ручейком,

Пусть сей прельщается картиной,

А мы немного отдохнём,

Пусть дождь его не раз измочит,

Пусть воет ветр, гремит пусть гром.

Пускай прозябнет, если хочет,

А мы немного отдохнём.

Мне право более нет мочи,

Уж мне мои не служат очи,

Пора мне бедному заснуть:

Желаю всем приятной ночи

И песнь оканчиваю тут;

Лишь только одному Утаю

Минуты спать не позволяю.

Содержание четвёртой песни:

Рассуждение о блаженстве рифмотворцев относительно их сна – певец отыскивает своего героя в лесу, слушающего песнь неизвестного – самая песнь – просьба незнакомца – он угощает Утая в своей хижине – Утай кушает по-богатырски – очаровывается игрою и пением незнакомца – история незнакомца – Утай в походе.

Нет, рифмотворцы, вы блаженны;

Людей счастливее стократ,

Когда от рифмы утомленны

Вы наконец ложитесь спать!

Уж то-то сладко, сладко спите,

Не поворо̀титесь – храпите!

Кикимора же между тем

Какие сны дарѝт вам всем!

Иному грезится поэту

(Пускай Абрамом будет он),

Что он, окончив песню «Лету»,

Взят музами на Геликон.

Что там сидит он на престоле,

Родной считается царям,

Вконец забыв, что он не боле,

Как жалкий рифмоткач Абрам.

Что поутру, когда проснётся,

Минёт его царева честь.

Своей поэмой он займётся,

И чёрствый хлеб рад будет есть.

А стихотворцу снится Доду,

Что он свою окончил оду

И князю оную поднёс.

Тот сотню дал ему червонных,

Дод от сего подъемлет нос

И презирает всех учёных.

Сидит счастливый день и ночь

И от стола не ѝдет прочь,

На них сатиры длинны пишет,

На них ужасной злобой дышит

И лишь возносится собой.

И дав полёт воображенью,

Надряпав рифм великий строй,

Их предаёт уже тисненью.

И весь свой дрязг – на княжий счёт!

Но полно, затворю-ка рот.

Я что-то очень заболтался,

Я только доказать старался

Сколь рифмотворчий счастлив род,

Как спит он сладко и завидно! –

Мне будет горько и обидно,

Когда кто станет вымышлять

И заключать совсем другое

Да к этому прибавит втрое,

Что будто бы я подсмехать

Хотел тебя, народ почтенный!

Я чтил всегда твой дар священный.

Сказать хотелось только мне,

Что был я сам в подобном сне.

Что спал я эту ночь прекрасно,

И что законом положил

Писать – пока не станет сил

И спать не захочу ужасно.

___

Ну что, Утай, обманщик злой,

Ну как ты ныне поживаешь,

Что думаешь и где гуляешь?

Всё-всё, пожалуйста, открой.

Ты причинил печаль мне многу

И не хотел ты, молодец,

Чтоб сказке был моей конец.

Пустился в дальнюю дорогу.

Ах, если б ты да в эту ночь

Хотя б сквозь землю провалился,

Гулять бы не был ты охоч

И в путь в другой раз не пустился.

Не видишь ты, о, богатырь,

Как я, певец твой, днесь страдаю,

Не слышишь ты, как я ругаю

Тебя, себя – и целый мир!

Не мучь же ты меня, довольно!

Ей-ей терпенья больше нет.

Так делать, право, непристойно,

Открой, пожалуйста, свой след.

Открой – иль Савва, твой читатель,

Большой всех сказок почитатель,

Тебе Херсона предпочтёт,

Наморщится и прочь пойдёт.

На нас он критикою грянет

(Большой он в сказках грамотей)

И то наделает он с ней,

Что покупать никто не станет

Прекрасной сказочки моей.

Через сие я стану нищий

И буду жалкий человек.

Ты только быть мне можешь пищей

И усладишь мой горький век.

Сие Утая поразило,

Он о себе дал мигом знать.

(Давно бы так ему сказать,

Так дело бы и в шляпе было).

О! о! да как ушёл далёко,

В дремучий лес вступает он.

Вдали мерцается огонь,

К нему шагает он широко.

Но долго ли Утай мой шел?

И шел ли скоро или тихо?

Сказать сего б я не хотел:

Богатыри все ходят лихо!

И моему кто не велел,

Чтобы придти к огню мгновенно?

Уже давно он у огня,

Имея сердце восхищенно

Стоит в забвении себя.

Но не от щей, что там варя̀тся,

Нет, их не видит вовсе он!

Мог всякий бы очароваться,

Когда б такой услышал тон,

Какой Утай прельщённый слышит.

Бедняжечка почти не дышит,

Слеза с его катѝтся глаз,

Пленил его волшебный глас.

Песнь фантастическу, унылу

Сей глас неведомый поёт

И своему предмету милу

Имён он множество даёт,

А настоящим не зовёт:

ˑ

«Утеха, жизнь моя и сладость,

Блаженство ты, моя ты радость,

И всё ты в свете для меня.

Печаль, скорбь, грусть, моя отрава,

Мой ум ты и моя ты слава,

Не в силах я наречь тебя.

֍

Не ведаю тебе названья,

Цель моего существованья.

Моя едина благодать,

Ты всю вселенну украшаешь.

Ты мне вселенну составляешь,

Могу ль тебе я имя дать.

֍

Чего, бессмысленный, желаю!

О нет, тебя не постигаю,

Ты неземное существо!

Благоговею пред тобою,

Боготворю тебя душою,

Ты идол мой! Ты божество!»

ˑ

Так голос пел. И вдруг выходит

Какой-то парень молодой,

К Утаю скоро он подходит

И юной жмёт его рукой.

Так обращается к Утаю:

«О, богатырь, тебя я знаю,

Ты происходишь из яйца,

Тебя давно жду, молодца.

Теперь, Утай, в твоей лишь воле,

Чтоб не был я в злосчастной доле,

Лишь ты один расторгнешь ковь

Враждующих и злых духо̀в.

Когда меня ты успокоишь,

Тебе и сам я услужу,

И, богатырь, когда позволишь,

Тебе всё дело расскажу!

Но прежде, добрый мой спаситель,

Пойдём ко мне в мою обитель,

Я там пред милостью твоей

Поставлю хлеб и соль и щей.

Захочешь пить – я мёд имею,

И квас хороший также есть…» –

«Ты мне большую кажешь честь,

Я речью удивлён твоею, –

Сказал Утай ему в ответ. –

Ты, незнакомец, мне загадка,

Хоть речь твоя приятна, сладка.

Но если тут обмана нет,

И от моей зависит власти,

Тебя избавлю от напасти».

Потом ко хижине смиренной

Утая юноша повёл,

В которой был дубовой стол,

Холстом белейшим покровенный.

Хозяин гостя посадил,

Сам побежал скорей за щами,

Носил горшки он за горшками,

Утай их все опорожнил,

В честь богатырскому народу

Ведра с четыре выдул мёду,

Да в пользу брюха своего

Он выпил квасу в ноль сего.

Потом, как всё уже поели,

Хозяин начал на свирели

Выигрывать такие трели,

Что мой Утай оцепенел

И, выпуча глаза, смотрел.

Хозяин тотчас догадался,

Как гость игрой его прельщался,

Свирель отбросил – начал петь,

Утай не мог тут усидеть.

Обнял хозяина драгого:

«О мой хозяин дорогой,

Нет имени тебе другого.

Скажи, скажи: кто ты такой?..» –

«Скажу, герой премногочтимый,

Лишь исцели меня от ран.

Соедини меня с любимой!

Я называюся Боян.

Во граде Киеве родился,

Мной сей великий град гордился,

Он Соловьём меня нарек,

Я был счастливый человек.

Был при Владимире, при князе,

В честях, обласкан и почтён.

Служил ему в его приказе,

Князь был игрой моей прельщён.

Он отличать меня старался,

Хоть князь, но мне он другом слыл! –

Но я недолго счастлив был,

Недолго жизнью наслаждался.

Я млад – во мне вспылала кровь –

И я почувствовал любовь.

В одну влюбился я девицу,

Румяну, белу, круглолицу,

На ней жениться был готов,

Но было, знать, судьба̀м угодно,

Иль строгой участи моей,

Чтоб я на свете жил безродно.

В ночь воробьиную* Кащей

Бессмертный в терем прилетает

К моей Любиме дорогой,

Её на спѝну полагает,

Летит – уносит в терем свой.*

Тут начались мои печали,

Как бешеный, год бегал я;

Леса, вертепы и поля,

Лишь вы одни мой стон слыхали!

Но, наконец, в святой сей лес

Зашёл я как-то ненароком,

И, думаю, судьбой иль роком

Был остановлен путь мой здесь.

Мне некий голос неизвестный,

Но утешительный, небесный,

Твоё пришествие предрек:

"Остановися, человек! –

Так молвил голос-утешитель. –

Любимы твоея̀ спаситель

Сюда чрез полгода̀ грядет,

Мрак кончится – настанет свет.

Имеет имя он Утая.

Се будет чудо-богатырь,

И, из яйца проистекая,

Он удивит собою мир".

И я в восторге, в исступленье,

Отколе глас был слышен мне,

Я обратился к той стране

Воздать богам благодаренье!

Построил хижину потом,

Запасся разными вещами,

И, утешаяся мечтами,

Свирелью, песнями, гудком,

Так проводил сии полгода,

Ждав твоего в сей лес прихода.

Теперь ты ведаешь кто я,

И – повесть кончена моя». –

«Боян, – сказал Утай Бояну, –

Ты будешь счастлив, не тужи,

Утай твою излечит рану.

К Кащею путь мне покажи.

Сему бессмертному Кащею

Настрою тысячу я бед;

Сорву с него сухую шею

И брошу птицам на обед.

Недаром мать сестре твердила,

Сестра одна чтоб не ходила –

Иль будет очень худо ей:

На свете есть лихой Кащей.

Утешьтесь, жёны и девицы,

Отец, мать, дядя, муж и брат.

Нет, старой более синице

Пшеницы красной не клевать!»

Утай пословицею сею

Свою речь кончил – замолчал;

Но что-то по̀д нос бормотал.

Боян к бессмертному Кащею

Ему путь миной показал.

Благодарить было собрался,

Но бормотанья испугался,

Красивы мысли растерял.

Не смел сказать Утаю слова. –

Утай был очень рассержён.

Кащей, теперь судьба сурова

Тебе хороший даст трезвон!!

Тексты прозой

От издателя

Несколько слов к читателям

Письма Русского Солдата

Милостивый государь!

Примечания редактора интернетной публикации

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

Оглавление