117 ДНЕЙ ВО ВЛАСТИ ВОЛН

МОРИС И МЭРИЛИН БЕЙЛИ

117 DAYS ADRIFT

MAURICE AND MARALYN BAILEY

Примечание от издателя

Морис и Мэрилин Бейли начали работу над созданием этой книги ещё в момент пребывания на спасшем их корабле Вольми. По возвращении в Англию они могли обратиться к своему "банку воспоминаний" – дневнику Мэрилин и бортовому журналу Мориса – для дополнения рукописи.

Авторы приложили немало труда для достижения максимально возможной хронологической точности и детальности повествования. Иллюстрации также создавались под их полным контролем. Художник Питер Милн и картограф Алан Ирвинг строго придерживались информации из заметок, эскизов и личным рассказам авторов.

Некоторые из представленных фактов, касающихся поведения рыб и птиц, в некоторой степени расходятся с общеизвестной информацией. Однако и они были проверены, насколько это представлялось возможным. Сэр Питер Скотт, будучи довольно осведомленным в области морской флоры и фауны Галапагосских островов, дал немало ценных советов. Наблюдения авторов непременно вызовут интерес у натуралистов.

Необходимо прояснить несколько моментов относительно записей в дневнике, а также точного количества дней, проведенных на плоту.

Числа в дневнике, обведенные кружком, были вписаны шариковой ручкой, когда Мэрилин находилась на борту спасшего их корабля. Они относятся к количеству дней, прошедших до 8:00 в указанную дату. Таким образом, например, в день, отмеченный как "50", были записаны события, произошедшие 23-го апреля, то есть в 51-й день пребывания на плоту.

Точно так же день спасения, 30-е июня, отмечен в дневнике номером 118, однако в действительности это произошло на 119-й день. Таким образом, они провели в скитаниях по волнам 118 полных дней и ещё треть дня.

Чтобы свести к минимуму возможную путаницу, в заметках на полях проставлена дата, следом за которой в скобках указан номер дня по счету Мэрилин.

Название книги решено было оставить "117 дней во власти волн", так как именно под таким заголовком изначально публиковались новостные сообщения об этой истории, хоть позднее они и были признаны ошибочными.

Предисловие

В последнее время несколько яхт затонули или были сильно повреждены после столкновения с китами. Кроме того, судовые команды иногда сообщали, что их лодки подвергались умышленным атакам китов. Обсудив это с морскими биологами, я не смог найти достаточно ясного объяснения природы подобных нападений. Возможно, не будет лишним членам экипажей небольших судов заводить двигатель или стучать по корпусу судна, если они почувствуют угрозу со стороны китов. Подобные механические шумы должны предупредить кита, что лодка перед ним – это не животное, которое он мог принять за врага или съедобный объект.

История почти четырехмесячного выживания Мориса и Мэрилин Бейли на надувном плоту после встречи с кашалотом, потопившим их яхту, поистине удивительна. Особенно если учесть, что изначально они располагали крайне малым количеством питьевой воды и не имели обычных приспособлений для ловли рыбы. За это время, вынужденные постоянно компенсировать смекалкой отсутствие природных физических способностей, они и сами стали походить на морских обитателей. Отдельно стоит отметить, что Мэрилин даже не умела плавать.

Так как их яхта затонула приблизительно в 250 милях 400 км от Галапагосских островов, Морис и Мэрилин находились в чрезвычайно интересной части океана. За 118 дней они проплыли около 1 500 миль 2 400 км по течению, преимущественно в северо-западном направлении, через область Тихого океана, известную как район тропической конвергенции. Область, богатую на дожди, вызванные восходящими потоками воздуха, и удивляющую своим биоразнообразием.

Оба Бейли были твердо убеждены, что все эти создания имеют такое же право на жизнь, какое имеют люди – более того, первые мысли Мэрилин после столкновения были о раненом кашалоте. Они были увлеченными наблюдателями и делали записи обо всем происходящем вокруг. Хоть никто из них и не является квалифицированным биологом, тем не менее их рассказ имеет существенное научное значение, поскольку, вероятно, прежде ещё никто не выживал, проведя столько времени в столь тесной связи с открытым океаном и в зависимости от него. Но в первую очередь их история – это потрясающий пример адаптации человека к условиям, разительно отличающимся от его привычной жизни и среды обитания. Примите также во внимание опасность потерять всякую надежду на спасение после того, как семь кораблей сначала появлялись в поле зрения (а один из них даже сделал круг в пределах полумили), и затем исчезали за горизонтом. Читая эту книгу, подумайте об отваге, решимости, самодисциплине и невероятной выдержке авторов. Тот факт, что они пережили всё это и были в итоге спасены корейским судном спустя 118 дней – выдающийся пример непобедимого человеческого духа. История супругов Бейли подарит надежду многим путешественникам, которые потерпят кораблекрушения в будущем, и, что гораздо важнее, приободрит людей, находящихся в иных бедственных ситуациях.

Сэр Питер Скотт Слимбридж

1. Бедствие в Тихом океане

Мы плыли из Панамы, подгоняемые последним из северо-восточных пассатов, курсом на юго-запад, который должен был привести нас к Галапагосским островам всего за десять дней хода. Перед нами простирался живописный Тихий океан – теплый, лазурный и безмятежный – обещающий нам всё, о чем мы мечтали.

Спустя три дня ветер, хоть и слабый, стал непрерывно дуть с юго-востока, и мы, кажется, впервые с момента выхода из восточной Атлантики смогли полностью расправить паруса. Это было чудесное плавание по безмятежным водам.

Наш шестой день в море, 4-е марта 1973 года, начавшийся после одной из идеальных ночей с тихим ветерком, ясным небом и спокойным морем, обернулся катастрофой, едва часовая стрелка перешагнула отметку в 7 часов.

При смене вахты в 4:00 я указал Мэрилин на огонек на горизонте чуть левее нашего курса.

«Это, очевидно, корабль», сказал я, не уверенный в том, что наша первая после отплытия из Панамы встреча с кораблем - это благо. «Останусь-ка я на палубе, пока мы не пройдем мимо».

Когда мы приблизились, стало ясно, что это большое ярко освещенное неподвижное рыболовецкое судно, сопровождаемое катером, быстро передвигающимся вокруг него. Судно начало наводить мощный прожектор на близлежащие воды. Мэрилин предложила немного изменить наш курс, чтобы пройти мимо корабля. Наш нынешний курс не представлял особой опасности, но я всё же согласился и немного отошёл под углом. Когда судно было на траверзе, его прожектор пару секунд поиграл в наших парусах, и мы задумались, к какому типу рыболовецких судов оно относилось. И только позже мы сопоставили своё злоключение с мыслью о том, что это всё же был китобой. Когда корабль был далеко позади нас, я улегся на свою койку, радуясь избавлению от утомительной обязанности бодрствовать в ночное время.

Прошло, казалось, всего несколько минут, когда я почувствовал, что Мэрилин трясет меня.

«Твоя очередь, – сказала она. – Семь часов».

Солнце только-только поднималось над горизонтом, а Мэрилин уже включила плиту, и началась наша привычная утренняя рутина за завтраком. Я едва поднялся, как мы оба почувствовали толчок в левый борт, сотрясший лодку с грохотом, подобным слабому взрыву. Встревоженная Мэрилин бросилась на палубу, и я, теперь полностью проснувшийся, слезая с двухъярусной койки, поспешил за ней.

«Это кит, – выкрикнула Мэрилин, – и он ранен!» Я поднялся на палубу и увидел, как чудовище бешено бьется о нашу корму, оставляя в воде кровавый красный след. Самый ужасающий момент для нас: огромный хвост, который мог в любую секунду разбить нашу яхту вдребезги. «Это мы его ранили?» спросила Мэрилин, не осознавая, что именно мы, скорее всего, и пострадали сильнее всего. Кит, взбив своим хвостом поверхность океана в пену, неожиданно ушёл под воду, оставляя нас в пугающей тишине наедине с окрашенным кровью океаном.

«Не важно, что там с китом, – воскликнул я. – Какие у нас повреждения?»

Вода уже поднялась выше дна каюты, что препятствовало поискам пробоины, но вскоре я обнаружил дыру, примерно восемнадцать дюймов [46 см] в длину и около двенадцати дюймов [30 см] в ширину, ниже ватерлинии прямо за камбузом по левому борту. Практически онемев от шока, я исследовал пробоину и старался придумать, что же теперь делать. Мэрилин уже была у водоотливного насоса.

«Принеси запасной кливер-шкот с защелкивающейся скобой», – прокричал я.

Мэрилин, теперь полностью осознавшая всю опасность, с готовностью бросилась исполнять мой приказ. Я с трудом пробрался вперед, чтобы подобрать передний парус, и Мэрилин последовала за мной.

Чтобы накренить лодку и заставить её двигаться дальше на скорости в два-три узла мы уравновесили паруса. С передней палубы Мэрилин пристегнула шкот к углу переднего паруса, я же связал переднюю шкаторину и опустил парус через нос лодки, убедившись, что расправлено достаточно полотна и киль не будет задет. Мы оттащили парус к корме, чтобы закрыть пробоину, и я пристегнул шкаторину к спасательному тросу по левому борту, а Мэрилин закрепила полотно по правому.

Переместившись на корму, в течение минут десяти мы яростно откачивали воду в попытке понизить её уровень.

«Вода не убывает, – выдохнула Мэрилин. – Давай попробуем одеяла – затолкаем их в пробоину!»

Мы всё ещё не могли поверить в то, что яхта затонет. Мы утрамбовали одеяла в пробоину, но и это не помогло – вода продолжала подниматься. Может где-то ещё были повреждения? Или может быть двухкилевая конструкция корпуса помешала нам остановить поток воды при помощи импровизированного аварийного пластыря.

Прошло всего минут сорок с момента нашего первого потрясения, и мы смотрели друг на друга в полной растерянности.

«Нам придется оставить её».

Теперь вместе с осознанием, что спасти Орилин мы уже не в состоянии, пришло и понимание, насколько сильно мы полюбили эту яхту. Мы не чувствовали страха. У нас не было сомнений, каковы наши шансы на спасательном плоту. Мы находились на судоходном пути, проблем не должно было возникнуть. Я принялся расправлять спасательный плот и маленькую надувную резиновую шлюпку, Мэрилин начала собирать в кучу какие-то предметы первой необходимости среди продуктов и утвари. Она побросала все, что смогла ухватить, в два больших парусиновых мешка и вместе с набором спасательных принадлежностей перенесла их в спасательный плот. Я собирал все ёмкости для воды, какие попадались на глаза, и скидывал их в шлюпку. Мы работали быстро и безмолвно. Паники не было.

Прошло пятьдесят минут с момента нападения кита, но нам тогда показалось, что прошла целая жизнь. Наконец мы покинули нашу Орилин. На сердце было тяжело, и мы в оцепенении смотрели, как всё, ради чего мы работали, медленно тонет, пока кончик мачты не исчез под волнами, поставив ужасающую точку.

Не было никакой другой жизни, которую мы бы хотели сильнее той, где мы свободно идем под парусом на собственной лодке, пересекая воды океанов. Теперь это всё пропало: наши мечты, наше большое путешествие. Казалось, что жизнь остановилась, и больше ничего не было важным.

Однако самое большое испытание ещё ждало нас впереди.

Напряжённое лицо Мориса в момент, когда он взглянул на меня, и погружение Орилин под воду.

Пока Морис сидел на веслах, я сделала фотографии погружения нашей дорогой Орилин под воду.

Орилин медленно погружалась, пока полностью не исчезла в водах Тихого океана.

2. Дрейфующие и одинокие

Морис

4-е марта

Орилин в конце концов скрылась под водой, и мы почувствовали себя в крайней степени одиноко посреди необъятного океана. Не осталось ничего, что указало бы на её крушение, кроме незакрепленного снаряжения, свободно плавающего вокруг. Мы молчали, оставив друг друга наедине с собственными мыслями. Мэрилин заняла себя тем, что пыталась привести плот в некоторое подобие порядка. Я же в это время провел шлюпку между обломками и выловил четыре канистры с водой, одну с керосином и одну с метиловым спиртом. Подплыв к плоту, я закрепил шлюпку двумя двадцатипятифутовыми [7,5 метра] шнурами, а затем выловил плавучий якорь и привязал его к плоту. Движения мои были медленны и кропотливы, морально же я находился в состоянии шока и душевного упадка.

Я слегка передохнул и взглянул на Мэрилин. Она плакала. Впервые в жизни я чувствовал полное отчаяние и беспомощность.

Я же в это время провел шлюпку между обломками...

«Мы недалеко от пути следования судов, – сказал я с уверенностью, которой не чувствовал. – Нас скоро заметят».

Мэрилин прекратила своё занятие, подняла глаза и мягко произнесла: «По прибытии в Новую Зеландию я хотела выгравировать табличку с благодарностью Орилин, за то, что она благополучно доставила нас туда, и закрепить её на грот-люке. – Она сделала паузу и продолжила. – Всё пропало... всё, ради чего мы работали... у нас ничего не осталось».

Это было душераздирающе. Орилин была для нас не просто лодкой – она была нашей подругой и компаньонкой, нашим домом.

Не было взаимных обвинений. Мэрилин вела себя замечательно. Она не винила меня в нашем отчаянном положении. А вот я сам себя винил и копался в своих мыслях, пытаясь понять, что я сделал не так. Было ли что-то ещё, что можно было предпринять для спасения яхты? Мы покидали Орилин в суете и беспорядке, а сейчас, оглядываясь на прошлое, я ясно представлял себе, что мог бы спасти её, приложив чуть больше усилий. Скорее всего, я ошибался, и эту лодку ничего бы не спасло.

Мэрилин прервала мои размышления, спросив: «Как думаешь, какие у нас шансы?» Я чувствовал, что должен подарить ей надежду.

«Довольно неплохие, – сказал я. – Сколько у нас еды и воды?»

«Хватит на двадцать дней при экономном расходовании», – ответила она.

«Добавь к этому десять дней без еды и воды, и мы сможем продержаться тридцать дней, – произнес я с лживым ликованием. – Кто-то обязательно должен нас заметить в течение четырех недель.»

«Как думаешь, нас будут искать?» – спросила Мэрилин.

«Может быть, – ответил я. – Хотя в Англии никто не ожидает получить от нас весточку в течение месяца или двух.»

Мы посидели несколько минут в тишине, с тоской размышляя о наших друзьях в Англии, и тогда мои мысли постепенно обратились к тем, кого мы повстречали во время путешествия, и кто сейчас всё ещё бороздил воды Тихого океана.

«Одвин и Элли с Вахине обязательно поймут, что что-то случилось, когда нас не окажется в Бухте затонувших кораблей», – в конце концов произнес я. Вахине была немецкой яхтой, которая отправилась из Панамы на Галапагосы на день раньше нас.

«Майк с Кармен тоже знал, что мы отплыли от Панамы, и когда он прибудет в Бухту затонувших кораблей, он наверняка будет озадачен нашим отсутствием», – с энтузиазмом проговорила Мэрилин. Майк был яхтсменом-одиночкой из Австралии. Мэрилин продолжила: «Они обязательно сообщат в полномочные органы, что мы не прибыли вовремя, и нас начнут искать».

Вероятно, это был самый сильный удар по нашему моральному состоянию, потому что даже если нашим друзьям и покажется наше отсутствие странным, они вполне могут решить, что мы направились к какому-то другому острову. Наши дорожки могли с легкостью не пересечься вновь на Галапагосских островах, о чем я и сообщил Мэрилин. «Даже если бы они действительно начали искать нас, ты только представь – это же невыполнимая задача, – сказал я. – Они бы даже не знали, откуда начать». Снова повисло молчание. Душевное оцепенение, которое мы испытывали в этот момент, затрудняло общение.

«Я рада, что это случилось с нами, а не с Невиллом и Шейлой», – произнесла Мэрилин спустя немного времени. Это были наши друзья с Золотого Кавая, также направлявшиеся в Новую Зеландию со своими детьми.

Я старался не смотреть на неё, чтобы не выдать отчаяние, которое должно быть отражалось у меня на лице. Я размышлял, какой будет смерть, когда она придет, и надеялся, что она будет быстрой и безболезненной для нас обоих.

Мэрилин не смогла бы понизить степень моего уныния. Я уже убедил себя, что наши шансы на спасение крайне малы. В чем тогда смысл тешить себя ложными надеждами? Почему нельзя было принять верное решение? Если бы мы отплыли от Панамы двадцатью четырьмя часами позже, как изначально и планировали. Если бы я выбрал курс чуть южнее, как и должен был. Если бы...

«Что хочешь на завтрак?» – спросила Мэрилин.

Сдвинув два надувных плав-средства вместе, я завалился на спасательный плот. Завтрак представлял из себя несколько галет, щедро намазанных маргарином, которые мы съели в тишине и в размышлениях. Мы определенно скоро проголодаемся при таком рационе.

«Чем, ради всего святого, нам себя занять?» – спустя время спросил я. Мэрилин сказала, что она спасла две книги – «Ричард III» Мюррея, «Морские путешествия» Эрика Хискока и два словаря. Я тяжело вздохнул, ну что за выбор! Как бы сильно я ни интересовался историей, я чувствовал, что здесь было не то место и время для книги вроде «Ричарда III», а Хискока я уже прочел от корки до корки.

«Мы можем использовать эти книги в качестве основы для новой библиотеки, когда вернемся домой», – продолжала она.

Я почувствовал раздражение. «Здесь едва хватает места для предметов первой необходимости, не то что для книг». Должно быть говорил я как капризный ребенок.

«Неважно, – сказала она. – Мы можем читать их, анализировать строку за строкой, а затем обсуждать.»

Конечно, она была права. Книги, безусловно, займут наши головы, но надолго ли? Я осмотрел содержимое плота. Мэрилин спасла мой морской астрономический ежегодник и астрономические навигационные таблицы для той широты, где мы находились. Я мог бы потратить некоторое время, используя их, вместе с картой, секстантом и палубными часами, и попытаться определить наше положение. Мэрилин спасла также консервы, два парусиновых мешка, два пластиковых контейнера и ведро, вещевой мешок с одеждой, компас, наши непромокаемые куртки, аварийный набор, фонарик, мой бортовой журнал и её дневник.

Палубные часы

Жестянки и посуда, которой мы пользовались во время еды и рыбалки.

Иллюстрация того, как часть снаряжения была уложена в шлюпку. Слева направо: канистра с водой, ящик секстанта, накрытый непромокаемым плащом, который Морис использовал вместо подушки, контейнеры с едой, весло, газовая плитка, ведро для сбора воды, парусиновый мешок для одежды.

Анализ катастрофы

Спустя время мы сидели и обсуждали нашу катастрофу. Как это случилось? Мы думали о ките, в котором распознали кашалота, около сорока футов [12 метров] в длину, или больше. Хоть мы и не видели рану, мы были уверены, что получена она была не от столкновения с корпусом нашей яхты. Повреждения на лодке, скорее всего, были преимущественно получены от его хвоста. Мэрилин, которая в это время стояла на вахте, всё время находилась на палубе, пока не спустилась в каюту, чтобы позвать меня, и она не видела в океане кита. Мы были уверены, что животное вышло на поверхность почти параллельно лодке и тут же ударило по нам хвостом. Доказательство в поддержку этой версии заключалось в том, что мы не видели кровь нигде, кроме воды рядом с яхтой.

Тогда где он получил это ранение и почему атаковал нас? Теперь наши мысли вернулись к рыболовецкому судну, мимо которого мы прошли всего четырьмя часами ранее. Мы отметили его размеры, действия, использование прожекторов и сопровождающий катер. Мы сошлись во мнении, что это был китобой, поэтому не заняло много времени связать его с нашим несчастьем. Мы решили, что китобой или сопровождающий его катер выстрелил по кашалоту гарпуном прямо перед тем, как мы проплыли мимо, но по несчастью кит, раненый и разъяренный, сумел освободиться. Возможно, он следовал за нами всю оставшуюся ночь и на рассвете свершил свою месть на корпусе нашей яхты. Или по несчастливой случайности мы просто пересеклись с ним.

Хотя впоследствии нам и предлагали несколько альтернативных версий нашей катастрофы, ни одна из них не изменила нашего мнения. Возможно столкновение и могло бы быть вызвано влечением кита к ярко-красному цвету покрытия, предохраняющего яхту от обрастания. Опять же, было предположение, что кашалот принял нашу лодку за другого кита. Но ни одна из альтернативных теорий не объясняла ранение кита. Удар, который мы почувствовали, и полученный нами урон не нанесли бы ему таких глубоких ран. Мы уверены в этом, учитывая огромные размеры и тучность кита.

Кроме того, у нас не выходит из головы китобойное судно и его прожектора. Вполне вероятно, что они искали сбежавшего кита. Мы заметили, что перед тем как скрыться за горизонтом, милях в трех от нас, судно погасило прожектора и большую часть палубного освещения.

Кашалот. Вид кита, столкнувшийся с Орилин. Они вырастают до шестидесяти пяти футов [20 метров] в длину, питаются рыбой, кальмарами. Обычно мы наблюдали их в парах. Жировая ткань, покрывающая кость верхней челюсти, известна как орган спермацета, вырабатывающий восковую жидкость, которую применяют при изготовлении некоторых медицинских препаратов и косметологических продуктов. Серая амбра - плотная восковидная субстанция, обнаруженная в прямой кишке китов, чрезвычайно ценна и применяется в качестве основы для удержания нестабильных ароматов.

Этот рисунок показывает расположение пробоины, проделанной китом, а также то, как мы пытались закрыть дыру снаружи, используя парус в качестве аварийного пластыря. Скуловой киль мог послужить причиной того, что импровизированная заплатка не помогла. Также в корпусе могла быть и ещё одна пробоина, которую мы не смогли найти.

Мэрилин

Сортировка нашего снаряжения

Наш мир теперь стал таким крохотным. Я разместила немногие спасенные нами пожитки на плоту вдоль борта таким образом, чтобы в центре осталось место, где мы могли бы сидеть. После того, как первый приступ рыданий прошёл, я могла думать только о текущих делах, и мне стало легче, когда я полностью сконцентрировалась на них.

Довольно долго мы оставались рядом с местом происшествия и смогли подобрать несколько предметов, поднявшихся с глубины. Что удивительно, обломков было не так много. Морис поводил шлюпку взад-вперед и подобрал два карандаша, банку маргарина, банку сухих сливок для кофе, небольшую ёмкость с метиловым спиртом, галлон керосина [4.6 литра] и четыре канистры воды, по галлону каждая. Мы были рады подобрать воду, так как это увеличивало наши скудные запасы. Прежде чем яхта затонула, Морис сумел перенести в шлюпку только шесть галлонов, и теперь у нас их стало десять [46 литров].

В течение часа на поверхности океана не осталось и намека на нашу яхту. Морис уложил пожитки в лодке, я распределила всё на плоту. Я привязала секстант в одном углу, потом рядом втиснула пластиковый контейнер с консервами. Сумку с одеждой убрала на другую сторону, рядом контейнер с нашими книгами и дневниками, и наконец у входа две канистры воды, по галлону каждая.

Когда все дела были сделаны я уговорила Мориса перебраться в плот, где у нас хотя бы было укрытие от прямых солнечных лучей, но не от жары.

Так мы просидели первый день, тихо разговаривая несколько часов подряд, и оценивая наше положение. Взяв пустой лист из дневника, я составила список еды, которая у нас была. Я рассчитала, что при экономном распределении нам должно было хватить этого на двадцать дней, и воды примерно на тот же период. Мы говорили о других кораблекрушениях, и Морис вспомнил про случай, когда людей спасли спустя двадцать дней, а самое продолжительное скитание, о котором он вспомнил, длилось приблизительно девяносто дней.

Настрой был довольно оптимистичный. На всем пути от Панамы я следила за проложенным Морисом курсом и знала, что мы недалеко от Галапагосских островов. Когда ты проплыл уже тысячи миль через океан, какие-то жалкие триста миль [480 км] кажутся незначительными – всего тремя, максимум четырьмя днями пути! Морис моего оптимизма не разделял, так как больше знал о течениях и ветрах, и понимал серьезность нашего положения, хоть и не выдавал мне этого.

Спасенное снаряжение

• 2 голубых контейнера^*;
• 1 круглое ведро;
• 1 продолговатое ведро^*;
• 1 пластиковая корзина для макулатуры;
• 2 подушки;
• 2 полотенца;
• 1 фотоаппарат;
• 2 книги;
• 2 словаря^*;
• 1 походная газовая плита^*;
• 1 фонарик;
• 1 ножницы^*;
• 1 плоскогубцы^*;
• 2 тарелки (1^*);
• 2 кружки (1^*);
• 2 кастрюли (маленькие);
• 1 сумка с вещами^*;
• 2 парусиновые сумки;
• 2 непромокаемых куртки и брюки^*;
• 1 бинокль;
• 1 керосиновая лампа Tilley;
• 1 киянка;
• 1 секстант^*;
• 1 компас;
• 1 палубные часы^*;
• Навигационные справочники^*;
• Судовые документы и бортовой журнал^*;
• 2 дневника;
• Раскладной нож Mariner и шип для распутывания узлов;
• 1 коробок безопасных спичек;
• 2 карандаша;
• 1 фломастер (обнаружился в кармане дождевика Мэрилин).

^* предметы, сохранившиеся до конца плавания

Аварийная сумка содержала в себе следующее: набор для оказания первой помощи, нож, вилка и ложка (по одной), перочинный нож, маленький походный компас, витамины в таблетках, глюкоза, детское питание Heinz, орехи, арахис, бутылки с водой (и должны были быть ещё рыболовные снасти).

Спасенная еда

• 2 банки Начинка для пирога из мясной вырезки и почек;
• 2 банки Концентрированное молоко Carnation;
• 1 банка Рисовый пудинг Ambrosia;
• 2 банки Сгущенное молоко Carnation;
• 2 банки Пудинг из мясной вырезки и почек Fray Bentos;
• 1 банка Патока Tate&Lyle;
• 2 банки Говяжий фарш Tyne Brand;
• 1 банка Арахис Big-D;
• 2 банки Тушенка Wall;
• 4 банки Детское питаниеHeinz;
• 1 банка Равиоли Sainsbury;
• 1 упаковка Бразильский орех Whitmorth;
• 1 банка Карри;
• 1/2 упаковки Финики;
• 3 банки Сардины;
• 1 бутылка Мультивитамины в таблетках Boots;
• 1 банка Свинина для завтрака Wall;
• 1/2 стеклянной банки Сухие сливки для кофе Carnation;
• 1 банка Рулет из ветчины с яйцом;
• 1/2 стеклянной банки Мармелад Robertson;
• 6 банок Спагетти болоньезе Campbell;
• 4 упаковок Галеты Carr;
• 1 банка Маргарин Blue Band;
• 1/2 маленькой стеклянной банки Порошок глюкозы Boots;
• 1 шт. Кекс с изюмом, цукатами и орехами Huntle&Palmers.

3. Орилин, Мэрилин и я

Морис

Начало нашего путешествия

Полагаю, что все началось с нашей первой встречи с Мэрилин. Она вытеснила мою любовь к горам, планерному спорту и мореплаванию, и все деньги, которые я откладывал со своей зарплаты типографского работника с целью когда-нибудь присоединиться к клубу и купить планер, ушли на покупку дома. В начале нашей супружеской жизни у нас не было столько денег, чтобы тратить их на подобные развлечения. Даже заработок Мэрилин на должности налогового инспектора не давал возможности свободно заниматься тем, что нам нравилось больше всего. Тем не менее, имя собственный дом, мы считали себя счастливчиками. В первые годы нам приносило огромное удовольствие заниматься обустройством дома и сада.

Но я всё ещё жаждал сбежать от скучной и утомительной жизни в пригороде. Мэрилин приходила в восторг от гор и моря, словно в ней просыпался скрытый прежде дух авантюризма. Заинтересовать её полетами я не мог – её приводила в ужас перспектива оторваться от земли на хрупком аппарате.

Мы обсуждали разные виды активного отдыха, стали часто ездить в горы, на озёра и в Шотландию, заниматься скалолазанием, пешими прогулками и кемпингом. Не было большего удовольствия, чем наслаждаться обществом друг друга в уединении тех угрюмых гор.

Что касается моря, то это уже совсем другая история. Мы просто не могли позволить себе лодку. Цены на яхты росли быстрее, чем повышалась моя зарплата, и, поскольку лишь очень небольшая часть моего дохода могла быть направлена в наш «лодочный фонд», покупка лодки в ближайшем будущем нам не светила.

Но однажды, холодным сырым ноябрьским вечером в 1966 году Мэрилин предложила выход. «Давай представим, – сказала она, прервав своё молчаливое созерцание стекающих по окну капель дождя, - а что если бы мы продали свой дом, купили яхту и жили на борту». План выглядел неисполнимым, о чем я и сказал, скрывая таким образом своё нежелание отказываться от той хрупкой безопасности, которой мы уже достигли. «Ты даже не пытаешься», – парировала она, тут же начав излагать свои идеи, касающиеся не только покупки лодки, но и амбициозного путешествия в Новую Зеландию. В общем, её аргументы в конце концов меня убедили.

Лодка, которую мы хотели, должна была иметь длину не менее тридцати футов [9 метров], среднюю осадку, широкое межпалубное пространство, достаточный траверз, высокий надводный борт и возможность легко её вести. Очень скоро стало ясно, что мы не сможем получить всё это, не построив лодку в соответствии с нашими требованиями. И даже в этом случае пришлось пойти на компромисс, и несколько изменить нашим идеальным представлениям.

Яхта, которая соответствовала нашим требованиям наиболее точно, была вспомогательным шлюпом под названием «Золотая Лань», спроектированным Морисом Гриффитсом и построенная в Плимуте Хартвеллом. У неё был фанерный корпус с двойными фюзеляжными наплывами, небольшая осадка, двухкилевая конструкция и общая длина тридцать один фут [9.5 метров].

Подробно обсудив проект, мы заказали у строителей изготовление нашей лодки с доставкой в течение весны 1968 года. Теперь, когда мы были готовы, Мэрилин проявила свою скрупулезность, разработав график оснащения яхты и снабжения продовольствием. В то же время я уладил вопрос с продажей дома в Дерби и занялся поиском работы в городах по южному побережью. В конце концов я нашёл работу в "Camelot Press", книгопечатной фирме из Саутгемптона.

В Саутгемптоне, перед отплытием

Орилин на стоянке на верфи Муди во время оснащения

Орилин покидает реку Хэмбл в начале её судьбоносного путешествия

Мы назвали нашу лодку Орилин, скомбинировав части наших имён (МОРИс МериЛИН). Её доставка совпала с моим переходом на новую работу, поэтому мы немедленно приступили к подготовке к путешествию на верфи Муди в Суонвике. Всё это время мы жили на борту, разделяя своё жилое пространство с древесиной и инструментами, необходимыми для проводимых нами переделок. Каждая свободная минута была посвящена переделке и усовершенствованию нашей лодки.

Путь Орилин от реки Хэмбл, рядом с Саутгемптоном, до места её затопления в Тихом океане близ Галапагосских островов.

Начало нашего плавания было запланировано на 1970 год, но нам пришлось дважды отложить отправление. В первый раз это произошло из-за смерти отца Мэрилин после продолжительной болезни, а затем из-за того, что Мэрилин пришлось лечить артрит плечевых суставов.

Наше путешествие началось в конце июня 1972 года с реки Хэмбл, затем мы отправились в порты Испании и Португалии, после этого на Мадейру, Канарские острова и через Атлантический океан в Вест-Индию. Это были счастливые времена для нас. Мы завели много друзей среди искателей приключений из многих стран, плывущих по тому же маршруту. Напряжение и стрессы сухопутной жизни исчезли, оставив нас с удовлетворенностью и спокойствием, которые всегда сопровождают процесс управления парусным судном в море.

Орилин вела себя безупречно и отвечала на наши действия лучше, чем мы могли пожелать. Небольшие сбои в работе оборудования вскоре были устранены, и ничто нас больше не беспокоило. Жизнь была отлично налажена, и мы работали на судне, поочередно неся вахты, разделяя наиболее обременительные обязанности. Мы стали гораздо стройнее, а у Мэрилин ослабли боли при артрите.

Морис на палубе во время путешествия по Карибскому морю.

Мэрилин наблюдает за солнцем. Спасательный плот, который впоследствии стал таким важным предметом снаряжения на Орилин, лежит на крыше каюты позади неё.

Начало февраля 1973 года застало нас в Панаме за подготовкой к пересечению Тихого океана. Мы усердно работали, тщательно проверяя оснастку и перекрашивая лодку. Мы заложили на борт провизии на девять месяцев и дополнительное топливо, чтобы в случае необходимости пройти на двигателе штилевую полосу.

Над всеми нашими занятиями главенствовала мысль о пересечении Тихого океана. Грандиозность предстоящего поражала нас, и мы готовились всё более тщательно. Вновь готовая к выходу в море, великолепно выглядящая, свежевыкрашенная, снабженная всем необходимым и завершенная в каждой детали Орилин отдала швартовы.

И вот мы снова отправились в путь, но в этот раз навстречу катастрофе.

4. Обустройство

Мэрилин

4-е марта

Мы обустроились внутри плота с доступным нам комфортом и, пока солнце не поднялось слишком высоко, позавтракали. Завтрак состоял из четырех галет, каждая из которых была смазана толстым слоем маргарина и каплей мармелада. В обед съели по маленькой горсточке арахиса, а на ужин разделили банку консервов.

В последний момент перед тем как покинуть яхту, я схватила нашу маленькую походную газовую плитку, работающую на бутане. К несчастью, газовый баллон был частично израсходован, а сменных у нас не было, но при экономном расходовании, его должно было хватить на весь наш запас консервов. Я выложила содержимое консервной банки в маленькую кастрюлю-ковшик, которую нам удалось спасти, и в течение трех-четырех минут подогрела еду. Зачерпнув одну ложку, я передала кастрюлю Морису, и он также зачерпнул ложку. Так мы передавали друг другу еду, пока она не закончилась. Во время приемов пищи все разговоры смолкали, и мы полностью концентрировались на еде. Когда исчезал последний кусок, мы всё ещё оставались очень голодными, и изредка «на десерт» совершали набег на банку галет и съедали по одной, или иногда съедали по финику, которые своей сладостью просто сводили нас с ума.

Газовая плитка, которую мы держали на плоту до самого конца, даже несмотря на то, что баллон закончился спустя пару дней.

У нас было две таких бутылки. В начале нашего путешествия такая бутылка составляла нашу дневную порцию воды.

В набор спасательных принадлежностей я положила две бутылки, вмещающие по две пинты [1.2 литра] воды, и одна такая бутылка являлась нашей дневной порцией. Когда они опустошались, мы пополняли их из основного запаса, хранящегося в шлюпке. На завтрак мы замешивали примерно три ложки сухих сливок в кружке воды, в течение дня по очереди отпивали прямо из бутылки, а остатки допивали после ужина. Только позднее мы поняли, что нашу жажду было бы легче утолить, если бы мы выпивали всю положенную порцию в один прием.

Покидая яхту, я спасла две книги, одной из которых была «Морские путешествия» Эрика Хискока, любезно им подписанная для меня однажды на реке Хэмбл. Вторая книга – историческое произведение «Ричард III» Пола Кендалла Мюррея. Мы провели много часов, вспоминая книги, которые оставили, и обычно начиная со слов «Ты читал(а)...», мы в подробностях пересказывали друг другу их содержание. Я вспомнила историю Элеоноры Аквитанской: заключённой своим мужем под стражу на 16 лет. Меня восхищало то, как она смогла всё это время занимать свой разум. Другая история была про американского солдата, плененного во время Корейской войны, который содержался в одиночной камере, но сумел сохранить ясность ума, спроектировав и построив в уме свой будущий дом. Именно последняя история подала нам идею спроектировать и спланировать во всех деталях нашу новую лодку.

Морис

Солнце поднялось выше, стало сильно жарко, и вместе с этим нас охватило состояние вялости и апатии. Открыв карту, я нанес наше расчетное местоположение. Мы действительно были недалеко от пути следования кораблей. Я высчитал нашу позицию: 1˚30ˊ с.ш. 85˚47ˊ з.д., в 250 милях 400 км на север от Эквадора и 300 милях 480 км на восток от Галапагосских островов. Это было слишком далеко на север, чтобы западное течение могло отнести нас к островам.

Ветер дул с юго-востока и, хотя он не был сильным, мог отнести нас ещё дальше на север. Могли ли мы пройти на веслах около сотни миль на юг и достичь широты Галапагосов? Достижение долготы островов заняло бы около двенадцати дней, если проходить по двадцать пять миль в день. Тогда нам пришлось бы грести ещё по десять миль в день на юг, чтобы противостоять ветру и течению, и достичь нужной широты одновременно с долготой. Эти расчеты зависели в основном от постоянства ветра и течения. Способны ли мы грести на лодке по десять миль каждый день, имея плот на буксире? Следует ли нам бросить плот, чтобы повысить наши шансы?

Перестав размышлять об этой проблеме, я довольствовался осознанием того, что в ближайшие пару дней нас должно вынести на судоходный путь. Тем не менее, мне следовало бы обсудить с Мэрилин возможность осуществления плана с греблей. Но позже, не сейчас.

Подробная карта района Галапагосских островов, показывающая место крушения и линию пути плота в последующие несколько дней. Перообразные стрелки обозначают ветра. Волнистые стрелки – течения.

Мы заметили небольшое снижение давления в плоту в течение дня, и я подкачал воздуха в трубы насосом из набора спасательных принадлежностей. Эта ситуация открыла мне глаза на ужасающую шаткость нашего положения – только два маленьких плавающих средства удерживали нас на поверхности этого огромного океана.

Основу плота составляли две наложенные друг на друга круглые заполненные воздухом трубы, образующих окружность диаметром четыре с половиной фута [1.4 метра]. Пол был натянут по периметру нижней трубы. Под плотом были закреплены три стабилизирующих кармана и баллон со сжиженным углекислым газом. К верхней трубе присоединялась полукруглая заполненная воздухом трубка, соединяющая мостом стороны плота и поддерживающая яркий оранжевый навес, укрывающий весь плот.

Вход закрывался специально предусмотренной шторкой, а с противоположной стороны находилось вентиляционное и одновременно смотровое окно, защищенное свисающей полой. Два клапана подкачки воздуха располагались прямо у входа – один для нижней трубы, другой для верхней и «мостовой» трубок. Снаружи вокруг всего плота были закреплены спасательные тросы. Сам плот был сделан из черного, пропитанного каучуком материала. Помимо насоса, плот был также оснащен двумя веслами, ремонтным комплектом, отрезком оранжевого полиэтиленового шнура и метательным кольцом.

Рисунок показывает, как наши вещи были уложены внутри плота, и как мы сидели во время отдыха.
1 – парусиновая сумка с одеждой; 2 – пластиковое ведро с навигационными книгами и пр.; 3 – пластиковые канистры с водой объемом по 1 галлону [4.6 литра] каждая; 4 – ящик с секстантом; 5 – пластиковый контейнер, доверху заполненный консервными банками с едой; 6 – пластиковый контейнер с посудой, рыболовными снастями и бутылками с водой; 7 – походная газовая плитка на бутане в контейнере; 8 – пластиковое ведро для сбора воды. Посмотрите также фотографию реальных вещей и их размещение на плоту во второй главе.

Фотография, сделанная в проливе Ла-Манш, показывает, как плот и шлюпка выглядели во время путешествия. На весле закреплены непромокаемые брюки, выступающие в роли флага и оказавшиеся значительно более заметными, чем плот и шлюпка.

Шлюпка представляла собой лодку из более плотной серой прорезиненной ткани, имела длину около девяти футов [2.7 метра] и была разделена на две отдельные камеры, соединённые надувным сиденьем и частью днища посередине. На лодке были закреплены резиновые уключины, имелись два весла и сильфонный насос.

Ближе к вечеру я озвучил Мэрилин свой безрассудный, наполовину продуманный планидти на веслах на юг, чтобы достичь широты Галапагосских островов.

"Нам придется грести ночью, – сказала она, – это будет невозможно делать днём, в жару".

Раздавленный серьезностью нашего положения, я не горел желанием принимать какие-то решения. Обнаружилось, что я отвергаю любые претензии на лидерство, и Мэрилин, с её талантом к организации всего, взяла командование на себя. «Если будет слишком темно, и нам будет не разглядеть компас, мы сможем ориентироваться по звездам», – без напряжения произнесла она. Казалось, ей совсем не страшно. «Начнем грести сразу после ужина. Двухчасовых смен будет достаточно». Испытывая ненависть к необходимости грести, я спросил: «Ну и далеко ты думаешь уплыть за два часа?» Но Мэрилин не теряла уверенности. «Мы должны хотя бы попытаться», – сказала она.

День медленно клонился к вечеру, и солнце кралось к чистому горизонту, принося освежающую прохладу, которой мы так долго ждали. После ужина я привел уйму аргументов в пользу того, чтобы отложить греблю до следующего вечера. Мной руководила не только лень. Мы плыли в сторону судоходного пути, который вел к югу Галапагосских островов. В течение суток мы должны были оказаться в центре это пути и могли бы увидеть корабль.

Конечно же, это оказалось неверным решением, и мы должны были начать грести сразу. Чем дольше мы это откладывали, тем больше нам пришлось бы грести в последующие ночи. Мы устроились на нашу первую ночевку на дрейфующем плоту настолько удобно, насколько позволяли условия. Не имея возможности лечь вместе, один из нас сворачивался калачиком на полу и спал, пока второй нес вахту, сидя сгорбившись на оставшемся месте. Мы сменяли друг друга каждые три часа. Положение Мэрилин всегда было хуже независимо от того нес я вахту или спал - я всегда занимал бо́льшую часть пространства. Когда несколько недель спустя плот был поврежден, и его невозможно было сохранять полностью надутым, мы забросили эту систему и спали урывками там же, где и сидели.

Наступил рассвет, предвещавший очередной знойный день. Мы съели что-то из нашего драгоценного запаса, но этого едва хватило, чтобы слегка подкрепиться, и осторожно отхлебнули из нашей дневной порции в одну пинту [0.6 литра]. Но даже тогда мы испытывали непереносимую жажду, голод же к тому времени был терпимым. Я проверил канистры с водой в шлюпке и с ужасом обнаружил, что 4 галлона [18 литров] оказались с примесью морской воды. Было очевидно, что в скором времени нам понадобится дождь, чтобы заменить эту загрязненную воду.

Канистры с водой и сильфонный насос были сложены в передней части шлюпки.

5-е марта (1-й день)

Той ночью мы извлекли из воды плавучий якорь и начали грести. Буксировка громоздкого плота оказалась медленным, болезненным и трудоемким занятием – мы напрягали наши мышцы и стерли руки до волдырей. С каждым гребком шлюпка с хорошей скоростью продвигалась вперед только для того, чтобы тут же резко остановиться, когда между шлюпкой и плотом натягивался фалинь, тормозя таким образом любой дальнейший прогресс. Плот, реагируя на импульс, медленно, ой как медленно, и неохотно продвигался вперед. Один утомительный час сменялся другим.

Когда луна поднялась, мы использовали компас, чтобы сверить наш курс.

Когда с неба светила луна, мы сверяли курс по компасу, а после этого ориентировались по звездам, в основном по созвездиям Орион, Южный Крест и Большая Медведица; Полярная звезда была низко над горизонтом на севере.

Восемь часов гре́бли измотали нас, и мы обнаружили, что несмотря на увеличение дневной порции воды в два раза, мы всё равно не можем утолить жажду. Это было действительно плохо. Закрались сомнения в нашей способности грести каждую ночь и достичь нужной широты прежде, чем у нас закончится вода. И хотя Мэрилин страдала из-за этой изнуряющей работы, она не жаловалась, так что и я старался не разочаровывать её.

Днём я взял секстант и из шлюпки провел измерения высоты солнца; утренний замер для определения линии положения, и дневной – широты. Точные наблюдения сделать не получалось, поскольку океан постоянно волновался, шлюпка двигалась, а горизонт находился менее, чем в двух милях, так как мои глаза находились на уровне трех футов [90 см] над уровнем моря. Склонение солнца с каждым днём уходило всё дальше на север, и ещё через несколько дней оно приблизится к нашей широте и станет бесполезным в определении нашей позиции, потому что угол секстанта окажется слишком широким. Быстро приближалось северное лето, а вместе с тем, как напомнила мне Мэрилин, и сезон дождей.

6-е марта (2-й день)

Мои расчеты показали, что мы продвинулись немногим больше четырех миль на юг, в то время как на запад нас отнесло почти на тридцать миль. Я ничего не смог сказать Мэрилин, ведь она была так оптимистично настроена. Ведь когда днём на горизонте с юго-запада показался слой кучевых облаков, она была убеждена, что он повис над Галапагосскими островами.

Я следил за точностью своих наручных часов, часто сверяясь с компасом и следя за тем, чтобы стрелки на двенадцать часов совпадали с моментом нахождения солнца в наивысшей точке. Точность часов очень помогала мне в выборе правильного момента проведения дневных измерений секстантом.

Эти часы, Rotary Incabloc, висели под потолком на электропроводе от аварийной лампы, которая не работала из-за севшей батарейки. Мэрилин иногда цеплялась волосами за заводную головку часов, вытягивала её, и часы останавливались, что расстраивало нас, поскольку наш день строился по определяемому по этим часам времени. Хотя часам было уже почти девять лет, и они регулярно попадали в воду, они удивительно точно показывали время. Я дожидался, когда солнце достигнет наивысшей точки по секстанту, выставлял стрелки часов на двенадцать и снова заводил их. Мы слабо верили в их абсолютную точность, однако, когда нас спасли, мы были сильно удивлены, обнаружив, что они отставали всего на две минуты.

Часы Мориса, свисающие с мостовой трубки спасательного плота.

В течение дня мы использовали часы вместо компаса, чтобы получить представление о нашем пути и направлении ветра. Это умение пригодилось особенно сильно, когда шлюпка перевернулась, и мы потеряли компас.

7-е - 8-е марта (3-й и 4-й день)

Наши попытки грести продолжились в третью и четвертую ночи, а после, зафиксировав наше положение в полдень пятого дня, я озвучил Мэрилин свои опасения в том, что придется грести и дальше. Удивительно, но она согласилась, сказав, что чем раньше мы выйдем на судоходный путь, тем лучше.

«Эти пути не такие же оживленные, как Ла-Манш, – сказал я. – Могут пройти месяцы, прежде чем мы увидим первый корабль».

«Но шанс всё равно будет», – решительно ответила она.

Мэрилин

В течение трех ночей мы посменно гребли по два часа каждый, с наступления вечерней прохлады и до восхода солнца на следующее утро. Мы взяли корабельный компас с кокпита, и Морис вставил его между ёмкостями для воды, так что когда светила луна мы держались курса по компасу. В остальное время мы ориентировались по звездам.

За это время мы оба измотались физически и стерли руки до волдырей. К тому же с этой работой была связана проблема потребления большого количества воды. Я определила дневную норму в одну пинту [0.6 литра] воды, так как знала, что одна из опаснейших вещей, которую мы могли допустить – это обезвоживание, а это было наименьшее количество воды необходимое телу. Однако, мы обнаружили, что в течение этих трех дней превышали свой рацион. Тогда же Морис описал мне реальное положение дел. Нам удалось пройти на веслах всего десять миль на юг, и нам придется грести ещё минимум десять-двенадцать дней, чтобы достичь необходимого положения - широты Галапагосских островов. Но течение уносило нас на запад быстрее, чем мы гребли на юг. Проще говоря, это означало, что как бы усердно мы ни гребли, мы всё равно пройдем севернее Галапагосских островов.

Морис

9-е марта (5-й день)

Недолго поразмышляв, Мэрилин вылезла из плота и вскарабкалась в шлюпку. Взяв весла, она воткнула их вертикально по обе стороны шлюпки и укрепила тонкими оттяжками у носа и кормы. Между этими двумя «мачтами» она прикрепила парусиновый мешок в качестве паруса.

При легком юго-восточном ветерке этот парус работал превосходно. «Ты уведешь нас на северо-запад», – сказал я.

«И в сторону судоходного пути – и в сторону побережья Америки!» – возразила Мэрилин.

Что я мог сказать? Было бесполезно объяснять, что как только мы покинем полосу штиля, мы снова столкнемся с северо-восточными пассатами, и они унесут нас на юго-запад от американского континента. Единственное, на что я действительно мог надеяться, так это на возможное встречное течение, идущее на восток чуть севернее холодного течения Гумбольдта.

Вскоре после того как Мэрилин установила парус, мы увидели грозу – скорее живописную, чем сильную. Небо озарялось секундными вспышками света, исходящими из высоких и величественных кучево-дождевых облаков, которые теперь возвышались над нами. Раскат грома прокатился над нами, подобно громкому и беспорядочному артиллерийскому огню. Дождя, однако, не было. Представление вскоре закончилось, и стало немного прохладнее.

Следующие четыре дня были ещё жарче – солнце палило с практически безоблачного неба, а ветра не было. В самую жаркую часть дня мы вялились под навесом плота. В попытках сохранить прохладу через испарение влаги, мы накрывались вымоченной в океане запасной одеждой. Капля за каплей мы сберегали наши истощающиеся запасы воды.

Нашей главной надеждой на спасение теперь была встреча с кораблем. Мы продолжали нести вахту – строго по два часа каждый, днём и ночью. Мы рассудили, что при колоссальном количестве кораблей, проходящих через Панамский канал, хоть один должен пройти мимо нас.
Чего я тогда не мог осмыслить, так это необозримую громадность этого океана и тот факт, что мы всего лишь крупицы человеческого мусора, плавающие на поверхности воды.

5. Первые шаги в выживании

Мэрилин

Так завершилась первая неделя. Дни пролетали очень быстро, поскольку мы всегда были заняты, да и всё было таким новым и странным.

Мы видели множество похожих на доисторических черепах, и нас удивляло их бесстрашие перед нами. Они неторопливо плавали вокруг нашего плота, а затем исчезали под ним. Черепахи терлись о дно плота и врезались в него, а затем снова всплывали с другой стороны. Когда прошли первоначальное удивление и восторг от их появления, мы заволновались, а не повредят ли они плот наростами морских ракушек или, в случае с молодыми черепахами, их шипами на спинах. Конечно, продолжительное трение привело бы к истончению и так тонкого дна плота и образованию в нем дыр. В следующий раз, когда к плоту приблизилась очередная черепаха, мы развернули её и оттолкнули в противоположном направлении. Но черепахи были ужасно настойчивые и возвращались снова и снова. Со временем мы начали испытывать злость и раздражение, поэтому отвешивали им затрещины одним из наших весел. Такое обращение их шокировало и вынуждало некоторое время держаться на отдалении, но уже десять минут спустя они возвращались снова, так что всё это превратилось в непрекращающуюся борьбу между нами и черепахами.

На весле остались повреждения от ударов по черепахам.

12-е марта (8-й день)

Я озвучила Морису, что можно поймать и съесть одну из черепах. Но у нас ещё оставался небольшой запас консервированной еды, поэтому Морис решил не трогать их, до тех пор пока не будет действительной необходимости в убийстве.

Морис

Мы не могли понять, почему черепахам наш плот казался таким привлекательным. Было ли это желание укрыться от солнца или почесаться о ткань, избавляясь от паразитов? Чуть позже полудня мы услышали чье-то дыхание, разорвавшее безмолвный мир вокруг, и приготовились к не самому приятному времяпрепровождению. Совершенно явно мы увидели, как от толчка ящик сектанта сдвинулся на несколько дюймов. Затем последовал толчок в центр плота, а затем ещё... Толчки продолжались с такой частотой, что и мы не избежали нескольких ударов. Затем последовал ещё один вдох, когда черепаха вынырнула глотнуть воздуха.

Практически одновременно мы оба решили поймать её и пустить на мясо.

Мэрилин

Мы завтракали внутри плота, когда я увидела корабль! Я восторженно прокричала это Морису - спасение было совсем близко! Корабль был в двух милях от нас и приближался. В неясном свете раннего утра он казался вышедшим из грез. Всего восемь дней и наше суровое испытание закончится!

Морис забрался в шлюпку и укоротил тросы между нашими плавсредствами. Пока он занимался этим, я собрала вместе все наши сигнальные ракеты и приготовила их к применению. Корабль оказался маленькой рыболовецкой лодкой или частной яхтой, и, при движении по её нынешнему курсу, она должна была пройти примерно в миле от нас.

Когда лодка поравнялась с нами, Морис попросил у меня первую ракету – дымовую – и я с возрастающим волнением передала ему её. Он оторвал защитную ленту и ударил по верхушке воспламенителем, но ничего не произошло. Долгие несколько секунд мы пристально смотрели на бесполезный предмет, а затем Морис выбросил ракету в море с раздраженным криком: «Эта непригодна. Непригодна, черт возьми!» Я передала ему вторую ракету, и в этот раз мы оба выдохнули с облегчением – она загорелась. Когда свечение начало ослабевать, я передала ему следующую красную ракету. От лодки ответного сигнала не было, и она продолжала держаться того же курса. Мы запалили третью ракету, но лучик надежды стремительно угасал.

«Сколько ракет ещё осталось?»

«Три – две белых и одна красная».

«Дай мне ещё одну, они должны нас заметить!» Я видела, как лодка уплывает всё дальше и дальше. Нас не увидели. Оставшиеся две ракеты было бессмысленно запускать.

Пока Морис удрученно сидел в шлюпке, я принялась размахивать своим дождевиком, хоть от этого и не было никакого толка. Спустя несколько минут Морис попросил меня перестать и поберечь силы, и я послушно остановилась. К тому времени уже была еле видна дымовая труба лодки на фоне зыбкого горизонта, а вскоре океан снова стал только нашим.

Морис

Кажется впервые за всю мою жизнь я испытывал такую сильную жалость, глядя на разочарование и грусть в глазах Мэрилин. Наше моральное состояние стало ещё хуже, ничто не могло смягчить нашего отчаяния. Завтрак мы заканчивали в молчании. День ото дня наше положение становилось плачевнее – еда заканчивалась, вода тоже, и, если скоро не пойдет дождь, то нам придется сократить суточную дозу воды до половины пинты [300 грамм].

Мэрилин

Отдыхая во время жары, мы обсудили корабль и причину, по которой он мог нас не заметить. Я пришла к выводу, что раз это произошло в 8 утра, то команда, должно быть, ушла на завтрак, оставив судно на автопилоте.

Затем зашёл разговор о еде и неизбежно коснулся черепахи, которая всё ещё лежала у нас в шлюпке. Газ в баллоне закончился, и я едва успела подогреть консервы прошлым вечером. Остаток консервов придется есть холодными. Я предложила использовать мясо черепахи в качестве приманки для поимки рыбы, которая дополнит наш рацион. Проблема была в том, что, к сожалению, мы не переложили рыболовные крючки и леску в аварийную сумку, когда готовились к отплытию в Панаме.

За поеданием холодного ужина мы пришли к согласию, что если мы хотим выжить нам придется убить черепаху, и лучшим временем для этого будет утро следующего дня, до того как солнце поднимется слишком высоко.

Морис

13-е марта (9-й день)

На рассвете следующим утром Мэрилин и я сидели в шлюпке и планировали убийство. Наши инструменты были просты: туповатый матросский нож из нержавеющей стали, перочинный ножик из низкоуглеродистой стали, наточенный в некоторой степени о кожаные ножны, и ножницы из нержавеющей стали.

Рептилия очень спокойно лежала на дне шлюпки. У нас обоих было тяжело на сердце, но нам нужно было убить её, если мы хотели жить сами.

«Я попытаюсь вырубить её», – сказал я. Если она будет без сознания, то не будет сопротивляться, и забой не будет таким жестоким.

Я поднял черепаху на боковую стенку шлюпки таким образом, чтобы её голова была высунута за борт. Я помню, как удивился, когда узнал, что морские черепахи, в отличие от своих сухопутных собратьев, не могут полностью втянуть голову в свой сердцевидный панцирь. Голова, одновременно уродливая и привлекательная, не имела зубов. С тоской я думал, что не имел возможности узнать побольше о разных видах черепах при более благоприятных обстоятельствах.

Подняв весло над своей головой, я с оглушительным треском обрушил его на черепашью голову. Затем снова, и снова. Черепаха перестала двигаться, она была без сознания и не издала ни звука.

Кожаные ножны для ножа, оказавшиеся очень полезными в качестве единственного средства для заточки лезвий.

Кухонные ножницы из нержавеющей стали, которые мы использовали для разрезания рыб и черепах.

Мэрилин

Я знала только один способ убить её – перерезать горло, или обезглавить, а ещё я знала, что делать это придется мне, так как Морису нужно будет её удерживать. Мне тоже не хотелось её убивать, она была такой дружелюбной и беспомощной, но нам нужно было быть практичными и безжалостными, если мы хотели жить. Откладывать это дело дальше было нельзя, и я согласилась осуществить забой, если Морис сможет как-то обездвижить её.

Морис оглушил черепаху, ударив по голове веслом, а затем держал её, перевернутую, на борту шлюпки таким образом, чтобы голова свешивалась над контейнером. И тогда я приступила к своему отвратительному делу – рассечению черепашьей глотки. Первый удар ножа не оставил ни единого следа, и я провела ещё несколько минут в попытках сделать что-то, прежде чем на её горле образовалась небольшая резаная рана. Я ожидала, что кожа будет плотной, но для меня стало сюрпризом, какой толстой, эластичной и жёсткой она была в действительности. Наш нож абсолютно не подходил для этого дела.

В этот момент черепаха пришла в себя и начала сопротивляться, молотя всё вокруг ластами и когтями. Я почувствовала беспричинную злость по отношению к этому существу за то, что она делала нашу сложную работу ещё сложней, а Морису стало тяжелее удерживать её на месте. Пришлось приложить немало усилий, чтобы держать её шею вытянутой, и, когда голова была наполовину отсечена, я вонзила нож глубже, перерезав артерии. Густая кровь хлынула мне на руки, и черепаха прекратила своё сопротивление.

Контейнер наполнился густой красной кровью, и, хотя мы читали, что люди пьют её, сама идея была нам отвратительна, так что мы вылили кровь в океан. В мгновение ока стаи рыб собрались вокруг шлюпки и начали с жадностью, издавая громкие хлюпающие звуки, поглощать свернувшуюся кровь. Отмыть руки тоже было нелегким делом, поскольку как только я погружала их под воду рыбы начинали роиться вокруг моих пальцев.

Далее нам нужно было снять нижнюю часть панциря черепахи. Сделав глубокие надрезы по всему периметру, Морис прорезал панцирь перочинным ножом, и мы наконец смогли разломить его на две части, открыв доступ к плотной белой плоти. Я срезала четыре больших куска мяса с каждой лопатки, а остатки туши мы скинули за борт, радуясь, что всё закончилось и мы можем избавиться от этого кровавого месива.

Зеленая черепаха. Была названа так из-за зеленого маслянистого вещества, обнаруженного внутри. Ридлеи (оливковые черепахи) очень похожи на них и отличаются только отметинами на голове.

Морис

Сотни рыб набросились на оставшееся мясо и кровь, и начали поглощать их с ужасающей скоростью.

«Мы обязаны порыбачить, – сказала Мэрилин, взволнованно глядя на такое количество рыбы, – и мне кажется, я знаю как нам это сделать».

Она перебралась на плот и, порывшись там немного, вернулась в шлюпку с плоскогубцами и несколькими английскими булавками из нержавейки. Без лишних слов она отрезала застегивающуюся часть булавки и загнула в небольшой крючок. Затем она продела тонкий шнур через пружинное кольцо и завязала его в одну петлю узлом Терла.

«Держи», – с торжеством произнесла она. В очередной раз Мэрилин продемонстрировала свой гений в импровизации. Я спросил: «Где ты только нашла эти булавки?» Она начала делать ещё один крючок и, не поднимая головы, ответила: «В наборе для оказания первой помощи. Я вспомнила, что видела их, когда разбирала там все».

«Думаешь, это рабочий вариант?» – спросил я, тут же жалея, что задал этот бесполезный вопрос.

«Мы это скоро выясним», – ответила Мэрилин и приступила к насаживанию маленького кусочка черепашьего мяса на крючок. Она закинула шнур в воду, и несколько рыб моментально вцепились в мясо и сорвали его с крючка – мясо было слишком мягким и не держалось на нем. Мэрилин попыталась ещё раз, но ровно с таким же успехом.

«Мясо недостаточно плотное, – произнесла она с раздражением в голосе, – Давай поищем более плотные куски». Наши поиски не принесли результата в виде грубого мяса, зато я обнаружил, что несколько кусков были соединены пленкой.

Крючки для ловли рыбы были сделаны из обрезанных и загнутых в нужную форму английских булавок из нержавеющей стали.

«Попробуй этот», – сказал я, передавая Мэрилин кусочек мяса с пленкой. Она осторожно насадила наживку ещё раз, убедившись, что пленка крепко держится. В этот раз, хоть рыбы и налетели на мясо, оно осталось на крючке, и чуть-чуть погодя, Мэрилин потянула за шнур и вытащила на борт красивую серебристую рыбину, крепко сидящую на крючке.

Я схватил извивающееся скользкое существо и ударил его несколько раз по голове рукояткой ножа, пока оно не погибло. Теперь рыба попадалась на крючок. Мэрилин без остановки насаживала наживку, забрасывала крючок в воду и затаскивала рыбу на борт. Не все попытки были успешны, но рыба попадалась довольно быстро, и вскоре мы наловили достаточно для завтрака.

Синеперый балистод (рыба-триггер). Названа так из-за характерного расположения первых двух колючих рядов переднего спинного плавника. Приблизительно девять дюймов [23 см] в длину, бурый с сероватыми пятнами. Эти рыбы составили большую часть нашего рациона.

Наиболее часто попадались плоские, овальной формы, немного уродливые, серо-бурые рыбы-триггеры, достигавшие шести-девяти дюймов [15-23 см] в длину. Их голова занимала почти половину от всего тела, а на спине имелись два убирающихся шипа у основания головы. Из относительно маленького рта торчали зубы. Эти рыбы стали основой нашего рациона. Их было легко ловить и разделывать, хотя мы и получали иногда укусы и бесчисленные царапины от их плавников. Одна или две такие царапины на моих больших пальцах превратились в гноящиеся раны.

Пока Мэрилин ловила, я потрошил рыбу, отделял печень, а также икру и молоки от самок и самцов. К тому времени, как я заканчивал, Мэрилин начинала отрезать головы; затем я надрезал нижнюю часть каждой рыбины по направлению к хвосту. Мэрилин следом отделяла плоть от хребта таким образом, чтобы я мог отделить филе от кожи и хвоста. Теперь оставалось сделать всего одно дело. Мы выдавливали глаза и иногда, когда рыбы было недостаточно, а мы были голодны, мы доставали сердце и всё съедобное из головы. На еду нам после этого оставались хорошие куски белого мяса, лакомства, которые мы называли «сладостями», или «какашками» в версии Мэрилин, и глаза, полные утоляющей жажду жидкости.

Каждый раз мы старались оставлять несколько кусков мяса на приманку, чтобы у нас была возможность поймать рыбу на следующий завтрак или ужин. Всеми возможными способами мы старались сохранить приманку свежей, заменяя её, когда могли.

Мэрилин

Я наре́зала филе на более мелкие кусочки и разложила поровну в две миски. Затем мы вернулись на плот и сели друг напротив друга. Наша сырая еда находилась между нами, но каждый из нас ждал, пока другой не начнет есть. Морис первым решился её попробовать и убедил меня съесть сырое мясо. Осилив одно филе, больше я не смогла, хотя и знала, что мне придется побороть своё отвращение.

Тем вечером мы использовали остатки черепашьего мяса, чтобы наловить больше рыбы. И в этот раз я смогла съесть чуть-чуть больше, но всё ещё недостаточно. Постепенно я стала потреблять почти столько же сырой рыбы, сколько и Морис.

Морис

Вскоре после нашей первой рыбалки изменилась погода. С юго-востока с шумом налетел ветер, поднимая на море короткие крутые волны, которые делали ход плота некомфортным. Вокруг нас сгустились тучи. Могли ли мы надеяться, что они принесут дождь? Но не упало ни капли, и мы вернулись к своему ежедневному изнуряющему занятию – ловле и потрошению рыбы. Воды едва ли было достаточно, поэтому мы попытались обсасывать рыбьи кости и плоть для получения дополнительной влаги.

Именно тогда Мэрилин придумала игру в домино.

Мэрилин

Чтобы занять себя в течение дня, мы читали книги: по очереди, вслух по странице, затем останавливались и обсуждали некоторые аспекты, зачастую уходя в разговоры о совершенно других вещах. На некоторое время нас увлекла игра "Колыбель для кошки", для которой мы использовали отрез случайной веревочки. Когда она нам надоела, мы играли в слова. Каждый из нас по очереди выбирал слово, и, используя буквы этого слова, мы постепенно составляли возможные комбинации из четырех или более букв. Это держало наши извилины в тонусе и занимало на несколько часов, но как же я сожалела, что мне не хватило ума взять наши карманные шахматы. У нас не было ничего, что могло бы превратиться в импровизированные шахматные фигуры, но мы сделали домино из пустых страниц бортового журнала. Костяшки были нарезаны из полосок бумаги примерно 1 на 2 дюйма и сложены вчетверо. Нам пришлось играть необычным способом, так как было невозможно размещать их край к краю – их или сдуло бы, или они бы намокли. Мы брали каждый по шесть карточек-костяшек и записывали свои ходы на листе бумаги: например, я записывала «2 –» (2 / пусто) и передавала бумагу Морису; он записывал «– 6» (пусто / 6), и так мы продолжали до окончания партии.

14-е марта (10-й день)

В течение первых двух недель мы видели много китов – как кашалотов, так и косаток. Обычно они были в парах, и кашалоты всегда подплывали ближе к нам, примерно на расстояние в 20 или 30 футов [6-10 метров]. Каждый раз я с тревогой ждала, когда они уплывут.

Косатка. Приблизительно двадцать футов [6 метров] в длину, серая. Мы часто видели их в парах или тройках. Они с рвением охотятся за едой, часто атакуют других китов, большую рыбу и тюленей, отсюда и название.

Самый близкий контакт с китом во время плавания был действительно необычным, и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это была уникальная ситуация, в которой случайно оказывались всего несколько человек. Достаточно странно было уже то, что кит был один. Возможно, он искал себе пару. Огромный кашалот поднялся на поверхность примерно в 20 футах [6 метров] позади нас. Я услышала свист выталкиваемого воздуха, высунула голову в вентиляционное отверстие и окликнула Мориса. Мы устремились ко входу, чтобы посмотреть на неторопливое передвижение животного. Выглядело всё так, будто он не собирался просто проплыть мимо, как делали другие. Мы не могли проронить ни слова, а только сидели у входа и гадали, как этот гигант поведет себя.

Морис был очень спокоен и сказал, что мы ничего не можем сделать. Он сел у входа на плот, тогда как я примостилась у него за спиной и в благоговейном ужасе таращилась на это огромное существо. Теперь оно находилось очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Маленькое круглое ды́хало выглядело влажным и блестящим, как собачий нос. Оно медленно открылось, и струя насыщенного влагой воздуха, похожего скорее на пар, выстрелила вверх, а затем, словно дождь, осела на плот.

Морис сильнее сжал мою руку и тихо объяснил, что, если кит перевернет плот, меня будет сложно спасти. Он сказал мне ухватиться за веревки на шлюпке и не отпускать. Я согласно кивнула, но не думаю, что его совет действительно проник в мое сознание. Думаю, это был первый раз, когда Мориса беспокоило мое неумение плавать.

Пока чудовищно огромное существо замерло рядом, мы держались друг за друга. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться, и помню, как услышала тихий голос Мориса: «Почему бы ему просто не убраться отсюда и не оставить нас в покое». Часть тела прямо напротив входного проёма была спиной, и я помню, что она казалась мне похожей на коровью – черная как смоль, блестящая от влаги, ребра просвечивают сквозь кожу. Левиафан сохранял своё положение в течение очень долгого, как нам тогда казалось, времени, но по факту – может быть, не дольше десяти минут. Мы же ожидали, что его хвостовой плавник в любой момент рассечет нас надвое.

Наконец, не получив никакой реакции на своё появление, кит начал отдаляться от нас и погружаться в воду. «Не ныряй сейчас», – прошептала я в напряжении момента, но одним внезапным движением его хвост встал перпендикулярно и исчез в глубине, погрузившись практически вертикально и едва ли создав всплеск воды. Последнее, очевидцами чего мы стали, был огромный черный веерообразный хвост, резко очерченный на фоне ярко-голубого неба. Затем он исчез глубоко в океане, а я осталась безмолвной и дрожащей на плоту, мягко раскачивающимся на затихающих волнах.

Когда после этого случая снова появлялись киты, я настороженно следила за ними, пока они не уплывали. Я бы очень не хотела повторения этого представления!

Морис

Мы посидели несколько минут, глядя на место, где только исчез кит. «Жалко, что мы не сделали фотографию. Никто не поверит нам, когда мы будем рассказывать об этом», – сказала в конце концов Мэрилин. Её уверенность в том, что мы выживем, одновременно удивила и расстрогала меня, так что я принялся притягивать шлюпку ближе к нам. «Думаю, пора начинать ловить рыбу на ужин», – сказал я. В этот раз мы поменялись, и я порыбачил.

Послесловие

Морис и Мэрилин Бейли на презентации книги в 1974 году.

История кораблекрушения, рекордной по длительности борьбы за выживание в открытом океане и спасения Мориса и Мэрилин Бейли стала одним из значимых информационных событий 1973 года. Многочисленные средства массовой информации из разных стран мира рассказывали подробности этой истории, брали интервью у супругов Бейли, обсуждали с экспертами исторические прецеденты и шансы на благополучное спасение в подобных ситуациях.

На волне большого общественного интереса и шумихи, созданной СМИ, возникла идея написания данной книги. Впервые книга была издана издательством Nautical Puplishing Company в 1974 году и выдержала несколько переизданий. Оригинальное название книги - "117 days adrift". В США книга публиковалась под названием "Staying Alive!" (Остаться в живых!).

Через год после выхода книги Морис и Мэрилин Бейли исполнили свою мечту - на полученные от издателей гонорары купили новую яхту, которую назвали Орилин II, и отправились в новое плавание. Одним из первых посещённых ими мест стала Патагония.

Спустя пять лет путешествий Морис и Мэрилин вернулись в Англию и обосновались в городке Лимингтон на берегу Ла-Манша, где Морис купил лодочный магазин. Мэрилин, страстный садовод, в течение нескольких лет руководила в городе садовым центром. Они продолжали путешествовать, но уже по суше, объездили всю Европу, увлеклись альпинизмом.

Интересным фактом является то, что 4 месяца, проведённые супругами Бейли на спасательном плоту, в течение которых они были вынуждены питаться мясом убитых ими черепах, птиц и рыбы, изменили их взгляды на животных. Мэрилин и Морис пообещали, что, если они переживут это испытание, ни одно животное больше никогда не пострадает от их рук, и в конечном итоге они стали вегетарианцами.

Мэрилин Бейли умерла от рака в 2002 году в возрасте 61 года. Детей у пары не было - по словам Мориса это было сознательным решением их обоих ещё до вступления в брак. Морис жил одинокой аскетичной жизнью до своей смерти в декабре 2018 года.

В 2016 году испанский энтузиаст, исследователь и кинодокументалист Альваро Сересо (Alvaro Cerezo) встретился с Морисом Бейли, взял у него интервью и снял небольшой документальный фильм, в котором Морис рассказывает об их с Мэрилин прошлом и своём настоящем. В том числе он признался, что хотел бы снова оказаться на том плоту. «Это было чудесно, — сказал Морис. — Я никогда не был настолько близок к природе».

Сам фильм, а также множество материалов, посвящённых супругам Бейли, полную фотокопию дневника, который они вели в своём плавании, можно найти на сайте, созданном фондом Альваро Сересо: https://thebaileys.docastaway.com

6. Изучение черепахи

Морис

15-е марта (11-й день)

На следующий день после встречи с китом стало заметно прохладнее, усилился ветер, море потемнело и стало неспокойным, и мы впервые за всё время, проведенное в Тихом океане, увидели белых барашков на волнах. Мы убрали наш парус и решили для большего удобства снова поставить плавучий якорь, чтобы он плелся сзади. Начав выпускать верповальный трос, мы заметили, что две из четырех брезентовых петель, к которым крепился якорь, протерлись. Мы не могли особо ничего предпринять для их ремонта, кроме как связать разорвавшиеся части вместе. Проводя это своеобразное техобслуживание, мы понимали, что якорь долго не протянет, и действительно, на следующее же утро он исчез. Но якорь был необходим, поэтому в качестве замены я продел веревку через пару непромокаемых брюк и закрепил её свободный край за спасательные тросы. Это замедлило нас достаточно, чтобы была возможность поймать рыбу. Благодаря своей бо́льшей парусности, плот постоянно догонял шлюпку, и тросы перепутывались с висящим на них баллоном сжиженной двуокиси углерода. Из-за этого плот вращался, и его разворачивало входом навстречу набегающим волнам, что было для нас большим риском.

16-е марта (12-й день)

Вместо паруса я повесил на весло вторую пару непромокаемых оранжевых брюк и вставил его с одной стороны банки, закрепив оттяжками к носу и корме. Я надеялся, что если мимо пройдет корабль, этот "флаг" сделает нас более заметными для него.
Изобретательный ум Мэрилин никогда не отдыхал, и она предложила очередной вариант, чем можно заняться. «Как думаешь, мы могли бы сделать колоду карт? – спросила она, – их будет легче держать в руках чем наши домино». Я согласился, и мы начали нарезать пустые листы бортового журнала на маленькие прямоугольники.

Мэрилин

Размер наших игральных карт составлял приблизительно 2 на 3 дюйма [5 на 7,5 см], а их изготовление заняло половину дня – числа и масти рисовали карандашом. Нам пришлось научиться не мухлевать, поскольку карандашные рисунки было четко видно с обратной стороны, когда на карты падал свет. К сожалению, карты были довольно непрочные, поэтому играть можно было только в погожие деньки, но ожидание определенно того стоило. В течение следующих нескольких недель мы провели много времени за игрой в вист.

Вид из-под воды на нижнюю часть плота вместе с плавучим якорем. Три прямоугольных предмета, прикрепленных к днищу – стабилизирующие карманы. Они заполняются водой и увеличивают вес плота, сводя к минимуму вероятность его переворачивания в условиях сильного волнения. Ещё один висящий объект – баллон сжиженного углекислого газа, выскользнувший из своего кармана и свободно свисающий под плотом, что привело к его постоянному запутыванию в буксировочном тросе.

Плавучий якорь, замедляющий дрейф плота под действием ветра.

Баллон углекислого газа, который надувал плот, но принес в итоге кучу проблем.

Морис

21-е марта (17-й день)

В плот нахлестало воды, поэтому нам приходилось вытирать пол губками. Нижние части наших тел постоянно терлись о прорезиненное покрытие, вследствие чего ноги и ягодицы покрылись воспаленными пятнами. На коже также появились бесчисленные волдыри, как мы предполагали, от соленой воды.

На следующий день распогодилось, стих ветер, и стало очень жарко. В течение следующих трех дней от этой жары не было спасения, но затем сгустились облака, с юга налетел сильный ветер, превративший море в крутые темные покрытые пеной холмы. А после пошёл дождь...

Нам просто необходимо было собрать эту драгоценную жидкость, и тогда мы заметили, что вода свободно течет через смотровое окно, оно же являлось вентиляционным, хотя мы завязывали закрывающее его полотно довольно крепко. Мэрилин подставила ведро в это место, и вода непрерывно закапала в него. Нам же пришлось переключить своё внимание на ту воду, которая текла по надувным стенкам плота из мест присоединения тента, и которую следовало бы вытереть. Эта работа была очень изматывающей, особенно позже, во время настигавших нас сильных ливней. Когда в ведро набралось уже около пинты [0.6 литра] воды, мы решили её попробовать. Она была отвратительной на вкус – с навеса плота частично вымыло водоотталкивающую резиновую пропитку. Её невозможно было пить, поэтому первое ведро мы вылили. Час спустя вода стала почище, и, собрав ещё около пинты, мы аккуратно перелили её в пластиковую канистру.

Такого количества, казалось, было очень мало после двухчасового ливня, однако мы не могли придумать более эффективного способа сбора воды. Позднее, когда погода переменилась, мы обнаружили, что воды даже слишком много. Мы использовали такой способ каждый раз когда шёл дождь, хотя, так как из полотна навеса резиновая пропитка вымывалась постепенно, вода всегда была загрязнена и неприятна на вкус.

Так мы собирали дождевую воду. Она стекала по навесу плота в вентиляционный желоб, а затем капала в ведро. После этого мы разливали её кружкой по бутылкам и канистрам.

Мы поймали и убили вторую черепаху. В этот раз разделали тушу и съели столько, сколько смогли. Мы вырезали куски плоти с лопаток и тазовой области, а также осторожно удалили печень, сердце и почки.

Ещё мы обнаружили толстую жировую прослойку под панцирем и в других частях тела. Она была зеленовато-желтой и выглядела довольно аппетитно. Мы попробовали нежное мясо, и оно оказалось невероятно вкусным. Теперь мы с нетерпением ждали момента, когда снова сможем насладиться черепашьим мясом. Хотя, быть может, это потребность наших истощенных тел в нормальном питании заставляла нас желать большего.

До момента поимки следующей черепахи мы попали в череду ливней. Дождь шёл так долго, что нам удалось не только наполнить водой все пустые канистры, но и заменить часть изначальных запасов, которые испортились из-за длительного воздействия солнца. Если дождь начинался, то лил в течение нескольких часов. Для нас это означало, что всё это время мы будем заняты сбором воды и распределением её кружкой по канистрам. Помимо этого, нужно было постоянно убирать воду с пола. Но как бы мы ни старались, всё содержимое плота всё равно сильно намокло. Без должного отдыха мы очень сильно уставали, что ухудшало наше и без того подавленное состояние.

26-е марта (22-й день)

Мы вернулись к регулярным ночным вахтам, и наш мир погрузился в потрясающую тишину. Я вызвался дежурить первым. Раньше у нас едва ли была возможность проводить столько времени за тем, чтобы просто глядеть в небо. С удивлением я смотрел на необъятное ясное полотно звезд надо мной. Это был момент тишины и покоя.

Незнакомое экваториальное ночное небо изумляло меня. Я видел Сириус, Ригель и Капеллу, но не мог понять, где Поллукс и Кохаб. Они затерялись среди мириад сияющих небесных тел. Обзор не был затуманен скоплением дымки или облаков. Бескрайнее небо, простирающееся во все стороны, медленно вращалось вокруг меня.

Я посветил фонариком на свои часы. Уже подошло время меняться, но мне было жалко будить Мэрилин. Я посидел ещё немного, глядя на небо, и увидел, как метеориты проносятся между звездами и затем сгорают в самый неожиданный момент.

В своих размышлениях я пришёл к нескольким четким решениям на будущее, которые сильно повлияли на мое отношение к людям. Теперь я был настроен терпеливо и участливо выслушивать доводы других людей. Я обещал себе, что нетерпимость, хоть она и не всегда бывает плоха, больше никогда не должна управлять мной. Я решил исправить свой эгоистичный подход к любым начинаниям и уменьшить размер своего эго.

Пришло время будить Мэрилин.

Мэрилин

Хотя мы и ели теперь достаточно приличное количество рыбы, я заметила, что Морис худеет день ото дня – уже заметно проступили ребра, и всё сильнее проваливаются щеки. Его лицо выглядело изможденным, и быстро отрастающая борода явно не спасала положение. Наш загар также пропадал, поскольку мы старались по возможности скрываться от солнечных лучей. Сложно было представить, что всего три недели назад мы были загорелыми и подтянутыми, а теперь стали бледными и истощенными.

Когда мы покидали Панаму, ни у одного из нас не было лишнего веса, и мы весили 118 и 158 фунтов [53 и 71 кг] соответственно. В течение первого месяца мы стремительно теряли в весе, но позднее этот процесс замедлился. У нас не было зеркала, однако после череды настойчивых вопросов, Морис сказал, что мое лицо сильно исхудало. Сошёл синяк со скулы, но ещё осталось несколько на голенях. Я получила их, когда мы покидали яхту. Конечности казались ослабленными, и я думала, что, скорее всего, мышцы ног смогут держать нас не очень долго.

Первое время главной проблемой оставалась вода, поскольку дождя не было, и стояла невыносимая жара. Кожа на наших губах пересыхала и трескалась, а крохотные глотки воды, которые мы могли себе позволить, не сильно помогали исправить эту ситуацию. К счастью, облегчение нашей жажды приносила рыба, которую мы ели. Однако мы уже начинали уставать от этой рыбной диеты, поэтому с нетерпением ждали, когда мимо проплывет очередная черепаха. Мы мечтали о кусках черепашьего мяса, которые получилось добыть в прошлый раз, и которые постепенно становились всё более желанными. Мы считали, что сырая рыба вкуснее, чем сырое мясо черепахи, но чем больше рыбы мы съедали, тем меньше энтузиазма испытывали по этому поводу.

28-е марта (24-й день)

В следующий раз, когда рядом с нами появилась самка черепахи среднего размера, мы не испытали и толики сомнения, которое чувствовали в первый раз. Я быстро просунула голову в смотровое окно и, увидев черепаху прямо под собой, схватила её за задние ласты. Морис в это время находился в шлюпке. Он подплыл ближе и, ухватившись за другой ласт, быстро затащил её в лодку. Мы действовали по той же схеме, что и в прошлый раз, только теперь решили изучить черепаху чуть больше, а не только срезать мясо с лопаток. Мы обнаружили большое сердце, вытащили его и отложили в сторону. После этого нашли крупную печень, занимавшую практически четверть её панциря. Извлечение печени заняло приличное количество времени, поскольку она была очень скользкой, и её важно было удалить, не повредив желчный пузырь. Этот зеленый мешочек мог с легкостью лопнуть и испортить всё остальное мясо заполнявшей его горькой жидкостью.

Мы решили удалить все внутренности. Я прореза́ла пищевод, а Морис в это время разре́зал сдерживающие пленки и перекинул забитый чем-то кишечник через борт. Когда его размотало и потащило по поверхности воды, мы с удивлением обнаружили, что он был заполнен кусочками панциря краба. Возможно, причиной, по которой наш плот так сильно привлекал черепах, были маленькие крабы, которые поселились под нами.

Когда все кишки были удалены, мы ненадолго опустили панцирь в воду, чтобы смыть кровь, а когда вернули в лодку, продолжили изучение внутренностей. Я нашла несколько маленьких невероятно мягких кусков мяса над тазовыми костями. После этого обнаружила две крупные практически круглые почки, прикрепленные к панцирю. Они были очень бледными и состояли из бесчисленного количества отдельных сегментов, напомнивших мне зернышки граната. Мы попробовали их грызть, и они оказались очень хрустящими, но было слишком много пленок. Больше ничего интересного в черепахе не нашлось, яиц тоже не было.

Мы съели небольшой кусок печени, но мне она показалась тошнотворно сладкой. Большую её часть мы выбросили за борт, поскольку она не годилась в качестве приманки – слишком легко соскальзывала с крючка. Попробовали сердце, и вот оно оказалось намного более приятным на вкус, хотя оболочка и была несъедобной.

Промыв несколько раз куски мяса морской водой, я порезала их на узкие полоски. Тем вечером мы съели их, обмакивая в соусе болоньезе. Такой способ поедания сырого мяса казался мне менее варварским. После трапезы осталось ещё полбанки соуса.

Когда мы убили черепаху, рыбы заметно оживились при виде крови и лакомых кусочков и стали слишком беззаботными или, быть может, слишком самоуверенными. Они даже вцеплялись в пропитанную кровью губку, когда мы промывали её в воде. На крючок начали попадаться какие-то новые виды рыб, включая "серебряную рыбу". Эта рыба обладала красивой обтекаемой формой, серебристо-серого цвета с сиреневой "V" на голове, исчезающей, когда рыбу доставали из воды. Она была примерно девять дюймов [23 см] в длину, с невероятно нежным мясом. Поймать такую всегда было особым удовольствием.

Морис

29-е марта (25-й день)

Когда мы поймали эту черепаху, самку среднего размера, и затащили её в шлюпку, она с остервенением сопротивлялась нашим попыткам уложить её на спину. Красивое крепко сложенное создание молотило своими ластами по воздуху, а торчащие одинокие когти задевали наши ноги и тела, оставляя неприятные царапины. Черепаха была неугомонна и, даже будучи перевернутой на спину, вертелась, отталкиваясь ластами от бортов лодки. Щелкая беззубыми челюстями, она вцеплялась во все, что попадалось на глаза. А мы впервые забеспокоились о безопасности шлюпки, поскольку эти челюсти могли с легкостью прокусить прорезиненный материал.

Я пытался удерживать рептилию за передние ласты, но она была поразительно сильной. Нам нужно было убить её немедленно, со злостью подумал я и затем озвучил эту мысль Мэрилин. Склонившись над черепахой, я сделал своё положение неловким и неустойчивым, поэтому мне пришлось передвинуть ногу в более подходящую позицию. В ту же секунду черепаха сомкнула свои мощные челюсти на моей лодыжке. Она вцепилась в рыхлую кожу, причиняя сильную боль и не собираясь меня отпускать.

Ослабить мою хватку означало позволить ей бить нас своими опасными ластами. Потратив всего мгновение на сомнения, разрывая кожу, я выдернул свою лодыжку из челюстей черепахи и выругался. «Возьми нож и перережь ей глотку», – скомандовал я Мэрилин.

Мэрилин незамедлительно приступила к этому кровавому делу. Она упорно выполняла эту тяжёлую работу, пока черепаха не перестала подавать признаки жизни. Ну и бардак! Брызги крови были повсюду, а часть ещё и разлилась, когда мы пытались собрать её. Зато теперь мы могли расслабиться, ведь самая неприятная работа была позади. Жизнь казалась невероятно жестокой, когда мы приступили к изучению своей неудачливой жертвы. Однако, сильных угрызений совести по отношению к её судьбе мы не испытывали. Нам жизненно необходимо было её мясо.

Некоторое время мы сидели, отдыхая и поедая свернувшуюся кровь, которую удалось собрать. Под хвостом черепахи обнаружились два краба-паразита. Мы выбросили их за борт и выяснили удивительную вещь: они поплыли искать укрытие под плот. Интересно, существуют ли крабы, которые плавают по морю? Вот так рушатся общепринятые представления, когда живешь в непосредственной близости к природе.

В очередной раз мы приступили к срезанию пластрона, или нижнего щита черепахи. Используя только маленький перочинный ножик, единственный подходящий для этого занятия, мы по очереди прореза́ли панцирь и жёсткую шкуру. Вырезать мясо теперь было относительно нетрудно, поскольку анатомия черепахи была нам уже знакома. Первым делом были удалены куски мяса с лопаток, чтобы затем поднять кости и получить доступ к печени. Осторожно убрав её из тела, мы вырезали сердце.

Срезав с тазовых костей всё мясо, которое могли, мы поискали яйца, но тщетно. Зато извлекли две крупные почки, обнаружившиеся над хребтом.

Внутри также обнаружилось большое количество зеленоватого жира, который мы аккуратно собрали. «Этого мяса нам хватит на два дня», – сказала Мэрилин. – «Если держать его в прохладе, завтра оно должно быть ещё свежим». Разумное предположение, ведь при таком раскладе сегодня ночью и завтра утром мы будем свободны от утомительной рыбалки.

Мэрилин

29-го марта мы увидели второй корабль. Мы продолжали нести вахты ночью, и, когда я смотрела на звезды во время своей смены, я заметила движение на северном горизонте. Мне показалось это странным, поэтому я посмотрела туда ещё раз. Мое сердце замерло – это мог быть только корабль.

Это произошло в 3:45. Сначала, я не хотела будить Мориса и вселять в него надежду в случае, если это окажется ложной тревогой, однако, когда корабль неожиданно поднялся на волне, я увидела красный навигационный огонек и огни на верхушке мачты. Я растолкала Мориса и достала две оставшиеся ракеты. Это был танкер, огни на верхушке мачты, расположенные почти на одной линии, постепенно становились ярче. Когда корабль подошёл ближе, мы увидели палубное освещение, четко обрисовывающее конструкции корабля, и теплый свет, идущий из иллюминаторов. Морис взял первую ракету, красную. Удача явно была не на нашей стороне – эта ракета тоже оказалась непригодной к использованию. Но к этому времени мы уже пережили столько неудач, что довольно спокойно отнеслись к очередной. Без лишних слов Морис швырнул её в воду и потянулся за последней оставшейся ракетой.

Вторая ракета сработала как надо и осветила не только плот и шлюпку, но и обширную территорию вокруг. Мы были уверены, что вахтенные на корабле увидят нас. Когда сигнальная ракета погасла, Морис принялся подавать сигнал SOS фонариком. Корабль упорно продолжал свой путь, пока его кормовые огни снова не превратились в яркую звезду на горизонте.

Два корабля за двадцать пять дней. Я пыталась утешить Мориса, сказав: «В третий раз повезет», но это не сильно подняло наше унылое настроение. Словно отразив наше состояние, погода испортилась, и март завершился тоскливыми влажными днями и шквалистым ветром. Единственное преимущество такой погоды заключалось в достаточном количестве питьевой воды.

6-е апреля (33-й день)

В набор вещей первой необходимости я положила маленький тюбик зубной пасты, две зубные щетки, кусок мыла и расческу. Мыло не создавало пены, как бы мы не старались, а спустя пару недель оно размокло, и мы с отвращением выбросили его в океан. Острый свежий мятный вкус зубной пасты был прекрасен, но всё портило ополаскивание соленой водой.

Морис с легкостью расчесывал и волосы, и бороду, а вот мои длинные волнистые волосы сильно путались, и чтобы аккуратно их прочесать, приходилось тратить по пятнадцать минут каждое утро. Как же часто я грозилась их остричь, но каждый раз удерживалась от этого. Однако я подстригала усы Мориса, когда они начинали лезть ему в рот и раздражать его. Я пыталась мыть голову в соленой воде, но ничего хорошего из этого не выходило. Волосы по-прежнему выглядели безжизненными и блеклыми. Позднее, когда дождь шёл так часто, что мои волосы постоянно оставались влажными, они наконец снова стали мягкими и блестящими.

В течение первых двух недель апреля шквал следовал за шквалом. Больше не было нужды в ограничении потребления воды, рыбы и черепах также было в достатке. Для еды мы ловили только самых маленьких черепах, больших оставляя без внимания. Но, поскольку теперь вокруг крутилось много больших черепах, мы решили привязать их к плоту и посмотреть, смогут ли они нас буксировать.

8-е апреля (35-й день)

Мы поймали крупного самца черепахи, перевернули его в воде на спину и привязали две петли вокруг его задних ласт. К нашему изумлению, он потянул нас в направлении Галапагосских островов! Черепахи, должно быть, очень сильные пловцы, если учесть, что этот самец тянул нас настолько быстро, что образовался след носовой волны. Мы подумали, что две или три черепахи смогут тянуть нас ещё быстрее. С большим волнением поймав ещё одного крупного самца, мы впрягли его. Я уже представляла себе, как наша "команда" входит в гавань! Но эта картинка в моей голове разбилась вдребезги в ту же секунду, как вторая черепаха поплыла в противоположную сторону! Нам просто "повезло" выбрать именно того, кто был не способен ориентироваться в пространстве. Но мы всё же оставили его в упряжке в надежде на то, что он последует хорошему примеру своего товарища.

«Но эта картинка в моей голове разбилась вдребезги в ту же секунду, как вторая черепаха поплыла в противоположную сторону!»

Переворачивая черепах, чтобы запрячь их, мы обнаружили рыб-прилипал, гнездящихся на рыхлой коже под задними ластами. Обычно они селились парами – по одной под каждый плавник. Мы отцепляли их и кидали в шлюпку, чтобы после пустить на наживку. Из них получалась превосходная приманка для рыбы, поэтому частенько вместо того, чтобы убивать черепаху, мы ловили её, переворачивали и снимали прилипалу.

7. Месяц второй

Морис

10-е апреля (37-й день)

Я сидел в шлюпке и увлеченно ловил рыбу. Была середина утра, денек обещал быть хорошим, и, хотя море было покрыто зыбью, светило солнце, рыба охотно попадалась на крючок.

Раздраженный голос Мэрилин ворвался в поток моих мыслей. «Корабль! Ты не видишь вон тот корабль?» – крикнула она из плота. Испуганный, я обвел взглядом пустой горизонт.

«Позади тебя», – сказала она. И только тогда я увидел его – грузовое судно, идущее на восток.

Мэрилин что-то писала и между делом произнесла: «Я смогла услышать его ещё из плота». Я в восхищении уставился на неё. Даже сейчас, когда корабль был в полутора милях [2.4 км] от нас, я не слышал его.

«У тебя очень хороший слух», – заметил я.

Мэрилин

Мы оба в неверии таращились на него – он был так близко, примерно в полумиле [800 м] от нас. Сигнальных ракет у нас не было, и мы размахивали дождевиками. Как и остальные корабли до него, этот продолжал следовать по своему курсу и вскоре пропал из вида. Мы ужасно расстроились и не могли понять, почему нас никто не замечает. Мы невидимки? Я не понимала, почему удача покинула нас – с четвертого марта нас преследовали одни проблемы. Она непременно должна была улыбнуться нам.

Мы решили подготовиться к встрече со следующим кораблем и сделать несколько сигнальных огней. Покидая Орилин, я прихватила из шкафа немного одежды вместе с вешалками. Теперь я убрала с вешалок крючки, и мы, порвав на лоскуты несколько рубашек, наматывали их на вешалки – слой за слоем, завязывая каждый лоскут по отдельности. У нас было две деревянные вешалки и одна металлическая, так что теперь в наличии было три сигнальных факела. Перед тем как поджигать, мы планировали пропитать их керосином, а затем полить метиловым спиртом – чтобы они быстрее и легче воспламенялись.

Кроме того, мы решили попробовать сделать дымовую шашку. Я забрала с яхты свой "именинный" пирог. Это был обычный кекс с изюмом, цукатами и орехами. Мы планировали разделить его с нашими друзьями на Маркизских островах в мой день рождения 24-го апреля. Осторожно разрезав кекс на шестнадцать частей, мы съедали по кусочку за завтраком. К сожалению, сейчас он уже закончился, но пустая коробка от него стала основой для нашей «дымовой шашки». Мы собрали лоскутки ткани, вырвали страницы из книг и скрутили их в тугие рулоны. Мы надеялись, что они начнут тлеть и дымить, если зажечь их, а затем погасить пламя.

Два дня спустя в 3:30 дня нам выпала возможность привести наш план в исполнение.

Морис

12-е апреля (39-й день)

После полудня мы тихо сидели внутри плота. Неожиданно Мэрилин напряглась, села на колени и быстро поползла к выходу. «Я слышу корабль», – сказала она.

Хотя я ничего не слышал, я всё равно присоединился к ней, и теперь мы вместе вглядывались в освещенное ярким солнцем море. Волны были маленькие, и солнце, находящееся как раз на нашей широте и потому висящее большую часть дня на западе, сейчас клонилось к горизонту. Пассатное небо было расчерчено полосами кучевых облаков, подгоняемых легким юго-восточным ветром.

Теперь я слышал глухой отдаленный рев мощных дизельных двигателей. Я щурился от солнца и не мог выцепить корабль взглядом, но он должен был быть где-то там.

«Вон он, – окликнула меня Мэрилин, – Вон там».

Я посмотрел в том направлении, куда она указывала, и увидел маленький белый корабль. Он часто пропадал за волнами и шёл с севера. Должно быть, его курс лежал строго на юг.

«Он должен пройти очень близко к нам, – сказал я. – Я переберусь в шлюпку и попытаюсь создать немного дыма. Ты пока начинай размахивать своей курткой».

Я взял спички, коробку от кекса, несколько тряпок и свою куртку и забрался в лодку. Мэрилин уже с энтузиазмом размахивала в воздухе своей курткой. Я разорвал тряпки и сложил их в коробку от торта, плеснул туда керосин и немного метилового спирта.

Из соображений безопасности я поместил всё это в пустой черепаший панцирь.

Я чиркнул спичкой, разжег костер и поднял черепаший панцирь над головой. Раздуваемое ветром пламя вырывалось из коробки. Однако количество выделяемого дыма было разочаровывающе малым. Разместив костер у своих ног, я быстро достал влажное полотенце и принялся гасить пламя, рассчитывая, что образующегося теперь дыма будет больше.

Я снова поднял коробку повыше, и из тлеющих тряпок повалил дым. И хотя ветер гнал его практически горизонтально, мы подумали, что дыма будет достаточно, чтобы обозначить наше местоположение.

«Он останавливается! – крикнула Мэрилин, комментируя действия корабля. – А теперь поворачивает».

Корабль, выглядевший, как полувоенное судно, действительно остановился, и мы ошеломленно смотрели, как он начинает поворачивать. Поначалу было трудно определить, в какую сторону он поворачивает, но в конце концов мы различили, что от нас отдаляется именно нос. Он был так близко – не дальше, чем в полумиле [800 м] от нас. Они должны были нас заметить...

Мы не могли оторвать своих глаз от корабля, и тут снова показались его нос и правый борт. Он развернулся на 180 градусов. С волнением мы начали ожидать приближение корабля. Как же я жалел, что не положил гелиограф (прибор для подачи световых сигналов) в спасательный набор.

Корабль стоял неподвижно уже несколько минут. Мэрилин продолжала без устали размахивать курткой, моя шашка практически перестала дымить, так что я тоже взялся за куртку.

Корабль снова начал двигаться, отворачиваясь от нас, и за очень короткий отрезок времени совершил ещё один разворот на 180 градусов. Затем он застыл, а его ватерлиния пропала в морских волнах.

«Ну давай, не заставляй нас ждать, – воскликнул я. Рука уже устала от постоянного размахивания. Ну и ладно! И не приближайся тогда! – Заорал я. – Мы другого дождемся!» И, словно отвечая на мои выкрики, корабль двинулся по своему курсу на юг. Он продолжал удаляться, не обращая внимания на наши сигналы, и вскоре пропал из поля зрения.

«Как они могли нас не заметить?» – спросила Мэрилин, не в силах скрыть печаль в голосе.

«Скорее всего, они видели нас вначале, но затем, должно быть, потеряли среди волн и не смогли найти снова. Не забывай, что мы были прямо на линии солнца. Это было невероятно сложно для них» – с тоской сказал я, неуверенный, что у меня хватит духу продолжить. Два корабля за два дня. Будут ли какие-то изменения в нашем невезении?

Именно тогда я выяснил истинное отношение Мэрилин к религии. До этого я считал, что она придерживается тех же скептических взглядов, что и я.

Эта фотография была сделана в проливе Ла-Манш в довольно спокойный день, когда на воде было лишь легкое волнение. Плот и шлюпка находились примерно в 500 ярдах [460 м] от камеры. Удивительно, насколько сложно их разглядеть – вблизи горизонта и немного левее центра. Некоторые корабли проходили на расстоянии 800 или 900 ярдов [700 – 800 м] от плота, когда он был в Тихом океане, но там было заметное волнение, и в целом условия зачастую были гораздо более суровыми.

Мой собственный атеизм, вероятно, пустил кори ещё в моей юности, когда ни один взрослый не был в состоянии развеять мои сомнения. Они считали, что я должен принять все религиозные традиции без лишних вопросов, подобно тому, как многие принимают на веру искаженную каким-то писателем-романтиком историю. Я взбунтовался, как мог взбунтоваться только подросток, и стал нетерпим к безрассудочному одобрению, отдаваемому этой мертвой традиции. Сложно было примирить мой мир практического гения человека с суевериями, порожденными религией. Мой мир, каким его видел я, был реален. Не было «мира для маленьких детей», и мои учителя, скорее всего ненамеренно, вытеснили из моей головы мысли о практической религии. Они учили меня догматическим теориям, и мое обучение превратилось в лживую подделку.

Мэрилин же была настоящей фаталисткой. Она верила, что многое из того, что с нами произошло, и из того, что мы делали, было предопределено. Суровое испытание, через которое мы проходили, она объясняла тем, что оно готовило нас к событиям будущего. Из её объяснений выходило, что должна быть причина тому, почему мы смогли так долго продержаться. Возможно, её миром на самом деле управляла высшая сущность, хотя, как и многие другие люди, она неохотно называла её Богом. Она не боялась этого божества.

В любом случае, у Мэрилин было не так много времени на традиционную религию, и помимо этого она, как и я, была нетерпима к церковникам. Оглядываясь назад, я пытался найти какое-то объяснение её уверенности и энергичности. Мне вспомнилось, как во время стоянки на якоре в Антигуа в Вест-Индии, Мэрилин тихо и задумчиво произнесла: «Я не хочу это продолжать».

Я почувствовал раздражение. «Да почему? Путешествие чудесно, и всё идет по плану. Мы сейчас в лучшей форме, чем были когда-либо до этого. Да и перспектива посетить острова в южной части Тихого океана восхитительна».

«Да, но я бы хотела вернуться в Англию и построить лодку побольше, – сказала Мэрилин. – И в следующий раз я бы хотела отправиться в путешествие вместе с Джун и Колином, чтобы показать им все те прекрасные места, которые мы посетили».

Середина апреля

«Не забывай про климат Англии и как он действует на твой артрит, – сказал я, – и вспомни про наши перспективы быстро найти хорошо оплачиваемую работу.»

«Я всё это знаю, – ответила Мэрилин, – но у меня такое чувство, что сейчас мы должны вернуться назад и вложить все наши полученные знания в новую лодку».

Мэрилин не настаивала, тема замялась, и я больше не вспоминал об этом до настоящего момента. Было ли у неё какое-то предчувствие грядущей катастрофы? Это могло быть простым совпадением, но сейчас, хотя временами Мэрилин и впадала в уныние, её уверенность в нашем окончательном спасении оставалась неизменной. Её вера в какие-то сверхъестественные силы, управляющие нашими судьбами, также не ослабевала.

Абсолютно беззаботно, в попытке приободрить меня, она предсказала корабль, который нас спасет. Она сказала мне, что это будет большой черный российский контейнеровоз, направляющийся на восток, в Панаму. Но в итоге им оказалось маленькое белое корейское рыболовецкое судно, направляющееся на запад. Но такое несовпадение не заставило Мэрилин сокрушаться.

Мэрилин

Следующие несколько дней стояла жуткая непогода, и это совсем не помогало нам воспрянуть духом. Нас таскало и кидало из стороны в сторону, словно резиновый мяч. Оставалось только надеяться, что погода успокоится до того, как появится другой корабль, поскольку нас будет крайне нелегко разглядеть за большими волнами.

Наши вахты стали менее строгими, потому что мы оба ужасно устали, и бодрствовать по ночам стало слишком тяжело.

Около 8 вечера я устраивалась для отдыха. Разместив ноги под рукой Мориса, я могла положить голову на верхнюю трубу стенки плота и в таком полулежащем положении продремать до полуночи. После этого мы менялись местами, и я садилась у выхода, а Морис пытался немного поспать. Мы старались продолжать нести вахты, однако, спустя примерно полчаса вахтенный неизбежно начинал проваливаться в сон. Мы оба осознавали, что нам не по силам продолжать наши дежурства, и просто смирились с этой ситуацией.

18-е апреля (45-й день)

Во время смены вахты в полночь заметили ещё один корабль. Море ещё не успокоилось, продолжалась довольно сильная качка. С большим трудом Морис притянул шлюпку поближе к плоту и, подгадав момент, плюхнулся в лодку. Я связала оба плавсредства вместе и передала Морису одну из самодельных сигнальных ракет. Он погрузил её в канистру с керосином, и когда решил, что обмотка достаточно пропиталась, протянул её в мою сторону. Я плеснула сверху метиловый спирт и поднесла спичку. Ничего не произошло. Я пыталась снова и снова. Ветер был сильный, но даже когда я прикрывала спичку руками, ракета не воспламенялась. Время шло. «Это бесполезно, попробуй фонариком», – выдохнула я и передала Морису фонарик. Я знала, что будет просто чудом, если кто-то разглядит исходящий от него луч света. Батарейки почти сели, и из фонарика исходил лишь бледно-желтый свет. Не подозревая о нашем бедственном положении, корабль продвигался по линии нашего обзора. Мимо нас проплывали ярко освещённые иллюминаторы, каждый из которых предательски намекал на присутствие людей на борту. Мы не увидели ни движения, ни человека. Корабль пропал из виду, скрывшись во тьме.

Отчаяние и изнеможение взяли верх. В безмолвии мы устроились на прежних местах внутри плота. Нам стало казаться, что эти корабли нарушают наш покой. Если они не собирались останавливаться, то и мы не хотели их видеть.

На следующее утро мы обнаружили, что керосин в канистре превратился в смесь масла и воды, а потому стал бесполезен. Мы вылили жидкость за борт и оставили канистру открытой, чтобы выветрился запах. Мы также закинули в лодку спирт и отказались от идеи использования сигнальных ракет. Может показаться, что мы смирились со своей судьбой, но она вмешалась в наши дела ещё раз пару дней спустя, когда мы обнаружили, что спички отсырели и их невозможно восстановить. Хотя я и провела немало времени, высушивая их на солнце, когда мы попытались их поджечь, у них просто отваливались головки.

19-е апреля (46-й день)

До рассвета Морис вычерпал из шлюпки воду и выпустил поплавать нашу черепашку. Мы поймали её четырнадцать дней назад и назвали Растусом. Он был ещё маленьким, около двух футов [61 см] в длину. Мы привязали его веревкой к шлюпке, как обычно пустив две полу-петли вокруг задних плавников. Каждое утро Морис спускал Растуса в воду, и он плавал, пока мы ловили рыбу. Он всегда плыл в сторону Галапагосских островов. Заканчивая рыбалку, мы возвращали его в шлюпку, размещали в носовой части и накрывали мокрыми тряпками на время дневной жары. Обычно у него был ещё один заплыв во время нашей вечерней рыбалки, но время от времени он сам выбирался на банку шлюпки и с грустью наблюдал за происходящим.

20-е апреля (47-й день)

На следующее утро, забравшись в шлюпку, Морис обнаружил, что Растус умер. Нам обоим было жаль несчастное создание, ведь мы успели полюбить его как настоящего питомца. В течение пятнадцати дней он был в некотором роде резервным запасом пищи для нас, и вот сегодня настало время его съесть.

Сейчас нас определенно несло восточное течение, которое было заметно теплее, чем студеное течение Гумбольдта. Морис рассчитал, что при помощи нашего паруса мы будем продвигаться в северо-восточном направлении на двадцать или даже двадцать пять миль [30-40 км] в день. Если рассчитывать только на это течение и преимущественно южные ветра, то в течение примерно двадцати дней мы можем достичь побережья Америки. Мы наивно вообразили, что удачная полоса продлится столь долго, и что течения и ветра останутся благоприятными.

Каждый день мы следовали одному и тому же распорядку и работали до того, как солнце поднимется слишком высоко. Я помогала Морису с рыбалкой, затем возвращалась с нашим завтраком на плот, подкачивала в баллоны воздух и немного прибиралась. Морис наводил порядок на шлюпке, затем возвращался ко мне, и мы завтракали. Ели мы медленно, обычно растягивая прием пищи на час. Затем я всё мыла, убирала, и мы лежали или дремали день напролет, пока не приходило время вечерней рыбалки.

Время от времени мы ещё играли в карты или домино, но всё же чаще проводили время за чтением книг, а иногда играли в слова. Мы рассуждали о нашей жизни до плавания и во время него, и о том, какой она будет после.

Частенько я облокачивалась на край плота и мечтательно всматривалась в разноцветный аквариум, лениво плескавшийся подо мной. Перед моим мысленным взором проплывал изящный белый двухмачтовый парусник – воплощение красоты и целеустремленности. Я прогуливалась по его палубам, затем заглядывала в каюты внизу, оценивая мебель и покрытую лаком деревянную отделку. Как же мне объяснить Морису, что я мечтаю о другой яхте, такой как этот корабль мечты?

Столько лет мы строили планы о нашей жизни на плаву, и не могли сейчас сдаться. Это была жизнь, которую мы выбрали сами. Жизнь, в которой Морис был счастлив. И вот теперь он был готов оставить такой образ жизни, бросить якорь и вернутся к тому существованию, которое раньше считал ограничивающим и подавляющим, потому что убедил себя, что я больше не захочу отправиться в плавание. Он говорил о покупке дома с большим садом, где я снова смогу возиться с землей, выращивать овощи и заполнять клумбы буйством красок. Хотя я и говорила об этом с энтузиазмом, я знала, что, как бы мирно и здорово ни звучал этот план, в действительности мы оба хотели другого. На какое-то время это расслабило бы нас, но где-то глубоко внутри зрело бы это неугомонное желание отправиться «за пределы заката», желание увидеть незнакомые места, других людей, и животных в их естественной среде обитания. Нам нужно было продолжать!

Когда Морис зашевелился у меня за спиной, я собралась с мыслями и решила рассказать ему о яхте мечты и о путешествиях, в которые мы на ней отправимся. Мне удалось убедить его в том, что моя любовь к морю не угасла, и мы с превеликим удовольствием приступили к разработке проекта нашей новой яхты и дома. Мы планировали снова жить на борту, так же как на Орилин.

Размышления о новой яхте, Орилин II, помогали нам не падать духом. Мы заполнили эскизами и заметками несколько страниц бортового журнала и дневника.

Детали внутреннего обустройства Орилин II

Часы пролетали за обсуждением наших планов в мельчайших подробностях. Морис нарисовал контур яхты, и мы постепенно заполняли его, когда определились со схемой размещения. Были перечислены все отсеки, и я описала в журнале все детали. Когда мы закончили с проектированием, я потратила несколько дней, составляя список провианта и инвентаря для длительного плавания. А когда мы определились с количеством еды, мы долго обсуждали её размещение и расположение шкафчиков. Эта подготовка заняла несколько недель. На самом деле у нас было всего две любимые темы – наша яхта и еда.

Я читала, что голодающие люди очень мало о чем думают, кроме еды, и в значительной степени это действительно так. Мы говорили об отпусках, но путешествия и места занимали меньшую часть этих разговоров, а вот большую – еда, которую мы будем есть. Прием гостей на нашей новой яхте – также захватывающая тема. Я не только планировала меню, но и обсудила, как каждое блюдо должно готовиться и в каком порядке. Морис намного больше узнал о готовке в теории, чем когда-либо применял на практике.

24-е апреля, день рождения Мэрилин (51-й день)

День начался нормально, но было пасмурно. Море стало намного спокойнее, хотя волнение ещё осталось. Наступил мой день рождения. Для особого угощения Морис начал рыбачить раньше и пытался поймать серебристую молочную рыбу, чье мясо нам сильно понравилось. Но поймать её было сложной задачей, особенно на наши крючки без бородки. Мы оба очень волновались, поскольку рыба раз за разом заглатывала наживку, но не крючок. Однако рыба становилась слишком самоуверенной, и мы распознали признаки того, что скоро она совершит ошибку.

«У меня получилось!» – закричал Морис, борясь с веревкой. Я скрестила пальцы, ведь я уже столько раз видела, как это происходит. Крючок не был рассчитан на вес такой крупной рыбы, и она срывалась с него уже почти у поверхности воды. Этот раз исключением не стал – когда до шлюпки оставались считаные дюймы, рыба сильно дернулась и соскочила с крючка. Подобно катапульте, крючок отскочил назад и, к нашему ужасу, вонзился в шлюпку.

На автомате Морис тут же вытащил его, и мы услышали шипящий звук. Воздух выходил из проколотой лодки и поднимался к поверхности воды, образуя пузырьки. Так как прокол находился под водой, мы понимали, что нужно будет поднять шлюпку, чтобы заклеить её. Я приняла от Мориса несколько ёмкостей с водой и разместила их на плоту, остальные были спущены на воду и привязаны снаружи. После этого Морис вернулся в плот, и уже вдвоем мы встали на колени у выхода и подняли поврежденную часть шлюпки, положив её на край плота. У нас был только ремонтный комплект, который шёл вместе с плотом, и, изучив инструкцию, мы поняли, что, если бы у нас было только одно плавсредство, мы не смогли бы заделать ни одну течь около воды, и в этом был большой риск.

Строго следуя указаниям из инструкции, мы высушили и очистили необходимый участок и нанесли первый слой клея. Нам нужно было подождать, пока клей высохнет, а мои руки уже устали держать лодку, но я не могла отпустить её, иначе она снова намокнет. Морис ненадолго заменил меня, чтобы я могла передохнуть. Когда клей высох, я снова взялась за шлюпку, а Морис нанес ещё один слой клея и затем осторожно приложил маленькую круглую заплатку. Мы оба держали лодку, пока она полностью не высохла, и после этого осмотрели результат своих трудов. Хотя в нашем ослабленном состоянии это далось нелегко, мы были довольны и решили впредь быть осторожнее с крючками.

Вернув лодку в воду, мы заново загрузили её. Я заметила, что Морис выглядит каким-то озадаченным, и поинтересовалась, в чем дело.

«Я уверен, что у нас было больше канистр с водой», – сказал он.

«Ты уверен, что правильно посчитал?»

«Посчитай сама и проверь, прав ли я».

Я посчитала, затем ещё раз. Он был прав, одна канистра исчезла! Мы осмотрели море вокруг, но пропавшей ёмкости нигде не было. Наше чувство победы тут же улетучилось, когда мы осознали, что одна маленькая заплатка стоила нам четырехдневного запаса воды. Я попыталась поднять нам обоим настроение и напомнила Морису, что сегодня всё ещё мой день рождения и вечером мы будем его праздновать.

В тот вечер мы открыли и разделили наш единственный рисовый пудинг, политый сверху остатками патоки. Он был густым, сливочным и восхитительным, и мы съели его в блаженной тишине. Чуть позже мы вернулись в реальность и согласились друг с другом, что пудинг слегка отдавал железом. Банка была очень ржавая, но мы, кажется, съели пудинг как раз вовремя – полежи он у нас ещё немного и, думаю, банка бы «взорвалась».

25-е апреля (52-й день)

Следующее утро снова было спокойным, но, когда мы ловили рыбу, заметили, что плавучий якорь исчез. Мы осмотрели веревки – они оказались аккуратно срезаны. Полагаю, какая-то рыба или, может быть, черепаха перегрызла их. Однако погода была более спокойной, плыли мы медленно, поэтому якорь сейчас большого значения не имел. Мы вернулись к рыбалке, внимательно следя за крючком и постоянно напоминая друг другу о вчерашней катастрофе. Круглая черная заплатка на серой шлюпке была хорошо заметным напоминанием, и наши взгляды неизбежно цеплялись за это место.

26-е апреля (53-й день)

Ранним утром следующего дня я смотрела на шлюпку и вдруг поняла, что не вижу черное пятнышко. Я пыталась убедить себя, что всё в порядке и, что заплатка была на другой стороне. Я лежала там, вспоминая вчерашнюю операцию по заклеиванию, и лишь убедилась, что смотрю сейчас на нужный борт.

Когда Морис проснулся, я спросила его, какой борт шлюпки он вчера залатал. После минутного размышления, он ответил: «Левый борт».

«Я тоже так думала, и, если мы оба правы, то заплатка исчезла».

Осмотр лодки доказал нашу правоту – заплатка уплыла. К счастью, часть клея затекла в прокол и уменьшила дыру, но нам всё равно приходилось как минимум дважды в день подкачиватьшлюпку.

28-е апреля (55-й день)

Словно продолжая череду наших неудач, два дня спустя нам прокололи плот. За ночь он всегда становился мягче, наверно, из-за перепада температур, но сегодня утром мы проснулись и обнаружили нижнюю трубу полностью сдутой. Мы установили насос, но после тридцати или сорока нажатий ничего не произошло. Тогда мы поняли, что она, должно быть, проколота. Только где? Мы продолжили качать и спустя ещё около тридцати нажатий труба надулась только наполовину. Морис забрался в шлюпку и сказал мне продолжать качать, пока он будет искать место утечки воздуха. Долго искать не пришлось – у входа по правому борту был ряд крошечных отверстий.

Крупные сиганы с коричневыми пятнами несколько недель составляли нам компанию. Казалось, они приплывали вместе с черепахами, но потом переключали внимание на плот. У этих рыб был ряд крупных крепких шипов вдоль всей спины. Это были не очень смелые рыбы. Иногда они выплывали и клевали наживку, но обычно прятались в тени плота. Мы рассудили, что рыбу должно быть застал врасплох какой-нибудь хищник, когда она укрывалась под плотом, она подняла свои шипы для защиты и проткнула плот.

Сиган. От десяти до пятнадцати дюймов [25-40 см] в длину. Пестрая, с коричневыми и белыми пятнами. Довольно глупая на вид. Мясо очень нежное.

Мы ещё раз выполнили процедуру заклеивания прокола. Учитывая наш предыдущий опыт, мы не были сильно уверены в успехе. В этот раз заплатка даже не приклеилась и оторвалась в тот же момент, как плот вернулся в воду. Эта работа вымотала нас и физически, и морально. Будет ли плот теперь таким же устойчивым, если учесть, что его надводная часть опустилась из-за сдутой трубы? Долго ли он теперь прослужит? Но он должен, поскольку без его навеса мы не выдержим невыносимой жары от безжалостного солнца.

Так и не порыбачив в то утро, мы просидели остаток дня, лелея свои печали, и пытались взбодриться, съев «средство для поднятия боевого духа». С Орилин мы спасли большую банку патоки и две банки сгущенного молока. Патока закончилась, и теперь мы открывали последнюю банку сгущенки. Липкое сладкое молоко возымело желаемый эффект, и постепенно мы смогли обсудить нашу ситуацию с логической точки зрения и к заходу солнца пришли к выводу, что нам придется научиться жить на нашем обмякшем плоту. Единственным пугающим обстоятельством была регулярность, с которой нам нужно было его подкачивать. Из-за нашего веса всё сдвигалось к центру и ограничивало наше жилое пространство, но хуже всего было «защемление» от прорезиненного материала. По мере того как пол проседал и сминался, движение воды под нами заставляло его извиваться, будто он был живым. Постоянное движение натирало и защемляло скудный остаток плоти на наших костях, и начиная с этого дня и до момента спасения мы никогда не могли найти удобное положение дольше, чем на пять минут.

Чтобы пол оставался достаточно жёстким, нам приходилось подкачивать плот каждые 15-20 минут. В последующие ночи мы выяснили, что это невозможно, поэтому подкачивали воздух только каждые 30 или 40 минут, или, когда уже просто не могли выносить сильный дискомфорт. Довольно часто мы оба засыпали от полного изнеможения, а проснувшись, обнаруживали плот настолько сдутым, что нас затягивало в складки материала. Накачивая его снова, мы оказывались во впечатляющей роскоши комфорта, и настроение поднималось. «Если бы только он оставался в таком виде, – говорила я, – жизнь на плоту могла бы быть сносной».

Морис

Дни шли, и упадок физического состояния друг друга потрясал нас. Смуглое гибкое тело Мэрилин с гладкой кожей теперь превратилось в тонкую костлявую фигуру, движимую негнущимися воспаленными конечностями. Глубоко запавшие глаза подчеркивали изможденность её лица.

Моя борода, должно быть, в значительной степени скрывала вытянутые и угловатые черты лица, но я чувствовал выступающие сквозь кожу кости. Мышцы были вялыми и ослабленными.

Наше истощенное состояние повергало нас в ужас. Вокруг было столько натуральной пищи, но, видимо, мы всё равно не получали полноценного питания.

День сменялся днём, не оставляя ни отпечатка в нашем сознании. Дни недели не различались нами. Была очевидна только смена дня и ночи и изменение склонения солнца, свидетельствующее о смене времен года. Мэрилин отмечала течение дней в своём дневнике. Она также добросовестно отмечала каждый день на внутренней стороне навеса плота, обводя кружком семейные дни рождения, а также отмечая крестиком дни черепахи и плюсом дни кораблей. Таким образом, мы могли вычислить среднее количество времени между событиями: четыре с половиной дня между черепахами, одиннадцать дней между кораблями.

Мэрилин дополнила свой дневник, начав писать письмо своей подруге Джун в Англию. Казалось, она постоянно что-то писала. Бывали моменты, когда её дневник и бумаги намокали, но как только появлялось солнце, Мэрилин с бесконечной осторожностью и терпением высушивала их.

По мере того как всё больше и больше площадь навеса заполнялась отметками Мэрилин, реальность нашего бедственного положения всё сильнее угнетала нас. Мир вокруг стал полностью нашим собственным – он больше не был населен людьми, только морскими обитателями. Теперь нас могли спасти лишь наши собственные усилия.

Иногда мы обсуждали возможное завершение нашего злоключения, и нельзя было сказать, что мы относились к нашей, казалось бы, неизбежной смерти со страхом, скорее со смирением. Порой мы думали о том, что станем делать, когда конец будет близок, и о том, какие средства могли бы помочь умереть быстро. Газовый баллон был давно пуст, так что удушение, в том числе и любыми другими средствами, казалось нам неэффективным. Идея уплыть с плота Мэрилин не понравилась.

Оставался только нож. Ещё я задавался вопросом, решит ли природа всё за нас, послав в наш косяк ядовитую рыбу.

К счастью, эти обсуждения были недолгими, потому что Мэрилин никогда не теряла надежды на наше спасение. Она частенько поднимала мой моральный дух, рассказывая о еде, которую приготовит, когда мы вернемся в Англию. Она обладала важным даром лидерства, и на собственном примере демонстрировала силу воли, необходимую для сохранения жизни.

Течение дней отмечалось на навесе плота. Кружок обозначает день рождения, крест – день черепахи, плюс – день корабля. Для записи мы использовали фломастер.

8. Месяц третий

Мэрилин

Мы дрейфовали уже два месяца, наступил май и принес с собой плохую погоду. Нейлоновый навес нашего маленького плавучего дома остался без своей резиновой пропитки и практически полностью выцвел на солнце. Он больше не был водонепроницаемым, поэтому каждый раз, когда шёл дождь, внутри всё полностью промокало. Из-за проколотой нижней камеры мы были намного ближе к воде, и волны, которые прежде не беспокоили нас, теперь с легкостью перехлестывали через борт внутрь. Иногда даже в хорошую погоду мы насквозь промокали. Нам постоянно приходилось вычерпывать воду и протирать пол.

В передней части плота на ленте, скрепляющей две надувные трубы, я заметила разрыв длиной примерно десять дюймов [25 см]. Хлопчатобумажная лента разрушилась от воздействия солнца и теперь пропускала воду внутрь плота. Это было плохо, но едва ли удивительно, учитывая сколько испытаний выдержал этот плот. Если лента продолжит разрываться по всей окружности, две трубы разделятся, и тогда нам придется покинуть плот. Становилось очевидно, что отныне нам нужно быть предельно осторожными и свести к минимуму наши передвижения внутри, чтобы уменьшить нагрузку на ленту.

Май также принес с собой ухудшение нашего здоровья. Часть воды, хранившейся в белой пластиковой канистре, позеленела из-за воздействия на неё солнечного света. Мы не были готовы вылить её и выпили по кружке. Несколько часов спустя у нас начались сильные боли и легкий приступ дизентерии. Мы решили больше не пить «плохую воду» и вылить её, а когда пойдет дождь, заменить на свежую. Этот инцидент побудил нас проверить все остальные контейнеры с водой. К своему ужасу мы обнаружили, что непригодной для питья стала вся вода, за исключением двух хранящихся на плоту канистр, вмещавших по одному галлону [4.6 литра].

В тот же день нам удалось поймать двух крупных молочных рыб на наши самодельные крючки из гнутых булавок. Для их поимки нужно было очень внимательно следить и, как только они заглотят наживку, затягивать их в шлюпку, прежде чем они сорвутся с безбородого крючка или выпрямят его. Выпотрошив рыбу и прибравшись после этого, мы решили поберечь силы и съесть одну рыбину сейчас, а вторую оставить на ужин, чтобы не рыбачить второй раз за день. К вечеру наш ужин стал не таким свежим, каким должен был быть, и, хотя я смогла съесть только половину своей порции, остаток ночи меня сильно тошнило. Морис, кажется, пострадал не так сильно, но он жаловался на боли, и у него была небольшая температура.

Молочная рыба (ханос). Тихоокеанская промысловая рыба, имеющая большое коммерческое значение. Вид, обитающий в открытом море, для нереста мигрирует в мелкие прибрежные воды. Вырастает до пяти футов [1.5 м] в длину. Серебристая, с переливающимися голубыми полосками на боках.

Я была нездорова, расстроена и уже устала прилагать усилия для поддержания жизни, но мне не хотелось умирать, ведь нужно было ещё столько сделать и увидеть. Мы уже пережили шестьдесят дней, и я решила, что в этом есть какой-то особый смысл.

Я никогда не придерживалась какой-либо религии, и изоляция и незащищенность не привели меня к какой-то из форм обращения. Я верю в судьбу, рок, кисмет, называйте это как хотите. Я верю, что каждое событие в нашей жизни готовит нас к какому-то возможному испытанию. Я также думаю, что у каждого из нас есть способность создавать своё собственное будущее. Если мы действительно сильно чего-то хотим, эта цель часто достигается исключительно благодаря решимости. Я не хотела умирать и делала всё что в моих силах, чтобы продолжать жить. Я спланировала новую жизнь с новой яхтой, в мельчайших деталях продумала ещё одно большое путешествие, и твердо верила, что доживу до осуществления этого плана.

Неделя шла за неделей, и я только сильнее убеждалась в этом. Когда бы ещё при обычных обстоятельствах мы нашли столько времени, чтобы сидеть и целыми днями говорить об интерьере новой лодки и только о нем? Поскольку на наши мысли не оказывалось влияние извне, мы не теряли концентрацию, и в результате всё обсуждалось очень тщательно.

Вероятно, больше никогда в жизни у нас не будет такого периода уединения, свободного от любого влияния. Мы не только спланировали каждую деталь новой лодки, но и составили список припасов для следующего путешествия.

Сколько людей обладают возможностью спокойно сидеть и анализировать свои чувства к каким-то вещам или друг к другу? У нас не было секретов, личного пространства и запретов. Когда падал наш моральный дух, мы становились жалкими и говорили друг другу обидные вещи. Я плакала, сожалея обо всем, и мы начинали извиняться. «Я бы лучше отбывала тюремный срок – по крайней мере была бы известна дата освобождения! – написала я. – Здесь каждый новый день становится всё больше похожим на кошмар. Вот бы нас заметил корабль. Будет невыносимо, если ещё один пройдет мимо нас».

Теперь, успокоившись, мы смогли увидеть, где ошибались, почему ссорились, почему были нетерпимы. Очень немногим людям выпадал шанс начать всё заново. В каком-то смысле мы умерли и родились снова, прекрасно понимающими друг друга и уважающими чувства и мнения. У нас была уверенность в себе и своей способности пережить любые грядущие трудности. Мы уже выжили и будем выживать дальше.

5-е мая (62-й день)

Раскаты грома предвещали дождь. Постукивание капель дождя по навесу плота оживило меня словно увядающий цветок. В последовавшем за этим потопе я позабыла своё уныние в бурной радости, которую чувствовала, пока мы заменяли застоявшуюся воду галлон за галлоном.

Морис предпринял попытку порыбачить, но, поскольку якоря не было, мы плыли слишком быстро. Мы вывесили ведро, которое нас замедлило, но недостаточно. Рыбу мы так и не поймали, но когда уже собирались сдаться, рядом проплыл крупный самец черепахи. Он, должно быть, весил не меньше 250 фунтов [113 кг] и был фута 3 [91 см] от головы до хвоста. Морис взялся за его передние ласты, а я схватила задние. Мы снова и снова пытались вытащить его из воды, но каждый раз нам мешали какие-то выступающие части на шлюпке, чаще всего это были закрепленные уключины. Мы изо всех сил старались поднять рептилию, пока Морису не удалось наконец частично разместить нижний щит черепахи на трубе шлюпки. Запыхавшиеся, мы переводили дыхание, всё ещё удерживая черепаху, ненадежно балансирующую на краю. Ещё одно совместное усилие, и мы наконец затянули черепаху на борт. Он завалился на спину, хлопая ластами по своему панцирю. Он занял бо́льшую часть кормового отсека шлюпки и определенно являлся самым крупным из всех пойманных нами черепах.

Начинало смеркаться, поэтому мы решили убить его сейчас, а съесть завтра. Ветер усиливался, уже начали подниматься волны, так что это было лучшее решение на данный момент. Мы привязали тушу в задней части плота, и она тащилась всю ночь позади, заменяя плавучий якорь. На нас налетали ужасные шквалистые ветра, и мы не смогли нормально отдохнуть, однако всё равно пребывали в хорошем настроении, предвкушая свой завтрак.

6-е мая (63-й день)

Черепашье мясо было великолепным. Мы ели только лучшие куски, а если какая-то часть казалась нам немного жёсткой, или в ней было слишком много пленок, мы просто откладывали её в миску, говоря при этом: «Приманка для рыбы». Эта фраза стала у нас обозначением всего жёсткого или невкусного. Мы также пришли к тому, что некоторые куски мяса, вырезаемые из черепахи, были чистой «приманкой для рыбы».

Во время шторма рыба полностью исчезла, и даже сочное черепашье мясо не смогло её привлечь. Мы заподозрили, что она ушла на глубину, чтобы избежать беспорядочного волнения у поверхности. Следующим утром я увидела, как Морис сам ел кусочки приманки, пока рыбачил. Я сказала ему, чтобы он прекратил, но было уже слишком поздно. За свой утренний перекус он заплатил двухдневной тошнотой и диареей.

8-го мая был день рождения моей матери. День был ясным и безоблачным с самого рассвета, а море наконец стало спокойнее. Идеальный день для прибытия корабля. Этим вечером, в 6:30, мимо прошло грузовое судно, направлявшееся в сторону Панамы. Нас снова не заметили. Это был уже шестой корабль. Мы надеялись, что число семь станет числом удачи, и чувствовали, что сможем продержаться ещё недели две в ожидании этого корабля.

Дни тянулись один за другим, и дождь шёл настолько часто, что я уже не могла вспомнить, когда в последний раз внутри плота было сухо. У Мориса появился сухой отрывистый кашель, на который мы поначалу не обратили внимание. Я бы не удивилась, если бы мы оба подхватили пневмонию. Было холодно, влажно и тоскливо, хотя мы ловили достаточно пищи, чтобы пережить эти унылые времена. Спустя десять утомительных дней появился седьмой корабль. Появился и пропал. Как только прошло начальное разочарование, мы забыли про корабль и вернулись к своему обычному существованию среди морских обитателей.

Орилин теперь казалась далекой мечтой, событием прошлой жизни, воспоминанием, постепенно теряющим свою красочность. Наше текущее выживание поглотило нас полностью, и мне казалось, будто мы жили так всегда. Наш мир сузился до незначительных размеров, и нас расстраивало, когда устоявшийся уклад жизни нарушался незваными гостями.

В некотором роде мы нашли покой в своём полном и вынужденном уединении. Общаясь предельно откровенно, без принятых в современном обществе ограничений, мы изучали скрытые прежде глубины характеров друг друга. Выбросив прочь условности так называемой цивилизации, мы вернулись к простому доисторическому образу жизни. У нас было наше «логово» – плот – и мы покидали его только для охоты. Жизнь была простой, хоть и небезопасной.

Морис

18-е мая (75-й день)

Было около полудня, мы отдыхали на плоту. Впервые за несколько недель мы получили блаженную передышку от проливных дождей. Мы наслаждались горячими солнечными лучами, достигавшими нашего многострадального деформированного плавсредства.

Физически мы чувствовали себя лучше. Временно избавившись от апатии и покорности, мы вели оживленный диалог. Однако, как бы мы ни старались, разговор неизменно переходил к еде. Еда и её выращивание, еда и её приготовление, еда и её потребление. Это был мир наших фантазий, и в сомнительной безопасности плота, окружающий мир больше не казался враждебным.

Через дверной проём я внимательно смотрел на чистое синее море, на волны, отражающие солнечный свет, словно коллекция бесценных сокровищ. Щурясь от ослепительного блеска, я увидел в полутора милях [2.4 км] от нас грузовое судно с выкрашенным в синий цвет корпусом. Я моментально представил жизнь на борту этого судна – жизнь моряков, идущих на обед, кого-то на мостике, готовящегося к полуденной вахте... Черт возьми, подумал я, если он просканирует горизонт секстантом, то сможет запросто нас увидеть!

«Там корабль», – спокойно сказал я, вставая на колени.

Мэрилин ничего не ответила, а просто собрала дождевики и передала их мне в шлюпку. Наши действия уже стали автоматическими. Мы размахивали руками, пока они не заболели, однако энтузиазма в наших движениях не было. Корабль неуклонно шёл на полной скорости в направлении Панамы, и движение наших рук замедлилось. Корпус судна исчез за горизонтом, и только его надпалубные сооружения ещё оставались едва различимы в дымке. Мы перестали махать – он ушёл.

«Этот был седьмым», – без эмоций произнесла Мэрилин.

Мэрилин

Середина мая

Вторая половина нашего плавания с трудом поддается описанию. Последующие шесть недель ни один корабль не появился, чтобы вмешаться в рутину нашей жизни. Мы чувствовали себя одиноко посреди необъятного океана. В то время мы остро нуждались в помощи, но её не последовало. Мы могли полагаться исключительно на свои возможности.

У нас было крайне мало свободного времени. В силу необходимости мы научились хорошей организации рыбалки. Филе рыбы клали в одну миску, кожу в другую, печенки и «какашки» (икра и молоки) в кружку, а глаза в маленькую консервную банку. Мы также оставляли самые крупные головы.

Ели мы тоже в определенном порядке. Сначала соскабливали остатки мяса с кожи и скидывали её за борт. Далее разделяли надвое рыбьи головы, доставали небольшое количество удивительно сладкого мяса и съедали его. Иногда мы грызли жабры, они были очень нежными, но после них сильно хотелось пить. Затем съедали печенки, далее филе и глаза. Завершал трапезу глоток воды. Свежесобранная вода, хоть и имела привкус резины, всё равно была достаточно чистой для питья. Однако, в воде, которую мы запасали на будущее, обычно плавали частички водорослей, и такую воду мы называли "гадкой" водой. Всегда было тревожно, когда в новой партии воды обнаруживались такие "гадости", и мы суетились, процеживая её через кусок ткани.

Жестянки и миски, которыми мы пользовались во время разделки рыбы. Разные части рыб распределялись по этим ёмкостям.

В дни непогоды наши шансы быть замеченными значительно снижались, мы это прекрасно осознавали, поэтому настроение становилось подавленным. В то же время тихий ясный день всегда объявлялся нами «хорошим днём для корабля». Довольно часто я объявляла особые дни. Так, например, один становился «днём корабля», а другой «днём черепахи». И не имело значения, появлялся ли кто-то из них или нет.

Ни один корабль давно не попадал в поле нашего зрения, и мы стали настолько изолированы, что начали периодически отпускать шутки об отсутствии движения транспорта. Ближе к вечеру я могла сказать Морису: «Ну что ж, кажется, на ужин нас сегодня никто не позовет, не так ли? Полагаю, нам нужно будет подсуетиться и самим его приготовить». Мы вели долгие беседы о любимых блюдах и неординарных способах подать обычную еду. Перебирая в памяти блюда и сладости из нашего детства, мы постепенно осознавали, как сильно полагались на готовые и консервированные продукты. Прошло очень много лет с тех пор как мы оба ели домашний рисовый пудинг, к примеру, или бисквитный рулет с джемом. Казалось бы, самые обычные домашние блюда, но мы так о них мечтали.

Наши мысли и разговоры стали одержимы едой, и когда мы спроектировали и построили (в нашем воображении) нашу новую яхту мы начали жить в воображаемом мире. В нем мы заходили в свои любимые порты и покидали их, говорили о ресторанах, которые мы бы посетили снова, о еде, которую бы мы купили, и, прежде всего, о блюдах, которые бы мы ели на борту в открытом море и в гаванях. Мы жили в мире фантазий, в котором не было границ и пределов.

Ближе к концу мая Морис заболел. Эта болезнь не пришла неожиданно, скорее она развивалась последние пару недель, пока мне не пришлось признать – что-то не так. Мы оба были очень вялые, но это было неудивительно, если учесть, что мы всё ещё страдали от периодических приступов дизентерии, но Морис, помимо этого, ещё и жаловался на боли в груди, а его кашель стал более постоянным. Я сказала, что он, должно быть, перенапрягся, когда затаскивал в шлюпку ту большую черепаху, и он согласился со мной, однако уверенным не выглядел. Его изможденное лицо осунулось ещё сильнее, хотя это и казалось невозможным, и приобрело нездоровую бледность. А затем настал день, когда из-за боли он не мог поднять руку, ему было холодно, его лихорадило, и он говорил, что у него «мутная» голова. Эти симптомы напомнили ему о приступе плеврита, который был у него много лет назад. И это было последнее, чего бы мы хотели для одного из нас, поскольку серьезное заболевание могло привести к летальному исходу. Я боялась проявлять беспокойство по поводу его здоровья, ведь он и так был сильно подавлен, и горькая правда могла только ухудшить его состояние. Поддразнивая его, я пыталась заставить его «встряхнуться», и в некотором роде это сработало. Но он всё же передал мне обязанности по ловле рыбы, так как сам был практически обездвижен из-за боли.

Морис

Каждое движение стало для меня невыносимым, и даже подбадривающая болтовня Мэрилин больше не могла поднять мне настроение. Язвы, въедающиеся в мою кожу, причиняли ещё больше страданий. Я никак не мог найти удобное положение. Мэрилин, как могла, смягчала раны косметическим кремом.

Боли в груди фактически обездвижили меня, и любое лишнее движение рук только усугубляло мои страдания. Отрывистый кашель, который у меня развился, мешал всяким попыткам Мэрилин отдохнуть, а время от времени я харкал кровью. Меня мало волновало наше выживание, и на плечи Мэрилин свалилось тяжкое бремя добывать нам еду, вычерпывать воду и накачивать плот.

«Когда солнце снова выйдет, мы всё высушим и тебе быстро полегчает, – сказала она. – Язвы на твоей коже тоже подсохнут и очень скоро заживут».

Я не мог ничего ей ответить, её восторженность жизнью проявлялась во всех её действиях, и она сама взялась за разделку следующей черепахи, двадцать второй по счету. Она не обратила внимание на мои возмущения о том, что я должен ей помочь и о том, что она не должна обращаться со мной как с инвалидом.

Что со мной происходило? Время для развития какой-то серьезной болезни было самым неподходящим, хотя, наверное, немного отдыха могло бы поспособствовать выздоровлению.

30-е мая (87-й день)

Мэрилин устроила меня как можно удобнее и покинула плот, чтобы заняться черепахой. Мы держали в шлюпке самку черепахи, и, к нашему счастью, она умерла сегодня ночью. Мэрилин работала одна и, полагаю, была весела настолько, насколько это было возможно в текущих обстоятельствах. Я с грустью думал о том, что чувствую себя слишком плохо, чтобы в предвкушении ожидать мясо, которое она сейчас добывала.

«Ого-го! – воскликнула Мэрилин. – В ней полно яиц, попробуй». Она взволнованно передала мне миску, заполненную крупными влажными ярко-золотистыми шариками. Я взял одно, оно оказалось мягким, словно полусдутый мячик. Это меня не удивило, но я думал, что скорлупа у них должна быть белая. По крайней мере, на всех иллюстрациях, которые я видел, они изображались белыми. Я предположил, что яйца были ещё незрелые, но они были такими крупными, что должны были быть готовы к откладке через неделю или, самое позднее, через десять дней. Черепахи действительно хорошие пловцы, раз за такое короткое время добираются до отдаленных островов, чтобы отложить яйца.

Черепашьи яйца. Самка черепахи откладывает за раз примерно 150-200 яиц. В недоразвитом состоянии они выглядят как золотисто-желтые мячики, заполненные желтком.

«Их тут сотни, – сказала Мэрилин. – Ты уже попробовал? В них должно быть много белка».

Я положил яйцо в рот и прокатил его языком по нёбу. У него была плотная оболочка. Я лопнул его, и густой суховатый желток растекся по полости рта и горлу. Клейкая масса прилипла к зубам и языку, и любые попытки смыть её слюной оказались провальными.

«Вкусно, – смело сказал я, а затем съел ещё одно, и ещё. – Слишком много за раз не ешь, будет тошнить, – продолжал я. – Нам, скорее всего, нужно будет выпить больше воды после них».

Мэрилин согласилась, но собрала все яйца. Эта черепаха оказалась самой полезной из всех, что попадались нам до настоящего момента. В дальнейшем мы старались ловить именно самок, их легко было узнать по короткому хвосту. Мы также выяснили, что помимо наличия яиц печень у самок намного слаще и крупнее. Самцы с их нелепыми длинными хвостами в целом были крупнее и имели более овальную форму, однако, помимо дополнительного мяса они не могли предложить нам что-то ещё, только семенники, располагавшиеся над тазовыми костями.

Мэрилин закончила с разделкой и вернулась в плот, подальше от палящего солнца. У меня не было аппетита, но она подбадривала меня, передавая маленькие кусочки отборного мяса. В течение дня, каждый раз, как я просыпался после непродолжительного неглубокого сна, она давала мне кусочки мяса. Я неохотно брал их и медленно жевал.

Позже в этот день нас впервые атаковали акулы. Быстро проплывая у самой поверхности воды, они раз за разом ударяли по дну плота. Снова и снова акулы с чудовищной силой врезались в наши крестцы, заставляя кричать от боли. На наших костях почти не осталось плоти, которая приняла бы на себя болезненные удары, и не было ничего, что предупредило бы об очередной атаке. Когда удар приходился по основанию позвоночника или по воспаленному месту, боль была ещё острее. Мы не могли придумать, чем отогнать этих тварей прочь.

Мэрилин задалась вопросом, могут ли они охотиться на нас. Я сомневался в этом, но мне было очень любопытно, почему мы стали жертвами их садистского развлечения. Эти «атаки» с некой периодичностью продолжались всю ночь и в течение многих последующих дней, хотя и не каждый день. Мы были покрыты ужасающего вида синяками и боялись появления акул.

Мэрилин

31-е мая (88-й день)

Когда рыбы было в изобилии, я наслаждалась рыбалкой, хотя дополнительная работа утомляла меня сильнее, особенно если случалось в одиночку забивать и разделывать черепаху.

31-е мая встретило нас влагой и холодом, но ещё более унылым этот день становился от осознания, что Орилин сегодня было бы пять лет. Сколько мы преодолели за это время! Сложно было смириться с тем, что эта часть нашей жизни осталась позади, и что каким-то образом где-то в новом месте нам нужно будет начинать всё заново.

День за днём без остановки шёл дождь, постепенно усилился ветер, и поднялись волны. Дождь хлестал по нам практически горизонтально, заливаясь внутрь плота. Нам приходилось постоянно вычерпывать воду, чтобы поддерживать низкий уровень воды. Мы обмакивали губки в воду и затем выжимали их в жестяную банку от печенья, которую позже опорожняли за борт. На нас обрушивались галлоны воды, и, когда мы заменили всю испорченную воду в канистрах, всё, что собирали после, приходилось выливать за борт.

Морис

1-е июня (89-й день)

Мы развесили несколько рыбных филе из утреннего улова вдоль мачты на шлюпке, чтобы высушить их на солнце. Таким образом мы надеялись сохранить их на случай, если позже рыбы будет недостаточно. Хотя мы понимали, что в этом случае все жизненно важные витамины будут уничтожены.

После полудня мы отдыхали в тени навеса плота, подальше от палящего солнца. Однако чистое ярко-голубое небо быстро сменилось угрожающими черными тучами на севере. Я проверил ветер, он всё ещё дул точно с юго-востока. Я решил, что приближающиеся темные облака не предназначались нам, но ошибся. Солнце медленно потускнело, и нас настиг неприятный холодок.

Довольно скоро ветер стих, а когда вернулся, был уже северным и поначалу слабым. Мы натянули непромокаемые куртки, прекрасно понимая, что этот ветер принесет дождь. Мэрилин установила под водосбор ведро и накрыла парусиновым мешком наши книги. Тем временем я закрыл вход и посмотрел в сторону надвигавшейся линии облаков. Высокие серые тучи, предвещавшие шквал, по мере своего приближения становились темнее, превращаясь в сплошную черную завесу дождя. Ветер усилился, а вместе с ним упали и первые капли дождя, за которыми последовал нарастающий звук приближающегося ливня, выбивающего оглушительную барабанную дробь на поверхности океана.

Мы устроились как можно удобнее. Банка от печенья и губки лежали рядом, подготовленные к устранению последствий предстоящего ливня. Небо потемнело, словно дневной свет на сегодня иссяк, а потом началась бешеная атака. Казалось, словно тучи решили переложить лично на нас всю свою тяжесть. С невероятной силой дождь барабанил по навесу и сглаживал волны.

Мы начали вычерпывать воду практически сразу, так как вода просачивалась мелкими брызгами через полотно навеса. Мы усердно трудились, вытирая воду с боковых камер и вокруг себя, затем выжимая пропитанные губки в банку от печенья. Меньше чем за минуту она наполнялась доверху, и мы выливали воду за борт.

Ливень продолжался в течение нескольких часов. По мере того, как ведро наполнялось, Мэрилин терпеливо доливала воду в канистры. Когда они все были заполнены доверху, она начала передавать ведро мне, и уже я выливал воду за борт.

Сквозь завесу дождя невозможно было что-то разглядеть, и, чтобы слышать друг друга, нам приходилось кричать. Дождь лил со всё возрастающей силой, пока по прошествии нескольких часов небо не озарила поразительная вспышка молнии, за которой последовал гулкий раскат грома. Их появление означало скорое ослабление дождя. Он действительно постепенно затих, стало светлее, но небо всё ещё было плотно затянуто тучами. Я оставил Мэрилин заканчивать вычерпывать воду из плота, а сам занялся шлюпкой.

Рыба, которую мы повесили для сушки, превратилась в размокшее кашеобразное месиво. Я выбросил её в воду и приготовился наловить ещё немного нам на ужин.

Когда пошёл дождь мы надели дождевики, но нам всё равно было холодно, поскольку мы сидели по пояс в холодной воде. Мы постоянно оставались мокрыми. Всё, чего ни коснись, было мокрым – наши немногочисленные элементы гардероба, наши книги и секстант.

При затоплении шлюпки вода вымыла из всех укромных уголков засохшую кровь и черепашьи экскременты, и из-за плохо завинчивающихся крышек на канистрах наша вода снова была загрязнена. Так что эту воду постоянно приходилось заменять: снова собирать дождевую воду в ведро, а затем разливать кружкой по канистрам.

2-е июня (90-й день)

Дождь теперь шёл почти каждый день. Как же мы мечтали снова увидеть чистое ярко-голубое небо! Мы пообещали себе, что больше никогда не будем жаловаться на жару. Условия были совсем плачевные, мы не могли нормально отдохнуть. Небо всё время было затянуто тучами, и шквалы налетали один за другим. Казалось, один и тот же шквал проходил мимо нас, затем разворачивался и настигал с противоположной стороны. Ветер и море швыряли плот и шлюпку как поплавки. Спастись от этого было невозможно. Стоило ливню начаться, он шёл несколько часов кряду, и к концу мы падали в изнеможении, неспособные дальше черпать воду. Между дождями нам удавалось наловить рыбы и приготовить её к употреблению, но прежде чем мы успевали поесть дождь неизменно начинал поливать снова.

Сидеть снаружи во время дождя было невыносимо холодно. Мы прятались в условном укрытии под навесом плота, плотно закрывая вход.

К несчастью, после нескольких недель использования застежка-липучка на «двери» выработала свой ресурс и теперь открывалась при сильном ветре. Поэтому мне приходилось большую часть суток проводить рядом с «дверью» и держать её руками. Спать удавалось лишь во время коротких периодов затишья между шквалами и ливнями.

В довершение всех бед в это время у меня поднялась температура и началась диарея. Теперь я был вынужден постоянно отлучаться в шлюпку, чтобы воспользоваться «туалетом на улице». Для справления нужды мы пользовались жестяной банкой из-под печенья, и теперь в нашем ослабленном состоянии было крайне неудобно и даже болезненно приседать над этой маленькой жестянкой.

Наш уровень жизни откатился обратно к первобытному, где мы были лишены всех благ цивилизации. Нас больше не смущали функции организмов друг друга, и было на удивление легко следить за чистотой. Мы мылись в морской воде, чистили зубы и расчесывали волосы, а в моем случае ещё и бороду. Сидеть под дождем обычно было слишком уж холодно, поэтому под ливнем мы мылись не часто.

Мэрилин

3-е июня (91-й день)

Нас несло слишком быстро, а рыба, как обычно случалось в плохую погоду, ушла на глубину, и еды стало очень мало. Чтобы замедлить нас, Морис привязал куском веревки к плоту мои непромокаемые брюки. Этот плавучий якорь удерживал плот в положении, при котором к волнам была обращена задняя часть, но иногда веревка запутывалась в верповальном тросе шлюпки. В таком случае якорь терял свою эффективность, и плот разворачивало входом навстречу к набегающим волнам. Процесс распутывания веревок напоминал ожесточенную борьбу – нужно было успеть до того, как плот зачерпнет воду. Чаще всего мы с этой задачей не справлялись, и поток морской воды заливался внутрь.

Большую часть времени мы сидели на плоту без одежды. У нас осталось по рубашке на каждого, по паре шорт, один свитер и две пары моих трусов. Всё это хранилось в парусиновом вещевом мешке. Рубашки мы надевали, если выбирались наружу – они служили защитой от солнечных ожогов, но были пропитаны морской солью, и натирали кожу. Без них было гораздо комфортнее. Во время дождя в попытке сохранить тепло мы натягивали дождевики, но из-за продолжительного нахождения в морской воде они также натирали кожу, особенно в районе запястий и предплечий.

5-е июня был объявлен в моем дневнике худшим днём. Всю ночь мы вычерпывали воду, и ещё ни разу с момента отплытия из Англии нам не было так холодно.

Морис

5-е июня (93-й день)

Ночью поднялся сильный ветер, принеся с собой высокие волны, с грохотом разбивающиеся рядом с нами. Они были настолько огромные, что мы начали сомневаться, что плот сможет выстоять против них. Нас несло слишком быстро, и брюки, вывешенные вместо якоря, со своей задачей не справлялись, но на ум не приходило ничего другого, что могло бы нас замедлить. Мы не хотели рисковать, привязывая к такому тонкому тросу какое-то более ценное снаряжение.

Наутро нам открылась ужасающая картина. Небо заволокло тяжелыми тучами, и нас постоянно накрывали брызги от разбивающихся серых волн. Плот и шлюпку кружило по крутым волнам, периодически с бешеной силой сталкивая друг с другом. Время от времени приходилось распутывать тросы подплотом. Измученному сознанию уже казалось, что такая погода была у нас всегда.

«Попробую наловить рыбы», – сказал я, проведя перед этим несколько часов за наблюдением за волнами. Я решил, что волны не утихнут, а наш голод в любом случае нужно будет утолить в ближайшее время.

Мэрилин наблюдала за моим рискованным перемещением из плота в шлюпку. «Будь осторожен», – сказала она. Я крикнул ей, что всё будет в порядке, и принялся вычерпывать воду жестянкой от печенья. Волны забрасывали брызги воды в уже практически пустую лодку, сводя на нет мои попытки осушить её полностью. Качка была очень сильной, и сидеть на банке было тем ещё испытанием. Трение мокрой кожи о такую же мокрую резину ухудшило состояние всех воспалений, так что каждое движение было невыносимым.

В безопасности на суше Морис просовывает руку между двумя надувными камерами плота, демонстрируя места образования трещин, которые грозили нам затоплением в Тихом океане. Помимо этого, в то время из-за прокола была спущена нижняя камера. Обратите внимание на износ спасательных тросов.

Я порезал рыбу на кусочки, насадил наживку на крючок и опустил его в воду. Рыбы практически не было, она вся исчезла. Вчера были сотни, а сегодня мимо проплывали только отдельные отбившиеся от косяка особи. Ни одна из них приманкой не заинтересовалась.

Шлюпка сталкивалась с плотом, сбрасывая меня с моего ненадежного сиденья, потом их быстро растаскивало в разные стороны, тросы резко натягивались, и меня снова сбрасывало с банки. Это было невыносимо, о чем я сказал Мэрилин.

«Тогда возвращайся в плот, – сказала она. – Снаружи слишком опасно».

«Если мы не сможем заменить эту приманку, нам придется ждать до следующей черепахи, – крикнул я в ответ. – Я приберусь здесь и вернусь».

Это решение должно было быть принято минутой раньше. Я в ужасе уставился на чудовищно высокую стену воды, поднимающуюся за плотом. Его неминуемо накроет сверху. Мэрилин не видела эту волну, и я крикнул ей, предупреждая об опасности. За тот короткий миг я не смог оценить высоту волны, но точно помню, что был потрясен её размером.

Удивительно, но плот поднялся на гребень волны, он спасся. Однако теперь участь быть накрытой грозила шлюпке, поэтому я затаился, крепко вцепившись в спасательные тросы. Волна разбилась, обрушив всю свою массу на маленькое суденышко. Меня накрыла леденящая душу чернота, вес воды прижал мое тело ко дну лодки. Мир головокружительно завертелся, мне казалось, что меня затягивает на глубину. Я отчаянно греб, пытаясь достичь поверхности, а выплыв, я обнаружил над головой перевернутую лодку. На мгновение меня охватила паника.

Я выплыл на поверхность рядом со шлюпкой, судорожно осматриваясь вокруг, пока не увидел Мэрилин, с тревогой выглядывающую из плота.

Мэрилин

5-е июня (93-й день)

Я вдруг почувствовала себя так, словно поднимаюсь на лифте, и через мгновение поняла, что нахожусь на гребне огромной волны. Я посмотрела на шлюпку подо мной, но внезапно плот начал спускаться по склону навстречу лодке. Я ожидала, что они столкнутся, и уже приготовилась к удару, но прежде чем расстояние между нами сократилось, шлюпка подлетела в воздух, а затем исчезла в облаке пены.

"За тот короткий миг я не смог оценить высоту волны, но точно помню, что был потрясен её размером".

Не в состоянии говорить или делать что-либо, я смотрела на перевернутую лодку. Вряд ли я смогу описать степень облегчения, которое испытала, когда около лодки показалась голова Мориса. Совместными усилиями спустя долгие несколько минут он был «приземлен» на плот. Пока он отдыхал, я переключила своё внимание на шлюпку и увидела пластиковую канистру, плавающую неподалеку.

Весла, канистры с водой и компас были привязаны к шлюпке, поэтому прежде чем вернуть лодку в нормальное положение, нам нужно было развязать все веревки и сложить всё что сможем в плот. Далее нам нужно было справиться со сложнейшей задачей – перевернуть лодку. Несколько раз нам почти удавалось это сделать, но ветер вырывал её из наших рук и снова опрокидывал дном кверху. Наконец, дело было сделано, мы вернули на место всё содержимое лодки. Мы были сильно измотаны, и теперь могли наконец отдохнуть и оценить наше положение. Все наши рыболовные снасти и приманка были утеряны.

Морис

Той ночью поспать нам не удалось – плот швыряло по волнам, а вместе с ним и всё его содержимое. Большую часть времени мы провели за возвращением наших пожитков на свои места. Время от времени волна с силой ударяла по нам, забрызгивая навес и заливаясь в плот. После этого приходилось остервенело вычерпывать воду. Такие ситуации вызывали тревогу ещё и по той причине, что соль оседала на материале тента, и позже понадобится очень сильный дождь, чтобы её смыть, прежде чем можно будет собирать питьевую воду. Внутри плота вода редко опускалась ниже уровня наших бедер. Дискомфорта добавляло постоянное трение черной резины о наши голени, бедра и ягодицы. Из-за болезненных и глубоких язв на бедрах и крестце невозможно было найти удобное положение
для моего тела.

Неожиданно мы поняли, что движемся по вертикали, подталкиваемые ударом волны, обрушившейся на нас подобно молоту великана. Входная шторка распахнулась, и водные массы хлынули внутрь. Когда поток воды прекратился, и мы убедились, что плот всё ещё находится в привычном положении, мы в очередной раз принялись вычерпывать воду.

Вновь потратив немало сил, мы устало сидели в черноте ночи и смотрели друг на друга.

«Что с нами будет, если плот перевернется?» – спросила Мэрилин. Я не знал ответа на этот вопрос, а потому разозлился. Я подумал, что она и сама может дать себе ответ, но, быть может, сейчас ей просто нужна была уверенность.

Я сказал: «Не думаю, что он перевернется, но мы должны быть готовы на случай, если это всё же произойдет. Собери остатки консервированной еды, ножи и открывалку для консервных банок и сложи всё это в вещевой мешок».

В кромешной темноте мы на ощупь отыскали все, что смогли, и упаковали в мешок, который использовали в качестве тревожного чемоданчика. Мэрилин нашла кусок тонкого шнура и привязала мешок к плоту.

«Если плот опрокинется, у нас будет возможность спасти хотя бы эти несколько вещей, – сказал я. – Будет крайне сложно вернуть его в нормальное положение в такой шторм».

«Я не хочу умирать. По крайней мере не сегодня», – сказала Мэрилин, нащупав в темноте мою руку. Думаю, именно тогда я в полной мере осознал, как сильно она цепляется за жизнь. Если бы мы не выжили, в этом точно не было бы её вины.

Шторм продолжался в течение четырех дней, и за это время нам не удалось поймать ни рыбки, поэтому приходилось брать еду из нашего драгоценного запаса консервов. Позже, прежде чем снова начать ловить рыбу, нам необходимо будет добыть наживку.

Мэрилин

«У нас ещё остались булавки?» – спросил Морис. «Думаю, да, – осторожно ответила я. – Я посмотрю». Я высыпала содержимое маленькой пластиковой коробочки и нашла три булавки – две большие и одну маленькую.

Буревестник. Самая известная из океанических птиц. Размером с ласточку, летает близко к воде, беспорядочно размахивая крыльями, и хватает еду из моря, не приземляясь. Время от времени шлепает ногами по поверхности воды, создавая иллюзию ходьбы. Не очень сильный пловец. Большую часть жизни проводит у моря, исключая период размножения.

Морис напомнил мне, что большие булавки менее полезны, в отличие от маленьких, поскольку крючок из них слишком большой для мелких рыб, а нам в основном они и попадались. Позже в тот же день я начала превращать булавки в крючки. Я попыталась согнуть большую булавку, но она, к моему ужасу, переломилась посередине. Я осторожно согнула маленькую и сделала приличный крючок. Нашла кусок бечевки и пропустила петлю через пружинное кольцо. Этот крючок мы точно не могли себе позволить потерять. Теперь все, что нам осталось - это раздобыть наживку, и мы сможем вернуться к рыбалке.

9. Мы стали частью моря

Мэрилин

6-е июня (94-й день)

На следующий день удача нам наконец улыбнулась – шторм утих, и несколько сильных ударов по дну плота оповестили нас о приплывшей черепахе. Я высунулась в вентиляционное окно и подождала, пока животное всплывет на поверхность. Как только она показалась, я крепко ухватила её за плавник, обычно на этом этапе они не сильно сопротивлялись. В это время Морис перебрался в шлюпку, подтянулся ко мне и тоже ухватился за черепаху. Как только он взялся за неё достаточно крепко, я отпустила её и, извиваясь, заползла обратно в плот. Я перебралась в лодку, и уже вместе мы затащили черепаху на борт и с трудом перевернули на спину. Это действо всегда происходило под аккомпанемент громких хлопков ласт, а после сражения обычно на нас оставалось по несколько боевых ранений. Дважды Морис получал ужасные укусы за лодыжку, а один раз, когда я сидя на банке переводила дыхание, меня сильно ущипнули за задницу. К счастью, все, что в этой ситуации пострадало, так это мое самолюбие!

Мы затащили огромную самку в кормовую часть лодки. Она была очень крупной, и мы решили, что в ней должно быть полно яиц. Было решено оставить её до следующего дня, а сейчас вернуться в плот и пускать слюни при мысли о яйцах на завтрак. Тем вечером мы открыли маленькую ржавую банку сардин – да, из всей консервированной еды, имевшейся на борту яхты, я взяла именно рыбные консервы!

7-е июня (95-й день)

Следующим утром мы забрались в лодку, собираясь убить черепаху. Пока мы решали, кто будет выполнять ту или иную часть работы, рядом возник самец черепахи.

Морис перегнулся через борт и крепко ухватил его за передние ласты. Животное лежало, частично погрузившись в воду и не сопротивлялось. В это время я расчистила носовой отсек шлюпки. Морис схватил один из задних плавников, и как только я приготовила место, переложил этот ласт в мою руку. Животное по-прежнему не сопротивлялось.

В этот момент самка черепахи, лежащая у меня под ногами, развила какую-то бешеную активность, лишая меня возможности оказывать адекватную помощь Морису, поэтому большую часть работы выполнил он один. Панцирь цеплялся за материал лодки, усложняя и без того непростую задачу, хотя само животное всё так же не пыталось побороться за свободу. В конце концов самец также оказался в шлюпке, перевернутый кверху брюхом. Теперь нам предстояло выбрать, кого оставить в живых, а кого убить. Это были далеко не первые наши черепахи, и опытным путем мы выяснили, что самцы зачастую сдавались и умирали быстрее самок, поэтому мы решили забить и съесть свежепойманного самца. Когда мы уже начали вырезать желанные куски мяса, снова пошёл дождь. Половину добычи мы забрали в плот, остальное оставили в лодке, надеясь, что оно не испортится до завтра.

8-е июня (96-й день)

К нашему удивлению, черепашье мясо было всё ещё свежим, к тому же мы были крайне рады, когда увидели неподалеку небольшой косяк рыб-триггеров. Насадив кусочек мяса на крючок, я попыталась порыбачить, но тут же поняла, что рыба ведёт себя слишком осторожно. Очевидно, это был новый косяк, не привыкший к крючку и очень подозрительно относившийся к болтающимся в воде кускам черепашьего мяса. Чтобы ослабить их бдительность, я скормила им черепашьи потроха и немного мяса.

Уловка сработала, они преодолели свою первоначальную скромность, и вот уже пятнадцать рыб-триггеров и одна молочная рыба приземлились в шлюпку. Самка черепахи всё ещё была жива, и мы решили оставить её, чтобы отметить воскресенье – будет ровно четырнадцать недель с момента гибели Орилин.

Я обнаружила, что хорошо подкрепляет моральный дух, если существует день, которого ты с нетерпением ждешь, так что любое событие у нас превращалось в повод для празднования. Например, 20-е апреля – Страстная пятница, 22-е апреля – Пасхальный понедельник, 23-е апреля – День Святого Георгия, 24-е апреля – мой день рождения, 29-е апреля – день рождения моего дяди. Таким образом, нам всегда удавалось смотреть вперед и не задумываться о прошлом.

Морис

10-е июня (98-й день)

Ближе к вечеру на шлюпку стали присаживаться одинокие олуши. Видимо, лодка была удобным местом, где можно спокойно переварить недавно пойманную рыбу. Их пищеварительные процессы неизбежно приводили к обильному испражнению, поэтому вскоре лодка и все канистры с водой покрылись белым налетом. Это не могло не расстраивать нас, особенно после того, как мы осознали, что питьевая вода снова может быть испорчена.

В один из дней, когда очередная голуболицая олуша приземлилась на плот, мы разозлились из-за устроенного ей беспорядка. Я притянул шлюпку поближе, но птица не испугалась и продолжила чистить клювом перья. Даже когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки, мы не воспринимали её в качестве еды. В этом не было необходимости, так как рыбы у нас было предостаточно.

Я поднял одно из весел и нанес удар по птице, без цели навредить ей, скорее, чтобы просто заставить её улететь. С пронзительным криком и почти удивленным выражением в глазах она плюхнулась в воду между плотом и шлюпкой. Она не улетела, а вместо этого отрыгнула четыре целых летучих рыбы. Подумав, что они могут стать прекрасным дополнением к ужину, мы выловили их из воды.

Мэрилин

11-е/12-е июня (99-й/100-й день)

Ночью поймали маленькую черепаху и были очень расстроены, наутро обнаружив её мертвой. Сегодня должен был быть день празднования, мы планировали забить нашу самку и добыть яйца, а вместо этого пришлось есть мелкую черепаху. Мы решили перенести празднование на вторник, 12-е июня – сотый день на плоту.

Решив, что нужно сменить рацион, раз уж море успокоилось, мы снова принялись рыбачить. Клев был плохой, поэтому, когда на крышу плота приземлилась крупная морская птица, мы прикинули свои шансы на её поимку. Олуши постоянно летали вокруг нас и частенько садились на шлюпку или плот, пока мы ловили рыбу. Обычно мы отгоняли их легким ударом весла, после которого они падали в море, растерянно крича и выглядя при этом крайне озадаченными. Часто птица возвращалась на прежнее место, но после второго удара до неё наконец доходила мысль, что ей здесь не рады.

В этот раз мы терпели беспорядок и делали все, чтобы она чувствовала себя желанным гостем. Совершенно неудивительно, что она выглядела такой удивлённой. Не подозревая о своей неминуемой гибели, птица безмятежно восседала на потолочной трубе, переваривая свой завтрак.

Олуша. В основном летает над океаном, возвращаясь на сушу только в период размножения. Нам встречались и красноногие и голубоногие особи. Названы так из-за своей внешности и поведения (на английском название птицы – «booby», оно уходит корнями в испанский сленг, где «bobo» – дурак, болван, клоун, олух). Они совершенно не боятся людей. Питаются в основном летучей рыбой.

Обернув часть полотенца вокруг руки, я потянулась и схватила птицу за лапу. Как только я затянула её в плот, Морис обернул другое полотенце вокруг её клюва. Из-под куска ткани раздавались приглушенные крики, но стоило нам его размотать, птица дернулась вперед и вцепилась клювом в мой большой палец.

Всякая жалость, которую я испытывала к этому существу, в ту же секунду испарилась. Я быстро свернула ей шею и откинулась назад – зализывать раны. Повреждение было небольшим, но очень глубоким, и заживало довольно долго. Птицу ощипывали в шлюпке, убедившись перед этим, что плот находится с наветренной стороны. Поверхность океана была усеяна перьями, которые привлекли полчища рыб-триггеров.

Эти рыбы отличались особой жадностью и хватались за все, что попадалось на глаза. Я отрезала одно из крыльев и опустила слегка окровавленный конец в воду. Рыба ухватилась за предложенное мясо, и, прежде чем она поняла, что происходит, я дернула крыло и закинула свой улов в шлюпку. Таким же образом я поймала ещё несколько штук, и наш драгоценный крючок не пострадал. Мясо птицы было тёмно-красным и очень сладким, и сильно отличалось от рыбы и черепашьего мяса, что нам особенно понравилось.

Только представьте, как сильно мы были разочарованы, обнаружив утром нашу черепаху мертвой. Да, это избавило нас от необходимости убивать, но нам не удалось собрать её кровь. Нам по-настоящему понравилась эта постепенно загустевающая жидкость – она была сладкой, по вкусу очень похожа на печень, и её было много. Мы с таким нетерпением ждали момента, когда отведаем эту черепаху, но она уже разочаровала нас. И когда мы вскрыли её, чувство досады только усилилось – яиц не было, жировой массы – совсем немного, хотя мясо, как обычно, было очень нежным.

Позже мы поняли, что несколько разных видов этих холоднокровных существ выглядят практически одинаково. Черепахи с желтовато-зеленым жиром без сомнения относились к виду зеленых черепах, но черепахи ридлеи были очень на них похожи, и отличить их можно было только по узорам на голове. У некоторых из пойманных нами черепах имелся ярко выраженный горб. Мы не придали этому особого значения, но такая форма обычно указывала на черепаху логгерхеда. И хотя только зелёная черепаха почитается за хорошее мясо, для нас плоть каждой черепахи была желанной, и мы не смогли бы выделить какие-то различия между ними. Нам казалось, что вкус их мяса был чем-то средним между телятиной и курицей с добавлением краба, если кто-то вообще может представить это сочетание.

Черепаха логгерхед. У этой разновидности отсутствует зеленая жировая субстанция внутри, а на спине заметен выраженный горб. Мясо такое же нежное, как и у зеленой черепахи.

Морис

Часть океана, где мы сейчас находились, демонстрировала чрезвычайное животное изобилие, и мы не переставали удивляться разнообразию живности. Под нами проплывали тысячи пестрых рыб: сиганы, рыбы-триггеры (спинороги), молочные рыбы (ханосы) и зубастые сельди. Монотонность дня разбавляли перерывы на рыбалку. Мы рыбачили утром и днём, и в основном на крючок попадались именно спинороги. Эти рыбки так хотели быть пойманными, что иногда нам удавалось поймать сразу двух или трех на один кусок наживки.

Зубастая сельдь (дораба). На вид около двух футов [60 см] в длину, но они всегда плавали на глубине. Ярко-голубые с насыщенно-желтым хвостом.

Каранкс. Широко распространенная морская рыба. Тело золотистого цвета. Около девяти дюймов [25 см] в длину. У хвоста с обеих сторон у неё выступающий гребень.

Молодая акула. Приблизительно три фута в длину [90 см]. В воде шкура выглядела коричневато-серой, но становилась серебристо-серой на воздухе.

Длиннокрылая акула. Примерно десять или двенадцать футов [3-4 м] в длину. Серебристо-серого цвета, кончики плавников и хвоста белые. Именно такие акулы бились о дно плота.

В некоторые дни мы вылавливали больше сотни рыб триггеров, в другие – около дюжины, а в неудачные дни – ни одной. Мы подсчитали, что в среднем ловили приблизительно сорок рыб в день. Если умножить это число на сто дней плавания, получится четыре тысячи, или даже больше. Но если ловить рыбу было довольно легко и быстро, то её потрошение и разделка отнимали много времени и сил. Из-за постоянного использования ножниц размягченная водой плоть на наших пальцах стерлась до кости.

К сожалению, стремление рыб-триггеров схватить наживку не всегда являлось положительным качеством. Их маленькие рты смыкались вокруг наших пальцев всякий раз, как мы пытались помыть руки в океане. Иногда они успевали прокусить кожу прежде, чем мы отдергивали руки. Одно время мы даже рассматривали вариант использовать свои пальцы в качестве приманки, если вдруг потеряем крючки, или если у нас не останется наживки. Несмотря на свои размеры, спинороги казались нам гораздо агрессивнее акул.

Кстати, хоть мы и понимали, что акулы способны убивать людей, мы не считали их такими уж свирепыми. Они с довольным видом плавали среди стаи рыб, не мешая нашей рыбалке. Нужно было только следить за тем, чтобы они не заглотили наживку, в противном случае мы останемся без крючка и, возможно, шнурка. В тропических водах их рацион изобилен, поэтому они не проявляли интереса ни к нам, ни к тушкам и крови черепах, которые мы сбрасывали за борт. Если не брать в расчет их специфическую манеру биться о дно нашего плота, мы не боялись их, и воспринимали вполне компанейскими созданиями. Мне кажется, что они довольно трусливые – стоило плеснуть в них водой как они быстро уплывали прочь.

Крупные акулы с белыми пятнами на концах плавников и более мелкие разновидности крутились вокруг нас, часто в сопровождении цветастых рыб-лоцманов. Один раз нам довелось увидеть китовую акулу, самую крупную рыбу в мире и чрезвычайно редкое явление. Её медленные вялые движения, широкое пятнистое тело и притупленный нос позволяли легко отличить её от других акул.

Мэрилин

Когда мы разделывали черепаху в первый раз, я настороженно осматривалась вокруг, выискивая акул, потому что крови было ужасно много. Мне говорили, что кровь сводит акул с ума, но ни разу ни одна акула не приблизилась к нам во время разделки рыбы, черепах или птиц. Время от времени можно было заметить одинокую особь, плавающую поблизости, но они обычно держались на расстоянии. Акулы становились агрессивными только когда сбивались в большие стаи – стадный инстинкт.

Под нами плавали многочисленные дорадо, их яркие светящиеся сине-зеленые тела сверкали в прозрачной голубой воде. Но ни одна из этих соблазнительных рыб так и не клюнула на наш крючок. Нам оставалось только наблюдать как они, словно на патрулировании, медленно курсируют взад-вперед. Иногда мы видели, как они резко ускоряются, и ещё раз или два наблюдали удивительную картину: они выпрыгивали из воды в погоне за летучей рыбой.

Рыба-дельфин (дорадо, малая корифена или махи-махи). Окрас яркий, сине-зеленого цвета. Лоб самцов с возрастом становится более выпуклым. Преследуя летучих рыб, может развивать скорость до тридцати пяти миль в час [56 км/ч или 16 м/с] и выпрыгивать из воды на высоту восемнадцати футов [5.5 м]. Длина тела – приблизительно четыре фута [1.2 м].

Морис

Нас часто посещали зеленые черепахи, логгерхеды и ридлеи. Мы различали их только по разным рисункам на панцире. Нередко, перевернув их на спину, мы находили рыб прилипал (акульих ремор), присосавшихся к пластрону, причем всегда парами.

Дни, когда нам не встречались олуши, стали большой редкостью. Иногда за день мы могли увидеть два или три разных вида этих птиц. Нам встречались голуболицые олуши, их ещё называют олушами в маске, и бурые олуши. Это были птицы размером с гуся, с тяжелым обтекаемым телом, относящиеся к тому же семейству, что и северная олуша.

Олуша парит над морской гладью, выжидая, когда летучая рыба вынырнет из своего укрытия. Когда это происходит, птица ныряет в волны, через мгновение появляясь вновь с рыбой в клюве. Заглотив улов, она снова возвращалась к патрулированию. И хотя, когда мы убивали и вскрывали этих птиц, мы в основном извлекали из их пищеводов летучих рыб целиком, олуши также могли поесть спинорогов из того же косяка, что и мы.

Довольно часто мы сидели, зачарованно наблюдая за птицами-фрегатами, неподвижно парящими высоко над нами, и за тем, как они преследуют олуш, нападают на них и клюют до тех пор, пока их несчастные жертвы не отрыгнут свою добычу, чтобы спастись от мучителей. Фрегаты пикировали вниз и подхватывали рыбу в воздухе. Но мы были уверены, что это подобие пиратства не было единственным источником их пропитания.

Фрегаты. Известно, что размах их крыльев на сорок процентов больше, чем у других морских птиц аналогичного размера. Они обладают огромным запасом энергии, поэтому без труда летают на большой высоте и скользят по потокам воздуха. Максимальная зафиксированная высота полета – 4 000 футов [1 200 м]. Оперение не является полностью водонепроницаемым, по этой причине они редко садятся на воду. Лапы без перепонок. Отличительная черта самцов – ярко-красный горловой мешок, который они могут раздувать.

Дорадо и другие крупные рыбы гоняли косяки летучих рыб, а фрегаты хватали их на лету, когда они выпрыгивали из воды. Последние, видимо, были готовы подобрать все, что плавало на поверхности воды, например, излишки черепашьего жира, которые мы скидывали за борт.

Лапки фрегатов были частично перепончатые, но мы ни разу не видели, чтобы они ныряли в воду. Позднее я узнал, что их перья быстро пропитываются водой, и после этого птицы не могут подняться в воздух. Широкий размах крыльев поддерживал относительно небольшое тельце черного цвета. Мы также с легкостью определяли их пол – у самцов было характерное красное горло. Но мы не ожидали увидеть этих птиц так далеко от суши.

В разном количестве появлялись и буревестники – настоящие морские птицы. На вид длина их тела не могла быть больше семи дюймов [18 см], но они всё же состоят в родстве с альбатросами и качурками. Они летали близко к воде, беспорядочно взмахивая крыльями, иногда поодиночке, но чаще небольшими рассеянными стайками. Буревестников тоже привлекал черепаший жир, который мы выбрасывали. Они хватали куски с поверхности, не присаживаясь на воду.

Рацион буревестника обычно состоит из дрейфующего планктона. Они летают над поверхностью воды с трепещущими крыльями, двигая лапками в воде, словно они прогуливаются по морю. После посадки на воду они не испытывают особых трудностей при последующем подъеме в воздух. Буревестники, которых мы видели, были темного цвета, с квадратными хвостами и черными лапами.

Ещё одна птица, появляющаяся у нас время от времени, была полностью серой, около двенадцати дюймов в длину [30 см]. У неё были перепончатые лапки, и мы думали, что это кланяющаяся крачка из семейства чаек и крачек. Как-то мы поймали одну, её красное мясо было великолепным. Но для нас осталось загадкой, как они оказались так далеко от суши.

Кланяющаяся крачка. Представитель семейства крачковые. Серые, размером с небольшого голубя.

Мы были уверены, что помимо нашего особого уголка изобилия, должны существовать и «пустынные» районы, где жизнь не так разнообразна или отсутствует. В этом плане удача нам улыбнулась, и течения с ветрами удерживали нас в этой плодородной зоне.

Здесь изображен маршрут плота (пунктирная линия) вместе с преобладающими ветрами и течениями, зафиксированными в тот период года, когда плот находился в этом районе. Ветра обозначены перообразными стрелками, течения – волнистыми.

16-е июня (104-й день)

Со всё возрастающей частотой нас настигали грозы. Затем усилился ветер, и низкие темные тучи понеслись по небу, предвещая приближение нового шторма. С тревогой мы наблюдали, как в промежутках между периодами проливного дождя усиливались волны. Вместе с усилением качки всё больше усиливался и наш дискомфорт, а дождь стал неотъемлемой частью повседневной жизни. Нам сложно было вспомнить, каково это – быть в тепле и сухости. Мои язвы от соленой воды с каждым днём становились всё более невыносимыми. Постоянная боль в этих местах постепенно истощала мой дух, я не чувствовал удовлетворения от жизни и был в состоянии крайнего отчаяния. Отдых стал роскошью, о которой мы оба уже успели забыть. Все наши усилия сейчас были направлены на выживание. В таких условиях о рыбалке и речи быть не могло, а вся наша энергия уходила на избавление плота от воды. Даже когда не было дождя, воду на нас обрушивали волны, и мы начинали всё с самого начала.

Каждый час тянулся медленно, монотонно и утомительно. Я задавался вопросом, как мы переживем следующий час. Только Мэрилин казалась неустрашимой, она уговаривала меня продолжать черпать воду, обещала мне всё только самое лучшее, когда буря утихнет. Она говорила о роскоши сидеть снаружи и есть мясо и зеленоватый черепаший жир. Разговаривая за работой, мы описывали друг другу относительные достоинства самцов и самок черепах. Мы больше не говорили о еде, которую съедим после спасения – перспективы были слишком призрачными, и эти разговоры только расстроили бы нас ещё сильнее. Эти обсуждения нужны были для «поднятия морального духа», и наш дискомфорт действительно становился терпимым, пока мы мечтали о том, как поедим черепашьего мяса под теплыми лучами солнца.

Сладкие грезы разбивались о суровую реальность, когда нужно было вычерпывать очередную порцию воды, снова и снова подкачивать плот, или заменять и отжимать тряпки, которыми мы затыкали образовавшиеся между камерами щели. Передышек не было.

Шторм продолжался ещё четыре дня. Мы пытались согреться, надев дождевики, однако это было невозможно, и они только натёрли нам кожу. На наших животах и руках образовались белые волдыри. Мы мечтали избавиться от этих курток, но без них было слишком холодно. Сидеть в тесноте маленького плота было трудно, но мне не хотелось двигаться, так как я мог потревожить изъязвленные места.

Уже ничто не было для нас в новинку, всё наше существование стало таким, словно мы стали частью моря. Мы могли слышать, видеть и чувствовать только то, что касалось непосредственно нас. Наша связь с морем больше не была отстраненной. Казалось, мы никогда не знали ничего другого. Я перестал мечтать о нашей жизни до этого злоключения и после него.

Чувство голода только усиливало наши страдания. Наш штормовой дневной паек состоял из всего одной банки консервированной еды на двоих. По иронии судьбы, теперь, когда у нас был достаточный запас воды, пить не хотелось. Это было похоже на злую шутку, но теперь мы избавлялись от каждой собираемой капли воды.

На второй день шторма шлюпка наполнилась водой и требовала срочного опустошения. Я перебрался туда, чтобы сначала вычерпать воду и после попытаться наловить рыбы. Я взял с собой последний оставшийся крючок. Когда в лодке уже почти не осталось воды, её накрыла волна. Шлюпка перевернулась, а меня, застигнутого врасплох, откинуло в сторону. Всплыв на поверхность, я увидел Мэрилин, выглядывающую из плота. «Крючок у тебя?» – встревоженно крикнула она. Я поднял левую руку и разжал кулак. К моему удивлению и радости Мэрилин, я крепко держал его в руке, когда меня опрокинуло в море.

Я добрался до плота и передал крючок Мэрилин, затем забрался на борт. После этого нам предстояло вернуть лодку в нормальное положение. И снова ветер в сочетании с тяжестью погруженных в воду наполненных канистр мешали нам перевернуть лодку. Мы совершали попытку за попыткой, но мы были сильно измотаны, поэтому каждый следующий раз становился тяжелее предыдущего.

«Нужно отвязать их все», – сказала Мэрилин. Одна только мысль о том, что придется развязывать каждый узел, скрепляющий эти канистры, вызывала раздражение. Я предложил: «Давай попробуем ещё раз». Мы попытались поднять её ещё раз, но всё так же безуспешно. Раздосадованный, я отвязал канистры и затащил их в плот. Следующая попытка наконец увенчалась успехом. Перемесив все канистры на место, мы вернулись в плот, где было относительно спокойно. Однако наши неприятности ещё не закончились.

В последний штормовой день шлюпка снова перевернулась. В этот раз в лодке ничего не было, и переворачивать её было не так уж и трудно, но мы обнаружили, что исчез компас и одно из весел. Впервые за последние дни мы почувствовали, что ветер затихает. Мы были уверены, что буря миновала, хотя высокие волны всё ещё вызывали опасения.

Мэрилин

20-е июня (108-й день)

На четвертый день шторма нам удалось поймать среднего размера самку черепахи. Мы закинули её в шлюпку, обвязав веревкой задний ласт. Мы потеряли всю нашу приманку, и эта черепаха должна была обеспечить нас едой и средствами для поимки другой еды. Убить её сейчас было бы слишком тяжело, поэтому мы оставили её и внимательно за ней следили. Шторм постепенно утихал, но последний удар ещё не был нанесен. Лодка снова опрокинулась в облаке пены, но в этот раз мы беспокоились за сохранность нашей черепахи.

Мы лихорадочно подтянули лодку поближе к себе и приподняли одну сторону – черепаха всё ещё была там! Я начала тянуть её к себе, но вдруг поняла, что веревка соскальзывает с неё. Черепаха была почти в зоне досягаемости, и я потянулась к ней. Мои руки скользнули по её панцирю, но черепаха выскользнула из моих рук и уплыла. А я осталась сидеть, держа в руках веревку, на другом конце которой болтались две полупетли.

Депрессия накрыла нас с головой. Мы были уставшими, мокрыми, замерзшими, несчастными, и на самом деле, невозможно подобрать слова, в полной мере описывающие наше настроение. Мы не снимали анораки ни днём, ни ночью, мы буквально жили в них, но они неприятно натирали кожу. Мои ноги были сплошь покрыты язвами от соленой воды, поэтому найти удобное положение было сложно. Но мой дискомфорт не шёл ни в какое сравнение с дискомфортом Мориса. Боли в груди беспокоили его уже не так сильно, зато язвы на бедрах и крестце выросли в размерах и превратились в открытые незаживающие раны. У меня был антисептический крем и большие пластыри, но пользы от них было мало – они очень быстро пропитывались морской водой и отваливались. Он сам эти раны увидеть не мог, а я продолжала говорить, что это просто маленькие пятнышки. В действительности язва на его крестце была не меньше трех четвертых дюйма [1.9 см] в ширину и очень глубокой. Если бы её можно было сохранять сухой, она бы уже зажила, но в нашей ситуации об этом можно было только мечтать.

21-е июня (109-й день)

Море стало спокойнее, и время от времени сквозь пелену облаков прорывалось солнце, одаривая мир долгожданным теплом. Решив скоротать время, я сидела на коленях у выхода и наблюдала, как рыбы снова сбиваются в косяки на глубине. Нам срочно нужна была наживка, чтобы мы могли наловить рыбы. Днём вокруг плота закружила стая акул, изредка ударяясь о дно. Морис дремал, сидя рядом со мной. Всего в футе [30 см] от меня у самой поверхности несколько раз проплыла маленькая акула. Когда она подплыла снова, я слегка ткнула её, ощутив под подушечкой пальца грубую кожу. Подождав, когда она приплывет снова, я без лишних сомнений схватила акулу за хвост. Сон Мориса был грубо прерван моими взволнованными криками, потому что, хотя я и держала акулий хвост крепко, ничего больше я сделать не могла.

Морис приготовил полотенце и попросил меня повернуть акулу в его сторону. Я так и сделала, и через несколько минут акула была плотно завернута в полотенце. Морис держал её за кусачий конец, я продолжала крепко держать хвост. Теперь мы делили пространство плота с отчаянно сопротивляющейся ненасытной акулой. К нашему удивлению, её сопротивление довольно быстро прекратилось, и спустя пятнадцать минут мы осторожно развернули полотенце и осмотрели свой улов. Она была серого цвета, и всего около двух с половиной футов [75 см] в длину, но мяса в ней было много. Морис перебрался вместе с рыбой в шлюпку и приступил к разделке. Пока он этим занимался, я вернулась к наблюдению за акулами. Когда в пределах досягаемости появилась ещё одна примерно такого же размера, я не смогла удержаться от соблазна, сунула руки в воду и схватила её за хвост. Она билась в воде, забрызгивая нас обоих, пока Морис не поймал её голову. Не осмеливаясь отпустить хвост, я облокотилась о шлюпку и крепко держала его, пока Морис наносил удары ножом. В конце концов Морис вонзил ей нож в жабры и сказал, что я могу отпустить хвост. Акула всё ещё дергалась и прыгала, но Морис мог с этим справиться сам.

«Я поймала ещё одну, я поймала ещё одну!» – чуть позже крикнула я. С трудом веря своим глазам, Морис провернул всё по той же схеме и перехватил у меня ещё одну акулу. Теперь в носовой части лодки лежала одна мертвая акула, другая, почти выдохшаяся, у Мориса под ногами и ещё одна, очень даже живая у него в руках. Он умолял меня прекратить их ловить, поскольку у него не осталось свободных рук и ног. Абсурдность этой ситуации вызвала у нас обоих всплеск неконтролируемого веселья.

Я забралась в лодку, чтобы помочь выпотрошить наш улов. Погода наконец улучшилась, а обилие еды разрядило атмосферу. Мы были почти счастливы и обсуждали возможность остаться в лодке и поесть там. Не хотелось возвращаться в тусклый промокший плот.

По мере того как мы скидывали за борт лакомые кусочки, рыбка за рыбкой в воде сбивались в большой косяк. После нескольких дней голодания перспектива хорошо поесть была очень заманчивой. Я нарезала мясо акулы на мелкие кусочки, а Морис приготовился к рыбалке. Прежде чем он успел закинуть крючок в воду, послышался громкий шелест крыльев, и на один из бортов лодки села голубоногая олуша насыщенно-коричневого цвета. Она находилась всего в двух футах [60 см] от Мориса. Мы посмотрели друг на друга. «Следует ли нам?» Я согласно кивнула.

Морис

21-е июня (109-й день)

Отсутствие страха перед нахождением в непосредственной близости к нам предопределило её скорую гибель. Я придвинулся поближе к птице. Теперь она была на расстоянии вытянутой руки, но всё ещё не предпринимала попыток улететь. Похожая на баклана птица смотрела прямо на меня своими большими глазами, окруженными темными кольцами, и вид у неё был слегка идиотский. Внимательно осмотрев меня в течение пары секунд, она продолжила совершенно беззаботно чистить перышки.

Протянув руку, я схватил птицу за шею. Издав истошный крик, она попыталась вырваться на свободу. Мэрилин ухватилась за туловище, а я в это время свернул птице шею. Теплое мягкое тело обмякло в наших руках, и меньше чем через минуту она была мертва.

Мы отложили птицу в сторону и вновь сосредоточились на акулах.

Мэрилин

Я сидела на банке шлюпки, зажав птицу между коленей, приготовившись ощипать её, когда хриплое «Ка-а» заставило меня обернуться и увидеть ещё одну коричневую олушу. Она преспокойно усаживалась ровно на то же место, где совсем недавно сидела её подруга. Совершенно беззаботно птица начала прихорашиваться.

Мы были поражены. Как они могут быть такими глупыми! В ответ на немой вопрос Мориса я пожала плечами и сказала: «Попробуй, но даже если она улетит, не страшно». Что ж, она не улетела, и через несколько минут у нас была вторая птица – по одной на каждого! Мы были в приподнятом настроении, сегодня мы пировали!

Акулье мясо было не очень вкусным, но теперь мы могли не есть его полностью, а только печень и те части, которые были вкуснее. Мы продолжили потрошить акул и ощипывать птиц, когда заметили большую белую олушу, ныряющую за едой. Она кружила над водой, а когда замечала привлекательную для себя рыбу, складывала крылья и с громким всплеском ныряла в море. Ныряла она, должно быть, достаточно глубоко, потому что проходило приличное количество времени, прежде чем она всплывала с рыбой.

Олуша. Одна из представительниц семейства олушевых.

Чтобы съесть пойманную добычу, птице нужно было развернуть рыбу и заглотить её головой вперед. Для этого олуша быстро подбросила добычу в воздух, поймала её за голову и проглотила. После такого великолепного прыжка с высоты в воду, результатом которого обычно становился хороший улов, нас удивляло, какими неуклюжими они становились, когда дело доходило до еды. Часто мы наблюдали, как они подбрасывают рыбу в воздух, щелкают клювом и промахиваются! Какая пустая трата энергии!

Эта белая олуша ныряла неоднократно, и с каждым разом всё ближе к шлюпке. Очевидно, её привлек прикормленный нами косяк рыб. После одного из таких погружений она поднялась на поверхность совсем рядом с нами, и когда она расправила крылья и стряхнула с себя капли воды, Морис выкрикнул: «Хватай её!» Не успев подумать, я вытянула руку и вцепилась в одно из вытянутых крыльев. Уж не знаю, кто из нас двоих был удивлен сильнее – я или птица. К несчастью, она пришла в себя раньше меня и сильно укусила меня за руку. Выругавшись, я развернула её в сторону Мориса, чтобы он мог разделаться с ней, а сама в это время занялась своей кровоточащей рукой.

Три птицы и три акулы неплохо подняли наше настроение! Акулье мясо мы оставили для наживок, и в тот вечер по-королевски отужинали печенью акул и разделили птиц – по полторы на каждого.

Морис

24-е июня (112-й день)

Я стал больше времени проводить в лодке, потому что там мне легче было переносить мучения от язв на коже. Иногда я простаивал на коленях по два часа кряду. В это время я ловил рыбу, а Мэрилин насухо вытирала плот. В один из дней мы грелись под теплым солнцем,которое изредка скрывалось под каким-нибудь низким облаком. Однако уже сейчас мы могли видеть темные завесы дождя, смыкающиеся вокруг нас.

«Там несколько маленьких акул рядом с тобой», – сказала Мэрилин.

«Ага, вижу. Я слежу, чтобы они не схватили наживку. В противном случае мы лишимся последнего крючка», – ответил я.

Сегодня утром рыбачить было неудобно – чтобы уберечь язвы от грубого материала лодки, мне приходилось сидеть прямо. Из-за этого уменьшался угол обзора, и, чтобы не дать акулам вцепиться в наживку, я мог опускать крючок лишь на секунду. Тем не менее, у моих ног уже возвышалась куча спинорогов.

«Почему бы не поймать акулу», – предложила Мэрилин, которая сейчас отдыхала у входа в плот.

«Хорошо, – ответил я, осторожно убирая крючок и шнур в сторону. – Что угодно ради разнообразия».

Большую часть времени я мог видеть акул, но вскоре терял их из виду, стоило им только двинуться в сторону лодки и скрыться под ней. Я был слишком одеревеневший и к тому же покрыт язвами, поэтому не мог быстро передвигаться с одного края лодки на другой, так что я перегнулся через банку и позвал Мэрилин.

«Озвучивай передвижения подходящей акулы».

Мэрилин

Пока они кружили рядом, я выбрала парочку акул примерно того же размера, что и пойманные мной ранее. Морис сказал, что в этот раз он попробует их ловить. Из-за своей одеревенелости и болезненных воспалений на коже он мог только перегнуться через борт шлюпки и ждать, пока подходящая акула не проплывет мимо. «Один малек только что скрылся под плотом – вот он снова – теперь он под лодкой – плывет в твою сторону – нет, он у кормы – подожди, он разворачивается и плывет обратно к тебе – вот он, хватай!»

Морис наклонился и схватил, но не ту. Этот монстр, молотящий всё вокруг, был вполовину больше тех акул, которых до этого ловила я. Акула была не менее 4 футов 1.2 м в длину, и Морису приходилось прилагать все его силы, чтобы удерживать её. Я подготовила полотенце и набросила его на акулу, когда Морис опустил её голову на дно лодки.

Используя для удержания обе руки и ноги, Морис предоставил в мои руки акулий хвост, а сам достал нож. Кровь стремительно вытекала из разрезов на теле акулы и покрывала наши руки и ноги. Она была повсюду. Но даже при этом рыбина продолжала биться и подпрыгивать. Окончательно добив её, мы поклялись больше их не ловить, только если акула не будет действительно «ребенок». Это было слишком утомительно.

Кожа акулы была жемчужно-серой, с очень тонкой текстурой. Она была такой красивой, что я решила сохранить её, поэтому, пока Морис ловил рыбу, я старательно соскребала с неё каждую крупицу плоти. Я собиралась сделать потом из этого кошелёк или какую-нибудь другую маленькую вещь. Скатав в рулон, я засунула её в угол лодки, однако на следующий день кожа стала сухой, потрескавшейся, тусклой и неинтересной, так что я избавилась от неё.

Большие акулы, ранее не доставлявшие нам проблем, начали биться о дно плота. Когда он сдувался, в полу образовывались крупные выпуклости от наших тел, которые без сомнений были замечательными мишенями. Будучи невидимыми, акулы подплывали к нам на большой скорости и с громким звуком врезались в дно плота. Очень часто они били именно по нам, попадая в позвоночник и другие доступные места, пока наши костлявые тела не покрылись синяками и не стали очень чувствительными. Для Мориса эти атаки были гораздо болезненнее, так как удары акул попадали в его открытые язвы, и те начинали кровоточить. Удары становились невыносимыми, и мы были в ужасе от происходящего. Атака могла продолжаться до получаса, а затем они просто уплывали прочь. Мы не могли решить, действительно ли они были такими жестокими или просто играли. В одном мы точно не сомневались: цель они выбрали хорошую. Девять ударов из десяти приходилось точно по нам. Мы заметили ещё одну странность: они всегда били по плоту, но никогда не трогали шлюпку, даже если мы находились там. Я подумала, может ли быть так, что они реагируют на цвет, ведь одно плавсредство было черным, а другое серым.

10. Жизнь и смерть во время штиля

Мэрилин

28-е июня (116-й день)

Погода улучшилась, хотя было всё ещё ужасно сыро, и последовали тихие безветренные дни. Мы старались проводить меньше времени на плоту, потому что было неприятно находиться в этой сырости. Морис не мог долго сидеть, а в лодке у него была возможность стоять на коленях, снизив тем самым давление на раны.

С рассвета и до середины утра мы оставались в шлюпке, ловили рыбу, ели и наслаждались своими «пикниками» на открытом воздухе. Несмотря на то, что анораки стерли до мяса наши запястья, мы всё ещё носили их, ведь ночью и во время дождя было слишком холодно.

Теперь мы много обсуждали, какие места нам следует посетить во время следующего путешествия. Морис предложил в следующий раз отправиться в Патагонию. Я знала, что это была его давняя мечта. «Но там так холодно», – пожаловалась я.

«Только не летом» – возразил Морис и затянул пространную лекцию о Патагонии, пытаясь объяснить, почему это уединенное ветреное и дикое место так его восхищало. Его увлеченность была заразительна, и вскоре я была в таком же восторге от этой страны. Мы говорили об охоте и рыбалке, об одежде, которую будем носить, и проблемах, связанных со швартовкой на открытых якорных стоянках. Всё это очень ярко и живо представлялось нам в воображении.

Черепахи снова попадались в изобилии, некоторых даже приходилось прогонять. Нас удивляло их присутствие, поскольку мы не ожидали увидеть черепах так далеко от суши, а особенно самок с полусозревшими яйцами внутри.

Много раз мы видели, как большую черепаху сопровождала маленькая, а однажды как маленькая черепаха пыталась вскарабкаться на спину своего защитника. Мы подумали, что молодняк привязывается к опытным взрослым особям, чтобы изучить «премудрости жизни в море». Однако это предположение отчасти утратило свою силу, когда однажды утром я выловила вполне одинокую молодую черепашку.

Обычно черепахи подплывали к нам сзади. Часто, как мне казалось, они были заинтересованы плавучим якорем. Время от времени они запутывались в тросах якоря, и их копошение в веревках и всплески воды заставляли нас обратить на них своё внимание. Иногда мы узнавали об их присутствии, услышав громкий свистящий звук выдыхаемого ими воздуха, или, как бы странно это ни было, их выдавал резкий запах.

Как-то я услышала громкий плеск и судорожные вздохи за плотом и высунула голову в вентиляционное окошко посмотреть, что там происходит. «Это маленькая черепашка», – закричала я, и Морис засобирался к выходу, чтобы выполнить нашу обычную процедуру по поимке черепахи, но я сказала ему оставаться на месте. Я высунулась сильнее, освободила рептилию от пут, затащила её в плот и положила на пол рядом с коленями Мориса. Она была не больше семи дюймов [18 см] в длину, с ярким узором бледно-коричневого и темно-коричневого цветов на панцире. Пластрон так же был покрыт узором из крупных пятен. Вдоль всей спины тянулся ряд острых шипов. Мы замечали такие шипы только у молодых черепах, а у взрослых они, видимо, притуплялись и становились плоскими. Наш маленький «питомец» исследовал весь плот и в конце концов устроился в пластиковом контейнере.

«Я услышала громкий плеск и судорожные вздохи за плотом и высунула голову в вентиляционное окошко посмотреть, что там происходит».

Следующим утром мы взяли нашу черепашку с собой в шлюпку и дали ей поплавать внутри, пока мы ловили рыбу. Я сказала в шутку, что нам нужна ещё одна черепаха, чтобы составить пару, и вот уже этим утром я увидела молодую черепашку, приближающуюся к плоту. Я нырнула обратно в плот и поймала черепаху через вентиляционное окошко, затащила её в плот, а затем высунулась из плота и гордо продемонстрировала её Морису, держа за один из плавников.

Мы дали им побегать по шлюпке, а сами пока рассматривали и сравнивали их. Новоприбывшая черепашка была немного меньше, с другими отметинами на панцире и преимущественно коричневая. Они бегали у нас под ногами, пока мы ловили рыбу, и казались совершенно беззаботными. Мы решили оставить их в шлюпке на ночь, привязав короткой веревкой за задние ласты.

Молодые черепахи. У маленьких черепах, которых мы видели, был яркие отметины на панцире и выступающие острые шипы в виде гребня на спине. Они постепенно изнашивались по мере взросления.

В течение первых двух месяцев мы пытались растягивать тот небольшой запас еды, который захватили с яхты. Мы доели патоку и сгущенку, съедая всего по ложке в день. Неполную пачку фиников распределили так же – по одному в день. Витамины из аварийного комплекта стали нашими «смартиз» (маленькие круглые конфеты с твердой разноцветной глазурью снаружи и мягкой шоколадной начинкой внутри), и каждый второй день был для нас днём «смартиз». Когда в пузырьке больше не осталось витаминных таблеток, рыбьи глаза стали нашими «смартиз».

В какой-то момент, к своему удивлению, мы обнаружили, что нуждаемся в соли, и часто сидели, облизывая покрытые морской солью пальцы. Несколько раз добытое нами черепашье мясо промокало под ливнем и становилось безвкусным. Чтобы придать ему хоть немного вкуса, мы промывали его морской водой. То же самое происходило и с рыбьей печенью и филе. С другой стороны, время от времени мы наливали дождевую воду в глубокую миску и в течение часа вымачивали в ней мясо. Казалось, что таким образом мякоть мариновалась, становилась прозрачной и приобретала вид «приготовленной», более мягкой и менее резиновой.

Со временем наши крючки ломались, или были оторваны крупными рыбами, так что нам нужно было придумать другой способ ловли рыбы. Во время разделки рыбы мы скидывали кишки и другие ненужные части в ведро, чтобы не пачкать дно лодки. Затем мы выливали ведро за борт и несколько раз промывали его в воде. Рыбы-триггеры расталкивали друг друга, чтобы урвать себе лакомый кусочек из этого месива, и несколько раз Морис зачерпывал рыбу ведром.

Эти случаи навели меня на идею. Я взяла канистру в один галлон, в которой до этого хранился керосин. Она имела размеры 8 на 8 на 7 дюймов [20х20х18 см] и была сделана из голубого пластика, с ручкой для переноски наверху и горлышком на одном из её концов. Я попросила Мориса вырезать квадратное отверстие на противоположной от горлышка стороне. Я убрала крышку и пропустила шнурок с наживкой через горлышко. Держа ловушку за ручку, я опустила её в воду по самое горлышко.

Поначалу рыбы отнеслись к этому объекту с подозрением, подплывая ко входу и тут же отскакивая от него. Но, будучи прожорливыми по своей натуре, они были решительно настроены опередить друг друга. Вскоре двое или трое собрались у отверстия, с вожделением уставившись на кусок наживки. Неожиданно одна из них бросилась внутрь, вцепилась в приманку и немного протащила её в сторону выхода. Я устояла перед искушением вытянуть ловушку сразу и объяснила Морису, что мы должны сначала хорошенько их натренировать. Он был удивлён моим терпением. Я скармливала им кусочек за кусочком, пока вокруг канистры не собралась целая стайка рыб, которые охотно участвовали в моей игре «ловушка для рыб». В конце концов я решила поймать несколько штук. Это оказалось очень легко: дождаться, когда внутрь заплывет нужная рыба, затем поднять канистру и выпустить улов под ноги Морису. Остальные рыбы, казалось, не заметили исчезновения некоторых своих товарищей по игре, и даже удвоили свой напор.

Морис был в восторге от эффективности ловушки. Я выловила приблизительно двадцать рыбок нам на завтрак, использовав при этом не очень много наживки и не рискуя потерять крючок. К сожалению такой способ привлекал только спинорогов, золотые каранксы и серебряные рыбы были более пугливы и осторожны. Кроме того, ловушкой можно было пользоваться только в безветренную погоду. Сильный ветер сносил нас слишком быстро, чтобы рыба могла заплыть в окошко, к тому же из-за неспокойного моря они неправильно оценивали расстояние. Часто они подплывали к ловушке и, набравшись смелости, бросались вперед, но из-за движения воды пролетали мимо входа. После этого они разворачивались и тыкались носом в заднюю стенку ловушки, недоумевая, куда подевалась приманка.

Самодельная ловушка для рыбы «Бейли», которая использовалась во время второй половины плавания.

Ещё один способ сохранения крючка заключался в том, чтобы вывесить за борт длинный кусок мяса и подождать, пока жадные рыбы вцепятся в него своими маленькими, но ужасно эффективными, зубками, и быстро закинуть их в лодку. Обычно требовался сильный рывок или быстрый удар по голове, чтобы стряхнуть их с куска мяса.

Как-то я закинула рыбину в лодку, и она приземлилась в миску с печенью, икрой и молоками, которые Морис приготовил на ужин. Рыба сожрала две печенки, прежде чем мы вытащили её оттуда. Их жадность не знала границ!

Однажды я полностью разделала черепаху и, приложив немало усилий, отделила плечевые кости от панциря. Импульсивно я опустила кость в воду. Рыбы немедленно накинулись на неё. Я подняла кость над лодкой, на ней висело не меньше четырех рыбок. Очарованная, я крикнула Морису, чтобы он посмотрел, и снова макнула кость в воду. В этот раз я поймала пятерых. Это казалось нереальным – девять рыб всего за два погружения, и никаких крючков! Проявив сдержанность, я не стала больше никого ловить, однако отложила вторую лопатку для утренней рыбалки.

«Дождь идет?» – спросила я однажды. Выглянув наружу, Морис ответил: «Нет». «Тогда что это за шум?» – снова спросила я. Я отчетливо слышала приближающийся шум, похожий на стук капель дождя по воде. Я выглянула в вентиляционное отверстие. Огромный косяк рыбы направлялся в нашу сторону, передвигаясь очень близко к поверхности воды. Море было покрыто маленькими лунками от лопающихся пузырьков воздуха. У плота косяк, как армия на параде, разделился надвое, затем объединился снова, оказавшись позади нас, и продолжил свой пузырящийся путь. Дважды мы находили в лодке маленьких рыбёшек, похожих на сельдь, и предполагали, что этот огромный косяк состоял из таких же рыб.

В начале июня Морис сильно заболел, и рыбалкой пришлось заниматься мне. Я должна была быть предельно осторожна с крючком, потому что маленьких булавок у нас больше не осталось, и новый крючок мы в случае его потери не сделаем. Морис всегда давал рыбе заглотить крючок, прежде чем поймать её, и тратил шесть или восемь кусочков приманки на поимку одной рыбки. Такой подход казался мне слишком медленным, к тому же мои навыки значительно улучшились. Как только рыба подплывала к наживке, я дергала шнурок на себя. Вместо того, чтобы отпугнуть рыбу, это возымело противоположный эффект. Как только я отдергивала от них крючок, рыбы быстро его догоняли и крепко вцеплялись в приманку. Я быстренько затягивала их на борт и скидывала в шлюпку. В моей рыбалке было мало стиля, зато мне было весело. Время от времени я слишком увлекалась и слишком сильно дергала шнурок на борт. Пролетая по воздуху, рыба падала обратно в море, но уже с другой стороны лодки. Мне казалось, им это даже нравилось, и недостатка в желающих поучаствовать в «смертельном номере» не было.

Мы стали называть мои рыбалки «полётами рыб-триггеров». Как только я закидывала рыбок в лодку, Морис сортировал их и совсем ещё «головастиков» выкидывал обратно в море. Их было так много, что мы могли позволить себе привередничать. Во время таких рыбалок, как эта, мы обычно вылавливали двадцать-тридцать рыбок, но я помню минимум два раза, когда мы поймали пятьдесят.

Пользуясь этим методом, мы могли больше не хранить приманку в большом количестве, поскольку на один кусочек можно было поймать сразу несколько рыб. Все, что нам было нужно – достаточное количество наживки, чтобы поймать первую рыбку, а дальше мы могли использовать свежую приманку. Нередко в воздух взлетали сразу две рыбы, вцепившиеся в наживку одновременно.

В другой раз мы услышали громкий плеск, который постепенно становился всё ближе и ближе, пока не пришло понимание, что этот шум исходит от стаи дельфинов. Сидя на носовой палубе Орилин, мы много раз наблюдали, как эти грациозные создания резвятся рядом с нами, ныряют и плещутся веред носом яхты. Однажды мы услышали громкие пищащие звуки, но не могли найти их источник, пока не обнаружили рядом с собой стаю дельфинов, громко общающихся между собой. Теперь нам казалось, что эти дружелюбные создания обязательно навестят нас снова.

Когда дельфины подобрались ближе, мы поняли, что они, должно быть, ищут, чем бы поживиться. Один беглый взгляд в сторону косяка рыбы, съежившегося в тени плота и шлюпки, и весь наш положительный настрой по отношению к дельфинам куда-то испарился. Внезапно они оказались среди нас, их черные гибкие тела ныряли во всех направлениях, отбрасывая впереди себя снующих повсюду рыб. Оба резиновых плавсредства швыряло в этом беспорядке, и капли морской воды обрушивались на нас по мере того, как дельфины всё более увлекались преследованием добычи.

Афалина (бутылконосый дельфин). Приблизительно восемь футов [2.4 м] в длину. Является одним из некрупных представителей семейства зубатых китов. Обычно они перемещаются большими стаями. Быстрые, грациозные и умные.

Вся эта шумиха продолжалась около двадцати минут, затем внезапно всё стихло, и только случайный гулкий всплеск обозначал присутствие дельфинов. Мы вытирали воду, бормоча не самые лестные слова в их адрес. Выглянув из плота, чтобы проверить, в каком состоянии рыба, мы обнаружили всего несколько потрепанных экземпляров, остальные были распуганы или съедены.

Потребовалось несколько часов терпеливого кормления и уговоров, чтобы вокруг нас снова собрался приличных размеров косяк, и жизнь вошла в своё привычное русло. Визиты дельфинов стали временем нашего раздражения и разочарования. Мы пытались отбиваться веслами и кричать на них, но отпугнуть их совсем не получалось. Нам так и не удалось попасть хотя бы по одному - они были слишком быстрыми и проворными. Однако, кому-то всё же удалось навредить им, так как у большинства из них плавники были раздроблены, изорваны по краю или сплющены.

Однажды утром в крышу плота что-то ударилось. Этим чем-то оказался кальмар, единственный встреченный нами за всё время дрейфа. Он, должно быть, двигался очень быстро, раз врезался в нас с такой силой. Возможно, его преследовали дельфины или кашалот. Весь день он пролежал на крыше, и к вечеру солнце полностью высушило его, прочно приклеив к материалу навеса. Кальмары состоят в родстве с осьминогами и каракатицами. Нам не хотелось его есть, поскольку выглядел он как неаппетитный комок серого желе. В напоминание о своём визите он оставил нам фиолетовое чернильное пятно.

Кальмар. На них охотятся зубатые киты, такие как дельфины и кашалоты. Они откладывают яйца на морском дне, дышат через жабры и могут двигаться плавно вперед на большой скорости и пятиться назад.

Несколько раз, сидя в лодке, мы видели плавающих поблизости морских змей. Они были темно-желтого цвета с черным ромбовидным узором. Одна из них подплыла совсем близко к поверхности. Её голова время от времени высовывалась из воды, поскольку, как и всем рептилиям, им нужен воздух для дыхания. Я ткнула её веслом и приподняла блестящее тельце на несколько дюймов над водой, но тут же вернула обратно в её стихию, увидев, как она извивается. Только змеиного укуса мне не хватало!

Морская змея. Достигает длины двенадцати-пятнадцати дюймов [30-40 см]. Как и все рептилии, всплывает на поверхность, чтобы подышать воздухом, но за едой ныряет довольно глубоко. Окрас яркий, укусы обычно опасны. Змеи, которые проводят всю жизнь в воде, рождают на свет живых детенышей, а не яйца.

Неоднократно мы видели море, усеянное планктоном. Название этих существ происходит от греческого слова "plagktos", что означает блуждающий. Некоторые районы более богаты планктоном, чем другие, и это является одной из причин того, почему киты обитают в определенных районах – многие виды китов, а также два самых крупных виды рыб, китовая и гигантская акулы, питаются планктоном. Район, где мы дрейфовали, известен среди ученых как внутритропическая зона конвергенции. Здесь, к северу от экватора, сталкиваются два океанских течения. Ветры дуют и с севера, и с юга, в результате чего образуются восходящие потоки воздуха с множеством осадков. Вдоль этой зоны и дрейфует микроскопический планктон, привлекающий различные виды рыб и разных морских животных.

Планктон. Они передвигаются в воде, используя два похожих на хлысты жгутика.

Мое внимание привлек один вид планктона, выглядевший как прозрачный желеобразный комок размером с помидор, с длинными щупальцами. Когда это волнообразное нечто подплыло ближе, я подобрала его и, закинув в консервную банку, уставилась на эту бесформенную массу. Я где-то читала, что люди их едят, но я всё же вылила желе обратно в воду и наблюдала, как оно продолжает свой путь. Пока ещё мы не дошли до того состояния, чтобы есть ЭТО - нам хватало рыбы.

На рыхлой коже у задних плавников черепах мы находили необычных рыб-прилипал. Они прикреплялись с помощью большого присасывающего диска, расположенного у них на головах. Требовалось приложить немало усилий чтобы отодрать их. При этом раздавался отчетливый «чпок», когда они ослабляли хватку. Они были бледно-серые, мягкие и гибкие, как змеи. У них не было чешуи, а только гладкая скользкая кожа. Чтобы они не выскальзывали из рук приходилось держать их через ткань. Одна из них как-то выпала из лодки, потребовалось немало времени, чтобы снова её выловить – стоило взять её в руки, как она тут же выскальзывала. Весь этот процесс напоминал попытки ухватить кусок мыла в горячей ванне. На всякой черепахе мы находили по две прилипалы, самца и самку, и у каждого было своё жилое место под каждым задним плавником.

Прилипало (акулья ремора). Длина тела – приблизительно двенадцать дюймов [30 см]. Распространены по всему миру. Присасываются к крупным рыбам и морским черепахам.

Мы использовали их в качестве приманки – их красное мясо особенно нравилось рыбам-триггерам. Мясо можно было вымочить в течение часа или около того, и тогда оно становилось белым. Однажды мы решили их съесть – вкус напоминал мясо летучих рыб.

Коричневые спинороги вечно крутились под плотом рядом со входом. Поскольку они крайне редко попадались на приманку из черепашьего мяса, я пыталась придумать другой способ для их поимки. Лучшим вариантом казалось что-то вроде копья. Я вспомнила об одном из навигационных инструментов Мориса, циркуле-измерителе. Широко раскрыв его, я высунулась из плота, ожидая появление спинорога в пределах досягаемости. Когда один действительно показался, я ткнула его острым концом. Острие ударилось о тело рыбы, выбив одну чешуйку. Согласившись с Морисом, что у меня больше шансов проткнуть плот, чем рыбу, я неохотно забросила эту затею.

Навигационный циркуль-измеритель Мориса, который я пыталась использовать в качестве копья.

27-е июня (115-й день)

Однажды утром, когда мы то и дело проваливались в полудрему, я выглянула в вентиляционное отверстие, чтобы сохранить подобие несения вахты. Я взглянула вниз на плавучий якорь, и мое внимание привлекла невероятно большая рыба, лениво зависшая позади нас. Я разглядывала её широкую пятнистую спину. Эта рыба напоминала акулу, но была слишком широкой и длинной, по меньшей мере четыре фута [1.2 м] в ширину и, наверное, двадцать пять или тридцать футов [7.5-9 м] в длину. Я села обратно, всё ещё не веря своим глазам, и рассказала Морису о том, что увидела. Он поднялся, чтобы проверить всё самостоятельно и, когда увидел существо, согласился, что оно не похоже ни на что из увиденного нами ранее. Всё утро оно нарезало круги между шлюпкой и плотом, мы привыкли к его ненавязчивому присутствию и долго наблюдали за его грациозными движениями. К полудню оно исчезло, и больше никогда мы не видели ни его, ни кого-то похожего. Спустя несколько месяцев мы узнали, что в тот день нас посетило одно из редчайших созданий природы, самая крупная рыба в мире – китовая акула.

Китовая акула. Вырастает до сорока пяти футов [12 м] в длину и является самой большой рыбой в мире. Очень редкий вид, впервые был открыт в 1828 году, и с тех пор было замечено всего 100 особей. Та, которую видели мы, была приблизительно двадцать пять или тридцать футов [7.5-9 м] в длину. Они довольно безобидные - не зафиксировано случаев нападения на человека.

Часто на рассвете появлялись тяжелые серые тучи, собиравшиеся вокруг нас в зловещее кольцо. Серые полосы под ними свидетельствовали о том, что идет дождь. Чаще всего он продвигался в нашу сторону. Дождь бежал по воде, словно армия маленьких ножек. Затем он проносился над нами и мчал в сторону горизонта.

Много раз ливни настигали нас со стороны, противоположной направлению ветра. Я спрашивала Мориса, как он думает, будет ли дождь, он осматривался вокруг и отвечал: «Наша погода должна прийти оттуда, а небо там чистое и ясное. Однако слева висит большая черная туча и, хотя её не должно принести сюда, я полагаю, она всё же по наши души». Обычно так и происходило, и мы привыкли к тому, что погода приходила к нам в течение дня сразу со всех сторон.

11. Наш мир наконец растворяется

30-е июня (118-й день)

Мэрилин

Рассвет 30-го июня был ярким и ясным, день обещал быть жарким. Мы налили немного воды на дно шлюпки и смотрели, как плещутся два наших черепашьих детеныша. Большую часть утра мы провели за рыбалкой, а когда возвращались в плот на дневную сиесту, Морис вылил в лодку ещё воды, «чтобы они были в прохладе».

Морис

Впервые за долгое время мы проспали дольше часа. Солнце поднялось выше на безоблачном небе. От невыносимой жары не было спасения, пот струился по нашим обнаженным телам. Плот мягко покачивался на океанской зыби, волн было немного. В середине дня доели остатки не очень свежей рыбы.

Поспали ещё, на этот раз подольше. Всё было тихо, лишь легкий южный ветерок колыхал поверхность моря и охлаждал нас через вентиляционное отверстие. Как же прекрасен был этот сон!

Мэрилин пошевелилась, она стояла на коленях. Её копошение разбудило меня, и сквозь пелену сна я пытался понять, в чем дело. Наверное, очередная черепаха. Снова провалившись в сон, я не обратил внимание на попытки Мэрилин просунуть голову в вентиляционное отверстие.

Долгое время я не мог отделаться от ощущения, что на плоту находятся три человека. Это ощущение довольно часто возникало у меня и раньше. В полусонном состоянии я четко представил Мэрилин, себя и американского яхтсмена по имени Уэйн, которого мы встретили в Кристобале.

Кто-то тряс меня, бестелесный голос звал: «Морис». Затем ещё раз: «Морис». Я подумал: «Ради всего святого, оставь меня в покое и разбуди Уэйна».

«Забирайся в шлюпку. Корабль приближается» – проник в мое вялое сознание требовательный голос Мэрилин. Чертыхаясь, на автомате я поднялся на колени и пополз к выходу. Сидя на банке в пришибленном состоянии, я пытался сфокусировать свой взгляд на разных частях моря. Мэрилин стояла на плоту и размахивала своей курткой. Я всё ещё не видел никакого корабля, ей, должно быть, померещилось.

«Маши своей курткой, она вон там, позади тебя».

«Ладно», – ответил я, медленно поворачиваясь. И тут я увидел его – маленькое белое покрытое прожилками ржавчины судно приближалось с востока. Оно должно было пройти совсем близко, и я принялся размахивать своим дождевиком. Корабль шёл курсом строго на запад и очень скоро оказался напротив нас, примерно в полумиле [800 м].

«Это корейское рыболовецкое судно, – крикнул я Мэрилин. – Помнишь, мы видели их на Тенерифе?»

Мэрилин ответила, но не перестала махать. Её энергичные движения раскачивали плот, а его сдутая нижняя камера почти полностью ушла под воду. Судно прошло мимо, и я перестал размахивать курткой. Это было бесполезно, корабль не собирался останавливаться. Так зачем попусту тратить энергию? Мне стало плохо, и я плюхнулся на колени.

Я крикнул Мэрилин: «Прекращай махать, побереги силы». Она проигнорировала меня и продолжила своё дело, в то время как корабль уже показал нам корму. Это был первый корабль за последние 43 дня.

«Пожалуйста, вернись, – закричала Мэрилин. – Пожалуйста...»

Сидя на коленях в шлюпке, я не обращал внимания на передвижения судна. Мэрилин всё ещё умоляла корабль вернуться. Я подумал: «Пусть всё продолжается, наш мир теперь здесь, среди птиц, черепах и рыбы».

Внезапно Мэрилин прекратила свои мольбы, но продолжала потихоньку махать курткой. Подняв глаза, я некоторое время смотрел на корабль. Долго и пристально я смотрел на него с недоверием. Корабль возвращается к нам, или мои собственные глаза меня обманывают? Мэрилин взглянула на меня. «Он возвращается», – сказала она.

Морис держит бросательный конец, продетый через навес плота и закрепляет его в уключине шлюпки. Мэрилин в это время пытается натянуть одежду внутри плота.

30-е июня, 4 часа после полудня

Морис

«Ты нашла нам корабль, – взволнованно сказал я, а затем, осознав нашу наготу, продолжил, – быстрее, достань какую-нибудь одежду».

Она передала мне промокшие теннисные шорты и рассыпающуюся рубашку. Пока мы пытались влезть в свою одежду, рыбацкая лодка развернулась против ветра, чтобы подойти к нам вплотную. Я наклонился, поднял двух наших маленьких черепашек и выпустил их в море.

Сверху спустился бросательный конец с тяжелым «обезьяньим кулаком» на конце, но не долетел до нас и упал в море. С корабля донеслись громкие голоса, привлекшие мое внимание ко второму бросательному концу, который лег волнами на навес плота и корму шлюпки. Я закрепил «обезьяний кулак» в уключине лодки, и сильные руки находившихся на корабле начали тянуть наше резиновое плавсредство к подвесному трапу.

До нас донесся голос: «Вы говорите по-английски?»

«Мы англичане», – ответил я.

Ещё одним тросом я закрепил шлюпку рядом с лестницей и, держась за неё, начал тянуть плот ближе к судну, чтобы Мэрилин могла подняться на борт первой. Сверху спрыгнул матрос и встал рядом со мной. Он указал, что первым лучше лезть мне. «Давай, а я за тобой», – сказала Мэрилин. Я взобрался по лестнице и перелез через фальшборт, где меня уже встречали готовые поддержать руки. Меня отвели на расстеленное на палубе одеяло, но из-за своих язв, сидеть нормально я не мог. Я приспустился на колени, перенеся большую часть веса на руки и бедра.

Матрос с Вольми придерживает лестницу, пока Морис готовится к подъему на борт.

Мэрилин

Через несколько минут меня тоже подтянули к борту, и ещё один матрос держал плот ближе к лестнице, пока я поднималась на палубу.

Мне помогли перелезть через фальшборт, и когда они отпустили меня, я упала на колени. Я думала, что это вздымается и кренится палуба, но попытавшись снова встать, я поняла, что дело в моих ногах. После четырех месяцев сидения мои ноги отказывались держать на себе вес моего тела. Оглядевшись вокруг в поисках Мориса, я увидела его сидящим на одеяле в нескольких футах от меня. Я дала понять, что хочу присоединиться к нему, и вскоре меня устроили на одеяле рядом с ним.

Матрос помогает Мэрилин забраться по трапу, в то время как сверху уже тянутся руки, чтобы подхватить её.

Я вспомнила, что мы видели много корейских рыбацких лодок в маленькой рыбацкой гавани на Тенерифе. Несколько моряков даже помогали нам тогда погрузить припасы в шлюпку, когда мы загружали Орилин перед трансатлантическим переходом. Мы точно не ожидали, что встретимся с кем-то из них снова, но как же я была рада, что мы всё же их встретили!

Из ниоткуда возник улыбчивый кок с двумя стаканами горячего, испускающего пар молока и вручил их нам. Нас окружали счастливые улыбающиеся лица, и я не смогла сдержать слезы радости, когда между глотками молока пыталась выразить свою благодарность.

Мы посмотрели друг на друга и на мгновение перестали замечать столпившихся вокруг людей. Морис сказал: «Мы это сделали,» и я ответила: «Теперь нас ждет Орилин II и Патагония!»

Морис

Мощный восьмицилиндровый дизельный двигатель судна снова заработал, и корабль вернулся к прежнему курсу. Нам помогли перебраться в каюту в помещениях командного состава.

Как мы узнали, судно Вольми 306, водоизмещением в 650 тонн, было тунцеловом из Пусана и направлялось домой в Южную Корею после примерно тридцати месяцев ловли рыбы в Атлантическом океане. Оно базировалось в Лас-Пальмасе, на Канарских островах, и могло уходить в рейс на шесть месяцев. После этого возвращалось в Лас-Пальмас, чтобы сдать улов на консервирование.

Су Чжун Иль, капитан, сидел за столом в выделенной нам каюте и записывал наши ответы на свои многочисленные вопросы. Он был поражен нашей историей и расспрашивал обо всех подробностях.

«Вы точно не русские?» – спросил господин Су (мы выяснили, что в Корее фамилия всегда следует за гоноративом, далее стоит имя. Например, господин Су Чжун Иль: господин – форма обращения (гоноратив), Су – фамилия, Чжун Иль – имя). Возможно, моя отросшая борода вызывала подозрения. Даже предъявление наших британских паспортов, которые нам удалось спасти, не убедило его. «Если вы русские – большие неприятности», – сказал он на ломаном английском. Прошло, наверно, больше получаса, прежде чем нам удалось убедить его, что мы не имеем отношения к государству коммунистической ориентации.

«Мы вам поможем, – сказал мистер Су. – Но экипаж очень устал и хочет быстрее вернуться в Корею».

Крайне благодарный за спасение, я ответил: «Если вы возьмете нас в Корею, мы будем счастливы».

«Я свяжусь со своей компанией в Сеуле и сообщу им о вас, – сказал он. – И, если хотите, я отправлю сообщение вашим представителям в Англию».

«Спасибо, – медленно произнес я. – Я бы хотел поблагодарить вашего вахтенного за то, что заметил нас. Это было очень непросто». Мне было сложно сделать свою речь понятной, постольку мой североанглийский диалект сильно отличался от американского варианта английского, к которому привык капитан. Господин Су обнаружил, что речь Мэрилин он понимает лучше, и начал адресовать свои вопросы ей. Я с радостью передал Мэрилин ведение остальной части допроса.

«Мы поможем вам, – повторил капитан. – Мы даем вам одежду и еду». Затем он указал на мои язвы. «Каждый день мой механик приходит и дает вам лекарство».

Я оглядел море лиц в этой маленькой каюте и, не в силах скрыть своего счастья, улыбнулся каждому из них. Я сожалел, что не способен выразить свою благодарность лучшим образом. Мимо нашей двери проходили члены экипажа и, не зная английского, довольствовались тем, что просто стояли и улыбались нам. Ощущение благополучия охватило нас, и мы были доброжелательны к каждому из них.

Напряжение отражается на наших лицах, когда мы с благодарностью принимаем свою первую пищу на борту.

Допрос был внезапно прерван появлением Чжун Сан Вона, кока, с подносом еды для нас.

«Сейчас только немного, – сказал мистер Чжун. – Потом больше». Он хорошо говорил по-английски. Нас оставили одних, чтобы мы могли насладиться трапезой из двух жареных яиц, миски овощного супа, хлеба с маслом и двух больших стаканов подслащенного молока.

Позже к нам зашёл Бай Сок Дон, главный механик, чтобы обработать мои язвы. Он сказал, что служил в медицинском корпусе южнокорейской армии. Терпеливо и умело господин Бай промыл мои раны и наложил на них повязки.

«Я освободил Ким Ён Гона от всех вахт в машинном отделении, чтобы он присмотрел за вами двумя, – сказал нам мистер Бай. Он стирает вашу одежду, несёт воду и моет каюту». Мы снова попытались выразить свою благодарность, но мистер Бай только пожал плечами и продолжил: «Я должен попросить вас, пожалуйста, примите эти витаминные таблетки и эти таблетки тетрамицина». Он передал мне пузырек витаминных таблеток и по таблетке антибиотика на каждого. «Я буду приносить эти таблетки каждый день», – сказал мистер Бай.

Господин Ким Ён Гон хлопотал вокруг нас, заботился обо всех наших нуждах и помогал всеми возможными способами. Мистер Бай приходил каждый день, менял мне повязки и приносил таблетки тетрамицина. Большую часть дня мы спали, иногда просыпаясь, когда господин Чжун приносил нам еду. Любое движение приносило боль, и мы мало что могли делать, кроме как ковылять по палубе, держась за корабельные поручни. Каждый день перед рассветом мы поднимались на мостик, чтобы полюбоваться восходом солнца, поражаясь тому, как сильно нам повезло снова иметь возможность чувствовать под ногами надежную палубу корабля.

Наши тонкие как скелет тела начали приобретать форму, но суставы оставались болезненно негнущимися. Ноги и ступни отекали после непродолжительных физических нагрузок. Как выяснилось, это происходило из-за дефицита белка. Господин Бай сбрил мою бороду, и Мэрилин ужаснулась, увидев исхудавшие черты моего лица. Мы были уверены, что жизнь вернется в привычное русло только спустя несколько месяцев восстановления.

Каждый день мы отдыхали в нашей каюте, приветственно помахивая проходящим мимо членам экипажа. Многие из них останавливались, чтобы оставить на столе подарки. Мы получили зубную пасту, одежду, мыло, зубные щетки, шоколад, печенье и косметику для Мэрилин. Некоторые из этих подарков изначально предназначались их семьям в Корее. Боцман подарил нам свой единственный ремень, чтобы брюки не спадали с нас, в то время как сам подпоясывался галстуком.

Капитан и команда добровольно отказались от такой роскоши, как курица, говядина, арбуз, ананас, молоко, яйца и хлеб, чтобы обеспечить нас «европейской» едой. Они также угостили нас тунцом, который придержали у себя, чтобы подарить своим семьям.

Вся эта щедрость тронула нас до глубины души, и по мере продолжения нашего плавания, мы начали чувствовать себя частью этого корабля. К нам проявляли доброту и обходительность во всем, экипаж делал всё возможное для нас, и наша привязанность к ним росла. Мы действительно хотели быть частью их команды.

Сон Чжон Су, первый помощник капитана, одолжил нам журналы, а Юн Ён Су одолжил свои книги, напечатанные, как ни странно, на английском языке. Каждый, кто мог говорить на нашем языке, хотел пообщаться с нами, радуясь возможности улучшить свой английский.

Полностью надутые плот и шлюпка вместе со всем снаряжением гордо выставлены на палубе, чтобы мы могли сделать фотографию с капитаном и большей частью экипажа.

«Английский, на котором говорят американские солдаты, никуда не годится», – говорили они. Я часто задавался вопросом, не разочаровал ли их наш североанглийский говор.

Через несколько дней сообщение капитана, отправленное его компании, было получено в Сеуле, и если последующая лавина телеграмм могла быть показателем, то оно, должно быть, вызвало там определенное волнение. Через корейские радиостанции приходили сообщения из многих стран. Господин Су передал нам поздравления от наших друзей и сообщения из газет, собирающих материалы для статьи. Радист Бок Чжин Ун работал сверхурочно, чтобы разобраться со всеми входящими сообщениями и ответами на них. Иногда он добросовестно нес вахту радиосвязи в периоды своего отдыха.

Первое время мы не могли привыкнуть к ошеломляющему интересу, проявляемому людьми со всего мира к нашему испытанию. Сейчас мы всего лишь искали решение наших проблем и довольствовались обыденной задачей планирования своего будущего и работы, чтобы обеспечить себя деньгами на новую лодку.

«Мистер и миссис Бейли, – объявил однажды господин Су, держа в руках пачку телеграмм. – Вы – мировая сенсация».

Тогда мы даже не верили, что сидение на плоту в течение 117-ти дней может стать сенсацией. Мы подумали, что он, должно быть преувеличивает. Телеграммы по-прежнему текли рекой, ответить на все не представлялось возможным. Все хотели знать нашу историю.

«Люди всего мира ждут получить новости, – сказал господин Су. – И весь корейский народ желает встречи с вами, когда мы прибудем в Пусан. Они все желают вам здоровья и удачи».

Мы впервые осознали, что наше испытание было не просто сиюминутным недособытием, раздутым СМИ. Люди были искренне заинтересованы. Нами! Сложно было поверить, что наше совершенно простое происшествие заслужит такое общественное внимание.

«Все корейцы с нетерпением ждут, когда смогут поприветствовать вас в Корее, – осторожно сказал господин Су. – Мы вместе поплывем в Пусан на Вольми».

К сожалению, плану капитана не суждено было осуществиться, потому что его компания, из-за сомнения в состоянии нашего здоровья поручила ему доставить нас в Гонолулу для получения профессиональной медицинской помощи.

13-е июля, пятница

Мы знаем, что эта новость вызвала сильное разочарование у капитана и его команды, поскольку мы обещали провести с ними время и встретиться с их семьями в Пусане. Они с грустью думали, что, как только мы ступим на берег Гонолулу и вкусим удобства американской жизни, нам не захочется плыть с ними в Корею. Мы пытались убедить их, что это было нашим желанием продолжить путешествие на борту Вольми в Корею, но нам показалось, что их это не убедило.

src="/i/15/699215/img181.jpg" alt="117 дней во власти волн. Мэрилин Бейли. Иллюстрация 109">
Снимок Вольми с воздуха, на подходе к Гонолулу.

Утром в пятницу, 13-го июля, в поле зрения появился остров Оаху, и мы даже не представляли, какой ажиотаж вызвали.

Спустя совсем немного времени корабль пришвартовался в Гонолулу. Приняли нас шумно и радушно, с традиционными гавайскими леями (цветочне бусы) и поцелуями. Газетчики и телерепортеры толпись вокруг нас, заваливая вопросами, на которые мы не отвечали из-за давки. Нас снова спас капитан Су, и заботливые корейцы, купившие нам ещё одежды, увели нас в город.

Наше медицинское обследование заняло всего несколько дней, мы оставались в отеле Sheraton Waikiki в качестве гостей администрации. Капитан и его команда всё это время терпеливо ждали нас. Владельцы Вольми после долгих размышлений приняли решение, что они не могут позволить нам путешествовать на их корабле. Они объяснили это тем, что Вольми – всего лишь рыболовецкое судно и не располагает надлежащим медицинским оборудованием. Наше разочарование не знало границ. Мы жаждали оказаться на борту и ещё раз принять участие в жизни этого корабля.

С капитаном между нами, пошатываясь, мы спускаемся по трапу вслед за корейским послом.

Когда корабль отходил от причала, мы махали ему вслед, с грустью крича экипажу: «Аннёнги Кесипсиё», «Чу́кпок хапнида» (кор. до свидания и удачи). Мы обещали, что встретимся с ними снова, когда Вольми прибудет в Корею. Нас ничто не остановит.

Мэрилин

Время, проведённое на корабле среди этих весёлых людей, стало временем неопределённости, подвешенного состояния между нашей уединенной жизнью и водоворотом цивилизации, который ожидал нас в Гонолулу и за его пределами. Это было счастливое время, время обновления человеческих отношений, время восстановления, надежды и планирования. Как поется в песне: «время сеять, время жать...». Мы сеяли и жали, и урожай наших знаний был обилен.

Дополнение

I. Спасательный плот

Мэрилин Бейли

Наш спасательный плот, произведенный компанией Avon Rubber Co, был рассчитан на четырех человек. Внутренний диаметр составлял всего 4 фута 6 дюймов [1.4 м], поэтому полностью вытянуть наши конечности было невозможно. Чтобы заполучить такую роскошь, нам нужен был плот, рассчитанный на восемь человек.

В целом, плот был исправен, и мы обнаружили лишь незначительные дефекты, некоторые из которых уже были устранены изготовителями. Застежка-липучка на «двери» утратила свою эффективность, поэтому малейший ветерок распахивал дверь настежь. Кнопки были слишком маленькими и расстегивались даже от слабого нажатия. Мы думаем, что больше подошли бы сверхпрочные кнопки или пластиковая застежка-молния.

Плавучий якорь нам удалось привязать к задней части плота только потому, что я была миниатюрной и могла протиснуть голову и плечи через вентиляционное отверстие. Обычно он крепится спереди, но в таком случае дверной проём обращен к набегающим волнам, а это очерь рискованное положение. Если бы только вентиляционное отверстие было немного больше, чтобы человек мог дотянуться через него до внешней трубы, и были бы предусмотрены специальные крепления, якорь можно было бы разместить правильно.

Плоту было четыре года, и он регулярно отправлялся на техническое обслуживание. В последний раз он проходил его за месяц до нашего отправления из Англии. Надули его мы только спустя одиннадцать месяцев, и уже тогда не всё было в порядке, например, из-за севшей батареи не включался свет, не было карточки с инструкцией, срок годности клея в ремонтном комплекте истёк и клей засох, баллон углекислого газа при надувании плота выскользнул из креплений и свободно болтался. К счастью, последнее не повлияло на накачивание плота, но доставило нам не мало тревожных моментов, когда баллон запутывался в тросах плавучего якоря.

Ремонтный комплект состоял из двухкомпонентного клея, заплаток и пары обычных стальных ножниц. Нанесение двухкомпонентного клея занимало много времени, к тому же его невозможно было применить в определенных условиях на небольшом плавсредстве. Что-то вроде самоклеящейся ленты было бы куда практичнее. Нам также повезло иметь под рукой ножницы из нержавеющей стали, потому что прилагаемая к комплекту пара очень быстро покрылась ржавчиной.

Усиленная точка крепления для веревки была всего одна, и та была вырвана во время шторма. Большинство людей при наличии времени, покидая яхту, прихватили бы с собой шлюпку, поэтому вторая усиленная точка крепления не была бы лишней.

Ярко-оранжевое покрытие вскоре утратило свой цвет и стало бесполезным как фактор спасения, так как не привлекало к себе необходимого внимания. Вдобавок навес очень быстро перестал быть влагоотталкивающим. Полезным мог оказаться и вариант, если бы в верхнюю часть можно было встроить какой-либо вид отражателя радиоволн для радара. В настоящее время несение вахты на борту некоторых судов, особенно посреди океана, сводится просто к наблюдению за экраном радара.

Насос для плота, с результатом экстренного ремонта, произведенного Мэрилин при помощи лейкопластыря.

Якорь был не очень прочным и без поворотного фитинга, из-за чего пеньковый трос крутился, пока не развернулся, расползся на отдельные нити и не лопнул совсем.

Насос, напоминающий по форме и́глу, начал трескаться у основания. Мы благоразумно склеили его лейкопластырями. Но даже так он всё равно при каждом нажатии пропускал воздух, что делало процесс накачивания плота вдвое более долгим и утомительным.

Шлюпка

У нас была девятифутовая [2.7 м] модель Redcrest, также произведенная компанией Avon. Мы приобрели её в 1969 году, и она так же, как и плот, прошла техническое обслуживание перед началом нашего плавания.

Она никогда не доставляла нам проблем и выдержала невероятной интенсивности износ. Мы часто опасались проколов от острых рыбьих плавников, акул или от затаскивания на борт черепах, но она казалась неразрушимой. Вдвоем мы могли облокачиваться на один борт и тащить при этом внутрь 200-фунтовую [90 кг] черепаху, но у нас никогда не возникало сомнений в устойчивости лодки. Да, она переворачивалась три раза, но это происходило в условиях шторма и, скорее всего, из-за того, что её движения были ограничены плотом.

II. Благодарности

Мы бы хотели воспользоваться возможностью и выразить нашу глубочайшую признательность всем тем людям, кто помогал нам после нашего спасения.

В первую очередь в Гонолулу, мы выражаем свою благодарность профессору и г-же Фолсом (Клэр и Джо) за их радушное гостеприимство; г-ну Саймону Кардью и руководству отеля Sheraton Waikiki; г-ну Барру, генеральному консулу Великобритании, и г-же Барр; г-ну Бранту, вице-консулу Великобритании; доктору, г-же МакКензи-Поллок; доктору Милларду; докторам из Медицинской Школы Гавайского Университета, доктору Ташиме и доктору Табралу; доктору, г-же Нам Сун У; г-ну Ли, послу Кореи, и его умелому персоналу.

Во время нашего визита в Южную Корею нам посчастливилось встретиться со множеством людей, которые проявили к нам чрезвычайную сердечную доброту и обходительность. Мы бы хотели выразить свою искреннюю благодарность всем этим людям. В частности, г-ну Ким Сан Ману, президенту Dong-A Ilbo (газета), нашему принимающему, и его сотрудникам, особенно г-ну Пак Гвон Сану и г-ну Пак Хун Вону; г-ну Ли Хван Ыю, президенту радио- и телевещательной компании Mun Hwa, и его подчиненным; г-ну Ян Тэк Сику, мэру Сеула, за великолепный подарок – почетное гражданство Сеула; г-ну Ким Чжун Хвану из Корейского туристического бюро; г-ну Чи К. У. из строительной компании Hyundai; г-ну Чи Кап Чжону; профессору С. Г. П. Чону из США; доктору Чхве Чу Окча из отеля Sejong, Сеул; г-ну Ду Кин Че из отеля Kuk Dong, Пусан; г-ну Петерсону, послу Великобритании, и г-же Петерсон; г-ну Ван С. О., вице-консулу Великобритании в Пусане; полковнику Стюарту из армии США и его командованию в Пханмунджоме; армии Кореи за сопровождение, предоставленное нам во время посещения Глостерского мемориала.

Есть ещё много, очень много других людей, которым мы хотели бы выразить свою благодарность за то, что они сделали наш визит в Южную Корею таким запоминающимся. Ни одного из них мы не забудем.

Особая благодарность должна быть выражена г-ну Айвору Дэвису и его жене из Лос-Анджелеса, которые долгое время с готовностью устраняли препятствия с нашего пути. А также г-ну Колину Фоскетту и его супруге из Саутгемптона.

Пожалуй, теперь самое время выразить нашу признательность руководству Корейской Корпорации Развития Морской Промышленности, чьи внимание и забота сделали возможным скорейшее восстановление нашего здоровья.

Мы безмерно благодарны командующему Эрроллу Брюсу и его жене за приглашение пожить в их доме в Лимингтоне первые несколько недель после возвращения в Англию. Г-н Адлард Коулз и его супруга, а также майор Билл Мартино с женой как никто другой заслуживают нашей вечной благодарности за то, что предоставили в наше пользование свои прекрасные дома, пока мы писали эту книгу. Отдельные слова благодарности хотелось бы адресовать Дафне Брюс, которая любезно прочла нашу рукопись и сделала много ценных замечаний.

Мы в долгу перед мистером Регом Тайлером, мистером Дэном Боуэном и мистером Аланом Муди за организацию фонда, благодаря которому мы смогли вернуться в Англию.

Мы в равной степени признательны за помощь, полученную от Миссис Элизабет Роуэлл, миссис Хильды Девоншир и мисс Кэролин Ходсолл, а также другим сотрудникам Nautical Puplishing Company, которые терпеливо расшифровывали местами неразборчивую рукопись и напечатали копию для печати.

Для нас огромная честь посвятить нашу книгу всем этим людям.

III. Медицинские аспекты выживания

капитан-хирург Джон Дункан Уолтерс, Институт военно-морской медицины Королевского военно-морского флота

Учитывая температуру окружающей среды, в которой тело может поддерживать свою нормальную температуру, и достаточное количество пресной воды, нехватку пищи можно переносить в течение продолжительного времени, прежде чем появятся явные признаки голодания, хотя такие лишения и сказываются негативно на моральном состоянии. Потребности в энергии значительно варьируются в зависимости от обстоятельств, а также от особенностей отдельных людей, но, если брать взрослых в целом, то среднестатистическому мужчине требуется больше энергии, а её запасов в виде жира у него меньше, чем у женщин. Отсюда следует, что женщины легче переносят голод, и это подтвердилось тем, что к концу плавания физическое состояние Мэрилин было намного лучше, чем состояние Мориса.

В условиях голода крайне необычно преимущественное потребление белковой пищи. Однако морская диета супругов Бейли практически полностью состояла из белка и небольшого количества жира, хотя этот жир поступал в относительно малых количествах и нерегулярно. Им очень повезло с тем, что у них была возможность собирать достаточное количество дождевой воды, чтобы этот белок переваривался и всасывался в организм, а продукты жизнедеятельности организм покидали. Переваривание белка и избавление от отходов требует больши́х затрат воды, в то время как сахар в этом плане не притязателен. В т.ч. по этой причине в наборы для выживания обычно включают углеводы, а не белковую пищу.

Рыбы-триггеры и черепахи составляли основную часть их рациона. Часто утверждается, что рыба-триггер ядовита, и поэтому её не следует употреблять в пищу. Однако, по-видимому, есть её безопасно, если она поймана в открытом море, а ядовитой она становится когда живёт близко к берегу и кормится определенным типом кораллов. Ещё один интересный факт о рыбе, который может иметь значение в случае с Бейли, поскольку при спасении у них не наблюдалось признаков цинги, заключается в том, что в рыбе небольшое количество витамина C сосредоточено, главным образом, в глазах, мозге и поджелудочной железе, и всё это спасённые ели с удовольствием.

Черепахи предоставляли большое количество белка, некоторые железистые ткани, такие как печень, почки и селезенку, а также значительное количество крови. Зеленые черепахи – самый распространенный вид в той области, где дрейфовал плот, и сообщалось, что именно этот конкретный вид обладает гипотонической плазмой крови, так что в ситуации выживания было полезно пить их кровь. Содержание белка в черепашьем мясе сопоставимо с его содержанием в других белковых продуктах. Например, в нем немного меньше белка чем в сыром говяжьем стейке и несколько больше чем в сырой белой рыбе. Однако, в отличие от говяжьего стейка, в котором содержится около 10 % жира, черепашье мясо содержит его лишь 0,5 %. Поскольку жир – это очень концентрированная форма энергии, которая даёт её в два раза больше чем белок или углеводы, мясо черепахи не предоставит столько доступной энергии, сколько сырой стейк.

Таким образом, проблема выживания на такой диете, на какой выживали Бейли, заключалась в том, что они были вынуждены потреблять бо́льшее количество пищи, чтобы удовлетворить потребности своего организма в энергии ещё до того, как она уйдет на восстановление или замещение их тканей. О том, что рацион их питания был недостаточным, свидетельствует тот факт, что они оба потеряли около сорока фунтов [18 кг] веса во время своего испытания. Мэрилин довольно рано заметила, что у них начали проступать ребра и стали остро выступать другие кости, что указывало на быструю потерю жировых отложений.

Они оба страдали от кожных нарывов из-за соленой воды. У Мориса нарывы лопнули и слились в районе крестца и ягодиц, образовав глубокие болезненные язвы, которые сохранялись в течение всего плавания, но быстро зажили после спасения. У Мэрилин не было менструаций в течение трех месяцев после первой, которая началась с задержкой в десять дней, но нередко женщины страдают от нарушения менструального цикла во время стресса по любой причине. Однако, объединив это со всеми остальными симптомами, можно увидеть развитие картины прогрессирующей недостаточности питания.

Известно, что и Мэрилин, и Морис страдали анемией, когда их спасли, но степень этой анемии неизвестна. Однако примерно через три недели уровень гемоглобина у них составлял 11,9 и 11,4 грамма на 100 миллилитров крови соответственно. Эти цифры показывают, что определенная степень анемии присутствует у них обоих, вероятно, ввиду сочетания нескольких факторов, поскольку анемия распространена в ряде дефицитных состояний, а также что Морис был несколько сильнее анемичен, чем Мэрилин. При нормальных обстоятельствах у среднестатистического мужчины больше гемоглобина на единицу объема крови, чем у среднестатистической женщины, так что изменение соотношения в данном случае является ещё одним доказательством того, что Морис страдал от лишений сильнее, чем его жена.

После спасения оба супруга страдали от отеков конечностей и сообщали об особой болезненности в костях голеней, а также о болях и скованности в суставах. Уже отмеченную анемию и боль в конечностях можно было бы объяснить дефицитом определенных витаминов, особенно витаминов группы В и С, но исследования, на настоящий момент незавершенные, могут пролить больше света на этот вопрос. Аналогичным образом эти исследования могут дать объяснение боли в груди, связанной с кашлем кровью, которая поразила Мориса. Его состояние возможно было связано с рассасыванием старого шрама от давней инфекции грудной клетки. Другая возможная причина состоит в том, что боль в ногах, хотя бы частично, была вызвана тромбозом вен, который привел к образованию небольших сгустков крови, осевших в легких на пути кровотока.

Ещё один интересный вопрос заключается в том, почему ногти Мэрилин потеряли свой цвет. Нормальный прозрачный розоватый цвет её ногтей сохранялся в течение первого месяца на плоту, а затем, в течение примерно двух недель, они сменили цвет с розового на бледно-розовый и, наконец, на жемчужно-белый. Они не стали неестественно ломкими или деформированными, и теперь, по мере отрастания на каждом ногте можно заметить четкую поперечную линию разграничения между жемчужно-белым и нормальным цветом. Несмотря на то, что ступни в равной с руками степени подвергались воздействию стихии, ногти на пальцах ног не изменили свой цвет, и, хотя были высказаны различные предположения и объяснения этого феномена, окончательных выводов пока сделано не было.

Данные, касающиеся психического и эмоционального состояния Мэрилин и Мориса во время их плавания и сразу после него, сложно оценить ретроспективно, но не похоже, чтобы они страдали какими-либо проблемами в этом отношении. Трудности возникают не только из-за отсутствия объективных свидетельств, но также и потому, что ухудшение психического состояния может быть связано с недостаточностью питания, а также с длительной изоляцией во враждебной среде. Тем не менее, история в том виде, в котором она рассказана, показывает, что можно выжить в условиях казалось бы непреодолимых трудностей без необратимых психических нарушений.

Во время крушения и Мэрилин, и Морис были достаточно спокойны, чтобы перенести на плот весьма разумное количество воды, еды и всякой всячины, которая впоследствии оказалась чрезвычайно ценной. Эта собранность во время сильного стресса во многом проистекает из хорошей подготовки методам выживания и уверенности в своих знаниях, поэтому паника с её возможными фатальными последствиями свелась к минимуму. Стимулируемый такой опасностью организм реагирует повышением физической и умственной активности, которая впоследствии сменяется периодом адаптации к ситуации выживания. Если период выживания затягивается, то степень психического разрушения зависит от индивидуальной реакции и физических обстоятельств. Раздражительность, агрессивность, эгоистичность и мечтательность – обычное дело. Особенно при нехватке воды и продуктов питания появляется озабоченность питьем и едой. Иногда возникают суицидальные наклонности, стремление к убийству или бред, но откровенное безумие – явление необычное, если только потерпевший кораблекрушение не пил морскую воду, или не страдал от тяжелых ран, или серьезных болезней.

Снимок сделан спустя два месяца после спасения. На ногтях Мэрилин всё ещё заметны белые пятна, которые к тому времени достигли середины её отросших ногтей.

У Мэрилин и Мориса случались периоды депрессии, тревоги, напряженности и самобичевания, но они чрезвычайно хорошо преодолели эти трудности. Они ловили рыбу, играли в самодельные игры, много писали и обсуждали будущее, и всё это, должно быть, помогало поддерживать моральный дух и, следовательно, их шансы на выживание. В этой истории очевидна ценность воли к выживанию. Без этой воли сомнительно, что они выжили бы, даже если бы обладали более совершенными вспомогательными средствами, чем те, которые были им доступны.

Кратко рассмотрев некоторые медицинские аспекты выживания Мэрилин и Мориса вопреки, казалось бы, невероятным шансам, следует отметить, что эта история далека от завершения. Важно, чтобы исследования были доведены до конца, с тем чтобы накопленный опыт мог быть использован на возможную пользу другими людьми, оказавшимися в таком же трудном положении.

IV. Краткая сводка всех кораблей

1-й корабль

12-е марта (8-й день). В 08:00. Направлялся на восток. Расстояние 1 миля [1.6 км]. Запалили сигнальные ракеты (4). Махали. Море спокойное.

2-й корабль

29-е марта (25-й день). 04:00. Направлялся на юг. Расстояние 1/2 мили [800 м]. Запалили ракеты. Море спокойное.

3-й корабль

10-е апреля (37-й день). В 10:00. Направлялся на восток. Расстояние 1 миля [1.6 км]. Махали, выпустили дым. Море неспокойное.

4-й корабль

12-е апреля (39-й день). В 15:30. Направлялся на юг. Расстояние 1/2 мили [800 м]. Махали. Море неспокойное. Корабль остановился, сделал два разворота на 180˚. Ближе не подошёл. Продолжил путь.

5-й корабль

18-е апреля (45-й день). В полночь. Направлялся на запад. Расстояние 1.5 мили [2.4 км]. Море умеренное. Керосиновые факелы не сработали, фонарик.

6-й корабль

8-е мая (65-й день). В 18:30. Направлялся на восток. Расстояние 1 миля [1.6 км]. Море спокойное. Махали.

7-й корабль

18-е мая (75-й день). В 11:45. Направлялся на восток. Расстояние 1.5 мили [2.4 км]. Море спокойное. Махали.

8-й корабль

30-е июня (118-й день). В 16:00. Направлялся на запад. Расстояние 1/2 мили [800 м]. Море спокойное. Махали. Корабль остановился. Корейское рыболовецкое судно – Вольми 306.