Мехасфера: Ковчег [Андрей Умин] (fb2) читать онлайн

Андрей Умин Мехасфера: Ковчег

Глава 1

Представьте себе грязный, летящий в космосе шар — Землю, планету настолько ужасную, что в пору вешать табличку «Филиал ада». Даже если боги когда-то существовали, теперь они точно покинули сей бренный мир, не выдержав смога, радиации и жары. Оставили земных тварей бороться за место под нещадно палящим солнцем в руинах старых заводов, посреди пыльных бурь, в долинах высохших рек, на мусорных свалках. Дикие, вечно голодные существа перестали быть похожи на прежних обитателей Земли — только самым безумным и кровожадным хватило отчаяния мутировать и продолжить агонию существования в пожирающем самого себя мире. Куда ни глянь, до самого горизонта небо затянуто красной дымкой, и то, что когда-то называлось воздухом, теперь — лишь смесь парниковых газов, убивающая остатки лесных массивов, безуспешно пытающихся переработать эту адскую смесь. Листья вырастают сразу желтыми и при первой же пылевой буре срываются с хилых веток, унося вместе с собой надежду, в то время как все остальное уже мертво.

Природа проиграла эту войну не сегодня и не вчера. Все началось за тысячу лет до этого, когда в конце двадцатого века человечество принялось строить заводы и с рвением отъявленного убийцы стало уничтожать все вокруг. С каждым десятилетием конвейеры удлинялись и выпуск продукции увеличивался по экспоненте до тех пор, пока растущая экономика не потребовала полностью автоматизированных фабрик, производящих товары в автономном режиме для того, чтобы обмениваться ими с другими фабриками через автоматизированные железные дороги и увеличивать ВВП без участия редеющей популяции человека, ведь фондовые рынки должны постоянно расти. Рождаемость падала, людям требовалось все меньше товаров, поэтому заводы были зациклены сами на себя. Земля покрылась метастазами болезни под обманчиво мягким названием «культура потребления» и начала медленно умирать. Ситуация вышла из-под контроля. К середине третьего тысячелетия робофабрики в прямом смысле завалили планету товарами, уничтожив окружающую среду. Пусть для человечества это и оказалось ударом, но далеко не смертельным. Люди к тому времени уже построили запасной дом на Марсе — небольшую колонию, куда стягивались многочисленные ученые и вольные переселенцы.

Уровень технологий позволял относительно легко поддерживать жизнь на Красной планете, поэтому, когда стонущая от тяжести перепроизводства Земля сбросила магнитное поле, как саламандра старую кожу, и оказалась обнажена перед убийственной солнечной радиацией, на Марс устремились все, кто мог позволить себе перелет. Первыми от лучевой болезни сбежали ученые, потом инфлюенсеры, гики, миллиардеры, миллионеры, предприниматели, преподаватели и, наконец, деятели культуры. Верхушка общества оставила родной дом, уровень жизни на котором стремительно снижался, а затем, когда банды из низших слоев и маргиналы стали захватывать власть в городах, на Красную планету рванули все мало-мальски здравомыслящие земляне. Это было бегство от массового упадка, порождаемого тем самым бегством. Спираль регресса раскручивалась одновременно с тем, как Уроборос автоматизированных заводов пожирал сам себя. Население стремительно уменьшалось, а количество товаров, согласно закону Кейнса — Мура, продолжало расти. Механизмы переваривали себя, как желудок голодного человека переваривает собственный сок. Многие заводы не справились с нехваткой сырья и превратились в руины, но были и те, что продолжали добывать необходимое им сырье из-под земли, производить из него уже никому не нужные товары и отправлять по железным дорогам в неведомые дали, где их должны были принять другие заводы и произвести еще более сложные вещи. В умирающем от недостатка квалифицированных работников мире оставшиеся на плаву производственные цепочки были исключением из огромного числа загнивающих ржавых комплексов, и именно вокруг функционирующих цехов теплились остатки человеческой цивилизации. Потомки не сумевших пробиться на Марс бедняков, и без того рожденные для жалкой жизни, в отсутствие централизованной власти и образования за сотни лет скатились до примитивного существования. Одни сколачивали банды и занимались разбоем, все больше усиливая повсеместный декаданс, другие сбивались в племена и уходили подальше от кишащих бандитами городов, третьи были настолько слабы, что становились рабами первых, а самые опустившиеся практиковали каннибализм — ничего личного, просто закон выживания. История людей на Земле началась заново, совершив полный виток, пока развитая часть человечества пыталась строить новое общество на четвертой планете от Солнца.

Оставшиеся одичалые жители ничего не знали об экологии. «Гринпис» улетел на Марс и переименовался в «Редпис». Полуживая природа осталась после этого один на один с умирающим магнитным полем Земли с одной стороны и нарастающей активностью Солнца с другой. И гул опустевших фабрик звучал, как предсмертный стон старого мира, пролетающий над железобетонными скелетами руин. А еще он служил хорошим маяком для оставшихся хищников — те рыскали в поисках пропитания и нападали на рейдеров, захвативших все значимые заводы и фабрики, в первую очередь оружейные и пищевые. Выходящие из автоматизированных цехов консервы давно уже не соответствовали тому, что было написано на этикетках, и представляли собой просто маслянистые комки мусора, но в некоторых широтах были единственным пропитанием — спасибо радиации и бесконечной засухе. И каждый день от зари до зари под нескончаемый шум цехов дикие твари — как люди, так и животные — боролись за право прожить чуть дольше посреди этого бескрайнего аттракциона застывшего во времени ужаса.

Южные широты полностью покрылись песком, в них бушевали смерчи, а пыльные бури скрывали самых ужасных и опаснейших обитателей фауны, сумевших выжить в абсолютной сухости и жаре. Лишь на севере остались нетронутые пустыней земли, где лето держалось всего пару месяцев и тем не менее позволяло вырастить хоть немного настоящей еды — только ближе к полярному кругу сохранились условия для выживания. И хотя солнце там стояло низко, ветры порой выли так, что невозможно было услышать собственный крик, а насекомые вымахали до невероятных размеров, лучшего места для жизни на Земле найти было нельзя. Как бы странно это ни звучало. В тех северных краях и искали прибежище самые «цивилизованные» остатки людей, объединившиеся в племена.

Одна из таких групп нашла свой дом на берегах Онеги, недалеко от полуразрушенного космодрома Плесецк бывшей Архангельской области одной большой древней страны. Между светящимся в холодной северной ночи руслом реки и устремившимся ввысь колоссальным стартовым комплексом мостились старые полуразрушенные дома, среди которых племя и встало лагерем. Местоположение было не просто хорошим, оно было почти идеальным — местность оставалась нехоженой, практически никому не известной. На километры вокруг тянулся мертвый, но все еще дремучий лес, а жившие в нем хищники пусть и частенько нападали на племя, являлись, однако, ценным источником мяса. Текущую в сторону Белого моря радиоактивную воду можно было использовать для поливки растений, а при соответствующей сноровке и храбрости даже очищать на специальной станции ниже по течению, но там уже начиналась территория каннибалов — самой большой опасности этой части Великой пустоши.

Племени повезло, что на бывшем космодроме, об истинном назначении которого, конечно, никто не знал, продолжал работать завод по производству ракетного топлива из подземных залежей нефти. Оно отлично горело, а нападающие каннибалы были настолько дики, что пугались защитных стен огня и каждый раз отступали ни с чем. Племя тратило огромные силы на рытье каналов и заливку их топливом, но дело того стоило. Они называли себя инками — по единственной сохранившейся табличке над главным входом на топливную фабрику. Когда-то давно ее текст гласил: Euro-Russian Jet Fuel Inc., но со временем осталось только последнее Inc., а говорили к тому моменту все на едином евразийском языке — смеси английского, русского и китайского.

— Да начнется праздник урожая! — Слова Инки летели над ночным лагерем.

Угрюмый вождь в серой накидке из шкуры волкогава на голое тело, красное от солнечной радиации, прожил пятьдесят долгих зим, прошел через пять десятков битв с ледяной стихией и через полсотни неравных сражений с адским летом — он был самым пожилым в племени. Лицо его, словно магнитная лента, сохранило на себе отпечаток прожитых дней и уже превратилось в сухую морщинистую маску — финальный лик старости перед уходом в иной мир, ведь уже сотни лет мало кто мог дожить до его возраста. Несмотря на немощный взгляд вождя, голос его был звонок, а тело еще не собиралось испускать дух и хранило в загашниках остатки сил. В руке он держал длинную извилистую палку, но пользовался ею не как посохом, а скорее как скипетром, символом власти, данной ему великим предком. В отличие от его подопечных, имевших обычные имена, вождя звали по названию племени — Инка. Когда-то давно, в детстве, у него было и простое земное имя, но те времена уже давно позабыли.

— Пусть в этом году урожай вырос намного меньше, чем прежде, воздадим хвалу богам за то, что не забывают о нас, — продолжал он.

Лагерь представлял собой обжитые руины, окруженные грядками и защитными фортификациями. В самом центре его располагалась пустая площадь для массовых мероприятий. На ней, как обычно, горел костер, вокруг которого собралось племя — пара сотен взрослых и детей. Под теплыми накидками из кожи и шкур многие носили рваные футболки и джинсы какой-то старинной фабрики, случайно попавшие в эти края. Впрочем, несведущий человек вряд ли смог бы узнать грязные, потертые обрывки некогда модных вещей. Они походили скорее на кожу хилых зверей-мутантов, не сумевших отрастить себе мех погуще.

— Боги давно прокляли этот мир, — раздался ответный голос в толпе, но сложно было понять, кому именно он принадлежит. Недовольный потерей своего урожая член племени не хотел выходить вперед и бросать вызов вождю, его просто раздирало отчаяние.

— Возможно, некоторые всевышние от нас отвернулись, — дипломатично парировал Инка, понимая всю тяжесть постоянной борьбы за жизнь, — возможно, отвернулись почти все. Но хранитель огня Ойл все еще с нами, о чем свидетельствует его стометровое железное воплощение, устремленное прямо в небо, — имелась в виду ракета на стартовом комплексе в километре от них. — Последний оставшийся на Земле бог слышит наши молитвы и дает нам горящую жидкость, чтобы мы могли отгонять хищников и каннибалов, чтобы мы грелись зимой. Ойл все еще здесь, дарует нам свое тело, а значит, мы должны терпеть и жить дальше.

Ответа из окружившей костер толпы не последовало. Освещаемый благодатными языками пламени вождь наблюдал за произведенным эффектом. Грустных лиц стало чуть меньше. Хотя его речи и поднимали моральный дух племени, они не могли заставить всех позабыть суровую окружающую реальность. Поникшие и растерянные на протяжении почти всего года люди преображались только по праздникам, только собираясь тихими лунными ночами вокруг костра, они могли хоть как-то почувствовать себя радостными, живыми.

Старейшина поднял посох.

— Воздадим хвалу богу солнца Раду! — торжественно прокричал он. — Пусть он суров и безжалостен, но другого всесильного владыки неба и жизни у нас нет и не будет. Как грешные дети жестокого, но справедливого отца, мы должны быть благодарны любому лучику света, даже порой губительному. Пусть некоторые боги нас и покинули, но избави нас Ойл стать врагами кому-то из них.

Толпа одобрительно загудела, в то время как Инка опустился на колени рядом с лежащим перед ним мешочком семян, достал несколько зерен и поднял их в руке перед всеми.

— Принесем эти драгоценные семена Раду, чтобы после зимнего отдыха он вновь поднялся над горизонтом и одарил обжигающими лучами следующий урожай.

Вождь бросил несколько зерен в огнь. Отражающееся в слезах многих стоящих по кругу женщин пламя бесшумно поглотило дары, выбросив редкие всполохи во тьму бескрайней ночи.

— В этом году мы вырастили самый скудный на моей памяти урожай, — продолжил Инка, — но я верю… нет, я знаю, что темнейший час бывает именно перед рассветом и следующий год принесет нам гораздо больше хлеба и овощей. Ведь мы сохранили небольшой запас семян, чтобы высадить их ближайшей весной.

Он не верил в собственные слова, но, чтобы не нагонять на своих людей безысходность, с довольным видом похлопал по мешку. Сразу после этого молодой парень в накидке из меха унес ценность подальше от огня.

— Давайте не будем забывать, что наши предки каждый год в середине октября отмечали праздник урожая, воздавая должное богам, природе и собственному труду, поэтому и нам следует радоваться и быть признательными. Именно благодаря усилиям прошлых поколений мы живы и должны любить жизнь, как они. Ибо без любви будет одна лишь ночь, одна на всех холодная смерть.

Племя воодушевилось речью и нашло в себе силы отпраздновать день самого жалкого в своей истории урожая. Чуть дальше от костра уже стояли столы со скудными дарами природы в виде жареной картошки, моркови и ломтей хлеба, разложенных по пластиковым тарелкам с такими же пластиковыми вилками и ножами из одноразовых походных наборов, которые племя обменяло на зерна лет сто назад и с тех пор берегло, словно фамильное серебро. Для поднятия настроения несколько молодых охотников в одних набедренных повязках из кожи когтерога начали отбивать на барабанах заводной ритм. Об алкоголе в этих краях не знали, но ритмичная однообразная музыка расслабляла не хуже горячительных напитков, и большинство членов племени хотя бы на один вечер забыли о тяготах выживания и начали веселиться. Только несколько караульных на дальних границах лагеря не теряли бдительности, всматривались в коварную темноту. Через несколько часов их сменят нагулявшиеся братья и сестры, и таким образом все до единого поучаствуют в празднике урожая.

Довольный начавшимся гулянием вождь медленно поплелся в свой дом, откуда на него с тревогой смотрела дочь Лима. Весь вечер она, терзаемая сомнениями, простояла на пороге старого хозяйственного здания бывшего космодрома. Стены жилища обвалились от войн, природных катаклизмов и мелких стычек, затерявшихся на порванном в клочья одеяле времени где-то в промежутке между последними государствами Земли и медленной смертью всего живого, что непременно наступит, но только для каждого в разное время, и только одна-единственная душа увидит этот самый настоящий конец всей жизни, но, разумеется, она не будет об этом знать. Возможно, эти мысли терзали его дочь, а может, что-то другое, но не успел Инка сделать от центра лагеря и двадцати шагов, как его отвлекли женщины племени, вокруг которых толпились счастливые, еще не понимающие что к чему, дети.

— Они хотят историю, — сказала одна из матерей. — Если Инка не занят.

Вождь не мог отказать своим подопечным. Он еще раз взглянул в сторону дочери, но та продолжала стоять на пороге ветхого здания, еле заметного в темноте. Свет от факела у двери освещал половину ее лица и прядь русых волос. Лима не звала его, просто с тревогой смотрела. Их ожидал очередной тягостный разговор, который можно было отложить. Инка поглядел на детишек. В ином случае он мог бы их разогнать, чтобы не мешали быть чаще с семьей, но бремя вождя требовало всяческих жертв.

— Хорошо, какую историю вы хотите?

Дети начали радостно кричать, перебивая друг друга. Одни хотели страшилку про когтерогов, другие — рассказ про горящую жидкость Ойла, но старик не хотел ни пугать народ в такой светлый вечер, ни вдаваться в загадки получения топлива с завода, поэтому он сурово повел рукой, успокоив всех разом.

— Нет, нет. Сегодня праздник урожая, поэтому только хорошие и легкие истории.

— Тогда расскажите про райскую землю, — предложила одна из женщин.

— Ну ладно, почему нет, — улыбнулся старик и уселся на землю, подложив под себя край шкуры.

Вокруг него сразу образовалось кольцо довольных, предвкушающих красивую историю малышей. Тяжело детство без книг. Поблизости играла незамысловатая музыка, под которую инки вели диковинный танец возле костра. Сытые единственный раз в году люди источали первобытное счастье, и, если бы не красная от постоянной радиации кожа и накидки из звериных шкур поверх джинсов и футболок, они бы ничем не отличались от счастливых людей прошлого.

Прошлое… Сколько тепла в этом слове. Это вместилище всего лучшего, светлая сторона бытия, в отличие от темного будущего, которое таит в себе только боль и отчаяние. Еще больше радиации и меньше еды, еще больше зверей-мутантов и глубже упадок того, что когда-то называлось человеческим обществом. Будущее ужасно, а время, толкающее нас к нему, коварно, как прозрачная вода Онеги, убивающая любого, кто решит испить ее без особой очистки. Прошлое же, наоборот, прекрасно, если судить по историям предков. Прадед Инки рассказывал его деду, а потом тот передал своему внуку, что раньше урожаи были обильные, за зерно еще не убивали, а бог солнца Рад любил все живое и лишь изредка поглаживал тогда еще зеленую землю своими коварными рад-лучами.

Ох, если бы можно было повернуть время вспять, назад к развитию цивилизации… Инка, конечно, не понимал, что такое цивилизация, но подсознательно догадывался, что если раньше все было лучше, то могли существовать прекрасные, чудесные вещи, которые он не в состоянии даже представить. Возможно, раньше рай был везде, а не только на затерянном клочке земли. Вождь всплыл на поверхность грез и обнаружил себя посреди теплых вод своей яркой истории, в которую верят теперь только дети.

— Вы знаете, что мир не такой уж приветливый и безопасный. Чтобы прокормиться, надо выращивать урожай, день и ночь следить за ростками, поливать и удобрять землю и, чего бы это ни стоило, беречь семена. Эти крошечные дары природы — самая ценная вещь во всем мире. Их очень легко потерять или испортить, но в них бескрайняя сила жизни, в них тысячи спасенных людей. — Рассказ начал уходить в сторону, однако Инка быстро вернулся к главному. — Где-то далеко на севере есть теплое место, где семена никогда не кончаются, до горизонта тянутся картофельные поля, колосится пшеница. Животные там сытые и довольные, поэтому не бросаются на людей, наоборот, очень любят, когда их гладят. Там есть собаки, которые виляют хвостом при виде палки и с радостью ловят ее прямо в воздухе. Там нет мутантов, а только мелкие насекомые, перелетающие с одного растения на другое, чтобы те быстрее плодоносили. Это настоящий рай на земле.

— Вождь Инка, это же выдумка? — с умным видом спросил один из ребят.

— Вовсе нет. Райские земли действительно существуют. О них поведал мне дед, ему — его дед и так далее. Один из наших предков даже был там. Вот откуда у нас мешок семян.

— А почему бы нам просто туда не вернуться? — поинтересовался другой.

— Ну… Эх… — вздохнул вождь. — Точное местоположение этой земли никому не известно. Затерялось в песках времени.

— Но если рай находится на севере, а планета, как известно, круглая, то почему бы нам просто не пойти в ту сторону? Рано или поздно мы обязательно уткнемся в самый северный север, — предположила девочка, самая смышленая из всей детворы.

Вождь улыбнулся и сомкнул ладони на конце упертого в землю посоха, чтобы легче было сидеть. Барабаны продолжали выбивать один и тот же ритм, но не надоедали. Многие члены племени упивались незатейливым круговым танцем. Хорошо, когда есть чем заглушить живущий в людях страх.

— Север — понятие обширное, — с очередным вздохом протянул вождь. — Никто не гарантирует, что рай находится в самой северной точке, нам известно лишь направление. Но на каком именно участке северных широт можно найти землю бесконечных семян? Поле для поисков огромно, а мир неизведан. Даже мой дед не знал, где искать, а ведь тогда мы жили гораздо ближе к другим племенам, чем сейчас, и могли черпать информацию у них.

— А почему мы не остались с этими племенами? — спросил самый младший ребенок.

Остальные косо на него посмотрели, ведь ответ был всем очевиден.

— В мире есть много плохих людей, — сказал за всех вождь. — Наш прежний дом разрушили, и мы вынуждены были бежать подальше от заводов и железных дорог, их соединяющих. Конечно, теперь нам не с кем торговать, не у кого выменивать одежду и пластиковую посуду, но только благодаря этому племя не истребили.

— Когда вырасту, обязательно найду этот рай, — с грустью произнес малыш.

Смеяться над его наивностью не хотелось. У Инки лишь скупая старческая слеза пробежала по красной щеке и, никем не замеченная, исчезла.

— А на юге пустыня? — спросила самая умная девочка.

— Совершенно верно, — кивнул вождь и сглотнул тяжелый ком в горле, какой бывает, когда видишь детей, у которых еще до рождения украли будущее. — На юге нет жизни, там только желтый песок — такая сухая земля, похожая на муку, — и больше ничего. Безжизненные барханы до горизонта.

Разумеется, он не стал говорить о подземных чудовищах, выныривающих из песков и пожирающих все живое, про ядовитых пауков, про знойные бури, про радиационные ураганы… Он слышал об этом от своего дела и уже сам не знал, что правда, а что вымысел.

— Значит, чем дальше от юга — тем лучше, — констатировала девочка. — Почему бы нам просто не поселиться севернее?

Ну и конечно, вождь не хотел упоминать каннибалов, живущих севернее и частенько нападающих на инков. Этой девочке необязательно знать, что ее отца съели после одной из таких атак. Детям вообще ни к чему страшные истории перед сном.

Загнанного в тупик вождя спасли матери, вернувшиеся за своими детьми.

— Ну как, вам понравилась история? — спросила одна из них.

— Да. Хотим еще!

— В следующий раз. У вождя много других дел, — улыбнулась женщина и поклонилась Инке.

Тот поклонился ей в ответ и навалился на посох, чтобы подняться с земли. Он посмотрел в сторону дома и вновь увидел стоящую на пороге дочь. Она не хотела ни присоединяться ко всеобщему веселью, ни укрываться внутри, а лишь с тревогой смотрела на отца, будто знала и видела больше, чем остальные.

Он подошел к ней и без лишних слов встал рядом, оперся плечом о дверной косяк. Там, где сотни лет назад была дверь, теперь лишь трепыхалась занавеска из легкой ткани. Большинство зданий так сильно изменили свою геометрию, что в проемы приходилось вставлять кривые ромбы из досок, но Инка не хотел портить эстетику декадентского стиля, как сказали бы древние культурологи, и ограничился только тканью. Если каннибалы доберутся до центра лагеря, то жалким подобием двери их уже не остановить. Вождь в очередной раз думал об этом, стоя возле дочери — своего единственного ребенка.

— Опять видение, Лима?

— Неужели так заметно? — спросила она мягким молодым голосом.

— Лицо — зеркало души, — ответил старик. — У тебя на нем все написано.

— Даже написано то, что я видела? — Девушка повернулась к отцу, впервые за вечер оторвав взгляд от костра в центре лагеря.

— Без подробностей, — вздохнул Инка. — Твоего дара видеть вещи за пределами обозримого у меня нет.

— Это не дар, а проклятье. — Голос Лимы дрожал.

Она вошла в дом и неуверенно заходила по комнате, будто пытаясь найти свое место в мире, где, если быть честным, не должно быть места ни для кого, настолько он суров и ужасен. Отец вошел следом.

Хозяйственная постройка дышала сыростью, исходящей от почерневших бетонных стен. Старый пол давно прогнил из-за грунтовых вод, поэтому на него положили новый слой сосновых досок, которые скрипели от каждого шага, но по крайней мере не хлюпали. Вытянутое помещение с несколькими наглухо забитыми окнами освещали три факела — благо нехватки горючих смесей не было. Вдоль некоторых стен тянулись ржавые стеллажи с почерневшими от времени бумагами, стояли трухлявые пластиковые столы, о которые лучше было не опираться. Из главного помещения можно было попасть в две маленькие коморки, оборудованные под спальни, с железными печками и толстыми деревянными дверьми, чтобы беречь тепло. На железных кроватях для мягкости лежали одеяла из толстых шкур крыс, водившихся в подвале здания. Узкий проход вел в бывшее помещение туалета, а теперь просто в пустую комнату с обвалившимся кафелем и обмякшей до состояния каши штукатуркой. Двери и стены кабинок уже давно были разобраны на укрепления лагеря, а унитазы вынесены на улицу — канализация ведь не работала. Спуск на технический этаж из-за крыс был плотно засыпан землей и камнями. Лишь в самые холодные ночи оттуда доносился едва уловимый писк борющихся за жизнь грызунов. Но пока на улице били барабаны и веселились сытые люди, снизу нельзя было ничего услышать даже при всем желании.

В центре большой комнаты находился алтарь, украшенный разными сухими цветами, с безделушками со стартового комплекса космодрома и тарелкой с горючей смесью, символизирующей бога огня. Маленькая лампадка над всей этой композицией должна была гореть всегда. Суеверия являлись отличительной чертой многих людей и в более цивилизованные времена, чего уж говорить о темных веках…

— Опять увидела вспышку Рада? — обратился вождь к дочери. Он имел в виду очередную мегавспышку на Солнце.

— Да, отец. Но дело не только в этом. Вспышку еще можно пережить… — Она замолчала с таинственным видом, словно решая, стоит продолжать или нет.

Инка оперся о стену у входа и не стал торопить дочь. Просто стоял и слушал доносившийся со стороны костра гомон, дышал относительно свежим комнатным воздухом. В отличие от угарного душка снаружи, здесь он разбавлялся благовониями с алтаря и не вызывал тошноту, ставшую хронической за пятьдесят лет жизни старика. Мягкий свет факелов также должен был успокаивать. Должен был…

— Я опять видела белых дьяволов, — выдавила из себя Лима. Эти слова дались ей с огромным трудом, как бывает, когда пытаешься озвучить нечто интимное, сокровенное.

Вождь вспомнил весь ужас, какой это видение вызывало у дочери, и про расслабление в ближайшем будущем можно было забыть.

— В прошлом году ты тоже видела их… — Он попытался успокоить Лиму.

— Нет. Это совсем другое. В прошлом году был едва уловимый образ, появившийся откуда-то издалека. Тогда он застыл на мгновение и развеялся, как паутина на летнем ветру. Но сейчас… Сейчас он стоял передо мной целый час, на расстоянии вытянутой руки.

Голос девушки задрожал, ее всю затрясло, а слегка освещаемая огнем красная кожа ее лица посветлела до здорового розового цвета древних жителей Земли. Но в данном случае это, конечно же, было не совсем здоро́во. Она стала «бледной».

— Я словно поднялась над землей и видела, как белые дьяволы спускаются с неба на летающем корабле. Два десятка вооруженных до зубов демонов. Я была среди них… Нет, я будто сама была кораблем, принесшим нашу смерть. Они близко, отец. Я это чувствую.

Лима зарыдала и почти упала на пол, но вождь подхватил ее обмякшее, легкое, как пушинка, тело и крепко прижал к себе. Его девочка, его единственная малютка — теперь восемнадцатилетняя взрослая девушка с прекрасными русыми волосами, готовая идти под венец, но он по-прежнему видел в ней маленькое беззащитное дитя. Ее невысокий рост и небывалая стройность лишь помогали укрепить этот нежный образ в глазах отца. Вдобавок врожденная любовь людей ко всему прекрасному заставляла всех относиться к ней с трепетом и почтением, чуть ли не поклоняясь ей как божеству, что делало ее поистине принцессой, настоящей дочерью вождя.

— Не плачь, дорогая, — успокаивал ее Инка. — Нам есть чем ответить.

— Ты не понимаешь, отец, — всхлипывала Лима. — Огонь их не остановит. У них несгораемая шкура, стальные кости и оружие.

— У нас тоже есть оружие, — бодрился вождь. — С тех пор, как мой дед выменял зерно на ружья. Может, они и не самые мощные в мире, но свое дело делают. Все двугорбые олени с нашего стола были подстрелены из этих ружей.

— Нет, отец. Пара ружей и двадцать патронов к ним не помогут.

Если Лима и заблуждалась, то лишь в количестве патронов — их оставалось пятнадцать, да и то почти все унес с собой на охоту Ку́ско.

— В любом случае это всего лишь видение, — сказал Инка и пожалел о своем пренебрежительном тоне.

Видения девушки сбывались всегда или почти всегда. Она была величайшей пророчицей, даже более талантливой, чем ее бабушка, передавшая ей по наследству это проклятие, этот дар. Сомневаясь в словах Лимы, вождь не мог изменить события будущего, которые точно произойдут. Получалось так, что он лишь выказывал недоверие своей дочери, вынуждая ее закрыться от всего мира и медленно сходить с ума наедине с пошатнувшейся верой в собственные видения. Нет, этого отец не хотел.

— Я верю тебе, — прошептал он. — Как бы мне ни хотелось обратного, я знаю, что так будет. К сожалению для всех нас.

— Знаешь, что самое ужасное? — снова всхлипнула Лима. — Я не знаю, как их остановить. Я вообще не понимаю, что нужно делать.

— Остается надеяться, что образы останутся образами, и когда мы увидим что-то похожее на белых дьяволов, это не будет столь фатально для нас.

Будет. Дочь не рассказала о развязке видения, не смогла перешагнуть через собственный страх, будто, произнеся это вслух, она вдохнет жизнь в свое пока еще не сбывшееся пророчество. Она сама не хотела верить, что в конце все умрут. Белые дьяволы убьют всех до единого. Она видела это собственными глазами.

Шум в лагере поутих. Танцы закончились, и уставшие соплеменники переводили дух перед ночными играми. Пара мгновений, и они уже отодвигали столы подальше от центра лагеря, чтобы вокруг костра образовалось как можно больше свободного пространства.

— Сейчас будут играть в битлу́, — с усилием проговорил вождь. Он пытался развеять уныние, чем-то отвлечь и себя, и дочь.

— Я не пойду, — сказала она. — Надоело.

— Ты же знаешь, без нас не начнут.

Лима только вздохнула:

— Ответственность…

— Она самая. Ради племени мы должны делать то, чего от нас ждут.

Инка не стал добавлять, что иначе им просто не выжить, чтобы в мысли дочери не вернулось дьявольское видение об апокалипсисе. Ведь если все предрешено, зачем лишний день барахтаться, выживать? Если кому-то суждено умереть, зачем оттягивать неизбежное? По этой логике все существа на Земле давно должны были бы смиренно склонить головы перед зловещим роком, однако же мучаются, живут. Значит, логика в чем-то другом.

— Пошли, дорогая, может, Куско успеет вернуться к финалу игры.

— Не горю желанием его видеть, — отвернулась девушка. Вместо лица отца она теперь видела языки танцующего огня — факел на стене возле заколоченного окна.

— Он твой жених, — вздохнул вождь.

— Пока еще нет. Будущий… если ничего не изменится.

— Не может измениться. — Инка сел на узкую скамью у алтаря. — Куско — потомок древних вождей племени. Твой с ним союз был предрешен еще до вашего рождения. Ты больше не можешь откладывать свадьбу, как делала это прежде. Тебе уже почти девятнадцать. Ждать больше нельзя. Он обязан взять тебя в жены, а ты — поклясться быть его до конца дней. Таковы наши обычаи. Только благодаря им мы все еще живы. Наверное, мы единственное племя, оставшееся в этой части Великой пустоши. Все ушедшие от традиций, погрузившиеся в анархию племена давно растворились в распадающемся мире.

— Тогда я рада, что скоро придут белые дьяволы и всех нас убьют.

— Иногда я и сам думаю, что это было бы лучшим выходом.

Вождь протянул руки к плошке с горючей жидкостью на алтаре, взял ее и поднес к лицу. Поверхность странной субстанции играла отблесками синего, розового и фиолетового. Прозрачное топливо светилось разными цветами, незаметными на первый взгляд. Только при должной концентрации и воображении можно было увидеть разливающуюся палитру красок.

— Этот бензин как вся наша жизнь, — со свойственной ему многозначительностью произнес вождь. — На первый взгляд пустая и мертвая, но стоит поверить в чудо, в какое-то великое предназначение, как все расцветает красками. Смысл одновременно и есть, и нет. Разница лишь в том, как смотреть.

Лима отвернулась от факела и встретилась взглядом с отцом. Их ладони сомкнулись с теплотой любящих друг друга людей.

В лагере все было готово к игре. Столы с посудой вернулись в разбросанные по территории домики. Тучи рассеялись, и площадь с костром погрузилась с красноватый свет лунных лучей, проходящих через вечнобордовые облака. Языки утихающего огня были такими же алыми, как и сухая земля вокруг. Столь необычному освещению позавидовали бы даже великие стадионы древности. Глубокий красный свет без какой-либо иллюминации.

Вождь и его дочь подошли к кругу зрителей, сидящих на земле со скрещенными ногами, и протиснулись между ними. В отличие от многочисленных народов с их великими ханами и королями, племя в две сотни душ не могло да и не хотело как-то особенно чтить вожака. Он был не идолом и не представителем богов на земле, а скорее первым среди равных — опытным, мудрым и уважаемым человеком, который работает наравне со всеми, нет, даже больше остальных, такая на нем ответственность. Право быть вождем передавалось наиболее знатному представителю нового поколения, а если кто-то был против, то мог вызвать претендента на дуэль. Но это только в теории. На практике же все примирялись с традицией и заранее знали, кто станет вождем.

— Без моего сына Куско неинтересно, — сказал его отец Ю́рас, сидевший по левую руку от Инки, упитанный, наголо бритый старик лет сорока пяти. В свое время он не смог стать вождем племени и теперь всеми силами готовил сына на это место.

— Еще не вернулся с охоты? — небрежно спросил вождь.

— Ага, наверное, выслеживает самого крупного двугорбого оленя, — похвастался Юрас, хотя хвастаться было еще нечем. — Без лучшего охотника игры теряют весь свой азарт.

— Здесь и без него много талантливых игроков, — вставила Лима.

Отец дернул ее за руку и одарил грозным взглядом. Битла уже начиналась.

Дюжина участников вышла к костру, где их уже ждал судья — крепкий мужчина сорока лет по имени Матфей. Он был в серых порванных джинсах, обшитых по поясу мехом, на ногах у него были сандалии. Татуировка украшала всю спину и половину груди — в алом свете луны на его голом торсе виднелся текст с одной из буровых вышек — Gazneftprom ag. Изначальный смысл слов никто не знал, но все справедливо полагали, что это оберег от огня, раз он связан с появлением на Земле горючей жидкости.

Лима равнодушно смотрела на то, как Матфей завязывал глаза всем участникам битлы, и только когда очередь дошла до нравившегося ей парня, она по обыкновению чуть дольше задержала на нем взгляд. Его звали Пу́но. Худой, но жилистый, с длинными черными волосами, удачно сочетающимися с грубыми, но правильными чертами лица. Тысячу лет назад он мог бы быть знаменитым рок-музыкантом или сноубордистом-экстремалом, но теперь круг возможностей куда уже. Играет он в единственную на сотни километров игру — битлу, а род занятий вовсе стал понятием относительным. Разумеется, Пуно тоже знал Лиму. Когда двести человек всю жизнь находятся рядом, волей-неволей становишься близко знаком со всеми да и видишься с ними практически каждый день.

Перед тем как потерять зрение под повязкой до конца игры, Пуно посмотрел в глаза девушке. Несколько лет назад он, будучи совсем юным, уже признавался Лиме в любви. Та вроде бы не посмеялась и даже задумалась над собственным отношением к юноше, но между ними встал Куско, уже давно положивший глаз на дочь Инки и на весомый статус, который дает женитьба на ней. Пара сломанных ребер и выбитый зуб убедили Пуно не переходить дорогу главному охотнику племени и по совместительству будущему вождю, поэтому их общение с Лимой ограничивалось с тех пор едва уловимыми взглядами и загадочными улыбками, понятными лишь им двоим.

Вот и в этот раз они незаметно улыбнулись друг другу, после чего взор Пуно закрыла непроницаемая повязка. Теперь он мог ориентироваться лишь на слух и благодаря особой интуиции влюбленного человека — такой, что проявляется, только когда находишься рядом с предметом своих желаний. Никакие усердные тренировки или врожденный талант не могут соперничать с даруемой глубокими чувствами силой.

— А все-таки хорошо, что Куско сейчас нет в лагере, — не унимался Юрас. — Настоящий охотник должен полагаться на все свои чувства, в первую очередь — на зрение. Какой смысл соревноваться с завязанными глазами? Это же не по-настоящему, так, просто игра. Куско не обязан в ней выигрывать.

— Будем надеяться, он вернется с добычей, — для приличия ответил вождь.

Судья выбрал двоих игроков и за руки вывел их в центр круга возле костра. Дал каждому палку с намотанной на конец тканью, заблаговременно смоченной битумом, чтобы при попадании палкой по телу противника на нем оставался след — так будет легче понять, кто выиграл. Игроки должны были драться на этих безобидных палках до тех пор, пока один из них не оставит вязкую отметину на теле другого. Что-то типа пейнтбола в реалиях тридцатого века.

— Соревнуемся один на один, — напомнил бойцам Матфей. — Игра на вылет до двух поражений. Все участники остаются с завязанными глазами, чтобы не изучать повадки противника. Попадания в конечности и голову не считаются. Начинается первый бой.

Все племя с увлечением уставилось на две кружащие у костра фигуры. И без того краснокожие, в алом небесном свете да возле огня, они стали совсем бардовыми, как окрашенные фигурки солдатиков, которые, судя по слухам, еще выпускают заводы Великой пустоши. Все зрители словно надели розовые, нет, красные очки. Два участника игры бесшумно лавировали, будто звезды в двойной системе вокруг центра их общей массы. Стараясь вести себя как можно тише, они тем не менее создавали шум — шагами, дыханием, нервными перехватами своих орудий. Треск костра иногда заглушал эти звуки, а толпа зрителей, наоборот, старалась не шуметь. Все замерли в напряжении — кто-то болел за одного из бойцов, кто-то просто наслаждался редким в этих краях зрелищем. Неважно отчего, но все затаили дыхание.

Участники первого боя сделали несколько кругов, чтобы приноровиться к темноте и друг другу, после чего начались аккуратные выпады. Завернутые в мягкую ткань концы палок не могли никого поранить, поэтому все действовали без оглядки на боль, относясь к этому так, как и следует относиться к играм. После нескольких ложных тычков один парень нащупал слабость второго. Он несколько раз попал палкой в его руку и понял, что нужно изменить, чтобы попасть ему в грудь. Бой закончился за пару минут, и настал черед следующего. Побежденный не слишком расстроился, ведь по правилам после первого поражения предоставляется еще один шанс.

Во второй паре бойцов оказался Пуно. Он быстро освоился в темноте и не издавал ни единого звука, при этом слыша каждый выдох и робкий шаг своего недоумевающего соперника, о котором даже не думал. Все его мысли были наполнены Лимой — лучом света во мраке суровой жизни, настолько жутком и беспросветном, что даже повязка на глазах не делала его хуже. Что в ней, что без нее, Пуно знал, где находится девушка, некая сила внутри толкала его на геройство, на подвиг, на жизнь, пусть даже и в этой радиоактивной глуши. Тогда он еще не понимал, насколько редко это чувство, доставшееся ему волей химических процессов любви.

Соперник начал хаотично махать палкой от безысходности, чем вызвал улыбку на лице Лимы. Как Пуно это понял? Кто знает… Когда тебе нет еще и двадцати, мало задумываешься над перипетиями жизни, принимаешь происходящее вокруг и внутри тебя как должное, и только если доживешь до зрелых лет, начнешь по-настоящему смаковать те события, переживать их в памяти снова и снова, рассматривая себя со стороны, и вот тогда понимаешь, откуда что берется. Но стоит во всем разобраться, как волшебные силы, ведущие тебя на подвиги, исчезнут, и ты будешь с горечью вспоминать времена, когда мало о чем догадывался. Такая вот великая подлость и великая святость жизни. Пуно еще не понимал смысла своих действий, поэтому не был знаком с волшебством природы. Он просто знал, что Лима улыбнулась, и не задумывался больше ни о чем, тратил все силы на борьбу с течением, уносящим его от любимой, чтобы всегда оставаться рядом с ней — об остальном просто не оставалось времени беспокоиться.

Самое большее, чего добился его соперник, был тычок маслянистым концом палки в руку, зато Пуно быстро раскусил повадки оппонента, даже понял, кто именно из племени это был, и, совершив ловкий перекат, поразил того прямо в грудь. Под радостные крики зрителей Пуно вернули к ожидавшим своего боя участникам игры, а его бывшего противника отвели в сторону и развязали глаза, чтобы он вытер с себя следы битума. Матфей тем временем уже окончательно разогрел толпу.

— Ночь только началась, а мы посмотрели уже два сражения, — говорил он. — Один бой — равных соперников, а второй — сильного против ловкого. Хотите продолжения?

Конечно, он знал, что племя хочет продолжения. В их не то чтобы очень насыщенном расписании эти боевые игры были единственным спортивным мероприятием, если не считать охоту и защиту от каннибалов. Но стычки, где либо убьешь ты, либо убьют тебя, вряд ли можно назвать спортом. А в битле все безопасно.

Начался следующий раунд. Потом еще один и еще… Единожды проигравшие всеми силами пытались реабилитироваться. У кого-то это получалось, и он попадал в полуфинал, но большинство бесславно вылетало после двух подряд поражений. Лима скучала, Инка задумчиво смотрел вдаль, туда, где позади ярко-красных борцов мягким светом луны освещались кромки деревьев. За пределами хозблока бывшего космодрома Плесецк раскинулся высокий сосновый лес, по большей части уже мертвый. Сложно было найти хотя бы одно пережившее кислотный дождь дерево, но обугленные от радиации стволы продолжали торчать из земли и даже шуршали ветками, когда дул особенно сильный ветер, то есть почти всегда. Возможно, радиация как раз и позволила лесному массиву сохраниться намного дольше положенного, иначе бы он рассыпался в труху, а вместе с ним исчезла бы единственная значительная преграда между инками и зоной обитания каннибалов. Густой лес мешал увидеть ловушки, которые жители космодрома приготовили для названных гостей, и не давал разглядеть их поселение издалека. Хорошо, что он есть. Вот о чем думал Инка, пока его малочисленный народ веселился. Он вновь окунулся в пыл боя, когдасидящая рядом Лима случайно толкнула его локтем. Она нервничала второй раз за ночь, потому как во второй раз за ночь на импровизированный ринг вышел Пуно. Против него поставили проигравшего один бой соперника, и тот всеми силами пытался использовать второй шанс — накрыл бедного парня лавиной ударов по рукам и ногам, без разбора, лишь бы сломить его сопротивление и попасть ему в корпус. Кулаки Лимы сжались, каждый удар отдавался в ее сердце, хотя она и не считала себя влюбленной. Она даже не задумывалась, нравится ей Пуно или нет. Просто интуитивно отвечала на его чувства. На настоящие чувства, а не на жажду власти, как в случае с Куско. Пуно связал себя с Лимой на каком-то духовном плане, где живет все волшебство этого мира, где спрятано то, ради чего мы рождаемся и умираем, но девушка пока не знала об этом. Пока что Пуно был для нее просто приятным парнем, за которого почему-то болит душа. Не потому, что он очень хороший, а потому что Лима хорошая. Она думала, что подпитывает все самое светлое в себе, когда болеет за этого парня. Не ради него, а ради себя. Все как в древних романах. Жизнь… жизнь никогда не меняется.

Она облегченно вздохнула, когда Пуно выдержал град ударов и из последних сил ткнул соперника в бок. Тот слишком сильно жаждал победы, поэтому долго не мог принять поражение и чуть не устроил настоящую драку, но судья быстро его успокоил. За пределами ринга племя живет как один организм, поэтому бывших соперников заставили помириться и побрататься на глазах у всех. С них взяли клятвы вечной дружбы и развели в разные стороны. На время сняв повязку и вытирая следы битума с рук, Пуно нащупал множество ушибов и едва сдерживался, чтобы не морщиться, благо темнота скрывала его лицо. Со стороны лишь было видно, что Лима переживает, Инка о чем-то думает, а Юрас с довольной ухмылкой разглядывает сгорбившегося Пуно.

С приходом ночи холодный осенний ветер всецело вступил в свои права. Температура падала с каждой минутой, и многие сидящие на земле начали неосознанно тереть руки. Все их внимание по-прежнему сосредоточивалось на боях, поэтому осознание холода еще не пришло. Текли самые приятные ночные минуты, когда чувствуешь только легкую свежесть.

Два полуфинальных боя накалили интригу до предела, и никто из зрителей не замечал на своих телах гусиную кожу, а участники игры и вовсе разгорячились, как красные угли, если брать во внимание их пунцовые в лунных лучах тела. Словно обмазанные алой краской, они продолжали показывать зрелище сытым от хлеба инкам. Первый полуфинал выиграл парень по имени Хан. Высокий, крепкий, с рельефными мышцами, с длинными светлыми волосами, он прошел весь турнир не только без поражений, но даже без капли битума на теле, а соперником его стал победивший в очередном бою Пуно. Зрительский азарт дошел до точки кипения, вобрав в себя все оставшееся тепло воздуха, сделав его ледяным. Зрители пододвинулись ближе к кругу, к костру, чтобы как можно дольше удерживать перед собой момент истинной радости, отрешения от всех забот. Они хотели жить вечно в центре лагеря, вокруг пьянящего боя, защищаясь от холода в теплом людском кругу, как можно ближе друг к другу, к огню, пока не сольются в одной-единственной точке пространства — в средоточии счастья.

Судья ударил в барабан, и начался решающий бой. Без права на поражение, без возможности отыграться — оттого и ценный. Соперники оказались под стать один другому. Хорошо сложенный Хан против худого, но ловкого Пуно. Лучший среди блондинов против лучшего среди брюнетов. Удары следовали один за другим, поражая руки, ноги и даже головы. Черные корочки битума покрыли лица обоих, сделав повязки на глазах бессмысленными. И Хан, и Пуно сопротивлялись соблазну выплюнуть маслянистые комки изо рта — ведь это создаст шум и раскроет их точное положение. Они и без того выдавали себя сбитым дыханием. Еще громче дышал Матфей, постоянно лавируя между слепыми соперниками, чтобы видеть следы попаданий. Он не должен был пропустить единственный победный удар в корпус. Во время сомнительных тычков в бедра или верхние части плеч он уверенно разводил руки в стороны, заставляя уже вскочивших на ноги зрителей садиться обратно. Нужен был точный, четкий удар, иначе весь будущий год все только и будут оспаривать результаты игры. А ведь кто-то поставил на победителя часть семян…

Минут десять шел непрерывный бой. В отличие от древнего бокса, он не разделялся на раунды и в него не требовалось вставлять блоки рекламы, поэтому сражение было по-настоящему зрелищным, первобытным. Послебытным, если следовать терминологии.

Сидящий по левую руку от вождя Юрас устал наблюдать, как звание лучшего битлиста разыгрывается без его сына. Еще тяжелее ему было осознавать, что ценный победный трофей может получить безродный Пуно, как-то странно посматривающий на его будущую сноху. Хана он тоже не сильно жаловал, но в табеле ненависти и презрения Юраса ко всему миру блондин стоял относительно низко, поэтому, когда он слишком сильно подставил бок под удар, старый хитрец свистнул, перебив атакующий порыв Пуно. Парень замешкался и получил от Хана резкий тычок в ребро. Бой завершился на изматывающей двенадцатой минуте. Финалисты наконец сняли повязки.

Инка перевел задумчивый взгляд с кромки деревьев на сидящего слева соседа, но Юрас только пожал плечами. Судья уже объявил победителем Хана и вел его по кругу почета возле костра, мимо соплеменников. Одни радовались победе, другие подсчитывали проигранный урожай, третьи просто смаковали увиденное, и только Лима пребывала в нескрываемом раздражении. Она хмурила брови, атакуя Юраса гневным взглядом, но будущий свекор принципиально не смотрел на нее. Для старика женитьба сына казалась делом решенным, а значит, девушка уже фактически стала его собственностью и незачем больше обращать на нее внимание. Такое пренебрежение злило Лиму куда больше проявления каких-то эмоций, пусть даже негативных. Негативных, но живых, человеческих — их она могла пережить, все, кроме высокомерного равнодушия. Она еще мало разбиралась в людях, но такое отношение справедливо показалось ей наихудшим из всего возможного.

Хану тем временем вручили венок из целебных трав и отпустили смывать битум вместе с другими участниками боев. Зрелище подошло к концу, а вместе с этим развеялся жар азарта и куража, оставив инков наедине с усталостью, холодом и тяжестью век. В костер больше не подкидывали дрова, и чем быстрее он угасал, тем меньше людей оставалось на площади. Довольная увиденным луна скрылась за темно-бардовыми тучами, практически черными в осенней ночи. Один взмах палочки невидимой феи, и вокруг воцарилась тьма. Вечная радость от игр исчезла в небытии, словно этого счастливого мига для инков никогда не было, словно ничто хорошее не может длиться долго и вообще не способно существовать, словно радость, как свет звезды, исходит из одной точки, единственного момента времени, где ее удалось ощутить, а все остальное, все кругом — лишь тьма, зловещая пустошь человеческих устремлений, страданий и бед. И как невозможно поймать луч далекой звезды, так невозможно вернуться в эту точку счастливого прошлого. Лишь там, позади, может жить свет, ведь только отведав счастливые мгновения, можно понять их ценность. Поэтому исключительно в прошлом может существовать то, ради чего стоит жить. Оно всегда позади, по сущности, по определению.

Вот что мучило Инку, когда Лима вела его, задумчивого, за руку. Она хотела подольше остаться возле бойцов, приводящих себя в порядок у затухающего костра, чтобы не разрывать невидимую нить, которой Пуно, сам того не подозревая, притягивал ее к себе. Это ведь не Лима положила на него глаз, а наоборот. Но девушка не могла не реагировать на свой собственный магнетизм, которым притягивала к себе парня. Они ничего толком не понимали, но делали то, что должны были. Ни дать ни взять — театр марионеток, людей, управляемых гормонами и инстинктами. Напуганные, не принадлежащие сами себе инки посреди неизведанного, давно позабытого и, чего греха таить, брошенного всеми мира. Актеры, играющие придуманные миллион лет назад роли. Свобода воли? Собственное мнение? Не смешите.

Это сплошная тьма. Но скоро будет и свет.

— Победа ничего для меня не значит. — Хан пожал руку Пуно и спрятал победный венок на самом дне рюкзака.

— Ты ее заслужил, — скромно ответил Пуно.

— Да брось. Эти игры никогда не были полностью справедливы.

— Но они к этому очень близки. Всяко лучше настоящей войны племен, где побеждают самые подлые и кровожадные.

Парни дружески улыбнулись друг другу и разошлись по домам. Последний затерявшийся на площади порыв ветра затушил остатки костра, и ночь окончательно нависла над Пустошью. В такой поздний час не хочется ничего иного, кроме как, укрывшись шкурами, крепко спать и хотя бы во сне видеть райский мир бескрайнего урожая и нескудеющих запасов семян. Время в этот момент тянется вязким потоком мыслей, однако пролетает быстро, практически неуловимо. Стоит закрыть глаза, и вот уже красное солнце приветствует новый день. Но та ночь, к сожалению, стала исключением. Инки закрыли глаза, но в следующий миг не наступил рассвет. Вместо этого раздались крики часовых.

Никто даже не успел толком заснуть, как пришлось вскакивать по тревоге. Засидевшиеся до поздней ночи инки не успели расслабиться и утонуть в накатывающих одно за другим сновидениях, что сыграло им на руку. Немного уставшие, зато в полном осознании происходящего, они моментально высыпали во двор.

— Нападение! — кричал часовой, попутно трубя в рог.

На одной из каменных крыш вспыхнул сигнальный костер. Темнейший час ночи озарился, как при самой яркой луне, хотя и не настолько, чтобы читать газету, но газеты нигде и не выпускались.

— Чертовы дикси! — неслось из толпы.

Словом «дикси» называли предполагаемое племя каннибалов, держащее инков в страхе. Предполагаемое, потому что каких-либо подробностей их жизни никто не знал. Большие уродливые людоеды нападали всегда неожиданно, и невозможно было вычислить место их постоянного обитания. Исчезали они столь же молниеносно, если не умирали от рук храбрых инков. Иногда им удавалось утащить с собой пленных, чья судьба, если обратить внимание на рацион этих тварей, была предрешена. Но чаще всего каннибалы крали одомашненных волкогавов и лошадей. В отличие от людей, животные не понимали толком, что происходит, и практически не сопротивлялись.

— Охраняйте лошадей! — закричал вождь.

Старый Инка самым последним покинул свой дом. Его почти все время клонило в сон, а ночью да после праздника он долго не мог найти в себе силы, чтобы хотя бы встать. Подняться с постели ему помогла Лима, но за пределами дома вождь должен был внушать людям храбрость, а не вызывать у них чувство жалости. Отгоняя мысли о собственной дряхлости и опираясь на посох, он твердо шагал по лагерю, раздавая приказы. Инка был уже не так полезен, как прежде, когда вел всех в бой, но даже сейчас от одного его громкого голоса дисциплина и боевой дух воинов кратно росли.

— Ко внешнему периметру! — указал он первой группе мужчин. — Поджигайте ловушки! Остальные — заливайте траншеи второго ряда!

Пуно и Хан потратили во время игры слишком много сил и не успели оказаться в самой отважной и почитаемой первой группе, поэтому им пришлось вместе с сорокалетними стариками и десятилетними подростками разливать запасы горючего.

Зарекомендовавшая себя временем система обороны состояла из двух колец. Внешнее представляло собой долговременные канавы с топливом по всему периметру лагеря, со множеством незаметных ловушек типа волчьих ям, мясорубок и висящих досок с шипами. Внутреннее кольцо состояло из каналов, вырытых вокруг грядок, и наполнялось горючим только в самые критические моменты. Оно располагалось слишком близко к плодородной почве и жилым домам, поэтому использовали его в последнюю очередь. Только после приказа вождя Хан, Пуно и остальные бросились заливать каналы топливом из цистерн, куда оно поступало по трубопроводу от постоянно работающего завода.

— Не думаю, что дикси прорвутся сюда, — сетовал один из стариков. — Выкачать топливо из канав в сто раз труднее, ведь оно не течет наверх.

— На кону жизнь всего племени, так что нельзя рисковать, — возразил Хан.

В этот момент праздничным фейерверком вспыхнуло внешнее кольцо обороны. Великая огненная стена Пустоши озарила своим презрением уходящую ночь. Зрелище пугало и завораживало даже обычных людей, а боящихся огня каннибалов оно и вовсе сводило с ума. Пара дикси поджарилась, как в духовке. От остальных отбивались чем могли — копьями, стрелами, единственным огнестрелом.

— Ружье на вышку! — командовал вождь. — Щиты на дальнее кольцо!

Несколько молодых воинов схватили и потащили к стене огня ржавые куски железа. Один из них что-то увидел в окне ближайшего дома и удивился:

— Куско вернулся! Как вовремя!

— Правда? — обрадовался Инка. — Нам как раз не хватает второго ружья.

Внезапно, словно из-под земли, рядом с ними возник Юрас.

— Нет, никого там нет, — почти радостно сказал он. — Пареньку показалось. Сын еще на охоте…

— Как бы с ним чего не случилось, — беспокоился вождь.

Даже чужой Куско и его отцу человек понимал, что находиться за пределами лагеря в такой момент гораздо опаснее, чем внутри. Юрас это, пусть и с опозданием, осознал и разделил озабоченность Инки:

— Ах да, да… — Его голос стал печальным. — Сам как на иголках.

— Крепись, мой друг. — Вождь по-отечески положил руку ему на плечо. — Если можешь, займись защитой женщин и лошадей.

— Конечно.

Юрас исчез так же быстро, как появился.

Крики инков и дикси тем временем не смолкали. Даже из центра лагеря вождь мог по звукам понять, сколько каннибалов уже уничтожено, а сколько продолжают атаковать с характерным для них кличем. Чертовы людоеды всегда поступают одинаково — начинают протяжно кричать, то закрывая ладонью рот, то открывая его. Эти переменные движения происходят с частотой до нескольких раз в секунду и создают протяжное «уа-уа-уа-уа…».

Таких криков разной тональности вождь услышал всего штук шесть. Появилась надежда отбиться малой кровью.

— Не поджигать второй контур! — скомандовал он. — Не поджигать!

Защитники лагеря меньше всего хотели поджигать землю возле своих домов, поэтому приказ подействовал на них успокаивающе.

На передовой тем временем продолжался яростный бой. Десять воинов-инков оказались за защитной стеной огня, где им противостояло полдюжины дикси — в два раза меньше, чем нападало. Два каннибала уже зажарились, еще двое угодили в волчьи ловушки и лихорадочно пытались выбраться из них, уползти в лес. Еще один негодяй встретился с мясорубкой — двумя спрятанными в земле бревнами с гвоздями, крутящимися под весом попавшего в них бедолаги и перемалывающими его в фарш. Шестой, уже убегая, задел веревку, которая удерживала доски с шипами на большой высоте. Разогнавшись по дуге с вершин деревьев, эти подарки леса встретились друг с другом в той самой точке, где пробегал дикси. Он не успел ничего почувствовать.

Несмотря на умственную отсталость и трусость большинства каннибалов, некоторые из них были намного опаснее любого самого отъявленного подонка из сохранивших человеческие повадки людей. Племя инков могло понести самые большие потери за последние тридцать лет, но меткий выстрел часового вынес еще одного дикси, сократив число оставшихся до пяти. Против них по-прежнему оставалось десять инков. При двукратном перевесе у них появлялся шанс.

Опытные воины приступили к заранее подготовленной тактике «карусели» — первый бросается на врага, вызывая на себя всю его ярость, а когда дикси отбрасывает его, второй пользуется возможностью и наносит удар копьем. Каннибал обычно ломает копье, но, будучи раненым, представляет уже меньшую опасность, и «карусель» повторяется снова и снова, пока ярость противника не сменяется мольбами о пощаде. В этот момент самое важное — переступить через свою человечность и не отпустить дикси живым, чтобы тот потом не вернулся с целой армией себе подобных и заранее заготовленным планом штурма лагеря инков.

Эта же тактика применялась и теперь, но противники оказались невероятно сильны. Пять жутких тварей сбились в кучу и отбрасывали одного инка за другим, не давая нанести себе смертельные уколы. Можно было бы дождаться, пока они потеряют силы в битве с воинами, но жизни запертых по ту сторону огня инков были крайне важны. Они стоили дороже всего, даже дороже патронов к ружью. Понимая это, засевший на башне часовой стрелял снова и снова, расходуя боезапас. Удача не то чтобы сильно ему улыбалась — кроме первого точного попадания он поразил цель лишь последним оставшимся патроном, уменьшив количество врагов до четырех. После этого десять воинов сумели нанести им урон. Раненые твари перестали защищаться и бросились наутек, став легкой добычей для копий и стрел.

— Не отпускать никого! — кричал вождь с окраины лагеря. — Нельзя, чтобы они рассказали о новых ловушках!

Когда с беглецами было покончено, воины инков собрались возле последнего каннибала, застрявшего в ловушке. Озлобленный коротышка скорее со звериными, чем с людскими повадками безуспешно пытался перегрызть себе кость, чтобы выбраться из западни. Кожа его была мертвенно-серой, словно бог-создатель пожалел на нее краски, взгляд его был пустой, как и мысли. Он нервно озирался по сторонам, пока цепь из краснокожих людей вокруг него постепенно сжималась.

— Сколько вас еще? — спросил самый высокий воин. Он единственный был не ранен и крепко стоял на ногах.

Ответа не последовало, по крайней мере членораздельного.

— Мы ничего от него не добьемся. Они просто животные. Вот что бывает, когда поедаешь себе подобных. Полная деградация.

Инки окончательно решили вопрос с раненым дикси и вернулись к стене огня, уже не такой внушительной, как вначале. В некоторых местах ее можно было перепрыгнуть, но потрепанные сражением парни решили подождать, пока пламя еще поутихнет.

Лагерь уже подсчитывал потери, когда на небе появилась светлая дымка — верная спутница нового дня. Один воин навсегда покинул этот мир, еще трое были тяжело ранены. Имей племя доступ к антибиотикам, об их судьбе можно было бы не волноваться, но ближайшая аптека находилась в трехстах годах позади, а существование завода лекарств оставалось скрыто туманом войны.

— Патроны закончились, — с отчаянием произнес вождь.

— Зато у нас по-прежнему есть огонь, — пытался успокоить его Матфей. — Эти твари боятся его как… огня.

Вместо того чтобы засмеяться, все смогли лишь выдавить из себя измученные улыбки.

— Рано или поздно дикси научатся его обходить, найдут слабые места в обороне.

— Да бросьте, вождь. Они ничего толком о нас не знают.

— Несколько лет назад их отряд ушел отсюда живым, — напомнил Инка.

— И до сегодняшнего дня они нас не тревожили. У них каша вместо мозгов, забыли уже о нас, а сейчас случайно наткнулись.

— Главное — не принимать желаемое за действительное, — мудро проговорил вождь.

— Точно вам говорю, это была случайная стычка, — стоял на своем Матфей. — Слишком они оказались неподготовленные. И никто из них не вернется к своим, не расскажет о наших новых ловушках. Дикси знают о нас только мифы, будто мы повелители огня или что-то вроде того. Чем загадочнее, тем лучше. Мы для них таинственное племя юга.

— Точно так же, как они для нас таинственное племя севера, — нахмурился вождь. — Ладно, нам всем надо немного поспать.

Инка пошел к дому сквозь предрассветный туман. На пороге его, как всегда, ждала Лима все с тем же испуганным взглядом.

Глава 2

Дни после сражений обычно бывают сложными, зачастую даже тяжелее, чем сами битвы. Действие гормонов, помогающих выдержать экстремальные ситуации, ослабевает, и появляется время подумать, обмозговать пережитое и почувствовать страх. Самые глубокие переживания всегда происходят после беды. Люди просто не способны на изнуряющее самокопание во время борьбы, иначе бы они остались за бортом эволюции. Люди борются яростно, неутомимо, поэтому побеждают. По крайней мере все живущие в Великой пустоши непременно побеждали, как делали и их предки. Пусть это и называется систематической ошибкой выжившего — ведь у проигравшего мы не можем ничего спросить, — она тем не менее доказывает, как мало мы рефлексируем в момент тяжелейшей борьбы и как сильно страдаем потом. Поселяемся в кошмарных воспоминаниях, как заевшую пластинку, прокручиваем их снова и снова, ведь нападение каннибалов — событие из ряда вон выходящее. Оно опаснее встречи с хищниками или солнечной вспышки, в отличие от всего этого, нападение нельзя предсказать и как-то проконтролировать, ведь несмотря на генетическое вырождение этих тварей, в них еще живут остатки хитрости и коварства, присущие самым безжалостным обитателям Великой пустоши — людям.

Весь следующий день племя инков провело в страхе из-за пережитой ночи. Именно так. Будь жива наука статистика, она непременно бы указала, что страх портит жизнь людям больше всего остального, он убивает, становится причиной преждевременной гибели и мешает выйти победителем из смертельной схватки. С логической точки зрения страх нам не нужен, однако из всех возможных чувств люди цепляются за него сильнее всего. И после этого они еще называют себя самыми логичными существами во вселенной.

Лагерь встретил утро мучительно. Вместе с дождем лились слезы, а по раскисшей земле словно шла нервная дрожь. Вибрации от завода по производству горючего передавались жителям бывшего космодрома. Обычно они их не замечали, но теперь внутренняя и внешняя дрожь вошли в резонанс. Казалось, сама земля в страхе, волнуется и переживает. Однако у такого нервного потрясения была и обратная сторона — застывшее во времени и пустоте племя как бы пришло в себя, снова почувствовало вкус к жизни, осознало, зачем живет. Даже самая глубокая депрессия отступает, когда встречаешься лицом к лицу со смертью, ощущаешь ее ледяное дыхание всем телом. Для тех, кто пережил эту ночь, появилось еще больше смысла жить и бороться. Просто потому, что они играли роли людей в великой театральной постановке под названием «Жизнь».

Смерть одного сплотила всех остальных. По периметру лагеря спешно восстанавливались старые ловушки и сооружались новые. Они доказали свою эффективность, и теперь ни один человек в племени не сомкнет глаз, пока этих ловушек не станет в десять раз больше, чем прежде. Одни инки орудовали кольями и ножами, создавая непроходимую полосу смертельных препятствий, другие подравнивали канавы и заливали их новым горючим. Командовали всеми, как обычно, вождь Инка и старший по хозяйству Матфей.

— Топлива должно хватить на полную заливку внешнего кольца. Но что, если атаки участятся? — сетовал татуированный помощник. — Мы не можем заставить завод работать быстрее.

— Мы вообще не знаем, как он работает, — вздохнул вождь.

— Ладно тебе, — прошептал Матфей. — Будешь часто напоминать о собственном бессилии, и люди начнут бунтовать, требовать изменений. Из Юраса или Куско будут плохие вожди.

— Тем не менее я не вечный. Даже Юрас на пять лет моложе меня. Кто-то из них рано или поздно станет здесь главным.

— Тогда я голосую за поздно, — улыбнулся Матфей. В отличие от остальных, он продолжал ходить нагим по пояс, веря, что оберег почти на все тело окажется эффективнее в неприкрытом состоянии. Небольшой слой жира помогал ему согреваться, но до самой толстой сальной прослойки в племени, какую отъел себе Юрас, ему было еще далеко.

Когда дым и утренний туман окончательно развеялись, над лагерем появилось ленивое солнце. Поздней осенью оно в лучшем случае поднималось до середины своего пути между горизонтом и зенитом, а большую часть дня вовсе плавало где-то за лесом. У него оставалось все меньше и меньше сил. Сложно было представить, что такое ослабленное светило способно излучать губительные рад-вспышки, но даже зимой они были не редкостью. Пока все смотрели на солнце, с охоты вернулся Куско. Каким-то образом прошел незамеченным мимо работающих на окраинах лагеря инков и оказался сразу возле дома отца.

Молодой, мускулистый парень немного за двадцать, с вытатуированными узкими орнаментами вокруг бицепсов и кольцами на пальцах, с пышными русыми волосами, точь-в-точь как у Лимы. На нем были джинсы, когда-то принадлежавшие человеку по имени Вранглер, если верить надписи на них. Каждая штанина была обшита ремнями для переноски целой коллекции ножей. С его широких плеч, едва прикрывая кубики пресса, свисала окрашенная в цвет хаки шкура клыка смерти, самого опасного хищника Пустоши.

— Куско, вернулся! — громко прокричал отец, явно работая на публику.

В такой ситуации гораздо естественнее было бы обратиться к сыну просто «сын», но соплеменникам этот молодой, сильный, красивый будущий вождь должен запоминаться как раз по имени, а не по безликому и скучному «сын». В конце концов кто-то из толпы мог не понять, о ком речь, а Юрас хотел, чтобы все знали, кто тут лучший охотник. На такое молчаливое, зачастую со всем согласное большинство и был расчет. Если две трети лагеря будут за Куско, с остальными легко будет договориться, в худшем случае — выставить их за порог.

Наследник приволок к костру в центре лагеря тушу двугорбого оленя весом килограмм в сто. Ненужные части он отрезал и бросил в лесу, шкуру снял, и теперь гордо нес ее на плече, а под тушу подложил полиэтиленовую клеенку, чтобы самое ценное не терлось о землю при волочении.

— Хорошо, — кивнул вождь женщинам племени. — Разводите огонь, надо помянуть павшего. И принесите дары за здоровье раненых.

Несколько юных девушек принялись готовить мясо, пока самые старые и опытные женщины сидели над постелями искалеченных в ночной стычке инков. Они использовали самые совершенные в этих краях средства медицины — молитвы и травы, но чаша весов, к сожалению, склонялась не в пользу раненных.

В хлопотах и суете лагерь окончательно отошел от осенней хандры. Все были при деле, всем хотелось жить дальше. Нет, не так. Всем хотелось не умирать. Вот это и перевешивало.

— Надо предать тело богам, — сказал родственник погибшего воина. — Он должен попасть к ним на трапезу прежде, чем трапезу начнем мы.

— Здравая мысль, — согласился с ним вождь. Только он имел право включать аппарат по преданию тела богам.

Собралась небольшая процессия из Инки, Матфея, родственников и самых близких друзей погибшего. Для лагеря в две сотни человек даже десяток отвлеченных от работы людей считался великой роскошью. Чтобы выжить, племя должно быть единым организмом, каждый должен делать свою работу. Никому никаких поблажек. Уважительной причиной, чтобы не работать, может быть только болезнь, смерть или, как в этом случае, похороны близкого человека.

Процессия двинулась по направлению к растущему ввысь ракетному комплексу. Хотя на первый взгляд и казалось, что лагерь отовсюду окружен лесом, с одной его стороны прямо к космодрому тянулась едва заметная, заросшая по краям дорога. Нетронутой деревьями и кустарником осталась лишь узкая полоска бетона, проложенная на века. По ней и несли тело погибшего. Где-то на середине пути, примерно в пятистах метрах до направленной вверх ракеты стояла еще одна группа зданий, похожих на те дома, что заселили инки, только более высоких, с большим количеством стали, а значит, более радиоактивных и опасных в моменты солнечных вспышек. Поэтому тут никто не жил. И только уходящий глубоко под землю завод ракетного топлива продолжал исправно работать.

Доподлинно не было известно, случалась ли в последние пятьсот лет ядерная война, но этот стратегически важный завод был спроектирован на случай любого возможного катаклизма, поэтому время, стихия и радиация не смогли причинить ему вред.

Процессия прошла между мусорными полями, миновала заброшенные дома — древний технический комплекс для наблюдения за пусками ракет — и повернула в сторону, туда, где раньше была трасса, автобусная станция для рабочих и ресторан. В этих местах племя уже не находилось под защитой лагеря и часовых на вышке, поэтому следовало действовать очень быстро и, главное, бесшумно. Даже небольшое стадо волкогавов могло растерзать путников, чего уж говорить о клыке смерти, решившем забрести в эти края. Да, определенно без защиты огненных стен человек легко становился закуской для многочисленных тварей, наводнивших Великую пустошь.

— Аккуратнее, не уроните тело, — шептал Матфей остальным, пока они шли вперед.

Конструкция синего цвета у самой трассы походила на телефонную будку. Такая же цилиндрическая и невысокая, размером как раз для человека. Сбоку у нее была дверь-пенал — она сдвигалась в сторону и прижималась к стенке конструкции. Краска с будки давно слезла, а ее синий оттенок принадлежал неизвестному сплаву металлов. На фоне полнейшей разрухи и запустения она была как бельмо на глазу. Слишком хорошо сохранившееся, скорее всего последнее изобретение человечества перед исходом на Марс. Ей было не больше четырехсот лет.

Вождь подошел к окошку управления с внешней стороны аппарата и очень медленно, стараясь не издавать лишних звуков, снял с шеи ключ, вставил его в отверстие и повернул. На экране загорелись лампочки. Устройство было столь прочным, что пережило тысячу солнечных вспышек. Почти вся электроника, оставшаяся на поверхности планеты, вышла из строя, но этот аппарат для предания тел богам продолжал работать.

— Это ли не доказательство существования всевышних? — воскликнул однажды дед Инки. — Боги стремятся разрушить все, кроме этого связующего звена, портала между миром смертных и миром вечно живых. Значит, мы им нужны не меньше, чем они нам.

Введя код управления аппаратом, вождь открыл дверь. Свободного места внутри хватило бы на человека любой комплекции.

— Вносите, аккуратно.

Инки попрощались с погибшим и общими усилиями разместили его в цилиндрической полости.

— Подождите! — шепнул родственник.

Он потянулся внутрь конструкции и снял в шеи покойника золотой кулон. Всего лишь золото, безделушка, но памятная вещь для семьи.

— Все, теперь можно.

Вождь закрыл дверцу и прочитал молитву, чтобы душа погибшего попала сразу на пир к Ойлу и Раду, минуя оставшийся круг ада. По их поверью, первые восемь кругов ада составляли собой жизнь на Земле, и только девятый круг, бескрайний океан холода за пределами человеческого понимания, отделял всех от рая. Его и должна была преодолеть душа, чтобы попасть в лучший мир. Молитва, по мнению инков, придавала ей то решающее ускорение, которое выводит за пределы адского притяжения Земли — в открытый космос.

Конструкция заскрипела.

— Так, ладно, сейчас будет шумно, — напомнил Матфей.

По округе разлетелся грохот загадочных механизмов, а вместе с этим и птицы сорвались с насиженных мест. Испуганные вороны подняли в небе цунами, закаркали на весь лес, понеслись прочь, сбиваясь в стаю переливающейся формы, похожей на текучие образы в чьем-то безумном сне.

— Чертовы птицы, — злился родственник убитого.

— Не страшно, они улетают. Их карканье уведет за собой хищников, — успокоил его Матфей.

Грохот внутри аппарата тем временем стал тише, ушел куда-то под землю, давая понять, что будка — это лишь вершина айсберга, малая часть какого-то огромного механизма. Инки почувствовали ногами вибрации, как от землетрясения. Одну минуту, вторую вибрация нарастала, но потом внезапно прекратилась. Воцарилась полнейшая тишина, словно никакого шума и не было. Над окошком будки загорелась зеленая лампочка.

— Слава богам, они его приняли, — обрадовал собравшихся вождь.

Он открыл дверцу и достал из кабинки прекрасный алмаз, сверкающий всеми цветами радуги, размером в три-пять карат. Он казался совершенным. Самое красивое и крепчайшее вещество на Земле — лучшее, чем может стать человек.

— Душа покойного воина.

Инка с поклоном вручил камень родственнику. Тот достал из-под шкуры бусы из камней предков, лежащих каждый в своем мешочке, положил к ним новую душу и поклонился в ответ.

— Частица его навсегда останется среди нас, — торжественно объявил вождь. — Теперь он сможет приглядывать за нами, пируя с богами на небесах.

Процессия заторопилась обратно, под защиту ловушек и при необходимости — огненных стен.

Женщины к тому времени уже приготовили мясо оленя и снова расставили столы вокруг лагерного костра. Убирая их прошлой ночью, мало кто мог подумать, что так быстро появится новый повод для общей трапезы. Повод не самый радостный, ведь надо было поминать погибшего и молиться за здоровье раненных, но и не самый худший, ведь дюжина каннибалов отправилась на тот свет. Племя не знало, как размножались эти серые твари, но наивно предполагало, что после каждого отраженного нападения их становится меньше.

Никто не подозревал, насколько большой была численность дикси…

В блаженном неведении инки заняли места на длинных лавках у расставленных кругом столов. Белый пепел между камней в его центре напоминал о костре, а спекшиеся пятна крови и жира вокруг давали понять, что мясо уже приготовлено. Но даже слепые бы догадались — настолько сильный стоял запах жаркого. Даже ветер на минуту остановился, чтобы позволить людям насладиться ароматом запекшейся корочки на приправленном душистыми травами мясе. Самой вкусной и оттого ценной частью оленя считались его горбы. Жирные, без хрящей и прожилок, почти как корейка со спины свиньи, только с одним отличием — свиней у инков не было, а двугорбые олени довольно часто встречались в тайге.

Деликатес лежал на столе вождя. Рядом с Инкой, согласно обычаям, расположился добытчик Куско, а также его отец Юрас. С другой стороны от вождя сидели его дочь Лима и помощник Матфей. Остальной сотне с лишним жителей достались другие части оленя, а также мясо из подземных запасов, куда его понемногу закапывали после каждой успешной охоты — как раз для таких случаев.

— Помянем погибшего и помолимся за его душу, — произнес вождь, держа в руке пластиковый стакан с чистейшей водой. — А также поблагодарим Ойла за помощь. Пусть он и впредь указывает нам путь своим огненным перстом и защищает от всякого зла.

Инка поднял стакан перед собой, поднес его ко рту и выпил самую дорогую и ценную жидкость Великой пустоши. В отличие от бесконечно производимого топлива, воду надо было брать из реки и относить под покровом ночи на очистную станцию в нескольких километрах к северу, вдоль убийственных вод Онеги, а ведь именно оттуда, с севера, нападали дикси. Полная опасностей вылазка была еще и крайне трудной — чтобы не рисковать лишний раз, инки старались унести с собой как можно больше воды, порой литров по тридцать на каждого. Теперь они наслаждались плодами своего труда, выпивая чистейший продукт без всякой радиации. Даже больше — вода помогала вывести небольшую дозу радиации из организма.

Алкогольных заводов поблизости не наблюдалось, и инки не могли полностью избавиться от облучения, а потому быстро старились и умирали. Зато алкоголизм среди них был нулевой.

После чистейшей и неимоверно вкусной, почти родниковой воды, все принялись за дары леса. Сидящие вдалеке от главного стола инки спокойно поедали доставшуюся им солонину, а за столом вождя возникло некое смятение. Вроде бы им достался самый вкусный деликатес, но что-то было не так.

Первым выказал недовольство Матфей:

— Это как будто мертвый олень.

— Ну да, я ведь его убил, — гордо ответил Куско.

— Нет, я имею в виду, он был мертв задолго до приготовления. Мясо уже не то.

— Не наговаривай, — шепнул ему Инка. — Скандалы нам ни к чему.

Юрас первым проглотил мясо и заступился за сына:

— Бабы разучились готовить. Возятся с семенами и уже позабыли, как надо жарить настоящее мясо. Тьфу.

Незаметно выплюнув один кусочек горба, Лима больше не притронулась к еде. Худенькой девушке было не привыкать подолгу обходиться без пищи. Особенно в мире, где никакая пища не нравилась.

В десяти метрах от нее сидел Пуно и давился солониной. В отличие от хрупкой дочери Инки, он не мог позволить себе обходиться без дополнительных калорий. Залогом успешной работы и выживания были силы, поэтому их требовалось постоянно поддерживать. Рядом с ним ел его новый друг Хан и тот парень, с которым они едва не подрались на игре. Звали его Космо — имя опять-таки было взято с частично сохранившейся древней надписи на стене космодрома. Он не дружил с Пуно, но и не враждовал. Как совсем скоро покажет жизнь, Пуно следовало благодарить судьбу хотя бы за это.

После трапезы все вновь разошлись по делам. Жизнь вроде бы потекла в прежнем русле, напоминая о тех временах, когда все были живы, сыты и относительно счастливы. Теперь же свой негативный отпечаток накладывала общая усталость из-за ночного боя и недосыпания, а также стоны трех раненных, чья судьба уже была предрешена. Они не умерли в тот же день, не умерли и на следующий, но характер их ранений и непрерывно растущий жар давали понять, что дни их сочтены. Вот так одна небольшая вылазка каннибалов лишила племя сразу четверых мужчин. Если добавить к этому голод, который вполне мог начаться весной, то перспективы у инков были не радужные. С другой стороны, гибель нескольких людей можно и пережить, а с голодом разобраться при помощи охоты, и, если бы все так и закончилось, тяжелая жизнь племени пошла бы своим чередом — мучительно, но не смертельно. Никто тогда еще и не подозревал, что через каких-то несколько дней все изменится так, что инки будут с ностальгией вспоминать времена нападения каннибалов и нехватки семян.

Белые дьяволы приближались.

На следующую ночь Лима вовсе не смогла уснуть. Перед красными от усталости глазами непрерывно стояли их образы. Они, как в кукольном театре кошмара, разыгрывали спектакль, на который невозможно было смотреть. Девушке бы в этот момент получше их разглядеть и, где надо, зарисовать, благо бумаги и углей хватало, но чувствительная душа не могла заставить себя изучить эти исчадия зла.

На утро Инка нашел свою дочь свернувшейся у алтаря. Глаза ее были открыты, а тело тряслось от страха и холода.

— Все будет хорошо, моя дорогая. — Он еле сдержал слезы. — Если на то пошло, даже смерть — не самое худшее, что может с нами произойти.

— В том-то и дело, отец, — неслышно прошептала она. — В том-то и дело.

Он попросил нескольких женщин остаться с Лимой и отвлечь ее разговорами и рукоделием, занять ее угнетенный разум делами. Племя как раз нуждалось в зимней одежде в преддверии холодов. С прошлого года многое износилось, и нужна была целая фабрика, чтобы восполнять постоянно растущую потребность в вещах — летних почти ни у кого не осталось, их делали из остатков зимних, а уж зимним требовался особый уход. Нужда была абсолютно во всем.

Лима, как и любой соплеменник, владела навыками шитья, поэтому объяснять ей долго ничего не пришлось. Опытные женщины показывали, как с помощью ножниц и иголки с ниткой превратить две старые вещи в одну относительно новую, и девушка машинально повторяла за ними. Образы белых тварей никуда не делись, но затуманились в мыслях, стали менее осязаемыми, высохли и выцвели, как на фотографии. Возможно, если оглядываться назад, это был не очень полезный уход от проблем.

Ближе к вечеру, когда солнце уже собиралось нырнуть за кромку леса, ему бросила вызов еще одна светящаяся звезда. Сначала лишь малая точка на небосводе, она с невероятной скоростью увеличивалась, проплывая над инками, с каждым их вздохом и криком удивления приковывала к себе новые взгляды. Все произошло очень быстро, поэтому время стало тянуться медленнее, чтобы позволить всем насладиться моментом. Огромный горящий болид, сущность которого никто из племени не понимал, пронесся над головами, разделив небо на две равные половины, разделив жизни людей на до и после. Он разминулся с торчащим ввысь носом ракеты и чиркнул верхушки деревьев прямо у лагеря. Мало кто успел заметить отлетевшую в противоход болиду часть, ведь в следующее мгновение солнце затмила вспышка много ярче любого светила. Будь у инков тысяча заводов с топливом, они не смогли бы получить даже толику увиденного свечения. Секунда, вторая, и все потускнело так же резко, как вспыхнуло. Почти уже позабытое солнце вернулось на свое законное место на небосводе, и еще через секунду лагерь накрыл жуткий гром — словно небо обрушилось на землю, знаменуя смертельным слиянием конец всего сущего. Даже всадники Апокалипсиса по сравнению с этим зрелищем оказались бы безобидными ковбоями. Покажись в этот момент над тайгой четыре скелета на лошадях, никому бы не было до них дела.

Грохот пронесся сквозь лагерь, попутно пересчитал людям косточки, и все замолчало. О недавнем зрелище напоминали только стаи ворон, хаотично кружащих в небе, но как бы они ни старались изобразить в вышине три шестерки, у них ничего не вышло. Нечто похожее на 668 пронеслось над головами застывших в шоке людей, и время снова пошло. Оно больше не тянулось, как в замедленной съемке, скорее наоборот — наверстывало упущенное, подгоняя себя под неумолимое действие законов физики, словно машинист поезда, который слишком долго плелся между станциями и теперь задействует все возможности, чтобы уложиться в расписание.

В лагере началась паника. Инки забегали, пытаясь что-то придумать, как-то подготовиться к неизведанному. Женщины в доме вождя побледнели, будто почувствовали касание зла, и бросили шить. Одна только Лима не отложила иголку — она сотни раз видела то, что теперь ужасало всех, и настолько привыкла к этому кошмару, что он никак на нее не подействовал. Разумеется, если не считать ее невроза, недосыпания и бледности. В отличие от остальных, Лиму это событие шокировало задолго до того, как произошло.

Когда нагнавшее график время стало идти нормально, инки пришли в себя, если так можно сказать. Напуганные, они собрались в центре лагеря, вокруг своего вождя.

— Падение звезды! — закричал какой-то старик. — Что это значит?

— Явно ничего хорошего, — ответил ему другой. — Это проклятие. Все мы ответим за чьи-то грехи.

— Так мы не попадем в рай? — спрашивал кто-то еще.

— Тише! — вмешался вождь.

Вечернее солнце освещало его морщины под особым углом, из-за чего лицо выглядело вырезанным из камня со всеми его бороздками и ложбинками. Вождь казался ожившей статуей — эффект очень редкий в мире, где мало кто доживает даже до сорока и успевает обзавестись всеми этими возрастными отметинами. Длинные седыеволосы только усиливали впечатление.

— Если это враги, — продолжил Инка, — нам есть чем ответить. Храбрости нам не занимать. Если же это боги — нам тем более нечего бояться. Души наши чисты, как первородные семена. Если мы не пройдем проверку пером, то никто ее не пройдет.

Одна из матерей шепотом объяснила ребенку, что боги на одну чашу весов кладут человека, а на другую — перо Истины. Если оно перевешивает, человек чист перед богами, природой и самим собой.

— Но не можем же мы просто ждать! — негодовал Юрас. — Надо пойти на разведку.

— Всему свое время, — ответил осторожный вождь. — Посмотрим сначала с вышки.

Самого зоркого отправили на защитную вышку лагеря, откуда совсем недавно он уложил двух дикси. В отличие от бескрайней тьмы, что расстилалась вокруг лагеря ночью, теперь с высоты открывался живописный обзор на осенний лес и кровавое заходящее солнце. И без того постоянно красное небо стало ярко-багровым. На его фоне краснокожий юноша смотрелся очень гармонично. Это был бардовый, нет, даже пунцовый мир. Воина тошнило от такого пейзажа, и он приложил всю свою концентрацию, чтобы приглядеться к месту падения пока еще неопознанного, вроде бы летательного, хотелось бы верить — объекта.

Ближайшие к лагерю деревья лишь слегка опалились — сам болид не задел их, а лишь обдал раскалившимся при падении воздухом. Пожар быстро сошел на нет — он всегда затухал в этих соснах, иначе они не простояли бы сотни лет в таком адском климате со всеми его бурями, засухами и радиацией. За уцелевшими деревьями виднелись другие стволы, будто спиленные какой-то гигантской пилой, и чем дальше всматривался охотник, тем короче были деревья. Относительная густота леса не позволила ему разглядеть место падения в километре от лагеря, но дымящийся кратер и скошенные сосны не оставляли сомнений в том, что падение произошло.

— Хорошо, смотри еще, — приказал вождь. — Если что увидишь — кричи.

А тем временем в лагере продолжался совет. Храбрейшие воины рвались в разведку, а не менее храбрые жены старались их удержать. Более сдержанные голосовали за то, чтобы ждать, но все понимали одно — спокойно лечь спать в такой ситуации попросту невозможно, а без сна не будет сил на защиту лагеря, поэтому раскрыть тайну загадочного падения надо до конца дня, благо пара часов еще оставалась. Юрас пододвинул своего сына Куско в самый центр совета, чтобы он стоял как можно ближе к вождю. Простых охотников вроде Хана и Пуно он, наоборот, всеми силами старался задвинуть дальше.

— Вижу движение! — закричал часовой.

Срезанные и поваленные деревья сильно проредили лес, который теперь просматривался дальше обычного. Чуть ли не на километр. Но там было спокойно, если не считать клубящегося по земле дыма. Не найдя ничего интересного вокруг кратера, часовой обратил внимание на местность с другой стороны лагеря, где и заметил то самое движение.

— На юге, между деревьями! — крикнул он.

— Но звезда упала не там, — удивился вождь.

— Я видел, как от нее отлетел кусок перед взрывом, — вспомнил Матфей.

С вышки продолжали поступать данные:

— Их там пара десятков, — возбужденно сообщал часовой. — Двигаются как люди, но в каком-то нечеловеческом облачении!

— Божества! — загорелся Юрас. — Надо встретить их, как подобает настоящим воинам!

Толпа начала шуметь. Храбрость и страх смешались воедино и выразились во множестве вздохов.

— Хорошо, — согласился вождь. — Раз уж они движутся в нашу сторону, отсиживаться бессмысленно.

Юрас не стал дожидаться приказа вождя и, удовлетворившись тем, что старый Инка не против, стал собирать группу из лучших воинов. Двадцать человек — по одному на пришедших к ним божеств. Ведь, как известно, только истинный воин достоин всех благ как земной, так и загробной жизни. Во главе отряда Юрас хотел поставить сына, но тот застыл на месте как вкопанный.

— Давай же, — шипел отец. — Это шанс всей твоей жизни.

Куско делал вид, что не слышит его, и лишь отмахивался от родителя каждый раз, когда тот хватал его за плечо. Во всеобщей суматохе этого семейного спора никто не заметил. Ну или почти никто.

В конце концов отряд воинов двинулся в путь без Куско. Сверху их подгоняли нервные выкрики часового — неизвестные божества приближались. Юрас окончательно отчаялся увидеть среди отважнейших бойцов своего сына, немного остыл и убедил себя, что, может, оно и к лучшему. Не всегда надо рваться вперед. Теперь, когда Куско остался в лагере, отец уже не хотел, чтобы пришельцами оказались великие и справедливые боги. Раз уж в отряде доблестных инков не было никого ценного для Юраса, он пожелал, чтобы в лесу оказалось зло. Иначе кто-то из двадцати храбрейших получит возможность прославиться, обретет великое благословение и встанет между Куско и троном вождя.

Двадцать воинов осторожно миновали полосу из ловушек по хорошо замаскированной безопасной тропе. Женщины провожали мужей на эту странную встречу, как много раз провожали их на охоту, и молились, чтобы те вернулись живыми. Хорошо было то, что, в отличие от охоты, долго ждать не придется — цель вылазки была в каких-то пятистах метрах от лагеря. Это была даже не вылазка, а первый контакт с неизведанным. Все замерли в ожидании.

С вышки отряд казался медленно ползущей змеей, извивающейся на поворотах тропинки. Издалека все было мелким, словно игрушечным. А может, люди действительно были игрушками в чьем-то безумном кукольном представлении. В таком случае у часового появлялось очень много вопросов к этому кукольнику. В отличие от остававшихся в неведении на земле членов племени, инк на вышке увидел достаточно, чтобы навсегда перестать верить своим глазам. В первые минуты он сообщал собравшимся, как продвигается посланный навстречу неизведанному отряд, как аналогичный змеиный поток движется им навстречу, как они все останавливаются друг перед другом, как воины поднимают оружие перед великими божествами… На этом пересказ происходящего закончился, и все поняли почему.

Второй раз за день над лесом разнесся шум. Чудовищные хлопки, словно взрывы динамитных шашек, начали разлетаться по округе. По отдельности они были тише, чем грохот падения камня с небес, но по совокупности вызванного ими ужаса превзошли его в несколько раз. Десятки хлопков переросли в сотни, а между ними внимательный слух мог разобрать огнестрельные очереди — будто множество ружей стреляло без перезарядки. Долго живя в изоляции, племя забыло о существовании автоматов, а о лазерах оно и вовсе знать не могло, поэтому толпившиеся на площади вокруг костра инки могли лишь гадать, что за чудовищные установки издают столь режущие слух звуки. Зато все видел парень на вышке. После начала кровавых вспышек он забился в угол между лестницей и поручнем, но, к сожалению для себя, продолжал смотреть в лес через специально вырезанные у пола бойницы. Безопасно для физического здоровья, но крайне вредно для психики.

Он видел, как воинов разрывает на куски красный луч и из пунцовых тел вылетают фонтаны бардовой крови, будто на Земле не существует других цветов, будто какой-то безумный бог любил лишь одну часть палитры, будто их мир действительно был вотчиной сумасшедшего надзирателя, самого конченного во всем космическом пантеоне садиста.

Солнце уже садилось, но всполохи того, что совсем скоро назовут лазерами, освещали сумрачный лес, во всей красе представляя подручных безумного божества. Огромные, в два метра ростом, они были выше самого рослого воина племени и шире самого дородного толстяка. Однако у них, похоже, не было лишнего веса. Наоборот, их тела были угловатыми, а каждая из мышц — рельефной, заметной издалека. Хотя мышцы ли это были? Внешняя оболочка повторяла форму их тел, только была бо́льшего объема, как второй, более мощный скелет. Головы их все время оставались закрытыми шлемами — блестящими черепами, но одно из существ в разгар побоища укрылось за деревом и обнажило лицо. В этот момент часовой на вышке потерял сознание. Лицо противника было белым.

Убив всех до единого из двадцати воинов племени, неприятель продолжил свой путь к лагерю.

Инки безосновательно надеялись, что ловушки остановят непрошеных гостей. Прилетевшие с неба не были призраками — ловушки на них реагировали, но никакого ущерба нанести им не могли. Дерево и железо просто крошилось об их прочные скелеты. В ход пошла последняя линия обороны — круг огня по периметру лагеря.

Вождь хладнокровно выждал момент, когда большинство белых дьяволов окажется над каналами с бесцветной жидкостью, и отдал приказ поджечь и все.

— Жгите! — изо всех сил вскричал он.

Лучи зашедшего солнца сменились вспышкой огненной стены, взметнувшей ввысь испуганные языки пламени. Казалось, в ужасе была вся природа, но только потому, что инки чувствовали себя ее частью — как в старые добрые времена, когда на другой стороне колеса времени жили подобные им племена.

На фоне огня небо стало черным, ночь наступила так же внезапно, как началось нападение. В один момент, когда кто-то свыше нажал на переключатель смены времени суток, лагерь погрузился в кошмар. Этот кто-то знал, что спокойствие в душах людей в одночасье сменилось страхом и ужасом, поэтому изменил декорации на соответствующие.

Белые дьяволы прошли сквозь огонь, как человек может пройти сквозь воду. Никакая стихия не могла пробить их защитный барьер. Одно растянувшееся в вечность мгновение миновало, и опаснейшие существа уже оказались в лагере. Вблизи они куда больше походили на людей, чем казалось издалека. В свете огня стали заметны их скрытые под внешней броней человеческие тела. Это были не демоны, и даже не божества. Под толстым сплавом металлов скрывались люди, братья инков по крови, но это новое открытие не сильно помогло племени. Бойня не ограничилась лесом. Многие храбрецы попытались защитить родной дом и бросались на стальную оболочку с копьями и топорами, моментально отправляясь в загробный мир посредством шипящих лазеров. Крики ужаса уступили по громкости крикам боли. Многие женщины бросались мстить за павших мужей и моментально прощались с жизнью. Те, кому везло меньше, получали удары всесильных стальных рук пришельцев и тяжелых прикладов — это гарантировало переломы и медленную смерть от увечий. Чтобы умерить пыл защитников лагеря и подавить их волю к сопротивлению, пришельцы достали из-за спин увесистые орудия. Из их длинных стволов начали вылетать стальные стрелы невиданной силы. Рисуя в воздухе дымный след, они влетали в дома, разрывая бетон изнутри, как папье-маше. Кто-то погибал сразу, кого-то добивало обломками, врезающимися в тела, как нож в масло.

Один из пришельцев услышал плач часового на башне и поднял свой ракетомет, представляя себя в тире. Он хотел выбить приз в виде обрушения самой высокой постройки в лагере. В ночной пылающей схватке зрелище должно было стать действительно восхитительным, но командир отряда в последний момент остановил подчиненного.

— Не отклоняйся от цели, Виски, — сказал он по встроенной в костюмы радиосвязи, но без шлема его голос был слышен и инкам.

— Вас понял, Альфа, — ответил боец и опустил оружие.

Лидеру белых дьяволов надоело раздавать бесплатные билеты в Вальгаллу, и он приказал своим людям остановиться.

Еще более безумная, чем грохот выстрелов, тишина разлилась над дымящимся лагерем. Всего лишь минута разделила жизнь племени на до и после, бесконечная по своей сути минута, которую вновь и вновь будут переживать уцелевшие… пока не придет их черед.

На пришельцев больше не нападали. Согласно все той же ошибке выжившего уцелевшие инки знали, что бросаться на врага бесполезно.

Это не значит, что оставшиеся в живых были исключительно трусами. Просто они пытались найти уязвимые места противника чуть дольше, чем погибшие. Они задействовали тактическое мышление и быстро поняли, что уязвимых мест у врага попросту нет. По крайней мере в сложившейся обстановке. Пуно, Космо и Хан, например, успели в самом начале бойни соорудить баррикаду между двух соседних домов, откуда удобнее всего было вести оборону, и даже метнули несколько копий в пришельцев, но, к счастью молодых инков, оружие отскочило от брони, а захватчики даже ничего не заметили, иначе бы послали в ответ снаряд или гранату.

— Успокойтесь, и мы не причиним вам вреда! — прокричал на весь лагерь командир отряда. На его стальной груди красовалась буква А. Его позывной был Альфа. — Кто тут главный? — Он говорил на странном наречии, но почти все слова были понятны.

— Кто вы такие? — спросил Инка, выходя навстречу судьбе.

Он сильно постарел за прошедшие дни и особенно за последние полчаса, больше не мог передвигаться без своего деревянного посоха. Глаза его от ужаса и усталости стали такими же красными, как и кожа, на которой, в свою очередь, появились глубокие серые пятна. Свисающие, как рваный занавес, волосы поредели.

— Ты вождь? — уточнил Альфа.

Когда тот кивнул, пришелец с буквой С на груди, что значило Чарли, выстрелил старику в ногу.

— Отец! — Наблюдавшая за этим Лима закричала, как от удара током, и бросилась к раненному отцу, но боец с буквой B на груди оттолкнул ее ударом железной ноги обратно к порогу дома. Девушке оставалось только рыдать.

— Что вам нужно? — захрипел упавший на землю Инка. — У нас есть золото, забирайте хоть все. — Он ухватился за золотое украшение у себя на шее, сорвал его и бросил к ногам врагов.

— Золото? На кой черт нам бесполезный металл? Нам нужны семена!

Эти слова заставили замереть всех оставшихся в живых краснокожих. Инки носили украшения из золота и даже обставляли дома изделиями из драгоценного металла, ведь выше всего ценились вещи, не вызывающие аллергии, идеально гармонирующие с телом. Люди были готовы расстаться со всеми материальными богатствами, но, услышав о семенах, о единственном источнике своей жизни, впали в отчаяние. Все это было чудовищным сном.

— Возьмите его в почетный плен! — скомандовал новый правитель лагеря с буквой А на груди.

Два закованных в сталь бойца к тому времени уже очистили один из уцелевших домов, выбросив из него всю утварь. Внутри стало пусто, как в камере, — это место и стало тюрьмой.

— Давай сюда, папаша, — засмеялся солдат с буквой С.

Он потащил раненного вождя по земле, выводя на ней, как заправский каллиграф, еще один красный росчерк кровью из простреленной ноги старика. Центральная площадь лагеря была буквально расписана кровью, что дополняло и без того багровый пейзаж. Если кому придется когда-нибудь воссоздать эту картину на холсте, то будет довольно легко — хватит одного цвета, главного цвета ужаса.

Видя глубокий страх и непонимание в глазах затаившихся инков, Альфа решил, что надо что-то им объяснить — пусть привыкают к своему новому вождю.

— Вы вообще понимаете наш язык? — спросил он громко, чтобы любой мог услышать.

В ответ — молчание и все те же испуганные глаза.

— Отвечайте, когда полковник задает вам вопрос! — рявкнул Виски и пнул нескольких прижавшихся к стене людей.

— Да, — тихо ответил один из них. — Частично.

Разница в наречиях была сильной, но преодолимой.

— Вы, наверное, даже не знаете, на каком языке говорите, — продолжил Альфа. — До того, как человечество разделилось на две части, это был единый евразийский язык. Где-то пятьсот лет назад, когда правительство окончательно улетело на Марс, на нем говорили все без исключения. И смотрю, за такой долгий срок, язык изменился, правда, не так сильно, как ожидали некоторые.

— На Марс? — переспросил Матфей.

Во время бойни его прижало к земле огромным куском стены, но обломок лег относительно удачно, и помощник Инки не получил увечий. Задать вопрос было настоящей храбростью, учитывая, что больше никто не смел открыть рот, поэтому Альфа решил исполнить классическую роль хорошего полицейского, шагнул к Матфею и одним движением руки освободил его. Отбросил тяжеленный обломок в сторону.

— Этого тоже под стражу, — не позабыл полковник и о злом полицейском, но все же ответил на вопрос: — Марс, планета типа Земли, куда пятьсот лет назад улетели все нормальные люди. Где могли бы жить и вы, не будь ваши предки бедными и отсталыми.

По его тону чувствовалось, что в колонии процветают теории об интеллектуальном и расовом превосходстве новых людей над старыми и крепки предрассудки по отношению к краснокожим жителям затухающей колыбели цивилизации.

— При всем уважении, сэр, — прошептал Чарли. — Зачем мы, морпехи, нянчимся с этими аборигенами?

— Это в интересах миссии, майор, — так же тихо ответил полковник. — Они лучше нас знают, как выжить на этой планете. И еще, вдруг придется кем-то пожертвовать? Их не так жалко в том смысле, что за их смерти мне не придется отчитываться.

— То самое мясо, о котором нам говорили на Корабле? — ухмыльнулся майор. — Ну тогда можно немного понянчиться.

— Ладно, на сегодня разговор окончен! — прокричал Альфа. — Запомните, все должны слушать моих людей. Подчиняйтесь каждому их слову, и мы с вами обязательно поладим.

Довольный Чарли пошел к дому вождя, уже прикидывая, как будет там жить. По пути он подмигнул сидящей на земле Лиме, скорчив омерзительно пошлую гримасу. Он снял шлем и подразнил девушку недвусмысленным движениям языка. Удивительно, как сильно могут различаться внешность человека и его характер. Порой кардинально. С виду самый настоящий красавец, насколько это возможно при белом цвете кожи, с русыми волосами и пирсингом брови, с крепкой развитой шеей, от которой на генетическом уровне млеют женщины, с притягательной улыбкой, как с обложки спортивного журнала тысячелетней давности, он был даже привлекательнее Куско. И настолько же омерзительнее по своему существу, если сравнивать их двоих.

Хотя, кто знает, каким бы был Куско без необходимости нравиться большинству племени с целью занять пост вождя. Не исключено, что тем самым Чарли.

Сам предполагаемый преемник вождя сидел в это время в доме отца. Вместе со старым Юрасом он прильнул к окну.

— Это окно возможностей, — светился отец. — Понимаешь? Все может обернуться даже лучше, чем я надеялся.

— Я так долго этого ждал, — радовался Куско.

— Главное — без необдуманных действий. Не спугни удачу.

Юрас вышел из дома в тот самый момент, когда белокожие начали заставлять уцелевших инков убирать мусор и трупы в центре лагеря. В своих титанических доспехах они легко могли управляться с тяжелыми предметами сами, но с присущим людям Нового Света высокомерием заставляли работать людей Старого. Юрас оценил обстановку и подошел к главному на этом участке солдату с буквой B, позывной Браво.

— Ваше святейшество, — не забывал кланяться инк. — Думаю, я смогу убедить соплеменников отдать семена без лишнего кровопролития. Что такое жалкие зерна по сравнению с человеческой жизнью? Знаете, люди уважают меня…

Он хотел добавить «и моего сына», но вовремя остановился. Даже преследуя здравую цель обойтись без новых жертв, он мог оказаться в глазах некоторых инков предателем, коллаборационистом, поэтому незачем было бросать эту тень на сына. Он напомнит о Куско, только когда большинству станет понятно, что старик действительно хочет разрешить кризис дипломатическим путем… заработав при этом политические очки.

— Хитрый краснокожий, — рассмеялся Браво. — Ну ладно, почему нет. Убеди своих людей собраться на этой площади. — И громко добавил: — Кто не вылезет из своей щели через минуту, будет убит!

Стена огня вокруг лагеря к тому моменту уже погасла, поэтому выходить из убежищ пришлось в темноте. Один за другим инки вылезали из укромных мест и плелись к месту сбора, где еще недавно лежали трупы, а теперь высыхала кровь.

— Слушайте его, — помогал Юрас. — Иначе нам несдобровать.

— Кучнее, кучнее, — командовал Браво.

У всех белокожих в шлемах стоял прибор ночного видения, поэтому их зрение ничем не уступало дневному. Некоторые инки этого не знали и попытались спрятаться ближе к окраине лагеря, не очень далеко, чтобы не попасть в лапы людоедов и диких зверей, но и не очень близко, чтобы не угодить в руки пришельцев. Их быстро нашли.

— Вы двое! — крикнул всевидящий марсианин. — Живо сюда!

Пораженные таким зрением белого человека инки послушно бросились к центру лагеря. Да и каковы были альтернативы? Скрыться в лесу? В глухих местах не прожить и недели, а в лагере ты хотя бы оставался среди близких, знакомых людей.

Лидер пришельцев показал на вышку, где до сих пор сидел потрясенный инк. Он единственный видел все, начиная с мясорубки в лесу и заканчивая бойней в лагере. Он пережил шок, несовместимый со здравым рассудком, а поэтому не мог двигаться самостоятельно. Альфа это понял и не стал открывать по нему огонь, когда вышла отмеренная для краснокожих минута.

— Принеси его, Дельта, — приказал он, и человек с буквой D полез на башню.

В это время другие солдаты устанавливали принесенный с собой прожектор, чтобы выключить ночное зрение, от которого начинала болеть голова. Они подняли треногу с направленной лампой на крышу уцелевшего дома, подключили компактный источник питания, и яркий свет разогнал ночь на отдельно взятом клочке земли. Инки испуганно щурились от непривычно близкого солнца, пока кто-то из добрых захватчиков не объяснил им, что это просто чрезмерно большая лампочка, о существовании которых племя, конечно, знало. Попутно такие прожекторы появились по всему лагерю и вспыхивали сгустками света на бескрайней толще ночи, как пузырьки кислорода, поднявшиеся из воды.

Когда Дельта стащил парня с вышки, на том лица не было, точнее оно оказалось мертвенно бледным, ровно такого же цвета, как лица некоторых захватчиков — они уже сняли шлемы и были прекрасно различимы в свете прожекторов. Двенадцать солдат оказались скорее белыми, а восемь — скорее черными. Разумеется, какого-то единого темного и светлого цвета не было — у каждого солдата был свой уникальный оттенок, словно бог-создатель, чтобы поднять себе настроение, стал рисовать людей черным вместо красного, но краска начала заканчиваться, а потом и вовсе сошла на нет. Оставшихся он оставил белыми, потому что нагрянул дедлайн.

Пока сотня плененных толпилась на пятачке в центре лагеря, захватчики сооружали вокруг них загон. Стальные мышцы, огибающие тела солдат, помогали легко поднимать доски, щиты и даже части разрушенных стен. Солдаты делали это сами, потому что нельзя было доверять простым людям создание своего собственного концлагеря, ведь краснокожие могли сделать его непрочным. Когда ограда была готова, по ней протянули колючую проволоку, чтобы самые ловкие инки не смогли быстро перепрыгнуть ее и убежать, по крайней мере прежде, чем их настигнет лазерный луч возмездия. Стена не выглядела очень прочной. Это был во всех смыслах простой загон, отделивший жителей лагеря от их домов, которые теперь занимали солдаты. Те устроились роскошно, по отдельному зданию на каждого. Стояла уже совсем поздняя ночь, и замученные долгим полетом военные окончательно вымотались, хотели на боковую. Инки безропотно наблюдали за их домашними приготовлениями, за тем, как бело- и темнокожие выбрасывают из зданий золотые украшения, статуэтки и безделушки, ценные для инков как память, но бесполезные для пришельцев из далекой колонии… Точнее теперь уже Земля становилась колонией прилетевших на нее людей, а Марс являлся, таким образом, метрополией. Колесо времени проделало целый круг и даже не думало останавливаться.

Один из солдат, отмеченный буквой Е и с позывным Эхо, остановился на пороге своего нового дома, нажал на груди какую-то кнопку и вышел из защитной брони, раскрывающейся вертикально сзади, со спины, как маленький человек из панциря. Тут он заметил ребенка, заползшего на ступню оставленного им каркаса.

— Нравится? — спросил Эхо, крепко сложенный брюнет с густыми усами и по-армейски короткими волосами. Он поднял краснокожего малыша. — Это называется экзоскелет. Экзо — значит снаружи. Что-то типа панциря у моллюсков и членистоногих. Может, даже у черепах… Хотя нет, у черепах немного другое. Скорее как у цикад. Ты еще слишком мал, чтобы понять. — После этих слов Эхо передал малыша инкам через стену с колючей проволокой.

Его короткий рассказ услышали несколько членов племени, и к утру все инки знали, что такое экзоскелет.

Ночь выдалась бессонной. Инки лежали на холодной земле, сбившись в небольшие группы, чтобы сохранять больше тепла. Никто не дал им взять достаточное количество теплых вещей, поэтому у некоторых зубы стучали от холода. Многие плакали и стонали от полученных ран, некоторые бредили. Попавшие в жуткую передрягу, пережившие адские зрелища и страдания люди мечтали увидеть ночной кошмар, который по определению не может быть таким же безумным, как окружающая реальность. Ночной кошмар означал, что на какое-то время тебе станет легче, но он не приходил. Не давали заснуть и направленные на инков прожектора, помогавшие следить за сохранностью стада, — пленных стерегли двое солдат, сменявшихся каждые два часа в течение ночи.

Несколько инков взяли выброшенную из домов мебель, разломали ее на части и разожгли огонь в той самой куче угля и золы, что осталась от лагерного костра. Вокруг сразу собрались самые сильные и наглые. Среди них первыми были Юрас и Куско, прихватившие с собой Лиму. Бедная девушка пребывала в шоке, поэтому не сопротивлялась. Только через несколько часов угнетающе тяжелой бессонницы она вернулась к жизни и обнаружила себя в компании омерзительного борова Юраса, который с радостью воспользовался отсутствием ее отца, став теперь прислужником незваных гостей. Само по себе пленение Инки не особо волновало Лиму, ведь все они по сути были в плену, просто кто-то сидел в помещении, а кто-то в загоне под открытым небом. Больше всего ее мучила простреленная нога единственного и любимого родственника. В его возрасте и без серьезной помощи это могло привести к несчастью. Дождавшись, когда обнявший ее Куско перестанет ерзать и увидит свой первый кошмарный (так ему и надо) сон, девушка поползла к краю их нового лагеря, ближе к тому месту, где держали отца.

Стена загона проходила в нескольких метрах от импровизированной тюрьмы, поэтому шепот родной дочери Инка услышал сразу.

— Отец…

— Лима? Как ты? — послышался его голос.

Старик прильнул к заколоченному окну дома, где его заперли вместе с Матфеем, а девушка ухватилась руками за край ограждения. Между ними тянулся двухметровый проход.

— Все хорошо, отец, не волнуйся, — прошептала она. — Как твоя нога?

— Кровь еще сочится, — начал Инка, и девушка, сдерживая гнев, прикрыла глаза. Лучше бы выстрелили в нее. Не было бы так больно. — Но мне помогает Матфей. Он перевязал рану. Без него было бы совсем худо.

— Кто это такие? — не в силах стоять, Лима присела и оперлась о стену. Она оказалась к отцу спиной и повернула голову, чтобы лучше его слышать. Щель между досками хорошо пропускала звук. — Я единственная догадывалась, что они прилетят, но, как самая последняя дура, отмахивалась от видений, поэтому ничего важного не узнала.

— Думаю, они сказали правду, — прохрипел Инка. — Прилетели с Марса.

— Я… Я не понимаю, отец…

— Колонисты с далеких земель, — упростил он. — Более развитая цивилизация.

— Им нужны семена… — пробормотала Лима.

Ей пришлось замереть, когда мимо проходил часовой. Она не понимала, можно ли инкам общаться друг с другом, нарушает ли она какое-то новое правило или нет, но, памятуя о том, насколько легко захватчики убивали, не стала рисковать и проверять их настрой. Охранник ничего не заметил.

— Они убьют всех, когда завершат миссию? — неожиданно спросил Инка. — Ты об э́том боялась тогда сказать?

— Все будет хорошо, отец, — солгала она. — Ты же знаешь…

Внезапно ее оборвал солдат, подкравшийся с другой стороны ограды. Она держала в поле зрения первого часового и совсем забыла о втором. На его броне отражала свет прожектора буква Е.

— А ну замолчали тут. — Было заметно, что нарочитая жесткость давалась Эхо с трудом. — Никаких разговоров.

Он уже успел немного поспать и теперь был на посту. Совсем недавно он снимал экзоброню, но, выйдя из дома, первым делом снова надел ее. Лима заметила, что даже по нужде солдаты ходили в броне. Они словно были слабыми без дополнительной груды мышц, как улитки без панцирей. Понимая это и слыша отголоски человечности в интонациях Эхо, девушка тихо проговорила:

— Мой отец потерял много крови. Дайте ему воды. Пожалуйста!

Морпех посмотрел в ее просящие глаза, глубоко вздохнул, потом едва заметно кивнул и зашагал прочь. Лима отползла от стены, чтобы не мозолить Эхо глаза, и увидела, как он вернулся и просунул в окно тюрьмы пластиковую бутылку с водой. После этого она легла на ледяную землю, свернулась в клубок и смогла задремать.

Хорошо, что пластик не разлагается сотни лет. Может, это и погубило планету, но в данный момент спасло Инке жизнь. Белый пришелец не стал бы отдавать свою флягу или надолго оставлять пост. Повезло, что под ногами валялась тара.

Ранним утром Лиму разбудил погасший прожектор. Стоило глазам привыкнуть к яркой пелене, как она исчезла в утреннем полумраке, медленно расстилающемся по округе, прежде чем поднимется солнце. Было очень холодно. Скорее всего этой ночью впервые ударили заморозки. Лима не чувствовала кончиков пальцев, но тело ее согревала какая-то шкура. Стоило девушке открыть глаза, как она резко подняла голову, чтобы оценить обстановку, и сразу встретилась взглядом с Пуно. Их глаза были на расстоянии десяти сантиметров, может быть, меньше. Парень всю ночь согревал девушку, но сейчас немного отодвинулся, чтобы их не увидели вместе. Современные им нравы мало чем отличались от нравов далекого прошлого. Тем более Лима была помолвлена с сильным и могущественным человеком. Он, кстати, не заставил себя долго ждать.

Проснувшись ровно от того же выключения света, Куско понял, что обнимает воздух. Он не стал громко звать девушку, чтобы не нарушать хрупкого единения инков со своими кошмарами во сне и наяву, а просто пошел искать ее, лавируя между трясущимися телами.

— Ты что, трогал мою женщину? — вскипел он, когда нашел свою цель.

Пуно вскочил на ноги и молча смотрел на Куско. Он щурился, его ноздри раздувались все сильнее. Юноша слишком долго решал, что сказать, поэтому вмешалась Лима:

— Успокойся, Куско. — Она встала между парнями. — Я замерзла и попросила у него шкуру. Сама.

Но этот ответ того не устроил.

— Выгораживаешь его? Вы явно что-то скрываете.

Он сбросил с себя накидку. Хотя утро было морозным, Куско перестал донимать холод. Ревность грела его сильнее всякого огня. Вспомни он об этой особенности организма чуть раньше, мог бы гораздо комфортнее провести ночь.

— Я тебя проучу.

Куско провел рукой по пришитым к джинсам карманам, вытащил один из своих ножей и уже собирался бросить его на землю между собой и Пуно, когда его руку схватил отец.

— Не время для поединков, — прошептал он, стоя спиной к Пуно, чтобы не становиться участником конфликта. — У нас мало мужчин, а этот сосунок может пригодиться для черной работы. Прими его извинения и пошли отсюда.

— Ладно, я принимаю твои извинения, — как можно громче произнес Куско. — Больше к моей женщине не подходи.

Он схватил Лиму за руку и потащил ее в другой конец загона, где уже начали образовываться различные группы. Пуно, к сожалению, оказался не в самой уважаемой.

— Подкатывал к дочке вождя? — напугал его незаметно подкравшийся сзади Космо.

Пуно грозно посмотрел на него.

— Во даешь! — улыбнулся тот. — Да ладно тебе.

Он посмеялся и пошел дальше, будто в этом загоне тридцать на тридцать метров было куда пойти.

Затем подошел Хан, держа в руках упавшую из рук Лимы шкуру.

— Я видел, как все было, — будто участвуя в заговоре, тихо произнес он. — Всю ночь не сомкнул глаз, так что пришлось смотреть на вас, голубков. Все нормально. Никаких обычаев ты не нарушил.

Пуно уже и забыл, когда последний раз что-то говорил. Он просто кивнул другу, а тот в ответ сунул ему в руки шкуру и тоже куда-то ушел.

Инки ходили, как звери в вольере, которым необходимо двигаться. Солнце еще не появилось на небе, но стало довольно светло и шумно, попытки поспать были тщетны. Лима к тому моменту ушла достаточно далеко, чтобы перестать притягивать все мысли Пуно. Он пришел в себя и почувствовал жгучий холод. Вот почему все бесцельно двигались. Парень надел свою шкуру и влился в единый, кружащий, как стая птиц, организм.

Минут через десять часовые ушли спать, а из домов высыпали остальные пришельцы. Самые обычные на первый взгляд люди, не отличающиеся телосложением и размерами от инков, все время проводили в экзоскелетах, которые делали их в два раза тяжелее и раз в десять сильнее. Они выглядели всесильными, но Пуно заметил странность. Один из захваченных домов раньше был просто подсобкой, настолько маленькой, что скелет не влез внутрь, и солдату пришлось оставить его за порогом на время сна. Броня ждала своего владельца на открытом воздухе, и Пуно подкрался как можно ближе к ограждению загона, чтобы внимательно ее рассмотреть. Сверкающий металл не был похож на знакомые инку железо и сталь, не походил и на золото. Это был неизвестный ему сплав — титановый, как потом оказалось. Элементы брони дублировали человеческую спину, грудь и конечности. Это была не просто защита, а вторая плоть, повторяющая движения человека.

Из дома вышел Эхо и сделал несколько неуверенных шагов к своему панцирю. Двух метров расстояния оказалось достаточно, чтобы Пуно заметил неуклюжесть марсианина. Тот двигался еле-еле, как инки после долгой охоты, несущие на плечах добычу. Эхо был сыт, только что отдохнул, однако с трудом передвигал ноги, словно на нем был невидимый груз. Казалось, ничто уже не могло восстановить его силы, но стоило ему залезть в экзоскелет, как к нему вернулась былая бодрость.

— Они слабее нас, — прошептал парень. — Будто сам воздух давит на них.

Пуно не собирался устраивать бунт против захватчиков — это погубило бы многих оставшихся в живых инков. Он просто любил подмечать необычные вещи. Вдруг когда-нибудь пригодится.

Солнце поднялось над деревьями за лагерем впервые после прилета названных гостей. Бог света и радиации Рад должен был удивиться, заметив настолько изменившуюся обстановку — половина зданий разрушена, большая часть инков истреблена и теперь разлагается в нескольких кучах, а оставшиеся в живых согнаны за забор, как скот, и находятся под присмотром всесильных воинов. Раду стоило немалых усилий сдержаться и не выбросить яркую вспышку испуга. Вместо этого он как ни в чем не бывало продолжил размеренно плыть по небу. Если он, конечно, был богом, а не массивным телом типа Земли или Марса. Сложно доверять привычной картине мира, когда на твоих глазах всесильное божество огня Ойл терпит крах перед лицом чуть более развитой горстки людей.

Пуно продвинулся в изучении реальных основ мироздания, но лишь подсознательно. Он все еще был девятнадцатилетним необразованным парнем из примитивного племени. Какое уж тут быстрое понимание.

Он заметил, как десяток захватчиков уходят из лагеря обратной дорогой, минуя топливные поля, и даже не замечают срабатывающих под ними ловушек. Призрачная надежда на то, что они уйдут навсегда, погасла, толком не разгоревшись, когда парень услышал разговор белокожих — они обсуждали свой ценный груз. Значит, пришельцы вернутся с еще более жуткими приспособлениями.

Оставшаяся группа бронированных солдат обступила загон, готовясь осуществить новый контакт с инками. Альфа подошел вплотную к низкой двери в ограждении и всматривался в лица напуганных, униженных до уровня животных людей. Увидев это, Юрас подскочил к полковнику, чтобы первым обратиться к нему.

— Если вам что-то надо, я могу очень быстро…

Альфа не дал ему договорить, отстранив в сторону мощной рукой. Прикосновение ледяного металла заставило старика замолчать, а полковник прошел внутрь загона, словно кого-то ища. Инки расступались перед ним, отползали в сторону, чтобы его титановая нога не наступила на них ненароком и не оставила только мокрый след. Полковник был акулой, а люди — расплывающейся рыбешкой, попавшей в один бассейн с хищником.

Наконец он остановился напротив Лимы.

— Ты дочь вождя?

Девушка смотрела на него со злобой и даже с вызовом.

— Покажи семена, — сказал Альфа.

Это была не просьба. Через пару секунд он схватил застывшую в молчании Лиму и потащил прочь из загона. Титановая клешня больно вцепилась в ее предплечье и оставила черный синяк на нежной красной коже. Некоторые мужчины, в числе которых был и Пуно, сочли это за оскорбление, но ничего не посмели сделать.

Чарли перехватил девушку, как эстафетную палочку, настолько она была легкая для экзоскелетов, сцепил ее руки за спиной и повел перед собой.

— Делай, что они говорят! — крикнул вслед Юрас. — Нам их не побороть, поэтому надо сотрудничать.

Но Лима все равно сопротивлялась и не хотела выполнять требования. Не потому, что надеялась сберечь семена, нет, их бы все равно нашли. Просто из принципа. Но когда ей отвесили тяжеленную пощечину и толкнули метров на пять вперед, желание сопротивляться пропало. В какой-то момент они с Чарли пропали из поля зрения остальных, и он зажал ее в углу за домами, пытаясь испробовать на вкус экзотику, но получил несколько глубоких укусов. В отместку он еще раз ударил ее по распухшей щеке и прошипел:

— Вот тварь. Ты еще пожалеешь.

Они вернулись с мешком семян. Килограмм пятнадцать — весь запас племени. К ним можно было добавить несколько килограмм из личных хранилищ инков и на этом все.

— Оставите нас голодать? — прослезилась Лима. Ее щеку покрыла гематома. — Неужели вам нужны все эти зерна до последнего?

Чарли разразился самым искренним смехом.

— Все? Нет, детка, нам нужно в тысячу раз больше!

Вот так выглядит погибающая надежда. Его слова прозвучали раскатом грома. Лиму будто пронзило высоковольтным током, но в то же время подобно тому, как в грозу сверкает молния, в ее голове сверкнули мысли. Ее настигло видение.

— Несметные запасы семян на севере! — воскликнула она и упала как подкошенная. — Наш земной рай…

Альфа удивился познаниям недоразвитых, как ему сказали, созданий.

— Ага. «Ковчег Судного дня» на Шпицбергене, — уточнил он. — Откуда ты знаешь? У вас же даже интернета нет.

— Шпицберген… — изумленно повторила Лима.

Инки в загоне стояли как вкопанные.

— У нас есть древние истории, — вмешался Пуно. Он, сам того не заметив, растолкал соплеменников и протиснулся в первый ряд, как можно ближе к любимой. Между ними было не больше трех метров. — Мы передаем их из уст в уста. Наш предок был там.

— На острове? — удивился Альфа. — Это хорошо. Надеюсь, вы верите в генную память, иначе вам придется несладко.

— Почему? — спросила Лима.

— Потому что вы двое идете с нами.

— На Шпиц… берген?

— Разумеется. Нам нужны местные проводники, — произнес Дельта, стоявший неподалеку.

— Но тут мой отец. — Багровое лицо Лимы блестело на солнце от слез.

— Именно поэтому ты первая в списке. Чтобы не было соблазна обмануть нас. Не вернемся мы — умрет твой отец. А этот смышленый паренек не даст тебя в обиду, его тоже в команду.

Жесткая клешня Чарли схватила Пуно за руку и потянула к себе прямо через стену загона с ветвящейся колючей проволокой наверху. Даже связанные одной целью пришельцы отличались друг от друга степенью кровожадности. Кто-то вообще не мог убить человека, как Эхо, а кто-то был настоящим извергом, как майор с буквой С на груди. Он мог избежать садизма, но не соизволил обойти ограждение, поэтому Пуно вывалился из загона к ногам Лимы с рваными ранами на теле, из которых сразу же побежали багровые струйки крови, окрасив его кожу в более темный тон. Возможно, в Чарли разбушевалась ревность, ведь он уже заприметил эту красотку, а поэтому презирал всех, кто был ей мил.

— Ну, есть еще желающие помочь? — грозно спросил полковник.

— Если бы вы поточнее описали задачу… — залебезил Юрас. — Думаю, нам было бы проще.

В этот момент из леса появился отряд, и внимание всего лагеря переключилось на него. Солдаты уходили на своих двоих, а теперь возвращались в шумящих железных монстрах, огромных самодвижущихся повозках на гусеничном ходу. Инки, конечно, знали о существовании автомашин, но только по рассказам предков. Нынешнее поколение прожило жизнь в лесном лагере и ни разу не видело таких механизмов.

— Вот на этом мы и поедем, — с довольным видом произнес Альфа.

— Простите за нескромность. — Кто-то из инков набрался решимости. — Вас же всего двадцать человек. Зачем вам столько семян?

Наивный, глупый вопрос вызвал у майора настоящую ярость. Наглый выскочка из племени краснокожих посмел спрашивать, зачем белые люди делают то, что делают. Это едва не погубило оставшихся в живых инков, но все обошлось. Полковник успокоил его и рассказал то, чего рассказывать не хотел:

— Нас не двадцать. Там, на Марсе, нас миллионы. — Он показал рукой в небо. — Чертовы бактерии уничтожили все растения, и люди остались без пищи! Пока мы болтаем попусту, там гибнут тысячи. Гибнут жуткой, голодной смертью. Каждый день умирает по десять племен, чтоб вам было понятнее.

— Разве у вас нет искусственной пиши? — удивилась Лима. — Даже на Земле она есть. Один торговец как-то принес нам…

— Уже полгода все питаются этим пластиком, и, судя по смертям, он не панацея. Конечно, найдутся люди, способные уплетать его до глубокой старости, но гибель даже одного миллиона сродни катастрофе. Этого нельзя допустить.

Браво попытался взять слово, чтобы дать полковнику успокоиться, но тот махнул рукой, мол, все в порядке.

— Теперь понимаете, что лежит на другой чаше весов? — продолжал Альфа. — Вас всего сотня. Против миллионов. Мы не остановимся ни перед чем, чтобы заполучить и ваши запасы, и семена из «Ковчега Судного дня» на Шпицбергене. А если вы не станете нам помогать, что ж… лишняя сотня смертей на фоне нескольких миллионов…

Тут в дело вмешался Чарли.

— Полковник хочет сказать, что, если мы не вернемся с добычей, наши люди уничтожат ваше племя. Поэтому в ваших же интересах помочь нам в походе. Нам нужны крепкие скауты и проводники.

Пирсинг на брови майора блестел, как какое-то техническое дополнение к стальному каркасу, а его самодовольная ухмылка играла на лице, пока он смачно жевал жвачку.

Из толпы выступили Хан и Космо, молча кивнули, и их выпустили за ограждение.

После этого Куско уже не могстоять в стороне. Он наклонился к отцу, чтобы никто не услышал.

— Я должен пойти. Там моя будущая жена, а вместе с ней и право быть новым вождем… Если, конечно, останется кем управлять.

— Хорошо. Не забудь, чему я тебя учил, — прошептал Юрас в ответ. — Будь хитрее, изворотливее любого на твоем пути.

— Как всегда. Справишься тут один?

— Да, проведу подготовительную работу.

Высокий светловолосый Куско выступил из толпы со взглядом, полным самодовольства. Не будь на Чарли экзоскелета, они могли бы сойти за близнецов.

— Хорошо. Еще кто-нибудь? — сурово спросил полковник. — Нужно еще пять человек. По одному на каждого нашего.

Тишина. После ночной бойни большинство племени теперь составляли матери с детьми и старики, но крепкая молодежь еще осталась. Тем не менее никто не спешил выйти вперед.

Тишина разозлила Чарли, и он схватился за автомат.

— Вы что, думаете, мы тут шутим? — Он рванул к толпе, передергивая затвор.

Действие произвело должный эффект. Из загона поочередно вышли три парня и две девушки.

— Вот это другой разговор, — ухмыльнулся майор. — Только не вздумайте подложить нам свинью! Даже мысли такой, мать вашу, не допускайте!

Пуно, зажимая самые глубокие раны руками, о чем-то задумался. Солдаты уже начали расходиться, и вроде все встало на свои места, но одна мысль не отпускала его. Что-то не складывалось, не хватало самого главного элемента. В центре картины зияла дыра, через которую чернел необъятный космос.

— На чем можно отправить столько семян на Марс? — спросил Пуно у проходящего мимо полковника.

Тот улыбнулся и показал на возвышающуюся над лесом ракету.

— Это единственный на Земле аппарат, способный оторвать такой груз от земли. Наш космолет ждет его на орбите.

Глава 3

Инкам не верилось, что их ракета может летать. Казалось бы, поклонение этому величественному тотему бога огня должно было вселять в них веру во всесилие Ойла, а знание принципов сгорания топлива — наталкивать на мысль, что в объемных ступенях ракеты этому топливу самое место. Но люди, никогда не видевшие чуда собственными глазами, могут хоть всю жизнь поклоняться богу, даже считать себя верующими, не веря в него по-настоящему. Какие бы страхи ни заставляли человека пасть ниц перед непостижимыми силами, подсознание не так легко обмануть, его не заставишь плясать под свою дудку, нет. Скорее наоборот — чем сильнее человек следует культу, тем меньше он верит в реальное воплощение божества. Он зациклен только на служении захватившей его идее и соблюдении всех предписанных норм. Он ограничивает себя этими рамками и защищает свой новый мир, пусть даже и от этого самого божества, коему поклоняется. Так вот, когда ему показывают чудо, в которое он верил всю жизнь, подсознание начинает шалить, появляется страх. Неужели все это правда? Неужели в мире есть божество, наблюдающее за ним круглосуточно? Читающее его мысли? Значит, оно знает, что человек воздавал молитвы из одной лишь корысти и убеждал себя в собственной непогрешимости? Но зачем нужно такое опасное божество, видящее человека насквозь и мешающее поклоняться себе? Нет, так нельзя. Обряды служения идолу не могут сосуществовать с этим самым идолом. Должно быть только что-то одно. Поэтому подсознательно инки не ожидали, что ракета — символ огненного бога — действительно может летать. Им оказалось сложно свыкнуться с этой мыслью. Потому что таким образом все, во что они верили, переставало быть самообманом и превращалось в правду. А с правдой жить намного сложнее. Не те люди создания.

Чтобы ракета взлетела, ее баки требовалось наполнить тысячей тонн горючего с топливного завода. Такой объем жидкости сложно было представить, еще сложнее — залить. Труд предстоял титанический. Несколько морпехов стояли у подземного цеха и чесали головы, думали, как бы все лучше провернуть. Среди них было и несколько ученых, которых инки не заметили в первый день. Ученые носили ту же броню и внешне мало чем отличались от головорезов-солдат, разве что были еще более хилыми, без брутальных стрижек и рельефных мышц, но разглядеть эти нюансы оказалось возможным лишь с близкого расстояния.

— Мы должны наполнить ее вдесятером? — ужаснулся Оскар, ученый в очках.

— И не только наполнить. Еще возвести строительные леса, забраться во внутренности ракеты, привести их в порядок и демонтировать вышедшие из строя приборы, — ответил Фокстрот, ковыряя во рту зубочисткой. — Приборы — это как раз по вашей части, док.

— Здесь она выглядит намного больше, чем на инструктаже. Такое мы не осилим.

— У нас есть девяносто крепких рабов, — ухмыльнулся солдат с буквой F. — Заставим их успеть вовремя.

— Какой от них толк? Без экзоскелетов они…

— Послушайте, доктор. Египетские пирамиды сейчас полностью занесены песком, но когда-то они были огромны, намного больше этой чертовой ракеты, если считать по массе. И люди их построили. Без всяких экзоскелетов.

— Насколько я помню, — поправил очки Оскар, — при строительстве одной только пирамиды Хеопса погибло пятьдесят тысяч рабов, а у нас их всего сотня.

— Верно подмечено, — осклабился вояка. — Но мы гораздо умнее фараонов. И половину работы благодаря этим скелетам сможем проделать сами, а в остальном нам должны, нет, обязаны помочь краснокожие, иначе мы не доставим семена вовремя. Если и выбирать, кто умрет, то пусть лучше сотня чужаков, чем миллион наших. Идеальное решение проблемы вагонетки.

— Семена еще надо найти и привезти, — вздохнул ученый.

— Это уж доверим второй группе. Пусть каждый занимается своим делом.

Вторая группа как раз укладывала необходимые вещи на боковые обвесы двух вездеходов. Еще не занятые тяжелой работой инки с любопытством разглядывали стальных монстров, каждый из которых мог уместить шесть человек. Люди племени, живущие возле завода, хорошо разбирались в арифметике, поэтому справедливо решили, что десять солдат займут свои места в вездеходах и еще два сиденья достанутся инкам, чтобы те могли беречь силы. Они приняли желаемое за действительное, и, забыв о предосторожностях, кто-то решил сесть на одно из мест. Кара последовала незамедлительно — после удара клешней экзоскелета нарушитель отлетел на несколько метров. Поднявшись с земли, он испуганно посмотрел на захватчиков.

— Машины только для белых… и темных, — сказал Чарли. — Но не для вас. Краснокожим трогать их запрещено! Будете идти пешком. Вы же почти животные, наверное, привыкли носиться по лесам.

— У нас есть лошади, — подошла Лима, — и мы умеем ездить верхом.

Она держала под уздцы пару гнедых жеребцов, раза в два выше ее ростом. Животные казались спокойными, в отличие от переживших бойню людей. Руководящий погрузкой Альфа посмотрел на Лиму, поставил ящик с боеприпасами на землю и подошел к ней, чтобы разобраться с непарнокопытными.

— Прекрасный способ сбежать, когда мы уснем, да?

Но Лима была непреклонна. Она понимала, что без транспорта инки выбьются из сил и погибнут.

— Сколько до вашего «Ковчега»? Тысяча километров? От нас не будет никакой пользы, если мы истощимся на первой сотне. Я понимаю, что вы должны вернуться живыми, но и мы тоже. Позвольте нам ехать верхом. Я думаю, это будет честной сделкой.

Чарли рванул к девушке и схватил ее за шею железной рукой.

— Ты еще нам указывать будешь, шавка? — нарочито злобно рявкнул он, чтобы как можно сильнее забрызгать ее слюной.

Пуно в этот момент волочил мешки с грузом, но, увидев Лиму в стальном захвате неотесанного солдата, бросился к ней. Только жесткая хватка Хана уберегла парня от верной смерти. Друг покачал головой, мол, сейчас ничего не сделаешь. Ничего хорошего.

— Отставить, майор, — приказал Альфа. — Если мы хотим их помощи, то должны дать что-то взамен. Пусть берут своих лошадей. Быстрее доберемся до «Ковчега» и спасем больше жизней.

Командир подмигнул Чарли, так, чтобы никто из инков не видел: «Не все, что я сейчас сказал, надо воспринимать всерьез». Майор язвительно ухмыльнулся.

Лиме разрешили подготовить остальных лошадей. Она кормила их, надевала сбрую, подтягивала седла и гладила каждую по голове, шептала что-то на ухо. Девушка любила животных, и они любили ее. Она была яркой представительницей летящей сквозь века женственности, пережившей падение цивилизации и вырождение человечества. Почти от всего в этом мире остались одни руины, но среди толп мутантов, психов и каннибалов пробился светлый лучик надежды. Нежная, трогательная доброта все еще жила в своем главном храме — в девичьей душе.

Из некогда большого табуна у инков осталось всего шесть лошадей. Не так много, чтобы совершать на них какие-то вылазки или помогать племени переселяться в другие места, но достаточно, чтобы спасти жизни десяти человек. Верхом у краснокожих появлялся шанс добраться до цели, но основные трудности были еще впереди. Восьмерым предстояло разбиться на пары и надеяться, что лошади не устанут под их весом, а двоим самым упитанным инкам дали отдельных животных, но нагрузили их вьюками, так что во всех шести случаях вес оказался равным. Инки взяли в поход холодное оружие, сушенное мясо и несколько лишних шкур — после бойни нехватка одежды уже не была столь острой. Луки и копья привязывались к вьюкам по бокам лошадей, придавая животным суровый вид, будто мини-армия из шести всадников шла на войну с киммерийцами.

Но куда более грозно смотрелись гусеничные вездеходы пришельцев. Самодвижущиеся повозки без крыши имели по два ряда сидений и по большому багажнику сзади. Рулевое управление располагалось спереди слева и защищалось бронированным стеклом. Конструкция машин позволяла сидеть в экзокостюмах, что было неудивительно — пришельцы даже в туалет без этих железяк не ходили, что уж говорить о поездке на тысячи километров.

Когда все припасы из прилетевшей на Землю капсулы были перенесены в лагерь, солдаты принялись устанавливать радиостанцию. Им пригодилась высокая башня, которую едва не взорвал Виски. С нее сигнал принимался лучше, и можно было сэкономить несколько батарей. Когда инки увидели, как чужеземцы наводят огромную спутниковую тарелку куда-то в небо, очень удивились.

— Это для связи с нашим Кораблем, — объяснил им Эхо.

— Но разве ваш корабль не упал в лесу? Мы все видели яркую вспышку, — у небольшой части инков стал появляться стокгольмский синдром, и они почти по-дружески общались с захватчиками.

— Нет, — засмеялся Эхо. — В лесу упал наш посадочный челнок. Он одноразовый и взорвался при ударе. А капсула с нами и ценным грузом отсоединилась от него за секунду до контакта с землей, и мы приземлились на парашюте.

Инки изумленно смотрели в небо, пока возле них не появился Пуно с мешком провизии на плече.

— Так, значит, наверху еще один такой аппарат? — спросил он.

— В космосе? Да. И не просто челнок, а настоящий корабль. Раз в десять больше. На нем мы сюда прилетели и на нем надеемся вернуться обратно. — Эхо понял, что его не понимают и попробовал объяснить. — Космолеты слишком массивны для безопасного приземления на планету. К тому же им элементарно не хватит топлива, чтобы взлететь обратно. Поэтому они отправляют на поверхность посадочные капсулы, а сами кружат на орбите в ожидании возвращения миссии.

— На корабле тоже ваши люди?

— Да. И мы должны установить с ними связь.

Спутниковая тарелка пискнула и еще больше раскрылась в диаметре, как цветок под утренними лучами солнца. Теперь ее можно было видеть с любой точки лагеря, а в дождливую погоду даже укрыться под ней.

— Есть контакт! — закричал солдат с вышки.

— Отлично! — помахал ему Эхо, а потом бросил взгляд на собравшихся вокруг инков. — Хватит глазеть. Идите работать, пока полковник вас не увидел.

Все дружно разбежались по делам, коих с каждым часом становилось все больше. Десятка смелых собиралась в дальний поход, а почти сотня оставшихся начала убирать мусор со взлетной площадки и готовилась к чистке ракетных баков. Стартовый комплекс стоял почти в километре от лагеря — в опасной близости от мест обитания хищников, поэтому уже через несколько часов планы пришлось менять. Пожилую женщину уволок когтерог — мерзкое существо, похожее на дикого кабана, только с мутацией в виде двух рогов, как у трицератопса, и таких же острых когтей. Единственной разницей между ним и вымершим динозавром было отсутствие защитной пластины на затылке, что делало его убийство достаточно легким делом. Если, конечно, он не насадит тебя на рога раньше, чем успеешь прицелиться и выстрелить или ударить. Размеры у когтерога были относительно небольшие, зато бегал он быстро. Инки успели только услышать крик женщины, а в следующую минуту увидели лишь лужицу крови да уходящие в лес следы зверя.

Оставшийся в лагере за главного Браво покачал головой и побежал к полковнику.

— Так не пойдет, — отвел он Альфу в сторону. — Нам придется защищать краснокожих от нападения диких зверей, а это значит убрать с работ двух наших. Мы физически не успеем все сделать.

— Сейчас всем нелегко, капитан. Нам — здесь, на Земле, а нашим родным — на Марсе, где чертовы бактерии уничтожили всю еду. Не знаю, как ваша жена и дети, но моих тошнит от синтетической пищи. Врач сказал, они долго не протянут…

— Мои тоже, сэр, — покачал головой Браво.

— Так вот думай о них. О невинных людях, чья судьба теперь в наших руках. Я знаю, что перед нами стоит слишком сложная задача, и, действуй мы только из личных соображений, ни за что бы не справились. Но мы должны сделать это ради них.

— Да, сэр, вы правы, — вздохнул капитан. — Но еще бы несколько человек…

— Мы бы разбились, — одернул его Альфа. — Двадцать человек с оборудованием и вездеходами — это в два раза больше расчетного предела для спускаемой капсулы. Мы и так пошли на невероятный риск. Может, ты не знаешь, но парашют порвался в последний момент, и только густые деревья спасли нас, нашу миссию, а вместе с ней и миллионы людей от смерти.

— Пока что спасли… Но мы еще ничего не сделали.

— Ну так наберись сил на подвиг, потому что мы единственная надежда человечества… цивилизованной его части, — пламенно проговорил Альфа.

— В худшем случае есть еще другие корабли, — попытался успокоиться Браво.

— Они слишком медленные. Мы экипаж самого быстрого космолета в истории человечества, лучшие из лучших, но даже мы не сможем вернуться вовремя, если не закончим тут за три месяца. Окно для самого короткого перелета закроется, Марс и Земля слишком далеко разойдутся в пространстве. А даже месяц нашего промедления — это сотни тысяч голодных смертей. Если же переложить миссию на медленные корабли, которые зависят от гравитационных маневров и прочих нюансов, то смело хорони миллионов двадцать. Хочешь, чтобы они умерли?

— Нет, сэр! — воскликнул Браво.

— Думаешь, что мы не успеем?

— Нет, сэр! Расшибемся в лепешку, но закончим вовремя! Это я обещаю.

— Отлично. Вот такого человека мне не страшно оставить за старшего.

— Удачи в походе.

— Да уж. Она нам точно понадобится, — ответил Альфа.

Он ушел в сторону заброшенного дома, где уже сотни лет никто не жил, обогнул покосившуюся постройку и исчез из поля зрения подчиненных. Только оставшись в одиночестве, он позволил себе проявить слабость — поник, оперся о бетонную стену и свесил голову. Некоторое время он тер ладонями лицо, будто избавляясь от лишних мыслей. Краткий сеанс массажа и медитации наедине с собой, чтобы никто не видел. У подчиненных должен быть ориентир — сильный и несгибаемый, иначе походу конец. Альфа похлопал себя по щекам и встрепенулся. В следующий миг он уже шел в лагерь управлять своими солдатами.

Всего десять минут без командующего, и там вновь разгорелся спор. Несколько краснокожих стояли на коленях перед Чарли и о чем-то его умоляли, а майор угрожал им автоматом.

— А ну заткнулись! — кричал он, размахивая оружием и тыча им в красные лица. — Идите работать!

— Но это самоубийство! — отчаянно спорили инки. — Лучше сразу нас убейте.

О степени нависшей над ними опасности можно было догадаться по их готовности умереть здесь и сейчас.

— Что в этот раз? — сердито спросил полковник.

— Не хотят делиться горючим, — пожал плечами Чарли и приготовился стрелять, но в последний момент Альфа опустил его автомат, давая инкам последнее слово.

— Мы не выживем без стен огня! — взмолились они. — Нас спасало только горючее с завода.

Майор повернулся к командиру, нервно жуя кусок ветки, используя его как зубочистку.

— Они услышали, что мы три месяца будем качать топливо в ракету вместо того, чтобы дать им заполнить свои защитные рвы.

— Мы должны заправить ракету, — кивнул Альфа.

— Без топлива нам конец! Хищники или дикси нас разорвут. Какой смысл вам помогать?

Полковник задумался над выходом из ситуации. С одной стороны, он был человеком чести и не любил врать, с другой — на кону лежали миллионы жизней. Ради такого можно было даже убить, что солдаты вчера и сделали. Но одно дело — самозащита от аборигенов, пусть даже их палки и не могли причинить вред морпехам, а совсем другое — наглая ложь. Пару секунд он взвешивал за и против и наконец произнес:

— Убив вас сразу, мы лишимся рабочих рук, так что не хотелось бы до этого доводить. Однако, лишая вас огненных стен, мы в то же время помогаем вам оружием. Наши лазеры смогут вас защитить, а… если нам удастся забрать семена из «Ковчега», мы отдадим вам их часть. Намного больше, чем было в вашем мешке.

Альфа умолчал о том, что марсианам требовались все семена, какие они только смогут достать, даже та мелочь, что завалялась у инков. Все до единого. Ему стоило большого труда заставить молчать свою солдатскую честь и не показать никаких эмоций.

Успокоенные инки поднялись с земли и бодро засеменили к ракете, на ходу прикидывая, сколько килограмм семян может достаться каждому. Солдаты же тем временем закончили подготовку к дальнему странствию. Аккумуляторы вездеходов были заряжены, а солнечные батареи проверены и установлены по их бокам, словно крылья. Грузовые отсеки ломились от синтетической еды марсиан и сушеного мяса инков, от коробок с патронами разных калибров и источников питания для лазеров.

Временный командный пункт захватчиков находился в доме вождя, который продолжал томиться в плену с Матфеем.

— Поможешь нам, и их отпустят, — сказал Лиме полковник, когда все участники похода собрались вместе.

Десять морпехов и столько же краснокожих прятались от налетевшего ветра под надежной защитой стен. Инкам не слишком доверяли, особенно после того, как на их глазах были убиты многие соплеменники, поэтому всех краснокожих членов маленького отряда заковали в наручники и соединили одной на всех цепью, не позволявшей сбежать. Солдаты сделали так, чтобы инки ни на минуту не забывали о своем рабском положении, даже находясь на инструктаже в командном пункте. Но пленники были рады и этому — у них появился шанс раздобыть гору семян и спасти оставшуюся половину племени от вымирания. Конечно, если верить словам полковника. А еще солдаты принесли с собой тайные знания и чудо-технику, так что к ним приходилось относиться всерьез. Поэтому инки сидели в бывшем доме вождя и жадно впитывали информацию.

В окружении светящихся карт, экзоскелетов и лазеров алтарь бога Ойла стал архаизмом, даже сюрреализмом. Краснокожие были такими же людьми, как и морпехи, а значит, сразу догадались, что за пределами их понимания, за пределами веры в богов лежит куда более необъятный и неизведанный мир. Это самим фактом своего существования подтверждали сидевшие вокруг представители земного прошлого.

— Путь предстоит неблизкий, — говорил полковник, склонившись над цифровой картой. — Мы должны уложиться в три месяца, иначе Земля слишком сильно отдалится от Марса. К каждому дню задержки будет прибавляться два дня пути. Да и топлива на космолете впритык. Форсированный полет опустошает баки, как путник холодную кружку пива после долгого дня на жаре.

Последнюю фразу инки не поняли. Им только предстояло узнать о существовании пива.

— Есть еще одна причина торопиться… — Альфа задумался.

Стоило ли нагружать информацией глупых аборигенов? В этот вечер они и так узнали больше, чем за всю свою жизнь. Но Лима все поняла и сама продолжила его мысль:

— Вспышка Солнца. Через три месяца. Самая сильная, что я видела.

Полковник удивленно поднял голову и направился к девушке сквозь висящую в воздухе карту. Контуры планеты со всеми ее континентами и морями проскочили снизу вверх по броне Альфы и остановились на его морщинистом лице. Светящийся луч голограммы оказался как раз под ним.

— Видела? — переспросил полковник.

— Во сне. Мне иногда приходят образы будущего. Я видела ваш прилет и смерть соплеменников так же отчетливо, как вспышку Солнца.

— Интересно… — Командир не верил своим ушам. — Наши приборы действительно зафиксировали активность в недрах звезды, какая бывает перед вспышками. По приблизительным подсчетам она случится примерно через три месяца.

Лима лишь обреченно опустила глаза. Она перестала чувствовать смысл жизни и запросто бы обменяла свой дар предвидения на здоровье отца, на защиту от дикси, на несколько лишних зерен, в конце концов.

— Солнечные вспышки стали одной из длинного ряда причин, по которым люди покинули Землю, — пробубнил Дельта, а потом посмотрел на сидящих вокруг краснокожих и уточнил: — Ну… развитые люди. Всполохи эти — сверхсильные электромагнитные выбросы, ломающие сложную технику. Они выводят из строя микросхемы и сверхточную аппаратуру, используемую в том числе и в ракетах. Вот главная причина улететь до середины зимы. Иначе придется заново готовить ракету. Вы позволите, полковник?

Он дождался, пока командир отойдет в сторону и голограмма уйдет с его брони и лица, после чего вывел проекцию карты местности. Трехмерная полусфера показывала северную часть Восточного полушария. Выглядело это как небесный квадрант, только наоборот — смотрящие видели Землю со стороны неба.

— Наверно, никогда не задумывались, где находитесь? Тогда любуйтесь, вот тут ваше племя. — Дельта указал на точку возле слова «Плесецк». — А севернее от него бывший Архангельск, а теперь просто куча заселенных непонятно кем радиоактивных руин.

Все инки за исключением Лимы потянулись ближе к спутниковому изображению и с удивлением разглядывали свой мир. В девяти па́рах глаз отражалось голубое свечение.

— Город ангелов, — вздохнул Пуно. — Какая ирония…

— Значит, именно там живут каннибалы, — продолжил его мысль Хан.

— Правда? — удивился Дельта.

— Да. Мерзкие людоеды нападают на нас с севера, — подался вперед Пуно. — Мы называем их дикси. Они приходят маленькими разведывательными отрядами, значит, живут далеко.

Дельта сверился с данными и подтвердил:

— Это единственный крупный населенный пункт к северу. Так что, да, каннибалы живут в городе ангелов.

— Чертовщина какая-то! — вскочил Куско.

Считая себя лидером, он слишком долго не мог вставить слово в разговор и поэтому разозлился не то на себя, не то на весь мир. Все удивленно посмотрели на него.

— Что за красная линия? — нервно продолжал он. — Хотите пойти в логово зверя — ради бога. Но не надо тащить на смерть на́с.

Альфа перестал разглядывать странные фигурки на алтаре и повернулся в его сторону.

— Не забывай, что если не вернемся мы́, то и племени несдобровать. Ничего личного — таков у нас приказ.

— Тогда вам точно не туда, — поднялся со своего места Хан. — Раз уж наши жизни зависят от ваших, нечего туда соваться.

Некоторые солдаты вскочили, чтобы поставить на место зарвавшегося дикаря, но в своих громоздких и неповоротливых экзоскелетах были как слоны в посудной лавке — не смогли все одновременно подойти к Хану, только бились друг о друга и топтались на месте.

— Ладно, тише, — успокоил всех Альфа. — Это лишь один из маршрутов. Самый короткий, но и самый опасный. Здесь еще есть зеленая стрелка.

Позвякивая цепью, краснокожие прошли немного влево вокруг полусферы и увидели другую, не такую заметную линию, по большой дуге огибающую Белое море и тянущуюся через так называемую Карелию до некогда существовавшего в этих местах города Мурманска.

— Короткий путь занял бы меньше месяца, — уточнил полковник, — но разведка из космоса не нашла в порту Архангельска ни одного целого судна, на котором можно было бы доплыть до Шпицбергена. Конечно, мы можем остаться там на несколько дней и собрать из старых кораблей один…

— Нет! — закричала Лима. — Вы не видели этих тварей! Они намного сильнее нас. Если их будут сотни, ваши скелеты ничем не помогут.

Альфа глубоко вздохнул:

— Длинный путь займет два месяца. — Он впервые в жизни проводил инструктаж перед краснокожими, и его это удивляло не меньше, чем их. — Относительно безопасный вариант. Топливо с завода все равно будет наполнять баки ракеты гораздо дольше одного месяца, к тому же мы заметили невредимый корабль в бывшем порту бывшего опять-таки Мурманска.

— Ну и названия, язык сломаешь, — ухмыльнулся Космо. — Кто их придумал?

— Как-никак ваши предки, — попытался сострить Чарли, но не вышло.

— Насколько я понимаю, это и ваши предки тоже, — вмешалась Лима. — Все эти города стояли до того, как вы бросили Землю.

Напыщенный майор не нашел, чем быстро ответить, а потому в гневе сел на место и мысленно поставил в свой невидимый черный список очередной крестик напротив имени девушки. Некоторые люди не злятся или даже не принимают все близко к сердцу, но другие, злопамятные и мстительные, даже на смертном одре будут помнить лица своих обидчиков, тех, кто усомнился в их величии и власти. Чарли представлял, какими способами опорочит и убьет Лиму, и даже не заметил того момента, когда инков вывели из комнаты на грязный воздух.

— Подъем в семь утра! — крикнул им вслед Альфа. — Выдвигаемся на рассвете.

Два солдата конвоировали краснокожих во двор, заперли их в соседнем доме и вернулись обратно. Теперь в штабе осталось только десять марсиан. Обстановка была напряженная. Земля опасна — это вам не стерильные катакомбы Марса, где нет никакой жизни, кроме самой развитой. И даже туда проникли вредоносные бактерии. Чего уж говорить о кишащей мутантами и микробами Земле?

— Все-таки корабль? — ухмыльнулся Дельта. — Настоящий морской. Мы будем первыми морпехами за пятьсот лет, кто действительно оправдает свое название.

Альфа не обратил внимания на шутку.

— Не забудьте проверить аккумуляторы в экзоскелетах, — обратился он ко всем. — Если у кого-то слабый заряд, обменяйтесь с остающимися в лагере. В походе выносливость важнее, чем здесь. Как бы много вы ни тренировались, земная сила тяжести в три раза больше нашей, поэтому тут мы слабее самого хилого краснокожего. Не забывайте об этом, когда будете ухаживать за своей броней.

— Да, сэр, — разлетелось по комнате.

— Все свободны. Выспитесь хорошо. Даже не знаю, найдется ли в ближайшие пару месяцев еще возможность так спокойно поспать.

Чертовски пророческое замечание.

Все разошлись, а полковник еще долго размышлял, склонившись над висящей в воздухе картой. Он кое-как снял свой титановый панцирь и сидел на краю кровати в походном термобелье. Каждый вдох давался с трудом. Атмосфера давила, как в самых глубоких марсианских колониях, а воздух был настолько отравлен, что им невозможно было надышаться. Жаждущие кислорода легкие хотели вдыхать еще и еще, но тем самым только быстрее загрязняли организм. Альфа чувствовал себя киношным покорителем Олимпа, который не может надышаться на высоте. И в отличие от стерильного кислорода в баллонах, земной смесью нечистот злоупотреблять было нельзя. Только так можно продлить себе потенциально короткую, наполненную всеми опасностями дикой планеты жизнь.

Он пару раз крутанул голограмму загазованного серого шарика, посмотрел на анимацию карты и, не найдя в этом ничего забавного, выключил электронику, лег на кровать. Ржавая сетка под ним заскрипела, но полковник уже ничего не слышал — он отключился как по команде и уже пребывал в черном кинотеатре воображения, где вот-вот должен был начаться бесплатный сеанс кошмаров.

Когда сеанс шел полным ходом, почти весь лагерь спал. Одна Лима третью ночь подряд не могла сомкнуть глаз. Она слышала дыхание и храп девятерых скованных с ней соплеменников, видела заглянувшую через узкую щель в окне любознательную луну и думала, думала, думала об отце. Глаза привыкли ко тьме, и она огляделась, удостоверилась, что никто не смотрит и даже Куско, грубо обнявший ее рукой, крепко спит. Она достала из складок своей шкуры иголку, которую держала в руках в тот самый злосчастный момент приземления марсиан, и согнула ее железный кончик об пол. Стараясь не звенеть цепью, она минут тридцать возилась с получившейся отмычкой. В конце концов наручники раскрылись, и она очень медленно высвободила руки, выбралась из объятий храпящего Куско и подошла к двери. Отобранные для похода инки были заперты в маленьком помещении размером три на пять метров — просто подсобка, чудом сохранившаяся за сотни лет. Лима посмотрела через щель на волю, откуда ее манила уставшая от одиночества луна, и увидела охраняющего инков солдата. Тот присматривал не только за их домиком, но и за доброй половиной лагеря, а потому стоял на достаточном отдалении. Лима решила рискнуть и, когда замок двери поддался ее отмычке, аккуратно выбралась наружу. Никогда раньше ей не приходилось быть взломщиком, но такой опыт ей очень понравился. Умная и ловкая девушка любила овладевать новыми навыками.

Еще полчаса она наблюдала за маршрутами охранников, после чего незамеченная пробралась к камере, где держали ее отца. Миниатюрная фигура то ли девушки, то ли призрака проскользнула в тени, как подхваченный ветром лист.

— Отец, — шепнула она в окно.

— Лима, дочка, ты как?

— Обо мне не беспокойся. Как нога?

— Матфей перевязал ее новой тканью, но пуля сидит внутри, и боюсь, как бы не загноилось.

— Утром я попрошу, чтобы они помогли.

— Нет, Лима, — прохрипел Инка. — Они специально держат меня в таком состоянии, чтобы подчинить тебя.

— Я помогу им.

— Не надо. Я все равно уже не жилец. Самый старый в племени.

— У меня нет выбора. — Лима старалась шептать как можно тише. — Завтра утром выступаем за семенами. А когда вернемся, они оставят нам часть добычи и улетят на ракете.

Прожектор на крыше ближайшего здания медленно вращался, освещая лагерь по кругу, и девушке приходилось постоянно перемещаться у тюремной стены, чтобы оставаться в тени. Танцы и лазанье по деревьям в детстве развили в ней гибкость. Отец тоже прятался в тени, когда яркий луч света попадал в окно. Как только возвращалась темнота, они продолжали разговор.

— Я им не верю, — говорил Инка. — Они ничего нам не оставят.

— В любом случае иного выхода нет. Они намного сильнее нас, а еще, оказывается, на орбите летает их огромный корабль. Не знаю, на что он способен.

— Настоящие дьяволы, — прошептал отец.

— Главное — найти семена. А там я придумаю, как забрать нашу долю. Ладно, мне пора.

— Береги себя, дочка.

— И ты. Общайся со мной мысленно. Может, услышу что-то в видениях.

Она скользнула в темный проход между двумя домами за секунду до того, как к тюрьме подошел часовой с автоматом на металлическом плече. Он осмотрелся, прислушался, но ничего подозрительного не обнаружил.

Лима, как сама тень, вернулась к подсобке, где мирно спали девять оставленных ею инков. Это был тот самый глубокий час ночи, когда в людях оживают глубоко спрятанные таланты, подсознание открывается и получает энергию напрямую из космоса. Девушка не ожидала от себя столь дерзкой и продуманной вылазки. Она не принадлежала себе, ее словно вел кто-то более умный, ловкий, отважный, таящийся в глубине ее разума. В экстренных ситуациях люди раскрываются в полную силу. Теперь, как и тысячу лет назад, все просто играли роли. Лиме еще при рождении выпало быть бесстрашной, и только сейчас она знакомилась со своим сценарием, со своим театральным амплуа. Она раскрывалась, как бутон розы, и, если бы не рваная шкура и грязные волосы, все ахнули бы от ее гармоничности.

Две минуты потребовалось, чтобы защелкнуть на себе наручники и нырнуть в объятия Куско. Лима еще не знала, какую службу может сыграть ее новое умение, поэтому хотела сохранить его в тайне даже от своих. Она наконец-то расслабилась и проспала три оставшихся до рассвета часа. Что ж, видимо, она не умрет от переутомления в первый же день похода. Начало хорошее.

Удар полковника по стальному листу разбудил лагерь. Петухи уже лет триста, как вымерли, поэтому утром стояла тягучая тишина. На календаре было двадцатое октября, а значит, солнце еще не собиралось появляться над лесом, и лишь самые озорные его лучи игриво пробивались сквозь толщу деревьев и покалывали глаза.

Десять закованных в цепь инков, зевая, отправились к лошадям, а остальные принялись за непосильную работу по подготовке ракеты к полету. Краснокожие не представляли, как можно прочистить ее баки и наполнить их тысячей тонн топлива, но с каждым днем обязаны были приближаться к конечной цели. В этом им «помогал» Юрас, ставший теперь главным над инками, эдакое связующее звено между краснокожими и черно-белыми людьми. Почти что вождь племени, пусть только на военное время. Он бегал между работающими морпехами и соплеменниками, координируя их действия. Один экзоскелет мог сделать работу десятерых человек, так что согласование действительно было необходимо. Благодаря своим организаторским способностям Юрас завоевал привилегии у марсиан. Ему разрешили ночевать дома, а не в загоне и питаться консервами с нормальной едой.

— На Марсе эта штука стоит как годовая зарплата рядового. — Браво показал на жестяную банку с бобами. — После заражения растений умер и весь питающийся ими скот. Настоящие консервы без ГМО. Такие больше не выпускаются.

— За ваше здоровье, — подлизывался Юрас.

Пришельцы окончательно разделились на две группы по десять человек. Первая осталась готовить ракету к запуску под руководством Браво, а вторая под начальством полковника Альфы отправилась на поиски утраченного «Ковчега». И десять скованных цепью инков должны были им в этом помочь.

Без долгих прощаний объединенный инко-марсианский отряд двинулся в путь. Зашуршали гусеницы вездеходов по мерзлой земле, затрещали ветки под ними. Даже несмотря на отсутствие двигателей внутреннего сгорания, машины издавали шум из-за всего, с чем соприкасались. Лишь лошади, как и тысячу лет назад, оставались наименее тихим транспортом. Если не считать звона цепи сидящих на них краснокожих. Инки ехали первыми. Хорошо зная здешние тропы и будучи плоть от плоти детьми этого мира, они были куда более полезными скаутами, чем закованные в броню морпехи, впервые видящие здешний лес. Пришельцы чувствовали себя туристами на сафари, скрывали страх, шутили, поглаживая дула автоматов. С хорошими проводниками всегда так легко. Натянутая между краснокожими цепь не позволяла им пытаться сбежать, поэтому о них не беспокоились. Довольные собой марсиане ехали следом и смотрели, как лязг кандалов распугивает здешних птиц.

— Мы привлекаем к себе слишком много внимания этим шумом, — обратился к морпехам Куско. Он сидел на одной лошади с Лимой. — Кто знает, какие твари могут встретиться нам на пути.

— Сиди смирно, — приказал Альфа. — Вы слишком хорошо знаете эти края, чтобы дать вам возможность разбежаться. Первые сто километров будете ехать только так.

Спорить было сложно, и пленники продолжили путь в тяжелом молчании. Все глядели в землю и лишь иногда по сторонам. В нескольких километрах от лагеря местность действительно была очень знакомой, родной. Одна только Лима смотрела на небо, витая в своих мыслях.

— Погодите! — испугалась она. — Солнце справа. Мы же идем на север!

— Ну да. — Чарли отвечал громко из-за звона цепи и шуршания гусениц. — А что, поджилки трясутся?

— Там станция по очистке воды, — пояснил Дельта. — Наполним канистры и повернем на восток. Не бойтесь, мы учли вашу информацию о каннибалах.

— А я бы встретился с ними лицом к лицу, — не унимался майор, играя металлическими мышцами экзоскелета. — Может, вы и боитесь этих ублюдков, но настоящим морпехам все по плечу.

Лима закатила глаза. Ее бесила непрошибаемая самоуверенность некоторых людей, знакомая ей еще с детства. Даже среди соплеменников встречались подобные типы, но у них были и положительные стороны, а вот Чарли являл собой квинтэссенцию всех возможных пороков, единственный и неповторимый в своем роде. Хотя нет, знала она еще одного такого же — Куско. Сейчас он как раз прижал ее к себе. Наверно, не зря люди похожи друг на друга. Если мир не театр безумца-кукловода, тогда точно вотчина чревовещателя, который, как в тряпичные куклы, засовывает в людей руки и управляет ими как хочет. Куско и Чарли наверняка были нанизаны на культяпки одного и того же садиста.

Караван вышел к реке и двинулся по тропе вдоль крутого берега. Встроенный в вездеход счетчик Гейгера разразился беспрерывным треском.

— Не нравится мне это, — сказал один из морпехов.

— Мы тут ненадолго, — ответил полковник. — Найдем водоочистную станцию, перейдем эту радиоактивную клоаку и двинемся на северо-запад.

Онега действительно попахивала. Одному Ойлу было известно, какие промышленные отходы сливались в нее выше по течению. Зловоние стояло омерзительное. Даже в вызывающем тошноту воздухе оно не затерялось и даже преобладало над остальной химией. Тысячу лет назад некоторые активисты ходили по густонаселенным городам с пылесосом, втягивали в него воздух, и к концу дня в пылевом мешке появлялся черный, отвратительный сгусток нечистот, которыми дышали люди. Из таких сгустков, утрамбованных в кирпичи, наверняка отстроены нижние этажи преисподней. Так вот теперь движок пылесоса забился бы грязью и сгорел на третьей минуте работы. Ничего бы он не собрал. Двое из трех погибающих от удушья новорожденных тому подтверждение.

Двигатели вездеходов работали на электричестве, а потому плевать хотели на состав воздуха, чего нельзя было сказать о морпехах. Сидящий в последней машине солдат с буквой I на груди склонился набок, и его вырвало с крутого обрыва в сторону шипящих вод. В некоторых местах они бились о камни, пузырились и плескались, отливая странным зеленым свечением.

Не успел отряд проехать и сотни метров по берегу, как на него налетел ураган. Солдаты уже познакомились с резкими изменениями зимней погоды, но на открытой местности стихия разыгралась куда сильнее, чем в защищенном густым лесом лагере. Порывы ветра били в лицо, подхватывали опавшие листья и уносили их на юг. Морозный осенний воздух шел с Белого моря и, наполненный миллионом химических соединений, словно живой, пытался высосать все человеческое тепло, чтобы наполниться новой силой. Он то усиливался, то утихал. Сменялся секундным штилем, но все знали, что стоит сделать один быстрый вдох, как ветер вернется. Собственно, так и дышали — в редкие паузы между порывами. Брызги бьющейся о камни реки с легкостью уносились по воздуху, словно не весили ничего. Заиндевевшие лица людей чувствовали их стальные прикосновения.

— Не дайте воде попасть в легкие! Надеть респираторы! — прокричал Альфа и закрыл лицо защитным устройством, а поверх натянул шлем.

Большинство морпехов уже давно надели защитные маски, а краснокожие спасались простыми тряпками, обмотанными вокруг головы. Непонятно, что было страшнее — грязный ветер, способный загнать инфекцию в глаза, нос, рот и уши, или брызги отравленной радиоактивной реки с живущими в ней мириадами бактерий. Но, скорее всего, страшнее было нечто другое, еще только поджидавшее путников на их длинном пути.

Водоочистная станция располагалась в тридцати километрах к северу по течению. Замшелое угловатое здание покрылось всякой растительностью. Разноцветные корни уходили глубоко в потрескавшиеся стены, а само здание вросло в землю. Вокруг него стоял гул, знакомый инкам по похоронной будке, так же уходящей на многие метры вглубь земли. Монотонные вибрации от станции поднимались по всему телу, и от них закладывало уши. Тем, кто долго стоял на одном месте, казалось, что они медленно сдвигались в сторону, как вибрирующий телефон на столе.

Аналогию с мобильником, конечно, использовали только морпехи. Инкам не с чем было сравнить.

— Просто шум. Не так страшно, как вы думали, — бросил Альфа краснокожим.

Они уже привязали лошадей к ближайшим деревьям и поили их из мисок. Между лесом и станцией тянулись тридцать метров раздолья. Маленький клочок земли в помощь всем страдающим от клаустрофобии.

— Здесь река делает поворот, и начинается земля дикси, — сурово произнес Куско, строя из себя местного вожака. Если хочешь командовать сотней-другой людей, то десять человек ты должен обуздать на раз-два. Красавица-невеста, которая всегда рядом, тоже прибавляла ему политического веса. Надо было обуздать и ее.

— Жена будущего вождя не должна поить лошадей, — строго сказал он. — Для этого есть другие.

Лима лишь насупилась и продолжила держать миску у рта своего жеребца. Будущий муж хотел дернуть за связывающую их цепь, но пожалел воду. Проучит в следующий раз — когда не будет важного разговора с морпехами. Властители судеб не так часто общаются с инками, чтобы отвлекаться на всяких девок.

— Мы никогда не были тут днем, — повернулся он к Альфе. — Не советую здесь задерживаться.

— Насчет нас не беспокойся, Ку… Как тебя зовут? — задумался командир.

— Куско. А это моя невеста Лима.

Стоявшие за ним Пуно и Хан выступили вперед и попытались представиться полковнику, но будущий вождь дернул цепь назад и придержал наглых выскочек.

— С начальством общаться через меня! — рявкнул он.

Пуно и Хан переглянулись. Они запросто могли взбунтоваться против самопровозглашенного вождя, но для этого надо было перетянуть на свою сторону кого-то еще. Если двое из десяти инков чем-то недовольны, то это их проблема, если пятеро — уже проблема вождя, но беда в том, что молчаливое большинство всегда за человека, громче всех называющего себя лидером, и не хочет влезать ни в какие дрязги. Так было тысячу лет назад и так будет всегда. Чертов театр людей.

Последней надеждой Пуно был Космо, но тот специально отвернулся, с неподражаемым интересом разглядывая сухие деревья, по которым ползали огромные тараканы. В отличие от своих давних предков, живших тысячу лет назад, онивыросли до размеров белок — тех самых, что когда-то давно собирали орехи, грибы и ягоды, пока их не истребили мутировавшие насекомые. Выглядели тараканы противно, но были ценным источником энергии. Разумеется, если удастся их победить. Пока инкам хватало обычной пищи, но кто знает, сколько продлится поход…

Больше часа ушло на наполнение канистр и животов. Каждый из двадцати путников напился в надежде, что организм сделает запасы на черный день. Не факт, что все сразу отложится, но в теле среднего человека может храниться несколько лишних литров воды, прямо как в горбе оленя, которого вспомнили добрым словом на привале. Большинство инков съедало по одному тонкому кусочку мяса три раза в день, чтобы надольше растянуть запасы. Куско ел сразу по два и смотрел на подопечных тем же вызывающим взглядом, что и, так сказать, его брат от другой матери Чарли. Под прицелом автоматов спорить никому не хотелось, поэтому все мирились с его львиной долей. Цепь монотонно позвякивала, давая знать, что все под контролем.

Марсиане даже устроили некое подобие пикника, ведь их родной дом не изобиловал открытыми пространствами да еще с растительностью и небом. Они тянули время, которое, как казалось инкам, превратилось в дикий мед, свисающий с гнезда и растягивающийся все сильней и сильней, но никак не желающий капать вниз. В любую минуту здесь могли появиться дикси, и это сводило с ума.

Наконец морпехи двинулись дальше. Они отправили инков и лошадей к реке, а затем аккуратно, чтобы не свалиться с крутого склона, спустили туда свои вездеходы. Теперь вода плескалась прямо у ног, вызывая неприятные ощущения и порождая пугающие мысли о радиации. Нельзя было терять время. Глубина в самом мелком месте оказалась больше метра, а стремительный поток всеми силами пытался сбить с ног. Лошади испуганно топтались на берегу и ржали на всю округу. Инки пытались их успокоить не столько ради заботы о животных, хотя она, конечно, тоже была, сколько из страха привлечь внимание каннибалов.

Понемногу Лима и Пуно научили лошадей ладить с водой и стали осторожно переводить их на западный берег. Мешала натянутая между инками цепь, которую морпехи к тому же привязали к своим экзоскелетам. Вездеходы не смогли проехать по такой глубине, а потому их тащили вручную. Громоздкие машины постоянно застревали на подводных камнях, а быстрое течение давило им в бок и норовило перевернуть. Но сложнее всего было удерживать задние части машин выше уровня реки, чтобы ее губительные потоки не дай бог не смешались с запасами чистой воды. Баки, конечно, герметичны, но кто в здравом уме согласился бы из них пить, проведи они хоть минуту под радиоактивной водой?

Онега покорилась и через час уже оказалась позади. Сухие ветви далеких деревьев качались в такт завываниям ветра и легкими росчерками рисовали пейзаж безысходности. Когда путники были на том берегу, поляна и лес вокруг очистной станции казались живыми, реальными. Их оживляли сами люди. Теперь же окутанный краснеющим небом лес выглядел мертвой родинкой на теле тлеющей Пустоши. Он был хуже безжизненного клочка земли, он сам вытягивал жизнь из округи — из птиц, неба, воды и глаз смотрящих на него инков. Ужас перелетал на другой берег реки и захватывал чуткий взор. Лима смотрела на пустой лес недвижимая и не могла понять, как ничто может источать столько жути? Или там все-таки кто-то был, смотрел сейчас на нее своими серыми болезненными глазами, затерявшимися в тени деревьев? Несколько мутных точек и легкие движения тел, которые запросто можно спутать с покачиванием ветвей. Единственным, кто тоже почуял неладное, был Пуно. Несколько секунд они оба смотрели в омертвевшую даль, позволяли пейзажу сосать из себя жизненные силы и устремления, разрывать окровавленными клыками надежду. Деревья словно гнилые зубы, а над ними небо словно багряная пасть с язвами-облаками. Неужели этот берег со стороны выглядел таким же мертвым, пропащим, и только присутствие человека с его необузданной тягой к жизни наполняло это место душевным светом? Но скоро люди двинутся дальше, а вместе с ними отсюда уйдет этот неуловимый душевный свет, и лес со станцией окончательно погрузятся в тлеющее посреди черной дыры апокалипсиса забвение.

Вокруг всегда пустота. Все, на что ни направлен человеческий глаз, — мертво. Только караван — маленький лучик жизни — движется на северо-запад и рождает вокруг себя смысл, который сразу же умирает, если на караван не смотреть. Или смотреть издалека.

«Жуткое зрелище», — сказала про себя Лима.

— Забудь о том береге. — Пуно будто услышал ее. — Наша одежда заражена рекой, вот о чем действительно надо беспокоиться.

Инки нахватались радиации на годы вперед и не могли из-за этого сдержать ужаса, но морпехи только посмеивались над отсталыми краснокожими. Причина их спокойствия крылась в аэрозоле, чьи чудодейственные пары избавляли от недавнего излучения. Каждый из них достал по баллончику и обрызгал себя с головы до ног.

— Думали, мы прилетим на тонущую в радиации Землю без мер предосторожности? — забавлялся Чарли. — Хотите такой баллончик? Тогда вам придется быстро поумнеть и изобрести его. Лет пятьсот вам, наверное, хватит.

Некоторые морпехи посмеялись и похлопали его по плечу. Эхо прошел мимо него и натянуто улыбнулся, чтобы поддержать сослуживца. Оказавшись возле инков, он сказал:

— На самом деле он не такой плохой, каким пытается выглядеть. Вот, держите мой баллон. Распыляйте аккуратно, а то на всех не хватит.

Куско начал обдавать себя и Лиму аэрозолем, не жалея белого сладкого газа. Космо и другие нейтралы быстро смекнули, что проще встать на сторону сильного негодяя, чем пытаться чего-то добиться. Таким образом в маленьком отряде инков образовалось две группы — семь человек во главе с Куско и трое изгоев в лице Пуно, Хана и Лимы. Они не были ни самыми слабыми, ни глупыми, скорее наоборот, но мозг человека склонен считать главной ценностью наглость и дерзость, а в благородстве и честности видеть слабость. К тому же люди не любят тех, чья линия поведения хоть на толику отличается от их собственной. Это вызывает искреннее презрение. Так прописаны роли вечного человеческого спектакля, и никому, кроме Ойла, не по силам их изменить.

Знай морпехи и инки, что все их мысли и действия предрешены, не стали бы идти за семенами, кого-то спасать. Зачем? Для чего? Человек не способен на жизнь без свободы воли. Поэтому запрограммирован думать, что она у него есть.

Тем не менее они барахтались, что-то делали. Даже избавлялись от радиации, несмотря на то, что наверняка скоро умрут. Баллончика хватило даже Пуно и Хану. Умные парни догадались, как можно с толком использовать последние граммы вещества: высушив тело, а потом бережно растерев несколько капель по коже. Счетчик Гейгера показал у всех стандартную для этих мест радиацию, на уровне центра Припяти тысячелетней давности, но уже далеко не такую смертельную, как у реки.

Отряд двинулся в путь тем же хорошо зарекомендовавшим себя строем — связанные цепью инки под присмотром едущих сзади морпехов. Первой шла лошадь с Пуно и Ханом. Хитрый Куско справедливо предположил, что самое опасное место именно на острие каравана. Будучи расчетливым человеком, он не желал лично им ничего плохого, просто ненавидел всех, кто не следует его линии, не преклоняется перед его властью и силой. Вместе с Лимой он ехал на шестой лошади, чтобы держаться возле своих господ. Таким образом Пуно и Лима оказались на разных концах цепи. Теперь их действительно связывала неразрывная сила, но это внешнее ее проявление не шло ни в какое сравнение с невидимой духовной связью, которую ничем невозможно обрубить. Цепь тянулась через оковы, как нить через игольные ушки, поэтому восемь инков не были непосредственно связаны с ней. Крепилась она только на первом и последнем члене отряда, так что Пуно и Лима в прямом смысле чувствовали друг друга. Незаметно для остальных они натягивали цепь то в одну, то в другую сторону, будто играя у всех на виду в невидимую игру. Для Пуно это был апогей его жизни, а для Лимы забавное развлечение, но каждый такой мимолетный контакт делал их ближе, ведь если внимание парня не раздражает девушку, то оно ее привлекает, и третьего не дано. Две крайности правят миром. По меньшей мере так прописано в сценарии жизни, и в отличие от профессиональных актеров театра и кино, этим инкам даже не надо заучивать роль — они по факту своего существования знают ее назубок.

Отряд двигался по тропе, практически незаметной на первый взгляд. Вроде бы лес без единого намека на цивилизацию, но под налетом пятисот лет хаоса, словно под толстым слоем пыли, он таил в себе следы старой асфальтированной дороги. Асфальта, разумеется, не осталось, но деревья в этом месте росли чуть дальше друг от друга, чем в среднем по лесу. Где-то два метра вместо полутора. У растений тоже есть генная память. Когда-то давно две части леса разделяли тридцать метров, занятые двухполосной трассой с обочиной, но потом цивилизация сгинула, а с ней и инфраструктура. Деревья стали расти все ближе, а когда от асфальта осталось одно только воспоминание, полностью поглотили пронизавший лес шрам, оставив лишь крохотную улику в виде непривычно широкого пустого пространства. Эти два метра тоже могли зарасти, но климат и радиация больше не давали лесам продохнуть, не позволяли появляться на свет новым деревьям. Во многих частях Великой пустоши «легкие Земли́» давно уже выродились, уменьшив и без того низкие шансы на выживание тем обитателям мира, что пытались дышать кислородом.

Редкие листья, нагло решившие вырасти этим летом, уже валялись на потрескавшейся земле. Несмотря на обилие влаги, на поверхности она не задерживалась, уходила куда-то вниз, будто все внутренности планеты были давно опустошены. Порой дождь мог лить целый месяц, но проходило несколько часов и поверхность под ногами вновь покрывалась трещинами — признак крайней жажды. Полный радиации кислотный дождь был уже не тем милым и романтичным явлением, каким видели его люди тысячу лет назад.

Бурдюки инков и фляги морпехов постукивали по их ногам, и плещущаяся внутри живительная влага тщетно пыталась воссоединиться с матерью-природой, напоить ее, спасти от сухой смерти… хотя бы на один день.

По сложной, труднопроходимой из-за колючих растений тропе приходилось двигаться очень медленно. К наступлению ночи отряд отошел от реки на жалкие десять километров. До преодоления необходимого расстояния было еще далеко, но полковник решил не начинать долгий и наверняка изнуряющий поход с измождения отряда, а потому объявил привал на ночь. Небольшая прогалина между соснами оказалась лучшим местом для остановки. Лошадей привязали с западной стороны — по направлению движения каравана, а вездеходы оставили позади, перегородив ими тропу, по которой сюда пришли. С северной стороны поляны лежал ствол огромного поваленного дерева, судя по виду, древнего. Радиация изменила гены бактерий, ответственных за переработку древесины, — теперь они поедали сами себя, прямо как некоторые заводы, и деревья перестали гнить. Мир вернулся к каменноугольной эре, что в конечном итоге защитило привал путешественников с севера. У ствола-переростка и решили устроить ночлег.

Экзоскелеты имели функцию обогрева, потому морпехи не ставили палаток. Инкам же пришлось обходиться двумя-тремя слоями шкур. После короткого ужина морпехи установили радиостанцию дальнего действия, чтобы связаться с лагерем.

— Вызвать Корабль? — спросил Дельта. — Через него сигнал пойдет чище.

— Побереги батареи, — ответил Альфа. — До лагеря тут не больше тридцати километров. Свяжемся по прямой.

Большая и похожая на подсолнух антенна на вышке лагеря инков сразу поймала сигнал из леса, и две группы морпехов поприветствовали друг друга. Они обменялись парой дежурных фраз и договорились повторить контакт на следующий день.

— Вас понял, — проговорил Браво. — Не забывайте каждый день выходить на связь.

Альфа держал микрофон встроенной в шлем гарнитуры у рта. Чтобы не тратить батарею экзоскелета на усиление сигнала, он нагибался как можно ближе к радиостанции.

— Когда отойдем далеко, сигнал перестанет проходить напрямую. Придется связываться через Корабль — он сыграет роль ретранслятора. Такая возможность будет где-то с час в день, пока он пролетает над нашими широтами.

— Хорошо, следующий сеанс связи уже через Корабль. Конец связи.

Радиостанцию погрузили обратно на вездеход. Все обязательные церемонии наконец были исполнены, и этот долгий, самый непривычный первый день путешествия следовало заканчивать. Морпехи выбрали порядок дежурства и уже собрались привязать цепь инков между деревьями, как кто-то из марсиан включил свой фонарик. Тонкий луч света разогнал сгущающуюся тьму, как огонь разгоняет кишащих в воздухе насекомых.

— Нет, стойте! — тихо прошипела Лима, но ее шепот отозвался пугающим эхом в молчащем лесу.

— Думаешь, хищники бросятся на свет? — не понял Дельта. — Они должны, наоборот, бояться его.

— Тут не только хищники! — возразила девушка.

— Она права, — подскочил к ним Пуно, вызвав приступ ненависти у Куско. — Скажи им, что мы увидели на том берегу.

Жених схватил невесту за руку, и она замешкалась.

— Я… я не знаю. Я не уверена. — Грубая сила заставила Лиму замолчать.

Удивленные взгляды уставились на них со всех сторон, и даже в сумраке Пуно чувствовал себя неуютно, голо, на него накатывал страх толпы. Хорошо бы вернуться в игру с завязанными глазами, когда не видишь окружающих тебя людей, когда чувствуешь только собственное тело и… и присутствие одной-единственной девушки.

— Мне кажется, на том берегу реки были дикси, — наконец отважился Пуно.

— Правда? — усомнился Куско. — Кто-нибудь еще их видел?

В ответ тишина. Морпехи уже начинали нервничать, не желая участвовать в разборках примитивных существ.

— Подростковое воображение, — будущий вождь хмыкнул в сторону Пуно. — Не надо было идти с нами. Ты еще не дорос.

Куско не замечал, как ревность к этому пареньку заставляла его сжимать руку Лимы все крепче, пока боль не пересилила ее страх.

— Я чувствую, что они рядом! — простонала она.

Только после этого Куско заметил свое напряжение и резко отпустил ее руку.

— Простите нас за эту дурацкую сцену, — извинился он перед пришельцами, толкнул девушку и как можно тише прорычал ей в лицо: — Ты выставляешь меня на посмешище!

Морпехи махнули рукой, не вникая в спор туземцев. Пусть краснокожие разбираются сами и не вовлекают в свои проблемы черно-белых людей. Связывающую инков цепь крепко привязали между двумя деревьями и поставили часового, чтобы пленники не разбежались, будучи всего в одном дне пути от своего лагеря. Пусть у них не было аэрозолей от радиации, но это вряд ли бы удержало недоразвитых краснокожих от возвращения домой через смертельные воды реки. Так считали морпехи. И с полным осознанием своего интеллектуального превосходства принялись укладываться на ночлег. Раз инки живут отсталым племенным строем, значит, они тупы. Раз они тупы, то необязательно верить в их сказки.

Наказание за беспечность последовало незамедлительно. Через десять минут после спора черные тучи — пособники всякого зла — закрыли плотным саваном бдящую за миром луну. Оставшись без ее заботливого присмотра, люди сразу почувствовали пугающий холод. Северный ветер принес с собой не только мороз, но и запах страданий, пропитанный смертью невинных жертв, чья кровь теперь гнила в жилах дикси. Ходячие кладбища сотен съеденных заживо источали омерзительное зловоние. Оно оказалось настолько тлетворным, что не позволило поднявшемуся по тревоге отряду приготовиться к нападению, а скорее наоборот, усилило его замешательство.

Единственное, что успел командир, это выкрикнуть: «Занять оборону!» — но как именно строиться и с какой стороны ожидать атаки, никто не знал. Только выращенные за годы тренировок в марсианской военной школе инстинкты позволили морпехам отразить первую волну нападения. Кромешную черноту пронзил десяток лучей фонариков, и в нарезке света и тьмы, как на порвавшейся на высокой скорости кинопленке, замелькали бесцветные тела дикси. Вонючие каннибалы разгонялись и прыгали через поваленное дерево с ловкостью олимпийских атлетов. На их головах не было приборов ночного видения, ничего, кроме лысин и красных угольков глаз, но твари безошибочно определяли, куда нападать. Двое солдат не успели надеть шлемы с ПНВ и оказались быстро окружены. На них повисло сразу несколько дикси. Раскрыв жуткие пасти с кровоточащими гнойниками и язвами, они пытались пробиться через переплетение стальных мускул экзоскелетов. Остальные восемь морпехов сумели занять оборону и открыли кучный огонь, но, в отличие от мишеней во время стрельб в марсианской военной школе, теперешние цели двигались хаотично, непредсказуемо даже для алгоритмов прицеливания на щитках шлемов. На стеклах перед глазами солдат вырисовывался прицел с направлением движения противника, но врагов оказалось так много, что фокусироваться на каком-то одном было сложно. Мелькающая графика на щитках только мешала. Морпехи прогнали ночной покой громовыми очередями из автоматов, попадая во все подряд. Деревья с северной и восточной стороны поляны, откуда чаще всего появлялись дикси, крошились в щепки, словно в них вонзались тысячи топоров. Некоторые сосны начали падать прямо на лагерь, как травинки после прохода газонокосилки, увеличивая и без того сильное замешательство.

— Чертова графика! — сокрушался Чарли.

— Выключить ИИ! — распорядился полковник.

Подсказки на шлемах погасли, и морпехи стали хоть что-то видеть. Их натренированные с малых лет инстинкты убийц возобладали над изначальным шоком, и дети войны наконец-то вспомнили, почему именно их выбрали из тысяч желающих полететь на Землю за семенами и спасти род человеческий от голодной смерти. Хаотичной стрельбы стало меньше. Почти все пули теперь попадали в цель — в дикси. Солдаты помнили, с какой легкостью свинец проходил сквозь тела инков, пронзая их, как горячие брызги снег, но эти смердящие твари словно носили броню, невидимый серый бронежилет, сросшийся с телом. Но магии здесь не было. Просто сама их кожа истлела и затвердела от многочисленных гнойных язв какой-то нечеловеческой гнили.

Поначалу пули лишь слегка ранили каннибалов, но постепенно стали доставлять все большие неудобства. Попадая в разверстые раны, они и вовсе наносили самый настоящий санитарный ущерб, как выражались в военной школе. Прицельный огонь по одному месту рано или поздно приводил к ранениям и убивал. Несколько самых хилых дикси упали на черную, залитую кровью тропу. Два сваленных ими морпеха поднялись и смогли вернуться в строй.

Перепуганные инки все это время пытались прятаться от беспорядочных очередей. Натянутая между деревьями цепь громыхала о наручники, но звуки эти тонули в свинцовом рокоте. Яркие вспышки фонариков то и дело попадали в глаза и слепили. Ничего, кроме белых лучей света, нельзя было разглядеть. Кто-то сражался и побеждал. Кто-то падал замертво. Не имея возможности нормально видеть, инки прятались друг за друга и за несколько ближайших деревьев, до которых могли дотянуться. Но как тогда видели дикси? Прежде считалось, что каннибалы ориентируются так же, как люди. Грубо говоря, это и были люди, только сильно мутировавшие. Ночные стычки с ними быстро сходили на нет, потому как противник терял визуальный контакт, но теперь… Твари словно чувствовали свою цель. Ослепленные темнотой, они безошибочно бросались на экзоскелеты морпехов, не обращая внимания на инков. Только два раненных дикси, отброшенные стальными клешнями солдат, буквально вре́зались в толпу краснокожих. Почуяв запах привычной плоти, мутанты решили воспользоваться возможностью и бросились на них, игнорируя свои раны.

Лима попала в колючую хватку их лап. Она не видела врага, а только чувствовала его смрад. Длинные ногти каннибалов впились ей в руку, и струйка человеческой крови вызвала настоящую эйфорию у нападавших. Счет шел на секунды, поэтому оказавшийся ближе всех к девушке Хан со всей силы ударил ногой в темноту. Он бил еще и еще, но не мог попасть в голову или рану дикси, поэтому одна из тварей быстро повалила его на землю. На Лиме оставался еще один каннибал. Пуно и Куско были всего в паре шагов, но их тянули назад бросившиеся в разные стороны инки. Одна на всех цепь мешала быстро прийти на помощь девушке, но ее можно было использовать и во благо. Через пару секунд парни успокоили своих соплеменников и набросились на второго монстра. Сильная тварь с легкостью бы их разметала, но инки закрутили цепь вокруг ее шеи. Они пробежали мимо диски в разные стороны, держа ее высоко поднятой. Таким образом петля на шее противника затянулась.

— Теперь тяните! — закричал Куско.

В каждую из сторон, как усердные бурлаки, рванули по трое инков. Шею каннибала передавило, но даже без воздуха он мог принести людям пару минут страданий. Лима вырвалась, но он схватил упавшего рядом Пуно и, пользуясь тем, что прикованный к цепи парень не мог далеко отползти, стал сдавливать ему ребра, так как уже не имел возможности опустить голову и впиться зубами в его тело. Если бы не стрельба в нескольких шагах от них, инки услышали бы хруст ломающихся шейных позвонков изувера. Поделом этой твари. Гораздо громче звучал треск ребер Пуно. С каждой секундой предсмертная агония дикси заставляла его лапы сжиматься все сильней. Будучи не в состоянии ждать, пока диски задохнется и упадет, Пуно выхватил из кармана джинсов нож и вонзил его в подстреленный бок каннибала, проделав в его плоти еще одну смердящую дыру. Со стороны враг казался поверженным, а Пуно спасенным, но парень чувствовал хруст своих ребер в смертельной хватке погибающего врага и поэтому продолжал наносить удары ножом. Холодная черная кровь дикси лилась на него фонтаном, но тварь все еще не умирала. Только превратив нависающее над ним тело в фарш, Пуно почувствовал, что враг ослабел. Каждый вдох теперь отдавал острой болью в боках, но не было сил даже стонать. Второго каннибала быстро закололи ножами и достали из-под него невредимого Хана, из рук которого свисали вырванные с корнем глаза мутанта. Парень швырнул трофей на землю и начал брезгливо вытирать руки о край своей шкуры.

К тому времени нападавшие уже были оттеснены плотным огнем марсиан. Около десятка дикси нашли свой покой на лесной прогалине, но их собратья и не думали отступать. Когда победа почти была в кармане морпехов, один их инков, самый юный, изо всех сил закричал:

— Бер… бер… берги!

Остальные его соплеменники прислушались и поняли, о чем речь. В отличие от белых людей, краснокожие знали, какие звуки издают различные обитатели Пустоши. Едва уловимый вой, словно звук медного горна, разлетался в ночи. Неискушенному уху казалось, что где-то в дупле завывает ветер или надвигается ураган, но инки знали, в чем дело.

— Бе́рлоги! — прокричал Космо.

Морпехи поначалу растерялись, но очень быстро поняли, что к чему. В свете фонариков уже показались пособники каннибалов — огромные мутировавшие медведи, мохнатые, с дополнительной парой лап. Они передвигались на четырех задних, орудуя при этом свободными передними конечностями. С легкостью бульдозеров берлоги вырывали попадавшиеся на пути кусты и молодые деревца, рыча, как стая волкогавов в полнолуние. Кровь стыла в жилах от одного их рева. Они были в три раза крупнее дикси, но слушались их, как дрессированные.

— Это что, мать вашу, за твари?! — не выдержали нервы у одного из морпехов.

— Разрази меня гром, если я знаю… — прошептал Альфа, пытаясь скрыть свое замешательство.

Его отряд охватил страх. Морпехи невольно начали отступать, отдаляясь от вездеходов.

— Достать лазеры! — приказал командир. — Заградительный огонь, быстро!

Самые отважные солдаты бросились обратно к своему транспорту, несмотря на то, что при этом сокращалась и дистанция до берлогов. Чудовища уже были в нескольких метрах от них, когда вязкую ткань ночи пронзили красные вспышки. Лазер помимо своего основного свойства имеет и дополнительное — он освещает пространство, подобно вспышкам молний. А поскольку раскаленный пучок живет гораздо дольше мимолетного разряда стихии, то и разглядеть позволяет больше.

Деревья вокруг озаряемых светом монстров выглядели в два раза меньше, чем прежде, а сами мохнатые твари в те секунды, когда не двигались, больше походили на чучела выдуманных существ, которые безумец-таксидермист слепил из нескольких медведей, чтобы увеличить их размер. Из одной только шкуры можно было сшить одежду для десятка людей. Мех их тлел под лучами лазеров, как бумага под лупой в солнечный день. Шкуры начали подгорать. Берлоги остановились, не зная, что делать дальше. В короткую тактическую паузу пришельцам удалось разглядеть трех гигантов и несколько десятков дикси вокруг них — каннибалы теперь смотрелись игрушечными человечками из все того же кошмарного театра таксидермиста. Морпехов и инков терзало стойкое ощущение, что визуальная перспектива сломана и пространство с гигантскими зверями перед ними находится как бы выше, а сами напуганные людишки — в глубокой яме, оттого кажутся себе меньше, чем на самом деле. Прилетевшие с Марса люди — подопытные на разделочном столе Пустоши, крохотные фигурки, сметаемые мутантами, ветром, временем, чем угодно. Не они диктуют правила в чужом неизведанном мире. В их старой земной колыбели осталось самое худшее, что могло родиться на свет, — плоть от плоти создания мертвой природы и загрязненного воздуха, ростки гиблой земли. Но как можно было упрекнуть дикси, берлогов или кого-то еще в их омерзительном внешнем виде и катастрофической потере духовности, если они всего лишь результат того, как человек обошелся с миром?

Чудовища отходили на несколько метров, дрожа от ожогов, прятались за деревьями, но не бежали прочь. Жажда крови превосходила любой страх. Здешние твари либо умрут, либо полакомятся, чтобы продлить агонию своей эволюционной ветки.

— Не отступают, твари! — кричал Чарли.

— Вижу новых врагов! — доложил Дельта.

В приборах ночного видения появились крупные светящиеся фигуры, медленно ползущие вдалеке. Казалось, что призрачные грузовики расчищали себе фарами путь через лес, но никто не верил в призраков. Зато пришлось поверить в берлогов. Еще четыре гиганта шли на подмогу к уже атаковавшим трем, а окружали их светящиеся в приборах ночного видения пятна — каннибалы, как мотыльки возле огня. Чертовы дикси вели подкрепление. А может, это просто был арьергард их безжалостного отряда.

— Лазеры на исходе! Разрешите использовать огнемет! — завопил Дельта.

— Разрешаю! — ревел голос Альфы в ночи.

В следующий момент солдат с буквой D на груди поднял над землей устройство, похожее на крупнокалиберный пулемет, только с гораздо более длинным жалом и широким, как у артиллерийского ствола, корпусом. Двухметровый огнемет состоял из нескольких частей, которые солдат быстро соединил. Одной клешней он держал оружие в метре перед собой, другую согнул позади себя, чтобы сбалансировать вес. Он запрыгнул на поваленное дерево и выпустил в сторону врага раскаленную струю напалма. Тупые создания, и без того сбитые с толку лазерами, увидели теперь понятный язык огня. Шипя и пятясь, они вышли из зоны поражения огнемета и затаились метрах в тридцати от людей.

Удерживая убийственное оружие за рукоятку левой рукой и за раму — правой, низвергая реки огня, словно взбесившееся светило, Дельта повернул голову к соратникам и, не отводя косого взгляда от дикси, негромко проговорил, как будто безухие каннибалы могли его подслушать:

— Напалма хватит минут на десять.

Ряды тварей пополнялись вновь прибывшими мутантами и рассредоточивались по периметру поляны. Пока морпехи отбивали лобовую атаку с северо-востока, хитрый противник решил взять их в кольцо. Альфа понял это, когда светящиеся в приборе ночного видения пятна заняли дугу от севера до юга. Безопасной оставалась только дорога на запад, по которой и держал путь отряд.

— Нам тут точно не заночевать, — сказал командир в микрофон внутри шлема. — Уходим, пока нас не окружили!

— Но куда? — в голосе его подчиненного слышался страх. Если раньше весь этот мир казался просто чужим и неизведанным, то теперь он стал максимально враждебным, и только отчаянные усилия могли сохранить жизнь.

— Космодром в той стороне. — Один из солдат показал на сотню окружающих их мутантов.

— А наша цель в другой! — рявкнул Альфа, уже не заботясь о микрофоне. — Нельзя приводить врага к главному лагерю. А в данной ситуации это попросту невозможно! Мы не можем идти на них! Двигаемся дальше по намеченному пути!

Решение было самым верным. Оставалось только бежать вперед, надеясь оторваться от преследования, а заодно увести тварей подальше от единственной ракеты, способной поднять семена в космос.

Инки успокаивали лошадей, когда услышали приказ к бегству. Длинная цепь все еще сковывала движения, но они научились группироваться, чтобы не сильно мешать друг другу. В остальном стало еще труднее — от них требовалось в кромешной тьме двигаться по следу древней дороги, почти незаметному даже днем. И без того невыполнимую задачу усложняли наступающие на пятки дикси.

— Уводите нас отсюда! — приказал Альфа краснокожим и бросил им в руки свой карманный фонарь.

Десять инков на шести лошадях с одним фонариком двинулись на запад. За ними тронулись вездеходы, а морпехи пытались запрыгнуть в них на ходу. Раненный Эхо отстал. Напавшие на него каннибалы сумели прогрызть стальную раму экзоскелета и полностью его обесточили. Солдат не мог догнать уходящий от него караван. Казалось, что уже все морпехи пробежали мимо и заскочили в транспорт, бросив его в окружении монстров. Эхо на секунду почувствовал всепоглощающий ужас и пустоту. До сородичей было всего метров десять, но расстояние неуклонно увеличивалось, и разум понимал, что это конец. Спасение вроде бы совсем рядом, но из-за невозможности нагнать отряд Эхо ощущал себя в другом измерении, полном отчаяния, боли и страха. На секунду он попал в последний круг ада, в компанию к изуверам, несущим смерть, но оказалось, что не все потеряно. Рядом еще был Дельта. Он только теперь перестал сдерживать огнеметом наступающего врага и готовился бежать к вездеходам.

Едва переживший ужас вечного одиночества в преисподней Эхо не постыдился просить о помощи.

— Скелет не работает, — пожаловался он. — Поврежден урановый реактор. Я двигаюсь, как черепаха.

Одного взгляда Дельты на броню было достаточно, чтобы заметить сильные повреждения.

— Да тут все разорвано! Бросай его к черту!

— Не могу! Где-то заело!

— Черт бы тебя побрал!

Караван к тому времени отошел метров на двадцать, и на таком же расстоянии позади уже шипели ползущие под заградительным огнем дикси.

— Вы чего там возитесь? — крикнул Альфа. — Бегите сюда, противник сужает кольцо!

Эхо пытался идти, но броня не слушалась. Она вся трещала, а некоторые куски просто сыпались на землю.

— Попробую вытащить тебя! — зарычал Дельта.

Обычно быстрая процедура в этот раз отняла несколько драгоценных секунд. Не все механизмы слушались, и только нечеловеческая сила скелета Дельты помогла раздвинуть заевшие части брони. Эхо сгруппировался выскользнул из своего панциря, как бабочка из кокона. Только в отличие от наполненного новой жизнью насекомого, марсианин выглядел куда более хилым и слабым, чем можно было ожидать от той же бабочки, родившейся на божий свет. Он двигался еще медленнее, чем в экзоскелете, и едва мог тащить свою лазерную установку, зато ничего в его теле не заедало и не скрипело, если не считать небольшой раны на груди.

Изо всех сил он рванул к удаляющимся вездеходам и вместе с Дельтой запрыгнул на пустующие сиденья. Они взвели курки и одновременно повернулись назад, готовясь отстреливаться от каннибалов, но те жадной ордой толпились далеко позади — у сброшенного экзоскелета. Караван ехал в темноте очень медленно, и мутанты вполне могли догнать его, но по случайности сломавшаяся броня задержала преследователей на те самые драгоценные минуты, за которые краснокожие успели вывести отряд из окружения.

— Что эти твари, блин, делают? — удивился Дельта.

— Пытаются съесть уран? — то ли ответил, то ли спросил Эхо.

Никто не мог поверить своим глазам.

— Что бы они с ним ни делали, пусть продолжают сколько влезет, — сказал командир. — Чем дольше, тем лучше.

Судя по голосу, Альфа молил мутантов остаться на залитой черной кровью прогалине в лесу, но ничто хорошее не длится вечно. Вечно длятся лишь кошмары. Вот и этот кошмар быстро продолжился. Один каннибал сумел вырвать из экзоскелета ядерный двигатель, после чего все его отвратительные сородичи потеряли интерес к броне. Они бросились на маленькую светящуюся в темноте капсулу, как на райское яблоко — сводящее с ума искушение. Они вгрызались в нее, будто оголодавшие собаки в толстую кость, ломали зубы и даже челюсти, но пробивали защитную капсулу. И награда была даже лучше, чем сотня килограмм человеческой плоти, — там были миллионы килокалорий чистейшего ядерного вещества. Вот на что бросались дикси в кромешной тьме. Они не видели ни краснокожих, ни черно-белых людей, не чувствовали их запаха. Они даже не слышали их голоса вдалеке. Зато всем своим уродливым существом они ощущали близость ядерной массы, питающей их грязную кровь. Стоило и раньше догадаться, что сумевшие адаптироваться к жизни в радиоактивной Пустоши мутанты любят альфа- и бета-распад. Нельзя стать частью нового мира, не полюбив его, не научившись получать больше, чем он забирает. Эта чертова ветвь эволюции, взращенная заводами бесконечного производства, в прямом смысле принесла на Землю ад. Но не дьявол сотворил этих тварей, их сотворил человек.

Глава 4

Следующие двести километров прошли, как в кошмарном сне. Бывшие властители мира — люди — перестали быть хозяевами этой земли и теперь оказались обычным мясом наравне со всеми животными. Не так давно человек сам пребывал в личине суперхищника, а теперь у двуногих потомков обезьян остался единственный значимый в этих краях смысл жизни — бежать. Как загнанные звери, члены отряда убегали от преследователей. Картина маслом: дичь и охотники, только некому это нарисовать. Одни слишком спешили, других занимала погоня. Всю ночь каннибалы гнались за караваном, некоторые из тварей, что еще сохранили уши, даже могли слышать нервные споры и перешептывания людей. Они были совсем рядом, буквально подать рукой, но постоянно что-то мешало настигнуть цель. То вспышки лазеров, то взрывы и падение вековых сосен останавливали мутантов, давали людям возможность вздохнуть, но в следующую минуту с новой силой продолжалась погоня через тайгу.

Солдаты в приборах ночного видения фиксировали накатывающих на них, как цунами, мутантов, а твари пользовались своей внутренней тягой к ядерным блокам в экзоскелетах проклятых марсиан и без всяких хитроумных приборов знали, где искать дичь. Две разные стихии столкнулись под свинцовым от пролитых пуль небом — технологичная и мутагенная. Дети чистого разума против пасынков преисподней. Не иначе сюжет для настольной игры, в которую будет играть марсианская молодежь, если, конечно, кто-то из людей выживет на выжженной лазерами дороге ярости и поведает остальным эту чудовищную историю.

К исходу ночи никто из отряда уже не верил, что сможет выжить. Единственным вопросом оставалось количество времени, в течение которого они еще смогут сопротивляться. Обычно беглец знает, куда бежит, он рисует в мыслях маршрут и понимает, что в конце пути его ждет какая-никакая, но передышка, спасение. Однако в данном случае морпехи и инки ничего не знали о местности перед собой, ничего, кроме того, что она враждебна ко всему живому, нормальному. За первую ночь похода они убедились в своей обреченности не потому, что силы противника были огромны, а потому, что люди не знали, где найти спасение. Безысходность способна напугать сильнее любого врага. Даже вернись они в лагерь, чего, само собой, делать было нельзя, до запуска ракеты оставалось еще три долгих месяца, причем время это следовало провести не в сладостном ожидании дальнего путешествия, а погрузившись в невыносимый каторжный труд, без которого ракету было не запустить. Слишком сложно, чтобы надеяться отбить все атаки мутантов на лагерь, а значит, на сто процентов смертельно. С другой стороны, можно бежать вперед согласно начальному плану, но что ждет их в тумане войны? Пустота, неизвестность. От этих мыслей кровь стыла в жилах сильнее, чем от рева берлогов в нескольких шагах позади.

— Гони быстрее! — кричал засевший на корме вездехода Виски. Он поливал мутантов жалящими лучами лазера.

— Не могу! — отвечал рулевой Чарли, попутно координируя свои действия со скачущими впереди инками. — Тут всюду деревья, мы можем застрять!

— Сноси их на хрен!

— Не выйдет!

Компактные вездеходы могли снести только самые юные деревца, засохшие не больше двухсот лет назад. О большую сосну транспорт бы просто смялся и повалился на бок, обрекая пассажиров на быструю, но крайне мучительную смерть в лапах голодных бестий. К счастью для людей, мутировавшие медведи тоже вынуждены были считаться с соснами. Массивным тварям сложно было тормозить и менять направление, чтобы не расшибить череп, поэтому на особо дремучих участках леса их скорость падала сообразно скорости каравана. Если же берлог все-таки ударялся головой о ствол, он всей своей дрожащей, как холодец, массой валился в сторону и натужно выл, как делали его дальние предки, любители меда и ягод. Чем крупнее животное, тем сложнее ему группироваться в пространстве. У кровожадных гигантов ловкость была на уровне застывшего в янтаре насекомого, что давало людям надежду, зато сила была, как у десятка экзоскелетов, что надежду опять отбирало.

Двенадцать часов ночного кошмара сменились двенадцатью часами дневного. Рация уже давно не добивала до лагеря, а связаться с пролетающим в космосе Кораблем никак не получалось — когда он оказывался над головами, морпехи были заняты бегством, а когда морпехи урывали минутку, чтобы остановиться, он ловил эфирную тишину другой стороны Земли. На помощь рассчитывать не приходилось, да и какая она могла быть? Только моральная.

Подпитываемые жаждой радиации твари не останавливались на привалы, не прекращали погоню. Солдаты молились на инков, а инки на лошадей, но силы людей истощались. В этом противостоянии двух стихий время и выносливость явно были не на стороне сил добра. Хотя добро, конечно, было понятием относительным. Любой из отряда людей в определенных обстоятельствах мог стать сущим злом для кого-то другого, что и доказали морпехи в недавней бойне, устроенной ими в лагере краснокожих. Но теперь они сами стали добычей.

— Что с солнечными панелями? — спрашивал полковник, не отводя взгляда от управления вездеходом.

— Не покрывают расход энергии, — сокрушался Дельта. — Чертова непогода. Клянусь Овалом, эти тучи хотят нас угробить.

Мало того что день выдался пасмурным и солнце не пробивалось сквозь тучи, так еще и панели пришлось свернуть и поднять в вертикальное положение, чтобы не цеплялись за торчащие всюду деревья. Даже самые экономичные технологии не могли справиться с таким роковым стечением обстоятельств и выработать нужный объем энергии.

— Ну как там эти твари? — то и дело справлялся Альфа.

— Плетутся позади. Надеются, что мы выдохнемся.

Когда караван слишком сильно замедлял ход, армия каннибалов нагоняла его и переключалась из режима экономии сил в режим атаки. Они неслись на морпехов, как зомби, почувствовавшие запах свежих мозгов. Чем ближе они оказывались к экзоскелетам, тем сильнее их сводил с ума дьявольский голод, усложняя солдатам и без того нелегкую жизнь.

— Не подпускайте их! — командовал Чарли со второго вездехода. Как лучший водитель он вынужден был следить за дорогой, но руки чесались надрать побольше мутантских задниц. — Отстреливайте ближайших!

— Он прав! — гремучим, словно удар камня по водосточной трубе, голосом подтвердил его слова Альфа. — Чем они ближе к нам, тем свирепее.

— Вас послушать, так на большом расстоянии они станут душками… сэр, — нервничал Виски.

Но дело свое он знал, поэтому полковнику и в голову не пришло вспоминать о субординации. Учебка закончилась. Больше никаких будничных построений, тренировок, стрельбы по вяло плывущим мишеням, больше никакого убийства напуганных инков. Стоило забыть также о выправке, салютовании и чинах — то были атрибуты спокойной армейской жизни, в которой, если и придется сдавать экзамен, то попыток тебе дадут вдоволь, сколько потребуется. В свою очередь, мегамутанты ничего не слышали о марсианских традициях и не собирались никому давать второй шанс. Более того, они постоянно усложняли людям задачу — к исходу ночи мерзкие твари уже научились прятаться за деревьями и уклоняться от пуль, что сделало их убийство почти невозможным. Единственным средством сдерживания нагоняющего врага оставались лазеры, своим жаром останавливающие любого мутанта.

Невидимый бог кошмара дернул за ниточки и распорол шов на распухших от влаги тучах. Свинцовая мгла разверзлась кислотным дождем. Крупные капли начали бить по глазам, мешали следить за дорогой и обстановкой позади. Чертов дождь залил зудящие ожоги мутантов, облачил их в броню из воды, бесполезную в любом ином случае, но очень эффективную против лазеров.

Среди людей, как по клеткам единого организма, пронеслась нервная дрожь. Словно кто-то всю ночь играл в настольную игру, а потом понял, что в ней нельзя выиграть, и со злости смахнул фигурки на пол. Так они себя и почувствовали под дождем — выброшенными из жизни фигурками. Если руководитель театра еще не поставил на них крест, то, черт возьми, уже стоило это сделать.

— Отставить огонь! — скомандовал Альфа. Казалось, он единственный сумел сохранить присутствие духа. Одному дьяволу известно, чего это ему стоило. — В такой ливень лазеры бесполезны.

— У меня и так уже батарея закончилась, — психанул Эхо.

— И у меня, — негодовал Виски.

— Возвращаемся к автоматам, — последовал новый приказ.

— Да они нас на куски разорвут! — уже невозможно было разобрать, кому именно принадлежат голоса.

— Они приближаются!

— Что делать? Не могу захватить цель! Долбаный дождь!

— У меня весь шлем залило!

Сыраяземля сорвала с себя маску заботливой матери и покрылась толстым слоем тягучей грязи. Даже она перестала скрывать свою сущность и встала на сторону зла. Весь чертов мир обнажал свое изуродованное естество и восставал против горстки людей в едином порыве дышащей фосфором преисподней. Как «серая слизь», каждая клеточка мира объединялась с себе подобными и тянулась к единственной цели — сокрушить все старое, все человечное. Ливень наступал с запада, поэтому идущий ему навстречу караван беглецов встречали чуть ли не реки воды. С каждым новым шагом лошади вязли все глубже, а гусеницы вездеходов загребали размякшую глину.

— Так, ладно, слушай мою команду! — сказал Альфа и задумался.

Он знал только то, что не хочет сдаваться. Да, он бы с радостью закончил этот кошмар и, чтобы сохранить жизни бойцов и надежду на продолжение миссии, отдал бы себя на милость врагу. Какому угодно врагу. Любому, кроме этого. Дьявольский взгляд каннибалов его бесил. Они были слишком чудовищны в своем естестве, а потому вызывали только презрение. Не мог офицер уступить жалким тварям из преисподней, символизирующим все гадкое и безобразное, что только может быть в мире. Словно тот активист с пылесосом попал на тысячу лет вперед и всосал из воздуха самые потаенные пороки гнусного мира, получив на выходе не кирпич, а брызжущую гнойной слюной ораву этих бездушных тварей — детей загрязненного мира.

— Продолжать движение! — решил Альфа.

— Два километра в час, полковник! Это безумие! — сокрушался Чарли.

— Им тоже тяжело! Эти мутанты не из титана!

— А мне кажется, как раз из него.

Пока солнце пряталось за плачущими тучами, все вокруг оставалось серым. Вода вроде бы смыла кроваво-красный муар со всего, на что мог упасть взгляд, но только на время, пока тучи не разойдутся и пейзаж снова не наполнится алым отблеском атмосферы. Тогда на путниках снова окажутся рубиновые очки, и они смогут продолжить свой путь по дорожке из желтой глины в поисках храбрости, мозгов, любви и семян. Нет, только семян. Остальное у них уже было.

Люди храбро отбивались от накатывающих волн врага. Инки, среди которых были влюбленные, прокладывали дорогу на запад. А полковник взял на себя мозговой штурм.

— Снять доспех! — приказал он одному из солдат, когда караван взяли в тиски уже с трех сторон.

— Но мне без него конец! — сопротивлялся тот.

— Делай, что говорят, или будешь собирать свои мозги по всему лесу! — Чарли приставил ствол к его голове.

Солдат вынужден был на ходу вылезать из экзоскелета. В сидячем положении броня не раскрылась бы, поэтому он выпрыгнул из вездехода и сразу же провалился по колено в зыбучую грязь. Двуличная мать-земля уцепилась за его ноги голодной хваткой, не позволяя сделать и шагу. Караван плелся, как черепаха, но с каждым мгновением уходил от морпеха все дальше. В условиях близкого контакта с ужасными тварями даже пятиметровое расстояние до сослуживцев казалось настоящей межзвездной дистанцией. Заградительный огонь из всех автоматов на несколько секунд сдержал наступательный порыв каннибалов. Более мелкие твари укрылись за ближайшими деревьями метрах в трех от солдата, а крупные берлоги завязли в глине в попытках встать на две лапы перед атакой. Дельта спрыгнул со своего места и отчаянным рывком мощных клешней разорвал всю заднюю часть брони замешкавшегося солдата.

В отряде было уже два человека без экзоскелетов, зато зарывшийся в грязь караван получил пару спасительных минут на то, чтобы покинуть самый топкий участок леса. Один из берлогов все-таки поднялся в полный рост и преисполненный жаждой смерти обрушился на вездеход, словно само небо упало на землю. Увидевший это боковым зрением Альфа дал полный ход и, рискуя полностью зарыть транспорт в глину на потеху будущим археологам, спас его от удара. Падение туши монстра пришлось на лужу в полуметре от вездехода. Земля на какое-то мгновение задрожала, а разлетевшихся брызг и ошметков глины хватило, чтобы сделать из марсиан солдат терракотовой армии.

Берги — так берлогов называли для краткости — еще метров тридцать бежали за караваном, хотя сложно назвать бегом мучительные попытки оторвать от земли мохнатые лапы, чтобы в следующую секунду снова погрузить их в глубокую грязь. И без своих повелителей-дикси они продвигались не так решительно. Через пятьдесят метров они вовсе остановились в мучительном ожидании, пока двуногие каннибалы разрывали на куски брошенный экзоскелет и наедались чистейшим ураном.

По скромным подсчетам вынужденная жертва одной единицы брони подарила людям около трех минут. Не самый чудесный результат, но в критической ситуации очень даже достойный. Порой жизнь от смерти отделяет меньше секунды. К сожалению, связаться с Кораблем за это время снова не удалось.

— Держим скорость. — Полковник пытался контролировать свой голос, но получалось плохо. — Надо ехать не медленно, но и не быстро, чтобы не застрять.

Два экзоскелета канули в Лету. У отряда осталось еще восемь скелетов для побега от идущей по пятам армии каннибалов, но с каждой такой жертвой люди становились слабее. «Раздетые» морпехи хотя и могли по-прежнему пользоваться оружием, но в физическом плане в лучшем случае были наравне с инками. Под липкой глиной на солдатских телах скрывались военные комбинезоны синего цвета с теми же латинскими буквами на груди, что и на экзоскелетах, только, в отличие от суперброни, одежда могла похвастаться лишь слоем кевлара. Впрочем, у инков не было даже его.

Разбитые холодом и усталостью краснокожие изо всех сил пытались вести караван вперед. В потоках слепящего дождя они старались не заблудиться, нагло бросая вызов небу, решившему сбить их с пути, заставить повернуть не туда, сделать крюк и попасть в лапы чудовищ. Дети природы, инки действительно хорошо ориентировались в лесах, на развитом с детства подсознательном уровне чувствовали, куда идти. Сами того не зная, ощутили где-то глубоко внутри себя встроенный компас, навигационный прибор инстинктов, который указывает направление, стоит задать ему цель. Они всей душой хотели вырваться из когтистых лап каннибалов, и невидимый глазу прибор вел их дальше на запад. Только истинное чутье могло подсказать, в какую сторону идти, а в какую не соваться ни под каким предлогом. Бродя всю жизнь по окрестностям лагеря в такой же замшелой тундре, они могли предугадывать, где притаился овраг, а где ждет бурелом.

— Держитесь севернее! — кричал в минуты затишья полковник, но с севера их поджимала змеистая длань армии дикси. Пытаясь окружить беглецов, мутанты охватывали их на сто восемьдесят градусов, и спастись можно было, только направившись ровно на запад — в противоположную сторону от нападающих. За первую кровавую ночь и последовавший за ней жуткий день отряд несколько раз пытался пробиться на север, но каждый раз дорогу ему перекрывало несколько бергов. Даже когда удавалось некоторое время идти ровно по направлению к Мурманску и притаившемуся за ним Шпицбергену с драгоценным «Ковчегом», рано или поздно каннибалы, пытаясь окружить караван, невольно вынуждали его поворачивать на запад.

Прокладывающие дорогу инки выбивались из сил. Некогда было поесть, никто толком не знал, где еда. Счет смертельной игры с мутантами шел на секунды, на метры, поэтому нельзя было отвлечься даже на такую важную в иных случаях вещь, как пропитание. С них уже сняли цепь и наручники, ведь в смертельной битве со злом все люди заодно, и неважно, какой у них цвет кожи. Когда лошади вязли в глине, инки спешивались и шли сами, вытягивая из грязи животных. Они изнывали от усталости, но сложнее всех было Пуно. Со сломанными ребрами он еле держался в седле позади Хана. Каждый лошадиный шаг доставлял ему резкую боль, не давая нормально вдохнуть. Хан слышал, как друг стонал, но пока что ничего не мог сделать. Пуно бы лечь, успокоить мышцы, но всю ночь и весь день он вынужден был держаться в седле, в том положении, когда даже у здорового человека заболит спина и начнет сводить ребра. Иногда Хан спрыгивал в вязкую жижу, чтобы вытянуть из нее лошадь, стоя по колено в отнюдь не лечебной грязи. Пуно в этот момент приходилось хвататься за сбрую, слегка наклоняясь вперед. При каждой смене положения он вздрагивал, как от попадания пули. Тело его горело, и если бы дождь состоял, например, из кипящего при сорока градусах дихлорметана, то капли шипели бы при первом контакте с кожей Пуно. Его одолевали жар и озноб одновременно, словно те две стихии, что не сумели определить сильнейшего в противостоянии людей и мутантов, теперь решили уменьшить зону своих сражений до тела одного человека. Никакая из них не играла за Пуно. Обе пытались убить его, будто погода, раны, усталость и каннибалы плохо справлялись с этой задачей.

К концу дня с приходом тьмы закончился и выжавший все соки из атмосферы ливень. Закат в этот раз остался никем не замеченным, сокрытым черными тучами от любых глаз, а значит, его вовсе могло не быть. О наступлении ночи мягким полярным сиянием сообщило уже очистившееся от грозных туч небо. Тонкая звездная ткань над головами людей и мутантов разошлась по швам. Некоторые, самые мелкие, волокна еще стягивали разные участки неба, другие торчали красными клочьями, пытаясь схватиться за такие же части с другой стороны растерзанной тверди, но в остальном пространство зияло сквозными дырами, через которые плыло космическое волшебство. Небо, конечно, осталось целым и невредимым, а вид разорванной в клочья ткани имело само полярное сияние. Зрелище завораживало.

Морпехи впервые видели это чудо природы и, в отличие от привычных к нему краснокожих, не могли поверить своим глазам. Больше всего их удивляло, что агрессивно настроенная планета решила сжалиться и не добивать людей комбинацией из ливня и непроглядной ночи. Стоило солнцу сесть, как всевышний манипулятор, управляющий волей всех живых на Земле и за ее пределами, прогнал угрюмые тучи, чтобы отсутствие света не помешало наблюдать за представлением, устроенным в его честь. Все было именно так, сомнений уже не оставалось.

Сияние пульсировало красной язвой на небе, израненном чрезмерным человеческим производством. Токсичные газы выталкивали уцелевшие молекулы кислорода на расстояние до трехсот километров от Земли, где последние остатки здоровой жизни пылали багряными огнями при самом высотном в истории реквиеме по миру природы и чистоты. Тысячи лет северное сияние — Аврора — мерцало в основном беззаботно-зеленым, но теперь изменило свою палитру на сатанинско-красный, цвет облученной солнечной радиацией атмосферы. Твердь небесная и земная наконец-то слились в алом вальсе поиска нового равновесия красок. Их танец естественного отбора с радостью приветствовали хорошо устроившиеся в новом мире мутанты и проклинали еще оставшиеся в разных частях Пустоши люди, которые знали, что красный не несет ничего хорошего, это цвет зла, боли, страданий. Они проклинали тот древний момент эволюции, когда обезьяны научились видеть этот оттенок и тем самым получили возможность находить спелые фрукты. Именно эта ветвь обезьян выжила и превратилась в людей, и теперь именно благодаря этому люди видят, к чему привела их заброшенная, предоставленная сама себе индустрия бесконтрольного производства. Кровавые раны на всю бесконечность неба, а под ними, как атакуемые заводским иммунитетом микробы, — морпехи и инки, пытающиеся спастись от серых телец антропофагов, роли которых в этом театре полураспада играют мутанты.

В залитую ужасом ночь отряд пожертвовал еще одним экзоскелетом. Караван стал змеей в период безостановочной линьки. Сбрасывал одну титановую шкуру за другой в надежде выиграть немного времени, чтобы потом… выжить? Наверное, выжить.

Утро встретило беглецов новой периной из туч. Оно, как надзиратель-садист в тюрьме, не допускало встречи людей с солнцем. Никакого дневного света, еды и сна. Все как в самых худших кошмарах. Подремать иногда получалось, но очень поверхностно, не расслабляясь, сидя в вездеходе или в седле, буквально пару минут. Этого хватало, чтобы не умереть без сна, но отдыха не давало. К концу вторых суток бегства усталость вылилась через край. До этого люди еще как-то крепились, ловили второе дыхание, третье, стонали и матерились, но чувствовали резервы. Теперь же резервы иссякли. Кому-то удалось перекусить на ходу, но почти вся оставшаяся еда вымазалась в грязи. Спасались только водой из цистерн в вездеходах, но и от нее вскоре пришлось отказаться.

Во время одной из минутных передышек, когда каннибалы грызли очередной брошенный экзоскелет, отряд успел открыть крышку цистерны с водой и бросился жадно пить. Голод после двух суток бегства сверлил желудки, но с ним можно было прожить. А вот жажда сводила с ума, по-настоящему убивала. Грязными руками беглецы зачерпывали воду и жадно пили. Они, конечно, наполнили фляги и бурдюки, но только по одному разу — на будущее. Времени пить из них и вновь наполнять повторно не оставалось, поэтому хлебали из рук. Так выживали предки, так было принято выживать во все времена.

Один только Пуно не мог спуститься с лошади и попить. Остатки воды в его организме сочились соленым по́том, а температура тела вторые сутки не опускалась ниже сорока. Еще немного и на нем можно было бы кипятить воду из луж и ручьев, но хотелось, чтобы до этого не дошло. Морпехи и инки не обращали внимания на раненного парня — в смертельной погоне каждый сам за себя. Пуно понимал это и не держал зла на соплеменников. Но также он понимал, что без воды не протянет даже до ночи. Проживая последние часы в иссохшем бреду, он представлял, как сведенные судорогой мышцы ног перестанут держать его в седле и он упадет на землю, после чего еще долго будет оставаться в сознании, пока каннибалы не высосут из него загустевшую кровь. Некоторые люди переживают клиническую смерть, когда на несколько минут оказываются бездыханными, а потом возвращаются в мир живых, помня, как переступили черту, из-за которой не принято возвращаться. А вот Пуно пережил смерть в кошмаре, когда измученное воображение в прямом смысле нарисовало ему картину конца, заставило это прочувствовать.

Он бы так и не узнал, что пережил психо-клиническую смерть, если бы Лима не успела его напоить. Заботливая девушка пожертвовала несколькими минутами, чтобы подбежать к нему и подать свой бурдюк. Она хотела приложить горлышко к губам Пуно и наклонить так, чтобы вода сама полилась, но даже с поднятыми вверх руками не доставала до головы парня. Одна предательская секунда уносила за собой другую. Лима нежно дотронулась до руки Пуно, отчего он вздрогнул и вернулся из мира грез. Пересиливая нестерпимую боль в ребрах, словно к ним подключили электрические провода, он поднял бурдюк и сделал несколько глотков. Прежде чем он смог напиться, боль в спине и груди свела руки судорогой, и кожаная фляга упала на землю. Лима наклонилась к нему, продолжая удерживать руку парня немного дольше, чем требовала ситуация. Крохотный милый жест остался незамеченным никем со стороны, зато его ощутил всем своим стонущим сердцем Пуно. Смерть немного отступит, когда есть ради чего выживать. Но боль и жар продолжат его добивать.

Он не мог двигаться, но понимал, что со временем станет лишь хуже. Вода разбавила почти остановившуюся в жилах кровь и дала ему силы решиться на отчаянный шаг. Каждый рывок лошади заставлял его изгибаться в поисках равновесия, а потому треснутые ребра терлись друг о друга. В глазах у него от этого сверкали искры. Пуно знал, как накладывать повязку, но никогда не накладывал ее самому себе. Пришлось импровизировать на ходу. Пока Хан вел лошадь между оврагом и буревалом, стараясь не заводить караван в разлившуюся от ливней речушку, Пуно, удерживаясь в седле только при помощи ног, вытащил клинок из ножен. Скривившись от боли и вдохнув несколько раз, он достал из поклажи свои запасные джинсы. Орудуя ножом, разрезал все швы, сделав из штанов четыре метровых лоскута. Простая в обычной ситуации задача превратилась теперь в ювелирную — спина Хана находилась почти в упор. Перенапряженные мышцы ног при этом сводило от судорог. Разряд острой боли пронзил тело парня, когда он связывал четыре части ткани в одну длинную полосу.

В нескольких метрах от его личной битвы за жизнь продолжалась битва общая. Один из берлогов пристроился рядом с караваном на расстоянии одного выпада. По колено в грязи он двигался очень медленно, а вязкая жижа под лапами не позволяла найти точку опоры для стремительного прыжка, поэтому монстр просто держался вблизи, за одним-двумя деревьями справа. Его пытались подстрелить лазерами, но заряды были уже на исходе.

— Не тратить батареи! — командовал полковник. — Задействуем голову, а не оружие! Инки, маневрируйте, мать вашу!

Автоматные очереди еще нарушали спокойный сон леса, но грохотали уже не так часто, как в первые сутки бегства. Запасы свинца у морпехов оказались небезграничны. Сотни килограмм крохотных смертоносных пуль уже были расстреляны в каннибалов и в пустоту, в основном, конечно, в пустоту. Единственным, крохотным плюсом от уменьшения боекомплекта явилось то, что батареи вездеходов стали медленнее разряжаться. Облегчало вес каравана и отсутствие трех экзоскелетов. Совсем скоро вообще все морпехи останутся без брони.

Пуно крепко стиснул зубами рукоять ножа, зажал край джинсовой ткани подмышкой и принялся оборачивать себя ею, пеленать, словно мумия, решившая совершить самопогребение. Боль превзошла все ожидания. Все вокруг било молниями, танцевало в мескалиновом вихре картинок, как при приеме таблеток, о существовании которых он еще даже не знал. Люди, деревья, земля и дикси превратились в электрические силуэты, и Пуно на мгновение открылась великая истина: все вещество вселенной — лишь поток энергии, существовавшей в каком-то другом измерении. Его руки тряслись, а зубы так сильно сжимали рукоятку ножа, что из десен шла кровь. Один зуб даже сломался, но это было неважно. Такая мелочь по сравнению с борьбой за жизнь. Пока мутанты окружали караван с трех сторон, Пуно обертывал свою грудь джинсовой тканью, стягивая ее так крепко, что едва мог дышать. Но дышать с такой болью ему все равно не хотелось, так что плевать. Он провалился в какой-то потусторонний мир и не мог понять, сколько времени тянулось его обертывание. Даже руки казались чужими, враждебными, и вроде бы он видел себя со стороны. Таким же отдаленным, но родным взглядом смотрела на него Лима. Смотрела и не могла ничего сделать. Ее с Куско лошадь вязла в трясине, пытаясь бежать от орд накатывающих мутантов ровно так же, как лошадь Пуно и Хана, как остальные четыре лошади и два почти разрядившихся вездехода. Девушка то с жалостью смотрела на единственного небезразличного ей парня, то закрывала глаза в беспомощном отчаянии, упрекая себя за то, что ничем не может помочь.

Пуно не чувствовал ни погони, ни жалобных взглядов, а только перетягивал себя тканью. Когда грудь оказалась крепко обжата и нервные дерганья лошади в глине уже не заставляли ребра выплясывать, боль слегка уменьшилась. К парню вернулось сознание. Было по-прежнему невыносимо, но он хотя бы вновь овладел своим телом. Одна рука держала начало джинсовой ткани, а другая — конец. Он заранее не продумал, как зафиксировать все в таком положении, и теперь просто наблюдал, как последние силы уходят из рук, и считал мгновения перед тем, как мышцы откажутся его слушать и все его труды пойдут прахом.

Отряд в этот момент дня или ночи — Пуно не понимал — вновь оказался зажат с трех сторон. Накопившие силы в вялом преследовании каннибалы с прытью сошедших с ума берсерков бросались на вездеходы и лошадей, хватали людей за ноги. Автоматные очереди вновь разорвали плывущую во времени ткань вселенской гармонии спящего под дождем леса. Точно, под дождем — значит, был день. Второй или третий день погони — тут посчитать было уже сложнее, на мокрых стволах деревьев не висели календари, а сознание Пуно настолько затуманилось, что он не мог точно вспомнить. Неважно. Кому какая разница, если сейчас все умрут.

Но умирать никто не хотел. Отчаянные, случайно созданные эволюцией люди имели свое мнение на этот счет. Они яростно отбивали любые попытки их съесть, словно забыли свое место в пищевой цепочке Великой пустоши. Они явно нарушали устоявшиеся за долгие годы правила. В критической ситуации морпехи воспользовались плодами человеческой хитрости и сбросили еще один экзоскелет. Четвертый, если бы у Пуно было время считать.

Тиски кровожадных мутантов немного ослабли и позволили людям выйти из очередного окружения, продлить себе жизнь еще на одну брошенную броню. Как значки жизни в какой-то безумной игре, экзоскелеты таяли на глазах, делая морпехов слабее, а наступающих им на пятки дикси сильнее. Не оставалось сомнений, что от концентрированного урана они набираются сил.

— Давай помогу, — послышались слова Хана.

Пуно уже не чувствовал пальцев, державших обернутую вокруг тела ткань. В последний момент он ощутил грубые касания Хана и безвольно ослабил хватку, опустил руки, и они еще очень долго обессиленно свисали, ими невозможно было пошевелить.

— Лента, — простонал Пуно, показывая глазами куда-то вниз.

Хан вынул ее из бокового кармана друга и принялся судорожно склеивать затянутый лоскут джинсов. В самом начале обеденной паузы каннибалов лошадь парней стояла от них дальше всех, но с каждой секундой все больше людей обходили их в ярой попытке оторваться от супостатов. Обматывание клейкой лентой стоило очень дорого. Хан совершил невозможное, зафиксировав ткань на торсе Пуно за минуту-другую, но к этому моменту они оказались замыкающими отряда и в опасной близости от врага.

— Продержишься? — коротко спросил Хан.

Пуно кивнул — а что ему оставалось? — и друг вернулся к поводьям, погнав лошадь вперед что было сил. Наблюдавшая за ними Лима с облегчением выдохнула и закрыла глаза. Сама того не осознавая, она крепко обхватывала талию сидящего перед ней Куско, волнуясь совсем за другого. Но будущий вождь об этом не догадывался или просто не хотел знать. Его все устраивало, он улыбался и отводил свободную руку назад, поглаживая дрожащее от нервного напряжения бедро Лимы.

Отряд продолжал бегство вперед. Весь следующий день лил затяжной дождь, и всю следующую ночь в небе, как порванный в лоскуты красный флаг, трепыхалось северное сияние. Кровь лилась и над головой, и под ногами. Через несколько часов после сброса четвертого экзоскелета пришел черед пятого, но у бойца не заладилось с механизмом открытия, и он потерял самые важные в его жизни секунды, ставшие роковыми. Высадивший его вездеход уехал вперед, а бросившегося на помощь морпеха отбросили в сторону дикси. Пока отряд расстреливал напавших со всех сторон мелких мутантов, крупные силы врага в лице берлогов ринулись на одиноко стоящего в грязи солдата. Он бросил попытки расстегнуть экзоскелет и принялся отчаянно отбиваться, но против гигантских медведей даже его титановый панцирь оказался бессилен. Весящие целую тонну создания навалились на него с двух сторон и таки разблокировали механизм раскрытия брони, попутно разорвав морпеха на части. Под алым свечением неба брызнувшая во все стороны кровь не показалась чем-то удивительным, непривычным. Глаза людей даже не сразу отреагировали на лишние пару оттенков в единой на всю чертову Пустошь красной палитре. Так или иначе, жертва не стала напрасной — у еще живых появилась лишняя минута на бегство. Они рванули вперед по нехоженой вязкой тундре, как делали уже несколько раз. Однако то ли мутанты стали хитрее, то ли батареи вездеходов потеряли всю мощность, а уставшие от трех суток бегства лошади начали идти медленнее, но каннибалы успели сожрать весь концентрированный уран из экзоскелета и через какие-то три минуты вновь взяли в тиски караван. Люди не успели и глазом моргнуть, как со всех сторон опять показались гадкие пасти со стекающей из них смесью крови и светящегося от радиации топлива. Встроенные в вездеходы счетчики Гейгера безумно застрекотали, как стая выпущенных на волю сверчков. Такая концентрация опасного вещества вокруг морд мутантов была видна в первый раз. Прежде самые насытившиеся твари сильно отставали от каравана и, когда нагоняли его через много часов, уже успевали слизать все сгустки урана со своих гнойных морд, но теперь они нагнали беглецов гораздо быстрее и предстали перед ними во всем своем чудовищном безобразии.

— Мать честная! — успел крикнуть кто-то. — Это конец!

Сразу с двух сторон на караван неслись мутировавшие медведи. Заблудившийся в тайге дождь не успел вовремя залить землю по пути бегства людей, и больше ничто не стесняло движений шестилапых уродов. Комки грязи еще свисали с их шкур и оставляли мокрый след позади, но когти четырех задних конечностей уже крепко цеплялись за сухой грунт и корни деревьев — раздутые вены на теле леса.

— Осторожно! — крикнул один краснокожий, но было поздно.

Даже обернувшись на крик и заметив опасность, люди уже не имели возможности среагировать. Все произошло как в замедленной съемке. Морпехи и инки успели посмотреть в сторону бегущей на них волосатой массы, но и только. Бросить взгляд было намного легче, чем среагировать. Этот дар природы — осознание опасности — ничего нам не стоит, не требует ни секунды, он вообще за гранью обычного течения времени, как нулевая точка на таблице координат. Все живое в этом мире обладает магическим навыком заметить опасность в какой-то квант миллисекунды, в столь сжатый отрезок небытия, за который не успевает просы́паться даже одна песчинка в песочных часах бога времени. Это краткое замедление всего сущего похоже на Большой взрыв, произошедший в одно мгновение, но мгновением это является только с точки зрения нашей физики, претерпевшей немалые изменения с тех пор, как время разогналось. А в момент самого взрыва, в короткую миллисекунду, время текло иначе. Может, тот миг растянулся на триллион лет, утопающих в бесконечной последовательности вспышек сверхновых атомов и нейтронов. Ну и кто после этого скажет, в какой период между Большим взрывом и этой погоней время замерло, а в какой летело вперед, разрывая собой пугающий саван будущего? Все это чертовски относительно.

Вот и теперь замершие в моменте люди успели увидеть несущегося на них берлога, но миг этот был настолько краток, что никакие сигналы не могли отправиться к их рукам и тем более ногам. Движения существовали в другом измерении, появившемся гораздо позже взрыва, они требовали какого-то времени. Морпехи и инки оцепенели, но только лишь потому, что устремленные в вечность координаты бытия еще не сдвинулись с места. То был бесконечно большой и бесконечно малый отрезок небытия. Кто может с уверенностью утверждать — длинным он был или коротким? Ученые-космологи на Земле, а потом и на Марсе безрезультатно бились над этой неразрешимой проблемой.

Когда же сигналы мозга дошли до рук и ног инков, уже стало поздно. Огромная туша оттолкнулась задними лапами от земли, усилила свой рывок ударом второй пары лап о дерево, словно проделав гравитационный маневр вокруг планеты для ускорения, пронеслась над двумя инками и снесла, как небесный болид, лошадь с краснокожими. Это походило на боулинг. Тяжелый шар весом три тысячи фунтов поразил кеглю весом «всего» в шестьсот, если считать двух людей в седле и поклажу. Крепкая и сильная лошадь разорвалась на две части, как пакетик с сахаром. Инки упали в разные стороны — один парень остался без ноги, зажатой между лапами берлога и крупом лошади, а другой рухнул в грязь с уже сломанным в нескольких местах позвоночником. Вроде без жертв, но отряд лишился двоих людей. Никому и в голову не пришло спасать потерявших подвижность инков. В той смертельно опасной ситуации это казалось вполне нормальным.

Пока торжествующий берлог упивался литрами крови из разорванной артерии лошади, а ее открытое стучащее сердце завораживало взгляды, как голова Медузы Горгоны, другая тяжеловесная тварь вынырнула из бурелома с севера от отряда. Второго берлога успели заметить издалека, но особая импрессия, с которой он показался возле людей, произвела некое подобие эффекта внезапности. Его больной медвежий разум не захотел оббегать груду поваленных деревьев, и зверь просто попер сквозь них, разнося все своими стальными мышцами. Мутанту было плевать на порезы и ушибы. Всем мутантам было на это плевать, иначе они не преследовали бы людей трое суток. Никто не ожидал, что он выпрыгнет на отряд, взметнув в воздух стволы деревьев, будто невесомые щепки во время лесоповала. Тяжелые сухие сосны разлетелись, как при игре в городки, — с учетом смертельного кегельбана казалось, что мутанты затеяли спартакиаду. Вид парящих в воздухе массивных стволов шокировал бедных людей. От стволов удалось увернуться, но это была лишь прелюдия. Одновременно с полетом деревьев вскинулась во весть рост туша берлога. Он поднял себя на задние лапы и размахивал в воздухе четырьмя другими конечностями, запугивая людей жутким ревом. Громоподобный рык приглушил собой даже звуки стрельбы. Морпехи нарушили строй и рванули в разные стороны, туда, где каждому из них показалось более безопасно. Оставшиеся пять лошадей с инками тоже рассеялись между застывшими во времени соснами, впервые за сотни унылых лет увидевшими интересное зрелище. Напавший берлог с трудом стоял вертикально — верхняя часть туловища с огромными мышцами не могла держаться сама по себе и уже начинала клониться вниз, поэтому берг избрал целью ближайший к нему вездеход. Уже не пытаясь сохранять равновесие, а лишь совершая несколько быстрых шагов, он направил себя на транспорт, угрожающе заслонив солнце да и вообще все небо. Пары движений хватило, чтобы довести летящую вперед тушу до вездехода и зависнуть над жалкими людьми всей своей почти полуторатонной массой, которая теперь должна была обрушиться прямо на цель.

Картина акварелью — поднявшийся на задние лапы берлог высотой метров пять и метра два в обхвате по размерам даже крупнее гусеничного вездехода. Его задние конечности стоят в нескольких человеческих шагах от машины, но передние лапы с торчащими, как у росомахи, когтями нависают ровно над головами морпехов. Сами солдаты пытаются воспользоваться ограничениями, накладываемыми на мутанта ускорением свободного падения, чтобы выпрыгнуть из вездехода прежде, чем его стремительно опускающаяся туша расплющит хрупкий металл, а заодно и кости людей. К сожалению, а может быть, к счастью, такие моменты постоянно отпечатываются в памяти и словно замирают во времени. А может, это просто играющий с солдатиками ребенок решил растянуть ключевую сцену, рассмотреть ее с разных углов. Он так долго водил догонялки между мутантами и морпехами, так долго растягивал свое предвкушение, что, когда наконец дошел до решающей битвы, не мог ею налюбоваться. Тюбики от лекарств и мазей представляли собой деревья, между которыми детское воображение рисовало кровавую сцену боя, — солдатики из нового космического набора представляли собой морпехов, а старые, облупленные фигурки — инков, две коробки превратились в гусеничные вездеходы, а набор мутантов перекочевал сюда прямиком из настольной игры в сеттинге темного фэнтези. Ребенок держал шестилапую тварь над человеческим вездеходом и представлял, что она медленно, как в кино, обрушивает на несчастных солдатиков свои когтистые лапы. Этот ребенок, конечно, жил только в воображении одного израненного солдата, брошенного умирать в лесу после упомянутой сцены, и даже дикси просто перешагнули через него, чтобы он дольше мучился.

Первые воспоминания жизни морпеха смешались с последними. Кажется, еще совсем недавно он маленьким мальчиком играл в солдатики, а теперь умирал мужчиной. Разорванный на части, он валялся в грязи, и благодаря последним пульсациям сознания наблюдал, как за лес уползает единственный оставшийся вездеход и тонут в гуще деревьев несколько лошадей. Когда знакомые фигуры скрылись из вида, в его поле зрения еще долго оставались кривые и гнойные туловища мутантов, переступающих с одной конечности на другую, то наклоняющиеся к земле, то распрямляющиеся, словно вместо тел у них были мешки с камнями, которые приходилось как-то уравновешивать мышцами ног. Потом пустота. Но чья-то жизнь тем временем продолжалась.

Как крысы от огня, прятались во все щели рад-насекомые. Опасные твари боялись резких звуков и вспышек огня, шарахались от гигантских берлогов. В иной ситуации крупные кровососущие тараканы и комары размером с кулак представляли бы значительную опасность для бегущих людей, но пока тех преследовал враг страшнее, насекомые предпочитали не лезть.

Солнце в конце октября садилось довольно рано, в пять часов вечера, и недостатка в темноте не наблюдалось. Все любители ночи спокойно ждали ее скорого наступления. Все, кроме северного сияния. Оно пыталось явиться раньше и, страдая от нетерпения так же, как небо страдало от кроваво-пунцовых ран, рисуемых Авророй на всей его поверхности, пришло вечером. Усталое солнце еще не успело полностью скрыться от зрелища адской погони, как над головами людей и мутантов забагровел парусящийся на ветру вымпел. Даже инки никогда прежде не видели северного сияния в светлое время суток. Но их дом был уже далеко, и теперь густой лес постепенно редел, уступал место самым грязным и задымленным районам Великой пустоши, в центре которой пыхтели черными выбросами заводы, стучали, как сотни сердец одного космического создания, одной задыхающейся планеты.

Деревьев стало меньше, и под ногами уже не путались коварно торчащие корни. Оставшиеся в живых члены отряда — семь краснокожих и семь солдат — выходили пролеском из тайги, надеясь, что вместе с ней закончатся все их кошмары. Они преодолели больше двухсот километров через чащу леса, рожденного скорее чьим-то безумным воображением, нежели существовавшего наяву. После трех суток безостановочного бегства уже никто не мог отличить правду от вымысла.

Один покореженный вездеход тащил на себе оставшихся без брони морпехов и еще два закованных в экзоскелеты солдата шли рядом. Альфа и Чарли сохранили полное обмундирование, но подспудно догадывались, что скоро настанет и их черед принести жертву мутантам. Из лошадей выжила лишь половина. Одно животное разорвал на части берлог, второе сломало ноги о корягу при бегстве из того жуткого окружения, а третье просто упало без сил в сотне метров от края леса. Его сердце остановилось раньше, чем голова коснулась земли.

Отряд вышел к серому озеру возле какого-то богом забытого городка. По леденящему кровь совпадению на старом железном знаке алело «Медвежьегорск». Территория чертовых медведей, если верить старой терминологии. Но от него осталось только название да завод у самого берега. Никаких зданий, жителей и даже рейдеров не наблюдалось, одни лишь выжженные фундаменты. Может, местность давно опустела, а может, здесь жили рейдеры, но разбежались при первых звуках стрельбы и теперь наблюдали за странными солдатами с расстояния. Отряд по-прежнему отбивался от идущих по его следу мутантов, и если у людей, лишенных отдыха и пропитания, силы быстро заканчивались, то у дикси с каждым новым экзоскелетом они только множились. Морпехи еле сидели на вездеходе, а инки с трудом передвигали ноги. Губы у всех побелели, а суставы припухли от нагрузки. Лишь с появлением озера к людям вернулся лучик надежды, пугливо летающий по черным дебрям загнанных душ, как средоточие жизни, как единственный шанс на спасение. Его было очень легко спугнуть, поэтому даже грезили люди робко и осторожно. Последние три дня заставили убедиться, что не может все хорошо закончиться, просто не может.

Самой воды никто не видел, но все понимали, что она должна быть, ведь после прибрежного завода пейзаж превращался в ровный слой мусора без единого деревца или покосившегося строения. Только вот типичного водного блеска нигде не наблюдалось. Чуть приглядевшись, инки заметили, как распластавшийся на километры слой пластиковых отходов мерно покачивался на волнах. Чем сильнее из-за спин людей дул северный ветер, тем сильнее вздымался и оседал пестрый узор отходов — так шевелится брюшко животного, когда оно дышит.

— Вода! Под мусором вода! — возрадовался Эхо.

— Не пить ее! — рявкнул Альфа. — Она заражена так же, как все ручьи в лесу.

Один за другим люди валились на землю между шипящим заводом и берегом, не в силах даже ползти. Инки не дожидались, пока лошади остановятся и просто спрыгивали с них на траву. Сами животные были на последнем издыхании, и стоило замедлить ход, как они падали замертво. На ногах остались только закованные в броню Альфа и Чарли. Они же больше всех отстреливались от орд нападавших.

Без дождя лазеры возвращали себе звание самого смертоносного оружия Пустоши, только вот зарядов осталось совсем немного.

— У меня десять процентов аккумулятора, — сообщил полковник, увидев мерцание индикатора возле прицела.

— У меня пять! — озлобился Чарли.

Майор лихорадочно отстреливался от взбесивших его мутантов, которые вываливались из леса рядами, как космические захватчики в аркадной игре тысячелетней давности. Ему открылась самая высокая сложность, доселе никому неизвестная, — ряды тварей появляются бесконечно, а заряд лазера постепенно садится, к тому же у тебя всего одна жизнь.

— С севера идет вторая волна, — доложил Куско.

— С юго-востока тоже, — принес печальную новость Хан.

Основные силы врага наседали с востока и остался только один путь отхода — по озеру на юг. В обратную сторону от «Ковчега».

— Эхо, свяжись с Кораблем, вдруг он сейчас в зоне радиоперехвата, — командовал Альфа. — Дельта, хватай всех и бегом стройте плот, пока мы с Чарли держим этих тварей.

Дельта кивнул. Вместе с тремя оставшимися солдатами он рванул в открытые ворота завода. Судя по разбросанному вокруг пластику, его губительный конвейер производил тару. В озере плавали бутылки разного размера — от маленьких до самых больших, и наблюдавшая за происходящим Лима поняла, что задумал полковник. Она бросилась к мертвой лошади и попыталась вытащить из-под нее поклажу. У девушки, конечно, ничего не вышло.

— Что ты делаешь? — спросил Куско.

— Нужна клейкая лента и веревки, — прохрипела она, все еще пытаясь сдвинуть животное. — Солдаты будут собирать плот из бутылок.

Теперь до всех дошло. Пустые бутылки имели превосходную плавучесть и, будучи собраны в подобие плота, удержали бы на воде весь отряд.

Куско схватился за тушу животного и вместе с Ханом и Космо приподнял ее, освободив сумку с хозяйственными принадлежностями. Остальные инки принялись рыться в поклаже второй лошади, извлекая на свет божий скотч, веревку и изоленту.

Единственным, кто не мог ничего делать, был Пуно. За минуту до этого он свалился на землю и уже не мог встать. Ноги тряслись от холода, а остальное тело от боли. Губы потрескались и на них проступила кровь. От жара пылали глаза и пенился пот. Вся свободная жидкость в организме закончилась, и через поры выходила какая-то липкая субстанция, перемешиваясь с лесной грязью, уже давно покрывшей весь отряд, словно вторая кожа. Эдакий «загар» избранных, отпечаток пережитого ада. И ведь не отмоешься от него, не зайдешь в озеро ополоснуться. Вся природа хочет тебя убить, даже вода. Выжить сложно даже здоровому человеку, а раненному попросту невозможно.

Пуно едва слышно стонал, но, даже если бы он молчал, его страдания хоть за версту все равно ощущала бы Лима. Она не понимала, как это работает, да и времени не было даже на более важные вещи, типа спасения своей жизни, не говоря уже о самоанализе. Ощущала и ладно, значит, так было надо.

Блестящие на красном дневном свете глинистые тела морпехов показались из ворот завода, на крыше которого смолила труба. С дальней стороны вдоль озера к нему шел нефтепровод, превратившийся теперь в фонтан похожей на шоколад жидкости. Горючая кровь Земли попадала напрямую в озеро, но и заводу чуть доставалось — самому убийственному для экологии углепластиковому заводу с дышащей жаром, словно голова дракона, трубой. Когда-то у самого ее основания работала очистная система, собранная из каких-то особенно навороченных механизмов, но из-за своей сложности они уже давно вышли из строя. Как верно заметил один безымянный обитатель Пустоши, первым гибнет все лучшее, а гадость и нечистоты, подобно сорнякам, невозможно выкорчевать.

Последняя ремонтная бригада проезжала в этих краях пятьсот лет назад, и с тех пор в рабочем состоянии осталась только самая надежная и опасная система создания пластика. Даже у заводов оказалось свое подобие эволюции и естественного отбора. Как в случае с миром природы, из всего разнообразия производств выжили только самые простые, стойкие и разрушительные, своего рода мегамутанты и рад-насекомые от мира машин. Где нормальные фабрики электроскутеров или скоростных катеров, так нужных сейчас беглецам? Там же, где девяносто девять процентов живых существ некогда зеленой планеты, — только в книгах и энциклопедиях марсиан.

Но люди пытались воспользоваться даже тем малым, что дает Пустошь. Из ворот завода полетели двадцатилитровые бутылки. Дельта и один из солдат хватали с конвейера бесхозную тару и энергично швыряли в сторону берега, где их сослуживцы и инки уже приготовились скреплять все воедино.

Альфа и Чарли сжигали остатки батарей, светя лазерами во все стороны и выглядя при этом как живые диско-шары, испускающие лучи на вечеринке по случаю Хэллоуина. Мутанты подошли к событию очень ответственно и нацепили на себя самый омерзительный прикид со времен ужастиков конца двадцатого века, даже заморочились на реалистичный гной и текущую изо рта кровь. Люди же лишь поначалу выглядели достойно в футуристических экзоскелетах, но к концу вечеринки растеряли свой шарм.

— Держать оборону! — командовал Альфа. — Еще пять минут!

— Хоть десять, если это позволит мне убить больше тварей! — надрывался майор.

Дельта с морпехами и краснокожими мастерил плавсредства у самого берега возле завода. В нескольких метрах от кромки мусора спиной к ним стояли Альфа и Чарли, постепенно оттесняемые каннибалами от края леса. Скорость мутантов росла по мере их приближения к оставшимся у людей источникам концентрированного урана.

Поначалу Дельта хотел собрать один большой плот, но резкий порыв ветра едва не унес груду сбитых друг с другом бутылок, поэтому решили мастерить два плота. Наспех склеенный первый плот рос на глазах, и один его край уже вяло покачивался на волнах мусора, где-то глубоко под которым ощущалась вода.

— Что сосвязью? — с надеждой спросил полковник.

Ответственный за радиостанцию солдат склонился над торчащим из единственного оставшегося вездехода приемником и нервно крутил переключатель каналов, слыша в ответ пустое шипение на цифровых волнах. Автоматический поиск не дал никаких результатов, и солдат пытался вручную найти частоту Корабля, словно не мог покориться судьбе. Судно в этот момент прореза́ло просторы космоса совсем на другой широте.

— Тишина, — ответил он и сверился с ручным компьютером. — Космолет будет над нами где-то через час.

— У нас нет этого времени, — вздохнул Альфа. — Грузимся на плоты!

Под заградительным огнем двух лазеров морпехи принялись переносить остатки снаряжения и припасов на свой плот, а инки на свой. Краснокожие до последнего пытались спасти лошадей.

Вторая девушка из отряда инков никак не могла смириться с тем, что ее животное не попадет на плот, и побежала к любимому скакуну далеко за линию огня, к тому времени уже почти приблизившуюся к берегу. Девушка склонилась над лежащей на боку лошадью, гладила ее морду и гриву, шептала что-то в точеное ухо, но в ответ ничего. Животное не откликалось. Краснокожая зарыдала и обхватила шею коня.

— Брось его! — кричал Куско, но выстрелы и крики, питаемые паникой, топили в себе любые слова.

Он крепко взял руку Лимы, чтобы она тоже не выкинула подобный фокус. Он пришел сюда ради нее… в том числе ради нее и не хотел потерять главную возможность стать новым вождем.

— Грузите только самое ценное! — продолжил руководить отплытием, когда понял, что до убежавшей уже не достучаться.

Их плот покачивался на волнах, и по высоте торчащих из мусора связанных между собой бутылок было видно, сколько еще груза он сможет принять. Почти все инки уже забрались на шаткую пластиковую конструкцию, и плоские донышки почти скрылись в жиже озера.

Лима воспользовалась моментом, когда Куско забрасывал на плот свое оружие и отпустил ее, — бросилась к лежащему неподалеку Пуно. Ведущие заградительный огонь морпехи уже поравнялись с обессилевшим парнем и продолжали отходить все дальше назад, оставляя огромные экзоследы на береговом песке. Их вездеход остался далеко впереди, но между ним и озером все еще бегал радист, перетаскивая как можно больше полезного груза с вездехода.

— Пуно, — взмолилась Лима.

— Да, все хорошо, — бредил парень.

— Можешь встать? Нам нужно на плот.

— Да, конечно, — пробормотал он, глубоко вздохнул и просто закрыл глаза, обняв себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться. Возможно, ему казалось, что он встает и через силу идет к воде.

Лима взяла его под руки и потащила к плоту. Очень медленно, не потому, что боялась нанести ему травму, а потому, что было чертовски трудно. У самой кромки озера ее остановил Куско.

— Никаких раненных, — с нотками торжества в голосе сказал он. Сложно было держаться невозмутимо, когда умирал твой соперник. — Иначе утонем.

— Я привяжу еще несколько бутылок к плоту! — воскликнула девушка.

Парень схватил ее за плечи и крепко сжал, глядя прямо в глаза.

— Когда? Когда, черт подери, ты их привяжешь? — Он повернул ее голову в сторону крадущихся в десяти метрах от них дикси. Счет шел на секунды. — И чем? Лента закончилась, веревки тоже. Да я боюсь, что даже такой плот развалится! Куда его еще увеличивать!

Куско ослабил хватку, и Лима безвольно опустилась на колени возле стонущего от жара Пуно. Гонимые ветром волны озера прибивали к ее ногам органический мусор — детрит, ласкали их чем-то похожим на воду. Прибой намочил волосы парня. Он почти достиг спасения. Почти.

В этот момент оставившую коня краснокожую все-таки схватила за ногу голодная тварь. Инка уже смирилась со смертью животного и повернулась к своим, но не увидела зашедшего с фланга дикси. Лазеры иссякли, и солдаты почти перестали отстреливаться, что открыло большое окно возможностей для мутантов. Альфа и Чарли каждую минуту доставали батарею из магазина и стучали ею по металлу, как делают порой с аккумуляторами, чтобы набить еще немного заряда, но его хватало только на несколько выстрелов.

— О господи, нет! — вскрикнула Лима и закрыла руками лицо, которое оказалось мокрым от слез.

На ее глазах дикси разорвали девушку возле любимой лошади. Один пронзающий воздух хруст, и Лима осталась единственной представительницей прекрасного пола в отряде. Инки уже заняли свои места на плоту, не хватало только ее. Куско склонился с самого края пластиковой платформы и протянул ей руку.

— Прыгай сюда.

Лима подняла на него блестящие, словно залитые морской водой, голубые глаза.

— Может, теперь для него будет место! — Она испугалась своей неуместной радости, но чужая смерть вернула ей почти потерянную надежду.

— Я же сказал, никаких раненых! — рявкнул Куско. Он, раздраженно, смотрел на отходивший от берега второй плот. Морпехи уже отплывали.

Лима стояла на своем. Она не собиралась умирать и рано или поздно запрыгнула бы на плот, но ей хотелось выжать максимум из сложившегося момента. Ее дикий взгляд не позволял угадать, блефует она или нет. Может быть, и вправду останется. Что тогда? Как стать вождем?

— Я прошу! — рычала она, пока Пуно жадно глотал воздух ртом.

Он бредил, и ему казалось, что он уплывает отсюда быстрее любого плота. Он действительно уплывал, но на волнах горячки.

Последняя фраза Лимы вызвала злость у Куско.

— Просишь? Да ты смотреть на меня не хочешь, пока тебе что-то не понадобится. Думаешь, имеешь право о чем-то просить? Нас посватали старейшины племени! Наш брак был предрешен предками! Я всегда рядом, забочусь о тебе, а что делаешь ты? Только плюешь в ответ! Нет, не только. Еще иногда что-то просишь! Это что за подлое отношение?

Лима застыла в беззвучном оцепенении. Она вдруг почувствовала себя на месте Куско и поняла его, действительно поняла. Как бы противно это ни звучало, но они действительно были обручены, и Лима не могла лишь требовать что-то от будущего супруга, она и сама должна была что-то давать. Раньше она не верила в свою уже свершившуюся судьбу, отбрасывала тяжелые мысли, будто так с ними никогда не придется разбираться, и лишь теперь поняла всю неотвратимость своего нежеланного брака. От него нельзя было отмахнуться, он был реален, так же, как это озеро, эти мутанты на берегу и безумные мохнатые берлоги на шести лапах.

— Хорошо, — тихо сказала она. В отсутствие выстрелов шепот казался криком.

— Что? — ощерился Куско.

— Я не буду сопротивляться. Ты мой будущий муж, и я должна с этим смириться. Пока смерть не разлучит нас.

Парень удивленно посмотрел ей в глаза.

— Но взамен я прошу забрать Пуно. Он еще может выжить.

— На кой черт он нам!

— Твоя жена тебя просит! — Лима судорожно пыталась придумать доводы. — Поход только начался. А мы уже потеряли троих. Лишняя пара рук нам не помешает! Он еще может выжить… — повторила она.

«Он еще может выжить», — лихорадочно крутилось в ее голове. Только теперь, поклявшись в верности Куско, она поняла, кто ей действительно важен, а кто омерзителен до глубины души. Только дав слово, которое уже не забрать, только переступив черту, она поняла, на что себя обрекла.

— Хорошо, — с довольным видом кивнул будущий муж. — Затащим его на плот.

Двое оставшихся в экзоброне марсиан вылезли из нее и бросились к своим. На оставленные железяки сразу же налетели дикси, но отчаянный радист продолжал сновать между берегом и вездеходом, спасая как можно больше вещей. Он уже перетащил все патроны и, надрываясь, донес до плота четыре батареи для радиостанции, но не успел вытащить сам приемник. Из-за компоновки военного транспорта одна из частей радио находилась в самой глубине багажника. Никто не рассчитывал, что кому-то понадобится унести станцию от вездехода со всеми его двигателями, солнечными панелями и аккумуляторами. На случай потери одной машины можно было воспользоваться сверхмощным приемником в другой. Но, как часто бывает, беда не пришла одна, и все возможные нештатные ситуации случились разом. Радист не был таким беспечным, как краснокожая девушка, и контролировал все пространство вокруг себя. От особенно назойливых дикси он отбился запасом гранат и уже почти вынул ценную радиостанцию, когда краем глаза заметил несущегося на него берлога.

— Бросай радио! — крикнул Дельта. — Беги сюда!

Морпехи на плоту уже отталкивались от берега, но при должной сноровке до них еще можно было допрыгнуть. Они хотели уплыть как можно дальше, пока проклятые мутанты поедают уран из реакторов последних брошенных экзоскелетов.

— Опасность на девять часов! — подсказывал Альфа, но радист и так все видел.

Справа из тени подлеска на него несся шестилапый медведь. Заходящее солнце отбросило слишком длинные тени от стоящих вдалеке сосен и замылило боковое зрение марсианина. Он пережил трое суток изнурительного похода через тайгу и был одним из победителей недавней кровавой битвы в самом конце адского леса. Он постарел на несколько лет и оказался уже достаточно опытен, чтобы понять, что все кончено. Разумеется, он схватил радио и побежал к берегу, потому что человек не может не бороться за жизнь, но разумом отчетливо понимал, что умрет. Это была последняя мысль солдата, от которого не останется никакого следа в истории человечества, если не считать его последних следов на песке. Может, когда-то в будущем археологи найдут окаменелый отпечаток именно его ботинка, но ни имени, ни фамилии, ни истории жизни этого человека они не узнают. Они даже не будут уверены — человека это след или мутанта.

Плоты медленно отходили от берега, прогрызая себе путь через пластик, как ледоколы. Мусороколы. Ветер поднимал на поверхности озера волны из отходов, а те раскачивали плоские суденышки, будто картонные. Испачканный грязью скотч сразу отклеился, но веревки и изолента продолжали стягивать плавучие средства. Далеко на юге в последних лучах заходящего солнца блеснула открытая поверхность воды. Значит, там меньше отходов и легче будет орудовать палками-веслами, надо только доплыть.

Мутанты закончили свою трапезу, отхаркнули наиболее обедненные сгустки урана и продолжили свой нескончаемый путь. Не заметив под мусором воду, они вошли в озеро. Самые пугливые твари сразу же выбежали обратно и принялись отряхивать свои волосатые лапы от жидкости — они так привыкли жить с гнойными корками поверх кожи, что боялись от них избавиться. Более отчаянные мутанты продолжили медленно плыть в воде. Они пытались разогнать пластик перед собой, но место одних истлевших бутылок занимали другие. Наконец они остановились, нервно заметались и в панике бросились обратно к берегу. Две мертвые туши дикси всплыли, пожираемые кровожадными рыбами. Остальные сумели спастись и больше не пытались соваться в озеро.

Морпехи и инки с ужасом наблюдали за пирушкой местных пираний. Испугавшись сюрпризов озера, люди машинально сбились к середине плотов, едва их не развалив, — хлипкие конструкции могли удержаться на поверхности озера только при равномерном распределении веса. Кому-то пришлось подвинуться к краю, ближе к опасной толще воды, но самая главная беда миновала — мутанты остались на берегу, и только их ненасытные, полные крови глаза, провожали отряд на юг, все дальше и дальше от «Ковчега Судного дня».

Глава 5

Лагерь инков гудел от колоссального напряжения человеческих сил. Огромное изваяние бога Ойла перестало быть чем-то сакральным, перешло из объекта поклонения в нечто обычное, осязаемое, в такую же обыденность, как, например, дом, дерево или дорога, в то, что всегда являлось частью единого потока человеческой жизни. В этот мирской поток принесло титаническую ракету, каких давно не видывал мир. Технические работы на идоле инков были для них равнозначны работам на самой тверди неба или же в далеком раю — острове с бесконечными запасами семян, перешедшем, подобно ракете, из мифического разряда в реальный. Это пугало и удивляло. Как бы чувствовали себя древние египтяне, если бы их заставили мыть полы внутри священной пирамиды Хеопса? Или средневековые крестоносцы, позволь им обедать вокруг настоящего Гроба Господня? Одно дело — поклоняться непостижимой для понимания великой святыне, и совсем другое — развеять туман загадочности, сравняться с ней, принять ее как составную часть естественного уклада жизни.

— Перерыв закончился! — управлял лагерем Браво. — Всем за работу!

Подполковник был не из тех суровых начальников, которые стоят на каменной глыбе и заставляют остальных тягать ее вместе с собой. Отдавая приказы, он не злоупотреблял властью, старался сам показывать пример остальным. Пользуясь мощью экзоскелета, выполнял самую трудную работу вроде переноса обломков старых домов и деревьев со стартовой площадки, рубки ближайших сосен. Ради успеха общего дела он давал инкам самые легкие поручения, впрочем, легкость их была относительной. Задач ставилось столько, что инки падали обессиленными даже без рубки леса и разборов древних завалов. За первые дни они очистили от мусора внешний контур ракеты и приступили к внутреннему. Затем от них требовалось соорудить из заготовленных морпехами бревен строительные леса, окружив ими ракету, словно строящуюся из мрамора статую древнего божества. Из четырех ферм-башен осталась только одна, самая главная, державшая на себе всю ракету, а с трех остальных сторон подобраться к огненному идолу было проблематично. Гигантские останки упавших стальных ферм уже наполовину утонули в твердом на первый взгляд грунте, как уносимые временем вглубь земли кости огромных ящеров-динозавров, и кое-где поднимались вверх ребрами жесткости, подобно настоящим окаменелым костям тираннозавров, демонстрируя людям весь ужас и все величие прошлых эпох. По этим стальным останкам ходили инки и марсиане.

— Пора за работу, — поддакивал Юрас. В отличие от Браво, он не утруждал себя тяжелым трудом, а взвалил на свои плечи исключительно обязанности по раздаче команд. Это не вызывало уважения у морпехов, но в конечном счете им было плевать, каким образом инки выполнят приказ. Если Юрасу удастся выжимать из своих подопечных сто десять процентов производительности, то пусть поступает как хочет. Горделивый старик даже состряпал себе из кожи некое подобие пончо, больше похожее, однако, на балахон. Но все равно он смотрелся куда более презентабельно, чем большинство краснокожих в порванных шкурах поверх вылинявших футболок и джинсов.

Старик похлопывал по плечам особенно сильных инков, вызывая у них подобие стокгольмского синдрома. Некоторым людям достаточно намекнуть, что им больше к лицу трудовой подвиг, нежели позор уклонения от обязанностей, и вот они, сами того не осознавая, поддерживают твою власть над собой. Другим подходили угрозы, поддерживаемые реальной властью морпехов и молчаливым большинством, которому Юрас не мешал жить. Делал вид, что не мешает. Убедил их в этой разрушительной мысли. Куда было деваться? Хотели инки или нет — ракету требовалось готовить к старту.

Позавтракав остатками гнилой картошки, краснокожие поплелись к стартовому комплексу. Впереди их ждало шесть часов изнурительного труда, потом получасовой перерыв на обед — если кто сумеет раздобыть себе еду — и еще шесть наполненных слезами и стонами часов каторги, вернувшейся в эти края спустя тысячу сто лет забвенья.

Все вкалывали, как рабы, и Юрас иногда хотел им помочь, ведь даже Браво всегда помогал, но ничтожная человеческая роль, доставшаяся инку при рождении, возможно, даже против его собственной воли, диктовала свои условия. Нельзя опускаться до уровня остальных и таким образом терять свой авторитет. Перекладывай всю работу на других и, главное, во всем соглашайся с начальством, даже когда видишь промахи и хочешь дать какой-то совет. Ни в коем случае не раскрывай рот, ведь старшие любят сговорчивых и со всем согласных, ведь таких любишь и ты, и когда-нибудь ты сам станешь старшим, и круг замкнется. Он уже замкнут в любой точке колеса времени.

Юрасу бы так и держать Матфея подальше от человеческих глаз, в темноте самого тесного домика за непреодолимой решеткой, но дикий таежный коктейль из гордости, заносчивости и высокомерия возбудил его кровь, заставив освободить опасного соперника из заточения. Старик знал, что Матфей его недолюбливал и никогда не поддержал бы его кандидатуру на пост вождя, а после того, как Юрас воспользовался ситуацией и провозгласил себя главным распорядителем жизней инков, они с ним стали необъявленными врагами. Но зачем хитрому человеку ждать объявления войны? Ведь войну можно и проиграть. Нет, надо избавляться от противника раньше. Матфея надо было сломить.

В иной ситуации гниение в карцере было бы наилучшим вариантом, но теперь, когда отсидка не позволяла гнуть спину на благо пришельцев, она стала казаться отдыхом в санатории. А такого своему врагу Юрас позволить не мог.

— Слушай сюда, — со спесью говорил он. — Наши люди горбатятся на ремонте ракеты, пока ты отсиживаешься в клетке. Неужели ты и дальше готов прятаться за их спинами?

Типичный для любой манипуляции разговор ставил Матфея в тупик. Он либо должен был умолять отправить его на работы, либо становился трусом и врагом всякого честного человека. Опускался и тот факт, что горбатиться на захватчиков вовсе не обязательно. Это выходило за рамки плана Юраса, а значит, скрывалось его хитрой манипуляцией. В ситуации, когда весь лагерь батрачит на марсиан, для него все складывалось наилучшим образом. Не будь в лагере захватчиков, вождь Инка остался бы на свободе и не погибли бы многие храбрые воины, большинство из которых косо смотрели на Куско и его отца. Конечно, у сложившейся ситуации имелись и недостатки — сам Куско вынужден был уйти в опасный поход. Но главная гарантия его будущего величия, Лима, была с ним, как скипетр и держава в одном лице, как символ его будущей власти. Не Юрас начал эту игру, но он все поставил на карту. В конечном счете теперь он сам исполнял функции вождя племени. Все складывалось как нельзя лучше, и только по ночам в являющихся из самых глубоких колодцев подсознания кошмарных снах он волновался за Куско, испытывал то, что испытывать просто не мог. Кошмаром были не крадущиеся в тени сновидений хищники или мутанты, нет, до них лукавому, расчетливому человеку дела не было, кошмаром были чувства, которые он испытывал в этот момент. То самое чувство любви, благодаря которому он мог так запросто манипулировать остальными, но такое предательское и коварное, если испытывать его самому. Поэтому он и закрыл все хорошее в себе глубоко внутри самого темного шкафа души и выбросил ключ. Но иногда эта жуткая тайна вырывалась из темницы сознания и страшно пугала, ведь жизнь сына находилась в опасности. Однако Юрас отбрасывал ее, будто ненужный хлам из увесистого багажа на долгой и изнурительной пешей дороге жизни.

— Людям нужна вода, Матфей, — прищурившись говорил он. — Иначе они умрут.

— Так принеси ее им, — отвечал все еще закованный в кандалы Матфей.

Взаимная злоба нарастала.

— У всех есть работа. Марсиане разделили между нами обязанности, и теперь результат зависит от усилий каждого человека. Не справится один — погибнут все.

— А с чего ты взял, что все инки в любом случае не погибнут? — прорычал измученный темнотой Матфей. — Запустят эти солдаты ракету и улетят к себе домой, а нас бросят на растерзание хищников и мутантов. Как нам защищаться? Еды нет, сильнейшие воины убиты, горючее все потрачено, и в самые холодные месяцы даже нечем будет согреться. Да они уже пустили нас в расход! Благодаря тебе инки продолжают прогибаться под чужаков вместо того, чтобы заботиться о себе.

Та самая необъявленная война между ними проступала гневным узором крови на белках глаз.

— Ты видишь ситуацию в черном цвете, мой друг, — сказал Юрас спокойно, слишком спокойно, чем только взбесил своего прямолинейного оппонента.

Вокруг сновали морпехи и краснокожие, увлеченные работой по возведению деревянных лесов. Кто-то брал инструменты, кто-то тащил из хранилища гвозди и молотки. Пара женщин несла последние мясные запасы, чтобы поджарить их к ужину на костре. Каждый занимался делом, стараясь не околачиваться возле нового вожака инков. Даже морпехи считали, что Юрас занят административным трудом на благо лагеря, и не вмешивались в его разговор с заключенным. Грубо говоря, он этим и занимался, только на благо себя. Матфея тошнило от его хитрого спокойного взгляда.

— Ты чертов плут! Строишь себе карьеру на трупах и на чужой боли! И после этого я вижу все в черном цвете?

— Я смотрю, заточение повредило твой разум, друг, — продолжал ехидничать Юрас. — Поэтому и хочу вытащить тебя. Сначала тебя. Для Инки я работу еще не придумал. Но мы о нем обязательно позаботимся. Когда придет время.

— Знаю я, как ты о нем позаботишься. Уже бы давно «позаботился», не будь с ним меня.

— Думаешь, я хочу его убить? — Старик изумился очень наигранно. — Вы же теперь сидите в разных камерах. Инка в здании напротив один-одинешенек и все еще жив. Хотел бы — убил.

— Не так просто. У тебя более тонкая игра. Ты все делаешь исподтишка.

— Не понимаю, о чем ты, — теперь Юрасу хотелось отмахнуться от него, как от грязной мухи, словно вся гнусность сидела именно в словах Матфея, а не в том, кого они обличали. — Инкам нужна вода, и это не обсуждается. Это приказ.

Старик протянул Матфею ключ от кандалов, но тот никак на это не реагировал. С убийственной для себя прямотой он скалился в лицо своему самому опасному врагу во всей Пустоши.

— Ну хорошо. Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому. — Юрас позвал морпеха. — Этот краснокожий отказывается выполнять приказ командира Браво, который я передал.

Солдат не стал разбираться и огрел Матфея плетью, которой раньше наказывали провинившихся инков. Несмотря на запекшуюся кровь на концах плетки, уже многие годы такое наказание не применялось. Племя жило как большая семья и мирно улаживало конфликты, а преступления среди этих людей были так же редки, как богатство и излишки еды. Но в семье не без Юраса.

— Людям нужна вода! — рычал он в паузах между ударами плетью. — Неужели у тебя нет совести? Ты готов принять на себя все эти жертвы?

Теперь полувождь говорил достаточно громко, чтобы проходящие мимо инки слышали его обличительные слова. Матфей, в свою очередь, не мог ничего возразить. Все его силы уходили на сдерживание горячей, разливающейся по телу боли. Таким вот нехитрым приемом его авторитет среди соплеменников опустился на достаточно комфортный для Юраса уровень. Теперь бунтовщик просто обязан был подчиниться, иначе его честное имя пострадает от мелочного людского презрения. Ведь людям проще смотреть себе под ноги и ненавидеть кого-то за мелкие прегрешения, чем поднять голову и бросить вызов настоящему злу.

С тех пор Матфею пришлось в одиночку ходить по двадцать километров на север, очищать воду на станции и возвращаться обратно. Первые дни его беспокоили только рад-комары и мимикрирующие под древесную кору тараканы. Они нападали по одиночке, словно пьяницы, поздней ночью выходящие из сонного бара, и не представляли большой опасности для вооруженного ножом человека. Вопреки холодному расчету Юраса никаких каннибалов поначалу не наблюдалась, и Матфей из раза в раз возвращался с полной канистрой воды. Куда делись все дикси, стало понятно, когда исполняющий обязанности вождя посетил собрание марсиан.

Началось все с того, что к концу первой недели черно-белые люди стали вести себя раздраженно. Со стороны это походило на болезненную акклиматизацию и общее замешательство в пугающем, чужом мире. Даже для инков он был ужасен, хотя они здесь родились. Что уж говорить о марсианах, успевших вкусить лучшей жизни. На седьмой день после ухода отряда их нервозное состояние начало вызывать вопросы в рядах краснокожих. Инки могли горбатиться пусть даже на злых, но адекватных захватчиков, однако с сошедшими с ума вооруженными до зубов солдатами ничего общего иметь не хотели.

— Может, они подхватили земной вирус, который сводит с ума всех, кто здесь не родился? — предполагал Дром, брат-близнец ушедшего в поход Космо.

— Чертовщина какая-то, — отвечал один из стариков. — Смотри, как побелели. На них лица нет.

— И дерганые. Боюсь, как бы не начали в нас стрелять.

Стелилась темная ночь последних дней октября, но люди еще не спали. В это время летом еще высоко стоит солнце, а поэтому биологические часы не давали себя обмануть ранним заходом светила. Даже массовый стрекот сверчков не навевал мысли о сне под прицелом свихнувшихся марсиан.

— Я пойду разузнаю, в чем дело, — деловито пробубнил Юрас. — Не думаю, что морпехи заболели. Скорее всего, пришли плохие новости от отряда.

Он был прав, но только в общих чертах. Про плохие новости он не угадал, потому что не пришло вообще никаких новостей, и это делало ситуацию куда страшнее. Вечернее собрание марсиан было в самом разгаре, когда он вошел в бывшее жилище вождя, ставшее теперь штабом. За плывущей в воздухе голограммой квадранта северной части Восточного полушария Земли сидели Браво, Фокстрот и Оскар. За их спинами в тусклом свечении факелов виднелись еще несколько силуэтов, но буквы у них на груди оставались неразличимы. Присутствующих было немного — из оставшихся десяти солдат двое всегда охраняли лагерь, а еще один следил за всем с вышки.

— Люди обеспокоены. — Юрас объявил цель своего визита.

Футуристическое изображение, переливающееся неоновым светом на металлических экзоскелетах, соседствовало с огнями факелов, отбрасывающих танцующие тени на старый деревянный пол и бетонные стены комнаты. Еще больше эклектики добавлял задвинутый в угол алтарь бога Ойла. Горячо почитаемый каких-то десять дней назад идол теперь казался вышедшим из моды анахронизмом, иными словами — вернулся к состоянию простой груды мусора, коей и был когда-то.

Браво бросил на Юраса озадаченный взгляд и не стал тянуть резину.

— Отряд не выходит на связь.

— Но ведь в первый вечер они сообщили, что миновали реку.

— Ну да. И с тех пор ничего.

Ошарашенный Юрас — отец одного из участников похода — осмотрел комнату и, не найдя лишнего стула, сел на ближайший ящик с оружием. Пончо напускало на него флер загадочности, а под определенным углом даже мудрости.

— И что, никак нельзя узнать, где они?

— Мы отслеживаем их маячки. — Браво обвел пальцами непонятные старым глазам Юраса знаки на порхающей в воздухе карте. — Отслеживали… до недавнего времени.

— С ними мой сын! — Старик вскочил на ноги, скорее наигранно, чем искренне. Он не чувствовал смятения, но знал, что должен его показать.

Таков удел всех серых и беспринципных лидеров. Они не чувствуют, зато знают.

— Мои соболезнования, — бросил Браво и тут же подумал, что не следовало рубить с плеча. Надо было начать издалека, объяснить ситуацию, и вообще нет доказательств, что все в отряде мертвы.

Пока подполковник искал другие слова, перед глазами старика пролетела вся жизнь, но не от испуга. Конечно, он мечтал сделать сына вождем, благо тот родился в нужное время, но своя рубашка в любом случае ближе к телу. Плевать, что будет, когда ты умрешь. Сын или не сын — тебя это уже не коснется. Зато теперь до конца жизни Юрас сможет править остатками племени сам. Безраздельно. На его лице блеснул таинственный огонек радости, но вскоре закопанная в чертогах подсознания человечность возобладала над всем остальным. На одну минуту он почувствовал себя простым инком. Из пробитой дубовой бочки с чувствами брызнул фонтан любви к сыну и истязал прогнивший разум Юраса до тех пор, пока он его не заткнул. В жизни нужен только холодный расчет, а все остальное вредит.

Придя в себя, он увидел обступивших его морпехов.

— Не надо было так резко, — качал головой Оскар.

— У нас нет доказательств, что они мертвы, — уточнил Браво и повел взглядом в сторону Фокстрота, чтобы тот обрисовал ситуацию.

Солдат склонился над картой и увеличил тайгу незамысловатым движением руки.

— Вот здесь, — показал он. — Красными точками отмечены места последнего контакта с каждым из десяти членов отряда.

— Ничего не понимаю, — смутился Юрас. — Вы же сказали, с ними не было связи.

— Он имеет в виду маячки в экзоскелетах, которые пеленгуются с Корабля.

— Сейчас над планетой нет работающих спутников, — продолжил Фокстрот. — Солнечные вспышки быстро их уничтожили, а строить защищенную от заряженных нейтронов технику научились только на Марсе. Короче, из всего, что может принять сигнал с Земли, там только наш современный звездолет. Но он кружит вокруг планеты и пролетает над нашими широтами только в определенное время.

— Фокстрот говорит, что отряд мог пытаться наладить связь и после первого дня, но Корабля не оказалось над ним в нужный момент.

— Так они могут быть живы! — спохватился Юрас и тут же представил, как теряет место вождя.

Фокстрот показал на голограмму.

— Как я уже говорил, красными точками на карте отмечены последние координаты экзоскелетов. Корабль фиксировал при пролете. Никаких жизненных показаний. Будто в них вообще нет тел.

— Мы думаем, их могли съесть, — резанул Браво. — Даже если кто-то из отряда выжил, то без брони и вездеходов, которые тоже лежат теперь мертвым грузом, до Шпицбергена им не добраться. В лучшем случае вернутся сюда или спрячутся в каком-нибудь городе. Но это рассуждения из области фантастики. Никаких доказательств, что они живы, у нас нет.

Юрас только теперь разглядел красные значки поверх тайги, изучая карту, как музейную ценность.

— Странный след, — задумался он. — По одной точке каждые двадцать километров, а в конце сразу две. А что это за черное пятно?

— Озеро.

— Они могли уплыть?

— В радиоактивной воде? Вряд ли.

— И что теперь делать?

Морпехи переглянулись, думая, стоит ли говорить инку о своем новом плане, взвешивали все за и против. Обмен тяжелыми взглядами наконец закончился едва заметными кивками.

— Понимаешь, какое дело, — обратился к Юрасу Браво. — Если отряд мертв, значит, семена они не привезут.

— Это логично, — ответил опешивший старик.

— Но мы все равно хотим отсюда убраться. Ракету надо подготовить к отлету.

— Вас не накажут за дезертирство?

— Пусть сначала достанут. Взлетим на ракете, Корабль пристыкует нас к себе, и когда оставшиеся на нем пилоты поймут, что с нами нет семян, мы уже возьмем его под контроль. Там есть ресурсы и пища. Главное, что мы не хотим подыхать на этой грязной планете.

Юрас прищурился и забегал глазками по лицам солдат. Он еще не успел до конца понять их план, но подсознательно ощутил, как перед ним в очередной раз открываются новые возможности.

— Инки не станут работать, зная, что никаких семян не будет, — протянул он. — Может, и будут, но без энтузиазма. Только из страха за свою жизнь.

— А нам надо, чтобы с энтузиазмом. Иначе не успеем до вспышки. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Тебе ведь нравится быть вождем? — спросил Браво и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Если все будет готово вовремя, перед отлетом мы оставим тебе оружие. Сейчас вы не можете использовать наши лазеры и автоматы, но мы перенастроим контроль ДНК, и они станут работать в твоих руках.

— А взамен я должен говорить племени, что отряд движется к семенам?

— Именно так, — пристально посмотрел на него Браво. Подполковник не был плохим человеком, но кто и когда бывает плохим человеком? Обстоятельства всегда решают за нас.

— И еще, — добавил молчавший до этого Оскар. — Ракете нужны высокоточные приборы с завода в Архангельске. Они производятся очень долго, и если мы не успеем забрать их до вспышки, то новую партию надо будет ждать целый год. После заправки ракеты, это где-то через пару месяцев, нам придется пойти за ними… пешком, потому что вездеходы потеряны. И вы должны будете поддерживать тут порядок.

— Думаю, справлюсь, — кивнул Юрас. Он даже и не мечтал оказаться на равных с пришельцами, но теперь его персона оказалась чуть ли не важнее любого морпеха. Их судьбы теперь зависели от него. — Но…

— Что но? — удивился Браво.

— Что их гнало? Какая тварь оставила такой жуткий след из красных точек на карте?

— Чтоб я сдох, если знаю.

— Но теперь эта тварь может пойти на нас. — Лицо старика затвердело в испуганную, словно посмертную, маску.

— Черт подери, может, — выругался Браво. — Стоит усилить охрану.

Собрание завершилось. Наутро Юрас успокоил инков относительно здоровья морпехов и повел соплеменников на каторжные работы, подобно тому, как козел-провокатор ведет овец на убой. А солдаты принялись незаметно выстраивать оборону вокруг лагеря — чем черт не шутит…

Глава 6

А тем временем выжившие члены отряда пересекали Онежское озеро. Несколько дней они плыли строго на юг, боясь как огня оставшихся позади мутантов. Только убедившись, что те прекратили погоню, люди пришли в себя.

Они повернули на запад и продолжили проталкиваться через мусор. Именно проталкиваться, потому что кроме качающихся на воде бутылок и прочего пластика почти весь водоем оказался наполнен гниющими автомобилями. Они были повсюду, возвышались над шагренью грязной воды ржавыми островками, покрывали собой берег, как гигантская галька, и даже илистое дно стало совсем не илистым. Его невозможно было нащупать веслом — мешал слой железных седанов, внедорожников и кабриолетов. Где-то на юге шумел конвейер автомобильного завода.

Ранние лучи солнца разбудили спящих людей, добавили красок в окружающий тусклый пейзаж, и груды ржавого транспорта наполнились светом. Казавшиеся ночью лишь серыми призраками когда-то давно погибших машин, они теперь словно ожили в своих безобразных, изуродованных стихией телах.

— Форд, — угадал Чарли по форме эмблемы. Текста на ней, разумеется, не осталось.

Альфа поднял голову от воды, перестав рассматривать плавающих рыбешек, таких спокойных и милых на первый взгляд.

— Изобретатель конвейера, — сказал он. — Какая ирония. Теперь этот конвейер убивает планету. Уже убил.

Бежавшие от мутантов морпехи и инки думали, что вдалеке от пластикового завода слой его бутылочных отбросов поредеет и можно будет легко грести веслом по воде. Отталкиваться стало действительно легче, только не от воды, а от кузовов машин. К разговору с соседнего плота подключился Куско.

— Это транспорт, ведь так?

— Он самый, — кивнул полковник. — Только без двигателей. Под капотами пусто.

— Моторы производятся в другом месте, и теперь некому объединять это все воедино, — добавил Эхо. — Озеро затопило железнодорожную ветку.

Куско оглянулся, чтобы лишний раз убедиться в невероятно большом количестве гнилых, никому не нужных автомобилей.

— Но зачем их так много? — Он говорил громко, уже не боясь привлечь каннибалов, оставшихся далеко позади. — В мире нет столько племен, сколько тут этих машин.

Чарли вместе с другими морпехами громко заржал, и даже Альфа слегка улыбнулся. На правах старшего он решил просветить необразованных аборигенов. Делать все равно было нечего. Плоты пробирались через запруженное сталью озеро, как оторвавшиеся от дна кувшинки, влекомые подводным течением.

— Раньше на Земле жило около десяти миллиардов людей, — объяснил Альфа громко, чтобы инки с соседнего плота слышали.

— Они, наверное, даже числа такого не знают. — Виски харкнул в воду и продолжил жевать кусок хвойной смолы, оставшийся с ним еще с тайги.

— Это тысяча тысяч тысяч, — задумался Альфа. — Хотя не уверен, что так намного понятнее. Это пятьдесят миллионов ваших племен.

— Как звезд на небе! — поразился Хан.

— Примерно так. Плюс-минус бесконечность, — покачал головой полковник.

В разговоре возникла пауза на то время, пока рулевые обоих плотов отталкивались от торчащих из воды железных капотов и резко меняли направление, чтобы не врезаться в выросшую перед ними груду покореженной стали.

— Но сейчас осталось мало племен, — сказал Куско после недолгого молчания. — По крайней мере ни я, ни мои предки их не встречали. Зачем эти машины продолжают рождаться?

— Потому что могут, — ответил Виски и в знак признания собственной гениальности несколько раз кивнул со сжатыми от удивления губами.

Инки лишь неуверенно переглянулись.

— Так и есть, — вздохнул Альфа. — Заводы делают то, на что их запрограммировали. Когда-то давно обществу требовалось больше автомобилей. На самом пике эпохи тотального потребления производилось по миллиарду машин в год. Акции компаний росли, акционеры обогащались. Законы фондового рынка требовали дальнейшего роста, но сложно было заставить людей покупать по новой машине раз в год. Именно в год, потому что многие довольствовались подержанным транспортом по смешной цене и не смотрели в сторону нового, а такие покупатели для экономики бесполезны. Короче… система не выдержала.

— Это заметно, — почесал голову Куско.

Слово за слово, разговор тек так же размеренно, как вода озера в незаметных течениях, создаваемых сотней впадающих в него рек. Лима воспользовалась тем, что ее будущий муж смотрел на соседний плот, и подползла к лежащему на самом крайнем ряду бутылок Пуно. Она незаметно достала бурдюк и напоила парня последними каплями чистой воды. Он уже не стонал, но пустой взгляд, пытающийся разглядеть что-то неведомое в красном небе, говорил о тяжелом бреде. Лоб его по-прежнему горел, но хотя бы тело лежало спокойно и ребра оставались хорошо зафиксированы. Пуно бы накормить и дать полежать так месяц. Но где взять еду и покой? Разве что только в бредовом видении, никак не желавшем отпускать его.

Когда Куско повернулся обратно, его будущая жена уже мирно сидела на своем месте и смотрела исключительно на него. Поклявшись в вечной верности будущему вождю, сделав из него будущего вождя именно этой клятвой, она заставила умолкнуть голос своего сердца и больше не имела права смотреть на других мужчин. По крайней мере пока смерть не разлучит супругов. Верность до гроба и все такое.

— Есть хочется, — вздохнул Космо.

— Не тебе одному. — Хану казалось, что все слышат урчание его живота.

— Куда мы вообще плывем?

— Надеюсь, туда, где есть еда.

Морпехи знали об этих краях ненамного больше инков. По большей части это были сугубо энциклопедические знания, которые им давали перед полетом на Землю. Название озера, его размеры, крупные города поблизости.

— А знаете, — припомнил Эхо. — В древние времена Ладожское и Онежское были отдельными озерами, соединенными небольшим каналом. И только недавно они слились в один большой водоем.

— Это хорошо, что слились, — кивнул Альфа. — Как бы мы теперь пробирались через канал? Его могло засыпать мусором или завалить всеми этими автомобилями. А идти по суше мне последнее время как-то не хочется.

— Благодаря всем этим автомобилям вода и поднялась, — улыбнулся Эхо. — Так мы, что, будем плыть до конца, до города?

— Иного выхода нет. Пешком на север, как мы уже поняли, не пробиться. Говоря военной терминологией, нам необходимо произвести отступление и перегруппировку. Наше марсианское командование точно не знает, заселен ли сейчас город, но, судя по выхлопам заводов, производство там идет полным ходом… Может, найдем какой транспорт.

— Думаете, у нас еще есть шанс, командир? — осторожно спросил Эхо.

— Черт его знает, — пожал плечами полковник. — Я знаю только одно — без семян погибнут миллионы людей. Пока мы живы, мы должны выполнять приказ. Мы все дали клятву.

— Дали, это точно, сэр.

— Веди осторожнее, — приказал командир рулевому.

Плоты подошли к особенно большому завалу у южного берега озера, и марсиане решили обогнуть его с северо-запада. Шум завода стоял в ушах гудящим предзнаменованием чего-то нежданного, а вибрация заставляла частицы воды плясать на некогда ровной глади озера. Оно ощетинилось и дрожало перед величием мира машин, с такой легкостью поднявших его уровень на несколько метров. Груды гнилых кузовов теперь вырастали из воды настоящими рыжевато-коричневыми холмами, загораживая от беглецов свою колыбель, свою прозванную конвейером техноматку. Издалека тонкие линии кабин сливались в единый оттенок, как каждая крупица земли на пейзаже сливается в одну приятную глазу массу. Южная оконечность озера на первый взгляд не выглядела как-то по-особенному, и только тревожные сигналы недоверчивого подсознания выдавали лежащий впереди сюрреализм. Проплывая между стальными холмами, люди не понимали, как издалека могли спутать это кладбище мертворожденной техники с живым, обычным пейзажем, сошедшим с картины древнего мастера.

Еще одна ночь. Голодная и холодная, зажатая между смертельной водой и кровавым небом осенняя ночь. Багровое северное сияние дрожало на басовой звуковой мембране поверхности озера. Колыхающийся штандарт танцевал в такт вибрации автозавода, как самый последний, неуемный гуляка в клубе. Вот бармен за стойкой уже растворился в темноте и уборщица вышла стереть с танцпола пот, а он все беснуется, пляшет под одному ему слышные ритмы эйсид-хауса. Но даже под такие дикие пляски можно уснуть. Обессиленные дорогой люди дремали на своих утлых плотах, и только дежурившие рулевые видели наяву то, что снилось всем остальным. Рыбы, пожирающие металл, груды ненужных машин-сталагмитов на теле убитого озера, далекие выжженные поля без единого дерева как идеальный холст для кисти северного сияния. К сожалению, человек видит ночью.

Тот же пейзаж в утренние часы наливается цветом и глубиной, но становится проще, спокойнее, не пугает воспаленное воображение. Из разряда ночного кошмара он переходит в разряд инопланетной абстракции. Многих на Марсе влекут фантастические пейзажи далеких экзопланет, но чем Земля хуже их? Для зараженного заводами «организма» время течет быстрее, и не нужно ждать миллионы лет, чтобы природа преобразилась. Туда можно возвращаться чуть ли не каждый год и каждый раз находить что-то новое. Вот где настоящая радость для глаз и ужас для сознания. Вот где раздолье для сумасшедших.

Но все кошмары заканчиваются. Заканчивался и этот.

На юго-западном берегу озера показалась рыбацкая хижина. По крайней мере такой она выглядела издалека — натянутые всюду сети, торчащие на берегу, как ресницы из воспаленного века, удочки и много, очень много аквариумов с пираньями. В отличие от попадавшихся до этого ветхих, уже давно брошенных хозяевами домишек, этот выглядел вполне обжитым. В нем могла найтись еда.

— Вот и спасение, — присвистнул Чарли.

— Давайте к берегу, — кивнул Альфа.

Оба плота друг за другом поплыли к хижине рыбака.

— Интересно, какие они, местные люди? — задался вопросом Хан.

Когда путники уже причаливали к кучам мусора на берегу, в тени навеса покосившегося домика с одной дверью и выбитым с рамой окном они заметили рыбака. Одетый явно не по последнему писку моды — в какие-то кожаные лохмотья — и подпоясанный сразу тремя порванными ремнями, он прятал голову в обернутую фольгой каску, напоминающую дуршлаг. Несмотря на смешной внешний вид, такая броня действительно могла защитить голову от осколков, а фольга, похоже, внушала хозяину спокойствие насчет повышенного радиомагнитного фона. Рыбак, заросший недельной щетиной, вяло покачивался в кресле-качалке. Его пустые, спрятанные под мотоциклетными очками глаза смотрели сквозь путников, словно те не существовали наяву. Он держал в руке самодельный шприц странной конструкции, похожий на ингалятор с иглой и торчащими с другого конца кольцами ножниц. Он спокойно оглядел приближающихся к нему людей и даже не удивился.

— Что это с ним? — спросил Виски.

— Торчок какой-то, — ухмыльнулся Чарли и провел рукой перед лицом странного рыбака.

Тот лишь улыбнулся и продолжил слепо смотреть вперед.

— Вот чудила.

— Не сводите с него глаз, — бросил полковник. — Сюрпризы нам не нужны.

Впервые за время своего пребывания на Земле морпехи передвигались без экзоскелетов. Плывущие по воде бутылочные плоты помогли им расслабиться, забыть о своей слабости при земной гравитации. Сидеть на месте может любой, даже самый обессилевший человек. Но вот теперь они сделали первые шаги и почувствовали непривычную тяжесть. Они всего-навсего подошли к дому, а будто забрались на небольшую гору. Нежелающий мириться с проблемами организм первое время всегда отвергает усталость, находит много причин, почему ты не можешь передвигаться или даже просто стоять на ногах, и только гораздо позже, когда скорость привыкания к нарастающей вялости оказывается медленнее роста этой самой вялости, он понимает, в чем дело. Он понимает, что болен или чертовски слаб.

Морпехи успели обыскать дом и только потом осознали, что с трудом передвигают ноги. На плечи им будто посадили еще по одному человеку и заставили плясать твист.

В хижине рыбака не нашлось ничего, кроме осколков стекла и пустых коробок из-под какой-то бытовой химии. Небольшая лаборатория на единственном столике давала понять, что рыбак комбинировал какие-то подозрительные, очень опасные для психики смеси. Никаких консервов или растительной пищи в доме не оказалось. Зато снаружи, между двориком и ближайшим деревом, висели связки сушеной рыбы.

— Это те твари, что набросились на мутантов, — с ужасом в голосе сказал Дельта.

— Пираньи, — уточнил Эхо.

— Я думал, они живут на другом конце земли.

— Жили, — задумался Эхо. — Когда-то давно. А теперь все смешалось. Да тут, черт подери, должно быть два озера вместо одного. Мир слетел с катушек, так что не очень удивительно видеть в этих краях пираний.

— Интересно, их можно есть? — Альфа подошел к сушеным пираньям.

— Вот скормим краснокожим да узнаем, — предложил Чарли.

Но инков даже не надо было просить. Изголодавшиеся за семь дней бегства, они готовы были съесть что угодно, напоминающее рыбу хотя бы издалека. В отличие от морпехов, разделивших между собой последние две консервы на пластиковом плоту, инки в буквальном смысле умирали от голода. Они в любом случае набросились бы на рыбу, и приказ полковника стал излишним.

— Смотри, как уплетают, — ухмылялся Виски. — Прямо с костями.

— Ты видел, где эта рыба плавала? Это сколько же в ней дерьма? — Чарли пытался испортить аппетит инкам.

— Вроде не дохнут.

— Подождем часик.

Наевшись фаршированной детритом рыбой, Хан вернулся к плоту и положил несколько кусочков в рот Пуно. Лима уже сама хотела накормить любимого и очень обрадовалась, когда это пришло в голову кому-то еще, ведь она вынуждена была держаться возле Куско и во всем ему потакать. Будущий вождь контролировал ее тело, но не взгляд. Лима затаив дыхание смотрела, как губы Пуно шевелятся и он медленно пережевывает один кусок рыбы за другим. Хан клал еду в рот друга грязными руками, но хотя бы избавил ее от костей. Вот бы еще найти чистую воду, чтобы напиться и вымыться.

— Внимание, он шевелится, — предупредил следящий за рыбаком морпех.

Мужчина в странной одежде приподнялся на кресле и удивленно приспустил с глаз очки. Он оглядел стоявших по разные стороны от него людей и задумался. Судя по напряженному выражению лица, он пытался сосчитать что-то из высшей алгебры, но раз за разом результат вычислений его не устраивал. Наконец он проморгался и заговорил:

— Вот это приход!

— Ну и чудак, — засмеялся Чарли.

— Что с вашей кожей? Вы настоящие?

— Более чем.

Чудак вскочил с кресла и выхватил спрятанное под тремя поясами оружие — пистолет с толстым, усиленным снизу стволом. Толщина его дула была даже больше, чем рукоять с магазином, в котором дожидались своего звездного часа патроны калибра 10 мм.

В ту же секунду все шестеро солдат подняли свои массивные автоматы.

— Понял, не прав. — Псевдорыбак выставил свободную руку ладонью вперед, одновременно опустив пистолет. — Убьете меня так же, как я убил предыдущего владельца дома?

Морпехи и инки переглянулись.

— Ты нам на хрен не сдался, — бросил майор. — Но можем и убить.

— Он шутит, — улыбнулся Альфа, которому было плевать на судьбу упоротого рейдера, но не было плевать на патроны и моральное состояние подчиненных. — У тебя есть вода?

— Не убьете? — занервничал рейдер. — Если не тронете, все ваше. Забирайте все.

— Нам нужна вода, — повторил Альфа. — И эта рыба… она съедобная?

— Съедобная. Не консервы, конечно, но от голодной смерти спасет. Вы такие бледные, вам точно поможет, — быстро частил рейдер. Чем больше его отпускала химия, тем стремительнее ее место занимал страх. — А вода… вот, в аквариумах.

Морпехи посмотрели на плавающих в резервуарах пираний. Они теснились, как кильки в банке, и пытались друг друга грызть.

— Это же вода из озера, — скривился Дельта.

Рейдер улыбнулся и подбежал к одному из аквариумов, словно демонстрируя товар в магазине.

— Рыбы ее очищают! — радостно говорил он, уходя от перспективы оказаться расстрелянным. — Эти твари питаются радиацией.

— Значит, в самой рыбе ее полно?! — разъярился Куско и подбежал к рейдеру почти вплотную.

Смерть снова замаячила перед его налитыми кровью глазами.

— Но не помирать же с голодухи! — нашелся он. — Рыба перерабатывает бета-частицы и высирает их на дно. Зато аквариумная вода чистая! По крайней мере наверху. Она причинит вам не больше вреда, чем сама природа. В конце концов невидимые посланники бога атома живут во всем, что нас окружает. От них никуда не деться!

— Он прав, — удрученно выдохнул Альфа. — Лучше укоротить себе жизнь на год одним приемом еды, чем умереть от голода прямо здесь.

Рейдер принял это за окончательное спасение, счастливый, бросился раздавать людям рыбу и помог разлить воду во фляги и бурдюки. Он бегал, как и полагается довольному жизнью после принятой дозы торчку, показывал, в каких аквариумах рыба плавает дольше, а в каких вода еще не очищена.

— Вы в Пит плывете? — вдруг спросил он, борясь с нервным тиком на левой половине лица.

— В Пит? — переспросили морпехи.

— Ну в большой город, что ниже по течению.

— Да, у нас там… дела, — ухмыльнулся Чарли.

— Вы тамошним обо мне ничего не говорите, ладно? — возбуждение в голосе рейдера уживалось со страхом и беспокойством. — Скажите, тут взрывом все разнесло. Чтобы не ходили меня искать.

— Убил кого-то и теперь прячешься? — прищурился Альфа.

— Убил, конечно, как и все там, — рассмеялся рейдер. — Но зачем бы мне после этого прятаться? Вы что, с Марса, что ли, свалились? Нет, меня ищут за кражу химии.

— Именно с Марса, — сурово подтвердил Дельта.

И когда отряд путников уже собрал провиант и погрузился на бутылочные плоты, чудак крикнул им вслед:

— Только кожей своей не светите! Там не любят чужаков… Да их, блин, нигде не любят!

Отряд двинулся навстречу новым нежданным и нежеланным приключениям. Бывает, что люди специально идут в поход или отправляются в речной сплав, радуются каждому отвоеванному у природы метру, наполняются счастьем и впечатлениями. Даже если случаются неудачи, они не пеняют на судьбу, на злой рок — всякое бывает, сами виноваты, сами сюда пришли, ничего страшного, в следующий раз будет лучше. Так живут путешественники. И да, у них бывает следующий шанс. Но брошенные волею судьбы в одну лодку морпехи и инки не выбирали себе такой путь, не мечтали отправиться в путешествие, не собирали радостно свои рюкзаки, чтобы потом на каждом привале грызть снеки и пить газировку, то и дело фотографируясь. Морпехам и инкам некому было похвастаться захватывающими видами, которые они принимали как должное, как неряшливое, вычурное пятно на роговице наполненных слезами глаз. Они видели вовсе не тот пейзаж, что можно описать простыми словами. Полный всеми оттенками зеленого лес или коричневые, блестящие на солнце сухие поля под красным, кричащим даже в светлое время суток сиянием, разинувшим свою необыкновенную кровавую пасть и плывущим над головами, как флаг мира выбросов и радиации; многочисленные заводы, непрерывно выпускающие тысячи тонн продукции; пластиковый мусор вместо почвы; автомобильная целина всех оттенков гнилого металла, создающая рукотворные холмы всюду, куда достает взгляд; а после них — город, руины которого раскинулись до самого горизонта, бескрайняя свалка обрушившихся домов, как самый дорогой в истории жанра пейзаж, созданный без единого спецэффекта.

Вот что было вокруг этих людей, но воспринимали они совсем иное. Плевать им было на художественную целостность мира, на разнообразие форм. Они боролись с расстоянием, со смертью и временем, поэтому мира для них вовсе не существовало. Все вокруг стало лишь средством для достижения цели — предметы под рукой либо помогали выжить, либо нет, и третьего не было дано. Морпехи и инки не видели всей этой потрясающей эклектики. Цвета ничего не значили, а небо и земля вовсе вышли за рамки восприятия уставших от долгого бегства людей. Они были слепцами в парке аттракционов, глухими на выступлении оперной дивы и немыми в караоке. Это нормально для всех, кто не идет в дурацкий поход, а просто пытается выжить.

Они продолжили путь. Чудной дом рыбака остался далеко позади и медленно уменьшался в размерах, как опущенный в воду предмет. Небольшая вибрация воздуха вокруг его газообразного ореола подсказывала, что он продолжает идти на дно зрительной перспективы, но столь медленно, что сложно заметить уменьшение нечетких пропорций.

— Сэр, может, повернем на север? — Чарли смотрел на компас в своих часах. — Провизия у нас есть, а мутанты сбиты со следа. Мы, наверное, уже в сотне миль от того злополучного места.

— Мутантов я уже не боюсь, — бесстрастно ответил Альфа. — Наверное, они вернулись обратно, что еще хуже. Нам надо как можно быстрее предупредить лагерь о надвигающейся опасности, и что-то мне подсказывает, что найти радиостанцию проще в крупном городе, нежели в болотах Карелии.

— Да, сэр. Если так посудить, то нам нужно в Пит, — кивнул Чарли и выплюнул соломинку. — Может, еще и транспорт там раздобудем.

Плоты пошли по реке, протянувшейся пуповиной из чрева матери-озера. Время, как и вода, начало струиться быстрее. Плоты подхватило течение, стремящееся скорее попасть в отцовские объятия моря. Пустые бутылки с сидящими на них людьми теперь тянуло к цели с невиданной прежде скоростью, оставалось лишь держаться подальше от заваленных хламом берегов.

Первые городские пейзажи не заставили себя долго ждать. Сначала это были рыхлые поля из железобетона. Ограниченные оптической перспективой глаза верили иллюзии того, что эти обломки мелкие, как комья перекопанной перед холодами земли. Плот подплывал все ближе и ближе к ним на излучине Невы, и обломки не увеличивались в размерах, казались такими же крохотными, как километр назад. Только присмотревшись, человек понимал масштаб случившихся за последние пятьсот лет разрушений. Каждая казавшаяся издалека пылинкой стена или железная арматура были размером в несколько метров. Когда это стало понятно, размер частиц бетонной земли резко изменился в глазах путников. Масштабы уничтоженной части города были огромны. Но куда больше удивляли горы электронного хлама, вокруг которого петляло течение. Прямое некогда русло превратилось в сплошные излучины.

— Это что, бытовая техника?

— Ага. Река осталась бы ровной без всех этих гор холодильников и микроволновок. А теперь вынуждена огибать их, как серпантин.

— Но сколько нужно времени, чтобы они образовали эти искусственные пики, каньоны и холмы?

— Много, мой друг, очень много.

Час, второй, третий. Отряд миновал десятки километров разрушенных временем и безымянными войнами зданий. Чем ближе к центру города, тем чаще в сваленном, как случайно упавшие карты, железобетоне мелькали озлобленные лица людей. Наверное, людей. По крайней мере у них были глаза, рты и уши, а на руках как минимум по одному среднему пальцу, который большинство из них демонстрировало плывущим на плотах. Были и менее воспитанные, кто при виде чужаков с белой кожей открывал по ним ксенофобский огонь. Дорога в Пит была дорогой злобы, заваленной бытовой техникой и руинами зданий.

— Убейте этих тварей! — кричал Альфа, и его подчиненные наносили ответный удар, куда более точный, чем беспорядочная стрельба свихнувшихся от химии рейдеров.

— У них такие же мотоциклетные очки и кожаные куртки, как у нашего рыбака, — подметил Эхо.

— Наверное, одна банда… или клан… или как они тут зовутся.

— Проклятье! Бутылки прострелены.

Хотя ответный огонь из автоматов и заставлял недоумков-рейдеров прятаться глубже в свои железобетонные норы, хлипким плотам тоже доставалось — в них оказалось чертовски легко попасть. Пали́ себе по синему пятнышку на реке — и обязательно попадешь в бутылку. Еще и еще, как в тире. Где моя награда за пять мишеней?

Наградой рейдерам был свинец из автоматов морпехов. Но так или иначе плоты не дотянули до речных ворот города. Последние несколько километров путникам пришлось добираться пешком. Сила тяжести пыталась прижать марсиан к земле — к неровной каменистой поверхности, к обломкам рухнувших зданий. Время еще не совсем замело следы своего безобразия, поэтому приходилось стараться не переломать ноги обо все эти выбоины, рытвины и колдобины.

Несколько дней в неподвижности привели Пуно в себя. Он уже вернулся из бредовых объятий Морфея и начал все понимать. Температура упала, смертельно опасное состояние миновало, и все благодаря самопожертвованию Лимы. Вдобавок она отдала всю свою воду Пуно в самый критический для него день.

Но парень этого не знал. С тех пор как он пришел в сознание, Лима не оказывала ему никакого внимания, стараясь быть ближе к Куско. Она дала слово, которое было крепче любого железобетона, на поверку оказавшегося очень хлипким под воздействием бурь и невзгод.

Пуно с трудом поднялся на ноги и едва ими переступал, держась за плечо Хана. Боль от каждого шага отдавалась в боках и груди, но была несколько глуше, чем раньше, отдавала выдержанным дубовым привкусом, словно настоялась со временем. Она все сильней отдалялась от его выжатого лихорадкой сознания, если можно так сказать, — угасала.

— Возвращайтесь домой, белые твари! — донеслось из заваленного грязью подвала.

— Подождите. — Куско жестом остановил отряд. — Мы привлекаем слишком много внимания.

— Он прав, — опустил автомат Альфа и повернулся лицом к своим. — Рыбак предупреждал насчет нашего цвета кожи. Надо замаскироваться.

— Нам теперь, что, стать такими же красными, как эти аборигены? — ощетинился Чарли.

— Можно и так. — Полковник огляделся по сторонам — один голый бетон. — А можно просто накинуть какие-нибудь лохмотья.

Они прошли дальше, в сторону растущего из серых руин города. Потерянные на незнакомой земле, связанные одной общей целью, как сухая трава перекати-поле — главный символ Великой пустоши со всей ее изничтоженной солнцем природой. Одна лишь твердая обезвоженная земля, да и та глубоко под завалами разрушенного временем и ветром города. Никаких растений до горизонта, никаких магазинов одежды или просто развешанных между развалин тряпок. Последний торговый центр здесь закрылся пятьсот лет назад, и теперь от его многоуровневых развлечений и высокой, до неба, парковки остались лишь спрессованные в одну плоскость воспоминания — куски пластика от постера какого-то фильма и обрывки мягких сидений, больше похожие на истлевшую бумагу, которая распадется на молекулы, как только к ней прикоснешься. Безлюдно здесь не было, кое-где шатались изгои под кайфом, от голода и безделья пытающиеся разрушить еще что-нибудь, погубить уже гиблое. Сначала, когда-то давно, они вырывали из пола кресла в кинотеатрах, потом, когда здания рушились, они рвали сиденья этих кресел на красивые лоскуты, потом, во время очередной войны дикарей, прятались за уцелевшими мебельными каркасами, а еще через сотню лет пытались доломать хлам, ведь ничего целого не осталось. Ступая по железобетонной пустоши, путники понимали, что категорий обломков тоже бывает несколько. Сначала это крупные части, по которым можно определить, что же они составляли при жизни — такого почти не осталось. На следующем этапе распада это уже обломки непонятного происхождения, но все еще имеющие крепкий вид — их вокруг валялось достаточно. И, наконец, полностью, в пыль изничтоженная стараниями рейдеров-изгоев материя. Она просачивалась глубоко под руины, исчезала с глаз долой, и на поверхности по-прежнему оставались еще «целые» обломки огромного мегаполиса, сколько бы веков их ни разбивали в труху.

— Они все сумасшедшие, — шептал Чарли, чтобы не привлекать внимания.

— Нормальные бы тут не остались, — согласился Альфа.

— Разве что путешествующие, прямо как мы, — с некоторым двойным смыслом сказал Хан, продолжая поддерживать плечом Пуно.

Все удивленно повернулись в их сторону, и парень указал на бредущего вдалеке мужчину с двугорбым оленем под уздцы. Вид у него был нормальный в том смысле, что человек знал, куда идет. Он ровно держал курс, не шатался, не пытался что-либо ломать и не выкрикивал матерные слова. Нормальный.

До города оставалось несколько сотен метров, когда отряд нагнал этого путешественника. Он посмотрел на них и уже издалека озарил лучезарной улыбкой. Красное лицо незнакомца пряталось в тени под серой кепкой, а тело укрывал тоже серый, до самой земли, балахон. За спиной его, как скала, нависал наполненный скарбом рюкзак и такой же лежал на спине двугорбого рад-оленя. По бокам животного в разные стороны торчало оружие, одежда, приемники, аккумуляторы и прочее полезное на пустошах добро. В незнакомце определенно угадывался торговец. Его глаза искрились, радостно бегая по лицам инков и марсиан, — он предвкушал полезный обмен. Человек опять улыбнулся, обнажив желтые осколки зубов.

— Торговец Али к вашим услугам, — поприветствовал он путников. — Экспрессом из самого Талла. Странный у вас вид. Нездешние?

Его пиджин являл собой смесь куда большего количества языков, чем тот, которым владели морпехи, но общий смысл они понимали.

— Можно и так сказать, — ответил полковник.

Солдаты и инки подошли к торговцу, чтобы не перекрикиваться издалека. С севера их всех прикрывала высокая груда развалин, но по другим направлениям все свободно просматривалось. Где-то вдалеке бродили изгои, громко кричали и стреляли друг в друга из пистолетов. Путники и торговец пригнулись и перешли на другую сторону руин. Олень лениво шагал за хозяином, словно выстрелы его не пугали. Разговор продолжился в более спокойной обстановке, если такое понятие вообще применимо к Пустоши.

Али начал перечислять свое добро:

— Спиды, оружие, броня, радио и… — Он замешкался, решая, говорить ли путникам про особенно важный товар. — И вирты тоже есть, да. Только потише об этом. На целых четыре часа работы, это я гарантирую.

— Радио, — ухватился за это слово, как за спасительную соломинку, Альфа.

— Понимаю, что вы думаете, — неправильно понял его Али. — Какой нам толк от дохнущей при каждой солнечный вспышке аппаратуры? Этот поганец Али хочет нас обдурить…

Он сделал паузу в надежде услышать отрицание, но все двенадцать путников молча смотрели в его ярко-красное, обожженное солнцем лицо.

— Нет, не хочу, — продолжил Али. — Я не продаю устройства с композитными кубитами и графенозисторами. У меня новейшее слово техники — ламповое радио. Оно работает на специальных вакуумных колбочках, которым не страшны нейтронные вспышки.

— Ламповое, — ухмыльнулся полковник, и его задорными улыбками поддержали остальные морпехи. — А что, ведь действительно…

Инки лишь удивленно уставились на торговца.

— Да, абсолютно неубивамое! — воодушевился Али. Он даже перестал пригибаться при звуках далекой стрельбы. — Разумеется, если его не ронять. От падения оно точно сдохнет. Ну и палить по нему из пушки тоже нельзя. Зато можно слушать радиостанцию.

Он шагнул к своему рад-оленю и достал из поклажи большой ламповый приемник. Покрутил выключатель, и из единственного динамика раздались шипящие помехи и голос. «Братья и сестры, воздадим хвалу Пустоши, что кормит и поит нас…» Продемонстрировав работоспособность устройства, торговец выключил его, чтобы не тратить заряд.

— Нет. Через это нам с Кораблем не связаться, — покачал головой Альфа. Тонкий лучик его надежды погас.

— Хорошее радио! — не унимался Али. — Ловит слово Пророка откуда угодно в пределах Великого озера, Талла и Хеля.

— А музыку? — осклабился и с ноткой сарказма спросил Чарли.

— Музыку тоже. Проповедник иногда включает. После своих проповедей.

— Чертова Земля. Одна-единственная радиостанция, — плюнул Чарли.

Все это время стоявший поодаль Эхо внезапно загорелся какой-то идеей и рванул к ним, встал на пятачке между торговцем и командиром.

— Этот твой проповедник, — начал он. — Вещает… Радиостанция… Ловит откуда угодно… Значит, у него мощный передатчик!

— Наверно. — Али поднял равнодушный взгляд. — Видел его радиовышку только издалека. Меня не пускают в Пит.

— Точно! — подключился Альфа и похлопал Эхо по плечу. — Оттуда мы сможем передать сигнал на Корабль, а через него уже в лагерь.

— Ну так что, берете радио? — не теряя надежды спросил Али. — Отдам за пять киловатт или химгаляторы. Патроны не нужны, уж простите. У самого навалом.

Стоявшая вдалеке Лима прошептала ближайшим инкам:

— Химгалятор — это, наверное, та штука, которой пользовался рыбак.

Тем временем морпехи отвергли столь щедрое предложение о бартере, даже не понимая, что просит взамен торговец. Какие еще пять киловатт?

— Пока не решили, — дипломатично ответил Альфа. — Покажешь нам, как пройти к радиостанции? Тогда сторгуемся.

— Увы, — поник торговец. — В город меня не пускают. Вынужден торговать на этих чертовых руинах, рискуя поймать шальную пулю от своих же клиентов-торчков.

— Почему так? — поинтересовался Куско. — А нас пустят?

Он по-прежнему пытался участвовать в важных обсуждениях наравне с морпехами, и ему это определенно удавалось. Самоуверенный краснокожий уже не вызывал у них отвращения.

— Я не хочу платить им налог, — спокойно ответил Али. — Мой отец не платил, дед и прадед не платили. Все мои предки оставались независимыми дельцами с тех давних пор, когда у нас была торговая интернет-площадка. Лет пятьсот назад… А может, и тысячу. Но сейчас от интернета остались разорванные войной и временем одинокие паутинки, поэтому делать в городе нечего, приходится лично искать клиентов.

— Значит, в город не так просто попасть? — испугалась Лима. Не достигни они общей цели, «Ковчега Судного дня», и отца она больше никогда не увидит. Это пугало не меньше, чем собственная голодная смерть без семян.

— Ага, — кивнул Али. — Налог за вход, за проживание, за торговлю, даже за убийства. Странно, я думал, что хотя бы кто-то из вас здешний. А вы, с таким странным цветом кожи, случаем не могильщики?

Он спросил это у морпехов, и те лишь удивленно покачали головами.

— Это еще кто? — Чарли надоело чувствовать себя дураком, и он схватился за автомат.

— Я не хочу проблем, — отступил на шаг Али, нащупывая под балахоном рычаг парализующего дробовика, — одну руку он предусмотрительно никогда не высовывал наружу специально для таких вот сцен.

— Тогда объясни, черт возьми, что это все значит, — потребовал Альфа.

Али крепко обхватил дробовик, способный сковать двумя выстрелами весь отряд, — по одному заряду на шесть человек. Возможно, он бы сразу так сделал, только не было никакой гарантии, что ему позволят нажать на курок во второй раз. Так или иначе, от холодного металла в руке ему стало намного спокойнее.

— Откуда вы пришли меня не волнует, — проговорил он. — Но вам надо знать, что Питом управляют так называемые цепные псы. Это почти такие же рейдеры, что живут на этих руинах, только объединенные в группировку нарко- и работорговцев. А глубоко под городом обитают могильщики — жители подземных тоннелей метро. Они не выходят на свет, поэтому у них белая кожа, в точности как у вас. Вот и все. Я не хотел вас обидеть.

— Тогда понятно, — кивнул Альфа. — Значит, можем сойти за могильщиков. Даже маскироваться не придется.

— Нет, нет, — замотал головой Али. — Эти две фракции воюют. Конкретно сейчас у них перемирие, но отношения очень натянутые. Визиты жителей подземелья в город строго ограничены. Если вас примут за непрошеных гостей, то пиши пропало.

— Тогда нам нужны такие же балахоны, как у тебя, — подошел Дельта.

— Чем заплатите? — спросил торговец.

— Ты же понимаешь, что мы можем тебя убить и забрать все добро? — ехидно прорычал Чарли.

— Только если не знаете, что лежит в моей правой руке, — улыбнулся Али. Он бы не стал продолжателем древнего рода дельцов без достаточной хитрости и отваги.

— Спокойнее. — Альфа положил руку на автомат майора, чтобы тот не делал резких движений. — Я смотрю, мы люди цивилизованные. Значит, будем вести себя соответствующе. У нас есть немного воды.

— Вода так вода, — вздохнул Али и сбросил рюкзак с плеч.

Обмен совершился, и путники двинулись к городу. К настоящему бетонному левиафану, полному человеческих устремлений и сгоревших надежд.

Словно показывая излюбленный фокус с неожиданным появлением, перед глазами путешественников нарисовалась река, оставленная ими несколько километров назад. Она возвращалась совсем не такой, какой запомнили ее человеческие глаза, стала коричневой и бурлящей от дьявольского коктейля всевозможных химических соединений, мерно сливающихся в нее из труб вокруг города. Но это больше не поражало. Все внимание приковал к себе Пит. Приковал практически в прямом смысле слова — не сосчитать было количества цепей, опоясывающих его стены, надтреснутые и раздавленные в некоторых местах и кое-где даже залатанные кузовами автомобилей. Железные звенья крепко удерживали растущий из-под воды бастион. Это был исполинского размера живой организм, испражняющийся нечистотами в бегущую вокруг него реку. Под ногами путников постепенно появилась натоптанная тропа и повела их прямо к широкому стальному мосту с главными воротами города, издалека казавшимися простой дубовой дверью в бетонной стене, но по мере приближения проявлявшими все больше захватывающих дух деталей. Вход, как и многие стены, укрепляли собранные кубиками конструктора автомобили, стальные пластины микроволновок и холодильников. Что угодно, лишь бы выровнять и защитить импровизированные ворота.

Пропускной пункт примыкал к настоящей средневековой крепости, надменно встречающей путников мертвым взглядом. Высотой метров тридцать, с отвесными стенами и бойницами, с торчащими из них крупнокалиберными орудиями, снятыми, наверное, с крейсера, эта украшенная цепями твердыня устрашала своим непостижимым величием. Стальной мост тоже оказался намного больше, чем выглядел издалека, и путники добрых пять минут шли над смердящей рекой. На подступах к апокалиптическим воротам торчал дорожный знак с надписью: «Добро пожаловать в Пит, дом цепных псов. Выпивка, девочки и рабы 24/7».

У входа застыли два станковых пулемета с детинами, закованными в броню из навешенных друг на друга кустарно обработанных железных пластин. Чуть дальше, в тени колоссального барбакана, стоял человек в бронежилете и держал по дробовику на каждом плече. Внешне он походил на рейдеров Пустоши, только бросался в глаза оранжевый ирокез — видимо, атрибут какой-то высокой касты, да татуировки на неприкрытых броней руках. Еще одним отличием его от изгоев-рейдеров был взгляд — спокойный, холодный, без признаков помешательства.

— Вот те нате, целая делегация, — прозвучал его натужный, неожиданно писклявый голос. — Вход платный.

Закутанные в балахоны морпехи переглянулись. Чтобы у них не появилось желания совершить какое-то непотребство, за спиной охранника появилось полдюжины рейдеров с автоматами.

— Курс у нас сейчас пять киловатт за человека или один химгалятор. Можно еще заплатить по пять килокалорий, но вы, ребята, не похожи на богатеев с консервами. Воду больше не принимаем, простите. Появились кидалы, которые что-то в нее подмешивают. — Главный охранник цепных псов тараторил на странном, едва понятном наречии всеобщего языка. — Вам, деревенщинам, так уж и быть, сделаем скидку десять процентов. — Он игнорировал завернутых в тряпки солдат и говорил почему-то исключительно с инками.

В последний день октября не то чтобы сильно пекло. Солнце готовилось вновь нырнуть на поиски жемчуга — ночных звезд, поэтому краснокожие кутались в шкуры и выглядели как настоящие аборигены. Все живущие под дневным солнцем земляне отличались пунцовой кожей, марсиане же в данном отношении выделялись на общем фоне, но пока что это скрывали, закрыв лица балахонами.

— Нам плевать, что вы там прячете. — Охранник словно прочитал их мысли. — Я смотрю, вы люди неместные. Оплата у нас прямо здесь, а потом атом-детектор, чтобы не протащили в город ядерное или химическое оружие. Все остальное только приветствуется. Ну так что, как вас рассчитать?

В ответ тишина. Морпехи не спешили рассекречивать себя и пытались молча обдумать дальнейшие действия. Телепатией они не обладали, но все шестеро думали об одном и том же — разведку боем провести не удастся, как и поднять на уши целый город в поисках заветной радиостанции. Теперь самым правильным решением было отступить в Пустошь и, доедая остатки рыбы, придумать какой-нибудь план. Только вот рейдеры оказались против.

— Чё молчите? — насупился главный. — Рабы, что ли, беглые?

Цепные псы сделали несколько шагов вперед и окружили путников. Морпехи и инки с ними бы справились, да только два гиганта с тяжелыми пулеметами порвут их на куски примерно за две с половиной секунды. А если не потратят время на затяжку сигаретой, то и за полторы. Да, эти больные на голову создания, живущие в отравленной атмосфере, наполняли свои легкие табачным дымом.

— У нас есть вода, — выступил вперед Куско. В общении с себе подобными землянами инки более надежные переговорщики, чем марсиане.

— На хрен нам ваша вода? Я же сказал! — Охранник передернул затвор автомата.

— Стойте! — закричала Лима. — Мы не рабы. У нас у самих есть рабы — вот эти шестеро. — Она показала на закутанных в балахоны солдат, чем вызвала у некоторых из них приступ ярости.

В любой другой ситуации бравые марсиане выбили бы весь дух из своей пленницы — дерзкой девчонки, но теперь они сами стали заложниками ситуации и оказались в полной зависимости от краснокожих собратьев. Вот она, расовая теория во всей красе, бьющая бумерангом по затылку своих ревностных апологетов.

— У меня есть алмазы. — Лима сняла с шеи связку утрамбованных до самого плотного состояния родственников и попыталась оторвать от нее мешочек с одним камнем. Увидев это, охранник нагло вырвал из ее рук ожерелье.

— Сойдет. Заставили вы нас понервничать, поэтому скидки не будет, — довольно изрыгнул он и сделал шаг в сторону, чтобы предоставить путникам проход.

Возможно, ему не пришло в голову, что такие ценные ожерелья могут носить все замотанные в шкуры инки, а может, он помнил, что работает простым охранником на довольствии и должен хоть иногда пускать гостей в город, чтобы они вдыхали в его умирающее тело новую жизнь. К тому же половину награбленного пришлось бы отдать Пророку, а встречаться с ним цепной пес не хотел.

— Девочки Пита к вашим услугам, — хмыкнул он и, посмотрев на Лиму, добавил: — И мальчики, конечно, тоже.

Пройдя через детекторы ядерного и химического оружия, путники оказались на площади, лениво раскинувшейся на несколько сотен метров. В свободном пространстве недостатка не было. Даже ссохшийся в десять раз город представлял собой просторную территорию для изрядно поредевшего населения мира.

Когда отряд отошел от ворот на несколько метров, Чарли схватил Лиму за шею и придавил к стене крепости.

— Ты что себе, тварь, позволяешь? Это мы-то рабы? — второй рукой он сжал ее дернувшуюся вперед руку.

С трудом стоявший на ногах Пуно бросился к ним, но Хан удержал друга от напрасных жертв. Куско же отреагировал не так решительно.

— Спокойно, — заговорил полковник, не давая никому снять капюшоны. — Она помогла нам попасть в город. Сейчас мы все в одной лодке и должны действовать заодно. Ты меня понял?

Чарли немного остыл и стал медленно разжимать горло девушки.

— Да, сэр.

Он отступил назад, не отрывая взгляда от пытавшейся откашляться Лимы. Только теперь Куско подошел к ней и дернул ее за руку. Никаких споров с Чарли, никакого выяснения отношений. Даже никакой заботы о будущей жене. И схватил он ее почти так же грубо, как майор.

— Какой план? — спросил он у Альфы.

— Осмотримся для начала, — мудро заключил полковник.

Группа из двенадцати путников двинулась через площадь. По обеим сторонам от них стояли самодельные жилища люмпенов — сложенные, как карточные домики, из кусков пластика и плексигласа, скрепленные цепями. Через реку, на соседнем острове, возвышался коптящий завод по выпуску этих самых цепей и прочих примитивных изделий. Черную металлургию невозможно перепутать ни с какой другой. Весь чертов остров по левую руку от входа в крепость покрывали раковые опухоли производств и метастазы ревущих конвейеров. Нижнюю его часть перекрывали ближайшие к площади здания, но верхушки заводов нависали над ними черной пастью готового к броску каннибала.

Путникам открылись пугающие масштабы города. Он стоял на трех островах, каждому из которых отводилась своя особая роль. На главном острове жили отбросы некогда величественной планеты, они торговали на маленьких рынках и пьянствовали в отвратительного вида борделях. На юго-западе, по другую сторону канала, производились стальные конструкции, двигатели внутреннего сгорания и всяческие цепи — для мотоциклов, приводов и бензопил. Третий остров, на северо-западе от первого, отводился под развлечения. Расклеенные всюду афиши рекламировали зимний сезон гладиаторских сражений. Вход туда ничего не стоил, и разрешалось делать ставки на понравившегося тебе раба. Можно было даже выставлять на бой своих собственных — было бы желание. На разогреве перед битвами на арене планировались гонки на мотоциклах. «Лучшее зрелище на всей Пустоши! Двухколесные бестии из стали, двигателей и цепей, рожденные прямо во чреве Пита!»

Городская жизнь могла бы захватывать дух, не будь такой пугающей и гротескной. Всюду сновали отморозки с оружием, грабили и убивали прямо на глазах у других горожан, а охрана никак на это не реагировала. В отсутствие всяких законов действовал только один — плати за удовольствия или сдохни. Был еще третий вариант — уйти и слоняться по Пустоши, как сотни сошедших с ума изгоев, вынужденных доживать свои дни без пищи, воды и химии в надежде, что им улыбнется удача и получится подстрелить кого-нибудь с ценным хабаром. Тогда они проживут на несколько дней дольше и смогут поиметь на одну женщину больше, чтобы цикл смертей и рождений не прерывался даже в таком испорченном и загрязненном мире. Великая романтика Пустоши, чтоб ее.

Город, как муравейник, петлял многочисленными дорожками и проходами между обвалившихся зданий. Они громоздились друг на друге, как сброшенные в одну выгребную яму скелеты с пустыми глазницами. От домов остались лишь несущие каркасы, торчащие из земли, словно кости древнего динозавра на выставке, собранные воедино и висящие в воздухе благодаря силе стальных цепей. Весь город — настоящий музей древности, а его здания — экспонаты в коллекции потерянного прошлого, настоящего и будущего. Вопреки логике Пит продолжал жить и давать жизнь многим людям в своей особой реальности, где все самое невероятное и безумное на самом деле уже произошло.

В узких улочках было не протолкнуться от мусора, грязи и человеческих испражнений, а широкие улицы пестрели лавками местных торговцев. Торговля во все времена оставалась главным двигателем прогресса, а теперь стала главной витриной упадка — продавались те вещи, которыми тысячу лет назад побрезговали бы даже бездомные у помойки. Никаких новых товаров, никакой нормальной еды. Даже вода в желтых бутылках торговцев могла убить за несколько дней. Но куда деваться умирающему от жажды путнику, испытывающему дефицит киловатт? Одичавшие бездомные торговались за каждый лишний глоток, за каждый обрывок некогда чистой одежды — лохмотья, пережившие уже добрый десяток владельцев. Продавались даже камни необычной формы, обломки зданий, заточки из чьих-то костей по ничтожно низкой цене. Единственное, чего было впрок, — оружие. Оно валялось на каждом шагу, ржавое, гнилое, с застрявшими в затворе гильзами и разорванными стволами. Наиболее уцелевшее и очищенное от ржавчины уходило за пару глотков воды. Завод на южном острове производил средства умерщвления с какой-то невероятно высокой скоростью. Каждый бездомный носил с собой по стволу. У людей не было крова и еды, из одежды ничего, кроме трусов, но из них обязательно торчал пистолет. В такой обстановке все до единого жители Пита превращались в рейдеров, ведь отобрать что-то силой мог даже ребенок, хладнокровно наставивший на тебя ствол. В воздухе помимо привычного всем жителям Пустоши блевотного запаха гари стоял резкий пороховой дух. Тут и там слышались выстрелы, люди развлекали себя как могли.

По самым широким улицам, разбивая ветхие торговые лавки, гоняли мотоциклисты — некое подобие среднего класса. Они носили кожаную броню с увесистыми стальными пластинами и редкую в этих краях обувь, имели собственный транспорт и даже работу, единственно возможную в этом пропащем городе, — числились цепными псами, и весь Пит был в их руках, являлся их вотчиной. Они подчинялись только главарям и для устрашения крепили к своим мотоциклам засохшие лошадиные головы. Выглядело это дико, но эффект производило отличный. В брошенном на самосъедение мире официальная власть не могла быть какой-то иной.

Двенадцать путников, двенадцать апостолов лучшей жизни прошли главную площадь города и уткнулись в расходящиеся веером улицы. Шесть инков с нормальным для этих мест цветом кожи и шесть завернутых в серые балахоны «рабов» не могли не привлекать внимания одиночек, бесцельно слоняющихся по городу. Даже патрульные рейдеры окидывали их подозрительными взглядами. В мире, где главным врагом человека был другой человек, такая большая и, главное, сплоченная группа представляла собой особую угрозу и вызывала страх. Перебравшие с дозой химии или временем в виртах бездомные пугливо прятались в темных глазницах домов.

— Черт подери, — сетовал Чарли, не снимая капюшона. — На Марсе никто не знал, что город так заселен. Спасибо пыхтящим заводам, из-за них с орбиты ничего толком не видно. Как остаться незамеченными на глазах стольких людей?

— Мы привлекаем слишком много внимания, — продолжил мысль майора полковник. — Нам бы только найти радиостанцию и подать сигнал. А уже выбраться будет просто. Смотрите, сколько кругом мотоциклов.

— Здешнего производства, — подтвердил Эхо. — Я заметил на соседнем острове моторный завод. Ну и цепей у них тоже много. Нигде не видел так много работающих бензопил.

Мимо них пробежали несколько детей со шлемами виртуальной реальности на головах и включенными маленькими бензопилами в руках. Самые подлые и коварные создания эволюции — малолетки — весело размахивали режущими воздух цепями, представляя, как кромсают кого-то в своем воспаленном воображении.

— Это и есть вирты, о которых говорил торговец? — спросил Куско про шлемы.

— Ага, похоже на то, — ответил один из закутанных в балахон морпехов.

На первой же торговой улице отряд смог детально разглядеть эти самые вирты. Хорошо обставленная лавка преуспевающего торговца могла похвастаться целой россыпью ярких шлемов. Цена у них была запредельная.

— Пятьдесят килокалорий, и он ваш, — улыбнулся хозяин. — Либо отдам за раба. Там целых десять часов заряда.

Путники лишь покосились на него, стараясь не вступать в разговор и вообще не привлекать к своим персонам внимание.

— В этом безумном мире просто не выжить без вирта! — неслось им вслед. — Не пугайтесь цены, у меня самое лучшее качество! Если вам оплавит синапсы каким-то дешевым шлемом, не жалуйтесь.

Его голос растворился в общем гаме улицы, где на каждого потенциального покупателя приходилось сразу по десять отчаянных продавцов. Далеко позади, на пустыре, послышался хруст костей от прикосновения бензопилы и смертельный крик одного из лежащих там бездомных, попавших под горячую руку игравших в виртуальной реальности малолеток. Жизнь здесь утекала своим чередом.

После получаса шараханья по городским улицам путники нашли, что искали. Из развешенных по всему Питу динамиков послышался голос Пророка.

— Дети мои! — неслось из-под крыш почти каждого уцелевшего дома. — Я рад, что вы продолжаете нести крест страданий вместе со мной. Только благодаря нашей сплоченности мы можем выстоять в этом суровом мире…

Ловя трескучие звуки проповеди, морпехи заметили маленькие динамики, висящие незаметными птичьимигнездами под карнизами некоторых домов. Оставалось понять, где находится главная радиостанция. Скорее всего, в каком-то очень охраняемом месте.

— День и ночь я молю Всевышнего, чтобы он продолжал дарить нам чудеса вирта и райское наслаждение химгаляторов, — продолжал выступление Пророк. — Но без вашей поддержки у меня ничего бы не вышло. Да, да. Каждый из вас является соавтором нашего маленького райского уголка на просторах кровавой Пустоши. Ваши налоги и ваша кровь идут на благо нашего процветающего оазиса посреди ада, спущенного сюда за грехи наших отцов.

Марсиане и инки стали привлекать еще больше внимания — они единственные продолжали куда-то идти, явно в поисках чего-то. Все остальные обитатели города стояли на месте и с упоением впитывали слова сладкоголосого проповедника.

— Как сказано в пятой главе Писания: да не ступит нога плантиста или схематика на священную землю Пита. Острые цепи наших защитных стен остановят захватчиков и утопят их в бурлящих потоках Невы.

Путники миновали торговую улицу и оказались на еще одной площади, откуда открывался хороший вид на еще неизведанную часть города. Фасады многих домов подпирали кузова машин и опоясывали стальные цепи. Всюду висели объявления о сдаче жилья, теснились притоны, ночлежки и безымянные пристанища для всех желающих. Желающих расстаться с киловаттами или едой. Пустые этажи с дырами вместо наружных стен выставляли себя на всеобщее обозрение, как дешевые потаскухи. Запросто можно было разглядеть их гнилые внутренности без единого постояльца — мало кто мог позволить себе настоящее городское жилье с парой-тройкой стен и дырявой крышей над головой. Большинство люмпенов просто сидели на площадях в своих самодельных жилищах, больше похожих на свалку ненужного хлама, чем на конструкции, в которых нестрашно заночевать. Палаточные трущобы двадцатого века можно смело назвать пятизвездочными отелями по сравнению с этим экономклассом века тридцатого. Благодаря прекрасной акустике городской площади все бедняки прекрасно слышали вдохновенные речи Пророка — светоча черных дыр их потерянных душ.

— Обдолбались ли вы химгалятором или убили человека — нестрашно, главное, не грешите. Сдавайте кровь на благо любимого города, а я всеми силами буду удерживать мир на нашей земле, пока каждый из вас остается продолжением рук моих и защищает наши ценности с помощью пистолетов и бензопил, наполняющих священными циркулярными звуками удовольствия замечательный город Пит, — так закончилось его выступление.

Отряд инков и марсиан продвигался от одного динамика к другому, как в детской игре соединяя точки одной неотрывной линией. Наконец они разглядели хорошо охраняемое здание приличного вида. Это было единственное в городе сочетание кирпичей и бетонных плит, похожее на настоящий, нормальный дом. С его верхнего десятого этажа через всю площадь черной паутиной тянулись толстые провода, каждый из которых заканчивался в одном из динамиков.

— Вон там наша радиостанция, — обрадовался Виски.

— Возьмем ее? — спросил майор. — Без экзоскелетов мы, конечно, ослабли, но драться и стрелять еще не разучились.

— Спокойнее, — остановил его Альфа. — Наш налет поднимет всех на уши, на нас ополчится целая армия. Спешить некуда. Надо воспользоваться текущим моментом, когда всем на нас плевать, и хорошо подготовиться. Как минимум надо спланировать пути отхода. Согласен?

— Да, сэр, — с неохотой уступил Чарли. — Мотоциклы в этом городе самый доступный вариант. Хорошо бы раздобыть несколько штук.

Морпехи собрались в тесный круг, закрываясь от лишних ушей. Они что-то планировали, будто их тряпичные судьбы имели значение. Странно это все выглядело со стороны — рабы, замышляющие нечто под боком своих краснокожих владельцев.

— Мотоциклам не нужны солнечные панели, — продолжалось их собрание. — Байки работают на бензине, его на этой планете полно. Можно, наверное, даже из рек заправлять. К тому же на двух колесах легче проехать через рытвины и леса.

— Да, до самого севера на них доберемся, — подтвердил командир.

— Осталось найти немного местной валюты и купить транспорт, прежде чем поднимем…

К великому счастью, он не успел произнести слово «тревогу», потому как у него за спиной нарисовался загадочный оборванец.

Незнакомец с красной беззубой мордой светил стандартной улыбкой, какую инстинктивно растягивают некоторые темные личности, чтобы сойти за своих.

— Я слышал, вам нужны деньги? — поинтересовался он у инков. Те лишь озадаченно на него посмотрели. — Тут есть казино. Можно выиграть много энергии или еды.

— А мотоциклы там выиграть можно? — поинтересовался Куско, никогда не сталкивавшийся с таким понятием, как казино.

— Конечно! — загорелся оборванец. — Толика удачи, и первоклассные байки ваши.

Он был кем-то вроде уличного зазывалы, живущего на процент. Хорошая на первый взгляд работа была бессмысленной в мире голодающих бедняков, но все же иногда попадалась действительно лакомая рыбешка. К тому же даже бедняки обладали одной важной ценностью — свободой, которую можно продать или попросту проиграть.

— Казино? Что это такое? — спросил Пуно у Хана, поддерживающего его плечом.

— Чтоб я знал…

— Это хороший способ проверить удачу, — услышал его слова пронырливый зазывала. — Ставите что-то ценное и, если вам повезет, получаете выигрыш. В нашем казино везет в шести случаях из десяти.

— Фигня какая-то, — прыснул Альфа. — Можем просто пойти да купить мотоциклы. Ничем не рискуя.

Проныра громко захохотал.

— Ну ваши рабы и тупые! Впрочем, от рабов ничего другого ожидать и нельзя. Мотоциклы не продаются. Это же элитарная вещь. Только цепные псы могут ими владеть… Ну и еще выигравшие в казино.

Куско отвернулся, чтобы чужак его не видел, и шепнул марсианам:

— У нас есть алмазы. Можем поставить их. Если не повезет — ничего страшного, а если повезет…

— Подозрительно как-то, — замялся Альфа. — Я не разрешаю.

Но Куско не хотел его слушать. Впервые с вторжения марсианских солдат инки вернули себе контроль над собственной судьбой. Теперь они могли диктовать условия белокожим, которые даже лиц своих показать не могли. Рабы и хозяева поменялись ролями спустя две недели и четыреста километров пути. Тщеславие Куско слепило его манящим блеском нарастающей власти. Он упивался своим положением вершителя судеб не только краснокожих, но и марсиан, вынужденных теперь прятаться под личиной рабов. Пуно ранен, а Лима поклялась в вечной верности. Никто не мог перечить будущему вождю. Его голова начала приятно кружиться от набираемой высоты, а в уголках глаз замерцали яркие звезды счастья.

— Идем, посмотрим, что там за казино, — велел он, мечтая прославиться как самый великий правитель инков в истории, принесший им семена из того самого воспеваемого в мифах рая.

— Прошу за мной, господа. Вы не пожалеете. — Пройдоха расцвел, как подснежник в марте.

Путники обошли площадь, миновали по широкой дуге посольство жителей метро — могильщиков, окруженное тремя рядами колючей проволоки, и, не дойдя сотни метров до здания радиостанции, остановились у входа в сверкающее казино. Древний особняк или, может, бывший музей рассыпа́лся на глазах, как старая звезда шоу-бизнеса, но держал свою рабочую сторону на подтяжках, заплатках и гриме в виде неона. Поверх обвалившейся парадной стены громоздились доски, а на них лампы, составленные в разные силуэты. На одной доске было что-то похожее на голую девицу, на другой — сверкающий круг рулетки, на третьей — две карты с победной комбинацией туза и десятки. С разных сторон фасада в одну точку сходились мерцающие огни, чтобы клиент точно увидел вход и не ушел со своими ценностями в другое место.

— Это вип-клиенты. — Уличный зазывала мигнул глазом скучающему охраннику и получил такой-же сигнал в ответ. В случае проигрыша пройдоха получит десятую часть выручки. Проще говоря, получит в любом случае.

Вышибала отодвинул с прохода свое двухметровое тело. Его вполне заурядная голова смотрелась довольно жутко в компании с железными вставками в груди и двумя стальными протезами — руками, словно вырванными у гигантской гориллы. Инки от удивления даже застыли на месте, чем разозлили обладателя такого необычного тела.

— Что? Схематика никогда не видели? — прорычал охранник.

Не желая портить такой прекрасно складывающийся для него вечер, зазывала подскочил к инкам и объяснил им тихо, почти интимно:

— Схематики живут в Хеле, на северо-западе отсюда. В основном тихие ребята, программируют нам вирты, но иногда могут и сотворить произведение искусства из стали и мышц.

Последние слова он произнес громче, чтобы сделать комплимент находящемуся с ним в доле охраннику.

— Давайте, давайте, — продолжил он. — Счастливый час уже почти закончился.

Инки заторопились и пошли в дверь мимо здоровяка. Пропустив всех краснокожих, он преградил дорогу завернутым в балахоны морпехам.

— Рабам нельзя.

Куско вернулся назад и вопросительно посмотрел на зазывалу. Тот лишь безвольно развел руками.

— Ладно, — решил будущий вождь. — Хан и Пуно, останетесь с ними. Посторожите.

Нервы морпехов едва выдерживали такие унижения со стороны плененных ими инков. Чарли даже закусил губу, чтобы не психануть и не провалить операцию. Альфа всеми силами пытался как-то исправить ситуацию, выиграть час-другой на раздумья, но в окружении местных жителей не мог командовать краснокожими — рабу это не пристало, а раскрывать свои личности и поднимать цепных на уши было смерти подобно. От безысходности он лишь несколько раз кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание Куско, но тот, ослепленный азартом, сделал вид, что не слышит. В следующую минуту четверо инков уже скрылись в здании казино.

«Ну ладно, проиграет алмазы и выйдет. Может, ничего плохого не произойдет. Люди же умеют держать себя в руках», — понадеялся командир.

Изнутри почти такое же красочное, как снаружи, казино могло похвастаться длинным баром и темным залом с рулетками и карточными столами. Шерстяной ковер на полу был прожжен сигаретами и заблеван в нескольких местах. В остальном — просто прекрасный для этих мест розоватый ковер с пестрым веселым узором. Неоновые вывески указывали на бар и игровые столы, за которыми не было никого, кроме крупье. Ни одного посетителя. В зале переминались с ноги на ногу несколько сонных охранников. Солнце еще не успело послать к чертям этот день, но внутри стояла темень, как в подземелье. Едва уловимый кокетливый свет сначала показался инкам неуютным, но они быстро к нему привыкли и про себя решили, что такая яркость — самая лучшая для расслабления и игры, чем бы эта игра ни была.

— Начните с бара, — посоветовал швейцар в кожаных лохмотьях, с желтым ирокезом на голове и пугающими татуировками на все лицо. — Игрокам наливаем бесплатно.

Куско поблагодарил пса за добрый прием и направился в бар.

— Не нравится мне тут, — испугалась Лима.

— Расслабься, — ответил ее жених. — Эти белые твари мучили наш народ, мучили нас. Мы чего только не пережили за последние две недели. Можем теперь расслабиться.

— Дело говоришь, — поддержал его Космо. — Зашибись тут. Никогда не видел такого. И чего это вождь пугал нас цивилизацией…

— Старик просто всего боялся. Держал нас на привязи.

Они выпили по коктейлю и захмелели. Первое употребление алкоголя не всегда становится самым запоминающимся в жизни, но это был как раз такой случай. Полные легкости и уверенные в легкой удаче Куско и Космо, два капитана К, пошли на абордаж казино.

— Принимаете алмазы? — спросил Куско у крупье за карточным столом.

— Разумеется.

Им быстро объяснили правила блек-джека. Крупье в бронежилете и с дробовиком в кобуре знал, что казино в любом случае выиграет, поэтому еще раз медленно разжевал инкам правила. Он даже заставил их повторить, дабы убедиться в том, что не совершает греха, которым может расстроить Пророка. Хотя тот и не уточнял, что есть грех, каждый житель Пита видел его по-своему и до смерти боялся совершить.

Куско поставил камешек и выиграл три большие банки консервов.

— А где мотоцикл?

— Будет после десяти ставок.

Куско продолжил играть. Его и Космо обступили несколько девушек легкого поведения, красивые только после шести коктейлей. Женские прикосновения не на шутку заводили инков, заставляли их ощущать себя в центре внимания. Всем в казино нравилось, что наконец-то пришли клиенты. И только Лима тянула будущего мужа за руку и пыталась увести прочь.

Один из охранников схватил ее и оттащил от стола. Куско даже ничего не заметил.

— Жди здесь и не рыпайся, — тихо зарычал на нее бугай.

Вторую ставку будущий вождь проиграл.

— Двадцать два. Перебор, — якобы извиняясь, сообщил крупье.

— Еще.

Третью раздачу он выиграл, но из-за слишком осторожной ставки смог остаться лишь при своих.

— Еще семь раз и получу мотоцикл?

— Совершенно верно.

Он продолжил играть. Коктейль из девушек и алкоголя приносил расслабление столь глубокое, что Куско не понимал, зачем так долго держал в себе это гнетущее напряжение. Алмазы исчезали в карманах крупье, как прожитые годы жизни — быстро летящие, такие неуловимые, что их можно лишь вспоминать, с ностальгией и упоением.

После восьмой раздачи он израсходовал все драгоценности, какие только были у инков, и, не покидая объятий ласкающих его шлюх, тонул в океане хмельного блаженства, чувствуя себя прекрасно. Ему не хотелось ничего делать, лишь наслаждаться моментом, а потом погулять с этими девочками по барам. Но где-то вдалеке, как манящий к себе маяк, сигналила важная цель — записка на дверце подсознания, оставленная им перед уходом в пьяный угар. Там было что-то насчет выигрыша мотоциклов и десяти ставок подряд.

— У нас ничего не осталось, — растерянно сказал он.

— Можете поставить своих рабов.

— Хорошо, ставлю одного.

— Нет, только всех разом.

— Ладно, давайте.

Их стол уже со всех сторон обступили играющие холодным оружием цепные. Оркестр с железными инструментами боли готовился к своему выходу в финале этого затянувшегося представления. Роли написаны тысячи лет назад, сюжет истаскан до дыр, так зачем тратить время?

— Двадцать! — загорелся Куско.

— Двадцать одно, — ответило казино.

— Черт подери!

— Хорошо играете, — подзуживал его крупье. — В этот раз меня спасло только чудо.

— Еще!

— Вам нечего ставить, кроме самих себя, — раздался голос верзилы за спиной. — Шестеро за мотоцикл. И это щедрый курс, учитывая, что один из вас нездоров.

— Давайте!

Теперь уже Космо попытался остановить распалившегося вождя, но пес скрутил его болевым приемом и быстро увел от стола.

— Двадцать! — обрадовался Куско.

— Двадцать одно, — пожал плечами крупье.

Шок. Потеря ориентации. Бесконечное падение среди миллионов потухших звезд. Игра оркестра и темнота, застилающая глаза, как будто на голову надели мешок. Что это было? Как это произошло? Все вокруг как в замедленном сне. Разбившиеся на части ключевые минуты жизни. Бьющаяся в истерике Лима в стальных объятиях цепных псов. Апперкот в омерзительное лицо охранника. Резко напрыгнувший потолок и удар затылком о пол. Разрывающая голосовые связки боль между ног. Заливающая глаза кровь. Звенящая тишина в отбитых ушах. Волчья хватка цепей на запястьях, еще не забывших холодного прикосновения наручников. Вращающаяся подобно колесу времени и расставляющая все по местам рулетка. Потеря сознания.

И тишина, антракт, перерыв.

Глава 7

В холодных каменных катакомбах пахло могильной плесенью и выхлопными газами с примесью угарных частиц из труб ближайших заводов вперемешку со сквозящим издалека морозным воздухом ноября. Также ощущалась омерзительная вонь разлагающихся рад-крыс, человеческих испражнений и вездесущей мочи, но звучит это не так романтично, как морозный воздух ноября. Как бы этот далекий воздух ни пытался развеять застоявшийся в темных камерах смрад, силы были неравны — тюрьма Пита проветривалась, только когда какой-то охранник решал войти или выйти через дверь в сотне метров извилистых коридоров от темниц с заточенными в них рабами. Исключительно рабами, потому что простой человек не мог попасть за решетку ни при каком раскладе. Он совершал либо мелкое преступление вроде убийства бродяги, за что никак не наказывали, либо тяжкие правонарушения — убивал или грабил знатного горожанина из торговцев или цепных псов, и тогда в наказание преступник превращался в раба. Случалось это нечасто — в основном нарушителя просто застреливали на месте, но и ряды невольников приходилось иногда пополнять. Должен же зарабатывать город, удачно расположенный на пересечении торговых маршрутов между северным Хелем и южным Таллом. Кишащее всяким сбродом горнило человеческих душ являлось прекрасным источником живой силы как для схематиков Хеля, ставящих опыты на людях, так и для плантистов Талла, использующих рабов на своих бескрайних, раскинувшихся между пустыней и морем грядках.

Тюрьма хранила свои мрачные тайны глубоко под землей, и ни один лишний глаз не мог заглянуть в клетки с томящимися в ожидании своей участи пленниками. Ценились они недорого, поэтому и с их содержанием особо не заморачивались — город должен был получить прибыль в любом случае, поэтому один клерк из цепных псов сидел на входе в эту обитель морозной сырости и заполнял таблицы на древнем компьютере, работающем от дизельгенератора, подсчитывал, сколько еще еды можно дать брошенным на самое дно адского мира рабам, чтобы сохранить тонкий баланс между их смертью от голода и шансом продажи заезжим или местным торговцам. Когда шанс этот из-за болезни или общей слабости заключенного начинал резко падать, то и в еде ему непременно отказывали. Впрочем, вонючую консерву из обитателей моря — гнили и пластиковых отходов — вряд ли можно считать полноценной едой, поэтому даже самые сильные, товарного вида невольники, вынуждены были охотиться на рыскающих по камерам крыс — мутировавших созданий с когтями, зубами и длинными ядовитыми хвостами. За хвосты их и ловили, пока кто-то привлекал крыс к себе и те поворачивали к приманке свои бесноватые морды с красными от злобы глазами. Опасные твари жили в мегалабиринте из нор, пронизывающем весь Пит. Даже стены и пол тюрьмы пестрели дырами, как марсианский сыр «Маринер», и один только Ойл знал, куда ведут эти крошечные проходы. Судя по выходящему из них смраду — в чертоги земной преисподней.

При достаточном невезении крысы могли и загрызть рассеянного или разболевшегося человека, но чаще всего именно двуногие съедали четвероногих. То, что униженные до состояния рабов люди превращались в животных, было нормально, даже естественно. Вот смотришь вроде бы на человека — вершину эволюции, конечное звено пищевой цепи — и понимаешь, что ему самое место среди себе равных, за каким-то умным занятием, ремеслом или в торговле, понимаешь это как само собой разумеющееся. Но стоит увидеть человека в гнилой ледяной камере по щиколотку в крысином дерьме, заросшего и голодного, потерявшего все свои цивилизованные черты, и становится сложно представить, что когда-то он был достойным жителем Пустоши, водил собственного оленя и строил свой собственный дом. Нет, в своем теперешнем виде он просто животное. С двумя ногами, но все же животное. При взгляде на него любой это скажет и будет прав. Это такая же естественная логика жизни, как и чертова смерть.

Когда марсиане и инки попали в рабство, в тускло освещенных холодных камерах их встретили несколько таких вот опустившихся до крайней степени людей. В прошлом обычные люди — торговцы, охотники, представители разных племен — теперь были полностью раздавлены, опустошены, предательски лишены даже шанса вновь увидеть белый свет, покуда не придет их покупатель. После первого шока, привыкнув к темноте, морпехи и краснокожие разглядели местных обитателей. Те томились в длинной веренице уходящих во тьму подземелья камер, разделенных между собой не стенами, а решетками. Ряды камер выглядели как конвейер какого-нибудь завода Великой пустоши. Только тут создавались не микроволновки, не автомобили и даже не патроны к оружию, тут велось производство рабов. Нельзя же просто взять человека, сковать ему руки и продать первому встречному богатею с пригоршней калорий или киловатт — жертва еще не чувствует себя рабом в привычном понимании этого слова, что сулит много проблем, а упитанные толстосумы не хотят лишних хлопот, им подавай покорное и униженное существо. Вот этим и занимались в тюрьме Питта. Людей доводили до крайности голодом, вонью и холодом, чтобы поскорее сломить их волю, вынудить рехнуться и в конце растянутого на долгие месяцы изуверского конвейера лишить собственного сознания.

Кто-то ломался сразу, и его легко продавали, а кто-то успевал умереть прежде, чем приходил покупатель. Была еще и третья, особая, каста — сумасшедшие. Даже на фоне доведенных до крайности и потерявших связь со своим разумом людей находились особенно ненормальные, с отличающимся от общепринятого в такой ситуации поведением. Эти создания теряли последнюю связь с реальностью, начинали громко орать, ухватившись руками за прутья ржавой решетки и разбивая о нее лицо. Именно такие жуткие вопли встретили инков и марсиан.

Новые узники попали в две первые камеры у входа в катакомбы. Краснокожие — в правую от коридора, а морпехи, которых из-за цвета кожи приняли за шпионов могильщиков, — в левую. Первые дни стали для новоприбывших самым трудными, так им показалось. Мыслями они оставались еще максимально свободными и сопротивлялись гнетущей реальности всеми силами своей несломленной психики. Даже голод их оказался не таким сильным, хотя они и не ели последние несколько дней. Перед пленом инки и марсиане чувствовали себя истощенными, но все познается в сравнении. До настоящего изнеможения им оставалось еще пять-десять дней. Тогда наступал тот самый критический переходный период, когда все самые крохотные накопления организма заканчиваются, мусорных консервов не хватает, но человек еще не может заставить себя получить новые калории из гнойных крыс. Но к третьей неделе переломный момент проходит, и большинство пленников уже в состоянии себя прокормить. Не считая тех, кто просто умирает от брезгливости и безысходности.

Вопреки ожиданиям Куско Пуно оказался достаточно выносливым, чтобы научиться переваривать мусорные консервы и тушки крыс быстрее, чем организм тратил калории на поддержание жизни. Его травмы ребер и, как выяснилось, внутренних органов тоже продолжали залечиваться. Возможно, в каком-нибудь теплом спокойном месте он полностью поправился бы за месяц и даже не вспомнил бы о ранах, но в холодном и сыром подземелье даже через месяц они давали о себе знать, хотя в общем и целом он немного окреп и даже смог вести нормальную жизнь. Нормальную по меркам тюрьмы. Он хлюпал по загаженной за сотни лет камере вместе с другими инками, ложился на небольшой каменный парапет по ночам и вставал с него по утрам. Мерз так же, как остальные, и стучал зубами почти все свободное время.

Чтобы не свихнуться в жутких условиях, инки постоянно общались с сидевшими через проход марсианами. Две противоборствующие стороны перестали видеть друг в друге врагов. Теперь они стали единственными близкими людьми в радиусе четырехсот километров и с каждым днем все сильнее забывали прошлые обиды, зато обрастали новыми душевными связями. Мешали их общению только атаки рад-крыс да крики сошедших с ума невольников дальше по коридору — сидевшие уже полгода, никому не нужные, хилые и болезненные рабы не смогли найти себе новых хозяев после обязательного двухнедельного периода «созревания». К великому своему сожалению, они против воли научились питаться крысами, чтобы не умереть, — инстинкты всегда были сильнее любого человеческого здравомыслия, поэтому приходилось медленно, слишком медленно умирать под аккомпанемент своих ежедневных криков.

— Убейте меня, что вы смотрите! — кричал в пустоту один из таких голосов.

Но в камерах такие рабы остались одни, потому что чуть раньше с холодным радушием выполнили аналогичную просьбу своих сокамерников, избавив тех от тягот тюрьмы, и не оставалось больше никого, кто мог бы убить их самих.

— Хватит смотреть! — продолжал кричать очередной псих. — Выключите свет! Тут слишком ярко, я не хочу, чтобы меня видели!

За месяц пребывания путников в этом горниле покорных душ произошло много тяжелых и безумных событий, но отделить одно от другого после стольких недель заточения не представлялось возможным. Все прожитые в подземелье дни сливались в единый кошмарный сон, из которого нет выхода, по крайней мере если не найдешь мистера Крюгера и не выпросишь у него избавление от страданий. Весь этот месяц, ноябрь по человеческому календарю, Пуно пытался понять, почему Лима резко охладела к нему. Во время ежедневного сбора влаги с плесневелых камней боковых стен он то и дело смотрел на нее с надеждой на ответный взгляд, давал ей добытую с таким трудом воду ради улыбки, но не получал ничего. Связь между ними — единственный смысл жизни для Пуно — не ощущалась. Лима через силу все это оборвала. В некоторые моменты парню удавалось обрадоваться движению ее головы в его сторону или тени улыбки в уголках ее рта, но в следующее мгновение надежда гасла от резкого сквозняка между влюбленными. Лима больше не могла быть с ним. И не могла объяснить почему.

— Не трогай меня, Пуно, — говорила она, переживая настоящую бурю в душе, но не показывая ничего на лице. — Ты же знаешь, что мне суждено выйти за Куско. Ты тоже найдешь себе спутницу жизни… Прошу, не смотри на меня. Никогда.

Ночами Лиме снилось, как она рыдает. Она не могла плакать наяву из-за обезвоживания и усталости, но в сновидениях буквально утопала в соленых слезах. И тогда она наслаждалась возможностью вдоволь напиться без необходимости собирать капли со стен. Только вот сон забирал с собой любое пришедшее с ним насыщение.

Пуно пребывал в полном смятении. Он не помнил решающие для его жизни дни бегства от каннибалов, когда Лима ценой собственной свободы вымолила ему жизнь, он не помнил и те дни в бреду, когда она давала ему свою воду и солонину. Когда он пришел в себя, перед ним предстала новая Лима — холодная и отрешенная от него. Верная своему Куско. Это было невыносимо, и Пуно даже помышлял опустить руки и сдаться, но раз за разом надежда оживала в его молодом и жаждущем жизни теле.

На фоне их молчаливых душевных терзаний происходили события более судьбоносные. Через две недели у их клеток стали появляться цепные псы с толстыми покупателями. Они сверялись с записями и светили фонарями в лица рабов, долго что-то выискивали, а потом забирали одного невольника за другим. В общей сложности за месяц в неизвестном направлении увели шестерых членов отряда. С каждым приходом цепного пса Пуно вздрагивал не в страхе быть проданным в рабство, а в страхе потерять последнюю оставшуюся связь с Лимой — визуальную, ведь как бы она ни пыталась изолироваться от парня, в тесной камере в тридцать квадратных метров сделать это было проблематично. Как бы ни складывались их отношения, бывшие влюбленные все еще оставались рядом, и каждый раз Пуно молился Ойлу и Раду, чтобы девушку не забрали. И каждый раз цепные псы уходили с кем-то другим.

К концу ноября в правой от входа клетке остались Пуно, Лима и Куско, а в левой — полковник Альфа, майор Чарли и сержант Эхо. Остальные инки и марсиане нашли себе новый дом на бескрайних просторах Пустоши.

С каждым днем становилось холоднее. Стены темницы начали покрываться льдом, и собирать с них воду было все труднее. Крысы подолгу оставались в тепле своих подземных ходов. Цепные псы могли бы при желании провести в тюрьму отопление, но не делали этого. Они довольствовались тем, что имеют, — как владельцы коттеджей на берегу моря в средних широтах, пересчитывали полученный за высокий сезон доход, на который могли спокойно существовать до следующей весны, когда темница оттает и на ее стенах появится вода, а из дыр покажутся зубастые морды нового поколения выросших за зиму крыс. Тюрьму готовили к закрытию на зиму.

Оставшийся в живых псих из самой дальней камеры продолжал орать. В своей поврежденной, отшлифованной и избавленной от всякого самосознания голове он вновь и вновь крутил одну и ту же пластинку с просьбой себя убить. Пересчитывавший рабов после очередной смены рейдер подошел к его камере и отбил дубинкой вцепившиеся в решетку пальцы.

— Скоро сможешь умереть. До зимних игр осталось два дня, — с садистскими нотками в голосе сказал цепной пес и повернулся к оставшимся шестерым рабам. — Кстати, вы все приглашены.

Он рассмеялся и прошел мимо клеток на выход.

На следующий день псих умер, но на его место в темницу пригнали двух преступников, чьим наказанием стали те самые зимние игры Пита, куда также попадали и все непроданные за год рабы. Из тихих отзвуков далеких разговоров цепных инки поняли, что это подобие гладиаторских боев на потеху жителям города. Пуно, Лима и Куско не знали значения слова «гладиаторские», зато Альфа, Чарли и Эхо тяжело вздохнули. Постеры этих боев путники видели еще в первый день пребывания в городе — тогда они и подумать не могли, что станут главными звездами мероприятия.

Попавшие в соседнюю с ними камеру головорезы не были невольниками в привычном понимании этого слова. Их поймали на преступлении и осудили на рабство, но из-за наступления морозов из них уже не успевали выбить весь свободолюбивый человеческий дух, поэтому сразу записали в участники зимней схватки. Живя в этом городе уже несколько лет, они, в отличие от морпехов и инков, знали, что из себя представляют эти бои, и с нескрываемой злобой рассматривали своих будущих соперников по Арене. Двое преступников могли похвастаться хорошей физической формой, они еще не успели потерять здоровье в сырых катакомбах, а потому презрительно и высокомерно смеряли взглядами силуэты немощных, никому не нужных рабов. В темноте не удавалось разглядеть черты лиц, но по общему осунувшемуся виду и медленным движениям пленников преступники поняли, что легко разделаются с ними через два дня. Это поднимало настроение, а оно, в свою очередь, увеличивало запас сил. Невозможно придумать лучшего исхода для пойманных на месте преступления грабителей, которых только каким-то чудом не пристрелили. Наказание в виде схватки с изможденными рабами стало для них настоящим спасением, но все равно некоторые опасения оставались. Один из двух бандитов, маленький, слишком упитанный для здешних мест, здорово переживал. Его не устраивал ни сам факт наказания, ни преступление, за которым он был застукан.

— Я не должен был там находиться, — причитал он, обращаясь к своему коллеге по темному ремеслу, высокому, поджарому, одноглазому мужичине с заметным даже в темноте хитрым оскалом. — Я уже должен был свалить к чертовой матери из этого города.

— Ну да, — ухмылялся одноглазый. — Никто ни в чем не виноват. Старая песня.

— Да нет же, Кола, — психовал коротыш, чье появление в оплоте голода и истощения было в высшей степени бескультурно. Он мог бы прожить целый месяц на одних своих внутренних отложениях. — Я не это хочу сказать!

Его пособник лишь развел руками и устроился на парапете просторной камеры. Тюрьма практически пустовала, позволяя занимать какие хочешь места.

— Месяц назад я должен был сорвать куш, — принялся объяснять невысокий преступник. — Задолго до встречи с тобой и твоим идиотским планом ограбления съестной лавки, из-за которой нас так тупо поймали.

— Но, но! Ты, Ментос, не зарывайся, — оборвал его Кола, сощурив свой единственный глаз. — Ножичком-то я тебя в один миг изрежу, если не перестанешь гнать.

— Да погоди ты, — отмахнулся Ментос. — Речь не об этом. Месяц назад мы с парнями из бывшей банды наткнулись на деревенских бродяг, непонятно какими судьбами попавших в город. Их было человек шесть. И еще шесть рабов.

— Что они тут забыли? — поигрывал ножом Кола.

— Да я почем знаю! — Ментос говорил громко, на весь изрешеченный коридор. — Главное, что у них была еда и какие-то драгоценности под одеждой. Ну и рабы, разумеется. Целая дюжина человек с припасами, представляешь? Абсолютно потерянная в этом городе. И мы начали их пасти.

— Почему же цепные псы на них не среагировали?

— Те, наверное, псам заплатили. Все как положено. Я же говорю, зажиточные ребята.

— Ну и что, вы их грохнули? — равнодушно спросил Кола, поглядывая краем глаза на сидящих в соседних камерах рабов.

— Если бы! — сокрушался Ментос. — Мы пасли их полдня, вычислили маршрут и устроили засаду в одном из переулков центральной площади. В клоаке между могильщиками и казино.

— Знаю это место. Сам туда никогда не суюсь. Там почти всегда кто-то таится с оружием наготове, — качал головой Кола.

— Ну а эти залетные не знали. Перли туда как ни в чем не бывало. Мы с парнями уже заняли позиции. Порешили бы их с четырех сторон, никто бы даже не успел среагировать. Забрали бы ценности и продали выживших в рабство, — с нервом в голосе жаловался Ментос. — Я за месяц столько не зарабатываю, сколько бы там поднял. Одно успешное дело, и вот она — свобода от грязного Пита. Уехал бы на юга, в Талл, осел бы на какой ферме… Зимой там требуются надсмотрщики в теплицах. Эх…

— Так почему не срослось? — с сопереживанием спросил Кола.

— Перехватили наших залетных. Этот хромой Бэха с площади. Зазвал их в чертово казино.

— В казино? Да это же в двух шагах от клоаки.

— Вот именно! — как ужаленный вскрикнул Ментос. — О чем я тебе и толкую! Эх, надо было раньше их валить… Мы бы даже закон не нарушили! Они ведь никто!

— Казино ободрало их как липку?

— Точняк. На улицу их выводили уже под конвоем. Наверное, продали на опыты в Хель.

Кола покосился на сидящих по соседству рабов — троих деревенщин и троих белых, видимо, из могильщиков. Если не считать широких кирпичных столбов, пространство катакомб просматривалось во все стороны. Только ржавые прутья слегка заслоняли обзор, как молодые деревца на окраине леса с наветренной стороны.

— А это, случаем, не они? — смекнул матерый преступник.

Ментос замер на пару секунд, словно всплывая с глубины своего расстройства. Он очень медленно возвращался из мира досадных воспоминаний во мрак тюремной реальности. С присущим настоящему бандиту высокомерием он оглядел попавших в рабы деревенщин.

— Да нет вроде. — Он не старался говорить тихо. — Тех больше было. Да и лица вроде другие.

— Ладно, — сплюнул Кола. — Не фартануло, ничё не скажешь. Оторвемся хоть послезавтра на этих. Лучше безнаказанных убийств могут быть только убийства на публике. Победим и получим свободу. Нам повезло с этими играми на Арене. Почти гарантированное помилование.

Кола устроился поудобнее, насколько это было возможно на загаженном человеческими и крысиными экскрементами полу, и, крепко сжав нож в руке, закрыл глаз.

Инки и марсиане все это время удивленно слушали их разговор. Они прильнули к решеткам между двумя своими камерами и ошарашено смотрели друг на друга. Вот как бывает в жизни.

— Ну и дела, — прошептал Эхо. Он первым не выдержал тягучей паузы.

— Вы это слышали? — спросил Альфа у инков.

Те в ответ кивнули. Больше до конца дня никто не смог вымолвить ни слова.

На следующее утро камеры наполнило гулкое эхо далекого городского шума. Весь Пит готовился к зимним боям. По узким и широким улицам тащили сотни лавок, сидений, бочек с едой — все то, чего не досчитались на стадионе после долгих месяцев мародерства. Журчащие цилиндрами мотоблоки волокли за собой стальные решетки, цепи и трубы, ими требовалось укрепить место сражений перед новым сезоном. Город превратился в один большой муравейник, перед которым стояла задача обслуживать все прихоти своей матки — Арены.

В последний перед долгожданным побоищем день в воздухе витало ощущение праздника, торжества. Весь местный сброд жил в сладостном предвкушении. Все чувствовали себя счастливыми, забыв про дела, про тяжелую ношу обитателей трущоб. На время зимний боев пропадала эта всеобъемлющая тревога за каждую минуту существования, и люди могли чувствовать себя действительно людьми, а не двуногими животными, брошенными судьбой. Одни делали ставки на победителей, другие растягивали торговые палатки у стадиона, чтобы поживиться на всеобщем ажиотаже, третьи зарабатывали ремонтом ветхой и постоянно норовящей упасть арены, четвертые готовились задарма набить животы на бесплатной раздаче еды Сынами Пророка во время самих боев. Город двигался и вибрировал. Город дышал жизнью и создавал шум.

В подземной тюрьме в этот день стоял непривычный гул. Приходилось прислушиваться даже к своему сокамернику, а о том, чтобы подслушать разговор в другом конце катакомб, не могло быть и речи.

К замершим в ожидании чего-то страшного пленникам спустились цепные псы и раздали каждому по настоящей, хорошей консерве с бобами.

— Эй, зачем вы кормите деревенщин? Все равно они завтра умрут, — сокрушались Кола и Ментос. Им хотелось бы сражаться против обессилевших, а не сытых рабов.

— Ага, чтобы вы их одной левой уделали, — фыркнул охранник. — Сыны Пророка так не хотят. Городу нужно зрелище, а не избиение полуживых.

— Тьфу, блин, — раздалось в ответ.

— И кстати, — обратился охранник к рабам, — завтра на выходе примите душ и получите новую одежду с броней. Надеюсь, она окажется по размеру. Уж простите, выбирали на глаз.

Охранник самодовольно плюнул в одну из камер и направился к лестнице, ведущей наверх.

— Мы им что, циркачи какие? — негодовал Куско. — Зачем такой марафет?

— На нас будет глазеть весь город. — Альфа перекрикивал идущий с улицы гул.

— Мы им не актеры, — рявкнул Чарли и продолжил с жадностью уминать бобы.

Остальные морпехи и инки тоже уплетали за обе щеки, а когда еда закончилась, принялись вылизывать консервные банки. Последние перед закрытием тюрьмы на зиму дни они не могли есть даже подземных крыс, ведь все их тоннели заледенели. Заиндевели и катакомбы. Все парапеты и стены. Измученным темнотой и недоеданием пленникам приходилось спать прямо на льду. Из-за этого их силы иссякали еще быстрее, а ночь перед боем они и вовсе провели на ногах — лучше не выспаться, чем подхватить тяжелую пневмонию и гарантированно умереть.

На удачу, кроме консервов возле каждой камеры появилось по банке с водой. Чистой, исцеляющей, дорогой. А наверху ждали теплый душ и броня по размеру. Все ради зрелища на потеху публике. Рабы почти не имели шансов устоять перед закоренелыми преступниками, поэтому на них даже никто не ставил. Сыны Пророка, организовавшие схватку, всеми силами пытались уравнять шансы. Плевать они хотели, кто победит и получит свободу. В любом случае этот кто-то долго не проживет.

— Значит, проигрыш в казино спас нам жизнь? — Куско сообразил одним из последних.

Остальные лишь развели руками. Обстоятельства последних шести недель казались им слишком безумными, чтобы воспринимать их здраво.

— Как ни крути, нас затягивает в жернова, — вздохнул Эхо. — Не одно, так другое. Как по чертову сценарию, в котором нам обязательно надо пройти через ад.

Он в точности сформулировал уже давно сложившееся мнение остальных.

— Чертовщина какая-то, — вздохнул Альфа. — Не ожидал, что с нами это произойдет… Помните дом на Марсе? Летную школу? Как готовились к полету за семенами, к спасению метрополии?

Его сослуживцы молча кивали, хотя их кивки не были видны во мраке. И полковник чувствовал обратную связь, будто видел их, сидящих позади себя в темноте.

— Потом приземление на космодроме, — продолжал он, — чертова бойня в лагере, поход через лес, битва с мутантами и бегство, еще раз бегство… Стоило появиться лучу надежды, как за ним следовали новые проблемы. Словно кто-то всесильный следит за нашими жизнями и ведет по узкому коридору, полному препятствий, как в тараканьих бегах. Помните, что мы подумали после проигрыша в казино?

— Что убьем этого красножопого, — не стал церемониться Чарли.

— А теперь? — спросил у него полковник, будто разыгрывая театральную миниатюру.

Майор этого вопроса и ждал.

— А теперь ни черта не понятно, — выплеснул он из себя. — Наша судьба… как это называется… предрешена.

— И я о том же, — кивнул Альфа, зная, что все почувствуют это его незаметное в темноте движение головы.

Пуно подполз к решетке своей камеры, чтобы оказаться как можно ближе к морпехам.

— К чему вы клоните? — осторожно спросил он.

— А ты еще не понял? — ухмыльнулся полковник. — Хотя… ты же из племени. Многого вы, ребята, не знаете. Наверное, думаете, что все происходящее с нами уникально и неповторимо? Что во всем белом свете только мы шестеро — избранные?

Инки переглянулись. Они не знали, уникально это или нет. Их скучные, однообразные жизни не с чем было сравнить. Может, любая жизнь за пределами родного дома протекает именно так? А может быть, вообще любая жизнь протекает уникально и неповторимо? Их кругозор не отличался большой широтой.

— А я знаю, — продолжил Альфа. — Хорошо учился в школе. Вы, наверное, даже слова такого не слышали. Но это не ваша вина. Не обижайтесь. Так вот перед военной школой я много чего узнал. В том числе филологию и драматургию. И знаете, что я скажу? Все, что происходит в жизни, — чертова драматургия. Это все уже где-то было. Жизнь забавляется с нами. Всевышний демиург играет в тараканьи бега и следит, чтобы мы не сошли с намеченного пути. Даже слова «драматург» и «демиург» очень похожи. Не находите совпадение странным? Это вовсе не совпадение.

Чарли подошел к командиру сзади и попытался что-то сказать, но замер в нерешительности. Его рука так и зависла протянутой вперед в каких-то сантиметрах от плеча Альфы, который, уловив лишь логическое развитие своих мыслей в гудящей тишине, продолжил бороться с напряжением наилучшим для себя средством — говоря. Чтобы слова выходили из него и не так давили на голову.

— Но даже не попади мы в эти безумные передряги, произошли бы другие. В такой пестрой компании, как наша, среди людей с самыми разнообразными несочетаемыми характерами начались бы интриги, ссоры. С некоторыми обязательно произошли бы несчастные на первый взгляд случаи. Не отвлеки нас мутанты и рейдеры, мы по уши завязли бы в человеческой грызне… Мы невольно разыграли бы что-нибудь из Шекспира. Жизнь — повторение одних и тех же сюжетов. Да…Какого философа потерял Марс, не правда ли? — усмехнулся в конце своей речи полковник.

Его речь побудила Лиму к первым за долгое время словам.

— Я все это видела, — сказала она тихо. Никто не смог точно ее расслышать, но по обрывкам слов все поняли, о чем речь. — Я видела нас в тюрьме перед каким-то торжественным пиршеством. Только пировать будем не мы, пировать будут нами.

— Когда ты это видела, Лима? — сжал ее плечи Куско. — Что там было еще? Каждая мелочь может оказаться решающей.

— Я… не знаю. Не помню, где именно. Странно.

Послышался до боли знакомый и ставший уже родным высокомерный смешок.

— Это называется дежавю, — издевательски прыснул Чарли.

— Лима действительно видит будущее! — вступился за нее Пуно. — Она предсказала ваш прилет. И вспышку Солнца через три… уже через полтора месяца!

— Да, вспышку ты предсказала, — согласился Альфа. — Ну, если есть что сказать по поводу завтрашнего боя, с радостью тебя выслушаем.

Но Лиме нечего было добавить.

— Я… не знаю, — вымолвила она.

— Может, ты не предсказываешь будущее, а просто чувствуешь, что написано на обратной стороне воображаемого листка с твоей ролью? Читаешь между строк палимпсеста. Замечаешь черный, пропечатанный насквозь нарратив. Каждый может предсказывать то, что уже было и будет миллион раз. Наверняка в каждом племени есть некто, предсказывающий появление дьяволов, скорый конец света и вспышку на Солнце, которое, блин, каждый год вспыхивает.

Лима залилась незаметной на ее коже краской и, закрыв лицо волосами, села на заиндевевший пол камеры. Лед нес в себе много проблем, но главного достоинства у него было не отнять — он превратил смердящие нечистоты под ногами в относительно чистую твердую поверхность.

Сидящие через пару пустых камер от них Ментос и Кола не могли ничего расслышать из-за шума предпраздничного хаоса в Пите, а когда к вечеру город затих в радостном предвкушении и в катакомбы вернулась привычная тишина, белокожие и деревенщины уже замолчали. Расстроенные тем, что не удалось подслушать чужой разговор, Ментос и Кола попробовали чем-то задеть этих рабов, вывести их из себя, заставить проговориться, но шестеро уставших невольников не реагировали на крики шумящих вдалеке провокаторов. Вдалеке — это значит в десяти метрах по прямой через боковые решетки камер. За месяц в тюрьме члены отряда отвыкли от широких просторов, и даже десять метров казались им каким-то огромным путем всей жизни, важной вехой для переезжающего из одной камеры в другую раба. Привыкшим к лесному раздолью инкам эта метаморфоза нравилась куда меньше, чем выросшим в коридорах марсианской колонии белокожим. Те вспоминали свое бедное детство — ведь в солдаты берут не самых состоятельных граждан. Долгие вечера с выключенным электричеством, которое экономили ради гидропонных теплиц. Все как в ледяной преисподней Пита, с той лишь разницей, что воздух дома был теплее, вместо дерьма на полу лежали ковры, а вместо крысиных кишок — игрушки.

Но все плохое рано или поздно заканчивается. Даже рабство.

Время неумолимо, и поэтому решающий день в жизни отряда наступил. Ночь длилась неизмеримо долго и наверняка осталась бескрайней в каком-то отпочковавшемся от нового дня измерении. Все самые важные моменты жизни остаются в своих собственных бесконечных циклах переживаний, застывая круглыми виноградинками на постоянно разрастающихся гроздьях мультивселенной. Это известный факт.

Начало нового дня обдало пленников потоком бодрящего зимнего воздуха. Цепные псы открыли настежь ворота тюрьмы, и теперь два мира, свободных и рабов, разделенных толстым слоем земли, начали смешиваться в удивительном миксе духоты и разности температур. Легкие пленников наполнялись леденящими душу и тело выбросами заводов. Словно специально роза ветров повернула ураганный бутон на север, и тюрьму накрыла серая ядовитая буря, заслонив собой даже солнце. Но ветер не дал задержаться этой массе над Питом, а уносил гущу тяжелых металлов все дальше от города.

Через короткое время буря развеялась, и, выходя в непривычно яркий свет улицы, пленники увидели в крайнем помещении тюрьмы обещанный им теплый душ. Рядом лежала и броня для схватки. Хорошая новость — рабами они быть перестали, плохая — они должны были умереть.

— Нам нужен план. — Голос Чарли дрожал. Былая дерзость майора блекла в тени большой опасности.

Альфа помнил о шестерых уведенных в рабство ребятах из их группы и пытался понять, стоит ли ждать от них помощи.

— Троих морпехов забрали плантисты, — размышлял он вслух. — Я так понял, они используют рабов для выращивания еды где-то на юго-западе. Далеко отсюда. Боюсь, ушедшие с ними морпехи даже не знают о схватке.

— Хана и Космо вроде купили местные, — предположил Пуно, чем сразу же навлек на себя гнев Куско.

— С чего тебе знать?

— Показалось по одежде покупателей. Все местные так одеваются.

— Это просто догадки, — фыркнул Куско.

— Они могут быть рядом, — кивнул Альфа. — Тем не менее рассчитывать надо лишь на себя. Ложная надежда может погубить раньше, чем пуля врага.

— Так точно, сэр, — в один голос сказали оставшиеся в строю морпехи — Чарли и Эхо.

Душ ютился в тесном тамбуре почти у самого выхода из тюрьмы и по понятным причинам не разделялся на мужскую и женскую части. Раздельные согласно древним приличиям уборные можно было найти разве что глубоко под утоптанным слоем кислотной пыли, поглотившей старый город. Лима некоторое время не решалась раздеться в компании пятерых мужчин, но их далекое от любовных заигрываний настроение, а также гадкие комья грязи на коже заставили ее закрыть глаза на какие-то там нормы и принять душ. Это было блаженство! Впервые в жизни ее тело обдавали теплые струи воды, смывая слабость и хворь. Никогда прежде инкам не приходилось пользоваться такими благами древней цивилизации — только ведрами и бадьями. Лима даже пыталась растянуть это удовольствие, но все ее мысли уже устремились к грядущему бою. Сложно наслаждаться радостями жизни перед бойней — неизвестной и оттого вдвойне пугающей.

Все шестеро идущих к свободе или смерти рабов надели броню. Один комплект оказался женским — кожаная куртка с шипами имела зауженную талию, а также две выпуклые защитные пластины на груди. Рваные джинсы со стальными накладками тоже подчеркивали изящную женскую фигуру.

— Готова сражаться? — спросил у Лимы майор.

Она лишь вздохнула.

— Мы тебя защитим. — Пуно в очередной раз попытался с ней заговорить.

— Правда? — усмехнулся полковник. — А кто защитит вас?

Пуно пристыжено опустил взгляд.

Куско молчал. Он машинально проделал те же операции, что и остальные члены отряда: помылся, вытерся, надел броню, вышел за всеми на улицу. В его план захвата власти в племени этот смертельный бой не входил. Шансы на победу были, мягко сказать, сомнительные. Основное преимущество имели прожившие долгую жизнь в Пите бандиты, которые знали, что делать.

Куско механически протянул руки, когда отряд заковывали в наручники, и так же механически передвигал ноги, идя вслед за всеми, когда их вели по улицам к стадиону.

— Нам расскажут, к чему готовиться? — поинтересовался Эхо у конвоира, чем вызвал у того громкий смех.

— Может, тебе еще руки освободить? Сынам Пророка нужна забава, а не скучный тактический бой.

— Главная особенность таких схваток — неожиданность. Рабы ничего не знают заранее, — подтвердил второй конвоир. — Смотрится очень зрелищно. Вот увидите.

Он понял, что сказал глупость, но глупость забавную, и поэтому тоже рассмеялся.

Толпы текли по сторонам от идущих на бойню рабов, как потоки реки, огибающей выступ по центру своего русла. Люди метались между двумя желаниями — получше разглядеть бойцов и поскорее занять хорошие места на Арене, ведь ушлый народ собирается на стадионе намного раньше объявленного времени. Сначала все смотрят показательные бои цепных псов, потом получают бесплатную еду, ну и в самом конце вечера — вишенка на халявном торте — начинаются смертельные схватки. Поэтому та публика, что толпилась сейчас вокруг рабов, либо позабыла о начале мероприятия, либо имела какой-то корыстный интерес в этом деле — за тысячу лет азарт в людях только окреп, и многие жили ставками и всяческими пари.

Некоторые прохвосты подбегали вплотную к шести смертникам и заглядывали им в лица, пытались увидеть в них страх или отвагу. Букмекеры Пита даже смотрели на зубы будущих гладиаторов, будто те были лошадьми. В тонком искусстве ставок любая мелочь имела значение. Оглядев каждого раба с головы до ног, они пулей бежали на стадион, чтобы поскорее принять ставки с самыми выгодными коэффициентами. Простой люд не знал, кто из бойцов сильнее, у кого больше шансов, простой люд просто ставил, а пройдохи-букмекеры знали гораздо больше и подгоняли свои пари таким образом, чтобы остаться в плюсе. Они были потомками древних инсайдеров, пасшихся на фондовых рынках. Но с тех пор утекло много воды, и рынки выросли настолько, что просто лопнули от собственного давления, как и вся земная цивилизация. Теперь оставались только бои рабов.

Перейдя на северный остров по мосту, инки и марсиане увидели сверкающий вдалеке стадион. Длинная серая площадь тянулась на добрую милю к затянутой в цепи Арене. По ее краям мостились рваные палатки торговцев оружием, химией и едой. Рейдеры и люмпены со всего города текли мимо них медленным селевым потоком. Кто-то покупал в первой палатке оружие, потом с его помощью отнимал в следующей химгалятор, успевал ввести его содержимое в организм и расстрелять нескольких человек прежде, чем его настигали цепные псы, пытающиеся сохранять хоть какой-то порядок. Обстановка выглядела пугающе. Умереть мог любой. Но влекомые бесплатной едой и зрелищами то́лпы продолжали стекаться на стадион. Для их пустых, наполненных страхом жизней это был единственный яркий день во всем адском году, и плевать, умрут они сегодня или потом, главное — насладиться этим волшебным днем. Хотя бы попытаться.

Безопаснее всего на северном острове было в конвое. Шестеро смертников оказались единственными людьми в радиусе километра, которым не грозила скорая смерть. По крайней мере не раньше, чем они выйдут на Арену. Вооруженные до зубов конвоиры в стальной броне окружили их со всех сторон и всеми силами пытались продлить жизнь рабов до момента, когда им придется умирать на потеху Сынов Пророка.

Сами путники были шокированы хаосом адского фестиваля. Дрогнули даже закаленные в армейских училищах марсиане, а инки просто не понимали, что происходит. Кутерьма, звуки, краски, лица сводили с ума. Они даже не знали, идут или нет. Ватные ноги, будто отрезанные от головы, искали какой-то свой ритм жизни. Тела путников их не слушались. А что будет дальше, когда они попадут на Арену?

Надежды на Хана и Космо не оставалось.

— В таком хаосе нас даже родная мать не найдет, — сказал Альфа, когда немного пришел в себя. Быстрые, короткие вдохи и выдохи помогали ему совладать с паникой. — Нечего надеяться на помощь со стороны.

— Может, у Хана и Космо все сложится лучше, чем у нас. — Вздох Лимы утонул во всеобщем гомоне.

— Ладно, не вешать нос, — крепился Чарли. — Мы им еще покажем.

— Нам радиостанцию надо брать. Так что умирать пока рано. Не по уставу, — попытался воодушевить всех полковник.

Длинные ряды палаток закончились, и у самого стадиона обнаружилась площадка, где на почерневшем бетоне жгли резину мотоциклисты. Элита цепных псов создавала ощущение праздника. Бесплатное зрелище для идущих на стадион — мастер-класс по трюкам на двух колесах. Байки отрывались от задранных вверх трамплинов и чертили выхлопными газами замысловатые узоры в воздухе, приземлялись и делали разворот, потом снова гнали по кругу через пылающие установки какого-то дикого пиротехнического оркестра. Настоящая пламенная дорога выпускала из клубов дыма все новых покрытых шипами мотоциклистов. Огонь не обжигает, если проноситься через него с сумасшедшей скоростью. В конце этого адского коридора стоял самый высокий трамплин, отправляющий стальных акробатов на добрые пятьдесят метров вперед. Они буквально летали над головами беснующейся толпы. И это была только затравка. Сложно представить уровень поджидавшего на стадионе безумия и еще сложнее — найти способ выжить.

На самом краю острова зрелищ и развлечений, устремленного в горящий Огненный залив, с распростертыми объятиями встречал рабов огромный, на семьдесят тысяч мест, стадион. Население всего Пита в одном-единственном месте, да еще каком. То был настоящий памятник мусору, ржавчине и цепям.

— Сколько же лет этой арене? — удивился Чарли, когда их завели в темные внутренние помещения.

Морпехи помнили, как выглядели земные стадионы далекого прошлого, но даже представить себе не могли, что какой-то из них проживет так долго, ведь земная цивилизация пала пятьсот лет назад.

— Нравится? Говорят, ему тысяча лет, — словно услышал мысли невольников конвоир. — С поля он еще красивее.

— С поля?

— Ну с того места, где вас будут убивать. Хе-хе…

Каким бы приятным на первый взгляд ни показался охранник, смертникам стоило помнить, что все жители Пустоши — форменные безумцы, которые и глазом не моргнут — убьют человека. Условия жизни диктуют миру свои развлечения. Не только у падших пленников в катакомбах стиралась грань, отделяющая животное от человека. У жителей Пита, как и любого другого города на Земле, эта самая грань была сошлифована наждачной бумагой эпохи. В их мире бытовали совершенно другие понятия о добре и зле, храбрости и коварстве. Но у кого повернется язык назвать их жизни ошибкой? Они вполне себе гармонируют со средой. Точно так же с ней гармонировали древние племена, приносившие в жертву людей и поклонявшиеся якобы живой природе. Точно в такой же гармонии с самим собой жило человечество за пять-десять веков до пришествия марсиан — люди строили бескрайние вереницы заводов и убивали природу в противовес поклоняющимся ей племенам, считая, что уж они-то точно все делают правильно. И к чему это привело? К гибели природы, к краху цивилизации, вырождению убийственного для Земли человека и падению его до уровня обезумевшего животного. Вновь гармония, вновь все на своих местах и каждый по-своему прав. И пусть никто из зрителей Арены не уйдет обиженным.

— Знаете, что пугает больше всего? — задался вопросом Эхо. — Что все реально. Это происходит на самом деле.

Смертники действительно чувствовали оголенные провода жизни без всякой изоляции, какая обязательно присутствует, когда у тебя все под контролем. Даже голодая, они могли найти выход — схватить и съесть крысу. Даже убегая от каннибалов, могли собрать волю в кулак и пройти еще один спасительный километр, а потом еще и еще. Провода жизни не оголены, когда твоя судьба остается в твоих руках. Но теперь, в окружении тысяч рейдеров и цепных псов, во чреве ревущей Арены, на глазах у каких-то загадочных Сынов Пророка, жизни приговоренных к смерти уже не принадлежали им. Вот что устрашало сильнее любой опасности и выбивало землю из-под ног. Вот что убивало раньше удара врага.

— Ладно, ваш выход, — охранник одарил их беззубой улыбкой и показал на темный коридор с ярким, ослепительным светом Арены в конце.

— Вы забыли снять наручники, — спохватился Куско.

— Не-а, не забыли. — Слова надзирателя, как разряды молнии, били по рабам. — Вы, главное, минут пять продержитесь. И умирайте обязательно ближе к трибунам. Сынам Пророка так больше нравится. А теперь пошли.

— Пошли бойцы, пошли! — вторил ему другой конвоир.

Шестерка бойцов замешкалась. Они были готовы к какой-нибудь подлости вроде сломанного оружия или численно превосходящего противника, но с закованными руками они были полностью беззащитны.

— Чё встали, бегом!

Охранники начали стрелять под ноги смертникам, чтобы задать им нужное направление. Пара свинцовых очередей и до смерти напуганные люди побежали к свету в конце тоннеля, к выходу на стадион. Последние метры перед схваткой марсиане потратили на поднятие из глубин памяти самого ценного опыта армейской школы, а Куско и Пуно — на впитанные с молоком матери молитвы Раду и Ойлу.

Лима же воспользовалась темнотой коридора и безудержным весельем охранников, оставшихся позади, там, где сверкали выстрелы из автоматов. Она достала из-за щеки кусок проволоки, сорванный с одного из вентилей в душе. Тогда девушка исцарапала пальцы в кровь, но теперь драгоценный кусок железа был в ее ловких руках. Очень кстати пришелся навык взломщицы, которым она овладела еще в первые дни прилета морпехов. Без них она не научилась бы так быстро расстегивать наручники, но и не попала бы в Пит. Одно тянуло за собой другое в доказательство великой гармонии мира, согласно коей цепные псы были такими же нормальными обитателями планеты, как и земляне тысячу лет назад.

Ржавый замочек игриво щелкнул, но Лима не стала раньше времени освобождать запястья, чтобы ничего не испортить, — держала руки закованными.

Арена приветствовала их полутора сотнями децибел ора непостижимой по размеру толпы. Инки никогда не видели столько людей, они даже не знали, что во всем мире может жить семьдесят тысяч человек. Они еще могли представить тысячу-другую, но никак не то количество, что встречало их дикими воплями исступления. Толпа разогрелась на нескольких показательных схватках и, наевшись бесплатной еды, требовала утолить свое оставшееся желание — жажду крови.

Колоссальной высоты трибуны из нескольких ярусов окружали со всех сторон запыленную арену, давили на попавших в гущу событий рабов безысходностью и страхом оказаться раздавленными такой могучей конструкцией. Все семьдесят тысяч выкрикивающих проклятия в адрес гладиаторов зрителей сливались в единую массу, неразличимую по составу. Брошенные сражаться рабы не видели ни одного человека отдельно, зато каждый зритель видел их испуганные лица и округленные, как на посмертной маске, глаза.

Залитое кровью и засыпанное песком красно-желтое поле растянулось на сотню метров в длину и шестьдесят в ширину — настоящее раздолье для желающих кого-нибудь покромсать. По краям его возвышались стены, на которые нельзя было так просто забраться и убежать, по их верху шла колючая проволока. Всюду висели блеклые баннеры пятисотлетней давности, рекламировавшие какие-то древние продукты, а теперь выцветшие настолько, что лишь с изрядной долей фантазии можно было представить, что же на них написано. Из сотни надписей гладиаторам удалось разглядеть как раз рекламу пастилок «Ментос» да какого-то чудодейственного напитка «Кола». Теперь почти все человеческие имена заимствовались от названий древних торговых марок, давно уже прекративших свое юридическое существование, зато переродившихся в нечто мифологическое, сакральное. В отсутствие высокой письменной культуры старые рекламные баннеры оказались единственным источником слов, к тому же красивых. На стадионе эти щиты выполняли еще одну важную роль — закрывали бреши в стенах и пытались удерживать на своих ржавых плечах трибуны. Для арены, дрожащей от каждого вскрика толпы, дополнительная жесткость конструкции была не лишней. Техника безопасности, конечно, отсутствовала, и стадион этот обязательно когда-нибудь рухнул бы, но не в этот злополучный для пленников день. Им придется искать другой выход.

Спустя короткое время толпа смолкла. Это было не мгновенное наступление тишины, а скорее медленное уменьшение уровня звука на ламповом приемнике. Шум уходил неспешно, словно песок сквозь дыры в испещренном рад-крысами фундаменте стадиона. Волна из встающих со своих мест оборванцев прошлась по трибунам. Все смотрели на помост прямо по центру главной из них, отгороженный от простых смертных решеткой и колючей проволокой. Из глубины этого возвышения поднялся внушительного вида мужчина в стальной броне с торчащими во все стороны шипами. Даже из шлема на голове расходились замерзшим в металле фонтаном диковинные стальные когти. В мире, где почти у каждого есть доступ к разной железной броне, только такие стилистические изыски помогали отличить простого человека от вожака. Вожак наслаждался вниманием стадиона, пока дрожащий голос диктора объявлял: «Сын Пророка, Вим, будет лично следить за схваткой! И вместе с ним нас почтили своим вниманием его братья Биль и Дан!»

Вим кивнул ликующей толпе и махнул рукой в сторону, мол, смотрите теперь туда, приветствуйте моих братьев. Слева и справа от него на точно таких же отгороженных площадках боковых трибун появились еще двое Сынов. Народ упивался присутствием всех троих, пребывая в полнейшем экстазе. Воистину, сие чудо могло произойти только раз в жизни. Даже учитывая, что такие бои проводились ежегодно, можно было смело утверждать — многие обитатели кровавого города не доживут до следующего декабря.

Биль и Дан озарили стадион своей начищенной до блеска броней и дали команду начать главное сражение дня. Низкое солнце вяло катилось по краю крыши и с любопытством поглядывало одним глазом на последние минуты жизни давно знакомых ему подопечных, а тяжелые снежные тучи наступали на небо армадой черных бомбардировщиков, готовых завалить город пеплом.

Ворота напротив инков и марсиан раскрылись, и из них вывалилось шестеро бандитов в броне и с оружием. У двоих дымились масляные подтеки цепных бензопил, а другие держали в руках дубинки с покрытыми гноем и ржавчиной шипами, чтобы, даже если противник выживет и укокошит тебя, напоследок заразить его кровь и на том свете спокойно дожидаться реванша.

Над самой низкой из четырех трибун показалась доска табло. Специальный работник прибил ее к древнему голографическому экрану, исполнявшему теперь роль высокотехнологичной поверхности для вбивания гвоздей, благо эти железные друзья каждого уважающего себя садиста выпускались в гигантских количествах. На импровизированном табло значился счет между двумя командами. «Черти» против «Рабов» — 6: 6 — видимо, по количеству остававшихся в живых. Ответственный за точный счет не уходил далеко и в любую минуту мог поменять цифры счета на актуальные.

Судя по наручникам на запястьях инков и марсиан, а также по уродской броне у вооруженных до зубов противников, стало понятно, кто из них рабы, а кто настоящие черти. Самые вычурные элементы одежды, какие только могла родить на свет Пустошь, пестрели на каждом из шестерки врагов. Перетянутые ремнями, как у того рыбака, тела удерживали на себе россыпи острых шипов, головы обжимали усиленные пластинами шлемы танкистов, на руках и ногах крепко сидели налокотники и наколенники от какой-то древней спортивной экипировки. Из их шаркающих по сухой земле берцев торчали крепко прилаженные ножи.

Ворота за обеими командами крепко заперли, чтобы не было соблазна избежать боя. Прошедшие пять километров морпехи сильно запыхались под тяжестью земной атмосферы, а может, просто сделали вид, чтобы притянуть к себе взгляды недооценивающих их противников. В отличие от родившихся на этой планете людей, марсиане вынуждены были носить свой утроенный вес, то есть аналог груза в сто пятьдесят килограмм. Даже самые натренированные солдаты спецназа в лице Альфы, Чарли и Эхо не могли игнорировать такие серьезные нагрузки, лишающие всех сил после одной только ходьбы. Но, как каждого из них учили в детстве родители, во всем надо искать хорошее. Их изможденный вид произвел нужное впечатление на чертей. Те засмеялись и принялись поздравлять друг друга с победой, которую оставалось лишь зафиксировать, проломив шесть черепов.

Безоружные, закованные в наручники и полумертвые рабы на первый взгляд не имели никаких шансов. И оттого сильнее накатывал оглушительный вой толпы, желавшей кровавых зрелищ. Чтобы два отряда поскорее сошлись и начали кромсать друг друга, на песок выехали мотоциклисты. Рычание моторов тонуло в возросшем реве трибун, и казалось, что байки едут бесшумно. Эдакие несущиеся над землей ангелы смерти в ожидании дозаправки кровью. Стальные падальщики выглядели гораздо мощнее тех каскадерских машин у входа на стадион. Четыре выехавших на песок мотоцикла тащили на себе мотки цепей, которыми наездники размахивали, как ковбои лассо. Со всех сторон адские машины прикрывали бронированные пластины с торчащими из них шипами и ножами. Если такой ангел смерти проедет рядом, можно прощаться с ногами. Вот они и кружили вокруг двух команд. Одна пыталась прийти в себя, вторая не спешила нападать, растягивая садистское удовольствие, но под напором кружащих акулами байков, они постепенно сходились.

Водители в черных мотоциклетных очках взяли нужную скорость и одинаковый на всех четверых поворот руля, чтобы нестись по арене вихрем, за пределы которого выйти целым просто нельзя — в лучшем случае разорвет на несколько равных кусков. Толстые шины быстро нарисовали круг на песке, обозначив таким образом место смерти шестерых, а при достаточной доле удачи и одиннадцати человек. Победитель, если останется, получит свободу. Всё как всегда.

Черти бросились на рабов с расстояния в десять метров. В отличие от морпехов, они не читали трактаты Сунь Цзы и поплатились за это при первом же контакте с не таким уж и слабым, как оказалось, противником. Владеющие всеми видами боя солдаты сбросили с себя маску усталости и принялись отбиваться от сверкающих перед глазами дубинок и бензопил. Чарли даже попытался подставить цепочку своих наручников под скрежещущий напор зубцов, но быстро оценил риск и успел убрать руки в тот момент, когда черт уже собирался их отпилить. Сила была на стороне противника, но хитрость и тактика позволяли сдержать их первый удар.

Лима сразу сбросила с себя наручники и, удивив одного черта с дубинкой, въехала ему между ног, заставив ублюдка несколько секунд наблюдать фейерверки в глазах. Она набросилась на второго со спины, спутав ему все карты. В этот же момент Куско с разбега втащил ему по голове, познакомив со всеми прелестями нокдауна. Третий, успевший побороться с Пуно, уродец решил не переть на превосходящие силы врага и отступил, чтобы привести в чувство двух своих ошарашенных таким внезапным отпором друзей. Небольшая, но такая важная пауза позволила Лиме освободить запястья своих парней.

К тому моменту, когда инки и трое чертей вновь схлестнулись в смертельном бою, закованные в наручники марсиане продолжали отбивать атаки озверевших преступников. Те бились, словно собаки о прутья решетки, отделявшей их от добычи, о преграду, не замеченную их собачьим зрением издалека, и теперь пребывали в бешенстве, не понимая, почему не получается сделать последний шаг и полакомиться чужой смертью, такой прекрасной и по-гурмански восхитительной.

Морпехи теснились друг к другу спинами, уменьшая себе пространство для маневра. Напор противника загнал их в тупик и уже негде было так мастерски двигаться, избегая любых ударов. Лима пыталась пробиться к ним, чтобы открыть их наручники, но матерые рейдеры пустошей — черти — имели другие планы на этот счет и не давали двум разрозненным группам рабов объединиться. Средства для этого они имели более чем превосходные. Шипованные дубинки и бензопилы лучше всех прочих орудий знали, как расправляться с закованными врагами. Недолго думая, Лима решила воспользоваться своим недавним финтом и прыгнула сзади на одного из чертей — того самого Колу из подземелья. Она закрыла ему единственный глаз всего на пару секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Альфа подставил цепочку своих наручников под трескучую цепь бензопилы. Как путешественники во времени, которым нельзя контактировать с самими собой, две цепи, соприкоснувшись, вошли в резонанс и, пустив фейерверк искр, аннигилировали друг друга. Бензопила поперхнулась, как стальная собака железной костью, а одно из звеньев цепочки наручников Альфы разорвалось. Этого хватило, чтобы он резким движением рук натянул и разорвал другую сторону покореженного звена и освободился от пут. Кола сбросил с себя Лиму и попытался повернуть пилу к руке Альфы, но ее к тому времени уже заело. Воспользовавшись замешательством Колы, Чарли набросился на него, обезоружил и расколол голову негодяя ручкой его же бензопилы.

Остальные враги, опешив, попытались перегруппироваться, пока Лима вскрывала замки наручников двум оставшимся морпехам. Где-то вдалеке, за толстой, практически осязаемой звуковой стеной воя и ликования стадиона, специальный человек изменил цифры на табло, оставив хмурую пятерку напротив домашней команды чертей. Круг в радиусе бороздящих песок мотоциклов с торчащими шипами словно оказался под куполом шума. Какая-то грань отделяла тысячи децибел введенной в исступление публики от дерущихся на арене. Звук будто не долетал до ушей измученных марсиан и инков, он просто вибрировал, давил на череп, будто к голове привязали компрессор и включили на полную мощность. Частицы воздуха так дрожали, что, не будь бойцы заняты кровопусканием, могли бы потрогать его, как желе.

Потратившую последние силы на прыжок Лиму загородили собой Пуно и Куско. Таким образом сражение продолжилось пять на пять. Деморализованные, но хорошо вооруженные черти против рабов со свободными руками и одной неработающей бензопилой. Заклинившая груда железа не хотела заводиться, зато очень хорошо отражала рубящие и режущие удары своего близнеца, прекрасно работающего в руках Ментоса. Преступник успел за два дня подружиться с Колой и всей душой желал поквитаться с обидчиками за покойного товарища. Два дня дружбы — это сравнительно долго в заполонившей Пустошь преступной среде. Люди знакомились, собирались на дело, проворачивали его и навсегда разбегались с награбленным за куда более короткие сроки. Пара дней — это целая жизнь для обдолбавшегося химгалятором рейдера. Или же зависшего в сеансе живописного вирта. Ему хватит этих сорока восьми часов с головой. Ему не нужно ничего за пределами этого времени, полного фантастических миров, существующих в вирте вопреки убийственной воле природы. Короче, это огромный срок, чтобы успеть подружиться.

Ментос бросился на Чарли с яростью, доступной лишь высокомерному существу, убедившему себя в низости и недостойности оппонента. С тем же чувством майор бросался на инков в первые дни знакомства с ними полтора долгих месяца назад. По меркам Пустоши — целую жизнь назад, за которую даже такой заносчивый человек, каким, безусловно, был Чарли, потеплеет душой и полюбит ближнего своего. Но нет, он не полюбил и до сих пор относился к инкам с презрением, однако частица теплоты посреди ледяной, запорошенной снегом арены озарила его изнутри, и он на секунду представил, что иной раз можно встать с краснокожим плечом к плечу. Отбив несколько выпадов Ментоса сломанной бензопилой, он лишился остатка сил. Это по земным меркам его железное орудие весило каких-то семь килограмм. По меркам далекого Марса они умножались на три и составляли все двадцать один. То самое проклятое число, из-за которого они вляпались в передрягу. То самое спасительное число, из-за которого они избежали засады. Сложно было размахивать двадцатью марсианскими килограммами, и, заметив первые капли пота на лице Чарли, соперник почувствовал вкус скорой крови. Ментос усилил напор, пока все остальные разбивались на пары и пытались выжить любой ценой. Еще удар и еще. Майор отбивался. Его кости испытывали нагрузку от атак противника, которая тоже умножалась на три. Давид против Голиафа. Хоббит против Назгула. Чарли читал эти истории в школе и рассвирепел, когда увидел их быстро проносящимися перед глазами. Ведь это могло значить только одно…

Пуно в этот момент пытался забрать оружие у атакующего его черта, но не мог ухватиться за дубинку из-за торчащих во все стороны ржавых гвоздей. Хорошо хоть рабов одели в броню. Предусмотрительные организаторы боя решили, что таким образом слабая команда продержится на пару минут дольше, но, сами того не подозревая, дали им шанс победить. Пуно отбивал удары дубинки стальными накладками своего панциря. Омерзительный скрежет гвоздей по металлу выворачивал мозг наизнанку, но лучше так, чем гвоздями по мясу. Спустя полминуты боя Лима пришла в себя и неожиданно подсекла противника Пуно ловкой подножкой. Парень смог выхватить у упавшего черта дубинку и, кувыркнувшись от него, поднялся на ноги, во всеоружии встречая вскочившего обезумевшего врага. Парень не хотел его убивать. Он выверено засадил дубинкой в свободную от брони область чертова бедра и почувствовал, как гвозди создают в нем пару незапланированных природой отверстий. Чувство было ужасное. Словно препарируешь живую лягушку. Пуно брезгливо отскочил в сторону, но оружие не опустил. У поверженного им соперника из раздробленного бедра текла кровь. Подбитый черт пополз к продолжающим кружить байкам. Один из мотоциклистов сразу почувствовал его слабость и не дал раненному покинуть священный круг боя. Раздался выстрел из дробовика, и счет команд стал 4: 6.

Перевернувший табличку с цифрой человек у табло собирался заодно изменить шесть на пять у рабов, но Чарли все еще отбивался. Он уже упал на землю и отползал от машущего бензопилой Ментоса. Майор перебирал ногами, как выбравшееся на берег членистоногое, пытающееся ходить по непривычной земле. Эти отчаянные движения помогали, но его голова все больше приближалась к кружащим байкам. Еще полметра, и его просто разорвали бы шипы мотоциклов.

— Дай мне бензопилу! — послышался голос Пуно. Точнее сказать, перед майором показался сам парень с открывающимся ртом. Шум мотоциклов и стадиона мешал разобрать слова, но Чарли понял интуитивно. Он вложил все оставшиеся силы в бросок и завалился на спину, сраженный судорогой почти всех мышц.

Ментос не стал добивать безоружного противника, пока в метре от него стоял Пуно, размахивая погнутой бензопилой. Для краснокожего семь килограмм были почти игрушкой. Это всего лишь в два раза больше веса копья, которое парень мог бросать хоть весь день и в двух из трех случаев попадал в двугорбого оленя с расстояния в сотню шагов. Он с легкостью начал орудовать куском заклинившего железа и быстро обезоружил испугавшегося противника. Ментоса обошли стороной военная школа и племенные традиции, поэтому он не знал, что человек погибает в ту же секунду, когда позволяет себе об этом подумать. Не раньше и не позже. Он слегка обогнал время и подумал о смерти, притянув ее как самосбывающееся пророчество. Сначала Пуно, промахнувшись, отрубил ему руку, хотя пытался просто его оглушить, а потом оттолкнул ногой, потому что не хотел убивать. Сраженный противник с ужасом посмотрел на отсеченную конечность и, придя в полное замешательство, рванул в сторону мотоциклов. Его шокированный происходящим разум погас через несколько минут после того, как тело оказалось разорванным на куски байкерскими шипами.

Троих оставшихся чертей быстро обезоружили. Стадион стоял на ушах. Голос диктора тонул в реве тысяч оголтелых болельщиков, увидевших куда более интересное зрелище, чем могли ожидать. Редко когда рабы побеждали отморозков-чертей. Да еще и с таким сухим счетом. Единственным огорчением для стадиона стало великодушие победившей команды, не желавшей марать руки убийством. Этого зрители стерпеть не могли. В мире Великой пустоши благородство являлось таким же грехом, как убийство человека тысячу лет назад. В новом, расцветшем всеми красками выхлопных газов мире грехом было неубийство.

Три раненных черта лежали у ног рабов, а все семьдесят тысяч орущих зрителей жаждали казни. Они требовали убийства. Они пришли за шестью трупами и ни одним меньше. Им это обещали в рекламе мероприятия так же, как и бесплатную еду. И если с дармовыми яствами все прошло как по маслу, то с убийствами выходило чистое надувательство. Семьдесят тысяч ртов вопили.

Трое Сынов Пророка выставили правые руки вперед и синхронно опустили средние пальцы вниз, оформив из призыва толпы некий юридический акт, подлежащий неукоснительному соблюдению.

Даже несмотря на то, что убийство трех раненных противников могло подарить рабам свободу (на самом деле нет), воспитанные в нормальном обществе люди не могли так просто взять и лишить безоружных жизни. На такое мог пойти только Чарли, но он по-прежнему лежал на запорошенном снегом песке. Его уставшие руки пока не могли поднять оружие над головой.

Толпа зрителей больше не ликовала, а разносила по арене свистящий гул холодного неодобрения, который, смешиваясь с порывами зимнего ветра, насквозь пронизывал находящихся в круге рабов. Несколько секунд напряженного ожидания, но никто не добил раненного противника. Тогда мотоциклисты получили команду от Сынов Пророка в виде гневных кивков и съехали с прорисованной, словно циркулем на мягком ватмане, борозды и сами расправились с оставшимися чертями. После быстрой, но очень красочной казни они направили фары байков на шестерку рабов. Приговор был жесток, но последователен — никакой пощады трусам, решившим пойти против воли Сынов. Байкеры попытались раздавить смертников. Цепные псы посчитали, что такая расправа будет намного более яркой, чем обычный расстрел из дробовиков, и жестоко за это поплатились. Зрелище действительно получилось эффектное, только умерли вовсе не рабы.

В присыпанной снегом чернеющей чаше Пита шестерка пленников с неожиданным рвением принялась бороться за жизнь. Как правило, брошенные в схватку невольники не находили в себе ярости и отчаяния выжить любой ценой. Психика смирившихся со смертью рабов отличалась от обычной человеческой. Свою роль играла и общая обстановка ментального разложения всех кругом. От жизни среди убийств, голода и радиации люди сходили с ума и просто не могли нормально воспринимать окружающую действительность. Для них смерть ничем не отличалась от часового сеанса в вирте.

Краснокожие с трудом увернулись от первых атак мотоциклов, несшихся на них, как быки на красную тряпку. Куда лучше действовали морпехи. Марсианский спецназ наконец-то почувствовал себя в своей тарелке и смог применить все возможные боевые приемы, которыми их нашпиговали в военной школе. Тогда, далекие пять-десять лет назад, ни Альфа, ни Чарли, ни Эхо и представить не могли, что все эти навыки бесконтактного боя пригодятся в реальной жизни. Они думали, что ничего не запомнили, но сработали выучка, мастерство и мышечная память. Когда мотоциклисты поняли, что легкой прогулки шипов через тела рабов не случится и взялись за дробовики, было уже поздно.

Под нарастающий вой удивления, сошедший, как лавина, с трибун, морпехи сбили рейдера с байка и уже не проявили к нему никакой пощады. Вооруженный до зубов пес отправился на тот свет. Выпавший из мертвых объятий дробовик помог мастерам точной стрельбы из военной школы расправиться с оставшимися тремя карателями, как с жалкими мишенями в тире. Ответные выстрелы лишь слегка оцарапали плечо Эхо и грудь Альфы. У Чарли оказалось разодрано бедро, а у инков вывихнуты лодыжки от слишком резких прыжков из-под колес. Всего за полминуты второй бой закончился с тем же результатом, что и первый.

Толпа неистовствовала. Теперь зрители расходились в оценках происходящего, и вместо единого многократно нарастающего, словно из усилителей, гула арену накрыла галдящая какофония звуков. Одни ликовали, ведь их ставка сыграла, другие свистели, вставив пальцы в рот и надувая щеки, третьи кричали всевозможные ругательства и проклинали посмевших выжить рабов. А Сыны Пророка кипели от злости. Никому не позволялось плевать на их приказания. За это было одно наказание — смерть. Они вновь вытянули вперед руки с опущенными средними пальцами.

Теперь уже все ворота арены раскрылись, и на покрытое кровью и снегом ристалище высыпали цепные псы войны. Охранявшая стадион сотня отморозков в кожаной рейдерской броне и с самым разнообразным оружием ринулась убивать рабов. Да, победив в двух боях, морпехи и инки по-прежнему считались рабами. Никакого обещанного помилования им не светило. Поэтому пришлось взять бразды правления в свои руки. Теперь все зависело исключительно от их воли, точно так же, как в дремучем, наполненном дикси лесу. Им уже не мешали наручники и закрытые ворота арены. В их распоряжении оказались дробовики и байки, а выход маячил прямо перед глазами. По-прежнему находясь на волосок от гибели, они тем не менее перестали быть заложниками судьбы. Они рванули к спасению.

На первом байке, как вожак, ехал Альфа, за ним следовал разъяренный Чарли, оба с дробовиками. Третий байк заняли Куско и Лима, а четвертый Пуно и Эхо. Первые пули цепных псов просвистели над головами. Дистанция до бегущих навстречу им врагов сокращалась, и второй залп уже попал в мотоциклы. Стальная броня над рулем хорошо защищала от мягких пуль с городского завода, выпускающего свинец с сотней лишних примесей. Самые безрассудные, уже давно обезумевшие рейдеры с оружием ближнего боя в руках бездумно выполняли приказ своих повелителей и неслись прямо на шипованных стальных монстров. Они слышали хруст собственных костей под металлом, не меняя исступленного выражения лица, которое навеки на нем застывало. Некоторые из них думали, что все еще находятся в вирте. В сводящих с ума шлемах виртуальной реальности за такие наезды наверняка давались очки, или деньги, или еда. Там было сплошное веселье без капли боли. Абсолютная зеркальная противоположность суровой жизни, где сплошные ужас и боль. Нескончаемая агония выживания посреди агрессивного города, Пустоши, всей планеты. Ни грамма веселья, пока не разделаешься с самой матерью Землей, ведь иначе она точно тебя убьет.

Мифические, титанические масштабы происходящего прекрасно ложились на образ четырех всадников апокалипсиса на стальных, укрепленных броней мотоциклах. Опутанные цепями и с торчащими длинными шипами, они имели безумный даже по местным меркам вид.

После нескольких страйков и первой дюжины переломанных ног у защитников стадиона пошла трещинами психоделическая завеса реальности, и, повинуясь слабым сигналам инстинктов, они начали отскакивать в разные стороны, уступая дорогу байкам, открывая им путь на свободу. Но, оказавшись позади беглецов, рейдеры могли беспрепятственно стрелять им в спины — сзади байки оставались незащищенными.

Тут к месту пришлась броня бывших рабов, любезно предоставленная им организаторами боев, которые теперь, сидя на самой верхней трибуне, кусали локти. Сейчас дополнительная защита на спинах бегущих гладиаторов казалась чем-то предательским, просто безумным. И кто предатель? Сами организаторы.

Но прошлого, к счастью для инков и марсиан, не вернешь. Пулиотлетали от прикрытых стальными пластинами спин. Смесь свинца и какой-то грязи, конечно, могла пробить мягкую плоть, но на большее не годилась. Не тот нынче ГОСТ.

На раскинувшейся от Арены до середины северного острова эспланаде ютились два десятка бездомных. Они удивленно хлопали глазами. Словно птицы, усевшиеся на отдых, провожали взглядами чудной движущийся объект, не понимая, человек это или зверь. Они даже не знали, что это надо понимать, просто бездумно смотрели.

Четыре мотоцикла с ревом летели по площади, разгоняя бездомных, как пугливых ворон. Несколько патрульных рейдеров удивленно всматривались в лица шестерых беглецов, еще не до конца осознавая, что они беглецы. Только когда из ворот стадиона показалась толпа стреляющих цепных псов, рейдеры смекнули, что мотоциклистов лучше остановить. Они с криками начали палить из ржавого оружия по несущимся на быстрой скорости целям, но промахивались. Когда же кто-то из рейдеров наводил пистолет точно на цель, случалась осечка, патрон просто застревал или же взрывался внутри ствола, ослепляя владельца вспышкой пороха и обдавая его осколками криво собранного на конвейере орудия. Рейдеры цепных псов продолжали нести потери.

На другом конце площади пылающими столбами клубился огонь пиротехнических установок байкеров-каскадеров. Они продолжали прыгать с трамплинов, чтобы веселье и радость не утихали в этот праздничный зимний день. До них донеслись далекие крики погони и нарастающий рокот выстрелов. Два каскадера решили выслужиться перед правителями Пита и, недолго думая, рванули наперерез беглецам. Их предназначенный для красивых полетов транспорт казался скелетами по сравнению с мощными тушами тяжеловесных броневых мотоциклов, но безумные прыгуны не теряли надежды остановить врага. О своих жизнях они не думали и неслись, как исступленные камикадзе, лоб в лоб на сбегающих рабов.

— Опасность на двенадцать часов! — крикнул Эхо.

Беглецы вынужденно оглядывались назад, на бегущие сзади то́лпы, и опускали головы как можно ниже, в то время как мимо них свистели пули, поэтому не особо смотрели вперед. Предупреждение внимательного солдата оказалось очень кстати.

— Эхо, Куско, прикрывайте нас сзади! — скомандовал полковник. — Чарли, давай избавимся от этих безумцев.

Четверка мотоциклов перестроилась, благо просторы площади позволяли. Два из них прикрывали тыл, а другие два собирались дать отпор байкерам-камикадзе.

— Шесты! — крикнул Альфа.

— Понял! — Чарли сообразил, что задумал командир.

По правую руку начинался длинный ряд наспех разбитых палаток со всякой всячиной. Торговцы попрятались за прилавки либо разбежались, и обдуваемая морозным декабрьским ветром парусина шатров сиротливо трепетала перед нарастающим вокруг хаосом. Палатки держались на вбитых в землю шестах, которые и попытались схватить на скорости Альфа и Чарли. После нескольких неудачных попыток они приноровились и вырвали по креплению у четвертой и пятой палатки. Как раз вовремя — метрах в тридцати перед ними с чудовищным ревом открытых выхлопных труб неслись каскадеры, наспех переквалифицировавшиеся в дорожных воинов.

Полковник выставил вперед длинный шест и, как герой рыцарского романа, снес летящего на него противника, раздробив тому плечо и заставив байк-камикадзе упасть на бок. Опасная для беглецов скоростная машина теперь превратилась в скользящий по земле искрящий болид. Искры попали в плеснувший из перевернутого бака бензин, и байк воспылал, как сердце бродяги под химгалятором. Второй каскадер дрогнул, но времени тормозить уже не оставалось — в следующую секунду рыцарь Круглого стола Чарли пробил ребра мотоциклиста шестом, тем самым резко изменив направление его движения. Пятьдесят километров в час вперед мгновенно превратились в пятьдесят километров в час назад. Пока вражеский байк скользил по земле, его пронзенный наездник летел в обратную сторону, на палатку. Он просто смял ее обтянутый брезентом каркас и запутался в нем, как парашютист-неудачник. Его мотоцикл тоже вспыхнул красным пламенем. Поверхность площади превратилась в звездное небо, которое пронизывали светящиеся болиды.

Беглецы оторвались от погони.

Глава 8

Впереди показался мост. На центральном острове еще ничего не знали о наглом побеге, что давало фору в пару минут, пока крики перелетными птицами не разлетятся по всему Питу. Молниеносные слухи работали против беглецов и силились обогнать их мотоциклы.

Центр города встречал путников леденеющей тишиной. Снег к тому времени уже засы́пал дороги, крыши домов и палаток, в которых пытались согреться люмпены, забывшие, что такое зима.

— Эти байки могут пробить ворота города, как таран, — радовался Куско, совладав с управлением.

С тех пор, как они ушли от погони Лиме больше не приходилось отстреливаться. Она крепко обхватила его за талию, дав отдых ногам, которыми держалась за стальные листы брони, когда стреляла назад. Пуно тоже крепко вцепился в пластину на кожаной куртке Эхо. Их четыре дробовика ни разу не подвели. Оружие выглядело шикарно. Начищенные, без единого следа ржавчины стволы, лакированные деревянные приклады, расписные цевья, очевидно, ручной работы. Эти пушки неровня изделиям с местного изношенного конвейера. В наполненном убогим оружием Пите настоящие качественные дробовики казались диковинной редкостью, артефактами. Не иначе как каратели, с трупов которых они были взяты, занимали очень высокое место в иерархии местных бандитов. Может быть, даже служили в личном отряде Сынов Пророка, кем бы те ни были.

— Надо связаться с Кораблем, а потом сразу валить на север, — сказал Альфа. — Кажется, площадь с радиостанцией была в том направлении.

Тяжелые байки проталкивались по узким улочкам больного города, словно тромбы в артериях. Почерневшие от снега дома старались казаться моложе, чем на самом деле. Как престарелые дивы они прятались под вуалью, силясь скрыть свой истинный возраст. Но обвалившиеся стены и крыши, дыры в окнах выдавали их с потрохами. Источающий радиацию снег не мог омолодить здания, хотя пятьсот лет назад радиацию и использовали для замедления старения некоторых людей. Однако, как невозможна процедура омоложения трупов — она не оживит истлевшие ткани, так невозможно вернуть и былую красоту древним домам. Они умирали не только от времени, но и от живущих в них паразитов — людей, прячущихся в двух-трех оставшихся стенах в надежде продлить свою никудышную жизнь еще на один полный страданий день. Всюду царили болезни, даже чума, и всего двумя выходами из этого лепрозория оставались северные или восточные ворота Пита. Но сначала надо отправить сигнал. Сообщить товарищам в лагере и на Корабле, что отряд жив, здоров, обзавелся новым транспортом, оружием и готов продолжить поход.

— Вон та площадь с казино! — крикнула Лима. Она заметила неоновые отсветы на парящих над улицами черных снежинках.

Небо возвращало людям выбросы сотен заводов.

— А вот и радиостанция.

Четыре байка обогнали летящие за ними новости буквально на тридцать секунд, но этого хватило, чтобы застать охранников Пророка врасплох. Те увидели мотоциклы, дробовики ручной работы и приняли неожиданных гостей за личная гвардию Вима, Биля и Дана. Дюжина охранников единственного целого во всем городе здания приветливо расступилась. Трепещущие от одного только вида бронированных байков псы даже не пытались пораскинуть мозгами и вглядеться в гостей, одетых явно как боевые рабы. Процесс озверения уже зашел достаточно далеко, чтобы погасить огонь разума в их головах.

Тем временем молва донеслась уже до середины площади, и оставалось буквально несколько выкриков, чтобы вразумить замешкавшихся охранников. Как бы хорошо ни был вооружен отряд беглецов, в их дальнем и сложном походе нельзя было терять ни одного человека, а схватка против дюжины цепных псов не обещала ничего хорошего.

— Что-то я боюсь слезать с байка, — насторожился Эхо.

— Заезжаем внутрь, — придумал командир. — Скорее!

Крики обезумевших горожан как раз дошли до охранников, когда бронированные байки раскидали их, как кегли в боулинге, и ломанулись в открытые двери здания. Первый, второй, третий и четвертый мотоциклы преодолели наружные ступеньки и скрылись в темноте холла. Внутри здание пахло строительными материалами, разительно отличаясь от пропахшего гнилью и смрадом города. Все семьдесят тысяч горожан жили только ради удобства своего повелителя. Оравы бродяг исступленно передавали новость о побеге рабов, чтобы не дать тем сбежать, чтобы их угнетатели не ударили в грязь лицом, чтобы не стало стыдно самим. Так работала психология толпы во все времена.

Морпехи закрыли засов тяжелых железных дверей в тот момент, когда одумавшиеся охранники начали стрелять в незваных гостей. Несколько пуль срикошетило в узкую щель между створками, но никого внутри здания не ранило. Остальные выстрелы пришлись уже в крепкий металл. Ни грамма ржавчины ни на дверях, ни где-либо в жилище Пророка. Солдаты даже почувствовали себя как дома — кругом чистота, запах ремонта и тесные стены, прямо как на родине.

Несколько оставшихся в здании охранников сбежали по лестнице на первый этаж, недоумевая от звуков стрельбы, и тут же попали под ураганный залп первоклассных дробовиков. Спустившиеся на лифте цепные псы тоже приказали долго жить, и ключевая часть здания оказалась под контролем горстки бывших рабов. С улицы слышались крики и чувствовался запах пороха. Из специально оборудованных для защиты дома бойниц открывался вид на всю площадь с целой сотней рейдеров, штурмовавших собственный бастион. Несколько очередей, сделанных Альфой из трофейного автомата, охладили их пыл. Пока одни оттаскивали трупы с лестницы у входа в здание, другие ставили железные заграждения, чтобы защититься от атак рабов из осажденной твердыни Пророка. Альфа и Чарли хаотично стреляли в толпу из бойниц по разные стороны от ворот. Половина пуль ложилась точно в цель.

Десять погибших при штурме охранников привели оставшихся к выводу о бессмысленности лобового штурма. Две противоборствующие стороны постепенно прекратили огонь и перешли к глухой обороне.

— Вроде отбились, — прошептал майор.

— Долго мы тут не продержимся, — прикусил губу полковник. — Надо скорее отправить сигнал. Где тут эта чертова радиостанция?

— Наверно, на самом верху, — предположил Эхо.

— Бери девчонку и скорее туда, — приказал Альфа. — Снимите с трупов рации. Придется общаться в открытом канале.

Эхо схватил Лиму за руку и метнулся в открытые двери лифта. Здание питалось автономным электричеством — не чудо ли посреди полной разрухи? Хотя в мире безостановочно работающих заводов много где сохранились автономные генераторы. На тех же самых заводах, например. Но сюда их явно перетащили по чьей-то великой воле.

— Стойте, я с вами! — в последний момент вмешался Пуно и рванул к лифту.

— Нет! — закричала девушка. — Не надо.

Она толкнула его рукой в грудь, разбивая ему сердце под броней. Имей Лима способность уничтожать внутренние органы людей одним лишь касанием, смогла бы захватить весь мир. Но ее влияние ограничивалось лишь телом Пуно. Выглядел ее толчок очень подло. Словно между ними никогда не было близкой связи, а наоборот, одна лишь вражда. Но реальные причины такого поступка крылись гораздо глубже поверхностного понимания. Лима не хотела подвергать парня опасности там, наверху. Неизвестно, как охраняется радиостанция и что из себя представляет вещающий оттуда Пророк. К тому же, оказавшись рядом с Пуно и без жениха поблизости, Лима нарушила бы клятву, данную Куско. Клятву, посредством которой девушка пожертвовала своим будущим ради любимого. А теперь по той же самой причине она его оттолкнула. Чертовка жизнь.

Куско быстро вмешался.

— Правильно. Я пойду вместо него. — Он беспрепятственно зашел в лифт. — Там нужна настоящая помощь.

Альфа подумал секунду и одобрительно кивнул. Створки лифта закрылись.

— Ну что, парни, — обратился он к оставшимся Чарли и Пуно, — занимайте позиции. Будем обороняться.

Четыре мотоцикла коптили потолок в холле, но даже при этом воздух в помещении оставался более чистым, чем в городе. Где-то стояли очистные установки. Угольные, ионные, барионные и всякие другие, изобретенные за последнюю тысячу лет.

В узких бойницах показалась троица бронированных Сынов Пророка. Они заняли позицию за самыми укрепленными баррикадами и оттуда руководили операцией по спасению отца. Из вооруженной до зубов и жаждущей крови толпы донесся срывающийся нервный голос:

— Ради всего святого, не трогайте Пророка! Мы гарантируем вам свободу, только выйдите из здания, не причинив ему вреда!

Толпа робела при одном только упоминании своего мистического кумира.

— Должно быть, большая шишка, — шепнул Чарли.

— Надо предупредить наших, — отозвался Альфа и поднес рацию ко рту. — Прием. Осторожнее наверху. Если увидите кого-то необычного, ни в коем случае не убивайте.

— Вас понял, — послышался голос Эхо.

Разнесшиеся по открытому каналу переговоры успокоили цепных псов. Стало понятно, что эти слетевшие с катушек рабы не собирались убивать Пророка. По крайней мере, не сразу. Но куда хуже убийства выглядело его пленение и последующий шантаж. Допустить этого заблудшие, грешные обитатели Пита никак не могли. Единственным смыслом их жизни были речи духовного лидера. Каждому из них он был вечным, бессменным отцом и пастырем на голодной, выжженной солнцем земле. Они так привыкли воспринимать его своим верховным повелителем, что уже не могли представить иной жизни.

Эхо, Лима и Куско тем временем поднялись на верхний этаж. Найти радиостанцию не составило большого труда — она располагалась прямо напротив лифта. Их встретило помещение, больше похожее на лазарет космического корабля будущего, чем на комнату погрязшего в прошлом Пророка. Всюду стояло медицинское оборудование с необычными экранами, показывающими каждый орган пациента. С потолка красной паутиной свисали капельницы с донорской кровью. В самом центре просторной комнаты стояла кровать с распластанным на ней пациентом, а вокруг в страшном испуге застыли три медсестры в белых халатах.

— Это Пророк? — спросил у них Куско.

Одна медсестра от потрясения упала в обморок. Вторая в ужасе побежала по идущему во тьму коридору. Третья испуганно кивнула.

— Прошу, не трогайте его! — взмолилась она.

Для нее убийство Пророка казалось чем-то гораздо более страшным, чем даже собственная смерть. В том безумном смысле, что свою смерть она могла понять и пережить (во всяком случае так думала), а вот убийство отца всего города — нет. Она упала на колени и принялась поправлять капельницы, слегка пошатнувшиеся от бегства второй медсестры.

Пророк поднял голову и посмотрел на троих захватчиков. Единственный источник освещения в комнате светил на него сверху вниз. Его бледное, как лист бумаги, лицо, казалось, не хотело принимать в себя кровь, с такой щедростью поставляемую из огромных баллонов под потолком. Несколько седых волос одиноко свисали с покрытой морщинами головы. Черты дряблого лица расплывались, словно его вместо ботокса наполняло тающее в тепле мороженное. На худом теле морщинилась складками хлопковая пижама. Когда-то она была в пору, но теперь стала на несколько размеров больше. Несмотря на свежую кровь горожан, о которой Пророк говорил в своем выступлении, тело его старело. Хотя сколько ему было лет? Сто? Двести? Может, донорство и помогало.

— Откуда у вас это оборудование? — вспылил Эхо и удивился своей горячности даже больше, чем напуганная медсестра.

— Мы, мы… Я не знаю, — заикалась она.

— Во всей этой чертовой Пустоши нет ничего похожего! — подхватил Куско. — Отвечай, иначе убью старика!

Из них троих только он мог убить человека. Эхо и Лима не чувствовали в себе дарованного кем-то права исполнять смертный приговор. Если это право вообще надо получать в дар, а не нагло вырывать из трясущихся рук судьбы.

— Схематики из Хеля где-то раздобыли. Не знаю точно где.

Больше она ничего не смогла выдавить, просто сидела на коленях и плакала, то вытирая глаза, то поправляя капельницы, наполняющие тело Пророка кровью сразу через шесть мест — по одной на руках и ногах и две на груди.

— Старик, где твоя радиостанция?

Эхо говорил осторожно, старался не натворить глупостей. Он помнил, что военное командование строго-настрого запретило нарушать устоявшийся баланс человеческих сил в Пустоши. Визит за семенами должен был пройти гладко и остаться почти никем не замеченным, чтобы марсиане никак не изменили историческую линию развития жизни и общества на Земле. Но морпехи уже убили кучу народа на глазах у целого стадиона, подняли на уши крупнейший город планеты и захватили его правителя в плен. Так себе тайная операция.

Пророк показал глазами в сторону загороженного медицинскими аппаратами оборудования.

В темном углу стояла радиоустановка. Эхо сразу же бросился к ней, обдав воздухом лежащего под капельницами старика. Нити с донорской кровью опять шелохнулись, и медсестра опять поправила их, чтобы даже малейшая заминка в поступлении крови не накренила балансирующую на грани жизни и смерти чашу весов.

Эхо увидел ныряющие в стену провода и перешел в соседнюю комнату — там стояла кромешная тьма, нарушаемая лишь мерцанием кнопок укутанного во мрак оборудования. Лима не теряла времени зря и, обследовав коридор, нашла карманный фонарик. Она принесла прибор морпеху, луч света сразу же озарил комнату со вспомогательной силовой установкой. Трансформаторы и усилители электросигнала работали на полную мощь. Стрелки и индикаторы на приборах сообщали, что все в полном порядке.

— Ты разбираешься в этой технике? — спросила Лима у Эхо, пока Куско жадно разглядывал медсестру.

— Да. Нас в отряде всего двое технарей… было… Теперь остался я один.

В их общей цепочке воспоминаний промелькнули чудовищные кадры лесной погони и смерти радиста в самом конце длинного изнуряющего пути, когда до спасения на плотах оставался последний рывок.

— Пойду осмотрюсь, — послышались слова уже крадущейся в темную даль Лимы.

Она оставила мужчин и принялась в свойственной ей кошачьей манере обследовать здание. Любая мелочь могла пригодиться. Фонарики, карта, одежда, может быть, даже еда. Наверняка у старого городского пророка припасено навалом всякого барахла. В темном здании первым делом она нашла еще один фонарик. Точнее — наступила на него в одной из следующих комнат. Включила и с первым потоком то ли молекул, то ли волн света очутилась в пустом помещении с нарами возле стен. Один щелчок кнопки перенес ее из темной, наполненной хаосом мироздания пустоты во вполне конкретное жизненное пространство. Вокруг нее оказались ящики с оружием и кровати для караульных. Она стояла в том же месте, что и секунду назад, но, словно Элли, переместилась из одного мира в другой. Ничего по сути не изменилось, лишь появился свет, но эффект ментальной телепортации произвел на Лиму сильное впечатление. Точно такой же опыт более тысячи лет назад вынудил серое вещество Канта создать критику чистого разума. Девушка, конечно, не знала о его существовании, но так же, как и он, поразилась преобразованию неизвестного мира-в-себе в нечто опознанное глазами. И все благодаря фонарику.

«Интересно, — подумала она, — существуют ли предметы, когда мы их не видим? Или объекты становятся сами собой только в нашем восприятии?»

Задаваться чарующим воображение философским вопросом мешал громкий лязг инструментов и завывание радиочастотных помех, которые Эхо, будто великий алхимик древности, пытался преобразовать в понятные уху сигналы связи с космическим кораблем. И все это на фоне скуления трясущейся за здоровье любимого Пророка медсестры.

Куско чувствовал себя неуютно среди занятых делами коллег. Он пару минут простоял, наблюдая, как морпех настраивает радиостанцию, а потом пошел изучать оружие, найденное его будущей женой. Лимы, к слову, уже и след простыл. Она слегка открутила крышку батарейного отсека фонарика, и он теперь светил настолько тускло, что только ее привыкшие к мраку глаза могли что-либо разглядеть. Так безопаснее красться в чужом, полном тайн здании. Но, обследовав весь верхний этаж, она пришла к выводу, что, кроме троих медсестер и прикованного к кровати Пророка, никого не осталось. Наверное, именно здешние охранники спустились тогда на лифте и попали под бесплатную раздачу свинца от гостей города. Вернувшись с грудой консервов, фонариков и счетчиком Гейгера, Лима первой из всей шестерки обратила внимание, что лифт мог ехать только на первый и последний этаж. Остальных кнопок не было. Она тут же сообщила об этом по рации.

— Хорошо, — послышался голос Альфы, прерываемый звонкими выстрелами из автоматов. — Просто забаррикадируем лестницу с обоих концов. Будет наш маленький Адрианов вал.

А потом тихо, чтобы не попало в открытый канал, прошептал своим:

— Зачистить все здание мы все равно не успеем. Просто укроемся от сюрпризов.

Куско заваливал лестничный пролет десятого этажа мебелью и шкафами, чтобы ни одна живая душа тяжелее пятнадцати килограмм не смогла пролезть через преграду. Аналогичные баррикады внизу сооружал Пуно. Только вот сила тяжести играла против него, и приходилось поднимать каждый предмет мебели, найденный на первом этаже, и просовывать на лестничный пролет. Преграда оказалась хлипкой и не очень надежной. Пуно заметно нервничал, излазил весь холл в поисках средства, которое помогло бы нивелировать преимущество Куско в гравитации. Обе — и верхняя, и нижняя — баррикады должны были стать непреодолимыми. Удача улыбнулась Пуно — в одной из подсобок он нашел тяжелый ящик с круглыми и плоскими, как лепешки, железяками. Прочитав знаки предосторожности, он понял, что железяки эти очень ценны, и притащил их к морпехам.

— Мины, — мгновенно сказал Чарли, и глаза его загорелись. — Вот это очень кстати. Щас такое шоу забабахаем!

— Отставить шоу, — вытянул руку Альфа, преграждая майору путь к взрывчатке. — Будем выжидать, пока не свяжемся с Кораблем.

Полковник оценивающе посмотрел на мины — сверкающие, гладкие, сложенные ровнехонько, точно свежие коржи из печи перед доставкой в марсианские магазины. Он показал Пуно, как укладывать эти неприметные орудия смерти. В четыре руки они быстро заминировали лестницу, сделав ее очень опасной для любой твари, решившей спуститься со средних этажей здания. Они не знали, что все эти этажи пустовали — во всем здании только готовились делать ремонт по образу и подобию сохранившихся в старом журнале изображений. Хотя дом и оказался слишком большим для одного старика, другого такого же высокого строения поблизости не было, а резиденция Пророка должна, просто обязана монументально возвышаться над площадью. Обитель Пророка в городе порока, такие дела.

Обезумевшие фанатики из мелких группировок остервенело бросались на бойницы и железные ворота здания.

— Мы долго не продержимся, — кричал командиру Чарли, отстреливая один десяток рейдеров за другим. — Они пробьют ворота гранатами.

Словно в подтверждение сказанного, последние его слова заглушил взрыв. Нерезкий, даже немного приглушенный, но сотрясший все стены первого этажа, игравшие роль усилителей звука. Высокие и средние частоты они отсекали, зато так жутко гудели раскатистым басом, что кровь стыла в жилах. До последнего этажа тоже долетели гул и вибрация.

— Установил связь? — спросил Альфа в рацию.

— Нет, — ответил Эхо и выругался. — Корабль не над нами.

— Скажи точно, сколько нам держать эту толпу.

— Секунду. Уже почти сосчитал.

Слушавшие их переговоры цепные псы решили, что речь идет об обычном водном транспорте, и отправили заградотряд к морю. В этот пасмурный зимний день разлитое по нему из многочисленных труб нефтяное пятно не горело, но видимость все равно оставляла желать лучшего. Никакой корабль, разумеется, к Питу не плыл.

В ожидании прохода над городом настоящего космолета Эхо пытался рассчитать точное время контакта, спешно малюя цифры карандашом на листке из стопки медицинских диагнозов и обследований Пророка. Поверх смертельных болезней безумного старика он размашисто писал вычисления. Хотя, может, этот старик — единственный нормальный человек во всей Пустоши, ведь иначе как объяснить тот сводящий с ума магнетизм покорности и любви, которым он окружил себя перед всеми этими пустошными отбросами. Но каким бы гениальным ни был Пророк, песочные часы его жизни уже давно просы́пались. Он несколько раз дурил смерть и украдкой переворачивал их, наслаждаясь украденным временем, но с каждым разом что-то в его организме безвозвратно портилось, умирало. Судя по внешнему виду старца, жить ему оставалось недолго.

Эхо одним глазом косился на заложника — гаранта их безопасности, а сам дописывал формулы.

— Нет, — бросил он наконец карандаш и поднес ко рту рацию. — Слишком много переменных. Без армейских часов не узнать.

— Ладно, держи нас в курсе.

Полковник отпустил кнопку связи на допотопной рации цепных псов и глубоко вздохнул. Ему еще никогда не приходилось участвовать в такой долгой и выматывающей операции. Даже самые жестокие симуляторы военной школы не могли дать и четверти того напряжения нервов и накала эмоций, что он уже получил на Земле. А ведь операция далека от завершения. Да они толком ничего и не сделали. До «Ковчега» с семенами оставалось точно такое же расстояние, как и в день их прилета на эту враждебную краснеющую планету, ведь вместо севера они вынужденно ушли на запад. Позволив себе минутную слабость, полковник высунул в бойницу автомат и разрядил очередь прямо в толпу, одинаково сильно возненавидев всех жителей Пустоши. Он простой человек, которому по воле судьбы предстояло решать ответственные задачи, придуманные еще за тысячу лет до его рождения. Он оказался нарративным полковником армии театра кабуки, где ему досталась такая крутая маска.

— Как будем уходить? — нарушил его раздумья голос майора.

— Что? — Полковник заметил, что расстреливает уже пятую обойму. Благо патроны валялись повсюду.

— Из здания нет другого выезда, — пояснил Чарли. — Есть черный ход, но через него мотоциклы не проедут. Очень узкая дверь.

— Можно расширить?

— А черт его знает. — Майор почесал голову прикладом автомата, смотревшимся очень гармонично с боевой броней гладиатора. — Наверное, можно повзрывать мины, но тогда рейдеры разгадают наш план и побегут на перехват. Гиблое дело.

— Вот именно! — загорелся полковник. — Исполнять!

— Я вас правильно понял? — переспросил Чарли.

— Сунь-цзы. — Альфа произнес ничего не говорящий Пуно набор звуков.

— Ага! — на лице майора растянулась злорадная улыбка. — Понял. Пусть они думают, что переигрывают нас, а мы даже не сунемся в этот черный ход.

Альфа кивнул в ответ, и морпех радостно побежал исполнять взрывной во всех смыслах приказ.

На улице тем временем наступило затишье. Сломавшие себе зубы в попытках прорваться через парадный вход рейдеры задумали что-то другое. Через бойницы на площади больше не наблюдалось никакого оживления — это и стало главным признаком надвигающейся беды. В первый с начала осады час цепные псы шумели, стреляли, громко ругались и двигались хаотично. Теперь же в их рядах наступил полный порядок. Умудренный жизнью полковник уловил в настороженной тишине признаки хитрого плана. Он знал, как выглядят лица нашкодивших детей. На Марсе, как, наверное, и раньше на Земле, шумная детская компания всегда затыкалась и начинала ходить по струнке, стоило им натворить или только задумать что-то действительно хулиганское. Отмороженные жители Пустоши недалеко ушли от детей в плане интеллекта.

Так или иначе, Альфа начал готовиться к обороне. Шестеренки в его голове завертелись, он стремительно анализировал ситуацию. Задний вход был уже почти заминирован майором, да и дверь там очень узкая для вторжения — цепных псов просто перестреляют по очереди, как собак. Остается подвал, если он есть, и окна со второго по девятый этаж. Верхний этаж и крыша отсекались по причине дряхлости почитаемого ими Пророка, который даже без чужой помощи в любой момент мог испустить дух. Старик оставался главным козырем в руках сбежавшего отряда рабов и единственным связующим звеном между шестью людьми и семьюдесятью тысячами одурманенных горожан. Только факт пленения старика оживлял их давно умершую человечность и вынуждал вести себя более-менее адекватно. Иначе здесь просто началась бы кровавая резня, из которой не выйти живым.

В последние минуты перед ожидавшимся штурмом полковник написал сообщение для Корабля. Для этих целей он приспособил обратную сторону пожелтевшей от времени карты города. Там же он увидел и второй, северный, выход в пустоши. Не заострил на нем внимание впопыхах, но отложил в закрома памяти. Неспроста из тысячи добровольцев именно его выбрали главным. Сделав запись, он связался по рации с Эхо:

— Пусть кто-нибудь спустится за сообщением. Такое нельзя передавать в эфир.

Слушавшие все переговоры Сыны Пророка подозрительно зашумели. Что за сообщение? Что в нем такого важного и кто, к чертовой матери, эти таинственные рабы? Совсем скоро Вим, Биль и Дан собирались получить ответы на свои вопросы. Их бойцы уже соорудили мост между крышей соседнего здания и пятым этажом дома Пророка.

На зов полковника спустился Куско. Лифт, подключенный к той же системе электроснабжения, что и медицинские установки в палате старца, продолжал исправно работать. В тот самый момент, когда будущий вождь оказался в холле вместе с Альфой, Чарли и Пуно, со стороны лестницы раздалась стрельба. Это спускались ворвавшиеся через крышу соседнего здания рейдеры.

— Срочно передай сообщение! — пытался всучить бумажку Куско полковник.

Вражеские пули уже рассекали воздух и разбивали свежую лепнину на стоящих по периметру декоративных столбах.

— Куда его отпускать? — возмущался Чарли, отстреливаясь. — Лишняя пара рук нужна здесь!

Он бросил инку автомат, и тот сразу начал палить в сторону заваленной мебелью и минами лестницы. Как назло, цепные псы не спешили сразу спускаться и наступать на взрывные устройства, словно учуяли их своими собачьими носами.

— Пусть малой отнесет, — фыркнул Куско. — Все равно здесь от него никакой пользы.

Он имел в виду Пуно, стрелявшего по лестнице из дробовика. Все еще испытывая последствия травмы, он не подавал вида и сражался наравне со всеми, но это не помешало недругу так унизительно отзываться о нем. Да уложи Пуно полгорода одной левой, Куско бы сказал точно так же. Тем не менее дерзкие слова краснокожего возымели эффект, и с бумажкой наверх отправили именно Пуно.

— Скорее передай это Эхо! — кричал полковник, отбрасывая прилетевшую гранату обратно на лестницу.

Корабль мог появиться над их широтой в любой момент да и лифт не мог работать вечно. Спуститься без него еще можно — гравитация и стальные тросы в помощь, а вот подниматься из-за той же своенравной госпожи физики гораздо сложнее.

Пуно скрылся в узкой кабине, когда перестрелка была в самом разгаре. Он уже не увидел, как один из псов все-таки наступил на пехотную мину, и цепная реакция из четырех взрывов подняла в воздух сразу несколько лестничных пролетов. Воцарилась внезапная тишина, и только запах крови вперемешку с порохом напоминал о недавнем бое. Мины сделали то, что не удалось морпехам, — полностью блокировали спуск с верхних этажей. Через бетонный завал на месте лестницы теперь не смогла бы прошмыгнуть и мышь.

— Ждите гостей, — сказал в рацию Альфа. — Они могут подняться по лестнице.

Эхо услышал это, когда рядом с ним уже стоял Пуно. Тот передал записку и побежал проведать Лиму. Даже в такой во всех смыслах жаркой, наполненной ужасом обстановке он не забывал о любимой. Но в очередной раз она ответила ему холодным безразличием глаз, скрывавших неведомую ему душевную бурю внутри.

— Где Куско? — хлестнула его.

— Остался внизу, — растерянно ответил Пуно. — Я тебя защищу не хуже.

— Спасибо, но я сама в состоянии.

Готовая разрыдаться, она резко отвернулась, чтобы парень не заметил перемену в ее глазах, и последнее, что он в ту минуту увидел, — строгое и равнодушное девичье лицо, на котором не дрогнул ни один мускул. По крайней мере пока они смотрели друг на друга. А потом она направилась в коридор, делая вид, что собирает припасы, и из ее глаз двумя неудержимыми потоками хлынули слезы.

Расстроенный Пуно зашагал к лестнице. Он терял смысл жизни, но умирать ему хотелось еще меньше, чем страдать от безответной любви. В любом случае, как бы Лима ни относилась к нему, пока она жива, пока жива память о ней, он хотел бороться. Иной человек смирился бы и склонил голову на радость врагу, но Пуно только озлобился. Его запертые в сжатом сердце эмоции давили изнутри все сильнее, и хотелось их куда-то выплеснуть. Сделать кому-то так же больно, как было ему. Навредить не хорошему человеку, разумеется, а только плохому, благо таких вокруг было подавляющее большинство. Целая сотня рейдеров лезла сейчас в здание с разных сторон. Одни поднимались по лестнице на десятый этаж, другие пробирались через подвальные помещения и готовились подорвать лифт. Короче говоря, достойных целей для выплеска злобы было хоть отбавляй. Пуно гневно заряжал дробовик. Каждый патрон он вставлял резко и с силой, будто пытался сделать больно даже оружию. Он просто кипел.

Наконец на лестнице парень заметил движение. Он хладнокровно стоял посреди коридора, прямо напротив заваленного столами пролета, и ждал, когда враг подойдет ближе. Заметившие его цепные псы поначалу не могли понять, кто это такой. Если свой, то почему он молчит? А если враг, то почему не стреляет? В замешательстве они подошли вплотную к столам и даже начали их раздвигать. В этот момент и взорвался кипящий чан эмоций в груди Пуно. Он с эпической, почти библейской озлобленностью начал сеять смертоносную дробь в грешные тела врагов. Столы разлетались в щепки, и вместе с тем добрый десяток рейдеров Пита отправился в лучший мир. В лучший, потому что даже слепящий нескончаемыми кострами ад тускнел на фоне кошмарной Пустоши. Он был холодным по сравнению с радиационной летней жарой, подернутой песчаными вихрями самума из преисподней южных широт. Так что Пуно делал доброе дело, если рассудить. Он избавлял грешников от мучений и давал им шанс отдохнуть в вечном кипении серных котлов, которыми запугивал жителей города сам Пророк. А оказалось, что пугать нечем. Все, чем он пугал горожан, и так было частью их жизни, и хуже стать уже не могло. Но люди слушали и боялись, держались своего старца, а с ним и всех тех идущих с ним в комплекте кошмаров, от которых он их якобы защищал.

Пуно расстрелял все патроны и теперь медленно пятился по длинному коридору. Понесшие потери враги начали пролезать через завалы, и парень понял, насколько близко подкралась его смерть. Развернуться спиной к судьбе и трусливо рвануть к лифту означало упасть в глазах Лимы. А зачем жить без ее уважения? Пусть лучше его убьют на ее глазах. Может, тогда ее ледяное сердце растает. Плевать. Пятясь, он подхватил с пола какой-то предмет и швырнул его прямо в голову первому выбежавшему с лестницы псу. Тот не успел увернуться и с криком свалился на пол. Остальные враги оказались более осторожными и быстро рассредоточились по коридору, взяв Пуно на прицел. Вот он, конец.

— Не стрелять! — закричал один из цепных. — Палата Пророка в зоне видимости.

Мало кто из семидесяти тысяч горожан видел Пророка лично в его защищенном жилище, однако среди атакующих оказался один такой рейдер, занимавший какое-то высокое место в иерархии псов. Он и спас Пуно от смерти, запретив вести огонь в опасной близости от идола Пита. Дюжина вооруженных громил медленно кралась по коридору, пока трясущийся от страха краснокожий отступал назад. С удивлением для себя он обнаружил, что даже смирение перед смертью не позволяет встретить ее хладнокровно. Подсознание не обманешь, оно всегда оказывается сильнее и пытается дать взбучку падшему телу, запускает переживания, активирует нервные окончания. Рождает гамму чувств, в совокупности становящихся страхом.

Пуно добрался до того места, где коридор расширялся между палатой Пророка и лифтом. Первая волна шока прошла, и он услышал, как Эхо говорит с кем-то по рации.

— Корабль вышел на связь! — выбегая в коридор, радостно выкрикнула Лима, но сразу похолодела, как только поняла, что смотрит на Пуно. А потом и вовсе оцепенела — в двадцати метрах затаился отряд врагов.

— Они боятся ранить Пророка, — шепнул ей парень.

Лима быстро сообразила, что к чему, и метнулась к ящику с полезными вещами, которые она насобирала в соседних комнатах. Она схватила гранату, демонстративно вышла с ней на середину коридора и выдернула чеку. От агонизирующего тела Пророка ее отделяло всего несколько метров.

— А ну назад! Иначе я ее отпущу, и ваш старик отправится на тот свет! — как смогла, объяснила она.

Толпа рейдеров дрогнула и отступила.

Эхо в этот момент зачитывал написанный полковником текст в микрофон. Пуно не успел к началу сеанса связи, но теперь отчетливо слышал каждое слово морпеха. Тот сообщал о местонахождении выжившего отряда и кратко обрисовывал новый маршрут похода. Все звучало так просто, будто отряд не находился в осаде тысяч озлобленных горожан. Пуно даже представить не мог, как они выберутся из этого здания, а потом и из города. Он начал немного догадываться, когда услышал просьбу Эхо об ударе лазером по координатам ближайшей городской площади.

— …недолго, десять секунд. Никто не должен погибнуть.

Эхо закончил вещание и с облегчением откинулся на спинку стула. Его прошибло несколько литров пота. Кожаная броня лоснилась, как после погружения в воду. Еще никогда в жизни сержант не получал столь важного для человечества задания. Для марсианского человечества, разумеется, единственного цивилизованного. Все неудачные попытки связи с Кораблем остались позади. Тремор мешал настраивать нужную частоту этого странного аналогового прибора. На цифровом работалось бы гораздо легче, но на Земле цифровые приборы выжигали солнечные вспышки, поэтому последним поколениям еще не до конца деградировавших народов пришлось спешно придумывать ноу-хау — аналоговые, ламповые устройства.

Но Эхо слишком устал, чтобы по достоинству оценить коварство колеса времени.

Едва держась на ногах, с чувством выполненного долга перед всем человечеством, словно победитель Олимпийских игр, проводимых в недрах самой высокой марсианской горы, он торжественно шел к коридору. Нет, даже плыл. Как в невесомости, он левитировал по соседней с Пророком комнате. И только странная поза Лимы с зажатой в руке гранатой намекала на непосредственную опасность. Он вышел из комнаты, обернулся и увидел, притаившихся в конце коридора рейдеров.

На первом этаже разгоралась новая схватка. Первая отраженная атака с лестницы сменилась второй — из подвала. Морпехи видели план здания, но досконально изучить его не успели, а может быть, просто не обратили внимания на маленький проход в углу холла, ведущий к подземным сооружениям. Оттуда и высыпали, как крысы, цепные псы. Цепные крысы — такое название больше им шло.

Настоящие обученные машины для убийства Альфа и Чарли моментально разделались с потерявшими всякий рассудок врагами. Это рядом с больными и нищими рейдеры казались сильными и отважными. Но по сравнению с отрядом специального назначения марсианских, мать его, сил обороны они выглядели как заигравшиеся в солдатики недотепы. Отсутствие в прошлом сильных противников расхолодило цепных псов, а бесконтрольное использовании химии и виртов лишь усугубило этот процесс. Вояки из них были так себе — вроде массовки из старых фильмов про звездные войны.

Настоящая жара наступила с началом третьей атаки. Самые озверевшие из всех псов, словно сорвавшиеся с цепи хищники, ворвались через шахту лифта. Все из того же подвала, только более изощренно. Они взорвали нижнюю конструкцию подъемного механизма, и кабина провалилась вниз. Прямиком из получившейся полости, как тараканы после санобработки, поползли враги. Один из них даже тащил на себе огнемет и, как только представилась возможность, обдал струей напалма весь холл первого этажа. А что? Пророк находился на безопасном отдалении, а стены здания покрывал толстый слой асбеста, поэтому внезапный и быстрый пожар ему не грозил. Это сам Пророк придумал отделать огнезащитным материалом резиденцию в городе психопатов всех мастей, в том числе поджигателей. Теперь они с радостью жгли все вокруг, не опасаясь задеть своего идола.

Огонь прошипел в опасной близости от мотоциклов, лишь на долю секунды поглотив их жарким объятием.

— Берегите транспорт! — нервничал Альфа. Он не хотел, чтобы жизни его подчиненных повисли на волоске, но весь поход, все последние полтора месяца то и дело возникали такие вот смертельные ситуации.

Марсиане кувыркнулись в разные стороны от огня и укрылись за остатками декоративных столбов по краям холла, а их не служивший в спецназе брат по оружию Куско среагировал гораздо медленнее и обжог руку. Кожа рейдерской брони на нем расплавилась и поджарила оголенный кусок его собственной кожи. Запах напалма почти ничем не отличался от запаха бензина, хорошо знакомого любому обитателю Пустоши, и перекрывал собой вонь от обгоревшей плоти. Но, к счастью для Куско, ожог охватил не такую большую площадь тела и никаких неудобств, кроме жгучей боли, не вызывал.

Два прожженных морпеха справились и без него. На мгновение в здании воцарилась тишина — обманчивое и опасное затишье, заставляющее терять бдительность, давать волю своим слабостям, а потом, как глупому зайцу, попасть в капкан к зверолову. Альфа оставался начеку и воспользовался паузой, чтобы связаться с другой частью отряда на верхнем этаже.

— Что у вас? Прием.

— Связались с орбитой, — без воодушевления ответил Эхо. — Плохие новости от дублирующих кораблей — один сломался, второй сбился с курса. Осталась только одна наша миссия, без подстраховки.

И без надежды.

— Передал наше сообщение?

— Да.

— Про удар лазером тоже? — загорелись глаза полковника.

— Так точно.

Значит есть шанс спастись. Не все еще потеряно. У осажденных в здании беглецов действительно оставалась возможность обвести вокруг пальца чертовку-судьбу.

— У вас четыре минуты, — передал оннаверх. — Лифт не ждите, он взорван. Спускайтесь по тросам.

Пока внизу готовили к взрыву черный ход и переставляли мотоциклы, наверху сложилась странная ситуация. Две противоборствующие стороны замерли в разных концах коридора, не решаясь на конкретные действия. Пуно, Лиме и Эхо надо было нырять в темную шахту лифта и спускаться по тросу, как по лиане, но оставленные в опасной близости цепные псы в одно мгновение могли подбежать и наполнить свинцом затхлый воздух шахты.

— Стойте, где стоите! — кричала Лима, пытаясь придумать, что делать. Прошло уже десять секунд.

Граната в ее руке была действенным аргументом, но только пока девушка угрожала ее взорвать. Сложилась тупиковая ситуация, когда никто не мог улучшить свою позицию. То был настоящий цугцванг. Пока Пуно и Эхо пытались придумать решение, прошло еще пять секунд. Радист нашел тряпки, которыми можно было обмотать руки для быстрого скольжения по тросу, ведь, служа в морской пехоте, он, в отличие от инков, осознавал, что станет с руками при таком сильном трении. Пуно в этот момент навалился на двери лифта и, невзирая на боль в груди, раздвинул их в разные стороны. Где-то в глубине шахты пробивался свет с первого этажа, и на все тридцать метров болтался еще не успокоившийся после взрыва металлический трос. Прошло уже тридцать секунд. Корабль на орбите во всю готовил лазер для выстрела по площади перед домом.

— Сколько нужно времени, чтобы спуститься? — тихо спросила Лима, повернув голову в сторону. Взгляд она продолжала удерживать на затаившихся вдалеке псах.

— Зависит от ваших навыков, — ответил Эхо. — Мне хватит и полминуты.

— Тогда держи гранату. Мы полезем первыми.

Лима аккуратно, чтобы спусковой рычаг оставался нажатым, передала лимонку морпеху и рванула к лифту. Там ее уже ждал Пуно, примериваясь для прыжка к висящему в полутора метрах тросу.

— Тряпки возьмите! — крикнул сержант. — На руках нельзя съезжать, сотрете.

Голос Эхо дрожал, как у студента на финальном экзамене, где решается его будущее. По сути, так оно и было.

— Сможешь обхватить ногами? — спросил у Лимы Пуно. — Крест-накрест.

— Знаю я, — психовала девушка.

Не из-за парня, а из-за всей ситуации в целом. Она боялась, что финт с тросом не выйдет, где-то случится промашка, и все, конец. В детстве она излазила весь космодром и могла карабкаться по деревьям не хуже рад-обезьян, но тогда ее жизни ничего не угрожало, ну или почти ничего. Сейчас же любая ошибка каралась смертью, и от напряжения тряслись поджилки. Лима отошла на шаг для разбега и, прыгнув в темноту, попыталась сразу схватить трос, но не вышло — руки не смогли вовремя нащупать его через толстую тряпку. Девушка пролетела вниз целый метр и содрала кожу возле локтя, прежде чем в жуткой панике смогла ухватиться через ткань за железный канат. Ноги инстинктивно его обхватили, и она начала медленно съезжать, следя, чтобы тряпка не загорелась от трения.

Цепные псы в дальнем конце коридора почуяли подвох и начали медленно подходить. Они словно охотились на дикого зверя, шли не спеша, без резких движений, чтобы не спугнуть его.

— А ну стоять на месте или укокошу вашего старика! — Голос Эхо звучал не так истерично, как отчаянный женский визг Лимы, и не особо пугал врагов. Они подходили.

— Скорее, я их долго не удержу, — шепнул сержант Пуно.

Тот недолго думая сиганул вслед за Лимой и сразу схватился за трос. Он пытался посмотреть вниз, но его тело загораживало обзор, и можно было только догадываться, далеко ли была девушка. Они спускались с одинаковой скоростью. Гораздо медленнее, чем мог бы соскользнуть Эхо, поэтому он выжидал.

Прошло уже три минуты из отведенных им четырех. Пуно и Лима спустились примерно до третьего этажа, и морпех решил действовать. Для начала он обдал коридор автоматной очередью, отогнав цепных псов на несколько метров назад. Потом швырнул в них гранату. Когда отведенные на взрыв секунды прошли, подняв клубы дыма, Эхо уже скользил по стальному тросу.

Нескольких рейдеров задело осколками, но большого ущерба этот взрыв не нанес. Зато дал беглецам пять ценных секунд. Придя в себя от его последствий, псы ринулись к палате Пророка. Им потребовалось еще пятнадцать секунд, чтобы убедиться в безопасности своего пастыря, за которым неустанно следила стойкая медсестра.

Пуно и Лима уже добрались до первого этажа, а Эхо проделал две трети пути, когда самые кровожадные рейдеры ринулись к лифту вершить страшную месть. Их озлобленные собачьи глаза уставились в кромешную тьму и попытались различить какие-то мелькающие отблески света внизу. Это заняло еще пять секунд. Эхо был почти в безопасности, когда псы начали простреливать шахту лифта с высоты десятого этажа. Некоторые пули застревали в стенах, занимавших почти всю зону поражения автоматов — ведь далекое дно шахты было настолько маленьким в визуальной перспективе, что уместилось бы в самом центре мишени в тире. Те пули, что не застревали в стенах, рикошетили вниз, и Эхо поймал на себя несколько отскочивших два-три раза, но его гладиаторская броня защищала от таких мелких проблем. Но когда одна такая пуля попала в открытый участок спины, где лопатка переходила в плечо, Эхо взвыл от боли и принял спасительное решение — отпустил трос и пролетел оставшиеся до первого этажа метры.

Он сильно ударился об остатки разорванной в куски кабины, но Альфа и Чарли не дали ему провалиться ниже. Морпехи быстро вытащили сослуживца из шахты, как раз в тот момент, когда псы наверху смогли прицелиться точно вниз.

— До выстрела с Корабля осталось секунд пятнадцать! — рычал полковник. Его голос срывался и уже мало чем походил на человеческий. Он просто использовал голосовые связки для передачи информации, уже не задумываясь над тональностью криков. — Быстро на мотоциклы! Чарли, взрывай задний выход!

Майор словно всю жизнь ждал такого приказа. Он с радостью дорвавшегося до новогоднего фейерверка подростка нажал на детонатор. Половина задней стены здания взлетела на воздух, образовав такую большую дыру, что через нее мог бы проехать даже танк, будь он у марсиан.

Альфа бросился к главному входу в здание и, укрываясь за одной из створок, настежь их отворил. Он увидел, что на город спускался вечер. С темной улицы резкий порыв ветра принес городское зловоние, уже забывшееся за пыльным запахом цемента и штукатурки. На освещенной неоновыми вывесками площади были видны только силуэты толпившихся там людей.

— Никому не высовываться, — приказал полковник своим.

Он предусмотрительно расстрелял все лампочки первого этажа, чтобы псы с улицы не смогли ничего разглядеть. В холле густилась тьма, поглощающая любой свет. Секунда, вторая, третья — никто не выезжал и не выбегал из здания на растянутые перед ним баррикады. Рабы не спешили пользоваться эффектом внезапности, какой сопровождает любой дерзкий выпад, и это становилось странно. За стремительно развивающимися событиями никто не разглядел настоящую шахматную партию между отрядом беглецов и цепными псами Пита. Не жалкое сражение за звание гроссмейстера, а битву за жизнь.

Один из Сынов Пророка, Вим, заподозрил неладное. Не иначе беглые рабы хотят обвести его вокруг пальца. Он негодующе посмотрел на Биля и Дана, но те лишь задумчиво развели руками. В этот момент кто-то из помощников сообщил, что задняя стена здания разворочена, и из нее можно сбежать на всех четырех мотоциклах. Вот она, хитрость. «Подлые рабы специально открыли ворота, делая вид, что хотят сбежать через них, — решил Вим, — а на самом деле уже приготовились отступать через черный ход». Вместе с отборными бойцами Сыны Пророка рванули на перехват, оставив баррикады перед парадным входом. Лишь пара десятков рядовых рейдеров продолжала контролировать выход на площадь. Тогда и закончились самые безумные в жизни путников четыре минуты, и темное зимнее небо разверзлось красным потоком лазера. Луч адского пламени ударил летней жарой по всей площади. Изначально тонкий космический луч, предназначенный для аннигиляции опасных астероидов, теперь разошелся на значительное пространство благодаря дисперсии атмосферы и толстому слою снежных облаков. И сила его тоже рассеялась равномерно. Лазер не выжигал любого, попавшегося на его пути, а стремительно нагревал. Сидящими на баррикадах псами овладела паника. Не догадываясь о существовании космического корабля, они приняли его выстрел за знак свыше, за Апокалипсис, о котором так рьяно предупреждал Пророк. Вот оно, Третье пришествие Всевышнего, испепеляющее все живое, вот она, сошедшая на земную твердь преисподняя.

Десять секунд под ослабленным лазером оказались равносильны целым суткам на палящем пустынном плато, и, когда красный поток хаотического свечения прекратился, рейдеры бежали с баррикад, как крысы с корабля. Они впали в состояние шока и не контролировали себя. Конечно, через минуту многие пришли в себя, но этой минуты оказалось достаточно, чтобы шестеро человек на четырех мотоциклах успели выехать через главные двери здания и миновать злосчастную площадь. Полковник играл в шахматы гораздо лучше Сынов Пророка.

— Куда теперь? — ликуя, спрашивал его Чарли. Майор был вне себя от восторга. Никто не верил в успешность столь дерзкого плана.

— К северным воротам! — кричал Альфа сквозь темноту зимней улицы. — Судя по карте, они должны быть в той стороне.

Он ехал первым, рядом с ним — Чарли, а чуть позади еще на двух байках держали строй Куско, Лима, Эхо и Пуно. По пути им встречались вооруженные люди, но потрясенные небесной вспышкой над центром города и мощной броней гладиаторских мотоциклов, они не спешили стрелять в беглецов. Через триста метров показались северные ворота.

— В одном из байков я видел динамит. У кого он сейчас? — спросил Альфа. — В моем пусто. Неужели я его забыл…

Они могли с боем прорваться через охрану ворот, но полковник уже растерял половину отряда и хотел исключить новые потери. Все принялись копаться в ящиках по бокам мотоциклов.

— У меня только патроны к дробовикам, — отозвался Чарли. — Целая гора дроби.

— У нас цепи с ножами! — прокричали Эхо и Пуно. — И канистра масла.

Сидевшая за Куско Лима порылась в ящиках, пока ее суженый держал мотоцикл ровно за остальными тремя.

— Вот черт! — выругалась она. — Тут только брикеты для растопки огня.

Сквозь тьму она приглядывалась к странным цилиндрам с торчащими из них хвостиками, как у свечей.

— Что? Какие еще брикеты? — Альфа совершил полицейский разворот на сто восемьдесят градусов и поравнялся с замыкающим отряд мотоциклом. — Это и есть динамит!

Он схватил шашку и ловким броском отправил ее в руки Чарли, которому уже не терпелось организовать новый взрыв — он быстро поджог фитиль и швырнул динамит на пятьдесят метров прямо к северным воротам.

Охранники ни за что не разглядели бы летящий во тьме предмет без горящего шнура. Они знали, какую опасность несет динамит, и разбежались в разные стороны. Последовал взрыв, открывший для беглецов дорогу из города. Радостная шестерка бывших рабов под рев двигателей и лязг стальных пластин вырвалась на оперативный простор.

Снегопад усиливался. Холодный черный пепел падал с небес, словно они горели в решающей схватке добра со злом.

— Хорошо сыпет, — радовался командир. — Скроет наши следы.

— Как бы нам самим не растеряться в этой пурге, — дрожал Куско.

Посланные на перехват беглых рабов мотоциклисты практически сразу сбились со следа, но их большое количество — около тридцати моторов — увеличивало шансы случайно наткнуться на убегающих. Шансы эти, к счастью, падали с расстоянием.

— Не поехать бы на восток! — нервничал Эхо. — Только не на восток.

Четыре мотоцикла двигались медленно, чтобы не потеряться в ночной снежной мгле. Черный снег не мог отразить даже толику северного сияния, которое в бессилии билось о завесу угрюмых туч. Абсолютную темноту рассекали только фонари на передних стойках байков. Поставленные для устрашения рабов эти декоративные источники света теперь спасали этих самых рабов как лучезарные звезды судьбы. С помощью их отряд двигался между редкими деревьями и руинами мелких заводов на север, далекий север, таящий в своей утробе бескрайние запасы семян.

Глава 9

Ноябрь в лагере инков прошел в неравной борьбе. Армия каннибалов наконец определила местонахождение оставшихся экзоскелетов или, если точнее, вынюхала. Началась долгая, изматывающая осада. С севера штормовыми волнами накатывали отряды мутантов, трепали морпехов и отступали назад, под защиту рад-леса и всей чертовой планеты. Красное небо возликовало, что наконец под его сенью начались настоящие кровавые войны, коих не было на этом участке тундры многие сотни лет. Бог войны переехал с Марса на Землю. Все перевернулось с ног на голову, и теперь над некогда голубой планетой беснуются в свирепом танце красная Аврора и багровый солнечный день. В древние времена небо окрашивалось в этот цвет только во время безумно романтичных закатов. Теперь же красный цвет стал постоянным напоминанием о тяжести бытия. От романтики у людей не осталось и следа, а на закате они радуются лишь тому, что прожили еще один трудный день, и даже не смотрят лишний раз на пунцовое зарево у горизонта, похожее скорее на декорации ада, нежели на фон для любовного настроения.

Дикси — самые настоящие божества войны этой части Великой пустоши — не планировали уничтожать лагерь сразу и вели затяжную осаду, изматывая людей атаками. Они вообще ничего никогда не планировали, а действовали по наитию, доверяли лишь своему дьявольскому инстинкту. Как некоторые насекомые, выстраивающие огромные города под землей или безошибочно ориентирующиеся по звездам, эти твари имели свою уникальную систему существования. Как термиты без матки, они медленно, но верно шли к своей тотальной победе над всем живым. Не имея возможности что-либо обсуждать из-за деформации голосовых связок, они действовали под управлением общих инстинктов, собирались постепенно, волна за волной, разбить оборону лагеря и еще медленнее, чем во время лесной погони, расправиться со всеми оставшимися там жителями. Морпехи не знали об этом коварном плане, а потому очень обрадовались, отбив первую атаку дикси.

Это даже была не атака, а так, короткая вылазка, разведка боем. И урона мутанты никакого не нанесли, да и сами нисколько не пострадали. Зато решили две очень важные в тактическом плане задачи — разнюхали устройство обороны лагеря, а также пустили пыль в глаза защитникам, посчитавшим, что враг намного слабее, чем на самом деле.

— И эти недоумки смогли уничтожить второй отряд? — изумлялся Браво после этой «атаки». — Как-то мне не верится.

— Мутанты могли застать их врасплох, — предположил Фокстрот, очищая дуло своего автомата.

Спешно возведенные после совета Юраса деревянные стены выдержали жалкое подобие штурма.

— Нужно больше ловушек, — после недолгого раздумья сказал Браво.

— Не думаете ли вы, что эти твари для нас опасны? — со смешком спросил солдат с буквой F на груди.

— Береженого бог бережет, — не заметил его ехидства подполковник. — Эти твари не так просты, если смогли гнать отряд целых двести километров на запад. Ох, не просты…

Юрас на правах человека, знающего важный секрет марсиан, постоянно находился неподалеку и слушал каждый их разговор. Поведавшие ему свой хитрый план по побегу с планеты морпехи больше не могли на него давить. Им лишь оставалось безропотно доверять ему и надеяться, что старик выполнит свою часть сделки — не допустит бунта среди краснокожих. Те только и делали что гнули спины на одном лишь энтузиазме, надеясь, что через пару месяцев им привезут тонны семян. Как же легко Юрас обвел их вокруг пальца. Кажется, он оказался единственной живой душой, способной не просто превозмогать свалившиеся на него тяготы, но идеально к ним приноровиться. Больше так никто не умел. Ни оставшиеся в лагере морпехи, пожелавшие просто свалить на ракете, ни затерявшийся в руинах Пита отряд. Каждый из них только и пытался выстоять перед очередной проблемой, дать отпор невзгодам, сыплющимся как из дьявольского рога изобилия. Если они и улучшали свое положение, то лишь чтобы восстановить статус-кво, а никак не получить выгоду и огромные дивиденды. В этом Юрас был уникален, и большинство марсиан и инков обязательно сняли бы перед ним шляпы, не будь его действия так опасны для сородичей. Племя горбатилось за пустые обещания, тратило последние припасы на отчаянный труд ради ракеты, вместо того чтобы посвятить последний осенний месяц поиску пропитания на зиму.

И чем ближе инки подходили к погибели, тем сильнее теряли свое человеческое естество морпехи. Планируя бросить на смерть и земных, и марсианских людей, они волей-неволей все больше отдалялись от собственной человечности. Невозможно совершить зло и остаться таким же, как раньше, даже если всеми силами уверуешь в необходимость такого поступка. А необходимость действительно была, и поэтому сложно судить оставшихся в лагере марсиан. Они спланировали самое очевидное, что могло прийти на ум, перешли черту, после которой трудно ударить по тормозам и повернуть назад в поисках более гуманного плана. Первая мысль, стоит ей захватить ум, уже никогда не отпустит, ты будешь убеждать себя в ее правильности, начнешь подгонять решение под ответ и примешься отметать все остальные идеи как неподобающие. Это психология, а она, как известно, выше любого человеческого самомнения. Она — непреодолимый барьер между тем великим, чем люди себя считают, и тем, чем они на самом деле являются.

— Ну как? Успеваете с ракетой? — на правах хозяина ситуации спрашивал у морпехов Юрас.

— Да. Еще немного, и все тут станет твоим, — со злостью отвечали они.

Но все поменялось во второй декаде ноября. Первые атаки дикси поставили под сомнение весь план, ведь помимо чистки и заправки ракеты требовалось доставить высокоточное оборудование с севера, из Архангельска. А с севера как раз и нападали мутанты.

Второй план Юраса тоже затрещал по швам, когда Матфей смог невредимым вернуться с водоочистной станции, хотя по замыслу самопровозглашенного вождя его должны были укокошить дикси. Но старик не отказывался от задуманного и даже исхитрился отправить врага за водой уже после того, как состоялась первая атака на лагерь. Опаснее ситуации не придумаешь, но Матфей вновь вернулся живым, хотя и сильно потрепанным. Досадные сбои в идеально составленных планах Юраса повторялись снова и снова, потому как Матфей теперь все чаще мелькал перед ним и раздражал как бельмо на глазу. Морпехи оценили его храбрость и поставили охранять лагерь, а ведь только самым сильным и по-хорошему изворотливым инкам выпадала эта честь. Из-за частых атак мутантов приходилось ставить в дежурство все больше крепких ребят. Освобожденные таким образом от каторги воины смогли нормально вздохнуть, но и скорость работы от этого пострадала.

— А куда теперь спешить? — разводил руками Браво. — Через полный каннибалов лес нам к Архангельску все равно не прорваться. Плакало наше спасение.

— К ним бы с тыла зайти, — вздыхал Фокстрот. — Раз уж вся их армия тут. Значит, с другой стороны у них теперь брешь в защите.

— Был бы жив наш отряд… — Подполковник хотел швырнуть об стену свой автомат, но на середине фразы передумал психовать и закончил ее совсем грустным тоном, не сумев как следует взорваться, вспылить.

Недооценка врага в первые дни атаки едва не приговорила морпехов к быстрой и очень болезненной смерти. Вопреки их ожиданиям натиск противника с каждым днем нарастал, и к пятнадцатому ноября мутанты едва не прорвались в лагерь. Тогда всех спасла самоотверженность Матфея, уже знавшего, как противостоять этим тварям. Получив опыт борьбы с ними во время походов к водоочистной станции, он взял на себя несколько самых опасных мутантов и отвлекал их, бегая вокруг лагеря, пока марсиане спешно латали стену. Он уловил некоторые особенности их поведения, к которым можно было приноровиться. Ловкий помощник Инки без труда уворачивался от мощных ударов и показывал богатырскую силу, когда от этих ударов увернуться уже было нельзя. Обладая куда более слабым, чем у дикси, скелетом, он благодаря смекалке и боевой хитрости мог спокойно бороться с ними один на один. Издалека такая стычка походила на поединок быстрого и легкого боксера с перекачанным стероидами тяжеловесом. Жаль, никто не успел насладиться этим зрелищем. Как только опасность прорыва обороны миновала и стены лагеря восстановили, морпехи позвали своего лучшего инка назад. Под заградительным огнем лазеров он добежал до спущенной со стены веревки и спасся от очередной неминуемой смерти.

Юрас от злости даже сломал свою палку, служившую ему посохом. Не желая видеть, как солдаты воздают Матфею почести, он скрылся в глубинах лагеря, чтобы поскорее найти себе новую палку. Какой злодей без посоха, ведь так?

Подготовка ракеты затормозилась еще больше после того, как семнадцатого ноября до Плесецка добрались берги. Тяжелая артиллерия и штурмовые тараны каннибалов в одном лице вернулись из долгого похода на запад и достаточно изголодались по концентрированному урану, чтобы снова налиться звериной злобой. Обычные мутировавшие медведи, хотя и выглядят так же, как берлоги, никогда не выходят на тропу войны, если их не атаковать. Шестилапые таежные гиганты питаются падалью и древесной корой, впитавшей атмосферную радиацию. Они не нападают на других обитателей Пустоши — когтерогов и волкогавов — и уж тем более держатся подальше от самых свирепых исчадий Земли — клыков смерти, вызывающих у всех трепет одним своим рыком, одним только запахом скорой и мучительной смерти. Берлоги так и остались бы безобидными великанами типа мамонтов или диплодоков, но падкие до непотребства дикси научились их приручать, раскрыли в них самые чудовищные инстинкты. Любовь бергов к радиации помогла сроднить два биологических вида, и теперь шестилапые и двуногие мутанты вошли в симбиоз. Если даже в человеке легко развить звериные чувства, то в животных и подавно.

— Что это за твари?! — ужасался Фокстрот, едва удерживаясь на частоколе.

Один из мутировавших медведей преодолел все заградительные барьеры и теперь долбился о стену, как таран о ворота средневекового замка. Он хотел добраться до ближайшего экзоскелета.

— Разряжай в него лазер! — кричал подполковник. — У тебя пушка усиленной модификации. Не жалей заряда!

— Скоро мы останемся безоружны.

— Плевать! Надо сначала отбиться, а потом уже посчитаем потери.

Фокстрот выставил мощность своего ружья на максимум и прожог саму материю пространства перед собой. Яркий луч отразился в багровом небе молнией без туч и грозы. Толстая кожаная броня мутанта не выдержала такой концентрации температур и оплавилась, как кусок масла под раскаленным ножом. Над лагерем разлетелся чудовищный рев умирающего животного. Через его горло вырывался весь объем воздуха исполинских легких. Берлог бросился обратно к лесу в предсмертном порыве сбежать от лазерного луча, но в нем уже дымилась сквозная дыра. Из раны животного не пролилось ни капли крови, и морпех даже не сразу понял, задел он зверя или нет, но по выходящему из отверстия в груди черному дыму стало понятно, что животное обречено. Пробитые адским лучом сосуды и артерии сразу же запеклись, остановив циркуляцию крови в организме. Несколько метров берг пробежал с оскалом страха на морде, но шок быстро прошел, и вся его полуторатонная туша задергалась в смертельных конвульсиях. На этом закончилась пятнадцатая по счету атака дикси.

Несколько волн берлогов хорошо потрепали периметр лагеря и особенно шаткие здания, между которыми тянулся спешно построенный частокол. Морпехи могли латать только небольшие участки стен и уж никак не успевали восстановить за одну ночь целые дома.

Фокстрот покачал головой:

— Мой лазер на нуле.

— Зато ты отбил атаку, капитан, — похвалил его Браво.

— Но что мы будем делать завтра?

— Поживем, увидим, — вздохнул командир. — Поживем, увидим.

Они приходили в себя после чудом отбитой атаки и пытались понять, как продержаться до следующего вечера. Теперь вся их жизнь состояла из таких отчаянных бросков изо дня в день. К ним подошел Оскар.

— Деревянный частокол легко восстановить, но здание за ночь мы не отстроим, — сказал он. — И даже если отстроим, то подойдем к новому штурму полностью обессиленными.

— Нельзя так, — согласился Браво. — Мы должны отдыхать.

— Вот и я о том же, — развернул свою последнюю жвачку ученый. — А эти твари только и добиваются, чтобы мы ослабли. Они подлые и хитрые, как те марсианские черви, сэр.

— Как черви? — удивился Браво. — Но у тех примитивных организмов даже мозга не было.

— Зато вспомните, как слаженно они действовали! Эволюция не всегда полагается на мозг. Я считаю, здесь тот же случай.

— Может, и так, — пожал плечами командир.

— Доставить бы одного дикси на Марс, для опытов, — замечтался Оскар, но быстро осекся. — Хотя нам ведь туда теперь путь заказан. Без семян мы станем врагами народа.

— Это точно, — вздохнул Фокстрот.

Трое морпехов общались посреди дымящихся стен лагеря и жевали остатки тонизирующих жвачек. Вокруг мелькали лица солдат и инков, занятых одной на всех задачей. Только вот краснокожие еще не знали, что их обманывают.

— Но теперь мы даже взлететь не сможем, — продолжил ученый.

— Черт бы побрал этих мутантов, — выругался Фокстрот.

— Так что будем делать, сэр? — Оскар посмотрел в глаза Браво. — Мы даже ренегатами толком стать не смогли. Предали человечество, а толку ноль.

— Тише! — рявкнул командир и, подойдя к ученому ближе, взял того за грудки. — Если краснокожие тебя услышат, мы не доживем даже до завтрашнего дня.

— А что толку? — невозмутимо спросил солдат.

— Не знаю. — Командир опустил руки и отошел назад. — Надо убираться отсюда.

Фокстрот выплюнул опостылевшую жвачку и переступил с ноги на ногу.

— Здесь хотя бы стены защищают, — сказал он. — А там, в тайге? Без шансов. Надо сидеть тут и думать, как запустить эту крошку. — Он показал на краснеющую под северным сиянием ракету. Топливо с завода медленно наполняло ее вычищенные баки и не могло помочь в защите от мутантов.

Следующие десять дней давление дикси усиливалось. Они начали прорываться в лагерь и убивать беззащитных инков. Поначалу визиты их были короткими — разряд лазера в спину или очередь из автомата в лоб быстро заканчивали прорыв, но со своей задачей эти твари справлялись. Краснокожих и марсиан захватывал одинаковый ужас, однако заблуждение инков о скором прибытии семян хоть как-то спасало их от тотального сумасшествия. С каждой новой потерей соплеменников они вынуждены были работать все больше и больше, чтобы заполнять образовавшиеся трудовые бреши. Из-за этого у них быстрее заканчивались силы и оставалось еще меньше шансов выжить при очередном прорыве каннибалов на космодром. Замкнутый круг. Все сильнее затягивалась петля на надломленной шее племени, и один только Юрас оставался спокоен и непоколебим. Он единственный из всех — инков и марсиан — безболезненно пережил перестройку мышления на звериный лад. А может, там и перестраиваться было нечему.

В конце ноября стали сдавать морпехи. Мясо поверженного в середине месяца берлога быстро закончилось, а гнилые сухожилия каннибалов никто в здравом уме есть бы не стал. Возможностей для охоты на двугорбых оленей тоже не оставалось — в тайге охота теперь велась на людей. И вот очередная атака двух десятков дикси и четырех берлогов увенчалась успехом в том смысле, что они разрушили еще один из встроенных в защитную стену домов, набросились на застрявшего в обломках солдата и разорвали его на куски. От последующей картины у марсиан и инков глаза полезли на лоб. С ужасом для себя они поняли, что экзоскелеты являются главной целью мутантов. Ячейки концентрированного урана из ядерных двигателей привлекают их гораздо больше простой человеческой плоти.

Воспользовавшись замешательством в рядах солдат, мутанты смогли опрокинуть еще одного марсианина и содрать с него, пока еще живого, броню. Это походило на разделывание рака, когда страстный гурман не разменивается на аккуратное отделение панциря от вкусной плоти, а просто ломает его и вычищает все лишнее. Так обошлись и с морпехом, хотя, по-хорошему, могли бы просто попросить его выйти из экзоскелета и уже потом начать бескровную трапезу. Но дикси было плевать на людей, как людям плевать на животных — представителей более низкого звена пищевой цепи.

Только стальные нервы подполковника и весь оставшийся запас лазеров помогли отбить этот штурм. Озираясь, глядя вокруг вечно голодными глазами, мутанты отползали обратно к лесу и утаскивали с собой разбитые капсулы с еще стекавшим из них ураном. Всю ночь они будут въедаться в свою прелесть, как собаки в голую кость, смакуя вкусовые воспоминания об этой капсуле.

Без двух солдат восстановить стены лагеря оказалось еще сложнее, но морпехи сжали последнюю волю в кулак и к утру закончили латать бреши. Они не спали вторую ночь подряд, полностью израсходовали лазеры и оказались почти разбиты. Они бы еще поборолись, но, как сказал один неизвестный автор с просторов Пустоши, ты умираешь, как только начинаешь думать о смерти. Убивает не сама смерть, а мысли о ней, потеря надежды.

— Зря мы решили кинуть человечество, — тряс головой Оскар. — Это карма за наш поступок.

Кровавое зарево нового дня стремительно поднималось над лесом и не сулило ничего, кроме смерти.

— Если им нужны экзоскелеты, так давайте отдадим их, — предлагал Фокстрот. — Мы все равно уже не жильцы. А так хоть появится шанс. Вдруг они нас оставят в покое?

— Отдать врагам свою броню? — задумался командир. — Хотел бы я сказать, что это бред. Но, видимо, придется так и поступить.

Семеро оставшихся морпехов сидели вокруг голограммы Северного полушария планеты в командном пункте, а восьмой солдат нес дежурство на башне с антенной, высматривая новую волну дикси.

— Только не перед стенами лагеря, — сказал Оскар. — Они могут посчитать, что здесь еще много скелетов. Надо уйти куда-то в сторону, спутать след. Пусть подумают, что мы далеко на западе, как первый отряд.

В этот момент глаза Браво округлились, а рот открылся от удивления.

— Так вот почему они сбрасывали броню! Черт бы меня побрал! — Он вскочил с места как ошпаренный. — Как же мы сразу не догадались, что мутантов привлекает уран!

Командир начал лихорадочно думать. Он выглянул из двери и подозвал слонявшегося рядом Юраса. Старик того и ждал, теша свое самолюбие.

— Слушай, Юрас, — обратился к нему Браво. — Вы же разливали топливо вокруг лагеря?

— Да. Чтобы защищаться огнем от хищников, а потом и от каннибалов, — кивнул тот.

— Но ведь оно радиоактивное! — воскликнул командир. — Радиация и привлекает мутантов!

— Вот как? — почесал бороду краснокожий.

— Все сходится, — подтвердил ученый. — Значит, у нас есть шанс. Срочно избавляемся от скелетов.

— Надо бросить их в стороне от лагеря. Мутанты решат, что мы ушли. — Командир усердно чесал затылок, пытаясь не упустить ничего из вида. — Хорошо, что топливо льется в ракету! Никаких следов радиации не останется. Ну, кроме атмосферной, конечно.

Юрас осознал, что защитные стены огня вокруг лагеря навлекали неприятности, а не спасали от них. Ему поплохело.

— Так что же получается? — протянул старик. — Мы сами себе делали хуже?

Браво попытался его успокоить.

— Брось, Юрас. — Морпех подошел к краснокожему и по-свойски взял его за плечи. — Топливо защищало от хищников. Без него племя бы вымерло задолго до того, как на радиацию пришли каннибалы.

Вроде как успокоил. Наверное. Наплевать. Не его дело нянчиться с краснокожими, пока собственная судьба безвольно болтается на самом кончике лески заброшенной в неизвестность удочки. Получится, не получится?

И он услышал зов. Когда оставшиеся в лагере солдаты выбросили экзоскелеты за несколько километров от космодрома, пришел сигнал с Корабля. Матфей помог восьмерым оказавшимся без брони солдатам вернуться назад без приключений, и все вместе они узнали добрые вести.

Стояла поздняя ночь между первым и вторым декабря. Работающая на вышке радиостанция несколько часов мешала инкам уснуть, и некому было ее выключить — морпехи ушли к реке в своих экзоскелетах, потому как на руках такую тяжелую броню не унести. Впервые за долгий месяц они оставили радио без контроля и впервые оно завизжало пронзающими ночь сигналами, извещая о чем-то важном, долгожданном.

Хорошо, что мутанты не полагались на слух. Хоть рок-концерт устрой — им плевать. Но уставшие и раздраженные марсиане все равно испугались громкого шума посреди спящей тайги. Измученные долгим походом под земной гравитацией без брони, они едва нашли в себе силы бегом вернуться к стенам лагеря. Оскару вообще пришлось лезть на вышку, словно штурмовать Эверест, чтобы поскорее заглушить шум. Они знали, что у мутантов атрофированы ушные раковины, но вспомнить теперь эту информацию и верно ее истолковать не могли. Они даже дышали с трудом.

Как только ученый перенаправил сигнал в штаб-квартиру, собравшиеся там морпехи получили сообщение с Корабля.

— Они живы! — воскликнул Фокстрот.

По бывшему дому Инки разлилось веселье. Изнуренные, обессиленные солдаты радовались, как дети. С вышки спустился Оскар и присоединился ко всеобщему галдежу. Невероятно, что пропавшие и уже заочно похороненные сослуживцы оказались живы. В конце своего послания Альфа предупреждал лагерь о надвигающейся опасности со стороны каннибалов и советовал как можно скорее избавиться от скелетов.

— Вот черт, — сплюнул Браво. — На пару бы дней раньше.

Морпехи уняли радость и объявили минуту молчания в память о погибших бойцах. Потом худо-бедно всеобщее ликование продолжилось, но уже с тяжелым отпечатком из-за сковавшей их ситуации.

— Так значит, мы больше не отступники? — задумался Оскар.

Это вызвало гнев у остальных солдат. Очень легко переступить черту, но гораздо сложнее признаться себе в этом. Почти никто из них до этого момента даже не думал о том, как их план бегства выглядит со стороны. Он казался общей тайной, живущей самой по себе, и необязательно прикасаться к ней, брать на себя ответственность, достаточно просто молчать.

— Продолжаем готовить ракету к взлету, — сухо проговорил Браво. — Ждем семена со Шпицбергена и оборудование из Архангельска.

Морпехи замолкли и стали расходиться по своим жилищам. Их одолевали сомнения. Одно дело — наравне со всеми совершать преступление, планировать бегство с Земли, а совсем другое — жить теперь с этим грехом в душе и знать, что оставшиеся семь солдат тоже знают об этом и в любой момент могут сдать тебя властям. Потеряв честь и совесть месяц назад, они уже не могли повернуть время вспять. Каждое серьезное решение накладывает незримый отпечаток на личность, и теперь, углядев небесный луч надежды на спасение своих тел, они еще сильнее устремились в бездну потерянных душ, чтобы спрятать там свои темные мысли, схоронить их в пучине себе подобных. Как и жители Пита, морпехи переступили черту и уже не могли вернуть себя прежних. Айсберг их здравомыслия откололся от материка нормальности и таял в бескрайних морях кошмара.

Они еще не знали, что спасение первого отряда подпишет им смертный приговор.

Юрас подслушал их разговор и тоже не мог найти себе места. Если отряд выживет и вернется обратно с семенами, значит, конец его договоренностям с марсианами. Те улетят восвояси и не оставят его за главного, ведь еще жив старый Инка. Нет, никто не посмеет отобрать у Юраса уже лежащее в его руках! Вот он, лагерь вокруг, вот инки, перед ним приклоняющиеся. Он уже вождь и не отступится от своего. Он испуганно осмотрелся по сторонам и, спрятавшись в ночной тьме, зашагал к запертому в камере Инке, крепко сжимая свою новую трость. Ставки слишком высоки, чтобы оставлять старика в живых. Еще одна смерть отразилась кровавым штрихом на густеющем полярном сиянии.

Глава 10

К северу от Пита расстилалась пустошь тысячи нефтяных озер. Неисчислимое количество скважин, заполненных до предела, изрыгало фонтаны черного золота, не нужного теперь никому. Водоемы с некогда чистой водой теперь стали такими же черными, как и снег. При каждом ударе молнии или взрыве рейдерского тротила они горели красным огнем, передавали всему миру пламенный привет, пока не задыхались от недостатка кислорода — очень редкого в атмосфере — и не гасли. Если выпадали осадки, огненные поля затухали еще быстрее и погружались в серый туман шипящего пара, приглашая на свои бескрайние просторы беспечных обитателей пустоши, которые непременно увидят подгоревшие скелеты своих сородичей, но будет уже поздно — очередная молния или шашка тротила превратит тихий нефтяной край в чертоги дьявола. Огонь будет всюду и сожрет всех, кто волею судьбы попадет в вязкую черную трясину.

Отряд ехал на север по черному снегу и не сразу заметил, как он сменился другой, того же цвета, субстанцией.

— Стойте, тут какая-то жижа, — поднял руку полковник.

Стоило ему отпустить газ, как байк повело юзом и засосало на несколько сантиметров в странную грязь.

— Это нефть, — со знанием дела сказал техник Эхо.

— Ну-ка, посвети вперед.

Луч фонаря мотоцикла окинул затаившееся впереди нефтяное поле, окруженное со всех сторон жженым лесом. Солнце еще только кралось где-то сзади и не спешило подниматься над северными широтами. Его силы теперь хватало только на то, чтобы освещать южную кромку неба.

— Мы ехали всю ночь, — обернулся к остальным командир. — Кто-то считал расстояние?

— Где-то сто километров, — ответил Пуно.

— Откуда тебе знать? — хмыкнул Куско. Будущий вождь слез с мотоцикла, расправил плечи и встал напротив парня, заслоняя его широкой грудью в броне.

— Я охотник, — скривился тот. — Знаю о расстояниях все. Видел, сколько мы проехали за ночь.

— Я тоже охотник… — вскипел Куско, но хлесткий голос полковника затушил разгоравшийся спор.

— Мы все устали, — начал Альфа, опершись о руль своего байка. — Надо найти место для отдыха и, если повезет, какую-нибудь еду.

— Еще у нас закончилось топливо, — поддержал его Куско.

— На этот счет не беспокойся, — махнул рукой Эхо. — Тут есть бензиновые озера.

— Ну, давайте искать место для привала, — завершил короткое собрание командир.

Они проехали еще несколько километров по краю нефтяного пятна на месте живописного древнего озера, и солнце приподнялось над деревьями, осветив редкими лучами холодную пустошь. Несмотря на свой теплый цвет, оно вовсе не грело, а даже наоборот, казалось, что один только взгляд на солнце лишает тебя остатков тепла. Резкий северный ветер постепенно вымораживал тела, высасывая силы людей.

Одно озеро сменилось другим. Бескрайние черные пятна всепроникающей жижи тянулись бы до самого горизонта, не будь кругом сотен скал и тысяч головешек деревьев. Что ж, по крайней мере греться можно хоть на каждом шагу. Отряд набрел на небольшое возвышение, достаточное, чтобы развести костер без опасности сжечь все окружающие озера, а заодно и себя. Путники дружно выкопали небольшое углубление в земле, залили в него горючую жижу и добыли искру с помощью двух трофейных ножей. Холод медленно и неохотно отступил, как медленно и неохотно отступает на пару шагов голодный зверь при виде жалящего огня. Он затаился поблизости, ожидая новой возможности наброситься на своих жертв.

— Помните карту? — спросил Альфа у подчиненных.

— Да. Километров на пятьсот одни озера, — кивнул Чарли и принялся растирать руки над огнем.

— Но это еще не самое плохое, — добавил Эхо. — Здесь хотя бы есть солнце. А когда озера закончатся, начнется Заполярье с вечной зимней ночью, и мы не увидим естественного света, пока не найдем семена на Шпицбергене и не вернемся назад.

— Мы знали, на что подписывались, — окинул всех взглядом полковник и остановился на инках. — Вы, ребята, понимаете, что нас ждет?

— Наверно… — Лима произнесла первое слова за день и поперхнулась от неожиданной сухости в горле.

— Мы многое пережили вместе, — продолжил Альфа. — И впредь должны действовать так же — как одна команда.

— Ладно, — кивнул Пуно. — Раз уж мы получим те семена…

— Заметано, — перебил его Куско.

Полковник с горечью осмотрел ни в чем не повинных инков и покривил душой. Он знал немного больше, чем остальные участники экспедиции, и информация эта была жизненно важной, но во благо всей человеческой цивилизации ему необходимо было сохранять ее в тайне. Ради миллионов людей. Он отвернулся и со злости плюнул в пруд.

— Ну что, согрелись? — встрепенулся Чарли. — Надо ехать.

Весь день они петляли между озерами в попытке найти жилье. Всего лишь сто километров от цивилизации, практически середина пути между двумя крупнейшими городами Пустоши — Хелем и Питом. Должна же найтись лачуга вроде той хижины рыбака. Разумеется, главная дорога, связывающая города, осталась далеко позади. Но, учитывая градус устроенного в Пите безумия, искать ее было опасно. Должен же найтись какой-то отшельник, решивший поселиться чуть севернее.

Отшельника не нашлось. Зато нашелся целый завод, заселенный еще одной бандой рейдеров.

На холмистой местности в окружении целого ожерелья рассыпавшихся черных жемчужин-озер стояла укрепленная досками и мусором фабрика по производству динамита. По нескончаемой канонаде взрывов стало понятно, что с конвейера сходят именно взрывчатые вещества.

Издалека это походило на грозовые раскаты, и отряд даже, испугавшись возгорания ближайших озер, спешно забрался на ближайшую высоту, и уже с нее стал виден завод. Относительно небольшое здание с желтым отливом ржавых железных стен блестело под солнечными лучами. Высившееся посреди одноликой чернеющей пустоши, оно казалось последним оплотом цивилизации по дороге на дикий север. Единственная связь с миром — железная дорога — страховочной нитью тянулась на юго-запад, к Хелю.

— Будем штурмовать? — обрадовался Чарли.

На крыше фабрики стояли несколько одетых в хоккейную форму рейдеров и развлекались тем, что бросали в разные стороны динамитные шашки. Через несколько секунд после каждого броска раздавался оглушительный взрыв, и пыль поднималась вокруг появлявшихся маленьких черных воронок. Эти дикие люди не охраняли свою крепость, не выискивали на горизонте врага, апросто баловались взрывчаткой, как дети в старину перед Новым годом. И месяц стоял соответствующий — декабрь. Только в отличие от обычных детей, у которых срывает башню только в последние числа года, у этих рейдеров башня была сорвана навсегда. Острый глаз Куско разглядел, как тротиловые безумцы принимают какую-то химию вроде химгаляторов.

— Ну что, штурмуем? — прямо-таки трепетал Чарли.

— Да нет же, отбой, — проворчал Альфа. — Вот привезем семена, потом штурмуй сколько влезет, а сейчас нам нельзя рисковать… Просто обойдем их и все.

— И все? — удивился майор. — Никаких новых сражений? Но там же много еды. Должны же они чем-то питаться.

— Тише едешь, дальше будешь, — настоял командир. — Обходим фабрику.

Отряд съехал с холма и под звуки непрекращающихся взрывов стал объезжать цитадель рейдеров по дуге. Те смотрели не дальше летящих шашек, а потому достаточно было держаться в километре от их пустых глаз. Фабрика медленно уплывала сначала в сторону, а потом и назад. Через несколько минут ржавая громадина уже возвышалась далеко за ровным следом четырех байков, и лишь грохот взрывчатки продолжал бить по ушам путников, будто они не объехали фабрику, а плутали в ее чертогах.

В десяти километрах севернее показался лагерь на три палатки. Зажатая между озером, скалой и редколесьем поляна представляла собой идеальное место для кемпинга, если бы к трехтысячному году на Земле остались какие-либо туристы. Но для отряда рейдеров с тротиловой фабрики место тоже было очень удобным. Ничего не подозревающие отбросы в хоккейной форме, с заплывшими от химии глазами свежевали туши убитых ими двугорбых оленей.

— Вот и наша удача, — улыбнулся Альфа.

Грохот мотоциклов тонул в непрекращающихся далеких взрывах, но даже если на несколько секунд пустошь окутывала тишина, оглохшие за долгие годы жизни у фабрики рейдеры не слышали или не воспринимали всерьез шум надвигающейся беды. Сложно было представить, что кто-то забредет в такие непроглядные дали и уж тем более минует фабрику и отправится еще дальше. Нет, в этой ложбине свежеватели оленей чувствовали себя в полной безопасности.

— Ну теперь-то мочканем их? — не унимался Чарли.

— Не знаю, — кривил рот полковник. — Хочется без смертей.

— Да посмотрите на них, сэр! Они же химией себе все мозги просушили! Ничего человеческого в них не осталось.

— И все же… Может, уладим все мирно.

— Подойдем и попросим палатки и мясо? — съязвил майор.

— Вот это уже другой разговор. Так и сделаем, — на полном серьезе кивнул командир. — Внимание. Все делайте, как я, и ничего не говорите без моего разрешения.

Он поехал первым. Трясущимися от голода и усталости руками едва удерживал руль, изворачивающийся змеей из-за каменистой неровной дороги. Даже без нового боя отряд находился в одном шаге от истощения, и мудрый командир думал в первую очередь об отдыхе и пропитании. С непроницаемым выражением лица он въехал прямо в центр лесного лагеря. Другие мотоциклы остановились ровно за ним.

Десяток рейдеров удивленно посмотрел на незваных гостей. Каждый из них держал оружие, но никто не спешил пускать его в ход. Пистолеты и автоматы сурово ждали возможности вступить в игру.

— Вы еще кто такие? — прохрипел высокий рейдер во вратарском шлеме. — Это же не приход такой, а? Вы настоящие?

— Ваша смена с завода, — хладнокровно сказал полковник. — Возвращайтесь на базу, дальше мы сами.

Для большей убедительности он слез с мотоцикла и, даже не взяв в руки свой дробовик, стал по-хозяйски обходить палатки, якобы инспектируя перешедшую в его распоряжение собственность. Рейдеры такого не ожидали. Они стояли как истуканы, не зная, как реагировать на внезапную новость. Еще никогда один отряд с завода не сменял другой, это вызывало подозрения. Но еще никогда рейдеры не встречали кого-то столь уверенного в себе, чтобы ставить его слова под сомнение. Нерешительность переросла в замешательство и легкую панику. Они удивленно завертели головами, пытаясь найти ответ в воспаленных глазах соседей, но в них стоял еще больший вопрос.

— Оленей мы засолим прямо тут, — гнул свою линию Альфа. — Мясо хорошее. Вам обещали двойную порцию химии по возвращении.

Последние слова изменили настрой местных с замешательства на благостное спокойствие, и рейдеры радостно заулыбались. Чарли был прав, они походили скорее на отсталых детей, чем на дееспособных взрослых, но что толку судить других по их интеллектуальным способностям. Начнешь с рейдеров, а закончат тобой — если найдется кто-то более умный и беспощадный.

— Что это за железные штуки у вас? — недоверчиво спросил главный свежеватель.

— Мотоциклы, — с напускной рассеянностью проговорил Альфа. — А, вы же еще не знаете! Вот я дурак, с этого и надо было начинать. — Командир сделал небольшую паузу, и в красных глазах рейдеров вспыхнули искорки интереса. — Новый завоз из Пита, — продолжил он. — Бронированные мотоциклы. Там вообще много чего привезли — байки, химгаляторы, вирты. Мы поэтому сразу вспомнили про вас. Завтра последняя раздача, а остатки увезет с собой торговец.

— Вот говнюк этот Нокиан! — рассвирепел рейдер. — Как надо делать самую тяжелую работу, так вспоминает про нас, а как раздавать ништяки, так забывает. Ну я ему покажу!

Альфа представил, как двенадцать разгневанных мужчин врываются на фабрику и начинают яростную пальбу. По сути, это то же самое, от чего он сам предостерегал Чарли. Нельзя было позволять судьбе брать свое.

— Нет, нет, о вас не забыли, — поспешил успокоить его полковник. — Нокиан и прислал нас на замену, чтобы воздать почести вашему верному труду на благо… конторы.

— Конторы? Что за слово? — насторожился рейдер.

Альфа начал терять нить продуктивной беседы, и ему на помощь пришел Эхо:

— Новые словечки из Пита, — спрыгнул он с байка. — У торговца уйма историй, мы все уже ухохотались. А теперь простите, нам надо работать.

Эхо прошел мимо задумавшихся бандитов — ни дать ни взять хоккейная команда в этой одинаковой форме с какого-то спортзавода. Не хватало только клюшек, но их заменяли старые добрые автоматы.

— Не забывайте, завтра последний день раздачи, — напомнил им Альфа. — Особенно не спешите, часов за шесть доберетесь.

— Может, дадите нам байки, чтобы мы быстрее вернулись?

— Не можем. Там возьмете новые, любой формы и расцветки. Ну бывайте, удачи.

Полковник отвернулся от них и, взяв ногу ближайшего освежеванного оленя, принялся что-то разглядывать на ней с умным видом. Спутники последовали его примеру и начали располагаться в лагере. Рейдерам не оставалось ничего, кроме как взять личные вещи и направиться в сторону фабрики. С радостными лицами они двинулись на юг узкой колонной, предвкушая скорую раздачу всяких крутых вещей.

Морпехи и инки продолжали совершать какие-то деланные движения и с показным видом ходить по лагерю даже после того, как группа рейдеров скрылась за озером. Первым из отряда не выдержала Лима. С присущей женщинам эмоциональностью она разразилась смехом, который сразу же подхватили остальные. Развеселившимся людям вторили своим гоготанием птицы. Большие, как птеродактили, такие же черные, как зимний снег, они круглый год обитали в одних и тех же местах и даже не думали улетать на юг. Те их сородичи, что по привычке отправлялись в теплые страны, подобно фрилансерам древности, попросту вымерли, пали жертвой песчаных бурь средних широт и огромных рад-червей, что вылезают на поверхность с приходом самума. Оставшиеся в живых особи оказались очень странными птицами, но путникам не с чем было их сравнить. Инки не застали нормальных пернатых, а морпехи их никогда не видели. Даже в марсианских зоопарках все птицы вымерли добрую сотню лет назад. Иначе непременно оказались бы обедом голодающего человечества.

— Как там наши на родине? — посмотрел в небо Эхо, когда смех стих и все принялись за дела.

— Неизвестно, — резко ответил Чарли. — За полгода могло произойти все что угодно.

— Им сейчас тяжелее, чем нам.

— Понятное дело. Заткнись, пожалуйста.

Суровый майор не мог позволить себе раскиснуть и оборвал разговор.

Морпехи и инки жарили мясо и спешно засаливали остатки.

— Путь предстоит неблизкий. Надо запастись едой на несколько недель вперед, — кряхтел полковник.

Его руки были по локоть в крови не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Мясо с четырех оленьих туш занимало все внутреннее пространство лагеря, окруженного тремя палатками. Кровь маленьким ручьем стекала в ближайшее нефтяное озеро, но не успевала смешиваться с черной жижей — жуткие птицы столпились на берегу и высасывали ее из земли.

— Не у одних нас ужин, — показал на них Куско. — Нате, ешьте.

Он бросил на берег оленьи потроха, и птицы возбужденно заскрежетали. Редко кому в пустоши удается так полакомиться.

— Давайте скорее, — торопился полковник. — Дольше трех часов здесь оставаться нельзя. Заканчиваем с мясом, упаковываем палатки и валим куда подальше.

На засолку ушел мешок соли, любезно оставленный хоккеистами. За пару часов боковые ящики мотоциклов наполнились солониной. Наконец-то голодные люди дорвались до еды. Никогда в жизни инки так не наедались. Морпехи же помнили сытые марсианские ужины, но только в далеком прошлом — последние месяцы они провели на голодном пайке.

— Никогда не думал, что буду объедать рейдеров в дебрях севера, — язвил Чарли.

— Ладно, надо найти безопасное место, а потом будем шутить, — нервничал Альфа. — Местность, конечно, пересеченная да и солнце давно зашло, но чисто теоретически обманутые нами рейдеры уже могут вернуться с подмогой. И мирного разговора с ними уже точно не выйдет. Упаковываем палатки и в путь.

Морпехи мигом разобрались с брезентом, пока знакомые с олениной инки хорошенько досаливали остатки мяса. Через пятнадцать минут небо над ночной пустошью осветили фонари мотоциклов, а грохот двигателей разбудил задремавших птиц. Толстые глушители стояли только для вида и не справлялись со своей главной задачей — глушить звук вырывающихся с огромной скоростью газов. На добрые два километра разлетался грохот, словно ожил проходящий в этих местах фронт тысячелетней давности, но что такое два километра на бескрайних просторах страны нефтяных озер? Ни одна чужая душа не слышала эти звуки.

До поздней ночи ехали изнуренные дорогой, но сытые люди. Они петляли на тот случай, если за ними погонятся уязвленные обманом рейдеры, и только в сорока километрах севернее остановились на ночлег. Нашли приличный грот в скале у озера — место, почти идентичное тому, где они украли еду и палатки.

— В таком и бурю пережить можно, — порадовался полковник.

Наконец-то после трех суток отчаянной борьбы за жизнь отряд из шести измученных путников остановился на отдых. На долгий целительный отдых.

Через несколько часов взошло солнце нового дня, но смертельно уставшие люди плыли в своих сонных коконах на большой глубине океана грез, толща неги которого не пропускала ни единого луча света. На дне тягучей эфемерной субстанции не было ни холода, ни жары, ни смертоносного водяного давления. Даже гравитация обходила те места стороной. Там зарождались и сразу же умирали эмоции, танцуя в хаотичном вальсе пережитых воспоминаний. Всесильное время могло пробиться через любые преграды и даже попадало под толщу дремучего сна, но ненадолго, обрывками. Как своенравный ветер, оно то появлялось, ускоряя течение жизни спящих, то пропадало, отпуская их души на самое дно океана, куда не доходят никакие сигналы от чувств, где не существует ничего. Время — единственный попутчик во сне — позволяло уставшим людям отдохнуть без своего убийственного прикосновения. Путники пребывали везде и нигде одновременно. Разумеется, если не считать часовых.

Каждые три часа один дежурный сменял другого. Первым как лидер пост занял Альфа. Он забрался на небольшую скалу в двадцати метрах от лагеря и из последних сил держал глаза открытыми. В столь короткий срок сложно было ожидать нападения рейдеров, но дикие звери тоже представляли опасность. Безжалостные мутанты Пустоши — потомки обычных хищников — только и ждали возможности полакомиться свежим мясом. Но ночь стояла тихая. Та изуверская экосистема, что сменила древнюю природу, спала глубоким безжизненным сном. Полковник с трудом разбудил Чарли, и тот следующим заступил на пост. Трехчасовой сон лишь раздразнил его нервные клетки, поэтому ему пришлось тяжелее всех. В течение следующих двух дней каждый из отряда успел дважды постоять на посту, и никакие мутанты за это время на них не напали.

К обеду первого дня все понемногу проснулись, но тягучая боль в мышцах не давала никому встать.

— Разминайтесь, иначе сляжете на неделю, — советовал командир.

Он вышел на берег неживописного озера и сделал несколько упражнений, корчась от боли. Остальные члены отряда пытались все повторить за ним, но не смогли осилить и половины комплекса. Слишком много сил было отдано в пути, слишком тяжелым был шлейф проблем.

— Наверное, мы никогда отсюда не сдвинемся, — вздыхал Пуно.

Лима попыталась несколько раз присесть, но лишь вскрикнула от пронзившей колени боли и упала обратно на свой лежак.

— Надо выступать как можно скорее, — продолжал разминаться, Альфа. — Шансы на отправку семян тают с каждым днем.

— О господи, — взмолилась Лима. — Я с места сдвинуться не могу.

Они обедали очередной порцией мяса из багажников и запивали его остатками воды из фляг. Засоленное мясо прекрасно хранились в маленьких, промерзших на холоде ящиках по бокам мотоциклов. Мороз был небольшой, и четырех конфискованных у рейдеров шкур хватало, чтобы поочередно согреть весь отряд. Но зима не стояла на месте и готовилась со всей силой наброситься на беззащитную Пустошь.

— Небо белеет, — задумчиво проговорил Эхо. — С юга оно еще красное, а вот с севера идет мощный циклон.

— Можно понятнее? — скривился Чарли.

— Будет снежная буря.

— Почему тогда тучи не черные? — спросил Пуно.

— Почернеют, когда опустятся ниже. Сейчас они в процессе формирования высоко над землей, где мало грязных частиц. Там и чистых-то немного. Считай почти космос.

— Наверное, хорошо быть ученым, — вздохнул парень.

— Наверное. — Эхо слизал с пальцев сладкий жир от мяса. — До климатической катастрофы тучи образовывались немного иначе. О той погоде мы знали все. А современные процессы понимаем мало — сложно следить за Землей с Марса.

Солнце поднялось на максимальную для здешних широт высоту, чуть выше поверхности озера, и уже собиралось уходить обратно за горизонт. Северный ветер чуть морозил лица людей и навевал им страх перед близящейся метелью.

— Надо бы воду найти, — кряхтя от каждого движения, встал с места полковник.

— Я ночью видел что-то похожее на очистную станцию, — откликнулся Чарли. — Пара километров отсюда.

Альфа и Чарли подняли канистры и пошли за водой. Куско и Эхо взялись за трекеры мотоциклов и повели их к соседнему бензиновому озеру, словно двух породистых скакунов на водопой. Лима латала шкуры, чтобы те сослужили хорошую службу в мороз, а Пуно принялся искать оленью тропу, чтобы раздобыть недостающий мех. Никто особенно не спешил, даже по меркам обычной племенной жизни — мышцы слишком болели, а по сравнению с безудержным бегством последних трех дней путники вообще отдыхали, словно попали в оздоровительный санаторий. Несмотря на близящийся циклон, погода стояла еще хорошая. Солнце светило, деревья качались на ветру, а птицы летали между ними в ожидании новой падали. Это были те самые пернатые, что лакомились оленьими потрохами в лагере рейдеров. Они перелетели следом за людьми на новое место и ждали, ждали своего часа. Озеро бурлило из-за поднимающихся со дна газов, но, если представить, что это гейзер, вид был завораживающий. Лагерь возле скалы, шестеро занятых неспешными делами людей. Чем не прекрасный поход выходного дня? Идиллия севера, романтика лесной жизни. На два дня судьба решила вернуть часть своего неподъемного долга перед сбежавшими от смерти людьми. Раз десять уже сбежавшими. А сколько невзгод поджидает их впереди? Очень много. Пусть отдохнут.

Судьба не то чтобы решила повернуться к ним лицом. Нет, просто демиург решил притупить инстинкты этой горстки людей, замылить им глаза спокойствием и тишиной, а потом щелкнуть пальцами и расхохотаться дьявольским смехом прямо в их застывшие от неожиданности физиономии. Таймер уже запущен.

Первым делом нужно бесшумное оружие. Дробовики не годятся — всех оленей распугают. Пуно принялся строгать лук из ветки сосны. Когда Куско и Эхо вели на дозаправку вторую пару мотоциклов, он уже натягивал тетиву, а когда они начали перебирать двигатель одной строптивой лошадки, он начал выслеживать зверя. Но ночь наступила стремительно, никто не успел закончить свои дневные дела.

С темнотой пришли и первые по-настоящему декабрьские морозы. Это были не те минус сорок, что будоражили северные широты тысячу лет назад. Из-за парникового эффекта от повсеместных промышленных выбросов воздух не охлаждался ниже минус десяти, но и этого было достаточно, чтобы холоду проникнуть в кости каждой живой души. Четыре шкуры на шестерых уже не спасали, даже если меняться ими каждые два часа. Ночь прошла не в таком глубоком расслабляющем сне, как прошлая. А на следующее утро мышцы болели еще сильнее.

— Что я вам говорил? Надо было разминаться весь день, — ворчал Альфа. — Что теперь делать? Надо было выдвигаться сегодня.

— Еще один день погоды не сделает, — уверенно ответил Куско. Он уже считал себя одним из морпехов, а те ничего не имели против — ряды солдат сократились слишком сильно, и теперь они все больше зависели от инков.

— Каждый день может стать решающим, — злился Альфа, но тоже не мог сдвинуться с места. В его возрасте лишний день отдыха был вовсе не лишним.

Куско и Эхо продолжили чинить мотоцикл, а Лима изучала оружие. Она быстро научилась разбирать автоматы и дробовики, чистить их и собирать обратно. Вся та дрянь, что ежедневно оседала в легких людей, попадала и внутрь оружия. Альфа и Чарли согрели воду, и члены отряда смогли умыться и вымыть руки, после чего вновь отправились с пустыми канистрами к очистной станции. Пуно же опять пошел на охоту.

Леса пустоши тысячи нефтяных озер мало чем отличались от его родных таежных краев. Разве что в тундре все росло немного реже и не отличалось большой высотой. Но тундра в этих местах еще не раскинулась во всю ширь, ее родина была чуть севернее. Получалась смесь между ней и тайгой. Это навевало Пуно воспоминания о доме, но в то же время вызывало некое замешательство своей новизной — с одной стороны, все родное, а с другой — чужое. Так или иначе здесь обитали точно такие же двугорбые олени, как и вокруг космодрома, а парень знал, как найти к ним подход. К концу дня он завалил пару зверей и в два захода приволок их к лагерю, чтобы вместе с Лимой изладить недостающие шкуры. Чернеющие на горизонте тучи уже обрисовывали перспективу скорой пурги.

С высоты очистной станции небо выглядело еще чернее.

— Ну и куда нам срываться? — спрашивал командира Чарли, заливая чистую воду в канистры. — Завтра, в крайнем случае послезавтра все накроет бураном. Здесь хорошее место, чтобы его переждать.

— Боюсь, у нас нет столько времени, майор, — отвечал Альфа.

Походная жизнь текла своим чередом в молчаливом ожидании скорой встряски.

Пуно уличил минуту, когда Куско и Эхо с очередным мотоциклом отойдут достаточно далеко, и подсел как можно ближе к Лиме. Отсюда он даже мог дотянуться рукой до ее нежной щеки и погладить ее русые волосы. Эх, мечты.

— На этих оленях меха больше, чем на освежеванных рейдерами, — начал он издалека. — Морозы все ближе, а значит, и мех у животных гуще.

— Ага, — сдержанно сказала Лима.

— Я еще никогда в жизни не убивал двух оленей за один день. А здесь и места чужие, и шансов было намного меньше.

— Ага, — ответила она, продолжая выделывать шкуру.

— Это только ради тебя. Иначе бы я не смог. Нас шестеро, а шкур всего четыре. Я не мог позволить тебе замерзнуть. Да мы даже с шестью шкурами замерзнем, ведь они не согреют ноги, но шесть в любом случае лучше, чем четыре.

Он продолжал говорить, тщетно подыскивая возможность, чтобы перейти на следующий уровень разговора — поставить вопрос ребром. Но показная безучастность Лимы окружила ее частоколом холодных эмоций, жалящих, словно лед.

— Я ведь только ради тебя пошел.

— Не надо было, — сквозь жуткую боль досады в горле выдавила она.

— Да что с нами не так? — Парень вскочил на ноги.

Ему повезло, что Куско не оказалось рядом. В лагере находились только Пуно и Лима. Самый подходящий момент для выяснения отношений, придуманный не ими, а самой жизнью, опытом прожитых поколений. Они должны, просто обязаны были поговорить именно в этот день.

— Ты же знаешь, я помолвлена с Куско, — спокойно сказала Лима.

— Но раньше ты к нему не тянулась, — негодовал Пуно. — До этого похода ты отбивалась от него изо всех сил, а со мной, наоборот, была дружелюбной. Слишком дружелюбной, если ты понимаешь, о чем я.

— В походе многое изменилось.

— О чем ты? Что изменилось? Я ничего такого не помню!

— В том-то и дело, что не помнишь! — тоже вскочила девушка. — Нам просто не суждено! Я никогда не буду с тобой, пока…

Лима осеклась.

— Пока что? Если есть какое-то условие, я его обязательно выполню!

Пуно подошел к ней вплотную, и она почувствовала теплоту дыхания человека, способного пойти на все ради своей любимой.

— Нет, отойди, — поморщилась она, но не от близости парня, а от ненависти к себе. — Я надеюсь, не выполнишь. Забудь. Нет никаких условий. Просто отпусти меня.

— Легко сказать, — всплеснул руками Пуно.

Тут вернулись Куско и Эхо, торжественно ведя байк. Подлатанный конь готов был проехать еще тысячу километров. Двигатель больше не тарахтел, а новая смесь из ближайшего масляного озера надежно смазала клапаны его цилиндров.

— Что тут у вас? — деловито спросил Куско. — Слышали какой-то спор.

Лима села на свое место между двумя палатками и взялась за шкуру.

— Ничего, — сказала она со спокойствием, способным убедить любого. — Никогда не выделывал шкуры? Это непростое занятие.

Она ехидно улыбнулась, но ехидство это заметил лишь Пуно.

После возвращения Альфы и Чарли начали готовить ужин. Мясо оленей уже не казалось таким вкусным, как в первый раз. Если питаться одним и тем же, непременно начнет тошнить, но никто и не думал жаловаться — лучше хоть всю жизнь сидеть на одних прожилках, чем умереть с голоду. Не поспоришь. Но были и те, кто до последнего пытался баловать свои вкусовые рецепторы и придумывал новые способы приготовить уже приевшуюся еду. Когда все отошли от углей, Куско подлил в них бензина, чтобы оленина получилась чуть более поджаренная, хрустящая. Огненный шар обдал шипящим касанием куски мяса и устремился вверх, растворившись в воздухе на уровне вершины ближайшей скалы.

— С ума, что ли, сошел! — заорал Альфа. — Ты что, думаешь, мы без огня готовим, потому что любим резиновое мясо? Нельзя, чтобы нас заметили!

— Да бросьте, — надменно ответил Куско. — Мы хорошо запутали след.

— Этот огонь в ночи за тридцать километров видно! — Полковник сжимал кулаки, борясь с неожиданной вспышкой гнева.

— Если бы нас искали, то уже выследили бы, — поддержал инка майор. — Сэр. Зато хоть корочкой похрустим.

— Не нравится мне это… — прошептал Альфа, когда все расселись с нанизанными на палки кусками шкворчащего мяса.

Второй день отдыха близился к концу. Мышцы по-прежнему ныли, но уже не так люто. К любой тянущей боли можно привыкнуть, тем более к такой лечащей, кричащей во весь голос о приходящем попутно восстановлении.

Когда красная пасть северного сияния раскрылась в тихой ночи, все шестеро путников, облеченных теперь каждый в свою собственную теплую шкуру, разошлись по палаткам. Мороз стоял сильный, но ничего в округе, кроме воды в бурдюках, не замерзало. Все жидкости в стране тысячи нефтяных озер могли пережить любую студеную зиму. Природа подстроилась под ритм своих заводов-создателей. Пропитанные маслами птицы тоже имели слегка измененную структуру клеток, иначе бы не звались мутантами. Теперь они могли пережить мороз на несколько градусов холоднее, чем их незадачливые предки. Природа либо слилась с нефтью, либо вымерла окончательно и бесповоротно.

— Я заметил, что нефть в озерах немного поднялась за последние дни, — проговорил из палатки Пуно.

— Это потому, что их накачивают сотни нефтезаводов, — ответил голос Эхо в ночи.

— Но почему тогда за столько лет все озера не образовали море?

— Они периодически горят. Вся почва под нами перегорелая, — продолжал Эхо. — Пылают, пока осадки не тушат пожар.

— А мы тут огонь разводили…

— Нестрашно, когда соблюдаешь технику безопасности. Эти пожары возникали от чего-то серьезного. Взрыв тротила или удар молнии, например.

При этих словах к разговору подключился задумавшийся о чем-то Куско. Его голова высунулась из третьей палатки.

— На нас же движутся тучи!

— Нечего бояться, — успокоил его Эхо. — Тучи снежные, а не грозовые. Снег не может поджечь нефть.

Их услышал стоявший на скале Альфа.

— Спите там! Через три часа уже сменяться.

Все уснули. Один только полковник с опаской вглядывался в бардовую темноту. Северное сияние позволяло хоть что-то увидеть, но неподвижный пейзаж сплетался в одно целое. Глаза замыливались и уже не могли понять, где проходят границы между далекими объектами. Они вроде были, но уцепиться за них в темноте не представлялось возможным. Командир понимал, что вдалеке стоят скалы, деревья, стелются нефтяные озера, сливающиеся воедино в ожидании очередного мегапожара, но ничего разглядеть не мог. Пелена застилала глаза, стирала контрастность и глубину. Подсознательно он уже заподозрил неладное, но до последнего противился страшным мыслям, словно вместе с ними мог отогнать и реальное зло. А что он должен был сделать? В пунцовой тьме, где невозможно разглядеть ничего вдалеке и даже понять расстояние до объекта, он был бессилен. Стоял на посту, только чтобы не дать врагу застать отряд врасплох, подобравшись на расстояние беззвучного удара ножа. Но в этот раз полковник дежурил напрасно. Вряд ли кто-то в радиусе километра не услышал бы взрывы тротиловых шашек.

В небе сверкнуло, как от молнии, а в уши ударил мощный хлопок. Потом еще и еще. Хлопки были безостановочные — кто-то решил извести всю взрывчатку. Недавние опасения насчет мегапожара подтвердились. Перед глазами Альфы озарилась невиданная картина. Стоило блеснуть вспышке от взрыва, как на ее месте вспыхивало целое озеро. Пламя поднималось до самого неба, заслоняя собой далекий темный пейзаж. Его и так сложно было разглядеть, а теперь пространство за пределами огненного мира и вовсе перестало существовать, навечно скрывшись в тени его пылающего величия. За одну минуту прогремели десятки взрывов, поднялись в воздух массивные стены огня и двинулись в сторону лагеря, как штурмовые орудия на средневековый замок. Отовсюду атаковало пламя, от которого невозможно отбиться. Враг был божественен, потому что никакое оружие его не брало. Он же брал почти все. Все озера и редкие деревья вокруг них пожирались его голодным нутром.

Альфа приготовился встретить смерть лицом к лицу, но после короткого замешательства понял, что огонь только вспыхивал молниеносно, а двигался намного медленнее, со скоростью быстро бегущего человека. Вместе с ярчайшим светом пришли контрастность и глубина. Все стало видно как днем. Солнце еще пряталось за другой стороной Земли, но его двойник — огненный смерч — уже сеял великое, ясное, светлое на отдельно взятом участке Пустоши. С возвышающейся над озерами скалы картина открывалась эпичная, но Альфа больше не тратил время на безвольное созерцание. Он прикинул, что огонь будет идти сюда не меньше минуты, и быстро спустился к своим. В лагере, понятное дело, уже никто не спал. Но закрытые скалой от огненного смерча люди не совсем понимали, что происходит.

— Нас выкуривают! — кричал на бегу полковник. — Они подожгли все озера вокруг.

Больше ничего говорить не требовалось. Вскочившие на ноги инки и марсиане сами знали, что делать. Бросив палатки, они вскочили на мотоциклы и завели двигатели. На передних стойках загорелись фонари, не особенно нужные в яркой ночи. Все спали в шкурах поверх брони, чтобы как-то согреться ночью, а основные запасы еды хранились в ящиках на байках, поэтому сборы заняли полминуты. Были брошены несколько автоматов и один из двух ящиков патронов, но это мелочи по сравнению со спасением жизни.

Озеро, которым путники любовались еще пару часов назад, покрылось лавиной огня, но мотоциклы уже ехали по его краю на север. Яркие фонари не давали беснующемуся свечению пламени сбить людей с толку и в очередной раз помогли разглядеть все мелкие преграды на пути, не позволив случиться смертельной заминке. После первых минут бегства морпехам показалось, что огонь их не догоняет.

— Нефть разгорается медленно, — пояснил Эхо. — Несколько метров в секунду. При достаточной физической подготовке от нее можно даже пешком убежать.

— Молись, чтобы байк не сломался! — рычал на него Чарли. — И не напорись на бурелом!

Мотоциклам приходилось петлять по узким тропинкам между болот и скал, огибать по длинной дуге встречающиеся на пути озера. В отличие от них, огонь не разбирал пути, шел напролом. Начальное преимущество в скорости быстро сошло на нет, и колоссальная стена огня растянулась на добрую половину горизонта позади беглецов. Чтобы увидеть пламя, не надо было вертеть головой, оно наступало на пятки и бросалось жгучим жаром в глаза.

— Колеса вязнут в нефти! Ее слишком много даже на тропах! — психовал Чарли.

— Как же вы не обмотали их цепями! — досадовал командир.

— Завтра хотели. Думали, времени навалом. Кто же знал, что эти подонки, оставленные нами в живых, начнут мстить? — поддел Альфу майор.

— Все из-за костра, — ответил полковник. — Они увидели вспышку света вдали и поняли, в какой стороне искать. Хорошо хоть с точным местом не угадали, а начали взрывать все подряд.

Бегство от стихии продолжалось всю ночь. Она не была столь опасна, как, например, армия мегамутантов, но и обуздать ее не представлялось возможным. Никакие ловушки, снаряды и ухищрения не действовали на бездушный огонь, прогрызающий себе дорогу в ночи.

— Наверно, красиво из космоса, — представила Лима.

Она держалась за Куско и только и делала, что оглядывалась назад. Когда какой-то из мотоциклов застревал в нефти или грязи, она вместе со всеми спрыгивала на землю и выталкивала его. В такие моменты лик преисподней оказывался прямо у спин беглецов. Вместе с ними от огня спасались и птицы, кричавшие над головой. Их черные, как ночь, крылья не вязли в грязи, а скалы не преграждали им путь, поэтому очень скоро пути беглецов и падальщиков разошлись.

— Жарко становится, — оглядывался Пуно. — Одна птица поджарилась и упала в огонь.

— Тепло на халяву, — усмехнулся Куско. — Пользуйся, пока есть.

Когда пожар разросся на значительную часть Пустоши и осветил небо до горизонта, морпехи и инки увидели надвигающийся на них циклон. Снежные тучи раздувались, как паруса под шквалистым ветром Арктики. Стена черного беснующегося бурана схлопывала пространство, словно молот, несущийся к наковальне — стене идущего с юга огня. И лишь маленькая полоска земли, если смотреть сверху, еще оставалась нетронутой ни одной из двух разнородных стихий. По ее краю мчались четыре байка.

— Никогда не думал, что скажу это, но в буране наше спасение, — скалился в лицо судьбе командир. — Только бы дотянуть.

Мотоциклы вязли все чаще, а вытаскивать их становилось все труднее. Силы людей таяли, а преследователь, безумный и неотступный, лишь набирался сил. Его далекое пылающее сердце стремительно нагревалось, создавая сильную тягу. Холодный воздух снаружи из-за пылающего цунами засасывало, как пылесосом, он разгонялся до сверхзвуковой скорости и на всю Пустошь слышался его свист.

— Мы — муравьи на гигантской жаровне, — обернулся Пуно. — Бежим изо всех сил, а спасение лишь отдаляется.

— Еще полчаса, и стихии столкнутся, — прикинул Эхо. — Лично я за то, чтобы к этому времени оказаться в снегу.

— Ты будешь в снегу, мой мальчик, — злодейски расхохотался полковник. — По уши в нем. О да.

Альфа несся вперед изо всех сил. Нервы уже давно сдали, но сжатая в кулак воля тащила его к спасению. Несколько раз его байк застревал, но какими-то немыслимыми рывками командир освобождался из нефтяного плена там, где не помог бы даже тягач. Он по-хорошему озверел и тянул за собой весь отряд. Обиднее всего было бы преодолеть сто километров и погибнуть на финишной прямой, когда перед глазами уже маячит клетчатый флаг и льются реки шампанского. Брызги, заслоняющие собой небо. Пузырьковое крошево, застилающее глаза. Вот оно, спасение, вот он, чертов снег.

Первые хлопья показались в воздухе, когда огненное цунами уже поджигало шкуры на беглецах. Оно летело гораздо быстрее пары метров в секунду, с которой разгорается нефть, и поэтому нефть под ней вспыхивала не сразу. Гонимое вытяжной силой пламя просто захватывало весь встречный воздух, а нефть подключалась немного после, когда стена уже неслась далеко впереди. Скорость потока пламени росла каждую минуту и уже превзошла жалкую скорость байков, с каждым метром сжигая тот небольшой гандикап, что смогли в самом начале урвать себе беглецы. Но другая стихия, сама того не подозревая, неслась навстречу, чтобы их всех спасти. Чернейшая мгла бурана встала непроходимой стеной, через которую не пробивались даже прожекторы мотоциклов. Узенькая тропинка между болотами обрывалась в непроглядной пурге, и больше некуда было ехать. Вокруг стало темно. Любое неловкое движение, и мотоциклы утонут в нефти, бензине или моторном масле края тысячи озер.

— Стоять! — приказал полковник.

Все последующие слова утонули в рычании двух стихий, столкнувшихся друг с другом, как планеты в далеком космосе. Колоссальная сила пронизывала воздух и сбивала с ног. Марсиане помогли инкам отрыться из-под снега, и все вместе они схватились за увязшие байки. Стихия рвала и метала, поднимала в воздух деревья, но бронированный транспорт стоял надежно — его не так просто было оторвать от вязкой земли, а вместе с ним держались и люди. Стена огня провалила краш-тест, с грохотом расплющилась о застилающий воздух снег и начала заполнять его жгучим паром. Следующие пару минут воздух сгорал, как при старте ракеты, будто со всех сторон торчали ее колоссальные сопла. Стихии боролись, как сумоисты на ринге, исходили зарницами и завывали сверхзвуковыми ветрами, но, к счастью для людей, циклон оказался сильнее. Ведомая самой планетой пурга поглотила случайное пламя и продолжила свой путь на юг. Когда линия соприкосновения непримиримых врагов отодвинулась далеко за спины путников, вернулся спасительный воздух. Инки и марсиане вдыхали его вместе со снегом и кружащим всюду пеплом.

— Жрите, сволочи! — заорал Чарли в кромешную темноту за спиной. — Чтоб вы сдохли, рейдеры! Надеюсь, вас накрыло огнем!

— Вполне возможно, — отозвался из мрака Альфа. — Давайте откапывать мотоциклы, пока нас полностью не замело. И наденьте уже на колеса цепи!

Снег продолжал валить черной лавиной с небесных гор. Беглецы быстро привыкли ориентироваться наощупь. Они водили руками перед собой, как незрячие, чтобы узнать, что находится впереди. Дул ветер и холод морозил щеки, но стало гораздо спокойнее, чем какие-то пару минут назад.

— Нормально, — прокряхтел уставший полковник. — С этим можно жить.

Полчаса ушло на обмотку колес цепями и столько же на использование прикладов в качестве саперных лопат. Снег больше не заваливал людей — они откапывались быстрее. Несмотря на многие недостатки, буран нес в себе и одно преимущество — больше не надо было петлять между озер. Толстый слой черного снега разостлал на пустоши ровное одеяло. К тому же он был гораздо плотнее того снега, что привыкли видеть люди тысячу лет назад. Многие его кристаллы состояли не из воды, а из сложных веществ и различных металлов, а потому снег был тяжелым и создавал достаточно крепкий слой.

Колонна из четырех байков медленно продвигалась на север. Скал стало меньше, и на многие километры раскинулась ровная гладь земли. Часы шли за часами, убаюкивая своим мерным ходом. Рокот моторов возобладал над шумом ветра и теперь заглушал его постукиванием клапанов. Еще никогда за время похода отряд не двигался так быстро.

— Вот она, Лапландия, — торжественно провозгласил Эхо, когда они пересекли какой-то одному ему известный рубеж.

Кругом сыпал снег, и невозможно было разглядеть ничего дальше трех метров. Это было на целые три метра больше, чем в начале пурги, поэтому настроение у замерзших путников поднялось. Стихия успокаивалась, а видимость улучшалась. Хорошие на первый взгляд новости омрачались тем, что полярная ночь уже в полной мере вступила в свои права. Из-за этого даже не сразу сделалось понятно, что буря прошла, — тот же самый черный воздух, как при валящем снеге, не давал простора для мысленного маневра, и только когда лица людей перестали ощущать липкие поцелуи стихии, стало ясно, что не снег заслонил собой солнце — оно осталось далеко позади, за линией горизонта. Наступила полярная ночь. Отныне все зависело от надежной работы мотоциклетных прожекторов.

— Доберемся до «Ковчега», вышлю карателям из Пита открытку с благодарностью за эти байки, — посмеивался Чарли.

Он все быстрее разгонялся на ровной, засыпанной снегом долине уснувших на зиму озер. Настоящих озер, а не маслянистых разливов нефтеперерабатывающих заводов. В краю вечной ночи почти не встречались фабрики, не стоял типичный для них мерный шум механизмов. До портового Мурманска оставалась половина пути, и только закованные в цепи колеса мешали в полной мере насладиться внезапным счастьем. Цепи терлись о крылья мотоциклов, искрили бенгальскими огнями и всячески тормозили отряд.

Потом беглецы наткнулись на горы чего-то мягкого, такого же черного, как снег, но упругого, как резина. Они поняли, что быстро до севера не добраться.

— Это шины! — крикнул Эхо. — Тут везде шины.

Не успел он договорить, как потерял равновесие на разбросанных всюду покрышках и грохнулся в самую их кучу. От пружинистости принявшего его в свои объятия материала захотелось смеяться. Эхо мог прыгать на шинах, как на детском батуте, без риска сломать себе позвоночник — редкость для Пустоши. Правда, ноги могли застрять в сквозных дырах нескольких их рядов, поэтому он перестал дурачиться и медленно вылез к байку.

— Светил фонарем? Что впереди? — окликнул его Альфа.

— Все в покрышках. Придется ехать медленно.

— Ну ладно. Нам не привыкать. Главное, что еды тут никакой нет, а значит, и хищников. Зато шины должны хорошо гореть. Думаю, лишний СО₂ этой планете уже не повредит.

Путники жарили мясо, запасы которого уменьшались прямо пропорционально оставшимся километрам. Никаких марсианских датчиков у них не осталось, а компас, понятное дело, не мог разыскать север на планете с пропавшим магнитным полем, поэтому приходилось ориентироваться по звездам, как делали в старину общие предки инков и марсиан.

— Не думал, что нам это пригодится, — ухмылялся Эхо, вычерчивая в воздухе линии между созвездиями. — Какой только ерунде не учили нас в академии, а все оказалось кстати.

На сотню километров растянулись горы засохших шин, произведенных из заменителя каучука. Слой за слоем они несколько раз покрыли землю, и ехать по ним было сплошным мучением. Недавний снег засыпал все ровным пластом, и мотоциклы с трудом, лениво перебирали колесами, пока северный ураган хладнокровно выветривал спасительный песок из резиновых груд. Колеса все чаще стали застревать в образовавшихся полостях. Путники в полярной ночи передвигались все медленнее, со скоростью хромого пешехода, но боялись бросить байки, не зная, какие опасности ждут впереди. Поход через Лапландию растянулся на весь декабрь.

Пришлось вновь вспомнить о самой жестокой из человеческих нужд — о ненасытном голоде. Порции оставшегося мяса уменьшили в два раза, а потом еще в два. Порции стали мизерными. Ехали впроголодь, постепенно падая духом. Порывистый ветер высасывал из путников последние силы, оставляя место для заполняющей любую пустоту депрессии. Питались так мало, что невольно вспомнились события более чем тысячелетней давности.

— А знаете, — задумчиво сказал Альфа, — жители города, на месте которого сейчас стоит Пит, тоже однажды голодали. Во время одной из войн, когда враги пытались заморить горожан, порции еды были даже меньше наших. Более миллиона погибло. Почти как на Марсе сейчас. Только противник теперь невидимый для человеческого глаза и оттого более опасный. Микробы сделали свое дело и побили изуверский антирекорд.

— Миллион? — ужаснулся Куско. — Это в двадцать раз больше, чем сейчас живет в Пите!

— В пятнадцать, — поправила его Лима.

— Ага, — кивнул Альфа. — Больше, чем осталось жителей на Земле.

С каждым днем в темноте апатия нарастала. Бескрайние поля шин закончились, и место им уступила сухая земля. Простая северная земля без единого растения. Выжженная радиацией пустошь. Счетчик Гейгера, найденный Лимой еще во дворце Пророка, показывал излучение около пятисот микрозивертов в час. Стрелка больше не падала ниже сотни, иногда подскакивала до тысячи, но, будто испуганная собственной прытью, сразу откатывалась обратно. В ушах у всех членов отряда стояло щекочущее потрескивание и вкупе с постоянной ночью очень сильно давило на психику. В голоде и холоде сложно было найти что-то веселое, поднимающее дух, но тем не менее в один прекрасный студеный день путники увидели вдалеке ореолы света. Затерявшийся в глуши Лапландии завод освещал пространство вокруг себя — черную безжизненную пустоту, ограниченную северным сиянием с одной стороны и воображением с другой. В темноте да с треском в ушах при должной фантазии можно заметить все, что угодно, и первое время всем шестерым казалось, что их накрыла общая галлюцинация: по пустоши рыскали сотни упитанных стариков, одетых в красные меховые костюмы. На ногах у них алели теплые сапоги, а лица закрывали пышные белые бороды. Издалека слышалось их «хо-хо-хо».

Инки схватились за дробовики, но Альфа преградил им путь своим мотоциклом иуспокаивающе повел ладонью вниз.

— Тише, ребята. Все хорошо.

— Что это такое? — тревожился Куско.

На фоне мерцающего желтыми лампочками завода странные фигуры механических толстяков выглядели жутковато. Детали их одежды и черты лиц прятались в тени контрового света и оттого казались призрачными, словно мираж, видение, фата-моргана. Походкой они больше напоминали заводные игрушки, нежели людей.

— Хорошо вели себя в этом году? — улыбнулся полковник. — Если нет, то полу́чите угольки вместо рождественского подарка. — Он рассмеялся и поехал к странным фигурам.

Прежде чем последовать за ним, Эхо повернулся к инкам и сообщил:

— Это завод Санта-Клаусов.

— С Рождеством вас! — крикнул удаляющийся от них командир.

— Сегодня сочельник, — иронично засмеялся сержант. — Канун Рождества. Вот так удача. Хоть отпразднуем как следует.

Мотоциклы не спеша двинулись на свет, мимо разошедшихся на сотни пустынных метров теней темных фигур. По пути Эхо рассказал краснокожим, что такое Новый Год и Рождество, поэтому, когда отряд приблизился к заводу, они уже познакомились с Санта-Клаусом и его зимними праздниками. Сотня бродящих вокруг здания фигур оказалась всего лишь вершиной айсберга. У этих еще оставался заряд энергии, а на земле валялись тысячи, десятки тысяч пузатых бородачей.

— Снимайте с них обувь. Будет чем согреть ноги.

Инки и марсиане быстро раздели несколько пластмассовых кукол, напялили на себя их щегольские сапоги и шапки с белыми помпонами. В один миг все шестеро стали немного Сантами. Зимняя депрессия улетучилась с первыми нотами разносящейся вдалеке рождественской мелодии.

— А вот и подарки.

По другую сторону от завода лежали в радиоактивной пыли тысячи красочных коробок. Завернутые в блестящую подарочную бумагу, с лентами и бантами, они вселяли чувство праздника даже в краснокожих, впервые их увидевших. Сам внешний вид Санта-Клаусов и коробок оказался мощным катализатором эндорфинов. Эдакий архетип на все времена.

— Может, там будут консервы или какая другая еда, — предположил Чарли и бросился к груде подарков, не дожидаясь ответа.

— Разрешаю открыть подарки, — вздохнул командир, когда майор уже разрывал на них упаковку.

Лима с визгом бросилась на коробки, прыгнув на них с разбега. Как ребенок, плюхнулась на мягкий картон, с легкостью гнущийся под пластинами ее укрытой шкурой гладиаторской брони. За ней деловито зашагал Куско, едва сдерживая радостные порывы. Пуно и Эхо тоже не пришлось уговаривать, и вскоре они все валялись в груде подарков, открывая один за другим в надежде найти что-то нужное. Но даже бесполезные игрушки радовали глаз, когда их доставали из упаковок. Ничто не сравнится с восторгом от распаковки подарков. Какая бы ерунда там ни оказалась, тебе хочется открывать еще и еще, чтобы получить что-то поистине прекрасное. На этом простом человеческом желании когда-то наживались капиталисты, продавая дешевые лутбоксы втридорога, но те времена давно прошли, и теперь их детище валяется никому не нужное и ничего не стоящее. Хоть до полусмерти заоткрывайся.

Фирменные футболки, джинсы, бейсболки, плюшевые игрушки и наборы солдатиков очень радовали своим видом, но не могли накормить. Одно за другим содержимое коробок отправлялось в новую кучу, высота которой росла по мере того, как уменьшалась груда нераскрытых подарков. Ни одной консервы или пачки рождественского печенья. Завод лутбоксов с чем-то вкусным располагался в другой части Пустоши.

Альфа долго стоял в стороне, наблюдая, как радостное выражение лиц его подопечных постепенно сменяется на грустные мины. Он понял, что еды ждать не следует, и решил осмотреть завод изнутри. За маленькой белой дверью с надписью «Вход» он увидел сумрачный зал с конвейером готовящихся подарков. Между производственными рядами стояли и переминались с ноги на ногу какие-то одетые в зеленые костюмы эльфов пугающие существа. При виде их лиц Альфа едва не закричал, но сумел сдержаться и не привлек внимание погруженных в вечную нирвану созданий. Своими уродливыми физиономиями с кровавыми язвами они напоминали зомби. Да, точно, зомби в одежде помощников Санты. Это были те самые мертвецы, еще способные принести боль и ужас живым. Кого-то радиация убивает, а кого-то заставляет мутировать, но здесь она добилась и первого, и второго одновременно. Мертвые, но вполне себе движущиеся создания, бывшие рейдеры, захватившие эту фабрику чертово количество лет назад, только и ждали, чтобы наброситься на редкого в этих краях гостя. К счастью для полковника, шум конвейера заглушал доносившиеся с улицы радостные вопли его людей.

Сглотнув, он осторожно вышел за дверь и медленно закрыл ее за собой. Теперь он старался не издавать ни звука. Крадучись, как по минному полю, вернулся к отряду и приказал срочно уезжать.

— Нечего тут ловить, — сдерживая ужас, проговорил он. — Я проверил конвейер, еды тут нет.

— Может, все вместе поищем… — начал Чарли.

— Я сказал, нет. Мурманск совсем близко, и там точно есть консервный завод. — Полковник подкрался к байку и бесшумно сел на него. — Хотите тратить время на призрачную надежду или гарантированно наесться?

Это был один из редких вопросов, не требующих ответа. Отряд запрыгнул на мотоциклы и поехал за своим командиром как раз в тот момент, когда дверь завода открылась и из нее показались трясущиеся тела зомби. Безжизненные создания проводили взглядом быстро отдаляющиеся от них машины и принялись бродить вокруг фабрики.

Про консервы полковник не обманул. Но гарантированной едой их сложно было назвать. С таким же успехом инки и марсиане могли есть пластиковые подарки. По сути, консервы и содержали эти пластиковые подарки, попавшие в озеро или реку, а оттуда и в мировой океан, где угодили в паутину сетей неустанно работающих рыбных заводов. А начиналось все обнадеживающе.

За несколько дней отряд доехал до самой северной точки Пустоши, где в давние времена располагался Мурманск. Руины заснеженных зданий даже не пытались выглядеть дружелюбно. Дрожащий свет фар пыхтящих из последних сил мотоциклов освещал давно вымершую округу, где творения рук человеческих не заменили собой флору и фауну, а просто сгинули вместе с ними. В отличие от аутентичного и местами даже приятного постапокалипсиса вокруг Пита, здесь невозможно было смотреть по сторонам без ужаса. Романтика Пустоши осталась далеко позади. Пейзажи теперь действовали прямиком на подсознание, в обход зрительных рецепторов. Окружающий кошмар чувствовался самим нутром. Бледные, почти неразличимые в свете далеких фонарей развалины словно покоились в каком-то другом измерении древних жестоких богов и сводящих с ума созданий первых земных эпох, еще до появления всякой жизни. Северные океанские берега покоились за гранью времен. Поэтому здесь не обитали рейдеры или жуткие хищники Пустоши. Здесь жил питаемый радиацией страх и… кто-то еще.

Наткнувшись на бесформенные — как перемолотые бетонные кости — руины города, мотоциклы застряли один за другим.

— Ничего, — махнул на них Альфа. — Дойдем так. Чувствуете запах дерьма? Океан уже рядом.

Оставшиеся километры они шли пешком. Без еды и воды, только с дробовиками, автоматами и патронами к ним. Зато было легче тащить свой вес под гнетущим атмосферным давлением — шум прибоя медленно наполняет гудящие от вечной тишины уши, и мозг уже не сводит с ума, есть за что зацепиться. Потрескивание в воздухе тоже перестает давить на психику страхом скорой смерти от лучевой болезни. И хорошо, если это будет обычная смерть, а не вечная мука в теле гниющего зомби или светящегося мутанта. Или… в теле покрытого скверной человека-рыбы.

Возле консервного завода, который легко было найти по торчащим на нескольких километрах по направлению к океану кранам, отряд заметил движение: словно тысячи рыб наконец-то вышли на сушу в поисках какой-то еды. Но все оказалось наоборот. Обратная эволюция. Тысячи людей превратились в морских обитателей. При ближайшем рассмотрении эти существа ужасали своими жабрами и плавниками на позвоночнике. Полутораметровые создания с рыбьими глазами толпились у фабрики, выхватывая из выдачных ворот свежеизготовленные консервы.

— О господи, это люди или рыбы? — ужаснулась Лима.

— Что-то среднее, — оторопел Пуно.

Глаза краснокожих оказались лучше приспособлены к темноте и видели без освещения дальше, чем глаза марсиан. Включать фонари и привлекать к себе внимание чудовищ никто не хотел.

— Тише вы, а то твари услышат, — цыкнул полковник. — Вот, кстати, корабль. Еще триста метров, и мы у цели.

Казалось невероятным, что мучительно сложный, смертельно опасный поход спустя полтора месяца приведет отряд хотя бы к первой его цели. Дойти до Мурманска и зафрахтовать судно. Что могло быть проще? Но с начала путешествия утекло много воды, просыпалось больше, чем нужно, драгоценного песка жизни и изменилось множество судеб. Да и победой это сложно назвать. Шестеро голодных, уставших путников — не совсем то, на что рассчитывало человечество, посылая своих лучших солдат на Землю. Но они здесь, верны своей клятве и готовы продолжить борьбу за жизни миллионов людей.

— Может, все-таки свистнем пару консервов? — шепнул Чарли.

— Боюсь, парой здесь не ограничиться, — закрыл уставшие глаза Альфа. — Я не уверен, что там есть рыба.

— И все-таки я бы рискнул.

— Сперва приготовь корабль. Чтобы мы могли быстро уплыть, если за нами погонятся.

Они бесшумно проникли на пирс и, как ночные грабители, забрались на нужный корабль. Все как на снимке из космоса — рыбацкое судно с мощным двигателем и крепким корпусом для защиты ото льда. Зияющий люк в верхней палубе вел в темный трюм, а рядом высился кран для перемещения улова — с его помощью будет легко погрузить семена. В топливных баках повесилась мышь, но на берегу стояли наполненные до краев цистерны с соляркой. Работал даже перекачивающий насос. А рядом хранилась питьевая вода. Впервые за время похода все шло без сучка без задоринки, четко по плану.

— Что-то тут нечисто, — волновался Эхо. — Всегда бывает подвох.

— Жизнь — это драматургия, мой друг, — похлопал его по плечу Альфа. — Подвох в том, что никакого подвоха нет. Можешь в это поверить?

Морпехи заправили лодку и отдали швартовы. Волны океанского мусора принялись заботливо качать судно на своих гниющих плечах. Двигатель работал на холостую, готовый в любой момент поднять фонтан брызг.

— Ну ладно, теперь можно позаботиться о консервах, — сказал Альфа.

Вместе с Лимой он остался у сходней на борту корабля, а остальные члены отряда вооружились дробовиками и зашагали в сторону заводского раздатчика. Их тени растворились в темноте, и полковнику оставалось только гадать, что же происходит за пеленой непроглядной мглы.

Глаза Лимы видели очертания некоторых фигур, и она пересказывала все командиру. Вот отряд подходит к толпящимся у конвейера рыболюдям…

— Мурмане, — тихо сказал полковник.

— Что?

— Называй их мурмане. Что-то среднее между морлоками и Мурманском.

— Ладно.

Вот отряд подходит к толпящимся у конвейера мурманам, вот Чарли передергивает затвор, прицеливается в толпу, но Пуно кладет руку на его автомат и качает головой. Они долго жестикулируют, но тишина, пронзающая полярную ночь, говорит о победе добра над желанием убивать. Отряд пристраивается к толпе мурман и исчезает среди их бесформенных тел. Спустя пять минут все четверо возвращаются обратно с полными руками и карманами свежих консервов.

— Надо было перестрелять их к чертовой матери. — Чарли был расстроен.

— Они безобидные, — возразил Пуно.

— Не всех подряд надо косить, майор. — Альфа встал на сторону инка.

Они нашли в капитанской рубке электрооткрывалку и принялись вскрывать банки. Сразу стало понятно, почему местные жители превратились в земноводных чудовищ — в консервах лежал светящийся мусор, наверняка радиоактивный. Дары моря в виде пластиковых отходов и чешуи дохлых рыб, приправленные густым соусом нефтяной взвеси. От одного вида этой еды у Лимы свело желудок, и ее вырвало за борт единственным, что могло быть в нем за последние несколько дней, — желудочным соком.

Но мужчины не оставляли попыток найти еду и открывали одну консерву за другой. Когда закончились все пятьдесят принесенных банок, они снова направились в пугающую до глубины души гущу адских созданий. Самыми отважными поступками членов отряда оказались не убийства рейдеров и мутантов, а две эти вылазки в толпу рыболюдей с жабрами и плавниками, с выпученными от вздутия солевых желез глазами. Ничего омерзительнее представить было нельзя, а инки и марсиане протискивались между ними, даже касались их чешуйчатых тел.

— Темнота же. Они привыкли по полгода ничего не видеть, вот и существуют как сомнамбулы, — предположил Эхо.

— Но почему они просто не спят? — задумался Пуно.

— Жрать то что-то надо.

Из трех сотен консервов удалось достать несколько рыб. Каждый съел по одной, заморил червячка. Рыбалка наоборот закончилась, и корабль отплыл от берегов жуткого континента навстречу не менее жуткому океану. Отряд вырвался из голодных объятий Пустоши, чтобы через несколько дней вернуться обратно со стороны кишащего каннибалами Архангельска и встретиться со своим самым страшным кошмаром лицом к лицу.

Глава 11

Полярная ночь сковала океан своими ледяными объятиями. Невидимый глазу холод усиливался на плодородной почве воображения и вызывал невероятное пугающее смятение. Когда северное сияние пряталось за черными тучами, единственной связью людей с окружающим миром оставался плеск бьющихся о корпус рыбацкого корабля волн. Мусорных волн Великого северного океана пластика и нечистот. Но даже когда Аврора покрывала рдеющими лучами мглу, та не спешила отступать. Она лишь оборачивалась тусклым сумраком, через который ничего нельзя разглядеть, а можно лишь чувствовать — через слух и ощущения тела, качающегося вместе с судном на огромных мусорных барханах ледовитого края. И как бескрайние пески несут смерть всякому зазевавшемуся путнику, так и океан не рождал ничего хорошего в своих глубочайших недрах. Один только Ойл мог догадываться, какие чудовищные создания живут под стометровым слоем гнилья, но одно было известно точно — эти твари питаются всем подряд, чтобы выжить.

К счастью для морпехов и инков, вояж сквозь полярную ночь проходил без неожиданностей, но куда страшнее оказалось сосуществовать с мыслями о живущем в пугающей темноте первозданном зле. Отряд плыл строго на север, корректируя курс по звездам в редкие моменты чистого неба, однако в остальное время приходилось ориентироваться вслепую. Мусор со скрипом терся о бока судна, рисуя в воображении путников жутких монстров, у которых урчит в животе. И в животах действительно урчало. Только не в воображаемых, а в человеческих.

— Плыть дня четыре, — прикинул в самом начале Эхо.

Полковник прошелся по носу корабля, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь впереди, но бросил эту затею.

— Небо светится, а ни черта не видно, — досадовал он. — Четыре дня… слишком много. Сколько осталось до солнечной вспышки?

Эхо достал бумаги с записями и посветил на них фонариком.

— Десять-четырнадцать дней, — произнес он с усталостью человека, прошедшего колоссальный путь через всю Пустошь к Роковой горе, но понимающего, что все было зря, времени не хватит и мифические орлы из древней сказки не прилетят.

Альфа зашел в капитанскую рубку и приложился к бутылке с чистой водой — единственной жизненно важной ценностью, оставшейся у отряда. Чтобы хоть как-то заглушить голод, все пили и пили — намного больше, чем того требовал организм.

Четыре дня слились в один жуткий сон. Непривычных к морю путников сразу же укачало и непрерывно рвало выпитой жидкостью.

— Что ж, зато мы очищаемся от токсинов, — пожимал плечами Эхо.

Чарли это не радовало. Матерый вояка не любил показывать слабость, а на крохотном корабле невозможно было уединиться, чтобы спокойно опорожнить желудок. Усугубляли ситуацию и колкие шутки Куско, окончательно осмелевшего в компании иноземных солдат.

— А морская пехота разве не названа так от слова «море»? — язвил он, поднимая себе настроение посреди суровой полярной ночи.

Полковник делал шаг вперед и заслонял собой озверевшего Чарли.

— На Марсе нет морей, — спокойно отвечал он. — Я сам не знаю, зачем отборные части армии зовутся морпехами. Дань каким-то традициям.

Опьяненный правом говорить и делать что угодно Куско никак не мог успокоиться. Постоянно поддевать солдат оказалось опасно, поэтому он все чаще переводил фокус внимания на Лиму. Боясь признаться в собственном страхе и желая хоть чем-то себя занять, он все сильнее слетал с катушек. Ему казалось, что он с честью выходит из сложившейся ситуации, но на деле лишь становился занозой в задницах окружающих.

— Не подходи к краю корабля, — прорычал он невесте, — еще разобьешься.

— Тебе-то что? — огрызнулась Лима, но быстро одернула себя, вспомнив о клятве.

— Ты теперь моя. — Куско, пошатываясь, подошел к ней и схватил ее за пульсирующее запястье. — Не выпендривайся и не рискуй собой, а то придется тебя связать. — Не дожидаясь ответа девушки, он рывком оттащил ее от борта и усадил на железную скамью возле рубки.

Пуно гневно посмотрел в их сторону. Слабая Аврора не могла дать нормального освещения, но в полумраке можно было различить до боли знакомые лица и очертания фигур. Парень с кипящей в груди яростью подлетел к Куско сзади и замахнулся, чтобы защитить самое прекрасное в мире создание, но вовремя вспомнил требование самой Лимы позволить ей спокойно доживать свои дни вместе с суженным. Он опомнился и опустил руку. В темноте его выпад остался никем не замеченным — другие лишь увидели, как Пуно подошел к соплеменникам.

— Это называется фальшборт, — гневно процедил он.

— Что? — презрительно переспросил Куско, будто отмахиваясь этим вопросом от Пуно, как он назойливой мухи.

— Ты сказал «край корабля», — уточнил влюбленный инк. — Он называется фальшборт.

— Ишь ты какой умный стал. Лучше иди следи, чтобы мы не разбились о скалы. Не забывай, что, как только умрет отец этой девки, я стану вождем и перво-наперво высеку тебя… если не перестанешь дерзить.

Пуно вновь налился звериной яростью и шагнул вперед, сжимая кулаки. Никто, кроме Лимы, не заметил этого. Она вскочила со скамьи и остановила парня:

— Слушай его, хорошо? Нам не нужны неприятности.

Ее смирение перед тираном казалось непостижимым уму, не знавшему о тайном соглашении между ней и Куско. Даже если этот лицемер действительно станет вождем и без особой причины высечет Пуно, то парень по крайней мере останется жив. Именно это гарантировал Куско Лиме в ответ на ее беззаветную преданность и именно пока Пуно жив, девушка будет спокойна за сделанный ею выбор. Все что угодно, лишь бы единственный близкий ей человек продолжал свой жизненный путь и радовал ее самим фактом своего существования. Это ли не прекрасно? Это ли не настоящая любовь? Лиму словно пронзило молнией. Любовь — это слово давно затаскано и означает лишь зависимость от кого-то, навязчивое желание быть с ним рядом, им обладать. Тогда как же назвать то чистое чувство к Пуно, не вызывающее никакого желания чего-то от него требовать, а только несущее счастье, оттого что он есть?

Когда Куско заснул, Лима обратилась с этим вопросом к полковнику. Тот лишь ухмыльнулся:

— Люди все извращают. По-хорошему любовь, конечно же, должна быть чистым, бескорыстным чувством, но мало какая душа способна такое испытывать, хотя каждый считает себя особенным. И чем невежественнее человек, тем более особенным он себя считает. Так вот каждый верит, что может испытывать любовь. И он называет свое примитивное желание кем-то обладать этим красивым чувством. Только и всего. Все началось с Шекспира…

Альфа сидел с Лимой на носу корабля, в то время как остальные мирно спали на расстеленных в рубке матрасах. Куско сжимал в пальцах моток ветоши, думая во сне, что это рука Лимы.

— Шекспир? — тихо переспросила девушка.

— Ага. Драматург. Писал истории о человеческой природе, о самых обычных страстях. Начиная от жадности и заканчивая любовью. Был очень успешен. С тех пор все новые истории суть продолжение фундаментальных ветвей его творчества.

— Об этом вы говорили тогда в тюрьме?

— Да. Он сумел облечь самую обычную жизнь в гениальную пьесу, и с тех пор любая мелочь, любая человеческая судьба кажутся частью придуманной кем-то драмы. Теперь каждый раз делая что-то отчаянное, особенное, переступая через себя, я не могу поверить, что это творится на самом деле, мне кажется, что произошло какое-то вмешательство извне, ведь не может же простая жизнь быть в точности как у Шекспира. А на самом деле может. Он мастерски смешал величие искусства с обыденностью. Хорошая драма стерла границы между жизнью и выдумкой…

— Вы сказали про вмешательство извне. Это откуда? — удивилась Лима.

— Я не знаю, — вздохнул Альфа. — Поищи ответ там, откуда черпаешь свои видения.

Они замолчали, и только шорох мокрого мусора нарушал тишину растянувшейся на всю зиму ночи. А потом они, удерживая равновесие на качающейся палубе, тоже пошли в рубку поспать.

Когда весь отряд проснулся, стояла все та же ночь. Часы над столом капитана давно остановились, и сложно было уловить смену суток. Одна лишь луна помогала точно отмеривать дни месяца, безудержно подгоняющие скорую вспышку на Солнце. На полпути к острову инки и морпехи встретили Новый год. Никто не мог узнать, в какую именно минуту он наступил, — самые точные расчеты Эхо давали диапазон в два часа, поэтому пришлось действовать наугад. Путники помыли консервные банки, налили в них единственное, что имели, — чистую воду, и отпраздновали наступление четвертого тысячелетия от Рождества Христова.

— Может, хоть в этом году нам повезет, — с надеждой сказал сержант.

Альфа лишь угрюмо отвел глаза. Он знал, что не повезет, но было еще рано раскрывать карты.

От нечего делать все снова легли спать. Томясь от безделья, члены отряда чувствовали себя разбитыми, напуганными, безвольными. Другое дело раньше, когда им приходилось двигаться к цели, ехать, идти, полагаясь лишь на свои силы. Само их усердие рождало смысл существования. А теперь они просто покачивались без дела на плывущем в темноте корабле, от них больше ничего не зависело. Оставалось лишь ждать, когда впереди покажется заветный остров. Без дневного света мысли начали путаться, перед глазами то и дело мелькали короткие галлюцинации. Это были не те сумасшедшие образы, как у одурманенных виртом рейдеров, а скорее невинные когнитивные искажения, почти сразу отсекаемые разумом, но даже они с успехом расшатывали и без того подавленное сознание.

— Расскажи что-нибудь интересное, — требовал Куско от Лимы.

— Не знаю… Я очень устала.

— Давай рассказывай, иначе я тут с ума сойду!

И девушка начинала вспоминать истории из детства, казавшиеся теперь чужеродными. Как будто кто-то поместил в голову Лимы воспоминания о другой девочке. Именно другой, ведь сама Лима уже не могла представить, что жила где-то за пределами этого мрачного корабля. Она не помнила, что такое еда, не могла представить ровную поверхность земли без морской качки и даже недавний поход через Пустошь казался ей выдумкой, навеянной галлюцинацией. Все от нехватки света.

Но еще хуже чувствовал себя Пуно. Куско уводил Лиму в пустующий трюм и овладевал ею скорее как пленницей, нежели как любимой женой, насыщая свои животные чувства, самые низменные инстинкты. Он дожидался, когда все улягутся на сон посреди нескончаемой ночи, и делал свое черное дело. Никто их не слышал в шуме хлестающего по ватерлинии мусора. Один лишь Пуно мог хоть за километр услышать даже самый тихий стон Лимы. И он лежал с открытыми глазами, покуда росло его отчаяние, сбивалось дыхание, а сверкающее кровавым оскалом северное сияние издевательски улыбалось растянутой на все небо пастью. Пуно не мог просто взять и спуститься в трюм, чтобы вызвать соперника на дуэль, ведь Лима прямо дала понять, что теперь она с Куско. Парень мог бы пережить их близость как таковую, но его терзало непонимание сложившейся ситуации. При каждом их возвращении из трюма он видел блеск Авроры в слезах девушки, и ее боль отдавалась в его сердце десятикратно. Почему она так страдает? И что же могло случиться тогда на плоту? Ответов не находилось.

На четвертый день, когда очертания далекого острова уже должны были появиться на горизонте, не стой кругом непроглядная ночь, члены отряда едва не загубили поход. Они оказались на грани нервного срыва и окончательного превращения в животных. Голод настолько скрутил их желудки, что примитивнейшие желания перекрыли собой голос разума. Начались споры, драки. Инки и морпехи срывались по каждому поводу, запускали цепную реакцию все нарастающей злобы и ярости. Они припомнили друг другу все ошибки, о которых успели поразмыслить долгой голодной ночью, ведь люди, не занятые делом, сходят с ума даже в нормальной домашней обстановке, чего уж говорить о черном ледяном мороке.

— Все из-за твоего казино! — кричал Чарли, схватив Куско за грудки. — Игроман хренов!

— Без моего проигрыша нас бы изрешетили в ближайшей подворотне! — парировал инк.

Тогда майор отпускал Куско и бросался на безобидного Эхо:

— Это ты виноват! Не догадался, что мутантам нужны наши экзоскелеты! На кой черт ты нам тогда нужен!

— А сам-то? — отбивался сержант. — Перебил столько инков! Я видел, как ты стрелял без разбора! Кому теперь готовить ракету?

Они обменялись ударами, но качка исполнила роль рефери и развела их по разным углам. А в этом время Куско попытался найти лазейки в заключенном с Лимой договоре и выдавить Пуно из своей жизни.

— Не надо было тебя спасать! — бил он парня, но тот умудрялся уворачиваться во тьме. — Чертов игрок в битлу. А ну иди сюда! Мы из-за тебя потеряли время! Выхаживая тебя.

Пока они колотили друг друга, Лима нашла полковника на носу корабля и попросила его вмешаться.

— Почему вы молчите?

— А что я должен сказать? Я командир, а значит, в ответе за все без исключения ошибки. Хочешь, чтобы они об этом вспомнили и окончательно вышли из подчинения? Пусть выплеснут лишнюю злобу. Мы уже скоро прибудем.

— Лишь бы они не начали кого-нибудь есть.

— Это да.

Черные тучи все это время зрели не только в мыслях охваченных злобой людей, но и на вездесущем небе. Они перекрыли всяческий свет, отчего берег в километре от корабля оставался невидим, но накопили в себе достаточно природной ярости, чтобы осенить океан светом молний. Первая вспышка, как фотография, запечатлела одно-единственное мгновение, когда все было видно — четверо дерущихся друг с другом мужчин между капитанской рубкой и люком в трюм. Каждый из них держал первую попавшуюся конечность случайного оппонента, не совсем понимая, что именно хочет сделать. Следующая вспышка молнии нарисовала их в других позах — противники поменялись местами и побитый уже колотил обидчика. Четверка бойцов так и продолжала бы разыгрывать немое покадровое кино, но Лима и Альфа перевели взгляд на что-то более важное. Теперь они смотрели вперед, в раздираемый светом молний покров неизвестности прямо по курсу. От каждой вспышки эта вуаль рвалась все сильнее, обнажая нечто прекрасное посреди грозной ночи. На мгновение перед ними обрисовался силуэт горного острова, раскинувшегося на всю линию горизонта. Ревнивая темнота сразу скрыла его в своих объятиях, но очередная вспышка молнии вновь осветила титанический кряж впереди. Не верилось, что остров высился перед судном уже по меньшей мере пару часов, но только благодаря грозе его удалось увидеть.

— Невероятно! — ласкаемые вспышками молний глаза Лимы светились от счастья.

Вместе с полковником они вдохновенно смотрели на возникающие из ниоткуда, а потом пропадающие в никуда очертания острова. Исполинский силуэт то появлялся, то исчезал, и с каждым разом становился чуточку больше. Просто невероятно.

Постепенно звуки борьбы позади стихли, один за другим недавние противники выстроились рядом с Альфой и Лимой на носу корабля. Их побитые лица растягивались в улыбках.

— Вот он, Шпицберген, — с придыханием произнес Эхо.

— «Ковчег»! — с жадностью вторил ему Чарли.

— Еда! — по-своему просто рассуждал Куско.

Когда первое, самое захватывающее впечатление отпустило внимание путников, Альфа повернулся к Эхо.

— Сержант, сможете идентифицировать прибрежную линию?

— А у меня есть выбор?

— Разумеется, нет. Нам нельзя ошибиться с высадкой ни на милю. Каждый час на счету.

— Будет сделано.

Пользуясь божественным даром молний, Эхо бросился зарисовывать очертания острова, чтобы уже в спокойной обстановке капитанской рубки с помощью оставшегося фонарика изучить их и вспомнить все, чему его учили перед отлетом. Эхо сам не подозревал, насколько разносторонние знания запихнули в его голову в академии. Каждого члена отряда пичкали информацией, чтобы он назубок знал свою роль. Безусловно, каждая роль дублировалась. Один техник-радист погиб на берегу Онежского озера, зато второй выжил и теперь мог с ювелирной точностью определить ближайшую к «Ковчегу» береговую точку.

Гроза продолжалась столько времени, сколько понадобилось отряду на поиск нужного места и лавирование между скалами.

— Неужели мы это сделаем? — удивлялся Пуно.

— Совершим невозможное? — по-отечески хлопал его по плечу полковник. — Есть такая поговорка: глаза боятся, да руки делают. Просто совершай по одному шагу и выполнишь даже самую сложную задачу. Путь в тысячу ли начинается с одного шага и все такое.

— Интересная мысль.

— Конечно. Это сказал сам Лао-цзы.

Еще несколько часов они шли вдоль острова в поисках нужного рисунка береговой линии. Молнии помогали на протяжении всего прибрежного плавания и прекратились, только когда корабль пришвартовался у развалин старого порта, находившегося в непосредственной близости от «Ковчега». Бетонные остовы древних зданий просели в скальные гроты и выглядели как колотый лед, смешанный с коктейлем в шейкере.

— Какое землетрясение способно сотворить такое? — удивилась Лима.

— Десятки землетрясений, — ответил Альфа.

Освещаемый карманным фонариком пятачок земли с трудом мог передать все ужасное великолепие векового запустения и разрухи. Застывший северный мир предстал перед путниками не единым эпохальным полотном, а множеством пазлов, открывающихся поочередно при свете фонаря — в этот момент остальные части мозаики исчезали в темноте, и только воображение могло составить общую картину. Как обычно, оно преувеличивало все чувства, будь то восторг от чего-то зрелищного или, как в данном случае, ужас от чего-то кошмарного. От мрачного гротеска могли спасти только мощные источники освещения.

— Я и шагу не ступлю, пока не узнаю, что вокруг, — злился Чарли, пытаясь скрыть страх за логическим обоснованием. — В темноте может скрываться что угодно.

— Спокойно, майор. — Командир посветил ему в лицо тусклым лучом. — Где-то здесь должен быть транспорт.

Отряд медленно ступал по вывороченным вместе с фундаментом развалинам зданий, давно уже потерявшим даже намек на изначальное предназначение. Прибрежный городок теперь смотрелся обглоданным скелетом древнего существа, от которого время и сама природа не оставили ничего целого. Многочисленные землетрясения пожевали его кости и выплюнули их в холодную пустоту северных скал.

— Здесь все разрушено, — расстроился Пуно. — Даже транспорт изломан до неузнаваемости.

— Рядом должен быть вертолетный аэродром, — успокоил его полковник. — Он может выдержать не одно землетрясение. Там должна остаться целая техника.

И порт, и прибрежный поселок, и аэродром находились бок о бок, практически на одном квадратном километре, но из-за темноты и развороченного бетонно-скального рельефа путники потратили на поиски целый час. Зато этого времени хватило, чтобы нарисовать в уме план местности. Теперь они могли ориентироваться без фонарика.

— Вот и транспорт.

Слабеющий луч осветил старый военный тягач на электрическом ходу. Его огромные колеса с торчащими кубиками резины могли проехать по любой горной тропе, кабина могла похвастаться бронированным стеклом, на крыше стояли два прожектора, а в пустом кузове типа пикап располагалась мощная лебедка. Передняя часть машины оказалась за краем укрепленной взлетной полосы и утонула в земляной каше, но удачно расположенная лебедка позволяла легко вытащить тягач со стороны кузова. Морпехи с довольным видом осмотрели свой новый транспорт. Была лишь одна проблема, но вполне решаемая.

— Даже военный аккумулятор не может прожить пятьсот лет в активированном состоянии. Контакты наверняка окислились, — предположил Альфа. — Надо найти упакованные батареи с подходящим нам сроком годности.

Батареи нашлись в единственной уцелевшей постройке на самом краю укрепленной зоны. Уцелела она относительно — стены и потолок не выдержали нападок времени, но хотя бы представляли собой руины вполне осязаемого здания. Этого хватило, чтобы внутри сбереглось хоть что-то. Самым распространенным запасом, хранившимся в любом военном здании, были как раз аккумуляторы, созданные по единому для всех видов техники стандарту. Втроем морпехи подняли двадцатикилограммовый питательный элемент и приволокли его к тягачу. С непривычным для ночной тишины треском они открыли защитную оболочку и поставили батарею на место ее засохшего сородича в нишу между кузовом и кабиной. Потом протянули стальной трос лебедки до самого крупного обломка здания и прочно обвязали вокруг него. Будучи водителем по специальности, Чарли сел за руль тягача, включил механизм лебедки и вытянул транспорт из земляной ловушки.

— Вот так все и должно было идти с самого начала, — сетовал он. — Без сучка и задоринки.

— Ничего никогда не идет точно по плану, — возразил командир. — Нашей целью как раз было справиться с неожиданностями, что мы и сделали.

— Ага. На целый месяц позже положенного. Сколько осталось до вспышки на Солнце? Максимум десять дней.

— Ты забываешься, майор, — мягко, но очень убедительно произнес Альфа.

В ответ Чарли одарил его незаметной в темноте презрительной ухмылкой. Это на Марсе легко было соблюдать субординацию, но в миллионах километров оттуда, в глухомани чужой планеты, уже давно потеряв свою военную форму со знаками различия, сложно сохранять солдатский образ жизни и уважать человека только потому, что он старший по званию. Звания утонули в водах жестоких воспоминаний о долгом, изматывающем походе. Самые слабые личности к этому моменту уже подчинялись своей куда более сильной животной натуре.

Полковник решил, что надо еще раз напомнить отряду об общей для всех задаче, вновь попытаться сплотить потерявших человеческий облик людей. Он поднялся в высокий кузов пикапа, включил оба прожектора и заговорил:

— Не более чем через десять дней вспышка на Солнце уничтожит заряженными частицами нужную для взлета ракеты высокоточную технику. Сложнейшие конвейеры на заводах Архангельска производят один комплект модулей в течение целого года. Поэтому в ближайшие дни помимо семян с «Ковчега» мы должны забрать эти модули и запустить с их помощью ракету, прежде чем вспышка уничтожит все наши надежды. Люди на Марсе не смогут ждать еще год, пока произведется новая партия. Погибнут миллионы людей. А если вы, инки, считаете, что вам нет до них никакого дела, только представьте, что сделают с вашими сородичами обезумевшие морпехи за этот долгий, полный страданий год. Я не хочу вас пугать, просто напоминаю о неподвластном мне зле. В наших общих интересах не допустить новой бойни.

Альфа спрыгнул с пикапа и отошел в сторону, чтобы немного подумать. Стоя спиной к подчиненным, он чувствовал, как власть над отрядом вновь возвращается к нему. Спасительная для всего марсианского человечества власть.

— Давайте сделаем это, — нарушил тишину Эхо.

После того как на сторону полковника встал сержант, остальным стало легче последовать его примеру. Инки стряхнули с себя сводящий с ума налет ночного плавания и начали собираться в финальный поход за семенами. Единственным колеблющимся оказался Чарли. Пусть в этот раз ему и придется подчиниться, но он станет еще злее, еще безрассуднее от того, что кто-то посмел навязать ему свою волю. Он давно уже не солдат. Никто на этой планете уже не солдат. Чарли понял это первым из всех. Но пока что он пошел за другими, в полной мере осознавая, что его час скоро настанет.

Эхо тем временем уже прикинул расположение береговых скал и форму руин города:

— Надо ехать в том направлении. — Он показал рукой в темноту. — «Ковчег» всего в трех километрах.

— Хорошо, — сказал Альфа в предвкушении скорого счастья, какое бывает, когда уже сделал все необходимое и только ждешь времени начала праздника. Он старался не выказывать преждевременной радости и спокойно проговорил: — Хотя тут и не замечено признаков жизни, кто-то должен остаться охранять судно. Нельзя рисковать, когда мы дошли почти до конца. Лима, побудь на корабле. Все же нам предстоит мужская работа.

Он бросил девушке рацию и добавил:

— Не знаю, поймает ли она сигнал за три километра, но если мы слегка промахнемся на обратном пути, то сможем с тобой связаться.

Куско тоже решил поддержать полковника.

— Сиди на корабле и не рыпайся, — прорычал он девушке. — А мы пока сделаем все, что нужно, ведь так?

Он как-то подозрительно похлопал по плечу Пуно, как делал когда-то в детстве, намереваясь отвести неугодного паренька разобраться подальше от лишних глаз. Возможно, таким образом он просто оказывал давление на соперника, поддерживал свой статус вождя, а может, все было гораздо хуже. Одному только Куско было известно, что за мысли родились в его голове. На правах очень важного и авторитетного человека он забрал себе вторую рацию. Третья осталась у полковника.

Когда пять мужчин погрузились в тягач, черные тучи наконец вспомнили, для чего демиург собрал их над этим островом. Какая поездка в глушь опасного края без сильных, затмевающих обзор осадков? В данном случае снегопада. Прожектор пикапа ревностно боролся с черной пургой, разбивая светом заслоняющую взгляд пелену. В раскинувшейся на километры ночной темноте петлял на тягаче крохотный живой мирок, теплящийся в пятерке путников, и ничего за пределами их крохотного обзора не существовало и существовать не могло. Как на маленьком космическом корабле, они рассекали безжизненный космос. Эхо включил все фары и аккуратно объезжал особенно опасные клыки развороченных скал и глубокие овраги — жуткие шрамы земли.

Уже через двадцать минут они уперлись в величественную гору необычной формы. Только знающий человек мог понять, что это выбитый в самом крепком гранитном панцире «Ковчег». Морпехи много раз видели его чертежи и эскизы, созданные по представлению марсианского художника, поэтому даже сквозь ночь и снегопад смогли вычислить эти замысловатые линии.

— Вот он, «Ковчег Судного дня», — с трепетом в голосе сказал Альфа.

Тягач остановился возле сливающейся с горой огромной стальной пластины, и ее осветили прожектора. Это были ворота шириной в двадцать метров и высотой в пять. Над ними скала начинала уходить косогором в безмерную даль. Такой обтекаемый склон идеально защищал от ядерного взрыва практически любой мощности — волна просто рассеялась бы вверх. Землетрясения хотя и могли вызвать некоторые повреждения, судя по всему еще не достигли своей разрушительной цели.

— «Ковчег» на века, — присвистнул Чарли и принялся искать потайной рычаг, чтобы открыть ворота.

— Осторожнее, там несколько уровней защиты, — напомнил ему полковник.

Свидетельством тому были скелеты людей, разбросанные как раз напротив ворот.

Чарли, уязвленный чужими приказами, отошел в сторону. В глубине души он уже не чувствовал ни себя, ни остальных морпехами. Его раздражало, что человек без формы продолжает командовать им. Альфа своими многочисленными, как казалось Чарли, просчетами уже давно поставил крест на военной службе и лишь продолжал бахвалиться званием — такие мысли появлялись в измученном разуме Чарли. Но он подчинился, еще выше подняв градус внутренней ярости.

В это время Эхо обследовал монолитную стену и нашел в ней тайный пульт управления.

— Вот здесь, — показал он полковнику. — Если открыть ворота без отключения охранной системы, турели изрешетят нас, как маринерский сыр.

— Сможешь отключить?

— Конечно. Нужно пару минут.

Через объявленный срок работа была закончена, и система безопасности переключилась в спящий режим. Все с удивлением наблюдали, как ловко сержант нажимает кнопки на маленькой клавиатуре, похожей на пульт скорее домофона, чем огромных ворот, скрывающих ценнейшее сокровище человечества.

— Готово. — Он потянул рычаг, и за метровой сталью раздался громкий щелчок.

Застилаемая черным снегом тишина острова вздрогнула от чуждого ей звука. Из спрятанных глубоко в конструкции входа пневматических рычагов с шумом вырвались и обдали пятерых мужчин струи пара, а вместе с ними и потоки неузнаваемо чистого воздуха. За два с половиной месяца на затхлой Земле даже морпехи забыли, что такое настоящая свежесть, а инки и вовсе не знали, что можно дышать чем-то, кроме выбросов. Пуно и Куско скривились в предсмертном ужасе, решив, что защитная система «Ковчега» выпустила в них смертоносный газ. Они закрыли лица краями шкур и отбежали на безопасное расстояние, чем рассмешили морпехов.

— Что вы смеетесь? — уязвлено спрашивал Куско. — Это что, веселящий газ?

— Это чистый воздух, друг мой, — сквозь смех объяснял полковник. — Каким дышали наши общие предки до отлета на Марс.

— Он безопасен? — спросил Пуно.

— Более чем. Считайте это поездкой в санаторий.

Щель, из которой хлынул древний воздух, медленно увеличивалась, и через минуту вся стальная плита ворот опустилась на заботливо держащих ее рычагах. Прожекторы тягача осветили огромный ангар, растянувшийся на пятьдесят метров вглубь горы. Всюду тянулись ряды пластмассовых ящиков, а на боковых стенах тихо журчали очистители воздуха — намного более мощные, чем в доме Пророка Пита, где пытались создать какое-то подобие свежести. Здесь это были по-настоящему эффективные установки, способные поддерживать нужный длясохранения семян микроклимат.

— Дышите, очищайте легкие, — радостно сказал командир.

Первые метры от входа шла пустая погрузочная зона, а за ней высилась пара грозных турелей с крупнокалиберными пулеметами. Защитные системы пребывали в покое, но мигающие на них красные лампочки не могли не вызывать беспокойство.

— Эхо, они точно выключены? — спросил Альфа. — Им не вздумается включиться в самый неподходящий момент?

— Точно.

— А мы сможем их активировать в случае необходимости?

— С этого пульта управления — нет, — ответил Эхо. — Наш ключ безопасности не подошел, поэтому я взломал систему и пустил ее в предусмотренное для нештатной ситуации зависание. Где-то в другом конце «Ковчега» должна быть дублирующая панель, с которой можно перезагрузить защиту.

— Хорошо. А теперь давайте поищем еду и семена.

Длинные ряды ящиков раскинулись до самого конца «Ковчега». В таком огромном помещении даже пятиметровые потолки казались низкими и вызывали клаустрофобию. Вдоль стен стояли железные стеллажи с консервными банками, и на первый взгляд все выглядело прекрасно. Изголодавшиеся люди рванули первым делом к еде, минуя ящики с семенами, но с ужасом обнаружили, что все банки пусты. Те даже не были запечатаны. Просто жестянки, в которых никогда и не было еды.

— Это что за фикция? — Чарли швырнул одну об стену. — Все пусто!

— С ящиками так же, — выяснил Пуно. — Разломаны и внутри ничего. Кто-то хорошо поработал. Рейдеры прошлись, не иначе.

— Неужели мы опоздали? — опешил Эхо и в смятении присел возле ближайшего пустого ящика.

Полковник задумчиво обошел несколько разбитых рядов и не нашел ничего полезного. Невероятно. Их обманули, обвели вокруг пальца. Главное сокровище человечества украдено. Чарли расхохотался.

— «Ковчег» — липа, только фасад! — у него началась истерика. — Красивый миф для обывателя, чтобы он не терял надежду. Пустая картинка!.. Что мы повезем домой? Пустые ящики и консервные банки?

Отзвуки его слов разлетались по огромному залу и даже пытались вырваться наружу, но быстро топились глухим снегопадом. Чарли не смог долго выносить собственный голос, непривычно режущий уши, и замолчал. Повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь завываниями далекого ветра. Столько труда насмарку, столько бессмысленных жертв.

— Погоди, — сказал Альфа. — Тут что-то не так. Никакой грязи, свойственной рейдерам, никаких следов еды. Только аккуратно разбросанный мусор. Да он чище, чем предметы из операционной.

Только теперь все обратили внимание на нелогичный беспорядок, который не был беспорядком в привычном понимании слова. Да, ящики определенно кто-то разломал, но обломки пластика лежали один к другому, на них даже никто ни разу не наступал. Нигде не валялось ни одного семени, никакой консервированной еды, а пол оставался идеально чистым, разумеется, не считая тех мест, где морпехи и инки уже успели наследить. При детальном рассмотрении пустота «Ковчега» оказалась фальшивой, инсталляцией какого-то мегаобмана.

— Это ширма для случайных воров, — наконец понял Альфа. — Никто не сделал бы самое совершенное хранилище таким доступным для любого желающего. Тут должны быть нижние этажи.

Надежда уже почти упорхнула, но растянувшаяся пружинка веры, так и не отпустившая ее окончательно, теперь сжалась и вернула ее обратно в души людей, да с такой невероятной инерцией, что всех ошарашило. Все будто заново родились. Окажись семена у самого входа, пятеро мужчин обрадовались бы не так сильно, как теперь, при возвращении уже исчезнувшей было надежды. Успев почувствовать себя мертвецами, они увидели свет в конце тоннеля, но не свет смерти, а свет жизни.

— Ищите секретную дверь, — скомандовал осчастливленный Альфа, но необходимости в этих словах не было. Все и так уже бросились нащупывать тайный проход.

Через несколько минут Эхо нашел замаскированную кнопку. С трясущимися от переживаний руками и выпрыгивающим из груди сердцем нажал на нее, и по центру дальней от входа стены открылась маленькая железная дверь. Маленькая по сравнению с воротами. Она тоже была бронебойной, толщиной в полметра — такие двери ставили в свои бункеры обеспеченные земляне задолго до того, как махнули на все рукой и улетели на Марс. Из темного коридора за дверью сразу же выплыл манящий запах еды. Настоящей, чистой еды.

— Только все сразу не заходите, — напомнил Эхо. — Если захлопнется, изнутри не открыть.

— Вот теперь разрешаю радоваться, — опрометчиво сказал Альфа. — Чувствуете, как пахнет?

После четырех дней голода они бы почувствовали еду даже с расстояния в километр. Пахло свежими овощами, консервированной фасолью и соевым мясом, ничем не отличающимся от настоящего животного мяса. Но откуда в недрах горы взяться еде?

— Слышите этот шум? Там работает фабрика. Самая совершенная фабрика — нам говорили, что она должна была разрушиться, — вспомнил Альфа. — Мы увидели пустой зал и совсем забыли об этом факте. Голод нас совсем свел с ума.

— Нестрашно, сейчас подкрепимся, — возрадовался Куско. — Как же у меня урчит в животе!

Так вышло, что урчание в его животе прозвучало в унисон с далеким пугающим воем, поэтому инк не заметил ничего странного. Зато остальные, не слыша толком, что творится в его внутренностях, с ужасом обернулись к выходу из «Ковчега». Когда вой повторился, Куско наконец понял, что источник шума не в нем. Это был звук, похожий на трение друг о друга огромных кусков железа, вроде корпусов кораблей, только множимый горным эхом до целой симфонии рева. Морпехи не знали, что думать, а вот инки быстро все поняли.

— Черт подери, — вымолвил Куско.

Он попятился, наткнулся на ящик и упал. Вой повторился, и больше всего в нем пугало то, что он стал громче, отчетливее.

— Это клык смерти, — сглотнул Пуно.

— Та адская тварь из ваших рассказов? — уточнил Альфа.

— Да… Это чудовище… Оно почувствовало запах еды.

— Сколько у нас времени? — по-настоящему испугался полковник.

Но знакомые с расторопностью зверя инки даже не успели ответить. Уже в следующую секунду гигантская черная тварь появилась перед тягачом, в свете его прожекторов. Сама машина ее никак не интересовала. Главной целью была еда.

— Матерь божья! — обвел себя священным овалом Эхо.

Из-за низко расположенного источника света тень животного протянулась на все пятьдесят метров к ногам застывших в конце зала людей. Высотой в два человеческих роста клык смерти напоминал вставшую на задние ноги рептилию с торчащими повсюду костяными наростами на грубой коже. Его огромные когти походили на лезвия, и на первый взгляд было непонятно, почему эту тварь прозвали в первую очередь за клыки, а не за эти убийственные бритвы. Но когда животное прорычало вновь и оскалилось, стало ясно, что четыре его клыка представляют собой орудия на порядок более смертоносные, чем любые другие изобретения мутировавшей природы. Своими челюстями оно могло бы разорвать даже экзоскелет.

Морпехи начали стрелять по нему из автоматов, но патроны все до единого рикошетили от крепких, как камень, наростов на коже. Ручное оружие оказалось бессильно.

— Прячемся за дверью! — заорал Куско, пока тварь готовила разбег.

— Нет! — замахал руками Эхо. — При закрытии двери сработает защита, и без внешнего пульта ее нельзя будет открыть!

— Но только оттуда можно включить турели!

— Разделимся! — решил Альфа. — Мы с инками доберемся до машины и будем отвлекать монстра, а вы — Эхо и Чарли — проникнете за дверь и найдете способ включить турели.

Клык смерти махнул своим годзилльим хвостом и двинулся к манящей запахами двери. Каждый шаг многотонного монстра создавал вибрации, сравнимые с легким землетрясением, а приземление после прыжка и вовсе сбило людей с ног. Одним скачком животное очутилось возле двери и вдохнуло полной грудью, чтобы затем издать душераздирающий рев. В этот момент Эхо и Чарли согласно плану рванули к двери, но клык смерти ударил их со всей силы хвостом. Два бывалых морпеха отлетели метров на десять, как кегли в самой бесчеловечной версии боулинга. Животное прорычало и, отмахиваясь от ненужных ему людишек, двинулось на запах еды.

— Не подпускайте его к двери! — крикнул Альфа и бросил в голову твари несколько банок, на что та ответила очередным ударом хвоста, обезоружив полковника.

Все трое солдат оказались ближе к середине зала и уже не успевали помешать клыку войти в дверь. Единственная возможность совершить чудо оставалась у инков, находившихся примерно на одном с животным расстоянии от входа в «Ковчег». Впав в экзальтацию смертельного боя, они на мгновение вспомнили всю свою жизнь и обретенные навыки. Пуно и Куско бросились на монстра с разных сторон и проскользнули между его расставленных ног, ударив в самое беззащитное, как они думали, место. К сожалению, удары остались незамеченными, зато мелькание краснокожих перед глазами чудовища с попутной сменой позиций нарушило его ориентацию. Несколько секунд клык потратил на оборот вокруг своей оси и поиск куда-то девшихся людишек, чем воспользовались инки. С присущей всем лесным жителям ловкостью они прошмыгнули перед монстром за дверь и попытались ее закрыть.

— Тяни на себя! — кричал Пуно, вкладывая все силы в последний рывок.

— Не идет! — паниковал Куско. — Слишком тяжелая.

Клык смерти вернул себе контроль над ситуацией и, согнув ноги, как мощные пружины, прыгнул на инков, но поддавшаяся в последний момент дверь закрылась прямо перед его рептильной мордой. Святая святых человечества была спасена. Временно. Раздразненное запахом еды животное повернулось к морпехам и облизнулось тонким, похожим на подарочную ленту, языком. Распаленный аппетит требовал хоть чем-нибудь себя заглушить. Последовал рев, предвещающий очередной рывок хищника, его задние ноги слегка согнулись, а передние разошлись в стороны, ища баланс для спурта — так выигрывали жизненный марафон самые свирепые обитатели Пустоши.

Морпехи имели запас в двадцать метров. Они что было сил бросились к стоявшему у ворот тягачу. Обычно медленные под грузом земной атмосферы, теперь они не чувствовали никакой тяжести — только легкость последнего в жизни спринта. Сердца марсиан, налитые адреналином, колотились, словно готовые к взрыву моторы, пульс подступал к двумстам. Не в силах оглянуться, они неслись между рядами ящиков, как лабораторные мыши от попавшего на испытательный полигон кота. Он тянул к ним когти, обнажал клыки, издавал дикий, пробирающий до костей рык, отталкивался от пола и стеллажей всеми ногами. Наконец полковник пересилил страх и обернулся, как раз вовремя — животное в десяти метрах позади готовилось к решающему прыжку. Альфа не думал, а просто действовал. Был у него инстинкт прирожденного воина, за который его и назначили командиром самого важного в истории человечества отряда. Он нащупал под шкурой единственную гранату и схватил ее, рассчитав силы так, чтобы чека вылетела в момент рывка — у него просто не было времени выдергивать ее отдельно. Он бросил лимонку рикошетом об пол, чтобы в течение трех положенных до взрыва секунд она была в движении и приковывала к себе внимание хищника. Клык смерти на мгновении замер в выразительной позе, готовой к прыжку. Монстр пытался разглядеть скачущий перед глазами предмет, а потом раздался взрыв, дезорганизовавший хищника на десяток секунд. Жаль, осколки не смогли пробить его прочную кожу, но полковник на это и не рассчитывал. Закрывшись шкурами и броней от поражающих элементов, он побежал дальше и вместе с Эхо сиганул через боковой борт в кузов пикапа, а Чарли прыгнул за руль.

— Гони!

Чудовище опомнилось и побежало следом, вновь готовясь к прыжку. Оно с разбега оттолкнулось от площадки между двумя спящими турелями и с внушающим ужас видом пролетело пятнадцать оставшихся до тягача метров. В этот самый момент Чарли включил заднюю передачу и, едва не загубив трансмиссию, резко отъехал от входа. Клык смерти с грохотом приземлился на то место, где секунду назад стояла машина, и вызвал ощутимую сейсмическую волну. Не меньше трех тонн было в этом чудовищном звере. Его небольшие относительно такого веса размеры не должны были никого вводить в заблуждение — многослойные наросты на коже, превратившейся, по сути, в каменный слой, увеличивали массу тела. Животное походило на бронированный по самой последней моде танк, в котором ни одного литра объема не тратилось понапрасну, все было нашпиговано силой. Идеальная машина смерти, гордость Великой пустоши.

Пока хищник поднимался после прыжка, Чарли произвел спортразворот и уже газовал в сторону… в первую попавшуюся сторону. Он не знал, куда именно ехать. Куда угодно, лишь бы спастись. Прожектора светили вперед, а притомившийся снегопад уже не закрывал обзор черной стеной. Впрочем, редкие снежинки все еще напоминали о том, что сейчас зима. Скальная поверхность вокруг горы была не лучшим местом для гонок, но вездеходные колеса тягача неплохо с ней справлялись. Там и тут торчали редкие деревья и возвышались скалы, острые, как наросты на теле клыка смерти. Сам хищник уже бросился в погоню за уезжающей от него едой.

Внутри «Ковчега» стояла кромешная тьма. Как и во входном ангаре, здесь экономили на освещении ради непрерывной работы главных систем. Пуно и Куско оказались в узком коридоре странного и, вероятно, опасного помещения, не ждавшего случайных гостей. На каждом шагу могла таиться угроза. Перед тем как морпехи пропали из зоны действия радиосвязи, Эхо прокричал им по рации:

— Вам нужно включить турели!

Дрожание его голоса передавалось на расстоянии, и каждое его слово казалось ударом высоковольтного провода.

— Как это сделать? — спросил Куско.

Он зажег свой фонарик, и тусклый из-за уже почти севшей батарейки луч осветил голые стены и ведущие вниз ступени. Когда инк нажимал на кнопку односторонней связи, пропадал шум погони и затухали истерические вопли морпехов, воцарялась гармония — раздавалось только мерное постукивание механизмов пищевого конвейера где-то в недрах горы. Но когда он отпускал кнопку и на связь выходил Эхо, инков снова охватывал ужас из-за самого реалистичного в их жизни кошмара. Они не видели, а лишь слышали, как несется по скалам автомобиль и бежит за ним смерть. От этого становилось жутко не по себе. Вроде опасность самая настоящая, но далекая, сокрытая тихим давлением четырех стен. Как из гроба, Куско и Пуно улавливали отзвуки еще борющихся за жизнь людей, словно слыша себя самих за минуту до смерти, в которой теперь растворялись.

— Должна быть панель! Маленький квадрат с кнопками и экранчиком… Наверное, она закрыта щитком с эмблемой компьютера. Найдите что-то тяжелое и сорвите его. Надо войти в раздел безопасности и перезагрузить систему.

— Как? Как это сделать?

— Нажмите… — Голос сержанта утонул в помехах.

Куско заглушил рацию.

— Ладно, разберемся, — сказал он. — В общих чертах понятно.

Он осветил коридор и ступени. Пуно осмотрелся и произнес:

— Тут пусто. Панель должна быть на нижнем уровне.

Они осторожно спускались по лестнице, стараясь не оступиться и ничего себе не сломать, ведь помочь будет некому. Куско освещал дорогу и не мог не чувствовать накопленной за долгие месяцы злобы к соплеменнику. Раз Лима попросила спасти жизнь Пуно, значит, она его любит. И пусть девушка поклялась в верности Куско, принадлежать ему она будет только телом, а душой и мыслями она всегда будет с этим мерзавцем. Предательница. После всего того, что будущий вождь для нее сделал! Он дал клятву спасти жизнь ее любимому и не трогал неудачливого Ромео всю дорогу, но теперь, в темных недрах горы, они остались вдвоем — никто их не видит и никто никогда не узнает, что здесь на самом деле произошло. Вот о чем думал Куско.

Спустившись на нижний уровень, он отошел от Пуно и, загородив собой свет фонаря, стал осматривать ближайший проход. К своему удивлению он сразу обнаружил щиток с рисунком компьютера, скрывающий за собой панель безопасности, а чуть ниже на полке лежал шлем с очками, очень похожий на те приборы, которыми пользовались морпехи, чтобы видеть в темноте. Куско прикинулся, что ничего не нашел, развернулся и шагнул в сторону Пуно. Шум работающих механизмов отдавался резкими щелчками в ушах. Звуки больше не доносились глуховатым эхо издалека, теперь они были рядом. Надеть бы прибор ночного видения да оглядеть машинный комплекс «Ковчега», но перед этим следовало разобраться с проблемой первостепенной важности. Куско вел Пуно по коридору, про себя считая количество шагов от щитка и шлема, чтобы потом быстро до них добраться.

Пол под ногами уже не казался ровным, как в ангаре. Возможно, сильное землетрясение создало несколько трещин в скале, и теперь «Ковчег» был не столь безопасен, как прежде, — любой неверный шаг мог отправить тебя в глубины горы. Очень медленно, чтобы не оступиться, инки шли вдоль стены. Луч фонарика выхватил над одной из дверей надпись «Уничтожение отходов» и пугающую красную кнопку под ней. Куско решил, что пора действовать. Он быстро выключил свет, чтобы Пуно не успел ничего прочитать, и сказал:

— Вот, кажется, это тут.

Пуно подошел ближе.

— Ты уверен?

— Да. Только не помню, что там надо нажать. Совсем растерялся.

Хитрость сработала, и Пуно решил пойти первым.

— Ничего, я помню, — бесхитростно сказал он и вошел в дверь.

В этот момент Куско ударил по большой красной кнопке, и в дверном проеме закрылась стальная решетка. Парней теперь разделял непреодолимый барьер, впрочем, как и всю жизнь. В глубине запертой комнаты начали нагреваться печи для уничтожения отходов.

Пуно дернулся в сторону недруга и припал к стальным прутьям. Он хотел что-то сказать, но в нерешительности ограничился лишь неистовым взглядом. Он все понял, к чему теперь слова.

— Мелкий слизняк! — бросил ему в лицо Куско, издевательски светя в него фонариком. — Думал, я так и буду терпеть, как вы, голубки, наслаждаетесь компанией друг друга? Думал, если я единожды спас тебе жизнь, продолжу спасать ее каждый день?

Пуно не понимал, о чем речь. С одной стороны, холодная и отвергшая его девушка, а с другой — ревнивец Куско, непонятно что напридумавший.

— О чем ты? Какие голубки? — спросил парень с досадой. — Лима теперь меня к себе на пушечный выстрел не подпускает!

Он не оправдывался, а говорил с сожалением, что еще сильнее разозлило соперника.

— Не подпускает, потому что поклялась быть моей, чтобы тебя спасти! Ты разве не знаешь? Эта тварь пожертвовала собой ради твоей жалкой жизни, иначе бы тебя бросили умирать у озера.

В глазах Пуно перевернулся весь мир. От стен комнаты к нему начал подступать огонь, но он ощущал только жар своего сердца. Куско тем временем продолжал:

— А теперь я верну должок. Один раз спас тебя из лап смерти, один раз толкну обратно. Теперь мы квиты, и Лима больше не сможет смотреть в твою сторону, думать о ком угодно, только не обо мне. А потом я отомщу и ей! Только другим образом. Она будет мечтать умереть, но такую привилегию я ей не дам. Она моя до гроба! Ты понял? Она моя, пока смерть не разлучит нас.

Куско замолчал и, боясь поджариться в пламени аннигилятора, отступил на пару шагов назад. Он увидел, как помрачневшее лицо Пуно скрывается в темноте еще не полностью освещенной комнаты, а через десять секунд все пространство, где только что стоял парень, охватил коварный огонь. Никто не мог от такого спастись. Наверное. Наверняка.

У Куско словно камень с души свалился. Теперь он в полной мере почувствовал себя хозяином положения. Вот кто его мучил всю жизнь — сильный, смелый, любимый девушками слизняк. Но теперь справедливость восторжествовала, и можно двигаться дальше. Куско вернулся к лестнице, нащупал прибор ночного видения под щитком, надел его и впервые перед ним возникла святая святых человечества — чрево «Ковчега Судного дня».

Он стоял на галерее эпического амфитеатра, словно в утробе механического кита, наполненной всяческими конвейерами, двигателями и другими устройствами. Проход вдоль стены выглядел как терраса, отгороженная от машинного зала метровым парапетом. В зале сквозь неосязаемую пустоту неслись коробки с едой, вися на направляющих рельсах. Как костюмы на вешалках в химчистке, сотни продуктов выезжали из одной ниши в стене и въезжали в другую. Работающая линия пролегала напротив Куско, а две другие мрачно пылились выше и ниже уровня террасы, видимо, сломались от землетрясений. Недра «Ковчега» виднелись куда доставал ярко-зеленый взгляд прибора ночного видения, а в самом низу, в тридцати метрах под террасой, на самом дне зала, стояли рефрижераторы с семенами.

За пределами этого неописуемого мирка продолжалась погоня. Летящий с небес снежный пепел нес траур ночи, которую удастся пережить далеко не всем. Простой армейский тягач был не в состоянии разогнаться, как скоростной болид, но и животное не могло быстро бежать по рассеченной скалами и трещинами земле. Когда Эхо передал по рации описание защитной панели, полковник засомневался:

— Думаешь, у них получится?

— Там легко. Управление интуитивно понятное и каждый шаг демонстрируется соответствующей графикой. Эту систему, как и все остальные, упростили под деградирующее поколение землян, когда образованные люди уже сбежали на Марс…

Он с трудом произносил слова, будто выбрасывал горячую картошку из рук, — машина прыгала на каждом камне, передавая толчки и вибрацию в непредназначенный для комфортной езды кузов. Рулевой Чарли высунулся из бокового окна:

— Куда едем?

— Подальше отсюда! Давай вокруг горы! Инкам нужно время, чтобы включить турели.

Полковник повернул один из прожекторов назад и попытался ослепить бегущую за ними по пятам когтистую тварь. Острые наросты на ее коже сверкали в ярком потоке света, а рептильные глаза жмурились. Клык смерти выставил перед мордой огромные конечности и закрывался ими от непривычного ему свечения. Машина подлетала на огромных валунах, а хищник прыгал за ней, обуреваемый нестерпимым голодом. Сильный запах еды нарушил его зимнюю спячку, и теперь ему хотелось жрать все подряд.

— Он что-то задумал! — похлопал полковника по плечу Эхо.

— Вижу. Давай постреливай, вдруг попадешь в глаз. Надеюсь, хоть роговицы у него не бронебойные.

Но сержант не успел прицелиться. В тот момент, когда тягач сбавил скорость, клык смерти оттолкнулся от земли и завис над скалами в эффектном прыжке. Он пролетел, как оторвавшийся от горы камень, и с грохотом врезался в корму пикапа. Ослепленный прожектором, он не понимал, где именно находятся люди, а потому схватил мощными челюстями первое в них попавшееся — огромный кусок бампера и край лебедки. Задняя часть тягача со скрежетом надломилась. Эхо стрелял в верхние жвалы чудовища, пытаясь отбросить его от машины. От резкого удара и последовавшего за ним торможения морпехи растянулись в кузове и нервно засучили ногами в каком-то полуметре от хищника, всеми силами пытаясь избавиться от него. Одна из пуль попала в мягкую часть его десны и вызвала нестерпимую боль, возможно, даже задев корень зуба. Клык смерти издал резкий вопль и вместе с бампером оторвался от кузова тягача.

Машина снова разогналась до крейсерской скорости, но в какой-то момент управлявший ею Чарли почувствовал резкий толчок назад, словно взял на буксир скалу. Это крюк лебедки застрял в пасти зверя и тянул его за собой, как пойманную на удочку мегарыбу. Благодаря такой помощи хищник не отставал от машины.

Эхо начал стрелять в натянувшийся трос, но полковник оттолкнул ствол его автомата.

— Лебедка нам нужна для семян! Нельзя ее потерять!

— Но что делать?

— Раскручивай ее до предела. Пусть бежит вдалеке.

Вдвоем они подползли к опасно открывшейся корме тягача и, держась за боковые поручни, травили лебедку, все дальше отпуская пойманного на крючок зверя.

— Что теперь?

— Затянем узел между деревьями и свернем этой твари шею.

Темные залы «Ковчега» таили в себе как спасение для всего человечества, так и смерть для отдельно взятого человека. Пуно отпрянул от решетки — он наконец понял, почему Лима внезапно стала так холодна к нему, почему его спасли и выходили на плоту, хотя могли бросить на растерзание каннибалам, как многих других. Мало кто из людей способен так бесстрастно оставить живого человека на съедение чужакам, но теоретическая возможность бросить Пуно была, а значит, Куско не преминул бы ею воспользоваться, из чего следует вывод — Лима действительно пожертвовала собой ради любимого. Ради Пуно. В одно мгновение к нему вернулась тяга к жизни, ко всему прекрасному, что есть в этом мире. Только вот огонь имел на его счет совершенно другие планы. Он собирался уничтожить попавший в комнату мусор. У Пуно оставалось не больше пяти секунд.

К счастью, разгорающееся пламя достаточно хорошо осветило потолок помещения, и парень заметил люк вентиляции в самом углу. Ну конечно, если есть огонь, то должен быть приток кислорода. Он прыгнул к спасительному отверстию и из последних сил попытался подтянуться к нему. Огонь позади него уже вспыхнул во всю мощь и облизал его тело жалящим языком, но одетый в кожаную броню и шкуру человек мог гореть достаточно долго без критического вреда для здоровья. Пуно повезло, что отверстие в потолке не оказалось вытяжкой, иначе пламя сопровождало бы его на всем протяжении трубы, но оттуда шел чистый воздух, а значит, там было спасение.

Почти весь в огне парень забрался в вентиляцию, и свежий ветер быстро затушил на нем пламя. Он прополз несколько метров и вывалился через люк в потолке соседнего коридора. Только кончик его ботинка продолжал медленно тлеть, словно ангел-хранитель не захотел оставлять Пуно в кромешной тьме и позволил ему, как Прометею, унести огонь с собой. Парень быстро снял обувь и, держа ее перед собой, пошел вперед, будто Данко, несущий свет. Пару раз он едва не провалился в метровые щели в полу, но едва не убивший его огонь теперь помог вовремя их заметить и остаться в живых. Пуно переступил через трещины и быстро нашел то злополучное место, где их с Куско пути временно разошлись.

А негодяй тем временем стоял, опершись о парапет бегущей вокруг машинного зала террасы, и любовался видом. Вдруг он услышал шаги и резко обернулся, рефлекторно приняв позу загнанного в угол животного.

— Что? Как ты… — пробормотал он.

— Не время разбираться, — мрачно ответил Пуно. — Надо включить турели — спасать солдат, а потом и всех наших. Когда вернемся, я уйду из племени, даю тебе слово.

— К черту твое слово! — заорал Куско, прекрасно видевший противника через ночное зрение. — Пока ты жив, Лима не сможет быть полностью моей.

— Так ли она тебе нужна? — фыркнул Пуно, понимая, что Куско плевать хотел на нее.

— Это уже не твое дело! Мне нужно все. И племя, и зерно, и девушка. Любая девушка, которую я захочу.

— Или только та, что сделает тебя законным вождем? — усмехнулся Пуно.

Ботинок в его руке медленно гас, но огня еще хватало, чтобы видеть соперника.

— Что? Ты ставишь под сомнение мое право стать вождем? — показно засмеялся Куско. — Мое — сильнейшего воина, лучшего охотника…

— Ну да, лучшего. Все знают, что ты находишь мертвых оленей и приносишь их как добычу. Их же невозможно есть! Ты ни разу в жизни не смог попасть в бегущее животное. — От злости Пуно не мог справиться с эмоциями. Эта, пусть и правдивая, но издевка вынесла смертный приговор, который исполнится здесь и сейчас, прямо в стенах «Ковчега».

— Заткнись, тварь! — только и сумел выдавить из себя Куско.

Взбешенный инк резким ударом ноги выбил тлеющий ботинок из рук противника, оставив его в темноте. Прибор позволял Куско видеть каждое движение Пуно, а тот довольствовался лишь звуками. На бедного парня посыпался град ударов. Он слышал, откуда они летят, но не успевал реагировать. Пропустив несколько чувствительных выпадов, он стал пятиться, все больше осложняя свое положение.

Тягач несся вокруг горы, поднимая колесами волны снега. Фонтан из черной массы безостановочно следовал за машиной, а его гущу, не замечая летящих во все стороны брызг, рассекал кровожадный клык смерти. Зацепившийся за его десну крюк тащил зверя, не позволяя отставать от машины, а снежные буруны лишь дополняли образ лыжника.

— У меня плохие новости! — высунулся из кабины Чарли. — Батарея садится. Она не рассчитана так долго работать на максимуме.

— У нас же есть запасные, — повернулся к сержанту полковник. — Сможем махнуть?

— Не выйдет, — быстро сообразил Эхо. — Даже при идеальном стечении обстоятельств замена батареи займет полминуты. Но я бы брал с запасом. Рассчитывайте где-то на минуту.

Альфа склонился над левой частью крыши, чтобы водитель его услышал:

— На сколько еще хватит?

— Минут на пять максимум.

— Ладно, давай петляй между деревьями. Свяжем нашего попутчика.

— Понял, — коварно ухмыльнулся Чарли, предвкушая расправу невиданного масштаба.

Тягач запетлял между редкими деревцами, отчего машину начало заносить. Сидящие в кузове Альфа и Эхо изо всех сил держались за поручни и борта, а Чарли только входил во вкус. Его всегда радовала всякого рода дичь. Для пущего веселья он жал на гудок и радостно вопил. Такое отвязное поведение могло сыграть решающую роль в сражении с монстром и просто всех погубить. Весы жизни и смерти морпехов потеряли всякий баланс.

Клыка смерти тоже начало заносить. Прикованный к своим целям сверхпрочным тросом, он не мог просто следовать за машиной — при каждом повороте его отбрасывало в ту же сторону, хотя проще было бы бежать прямо, срезая путь до выходящего из заноса грузовика. Но зверь вынужденно повторял каждый маневр безумного водителя. Выраставшие на пути деревья разлетались от ударов его кожных наростов, не причиняя ему никакого вреда.

— Надо найти что-то покрепче! — кричал в кабину Альфа. — Он сминает все подряд.

— Хорошо, что тут вообще что-то растет, — бодрился Эхо. — До всех этих радиоактивных бурь на острове вообще не было деревьев.

— Отставить исторический экскурс! Проведешь его потом. Если выживем.

Через минуту в свете фар мелькнуло огромное рад-дерево без ветвей — один толстый ствол с уродливыми язвами. Чарли сразу взял курс на спасительный адский отросток и пустил тягач в дрифт, чтобы проехать по кругу. Бегущего за ними хищника занесло, и он проделал такой же крюк, не заметив, как опоясался тросом.

— Газуй! Газуй! — кричали морпехи водителю.

Тягач продолжал кружить вокруг дерева, опутывая клыка все новыми витками стальной паутины. В какой-то момент животное поняло, что его пытаются обездвижить, и скакнуло в сторону, но потеряло равновесие и, пошатнувшись, поддалось силе троса, тянувшего его к массивному стволу. Управлять тягачом стало легче — он уже по инерции нарезал круги, как на карусели.

Клык смерти превратился из охотника в жертву и припал к дереву, не в состоянии стянуть с себя затянувшиеся петли. Машина наконец замерла, окутанная дымом от раскаленных покрышек. Через этот дым, а также непроглядную ночную тьму не сразу удалось разглядеть пойманного в ловушку зверя. Только когда Альфа повернул в его сторону прожектор, хищная тварь предстала перед людьми во всем своем первозданном уродстве. Сплошная броня и жилистость мощных конечностей — ни одного лишнего килограмма веса. Каждый шип на коже существовал ради убийства, триумфа смерти. Казалось, в этом существе таится безграничная сила. Словно в подтверждение этих мыслей после минутного замешательства хищник приподнялся на задних ногах, развел их в стороны, максимально натянув закрученный вокруг дерева трос, напрягся и, издав оглушительный рев, принялся выкорчевывать ствол. Эхо его голоса вызвало лавину в далеких горах, но не это оказалось самым ужасным. Хуже всего было осознание морпехами своего бессилия перед лицом врага. Самое крепкое дерево на острове не смогло удержать клыка смерти даже на минуту. Одно мгновение, и эбеновый ствол разлетелся в щепки.

— Глазам не верю! — ужаснулся Чарли.

— Гони! Ради всего святого! — то ли скомандовал, то ли взмолился полковник.

Тягач на последних зарядах аккумулятора продолжил свою одиссею вокруг горы, а пойманный им на крючок зверь — погоню. Благодаря усилиям морпехов хищник теперь петлял в десяти метрах от них — остальная длина троса осталась обмотанной вокруг тела твари.

— Хотя бы попытались, — вздохнул Эхо.

— Турели ведь 12,7 миллиметра? — уточнил Альфа. — Бронебойные?

— Даже такого монстра изрешетят.

Полковник вновь склонился над левым краем кабины, чтобы майор услышал его через окно.

— Выжми все из аккумулятора, но дотяни до «Ковчега».

— Дотянем! — ответил тот, а потом неуверенно добавил: — Если гора не окажется слишком большой…

Гора оказалась нужного им размера. Через пару минут самой отчаянной борьбы за жизнь, когда обессилевшие Альфа и Эхо отбивались от хищника уже собственными ногами и прикладами автоматов, впереди показался знакомый абрис ворот.

— Неужели дотянули? — осторожно произнес сержант.

Не испытывающий преждевременной радости Альфа прильнул к рации:

— Куско, Пуно! Вы слышите? Срочно включайте турели! Как слышно? Прием!

В ответ тишина.

— На орудиях красные лампочки, — пригляделся Эхо. — А должны быть зеленые! Еще двести метров.

Альфа продолжал неистово орать:

— Вы слышите меня? Скорее включайте турели!

Куско плевать хотел на свое племя и тем более на марсиан. Он бил соперника, ослепленного темнотой. В приборе ночного видения противник сиял магическим зеленым светом, словно в какой-то матрице. Для Куско все вокруг было зеленым. Пуно же полагался только на свои инстинкты и опыт игр в битлу. Соревнуясь много раз с завязанными глазами, он часто выходил победителем, слыша и ощущая шестым чувством, как двигается противник. В обычной игре, правда, можно было получить сколько угодно ударов безобидным древком, щедро обернутым мягкой тканью. Теперь же каждый пропущенный выпад причинял парню невыносимую боль — Куско приспособил какую-то железяку в качестве кастета. Но Пуно уворачивался гораздо чаще, чем того хотел бы враг.

— Чертов битлист! — с пеной у рта рычал инк. — Думаешь, ты лучше меня? Ну уж нет! Я покажу тебе, кто тут настоящий чемпион. В справедливом бою.

— Какой же он справедливый? — спрашивал запыхавшийся Пуно. Он еле дышал и не смог проговорить больше четырех слов за раз.

— Такой, что у меня нет твоего нечестного чутья, которым ты слышишь все в темноте. Зато есть особые очки, что уравнивает наши шансы.

— Ты всю жизнь плутовал.

Куско заткнул своего противника метким ударом в челюсть. Железный шатун в его руке выбил пару зубов, и мягкий цокот, с которым они упали на пол, вызвал у Куско неподдельное счастье, он уже не так внимательно бил своего жалкого, почти поверженного врага. Он налился азартом вместо положенного в такой ситуации ледяного расчета. Единственное, что портило его триумф и еще сильнее заливало мысли злобой, — это крики из висящей на поясе рации.

— Куско, Пуно! Вы слышите? Срочно включайте турели! — раздавалось на весь «Ковчег».

— Они в опасности! — просил Пуно.

— Думаешь провести меня? — выпалил Куско. — Нет уж. Сначала закончу с тобой.

— Вы слышите меня? Скорее включайте турели!

Озлобленный инк швырнул рацию к лестнице и ринулся в последнюю атаку. Он схватил противника за грудки и, рванув его в сторону парапета, перегнул через перила на большой высоте. Попытался перевалить парня через них и сбросить на конвейер, но тот отчаянно сопротивлялся. Куско уже не думал о тактике боя и просто пытался добить почти поверженного врага. Пуно же к этому моменту совладал с ситуацией и сумел ухватить нерв игры, почти ничем не отличавшейся от тех, что он выигрывал каждый год. Он выскользнул из рук Куско, не дав тому сбросить себя с парапета, и принял защитную стойку. Последовал град неразборчивых ударов, от которых Пуно успешно увернулся, заставив противника потерять силы из-за собственных тщетных усилий, потом пришло время для аккуратной и рассчитанной контратаки. Парень присел и с разворота ударил ногой прямо в колено Куско, срубив того, как сук. Противник сразу вскочил, но даже с прибором ночного видения стал терять ориентацию в пространстве. Сложно разобраться в зеленом свечении, когда кругом все мелькает. Пуно же, наоборот, знал, что делает. Он провел несколько сокрушительных апперкотов, попадая в крепление шлема, отчего тот сорвался с головы врага и покатился по полу.

Куско окончательно потерял преимущество и, озверев от попыток рассудка достучаться до его сознания, не желая признаваться самому себе в поражении, что было силы рванул к Пуно, вложив всю свою злобу в удар. Конечно, он промахнулся. Парень воспользовался его же инерцией и ушел в сторону, ловким движением усилив фатальный рывок злого инка. Куско пролетел несколько метров по галерее, причинив вред только себе. Боясь осознать свою обреченность, он быстро вскочил и метнулся обратно, сжимая в кулаке последний аргумент — шатун, но не успел сделать и шага, как нога соскользнула в расщелину — Куско провалился в оставленный землетрясениями пролом. Только его рука успела машинально ухватиться за выступ.

Пуно понял, что противник угодил в ловушку собственной ярости, но ничего толком не видел. Он поводил руками по полу, нашел прибор и надел его. Впервые машинный зал «Ковчега» предстал перед его глазами во всей своей первозданной красе. Три яруса растянувшегося на рельсах конвейера огибали огромное помещение выше и ниже уровня террасы с невысоким парапетом, отделяющим Пуно от механизмов. В нескольких местах проход галереи прерывалась трещинами. В одной из них и висел Куско, отчаянно подтягиваясь на руках, пытаясь выбраться и соскальзывая обратно — влажные от долгого боя ладони подводили, а нужные для спасения силы оказались потрачены на тщетные попытки разделаться с Пуно. Тот как раз пробежал мимо жалкого, перебирающего руками противника, чтобы включить турели. Ударом трофейного шатуна он снес железный щиток и принялся нажимать на кнопки в надежде, что интуиция выведет его на нужный раздел.

На экране промелькнул щит, что походило на раздел безопасности, потом показался рисунок кегли, очень похожей на турель, и вопросительный знак. Пуно сделал все правильно, и панель загорелась ярким зеленым светом. Впервые за долго время он облегченно вздохнул. Мерный шум «Ковчега» нарушали только выбивающиеся из общего ритма стоны Куско — он продолжал висеть на краю расщелины, лишаясь последних сил.

Пуно подошел к нему и долго смотрел, раздумывая, стоит ли давать человеку третий шанс. Злой инк услышал шаги и без малейшего заигрывания, означавшего бы его поражение, заговорил в пустоту:

— Она все равно никогда не станет твоей. Она дала клятву.

— Дала, — спокойно произнес Пуно. — Пока смерть не разлучит вас.

Куско в ужасе замер. Он понял, что Лима нарочно придумала эту лазейку, зная о его вспыльчивом нраве. Она поклялась в любви до гроба, будучи убежденной, что это ненадолго. Она хладнокровно все рассчитала, по сути, сама толкнула Куско на смерть… Он больше не смог сопротивляться силе тяжести и полетел в темноту машинного зала.

Тягач на всех парах мчался в открытый ангар. Аккумулятор окончательно сел, но Чарли сумел отключить трансмиссию, и набранная за долгий спуск с горного откоса инерция продолжала нести машину на гребне гравитационной волны. Альфа бросил в морду зверя прожектор, и тот слегка отстал — насколько позволяла длина запутавшегося троса.

С грохотом искрящих по полу обломков заднего бампера тягач влетел в зал и пронесся мимо турелей. В этот момент красные огни на них сменились зелеными, а по бокам зашумели ленты с патронами. В следующую секунду из сдвоенных пулеметов посыпался град отстреленных гильз. Возможно, пули бы и не пробили толстую кожу клыка смерти с расстояния в сотню метров, но хищник оказался прямо между орудиями, буквально в паре шагов. Бронебойные пули с хлюпающим звуком вонзались в его мясо. Тягач шел юзом вглубь зала, увлекая туда же привязанное тросом животное, а турели продолжали в него стрелять.

Клык смерти ревел от боли и пытался защититься от жалящих пуль. Он настиг тягач, но не для того, чтобы съесть сидящих в нем людей, а чтобы оказаться как можно дальше от разрывающих его плоть механизмов. Наконец он замолчал, содрогнулся всем телом и безвольно свалился в кузов, загородив морпехов от дружеского огня турелей.

Движение прекратилось, и орудия стихли. Погоня закончилась. Туша самого свирепого зверя Пустоши застыла навсегда. Последняя преграда на пути к богатствам «Ковчега» была преодолена.

Глава 12

Лима сидела на пирсе у корабля и водила палкой по земле, рисовала незатейливые узоры. Уже несколько часов прошло с тех пор, как по острову пронеслись приглушенные звуки стрельбы, и с тех пор волнение забрало у нее все силы, их больше ни на что не осталось. Переживания выжали все без остатка. Девушка чувствовала себя выброшенной на берег медузой, из которой выветрилась вся влага. Кульминация многомесячного похода высосала из нее и последние человеческие эмоции. Она знала, что кто-то умер — Пуно или отец, а может, и оба. Глумливое небо издевательски смеялось мерцающим на большой высоте оскалом северного сияния. Оно было сильнее всех людей вместе взятых и ненавидело их яростнее, чем самый отъявленный каннибал. Что с него взять? Чем на это ответить? Силы человека небезграничны. Лима не могла больше терпеть и отделилась от своих эмоций, от ощущений. Теперь она наблюдала за собой со стороны, не в силах почувствовать что-либо с большого расстояния. Она парила между жизнью и смертью. И смерть ей казалась теперь не такой страшной. Какой смысл становиться рабыней Куско в мире без двух самых дорогих ее сердцу людей?

Лима мысленно смирилась с концом и просто доживала свои последние часы. Будучи не в силах перестать жить, она просто парила, как просветлившаяся душа, познавшая всю мудрость жизни. Она выводила узоры, разглядеть которые мешала темная ночь. Наверное, они были красивыми. Хотя что такое красота? Любой, кто знает ответ, заблуждается. Красное сияние не освещало землю, оно даже не освещало небо. Просто плыло себе над головой, мимикрировало под миллионы сбившихся в стаю летающих светлячков. Оно переживет всех людей, и черт с ним. Может, рано или поздно подавится чьей-то смертью и сгинет навеки.

От размышлений о воздействии на нее полярного сияния Лиму отвлек звук шуршащих по неровной поверхности шин. Электродвигатель не издавал шума, затоармейские колеса довольно громко пропахивали изрезанный руинами порт. Вдалеке мелькнул свет, а потом из-за груды развалин вывернул грузовик. Прожектор светил Лиме прямо в лицо и слепил ее. Кошмар возвращался. Несколько часов свободы закончились, и теперь она снова вспомнит, что значит кому-то принадлежать, что значит жить в полном зла мире без единой родной души. Ее тело поднялось на ноги и очень медленно, чтобы не умереть от голода и усталости, двинулось на свет, как мотылек-самоубийца.

Нагруженный до верха тягач медленно подъехал к берегу, чтобы не дай бог не выкатиться в воду — тормоза почти не работали и могли подвести в самый неподходящий момент. Альфа догадался выключить прожектор, и постепенно слепота непривычной к яркому свету девушки начала уходить. Тусклых фар теперь было достаточно. Лима сделала еще пару шагов, стараясь не наткнуться на особенно крупный обломок старого мира. Кузов грузовика ломился от мешков с семенами и коробок с консервами, но у вышедших из него мужчин вид был не очень подобающий ситуации. Они нашли «Ковчег», вдоволь наелись, но лежал на них некий отпечаток грусти, омрачившей триумф. Сердце Лимы замерло.

Навстречу ей пошел Альфа, потом показался Чарли, за ним Эхо, и позади него, как тень отца Гамлета, — Пуно.

Лима посмотрела на полковника, но тот лишь покачал головой. Тогда девушка шагнула к Пуно.

— Где Куско? — спросила она с окаменевшим сердцем, которое застыло раньше времени, не дожидаясь, пока глаза встретят судьбу.

Пуно смотрел под ноги.

— Погиб.

Девушка, за которой наблюдала Лима, повернулась к морпехам.

— Это правда? — спросила она.

— Не выжил, — вздохнул Эхо, представляя, как тяжело, должно быть, красавице потерять жениха. — «Ковчег» забрал его душу.

Это прозвучало куда поэтичнее, чем предполагал сержант. Чтобы не нагнетать обстановку, он повернулся к тягачу и стал проверять крепления на кузове. Альфа и Чарли последовали его примеру.

Лима не могла поверить своим ушам и потратила несколько секунд, чтобы вернуться в тело и еще раз удостовериться, не почудилась ли ей последняя сцена, не явилась ли плодом воображения? Но нет. Это было правдой. Лима захотела упасть на землю, но вместо этого бросилась к Пуно. Она захотела закричать от радости, но вместо этого крепко обняла парня, едва не задушив его в объятьях. Резервы организма — настолько непостижимая вещь, что никогда точно не знаешь, осталось ли что-то еще. Можно хоть целый месяц бродить по пустыне, ссохнуться, как мумия, и умереть, но внутри тебя бравые исследователи из будущего обязательно найдут несколько капель спасительной влаги, сохраненной телом «на всякий случай» — вдруг пришлось бы прожить на день дольше. Вот и теперь смертельно изголодавшаяся Лима нашла в себе силы жить дальше и плакать. Она не показывала большой радости, но все поняли, что это были слезы именно радости. Пуно обнял ее в ответ и поклялся всем жалким богам больше никогда ее не отпускать.

— Вот оно как, — удивился Эхо.

Альфа, давно понявший всю подноготную отношений любовного треугольника инков, просто похлопал сержанта по плечу.

— Все было не тем, чем казалось, — улыбнулся он.

Конечно, смерть — это всегда ужасно, но в обстановке постоянных смертей перестаешь остро реагировать на очередной труп. Несмотря на требуемое человечностью хорошее отношение к Куско, все понимали, какой занозой он был, и не особенно вникали в детали его безвременной кончины в недрах «Ковчега». Умер и умер. Никто не допытывался об этом у Пуно. Для приличия отряд устроит однодневный траур, но очень быстро все забудут о нем, погрузившись в дела насущные, необходимые для спасения миллионов ни в чем не повинных людей.

Лима еще долго не могла разомкнуть собственные объятия и медленно, с осторожностью дикой кошки подпускала к себе свое счастье. Последние два месяца она только и делала, что оставляла надежду когда-либо прикоснуться к любимому да с ностальгией вспоминала прошлые годы в племени, когда они с Пуно жили бок о бок. Он постоянно находился рядом, такой доступный, такой верный, влюбленный в нее, но какая-то гадкая часть человеческой натуры заставляла Лиму отвергать его, устраивать ему все новые и новые испытания, размышлять: «Люблю — не люблю», — хотя подсознательно она знала все с самого начала и только потом окончательно поняла. Поняла, когда стало слишком поздно. Но жизнь — штука хитрая и дала второй шанс.

Лима залила шею парня слезами и, лаская его лицо, почувствовала, что он тоже плачет. Инки слились воедино и провели так целую вечность по меркам этого путешествия. То есть примерно десять минут.

Первым опомнился Пуно. Ему пришлось совершить самое трудное во всей его жизни — разжать объятия Лимы. Чтобы дать ей еды.

— Тебе надо поесть. У нас консервов теперь на целый месяц вперед.

Через десять минут она уже улыбалась и пробовала приготовленное по всем романтическим правилам Пустоши угощение — фасоль в томатном соусе из консервной банки, сервированную настоящей ложкой. Блюдо оказалось даже немного теплым, что уносило девушку на седьмое небо. Пуно еще что-то говорил, но она не хотела делать усилие, вслушиваться в его слова, а просто улыбалась и наслаждалась моментом. Она не проронила ни слова, зачем? Слова не нужны, все в этом мире лишнее, все, кроме единения двух любящих душ.

Спустя время Лима осознала, что замерзшие пальцы с трудом держат ложку, поэтому Пуно взял дело в свои руки и сам накормил ее. Это было так мило, что в теле девушки спрятались в коконы все гадкие гусеницы скованности и гордости, а вылупились прекрасные бабочки. Вылупились и запорхали в ее животе. Чертово предубеждение со всей этой дикой, испытывающей натурой, которая только и делает, что тратит лучшие годы на сомнения, на пытки себя и любимого, заставляет терять драгоценное время — самое лучшее время жизни. Лима ненавидела жизнь так же сильно, как любила Пуно и отца. Все вокруг — проклятый театр марионеток, влачащих жалкое, бессмысленное существование. Но теперь у Лимы хотя бы есть смысл жизни. У нее и у Пуно.

Девушка задумалась. Что-то в ее мыслях заставило обратить на себя внимание. Что-то очень важное. Инка, отец. Час назад она явственно увидела смерть близкого ей человека — одного из двух — и теперь в объятиях Пуно пыталась отбросить от себя этот ужас. Она не хотела верить в смерть отца, но видения еще никогда не обманывали ее.

— Отец. — Она подняла большие, блестевшие от слез глаза. — Его нет?

Парень лишь погладил ее по спине. Он-то вообще не знал своих родителей.

«Дура. Лезу тут со своими страхами», — укорила себя Лима.

Влюбленные приходили в себя и начинали участвовать в жизни отряда — выгружали на пирс семена и готовили тягач к новому рейсу. Наевшись до отвала, они сделали то, что сделал бы на их месте любой, — снова наелись. Когда много дней живешь без еды, начинаешь видеть в ней фетиш, испытываешь настоящее чувственное влечение.

Когда пришла пора вновь разделиться на два отряда, Пуно захотел остаться на корабле с Лимой, чтобы не разлучаться больше никогда, но Альфа деликатно им отказал. Ничего личного, но оставлять инков с четырьмя тоннами семян на корабле, а самим уходить за новой партией в «Ковчег» было для марсиан слишком опасно. Их просто могли бросить в краю вечного холода, ведь уже имеющихся на судне запасов краснокожим хватит на несколько поколений. Чтобы исключить любой риск, Альфа сам остался на корабле с Лимой, а Чарли, Эхо и Пуно отправились за новой партией.

Полковник орудовал подъемным краном, а девушка держала тросы и направляла груз ровно в ахтерлюк. Время не просто поджимало, а закончилось давным-давно, и только слепая человеческая надежда толкала отряд вперед. Так выживали их предки последний миллиард лет — не сдаваясь и не останавливаясь ни перед чем, даже перед очевидным поражением. В девяносто девяти случаях из ста предки погибали, но иногда кому-то везло. Каждый раз выживал какой-нибудь долбанутый на голову безумец, упрямо идущий к цели. Еще и еще, триллион раз подряд. Неудивительно, что теперь в каждом человеке бушевал этот вскормленный эволюцией убойный заряд уверенности в успехе. Он-то и двигал отряд вперед.

За три рейса все необходимые семена доставили в порт. Эхо прикинул осадку судна, объем трюма и вес тягача, чтобы увезти максимум возможного.

— А что станет с «Ковчегом»? — Пуно обернулся на ставшую ему родной темноту, где под защитой мифов покоилась реально существующая гора.

— Закроем, — рассудил Альфа. — Мы забрали процентов двадцать. И одна линия до сих пор производит еду. Пусть еще постоит.

Пока оставшиеся мешки погружали на судно, Эхо и Чарли вернулись в недра горы, прибрались там немного, закрыли двери, активировали защиту с задержкой, чтобы успеть закрыть главный вход. Попутно они взяли еще еды. Девать ее было уже некуда, но пережившие смертельный голод люди вновь и вновь запасались излишками, как хомяки. Они нашли армейские сумки на аэродроме и наполнили их до предела. Корабельная рубка тоже ломилась от жестяных банок, и даже бардачок тягача распухал от запасов.

— Так, теперь погружаем машину, — приказал Альфа, когда Эхо и Чарли вернулись.

Лима и Пуно не ожидали, что тяжеловесный транспорт поплывет с ними.

— Без транспорта нам не доставить семена к ракете, — объяснил Эхо.

Осадка рыбацкого судна уже колебалась на уровне ватерлинии, и стало очевидно, что вместе с грузовиком оно опустится на предельно возможный уровень.

— Надеюсь, с плавучестью у этой пташки все хорошо, — хмурился Чарли.

Тягач зацепили судовым краном и очень медленно, чтобы не перевернуть корабль, стали перемещать на расчищенный участок на носу. Трюм тянулся под всей нижней палубой, но из-за особенностей конструкции основной его объем находился ближе к корме, поэтому транспорт закрепили спереди. Судно равномерно осело почти до самых шпигатов. Волны начали забрызгивать верхнюю палубу.

— Выбрасывайте все лишнее, — покачал головой полковник.

После долгого и безуспешного торга со своей жадностью пришлось оставить на берегу сто банок консервов, отсоединить лишние детали от корабля и даже избавиться от цистерны с водой. Ее недельный запас распределили по мелким емкостям и выбросили все лишнее за борт. Ватерлиния поднялась на несколько сантиметров, и мелкие прибрежные волны больше не доставали до палубы. Оставался вопрос с океанскими штормами, но отряд понадеялся на удачу и решил действовать по обстоятельствам.

— Если что, выбросим пару мешков с семенами, — допустил Альфа.

— Нам и так повезло, — рассуждал Эхо. — Вместо десяти человек нас всего пять да еще без экзоскелетов. Лишние полтонны семян.

— Лишних семян не бывает, — возразил полковник. — Чем больше их будет, тем лучше. Каждый килограмм спасет нескольких человек на Марсе. Печально, конечно, из-за наших погибших, но своей жертвой они спасут много жизней.

Корабль отплыл из мрачного порта Шпицбергена и лег на курс до Архангельска. Члены группы вновь оказались один на один с ночным океаном, желавшим затопить их судно. Эхо задумался о последних словах полковника. Дополнительные семена вместо погибших людей, тысячи спасенных жизней. Это наводило на мысли — очевидные, но от того еще более устрашающие. Сержант все чаще смотрел в глаза командира и ловил его ответный проницательный взгляд. «Я понимаю, что ты все понял, — безмолвно отвечал он. — Но мы все в одной лодке. Просто держись меня и ничего не бойся».

Обратный путь занял больше времени, чем вояж на Шпицберген. Как-будто какая-то высшая сила решила усложнить путникам жизнь и загодя, сотни миллионов лет назад, изваяла континент именно такой формы. Все ради лишнего дня пути и, как следствие, страшных переживаний из-за критической нехватки времени. Один чертов день теперь имел ключевое значение и губил миллионы жизней.

Путники безвольно созерцали блестящие в свете полярного сияния барханы мусора, слушали его шорканье о борта и никак не могли повлиять на скорость плавания. Хотелось дать кораблю пинок, придать ускорение, но двигатель не хотел работать быстрее положенного. Густота моря тоже не помогала плыть быстрее, воруя у человечества время из-за трения судна об океанский пластик. Корабль с трудом прорывался сквозь скопления углеводорода во всех его формах.

Нервы марсиан накалялись до предела, даже несмотря на бушующие вокруг ледяные штормы. Корабль подбрасывало на волнах, как маленький беззащитный плот. Вода заливала палубу и попадала в трюм, отчего осадка судна становилась еще больше. Вся пятерка непрерывно откачивала воду насосами, но непосредственно воды там было совсем немного — в основном детрит и крупный пластмассовый мусор, который приходилось выбрасывать за борт руками. В отличие от ватного психоделического круиза к Шпицбергену, на обратном пути скучать не пришлось. В свободное от спасения корабля время морпехи чинили насосы, а Пуно и Лима наслаждались обществом друг друга. К концу плавания они уже и представить себе не могли, что когда-то жили иначе. К хорошему привыкаешь не быстро, а мгновенно. Счастье переписывает ячейки воспоминаний, как паразит заполняет память себе подобными. Казалось, что Пуно и Лима всегда были вместе, не расставаясь ни на минуту. Да, счастье — паразит, но только де-юре. Де-факто это самое восхитительно чувство, ради которого только и стоит жить. Вот это и были самые прекрасные в их жизни дни — посреди ледяного океана и вечной ночи, в шестибалльный шторм, с кружащимися от качки головами и больными желудками, с ноющим от боли телом и сильной усталостью из-за постоянной борьбы за судно. Какая разница, что творится вокруг, если два человека наслаждаются каждым мгновением вместе?

Еще пять дней непрерывной битвы за жизнь в копилку к предыдущим восьмидесяти. Когда стало казаться, что путники сбились с курса или что буря поклялась душами всех оставшихся рыб непременно потопить корабль, на горизонте появилась тонкая полоса света. Еще несколько часов, и над волнами вдалеке сверкнул осторожный луч первого за целый месяц дня. Солнце, как лазутчик, высунулось из укрытия и незаметно для бушующей ночи поманило людей к спасению. Такое доброе, такое заботливое. Через несколько дней оно еще скажет свое убийственное слово, но пока что пребывает на светлой стороне собственной биполярной личности.

Десятого января корабль подошел к порту Архангельска. К тому, что пятьсот лет назад было портом, а теперь превратилось в кучу непролазного хлама. Стальные остовы древних зданий высились памятником похороненному здесь крупному городу. Большинство заводов стали засохшими оспинами на теле земли, но некоторые, самые неистовые из них продолжали выпускать не нужную никому в радиусе пятидесяти миллионов километров продукцию. Но вот с расстояния в шестьдесят миллионов километров прилетели марсиане, чтобы ее забрать.

— Надо быть осторожнее, — пригляделся к окрестностям Альфа. — Город каннибалов как-никак.

— Слишком тихо. — Пуно застыл на носу судна и смотрел вдаль. Без всех этих электронных примочек зрение краснокожего давало фору глазам морпехов. — Вспомните, какой хаос создавали мегамутанты.

В памяти путников сразу вспыхнули далекие дни смертельной борьбы с каннибалами. По спинам всех пятерых пробежала холодная дрожь. Они ожидали увидеть в Архангельске орды дикси и берлогов с какими-нибудь изощренными средствами медленного гурманского умерщвления жертв, но ничего такого не наблюдалось. Береговая линия тянулась спящим погостом без намека на какое-либо движение. Солнце застыло чуть выше города — такое чужое, непривычное, инородное на зимнем северном небе.

— День. Мы целый месяц его не видели, — вздохнул Эхо.

Отряд не нашел ничего подозрительного в мертвой пустоте города и поплыл ближе, почти к самому устью впадающей в море Северной Двины.

— Ищите работающий завод, — с тревогой проговорил Альфа. — Я точно знаю, что ракетные приборы еще производятся.

Корабль долго лавировал между торчащими из воды рубками подводных лодок. Словно вершины айсбергов, возвышались эти надстройки, а океанский и речной мусор скрывал под собой туши несметного количества субмарин. Вся береговая линия между Архангельском и Северодвинском пестрела торчащими антеннами и шпилями подводных кораблей, как трезубцами Посейдона, произведенными на фабрике реквизита старых богов.

— Северо… как? — спросила Лима.

— Северодвинск, — ответил сержант.

— Ну и словечки были у наших предков.

— Вижу завод! — Эхо навалился на правый борт корабля. — Вон. Трубы как на архивных фотографиях.

— Хорошо, — кивнул Альфа. — Второй должен быть в десяти километрах на запад.

— Неужели мы это сделаем, сэр?

— А ты сомневаешься? — ухмыльнулся полковник. — Мы уже это сделали. Как только получили приказ от генерала морской пехоты. Осталась только пара формальностей.

В этот момент воздух вокруг них посветлел, как будто с неба ушло плотное облако, но облаков нигде не было. Это начало мерцать солнце.

— Черт бы его побрал! На четыре дня раньше!

Небо то становилось ярче, то опять тускнело, будто кто-то нашел диммер дневного света и, удерживая одной рукой мистеров уже выполнивших приказ морпехов, другой крутил датчик, играя у них на нервах. Долгую минуту путники смотрели в небо, от страха не в силах опустить взгляды — антиподы страусов, прячущих голову в песок.

— А разве небо не должно побелеть? — удивился Чарли.

— Не переживай, побелеет. Когда произойдет настоящая вспышка, — хлопнул его по плечу Эхо. — Это только первый звоночек.

— Бесят меня такие звоночки. — Майор плюнул в воду и энергично зашагал по палубе, словно пытаясь отряхнуться от своего страха.

— Зато теперь мы знаем оставшийся срок. Где-то семьдесят два часа.

Полковник стянул ремень автомата с плеча, взял оружие в руки и проверил патроны в магазине.

— Ну что? — осмотрел он отряд. — Давайте уже за дело.

Три дня — целая вечность, когда речь идет о туристическом путешествии. За это время можно повидать многие красоты природы, отдохнуть, выспаться, снова устать и снова отдохнуть. Но когда речь идет о доставке семян в космос, три дня — критически малый срок. Хотя бы потому, что до космодрома плыть еще триста километров по запруженной мусором Двине, а потом устанавливать на ракету приборы, которые, к слову, еще надо найти.

Морпехи пришвартовали корабль на ближайшем к заводу пирсе. Мутантов в округе не наблюдалось, и это пугало даже сильнее, чем их присутствие.

— Куда, черт возьми, могла пропасть целая армия каннибалов, — сокрушался полковник, к сожалению для себя, уже зная ответ.

— Они ушли к нашему лагерю! — с ужасом проговорила Лима.

Дорога от пирса до завода тянулась по живописной кровавой аллее с натянутой по краям колючей проволокой в десять рядов, которая держалась на украшенных костяными шипами фонарных столбах. Когда-то давно эти фонари давали людям свет, а теперь вселяли ужас. Пропитанная животным жиром брусчатка напоминала дорожку для керлинга — настолько на ней было скользко, а играли здесь, видимо, черепами. Судя по обстановке, дикси не использовали посуду и готовили прямо на земле. Морпехи с отвращением ступали своими санта-клаусовскими красными сапогами по чужой разделочной доске. Казалось, они свинячат на чьей-то кухне.

Чарли и Эхо медленно, полуприседом шли к заводу, пока Альфа, Пуно и Лима ждали их на корабле. В самом конце кишочной аллеи на фонарях висели вонючие мешки с мясом — запасы мутантов на черный день. Из этих суповых наборов торчали кости, шкуры и всякий мусор, циркулирующий по пищевой цепи Пустоши. Кровавый след, похожий на ковровую дорожку, заканчивался на небольшом пятачке прямо перед заводом. Там стояли стулья, скамьи и даже столы — все из костей. Зрелище было не назвать ужасным. Ужасно — это когда кто-то убивает котенка или издевается над инвалидом. Площадка у фабрики и рядом с этим не стояла. Она сводила с ума, вынуждала извилины перекручиваться в попытке поскорее свихнуться и перестать воспринимать окружающую действительность. Город мегамутантов убивал одним своим видом.

— Тут и без дикси жутко, — дрогнувшим голосом сказал Чарли. Даже он похолодел!

— Это похоже на ту историю с орлами, — задумался Эхо. — В ней был такой же момент, как сейчас, — оставшиеся в живых люди выманили на себя армию монстров, чтобы отряд лазутчиков прошмыгнул к роковому заводу. Посмотри кругом. Не уйди каннибалы штурмовать лагерь, мы бы остались без единого шанса. Ракета бы не улетела.

— Опять ты за свои сказки.

Они шли осторожно, чтобы не спугнуть неожиданную удачу. Саперы на минном поле движутся и то быстрее. Обстановка обязывала считаться с величием ужаса, склонять голову перед его эпичностью, уважать его власть над всем неживым. Даже ветер пугался окрестных улиц, бился в вымпелах на столбах и пытался как можно быстрее убраться из этих мест. Город был черной дырой наоборот — не притягивал к себе материю, а заставлял ее в ужасе разлетаться во все стороны света.

С внешней стороны на стенах завода помимо вездесущей колючей проволоки висели гирлянды из человеческих черепов, собранных в ожерелья для какого-то мегамутанта. В отсутствие живых тварей некромантские украшения одиноко качались на ветру, как те же вымпелы. Красное небо особенно сильно багровело над городом, словно кровь смешали с известкой. Коричневый саван лежал на развалинах зданий и давил на рассудок. Небеса в этом месте словно слились с адом в едином воплощении мира древних людей.

Эхо дотронулся до ворот завода, и они раскрылись с пугающим скрипом. Вороны не сорвались с насиженных руин, потому что давно уже были съедены, и только впечатанные в землю черные перья напоминали об умирающем животном мире планеты. Внутри завода гигантской сороконожкой тянулась линия сборки печатных пластин. Тянулась очень далеко и работала очень неспешно, как в замедленной съемке, по несколько сантиметров в минуту. Фиксаторы по бокам миниатюрных платформ походили на конечности насекомых и в очередной раз напоминали о погибающей фауне Пустоши. Но вот что здравствовало и занимало оставшиеся природные ниши — изделия фабрик, бесконечно рождающих все новый и новый хлам. В данном случае имелось исключение, лишь подтверждающее правило. Пара изделий этого завода очень бы пригодилась морпехам.

Эхо забрался на уходившую под потолок линию сборки, пока Чарли осматривал площадь предприятия и угрожал неизбежной расправой любой нечаянно шелохнувшейся вещи. Дрожащий палец его лежал на полунажатом курке.

— Нашел, вот они! — обрадовался Эхо, впервые в этом городе повысив голос.

Он быстро затих, но отголоски его слов совершили еще несколько кругов в стенах высокоточного завода, который не шумел сам и не мешал другим звукам летать по его железной утробе.

Сержант медленно спустился, держа в руках, как святыню, модуль управления — набор из нескольких блоков для размещения в башне ракеты.

— Уходим скорее, — нервничал Чарли. — Мне от этого города не по себе.

Время уже давно не текло привычной рекой, оно неслось быстриной с многочисленными порогами. Если размеренную жизнь можно сравнить с прямой линией графика, то жизнь членов отряда теперь стала бьющейся в конвульсиях стрелкой сейсмоприбора, переплетенной с кардиограммой загнанной собаки с ее тысячами ударов в минуту.

Чарли и Эхо взяли модуль в четыре руки, чтобы не дай бог не разбить его, и понесли по украшенной потрохами дороге. Город лишился своей главной ударной силы — мутантов, но и сам мог прекрасно расправиться с путниками. Он давил на психику, зажимал со всех сторон мясными мешками, черепами и колючей проволокой, а сверху, как крышка на чане с наваристым гуляшом, лежало и разрывало барабанные перепонки своим низким гулом небо. Возможно, гул исходил из-под земли, а может, являлся галлюцинацией напуганных марсиан, но ясно было одно — без единой души, даже злобной и агрессивной, город выглядел намного страшнее. Воображение всегда превосходит даже самый жуткий земной кошмар. Это не требующая доказательства аксиома.

Время било под зад. Чарли и Эхо, спотыкаясь от его толчков, едва не роняя ценные блоки, бежали в сторону пирса. Найти корабль на кладбище субмарин оказалось легко — слишком уж он выделялся. Солдаты взбежали по сходням, аккуратно поставили модуль на палубу и рухнули возле приходить в себя. Полковник уже разворачивал судно в сторону второго завода. Требовалось переплыть весь некрополь подводных лодок, похороненных в бывшем эстуарии Северной Двины, теперь затопленном морем.

Некогда было даже думать. Каждый делал что мог. За вторым устройством тоже пришлось идти сержанту — он один знал, как выглядят модули, и единственный из отряда мог их установить. Следовательно, пока Эхо не передаст ценный груз в руки Оскара на космодроме, умирать ему тоже никак нельзя, поэтому для защиты с ним снова пошел Чарли. Выбитый из колеи и стянутый узлами набухших нервов майор едва сам не укокошил сержанта. Его дрожащий палец несколько раз прожал курок, и пули со свистом пролетели рядом с головой Эхо. В какой-то момент сержант понял, что самой большой опасностью для всего живого теперь является сам майор, а не какие-то гипотетические мутанты, которых и след простыл. За всю вылазку к заводу они увидели только одного пьяного берлога, сонно бродящего по снегу. Этот был неприрученный, а значит, не желал иметь ничего общего с двуногими гостями города и просто прохаживался в поисках весны.

Топливный модуль и система синхронизации двигателей оказались куда тяжелее первого груза, и морпехи едва их доволокли. Помогло бьющее по ягодицам время. Оно, как невидимый поезд-призрак, мчало вперед и волей-неволей любого оказавшегося в этом потоке тоже толкало к цели.

Почти весь день ушел на поиски компонентов ракеты и маневрирование в заливе. Тысячи подлодок, выброшенных из чрева заводов, путались под ногами, но Альфа, как заправский капитан первого ранга, вел судно к цели. После залива началось длинное, очень длинное русло Северной Двины. Руины у реки сменились таежными деревьями — выгоревшими от космической радиации, но не упавшими, оставшимися стоять, как тролли, застигнутые солнцем врасплох. Еще несколько миллионов лет, и они превратятся в отличный поморский уголь. К сожалению, у путников не было столько времени, и они просто плыли мимо окаменевших деревьев.

Течение тормозило корабль, увеличивало расход допотопного топлива, и если на то пошло, проще было бы дождаться превращения леса в уголь, сделать синтетическую солярку и вдарить как следует. По понятным причинам это осталось резервным планом, а основным было — успеть до солнечной вспышки.

— Эта развалюха не может плыть быстрее? — нервничал Чарли. — Мне осточертела эта планета со всей ее грязной природой.

— Ну да, — скривилась Лима. — А кто же сделал ее такой?

— Тише вы, — вмешался полковник. — Нам еще целый день плыть в этой консервной банке. Я не хочу, чтобы вы поубивали друг друга.

Он вел себя нарочито грубо, потому что военный уставной тон уже точно не помогал. Опытный лидер выбрал линию поведения вожака стаи агрессивных подростков, чтобы не дать Чарли сорваться с цепи. Майор стал самой большой опасностью для похода, хотя сам об этом, конечно, не подозревал.

— Долго еще? — спрашивал он дрожащим, как у торчка, голосом.

— Прилично. — Эхо пытался говорить как можно спокойнее, чтобы не разжигать топку безумия Чарли.

— Ты же ученый. Расскажи что-нибудь об этом месте, чтобы не так скучно было.

Майор не понимал, как паршиво выглядит со стороны. Он так долго и так беспечно прятался от своих внутренних страхов и комплексов, к слову, вполне обычных, что привычка избегать негативных отзывов о своем характере овладела им, как мания преследования, ведь неприятных заключений о его натуре со временем становилось больше и больше. Нормальный человек обдумал бы их, сделал выводы и понизил градус кипения своей психики — страхи и комплексы есть у всех, но Чарли отличала одна крохотная черта — нежелание мириться с собой. В итоге это заставит его разругаться со всем миром.

— Ну давай, говори, что это за место?

Он напирал на сержанта всем телом. Пользуясь преимуществом в росте, смотрел на него сверху вниз. Между их лицами оставалось сантиметров десять, не больше. Эхо видел всю партитуру фуги безумия в красных склерах майора.

— Даже не знаю… А, вот интересный факт. Тысячу лет назад русло реки пролегало намного восточнее.

— Продолжай, — требовал Чарли.

И сержант продолжал:

— По старому руслу мы бы ни за что не успели добраться до космодрома.

— Ну вот. Значит, эта разруха имеет и положительные стороны. Благодаря климатической катастрофе мы теперь можем спастись.

Чарли не учел тот факт, что без климатической катастрофы и спасать бы никого не пришлось.

Весь долгий изнуряющий день продолжались психологические атаки майора на экипаж жестяного флагмана спасения человечества. Даже ночью он не мог спать, светил красными от перенапряжения глазами, пытался выстроить всех по струнке и отдавал психоделические приказы.

— Стреляйте по воронам!

Альфа шепнул остальным:

— Мы уже почти на месте. Проще всего просто подыгрывать.

И они делали вид, что стреляют. Ведь главное в приказе не достижение поставленной цели, а демонстрация подчинения.

С каждой новой излучиной река становилась мельче. Тайга на обоих берегах тянулась к самой себе, пытаясь соприкоснуться ветвями мертвых деревьев. Корабль то и дело цеплял камни и всякий мусор на дне. Наконец спустя двести с лишним километров борьбы с течением судно окончательно село на мель. Капитан провел его по совершенно немыслимому курсу, по самому мелководью, и оно застряло в настолько неглубоком месте, что там не смогла бы пробежать даже водомерка.

— Все, приплыли, — констатировал он.

Судовым краном они спустили на берег тягач, загрузили его важнейшими компонентами ракет и провизией. Не считая срыва всех сроков и скорой вспышки на Солнце, все шло по плану. Семена решили доставить вторым и третьим рейсом грузовика.

Альфа рулил по тайге, а Чарли и Эхо получали французский массаж перилами кузова. От остатков природы уже тошнило и скорее хотелось блевать, чем любоваться постылыми видами. Первую за долгое время радость вызвал шпиль торчащей над лесом ракеты, которую члены отряда оставили черт знает сколько невыносимо долгих недель назад. Путешествие на три тысячи километров закончилось. Путешествие на сто тридцать миллионов километров пока продолжалось. Если мерить космическими масштабами, марсиане все еще пребывали на середине пути, но понимали, что все относительно, что ближайшие сутки станут решающими, а потом будет… Впрочем, пока было рано загадывать.

Лагерь встретил путешественников без салютов и фейерверков. Понурые инки едва передвигали ногами, таскали что-то вокруг блестевшей на солнце ракеты, а ослабленные без экзоброни морпехи делали вид, что контролируют ситуацию. По крайней мере они еще сохранили военную форму, чего нельзя было сказать о наряженных в рейдерскую броню и шкуры возвращенцах.

Разделенный отряд воссоединился и теперь состоял из десяти человек. Все по правилам войны — когда две дивизии несут потери и перестают оправдывать свои названия, их объединяют в одну тактическую единицу и снова бросают в бой.

— Глазам своим не верю, — пытался радоваться Дельта, но сил на это не осталось. — Как вы, черт возьми, прошли через Пустошь? Нам даже носу отсюда высунуть не дали. И что это на вас надето?

— Долгая история, — кривился Альфа. Сил у него осталось еще меньше, но некоторые мышцы лица пока слушались. — Расскажу, если переживем вспышку.

Никто не понял смысла последней фразы.

— Долго придется рассказывать, — подхватил Эхо, словно все неприятности остались далеко позади.

— Ну ладно, потом об этом, — махнул рукой Альфа. — Что тут у вас?

— Погибло трое солдат и около тридцати краснокожих. Это какой-то кошмар. Никто уже не понимает, что происходит.

В их разговор вмешался проныра Юрас.

— А где остальные? Где мой сын?

Альфа и Эхо переглянулись.

— Инки остались сторожить семена. За два рейса на тягаче их привезут сюда, — объявил полковник, не сумевший рассказать старику о смерти его сына.

Желая скорее сменить тему разговора, он отвел Браво в сторону и передал ему свои опасения по поводу самочувствия Чарли: майор постепенно сходил с ума, стал несдержанным и агрессивным, но дело свое знал и в случае нападения каннибалов мог выпроводить из земного ада большое число супостатов. Альфа оставил его под надзором братьев по оружию и отправился в обратный путь к кораблю. Компанию ему составил Фокстрот.

Эхо тем временем объединился с ученым Оскаром, и вместе они поднялись в ракету — устанавливать и проверять новое оборудование. За оставшиеся для перевозки семян часы они, не зная сна и отдыха, должны были справиться с данной задачей, каких бы умственных и физических трудов это ни стоило. Даже смерть в этой ситуации не считалась бы оправданием. Судьба человечества от чего только не зависела в эти три месяца, а теперь она держалась на их хрупких плечах.

Пуно и Лима в эти решающие для Марса часы продолжали охранять корабль с семенами и слушали белый шум в рации на случай, если заблудившиеся морпехи начнут звать на помощь. В однообразной тайге легко заплутать любому, кто не прожил в ней эдак миллион лет, — необходимый срок, чтобы запомнить расположение и внешний вид сосен в радиусе нескольких километров, а ведь до лагеря их было все сорок. Так что инки держали ухо востро.

Лима устроилась на крыше капитанской рубки и с нежностью смотрела на Пуно, защищающего ее от лесных насекомых. Она блаженно улыбалась, и все вокруг виделось ей в розовом цвете. Ядовитые тараканы размером с кулак и огромные кислотные муравьи казались плюшевыми злодеями, созданными лишь для того, чтобы храбрый рыцарь из девичьих грез хладнокровно с ними расправился. Они добровольно бежали на смерть, подстегиваемые ее фантазией. Ах, этот прекрасный герой! Ее герой и ничей больше.

Это было не очень похоже на суровую Лиму, которая убивала цепных псов на Арене. Она потрогала лоб — так и есть, у нее дикий жар. Но кому сейчас хорошо? К тому моменту каждый морпех или инк волею судьбы балансировал на краю пропасти, избавляющей от всех бед. Некоторые бросились в нее, оставив после себя лишь память, а другие продолжали бороться. Лима крепилась и пыталась хоть как-то охладить голову, прикладывая ко лбу снег.

Пуно любовался ею после каждого отбитого нападения и, стоя на размазанных по палубе насекомых, вдохновенно смотрел на ее затуманенные лихорадкой глаза. Он улыбался, она изо всех сил улыбалась в ответ, и он снова брался защищать свою женщину. Ту самую.

От любовной романтики их отвлек вернувшийся армейский тягач. Альфа с Фокстротом быстро взбежали на борт корабля и начали перетаскивать краном мешки с семенами. Один из них немного порвался и, оказавшись в самой высокой точке между судном и тягачом, окончательно разорвался и усыпал берег семенами.

— Вот на что сбегаются насекомые, — сообразил Пуно. — Они чувствуют размякшую в воде пищу.

— Тогда у меня плохие новости. Теперь их набежит еще больше. — Альфа пытался спасаться юмором от тревоги. — Умеешь обращаться с мини-лазером?

Полковник попросил у Фокстрота его ручной бластер, какие выдали всем морпехам как раз для таких случаев.

— Мутанта им не убить, зато рад-насекомое поджарится на раз-два.

— На них же ДНК-защита, — напомнил солдат.

— Не проблема. Сейчас быстро перенастроим, — ответил полковник и перевел взгляд на парня. — Давай сюда руку.

Пуно с некоторой опаской протянул ему руку, но через пару мгновений крохотный лазер уже лежал в ней как влитой.

— Защищай оставшиеся семена. Осталось еще два рейса.

Тягач взвизгнул шинами и, скользя по заледенелой земле, пошел юзом в направлении космодрома. Через минуту он скрылся из вида. Пуно продолжил отстреливать насекомых величиной чуть ли не с себя самого. Некоторые особи доставали ему до пояса, но размер накладывал ограничения — они медленнее двигались, имели в клыках меньше яда и вообще были эдакими имбецилами в мире членистоногих, не отличаясь умом и сообразительностью. Лима тем временем перестала отличать Пуно от жуков-пауков и боролась с закрывающимися глазами, стараясь не дать себе потерять сознание и провалиться в долгий, чарующий сон, такой прекрасный и сладостный.

Когда тягач в последний раз вернулся к кораблю, уставших инков наконец забрали домой. Пуно трясло после постоянного отстрела гадов, казалось, что кузов и все пространство вокруг него копошится, состоит из букашек, желающих откусить ему голову. Лима по понятным причинам не видела даже этого.

— Как там в лагере? — лишь спросила она. — Как отец?

— Просто отдыхайте, — сказал Альфа — он никогда не умел сообщать плохие новости. — Мы все очень устали.

Поездка через тайгу растворилась в небытии.

Наконец-то последние члены отряда вернулись в начальную точку путешествия, вернулись домой. Пуно и Лима представляли свое возвращение как некое торжественное событие, когда все инки высыпятся им навстречу, восторженными криками и песнями встречая добытчиков вожделенных семян. Действительность же оказалась не такой радужной. Лагерь встретил их запустением. Многие дома были разрушены, а уцелевшие стали частью защитной стены, проломленной уже в нескольких местах. Вместо десятков счастливых инков вернувшихся встретило всего несколько обросших и исхудалых призраков. Они устало смотрели на таких же замученных — но уже походом — людей и совсем не рвались устраивать торжество. Самая большая группа инков и марсиан толпилась вокруг ракеты, окруженной строительными лесами и подъемными механизмами для доставки семян в грузовой отсек.

Единственными людьми, проявившими интерес к возвращенцам, оказались Матфей и Юрас. Первый просто радовался, что кто-то из его сородичей выжил, а второй пытался найти своего сына.

— Где Куско? — волновался он.

— Не выжил, — прямо ответил Пуно.

У Юраса волосы встали дыбом. Подсознательно он давно смирился с потерей сына, но все равно до последнего надеялся, что тот вернется и хоть как-то поможет отцу. Хотя с ним и пришлось бы делить место вождя.

— Убийцы! — прошипел он. — Не уберегли!.. О горе!

Ощетинившись, он обвел взглядом собравшихся вокруг. В каждом из них уже давно зрело недоверие к старику. Оно было взаимным. Юрас медленно, чтобы никого не спугнуть, двинулся по дуге мимо враждебной группы, чтобы оказаться ближе к своим многочисленным верным последователям. На договор с марсианами он уже не рассчитывал, поэтому решил действовать жестко. Альфа, Лима и Пуно потеряли бдительность, увидев, как он уходит. За подлым стариком следил только Матфей, но он находился дальше всех от своего заклятого врага, поэтому не успел предотвратить атаку на Лиму. По соображениям старика, девушка обязана была сделать его сына вождем, принадлежала ему полностью, как вещь, а поэтому жизнью отвечала за благополучие Куско. Коварный вождь набросился на беззащитную Лиму и попытался снести ей голову ударом своей новой трости. Матфей не помешал его первому, несильному удару, зато сумел предотвратить второй, убойный замах. Трость пролетела мимо, и в следующую секунду негодяя оттолкнул уже Пуно. На защиту старика сбежались верные ему люди. Началась потасовка.

— Они убили Куско! Будущего вождя! Негодяи! Они нарушили договор!

Он не уточнил, что договор этот подразумевал оставление инков на произвол судьбы, бегство морпехов без семян и целый арсенал оружия для Юраса, с помощью которого он поработил бы не только инков, но и вообще добрую половину Великой пустоши.

Не все краснокожие встали на его сторону — последовал жаркий спор. Отовсюду летели ругательства, лился поток давно копившихся претензий. Лима пыталась разыскать в этом гаме отца, звала его по имени, спрашивала, где он. Из-за этих вопросов шарахались и отворачивались от девушки как от прокаженной. Наконец Матфей схватил ее за пылающую жаром руку, отвел подальше от толпы и сообщил страшную весть. Инку убил не кто иной, как доморощенный злодей Юрас, чтобы окончательно стать вождем.

Последние силы, державшие Лиму в сознании, иссякли. Она услышала сказанное ей, но не могла реагировать на это. В тот самый момент, когда ее ушей коснулась новость о смерти отца, она перестала контролировать свое тело и даже мысли. Говоря точнее, она даже не поняла, что́ услышала. Мозг на каком-то подсознательном уровне уловил ужасное и активировал безопасный режим с целью спасения остатков жизни. Сигналы от нейронов блокировались, тело сковали группы быстрого реагирования, чтобы ни один импульс не прошел между синапсами без сертификата безопасности, гарантирующего сохранность психики. Короче, Лима стала терять сознание. Пуно подхватил обмякшую девушку и отнес еще за угол ближайшего дома. Матфей не смог последовать за ними, так как являлся идейным вдохновителем той небольшой группы, что бросила вызов Юрасу.

Альфа тоже дистанцировался от разгорающегося конфликта, но с другой целью, сугубо утилитарной. Ему позарез нужно было успеть погрузить семена в ракету, прежде чем вспышка то ли мятежа, то ли Солнца уничтожит последние надежды на удачное завершение миссии. Он побежал прочь от беспорядков к стартовому столу. В обратную сторону мимо него пронеслись инки, желавшие поддержать одну из враждующих сторон.

Подготовка ко взлету окончательно захлебнулась в распрях, усталости и нервных срывах. Краснокожие дошли до той крайней степени измождения, когда уже плевать хотели на марсиан. Их слишком давно не расстреливали, и из памяти стерлись ужасы смерти. Вернее, они вытеснились другими ужасами, абсолютно необъяснимыми. Флуктуации сигналов измученной психики расходились в мыслях нервными волнами, рождали буйство и хаос — все из-за целого клубка эмоций, из-за калейдоскопа пережитого мрака.

Морпехам было не легче, и Альфа этим воспользовался — отправил двух дежуривших у ракеты солдат якобы разнимать краснокожих, а на самом деле избавился от них, чтобы не помешали ему исполнить план. Он взлетел по лесам наверх. Эхо и Оскар устанавливали оборудование, а Фокстрот загружал семена.

— Долго еще? — спросил у него командир.

— Поднимаю последнюю партию. Но тут уже места нет. Не знаю, как утрамбовывать.

— Давай вместе.

Альфа схватился за веревку, и вдвоем они за считанные минуты подняли платформу с оставшимся грузом.

— Навались!

Они подтащили последние мешки к грузовомуотсеку и начали проворно складывать их внутрь.

— Я же говорю, больше не помещается, — досадовал Фокстрот.

Полковник приложил нечеловеческую по меркам земной гравитации силу и поместил в отсек еще один мешок. Под тяжестью двух морпехов защитный люк закрылся на сотню автоматических сцепок.

— Надо бы его заварить, — добавил Альфа. — От греха подальше. Сварка тут?

— Да, сейчас сделаю, — обессилившим голосом пробубнил подчиненный.

Солдат стал заваривать люк, но на середине работы замешкался, о чем-то задумался и повернулся к полковнику.

— Разрешите поделиться наблюдением, сэр.

— Разрешаю, только тише.

— Насколько я сейчас понял, — продолжил тот вкрадчивым голосом, — это грузовой корабль. И, как на всех грузовых кораблях, на нем есть грузовой отсек.

— Совершенно верно, солдат.

— Но здесь нет пассажирских или пилотируемых отсеков. Мы завариваем единственную возможность вернуться на Корабль.

— Таков приказ командования, — жестко ответил Альфа. — Вместо каждого из нас полетят шестьдесят дополнительных килограмм семян и спасут тысячи жизней.

Повисла тяжелая тишина. Фокстрот первым из натасканных на убийства солдат узнал, что их обманули. Эхо догадался чуть раньше, но ученые и техники — другое дело. Их растили для высших целей, наделяли ответственностью за судьбу человечества, поэтому они уже давно сознавали, что рано или поздно появится необходимость пожертвовать собой ради всеобщего блага. Вооруженные до зубов головорезы, в свою очередь, такие возможности отвергали. Поэтому Эхо, в отличие от Фокстрота, терпимо отнесся к этой новости. Вдобавок он не успел совершить моральное самоубийство вместе с другими членами оставшегося отряда, когда те захотели предать человечество и улететь на ракете без семян. После таких жестоких решений перед лицом грозящей человечеству катастрофы забываешь про долг родине и самопожертвование.

Фокстрот с недоверием посмотрел в лицо командиру.

— Это бунт! — как ни странно, заявил он. — Вы предали миссию!

— Послушай, солдат… — устало выдохнул полковник, но не успел продолжить.

— Чертов предатель! — продолжал орать Фокстрот. — Я отстраняю тебя от командования! Эхо, Оскар, арестовать негодяя!

Эхо что-то шепнул Оскару, и тот с пониманием кивнул головой. Оба инженера приготовились принести жертву. Они располагались на лесах на один уровень выше Фокстрота и Альфы и сделали вид, что ничего не слышат. Продолжили устанавливать оборудование.

— Это вам так с рук не сойдет! — негодовал солдат. Еще недавно он представлял, как садится в корабль и улетает из этой клоаки обратно на современный Корабль, но теперь все его надежды рухнули, как карточный домик. — Я подниму всех! Мы вышвырнем чертовы семена и улетим вместо них!

Он побежал вниз, едва не спотыкаясь. Пятьдесят метров до земли он преодолеет не меньше чем за две минуты. Этого хватит, чтобы заварить оставшуюся часть люка. Альфа схватил аппарат и продолжил ваять непроходимый барьер между сошедшими с ума солдатами и жизнями миллионов людей.

Фокстрот хотел как можно быстрее оказаться в кругу единомышленников, уже однажды изменивших долгу. Общими силами они бы захватили власть в лагере и улетели на ракете, оставив краснокожих недоумков и безумца полковника умирать в про́клятой всеми богами тайге. Фокстрот так торопился, что соскользнул с одной из лестниц и полетел вниз. Инстинктивно он схватился за торчащий из корпуса ракеты топливный шланг и благодаря набранному ускорению свободного падения вырвал его из пазов. Хорошая новость — шланг замедлил падение солдата и тот не разбился о землю, плохая — топливо теперь хлестало во все стороны фонтаном, как кровь из пробитой аорты. Но, по крайней мере, благодаря защитному поршню из самой ракеты ничего не вытекало, струя била только из шланга.

Альфа лишь покачал головой. В отличие от оставшихся в лагере марсиан, он не знал, что радиоактивное топливо привлекает мутантов. Зато он успел полностью заварить и без того герметичный люк.

— Успели заправить баки? — спросил он у копошащихся наверху инженеров.

— На расчетный минимум, — ответил Оскар. — Без запаса для непредвиденных ситуаций.

— У нас, черт возьми, только и происходят непредвиденные ситуации! Ракета перегружена, а через час вспыхнет Солнце и сожжет все системы управления! Не хватает только нападения…

За него мысль закончил раскатившийся над лесом звериный вой. Словно армия Ганнибала трубила во все горны и ногами чудищ-слонов протаптывала себе путь к сражению. Армия Каннибала, если на то пошло.

— В капсуле есть резервный двигатель, но он работает на концентрированном уране, размером буквально с горошину, — задумался Эхо.

— Есть идея, — сообразил Оскар. — В лагере два компрессора для ядерного топлива — один в синей будке на выезде с космодрома, второй мы отрыли прямо возле ракеты. В них можно сжать материю до размера горошины.

— Компрессоры — это хорошо, но где найти для них уран? — взвился Альфа.

— Мутанты ведь пожирают все радиоактивное? — задался риторическим вопросом Оскар и сразу продолжил: — Если сжать их туши до размера камешков, то уровень концентрации изотопов будет достаточным для запуска ядерной реакции в резервном двигателе. Это компенсирует нехватку горючего.

— Тогда действуйте! — скомандовал Альфа.

— Эхо, подключай оставшиеся модули, а я принесу изотопы, — сказал Оскар и полез вниз.

Морпехи тем временем пытались разнять дерущихся краснокожих, но, когда до них добежал Фокстрот, бросили эту затею.

— Топливо льется! — кричал он. — Остановите подачу!

Под накатывающим воем берлогов несколько солдат бросились к топливному заводу и примерно через двести ударов сердца остановили прокачку горючего. По разлившемуся к тому моменту радиоактивному морю мог бы плавать рыбацкий корабль. Разумеется, бродившие по тайге в поисках дополнительной радиации каннибалы ринулись на любимый запах. С тех пор, как морпехи сбросили последние экзоскелеты, нападения прекратились. Только разведчики изуверов тревожили лагерь инков, как и многие годы прежде, но с этим солдаты справились. Теперь же на космодром вновь разом двинулись авангард, арьергард и тылы армии супостатов.

— Полковник сошел с ума, — тараторил запыхавшийся Фокстрот. — Он собирается оставить нас на Земле. Люк заварен. Да там, черт возьми, вообще нет пассажирских капсул, только одна грузовая! Как мы не поняли этого раньше?!

— Были заняты спасением своих жизней, — со злостью ответил Браво.

— Он обманывал нас все это время! Дал нам ложную надежду на спасение, чтобы мы безропотно и даже рьяно выполняли приказы, готовили ракету к полету. Он поступил с нами как…

Хозяева ситуации, какими они себя считали, оказались такими же, как и инки, обведенными вокруг пальца болванами. Три долгих месяца они кормили краснокожих ложными обещаниями, а теперь выяснилось, что все это время их самих жестоко обманывали. И что самое обидное — точно так же.

Хуже всего — инки услышали про обман и на время прекратили междоусобную стычку. Только Матфей продолжал бороться с Юрасом и его приспешником Дромом. Двадцать оставшихся краснокожих перевели вектор своей агрессии на обличенных обманщиков, негодяев с другим цветом кожи. На стороне одних была численность, на стороне других — огневая мощь, но все эти мелочи быстро потеряли всякое значение.

Через пролом в стене в лагерь ворвались дикси. Сквозь узкую щель не смогли протиснуться берлоги, поэтому поначалу бой шел на равных. С одной стороны — вооруженные безразличием к смерти инки, с другой — морпехи с огнестрельным оружием, а с третьей — изголодавшиеся по радиации твари. Война всех против всех Томаса Гоббса во всей красе. Вот что бывает, когда в людском сознании рушится вера в общественный договор.

В воцарившемся в лагере первородном хаосе ничего нельзя было разобрать.

Апогей земной миссии марсиан наступил как раз за полчаса до солнечной вспышки. Кто обещал, что будет просто?

Пока шла бойня, Пуно спрятал Лиму в одну из маленьких построек на территории лагеря. Он сел рядом с ней и гладил ее раскаленный лоб.

— У тебя лихорадка. Полежи пока тут, а я поищу траву радонию. Она должна помочь.

— Мы умрем? — прошептала девушка, крепко сжимая руку любимого.

— Умрем, но не сейчас. Лет через двадцать.

— Обещаешь?

— Клянусь Ойлом, что мы умрем в сорок.

Лима улыбнулась и отпустила его руку. Пуно прикрыл ее ветошью — спрятал — и выбежал наружу. Не успел он обогнуть дом, как навстречу ему вылетел Дром. Лицо пухлого инка сводили конвульсии гнева. Он не мог найти себе места, требовал отмщения за всю боль, которую когда-либо пережил.

— Что вы сделали с моим братом? — схватил он за грудки Пуно. — Вы погубили Космо!

— Твой брат знал, на что идет, — стонал Пуно, пока Дром вытряхивал из него душу. — Тем более он жив. В отличие от десяти других членов отряда. Ему повезло, он просто невольник.

— Повезло стать рабом?! — распалялся Дром. Детина воспользовался преимуществом над обессилившим парнем и попытался сломать ему шею, но подоспел Матфей и в очередной раз не дал случиться несчастью. Помощник убитого Инки сцепился с Дромом, а Пуно повалился на землю, пытаясь прийти в себя после захвата. Он отполз от дерущихся, продышался, вскочил на ноги и побежал за радонией.

Старик Юрас в пылу сражения потерял из виду Дрома и оказался совершенно беззащитным перед лицом многочисленных угроз на своем пути. С ловкостью молодого он шнырял между инками, морпехами и каннибалами, пытаясь выбраться из передряги, если такое вообще было возможно внутри бурлящего лагеря. К своему счастью, он наткнулся на Чарли. Безумный солдат не спал уже несколько дней, оттого почти не соображал и яростно рвался в бой. Идеальный объект для манипуляций. Его притупленное восприятие позволило Юрасу быстро взять его в оборот. Старик освободил солдата и обозначил для него врагов. Он пообещал Чарли несметные богатства и любых женщин, если тот станет его правой рукой. Морпех почти ничего не понимал, но пошел на сделку — плевать он хотел на красножопого ублюдка, но пока что их цели совпадали.

Юрас дал своему новому фамильяру команду «фас», и вместе они вышли на тропу войны. Первой целью стал Альфа, обманувший и предавший вообще всех в этом лагере, — так казалось на первый взгляд. Полковник единственный из всех пытался организовать оборону, но его приказы встречали непонимание, озлобленность или просто вязли в усталости вверенных ему людей. От быстрой и неминуемой смерти в руках сумасшедшего Чарли его спасла первая, пробная вспышка Солнца. На долю секунды все отвлеклись на небо — звезда приглядывалась, отмеряла нужную силу для ослепительного броска.

Рация в штабе морпехов сыпала истошными криками с Корабля, но некому было их услышать. Все и так поняли, что электромагнитная буря случится в любую минуту. Требовалось как можно быстрее запустить ракету, но всем уже было плевать. Своя рубашка, как известно, всегда ближе к телу. Только Альфа, Эхо и Оскар сохраняли верность долгу. Один пытался отвлекать мутантов, второй мучился с подключением оборудования, а третий волок туши каннибалов к компрессору у ракеты.

Оскар притащил их ближайшие окровавленные тела, сунул в капсулу, ввел параметры сжатия и запустил аппарат. Дверь его закрылась, и послышался едва уловимый в грохоте выстрелов шум компрессора. Через минуту в выдачном окошке показалось несколько черных камней с концентрированными рад-изотопами. Оскар взял их защитной перчаткой и побежал к ракете. Из последних сил он забрался обратно наверх, к дрожащему от напряжения и усталости Эхо.

— Ну как тут у тебя? — спросил Оскар.

— Все на месте. — Сержант вытирал пот со лба. — Осталось присоединить разъемы.

Они вставили провода в порты на раме ракеты.

— Ты когда-нибудь видел такой? — Эхо показал напарнику прямоугольник с вырезом вдоль внутренней грани, в котором виднелся текстолит с контактами.

— Похоже на USB, — нахмурился Оскар. — Такими пользовались во времена рыцарей и паровозов.

— Нужен переходник, — почесал затылок сержант.

— Отлично, жди тут, а я сбегаю в магазин, — с сарказмом ответил Оскар.

Снизу раздались крики, предупреждающие о скорой вспышке. Счет пошел на минуты.

— Погоди, — соображал Эхо. — Где нам достать старый переходник на планете, заваленной древним мусором? В любой мусорной куче!

— Кажется, за лагерем есть такая. — Оскар показал в сторону поляны с промышленными отходами.

С высоты пятидесяти метров чуть ли не половина Пустоши лежала как на ладони.

— Я сбегаю, — сказал Эхо. — Загрузи пока топливо.

Сержант сбежал с лесов и побежал к свалке. Издалека она почти ничем не отличалась от любой другой поверхности земли, и только с большой высоты ее цвет и рельеф слегка выделялись на общем фоне, сообщая о том, что концентрация хлама там чуть выше среднего. Сто процентов вместо обычных девяносто пяти.

Проблема ядовитого для природы мусора заключалась в том, что на нем росли такие же ядовитые растения и обитали ядовитые насекомые. Эхо пришел на место, надел первые попавшиеся перчатки — для рубки леса — и начал руками рыть тонкий слой мха вперемешку с кадмием, ртутью, свинцом и еще несколькими тысячами разных химических элементов. Тут же оказался и Пуно.

— Ищу радонию, — произнес он неизвестное собеседнику слово.

— А я USB-порт, — ответил тем же сержант.

Они ничем не могли друг другу помочь и шли параллельными курсами, вспахивая грязную землю. Позади слышались крики людей, рев монстров, стрельба, стоны умирающих инков и отчаянные ругательства марсиан. Стены лагеря были далеко от свалки, поэтому Пуно и Эхо находились в еще большей опасности. Они преподнесли себя на тарелочке всем голодающим хищникам Пустоши. Некоторые когтероги и волкогавы уже начали к ним приглядываться из тени ближайших лесов, но жуткие вопли берлогов останавливали мелких мутантов, подавали сигнал об опасности всем, кому вздумалось приблизиться. Лесные твари так и простояли в нерешительности, а потом и вовсе сбежали. Пуно и Эхо лишь ухмыльнулись этому — и зря. Животных спугнул мутировавший медведь. Он отбился от своего отряда, долго блуждал по тайге и наконец вышел на нужный след. В следующую минуту он, призываемый воем сородичей, уже ступил на перекопанную двумя людьми свалку, остановился и стал к ним принюхиваться.

— Замри, — лишь успел сказать Эхо. — Дерьмо…

Пуно и сам понял, что дело дрянь, замер. Берлог подошел к ним вплотную и обдал их горячим смрадным дыханием. От диких и относительно безобидных медведей его отличал ошейник дикси с шипами из чьих-то костей. Он обнюхал каждый сантиметр тел инка и марсианина, произвел в уме какие-то нехитрые вычисления и, оглушительно чихнув, побрел дальше к лагерю. От его чиха Пуно едва не потерял сознание, а Эхо почувствовал, как на целую минуту замерло его сердце.

— Вот это встреча, — заикаясь, проговорил Пуно. — Буду рассказывать своим внукам.

— Тебе все равно никто не поверит… — смеялся Эхо на нервной почве. — О, вот и переходник! — Он схватил USB-порт и побежал по следам берлога.

Пуно еще несколько минут покопался в земле и наконец нашел целебную траву, растущую только на мусорных свалках, то есть на девяносто девяти процентах поверхности планеты. Не ведая усталости, парень рванул обратно.

В лагере армия каннибалов, окружив инков и марсиан, теснила их к главной площади. Людям бы встать плечом к плечу перед лицом опасности, но их самих раздирали противоречия. Юрас наконец выследил Альфу и натравил на него разгневанного майора. Чарли напал внезапно и отвлек бывшего командира от управления обороной. Ряды людей окончательно рассыпались, и каждый из них превратился в легкую мишень для каннибалов.

Альфа и Чарли бились недолго. Уже через полминуты майор последней пулей прострелил полковнику грудь и надавил ногой на рану поверженного врага, впиваясь в него хищным взглядом. Изучить характер ранения ему не дали мутанты, навалившиеся со всех сторон. Теперь всюду мелькали дикси и берги, а инков и марсиан осталось всего ничего.

Альфа застыл от боли, принимая смерть как герой, но потом первый шок прошел, и он почувствовал, как колотится сердце. Значит, не задето. Он нащупал кровоточащую дыру в железной броне на груди и стиснул зубы. Пробитое легкое сразу дало о себе знать — появился этот дурацкий свист и кашель с кровью. Не дожидаясь потери сознания, полковник отполз на спине как можно дальше от места бойни.

Где-то в другом месте шумящего лагеря на четвереньках полз Юрас, продолжая искать для себя какие-то выгоды. К его великому сожалению, окно возможностей стремительно закрывалось, но можно было успеть вкусить еще парочку мелких радостей жизни, вроде мести за убийство сына. Он усиленно думал: «Полковника я уже убил, Эхо торчит на ракете и недосягаем, чертовка Лима где-то прячется, вот бы ее найти… А Пуно… Да вот же он!»

Парень в этот момент пробегал с целебной травой мимо льющихся как из рога изобилия рек крови. Юрас завернулся в свой балахон и прокрался за ним.

Пуно нашел Лиму там, где оставил, растер радонию в ладонях и дал запить ее водой из своего бурдюка. Лицо девушки посветлело, она впервые за долгое время улыбнулась. Но улыбка быстро исчезла, и ее место занял испуг. На долю секунды раньше этого Пуно успел разглядеть отражение Юраса в ее прекрасных серых глазах. Не любуйся парень ими каждую минуту своей жизни, уже давно распрощался бы с этой самой жизнью. Одного мгновения хватило, чтобы успеть увернуться от жалящего удара копьем. Уставший молодой инк был не слабее налитого силой старца, но чаша весов склонилась в его сторону благодаря лежащей рядом Лиме. Пуно, как в тот последний день мирной жизни на играх в битлу, почувствовал мощь за пределами понимания, вдохновенную богатырскую мощь от одного только взгляда любимой. Он увернулся еще от одного удара и пронзил старика своим карманным ножом. Холодная сталь осталась торчать в животе Юраса. Не желая добивать раненного, Пуно лишь вытолкал его из дома, предоставляя свободу идти на все четыре стороны. Разумеется, каннибалы с ним быстро разобрались, но это уже совсем другая история.

В это же время Эхо подбежал к задней части ракеты и незаметно для нападающих поднялся на пусковой комплекс.

— Ну как? — спросил он у Оскара.

— Загрузил в капсулу изотопы, — начал перечислять ученый, — ввел программу взлета и забил направление. Вроде все ок.

— Думаешь, сработает?

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Отлично. — Сержант подключил USB-переходник и закрыл щиток пульта управления кораблем. У себя он оставил пульт дистанционного управления. — С какого расстояния можно все запустить?

— Думаю, метров с трехсот будет безопасно, — ответил Оскар.

— Тогда включаю предварительное зажигание. Три, два один, мотор.

Эхо щелкнул первым тумблером на пульте, и ракета зашумела, ожила, как созданный Франкенштейном организм. Сопла первой ступени завибрировали, выпустили из себя белый пар. Морпехи стали аккуратно спускаться с лесов, не привлекая к себе внимания. На полпути вниз заметили ползущего к ракете Альфу. На красной земле под красным небом в практически красном лагере за ним тянулся не слишком выделяющийся из общей гаммы кровавый след. С риском сорваться с большой высоты марсиане скатились по лесам и подбежали к полковнику. Тот выглядел, мягко сказать, хреново. Эхо отрезал кусок от своей шкуры и проложил его между раной и броней командира, чтобы кровь вытекала медленнее. Оскар достал из кармана своего армейского комбинезона ампулу с тоником, разломил ее и вылил содержимое полковнику в рот.

— Это должно ненадолго придать сил.

Они подняли Альфу и понесли к тягачу. Вокруг них становилось все больше и больше мутантов, падких до дармовой радиации. Они стекались к пусковой вышке со всех сторон. На их мордах блестела кровь инков и марсиан. Внезапно голова одного из каннибалов повернулась под неестественным углом, а глаза выпучились, стали как надутые воздушные шары. Его обмякшая туша упала, а из-за нее показался Матфей. Раненный уже несколько раз инк продолжал личную вендетту.

— Твари вот-вот обрушат подъемник! — крикнул он.

Нечего было шептаться — твари все равно не говорили на их языке. Они вообще не говорили.

— Нестрашно! — ответил Эхо. — Мы уже все подготовили и запустим ракету издалека. Убегай, скоро здесь будет пекло.

— И мутанты тоже поджарятся? — на лице Матфея блеснул огонек радости.

— В радиусе сотни метров будет инферно. Прыгай в кузов.

— Езжайте без меня. Я попробую собрать оставшихся дикси в кучу. Это единственная возможность разделаться с ними раз и навсегда.

Краснокожий богатырь побежал по лагерю, выманивая каннибалов из всех щелей. Вскоре он скрылся в густой пыли, и с тех пор его никто не видел. Но самоотверженность, с которой Матфей пытался избавить Пустошь от бича божьего, обязательно войдет в самые эпичные легенды… Если будет кому их рассказать. Если выживет хотя бы один человек.

Плотность мутантов, посланников преисподней, на квадратный километр росла с неимоверной скоростью. Из леса на запах радиации бежали остатки их армии — самые хилые особи. План Матфея осуществлялся — скоро все каннибалы окажутся вокруг залитого топливом ракетного стола. Налетай, угощайся! С одной стороны, это радовало, с другой — людям бы еще суметь выжить в этом концентрированном геноциде всего живого, прежде чем ракета устроит геноцид им самим.

Эхо и Оскар положили полковника в кузов тягача, а сами побежали в кабину — один с левой стороны, другой с правой. Простая теория вероятности, самый обычный бросок монетки. Элементарная ситуация, которую один из них не переживет. Справа к тягачу подбежал берлог, схватил морпеха двумя передними лапами, переломил его пополам и стал пить брызнувшую кровь. Госпожа Удача в этот миг оказалась на стороне Эхо, и пока Оскар умирал в конвульсиях, он прыгнул за руль и дал полный ход. Берлог попытался схватить машину, но волею судьбы не успел, а потом его внимание отвлекла лужа ядреного радиационного топлива.

Тягач сбил по пути еще одного мутанта и вырвался на оперативный простор. Он проехал окраину лагеря и остановился за самым последним строением. Эхо дернул ручник и бросился к командиру проверить, выжил ли он. Никто, кроме них, не выбрался из бойни. По крайней мере пока.

Диспозиция в самую критическую для человечества минуту выглядела следующим образом: вокруг ракеты толчется несколько тысяч мутантов, из доблестного отряда морпехов живы только смертельно раненный командир и потрепанный техник, оба безоружны и крайне истощены, а до солнечной вспышки примерно сорок секунд.

— Знаешь, в военной школе бывали симуляции и похуже, — иронизировал Альфа. Люди спасаются юмором, когда их трясет изнутри.

— И как? Прошли?

— Конечно, нет, — успокоил полковник. — Все готово? Пульт у тебя?

— Да. Начать обратный отсчет?

— Жми уже!

Эхо нажал на пуск, но ничего не произошло. Проверил батарейку и нажал снова, с тем же результатом.

— Ракета не получает сигнал!

— Глянь, кто на мостике. — Альфа махнул вперед окровавленной рукой, как художник кистью на пленэре. — Черт бы его побрал.

На вершине стальной конструкции виднелся некто очень похожий на Чарли. Майор пытался попасть в грузовой отсек.

— Он открывает панели! — Крик Эхо пронзил Пустошь. — При открытии панели ракета переходит в ручной режим!

— Теперь ее можно запустить только с мостика?

— Да.

Обновленная диспозиция в самую критическую для человечества минуту: в луже топлива у ракеты толчется несколько тысяч мутантов, и они вот-вот опрокинут пусковой столб, из доблестного отряда морпехов живы только смертельно раненый командир, потрепанный техник (оба безоружны) и психопат, пытающийся попасть в задраенный и, черт возьми, заваренный грузовой отсек, а до солнечной вспышки примерно двадцать секунд. Уровень сложности — мегасуперкошмар.

— Придется лезть обратно! — Эхо рванул с места, но полковник схватил его за руку.

— Стой! Должен же хоть кто-то остаться в живых. А если поблизости нет первоклассной больницы, то я все равно уже труп. Значит, мне и идти.

— Вы еле дышите, сэр.

— Тоник начал действовать. Его для таких ситуаций и придумали — чтобы боец сумел выбраться с поля боя. Ну или с какого-то фига вернуться обратно. Минут на пять его хватит.

В этот момент все вокруг вспыхнуло, как при взрыве светошумовой гранаты на тренировочном полигоне спецназа. Сержант и полковник машинально зажмурились, закрыли уши и только через пару секунд поняли и удивились — марсиане не привозили таких гранат. Они посмотрели наверх и увидели огромное, увеличившееся в несколько раз солнце. Давящая краснота неба стала ярко-алой открыткой из рая. Весь лагерь и лес вокруг тоже — окрасились в белый и ярко-белый цвета.

— Вспышка! — с надрывом проревел Альфа. — Все.

В один слог слова «все» уместился весь градиент эмоций от ярости до полного опустошения. Через пару секунд небо потемнело до обычного дневного света.

Эхо судорожно соображал. Он знал нечто особенное, связанное как раз с такой ситуацией, но не мог вспомнить, что именно. Слишком много сил отдано невыполнимой цели, слишком большие жертвы принесены. Но он все-таки вспомнил.

— Это только свет! Свет летит в два раза быстрее ионов!

— Хочешь сказать, мы еще не просрали миссию?

— Свет долетел до Земли за восемь с половиной минут, а ионы летят около двадцати!

— Сколько осталось времени, пока мы тут болтаем?

— Минут десять есть.

Альфа с трудом поднялся и потрусил к ракете. Двести метров он должен преодолеть за минуту, еще пару минут карабкаться на самый верх пусковой фермы, потом как-то нейтрализовать Чарли. А ведь ракете нужно еще какое-то время, чтобы выйти за пределы атмосферы. Попасть под вспышку в момент взлета тоже нельзя. Погруженный в эти расчеты полковник услышал крик оставшегося позади Эхо:

— Широкий красный переключатель на центральном щитке! После этого начнется двухминутный отсчет.

Ясно. Значит, надо нажать его сразу, а уже потом избавляться от психопата.

Мутанты больше никого не ели, а только лакали из огромной лужи, размером даже больше некоторых африканских озер. Альфа прокрался мимо них и полез на ракету с задней стороны подъемника — точно там же недавно поднимался с USB-портом сержант. Чарли в это время силился разрезать люк грузового отсека сварочным аппаратом.

Полковник понимал, что приказы и даже простые человеческие слова отныне бессильны. Он попытался незаметно подкрасться к майору, но тот увидел опасность в последний момент, быстро развернулся и направил на нападающего сварочную струю. Серебряный луч смерти, проскользнув по лицу полковника, полностью выжег щеку и левый глаз. Любой боец на его месте свалился бы от шока и дал хладнокровно себя добить, но действующий в его организме тоник позволял не реагировать на тяжелые увечья. Полковник быстро сообразил, что Чарли не знает об этой боевой хитрости, поэтому сгруппировался, чтобы упасть на площадку лесов без дополнительных повреждений — все, как и ожидал майор. Только в самом конце падения Альфа со всей силы пробил ногой по берцовой кости противника, переломив ее пополам. Из них двоих именно Чарли оказался в шоковой ситуации, чем не преминул воспользоваться полковник. Перед тем как схватиться врукопашную, Альфа успел дернуть рубильник ручного пуска ракеты. Пока щелкал обратный отсчет, соперники безуспешно пытались сбросить друг друга с высоты. Чарли бил полковника по сожженному глазу, а тот отвечал ударами по сломанной ноге, делая из нее видавшую виды пиньяту.

Даже не побеждая в схватке, командир выполнял поставленную задачу — тянул время, чтобы безумный майор не смог сорвать пуск ракеты. Поэтому даже пропущенные удары радовали его до смерти. Разливающаяся по телу боль означала, что Чарли в этот момент не угрожал ракете. Издалека они казались двумя переливающимися точками — так муравьи из разных колоний борются за песчинку сахара.

Эхо стоял на кузове тягача в суперпозиции. Отряд в лице единственного выжившего станет либо спасителем всего человечества, либо провалит миссию и навеки займет главное место в позорном пантеоне бездарностей. Те немногие, кто переносит пластмассовую еду, будут каждый день плевать на портреты сержанта и молиться всем галактическим богам, чтобы он вечно жарился в преисподней. Отныне и до конца всех времен.

Эхо так долго всматривался в высокую даль, что не сразу заметил несущегося в его сторону Пуно. Бедный парень пытался спасти Лиму от двух каннибалов, наступавших ему на пятки. Сержант съежился. Оружия не осталось. Было что-то эпическое, непостижимое во всех мегамутантах. Их сила, свирепость, размер. Не монстры, а сошедшие с барельефа мифические персонажи, с которыми бесполезно бороться, ведь они как полубоги — неистребимы. Но конкретно эти две особи вызывали удивление и даже жалость. Они казались тенью себя настоящих, еле передвигались и даже не могли повалить Пуно на землю, а ведь тот нес Лиму и еле стоял на ногах.

Парень добежал до тягача, положил девушку в кузов и обернулся, чтобы дать отпор тварям. Эхо без колебания встал с ним плечом к плечу. Двое на двое они вырубили мутантов несколькими ударами.

— Что с ними? Впервые такое вижу, — удивлялся сержант.

— Напились ракетного топлива. — Пуно пытался отдышаться. — Дурни черпают силы из радиации, но эта жидкость оказалась им явно не по зубам…

Он посмотрел на Лиму, погладил ее по щеке.

— Как ты?

— Уже лучше. Радония поможет, я знаю.

— Вот черт. — Пуно повернулся к сержанту. — Мы рыли каналы, заливали их горючим, чтобы отгородиться от хищников. На запах топлива пришли каннибалы, а мы, как полные дураки, жгли его, сражались с ними в ближнем бою, вместо того чтобы дать вдоволь напиться.

Хорошо, что у инков не было своего позорного пантеона.

— Невозможно все знать заранее, — попытался успокоить его сержант.

В этот момент до них докатились рев и вибрация от запуска первой ступени. Гул стоял как от тысяч бегущих берлогов. Ракету заволокло дымом. Последнее, что удалось разглядеть на вершине стартового комплекса до его обрушения, были две крохотные фигурки людей, срывающиеся с большой высоты.

Альфе все-таки удалось оттолкнуть майора от ракеты, и тот полетел кубарем, но потянул за собой командира. Они пробивали один пролет деревянных лесов за другим, в основном спиной Чарли — так он и умер, и его тело безвольно переворачивалось в полете, а полковник из последних сил пытался укрыться им от особенно страшных ударов. Наконец они упали на стартовую платформу — Чарли в лепешку, а Альфа прямо на него. В жарком дыму от сопел ракеты, как в самой убойной марсианской сауне, полковник по тепловым ощущениям определил безопасное направление и пополз подальше от наступающего огня.

Ржавые петли железной фермы заклинило, она не отпускала ракету из своей цепкой лапы, но та самая ржавчина, что повредила ее механизмы, сыграла и добрую роль — ослабила конструкцию. Ракета просто вырвалась с корнем и начала подниматься над космодромом. Тысячи мегамутантов корчились в смертных муках, сгорая на огромном воке всевышнего едока каннибалов. Пожирателя пожирателей. Отравленные топливом, они не успевали спастись. Никто не вышел живым из завораживающих потоков огня.

Ракета все вырастала. Эхо и Пуно задирали головы, глядя ей вслед. Вот наконец она отделилась от полусферы огня и, как цветочная тычинка, полетела продолжать жизнь, осеменять Марс. Несколько минут она удалялась пылающим лучом жизни, пока не скрылась в плотных слоях атмосферы, оставив за собой мощный мраморный след. Вот тогда-то на Землю и пришла смертельная для всей электроники вспышка. У Эхо, Пуно и Лимы затрещало в ушах и земля ушла из-под ног. Их словно ударили самой плотной в мире субстанцией.

Минут через десять они адаптировались к электромагнитным частицам и пришли в себя. Над лагерем стояла непривычная тишина. Тысячи поджаренных трупов не издавали ни единого звука. После такой грандиозной битвы воцарившееся безмолвие было сродни волшебству. Прекрасному зимнему волшебству, несущему конец всем страданиям и бедам.

Эпилог

— Она успела взлететь? — спросил Пуно.

— Вторая ступень включилась, значит, ракета вышла в космическое пространство, — осторожно ответил Эхо, чтобы не спугнуть удачу. — Наш орбитальный корабль защищен от электромагнитных вспышек. Он без проблем поймает одинокую капсулу с семенами.

— У нас получилось, — беззвучно проговорил Пуно.

— Как Лима? Продержится? — прошептал Эхо.

— Таежная лихорадка не всегда убивает, — с надеждой в голосе ответил Пуно. — Тем более я знаю самое лучшее лекарство. Буду каждый час давать ей радон-траву.

— Надо поискать выживших.

Они отправились в центр лагеря. Тягач бороздил дымящийся лагерь, как шлюпка «Титаника», вернувшаяся на место крушения корабля. Всюду чернели туши мутантов, протестировавших самую мощную микроволновку со времен падения метеорита шестьдесят пять миллионов лет назад. Шестьдесят пять миллионов и одну тысячу, если быть точным. Но не все каннибалы поджарились, некоторые смогли достаточно далеко убежать, однако дикая отрава — ракетное топливо — продолжала шипеть в их животах, приводя приговор человеческого суда в исполнение. Никакой пощады тварям. Полное и безоговорочное истребление.

В полусотне метров от пускового стола чернело на красном фоне тело полковника. Выжившие подъехали к нему на краснеющем в солнечном свете автомобиле и остановились на красной траве. Герой человечества смотрел одним глазом и пытался дышать, но, судя по всхлипам и бледнеющему лицу, у него это не особо получалось. Обидно умирать от потери всего нескольких литров крови. Но еще обиднее умирать за шаг до выполнения миссии, так что стакан был наполовину полон. Сожалеть не приходилось. Только гордиться.

Пуно и Эхо склонились над командиром. Теперь он тоже стал краснокожим. Его судьба слилась с судьбой инков. Обезображенное лицо содрогалось в предсмертных судорогах, сгоревшая плоть напоминала о коварной хрупкости человеческого тела. С полковника словно сняли маску, которая все это время поддерживала в нем жизнь, и теперь едкий воздух Земли добивал его.

Альфа не видел сержанта из-за потерянного левого глаза, зато видел Пуно, склонившегося над ним справа.

— Я… — проговорил он на последнем в своей жизни выдохе. — Я твой отец.

И растворился в вечности. От живого, теперь уже смело можно сказать, великого человека осталось лишь израненное тело, недолговечный памятник его оборвавшейся жизни.

— Что? — Глаза Пуно раскрылись, как от удара под дых. — А ведь я никогда не видел своих родителей…

— Не обращай внимания, — махнул рукой Эхо. — Эффект боевого тоника. Бред и галлюцинации, видел в учебке сто раз.

Они поднялись над телом человека, за которым ходили в огонь, воду, под землю и в горы. Никакие слова не в состоянии выразить всю глубину чувств, поэтому кто-то в древности придумал гениальную вещь — минуту молчания. Только тишина может вместить в себя все пережитое и несказанное. В свободной от колебаний воздуха пустоте рождается и погибает бесконечное количество непроизнесенных слов и непролитых слез. Тишина таит в себе целый мир.

— Нельзя его так оставлять, — сказал после тяжелого глотка Эхо. — Но и в эту чертову землю я его точно не закопаю. Чтоб она сдохла, эта Земля!

— У нас есть особый обряд, — благоговейно прошептал Пуно, словно заглянул за завесу жизни и смерти и боялся громким голосом нарушить вечный покой мертвых. — Мы предаем усопших воле аттрактора, он сжимает их до крохотных звезд и возвращает обратно, чтобы наши близкие оставались с нами.

— Звучит воодушевляюще, — заметил Эхо. — А если точнее?

— Мы суем их в синюю будку.

— Понятно.

Но прежде чем каменить мертвых, нужно попытаться найти живых.

Они вернулись к машине и услышали слабый стон Лимы. В бреду она звала отца. Пуно и Эхо решили во что бы то ни стало найти останки вождя.

Грузовая машина скребла колесами по заваленной телами мутантов земле бывшего лагеря и бывшего космодрома. Ракета сломала ржавую ферму, которая удерживала ее сотни лет. Стартовая площадка превратилась во взорванную изнутри консервную банку. Все разрушено и сожжено. Ни одной живой души.

— Выглядит жутко, — оглядывался Эхо. — Как будто мы по ошибке попали в мир мертвых. Переплыли Стикс, при этом не умерев. Сбой в матрице, не иначе.

Они нашли убитого вождя в крохотном домике, превращенном марсианами в тюрьму. И в этот момент случилось чудо. Нет, он не ожил. Но великий Инка словно передал огонь своей жизни будущим поколениям, принес себя в жертву Всевышнему, чтобы дать жизнь другим. Возле его последнего пристанища послышался громкий писк. Рядом не осталось целых домов — только их бетонированные фундаменты. В одном из них виднелся ведущий вниз люк. Когда-то там был подвал и, как во всех подвалах, в нем водились крысы, прогрызающие себе тоннели сквозь любой грунт. Поэтому инки и замуровывали подвалы, однако этот лючок смотрелся чище других, выделялся фактурой и цветом. Так выглядят предметы, когда ими постоянно пользуются. Из-под земли доносился не только крысиный писк, но и жалостный детский плач. Человеческое ухо настроено улавливать плач ребенка за сотни метров — в этом кроется главная цель эволюции, доведшей общество до такого плачевного состояния. Homo sapiens выжил, потому что в любой ситуации мог услышать эти режущие слух вопли из детского рта, эту пожарную сирену, помноженную на бесконечность в квадрате. Вот и теперь, несмотря на толстый слой земли и собственную критическую усталость, Пуно и Эхо услышали плач. Они бросились к люку и, не считаясь с рисками, открыли его. Изнутри вырвался мягкий смрад, почти свежий воздух относительно удушающих примесей атмосферы. Из темной, как ночное небо, клоаки показались белые, как созвездия, огоньки детских глаз. Может, они и родились в разное время, но гороскоп у всех в этот день оказался крайне благоприятным. Пуно бесстрашно спрыгнул в загадочную темноту, расплющив при этом голову дохлой крысы. Одного за другим он брал ребятишек на руки и передавал их Эхо. Потом осмотрел подвал и с облегчением обнаружил только мелкие кости крыс.

Двадцать плачущих карапузов — все дети племени. Кто-то согнал их в подвал некоторое время назад, когда мутанты начали осаждать лагерь. Решение оказалось самым верным, ведь малыши выжили. Как показала практика, во всех иных случаях их ждала бы верная смерть.

Эхо и Пуно распечатали порцию консервов из «Ковчега», организовали обед, напоили детей чистой водой. Невероятно. Взрослые мужчины, прошедшие через все ужасы мира, не могли сдержать слез. Да что там сдержать, они просто ревели. Лима нашла в себе силы повернуть голову в сторону спасенных детей и долго не верила своим глазам.

Самое безопасное место в Пустоши, не считая подвала, — кузов армейского тягача. Эхо быстро прибил по его бокам обгорелые доски, оставшиеся от развалившихся строительных лесов, а Пуно приладил здоровенный кусок железа к корме машины вместо оторванного клыком смерти борта. Получилась укрепленная зона типа детских полок в поездах, с которых почти невозможно упасть. Детвору усадили в этот импровизированный манеж и объяснили, как надо себя вести. Пуно и Эхо нашли себе уцелевшие автоматы, а у Лимы оставался наградной дробовик, полученный за победу на Арене, как ей казалось в бреду.

Пуно помог ей пересесть на пассажирское сиденье, а тела Инки и Альфы положили на широкий капот, чтобы подвезти ближе к месту прощания. В полукилометре от космодрома маленьким грибочком после электромагнитного дождя стояла неприметная будка — аттрактор, как прозвали ее инки. Время не властвовало над самой последней постройкой из всех земных. Последнее слово техники тупиковой ветви цивилизации не боялось солнечных вспышек, мутантов, кислотных дождей и даже ядерных войн. На крохотной панели, как и четыреста лет назад, светилась зеленая лампочка.

— Обычно обряд совершает вождь племени, — замялся Пуно.

— Теперь ты вождь, — убежденно сказал Эхо. — Давай.

Инк открыл защитную крышку панели и нажал нужные кнопки. Что-то брякнуло, зашумело, и открылась цилиндрическая полость. Внутри, как обычно, было пусто. Пуно и Эхо поместили полковника в капсулу, благословили и отправили в последний путь. Спустя минуту в отсеке для выдачи звякнул красивый камень.

— Бери и никогда не теряй.

— Не потеряю.

Потом настал черед почившего вождя. Лима воспользовалась тем, что Пуно дал ей попить чистой воды, и сразу же ее выплакала. Слезы лились рекой, и не было нужды их останавливать. Это был тот самый случай, когда слезы лечат — уносят с собой все без остатка, оставляя после себя выжатого человека. Только так можно пережить непосильное горе — пустым, инертным, бессмертным.

Пуно заботливо гладил растрепавшиеся волосы любимой и смотрел в пустоту. Лима нашла в себе силы сделать еще пару шагов, и все вместе они предали тело Инки аттрактору. На выходе появился блестящий камень самого благородного вида. Лима сжала его в кулаке, надеясь больше никогда кулак не разжимать.

Они не представляли, что делать дальше.

Эхо прошелся по древней дороге, которая когда-то вела на космодром и огляделся.

— Есть в этом какая-то справедливость, великая истина…

— В чем? — спросил Пуно.

— В том, что мы оказались такими же заложниками ситуации, как и вы, — покачал головой сержант. — Нельзя было являться в чужое племя и палить во все стороны. Нельзя принести бедствие, а самому его избежать.

— Те, кто палил, мертвы, — попытался успокоить его Пуно, но марсианин не слушал.

— Это карма, высшее правосудие. Мы изначально оказались обречены именно потому, что были в состоянии делать такие гнусности. Это обратное пророчество, возмездие наоборот. Утонченная жестокость создателя, — проговорил Эхо и засмеялся.

— Что смешного? — подошел к нему ближе Пуно.

— Знаешь, я кое-что вспомнил. Забавный факт. В центре подготовки морпехов нас очень долго готовили к этой миссии, вбивали в нас тонны знаний, трехмесячный интенсив по восемнадцать часов в сутки. Нет, наверное, даже по двадцать. И еще столько же во время полета, по радиосвязи. Нас подготовили ко всем возможным ситуациям… Ну, почти ко всем. Не суть. Так вот, невозможно нормально запомнить такой объем информации за короткий срок. Ее зубрили ассоциативно, в связке с какими-то кодовыми словами, образами.

— Я начинаю терять ход мысли, —предупредил его Пуно.

— У меня сейчас всплыла информация об одном старом бункере, — перешел к делу Эхо. — Только оказавшись на окраине разрушенного лагеря после взлета ракеты, я вспомнил, какие нам дали инструкции на этот счет. Чертовы мнемонисты, привязали знания к обстоятельствам. Короче, в порядке бреда, в качестве фантастического допущения, вероятность которого не выше одной миллионной доли процента, нам сказали, что можно укрыться в одном старом бункере.

Эхо расхохотался.

— Кажется, я начиню понимать, — прищурился Пуно.

— Да! Это не было фантастическим допущением! План в этом и состоял! Мы отправляем чертову транспортную ракету в космос, а потом ищем спасение в этом бункере. Это не миллионная доля, это сто долбанных процентов! Единственный исход! Они вложили эту информацию очень глубоко нам в подсознание, чтобы раньше времени мы о ней не вспоминали, иначе бы сложили два плюс два и обо всем догадались.

Эхо забился в истерике и присел на сухую траву, оказавшуюся на деле спрессованным мусором. Он еще долго ухмылялся и качал головой.

— И ты знаешь, как туда добраться? — поинтересовался Пуно.

— Да. Триста километров на юг.

— Аккумулятора хватит?

— У нас есть запасной.

— Тогда вперед. К лучшей жизни.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Эпилог