Книга о Евреинове [Василий Васильевич Каменский] (fb2) читать постранично

Василий Васильевич Каменский Книга о Евреинове 

Силуэт на обложке и фронтиспис работы кн. А. К. Шеваршидзе

Книга о Евреинове

Эти ясные строки сердца о пламенном творчестве Н. Евреинова я пишу зимой и мне тепло и просторно-светло радоваться у костра глубинно-живых откровений и ждать нежданных чудес, быть может нечаянных для самого творца.

Какой-то особенно-живой бог живет в Н. Евреинове и потому так вдохновенно и так трепетно передаются душе жизнедатные лучи его рассветного творчества.

Я зимую на севере, но чую тепло вечного лета и молюсь Искусству и молюсь богу, живущему в Н. Евреинове.

Мне-ли, песнебойцу, дано исчислить богатство духа восхитившего меня до молитв – Н. Евреинова.

Но мне даны гордые восторги перед величием красоты звонких океанских пространств и мне даны удивления перед безбрежностью царственномудрия человеческого гения, преодолевшего Природу во славу творческих достижений.

Искатель жемчуга смысла жизни нашел нетронутый жемчужный клад. И весь мир, и вся жизнь его расцветились праздником счастья, и пока не изопьет он до дна чаши огнезарных радостей – будет торжественно пьян своей гордостью искателя, нашедшего клад.

А чаша эта – подобна небу, и нет конца приливающим дням.

И вот – удивленный я стою на вершине горы искусства Н. Евреинова, и каждое прикосновение моего духовного взора встречает новые ценности, вызывая новые восторги.

Поистине опьяненный от изумления перед раздольными горизонтами творческих размахов – я молюсь живому богу, живущему в Н. Евреинове и благодарной рукой пишу благодарные строки, чтобы разделить свое безграничное удивление с теми, кто молод сердцем и понимает душу искателя жемчужного смысла жизни.

Я знаю – мои поэтические восторги перед Н. Евреиновым, быть может, покажутся слишком преувеличенными для малокровных скептиков, живущих задними событиями, зато я знаю, как все величайшие люди глубоко страдали при жизни от гнета скептицизма и умирали непризнанными, одинокими. Иные-же признавались миром в тот закатный час, про который мудрец сказал: «Все – приходит слишком поздно».

Но хочется верить в иное. Мне кажется, что сегодня пришла пора венчать достойных венцом любви, пришла пора восхвалять при жизни дела великих духом.

Поэтому я с особенно-строгой гордостью возношу венец любви на голову достойнейшего Н. Евреинова и от глубины чистого сердца восхваляю великие и богатые дела его.

Но прежде всего, да простит мне всегда строгий к себе и к миру Н. Евреинов за мои искренние чувства, озаренные светом его рассветного творчества, лучшие чувства, которые семицветной радугой перекинулись на небо беременной мысли для плодородного дождя слов во имя его славное и торжествующее.

I.

Преддверие.

II.

Врата.

Я на коленях…

Я не кричу, не бегаю, не играю – я молюсь.

Мне нестерпимо хочется жизни – яркой, пестро-цветной, праздничной, глубинной, творческой.

Мне мучительно хочется сзывать всех на берег чудес, всех чутких, мудрых и нарядных душою – видеть всех играющими с солнцем-мячиком, – всем перелить в кровь трепет утреннего сияния, – всем открыть еще одно ясное чудо.

Я на коленях…

Я от Бога получил благословение на размах.

* * *

Я, стоящий у дверей Поэт-Привратник с глазами, светящимися знанием всей неисчислимости богатств, ожидающих вас, должен может быть сказать то неизбежное только, но важное и существенное, что решило судьбу Н. Евреинова.

Странный февраль (28 дней) напоминает мне странную собаку с отрубленным хвостом. 1879 г. 13-е февраля^[1] (совсем странно) было днем рождения Николая Николаевича Евреинова.

Пятилетке Н. Евреинову кормилица-няня Авдотья Кретова рассказывает о светлых чудесах на земле.

Пятилеткой он первый раз попадает в театр, в Екатеринославе, на оперетту «Жирофле-Жирофля».

И с этих пор его чуткая и талантливая мать, близкая к искусству, водила мальчика с собой на концерты и спектакли.

Яркопестрые народные гулянья в Дерпте, живописные первомайские празднества студентов, гонки, толпа, зрелища, таинственные сеансы фокусника Беккера, определяют в мальчике природную наклонность к театру.

Зимой он устраивает с братом Володей домашний театр и ревет каждый раз, когда маленькая сестренка Туся, перелезая через рампу (скатанный в трубу ковер) из публики к братьям-актерам, нарушает иллюзию «иного мира».

А летом он делит всех ребят на две партии – разбойников и индейцев, и по месяцам ведет отчаянные игры-нападения, набрасываясь на врагов с деревьев и пуская в ход шишки-ядра, наполненные мокрым песком, лук, стрелы, палки-пики.

Семилетнему Н. Евреинову, после одного официальнаго обеда министра у его отца впервые приходит в голову написать пародию на тему «Обед с министром».

Но больше всего на свете заинтересовало его обучение мастерству выделки бумажных цветов у дерптской