Секрет государственной важности [Константин Сергеевич Бадигин] (fb2) читать постранично, страница - 5

распустились. Есть подозрения, но пока ухватиться не за что. На флоте, господин полковник, мы поддерживаем добрые старые порядки. В вашем вкусе, — добавил он, усмехнувшись. — На вечерней перекличке команда поет «Боже, царя храни». Ну, и священники оставлены на всех кораблях.

— Я рекомендую твердой рукой очистить сторожевик. — Лицо полковника снова стало строгим, глаза злыми. — Если у подозрений недостает фактов, направляйте таких людей с пакетом на мое имя. Факты найдутся. Однако, барон, — полковник посмотрел на часы, — в четыре у меня деловое свидание. Не смею вас больше задерживать.

Офицеры раскланялись.

Проводив старшего лейтенанта, Курасов захлопнул кабинет на замок и переоделся. На улицу он вышел в превосходном сером штатском костюме и шляпе, с плащом на руке.

Глава вторая ТОВАРИЩ АНДРЕЙ, УПОЛНОМОЧЕННЫЙ ПАРТИЙНОГО ЦЕНТРА

Утро было хорошее. Вдали, в голубоватой дымке, виднелся покрытый лесом разлапистый Русский остров, закрывающий от моря бухту Золотой Рог. В небе плыли легкие облака. В бухте почти безветренно. Изредка на лазоревой поверхности сверкал пенистый барашек… В пролив Босфор медленно вползал зелено-белый пароход с длинной, как макаронина, трубой; над ней поднимался черный дым; он догонял жемчужные облака и лениво уплывал вместе с ними куда-то в сторону моря.

От острова шла шампунька. Она медленно приближалась. Китаец-лодочник, стоя на корме, без устали поворачивал весло то вправо, то влево. Он мурлыкал себе под нос что-то очень протяжное, монотонное. Весло однообразно поскрипывало в уключине. Под плоским носом журчала вода. Парус на бамбуковой мачте слегка шевелился от чуть заметного дыхания ветерка.

Шампунька проскользнула возле огромного серого корпуса японского крейсера с золоченой хризантемой на форштевне и направилась к Эгершельду. Теперь стал виден и пассажир в синей робе и серой кепке, полулежавший в лодке. Он задумался и не замечал резких вскрикиваний чаек, кидавшихся на остатки пищи, выброшенные с борта крейсера. Пассажир Василий Петрович Руденко был плотный человек средних лет и среднего роста. Правая его бровь была приподнята и рассечена шрамом. От безделья мысли в голове Руденко густо наползали одна на другую. Он вспомнил свою нелегкую жизнь.

«Скоро пять лет, как отгремела Октябрьская революция. По всей России рабочий и крестьянин крепко взяли власть в свои руки, а наша доля — по-прежнему хоронись в лесах и сопках. В Приморье полно белогвардейцев: и оружием грозят, и кусают больно. Генералов — пруд пруди… Русский народ державу свою строит, а у нас правители, будь им неладно, торгуют народом. А что сделаешь? Сила солому ломит. Народу-то в Приморье не густо, в газетах писали — полмиллиона едва наберется. А Москва далеко.

Интервенты… В России их и след простыл, а у нас до сих пор японцы на шее сидят, да и другие норовят, что плохо лежит, ухватить».

Василий Петрович поднял глаза на иностранные суда, дымившие на рейде. «Ишь ты, откуда только не набежали! — думал он со злобой. — Все за русским добром… А может быть, мне только чудится?» — подшутил он сам над собой.

Руденко зажмурил и вновь открыл глаза. Перед ним, как и раньше, раскинулась лиловая гладь, стоял босой лодочник, лениво ворочавший веслом. И по-прежнему стояли на якорях чужеземные пароходы…

Китаец курил длинную трубку, серебристый дымок быстро таял в прозрачном воздухе.

На лиловой поверхности бухты вдруг забил фонтан. Руденко не сразу догадался, что это кит зашел в бухту. И опять потекли думы. «Богатый у нас край… а живется простому народу туго. Ох, туго… А все почему?! В России партия всеми делами ворочает, а у нас коммунистов травят. Во Владивостоке десять партий, а может быть, и дюжина наберется. Как пауки в банке, дерутся за власть. Если счесть — четырнадцать „правительственных“ переворотов устроили. И все из кожи лезут, чтобы японцам угодить».

Потемнело, словно нашла на солнце туча, — шампунька плыла под кормой океанского парохода без груза. Из воды выступала лопасть винта до самой ступицы. Василий Петрович посмотрел на огромный руль, прочитал на корме понятное слово: «Лондон». «Порт приписки, — догадался он. — Тоже с пустым брюхом пришел». Но вот какой-то толчок изнутри направил мысли по другой дороге. «Товарищ Андрей меня вызывает, и срочно. К чему бы? Скоро узнаю. Засиделся на Русском острове. Надоело, глаза ни на что не глядят. Как бы опять не влипнуть, — на Полтавской еще, поди, не забыли… — Он усмехнулся, вспомнив свое бегство. — А жена как справляется, Сергунька?.. Как они без меня, бедные?»

Две недели Руденко отсиживался на Русском острове после побега из подвала контрразведки. Смешно сказать, он нашел убежище в бывшей императорской военной академии, осевшей в пустой казарме. Вернее, там приютилось то, что осталось от академии. Служителем при академии был его родной дядя. Василий Петрович узнал, что тут живут и несколько заслуженных профессоров, теперь никому не