Наш уважаемый [Андрей Ефимович Зарин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Зарин Андрей Ефимович
Наш уважаемый
Андрей Зарин
Наш уважаемый
Был август. Стоял жаркий солнечный день. В открытые окна кабинета врывался порывами теплый душистый воздух; сквозь чащу листьев сверкало солнце и дрожало светлыми пятнами на полу и стенах. Павел Семенович Верстовский был немного поэт в душе, и в такой день ему особенно были ненавистны его обычные занятия. Ужасен закон борьбы за существование. Но к чему упоминают о нем, говоря о преступности? Отравляют, поджигают, насилуют... разве это в борьбе за существование? Это какая-то страшная, неистребимая болезнь общества, какое-то чудовищное уродство, и с постепенным ходом прогресса оно растет и охватывает все большие и большие круги общества, становясь неуловимым. Верстовского при его занятиях иногда охватывал ужас. Перед ним проходили одно за другим преступления, мерзкие, страшные и вместе с тем пошлые по своей рутине; в его кабинете перебывали сотни преступников, отвратительных, но вместе с тем глупых до наивности. Законный процент, который установила статистика и который рос с каждым годом. И вникать во все мерзости человеческого падения год от году становилось тяжелее Верстовскому. В этот день было особенно тяжело. Жертву гнусного преступления он видел каких-нибудь две-три недели назад. Невидимые нити начинали переплетаться между ними, и он испытал ужас и мучительную боль, увидев ее бездыханное тело. Вспоминалась она ему и живой, и мертвой. Ненависть и омерзение он чувствовал к преступнику и с трудом должен был подавлять их в течение допроса. Перед столом, за которым он сидел, стоял высокий, лохматый мужик в калошах на босую ногу, в рваных брюках и заплатанной ватной кофте, надетой поверх грязной ситцевой рубахи. Верстовский, избегая смотреть на него, спрашивал и сейчас же быстро записывал его показания. -- Приписанный к здешнему мещанству Семен Гвоздев? -- Так точно. Гвоздев, -- повторил оборванец. -- Православный... 34 лет... Холостой? -- Холостой. -- Лишен жительства в столице? Три раза судился и отбывал наказание? В последний раз за кражу со взломом сидел два года. Вышел в этом апреле? -- Так точно. В апреле, -- подтвердил Гвоздев сиплым голосом, переступая с ноги на ногу. Верстовский быстро писал, окончил, отложил перо, закурил папиросу и спросил: -- Ну, что вы скажете по этому делу? Может, сознаетесь. Это -- скорее и для вас лучше. Гвоздев встряхнул головою, двинулся к столу ближе и заговорил: -- Невиновен. И в уме не было. Это точно. Судился три раза. Ледник обокрал, белье с чердака. Теперь у хозяина сундук разбил. Это точно. А тут невиновен. Видит Бог! -- Бога оставим, -- резко перебил Верстовский, -- а как же часы с цепочкой в твоей берлоге оказались? Он говорил ему и ты, и вы. Гвоздев вздернул плечами. -- Не пойму. Этого не пойму. Не иначе, как подбросили. -- Кто? -- Надо быть, Сергей Никанорыч. Кому больше. -- Верстовский вздрогнул и в первый раз взглянул на Гвоздева. Его лицо было взволновано. Отекшее, красное, оно заметно побледнело, а глаза быстро моргали. -- Сергей Никанорович? Клокчин? -- с изумлением повторил Верстовский. -- Не иначе. Позвольте, я вам по порядку. Как на духу. Верстовский кивнул, и его лицо приняло усталый вид. Знает он эти исповеди! Наглое, скучное и глупо сплетенное вранье. Гвоздев встряхнул головой, переступил с ноги на ногу, глубоко вздохнул и начал: -- Лежу это я однова. Этак к вечеру; солнце закатывалось. Гляжу, а в кустах -- господин Клокчин стоит и на меня смотрит... -- Где лежите? -- A y себя в шалаше. Вот, где часы нашли. Я его еще в мае приспособил. Верстовский кивнул и закурил папиросу. -- Значит, Сергей Никанорович вышел из кустов и вас увидел? -- Вот! Он на меня смотрит, а я лежу -- на него смотрю. -- Откуда вы узнали, что это он? -- Господин-то Клокчин! Сергей Никанорыч! Я его очень отлично знаю и упокойницу Марию Петровну тоже. Потому, я по бедности по дачам хожу и, коли что сделать, всегда с удовольствием. У них раз забор красил, в другой раз дорожки в саду полол. И так тоже. Подойдешь к балкону, Мария Петровна сейчас -- пятачок. Верстовский нетерпеливо махнул рукой. Ему было невыносимо слышать ее имя из уст бродяги, убийцы. -- Ну, смотрите друг на друга... Гвоздев оживился. -- Я это встал, а он говорит: "Вот твое логово!" и смеется. "Так точно, говорю, это мое жилище. Милости просим!" "В другой раз, говорит, а теперь, как я заблудившись, то проводи меня до дороги". С нашим удовольствием! А дорога тут и сейчас. Проводил. Он мне двугривенный. Потом заходил ко мне. Посидит, покурит, уйдет. Раз водки принес. -- Для чего же он ходил? О чем говорил? Гвоздев встряхнул головою. -- Для чего, не могу знать. А говорил так... Больше все о моей жизни расспрашивал. -- Ну, дальше... -- Тут грибы пошли. Мы, высельные, больше от этих грибов живем. Пойду это, насбираю и на вокзал, или по дачам. 30-40 копеек очень просто даже. -- К делу, к делу... -- Я к тому, что к себе в
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
13 часов 34 минут назад
13 часов 34 минут назад
13 часов 42 минут назад
13 часов 51 минут назад
14 часов 49 минут назад
15 часов 7 минут назад