Величайшее рабство (ЛП) [Helholden] (fb2) читать онлайн

========== 1: Децепция (обман) ==========

Величайшее рабство — прислуживать своим страстям.

Сборник афоризмов Томаса Фуллера

*

В воздухе стоял едкий запах гари.

Топот копыт неуклонно приближался. Сквозь клубы пыли, что поднялись над тёмной землёй, Галадриэль различила вереницу лошадей, появлявшихся одна за одной; стук копыт преследовал её неизбывным эхом. Отчаянье и гнев привели её на эти переговоры, ибо у неё почти не осталось иных путей. Она прекрасно понимала: других вариантов не было.

Как только кони подступили к отрогу, где она стояла, вперёд вышел их предводитель — лютая тварь с тёмно-бордовой шерстью и красными пятнами на ней. Зверь выступил вперёд и остановился. Всадник был облачён в чёрное. На нём блестели кованым железом чёрные доспехи с резкими гранями и глубокими бороздами, с короной под стать. Не видевшая солнца кожа была бледна, черты лица заострились, а в глазах полыхал огонь, такой же алый, как зверь под ним. Отсюда глаза были видны поразительно чётко, и это лишало присутствия духа. Её лошадь всхрапнула, нервно перебирая копытами на месте, и, чтобы усмирить её, Галадриэль пришлось крепче сжать поводья.

Его губы медленно растянулись в злой улыбке.

— Ты пришла! — выкрикнул он.

— Где мой муж? — вопросила она требовательно, будучи не в настроении играть в его игры. — Ты сказал, что вернёшь его.

Мгновение он безмолвствовал, оглядывая её с любопытством. Наконец поднял руку и подал знак кому-то из своих прихвостней. Позади него началась суета, и вот наконец показались несколько орков, которые тащили его — мужчину с длинными белыми волосами, в грязной светлой тунике и рваных бриджах, босого. Руки и ноги его сковывали кандалы. Его грубо бросили наземь, причиняя этим ещё большие страдания. Он застонал сквозь кляп во рту, и сердце Галадриэль подскочило к горлу и едва не убило её. Вцепившись в поводья, она едва сдержала порыв броситься вперёд, мимо них всех, и схватить его — её мужа, Келеборна. Пленника в той войне, не павшего, а всё-таки живого, бессчётные годы томимого в подземельях.

Орки, что привели его сюда, не ретировались. Они стали медленно кружить над ним, оголив оружие — ножи, мечи и копья.

— Хочешь его живым, — выкрикнул Саурон, — а не падалью, что по прибытии домой останется лишь похоронить, — есть условие.

— Ни на какие твои условия я не соглашусь, — процедила она, кипя от ярости.

Такой ответ явно не пришёлся ему по нраву, но Саурон не удостоил его вниманием.

— Соглашайся — или я прикончу его прямо здесь, у тебя на глазах, потом перебью всех твоих солдат и возьму в плен тебя. — На его лице расцвела ласковая улыбка. — Займёшь его место — если такова твоя воля — или согласишься на условие моего предложения.

Галадриэль призвала себя к спокойствию — надо было как-то дать отпор ненависти, что переполняла всё её существо с каждым произносимым им словом. Она изнемогала от желания ринуться вперёд и зарубить его собственноручно — вонзить меч в эту гнусную осклабленную физиономию. Полученное удовлетворение стоило бы того. Выплеснув этот гнев, она бы обрела вечный покой.

— Что за условие? — решив рискнуть, спросила она.

Его улыбка чуть дёрнулась и словно достигла глаз.

— Соглашайся.

— На что?

— Соглашайся.

Галадриэль неровно выдохнула.

— Я не стану. Мне нужно знать, что за условие, на которое я…

Он ещё раз поднял руку. Орки вокруг её супруга зашумели, загоготали и подняли оружие.

— Значит, такова твоя воля? — спросил Саурон, повысив голос, дабы быть услышанным за отвратительными криками.

У неё перехватило дыхание. Взгляд упал на Келеборна, который беспомощно задёргался в своих оковах. Орки подступали к нему. В отчаянии он обвёл глазами их полчище и попытался отползти. Один из этих отродий схватил его за ногу и потянул на себя, мерзко хихикая. Он поднял копьё и ухмыльнулся, предвкушая кровь.

— Стойте! — выкрикнула Галадриэль, охваченная трепетом ужаса.

Даже если согласится, она не обязана будет исполнять. Ничего нет зазорного в том, чтобы отступиться от своего слова, данного чудовищу.

Саурон опустил руку, как видно, довольный её ответом. Повинуясь приказу, орки подняли на него взгляды и неохотно убрали оружие. Впрочем, жажды убийства это в них не умалило. Они всё так же стояли над Келеборном — точно стервятники, что в любой миг готовы налететь на умирающее животное. Их повелителю требовалось сказать лишь слово — и они бы пожрали Келеборна живьём.

— Ты согласна с условием? — спросил мерзавец, перекрывая гадкое бормотание своего войска.

Неумолим, он ожидал, что она поддастся, согласится не глядя — лишь бы сберечь жизнь своего супруга.

Он оказался прав.

Она стиснула зубы и вздёрнула подбородок. Лошадь под ней почуяла её отчаяние и запыхтела, затрясла головой, вороша копытом пыльную грязь. Галадриэль натянула поводья. Малейшая трещина в её броне расценивалась как признак слабости — и неважно, исходит это от неё или от её скакуна — Саурон всё равно найдёт, как обернуть это себе на пользу. Самый ум его был создан для таких порочных игр.

— Согласна, — наконец произнесла она и сразу ощутила облегчение.

Которое длилось недолго.

Краешек его губ приподнялся, и Саурон взмахнул рукой, теперь немного по-иному. Орки набросились на Келеборна, вздёрнули его на ноги и потащили обратно в толпу. Галадриэль было подалась вперёд, но Саурон предостерёг.

— Не стоит этого делать, — выкрикнул он.

— Куда его уводят? — потребовала она ответа. — Ты обещал…

— Через три дня, — перебил её он, — жди его живым и невредимым, прямо на твоём пороге. Ни днём раньше, ни днём позже. — В его алых глазах бесновалось удовольствие. Он наклонил голову набок, особенно подчёркивая следующее: — Даю тебе своё слово.

— Твоё слово… — выдавила Галадриэль.

— …Стоит дороже твоего, — закончил он, перебив, и его глаза всё так же пылали.

Он резко дёрнул поводья и стремительно отступил со всей своей ордой в пустоши, из которых они явились, и дальше, за бесплодные холмы. Оставляя за собой лишь облако пыли.

Глядя, как они удаляются, Галадриэль стискивала кожаный шнур поводьев — так крепко, что вскоре пальцы покраснели от крови.

*

Три дня спустя она стояла у врат Линдона, зорко глядя на дороги, высматривая признаки приближения каких-либо караванов или лошадей. Пальцы теребили платье, сжимали и скручивали ткань. Она боялась худшего — что он не сдержит — что он не способен сдержать обещания, какое бы ей ни дал. Скорее всего, её супруг убит, а труп его кормит воронов в овраге в сотне лиг отсюда. Она дотянулась до врат, коснулась их, и сейчас ей казалось, что в любое мгновение сердце может остановиться от всеобъемлющей тоски. На глазах навернулись слёзы.

Потом сквозь полог плавно колышущихся листьев, заслонявших длинный тракт к Линдону, она увидела очертания мужчины, что, спотыкаясь, брёл по дороге. Сердце радостно забилось, и она затрясла руками металлические прутья.

— Отворите врата, — выкрикнула она, и стражник повиновался.

Подъёмное колесо завертелось, и Галадриэль бросилась в приоткрывшуюся щель так стремительно, как только могла. Она бежала, бежала, бежала что было сил, пока ноги, сердце и дыхание не подвели её разом, как только добралась она до Келеборна. Он рухнул на колени ещё до того, как она подлетела к нему, и Галадриэль упала в его объятия, едва не повалив его наземь. Она вцепилась в него отчаянно, плача на его плече, и он обнимал её, гладил по волосам, медленно и нежно.

— Тише, Галадриэль, тише, — шептал он хрипло, едва в силах говорить и дышать. — Я вернулся. Я дома.

Она лишь сильнее разрыдалась по потерянным столетиям, по тому, что их уже не вернуть.

Вскоре прибыли эльфы, последовавшие за ней верхом; им с Келеборном помогли подняться на ноги. Они прискакали в город, и врата за ними закрылись. Их обоих проводили в дом, что избрала Галадриэль своим жилищем в Линдоне. Она отказалась от всякой помощи и настояла, что позаботится о Келеборне сама. Обняв его за плечи, она повела его в дом, а после закрыла за ними дверь и заперла все остальные.

То была уютная, тёплая обитель. Посреди спальни, в которую привела его Галадриэль, стоял камин, и сейчас в нём успокаивающе потрескивал огонь. Она усадила мужа на кровать, принесла из умывальной всё необходимое, чтобы омыть его раны. По лоскутам снимала она с него рваное одеяние и протирала влажным полотенцем кожу. Всё это время, пока она им занималась, он просто сидел, ничего не замечая, глядя прямо перед собой. Он словно оцепенел. Заметив это и встревожившись, она села рядом на кровать. Уронила полотенце на пол. Положила ладонь ему на щёку и успокаивающе погладила большим пальцем.

Наконец он будто очнулся и посмотрел на неё. Встретился с ней взглядом, и его глаза наполнились слезами, что пролилась, стоило ему моргнуть. Он всматривался в её лицо, и губы его дрожали.

— Столько времени я прожил без тебя, — прошептал он напряжённо. — Столько лет, которые нам дóлжно было провести вдвоём. Их развеяло, как пепел на ветру, и ничего не возвратить. Для меня они утрачены навечно. Каждый день я представлял себе твоё лицо, но это не помогало. Я был один. Совсем один.

Перед её глазами всё поплыло от слёз, его лицо исказилось от них. Она мягко погладила его по волосам и притянула в объятия — обхватила спину, положила руку на затылок. Они упустили много времени, но теперь он был здесь — и отныне лишь это имело значение. Он тоже обнял её, прижал к себе, и они соприкоснулись лбами. Как умиротворяло это объятие! Как долго Галадриэль не испытывала такого! В его руках она обрела покой.

Вот он начал гладить её по спине, пальцем приспустил рукав платья, обнажил плечо, приник к нему поцелуем, отчего по телу её прошёл трепет.

Они так давно этого не делали.

Она закрыла глаза, и из её груди вырвался лёгкий вздох. Наклонила голову набок, чтобы ему было легче дарить ей свою ласку. Его пальцы стискивали, сминали ткань её платья, а другой рукой он потянулся к шнуровке и стал постепенно ослаблять её. Под конец он резко втянул воздух, словно это взволновало его, одним лишь пальцем распустил последнее переплетение лент, и лиф перестал держаться.

Он стянул платье по плечам, не отказывая себе в прикосновениях — ладони и пальцы скользили по её коже вниз, пока не обнажили Галадриэль выше пояса. Он проронил тихое «ох», глядя на неё, обнял за шею и приник лицом к её грудине. Спустился губами ниже — и добрался до груди, тронул её дыханием, отчего Галадриэль выгнулась ему навстречу.

Он взял в рот сосок и с утробным стоном покрутил его языком. Она издала похожий звук, и всё её тело потеплело от внимания, каким он её одаривал. Она гладила его по голове, поощряя его пылкость, а он прижал её к себе крепче, чтобы удобнее было ласкать грудь. Он надавливал, толкал с глухими стонами, пока на уложил её на постель, а затем свободной рукой принялся стаскивать платье ниже и ниже — прочь. Отвлёкся от груди, сел и сорвал с себя остатки туники, после чего, глядя в глаза, медленно стянул платье по её ногам, оголяя полностью.

Она наблюдала из-под прикрытых век, шумно дыша ртом, как он, не разрывая зрительного контакта, спустил штаны ниже колен. Уже затвердевшее, его мужское естество вырвалось на волю, едва убрались с пути штаны, и от его вида к её щекам прихлынул жар предвкушения.

Келеборн вновь забрался на ложе и навис над ней. Опустился своим ртом на её и сладко поцеловал, держа в ладони её щёку, робко обводя большим пальцем контур скулы под плотью. Галадриэль раскрыла губы и впустила его, и с низким стоном он углубил поцелуй, взяв её лицо обеими ладонями — словно поклоняясь ей.

Он убрал руку, и ей вдруг стало холодно без его ласки… Но вот горячая ладонь легла ей на грудину, надавила, а затем скользнула ниже по телу и наконец достигла холмика меж бёдер. Галадриэль ахнула ему в губы, стоило ему дотронуться пальцами и погладить там, внизу, одними подушечками. Она истекала соками, и, довольный, он глухо застонал. Вошёл в неё двумя пальцами и с протяжным стоном стал ритмично в неё толкаться. Она слышала лишь их судорожное дыхание да звук скольжения пальцев у себя внутри. Больше всего она хотела принять его, но и отказаться от этого мучительного наслаждения не была готова, поэтому позволила ему продолжить ублажать её рукой.

Темп его движений возрос, пальцы в ней согнулись, надавили на то место, до которого ей было сложно дотянуться самой, и она ощутила прилив накатывающего освобождения. Её тоненькие всхлипы, похоже, лишь подзадоривали его, и, когда она откинулась затылком на ложе, ловя ртом воздух, он продолжил толкаться в неё пальцами — пока она не кончила, сжимаясь на этих пальцах до боли, едва дыша. На миг перед смежёнными веками всё померкло от силы этой разрядки. А когда она вновь открыла глаза, пальцев внутри уже не было.

Она подняла взгляд. Келеборн смотрел на неё так, будто хотел поглотить целиком; он поднёс блестящие от соков пальцы ко рту и стал медленно их обсасывать, не сводя с неё глаз. Она резко втянула ртом воздух, ощутив, как тело её вдруг сладко содрогнулось ещё раз, просто от зрелища… от накала эмоций.

Она опять откинулась головой на ложе, переживая пик наслаждения, а затем почувствовала касания, нежные, но настойчивые. Он слез с неё, стал у кровати и подтянул Галадриэль к себе за бёдра. Она немного удивилась этому, но не воспротивилась. А потом он вдруг взял и перевернул её на живот, и она оказалась лицом к противоположной стороне постели. Там, на стене, висело зеркало, в котором она во всей красе узрела чувственное сплетение их тел. Её щёки вспыхнули.

Что-то иное. Прежде они никогда не занимались любовью в этой позе.

Он подхватил её под бёдра и оттащил к краю, пока она не оказалась там, где ему требовалось; ладонями он развёл ей ноги, показывая, где она должна их удерживать. Она делала, как он хотел, вся пульсируя от желания. И хотя такое было внове — или как раз из-за того, что это было внове, — происходящее взбудоражило даже сильнее. Но как это возможно? Она не припоминала, чтоб прежде Келеборн бывал таким неистовым. Полным любви — да, но таким страстным и изыскательным — ни разу.

Обе его руки оказались на её пояснице, заставляя прогнуться, затем одну он убрал — и Галадриэль громко ахнула, когда он в неё толкнулся. Даже такая влажная, от его размера она испытала легчайшую боль сквозь безграничное удовольствие. Он надавил ей на спину с новой силой, а после сделал то, чего она никак не ожидала: запустил руку ей в волосы и больно рванул на себя, поднимая на уровень взгляда в зеркале её шею и грудь, вынуждая смотреть на них — на то, как открыта, как распростёрта она перед ним, как уязвима и как страстно жаждет, широко открыв рот от вызванного всем этим шока.

Но был не только он. Не только шок. Келеборн вошёл в неё свирепо, с неестественно яростным движением бёдер — насаживая на себя до упора и тут же выходя почти целиком, — а затем вторгся в неё снова, и продолжал делать это вновь и вновь, пока она в отчаянии хваталась за одеяло.

— Нет! — выкрикнула она, бросила одеяло и попыталась оттолкнуть его.

И тогда он отпустил волосы, поймал обе её руки, скрутил их у неё за спиной и обездвижил. Другой рукой он вновь вцепился ей в волосы и во второй раз вздёрнул выше её голову и грудь — заставляя посмотреть в зеркало.

Это был не Келеборн. Нет, не Келеборн. Она стояла перед ним на коленях, сломленная, беспомощная, а он жадно смотрел на неё из отражения. Лицо его исказила похоть, потемневшие глаза заволокло дурманом, из приоткрытого рта вырывалось тяжёлое дыхание. То, как непристойно соприкасались их тела, ужаснуло её, но, возможно, в этом и заключался смысл.

Халбранд опять глубоко вошёл в неё, и она вскрикнула от удовольствия, что лишь усилило её оторопь и его азарт. Он ужесточил захват в её волосах, потянул на себя жёстче и стал остервенело вбиваться — ещё, и ещё, и ещё, — пока она, вся дрожа, не завопила от наслаждения и муки, что ещё больше пришлось ему по душе. Нисколько не щадя её, он пользовался её телом для ублажения своего — но она тоже получала удовольствие, и от этого было всего больнее.

Хотелось плакать, а не вздыхать и вскрикивать, но собственная плоть предавала её, сжимаясь вокруг его плоти, пока он звучно скользил в неё и из неё. Ощущения накапливались и в итоге наполнили до краёв — и вырвались наружу ослепительным освобождением, что полыхнуло пред глазами и устремилось прочь из тела, и закапало на пол, и Халбранд зарычал и начал входить быстрее и быстрее с каждым неистовым толчком.

Когда он кончил в неё, она кончила вместе с ним, и всё её тело подобралось и содрогнулось, и свежий выплеск освобождения просочился на них обоих. Халбранд выпутался пальцами из её волос, и она, ослабевшая, уронила грудь на ложе — теперь, когда он больше не держал её на весу. Она вся содрогалась от утихающих спазмов и едва могла вздохнуть.

Краем сознания она поняла, что извивается, пытается отползти, но он ещё раз придавил её к кровати вновь освободившейся рукой.

— Нет, — молвил он сурово, хотя и еле переводя дыхание. — Оставайся так. Сколько потребуется.

От этих слов её сердце замерло. Ей показалось, она вот-вот задохнётся. Она попыталась воспротивиться.

— Нет…

— Ты на это согласилась…

— Нет…

— Если хочешь вернуть мужа, будешь лежать смирно сколько потребуется.

Наконец глаза защипало от слёз. От несообразности всего этого, от страха. От того, как он принял облик её супруга, её Келеборна, и использовал его, чтобы подобраться к ней так близко. Она страшилась, что теперь, даже если её муж вернётся, она никогда не захочет его вновь — не потому что она захотела Халбранда, а потому что Халбранд сделал лицо Келеборна недостойным доверия. Теперь она никогда не будет знать наверняка, кто скрывается за этим лицом, будь то даже сам Келеборн.

— Я не могла согласиться на то, последствий чего не осознавала…

— …И всё же согласилась, — возразил он, начав нежно поглаживать, массировать поясницу, пытаясь побудить её расслабить подобравшиеся мышцы.

Слёзы, хлынувшие из глаз, жгли кожу.

— Ты не оставил мне выбора…

— О, ещё как оставил. Свой выбор ты сделала.

— …Чтобы спасти мужа, — рявкнула она, чувствуя внезапный прилив злости.

Он склонился над ней, к самому её уху, и дыхание защекотало кожу, когда он произнёс:

— Тогда вспоминай об этом, раз уж так тебе спокойнее.

Свободной рукой он скользнул по шее к макушке сквозь волосы, гладя её почти любовно.

— Когда мы сделаем это снова, и снова, я желаю, чтобы ты вела себя поотзывчивее.

Она ощутила, как её ноздри раздулись от ярости.

— Я не стану…

Пальцы в её волосах резко сжались в кулак. Халбранд потянул на себя, поднял её голову и опять обнажил шею для взгляда.

— Станешь, если хочешь заполучить своего милого муженька обратно в целости и сохранности. А ты, я знаю, хочешь этого почти так же сильно, как сегодня хотела меня. В итоге ты получишь желаемое — и я тоже. Это обоюдовыгодное соглашение…

— Ты меня заставил…

Он фыркнул, будто это его позабавило.

— Едва ли я тебя заставлял. Ты делала это по своей воле.

— Ты обманул меня, — негодовала она, теперь уже плача без утайки.

Он, под личиной её мужа, подобрался к ней вплотную, сделал так, чтобы она почувствовала себя спокойно и в безопасности, а после надругался над её телом.

— Хм-м, — протянул он, похоже, соглашаясь. — Я кое-что утаил от тебя, но я не лгал.

— Конечно ты лгал…

— Каждое слово, что я сказал тебе, правдиво.

Она ощутила, что вот-вот невольно затрясётся всем телом, но он наконец убрал от неё руки и отошёл. Она вскочила с кровати — которую собиралась сжечь, ибо та была запятнана воспоминаниями об этом, — бросилась к висящему на стене халату, сорвала его оттуда. Завернулась в него, стремительно завязала пояс на узел и выхватила из камина кочергу. Та угрожающе мерцала, когда Галадриэль направила её в его сторону.

Не похоже, чтобы его это слишком встревожило; стоя нагишом, он окинул кочергу бесстрастным взглядом. Затем тоже взял халат — только это был халат Келеборна, а не его собственный, и гнев разгорелся в Галадриэль с новой силой, когда Халбранд облачился в него, словно имел права на вещи её супруга.

— Положи на место, — сказал он, оставаясь в противоположном конце комнаты. — Не забывай, что Келеборн у меня. На случай, если мне навредят, моим слугам дан приказ убить его.

Её рука задрожала. Дрожь распространилась и на кочергу, и та затряслась в воздухе.

Халбранд сократил между ними расстояние без всякого страха, взял её за запястье, затем скользнул по сжатой ладони к рукояти кочерги. Он легко забрал её и сунул в огонь камина, что послало к потолку столп искр.

Галадриэль поняла, что не в силах даже пошевелиться. Сглотнув, она закрыла глаза.

— Что за условие?

Его ладони скользнули по её щекам, накрыли их полностью. Её глаза распахнулись, и перед ней возникло его лицо. В глазах его плясало пламя от камина.

— Ты подаришь мне дитя, — сказал он просто — будто не было ничего проще в этом мире, — а я отдам тебе Келеборна.

Комментарий к 1: Децепция (обман)

Чуть глаза не сломала, вычитывая сама себя, больше не могу. Пб приветствуется. Спасибо! ❤️

========== 2: Рецепция (принятие) ==========

Чем был бы рассказ о счастье? Лишь то, что подготовляет его, потом то, что его разрушает, подлежит рассказу.

Андре Жид, «Имморалист»

*

Когда он вновь дотронулся до неё — коснулся плеча в тот момент, как она оказалась к нему спиной, — Галадриэль резко развернулась и влепила ему пощёчину.

В ошеломлении он провёл пальцами по обожжённой ударом щеке, тут же заалевшей.

Она не соблаговолила сделать ничего, чтобы выполнить его требование, когда ему вздумалось задержаться здесь, в её доме, словно он был её мужем — носил одежду её мужа, проводил время в кабинете её мужа, по вечерам сидел в кресле её мужа за обеденным столом. Он расхаживал тут и там так, словно и был её мужем, и это вызывало в ней такую ярость и такое отвращение, каких ей в жизни своей не приходилось испытывать.

Впрочем, до сих пор он не пытался принудить её ещё раз, и она делалась дерзновеннее с каждым новым днём.

Однако с этой пощёчиной в его лице будто что-то оборвалось.

Халбранд пришёл в бешенство.

Он подступил ближе, и она ощутила его гнев, поэтому сделала шаг в сторону и попыталась убежать, но он схватил её за руку и дёрнул обратно к себе. Она врезалась ему в грудь и отвесила ещё одну пощёчину. Утробно рыкнув, он толкнул её на колонну позади, прижался всем телом, наклонился и поцеловал, несмотря на сопротивление.

Она вонзила зубы в его нижнюю губу, прокусила кожу и пустила струйку крови, терпкой и с привкусом металла. Отпустила его губу и отпрянула, а затем ударила в третий раз, размазывая кровь. Он вновь повернул к ней лицо — поруганное, с порванной губой, с недобрым огнём в глазах, с щекой и подбородком в крови. У Галадриэль мелькнула мысль, что вот сейчас он ударит в ответ, но этого он не сделал.

Что он сделал — так это схватил её и оттащил от колонны, после чего попытался повалить на каменный пол. Но она успела ухватиться за край стола и удержалась на ногах. Выпрямилась и рванула со всех ног по портику, меж колонн, но Халбранд устремился следом, взволнованный, точно погоня будоражила его как ничто другое.

В середине коридора он поймал её за руку, за талию, толкнул к стене справа и вжал в неё всё её тело. Она машинально вскинула руки перед собой, чтобы смягчить удар, и уткнулась щекой в стену. Он прижался грудью к её спине и, тяжело дыша ей на ухо, зарылся лицом в волосы. И вдохнул.

— Желаешь, чтобы я тебя заставил? — посмел он спросить. На это она задрожала, и страх наконец стал выползать из всех углов. Халбранд шумно дышал, почти стонал на каждом выдохе, шаря руками по её телу сквозь платье. — Хочу, чтобы ты наслаждалась этим, Галадриэль, так же, как в нашу первую ночь…

От воспоминаний её лицо исказилось, и она попыталась сбросить с себя его руки, и тогда он поймал оба её запястья, задрал вверх и прижал к стене. Она задохнулась от шока, а Халбранд прильнул к ней всем телом, так плотно, что она ощутила его эрекцию и вдруг в полной мере осознала происходящее. Он не отступится. Заставит исполнить их соглашение, хочет она того или нет. Крупная дрожь забила её, стоило осмыслить, что у неё лишь два пути. Она воспротивится, и он возьмёт её силой, что закончится слезами, увечьем или чем похуже. Или она закроет глаза и даст ему овладеть её телом, ублажать и боготворить его, как он отчаянно того жаждал.

Он провёл носом по её уху — кончиком его по ушной раковине, — и вновь шумно вздохнул. Прикусил мочку, и Галадриэль зажмурилась, ощущая, как бегут вниз по шее и спине мурашки.

— Не сопротивляйся, — шепнул он на ухо.

Она разжала кулаки и глубоко вдохнула. Она не станет облегчать ему задачу. Ни за что.

Она наклонила голову влево, подставляя горло, будто сдавшись, и он довольно зашипел. Спустился к нему ртом, убрал руки с её запястий, и левой взял за шею, а сам целовал её горло справа, нежно прикусывая кожу и водя по ней зубами. Это было приятно, и, тут же ощутив внезапный прилив ненависти к себе, она не удержалась от тихого стона. Халбранд его услышал, почувствовал вибрации на своих губах и зарычал, и рука на её шее напряглась, усиливая нажим на трахею.

Боль затуманила сознание, заставила замолчать, и тогда Галадриэль почувствовала, как меж их телами он задирает подол её платья. Он развёл ей бёдра коленом, и сердце подпрыгнуло к горлу и едва не задушило, когда она услышала у себя над ухом, как он смачивает слюной пальцы. Не успела она опомниться, как эта же рука проникла спереди ей под бельё — и она понятия не имела, насколько влажной была, пока он не проскользнул в неё одним пальцем. Он надавил основанием ладони на лобок, и Галадриэль вдруг поняла, что толкается в его руку — ибо это было приятно телу, в каждом уголке которого расцветали крошечные сладкие вспышки. Халбранд застонал, ненадолго оторвавшись от её шеи.

Другой рукой он беспощадно сдавил под челюстью её горло, почти лишив возможности дышать, а внизу добавил ещё один палец. К этой минуте она уже истекала соками, а его затвердевшее естество втиралось ей в спину. Он стал вторгаться в неё двумя пальцами, внутрь и наружу, каждый раз давя ладонью спереди, и ласкал ртом её ухо, шею, пока, похоже, не достиг того рубежа, когда выносить это стало ему не под силу. Тогда он отпустил её горло, давая жадно глотнуть воздуха, освободившейся рукой стал судорожно расстёгивать штаны, и Галадриэль осознала: она не хочет, чтобы её взяли у стены в коридоре.

Её руки были свободны, обе его — заняты, так что она толкнула его назад, к противоположной стене, и тут же снова бросилась бежать.

Она не оглядывалась. Позади она слышала его быстрые шаги и опять преисполнилась страхом. Что она творила? Станет только хуже. Завернув в кабинет в конце коридора, она попыталась захлопнуть за собой дверь и запереться, но Халбранд успел ту перехватить. Тогда Галадриэль оставила дверь и метнулась внутрь комнаты.

Она услышала, как дверь ударилась о стену, когда он настежь распахнул её с такой силой, что запросто мог сорвать с петель. Галадриэль забежала за стол, а когда обернулась, он уже был тут как тут — стоял напротив, тяжело дыша и так сверкая глазами, что, будь в них магия, Галадриэль бы уже сгорела заживо.

— Значит, вот как это будет? — спросил он, не двигаясь.

Она сглотнула ком в горле, тоже замерев, почти застыв, если не считать рук по бокам, что сжались в кулаки. Открыла было рот, чтобы что-то сказать — но какие бы обидные слова она ни собиралась ему бросить, те умерли прежде, чем она их вспомнила. Она его ненавидела. Она презирала его, но он был сильнее, она не могла тягаться с ним, как бы ни старалась, и тело её было без ума от того, что он с ней творил. Сражаться было бесполезно, но она не могла вести себя иначе. Её воля не допустила бы ничего другого.

Она дёрнулась вправо, пытаясь обогнуть стол в надежде выбежать из кабинета, но Халбранд оказался проворнее и кинулся в ту же сторону. Схватил за талию и притянул к себе. Она сопротивлялась его объятиям как могла, пока он тащил её обратно, но вот он рывком развернул её к себе и толкнул к столу, попутно сшибая с него какие-то книги, бумаги и подсвечники. Она выпрямилась и отвесила ему очередную пощёчину.

— Я не буду… — услышала она собственные яростные слова, но ему не было до них дела. Он поймал её лицо в ладони и смял её губы своими, затыкая на полуслове. И ответ Галадриэль ужаснул её. Она тоже схватила его и вернула поцелуй со всем неистовством, снова вгрызаясь в раненую губу и пуская кровь во второй раз.

На это он лишь надсадно застонал и уронил руки с её лица к плотно сведённым бёдрам, к коленям. Он с силой развёл их в стороны и протиснулся между её ног, и спустя миг, сама не понимая, как это случилось, она обнаружила, что они, совершенно обезумев, обнимаются, ловят губы друг друга в страстных, кровавых поцелуях. Его язык скользнул ей в рот, и она впустила, и вот их рты слились в одно, и они оба прижались друг к другу что было мочи. Галадриэль застонала, почувствовав прилив влаги между ног от урагана ощущений, что он в ней вызвал.

Он нащупал ленты на её платье и стал развязывать их, а какие-то просто разрывал, при этом ни на миг не переставая целовать её. Стащил платье по её плечам, обнажая её, затем отстранился и сорвал с себя тунику. Его руки тут же вернулись к её телу — одной он обнял её стан, другой стал придерживать затылок, помогая сидеть ровно. Его рот вновь обрушился на неё — на этот раз Халбранд припал к её груди. Он целовал, лизал, нежно покусывал, и очень отдалённо, будто сквозь дымку у себя в разуме, между своих бёдер Галадриэль чувствовала его твёрдое мужское естество.

Рукой, что лежала на её шее, он спустился к платью и потянул его вниз. Она приподнялась, помогая ему раздеть её, одним движением сорвать платье вместе с бельём, и от такой её готовности он только застонал. На мгновение он отстранился, чтобы расстегнуть бриджи, дал им упасть на пол и вышел из них, а затем вновь заключил её в объятия и прижался всем телом. Он подхватил её снизу, подтянул к краю, а затем, поймав её губы крепким поцелуем, пристроился между ног и наконец вошёл.

Внизу восхитительно заныло, и он притянул её к себе вплотную, двигаясь внутри. То, как она сидела на столе, мешало ему проникнуть дальше, и с каждым его толчком она выгибалась и придвигалась к нему. В итоге она подобралась к самому краю, раскрываясь перед ним, и со следующим рывком он вошёл глубже, со стоном и содрогаясь всем телом. Не было в мире ничего чудовищнее и отвратительнее этого — как он погружался в неё, заставляя всё тело звенеть от наслаждения, и как его ладони обжигали, метили её, где бы ни касались — а касались они везде и всюду. Он толкнулся в неё, затем подался назад ровно настолько, чтобы не выйти полностью, и вторгся обратно на всю длину, до упора.

Руки его взметнулись к её шее, легли с обеих сторон под челюстью и сдавили горло. Галадриэль вновь испугалась, но следующий его толчок вытравил страх наслаждением столь ослепительным, что глаза закатились сами собой. И она вся затрепетала от шквала ощущений, стоило ему сжать трахею ещё немного. На толчке, что за этим последовал, она осознала собирающееся в ней напряжение и стала встречать рывки его бёдер своими, пока оба они, задыхаясь, не задвигались друг навстречу другу так свирепо, что затрясся весь стол, и с него опять что-то полетело на пол от той мощи, с которой схлёстывались их тела.

Халбранд отпустил её горло, и она прерывисто вдохнула. Он подтолкнул её лечь на стол и сам навис над ней. Его лицо было в крови, и Галадриэль с ужасом подумала, как же сейчас выглядит её собственное. Впрочем, его это не беспокоило — и даже подстёгивало, судя по тому, как благоговейно смотрел он, держа её голову в своей ладони и почти любовно гладя щёку большим пальцем.

Но вот он убрал руку от её лица и выпрямился. Просунул пальцы между их тел и принялся ласкать, двигаясь в ней ещё неистовее и жёстче, набирая скорость, от которой опять заходил ходуном стол. И чувствуя, как каждое трепетание, каждое содрогание, каждая пульсация наполняет всё её существо, она приподнялась на локтях и стала встречать всё, что он ей давал, толчок за толчком, пока не вытолкнуло её за край, в бездну ослепительного освобождения. Она исступлённо затряслась всем телом, сжимаясь на нём, и на краткий миг в дальнем уголке разума отметила явившее себя влажное тепло её удовольствия там, где соединялись их тела, пока он гнался за собственной разрядкой.

Забытие сокрушительного блаженства рассеялось, и она почувствовала миг, когда он кончил в неё — и её вдруг подняло на ещё один сладостный пик, вырывая из приоткрытых губ развратный стон, когда Халбранд остановился, стискивая её бёдра так, что наутро обязательно появятся синяки.

А потом всё разом закончилось.

Он вышел из неё, споткнулся о стол и схватился за него, чтобы удержаться на ногах. Она приподнялась в попытке сесть, но он уложил её обратно, прижав к столу ладонью чуть выше груди.

— Лежи, — приказал он, и в глазах его мелькнуло нечто невыразимое.

Она прищурилась и презрительно скривила губы. И, хотя всё это казалось унизительным, она вдруг поняла, что больше его не боится. Если он желал зачать с ней ребёнка, то уж наверняка не причинит ей ощутимого вреда, верно? Осознание этого придало ей храбрости. Травмирование противоречило самой идее сделать её вместилищем новой жизни, которую он собирался впустить в этот мир. Любая рана, а тем более серьёзное увечье, поставит под сомнение хрупкий шанс на то, чего он стремился от неё добиться.

Это стёрло всякий страх.

— Что, если я никогда не забеременею? — бросила она злобно. — Будешь продолжать до бесконечности? Не отпуская моего мужа, расхаживая среди моего племени под личиной моего возлюбленного?

Это его задело. Ноздри раздулись от гнева, и он наклонился к ней, весь трясясь и с перекошенным лицом. Схватил за подбородок, чтобы она точно не отвернулась.

— Я сделаю тебе ребёнка, — сказал он с намёком на ярость во внешне самоуверенном тоне. Наклонился ещё ближе — так, что лишь пара дюймов оставалась меж их лицами. — Пусть даже на это уйдёт целый век, Галадриэль — мне всё равно. — Голос его упал до шёпота, пальцы на подбородке расслабились и теперь едва ли удерживали её. — Желаешь, чтобы это длилось так долго? Продолжишь избегать меня, чтобы это растянуть? Будешь сопротивляться? Пока не минёт ещё сотня лет, которую твой возлюбленный Келеборн так и будет чахнуть в своей зловонной клетке, потому что ты слишком горда, чтобы его спасти?

Слова будто хлестнули по лицу. С тем же успехом он мог бы ударить её; она задрожала, а глаза защипало. Моргнула, и сорвавшиеся слёзы обожгли виски. Тогда черты его лица смягчились — словно он был любящим мужем, старавшимся утешить и уберечь от невзгод. Он отпустил её подбородок и погладил большим пальцем по скуле, нежно вытирая слёзы.

— Тише, тише, — проговорил он и прильнул к её губам лёгким поцелуем. Отстранившись, он выглядел встревоженным, но она ему не поверила. — Я не хочу делать больно, Галадриэль.

Она посмотрела на него с ненавистью, уже не в силах сдерживаться. Нервы были на пределе.

— Эта боль — не в счёт?

Казалось, это заронило в нём сомнения. Она видела это по глазам. Сказанное ею подтолкнуло его задуматься о том, что он творил. Впрочем, в глубине души он уже давно оправдал себя — в противном случае он бы вообще этого всего не начал. Так — или же он просто лгал. Как бы там ни было, она не доверяла ни единому его слову, но его мотивы лежали за гранью её разумения. Она не была такой, как он.

Халбранд сглотнул ком в горле, глаза его потускнели. В свечении ламп он выглядел неописуемо печальным — словно эта печаль накрыла с головой и утопила всё, что осталось от его давно исковерканной души. Но одно воспоминание всё ещё было ярким, как свет солнца.

— Ты делала мне больно слишком долго, — прошептал он, и слова ожгли нагое тело, точно ледяной сквозняк из приоткрытого окна. — Меня мало волнуют те неудобства, что я доставляю тебе теперь.

Затем он отстранился, покинул её голой одиноко мёрзнуть на столе. Дрожа от холода, она обхватила себя руками, а он подобрал с пола свою одежду и вышел вон, оставив дверь открытой нараспашку.

Галадриэль не вставала. Она просто лежала, свернувшись калачиком, и тряслась вся, от макушки до пяток. Казалось, прошло много часов, пока она не поняла, что дрожь не прекратится — ведь сквозняк был не воображаемым, а самым что ни на есть настоящим. Собрав остатки сил, она аккуратно соскользнула со стола и встала на ноги. Подошла к окну, закрыла его. Опять обхватила себя руками, силясь побороть одолевавший её озноб. Она знала, платье было где-то на полу, но она не могла заставить себя подойти и разобрать кучу, в которую он свалил её одеяния, сорвав те с её тела.

Из оцепенения Галадриэль вывело окутавшее её тепло. Сперва мягкий и струящийся шёлковый халат опустился ей на плечи, а затем, ниже — руки, что заключили в утешающие объятия. Закрыв глаза, она представила на миг, что за ней — Келеборн, что это он обнимает её, утоляя тревоги, как делал раньше много раз. Она позволила себе погрезить наяву — и пусть это было не взаправду, но на мгновение буря в разуме утихла, а переполнявшая её грусть, что норовила поглотить и утопить в своих волнах, схлынула.

Он положил свою голову на её и нежно закружил пальцем по плечу. Другой рукой он провёл по её лицу, проскользнул под челюстью и наконец накрыл щёку. Галадриэль дала себе расслабиться в его объятиях — ибо в глубине души она знала, что была для него драгоценна и что он ей не навредит.

«Люблю тебя, Галадриэль», — услышала она шёпот Келеборна через бескрайнее море лет меж «тогда» и «теперь», и от этого воспоминания явь сделалась немного легче. Чуть менее невыносимой.

«И я тебя», — уловила она эхо своего голоса — тихий шелест из далёкого былого.

Рука на её плече замерла, недвижимая. Ладонь на щеке — тоже. За её спиной он показался жёстким, как доска, и Галадриэль в конце концов открыла глаза.

Перед собой, в тёмном отражении оконного стекла, она увидела своё лицо, а прямо за ним — его. Очертания их были совершенно чёткими и вместе с тем почти незримыми, как мираж в сумеречной дымке. Халбранд был призраком, воспоминанием, но Саурон выбрал это лицо, потому что именно его она случайно полюбила давным-давно, прежде чем выяснила, кто скрывался за этой обычной, непритязательной внешностью.

Поймав в отражении её взгляд, он вдруг понял, что она смотрит на него неотрывно, и тут же принял безмятежный вид, после чего повернулся к ней и чмокнул в распущенные волосы — казалось бы, в сердечном, но всё же в насквозь фальшивом жесте.

— Пойдём в постель, — позвал он тихо, и, погружённая в раздумья, Галадриэль едва его услышала.

Он осторожно взял её за руку и повёл от окна, шагая так медленно, как только мог, дабы её не спугнуть. Она пошла за ним, ведомая по коридорам, пока не очутилась в спальне.

Он подвёл её к ложу, откинул простыню. Галадриэль пробралась под её прохладное, нежное прикосновение, уставившись прямо перед собой и ни на чём не сосредотачивая взгляда. Халбранд гасил свечи, и их огоньки исчезали один за другим, оставляя лишь мерцание углей в камине. Потом он обошёл кровать и тоже скользнул под простыню.

В темноте он прильнул к ней, снова погладил по щеке, затем притянул к себе и опять поцеловал. Сначала она не двигалась — просто лежала неподвижно, пока он жался губами к её губам. Но вот он приоткрыл эти губы, и она подумала, что было бы не так уж плохо просто закрыть глаза и притвориться, будто это её муж, пусть даже всё было не так.

Она разжала губы и впустила в себя его язык, позволила стонать, ласкать и делать ей приятно рукой — снова. Позволила стащить халат с её нагого под простынёй тела, снова взобраться на неё сверху, снова войти в её тело, снова ею овладеть. Она не открывала глаз и пыталась представлять Келеборна, но это было почти бесполезно — тело её едва на это откликалось. Простыня свалилась, больше не прикрывая их сладострастных объятий — того, как переплелись ноги и руки — словно корни дерева, что уходят глубоко в почву.

Она открыла глаза и повернула в темноте голову, чтобы взглянуть в зеркало напротив. Это Халбранд был над нею, в ней. Он тронул её за подбородок и повернул к себе, чтобы наконец она на него посмотрела. Они глядели друг на друга, пока он двигался в ней с той же жестокостью, что пылала в его глазах… и Галадриэль не выдержала; разрядка прошла сквозь неё тысячей лучиков, брызнувших точно от самого солнца. Он кончил почти сразу после неё, вскрикнув надсадно, мучительно, и упал на неё в изнеможении.

После, когда оба они замерли в объятиях друг друга, и он перекатился к ней и обхватил руками так, словно они былилюбовниками, Галадриэль не сопротивлялась. И за это она возненавидела себя сильнее всего.

========== 3: Концепция (зарождение) ==========

В жизни могут быть две трагедии. Одна — потерять желание, другая — желать.

Джордж Бернард Шоу

*

Они лежали в объятиях друг друга на мягком покрывале, средь сатиновых и пуховых подушек.

Оба полностью одетые — и не было ничего непристойного в том, как они соприкасались. Он покоил голову на её груди, обняв за талию; ноги их переплелись. Галадриэль опиралась спиной на гору подушек, слегка приобняв его, пальцами лениво копошась в его волосах. Она неотрывно смотрела в пламя, наблюдала, как языки его скакали, плясали, мерцали, — и размышляла. За годы, что минули с тех пор, как ей пришлось согласиться на его условие, она много раз задавалась вопросом: а не сон ли это? Может, она вот-вот проснётся? Годы тянулись, а Халбранд всё не уходил — отказывался уходить, пока не выполнит свою часть уговора. Но дитя всё не появлялось.

Они, конечно же, пытались. Много раз — во гневе, срывая друг с друга одежды, делая друг другу больно; в отчаянии, когда она била его по щекам и плакала, а он всё равно терзал её — и слёзы лились не от того, что он брал её силой — хотя именно это он и делал, — а потому что они пытались, и пытались, и пытались, и ничего не получалось. Они пытались и в порыве страсти, разумеется, и оба — добровольно, оба искренне хотели этого действа, столь же волнующего, сколь и отвратительного — слиться в одно разумами, телами, душами. Они даже пытались делать это с нежностью — лёгкие, неторопливые касания перемежались с робкими поцелуями в полумраке, и его пальцы едва дотрагивались до её кожи — так он бояться попрать святость мгновения.

Но годы шли, а дитя всё не зарождалось. В глубине души она смирилась, что никогда больше не увидит Келеборна — что из насмешки судьбы вместо него это подобие человека так и останется навечно в её доме — продолжит ходить по коридорам, где должен был ходить Келеборн, сидеть за столом, за которым должен был сидеть Келеборн, купаться в ванне, в которой должен был купаться Келеборн, спать с ней на ложе, на котором должен был спать с ней Келеборн. Но всё это делал призрак. Он даже носил одежды Келеборна, что было, пожалуй, гнуснейшим из всего.

С течением лет она теряла чувствительность к боли и обидам, пока они не перестали волновать её вовсе. Пока он не заставил её забыть об ужасе, который вообще свёл их вместе, и пока не стали они просто жить этой ненастоящей, уютной домашней жизнью, казавшейся ей каким-то наваждением. Она словно застыла на краю пробуждения и всё никак не просыпалась, оставаясь наполовину во сне — и так каждый день. Узы их нитями вплелись в ткань хрупкого существования. При посторонних он принимал обличье Келеборна, но здесь, в этой обители, что предназначалась ей с Келеборном, он всегда был только Халбрандом.

Сейчас он тоже выглядел как Халбранд, отдыхая в её объятиях и поигрывая с тканью её платья в той же ленивой манере, что и она с его локонами. Он чуть подвинул голову на её груди, чуть приблизился к прикосновениям ладони. Галадриэль скользнула по нему взглядом, отмечая то, как он лишь наполовину накрыл её собой — всегда на краю, никогда не в середине.

Он зашевелился, медленно приподнялся и навис над ней, упираясь руками по обе стороны от её тела в подушки, что их окружали. Поднял лицо и взглянул ей в глаза. Смотрел долго, будто силился в них что-то отыскать. Галадриэль уставилась на него в ответ, её черты были бесстрастны.

Тогда он оседлал её бёдра, не торопясь, устраиваясь поудобнее, чтобы не слишком придавливать её своим весом, перенося большую его часть на колени. Затем взял её лицо в ладони, касаясь ошеломительно бережно, большими пальцами очерчивая круги на её щеках. Медленно наклонился и прижался своими губами к её.

Может, это был самый его нежный поцелуй из всех. Противоречивые чувства, что одолевали каждый раз, когда бы он ни бывал так ласков, накатывали на неё, словно бурные волны на берег, поднимаясь выше и выше, пытаясь снести, смыть всё на своём пути, утопить всё остальное вместе с ней самой. Она ненавидела это всем сердцем. Все эти годы с ним она не прекращала это ненавидеть.

Она откинулась головой на подушки и приоткрыла рот; она уже давным-давно перестала с ним бороться. Закинула руку ему на шею и ответила на поцелуй. Она знала, к чему он клонит, знала, чего он хочет. Но в этот миг что-то изменилось, и вместо того, чтобы лечь и позволить ему вести за собой, она решила, что этот сценарий ей надоел. Ей хотелось чего-то иного, поэтому она подалась к нему, толкнула и перевернула их, оказавшись сверху. С Келеборном она делала так много раз.

Она уселась на Халбранде, отметив, как переменилось в скудном свете от углей выражение его глаз. На лице отразилось удивление, и это было непохоже на всё остальное, что она видела прежде. Уже одно это было приятной сменой привычного ритма. Она подтянула наверх платье, чтобы не мешалось, затем взялась за его бриджи, ловко расстегнула их и выпустила его мужское естество. Обхватила и принялась ласкать. Он с шипением втянул воздух, уронил голову на подушку, и, казалось, всё его тело трепещет, дёргаясь с каждым движением её руки. При этом она ритмично тёрлась о него бёдрами чуть ниже, покачиваясь, отчего по всему её телу тоже вспыхивали искорки удовольствия.

В тот миг она сделала ещё кое-что, чего сама от себя не ожидала. Ей не хотелось терять времени, ублажая его руками, и он сам бессчётное число раз пользовался ртом — и чтобы удовлетворить её, и чтобы подготовить. Какой мог быть вред в том, чтобы отплатить ему тем же? Это было бы быстро, это бы сделало своё дело.

Она отсела чуть дальше и взяла его в рот. Халбранд встрепенулся, открыл глаза и посмотрел на неё с неподдельным изумлением. Она тоже подняла на него взгляд, когда её губы сомкнулись на нём, задвигалась ртом вниз-вверх — и он задрожал, а глаза его закатились. Он схватил её за волосы, стиснул в кулаке. Она закрыла глаза и сосредоточилась на своих движениях, и ласкала его, пока он не затрясся и каждый стон его не зазвучал прерывисто и слабо. Тогда она отстранилась.

Она ступила ближе, расположилась над его естеством и, придерживая рукой, насадила себя на него. Получилось немного болезненно, и она охнула и замерла, пережидая. Но он был влажным и скользким от её рта, и, когда она опустилась до конца, стало легче. С её губ сорвался лёгкий вздох.

Она наклонилась вперёд и обхватила его обеими руками — одной под плечо, другой за шею, — повела бёдрами и тоненько всхлипнула, а он гортанно застонал. Он обнял её, притянул ближе. Она подсунула ладонь ему под затылок.

То, как они ухватились друг за друга, позволило ей обрести опору и каждый раз приподниматься на достаточную высоту. Она двигалась на нём на мягком покрывале, средь сатиновых и пуховых подушек, и тесное их объятие, сплетение тел, не распадалось до самого конца — когда оба они уже задыхались, целовались, трогали лица друг друга, будто занимались любовью — хотя это была не любовь. Это никогда не было любовью.

Галадриэль продолжала мучительно насаживаться на него, и он встречал каждое движение толчком снизу, пока не настигла её дразнящая разрядка. Тело содрогнулось, стало сжиматься на нём, и эти спазмы заставили его освободиться — он излился в ней, исторгнув рваный стон. После тронул её лицо самыми кончиками пальцев, едва ощутимо, поймал её губы своими и поцеловал. На миг утратив над собой власть, она откликнулась на поцелуй со всей теплотой. Но очень скоро явь вползла обратно, вытеснив дымку блаженного забытия.

Отстранившись, она разомкнула их крепкое объятие и легла рядом с ним на мягкое покрывало, средь сатиновых и пуховых подушек. Теперь это было почти привычкой — ложиться и уповать на то, что на этот раз получится, что всё это закончится и к ней вернётся Келеборн. Только вот на самом деле она уже едва ли думала об этом. Она просто делала машинально то, что дóлжно, и не важно, как нежен, добр и мягок был Халбранд — это не меняло ровным счётом ничего.

Он вновь пожелал прильнуть к ней, вернуться в то мгновение, когда они мирно лежали на подушках. Она позволила. Он лёг на бок, с ней рядом, уложил голову ей на грудь, просунул предплечье под талию и закрыл глаза. Ладонь легла ей на живот — кажется, он сделал это почти неосознанно. Он повернулся лицом к её груди и поцеловал через ткань, прямо над сердцем.

Рука её вернулась ему в волосы, пальцы возобновили свою ленивую игру с локонами, массируя подушечками кожу головы.

Это убаюкало его, и он благополучно уснул у неё на груди.

*

В последующие недели в их распорядке дня совершенно ничего не поменялось. Всё было как всегда. Однажды после ужина она готовилась принять ванну. Хотелось погрузиться в горячую воду, скользнуть под её гладь и просто забыть обо всём хотя бы на время. Сделать передышку от этого безумия. От ванны поднимались завихрения пара, и она опустила руку под отражение комнаты в ней — проверить, насколько тепла вода.

Вдруг ни с того ни с сего на неё накатила волна дурноты. Галадриэль поднялась с табурета рядом с ванной и положила руку на живот.

И в мгновение ока рухнула на колени, исторгая из себя съеденное за ужином.

Началось с губ, а затем всё её тело яростно затряслось. Она оторопело уставилась на беспорядок на полу перед собой, и тут её наконец осенило. Годы. Потребовались годы, но в конце концов это всё-таки случилось. Сперва она испытала радость, чистое ликование, а затем пришёл страх, который тотчас же сменился всепоглощающим отчаянием. Теперь, когда дело было сделано, она всем своим существом осознала, как же она этого не хочет. Она поднялась, кое-как вышла из умывальной, и тут её вновь затошнило и заставило ещё раз схватиться за живот.

Ноги пронесли её через весь дом, и спустя пару мгновений она уже шарила по ящикам — так шумно, что шум этот эхом понёсся по коридорам. Наконец она остановилась; её глаза зажглись светом, когда взгляд упал на предмет, всё же найденный. Она схватила его — одинокий нож с изящной, увитой лиственным орнаментом рукоятью. Сделанный из чистого серебра.

За поступком не было конкретных мыслей. Она направила клинок на себя, остриём к животу, сжала рукоять. Руки жестоко тряслись.

— Нет!

Она оцепенела от его вскрика, не в силах пошевелиться. Он врезался в неё, одной рукой выхватил нож, другой обнял за талию и притянул к себе. Клинок звонко ударился об пол, и Халбранд отшвырнул его ногой прочь. Она услышала, как тот врезался в стену на другом краю комнаты, а после обе его руки оказались на ней, и он крепко её обнял. Запустил ладонь в волосы на её затылке, погладил, баюкая. Будто сквозь пелену в сознании Галадриэль ощутила, что его колотит дрожью так же, как её.

Перед глазами всё расплывалось, и она ощутила, как он стал успокаивающе гладить её по волосам. Так она поняла, что плачет.

— Тише, — пробормотал он, гладя её по голове, снова и снова. — Я с тобой, Galadriel. — Он произнёс её имя нежно и по-эльфийски. — Nanyë nyérinqua, nîn meleth (Прости меня, любовь моя), — прошептал он потом. — Amin mela lle. Amin mela lle… (Я люблю тебя. Я люблю тебя…)

От сказанного она затряслась сильнее и заплакала пуще прежнего, поднимая руки и вцепляясь в его одежды, яростно сминая ткань в кулаках. Никогда ещё за годы, что провели они вместе в этом зловещем сне, не говорил он ей этих слов. Не то, чтобы она хотела их услышать, потому что чувства были взаимными. И не то, чтобы они могли успокоить её и принести хоть какое-то утешение. Ничего из этого.

— Nanyë nyérinqua, nîn meleth (Прости меня, любовь моя), — повторил Халбранд тихим шёпотом, затем наклонил голову и запечатлел на её лбу долгий поцелуй. — Namárië. Hara máriessë. Amin mela lle. (Приди к благодати. Будь счастлива. Я люблю тебя.)

Галадриэль склонила голову ему на грудь и зарыдала ещё горше.

*

В последующие дни Халбранд обыскал дом снизу доверху и избавился от всех предметов, что Галадриэль могла бы использовать как орудие, чтобы нанести вред себе или ребёнку, которого ждала. Ещё он не спускал с неё глаз, никогда не оставлял одну надолго. Задерживался в дверных проёмах. Настаивал на том, чтобы помогать ей с тем, с чем помощь совершенно не требовалась. Будь то умывание, одевание или подъём и спуск по лестнице — везде и во всём он навязывал ей себя. Всё что угодно — лишь бы она не перенапрягалась. Всё, чтобы предотвратить несчастье, которое могло постигнуть дитя, что носила она под сердцем.

Где дни — там недели, где недели — там месяцы. Эльфы поздравляли её и подбадривали, с тех пор как стало заметно, что она в положении, и за совсем короткий срок об этом узнали все вокруг. Принимая их добрые пожелания и подарки, ей приходилось улыбаться. Приходилось держать его за руку при посторонних. А по ночам, ложась с ней в постель, он часто клал голову на округлость её живота и слушал, как шевелилось и толкалось в ней дитя. Ладонью, ласковой, как летний ветерок, он гладил чувствительную кожу поверх тонкой ткани её ночной сорочки. Иногда он так и засыпал. Иногда он целовал её живот — нежнее нежного, в самую его верхушку, — а затем возвращался в её объятия, чтобы крепко прижать к себе, убаюкать.

Как-то вечером Галадриэль осмелилась задать вопрос, который мучил её с тех самых пор, как она узнала, что внутри неё зародилась жизнь.

— Ты заберёшь у меня ребёнка? — прозвучал вопрос, и она неосознанно обхватила живот руками в защитном жесте.

Халбранд замер в другом конце комнаты, где прибирался; он взял на себя многие обязанности по дому — по своему желанию, и не жаловался. В конце концов, всё складывалось так, как затеял он.

Медленно, он оставил то, чем занимался. Подошёл к кровати, на которой она отдыхала полулёжа. Срок был уже большой; теперь недолго оставалось.

Он сел на край кровати, не очень далеко от Галадриэль. Хотя он на неё не смотрел. И не делал попыток к ней прикоснуться.

— Хочешь его оставить? — спросил он вдруг, по-прежнему предпочитая смотреть не на неё, а в стену перед собой.

Она опустила взгляд на живот. На руки, что обхватили его, будто силясь уберечь. Ныне, когда время почти вышло, мысль, что он отнимет у неё малыша, возьмёт себе, казалась невыносимой. Она была уверенна, что именно так он и замышлял изначально. А иначе в чём смысл всего этого? Сделать ей ребёнка, а потом бросить их обоих? Это направление мыслей вело в тупик, одно не вязалось с другим. Наверняка он хотел забрать у неё своё чадо и взрастить его сам, сломить и извратить его, ввергнуть во тьму — воспитать по своему подобию.

Она не отвечала, и он продолжил говорить.

— Однажды ты попыталась… — напомнил он, хотя произносил слова медленно и осторожно, — …покончить с его жизнью, как и со своей. — Повисла короткая пауза. — Теперь ты хочешь его оставить?

Она сглотнула ком в горле. Погладила живот, ощутив, как ворохнулось внутри дитя. Глаза защипало. Она не отвечала ему долго. Она до безумия боялась, что он обернёт её ответ себе на пользу и сделает что-то, что больно её ранит. Но солги она — и рано или поздно он всё равно узнает правду. Солги она — это не изменит конца.

— Да, — шепнула она в ответ и моргнула. Слёзы потекли по щекам. — Я бы хотела его оставить.

Халбранд сидел неподвижно. Наконец, спустя, казалось, вечность, он забрался глубже на кровать и прилёг рядом. И молча обнял.

— Ná, nîn meleth (Да будет так, любовь моя), — проговорил он тихо и поцеловал в макушку.

*

Роды были мучительными, но длились недолго. На свет появилась девочка. Когда всё было позади, и новорождённую помыли и передали ей в свёртке цвета слоновой кости, Галадриэль взяла её и вдруг поняла, что улыбается, и даже ухмыляется. Наконец она тихонько рассмеялась. Безграничная радость этого мгновения затмила всю боль, которую ей только что пришлось вытерпеть, и Галадриэль нежно погладила пальцами крошечные розовые щёчки, с восхищением глядя на создание у неё в руках.

Все служанки и помощницы не спеша покинули спальню, давая им уединиться. Галадриэль едва это замечала, совершенно очарованная малюткой в своих объятиях.

— Можно мне её подержать?

Голос выдернул её будто из другого мира, и в смятении она подняла взгляд. Единственным, кто не вышел из комнаты, был он, Халбранд. Он стоял в углу, у окна.

Галадриэль глянула на свою дочь. Она сомневалась, что хочет передать её ему. Он мог взять дитя и уйти, а она была слишком слаба — она не смогла бы его остановить. Пока она пыталась побороть этот страх и сердцем, и разумом, Халбранд оттолкнулся от стены, на которую опирался, подошёл к кровати и стал с нею рядом.

Он медленно протянул руку и дотронулся до головки девочки. Прикосновение вышло нежным и лёгким, почти невесомым.

— Можно? — повторил он.

Галадриэль чувствовала, как дрожит от ужаса перед тем, что случится дальше, но она собралась с духом и протянула ему малютку. Он осторожно принял её, беря в обе руки её крохотное тельце, ладонью поддерживая голову. Долго-долго смотрел на неё, и Галадриэль увидела, как, вновь подходя к окну, он едва заметно покачивает её дитя…

«Наше дитя», — пришлось ей напомнить себе, и мысль эта уколола, точно игла.

— Amatúlië. Vandë omentaina (Будь благословен прибывший. Добрая встреча), — поприветствовал девочку Халбранд. — Elen síla lúmenn’ omentielvo. (Звезда осветила час нашего знакомства.) — Он медленно наклонился и запечатлел на крошечном лобике поцелуй. — Hara máriessë. (Будь счастлива.)

Ещё на мгновение он задержался с нею у окна, стоя в лунном свете, после чего снова подошёл к постели и вернул дитя Галадриэль. Она легко приняла малышку в свои объятия, слишком поздно осознав, что перед глазами всё плывёт от слёз. Долгий, долгий сон. Самый долгий в мире кошмар, что всё больше и больше напоминал какое-то извращённое подобие семейного счастья. Она не знала, что хуже — то, что в конце это больше не было кошмаром, или что всё-таки было, невзирая ни на что.

Халбранд тронул её за подбородок, поднял к себе так, чтобы она смогла на него взглянуть. Наклонился и поцеловал её в лоб, едва касаясь губами кожи. Взял в ладонь её щёку, объял своим теплом.

— Hanta hantanyel, nîn meleth (Благодарю тебя, любовь моя), — прошептал он.

А после он поцеловал её, и губы Галадриэль задрожали от неизъяснимой мягкости этого жеста.

В ту ночь он остался с ней в постели. Её девочка лежала в колыбели рядом с кроватью, не дальше чем в шаге от Галадриэль, и она всё время смотрела на малютку. Халбранд потревожил её раздумья, положив на неё руку — ладонью на плечо. Заметив это, она поняла, что ей хочется повернуться к нему лицом — и так она и поступила. Он обнял её, прижал к себе под одеялом. Она обняла в ответ. Теперь это просто привычка, убеждала себя она. Просто так было у них заведено.

Они уснули в объятиях друг друга; их дочь мирно спала рядом, путешествуя по царству грёз.

*

Утром Галадриэль проснулась от плача новорождённой. Она обернулась и откинула одеяло. Встала с кровати и огляделась. Халбранда не было. Тут же переключившись на девочку, которой она ещё не успела выбрать имя, Галадриэль взяла её на руки и стала успокаивать, укачивая и нежно похлопывая по спинке. Когда малютка притихла в материнских руках, Галадриэль вышла из спальни и прошлась по дому.

Она обыскала его весь. Халбранда нигде не было. «Значит, он вышел», — подумала она, и ноги сами понесли её к порогу парадной двери. Не одетая толком, она едва ли об этом помнила. Она ступила в яркий свет дня с малышкой на руках, в отчаянии ища… Что она искала? Она замерла от внезапности этой мысли, поразившей её.

Вдалеке, на дороге, она различила силуэт.

Она пошла ему навстречу. Босая, в ночной сорочке, с младенцем на руках. Наверное, для того, кто бы ни увидел её, это бы выглядело безрассудным — выйти из дома в таком виде, — но её вдруг обуяло какое-то безумие. Откуда-то она знала, кем был тот, на дороге, и ей нужно было удостовериться в этом прежде, чем хаос в её сердце и разуме засосёт её в свою непроглядную черноту.

Наконец фигура обрела чёткие очертания. Галадриэль замедлила шаг, как только её настигло осознание.

Вокруг — никого. В этой уловке не было нужды.

Он не предупредил. Не оставил записки. Не попрощался. Он ушёл посреди ночи… покинул её, покинул дитя, которое породил с нею вместе — сделал так, как она, казалось, хотела, чтобы он сделал. Она ждала этого так долго! Но теперь, когда это случилось, в душе её разверзалась дыра, что норовила поглотить её всю без остатка.

Келеборн приближался осторожным, неуверенным, нетвёрдым шагом. Он не был ни избит, ни искалечен, хотя исхудал и ослаб — но от зрелища, представшего пред ним, затрясся, и руки по бокам сжались в кулаки. Он сбавил и без того небыстрый шаг, неотрывно глядя на дитя в её руках, и в итоге так и остановился посреди дороги.

Галадриэль сама пошла к нему, нежно покачивая свою девочку в надёжных объятиях. Келеборн не сводил с ребёнка глаз.

Дойдя до него, она остановилась в паре шагов.

На лице её супруга отразилось величайшее, безмерное страдание; за всё время, что провела с ним, она не видела его таким. Губы его дёрнулись, на скулах заходили желваки, и глаза заблестели — в них стояли слёзы, что пролились бы, моргни он хоть раз.

— Чей это ребёнок? — спросил он наконец, голосом едва громче хриплого шёпота.

Сотня вариантов была у Галадриэль, чтобы ответить на этот вопрос, но правильного среди них не находилось. Как же долго она к этому шла! Теперь она не понимала своих чувств, а ей просто хотелось радоваться такому долгожданному возвращению мужа… но в этом с самого начала и заключался весь смысл, верно? Он растоптал их союз с Келеборном, проложил между ними пропасть… сделал всё возможное, чтобы обеспечить такой итог — каким бы зыбким он ни был, — чтобы она навсегда оставила Келеборна и хотела, тянулась, стремилась — к нему. Такова была цель? Таков был умысел? Непрестанное напоминание об их связи — и живой пример того, на что она способна. Дитя, что живёт, дышит, смеётся, взрослеет, превращается в девушку прямо у них на глазах. Горькая правда, которой Келеборн никогда не простит и не забудет.

Наконец она решила, как ответит. Только этот ответ и имел смысл; Келеборн или примет его… или нет.

— Мой, — провозгласила Галадриэль, и её голос не дрогнул.