Иду на свет [Мария Анатольевна Акулова] (fb2) читать онлайн
- Иду на свет 1.03 Мб, 299с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Мария Анатольевна Акулова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Иду на свет Мария Акулова
Пролог
За четыре года до основных событий. — Как назвала хоть, Альбин? — Данечка… — В честь Данилы? — Да… Пусть мой таким же вырастет… — А отчество? Пауза, после которой глухое: — Александрович Примеров. Игнат запретил.* * *
Пётр в последнее время редко садился за руль. С тех пор, как нанял водителя — получил несколько дополнительных рабочих часов. Но сегодня пальцы с силой вжимались в обитый кожей руль. И пусть перед глазами должна быть только дорога, мысли о ней — в голове. Но ему то и дело приходилось промаргиваться, потому что перед его — совершенно другое кино. В ушах — разговор. На фоне — кряхтение младенца. Его внука. Его, мать твою, внука… Чувствуя, что гнев возвращается, Пётр потянулся к экрану автомагнитолы. Когда он звонил Игнату в последний раз? Почти неделю назад. Чем закончилось? Конечно, чувством гадливости и непонимания. Долгими раздумьями. Осознанием, что в этом — его крест. Поиски сил, чтобы нести. Но тогда… Он ведь не знал ещё, что этот щенок сотворил… Пётр не успел нажать вызов, когда услышал, как по салону разносится звуки входящего. На экране: «Санта»… И первая реакция, как всегда, тепло. Она звонит ему сказать то, что он и сам знает. Видел списки. Его умница поступила на бакалавриат. Его малышка — будущий юрист. И через сорок минут, когда он вернется домой, когда немного придет в себя, когда сделает так, что Игнат осознает, какую жесть творит, он погладит дочь по голове, обнимет крепко и искренне скажет, что не сомневался. Но вот сейчас Пётр скидывает. Набирает своего старшего… Который всегда был сложным. С которым всегда было сложно. Но о котором он и подумать не мог… — Алло, отец… Он отвечает так, будто одолжение делает, а у Петра вслед за пальцами, которые впиваются в руль, сжимаются челюсти. Он не матерится. Старается, во всяком случае, но вот сейчас… — Ты что о себе возомнил, говнюк? Он и людей-то не оскорбляет. Никогда не позволял себе подобного ни с одним из своих детей, но старший сотворил такое, что иначе не обратишься. Да и ему — как с гуся вода. Фыркает там, паузу держит… — Донесла, значит… Шипит, будто это она виновата, что донесла. Она, а не он, что ведет себя, как говно последнее… — Мне Мила твоя «донесла», Игнат. Позвонила вчера, рыдала… Я не поверил. К Альбине поехал… Пётр замолк, сам толком не зная, чего ожидать. А в ответ ему — тишина. Машина несется по крайней левой. Глаза щиплет так, будто воздух пересушен. Сердце, которое начало болеть ещё в квартире у Альбины, до сих пор никак не успокоится. В подлокотнике есть таблетки. Нужно достать, выпить, съехать на обочину и постоять. Подышать. Успокоиться. Вспомнить о Санте и её новости. Забыть об Игнате и о новости от него… — И как съездил? Вопрос Игната — с едкой издевкой, сердце Петра сильнее сжимается. Лицо — кривится. Будь они сейчас рядом — его «наследник» уже получил бы пощечину. И это тоже вопреки. Потому что ни разу… Ни на одного из них он руку не поднимал. На одинаково любимых троих своих детей. — Ёрничать не смей! Услышал? — рука Петра ударила по рулю. Он не знал, слышен ли звук на стороне сына, но это и неважно. Он не для устрашения. Он просто сдержаться не может. Его натурально рвет на части. Он никак не может вписать в картину мира. В то, чему сам сына учил. Любви. Ответственности. Верности. Честности. Уважения. Он не дурак, он всегда видел, что Игнат — тот ещё эгоист. Он сознательно не облегчал сыну жизнь там, где знал — парень может и должен добиться сам. Он получал за это свои камни. Обвинения в нелюбви. В том, что бросил. Он многое ему прощал. Он всегда готов был протянуть руку, если сын придет. Сын же… — Отец… Орать не надо… Поздно воспитывать… Ответил, будто утомленно, разозлив ещё сильнее. Пётр слышал, как бьется его сердце. В груди, в висках. Потянулся к верхней пуговице рубашки, чтобы ослабить. Как с удивлением, краем сознания, отметил, что она и не застегнута. Так а почему воздуха-то мало? — Я тебя воспитывать буду, пока жив, Игнат! Ты что натворил? Ты что, блять, натворил? Ты давно Миле изменяешь? Вы же расстались с Альбиной. Я же тебя просил… Я же тебе объяснял!!! Я же тебя спрашивал… — О чём ты меня просил? О чём ты, блять, меня просил? Санту свою проси убожескую, а от меня отвали!!! Мазать во всё это ещё и Санту — было низко. Она тут ни при чем совершенно. Упоминание её имени укололо Петра ещё раз. И снова больно. Дальше — воспоминание об агукающем младенце, которому месяц с небольшим уже, а родной отец не глянул даже… Урод потому что. — Альбина тебе сына родила, Игнат. Это кровь твоя… Плоть это твоя… Ты не можешь на него глаза закрыть… В душе Петра продолжало клокотать, но голос даже для него внезапно спустился до шепота. Так, будто это должно бы помочь достучаться. Хотя сейчас чуйка подсказывала — ничто не поможет… Игнат молчал, Пётр гнал машину прочь от квартиры, в которой спит новый Щетинский… — А с чего ты решил, что она его мне родила? Отвечать вопросами — типично для Игната. Он так защищается. И вот этот — глупейший, на самом-то деле — вопрос мог снова заставить Петра взорваться. Но он только закрыл глаза чуть на дольше. Сглотнул, кривясь… — Я его видел… Он наш. Игнат… Собирался продолжить. Собирался попросить. К совести возвать. К уму. К сердцу. Только вот Игнат фыркает, будто сильнее вжимает трубку в ухо. Наверное, смотрит в одну точку и зло. Потом же цедит: — А я не уверен, что он мой, отец. Она под женатого легла. Думаешь, её хоть что-то остановило бы? Сегодня этого признаю — завтра ещё десять принесут. Мне каждого кормить? — Ты что несешь? Это же ребенок твой… — Ты так за него переживаешь, как будто твой, а не мой… Хотя подожди… Это ты же у нас по молодняку, да? — Игнат… Сына понесло. Что будет дальше — Пётр знал. Обратился, прося затормозить, да только… — Что, «Игнат»? А, Пётр Юрьевич? Вот что «Игнат»? Это ты от юбки к юбке бегаешь. Это ты одну на другую меняешь. По студенткам выступаешь… Это ты, уж прости, лет через пять себе кого-то помоложе да покрасивее найдешь. Родит она тебе кого-то… Ты и этому «кому-то» имечко ебучее придумаешь. И я вполне допускаю, что Альбину шпарить мог… Не брезгуя… — Закрой свой рот. Реакцией на угрозу отца, произнесенную тихо, стал смех. Лучшая защита — это нападение. Игнат знал с детства. С детства же знал, как больнее всего нападать на отца. — Понятия не имею, в какой момент ты решил, что имеешь право звонить мне, что-то требовать, Петр Юрьевич… — Я твой отец!!! Пётр не сдержался. Рука снова по рулю. Голос — вверх до крика. А Игнату всё равно. — Когда ты нужен был мне, отец, ты выбрал других. Вот теперь их и учи. У меня есть семья. Я её храню. У меня нет никакого сына. И отца у меня тоже нет. Ушел и не вернулся. Игнат произнес ядовито. Дальше — скинул. В машине стало тихо настолько, что прерывистое дыхание и гул сердца водителя были слышны, будто к кашемиру пуловера прикреплена микрофон-петличка. На языке крутилась толпа слов, которые Петру бы сказать… Которые он уже миллион раз говорил. Которые, мать твою, доказывал. И на которые каждый раз получал одно и то же. Игнату бросить подобное — как два пальца об асфальт. А ему… Сердце продолжало разгоняться. Вместе с ним — машина. В глазах мужчины щипало. В ушах звенели «сына нет»… А потом — «и отца тоже нет»… Больно было до невозможности. И не разберешь, это морально или уже физически. Но главное — непонятно. Где тот момент, когда всё не так пошло. И где та черта, за которой Игнат наконец-то поймет… А может и правда ошибся? Может и правда виноват? Почувствовав, что в грудной клетке становится будто тесно, Пётр потянулся рукой к подлокотнику. Шарил вслепую, пытаясь найти таблетки. Казалось, что уже почти поймал, но упустил — потому что на экране опять входящий. От Санты опять… Он бросает поиски. Тянется, хочет принять. Ведь именно она — его лучшая таблетка. Она — доказательство того, что и хорошо у него тоже получается… За несколько сантиметров до экрана он чувствует резкую боль такой силы, что даже скрючивает. Жмурится, думает о тормозе, тянется ладонью к ребрам… Санта продолжает звонить, Пётр пытается сделать вдох. И не может.Глава 1
Прошло четыре года. Пальцы Санты скользнули по мокрым волосам, она подняла подбородок, подставляя лицо струям воды. Откровенно горячей. Настолько, что душевая наполнена густым паром. Сам воздух тоже горячий и влажный. Струи ощутимо бьют по щекам, плечам, ключицам, кожа на которых — моментально краснеет. Но будь у Санты возможность сделать напор сильнее, а температуру ещё выше — она ею непременно воспользовалась бы. Ведь, как оказалось, она любит из всего брать максимум. Как оказалось, она очень жадная. И, как оказалось, очень везучая. На улице — декабрь. Самые длинные ночи и темные утра. На часах — немного за семь. Выбираться из кровати с каждым днём всё сложней, какие витамины ни принимай. Единственная надежда на вот такой душ, иначе… Из этой кровати Санта точно не выбралась бы. Девушка держала глаза закрытыми, позволяла струям попадать в рот, была частично оглушена звуками бьющих сверху струй, а всё равно услышала, как открылась дверь в смежную с давно не холостятской спальней ванную. Не обернулась, не испугалась, только улыбнулась, переключая воду на куда более щадящий тропический душ, продолжая водить по волосам, запрокидывая голову выше и чувствуя, как тяжелые черные пряди отлипают от мокрой спины. По которой почти сразу идет холод, он же щекочет ягодицы, бедра и икры. Потому что открывается уже следующая дверь — стеклянная и запотевшая. В душевой на мгновение становится прохладно. Потом — снова горячо. Замкнутое пространство быстро прогревается. В животе у Санты начинает томительно тянуть… Губы сами собой растягиваются… Первыми Санта чувствует руки Данилы — они ложатся на её мокрые бедра, сжимают с силой. Так, будто она не из его кровати только выскочила, а вернулась с Далекого севера. Дальше — в ягодицы упирается нежная, но в то же время обжигающая кожу головка. Сверху продолжала лететь вода, сзади Санту грело приблизившееся мужское тело. На которое можно откинуться, почувствовать, как руки Данилы едут по животу, тянут на себя, сжимают полушария груди… Данила немного сгорбился, прижимаясь губами к шее Санты. Она наклонила голову, давая больший доступ, забросила руку назад, чтобы пропустить сквозь пальцы его волосы, чуть оттянуть, почувствовать, что в отместку он болезненно сжимает подушечками соски… И острота ощущений стреляет внизу — в промежности. Она же срывается с пухлых губ тихим стоном. Которых будет много — оба знают. Которые Данила любил гасить ртом. Поэтому оставляет грудь, скользит руками по влажному телу одновременно вниз и вверх. Санта прогибается непроизвольно, шире расставляя ноги, мужские пальцы проезжаются по лобку… Одновременно с этим Данила придерживает за подбородок, поворачивает голову Санты, прижимается к полуоткрытым губам, ныряет между ними языком… Его движения — уверенны, откровенны и похотливы. Санту очень быстро привычно начинает потряхивать от них и осознания своей желанности. Данила привычно же очень быстро становится неконтролируемо жадным. Когда он уверен, что Санта не отвернется, отпускает подбородок, возвращается к груди. Мнет, одновременно скользя пальцами по самым чувствительным точкам на женском теле между ног. Может уже такими ласками довести — прекрасно это знает. Но хочет большего. Не проникает пальцами, ходит кругами, дразнит, а когда слышит, что у неё ускоряется дыхание, она будто пытается поймать и в себя направить, съезжает пальцами на талию, прогибает в пояснице сильнее, толкает из-под продолжавшего бить по головам тропического душа к стене. Одновременно вжимает в неё раздразненной грудью, прикусывает нижнюю губу и толкается членом сразу сильно — до упора. Замирает, слыша, как Санта со стоном принимает. Она жмурится, потому что это всегда остро. И это всегда так хорошо… Между стеной и ее грудью протискиваются ладони, Данила снова сжимает и делает короткое движение назад, а потом сильнее в неё… — Боже… Санта шепчет против воли, Данила никак не реагирует. Немного назад — быстрее в неё… Пальцы — до боли в кожу. Горячее прерывистое дыхание впитывает девичья скула… Санте страшно потерять равновесие, но и сдержаться она не может — отрывает ладонь от кафеля, заводит за спину, царапает мужской бок, как бы просит… И снова стонет, жмурясь, прогибаясь сильнее, потому что просить Даню не надо. Он ускоряет толчки, наращивая темп. Таранит сзади, закрывая их от бьющей с потолка воды. А Санта утопает в удовольствии от всего. Чувства, что он в ней. Осознания, как сильно хочет. Боли из-за его слишком сильных сжатий. — Моя вся, да? Судорожно кивает, отвечая на вопрос. Ощущает, что его движения становятся агрессивнее, «мстит», отпуская себя, впиваясь в кожу на его боку сильнее. — Скажи, Сант… Слышать хочу… Данила просит на ухо, а Санта мотает головой, потому что кажется, что она сейчас не сможет сказать, но он слишком настойчив… Прихватывает её мочку зубами, проникает под новым углом. Так, что Санта упирается лбом во вжатое в кафель предплечье, чувствуя, что рот неприлично широко открыт, а ноги уже дрожат от напряжения… И сама не заметила, как оказалась на носочках. — Твоя… — Санта шепчет в ответ, чувствуя поцелуи на плече, шее, снова поворачивает лицо, затягивает его язык своим языком, взлетает на каждом толчке… Пока не уворачивается, не ловит взгляд, не шепчет: — Дань, у меня перерыв… Напоминает, пока совсем с ума не сошла, отмечает, что его лицо — напряжено. Взгляд — цепкий. Он редко вот такой с ней. Но сейчас сканирует, будто проверяя что-то… У неё на секунду сердце замирает, а потом он моргает, кивает… — Я помню, — целует в губы коротко. — Выйду… Обещает… И Санта ему верит. Всегда и во всем верит. Отворачивается, снимает руку с мужского тела, закрывает глаза и концентрируется на ощущениях… Слушает, как быстро бьется её сердце, как Данила глубоко и часто дышит, знает, что он не просто так прижимается к ней всем телом. Вплоть до губ и носа. Он любит быть полностью в ней. Входить до предела. Дуреть от запахов. Любит слова. Особенно, когда она в своих чувствах признается… И теперь смешно даже, ведь Санта так сильно боялась когда-то о них говорить. Он сам безумно любит её. Особенно у него сносит крышу, когда наживую. Пальцы мужчины ложатся на клитор ровно тогда, когда Санта за шаг до оргазма, она чувствует нажатие одновременно с острым толчком… И её взрывает. Внутри — сокращения, которые усугубляет то, что Данила не прекращает двигаться. Густой воздух вдруг становится непригодным для полноценного вдоха, Санте хочется вдвое согнуться, переживая, но руки Данилы держат крепко. Он делает шаг вперед, вжимая её тело в стену, снова ловит губы, толкается быстрее, на грани с грубостью. Фиксирует пальцами кисти Санты над головой, вдавливает нос в её щеку, прогибая дугой себе навстречу, заставляя до боли упереться локтями. Ей чертовски неудобно… И чертовски же плевать. Пол скользкий. Стена тоже. Она чувствует самое сладкое в мире бессилие… И абсолютно верит Дане. Будет падать — он подхватит. Её оргазм уже бежит по крови, и это осознание подогревает его… Чего не хватает ему, чтобы взорваться вслед, — Санта знает. Только сама же чуть оттягивает… Ловит кайф от того, как он её откровенно хочет. Что у самого аж скулы сводит. Он будто злится. Мнет. Подчиняет… Вдалбливается, себя не контролируя. А на самом деле… — Очень люблю тебя… Санта шепчет, повернув голову, Данила кривится и стонет на одном из решающих толчков… Оба знают, что она рисковала, потому что он еле успевает сделать то, что обещал… Густые брызги бьют по девичьим ягодицам. Санта утыкается в кафель лбом, чувствуя резкое опустошение. Сама пытается отдышаться, а пальцы Данилы снова лежат на её талии… Но теперь они нежно гладят. Санта чувствует Данин взгляд. Он бродит по мокрому телу. Задерживается на её коже, покрытой его семенем… Потом тянется губами к шее сзади, целует, шепчет: — Хорошая моя. Девочка любимая. И пусть абсолютно глупо, но вслед за телесным, Санта переживает душевный оргазм. Когда всё снова переворачивается. Губы — улыбаются. На душе — счастье… Он её так благодарит за отдачу. И если она сама так будет реагировать на каждое его нежное слово до самой смерти — Санта не против… Продолжая улыбаться, стоит, пока Данила споласкивается за её спиной, выдавив на ладонь сначала шампунь, а потом свой гель для душа. Кабину заполняет стойкий запах свежести, ели и цитруса. Для Санты — запах чистого кайфа. Когда вторую порцию Даня размазывает уже по ней, Санта улыбается сильнее. Смотрит, повернув голову, как мужчина смывает следы с её ягодиц, снова переключив воду на лейку и сняв с держателя. Как оглаживает спину, даже по ногам скользит, а потом разворачивает, смотрит во влюбленное пьяное лицо, усмехается… — Ты сама не замкнулась… Не смотри на меня… Данила подкалывает, Санта счастливо краснеет. Конечно, не замкнулась. Только дура замкнулась бы от такого. Воду выключил Данила. Он же первым ступил босыми ногами на пушистый ковер. Быстро просушил тело, прошелся ворсом по волосам. Подал руку Санте… По-джентельменски. Потом сам же набросил на женские плечи полотенце, начал вытирать, давая Санте почувствовать себя «куклой дяди Дани» в лучшем значении этих слов. Такие моменты она любила не меньше, чем когда он с ума сходит от страсти к ней. Нежность Данилы Чернова — это тоже её краш. В жизни никому не отдаст. — Оживай, Сант. Опаздываем. Я пока кофе сварю… И пусть в том, что сейчас она — не живая, не мертвая, виноват он сам, но когда Данила приказывает, закрепив полотенце на бедрах, Санта послушно кивает, поворачиваясь к зеркалу. Уже в нем прослеживает, как мужчина движется по спальне, открывает дверь в коридор. Оглядывается только там. Санте кажется, смотрит как-то пристально. По голым плечам бегут мурашки, пусть причин бояться нет… Она улыбается, ожидая ответной улыбки, но Данила то ли не замечает этого, то ли жадничает. Отворачивается, идет в сторону кухни. Обоим понятно, что он правда сварит кофе, высохнет, оденется и соберется раньше, чем она «оживет». У них опыт. Они вместе уже почти полгода.Глава 2
Сборы заняли у Санты около получаса. Когда она вышла на кухню, полностью готовый Данила допивал свой кофе, листая новости на телефоне. Не обделил вниманием её появление. Провожал взглядом до стола. Когда села, придвинула чашку, сделала первый глоток, благодарно улыбаясь, кивнул, отвечая. В её голове было ещё немного туманно после их утреннего секса. У Данилы с этим всегда проще — он быстро переключается. Несколько десятков минут назад вел себя так, что Санта в жизни не усомнилась бы: она — обязательное условие его существования. Данила скорее умрет, чем оторвется, недотрахав. А сейчас — спокойно сидит напротив, увлечен чем-то своим. Спокоен. Неспешен… Она же смотрит, как указательный палец мужчины еле-еле скользит по экрану, прокручивая чей-то длинный пост, и вспоминает, как он же ласкал её кожу. По щекам бьет жар, колени непроизвольно сжимаются, Данила, будто чувствуя, снова вскидывает взгляд на её лицо… Снова смотрит цепко. А Санте кажется, что её с поличным поймали. Напротив — самый проницательный прокурор, который держит в кулаке её сердце, читает мысли… А потом хмыкает. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы проникнуть ей под кожу. Прочесть, как книгу. Досконально изучить язык глаз. Ещё прошлой весной Санта не поверила бы, что мужчина, которого она сама любила с детства, который учился у её отца профессии, которого она записала в кумиры, смирившись, что ей в жизни смелости не хватит признаться в своих чувствах, возьмет её на стажировку. Что с его готовности просто по-человечески помочь в ответ на просьбу матери Санты начнется их история любви. Что в итоге именно он станет её первым. Примет её чувства. Даст им шанс. Не оттолкнет по ненадобности или испугавшись серьезности, а рискнет попробовать. Что сам же влюбится. Что из просто трусливой умницы она станет его любимой женщиной. Что для этого понадобится гора храбрости. Что она её в себе найдет. Санта смотрела на Данилу, нежно пожирая. Он — эту жадность поглощая. Но в какой-то момент стал совсем серьезным. Первым оторвался. — Пей, остынет… Кивнул на чашку, приказывая, Санта ответила улыбкой. Потянула к губам. Сделала глоток. Повернула голову к окну, чтобы ускорить процесс. Им действительно неплохо бы выйти побыстрей. Даниле нужно в офис. Ей самой — на пары. И нет никаких сомнений, что любоваться друг другом можно до бесконечности, но один из главных ресурсов, в которых они ограничены, — это время. Об их отношениях по-прежнему известно только им. Они не съезжались, хоть и чаще проводили ночи вместе, чем порознь. Эта тема наравне с ещё несколькими Данилой уже поднималась. И пусть Санта образца июля ответила бы на любое его предложение, просьбу, да даже намек безоговорочным «да», Санта в декабре — уже немного другой человек. С другими страхами. Думать о которых сейчас не хочется. Лежавший на столе телефон Данилы завибрировал. Санта вздрогнула, непроизвольно бросая взгляд на источник тревожного звука. Была уверена, что Чернов тут же возьмет. Но шли секунды, а вибрация не унималась. Санта в недоумении подняла взгляд на Данилу. Который будто застыл. На экране чье-то имя. Этот номер забит в телефонной. Входящий звонок. А его палец замер над экраном. Он не берет. Смотрит просто. Долго смотрит… Потом же жмет отбой. — Всё нормально? — вскидывает на Санту взгляд чуть резче, чем она ожидала. Смотрит остро, дальше — с прищуром… И пусть Санта совершенно точно знает: на неё вот так смотреть не за что, но по коже проходится холодок. Ей бы сдержаться, но когда Данила закрывает глаза, мотает головой, а потом смотрит снова — уже адекватно, непроизвольно выдыхает… Она тоже ловит его настроение. Она хочет, чтобы всегда оставалось хорошим. Её пугают перемены. Как-то так получается, что любые. — Всё, как всегда. Данила отвечает, Санта кивает, соскальзывая взглядом на телефон. Который снова звонит… На сей раз Данила скидывает быстрее — даже не глянув. Переворачивает экраном вниз, встает из-за стола, идет в сторону мойки, споласкивает чашку… Начинает говорить, находясь к Санте спиной: — Мне деканат списки групп прислал, Сант… Первым оглядывается Данила. Он же первым оборачивается. Тянет бумажные полотенца, вытирает руки. Выбрасывает, упирается о столешницу, смотрит серьезно, явно ожидая, что Санта тоже повернется. Скажет там что-то… А у нее моментально заходится сердце. Становится стыдно. Страшно. Зло. Безнадежно… — Что за списки? Она «предвкушает» провал, но всё равно спрашивает, чувствуя себя не самой умной из присутствующих в этой комнате. Данила же только голову склоняет, усмехается, приподнимает бровь. Мол, ну камон… Ты же не с дебилом спишь, малыш… И Санта снова вздыхает. Потому что не с дебилом… Потому что это она — самонадеянная дурочка… — Ты записалась на ОИО[1]? Данила задает вопрос, Санта скашивает взгляд… — Нет, конечно… И делает то единственное, что он просил не делать. В их первую ночь. После того, как узнал, как о многом она может умолчать… Врет. Делает это не потому, что подлая сука. А потому, что… Жадная. Секунды, в которые на кухне звенит тишина после её ответа, растягиваются, становясь испытанием для девичьей нервной системы. Санте страшно посмотреть Даниле в глаза, но она заставляет себя. Ожидает, что в них будет злость или осуждение. А там просто усталость. Задумчивость. Он вздыхает… — Мы же обсуждали, Сант… И взывает к разуму. Говорит всё правильно. Санта и сама это понимает. Помнит, что обсуждали. Помнит, что соглашалась. Помнит, что была уверена: не подведет, а потом… — Дань, пожалуйста… Не выдерживает, встает со стула, подходит к Даниле. Проезжается пальцами по пиджаку, сжимает ткань, смотрит в глаза с нескрываемой мольбой. Не манипулирует. В очередной раз душу открывает. Читает в его взгляде неодобрение. Знает, что вот сейчас он может разозлиться — имеет право, но хочет успеть сказать. — Я хочу у тебя учиться. Лекции слушать, на семинары ходить. Пожалуйста. Ты же знаешь — я умею быть умницей. Обещаю: никто и никогда не узнает, что мы… Санта заверяет горячно, всё ускоряясь. Видит, что с каждым словом Данила становится всё более серьезным. Лицо каменеет. Скулы чуть движутся. Осознает: она выбрала не ту дорожку. Хочет себя объяснить, а по сути давит на больную мозоль. Но уже поздно. А ей безумно важно. Она до последнего собиралась быть хорошей девочкой. Данила не один раз предупреждал, что брать его предметы запрещено. Даже без записи на лекции ходить не надо. Санта продержалась целый семестр. С завистью слушала рассказы однокурсников о том, что там у Чернова. И на второй семестр тоже даже смотреть в ту сторону не должна была, пусть сердце и обливалось кровью, потому что это для неё — огромное лишение. Она четыре года мечтала, что когда-то попадет на пары к нему. Но когда пришла с индивидуальным планом на кафедру, разговорилась с методисткой, которая спросила, а как это умница-Санта не записалась ни на один предмет их любимого Данилы Андреевича, у той самой умницы-Санты будто забрало упало. Она знала, что делает глупость. Когда вписывала свою фамилию в списки, руки дрожали. И сама не сказала бы, на что надеялась, но чувствовала себя несправедливо лишенной. Ведь все могут слушать Чернова. Только она одна — нет. — Санта… Девушка тараторила, глядя с искренней преданностью, Данила смурнел с каждым словом. Сомнений никаких: он всё это прекрасно понимает. Но в этом сложность их отношений. Они невозможны без лишений. Она сама на это согласилась… — Дань… Пожалуйста… Пожалуйста… А теперь злится на себя, на него, на судьбу… Хочет всё и сразу. Очень хочет. — Санта… Но даже по взгляду выбранного для любви человека читает, что «всё и сразу» ей не светит. Данила обращается по имени, накрывает её руки своими, смотрит так, что понятно — она может хоть охрипнуть, моля глазами, но он не просто читать её умеет. Отказывать он тоже умеет. Даже ей. — Сходи на кафедру. Скажи, что перебрала кредиты. Запишись на что-то другое. Ты не будешь слушать мой предмет. Это не обсуждается. Данила говорил спокойно, а Санта всё равно чувствовала, будто скальпелем сердце вскрывает. Умом сама всё понимала, но нерационально не хотела признавать. — Мы же оба знаем, что ты всё равно объективным будешь… Дань… Умоляю… Санта сделала последнюю попытку, Данила мотнул головой. Потому что изначально было понятно: её аргументы во внимание взяты не будут. Зря только губу раскатала. Дуреха. Которой резко хочется плакать. Которая резко же опускает взгляд и смотрит на узел его галстука. Дышит через нос. Сверлит дыры. Не хочет быть откровенным нытиком. Не хочет показывать, насколько его отказ больно бьет. Знает, что он не виноват. И что он прав тоже знает. Он должен заботиться о своей репутации. И она должна. Он о будущем думает. Об их будущем. А она… Ей просто до чертиков обидно, что у них может быть только так. Выбирать приходится что-то одно. Она всегда выбирает его, но… Санта дышит, Данила ждет несколько секунд, потом поддевает ее подбородок, просит на себя посмотреть. Хмурится, когда видит в ее глазах слезы. Знает прекрасно, что вот сейчас может вернуться к обсуждению, которое они уже начинали. Которое он начинал. Может напомнить, что лишения — это не только её участь, и он как бы не хнычет. Он тоже хочет большего. Она тоже ему в этом большем отказывает. Но не делает этого. Целует в губы. Нежно. — Пожалуйста, Сант, не надо делать глупостей. Выпишись. Оно того не стоит… И пусть Санте хочется спорить. Ведь в её представлении — очень даже стоит, она прикусывает язык. Продолжает утопать в досаде, а всё равно кивает. Позволяет обнять себя, уткнуться в висок, шепнуть: «спасибо». Воспринимает его благодарность, как очередной повод почувствовать себя жалкой и виноватой. — Допивай, Сант… Кивнуть, когда Данила отпускает её, сам разворачивает и легко хлопает ладонью по мягкому месту, задавая направление к столу… Когда она в очередной раз берет в руки чашку, Данила уже идет к спальне, в его телефон снова звонит, заставляя Санту вздрогнуть. Она тянется через стол, переворачивает, смотрит. Ему звонит «Маргарита Блинова». Это имя Санте ни о чём не говорит, но в сердце будто колет. Она хмурится, поворачивает голову к двери: — Дань… Окликает… Слышит оттуда: — Если готова — одевайся. И в любой другой день кивнула бы просто, но эта Маргарита — какая-то убийственно настойчивая. Телефон Чернова щекочет пальцы вибрацией, Санта смотрит на экран, потом снова на дверь, из которой почти сразу показывается мужчина, застегивающий на запястье часы. — Тебе звонят… Санта говорит негромко, он тормозит, поворачивая голову. Смотрит, чуть хмурится. Не успевает спросить: «кто?». — Маргарита Блинова, — Санта произносит сама, а потом зачем-то засекает реакцию. Он на мгновение закрывает глаза. Лицо на мгновение же каменеет. По скулам прокатываются волны. Потом открывает, произносит: — Скинь. И пошли, Сант. Правда опаздываем… Санте внезапно приятно дать отбой настойчивой Маргарите. Она быстрым шагом направляется к коридору, вкладывает мобильный в руку Чернова, следит, как он опускает его в карман пальто. Одеваются они молча. Санта думала, что молча же выйдут. Но когда её пальцы ложатся на ручку входной двери, рука оставшегося сзади Данилы внезапно обвивает её поперек талии. Он как бы просит Санту сделать шаг назад, вжимает её в себя, а сам — губами в волосы за ухом… Пальцы Санты сьезжают с ручки, сердце чуть ускоряется. Он снова с ней внезапно нежный. Он сегодня немного странный… — Я тебя люблю. Ты знаешь. Правда? Задает неожиданный вопросы. Отрывается, смотрит на щеку, потом — в глаза, когда Санта поворачивает голову. И если изначально она хотела спросить, всё ли хорошо, увидев, как он смотрит — будто дорогу ищет — поняла, что не надо.. — Знаю. Я тоже тебя люблю. Санта ответила, отмечая, что Даниле будто легче становится. Он тянется к губам, целует, принимает её ласку — ладонь Санты съезжает по его щеке. Упирается лбом в её лоб, смотрит пристально. — Думаю иногда, что даже если солнце погаснет — могу не заметить. А если ты — страшно.Глава 3
Данила, как всегда, оставил Санту в квартале от проходной университета. Попросил не дуться и быть умницей. Санта только плечами пожала пообещав, что постарается. Потому что как бы досадно ей ни было, он-то прав… Она жалуется на ограничения, которые выставляют для них отношения, но важны тут две вещи. Во-первых, ещё полгода назад она могла максимум мечтать, что когда-то Данила просто на неё посмотрит. А теперь он — её сбывшаяся мечта. Во-вторых… Это она сама себя ограничивает. А не он ограничивает её. Напоследок привычно спрашивает, что там по Новому году. Санта привычно же съезжает на «в процессе». Его это «в процессе» злит. От скул к вискам гуляют волны, но Данила держится. Целует, гладит по щеке, в глаза смотрит… Своими как бы говорит: «как же я так вляпался в тебя, малыш…». А у Санты сердце сжимается от жалости и благодарности, что вляпался. И счастья из-за того, насколько сильно… Первым делом, попав в университет, она идет на кафедру и просит выписать её с Черновского предмета. На вопрос методистки: «зачем?», врет предложенное Данилой: «перебрала кредиты[2], боюсь, не успею. Да и я ведь работаю у Данилы Андреевича, постараюсь научиться там…». Лгать постороннему человеку было не стыдно и не сложно. Методистка покачала головой, но достала списки из папки, вычеркнула фамилию Щетинская. Пообещала, что в деканат передаст, и Даниле Андреевичу тоже… Только Санта — раньше. Написала сразу, как устроилась на одном из задних рядов уже на лекции. «Я выписалась, Дань. И я очень тебя люблю. Извини за глупости». Просто печатая, Санта чувствовала, как в грудной клетке жжет. Она просила прощение за всё. Хотела, чтобы он это понял. В ответ же получила: «:-)». Заставившее выдохнуть тяжело, а потом силой принуждать себя вслушаться в то, о чем рассказывает лектор. Тоже хороший, кстати. Которому, в отличие от Чернова, ей совсем скоро придется сдавать экзамен. В Веритас Санта попала только после обеда. Встреч с Данилой не искала. У самой было слишком много работы. У него — тем более. Привычным было то, что они могут до позднего вечера не знать, проведут ли хотя бы пару часов вместе. У Санты почти сразу появились ключи от Даниной квартиры. Она часто приезжала в ещё пустую раньше хозяина. Иногда, даже зная, что его не будет (в командировке по стране или заграницей), всё равно ехала к нему, а не к себе. Спала на его постели, легче переживала разлуку. Мужской нательный крестик, который когда-то по своей трусливой привычке припрятала, чтобы иметь повод позвать его к себе, так и не вернула, пусть и понятно давно, что повод им не нужен. И сама не объяснила бы, почему, а Данила перестал о нём спрашивать. Принимал со всеми странностями. Ничего не жалел. Лучший в мире мужчина. — Мне тоже сделаешь… То ли просьбу, то ли приказ Санта «поймала» спиной, когда стояла на кухне у кофейного аппарата. Оглянулась, скользя по обратившейся спокойным взглядом. Потом бровь подвздернула, чем вызвала ответную, слегка ядовитую, улыбку. За которой последовало: — Пожалуйста… Именно то, что Санта хотела услышать. Кивнула, снова поворачиваясь к аппарату. Достала чашку, которую собиралась взять себе, протянула Альбине. Дальше — снова на полку за зернами, оттуда же новую чашку… В то время, как Примерова подсыпает себе сахара, достает из холодильника сливки. Они не стали закадычными подругами. Наверное, никогда и не станут. По-разному мыслят. К разному стремятся. Но как-то так получилось, что нашли повод и научились друг друга понимать. Данила не собирался предлагать Але вернуться. Уж тем более, по-прежнему не собирался нормализовать их отношения. Как с досадой признавалась сама Альбина — это суть Данилы. Он может простить всё, но не предательство. Он не рубит сгоряча, но если вычеркивает — то раз и навсегда. Её он решил вычеркнуть. Как друга. Но в Веритас вернуться позволил. В этом поучаствовала Санта. А ещё — случай. В конце лета, благодаря победе Данилы в важном процессе, большая строительная компания — ССК — заключила с ними договор о судебном представительстве в хозяйственных спорах. Документы в Веритас привозили коробками. Грядущие объемы работы впечатляли. Увеличения штата было неизбежным. И Санта с Алей этим воспользовались. Сама Альбина о поддержке не просила. Она продолжала искать работу, отказывая тем, с кем взаимодействовать не хотела. Но доступные ей варианты — это не Лекса. И не Веритас. Крупняк её не хантил. Мелкотня не заводила. Идти в индивидуальную практику — сложно. Понимающая всё это Санта начала точить камень… В первую очередь не ради женщины, а ради двух Дань. Ведь Даниилу тоже важно, чтобы его мать была довольна. А Даниле, как бы ни дистанцировался, важно, чтобы у его любимой дуры-Али всё было хорошо. Поначалу он даже обсуждать возвращение Примеровой не хотел. Но Санта училась. Ловить настроение. Подбирать слова. Сеять зерна, которые могут прорасти. Итогом была довольна. Альбина снова в Веритасе. Уже не курирует саму Санту, но берет на себя достаточный объем работы, чтобы у Данилы было чуть больше свободного времени и чуть легче на душе. На каких условиях Чернов её вернул, Санта не знала и знать не хотела. Но изменения отношения Альбины к ней, да и не только, казались очевидными. Когда-то Аля усиленно сбивала спесь с Санты, а сбила вроде как с себя… И самой же полегчало.* * *
Альбина прижалась бедром к столешнице, делала мелкие глотки из чашки и параллельно следила, как Санта наполняет свою. Санту больше не раздражало присутствие рядом Примеровой. Даже не страшно было, что именно она в курсе их с Черновым романа. В том, что умрет под пытками, но лишнего не скажет, сомнений ни у кого не было. Максимум — может подколоть. И то не зло. Ей сложно выдавить искреннюю благодарность из себя, но она ценит шаг, который сделала Санта. Признание хотя бы одной Щетинской своего ребенка — это для Альбины поступок. Внимание к нему — трогающий подарок. И пусть Данила часто говорит, что Санта — его свет. Самой Санте иногда кажется, что свет она включила Але. И тут нечем гордиться, на самом деле. Просто горько, что когда-то человек с такой же фамилией его так больно выключил. — Я чем-то помочь могу? Ощущая на себе адресное внимание, Санта спросила, повернув голову. В ответ получила кривоватую улыбку и стервозно-озорной взгляд. В своей голове Альбина сейчас что-то съязвила, но сдержалась, не озвучив. А даже если ляпнула бы — уже не обидела. — В Барсу собрались? Вопреки уверенности Санты, что выбить её из колеи — сложно, Аля — как всегда… Спрашивает тихо, с многозначительной улыбкой, а у Санты ускоряется сердце и краснеют щеки. Потому что она не хочет с Альбиной такое обсуждать. Она даже с Данилой обсуждать это не хочет. — В планах хоть без «сувениров» или прямо во все тяжкие? Санта игнорирует, сильнее краснея, Альбина чуть приближается. Смотрит, склонив голову, смущает… — Когда увольняешься, Сант? До Нового года или после? И снова в ответ на вопрос — игнор. Но сердце Санты опять вскачь, а взгляд Альбине она дарит такой, что и поджечь может. Некоторые бессловесные посылы Санты разобрать способен не только Данила. Аля тоже должна бы прочесть в глазах: «тему закрыли», но почему-то её это не тормозит. — Откуда ты всё знаешь? Санта спрашивает тихо, Альбина пожимает плечами. Вероятно, собирается ещё немного поинтриговать, но решает, что бессмысленно… — К Чернову заходила. Он разговаривал с турагентом, как я поняла… — А вдруг не со мной летит, и ты только что его знатно подставила? — Санта задала вопрос из вредности. Просто, чтобы плохо было не только ей. Но Альбину таким с толку не собьешь. Она улыбается и медленно переводит голову из стороны в сторону. Потом скользит по Санте взглядом. Мол, ты, конечно, не в моем вкусе, но… — Боюсь, без тебя он уже вряд ли куда-то полетит… И вроде бы Санте радоваться, а сердце сжимается. Она в жизни не подумала бы, что очевидность и сила его чувств может делать больно ей. При том, что всё взаимно. — Так когда ты увольняешься, Санта Петровна? Мне знать надо… И пусть Альбина перешла из разряда врагов в вынужденные союзники, но случались моменты, когда Санте по-прежнему хотелось послать её нахер, забив на то, что они вроде как взрослые люди, между которыми — субординация. — Если соберусь увольняться — вы узнаете об этом в числе первых, Альбина Николаевна… Санта ответила максимально официально, поворачиваясь к женщине и пытаясь доходчиво объяснить: дело это не её. Но эта женщина по-прежнему сама определяет, куда сует свой в меру аккуратный нос. — Сант… Обращается уже без издевки, ставит чашку на стол, оглядывается, чтобы убедиться — на кухне кроме них по-прежнему никого… И даже вопреки тому, что ещё ничего не сказано, Санту уже потряхивает… — Чего ты ждешь? За что ты так держишься? Коню ведь понятно, чего он хочет… А ты его вроде как любишь, но выглядит, будто пользуешься… Раньше подобная фраза была бы отличным оружием в их необъявленной войне. Сейчас же просто больно сделала. Санта опустила взгляд, закусила губу. Внутри про себя повторяла «не правда!», «это всё неправда!», «абсолютная неправда!», а в лицо-то Альбине ответить было нечего. Потому что как выглядит, она понимала. И что так выглядит для самого Данилы — тоже. По иронии судьбы, его поступок отчасти и стал причиной ситуации, в которую они попали сейчас. Данила взял её на работу, то ли не думая о моменте, который настиг сейчас, то ли он просто тогда ещё и сам не верил, что такой может его настигнуть. Он не просто так когда-то предупреждал, что скрывать отношения — глупая бесперспективная идея. Потом поступил импульсивно, не отпустив в «средненькую» юридическую контору. Желал Санте добра. Показал, что можно получить, если целишься в звезды. Рисковал ради неё. И, вероятно, пришла пора ответить ему благодарностью — без слов понять, что она должна сделать. Доказать, что она правда выбирает его. Но Санта не готова снижать. Она любит Веритас. Она любит себя в ней. Уйти — это вырвать кусок души. Так сейчас кажется. — Ему тридцать четыре, Санта… Ему семью надо… — Аль… Альбина вроде бы не давила, а Санте с каждым её словом только хуже становилось. Понятно, что Данила не просил бывшую подругу вести такие разговоры. Говоря честно, они для него же унизительны. В принципе, во всём поведении Санты есть доля унижения мужчины, которого она боготворит. Но и её ведь можно понять… Наверное, можно… — Давай закроем тему. Санта вроде бы попросила, а на самом деле уже закрыла. Видела, как пухлые губы Альбины сжались в полосу. По взгляду — что недовольна. Она продолжила бы, но наконец-то пришла к тому, что на своих ошибках пора начинать учиться. Если просят не лезть — держаться в стороне. — Дуреха маленькая… Альбина шепнула себе под нос раздраженно, почему-то вызывая у Санты улыбку. И тепло. А ещё непобедимое желание вечером, когда они будут с Даней, отдать всё это тепло ему. Наговорить столько и отдаться так, чтобы хотя бы немного компенсировать те лишения, которые его уже напрягают. Он давно устал прятаться. Ему не нравится, что даже собственной матери она о нём не рассказала. Его гложет, что дальше идти невозможно, пока что-то непоменяется. И он не просит, но ему очевидно делает больно то, что она не выступает с инициативой. Любит его безоговорочно. Но себя — чуть больше. А у него, кажется, уже наоборот. Вспоминаются утренние слова. Горло сжимают слезы. Обо всём об этом самой Санте подчас очень хочется поговорить. Хотя бы с кем-то. Но она понимает, какой ответ получит от любого человека. Она понимает, что любой шаг должен быть сделан ею. Понимает и не делает.* * *
Дальше кофе пился в задумчивом молчании. Продолжать развивать с Альбиной на корпоративной кухне Санта правда не хотела, но и отрицать, что слова Примеровой прицельно бьют в чувство вины, не смогла бы. Из-за этого немного злилась. Но больше всего, конечно, на себя. Когда в дверях показался Данила — девичье сердце ускорилось. Он был сосредоточен, немного нахмурен. Кивнул Альбине, прошелся взглядом по Санте, не улыбнувшись даже, а выдавив из себя подобие. Санта почувствовала легкую тревогу. Первым порывом было подойти ближе, в лицо посмотреть, сжать его руки в своих, спросить, всё ли хорошо. Но это всё — запрещено. И в этом запрете — её вина. По этой причине становится горько. Глаза сами упираются в пол, Санта берет в руки недопитый кофе, стучит каблуками в сторону выхода. Вздрагивает, когда понимает — Данила выставил руку так, что она — на пути. Проходит секунда — и уже прижата её животу. Санта смотрит вверх и немного влево. Он на неё — всё так же хмуро… — Всё нормально? — спрашивает нейтрально вроде бы, но это уже нарушает их договоренность об абсолютной конспирации. Это же заставляет Санту немного волноваться. Это же отражается на её лице. Это же заставляет Данилу кривиться. Потому что ему это всё претит. — Да… Санта отвечает шепотом, потом следит, как мужская рука соскальзывает. Как пальцы собираются в кулак. Сглатывает, чувствуя новый прилив вины… Жмурится, слыша, как Данила обходит. Вздрагивает, когда на столешницу опускается мобильный. Место у кофейного аппарата ему освобождает ещё и Альбина. Но она, в отличие от Санты, не трусит и не пытается побыстрее сбежать. Наверняка смотрит по-своему снисходительно. Наверняка стоит вальяжно. Наверняка не машет перед лицом Данилы красными сигнальными фонарями, но только не обозначая место для посадки, а запрещая её. За спиной у Санты начинает жужжать аппарат, сама она — двигается к двери, чтобы побыстрее вернуться к работе и хотя бы на время отложить свои сомнения. Уже у выхода слышит Альбинино: — Может тебе сливки добавить? — обычное предложение, на которое опять-таки достаточно просто кивнуть. — Спасибо, сам справлюсь. Но Данила отказывается, чем заставляет Альбину саркастично усмехнуться, а Санту затормозить и оглянуться. Он на неё уже не смотрит, а она на него — с грустью. Потому что он по-прежнему держит с Примеровой дистанцию. Потому что Примерова — это одно из его лишений ради их с Сантой отношений. И потому что он не сомневается в правильности расставленных приоритетов. А она… Санта наблюдает, как он готовит себе кофе. Хочет поставить чашку рядом, обнять со спины, пообещать, что она всегда будет для него смелой. Всегда выберет его… Хочет, но не делает этого. Рвется сердцем. Врастает в пол ногами. — Самостоятельный какой… Замирает вместе с тем, как Данила бросает на Альбину предостерегающий взгляд, реагируя на ее комментарий. Неуместный, конечно же. И наверняка откровенно опасный. Потому что Данила не мог не выставить перед Алей одним из условий: абсолютное исключение панибратства. Но Альбину бомбит. По ней видно, что она хочет встряхнуть его, наорать, расплакаться может даже, объяснить, как он ей нужен. Себе вернуть. Понимает, что виновата. Понимает, что её отправили на лавку запасных заслуженно. Но не может смириться, что так теперь будет всегда. — У Дани утренник в пятницу. Он тебя приглашал. Будет Человеком-муравьем. Вы с ним смотрели… Реагируя на слова о крестнике, Данила становится ещё более холодными. Смотрит перед собой, потом на Альбину. — Спасибо за информацию. С Даней я договорюсь… Отвечает так, что вроде бы не прикопаешься, а Санте становится больно. Альбине, наверное, зло. Она подается вперед, говорит тихо: — Я же не Блинова, Дань… Я же тебе не изменяла с Максимом… И Санта будто замирает. Смотрит, как скулы Данилы волнуются. Он опять сверлит взглядом аппарат, а у самой ускоряется сердцебиение. Потому что она помнит эту фамилию. И это может быть совпадение, а может закономерностью. Она ведь ничего не знает о прошлом Данилы. Но оно ведь есть, определенно… И если всё так — то зачем это «прошлое» звонит ему по утрам? — Ты — лучше, Аль. Сама справилась… И пусть его ответ очевидно делает больно Примеровой, он её не жалеет. Ведь новый заход через ребенка был изначально провальным. Потому что у Чернова очень острое отношение к любым формам вранья, лицемерия и предательства. Потому что им нельзя манипулировать. Он подмигивает, берет в руки свою чашку, идет к выходу, никак не реагируя ни на чуть испуганный, вопросительный взгляд Санты, ни на взрывоопасный — Алин — из-за её плеча. Чернов скрывается за дверью, женщины снова остаются на кухне одни. Между ними снова повисает тишина. Санте хочется спросить, что за Блинова, но она просто следит, как вслед за начальником из кухни выходит и его своенравная подчиненная. Ещё раз вздрагивает, потому что Аля хлопает дверью. Почти сразу снова — потому что на кухонном столе звонит забытый Данилой телефон. Санта приближается, смотрит на экран, жмурится. Ему опять звонит «Маргарита Блинова».Глава 4
Санта не стала брать трубку. И бежать за Черновым с криками по коридору тоже не стала. Дождалась, когда настойчивой Блиновой надоест звонить, вернула мобильный хозяину, зайдя в его кабинет с соблюдением всем правил. Крутился ли на языке закономерный вопрос: кто это и почему так добивается его внимания? А ещё почему Альбина упомянула эту же фамилию в связке со словом «измена»? Конечно же, да. Стала ли Санта его задавать? Конечно же, нет. Потому что на работе — неуместно. Да и уместно ли вообще — вопрос. Данила не давал ей ни единого повода усомниться в своей верности и честности. Так может стоит позволить ему самому решать: чем, когда и при каких обстоятельствах с ней делиться? В голове звучало мудро. На практике получилось не так-то сложно. Санта предпочла не знать, будет ли Данила перезванивать, и если да — то что говорить. На протяжении дня победила несколько порывов подойти к Альбине и спросить про Блинову у неё. Не полезла искать её в друзьях у Данилы. Постаралась снова стать умницей. А ещё себе же напомнить, что у них всё так, как хочется ей. Днем они — начальник и подчиненная. Вечерами — любящая друг друга пара. И если им что-то угрожает — это явно не неведомая Марго. Ближе к семи на телефон Санты прилетело сообщение от Данилы: «сегодня задержусь, не знаю, во сколько освобожусь». Прочтя трижды, Санта вздохнула. Затолкала поглубже сомнение, которое моментально подняло голову. Напомнила себе же, что он часто задерживается. Даже не так: редко освобождается, как положено. А значит, сегодняшняя задержка с Маргаритой никак не связана. Да и не смертельная, хоть и чуточку грустно. Как всегда. Наверное, это — одно из немногих лишений самой Санты, к которым она успела приспособиться. Собралась в семь, вызвала такси, в приложении вбила адрес его квартиры. Не спрашивала, можно ли. Не предупреждала. Потому что можно. Потому что даже если он вернется домой глубоко за полночь, прижать её к себе будет рад. Не меньше, чем она рада будет проснуться и прижаться. Зашла в супермаркет, наполнила корзину кое-чем съедобным и сочетающимся, решила скоротать время за приготовлением ужина. Даниле нравится домашняя стряпня, хоть и от ресторанной он не отказывается. Готовить ему впервые было для Санты очень нервно и ответственно. Наверное, не меньше, чем готовить для него же драфты документов. Она боялась, что, по закону подлости, не получится ровным счетом ничего. В итоге же — Данила съел дочиста и с аппетитом. Впрочем, как и каждый из её последующих ужинов. Которые не стали обязательным номером их программы, но которые, кажется, одинаково радовали обоих. В Санте, конечно же, жила женщина, которая жаждет укутать своего мужчину в заботе. Закормить, заласкать, согреть, зарядить обожанием. В Даниле — тяга всё это впитывать. Иногда Санте даже казалось, что она чуть поспешила. Встреться они с Черновым немного позже, хотя бы через пару лет, когда она уже будет стоять на ногах хоть насколько-то уверенно, ничего бы не боялась, ни в чём его бы не тормозила. Но сейчас в душе будто обнялись восторг со страхом. Потому что она очень любит Данилу. И в то же время она слишком хорошо чувствует в себе потенциал, и слишком сильно боится превратиться для него в такую женщину, какой для папы стала мама. Самые болезненные потери приходят, когда ты их меньше всего ждешь. Но к ним всегда нужно быть готовой. Поэтому в своем мужчине, как бы сильно не было твое чувство, нельзя растворяться. Санта очень боялась потерять Данилу. Но почти так же боялась вместе с ним потерять себя. И пока в голове крутились те же мысли, которые мучили уже давно, а руки делали дело. Ужин был готов к половине девятого. К сожалению, свою порцию Санте пришлось есть одной. Данила никак не отреагировал на короткое видео аппетитной тарелки, от которой исходит пар. Она же ела без зверского аппетита, чуть меланхолично улыбаясь. Потом позвонила маме. Поболтали ни о чём, ещё и недолго. Один из волновавших Данилу моментов, который и самой Санте не давал покоя, было то, что она так и не призналась Елен, с кем состоит в отношениях. Мама не лезла с расспросами настойчиво. Но, конечно же, выражала желание познакомиться. Не шутка ведь — скоро полгода, как вместе. А Санта постыдно съезжала каждый раз, когда мать пыталась узнать что-то больше, чем «люблю», «он очень хороший», «тоже любит»… Не потому, что стыдилась Данилы, их разницы в возрасте или расстояния на карьерной лестнице. В ком не сомневалась ни на секунду — это в маме. Она не осудит забавы ради. Клейма не поставит. Просто… Будет говорить то же, что утром говорила Альбина. «Ему семью надо…». А Санта не готова. Все нормальные девушки мечтают о моменте, когда им на палец кольцо наденут, а ей кажется, что вместе с открывшимся ювелирным чехлом в жизни наступит её личный апокалипсис. И чуть ли не единственная преграда, которая стоит на пути его предложения — это «знакомство» с её мамой. Потому что Данила — благородный человек. Он и руку у отца просил. Просто отца уже нет. А она — дуреха маленькая. Мучает мужика. Любит и мучает. Отправляет тарелку в посудомойку, включает ноутбук, проверяет почту, делает домашку. Думает о том, что снова пора начинать рассылать резюме. Потому что Альбина права. А она близка к тому, чтобы начать своими же руками разрушать свою идеальную жизнь. Думает, но не начинает. Вздыхает тяжело, снова смотрит на часы… Там — десять. А Данилы так и нет. Он так и не открывал их переписку. На душе снова тревожно. Санта отставляет ноутбук, смотрит в потолок, прислушивается к тишине. Вспоминает на свою голову о Маргарите… Против воли перед глазами картинки, от которых хочется отмахнуться, как от назойливых мух… Он не может вот сейчас быть с ней. Он не такой. Он не стал бы. Только вот… А вдруг какая-то другая… Может даже не Маргарита… Была бы для него — лучше? Вдруг она не мучила бы. Взглядом не просила подождать, не торопиться. Глупостей не делала бы. Не записывалась на дисциплины, когда он же русским языком просил… Вдруг ради какой-то другой ему не приходилось бы себя так сильно ограничивать, а в счастье при этом он не потерял бы? Вдруг он и сам об этом думает? Зная себя, а ещё свое же умение закапываться до бесконечности, Санта не пошла дальше вопросов. Мотнула головой, их отгоняя. Написала в переписке: «люблю очень-очень». Просто. Без объяснений и причин. Увидела, что это сообщение он прочел тут же. Но не ждала ответа. Дальше был душ, воспоминания об утреннем. Настолько яркие, что Санта поймала себя на глупой улыбке и бессмысленном поглаживании мелких плиток, в которые совсем недавно вжималась её грудь. Умывание. Жужжание зубной щетки. Шаг в спальню с затаенным дыханием. Вздох, потому что чуда не случилось — он ещё не вернулся. Новая улыбка, когда Санта читала присланный пятнадцать минут назад ответ: «меня или поесть?». Шепот: «тебя, конечно», который она тут же печатает. Отправляет… Но Даня снова вероятно занят — не читает долго. Настолько, что Санта успевает улечься, накрыться одеялом, задремать. А потом и заснуть.* * *
Данила вернулся домой практически в полночь. Устал, конечно. Он же тоже человек. Проголодался зверски. Но первым делом, попав в тихую квартиру, сняв пальто и ботинки, направился не на кухню, где его ждет анонсированная в переписке с Сантой тарелка, а в спальню. Чтобы приоткрыть дверь, чтобы на мгновение застыть, а потом закрыть глаза облегченно. Она на месте. Спит. И ему спокойно. Дальше можно действительно ужинать, стараясь сильно не греметь. Можно на минимальной громкости слушать фоном ненавязчивую аналитику. Можно опустошать голову от всех дневных проблем и готовить её ко сну. Включать в душе воду. Так, чтобы с сильным напором и горячо. Потому что они с Сантой одинаково любят добывать из всего свой максимум. Его максимум — это она. Отчасти можно даже сказать, что его на самом деле «угораздило». В жизни не подумал бы, что история, которая началась как ее безответная влюбленность и его мужской интерес за несколько месяцев превратится в зависимость и страх потерять. Который в последние дни по-особенному усугублён. Который в последний дни так шаток… Он каждую минуту готовит себя к тому, что однажды она может уйти навсегда. Что однажды ночью он может её не застать. И им угрожает даже не её нерешительность, которая Данилу откровенно местами бесит. А что-то куда более сложное. И если всё подтвердится — возможно даже непобедимое. Но даже если так — они узнают об этом не сегодня. Сегодня уже пронесло. Данила вернулся в спальню, в которой было по-уютному тихо. Надел боксеры, лег рядом со спящей Сантой на спину. Ему не нужно было поворачивать голову и смотреть, чтобы перед глазами стояло её лицо. Оно и так слишком часто мелькает за сомкнутыми веками. Его умница, которая немножечко косячит. Смелая девушка, которая не боится зайти в клетку к тигрице, чтобы поиграть с её тигрёнком, но одергивает пальчик и смотрит насторожено, когда чувствует — его любви становится для неё слишком много. И она права, наверное. В ней говорит сильная интуиция. Потому что он совершенно не против её поглотить. Привязать к себе. На этом наконец-то успокоиться. Ведь пока в его душе — метания. Вздохнув, Данила повернулся на бок, закрыл глаза. Будить Санту не собирался. Самому бы заснуть. Но не успел. Первым послышался легкий шорох постели. Потом по его бокам скользнули ладони. Санта обняла со спины, вжалась носом в шею сзади. Потерлась, придвигаясь ближе… Так, что сердце в клочья от искренности и нежности её потребности быть рядом. Она любит. Данила не сомневается. И сам любит тоже. Гладит костяшки, оглядывается, встречается с немного сонным взглядом. Улыбнувшись, поворачивается всем телом. Помогает забросить ногу на бедро, скользит по ней, сжимает до болезненности. Снова улыбается, когда Санта издает что-то тихое и томное. Тянется к её приоткрытым губам… Они целуются неспешно, будто вдумчиво. Данила — проходясь по телу, ныряя под одежду. Санта — в одном темпе гладя его по волосам. И будет ли дальше секс — никто ещё не решил. Но это и неважно. Их просто друг к другу тянет. Они просто успели соскучиться. — Ты поужинал? — Санта спрашивает немного хрипло, оторвавшись, смотря в лицо и проезжаясь подушечками по щекам. Данила кивнул, улыбнувшись. — Спасибо, вкусно. Говорил про еду, а тянулся к губам. Которые тоже очень и очень. И пусть утром их будит толпа сомнений, ночь они обожают одинаково. В темноте пропадает всё, кроме их искренности, в которой невозможно усомниться. Данила чуть давит, опрокидывая Санту на спину, она снимает с его тела руки только, чтобы помочь освободить себя же от лишней одежды. Поднимает руки, отрывает от простыни бедра. Обвивает ими мужские бока, сжимая с силой. Данила снова целует и снова же ловит стон, а потом толкается. Замирает, закрывает глаза. Чувствует, будто укутало. Выходит медленно, чтобы тут же снова наполнить. Сорвать новый стон, помешать следующему — ныряя языком между зубов. По ней понятно — она спит почти, но всё равно готова. Расслаблена. Доверяет. Уже не напоминает о том, что перерыв. А ему… В голове снова, как утром, шальная… Что вот бы мозг выключить. О высшем благе забыть. Включить эгоиста. Кончить в неё и надеяться, что незащищенный секс даст плоды. И этого так хочется, что даже злит. Поэтому несколько его следующих движений — более резкие. Такой же резкий — поцелуй. Но Санта и тут не чувствует подвоха. И тут она тоже доверяет. Получает удовольствие, держа глаза закрытыми, а телом сильнее для него раскрываясь. Спальня наполнена звуками их ускоряющегося дыхания, поцелуев и влажности движений. Которые постепенно ускоряются. Не каждый секс обязан заканчиваться фейерверками. Но этот — должен. Данила так чувствует. Отрывается от губ, смотрит в любимое лицо… Понятия не имеет, что сейчас у Санты в голове, но хочет верить, что тихое блаженство. Замирает, когда зеленые глаза распахиваются. Санта скользит с его плеч вверх по шее, обхватывает щеки. Смотрит прямо. Теребит душу. Потому что вдруг виновато. Сама тянется к его губам и прижимается к ним нежно. Жмурится, а из уголка глаза по виску скатывается капля… — Эй… Данила улыбается, потому что плакать нечего. Но Санта считает иначе — мотает головой, снова падает на подушку и смотрит в глаза. — Пообещай мне… Санта просит, Данила снова чуть улыбается… Не потому, что смешно. Наверное, даже наоборот — сердце сжалось. — Что тебе пообещать? Он спрашивает, понимая, что вот сейчас — что-угодно. Что попросит. О чем нафантазирует. Но её фантазии — то ли слишком приземлены, то ли невообразимо возвышены. — У нас всё хорошо будет, правда? Санта спрашивает с такой надеждой, будто вот сейчас — уже плохо. Но Данила ее понимает. Им слишком важно то, что есть сейчас. Им одинаково страшно облажаться. Они оба не готовили себя к тому, что так врастут. Оба понимают: поздно готовить себя к возможности провала. И пусть никто и никогда не может быть уверен в том, как сложится жизнь, Даниле слишком сильно важно верить в них. Так же, как важно Санте. Их лица близко. Вокруг темно, но ему ведь светит. Поэтому он обещает: — Если потеряемся — не бойся. Я поймаю луч. Я пойду на свет.Глава 5
— Пустишь? — Данила спросил негромко, чтобы тут же усмехнуться. Потому что Санта мотает головой, насколько это возможно, сильнее вжимаясь ухом в его грудь. Дает понять: не пустит… Хотя бы ещё несколько минут. Уже утро. Они проснулись. Немного заранее, поэтому, в принципе, отказ Санты двигаться — не критичен. Оба это понимают. Санта чувствует, что Данила снова расслабляется. Она тоже — следом. По голой женской спине идут мурашки, когда мужская рука ложится на её макушку, скользит по волосам и коже до самой поясницы. Потом ненадолго отрывается и снова от макушки вниз… В его движениях чувствуется спокойствие и удовлетворенность. В груди у Санты потрескивает приятный костер счастья. Ещё немного и они снова ворвутся в день, будут принимать звонки, выслушивать Алю и вариться в сомнениях. Но сейчас им хорошо. Данила продолжает гладить, параллельно тянется свободной рукой к телефону. Проверяет время, откладывает. Санте слышно, как мужской затылок ударяется о дерево кроватной спинки. Дальше — он выдыхает. Теперь улыбается уже она. Потому что ему хорошо. Санта запрокидывает голову, улыбается шире. Смотрим на расслабленное лицо и прикрытые глаза. Тянется выше, ловит взгляд из-под приподнявшихся ресниц, когда её губы почти прижались к его губам. Успевает только приоткрыть рот и пощекотать его подбородок дыханием, когда с удивленным писком падает на спину. Данила подмял её под себя. И поцеловал «под себя». Без излишней нежности. Раскрыл губы, толкнулся языком. Проехался ладонью по бедру, делая даже немножечко больно, скользнул дальше — сжал грудь. Они снова целовались, и снова переспали бы, но Данила первым оторвался. Пока не передумал, встал с кровати, бросил быстрый взгляд и объяснительное: — Некогда, Сант… И пусть Санта вздохнула разочарованно, но в принципе, понимала, что так и есть. Некогда. Следила, как Данила подходит к двери в ванную. Закусила губу, когда услышала щелчок — замкнулся изнутри. Упала на подушку, закрыла глаза, слушала, как шумит вода… И думала. «Если потеряемся — не бойся. Я поймаю луч. Я пойду на свет». О том, как просто ему вселить в неё уверенность. О том, как мало делает она, чтобы ответить тем же. Ночью эта мысль вызвала слезы. Сейчас — желание исправиться. Санта потянулась уже к своему телефону. Проверила время, открыла список набранных номеров, занесла палец над контактом «Мамуля». Почти набрала, но вовремя спохватилась. Потому что это у нее решительное утро, а у остальных — немного больше семи. Поэтому открыла переписку, написала: «Привет! Я в субботу приеду, можно? Хочу тебе кое-что хорошее рассказать». Не сомневалась, что мама сходу определит, о каком «хорошем» пойдет речь. Конечно же, будет немного нервничать. Конечно же, удивится. Но знание — всегда лучше неопределенности. Причем для всех. Пусть в последнее время Санта только о том и думала, как ей страшно себе же отрезать пути отступления, сейчас было совершенно не боязно. Сообщение доставлено. Почти сразу прочтено — мама не спит. В ответ Санте прилетело: «хорошо, малыш. Очень жду)». И на сердце «малыша» чуть теплее. На губах — снова улыбка. Она садится на кровати, поворачивает голову и смотрит на себя в отражении глянцевой двери шкафа-купе. Прислушивается к ощущениям, понимает, что чувства лишенности правда нет. Даже наоборот — будто сделан пусть маленький, но важный шаг в нужном направлении. А ещё волной накрывает вера в себя и в них с Данилой. Потому что любовь к нему не обязательно предполагает похороны себя. Данила любит её не меньше. Не меньше бережет. От души заботится. Дай ему луч, детка. Он пойдет на свет. Он сам поощряет её желание стать настоящим юристом. Она сможет сделать это не только в стенах Веритаса. Он не станет заставлять её делать то, чего ей не хочется. Не замкнет в квартире. Не ограничит в возможностях для реализации. Она сама себя перепугала до полусмерти. А он ведь просто её любит очень. Не подозревавший о том, какие мысли роятся в её голове, Данила вышел из ванной довольно быстро. Посмотрел мельком. Понял, что Санта улыбается, — улыбнулся в ответ. Машинально. Ничего не подразумевая. Просто их очередное бессловесное «люблю тебя», «я тоже». Обошел кровать, взял мобильный. А Санта провожала взглядом и никак отлипнуть не могла. На его плечах — несколько капель воды. Темные короткие волосы блестят влагой. Он запускает между ними пальцы, а другой рукой роется в телефоне. Пролистывает, просматривает, хмурится… Боковым зрением конечно же отмечает, что Санта не двигается в сторону освободившейся ванной, как стоило бы, а продолжает сидеть на кровати. — Сант… Данила обращается, Санта улыбается, неозвученную просьбу игнорируя. Дожидается, когда мужчина оторвется от телефона, посмотрит вопрошающе, приподнимет бровь… — Я маме написала… Санта сказала тихо, зная, что её улыбка в этот момент становится ранимой. А ещё, что сжимается горло. Потому что реакция Данилы очевидна. Он тут же становится более сосредоточенным. Ему привычно не нужно разжевывать. Он продолжает смотреть, замерев. Он ждет продолжения… — В субботу поеду к ней. Объяснюсь. А потом… В воскресенье сможешь приехать, чтобы я вас… Ну… Щеки Санты начали краснеть против воли. Против неё же путаться слова. Не договорив, девушка пожала плечами, опуская глаза. И сама понимала — нечего тут стыдиться. Просто его реакция — очевидное облегчение. И это вызывает стыд, потому что доказывает — она его нормально так измучила. — Смогу. Данила ответил односложно. Но прежде — на секунду глаза прикрыл и выдохнул. Дальше — снова провел пальцами по волосам. Скользнул взглядом по Санте. Уже новым. Будто его тоже накрыло. Но не нежностью, а адреналиновой волной. Долгожданным осознанием: им светят шаги. Она правда его выбирает… — И тогда насчет Барселоны… Я согласна… Санта произнесла ещё тише. Данила замер взглядом на её лице. Он был острым. По голым девичьим плечам — снова мурашки. В животе гудит улей. Это немного больно, но очень приятно. Понятно, о чём говорят глаза Данилы. Он возможностью воспользуется. Он-то заднюю не даст. И Санте, которой все дни до этого элементарно страшно было думать, что с ней будет дальше, впервые из-за этой неизвестности легко. Она улыбается. Протягивает руки, обнимает ими Данилу за шею, как только он принимает её приглашение, опускается на кровать сначала коленом, потом упирается основаниями ладоней, тянется к ее губам, целует дробно, много раз… — Хорошая моя… Данила успевает шепнуть где-то между касаниями губ, а Санта только и может, что принимать его реакцию, улыбаясь. Хотя хочется ей снова плакать от осознания: ему совсем немного нужно от неё для счастья. Ей совсем не сложно это счастье ему дать.* * *
— Ну Санта, не целуй! Слюни!!! Чувствуя, как мальчик пытается увернуться и от объятий, и от щекочущих пухлые щеки губ, а ещё слыша его крайне серьезное бурчание, Санта не могла не улыбаться. Силой заставила себя послушаться, оторваться от Дани, отодвинуться на разрешенное им расстояние, следила, как усиленно трет кожу… И почему-то неимоверно радовалась. Ей бы волноваться — ведь ещё немного, Альбина вернется, сама Санта соберется и поедет к маме, чтобы говорить… А она просто счастлива, что её утро началось с Даниила. Который уже решил, что чуть подрастет и женится на ней. Но только при условии, что Санта бросит свою дурацкую привычку приставать к нему с телячьими нежностями. Санте было сложно, но ради брака девушки обычно готовы на многое. Вот и она… Следила, как мальчик снова увлекается игрой, улыбалась, чувствовала спокойствие и тепло в груди. Даже не пыталась никогда делать вид, что просьбы Али побыть с Даней, когда у неё возникает что-то срочное и договориться с няней нет возможности, её напрягают. Не пыталась делать вид, что в этом — её одолжения Примеровой. Нет. В этом — её любовь к мальчику. Внезапно сильная даже для самой Санты. Но каждый раз, проводя время с ним, она чувствовала себя по-правильному хорошо. Будто в комнате их всегда трое. Будто папе там от этого спокойней. — А мама скоро? — Даня спросил, чуть повернув голову и стрельнув в Санту взглядом. Таким же, как у самой. — Да. Уже где-то на подъезде, думаю. Ответом Санте стал кивок и звук, имитирующий гул летящего самолета. Который Данила держал в руках, снова «пускал» над городом. Вокруг него теперь — большая железная дорога. Подарок тети Санты на четвертый День рождения. Иногда становилось сложно поверить, что они с сыном Альбины и Игната знакомы всего ничего, потому что Данечка за несколько месяцев не таких уж и частых встреч умудрился пробраться под кожу и поселиться в сердце. Но Санта знала одно: они по жизни уже не потеряются. Разрешит ли Альбина когда-то представиться ему по-настоящему (как кровной тёте, а не просто повышенной до ситуативной няни «кукле дяди Дани»), она понятие не имела. Но даже если нет — в жизни племянника она постарается участвовать. Если ему будет нужен совет, поддержка, помощь, он должен знать: кроме маминого плеча, у него есть ещё плечи. Пусть минутой ранее Даниил спрашивал о маме, когда во входной двери защелкал замок, не бросился тут же встречать. Замер на секунду только, прислушался, а потом снова «полетел» на своей волне. Позволил поцеловать коротко и в макушку, спокойно отреагировал на то, что Санта встает… Сегодня он не очень расположен к нежности и разговорам. Такое с ним бывает. А приходишь через пару дней — самый настоящий котенок. И в Санте даже просыпается эксклюзивная мамская жалость, что этот котенок неумолимо быстро растет, тебе же остается только наблюдать. Она встала на ноги, направилась к двери из детской. Думала, что застанет, как Альбина вальяжно разувается, вешает пальто. Думала, Примерова что-то съязвит для поддержания формы, а она сама ответит так же колко. Но что-то пошло не так. Санта толкнула приоткрытую дверь в Данину детскую с улыбкой, но почти сразу замерла. Потому что в этот же момент Альбина дернула её снаружи слишком резко. И взглядом полоснула таким же. С ног до макушки. Задержалась на глазах. Прищурилась… Смотрела так, будто сейчас скажет что-то ужасное… И пусть Санта давно привыкла и к личности, и к её манере, всё равно по рукам побежали мурашки… — Ты чего? — она спросила тихо, чувствуя, что сердце против своей же воли ускоряется. А выражение на лице Али не меняется. Она смотрит слишком серьезно. Она сжимает губы… — В кухню пойдем… Кивает на арку, которая ведет на кухню. Идет первой, наверное, не сомневаясь, что Санта пойдет следом. Да только… Ей как-то неуютно. Она оглядывается на Даню. Она лучше осталась бы здесь… — Сант… Но Аля не дает спетлять. Окликает уже из кухни. Смотрит требовательно, но всего секунду. Дальше — с просьбой. А Санта делает шаг со вздохом.Глава 6
Объясняться Альбина не спешила. Несколько минут молча курсировала по кухне, когда сама Санта следила за её передвижением, сидя на табурете, отвернувшись от стола. Успела прокрутить в голове массу версий, которые объяснили бы: что стало причиной такого странного поведения Примеровой. Вплоть до совсем неправдоподобной: Игнат едет «признавать» сына и просить прощение у всех обиженных. Успела несколько раз успокоиться и снова накрутить себя же до невозможности. — Аль… Мне ехать надо… Санта произнесла не очень громко и вроде как аккуратно. Альбина глянула в ответ, кивнула… Но дальше — ничего. Новый круг по комнате. Плотно сжатые губы и упертые в бока руки. А ещё стук каблуков. Потому что Альбина даже не разулась. Наматывает круги, напрочь забыв о своей глянцевой светлой плитке и о том, что на улице вообще-то слякотная зима… Когда Санта с грустью думала о том, что виноватой в этом во всём скорее всего Примерова привычно назначит ей, Альбина наконец-то остановилась. Ладонь вжалась в столешницу, взгляд снова уперся в лицо Санты. В неё же был совершен выстрел вопросом: — Что ты знаешь про Блинову, Санта? Реагируя на который, она только ровнее села, а потом замерла. Первым делом в голове мелькнуло: «какую Блинову?», потом у нее увеличились глаза, а у Альбины, внимательно следившей за реакциями, наоборот сузились. И что в этот момент нужно делать по мнению мудрого Данилы Андреевича Чернова, Санта знала. Закончить разговор. Встать. Собраться. Уйти. Но Санта делает, возможно, очередную глупость. А может наоборот — просто пользуется предоставленным шансом. — Ничего не знаю… Откровенно шепчет, чувствуя, как сердце подскакивает, а потом прислушивается к тишине. В Даниной комнате продолжается игра, Альбина же молчит. Смотрит долго, в какой-то момент её взгляд из острого становится… Будто сожалеющим. Она стучит каблуком о пол с одинаковым противным звуком, потом мотает головой, смотрит на Санту: — Маргарита Блинова — бывшая большая любовь Данилы. Очень большая, Санта. Моя, блин, университетская подруга… Дура конченая… Санта слушает внимательно. Понимает, что на таком неожиданном переходе от «подруги» до «конченой» можно было бы рассмеяться. Но как-то не до смеха. Почти страшно. — Они долго встречались. С университета и после тоже. Данила очень её любил. Очень… — Я поняла… Слушать, что Данила любил кого-то «очень» было откровенно неприятно. Настолько, что Санта даже перебила. Альбина замолкла на секунду, снова сжимая губы в линию. Потом же опять заговорила: — Она ему изменила. Ей тогда казалось, что с более перспективным. Тоже из наших. Сука такая… Альбина ругнулась, качая головой так, будто Блинова — перед ней. И это она говорит «суке» в лицо. Но Санте от ругательства почему-то не легче. Было почти страшно, стало полноценно. — Зачем ты мне это рассказываешь сейчас? Санта задала вопрос, Альбина долго смотрела, не спеша с ответом. Немного зло. Потом — будто думая. Дальше — снова с сожалением. Сняла руку со столешницы, сложила обе на груди. Чуть сгорбилась. — Я только что их вместе видела, Санта. Они меня — нет. Я их — своими глазами. Наверняка знала, какой будет реакция Санты. Вот только для самой Санты она стала неожиданной. Она фыркнула, как отмахиваясь, соскочила со стула. Руки сами собой тоже вжались в ребра, она повернулась в сторону выхода. Сделала шаг, второй не успела. Альбина придержала за локоть, чем разозлила сильнее. — Зачем ты это делаешь, Альбина? Что ты ещё от меня хочешь? Ты же смирилась вроде бы… Не лезь ты к нам! Ни ко мне, ни к Даниле… — Сант… Щетинская начала защищать свое, Альбина же окликнула, смотря так, будто извиняется… Но Санте из-за этого только хуже. Перед ней не надо извиняться. Ей в душу гадить не нужно. А там сейчас… — Даже слушать не хочу. Она мотает головой, жалея об одном: что дала сказать. Скинула руку, пошла по коридору… — Я за него боюсь, Сант. Понимаешь ты? Ему нельзя эту тварь прощать. Она его снова использует… — А за меня ты не боишься? И пусть Санта Алю понимала. Ей-богу. Умом даже сейчас понимала. Но с каждым словом самой становилось гаже. Она обернулась, спросила громче, чем хотела. И агрессивней, чем хотела. Потому что Альбина может не озвучивать. Как ситуацию видит она — понятно. Но самое ужасное, что Санта-то знает, основания видеть так есть. Маргарита Блинова ему названивала. Он в последнее время странный. Она не дает четких ответов на его невысказанные вопросы… На её вопрос Альбина, конечно же, не отвечает. Санта смотрит с очевидной злостью. Альбина — снова извинительно. Но она не отступит. И врать, что «боится», не станет. Её жизнь — это Данечки. И она снова лезет туда, куда лезть ей запрещено. Она снова ведет себя, как сука-разрушительница. И Санте снова хочется её прибить. — Скажи мне просто: у вас всё хорошо? Но делать это — бессмысленно. Впрочем, как и ругаться, объяснять человеку, насколько её слова быстро и глубоко проникли. Насколько больно сделали. Насколько страшно сейчас… Насколько она не знает, что ответить. Она не знает, хорошо ли. У неё перед глазами: Данила и женщина, которую он когда-то сильно любил. С которой он встретился вопреки тому, что предательство не прощает. Или, получается… — У нас всё замечательно. А ты — не лезь. Когда внутри страшный пожар. Снаружи — корка льда. Настоящую боль Санта всегда прячет. Поэтому смотрит в ответ безразлично. Чеканит так, чтобы стало понятно: развивать бессмысленно. А потом тихо ненавидит Алю за её длинный нос. Чувствуя всё такой же сожалеющий взгляд, который провожает спину, следит, как Санта обувается. Направляется за ней, чтобы закрыть… — Прости… На запоздалое извинение Щетинская не реагирует. Не вызывает лифт — несется вниз по ступенькам, чувствуя, как горят щеки. Ругается сквозь зубы, осознав, что даже с Даниилом не попрощалась. Тянется к лицу и трет, остановившись на одном из пролетов. Знает, что надо успокоиться и выбросить из головы. Знает, что Аля ошибается. Что Даня — не такой. Всё это знает. А когда садится в машину и хлопает дверью — сердце по-прежнему работает на разрыв. Санта бьется затылком о подголовник. Смотрит, не моргая, в потолок, потом — на крылатую эмблему на руле. Понимает, что Альбина ведь ничего такого толком и не сказала. Что ей в принципе нельзя верить после того, что однажды устроила. Что одному богу известно, какая моча ударила в обиженный другим Щетинским мозг на сей раз. Не понимает только, почему ей сейчас так гадко. Почему не получается посмеяться и отмахнуться. Дрожащие девичьи пальцы потянулись к замку маленькой сумочки. Санта достала телефон. Смахнула вверх. Номер Данилы — предпоследний в набранных. Они созвонились утром. Он уточнил: всё ли в силе. Когда она едет к маме. Тогда Санта была счастлива и решительна. Она с уверенностью повторила план действий. Ей показалось, что сначала его голос был немного взволнованным. Но стоило ещё раз проговорить — он успокоился. Сказал, что любит. Сказал, блин. И она должна верить. Её палец вжимается в имя. Санта слушает гудки, чувствуя, что потряхивает. И дело не в том, что в машине холодно, а она, сбегая, не застегивала куртку. Ей-то наоборот жарко. Когда на четвертом гудке Данила скидывает, Санта даже не верит. Смотрит на экран, на котором — главное меню, и не верит. Дает себе полминуты на то, чтобы опомниться. Ему — чтобы перезвонить. Но как-то… Нет. Снова набирает сама. И слушает: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».Глава 7
Когда Санта услышала, что в дверном замке проворачивается ключ, плотнее вжала колено в грудь. Не побежала навстречу. Улыбку не «надела». На душе весь день было гадко. Утренняя новость Альбины напрочь испортила настроение. Данила вошел сам, увидел, что она на кухне. Наверняка сразу понял, что не в духе, но бросаться с расспросами с порога не стал. Повесил куртку, разулся. Вошел, сполоснул руки, потянул несколько полотенец. Впитывая влагу и комкая их, смотрел на женский профиль. Санта же молчала. По сути, весь день в голове с собой же говорила. А когда он пришел — молчок. После утреннего звонка, который он сначала скинул, а потом и вовсе отключил телефон, Чернов долго не выходил на связь. Но и, говоря честно, сама Санта больше дозвониться не пыталась. Её будто обухом по голове ударило. Сковало страхом, взорвало мыслями, которые как-то надо было отгонять от себя… Весь день, блин, отгонять. А он набрал только вечером. Их разговор был коротким.* * *
— Привет, ты у мамы? — Нет. Удивленная пауза. — Дома? — Да. У себя. Снова пауза. Напряженная. — Я могу приехать? Вопрос, после которого паузу держит уже она. Тихое: — Если хочешь. И скинутый звонок.* * *
Не приедь Данила, Санте казалось, она даже сильнее не расстроится. Разве что получит новый повод уйти глубже на дно. Потому что по ощущениям — она шла вниз камнем. Немного дрожала, продолжая сверлить безразличным взглядом стену перед собой, когда Данила приближался. Вздрогнула, когда прижался губами к её щеке. Почувствовала себя ужасно, когда, вдохнув, первым делом попыталась понять — пахнет ли от него чужими женскими духами. Возненавидела за эту мысль себя. Дальше — его. Дернулась в сторону. Отметила, что Данила замер и смотрит на неё внимательно… — Что такое? Спрашивает не больно-то ласково. И вроде бы даже не удивляется, когда она наконец-то смотрит. И в её взгляде злость. — Ты трубку не взял. Санта обвиняет сразу. Но только в том, в чём самой не страшно признаться. В его очевидном «косяке», который объективно сам по себе не способен вызвать такой бурной реакции. И это понимание читается по взгляду Данилы. Он недолго хмурится, скользя взглядом по лицу Санты, которое она наконец-то к нему повернулась. Его пальцы прижимаются к футболке на пояснице. И вот сейчас Санте нестерпимо хочется, чтобы убрал. Потому что как жгут. Проходит десяток секунд. Пальцы соскальзывают. Данила выпрямляется и вырастает. Смотрит серьезно. — Я был занят, Санта. Отвечает вроде бы терпеливо, как жизни учит, а в Санте волной раздражение… Она не сдерживается — фыркает, ненадолго отворачиваясь к окну. Закусывает губу. Чувствует, что внутри — клокочет. С губ многое рвется. В ушах слова Альбины. Они же ядом отравляют душу… Она за день себя измучила. Она нашла вину в себе миллион и один раз. Она цепенела из-за осознания, как страшно его потерять. Переживала гадливость от мысли, что он может на два фронта. Плакала даже. И самое ужасное, что слова «я был занят» — реплика из худшего, проигранного в голове, сценария. — Чем? Новый вопрос Санта задала, снова повернувшись к Даниле. Гнев чуть спасал — глушил боль. Поэтому она предпочитала злиться. Смотрела на него через свое безразличное стекло и даже с радостью отмечала, что это злит уже его. Он не любит, когда Санта включает Снежную королеву. Он знает: это плохой знак. — У меня была встреча. В чём проблема? Чернов отвечает снова так же — спокойно и будто разжевывая. Делает хуже. Санта непроизвольно усмехается даже. — С кем? Продолжает допрос. Отмечает, что Данила хмурится. И молчит. — По работе. Ты у мамы была? После чего отвечает «ни о чем»… И переводит тему. Хотя даже не «ни о чем», а врет. Врезается ложью прямо в сердце. Подтверждает и сомнения, и страхи… — Нет. Санта отвечает, хладнокровно глядя в мужское лицо. И получает удовольствие от того, что сама делает с ним то же самое. Разочаровывает. Бьет. Ранит. Это ужасно. Ещё утром всё было не так. Ещё утром она и помыслить не могла, а сейчас… Ей немного легче, потому что ему — немного хуже. Она не поехала от Альбины к маме. Всё отменила. Вернулась к себе домой. Она злилась на Данилу. Она ненавидела Маргариту. Она боялась за них… Но она не могла бы вот сейчас сыграть перед мамой счастье. Да и зачем играть, если… С изменщиком она не останется. Как бы ни любила. — Прекрасно… После паузы, в которую они молчали, Данила произнес с явной иронией. На сей раз окну достался уже его взгляд. Потом он выдохнул, развернулся. Рука потянулась кволосам, сам он сделал круг по кухне. Точно так же, как утром Аля. Только не в обуви. Данила остановился на третьем кругу тоже у стойки, за которой сидела Санта, но с другой стороны. Упер в столешницу руки, посмотрел на неё, чуть склонив голову. Получи она такой взгляд в той жизни, где он был её кумиром, Санта просто замертво бы рухнула. А сейчас — не страшно. Он злится. Это хорошо. Она тоже. — Как мне это понимать, Санта? Как мне, блять, это всё понимать? Очень злится судя по тому, как говорит. А Санте не стыдно. Она не отвечает. Просто смотрит, наверняка раздражая больше. — За что ты меня вот так наказываешь? За то, что пропустил звонок? Данила продолжает, явно ожидая внятной реакции. Но её нет. Санта моргает просто, продолжая обнимать колено. Смотрит, не давая пробиться его штормовым волнам сквозь свою защиту. Он бьется раздражением, он достучаться хочет, а ей как бы ровно… Это очень похоже на то, что она чувствовала, когда позвонила, а «абонент…». — Ты телефон выключил… Санта обвиняет, Данила реагирует злой усмешкой. Снова ведет по волосам, потом опускает голову и взгляд в столешницу, трясет. Когда смотрит на Санту — в нём только больше злости. Яда больше. Разочарования… — А что дальше будет, Сант? Какой будет твоя следующая отговорка? Что ты ещё придумаешь, лишь бы всё осталось, как есть? — Ты забыл сказать «тупая»… Санта произнесла сухо, снова ограничиваясь редкими морганиями, храня на лице безразличное выражение. Данила сжал челюсти. — Что «тупая»? Спросил так, что очевидно — ничего хорошего от пояснения не ждет. Не зря, наверное… — Какой будет моя следующая «тупая» отговорка… Санта пояснила, Данила совершенно невпопад улыбнулся. Но понятно было обоим: в этой улыбке нет ничего от веселья. Ему горько. Ей тоже. — Это для тебя самой она тупая, Санта. А мне посрать, тупая или умная. Я просто, как придурок, всё жду, когда в тебе появится желание. Когда ты наберешься смелости. Убеждаю себя же, что это вопрос времени. Стараюсь, блин. Из кожи вон лезу, чтобы ты была во мне уверена. Но, кажется, нет… Дело не во времени, и не в уверенности. Ты не хочешь просто. Но и сказать не можешь… — С кем ты таким важным встречался, что даже телефон выключил? А если мне нужна была твоя помощь? А если бы со мной что-то случилось? Слова Данилы ранили сильнее всех прошлых. Потому что именно этих мыслей в его голове Санта боялась. Именно эту вину ощущала. Он никогда свои сомнения не озвучивал. Она раньше могла закрывать глаза на свою же, ранящую его, трусость. Но сегодня облачил в слова. В тот день, когда она действительно собиралась сделать шаг навстречу! В день, когда не искала отмазки. Просто вот сейчас уже не может закрыть глаза на ту, которую он «очень любил», а теперь встречу с которой скрывает. Потому что… По скулам гуляют желваки. Мужской взгляд впивается в её лицо. — Давай, малыш… Бей ещё больнее, ты же можешь… Слова Данилы — очень тихие. Он возвращает её в произошедший когда-то давно разговор. Она умеет находить болевые точки и безжалостно бить. Он однажды просил взвешивать, когда ведет себя так. Но это не отменяет того, что он так и не ответил… В кухне тихо. Оба знают, что обоим же плохо. Между ними просто стол, а будто пропасть. И из-за этого ещё больней. Санта прячется за своим непробиваемым стеклом. Данила тоже будто отстраняется. И это ни разу не похоже на их рабочий субординационный игнор «во благо». Это разрушает. — Я правда собиралась к маме… Санта шепчет, Данила снова усмехается. Ведет по бровям, вжимает кулаки в камень столешницы, мотает головой. Так, будто в ней слишком много информаций. Так, будто вечно отгоняет лишнее. — Но не собралась. Отталкивается. Делает шаг из кухни, не глянув. Что будет дальше — Санте понятно. Он уходит просто. Наверное, прав. Наверное, это сейчас — лучшее, что можно сделать. Но чем ближе он к коридору, тем ей страшнее. Плечи болезненно пощипывает, в груди тесно, у самой сжимаются кулаки… — Даня!!! Она окликает громче, чем они разговаривали. Истерично, наверное. Немного отчаянно. Соскальзывает стопой с табурета и подается телом за ним. Смотрит в спину, чувствуя, как сердце больно бьется. Мелькает мысль, что если он сейчас так и уйдет — не оглянувшись — она умрет на месте. Но он не смог бы. Её Даня — нет. Колеблется секунду. Может две. Потом разворачивается. Возвращается к ней. Обнимает сильно, не боясь протеста. Вжимается носом в ухо, дышит горячо и громко… Наверное, чувствует, с какой силой её руки стягивают пуловер на спине, но ничего не говорит. Вот так им тоже плохо. Но хотя бы не безнадежно. Когда он обнимает, в нём практически невозможно сомневаться. Санте даже кажется, что час терапевтической близости — и она сама всё победит. Обо всём забудет. Во всё поверит. — Я так не хочу… Она снова шепчет, жмурясь с силой, наполняя легкие чистым запахом любимого человека. Без примеси. И без сомнений. Его сердце тоже бьется быстро. Его боль вот сейчас для неё тоже ощутима. Она искренна. Он это знает. Чуть ослабляет хват. Целует в щеку, едет к губам, прижимается к ним, гладит по волосам, по лицу. Отрывается, смотрит. Жрет взглядом… Душу рвет. И себе, и ей. — Я тоже. Так не будет. Я тебя люблю, хорошо? Мы устали просто. Я поеду. Надо отдохнуть, а то разговор не клеится. У тебя всё хорошо? Никто не обидел? Санте становится стыдно за брошенное сгоряча обвинение в безразличии, горло сжимают слезы. Она не может ответить, только переводит голову из стороны в сторону. Видит, что Даниле чуть легче. Он даже улыбается, когда она складывает губы в беззвучном «извини»… Потом снова же целует, нежно гладит по волосам… — Всё будет нормально, не сомневайся. Просто случаются сложные дни… И пусть Санте понятно: дело не просто в том, что день «сложный», она кивает. Снова следит, как Данила идет в сторону коридора, как обувается, набрасывает на плечи куртку. Кивает в ответ на его приказное: «замкнись только»… Когда Данила с щелчком закрывает входную дверь, квартиру Санты снова заполняет гудящая напряжением тишина. А её саму бьет дрожь. В голове же только глупое: «сегодня всё должно было быть не так».Глава 8
— Дань… — даже просто имя его произносить, для Санты уже было сладко. Особенно после ссоры. Особенно, когда ночь пережила наедине с собой и с размышлениями о том, а как могло бы быть без него не этой ночью, а в принципе. И вариантов, на самом деле, множество. Но каждый сводится к тому, что плохо. Ей было бы невыносимо плохо. И ему тоже без неё плохо. Поэтому утром они столкнулись у лифта. Санта спустилась на первый, чтобы сесть в машину и ехать к нему мириться, но Данила успел приехать мириться раньше. Настроение от вчерашнего сильно отличалось у обоих. Они оба будто ощущали хрупкость и ценность связи, которая соединяет. Для обоих вечерняя ссора на повышенных была будто чернильной кляксой на идеальной белизне. Им обоим было больно марать то, то оба же считали огромным достижением. Огромной же ценностью. И пусть они далеко не идеальны, но утром они друг друга больше не обвиняли. Потому что верный путь к провалу — это. Вечером Санта не просто не смогла спросить у Данилы напрямую. Она не захотела спрашивать так, как по логике той же Альбины должна была. Потому что логика эта — не единоверна. А если призадуматься — даже порочна. Она не верила Альбине безоговорочно. Она уже имела опыт наглой лжи. Она знала, насколько Примерова вспыльчива и как качественно умеет горячиться. Вывалить на Данилу то, что Аля не смогла сдержать в себе — идиотизм. Конечно, Санта хотела услышать от Данилы, что он был не с Маргаритой. Но отсутствие ответа — не доказательство правоты Примеровой. Он просто был слишком взвинчен, пошел на принцип. Его триггернуло то, что она в очередной раз отложила свое же обещание. И, на самом деле, Санта отлично его понимала. Ей хватило ночи, чтобы выбросить из головы пустые обвинения истеричной Альбины. Санта просто вспомнила, с чего они с Данилой начинали — с тотального недоверия ему и подсознательного «желания» переворачивать с ног на голову любой поступок. Она в миллионный раз осознала, что так вести себя больше не хочет. Он — не изменщик. Он не стал бы. Она не ринется проверять телефон, строить теории заговора. В ней вспышкой зажегся страх и ревность. Она смогла их потушить. Она умнеет. Наверное, растет. Так должны вести себя уверенные. В себе и в отношениях. Такого поведения Данила заслужил. Они вдвоем поднялись обратно в квартиру Санты. Не особо-то и говорили. В лифте Санта потянулась за первым поцелуем. Данила, конечно же, не отказал. Ехали молча. Чуть-чуть шептали. Данила что-то пошутил… Санта помнила, что отмыкала замок с улыбкой на губах, чувствуя спиной тепло мужской груди. Оказавшись в квартире — повернулась… И тут же в её губы вжались мужские. Руки пробрались под расстегнутую куртку, по подбородку проехался мужской, покалывая. Они медленно пятились к спальне. Медленно раздевались, без стеснения друг друга разглядывая. Они даже без особых касаний — только благодаря взглядам, пережитому страху потери друг друга, и переполнявшей обоих нежности, разгорелись так, будто месяц провели порознь и без секса. Любили друг друга без слов и абсолютно без злости. Без признаний. С тихими стонами. Дальше — наслаждались тишиной и удовлетворенностью. Данила — лежа на спине, Санта — сверху на нём. Он, наверное, смотрел куда-то на потолок или стену, поглаживая. Санта — в окно, прижимаясь к его груди щекой. И что за ним происходит Санте было абсолютно всё равно. Важно, что под ухом. — Дань… Она окликнула ещё раз, потому что в первый он не ответил. Улыбнулась, почувствовав, как путается пальцами в прядях, мычит вопросительное: — Ммм? Вряд ли ждет подвоха, да и у Санты в голове не он. Там пустота и уверенность в них, как в паре. Но вопрос крутится в голове. И не задать не получается… — Ты мне правду скажешь? Санта приподнялась, посмотрела в лицо мужчины. Он немного хмурился, она же снова улыбнулась. Потянулась пальцем к носу, повела до бровей, разглаживая складку. — Ты когда-то любил так, чтобы даже сердцу больно? И пусть вопрос задала ему, а сердце замерло у самой. Потому что она любит так сейчас. И потому что понимает — так, наверное, любят только впервые. Потом уже куда спокойней. Вдумчивей. Потом сами выбирают. А впервые — выбирают как бы за тебя. Ей отвечает серьезный взгляд. Долгий и задумчивый. Потом Данила вздыхает, даже не пытаясь скрыть, что тяжко. Закрывает глаза на мгновение, кивает… — В университете. Было дело…* * *
— Влюбился в отличницу, — Санта не просила продолжить, но и данного Данилой короткого ответа ей было мало. Понимала прекрасно, что, возможно, открывает ящик Пандоры. А может наоборот очень хотела его закрыть. Ведь какой ей смысл бояться Маргариты, если вот сейчас она яснее ясного поймет — было, да прошло? Произнеся, мужчина усмехнулся, бродил взглядом по лицу Санты. Его невысказанный намек ясен. Мол, везёт на умниц… Но он не обидел. Санта тоже улыбнулась. Так же чуточку грустно. Молчала. Не перебивала, дала сначала продумать, потом уже озвучить… — Она была на курс младше. Активная. Дружила с Алей. Умная. Амбициозная. Красивая… И если весь перечень до последнего слова Санта принимала, просто кивая, смотря на движение мужских губ. На последнем слове взгляд снова взлетел. Глаза встретились. У Санты — легкий испуг. У Данилы — легкая же ирония. Потому что так ведут себя все девочки. Потому что глазами просят: скажи, что я лучше… А ему и говорить не надо. Мужская рука проезжается от кисти по коже вверх до плеча, оглаживает его, сжимает шею сзади, тянет… Когда их губы уже почти касаются, Санту щекочет дыхание… — Я с тобой, Сант. Это было давно. Но если передумала — могу не рассказывать. — Не передумала… Санта шепнула не так уверенно, как хотелось бы. Данила снова усмехнулся. Чуть надавил, прижимаясь к её рту, погладил большим пальцем кожу, оторвался первым, придержал за талию, сам сел повыше, Санту притянул ближе. Она уткнулась в мужскую шею, он — щекой прижался к блестящей чернотой макушке. — Перед глазами мелькала. А может это я так глазами и ловил. Но исход один — влюбился. Да и она подогревала — лиса. Хвостом махнет, глазами стрельнет… Догоняй… Данила говорил спокойно, а по коже Санты бегали мурашки. Богатое воображение отлично рисовало картинки… Она увидела и лису, и глаза… Всё увидела. — Догнал? Вопрос Санты повис в воздухе на пару мгновений. Что происходит в это время с Данилой — она знала. Думает, вспоминает. А самой было по-особенному страшно рядом с ним. И по-особенному тепло. Хотелось сильнее обнять. Она сама расспрашивала о прошлом. И сама же хотела его в прошлое отпускать. — Догнал… На свою голову. — Всё было плохо? Санта не выдержала, извернулась, запрокинула голову. И, видимо, в её взгляде Данила прочитал столько сожаления, что даже не сдержался — хмыкнул. — Волнуешься? Спросил, заставляя покраснеть. А потом замотать головой, как бы пристыжено. Потому что она не настолько дура, чтобы волноваться. Ей-то хорошо, что у них всё было плохо. Или… Данила моргнул несколько раз, повернул голову к окну, смотрел туда, но больше сквозь. — На самом деле, всё было не так плохо. Мы долго встречались. Конечно, и ссорились, посуду били даже. Жили вместе. Но это было недолго. Мне казалось, что у нас всё хорошо… — А оказалось… Подталкивать его в сторону откровенно щекотливой темы было стыдно. Поэтому Санта сказала, после чего моментально прикусила кончик языка, как бы себя наказывая. Данила ответил не сразу. Его чертовски привлекало окно. Еле оторвался от него. Вернулся к Санте. Скользил по лицу, продолжал думать… Взгляд поймал. — Она мне врала, Сант. Изменяла. Не с другом, но так, что мне — максимально гадко. Как оказалось потом — когда всё вскрылось, я интересовал её не столько, как человек, сколько мои перспективы. Я не из особо-то обеспеченной семьи. Поэтому изначально со мной держали дистанцию долго. Потом она решила рискнуть. Я тогда не думал, но как-то так случилось, что её решение совпало с тем, как твой отец пригласил меня на работу. Её запала и веры в перспективу хватило на четыре года. А потом она устала. Ей хотелось, чтобы мой взлет происходил быстрей. Чтобы он больше давал ей. Ей не хватало внимания, ей чего-то вечно не хватало… — Она изменила тебе… — С моим однокурсником. Максима помнишь? Вот с ним. Санта кивнула, снова опуская взгляд. Данила же свой не отводил. Да и с чего вдруг? Ему ведь действительно нечего стыдиться. Поддел подбородок, заставил приподнять. Его взгляд выдерживать было не так-то просто, но Санта понимала: ему тоже важно понимать, как слова отражаются в ней. Он больно делать не хочет. Ревность ему ни к чему. Она просто спросила — он просто отвечает. — А ему это… Зачем? На лице Санты цвело сожаление. Данила производил впечатление равнодушия. Санте казалось, что и внутри у него то же самое. Явно не буря. Максимум — та самая гадливость. Зато теперь ей абсолютно точно понятно, откуда произошло его «никогда не ври мне. Вообще никогда. Всегда правду говори». Быть преданным хуже, чем быть брошенным, если что-то не устраивает. — Он вбил себе в голову, что мы — конкуренты. За что мог — за всё со мной сражался. Мы как поступали — он по рейтингу был после меня. Похоже проблемы у человека. Никак не мог смириться. Всё доказывал-доказывал-доказывал. На муткортах, в олимпиадах. Ведомости сверял. Номер моей зачетки знал, чтобы в рейтинге мониторить показатели. Он очень хотел попасть в Лексу. Он туда подавался. Его не взяли, когда практикой руководил твой отец… Они с Игнатом ещё в университете отлично сошлись. Недооцененные обиженки. В итоге мечта Максима осуществилась. Он в Лексе. Данила произнес с усмешкой. А Санте только хуже стало. И обидней за него. И непонятно… Как можно променять на какого-то… Максима… Её Данечку. — Как я потом понял из её обвинительно-извинительной речи, они долго довольно спали в параллель с нашими «отношениями». Рита не могла никак решить, где больше перспектив. Но сглупила. Потому что ему нужна была чисто, чтобы галочку поставить. Типа победа… Мне скинули фотки и подпись: «1:0». — Господи… Санта скривилась. Потому что пошлость и ужас ситуации — врагу не пожелаешь. И абсолютно точно, что после этого… Он не простит. Даже если действительно зачем-то встретился — не простит. Она бы не простила. — Это жизнь, Санта. К такому, наверное, надо было быть готовым… Лучше разбираться в людях, не вестись на… Данила не договорил — осекся. А у Санты сердце ёкнуло. Оборвалось, замерло, быстрее забилось. Захотелось сглотнуть… — На что не вестись? Она спросила, Данила снова съехал с её лица, но уже в другую сторону. К двери. — На наивность. Она бывает обманчивой. Ответил обтекаемо. Потому что не хотел напрямую. Потому что как бы люди ни поступили с ним, он в ответ грязью поливать не станет. В этом очередное сходство с её отцом. В этом, возможно, ещё одна его наука. — Ты у неё первым был, да? Но Санта тоже иногда умеет читать между строк. Спрашивает, не боясь, что вопрос прозвучит глупо. По тому, что Данила молчит и смотрит в сторону, понятно, что попала. — Я вас не сравниваю, Сант. И ты глупостей не делай, хорошо? Рита торговалась со мной «первенством», я просто не особо-то понимал тогда. Она себя подороже продавала. Это была её инвестиция. Я её не отработал так быстро, как должен был. И в этом тоже был обвинен… — Данила усмехнулся, Санте стало гаже за него. — Но это другая история… Я об этом не хочу. Реагируя на слова — закивала. Сейчас бы что он ни скажи — она всему кивнула бы. Потому что не подозревала, насколько его однажды ранили. Не подумала бы. И не простила бы обидчиков. И пусть у неё в голове крутился ещё миллион и один вопрос, следующий задает Данила: — Можно правду за правду? Их глаза встретились. Данила смотрел с легким прищуром. Санта — открыто. Кивнула аккуратно. В качестве благодарности получила улыбку… — Как ты с братьями познакомилась, Сант? Расскажешь? И абсолютно неожиданный вопрос, который заставил замереть.* * *
Сходу ответить у Санты не получилось бы. Да и не сходу… Не то, чтобы приятно. И это грустно. Потому что кровь вроде как не водица, а у них… Она никогда не чувствовала тяги к братьям. Она уважала любовь отца к ним, но сама любовью не прониклась. Всю жизнь немножечко боялась. Знала, что они относятся к ней не как к ровне. Не по братски. Знала, что на них ей нельзя ни положиться, ни понадеяться. Они были друг для друга чужими. Санта их опасалась. Ждала подвоха. Не могла расслабиться и плыть. Когда отец умер, оказалось, что не зря. «Старшая» семья отца обнажила зубы и впилась прямёхонько в и без того раненную плоть «младшей». И даже когда, казалось бы, делить им больше нечего — Санта продолжала бояться остроты этих зубов. Они никогда не простят ей рождения, а её матери — отцовскую любовь. И ей нет никакого дела, кто и в какой степени в этом виноват. Важен результат: друг другу они не просто чужие — друг другу они единокровные, но враги. И это так странно, ведь к маленькому Даниле кровь её ой как тянет. В её голове четче некуда сидит понимание: они — веточки одного дерева. А по мнению «братьев» — прививки, которые надо изжить, а не дать срастись со стволом. Только «старшие» Щетинские не понимают, что ствол — не они. — Мы не знакомились, — Санта произнесла, пожимая плечами. Смотрела при этом не в лицо Данилы, а на его грудь. Замолкла, вздохнула. Дальше — подняла глаза уже на него. — Я всегда знала, что они есть. Не помню, чтобы со мной кто-то специально говорил и что-то объяснял. Было данностью, что у папы есть сыновья. Они с нами не жили. На ночь никогда не оставались. Первая папина жена, она… Санта замялась. Слово, которое крутилось на языке, не могла позволить себе из уважения к памяти отца, а другое подобрать — сложно. — Она очень следила, чтобы папа не злоупотреблял своими родительскими правами… — Она его шантажировала свиданиями? Но Данила — привычно проницательный. Да и жизнь живет, понимает, что да как… И пусть первым порывом было мотнуть головой, Санта снова пожала плечами и вздохнула. Потому что тогда сама этого всего не понимала, не замечала, не фиксировала. Была ребенком. Причем счастливым, любимым, обласканным. Жила в идеальном мире, не подозревая, как дорого этот мир обходится её отцу и отчасти матери. — Это было сложно всё… Насколько я понимаю, они были очень подвержены влиянию своей матери. А она — очень обижена… — Что их совершенно не оправдывает… Данила уточнил, хоть и не должен был, а по сердцу Санты разлилось тепло и нежность. Она даже улыбнулась благодарно. А потом ещё раз — смущенно, когда Данила игриво щелкнул по носу. Проехался по щеке, погладил… — Я правильно понимаю, что когда появилась твоя мать, отец уже в разводе был? Задал не самый деликатный вопрос, но Санте нечего было скрывать и нечего стыдиться. У Елены и Петра всё было честно. Её мать — не разлучница. Отец — не изменщик. И как бы первая жена и дети от первого брака с её легкой руки его поступки ни интерпретировали, единственная закономерность состоит в том, что когда двое рушат — брак рушится. Если двое строят — он стоит. — Наверное, папина первая жена считала, что он слишком быстро оправился. До последнего вела себя так, будто имеет на него больше прав… От воспоминаний о самых сложных днях жизни — когда отец умер — у Санты всегда по коже шел мороз. И сейчас тоже. Даже тогда «та женщина» пыталась задвинуть Елену. Даже горе не заставило заткнуть обиду поглубже хотя бы на несколько дней. Хотя бы из уважения к памяти. Но на Данилу всё это вываливать Санта не стала бы. Стыдно даже озвучивать. Да и он наверняка понимает без слов. — Поэтому я с ними не знакомилась… Чтобы не уходить в дебри, Санта вернулась к ответу на изначальный вопрос. Приободрилась, садясь ровнее, расправляя плечи. Чуть зарделась, запоздало осознав, что вообще-то голая, а мужской взгляд не просто сам собой соскальзывает вниз по шее и ключицам… Но Данила почти сразу отрывается, возвращается к лицу с её первым новым словом: — У нас довольно большая разница в возрасте. Мы — разнополые. Отчасти и сам папа списывал на это отсутствие обоюдной заинтересованности. Конечно, понимал, что проблема куда глубже, но я не раз слышала, когда они говорили с мамой, что ему хотелось бы, чтобы когда мы вырастем… Поняли. Смогли поддержать… Он об этом мечтал. К сожалению, этого не случилось. — А мама твоя? — Ей было сложно, но она никогда папе ничего не говорила. Во всяком случае, я об этом не знаю. Она — тонкий человек. Её легко обидеть. Когда Игнат стал постарше — он в принципе перестал подавать признаки адекватности. Они почти не приезжали к нам… И слава богу. Но если где-то пересекались — он обязательно маму колол. До сих пор помню, как мне было за неё обидно. И как сложно было держать язык за зубами. Но чем закончится, если не пропускать мимо ушей, мы знали. — А Макар? — Макар… — Санта повторила имя второго брата, задумавшись. Поймала себя на мысли, что «исповедоваться» перед Черновым — легко. А ещё на том, что она рассказывает об их глубоко-семейном постороннему для Щетинских человеку впервые. — Он всегда мерк на фоне Игната. Куда старший — туда и он. Я думаю, он не испытывает к нам такой яркой ненависти, как его мать и брат. Но и на нашу сторону в жизни не станет. Я до сих пор помню скандал на папин День рождения… Мы дома праздновали. Были гости… Папа светился… Игнат с Макаром тоже были. Уже взрослые. Игнат только закончил университет. Вечно недовольный. Как одолжение делает своим присутствием. Он подошел к папе, они о чём-то шептались, потом ушли в кабинет… И всё было хорошо, а потом… Санта закрыла глаза, не сдержавшись. Обняла себя руками, потому что снова мороз, окатывает стыд, дрожью пробегается злость… — Он считал, что отец обязан был взять его в свою практику после выпускного. Отец считал, что он обязан дать образование, и что обязан не вмешиваться. Коса нашла на камень. Он кричал тогда ужасные вещи. Уже в коридоре. Я помню, как было ужасно стыдно перед собравшимися, которые всё слышали. Каждое слово. Каждое обвинение. Незаслуженное. Потому что он был прав, а Игнат… Санта не договорила. Но тут и не нужно. Выдержала паузу, закончила: — Игнат ушел, хлопнув дверью. Макар — следом. Не потому, что оскорбился за брата. Просто он всегда всё делал, как старший. Игнат полжизни обвинял моего отца в том, что посмел бросить их ради меня. Что забыл своих детей, хотя это была ужасная ложь. Папа всегда о них думал. Он ни на минуту о них не забывал. И только сейчас я узнала, насколько же он был лицемерен. Что он-то своего ребенка действительно забыл… И ему так с этим хорошо… — А если бы ты была на месте своей матери? Зная всё это, стала бы? Новые вопрос Данилы удивил не меньше, чем тот с которого в принципе начался её рассказ. Санта нахмурилась, пытаясь переварить. Но дело в том, что: — Я никогда о таком не думала… — А если в теории… — У меня не такая же ситуация. Я люблю тебя. Мне не надо думать… — Поэтому я и спрашиваю: в теории, Сант… Санте хотелось бы, чтобы Данила не настаивал. Потому что она не готова оценивать, правильно ли поступила её мама. Стоило ли их с Петром счастье сложностей, которые его сопровождали. Знала на все сто, сама Елена ответила бы без сомнений: да! Но она — не Лена. И, если говорить честно, наличие личного опыта не позволяет быть такой уж воодушевленно-воздушной. Когда-то давно, когда она ещё исподтишка следила за жизнью Данилы, очень боялась однажды узнать, что он женился. Не потому, что верила в нерушимость брака или боялась роли разлучницы. А потому, что это в её голове убило бы последний призрачный шанс на него. Но ей повезло. Даже больше, чем можно было надеяться. — В теории… Я могла бы струсить. Санта ответила, глаза Данилы на долю секунды закрылись. Что под веками — Санте было неясно, но почему-то стало тревожно. — Почему ты спрашиваешь? — она уточнила, склоняя голову. Была внимательной, как никогда, пытаясь занырнуть на дно зрачков сразу же, как Данила открыл глаза. Но там спокойствие. Если он и сделал для себя какие-то выводы, с ней не поделится… — А ты почему? — и даже на вопрос не отвечает. Стреляет встречным, напоминая о том, с чего начали. С её просьбы рассказать о Маргарите. И вот сейчас она может поделиться с ним теми сомнениями, которые вывалила Альбина. Может быть абсолютно искренней и признаться: — Примерова видела тебя с той самой первой любовью. Объясни, как мне это понимать? Но Санта шепчет: — Просто, — пожимая при этом плечами. А потом закусывает губу, получая такое же: — Вот и я просто… — в ответ.Глава 9
У мамы на кухне всегда идеально. Тепло. Спокойно. Душевно. Только сюда нет входа сомнениям. Только здесь есть ответы на любой вопрос. Только здесь поймут всегда. Всегда поддержат. Только здесь всё, что от тебя ждут, — это искренность. Сюда Санта приехала с задержкой в неделю. Сжимала ладонями теплую чашку с какао, смотрела, как снежинки танцуют за окном на ветру, оседают на иголках пушистых, уже украшенных белыми лампочками новогодних гирлянд, елей. Щетинские любили Новый год. Всегда. Без папы — уже меньше. Но Елена всё равно старалась включать сказку. Немного для себя, но больше для Санты, которая с ней уже не живет. Просто, чтобы порадовать, когда приедет. А может даже не «когда», а если… И это тяжелая участь — жить от приезда ребенка к приезду. Но и на это Елена не жалуется. Ни на что не жалуется. Ни о чем не жалеет. Находит в себе силы радоваться жизни, а может ей и силы для этого не нужны. Может свет, о котором часто говорит Данила, исходит не только от Санты. Может это передалось ей от мамочки. И это же влюбило когда-то отца. — Останешься сегодня, Сантуш? Занесло так… Из размышлений в действительность Санту вернул мамин вопрос. Она тоже смотрела в то же окно, но не сидя за столом, а прислонившись к кухонному. — Да, останусь… Улыбнулась, когда дочь ответила. Мотнула головой, будто сгоняя оторопь, которую переживала и сама Санта — сложно оторваться от волшебного вида за их большим окном. Отвернулась, приоткрыла духовку… На ужин снова шарлотка. И снова по кухне плывет запах яблок, белков и корицы. Во рту собирается слюна. Урчанием отзывается желудок… И тут же сжимается из-за волнения. Потому что Санта не зря пропустила завтрак, а потом и обед. Нервничала. На то было несколько причин. Но главная, конечно, это решительное намерение наконец-то по душам поговорить. Санта следила, как мама достает пирог из духовки, как вслепую тянется за ножом, безжалостно разрезает, поддевает кусочек лопаткой, опускает на тарелку. Которую тут же с улыбкой несет к столу. Конечно же, не себе. Конечно же, ставит перед Сантушей, протягивает ей же вилку, садится рядом, смотрит с улыбкой… Смущает, будто взглядом оглаживает… И пусть Санте всё же немного страшно, что кусок в горло не полезет, она прорезает пирог вилкой, накалывает, снимает губами, жует с аппетитом, глотает… — Мам… Окликает, хотя можно было сходу задать вопрос. Дожидается, когда Лена чуть приподнимет брови… — Скажи мне, а ты ревновала папу к его первой жене? И задает вопрос, который приходит в голову со времени их откровенного разговора с Данилой. Он задал не совсем очевидные вопросы. Он ставил Санту на место матери. Зачем — неясно. Но он же натолкнул на мысль, что кое-что общее у них, возможно, действительно есть. И определенный опыт мамы может быть для неё очень даже прикладным. Вопрос Елену явно огорошил. Брови ещё немного приподнялись, потом она прокашлялась… Видно было, что нервничает. Видно было, что не ожидала. Опустила взгляд, а вместе с ним — ладонь. Скользнула пальцем по узору столешницы… — Если не хочешь — не отвечай… На запоздалую оговорку дочери отреагировала мягкой улыбкой с легким сомнением. Потом же снова опустила взгляд на стол. — Нет. Всё хорошо… Просто неожиданно… Объяснилась, хотя Санте и не надо. Уже даже немного стыдно, что не смолчала. Но очень важно получить ответ. Потому что она ревнует Данилу с «Рите». Конечно же, той же Блиновой, которая звонит. С которой, возможно, он даже встречался. У которой, очевидно, в его глазах наверняка много схожести с самой Сантой, пусть он и сказал, что не сравнивает. Он, наверное, старается не сравнивать. Но от этого всё равно не уйти. Да и совпадений не так-то мало. Только глобальная разница в одном: она его очень любит. И она его никогда не придаст. — Не ревновала… Елена заговорила, снова вскинув взгляд. В нем было спокойствие и уверенность в своих словах. — Но боялась… — А после этих — новая легкая улыбка. Мол, прекрасно понимаю, как странно звучит… Сейчас поясню… — Я знала, что она измотала твоему отцу всю душу. Он её долго любил. В чём-то подстраивался. Но когда устал — это выжгло в нём всё. Последние годы их брака — врагу не пожелаешь. Она цеплялась за него, а он хотел просто, чтобы стало спокойней. Ему многого не надо было, Сант. Просто отдых для души. И в том, что он её уже не полюбит, я как-то не сомневалась. Но очень боялась, что она детьми заставит его вернуться… Санта слушала, замерев. Мама впервые была с ней настолько откровенной о таком. Наверное, раньше считала маленькой. Наверное, будь отец жив — так и держала бы при себе. С ним-то точно этим страхом не делилась. — И даже не столько за себя. За него бы больно было… Он очень совестливый. Ему было сложно. Понятно же, что развод ему нелегко дался. Особенно, когда она вдруг воспылала. Особенно, когда своим поведением и детей в этот ужас впутала. Она подавала всё так, будто он не с ней разводится, а с ними. Я не видела это лично, только то, что было, когда мы уже вместе жили, но я не сомневаюсь в честности твоего отца. И я всегда очень боялась, что она его дожмет… Ты же не сразу у нас получилась, малыш… Лена улыбнулась, потянулась к щеке Санты, скользнула так, как недавно Данила. Улыбнулась трогательно. Санта увидела, что у мамы немного блестят глаза. А у самой сжалось горло. — Я побыстрее ребенка хотела, честно тебе скажу. Твой папа тоже очень тебя хотел, но я, наверное, чуточку больше. Его душа всегда к детям рвалась. Та женщина продолжала пить соки. Обвинять. Требовать. А я молилась, чтобы у нас побыстрее свой получился. Любовь к сыновьям вытеснить тобой не хотела. Но хотела, чтобы ему легче было быть со мной. Я ужасный человек, наверное… — Ну ма… — Но я его не уводила… Она всё разрушила. А я хотела для него спокойствия. Для нас спокойствия. Я тебя очень хотела… Ты даже не представляешь, сколько счастья ты нам подарила… Санта хотела бы ответить, но не получилось бы. Вслед за мамиными, слезы появились уже на её глазах. Что тут скажешь? — Мы уже довольно долго вместе были, когда поехали в ту Барселону. Я же и по врачам успела пробежаться, Петю даже затащила… Первой в руки себя взяла Лена. Продолжила почти спокойно, улыбнулась даже на последних словах, вызывая такую же реакцию у Санты. Их папа терпеть не мог врачей. Он всегда говорил, что здоров, как бык. И они ему верили… — У нас не было проблем. Просто стресс убрать — и всё получится. Врачи говорили так. А как его уберешь, если он не готов от тебя отстать? Вот мы и договорились, что уедем на две недели. Представляешь? Наш папа и две недели без телефона, заседаний, встреч… Санта улыбнулась, чтобы быстро перевести голову из стороны в сторону. Потому что не представляла. — Сама не понимаю, как у нас получилось… Но… Получилось… Глаза матери и дочки встретились. И те, и те лучились… Санта очень любила слушать о том, как её привезли из Барсы. Конечно, этот рассказ не опошляли подробностями. Но ей всегда тепло становилось от осознания, что в дни, когда маме и папе было невероятно хорошо, когда они были только вдвоем, когда они друг друга невероятно сильно любили, у них случилась она. — Ты спасла меня от страха, малыш… С тобой я уже ничего не боялась. И пусть её заслуги в этом нет, но по грудной клетке теплом разливается любовь. Так сходу и не поймешь — своя или родительская. Мамина рука так и лежит на щеке, Санта накрывает её своей ладонью, тоже гладит. — А почему вы больше детей не захотели? Этот вопрос она тоже не задавала. В детстве «сестричку» или «братика» не просила. По той причине, которую отчасти озвучила Даниле. У неё были братья, но близости с ними не было. Она тогда не представляла, что может быть иначе. Но родители… Они же мыслили не так. Елена задумалась, ненадолго взгляд скосила. Потом снова на Санту — лучистый, но чуточку грустный… — Мы хотели. Пробовали ещё… Но как-то не получалось больше. Бог так решил, значит. Весь в тебя вложился… В кухне повисла тишина. Лена с любовью смотрела на своего ребенка. Санта — снова за окно. Туда, где снег и елки. Закусила губу, прикрыла глаза, выдохнула… Нельзя всего и всегда бояться. Просто нельзя. Чтобы подарить спокойствие отцу, её мама когда-то делала куда более рискованные шаги, чем те, которые сегодня страшат Санту. Вела себя смелее. Жалела себе меньше. Больше жалела его. Не боялась сравнений с женщиной, которая, в отличие от «Риты», навсегда осталась в жизни её любимого мужчины. Потому что мать детей не вычеркнешь. Может даже больше любила. И этому надо учиться. Очень надо… — Ма… Чувствуя, как сердце сбивается с ритма, Санта вернулась взглядом к лицу Лены. Та продолжала улыбаться, когда Санта смотрела уже серьезно. Явно не ждала подвоха. Скорее всего явно же не готова услышать вот сейчас то, что Санта готова сказать… — Ты только не волнуйся, хорошо? Улыбка Елены становится шире. Она не ждет удара — кивает. — Ты знаешь, что я человека одного люблю… Слова срываются с губ Санты, и это почти так же страшно, как когда-то было признаваться в чувствах Даниле. Но если она хочет будущего с ним — это всё надо делать. Шаг за шагом. День за днем. Ей и так повезло. Там, где казалось, нет ни единого шанса, ей так легко досталась огромная любовь. Которую нельзя предавать сомнениями, излишней осторожностью и скрываемым эгоизмом. — Знаю, Сантуш… И жду, когда ты меня с ним познакомишь. Может на Новый год? Приезжайте вместе… Я буду рада… Осознавая, что Санте нужна поддержка, Елена тут же её дает. Подхватывает, улыбается, смотрит тепло и предлагает так, что не усомнишься: она правда будет рада. Она примет выбранного дочерью человека. Она ей доверяет… — Вам знакомиться не надо, мам… Но дочь умеет удивлять. Шепчет, зная, что щеки загорелись. Хочет отвести взгляд, но нельзя. Собирается, сжимается внутри, смотрит в глаза… — Это Данила, мамуль. Данила Чернов.* * *
— Зачем ты голая выскочила, Сант, а? Санта с замиранием сердца следила, как Данила огибает машину, на ходу расстегивает пальто, стягивать начинает… — Мне не холодно… — она говорит правду, но в ответ получает только скептический, не очень довольный взгляд, а потом его пальто приземляется на её плечи. Ей правда не было холодно, но ощутив его тепло и запах туалетной воды, становится ещё и спокойно. Потому что всё утро потряхивало. Санта волновалась жутко. Вчера вечером рассказала маме о том, что они с Данилой вместе. Елена не падала в обморок, не обвиняла, не говорила, что выбор дочери не одобряет. Но была знатно огорошена, что и неудивительно. Аккуратно спрашивала, как они с Данилой к этому пришли. Поражалась сильней, потому что Санта решила быть честной до конца. Понимала, что маму может ранить осознание, насколько её ребенок получился скрытным, но рассказывала, как на духу. Она любит его с детства. Он заметил её, когда пришла на стажировку. Как-то так получилось, что вроде бы с легкой руки самой Елены… Но в этом не стоит себя винить. Потому что он очень хороший, заботливый, добрый… Это не его идея — всё скрывать. Отчасти это его ей подарок. Он о ней беспокоится. Хочет для неё лучшего. Позволяет учиться, радуется достижениям, не давит и не требует… Она очень его любит, но не может расслабиться настолько, чтобы в этой любви раствориться. Почему — обеим Щетинским понятно. Санте страшно повторить судьбу мамы. И маме тоже страшно, что она повторит… Вечером же было принято решение не ждать Нового года. Санта позвала Данилу приехать в воскресенье. Он будто немного напрягся, но, конечно же, не отказал. Был на месте в назначенное время. Пунктуальный, собранный, напряженный… — Всё хорошо? — Санта, выбежавшая его встречать прямиком под снег без верхней одежды, спросила, когда шли в сторону дома. В ответ получила серьезный взгляд, кивок… — Думаешь, одна волнуешься? — и вопрос с внезапной улыбкой. Такой теплой, что не улыбнуться в ответ — нереально. И пусть до крыльца всего несколько шагов. Пусть внутри тепло, светло, вкусно пахнет и их уже ждут. Санта не выдерживает. Делает длинный шаг, высвобождая плечи из-под прижимавших к ним мужское пальто пальцев. Оборачивается, заставляя Данилу остановиться. Смотрит чуть снизу. Улавливает в глазах Данилы непонимание… — Если бы папа был жив и он был бы против… — Санта начала, отмечая, что Данила хмурится. Наверное, и сам о подобном думал. Но ей важно, чтобы понимал, насколько она с ним. — Я всё равно тебя любила бы. Она заканчивает и замолкает. Впускает его напряженный взгляд через поры под кожу. Не пытается отвести свой. Не боится разоблачения. Говорит чистую правду, в которой ни капли не сомневалась. Ведь все её сомнения не касаются любви. У её страхов другие причины. — Но папа не был бы против… Он же тебя знал… Реакция на эти слова была максимально желанной. И трогательной тоже максимально. Данила снова немного улыбнулся. Подался вперед, вжался губами в холодный лоб. Сказал: «заболеешь — прибью», явно посчитав, что она таки замерзла… После чего сжал её ладонь в своей, чтобы потянуть следом в сторону двери. И даже если он волнуется, как сам признался, Санта чувствует, как вместе с теплом в неё перетекает уверенность. Всё будет хорошо. Они на правильном пути. Мама встречает их в холле. Наверняка тоже немного нервничает, но смотрит, как всегда, когда видит Данилу. Гостеприимно. Благосклонно. И от этого взгляда у Санты сердце сжимается. Мама тоже его любит. Тоже видит в нём отца. Она понимает, почему Санта когда-то так сильно влюбилась и не смогла забыть. Елена и Данила улыбаются друг другу. Мужчина трясет головой, сгоняя снежинки, а Санта вешает его пальто на плечики. Чуть задерживается, следит искоса, как мама отталкивает от дверного косяка, делает несколько движений в их сторону, Данила — к ней. — Вот так неожиданная встреча, Данила. Скажи? И как бы в подтверждение того, что Санту потряхивает не от холода, а из-за переизбытка чувств, она не может сдержать облегченный вздох. Мама уже улыбается, у Данилы сначала кривится уголок рта, он смотрит в искрящиеся глаза… — Я бы сказал, долгожданная… А потом произносит с многозначительным ударением на последнем слове, чтобы тоже улыбнуться, оголяя зубы. Холл отчего дома тут же заполняют звуки маминого смеха. Заразительного для Санты. Она подхватывает. Ей как бы легче… Да и папе бы такой ответ понравился.Глава 10
— Не холодно? — Данила спросил, повернув голову, Санта мотнула своей, а потом, будто немножечко себе же противореча, стянула пальцами ворот пальто. Ей непросто было оторваться от изображенного на памятнике человека, но Данила продолжал смотреть вниз, и Санте очень захотелось улыбнуться в ответ. Она вскинула подбородок, посмотрела в глаза, улыбнулась… В ответ получила тоже улыбку. Но снова не такую, как то и дело зажигалась на лицах, когда они были дома, с мамой. Сейчас — скорее понимающую её тоску и важность уже этого момента…* * *
Они провели с Еленой больше двух часов. Их разговор не выглядел, как допрос. В нём не было напряженности. Никто никого не оценивал. Мама Санты не скрывала, что удивлена, но удивление это вроде как радостное… Санта немного волновалась, оставляя их вдвоем на кухне, чтобы поднятьсяв свою спальню, собраться и вернуться в город вместе с Даней. Когда спускалась уже одетая вниз по лестнице, снова старалась ступать тихо… Знала, что подслушивать — не хорошо, а всё равно не сдержалась. Опять, как когда-то, затормозила на одной из нижних ступенек, прижалась виском к стене, прислушалась… — Ты только честным с ней будь, хорошо? Лена попросила деликатно, Санта не смогла сдержать улыбку. — Я стараюсь… И ещё одну, когда Данила ответил. Не стал рвать на груди рубаху и клясться. Пообещал так, что хочется верить. И самой Санте, и маме, которая будто даже выдохнула облегченно. Чуть-чуть думала, потом снова заговорила первой: — Я понимаю, почему она о вас молчала, Дань… И ты ведь тоже понимаешь… Мамины слова отозвались в девичьем сердце трогательной трелью. Когда тебя любят, первым делом пытаются понять, а не в чем-то обвинить, даже если могли бы… — Понимаю, Лен. Ответ Данилы снова «дернул» уголки рта вверх. — Я тебя об одном только попрошу, хорошо? — Елена задала вопрос так, что наверняка очевидно и самому Даниле, сказанное будет действительно просьбой. Исполнять ли — на его усмотрение. Но она желает добра. И дочке, и ему… — Конечно, — поэтому он соглашается выслушать без сомнений. На кухне недолго царит тишина, Санта и сама дыхание затаивает… — Стать такой же, каким был её отец, — огромная мечта Санты. Она тебе ни в чём не откажет. Она тонкая девочка, семейная. Видно, как сильно и искренне любит. Она будет счастлива и замуж выйти, и детей родить. Я не сомневаюсь. Но дай её немного времени… Мне когда-то оно совсем не нужно было. Любила Петю, ничего не видела. Многим не нужно, но Сантуша… Она обо всех заботится. Обо мне, об отце… О тебе тоже. Но ты же видишь, её немного разрывает… — Вижу… Данила ответил, Санта болезненно нахмурилась. В груди стало тесно от любви к обоим. — Я понимаю, что «идет в комплекте», Лен… В ответ на шутку Данилы Елена беззлобно фыркнула, у Санты же снова губы дрогнули… — Понимаю и беру. Следом — сердце. К нему же прижался кулак. Под свитером — его крестик. Санта надела впервые — на удачу. Сейчас подумала, что удачу он действительно принес. Прислушалась. Поняла, что на кухне вновь стало тихо. Может друг на друга смотрят, может, в окно. А может в чашки. Потом же Лена чуть прокашлялась… — Никогда не думала, что это придется делать мне… Что говорить придется тебе, Дань, но уж прости… Если ты её обидишь — будешь иметь дело со мной… Это не звучало угрожающе, у Лены каждое слово — будто лаской укутывает. И продолжавшую стоять за стенкой Санту, и самого Данилу, кажется… Он вслух не ответил. Наверное, кивнул с улыбкой. — И дай я тебя обниму… Потом на кухне снова рассмеялись. По полу проехались ножки стульев. В тот момент, когда сияющая Санта снова появилась в проеме, её мама действительно обнимала Данилу. Увидела дочь, подмигнула… И как бы Санта ни держалась, пришлось запрокинуть голову, чтобы не дать слезинке скатиться по щеке.* * *
В Киев они возвращались снова на машине Данилы. Ромашка осталась ждать возвращения хозяйки под навесом. Чернов не был особенно болтлив, да и весел тоже… Санта не пыталась его разговорить, но чувствовала, что он то ли устал, то ли встревожен… Так, будто где-то внутри у него сбои по подаче электричества. И, чтобы выглядеть, как выглядел у Лены, он прилагал нехилые усилия, а теперь — то коротит, то потрескивают бьющие изнутри наружу разряды. — Всё хорошо? — не выдержав, уже на въезде в город, Санта аккуратно дотронулась до мужского локтя, реально чуточку боясь, что может шибануть напряжением. Вздрогнула, когда Данила дернулся, резко поворачивая голову к ней. Улыбнулась, погладила, как бы успокаивая… Скользнула вниз по руке до запястья, подушечками пальцев по змейкам вен до костяшек, сжала вместе с ручкой переключателя… — Да… Почувствовала, что он снова немного расслабляется. Возгордилась собой… Улыбнулась смелее… Ей было тепло, когда Данила перевернул её руку, потянул к губам, прижался ими к ладони. Не отпустил тут же, а грел парой вдохов, отвлеченно глядя в лобовое. Потом снова поцеловал, отпустил как бы нехотя… На просьбу Санты «заехать в одном место» Данила отреагировал спокойно. Впрочем, как и на уточнение, куда именно ей хотелось бы… Не спорил, свернул в нужном направлении без лишних разговоров, но стал ещё немного более серьезным будто бы, когда Санте казалось — серьезней уже некуда. Они ехали к кладбищу в тишине. Санта с силой сжала мужскую ладонь, когда зашли в ворота. Приезжать сюда ей всегда будет сложно, сколько бы лет ни прошло. Тяжело идти по дорожке. Тяжело бросать первый взгляд на памятник — ещё «со спины». Обходить тяжело, видеть улыбающееся лицо тяжело… Данила остановился за оградой, Санта подошла к памятнику сама. Прижалась пальцем к холодному граниту, скользнула по выбитому на нём кресту, смотря при этом на отца. — Привет, папуль… Шепнула только ему, только ему же улыбнулась… Привычно чувствуя, как первой волной накрывает тоска, глаза против воли влажнеют. Потому что с тех пор, как его не стало, ей всегда грустно. Иногда меньше, иногда больше. На кладбище и в памятные даты — особенно. Но за эти четыре года в принципе не было ни дня, чтобы она не вспомнила отца. Чтобы она не ощутила его нехватку… — Мы к тебе… Знакомиться… Санта сказала с улыбкой, оглянулась… Поймала разглядывающий выбитое на камне лицо наставника взгляд Данилы. Тяжелый будто. Задумчивый. Потом только Данила посмотрел на неё. Знал, что от него требуется. Дал это. Санте досталась новая улыбка. К сожалению, механическая. Которая заставляет грустить сильней. Которая тянет от холодного камня назад к теплому человеку. Данила обнимает её без просьб и намеков, притягивает к своему боку, дает прижаться виском к плечу… Слов особых-то нет. Ни у Санты, ни у Данилы. Ей важно было «представить» его не только маме. Сюда попасть — наверное, не менее ответственно. Но вести разговоры с надгробием — не обязательный пункт их программы. Да и Данила не стал бы. — Не холодно? — спросил, повернув голову, Санта мотнула своей, а потом, будто немножечко себе же противореча, стянула пальцами ворот пальто. Вжалась сильнее в теплый бок. Осознала, что под его крылом ей даже здесь уютно. Тоже грустно. Тоже сложно. Но с ним спокойней. Вспомнился день похорон. По коже под одеждой побежали мурашки. Тогда её некому было вот так обнять. Тогда она ни к кому за этими объятьями не обратилась бы. Тогда её держало одно понимание: маме сейчас хуже. Поддерживать должна она. И именно чувство ответственности дало пережить. Удержаться за двоих. Не упасть в яму следом. Чувство ответственности, а ещё немного он, пусть Данила об этом и не знал. Когда вот тут же, четыре года назад, ей стало совсем сложно, когда показалось, что силы кончаются, она скользила взглядом по толпе, толком не зная, что та самая толпа может ей дать. И только увидев его, поняла, что поддержку. Никто другой. Только он. В ней тогда скопилась прорва боли. Её «безразличное» стекло трещало. И только ему не страшно было позволить увидеть, как плохо. Только он не отвел взгляд. Не скривился. Не улыбнулся как бы извинительно… Впитал. Не знал об этом, а помог. — Ты приезжал сюда когда-то? — Санта спросила, на секунду жмурясь. Постаралась побыстрее вытолкнуть себя оттуда, где было совсем плохо. Данила ответил не сразу. Он всё так же смотрел на памятник, потом медленно перевел голову из стороны в сторону. — Не приезжал. — И сказал правду. Моргнул, глянул вниз. — Я не верю, что есть смысл говорить памятнику то, что не было сказано человеку. Но я его помню. И часто благодарю. Наверное, другого ответа от Данилы Санта не ожидала. Да и не хотела бы. Отчасти даже согласна с ним. Просто… Она не приезжать не может. Она не знала, как всё устроено там, куда попадают после смерти. Но ей было бесконечно важно, чтобы папе там не было холодно, одиноко, чтобы он чувствовал… Всегда чувствовал её любовь. Чтобы он не сомневался: его тут помнят. — Ты только не недооценивай меня, хорошо? Услышав наверняка неожиданный вопрос, Данила немного напрягся, Санта почувствовала это, улыбнулась непроизвольно… Опять вскинула взгляд, поборола желание потянуться к его лицу и разгладить эту чертову складку между бровей… — Папа нас с мамой всегда и от всего ограждал. Я понимаю, что это забота. Но не делай так. Я же вижу, тебя что-то гложет… Санта говорила, Данила хмурился сильнее. И ей бы остановиться, наверное… Во всяком случае, он бы явно этого хотел, но рядом с папой просто стыдно быть идущей на попятную трусихой. — Мне Аля сказала, что ты встречался со своей Ритой… Напряжения в Даниле стало больше. Он и сам закаменел, и скулы будто… Смотрел вниз на Санту… Молчал… А ей не страшно… Она отпускает воротник, тянется к его щеке, гладит… — Если ты сомневаешься, Дань… И сама толком не знает, как собирается закончить мысль, но Данила не дает. Разворачивает от памятника, обнимает так, что даже дышать сложно, бьющий по глазам свет снега и серого неба сменяют чернота плотной ткани. Данила вжимает Санту в себя и держит. Так не ведут себя сомневающиеся люди. — Не слушай Алю, Сант. Никого не слушай. Я тебя люблю. В этом не сомневаюсь… Скорее люди, боящиеся отпустить. А может даже потерять. Но это же глупости… — Идем к машине… Данила просит, Санта кивает, как может. — Да, идем… Она от него никуда.Глава 11
— Санта Петровна, вы далеко? Обращение Альбины застало Санту уже у лифтов. Первым желанием было развернуться и бросить в ответ: «не ваше, Альбина Николаевна, дело…», потому что пусть Даниле Санта верила, злость на благодетельницу-подругу так и не прошла. Но выяснять отношения в офисе — не вариант. Здесь, всё же, слишком много посторонних. И слишком же много наблюдательных. Поэтому Санта держит лицо, оборачивается… — Обед, Альбина Николаевна. Произносит, туша вспышку раздражения, которая всё равно зарождается внутри. Это глупо, но Санте кажется, что Альбина может «сглазить» их счастье своими идиотскими сомнениями. И пусть ей неподвластно, но очень хочется залезть в голову тревожной стервы и переключить один из многочисленных тумблеров. Потому что по взгляду видно — она сканирует Санту на предмет «всё ли хорошо»… — Да вы что?! — Примерова отвечает показательно-удивленно, ускорив шаг, идет к рельсе-вешалке с верхней одеждой, набрасывает на плечи свое пальто… И Санта злится сильнее. — С тобой спущусь… Лифт придержи… Но на принцип не идет. Зато идет к лифту. Нажимает кнопку. Смотрит на блестящий металл створок, с силой сжав челюсти. Одновременно очень хочет и боится, что лифт приедет пустым. Скашивает взгляд, когда Альбина становится рядом, сначала раздразив сильнее цокотом шпилек, потом — сладким облаком своих духов. Внутри действительно никого. Альбина заходит первой, Санта — следом. Показательно отворачивается. Показательно же нажимает нужный ей первый. Если Примеровой на другой — пусть потрудится и нажмет сама. Санта — не нанималась. Во всяком случае, точно не для этого. И точно не к ней. Из задворок памяти всплывают воспоминания о том, как сложно у них было поначалу. Как Аля на неё давила… Что не гнушалась унижать… И пусть это всё — в далеком прошлом. Пусть Санта давно забыла и отпустила, сейчас очень хотелось злиться сильнее. Поэтому не грех вспомнить всё… — Сант… Альбина окликнула почти сразу. Санта только сильнее выровняла спину, даже не оглянувшись. Она — не Чернов, конечно, но тоже успела немного разобраться в особенностях Альбины. Сейчас ей приспичило мириться. Только это не обязывает тут же прощать ей наглость. Поэтому в ответ — молчок. — Сант… — Но Аля окликает повторно. Вздыхает… — Хочешь, я скажу, что обозналась? И задает вопрос, который заставляет Санту возмущенно выдохнуть. Оглянуться. Посмотреть так, чтобы можно было не отвечать даже. Всё в глазах… Потому что адекватным людям не нужны подобные предложения «с барского плеча»… — Зачем? Чтобы я с Даней посидела, пока ты будешь пытаться свою личную жизнь устроить? Встречный вопрос от Санты тоже был грубым и не совсем справедливым. В конце концов, Санта сама напросилась на роль няни на подмене для племянника. Её всё устраивало, и она не видела ничего зазорного в том, что Альбина пытается найти себе кого-то взамен идиота-братца. Но сейчас ей понравилось видеть, как Аля скривилась. Возможно, даже пожалела, что решила делать шаг навстречу. Но лучше бы пожалела, что вечно лезет не туда… — Он скучает, кстати… Привычной реакцией Али на подобный ранящий выпад должна была стать грубость. Опыт подсказывал Санте, что после такого из лифта у них больше шансов выйти разозленными врагами, а не помирившимися соратницами. Но Аля внезапно будто бы тушит возмущение Санты, глотая укол. Произносит с вялой усмешкой, пожимает плечами… Никак не реагирует на то, что взгляд Санты скатывается по её силуэту вниз до блестящих носков лодочек. У неё на ногах — туфли, а на улице — слякотный декабрь. И если они не «помирятся» здесь — она же пошлепает вот так следом. Она же ещё и отчаянная дурища. Ей, кажется, важен не только большой Данечка… И не только маленький… — За Данилу ты можешь не волноваться, — и эта мысль трогает, но Санта старается затолкать сентиментальность поглубже. Хочет остаться сухой и в равновесии. Поднимает взгляд и подбородок. Смотрит уверенно. Так же говорит. — Он не планирует возвращаться к своей Рите. Сама же удивляется тому, насколько железно звучит голос. Было бы неплохо чувствовать себя настолько же лишенной сомнений. Ответом Санте служит новая улыбка. Тоже чуть грустная. — Я поспешила, Санта. Мне стыдно. Я всегда спешу. Просто испугалась. Сначала, конечно, за него. Но и за тебя тоже… — Альбина сделала паузу, Санта непроизвольно сглотнула. Ей стоило бы пресечь пустые разговоры, но она продолжала стоять вполоборота, внимательно смотря на Примерову из-за плеча. — Вы друг другу подходите. Ты, конечно, ещё маленькая, неопытная… Подозреваю, дашь стране угля… Реагируя на такую высокую оценку, Санта фыркнула, отворачиваясь и вздергивая нос. Но продолжала слушать, внутренне затаившись… — Но ты действительно его любишь. Как человека. А не как… — Я поняла тебя. Можешь не распинаться. Надеюсь, ты меня тоже… Когда Санта снова оглянулась, от её глаз должно бы веять холодом. Но чтобы губы не дергались вверх — их приходилось то и дело незаметно закусывать. — Не думай, что я в нём сомневаюсь. И не хочу это сомнение посеять в тебе. Я просто сужу по себе и понимаю, что… Когда тот самый человек манит пальцем… Легко дать слабину… И если на прошлые слова Санта ещё могла бы ответить грубостью, на эти — уже нет. Вляпаться в такую болезненную любовь, в которую влипла Аля — врагу не пожелаешь. И, видимо, в глазах Примеровой та самая «его Рита» — Данин Игнат в юбке. Её испуг логичен. Её в очередной чертов раз можно понять… — Его тот самый человек — не она. Для него это я. Ответ Санты звучит слишком самоуверенно, но Альбина над этим не посмеется. Она улыбается, смотрит в глаза… И когда понимает, что Санта не струсит, шепчет: — Вот и умница…* * *
Когда лифт остановился на первом, Альбина осталась на нём. Вслух не произнесла, но явно посчитала свою миссию исполненной. Санта же помчала на обед. До Нового года — чуть больше недели. Она закрыла все зачеты. У них с Данилой всё вроде бы хорошо. Он адекватно отреагировал на предложение чуть отложить Барселону. Санте не хотелось оставлять в праздники маму одну. А сам Данила, кажется, действительно немного успокоился, заполучив хотя бы один шажочек от неё. Что дальнейшие будут делаться уже в следующем году — оба понимали. Данила, вероятно, надеялся, что без постоянных напоминаний и по её инициативе. Санта пока не знала, что и когда. По идее, начать стоило с того, чтобы подойти к самому Даниле и честно сказать: я хочу не потерять тебя, но и понижать тоже не хочу. Помоги, подскажи… Он, без сомнения, не отказал бы. Но Санта могла собираться, подбирать слова, а потом видела его — и сдувалась. Чувствовалось, что он и так задолбан, грузить ещё и собой не хотелось. Сегодня утром специально постучалась в кабинет, чтобы попытаться поймать его в рабочем собранном состоянии, а не мучить разговорами вечером. Он вскинул взгляд, следил молча, как заходит, движется в его сторону, остается за столом, что-то говорит… Санта быстро поняла, что он её не слышит даже… Глаза сами собой опустились на лист, который он держал в руке. Ещё даже не разглаженный. Только что из конверта. Который тоже тут. И это кажется Санте странным, потому что обычно его корреспонденцию открывает Тома… Но прежде, чем женский взгляд успевает выцепить хоть какое-то слово, — Данила сгребает всё, прячет в один из ящиков, хмурится, трет лоб, прокашливается, а потом произносит: — Что, прости? Но разговор всё равно как-то не клеится. Данила рассеян. Санта не так уверена, как во время разговора с Альбиной. Она уходит ни с чем. Договаривается встретиться в обед со школьными подругами, у которых уже каникулы. Санте тоже хочется успеть поймать предновогодний вайб украшенных кафешек и набитых народом торговых центров. С Данилой им это пока не светит. У него куча работы. К тому же, они по-прежнему выходят вместе редко и осторожно. Выходя из метро, в котором Санта прокатилась две остановки, на голову приходится набросить палантин, потому что с неба снова валит снег. Но это радует, ведь какой Новый год без снега? Его же придерживать пальцами под подбородком, чтобы бесконечно не соскальзывал из-за порывов ветра… Санта шла в сторону оговоренного кафе, глядя больше под ноги и немного на идущих навстречу. Чувствовала жужжание мобильного в кармане, но не тянулась проверять. Это, скорее всего, более пунктуальные добравшиеся раньше неё подруги. Старалась ускориться, потому что времени у них не так-то много — не больше часа, а хочется успеть поболтать. Но это не заботит светофор, который тормозит её у зебры. Нужное Санте кафе — через дорогу. Ей даже кажется, что она видит, как её девочки раздеваются у одного из витринных столиков. Улыбка расцветает на губах непроизвольно. В ладонях возникает непонятная чесотка… И черт её дергает бросить взгляд на противоположную сторону улицу. Черт и никак иначе. Там, у стеклянного гостиничного здания припаркован белый внедорожник. У Данилы такой же. И это каждый раз заставляет включиться рефлексу. Глаза едут вниз от значка к номерному знаку. Это его машина. Сердце бьется чуточку быстрее, пусть они и виделись совсем недавно — несколько часов назад. На светофоре — по-прежнему красный, и это вызывает сожаление. Ей хотелось бы успеть подойти, но без шансов. Данила въезжает на свободное парковочное место у отеля. Выходит из машины. Захлопывает дверь, движется ко входу в гостиницу. На светофоре остается всего несколько секунд, самые нетерпеливые уже успели ступить на проезжую часть, но Санта наоборот задерживается. Щурится, отступает чуть в сторону, смотрит в мужскую спину… А потом чувствует, как сердце обрывается. Ведь к нему подходит женщина. Она ухожена и обеспечена. На ней короткая норка. В руках — стеганая Диор. Она явно тоже из машины, потому что голова не покрыта, но на гладко уложенных белых волосах ни единого следа некрасиво впитавшегося влагой снега. Санта пробегается по ряду автомобилей и почему-то определяет для себя, что её машина — красивая красная низкая Ауди. Пусть эта женщина может быть кем-угодно, но от предположения Санту начинает потряхивать. Данила и блондинка встречаются перед входом. Она тянется губами к его щеке, он придерживает её за локоть. Санте хочется верить, что она не придумала и её мужчина действительно увернулся. Но женщину это не расстраивает. Она смотрит на него с улыбкой, чуть склоняет голову, что-то говорит. Выдерживает внимательный взгляд… В кармане Санты снова жужжит телефон, напоминая о себе. И это взрывает мозг глупой ревнивой мыслью. Она достает мобильный, свайпает вверх, снимая блокировку. Её не интересует куча прилетевших уведомлений. Она заходит в телефонную книгу. Набирает один из последних. Смотрит на Даню, отходя ещё чуть назад, чтобы не получать толчки в спину от подходящих к зебре пешеходов. Ей по-детски хочется, чтобы он сейчас взял трубку, улыбнулся. Отвернулся от этой, был рад слышать её. Самой тоже очень важно было услышать его голос и забрать из цепких лап, которые вроде как держат сумку, а будто представляют угрозу для сердца. Первые несколько гудков он игнорирует, потому что не слышит. Дальше — достает телефон из пальто. Смотрит на экран, когда женщина комментирует с улыбкой… Вскидывает взгляд, что-то отвечает… И берет… — Алло, слушаю… Его голос звучит сухо. Раздраженно. Это совсем не то, чего хотела Санта. Она молчит, а Данила внимательно смотрит на лицо стоявшей напротив улыбающейся женщины. Сердце барабанит в ушах, и Санта только сейчас понимает, что дальше истеричного желания набрать его, её план не зашел. — Санта? Данила переспрашивает, женщина возводит глаза к небу, зля… Будто это она их задерживает… — Ты далеко? — в ответ на вопрос Санты Данила какое-то время молчит… Потом же: — Что-то случилось? — просто не отвечает. И видеть, как тебе по сути врут, пусть и бессловесно, откровенно больно. — Мы можем встретиться сейчас? Я в районе Олимпийской… Санта задает новый вопрос, а глазами впитывает новую болезненную реакцию. Потому что он тоже в этом районе. Только не спешит соглашаться с радостью… — Что-то случилось, Сант? — повторяет свой же вопрос, никак не реагируя на усмешку, с которой блондинка скользит взглядом по воротнику его пальто… Не пытается отпрянуть, когда тянется рукой к плечу, смахивает успевший осесть на ткани снег… — Может внутри договоришь? — спрашивает тихо, но Санта всё равно слышит. Жмурится на мгновение, чувствуя, что вот сейчас — больнее всего. — Ничего. Просто я хочу сейчас встретиться… Знает, что делает сейчас. Своими руками помещает самого лучшего в мире Данилу на растяжку. Но ей его не жалко. Сложно слушать тишину. Сложно потихоньку погружаться в новую реальность, в которой… — Часа полтора. И я твой. Данила отвечает и больше не ждет. Скидывает. Это заставляет сердце Санты оборваться, а потом забиться адреналиновым зайцем. Она ведет себя катастрофически глупо, у неё ускоряется дыхание, глаза сами собой чуть слезятся. Она зачем-то тут же снова его набирает. А потом чувствует новый удар. Потому что Данила сбивает вызов, не глядя. Женщина что-то комментирует с улыбкой, но в ответ получает только взгляд. Он прячет мобильный, берет женщину под локоть, поворачивает в сторону входа в гостиницу. Санта успевает сделать один их снимок в профиль. Блондинка в норке. Данила, смотрящий в её лицо. Пальцы дрожат, когда она открывает переписку с Альбиной, скидывает ей. Видит, что фотография уже открыта, а сама печатает… «Это Маргарита?». В трезвом уме она так не сделала бы. Она бы, может, даже не одобрила, поделись с ней кто-то из подруг подобным поведением. Ведь как можно выносить из избы, если не разобралась — это уже сор или совпадение? Но дело в том, что… «Да». Альбина отвечает. Несколько секунд не происходит ничего, а следом прилетает: «Мне жаль. Только не горячись, Санта…». И пусть Санта не сомневается в искренности сожаления Примеровой, но ей самой не жаль. Ей зло. Очень. Данила с Маргаритой заходят в отель. А в голове у Санты гадкое: часа полтора — и он твой. Если не побрезгуешь.Глава 12
Санта не пошла в кафе к подружкам. И в офис тоже не вернулась. Скидывала звонки Альбины, направляясь на такси в квартиру, от которой у неё были ключи, но в которую она собиралась попасть в последний раз. Пунктуальный Чернов набрал её даже раньше, чем обещал. Справился быстрее. И первый его звонок Санта с удовольствием садиста сбила. А потом просто отключила телефон. Когда поднималась в лифте на этаж, когда открывала его дверь, пыталась расстегнуть свое пальто, у неё дрожали пальцы и всё тело. Понятно было, что это — нервное, потому что телу совсем не холодно. Тут бы наоборот лишь бы не воспламениться. Она не дура. Ей не свойственно набрасывать на свои же глаза пелену и заниматься самоубеждением. Он ей соврал. Не раз и не два. В его жизнь действительно вернулась та самая. И это не она. Скинув пальто, оставив в коридоре ботинки и сумку, Санта сделала всего несколько шагов вглубь, а потом запнулась на ровном месте. Стала, как вкопанная посреди коридора, вжала руку в грудную клетку. Туда, где жгло… Зажмурилась, старалась дышать глубоко, чтобы не дать выступить и пролиться слезам бессилия и злости. Ведь она же просила… Она же ему говорила… Ей никогда не понять, как мог человек, переживший предательство, точно так же поступить с другим… Неужели большая любовь нивелирует своей ценностью такую низость? В её представлении — нет. Но изливать всю боль на него Санта не стала бы. Она через преодоление заставила легкие наполняться воздухом до отказа, а глаза сохнуть. Ей хватило минуты, чтобы взять себя в руки. Вслед за темнотой под веками, взгляду досталась белизна потолка в коридоре. Санта смотрела на него, моргала… Сначала часто, но с каждым разом всё медленней. И пусть говорить ей в ближайшее время не предстояло, она всё равно прокашлялась, пытаясь избавиться от сжавшего горло кома. Дальше — путь в спальню.* * *
Ей сложно смотреть на кровать, потому что грудь тут же начинает разрывать, а в голове роятся плохие мысли. От унизительных: а сюда он её приводил? До злых: как благородно не трахать двух в одной постели… За эти полгода у Данилы в квартире скопилось много её вещей. И, как назло, ни одной сумки или чемодана. Поэтому приходится пользоваться гостеприимством, о котором Чернов узнает по факту. Санта заходит в гардеробную и бросает на пол его пустой чемодан, в котором тут же комьями начинают оседать вещи. Отсюда, из шкафа в спальне, из ванной. Свои гели и шампуни, расчески, косметику и духи она просто выбрасывает. Освобождает место… Осознает это, всхлипывает… Чувствует себя ещё хуже, не хочет погрязать в соплях, поэтому тянется ко рту ладонью, закрывает и прикусывает кожу, чтобы отвлечься на телесную боль… А в голове, как назло, всё наконец-то идеально строится. Он в последнее время странный. Она всё никак не могла добиться ответа, что его гложет. Она всё думала, что дело в ней, что причина их проблем — её нерешительность. Она слушала, разлопатив локаторы, как туповатая слониха, о его неземной любви. Про свет, про луч. Про погасшее солнце… Она боялась, что после знакомства с мамой он тут же попрет её под венец, так сильно любит… А оказывается, он просто сомневался. Всё это время сомневался, правильный ли выбор сделал. Может быть немного сопротивлялся. Наверное, всё же да. Но какая уже разница? Это не облегчающее. Он сам поступил с ней так, как когда-то Рита поступила с ним. Он её простил. И себя простил… Вернувшись из ванной, Санта заглянула сначала в комод, потом — в прикроватные тумбы. Она не нуждалась в этих вещах так сильно, как отчаянно их собирала. Просто не хотелось оставлять в его мире даже намек на своё присутствие. И его вещи у себя она тоже оставлять не оставит. Выбросит всё к херам. В Веритас уже не вернется. И вот сейчас даже как-то не жалко… Если встретятся когда-то — руки не подаст. Единственное, о чем жалеет, что успела представить его своим… И именно на этой мысли из горла вырывается новый всхлип. Присевшая на корточки у одной из тумб Санта закрывает лицо руками, чувствуя, что вот сейчас трясет сильнее. Дрожь исходит от грудины и тревожит плечи. Кажется, она всё же плачет… Опускается на пол, вжимается лбом в колени, их же обнимает… Ей перед мамой стыдно. Она не знает, что скажет, приехав… Ей гадко от того, как она ошиблась или он опустился. Как просто у него получается врать. Как легко он разбрасывается словами, каждое из которых она хранила в душе, как высшую ценность. И ведь он же не признался бы… Он же собирался продолжать… Понимая, что даже слезы сейчас — недостаточно уважительная причина, чтобы рассиживаться, Санта постаралась взять себя в руки. Встала с пола, отряхнула брюки от пыли, которой здесь нет. Данила — дотошно чистоплотный. Только, похоже, не во всем… Без страха размазать тушь Санта провела по мокрым глазам, понимая, что там уже наверняка всё и так потекло, окинула спальню взглядом… Потянулась к вырезу на блузке, поняла, что крестик не надевала. Значит, не оставит. Значит, тоже выбросит. Теперь без разницы. Теперь все её «грехи» и мелкая ложь кажутся детским лепетом рядом с поступками человека, которого она сама назначила на должность своего идеала… Застегнуть чемодан было сложно. Перескладывать — не вариант. Мелькала мысль просто так и оставить, уйти и забыть о шмотках. Пусть что хочет — то и делает, но злость придала сил. Молния поддалась. Санта перевернула его на колеса, повезла к двери… Что будет делать дальше — не знала. Наверное, об этом стоило бы подумать, потому что ему не очевидно… Наверное, он захочет, чтобы она объяснилась. Но даже если… Точно не сегодня. Ей нужно время. Санта не пытается надеть пальто. Обувшись, набрасывает его на руку. Сверху — палантин. Сумку на плечо. Что делать с ключами — тоже не знает. Решает, что в лифте подумает. Сейчас ей хочется только уйти из квартиры. И заказать в свою новую кровать. А может себе — новую голову. Такую, чтобы не убивала красочными картинками. И сердце, чтобы просто холодное. Как её лицо для посторонних. Пальцы слушаются плохо, поэтому отщелкнуть замок изнутри долго не получается. Это злит, Санта ругается сквозь зубы так, будто сиюминутный побег глобально что-то решит. Дергает злосчастный замок, будто хочет сломать, а не открыть, чувствует, что на глазах снова выступают слезы… А потом металл ускользает из-под пальцев, потому что дверь открывается. Но с другой стороны. Это, конечно, Данила. Он смотрит неоднозначно. Сначала будто зло. Потом — удивленно. Стоит за порогом, держит дверь, переводит взгляд с Санты на чемодан, ручку которого она сильнее сжимает… — Что случилось, Сант? Что с телефоном? Почему ты трубку не берешь? — он задает вопрос за вопросом, возвращаясь от чемодана к её лицу. Смотрит цепко, щурится. Что читает во взгляде — Санта не знает. Но сама просто горит внутри. Ненавидит его, себя, идиотскую Маргариту… — Ты просила встретиться, потом пропала. Я возвращаюсь в офис — тебя нет. Телефон вне зоны. Это нормально по-твоему? Данила спрашивает, будто она повела себя глупо, а Санта наконец-то вскипает. — Это не твое дело. По-моему. Даже гордится тем, как спокойно получилось произнести. Ей кажется, что в ответном взгляде Данилы мелькает сначала удивление, потом боль. И её это должно бы радовать, а только горше… — Пусти. Она опускает глаза, сильнее впивается в ручку чемодана, выставляет вперед руку, чтобы упереться в мужскую грудь и заставить дать дорогу. — Что происходит, Сант? Алё… Но очередной план проваливается. Данила не дает ей выйти из квартиры. Сам ступает внутрь, тем самым заставляя пятиться и сильнее злиться. Закрывает дверь за своей спиной, тянется к чемодану. Он сильней. С ним нет смысла соревноваться. Санта просто следит, как её чемодан уезжает. Разжимает пальцы, отпуская… Снова переживает усилившуюся дрожь из-за возмущения, которое она привычно душит… — Вот и отлично. Оставь себе… Шепчет под нос, когда Данила «паркует» чемодан с вещами в нескольких шагах у неё за спиной. Сама же делает шаг к двери. Пальцы снова ложатся на замок. Ей нужно дважды провернуть. Внешняя дверь открыта. Выйти, вызвать лифт. Спуститься на первый… — Санта, — новый оклик звучит ещё требовательней. На запястье ложатся мужские пальцы. Он сжимает сильно. Так, что даже немного больно. Дыхание начинает ускоряться. Санте страшно, что сейчас она снова расплачется, но уже при нём. — Пусти… Просит сдавлено, пытаясь вывернуть руку, не глядя… Но он не дает. Только сильнее сдавливает. Тянет на себя. Он хочет, чтобы она отлипла от замка и повернулась. А она хочет, чтобы провалился сквозь землю. — Санта, что происходит? Я могу услышать? Свои вопросы Данила задает медленно, делая паузы между словами. Так, будто она дебил, до которого туго доходит. Но проблема в том, что это он хочет сделать из неё дебила. Хотел точнее… — Да пошел ты нахер! Санта не выдерживает, дергает руку, бросает зло и громко, резко обернувшись. Вероятно, именно из-за того, что для него — неожиданно, Данила отпускает руку. Стоит, смотрит… А Санту будто прорывает. Она — не истеричка, но с ним всё не по-людски… — Видеть тебя не хочу! И слышать не хочу! Ты мне врешь, а потом меня же обвиняешь! Я же тебя спрашивала, Данила! Я же… Тебя! Спрашивала!!! Почему нельзя было просто сказать, что ты в сомнениях? Почему так сложно было поговорить честно?! Я же тебя спрашивала, с кем ты встречался. Я тебя напрямую про эту Риту спрашивала… Я тебя на кладбище просила!!! Собравшиеся на глазах злые слезы сформировались в капли. Чтобы не пролились, Санта резко мазнула по лицу. — Сант… Новое обращение Данилу прозвучало по-другому. Мягко. Он опять потянулся к ней, но Санта выставила вперед ладонь… — Трогать меня не надо… Больше никогда меня не надо трогать… Занимайся своей жизнью. Я из неё ухожу. Не смей ничего рассказывать маме. Не смей больше… — Сант, подожди… — Не хочу ждать! Зачем ты явился? Справился по-быстрому? — попытка Данилы её перебить сделала только хуже. Она поэтому и не хотела с ним встречаться. Потому что он же будет врать! — Давай поговорим, Сант. Пожалуйста… Данила не отвечает. Выступает вроде как со встречным. Поднимает руки, смотрит с осторожностью… Но Санта говорить не хочет. Она несколько секунд сверлит взглядом дверь в его спальню, которую закрыла не до конца. Самой кажется, что чуть-чуть успокаивается. Потом снова смотрит на него: — Ты меня всегда трусихой считал. Влюбленной идиоткой, кажется. А мне не сложно за тебя решить… На самом деле, сложно. На самом деле, сердце захлебывается кровью. Но тут ей делать нечего. Он сам всё сломал. Это не лего Данечки. Заново не соберешь. — Санта, тихо… Данила и сам знает, что она сейчас скажет. И зачем-то просит остановиться. Ему как больно. А ей как хорошо… — Ты мне не нужен такой. Можешь через десять лет не приходить. Я измены не прощаю. Возвращайся в отель. Или сюда приводи… Только постель поменяй… Прояви уважение… И хочется ударить сильнее, потому что он по ней потоптался. Данила кривится, получая такие «лестные слова». А дальше Санте уже без разницы. Она поворачивается спиной и открывает наконец-то чертову дверь. Чувствует порыв «свободного» воздуха. Но это её абсолютно не радует. На душе гадко. И дальше будет только хуже. Предательство сложно пережить. Но, как показывает опыт Чернова, нет ничего невозможного… Её нога ступает на порожек, глаза снова влажные. В голове одна мысль: только бы при нём сильнее не расплакаться. Но она вылетает из головы в момент, когда вокруг запястья снова оплетаются пальцы, Данила возвращает её в квартиру, громко захлопывая дверь перед носом. В коридоре вдруг становится давяще тихо. Слышно, как двое рвано дышат. Взгляд Санты бессильно скатывается по двери вниз. Туда, где мужские пальцы с силой держат ручку. По спине идет холодок. — Пусти. Я уйти хочу. Ты не имеешь права меня держать. Она шепчет вдруг будто отрезвев. Взывает к разуму. А в ответ получает: — Да мне похуй, Сант. Так понятно? Ты никуда не пойдешь. Я тебя не пускаю.Глава 13
Дичь в жизнь Данилы пришла не так давно. Во вполне размеренную и более чем устраивающую. Конечно, в ней не всё было идеально. Но он взросленький мальчик. Понимает, что идеального в принципе не бывает, даже если поначалу так кажется. Конечно, он осознавал, что, взяв умницу на работу, сделал хорошо ей, но поставил в затруднительную ситуацию себя. Конечно, отдавал себе отчет в том, что рано или поздно вопрос придется ставить ребром. Но он как-то не сомневался в том, как выбор будет сделан Сантой. До одного «прекрасного» дня, когда ему начала трезвонить Маргарита. Он не врал Санте, рассказывая их историю студенческой любви. Он Риту правда любил. Возможно, опять-таки, не идеально, возможно, ей хотелось больше внимания, слов, жестов, поступков. Он никогда не пел серенады и не усыпал простыни лепестками. Любил, как умел. Как умел, ухаживал. И ничего сверхъестественного в ответ не просил. Быть честной. Быть верной. Быть терпеливой. Быть, блин, умницей. Ведь ему всегда нравились такие. Только в первой он, кажется, ошибся. Смешно, но тогда в её изменах обвинен был он. Сама измена была выставлена их проблемой. Он же вроде как обязан был учесть, простить и исправиться. Но Данила решил иначе, пусть это не было так просто, как хотелось бы. Чуть меньше десяти лет назад предательство избранной им женщины оставило в душе дыру. А теперь оказалось, что, возможно, не только её… Данила не следил за дальнейшей жизнью Риты. Не относил себя к мазохистам. Что-то, конечно, слышал, но волосы на себе не рвал (прим. автора: даже на груди не рвал, прикиньте?), не сомневался и вернуть не пытался. Ни разу. Ему было больно, как любому человеку, которого грубо вышибает из привычного. Но ему, вероятно, повезло, с врожденным багом — неспособностью строить дальше там, где сожжено доверие. Рита его сожгла. Ему не было хуже из-за того, что изменяла она с Максимом. Это просто делало как-то по-особенному тоскливо. Потому что, получается, она совсем за те отношения не держалась. Она совсем их не ценила. Она совсем не ценила его. Только и с Максимом желаемое долго и счастливо, причем быстро со взлетом, у неё не случилось. Она свалила в Европы почти сразу. Данила даже не уточнял, в какие. Без разницы. Тем не менее, тот опыт «искренних» отношений, построенных на чувствах, оказался для него достаточно травмирующим, чтобы закрыться в себе и сосредоточиться на профессии. Юриспруденция всегда была его главной страстью. И в этом Рита его и винила. Вроде как в безразличие к ней. Забыла только, что это она хотела быть женщиной успешного успеха. Что в частности и ради её хотелок он тоже работал дольше, вгрызался сильнее, карабкался выше. Она хотела всё и сразу. Данила в принципе никогда бы ей это не дал. Он с тех пор «всё и сразу» в принципе никому давать не собирался. В его жизни был хороший секс. При надобности — душевные разговоры. Отчасти отсутствие постоянного партнера ему компенсировала такая же раненная в душу Аля. Пока тоже не предала. А потом появилась… Сантуша. Девочка, скроенная по опасному для Данилы лекалу. И он их поначалу сравнивал, конечно. Но каждый чертов раз откровенно охуевал от разницы и от того, как когда-то позволял ссать себе в глаза лицемерием и наигранностью. Потому что Санта — тоже вспыльчивая. Жадная тоже. Всего хочет. Сразу причем. Нетерпеливая. Даешь палец — обгладывает по плечо. Но это всё по-другому. Она не требует от него, она не пушит достигать. Она им не хвастается. Он для неё — не витринный. Она вся в себе. Она сама хочет стать большим человеком. Не пытается привязать или обязать девственностью. Вообще не пытается привязать. Даже немного боится серьезности его напора. Но при этом она не легкомысленная. Глубокая и сильная. Только даже не представляет, насколько Данила себя сдерживает. Ему все эти игры — поперек горла. Он боится, что в их отношения что-то может вмешаться. Боится, что она крутнет хвостом. Не ждет предательства, но опасается переменчивости. Она же юная совсем… Может вильнуть. И успокаивает только то, что пятнадцать, мать его, лет… А он же даже не знал. И вот всё, что его волновало до одного декабрьского утра, это необходимость побыстрее мотивировать умницу захотеть с ним семью. Не встречи. Не ночевки. Не взгляды в офисе. Не восторг в моменты, когда они пусть в семью, но всё же играют. Типа ужин у них. Типа киношку смотрят. А именно семью. Но однажды его жизнь в разы усложняется. Потому что на телефон приходит звонок. Он даже голос не сразу узнает. Чеканит: «алло», а потом нахмурено слушает: — Данила, привет… Надеюсь, ты и так узнал, но на всякий случай… Это Маргарита. Блинова. Точнее уже не Блинова, но скоро опять… — где-то там смешок, а ему как бы вообще не забавно. Он знает, что надо бы просто скинуть. Но зачем-то держит телефон у уха и слушает… — Ты же в Киеве, правда? Давай встретимся… — Зачем? — его вопрос звучит грубо. Судя по последовавшей за ним паузе, Рита даже чуть обиделась. Во всяком случае, когда они ещё вместе были, вечно обижалась, если что-то не так, как ей хочется. Тон. Взгляд. Цвет. Секс. Конверт. — А может соскучилась? А ему никогда не заходил её юмор. И вот сейчас, услышав игриво-провокационный вопрос, он как-то резко это вспомнил. — Маргарита, сюда не надо звонить. У меня есть, чем себя занять. Данила не планировал подыгрывать ей в кокетстве. Скорее заблокировать номер сразу, как звонок будет сброшен. Он успел отнять телефон от уха и потянуться к отбою. А дальнейшие три недели жалел об одном. Что не успел скинуть. Что услышал нихера не кокетливое, пугающее, серьезное: — У тебя есть сын, Данила. Нам с тобой есть, что обсудить.* * *
Возможно, Маргарита ждала, что Данила воспримет новость иначе, но первым в нем проснулся скепсис. Здоровый, как самому казалось. Появление бывшей, когда-то предавшей, любовницы через столько лет и с таким заявлением его разозлило. Он не поверил Рите. Он не собирался вести себя, как баран-тугодум. Неадекватно вот так вламываться в жизнь к постороннему человеку и диктовать ему, что, когда и как делать. Рита наяривала долго. Данила долго же держал её на игноре. И закипал сильней, потому чтозерно сомнений она в нём умудрилась поселить. А рядом — зерно страха. У него впервые за эти десять лет всё пздц как хорошо. У него есть Санта. У него есть чувства. Планы есть. Надежды. Ему дорого то, что сейчас у него есть. И понятно, как сильно на эту реальность новость может повлиять. Санта — дочка отца во втором браке. Наверное, её сценарий — худший из возможных. Наверное, у большинства всё не так. Но её личный опыт может сыграть против чувств к обновленному Даниле… Который и так её немного напрягает, пусть она и любит. Беря Санту на работу ещё летом, Данила понимал, какую возлагает на себя ответственность и что это мера временная. Что если у них всё получится — придется что-то менять. Понимал, но у неё так светились глаза… В ней было столько искреннего желания найти себя в Веритас — среди лучших, что у него просто-напросто дрогнуло сердце. Он не позволил ей остаться, а вознаградил за старания по заслугам. Знал, что прав и неправ одновременно. Но очень долго её горящий взгляд перевешивал собственный дискомфорт. Только с каждым днем ей лучше, а ему всё сложней. Потому что хочется большего. С ней. А ей хочется большего для себя. И когда вокруг них — штиль, это не кажется критичным. Но как себя вести, если всё так, а вы в шторме? У них свой начался. После ошарашившей новости от Риты Данила даже на Санту начал чуть по-новому смотреть. Как на ускользающую сквозь пальцы материю. Как на невероятно острую необходимость, которой он при всем желании не успеет насытиться, если всё уже катится к чертовой матери. Их с Сантой секс стал отчаянней. Потому что более отчаянным стал он. Ему важнее стали её слова о безграничной и абсолютной любви. Ему то и дело хотелось получать от неё полную отдачу. Его триггерило от мыслей, что будет с этими отношениями, окажись он внезапно отцом. Потому что это — не то сходство с Петром, которая Санта готова простить. Потому что Рита, окажись всё правдой, будет работать на уничтожение его реальности. И потому что Санта, окажись всё правдой, может очень быстро устать его любить… С отягощающими. А он — недостаточно гондон, чтобы от этих «отягощающих» отмахнуться. Тогда, в душе, его накрывали эти же мысли. Она напоминала, что в таблетках перерыв и надо бы осторожно, а у него судорожно в голове, что с Ритой никогда не было без защиты. И непонятно, как так могло получиться… То, что Блинова залезла даже в секс, злило. Данила изо всех сил пытался отвлечься, но и в Санту нырнуть с головой надолго не получалось. А все мысли сворачивают в одну сторону: как бы её к себе привязать посильнее. Он смотрел на следы спермы у неё на коже и уже не впервые думал, что с ней он правда всё это хотел бы. Детей и семью. Что с ней он готов. И тут же холодел, потому что не готов только, что это может разрушиться.* * *
Маргарита прекратила наяривать, только добившись обещания встретиться. Она, конечно же, изменилась. Жила все эти годы в условиях практически неограниченного обеспечения. Им же пользовалась. Всё та же лиса, но теперь — пепельная блондинка. Ждала его в кофейне, уткнувшись в телефон. Увидев же — сделала то же, что всегда, просто Данила когда-то оставался слеп к манере. Пробежалась взглядом, оценив ответно. Скорее всего, платежеспособность. И судя по тому, как улыбнулась, осталась довольна. Не спешила переходить прямо к сути. Не выглядела очень уж обеспокоенной. Всё пыталась разузнать, как у него дела, как жизнь, чем занимается… А у Данилы скулы сводило, насколько ему похеру до её дел и интереса. Еле добился от неё плюс-минус внятного: — Я тогда беременная была. Очень рассердилась на тебя. К тому же, ты бы не поверил… — Я и сейчас не верю… Скривилась, но продолжила. — Марсель — твой сын, Данила. Какой смысл мне врать? — Я тоже не понимаю, какой… Из Данилы перла явно не радость, но и Рита не психовала, как непременно сделала бы когда-то. Встала бы, побежала прочь. Так, чтобы волосы назад от обиды, а ты догоняй и извиняйся. Нет. Сидела. Глотала. Объяснялась вроде как. — Я обиделась на тебя. Ты же всю вину на меня переложил. Поехала отдохнуть. Уже в Париже узнала, что беременна… И в Париже же встретила Жоржа… — И по документам этот ребенок… Данила не договорил, Рита же хмыкнула на определении Черновым статуса вроде как сына. Но только дура могла надеяться, что он тут же воспылает. Он далеко не Игнат. Если не дай бог Рита говорит правду, будет жить в новой реальности. Знакомиться. Учиться быть отцом. По-новому строить свою жизнь. Но какой смысл брать на себя больше, если не уверен на все сто, что это «больше» — твое? — По документам твой сын — Марсель Тома. — Как ты этого добилась? — Данила спросил, глядя в когда-то любимые глаза холодно. По взгляду Риты было понятно, что ответ он, в принципе, может предсказать. Просто хочет убедиться. И она «не разочаровывает». — Официально Марсель родился недоношенным. Проблем бы не возникло, но у Жоржа завязалась интрижка. Сучка малолетняя шепнула Жоржу, что они с сыном совсем не похожи, он сделал ДНК-тест. Теперь мы разводимся. Мы с Марселем остаемся без денег и имущества. Я всё это время, как ты понимаешь, не работала. Нам нужна твоя помощь… — Я не знаком с французским семейным законодательством. Ты там жила. Знала проблему. Время было. Могла бы подсуетиться… Данила откинулся на спинке кресла, Рита «наградила» его недовольным взглядом. Она явно хотела бы получить другую реакцию. Она же слабая. Она же женщина. Ей же изменили. Её же выбросили. Она же пришла к нему и как на духу… А ему лишь бы не грохнуть дуру здесь и сейчас. Причем неважно, правду она говорит или брешет. Потому что оба поступка — не об адекватности. — Мне не нужен юрконсультант, Данила. Для Жоржа вопрос решен. Деньги его. Он с нами не поделится. Он… Жесткий человек. — Но богатый, как я понимаю… — Очень. — Только тупой. Раз повелся… Данила колол больно. Знал это. И ему даже приятно было видеть, что Рита в ответ злится. Но уйти правда не может. Потому что вслед не побегут. Ни богатый Жорж. Ни Данила, о котором вдруг вспомнила… Ни Максим. А может не только он. Данила не удивился бы. — Давай так, Рит, прежде, чем о чём-то говорить, мы делаем ДНК-тест. — Даже посмотреть на него не хочешь? — предложение Данилы — очевидное, но Рита отреагировала не обычным согласием. Спросила, попытавшись надавить на вроде как отсутствие в словах Данилы человечности. А его это только сильнее разозлило. Ответом на её вопрос стал просто взгляд. Потом болезненное для человека, у которого есть сердце: — Нет. Но у Риты сердца нет. Один сплошной расчет и мужчины, на которых она попеременно делает ставки. — Как скажешь, Даня… И то, что сейчас она идет на уступки, говорит об одном. Значит, она ставит на него. А Данила — на ложь. Из принципа не встречался с ребенком, которого Рита привезла с собой. Сначала доказательства отцовства — потом сантименты. На которые сама Рита пыталась давить, не понимая, что сильнее отталкивает.* * *
Каким бы трезвомыслящим и хладнокровным человеком ни был Данила, после первой встречи его крыло. Он не считал себя бесчувственным, но перед собой не скрывался — хотел, чтобы это оказалось идиотской попыткой Риты найти лоха. Хотел, чтобы она сдулась как можно раньше. Чтобы эта попытка провалилась. Он ждал результатов, переживая не самый легкий период в своей жизни. Ему страшно было за себя и за Санту. Его вдруг начало по-новому штормить. Когда Санта сказала, что хочет наконец-то представить его маме, Данила испытал облегчение. Это ему вроде как дало надежду. Результатов тогда ещё не было. Но её слова позволили выдохнуть облегченно. В конце тоннеля появился свет. Ожидание стало не таким нервным. Даже работать как-то проще… В ту субботу, когда Санта должна сьездить в поселок, сам Данила — снова встретиться с Ритой. Забрать результаты. Обсудить… И получить ударом по башке: «вероятность отцовства составляет 99,9 %». В которое отказываешься верить. Которое бьет в висках вместе с взбурлившей кровью. Всё, что хочется сделать с бумажкой — скомкать и выбросить. А Риту таки пришибить. Особенно за то, с каким лицом сидит напротив. Усмешка и уверенность в себе. В то время, как Данила вообще ни в чём уже не уверен. — Я же говорила, Дань… Какой мне смысл врать? И пусть у него есть ответ. Миллион и один вариант. Он молча скидывает звонок от Санты. Потому что говорить с ней сейчас не готов. С Ритой тоже. Но теперь, кажется, надо. Тем вечером он ехал к Санте на автопилоте. Скорость, с которой мысли скакали, самого же пугала. Он по-прежнему не верил. Но теперь у него была бумажка. Раньше у Данилы была договоренность с собой же: он не собирался посвящать ни во что Санту, пока не выяснит всё сам. И теперь вроде как пора — он выяснил. А самому — пиздец страшно. И пиздец сложно. И пиздец не верится. Потому что она вот сегодня вроде бы говорила с мамой. Она, наверное, поэтому ему и звонила. И если он сейчас всё скроет — это уже ложь в его представлении. Она имеет право знать то, что знает он. Только он не представляет, как сказать. А ещё не представляет, как спокойно отпустить, если она решит сдать назад. А она же, блин, решит… Уже поднимаясь на этаж Данила решил, что делать выводы рано. Тесты ошибаются. Они сделают ещё один. Вошел с верой в лучшее, а натолкнулся на стену. Санта не призналась маме. Слилась, вроде как обидевшись на то, что скинул её звонок. А Даниле снова выть захотелось. Потому что она даже не зная ничего — уже ну так себе мотивирована… Ну так себе он ей нужен… А что делать ему, если она нужна больше, чем представить мог? Они за полгода почти не ругались, а в тот вечер — взвились за мгновение. Санта снова хлестала отчаяно. Он сам впервые позволил себе настолько прямо озвучить то, что бесит в ней. Оба понимали, что делают больно друг другу от бессилия. Только бессилие у каждого свое. И друг другу в этом они не признались. Та ночь была сложной. К утру попустило. Данила сам поехал к Санте мириться. Потому что знал — неправ он. С ней так нельзя. Она действительно могла обидеться. Имела право. Утром, по дороге к ней, набрал Риту сам. Та предложила встретиться втроем. Данила предложил провести повторную экспертизу. Разозлил. Наверное, чуть больше, чем было бы ожидаемым. Выслушал истеричное: — Зачем, Чернов? Ты будешь годами по лабораториям бегать и ребенка своего таскать? Чтобы что? Гены ластиком не сотрешь! Звучало пафосно и будто безнадежно. Но Даниле это надо. Поэтому… — Это мое условие, Рит. Ты либо делаешь, как я говорю, либо иди в суд. Там доказывай. Она несколько секунд зло молчала. Ей такой расклад явно не нравился. Это сильно отличалось от того, на чем разошлись вчера. Но выбора у неё действительно нет. Её Жорж не собирается обеспечивать не своего ребенка, пусть и воспитывал его так долго. Конечно же, не собирается обеспечивать и обманувшую жену. Тем более, что сейчас у него на горизонте новая. А Данила почему-то не прыгает от радости, получив возможность «забрать эстафетную палочку». Ей же нужно, чтобы кто-то эту сраную палочку взял… Если смотреть на ситуацию отстраненно, сходство жизненных ситуаций, в которой когда-то был Пётр Щетинский, потом — Щетинский Игнат и теперь оказался сам Данила, могла вызвать улыбку. Потому что всё вроде бы так похоже, но у каждого свой путь. Задавая наводящие вопросы об отце и братьях Санте, Данила по сути искал ответы на свои. Он не был большим оптимистом. Что будет сложно — понимал. И если вчера не был готов нырять с головой в правду, сегодня успокоился и принял: выбора-то нет. Если отцовство подтвердится — он захочет познакомиться с сыном. Им надо будет друг к другу привыкнуть. Попытаться подружиться. Это всё — время и душевный ресурс. Это всё от Санты не скроешь. Нельзя так просто.А Рита — жадная и деструктивная. И судя по тому, какую дорожку выбрала, вредить им с Сантой будет. Если, конечно, будет, чему вредить. Потому что эта девочка на себе испытала все сложности жизни младшего ребенка, и потому что Данила не сможет отказаться от своего ребенка даже ради её спокойствия. Отец учил его другому. Да даже его предложение руки и сердца теперь будет звучать уже иначе. Не «давай руку, зайдем в парное молоко», а «прости, но если ты со мной — мы ныряем в прорубь». Риск того, что Санта руку выдернет — высок. Её нельзя за это осуждать. Рассказывая о прошлом с Ритой, Данила чувствовал себя абсолютно спокойно, та любовь ему давно отболела, а вот когда ждал её ответ на свой вопрос — сердце забилось быстрей. Она сказала правду. В теории… Она могла бы струсить. А как на практике… Возможно, ещё немного и они бы узнали. Второй результат пришел в следующее воскресенье. То самое, которое он провел с Сантой и её мамой. Чувствовал себя говном, потому что сам должен был притормозить порывы смелой девочки доказать свою любовь, пока не разобрался с проблемами. Должен был, но не притормозил. Каждый человек в чем-то слаб. Данила позволил себе слабость привязать её к себе ещё чуточку больше. Чтобы хотя бы на мизер уменьшить шанс того, что правда струсит. Результат ему прислала Рита, когда он был в машине. На фото снова та же херова почти стопроцентная вероятность. И всё, что хочется сделать Даниле — это съехать на обочину, продышаться, выдохнуть тихое: — Сука… Как же так… Сука… Ну как же… Дальше он едет с пониманием, что он теперь — отец. Но не говорит об этом с порога. Санта выскакивает из дома без верхней одежды и с пылающими глазами. Она настолько возбуждена и беззащитна, что он просто не может. Он её укутать хочет. От холода и от проблем. Просто любить, разве так много? Она искренне верит, что папа его одобрил бы… А он-то знает, что уже вряд ли. Для своей дочки Пётр хотел лучшего. Данила же может предложить в большей степени сложности. Жизнь сыграла с ним злую шутку. Когда-то казалось, что шаги навстречу от Санты будут просто радовать, понижать тревожность. Оказалось же, что её шаги тревожат сильнее. Данила не любил ложь и врунов. И осознавать себя одним из таких было гадко. Но он не признался. Ни перед встречей с Леной. Ни на кладбище, когда мог бы. Когда она действительно сама же спросила. Просто не готов был опускать её с собой в один котел. Это глупо, наверное, но ему хотелось, чтобы она хотя бы немного ещё пожила спокойно. Подумал, что бог любит троицу. А он на тестах не разорится. Только на сей раз сделает всё так, чтобы и самому не усомниться. Рита долго сопротивлялась, когда Данила скинул ссылку на новый центр. Её аргументы сводились к тому, что это абсурд! Что сколько можно? Что она не позволит изгаляться над ребенком только потому, что он никак не может смириться! Сама же трубку бросила. Молчала день. Сама же набрала. Согласилась… Материал был сдан. У Данилы — снова неделя. И эту он тратит максимально продуктивно. Подходит со скепсисом к каждому сказанному Ритой слову. Оговаривает всё предварительно с заведующим центра. Изучает данные про тот центр, который выбрала она. Находит кое-что интересное… Переваривает… На сей раз не спешит дарить себе же ложную надежду. Забирает результаты сам. Никогда не считал себя трусом, но вскрывать этот конверт боится так, что даже пальцы немеют. Делает это только в офисе за несколько часов до новой встречи с Ритой. Читает, не верит… И осознать не успевает, не успевает выдохнуть, почувствовать, как гора с плеч, когда в кабинет заглядывает Санта. И это так символично, потому что её свет внезапно озаряет. Вот только сейчас давая Данила осознает, что всё это время провел по сути в темноте. Будто ослеп. Его поймали врасплох. Он развесил уши. И… Оступился.
Глава 14
На месте последней встречи Данила был чуть раньше Риты. Она предложила поговорить в ресторане отеля, в котором поселилась. Мол, раз это ему нужно втиснуться в её плотный график — подстроится. А Даниле и правда было всё равно. Просто побыстрее бы разобраться. Поэтому подстроился. Припарковавшись у здания, вышел из машины. Во внутреннем кармане — два конверта. Самого немного потряхивает. Первой волной его накрыло облегчение. Потом — осознание, от какого ж дерьма бог его отвел… И тогда, и сейчас. Данила следил, как Рита выходит из арендованной очень недешевой тачки. Как движется к нему вдоль стеклянных стен выбранного отеля. Она и сама выглядела, и окружила себя декорациями, которые вряд ли могла бы себе позволить человечка, стоящая за шаг до личного финансового кризиса. По её же словам муж оставит её без средств. Через ребенка из него она тоже больше ничего не вытянет. Сама себя обеспечивать очевидно на том же уровне не смогла бы… Но экономить не бросилась. И к нему пришла не в позиции просящей. Данила с первой секунды не чувствовал и не видел в ней минимальной растерянности. Да, она вроде бы шла на поводу у его требований, вроде бы уступала. Но делала это слишком легко. Так, будто не сомневалась. Или так, будто знала, как сделать, чтобы сомневаться не пришлось. Рита приближалась, покачивая бедрами. Смотрела так, что Данила убеждался — чувствует себя самодовольной победительницей, и серьезность на его лице воспринимает тоже как собственную победу. Думает, что он пришел смиренно принять факт и наконец-то прекратить балаган. А он, как всегда, не готов оправдать её ожидания. Следит равнодушно, подпускает её, наверное, слишком близко. Уворачивается и придерживает за локоть, когда Марго тянется к его щеке… Эта фамильярность кажется ей уместной, а ему — никуда не годящейся. Они не расходились друзьями. Он её не прощал за скотство. Он не пережил брезгливость к ней и Максиму. Даже окажись всё правдой, на отношениях с Ритой это не отразилось бы. Но ей не понять. Её несет в благополучные дали на волне собственного триумфа. — Почему такой хмурый, Дань? Хорошо же всё… Рита не настаивает, отстраняется и заглядывает в его лицо. На её — выражение слегка надменной наигранной обеспокоенности. Мол, ну зайка… Прекрати дуть губы… А у «зайки» на языке сходу крутится обвинение, но Данила слышит, как в кармане жужжит телефон. Игнорирует вопрос Риты, достает мобильный. Это снова Санта… У неё будто чуйка, а может действительно она. И чем закончилось в прошлый раз он помнит. А ещё, в отличие от Риты, учится на своих ошибках. Вряд ли переживет, если когда-то умнице нужна будет помощь, а он её не окажет. — Санта… Это что-то серьезное или сыну представлять не будешь? Рите бы молчать, а она зачем-то снова спрашивает. — Рот закрой, Рит. Даниле кажется, что во взгляде всё же мелькает раздражение. С ней так разговаривать вроде как нельзя. Но, на самом деле, можно. Всё с ней можно. Свое уважительное отношение она сама же просрала. Причем, как понял Данила, так считает не только он, а каждый из мужчин, которым на судьбу было написано её трахать. Звонок Санты сейчас был не к месту. Самому понятно, что голос — грубоват. И вот с ней разговаривать ему хотелось не так. Она задавала свои вопросы, а Даниле важны были две вещи: чтобы с ней всё хорошо, и чтобы дала ему немного времени привести в состояние «хорошо» жизнь со своей стороны. Говоря «часа полтора. И я твой», он подразумевал самый широкий смысл. Душой и мыслями. Морально и физически. Юридически тоже. Безоговорочно. А Рита снова усмехалась. Получив минимально нужную информацию, и дав в ответ свою, Данила скинул. Санта набрала ещё раз. Вполне возможно, что случайно. Он сбил звонок. Реагируя на колкое Ритино: — Приятно, что ты со всеми женщинами так… Не только со мной… Скривился. Потому что она ведь даже не представляет, насколько он не так с Сантой. И насколько ему важно, что Санта не так с ним… — Идем. Покажу тебе кое-что…* * *
— Марсель с моей мамой сейчас где-то в городе. Если что — они будут через полчаса, познакомишься наконец-то… Рита предложила, скользнув по Даниле новым лисьим взглядом. Опустилась на стул, следила, как Данила опускается на свой. Реакции на конверт в его руках — ноль. А там ведь снова результаты. Но она уверена — нужные ей. — С твоей матерью я знакомился. Тогда это было уместно. Зачем мне знакомиться с твоим сыном? Вопрос Данилы она воспринимает, как надоевшую песню без конца. Сначала закатывает глаза, потом фыркает… Просит принести ей флэт уайт и фирменный наполеон, улыбаясь подошедшему официанту. А потом снова немного кривится, когда Данила ограничивается односложным: «воды». Ей его поведение кажется глупым. Ему её — наглым. Особенно с учетом того, что за подобное можно обзавестись уголовкой. И пусть юристом она себя уже скорее всего не мнит, но вряд ли же в жизни вне профессии это ей не навредит. — Результаты есть. Данила говорит спокойно, Рита пожимает плечами. — И я даже знаю, какие… Произносит, поднимая на мужчину напротив вполне уверенный взгляд. Не тушуется, когда Данила хмыкает. Отчасти неожиданно даже для себя. Это нервное. Сложно вариться три недели в сомнениях и выйти без единого волдыря. Ему нужно немного времени, чтобы стабилизироваться. А Рите — хотя бы чуточку совести. — Поверь, Рит… Не только ты умеешь людей удивлять. Данила произносит откидываясь на спинку стула. Рита если и напрягается — то самую малость и практически незаметно. Берет из рук Данилы конверт. — Хочешь, чтобы мы сделали это вместе? Какая честь… Ёрничает, распечатывает, взглядом скользит. Улыбается шире, смотрит на собеседника взглядом «ну я же говорила»… И не отсекает, что взгляд в ответ не такой, как было бы логичным. Данила не хочет становиться отцом её ребенка. Он этого не скрывает. И пусть сейчас в её руках третий положительный тест. Он уже не расстроен. Всё так, как должно быть. Несколько секунд за их столиком тихо, потом Данила снова приближается к столу. Его взгляд снова не обещает ничего хорошего. Внутри по-прежнему зло и чуть трясет. — Может шампанского наконец-то, Дань? Или ты захочешь сделать четвертый, пятый, десятый… Если тебе совсем не на что тратить деньги — ты скажи… Я придумаю… Шутки Риты — неуместны. Но Данила на них не реагирует. Впрочем, как и на вопрос. — Ты меня, Рита, очевидно, считаешь дебилом. А я, как всегда, не оправдываю возложенные надежды. И вслед за первым — ложноположительным, на Ритину сторону стола опускается другой тест. Наконец-то правильный. Рита смотрит на этот лист бумаги с отвращением. — Это что? — она спрашивает, приподнимая бумажку двумя пальцами. — У меня тот же вопрос, Рита… Вы совсем там ебанулись, ребята? Ты это всё сама придумала или Максим подсказал?* * *
— Ты Уголовный кодекс давно открывала, Рит? А? Ты ж, блять, диплом зачем-то получала. Понимаешь всё. Данила и Рита будто поменялись местами. Она набрала в рот воды. Смотрела в пространство, будто сквозь. А из Данилы перло. Потому что до сих пор в голове не укладывалось. И зачем-то хотелось понять, как это всё «сложилось» в её голове. Она такой всегда была или стала? У него настолько херовый глазомер? — Я ответа жду вообще-то… Данила потребовал, а в ответ получил тяжелый взгляд. В своей голове Блинова ответила скорее всего не содержательно и матом, но вживую не рискнула. Одернула руку, когда Данила взял оба листа. Отвернулась вроде как к окну, но вздрогнула и подчинилась, услышав: — Эй, сюда смотри. На меня. Посмотрела. Вроде как безразлично. Но Данила готов был дать башку на отсечение: внутри у неё клокочет. И кое-что из своего блестящего образования Рита в памяти таки сохранила. Любое слово может быть использовано против тебя. Запалили — молчи. Давят — отрицай. Не под присягой можно. — Вот это, — Данила кивнул на лист, вроде как подтверждающий его отцовство, — я забрал бы, исполни и этот Центр тоже твой заказ. А это, — указал на другой отрицательный, — я должен был получить и в первый раз, и во второй. Потому что твой сын, Рита, не от меня. — Глупости, Дань… Из трех тестов один отрицательный… Это ни о чём… Но если ты настолько черствый, если тебе страшно настолько — иди ты нахрен. Не зря я когда-то… — Рита снова попыталась отмахнуться, переложить ответственность, а с ней и вину на другого. Но Данила только злее сделался. — Что ты не зря, Рита? Не зря похерила четыре года отношений? Не зря «устала ждать моего прорыва»? Не зря сблядовала с Максимом, чтобы потом получить от него вполне закономерное: «в ваших услугах я больше не нуждаюсь»? Ты совсем дура что ли была, Рит? Тогда у них и разговора-то как такового не было. Во всяком случае, со стороны Данилы. Он не видел смысла выяснять. Он просто принял к сведению и решение тоже принял. Но соврал бы, скажи, что до конца понял её поступок. — Или не была? Знаешь, как всё было? Ну мне так кажется… Данила спросил, Рита только губы скривила. Ей вряд ли было очень уж интересно слушать, что там ему кажется. Но протестовать она больше не пыталась. Наверное, чувствовала себя сейчас униженной. Наверное, не будь они на людях — уже орала бы что-то истеричное. Обвиняла бы. Изливалась. А так — сидела и слушала. — Устала от нашего «болота», повелась на Максима. Потрахались немного — молодцы. Думала, разберешься по ситуации. Туда прыгнешь, а может здесь останешься… Я же помню прекрасно, ты больше смерти боялась от меня залететь. Да и я тогда желанием не горел. С тобой мы были осторожны. А уж как там с Максимом… — Шлюху из меня не делай… Голос Риты прозвучал глухо. Это было вроде как требование. А Даниле — смешно. Губы сами кривятся. Взгляд сам загорается. — Честно, что ли? Он не сдерживается, спрашивая… А Блинова багровеет. И вроде как даже уточнять не надо… Шлюху из себя она сделала сама. — Ты похоже и сама не знаешь, чей ребенок. Скорее всего, когда Максим порадовал меня фотографиями и слился я, ты дернулась к нему — слился он. Осталась у разбитого. Поехала отдыхать. Может и там ещё с кем-то переспала. Хер тебя знает, Рит. Скорее всего, так и есть. Встретила своего Жоржа. Взрослый дядя. Состоятельный. Я пробил… Ты думала, что всё крахом пошло, а тут внезапно такая крупная рыба. И всё, как хотела, без необходимости чего-то ждать. Сразу. Он, наверное, ещё не совсем клюнул, когда ты узнала, что залетела. И наверняка же сразу знала, что не от него. Только вот в чём дело, Рит… И не от меня. Зачем оставила — вопрос. Не верю, что в тебе хоть что-то есть от благородства. Скорее снова на все решила сыграть. Идеально было бы залететь от него, но можно рискнуть и приписать ему залет от другого… И тут я снимаю шляпу, Маргарита Павловна… Потому что нервы у вас — канаты. А совести — ноль… — Я долго буду эту сказку слушать, Дань? — Рита спросила утомленно, Данила только улыбнулся опять, мотнул головой, посмотрел иронично… — Какая-то грустная у тебя сказка, Рит. Не о такой мечтала, да? Но сама же каждого принца просрала… Когда обман вскрылся — ты же не ко мне «признаваться» пошла. Вернулась домой, связалась с Максимом. Может сделали тест, может он просто сьехал. В его стиле. Но план, наверное, предложил… В Ритином взгляде снова злость. А Данилу наоборот понемногу попускает. Потому что ещё несколько минут и всё это говнище — больше не его проблема. И как же это хорошо… — И прямо обидно, каким вы меня долбоебом считаете. — Ну ты же и вел себя, как долбоеб… Комментарий от Риты — бесценен. Она пожимает плечами и произносит тихо, а Данила не сдерживает улыбку. Открытую. Откровенно веселую. Потому что отчасти да. Как долбоеб. Которого время от времени клинит на вере, что оценивать поступки других людей можно по своей ценностной шкале. И это прям факап. Нельзя. — Думал сначала, что вряд ли кто-то рискнет сознательно результаты искажать. Шанс прогореть-то высокий. В обмане уличить не так сложно. А это репутация, лицензия. Ответственность, в конце концов. И при всей твоей любви… инвестировать ценности… В мужиков, которых потом планируешь доить, ты левый человек с улицы. Я бы тебе не доверял. А потом у меня вдруг сложилось. — И счет нам принесите сразу, пожалуйста… К столу подошел официант, поставил перед Ритой заказ, который очевидно её уже не очень интересует. Всё испортил ей Чернов. Даже аппетит. Она обратилась к парню в белом с улыбкой, он ответ ей вежливым кивком. Данила же просто дождался, пока отойдет… — Ты-то ладно, чем занималась все эти годы — понятия не имею. Но неужели Максим не объяснил, что при желании связи найти очень просто? — Какие связи? О чем ты, Чернов? Такого напридумал… — Рита вроде как засобиралась, потянулась к сумочке, купюру достала… Вот так… Шла за безоговорочной победой, а даже за кофе свой приходится платить. — Напридумал, конечно, но до вас мне далеко. Чтобы пробить основателей, бенефициаров и руководителей свеженькому выпускнику юрфака нужно ну часа два, Рит… Мне — чуть меньше. Думаешь, надо долго копать, чтобы увидеть, что Максим когда-то мужика от налоговой отмазал, сына — от уклонения, а теперь через жену, на которой официально бизнес, в качестве возврата долга оказывает маленькую услугу «хор-р-рошему человеку»? Данила, конечно же, не надеялся на ответ. Но реакция в бесстыжих глазах его всё же по-человечески интересовала. Он и сам на себя злился, что сел разбираться так поздно. Что так поздно увидел то, что сэкономило бы ему просто тонну нервов. Но это опыт, ладно с ним. А Рита ведь не жалела абсолютно. Правда чего ещё ждать от женщины, которая точно так же обманывала годами другого мужика? Откуда было в ней вдруг взяться честности? И откуда теперь в ней взяться раскаянью? Его нет. Она снова отворачивается и смотрит в окно. На языке у нее снова, наверное, крутится то, что она не озвучит. После того, как Данила собрал информацию об ОООшке, которую предложила Рита, у него всё сложилось быстро и вполне четко. Рита пришла к Максиму. Возможно, рассказала всё честно. Возможно, тоже начала с предложения проверить, не отец ли… И тоже наверняка не отец, но бросить «подругу» в сложной жизненной ситуации не смог. Точнее не захотел. Зачем всё это Максиму — тоже, в принципе, понятно. У того цель по жизни вообще одна. Лишь бы Чернову подгадить. И тут прям без каких-то ограничений в методах. На что был расчет у лаборатории — тоже, в целом, понятно. Максим наверняка обладает достаточной информацией, чтобы такую «услугу» ему оказать люди были мотивированы. Когда Данила предложил сменить лабораторию, Рита напряглась. И вот тогда она впервые показалась Даниле действительно взволнованной. Бросила трубку. Но потом перезвонила. Согласилась. Это изначально немного поцарапало. Потому что вроде как не должна бы. Времени мало. Денег несметных нет. Всех подряд врать не уговоришь. Но всё оказалось просто. После разговора с Данилой она скорее всего созвонилась с Максимом. Он успокоил. Мол, соглашайся. Лучше так, чем через суд. Там договориться будет сложнее, если вообще возможно. Там ещё дороже будет стоить. Тут же вроде как всё по-прежнему под его контролем. А потом… Данила лично говорил с заведующим клиники, которую выбрал. Ситуацию объяснил. Объяснил, что его не интересует войнушка в целом, но ему нужен честный результат. Объяснил, что после этого теста будет уже тест в судебном процессе. И что если тот будет отличаться от предыдущих — он не поленится добиться выяснения, а как так вышло… И пусть та клиника уже вовсю замаралась, это её проблемы. От этой он лично ждет элементарной честности. Мужик оказался вменяемым. Не хотел впутываться в репутационный скандал, это и понятно. Поэтому честность гарантировал. Через пару дней набрал Данилу и поделился милым фактом. Ему предлагают вознаграждение за нужный результат. Он вроде как взял время на подумать, но не прошло и полдня, как предложение поступило другое. От того самого человечка из того самого Центра. Помочь сегодня им, чтобы завтра помогли они. Ведь у всех случаются «ошибки»… Кому, как не коллегам это знать? И кому, как не коллегам помочь их прикрыть? Сами по себе новости Данилу уже не поражали. Он просто ждал исход. Идея наказывать схемщиков интересовала его куда меньше, чем необходимость от схемщиков отделаться. Опять помыться с мылом… И просто жить. — О чём ты думала, Рит? Вот о чём? — за столом довольно долго было тихо. Его вопрос сильно ситуацию не изменил. Блинова дернула плечом, продолжая любоваться видом за окном. В голове, наверное, уже разговор не с ним, а с Максимом. Но она же сама понимает — с того всё, как с гуся вода. Он не взял её проблему на себя. Он просто пристроился, чтобы за её счет чуть загасить слишком ярко горящего Чернова. Максим же снова проигрывает. Дело ССК в апелляции, но основания для нее — такие себе. И позиция у Лексы — такая себе. Это всем понятно. А Веритас уже вовсю нарабатывает свои высокооплачиваемые часы в производствах строительного монстра. Гребет бабло, которое Максим и Игнат не против были бы грести своими лопатами. Это, очевидно, бесит и его, и братьев Санты. Понимающий это Данила считал, что в должен быть готов к ударам. Но захода с этой стороны как-то не ждал. — И в суд вот это всё барахло собрала бы и доказательствами подала? Данила кивнул на лежавшие на столе бумаги, намекая на тесты, которые Рите и Максиму клепали по просьбе. — Думаешь, то, что во Франции не прокатило, тут — нормально? Слава богу, давно нет. — Это был план Максима. С ним разбирайся… И только теперь, кажется, осознав, что спасаться за двоих нет смысла, Рита ответила, снова бросая на бумажки взгляд, полный отвращения. Её реакция — ожидаема и вполне объяснима. Они с Максимом — не одна команда, а ситуативные соучастники. Сомнений никаких: если Данила даст ход делу, тот самый Максим сольется ещё быстрей и куда эффективней. Его причастность практически не докажешь. Расхлебывать будет эта звезда. И её не жалко. Вот совсем. Данила осознает это, продолжая на неё смотреть. Рита зла. Щеки покрыты красными пятнами. Скулы закаменели. Сидит и сверлит, не моргая, те самые отброшенные бумажки… Очевидно, она рассчитывала, что встреча пройдет и закончится иначе. Может даже в номер позвала бы. Может правда с «сыном» познакомила бы. А потом Максим бы уссыкался от смеха из-за того, какой же Чернов всё-таки долбоеб… — Не хочешь проблем — в мою сторону и сторону моих близких не дыши, Рит. Замечу странные телодвижения — пожалеешь. Учись быть взросленькой наконец-то. У тебя сын вообще-то. Ты и так ему психику к херам сломала своими поступками. Хуже не делай. Смирись уже. Работу ищи, а не лоха. Глядишь, хотя бы за это он тебе когда-то спасибо скажет.* * *
Выходя из отеля, Данила был в смешанных чувствах. Вроде бы легче стало, а вроде бы гаже… Но рефлексировать нет никакого смысла. О чём? Для себя он всё выяснил. Чужие головы чинить не собирался. С Ритой — ясно. Максим пожалеет. Перезвонил Санте и с удивлением обнаружил, что та звонок сбила. Потом вообще отключила телефон. Как это понимать — плюс-минус разобрался. Кажется, обиделась. И это не казалось смертельным, пока ехал обратно в офис. Но в нём Санты не оказалось. А телефон она так и не включила. Получилось — из огня да в полымя. С Ритой вроде бы всё, но вместо облегчения — новый повод для нервов. Отложив дела, Данила поехал к Санте. В пустую, как оказалось, квартиру. Только потом — к себе. И вроде бы увидеть её дома — лучшее, что могло бы быть. А он не испытал облегчения. Ещё на нервах. Ещё на адреналине. Злится, но уже на неё. Но очень ненадолго. Потому что её рука лежит на чемодане, а с губ срываются слова, которым на этом языке очевидно не место… И уловить нить её рассуждений Даниле снова сложно. Так всегда, если часть диалога происходит у Санты в голове. Но, будто издеваясь над ним, умница не объясняет, а путает сильнее. Для Данилы её эмоциональные речи — бессвязный набор слов. Но в зеленых глазах такой пожар, что поджигает даже его. И где-то на слове «возвращайся в отель» до него наконец-то доходит… Она его в измене подозревает, что ли? С Ритой? Это всё — новый сюр. Над этим даже можно посмеяться. Но от Санты искры во все стороны. Она не оценит. А он… Три недели тратил себя на то, чтобы перестать отрицать и смириться с необходимостью её отпустить, если попросит. Как казалось ещё полчаса назад — потратил зря. Потому что причин уходить у неё нет. Как оказалось сейчас — тоже потратил зря. Но потому что реальные причины ей не нужны. Она хочет и уходит. Точнее ушла бы, если Данила ей дал. Он же действует вопреки. В частности, вопреки своим представлениям о правильности. — Пусти. Я уйти хочу. Ты не имеешь права меня держать. Людей за руки хватать нельзя. Принуждать нельзя. Навязываться. Наверное, бояться тоже нельзя. Но вот он впервые так боится. Поэтому: — Да мне похуй, Сант. Так понятно? Ты никуда не пойдешь. Я тебя не пускаю.Глава 15
Прошло две недели. — То есть она действительно пришла к нему и заявила, что сын — его? Альбина спросила далеко не впервые. Не впервые же получила от Санты уже даже слегка утомленное: — Да. Действительно пришла и действительно заявила. — Вот же сука… Аля протянула восторженно, Санта не сдержала улыбку. Недолго просто смотрела на коктейльную пенку, потом потянула бокал к губам, чтобы отпить. Вокруг — довольно шумно, за столиками — весело. Всё ровно так, как должно быть в хорошем баре вечером в пятницу. Настроение у самой Санты не то, чтобы отрывное, но на предложение Альбины сходить вечером в одно хорошее место она ответила согласием. Потому что… Вот уже две недели, как вечера у неё свободны. И вот уже две недели, как Аля знает о Даниле больше, чем сама Санта. — И Данила от тебя это всё две недели скрывал… — Три… Санта поправила машинально, Аля же чуть вздернула бровь. Мол, серьезно? Это важно? А потом погасила улыбку уже о свой бокал. Потому что самой смешно, а Санте ведь реально это уточнение кажется значимым… — Окей. Данила три недели это всё от тебя скрывал, а когда разобрался и поделился, ты собрала шмотки и ушла… — Шмотки я оставила. А вообще… Да. Санта знала, что у неё всегда есть опция: «это не твоё дело, Аля», но соглашаясь провести время с Примеровой, очевидно не ожидала, что Аля не коснется темы. Да и чего греха таить, самой отчасти хотелось её коснуться. Она, наверное, нетипичная женщина, должна бы карамелькой растекаться, но когда Данила схватил её за руку и хлопнул перед носом дверью — она испугалась. Она правда хотела, чтобы он её пустил. А ему… Похуй. Санта знала его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: его реакция — не со зла. Он реально испугался, что придется её отпустить. Он выигрывал время для себя. Он хотел, чтобы она дала объясниться. Она дала. Его рассказ сильно отличался от тех мыслей, до которых Санта сама же себя накрутила. Он ей, конечно же, не изменял. И даже немного стыдно, что первым в голову пришло именно это. Но дело в том, что во всем происходящем с ними виноват был он. А клокотавшую в душе обиду задушить так просто Санта не смогла бы. Впрочем, как не смогла бы надеть лицемерную улыбку в ответ на его слова, выдохнуть облегченно и так же дальше жить. Санта почувствовала облегчение, это правда. Но боль не прошла. Она стала чуть другой. Данила ей не доверился. Посчитал слабой. Отказал в праве быть партнером. Действовал за её спиной в том, что касается её непосредственно. Больше в тот день Санта не бросала громких фраз и уж тем более обвинений. — Я тебя услышала. Но ты меня пугаешь, Дань. Пусти, пожалуйста. Я одна побыть хочу… Прося, Санта видела, как ему сложно исполнить её желание. Когда смог — искренне поблагодарила. Замотала головой, реагируя на глухое: — Я тебя отвезу домой, отдохнешь… Её: «не надо!» прозвучало резче, чем Санте хотелось бы. Но действительно важно было на время уйти из этой квартиры, из-под его влияния. Всё осознать, оценить и понять, как себя вести. Потому что на душе всё равно гадко. Потому что подобные утайки — не непростительная измена, но крайне тревожный звонок. Новый маркер его к ней отношения. Пища для размышлений, которую не так-то просто переварить. Санта пыталась. Она не рвала отношения. Она действительно оставила вещи. Наверное, взяла паузу, пусть это и не озвучивалось. И вроде бы давно должна бы быть готовой поговорить, но прошло уже две недели, а пока… Нет.* * *
— Скучаешь? Санта чуть ушла в себя, Аля это заметила. Толкнула легонько плечом, улыбнулась уже иначе — с сожалением, задала вопрос, который тоже мог бы разозлить, а у Санты вдруг сжимается горло. Ответить она боится — вдруг всхлипнет, но кивает, опуская взгляд. Да. Скучает она очень. Данила ей постоянно снится. Ей без него плохо. Когда видятся в офисе, становится понятно: ему без неё тоже. Его хочется обнять. К нему хочется прижаться. Но Санта боится, что не пережитая обида будет сочиться из неё ядом, отравляя то прекрасное, что у них всё же есть — любовь. Сначала ей нужно разобраться в себе и в своем отношении. Принять его чуть обновленным. Осознать, что вот так, скорее всего, он будет действовать всегда и во всем. Что её просьба на кладбище не недооценивать — ни о чём. Ему вроде как виднее. А ей… Никак с этим не смириться, кажется… — Но вообще, она, конечно, королева… Новое замечание Али прозвучало неожиданно. Санта вскинула взгляд, чуть повернув голову. Примерова смотрела перед собой, гордо приподняв подбородок. О ком рассуждает — понятно. И пусть прошли те самые чертовы две недели — Санте всё равно дико неприятно. Рита в её представлении — не королева, а тупая курица, которой при случае она с радостью заехала бы чем-то тяжелым по голове. — Дико уверенная в себе королева тупорылых схем. У которой ничего в итоге не получается… Уточнение Альбины так отозвалось в душе у Санты, что она не сдержала улыбку. Поймала ответную Алину, приподняла бокал… — Выпьем за это… Предложила на выдохе, а после того, как звучит легкий звон стекла, сделала сразу несколько вкусных глотков залпом. Место это — хорошее, проверенное. Утром плохо после алкоголя не будет, а вот вечером хорошо — вполне возможно. Санте очень хотелось, чтобы немного отпустила серьезность. Чтобы по венам побежалпьяненький жар, чтобы самой стать чуть более легкомысленной, что ли. Когда на сцену кто-то выйдет — вероятно даже потанцевать. Переключиться. Отпустить. На сей раз ей уже даже не смелость нужна. Просто забыть бы обиду и наслаждаться жизнью. В целом-то всё вроде бы хорошо. Она в принципе была бы полной дурой, надейся, что Данила станет всем и всегда с ней делиться. Поэтому вопрос здесь не столько к нему, сколько к себе и своём отношении. Жалко только, что его изменить — не так просто.* * *
Новый год они с Данилой провели порознь. Мама, конечно, спрашивала, почему так, но Санта съехала на обтекаемое «изменились планы». В ответ на тяжелый вздох и тихое: «поругались?», долго смотрела, а потом пожала плечами… И не поделилась. Возможно, разговор с мамой ускорил бы её условное «прощение» (условное потому, что Санта даже не уверена, что должна за что-то прощать), но был и другой вариант — Санта могла сильнее завестись. Сильнее же обидеться, рассказывая. Этого уж точно не хотела. За полчаса до того, как должны были пробить куранты, не сдержалась. Сердце было не на месте. К нему тянулось. Ни одна обида не стоит того, чтобы войти в следующий год, даже не услышав его голос. Поэтому Санта поднялась в спальню, закрылась, набрала… Данила взял сразу. От произнесенного им «алло, Сант» у девушки даже голова закружилась. Она безумно соскучилась по нежности, которую источает его голос. Только для неё. И только наедине. — С Новым годом… Санта поздравила, Данила явно улыбнулся… И снова девичье сердце в клочья, но горько из-за того, что тяжесть не отпустила. Санта её чувствует. — И тебя, малыш. Тогда они говорили недолго, а под бой курантов Санта от всей души пожелала, чтобы у них с Данилой побыстрее прояснилось. Потому что она его любит. Остальное — вроде как тлен. — Мне повторите, пожалуйста. Сант, тебе тоже? Санта снова зависла, и снова же вернулась в реальность после обращения Али. К их столику подошел официант, смотрел с улыбкой вопросительно на неё… — Да. Да, пожалуйста… Санта не сразу поняла, что речь о коктейлях. Напиваться в хлам не собиралась, но третий — не критично. Пустые бокалы у них забрали. Не прошло и минуты — принесли новые. — Я могу у тебя спросить о личном, Аль? — после того, как они сделали по глотку из новых, Санта задала вопрос, чуть щурясь. Конечно, готова была к отказу. И даже успела увидеть его во взгляде, но Альбина моргнула, вздохнула. Посмотрела снова, выпрямляясь на диванчике, расплываясь в улыбке и чуть склоняя голову… — Только если не о том, как по версии Ритули больше всего любит Чернов. Лучше сама разбирайся. Экспериментируй там… Изучай глубже… Ну или глубже бери…Альбина съязвила, Санта не выдержала, чуть покраснела, чуть рассмеялась, стукнула несколько раз по виску: — Боже, дура какая… — намекнула на то, что кому-то неплохо сначала думать, а потом говорить. Но на самом деле, не обиделась. Аля расслабляет таким образом и себя, и её. Аля готова действительно о личном ответить… — Ты специально тогда забеременела, чтобы… Ходить вокруг да около Санта не стала бы. Спросила в лоб. У самой сердечко забилось быстрее, а у Али в глазах задумчивость. Дальше — усмешка, вздох. Рука тянется к бокалу, он же прижимается к губам… — Специально. — И она признается в не самом благородном поступке в своей жизни. — Ну точнее не совсем. Я хотела забеременеть. Но я не спринцевалась, не изворачивалась, про таблетки не врала. Игнат сам заботился о безопасности секса. Это его осечка, не моя. Но я хотела ребенка. Дура была. Думала, что если я ему сына рожу, он бросит жену, которая родила дочек. Наследник же. Все дела. А он же повернут на ценности мальчиков… Я знала, что он хотел сына оба раза. Сам говорил. Это всё — очень сложно. Но одно могу сказать: сейчас я почти ни о чём не жалею. У меня есть Даня. Я никого в жизни так не полюблю, как его. А Игнат… Пусть на его совести будет… — Но ты хотела бы… — Я хотела когда-то. Я долго хотела. Просто не могла смириться, что Игнат — говно-человек. Любовь зла. Мне достался максимальный козел. Жалко, что у Дани такой отец… Альбина снова потянулась к бокалу. Санта к своему. Ей тоже жалко. — Но во всём есть баланс. Зато крестный — хороший… Новый намек — безумно жирный. Аля смотрит на Санту игриво, Санта фыркает… Ей уже немного жарко. Она машет рукой перед лицом, чтобы остыть… — Ты не представляешь, как тебе повезло, Сант. Я лучше людей, чем твой Даня, не встречала, честно тебе скажу… А потом замирает. Потому что голос Али — снова серьезный. Такой же взгляд. А от слов — сердце сжимается. — Игнат тогда вел себя, как последний мудак. Не спрашивай, как я после всего могла снова с ним… Я не горжусь этим. Я знаю, что тряпка. Всё знаю. Но с тобой хочу поделиться другим. Если бы Даня не поддержал — я бы сделала аборт. Я тогда думала, что не вывезу. Мой план провалился. С ребенком я оказалась Игнату совсем не нужна. А мне тогда казалось, что ребенок без Игната мне тоже не нужен. Ну и если бы не Даня… Аля не договорила, а у Санты по плечам побежали мурашки. Потому что даже ей страшно представить, что было бы, если не Даня… Да и она не сомневается, что он — лучший. Просто упёртый такой… Почти, как она. — Он поэтому крестный… — Аля закончила, грустно улыбнувшись. Санта кивнула. — И поэтому Даня… Уточнила тихо, видя, что улыбка Примеровой будто дрогнула. Потом кивнула уже она. — Как он, только Иил… Вокруг всё так же громко и жарко. Аля произносит тихо, но Санта всё слышит. Её топит нежностью. Очень хочется взять телефон и позвонить. Очевидным становится то, как глупо терять порознь время, которое можно провести вдвоем. Но вместо этого рука тянется к ножке, Санта салютует бокалом, с улыбкой предлагая: — За Данечек… Прекрасно зная, что за Данечек — только до дна.
* * *
В итоге в баре они засиделись. Санта расспрашивала у Али обо всём, о чем на трезвую Примерова бы не рассказала. О тех далеких отношениях Данилы с Маргаритой. О том, как они с Ритой стали подругами, и как разошлись. Даже о том, почему сама Аля с Данилой ни разу, — Санта тоже спросила. Прыснула на ответе: «мы с Черновым — несовместимы. Он недостаточно мудак для меня, зайчонок. А я для него — сука очевидная. Он любит латентных»… Задумалась… Поняла, что, наверное, да. Недостаточно мудак — это прямо проблема, если ты — Альбина. А умницы — те ещё скрытые суки. Что это касается в частности и её, Санту не задевало. Своей неидеальности она смотрела в глаза. Быть хорошей во имя добра не пыталась. Только для собственной совести с теми и для тех, кто важен. Данила — слишком. Поэтому получить от неё такой же удар под дых, как когда-то нанесла Маргарита, мог не бояться. «2:0» на его телефон не пришлют. Ещё Санта много спрашивала у Альбины про своих братьев. Не то, что видела своими глазами — вечные склоки с отцом, игру на его нервах, брезгливость по отношению к ней и Елене, а то, что знала Аля. Какими были студентами. Какими стали юристами. Какими, в принципе, получились людьми… Чем увлекались, о чём шутили… В этом же ключе спросила о Максиме. Потому что категорически не смогла разобраться, как её Даню можно было променять на такого заурядного «соперника». Слушала колкий рассказ Али, чувствовала, как кровь с каждым сердечным толчком разносит по клеткам всё больше адреналина. Ведь все истории Али — будто визуальны. И Санте очень жалко, что когда студенческая жизнь бурлила у все у них, когда они влюблялись, сходились, расходились, предавали, она в прямом смысле ходила пешком под стол. С другой стороны, будь она тогда взрослой — пришлось бы наблюдать, как её Даня любит другую. Как о другой заботится. С другой планирует. С другой ссорится… — Hi, flower! Why are you so beautiful and so sad? На протяжении вечера к их столику уже несколько раз подходили. Здесь было много иностранцев, поэтому обращение на английском не удивило. Санта даже улыбнулась, видя во взгляде вопрошавшего молодого человека смешинки, пусть он и хмурится… И это мило… Прямо очень… В её голове чуть туманно, а в флирте нет ничего ужасно, но Санта дальше ответной улыбки не идет. Мотает головой, говорит громко, перекрикивая шум вокруг: — The flower is missing it's gardener. He's on a business trip… — пожимает плечами вроде как с сожалением, а на самом деле — абсолютно не жалея. Зачем ей трогательные ямочки на чужих щеках, если всё сердце изъедено тоской по тем, которые она обожает выцеловывать?* * *
Санта следила, как тот самый парень отдаляется, продолжая думать о свое Даниле, когда над ухом раздалось громкое: — Машину я вызвала, Санта Петровна, можем допивать, расплачиваться и собираться… Это Альбина вернулась с перекура. То ли ещё села, то ли уже грациозно упала на диванчик. Санта уловила, что от её кожи и одежды исходил морозец и легкий запах табака. Самой было так жарко, что она с радостью бы обняла «собутыльницу», но приходилось держать себя в руках, пусть это и сложно. Потому что выпили они прилично. В голове — наконец-то желаемая легкость и пустота… Отреагировавший на взметнувшуюся руку Альбины официант подошел почти сразу. Почти сразу же вернулся с терминалом. Альбине перезвонили, когда они с Сантой шли к гардеробу. Верхнюю одежду просто набросили. Поблагодарили улыбками охранника, придержавшего для них двери… — Курить так хочется… Альбина призналась, когда они с Сантой шли от бара в сторону проезжей части. Заведение — в одном из внутренних Кращетицких дворов. Одно из тех, которые сложно найти, легко потерять и невозможно забыть. А ещё невозможно не вернуться. У Санты в голове мелькнула мысль, что вот бы сюда же с Даней… Она не сомневалась, что мужские коктейли тут тоже отменные. Кухня — пальчики оближешь. Атмосфера — располагающая. Весело, не грязно. Публика хорошая. Ему могло бы понравиться… Но для этого им с Даней надо бы поговорить… А у них как-то… Пока никак. — Ты же только что курила… Санта ответила резче, чем стоило бы. Уловила удивленный Алин взгляд. Мол, с чего вдруг раздражение? Но объясниться не смогла бы. Обидно, что действие у алкоголя и душевных бесед совсем недолгое. А через двадцать минут она вообще попадет в свою квартиру и будет там изнывать… — Санта Петровна, вы куда? Когда они с Альбиной вынырнули из арки, Санта машинально повернула не в ту сторону. Затормозила тут же. Тут же оглянулась. Сначала уставилась на сияющую монетой такую же пьяненькую, как сама, Альбину… Потом — за её плечо. Туда, где стоит белый внедорожник. Рядом с которым… — Ты посмотри, кто тут!!! И снова на Альбину. Которая улыбается шире. Хлопает в ладоши. И максимально палевно делает вид, что она тут ни при чем… — Аля… Санта шипит, понизив голос, чувствует, как накатывает злость и упрямство. Она не просила Альбину играть в сваху. И с Данилой она сейчас говорить не хочет. Она — пьяная. Смешной выглядит, наверное. Внезапно боится на него смотреть. Зная, что он-то ничего не боится. Смотрит спокойно. Курит на тротуаре. — Что, Аля? Ей-богу, Санта… Палец соскочил, наверное… Я такси «Босс» вызывала, а настоящий босс приехал… Альбина врет в лицо, в него же улыбаясь. Играет отвратно. Ни в один театр не взяли бы. Разве что устраивать интриги. Но выяснять же не будешь… Данила уже приехал… — Пойдем, Санта Петровна… Аля протянула руку, кивая головой назад. На всё тот же джип. На всё того же мужчину. Когда Санта накрыла ладонь Примеровой своей, была далеко не так уверена, как самой хотелось бы. Но и унижать Данилу показательными выступлениями — дурацкая идея. Он не заслужил. В конце концов, приехал. Хотя мог ведь вести себя, как она. Отмалчиваться дальше. До бесконечности. Осознавать, что не настолько уж она ему необходима. Без неё — тоже ок… — Не упрямься, моя глупая святая девочка, будь умницей. Перестань заморачиваться, удовольствие получи и всё. Потом ещё спасибо тёте-Але скажешь… Альбина шептала Санте на ухо, обдавая тем же запахом, который скорее всего исходит и от неё. И перед Данилой за это состояние Санте было стыдно. Ведь как бы ни обижалась, не хотела быть в его глазах дурочкой под градусом… — Как вы удачно мимо проезжали, Данила Андреевич!!! Когда они подошли достаточно близко, Альбина произнесла громко и радостно. Санта же внутренне замерла, смотря на него, впитывая… Видела сегодня в офисе — мимо пробегал. Мазнул взглядом, кивнул. Был хмурым. Любимым. И сейчас тоже любимый, но вроде как хмыкает… На подколку Али не отвечает. Только открывает заднюю дверь, давая понять, что можно нырять. И Аля снова делает это условно-грациозно. Только Санту рядом с собой видеть не хочет… — Санта Петровна, вы простите, но я бы лучше ножки вытянула… Могу на вас, конечно… Вместо ответа от Санты ей достался тяжелый взгляд, который вряд ли способен впечатлить. Аля собой довольна. А у Санты нет выбора. Ей только страшно посмотреть на Даню, который стоит рядом. Чтобы она смогла сесть вперед — ему нужно отступить… — Тебе по жизни обязательно в говно. Да, Аль? Данила спрашивает, Аля на заднем смеется, театрально взмахивая рукой. — Я создана, чтоб высоко лететь, Чернов! Отвечает Примерова, а стыдно почему-то Санте. Или может это не стыд, но щеки горят, она смотрит снизу-вверх, улавливает, что Данила тут же тоже с заднего сидения переводит взгляд на неё. И в своем — просто топит. Ласкает. Гладит. Хочет её — умирает просто. Скучает. И она тоже… — Я спереди сяду. Санта шепчет, краснея сильнее, потому что губы Чернова дрожат. Она норм так дыхнула. Он норм так вдохнул… Может и ей сказал бы что-то «лестное», но у них сейчас слишком всё хрупко, а он слишком хочет мира. Поэтому захлопывает заднюю дверь, делает шаг назад, открывает переднюю, не глядя на неё. Зато во все глаза — на Санту. — Прыгай, холодно… Данила кивает на манящий теплом и светом салон, а сам продолжает смотреть. Санта уже давно не ловила себя на подобных мыслях, но ей вдруг как когда-то становится важно сесть красиво. Не хочется вызывать снисходительную улыбку. Хочется, чтобы всегда вот так смотрел… Только непонятно, что же она за дура-то такая? Что ж её вот так штормит? Когда и её дверь тоже захлопываются, в салоне становится тихо-тихо, Санта жмурится. Ей резко хочется отрезветь во всех смыслах. Но силой мысли это не делается… — Ну хоть кто-то сегодня потрахается… Аж завидно… Какая ж всё же Аля молодец… Комментарий с заднего прилетает, когда Данила огибает капот. И он настолько неожиданный, что Санта не сдерживается: оглядывается, смотрит округлившимися глазами. Шипит: — Молчи ты, схемщица. Просто молчи! Альбине достается её возмущение, а самой Санте приходится стиснуть коленки. И держать их сжатыми всю дорогу до квартиры Али. Конечно же, её Данила решил завезти первой.Глава 16
— Санта Андреевна, Данила Петрович… Аля обратилась к попутчикам. Данила просто хмыкнул, опуская голову и переводя её из стороны в сторону, а Санте захотелось по лбу себя долбануть. А лучше — Алю. У которой всю дорогу не закрывался рот. Они столько не выпили, как Примерова себя вела. — Ой, перепутала. Пардоньте… — Аль, ты не убейся там… Данила попросил, оборачиваясь и следя за тем, как Альбина насилует ручку. Издаваемые собутыльницей звуки скребли по нервам Санты. Но, благо, Примерова быстро справилась. Тоже умница. Даже из машины вышла, предварительно махнув на собиравшегося оказать помощь Чернова: — Я сильная, Чернов! Я — независимая! — Ты пьяная, Аль… Данила парировал, Альбина замерла на секунду, задумалась… Потом расплылась в улыбке, расправила плечи, выдохнула… И выскочила действительно грациозно. Уже стоя на асфальте, развернулась, заглянула в салон, дала Даниле оценить, что её улыбка стала немного хищной… — Скину номер карты из дому, оплатишь выгул своей пьянчужки, Чернов… Это же ты у нас — главный выгодополучатель… Санта Петровна, вы не бойтесь, потом поделим… — Аля!!! Санта снова не выдержала. Повернулась в кресле, воскликнула возмущенно, но Примеровой — по барабану. Она показывает Санте язык, хлопает дверью, крутится на каблуках, обходит машину сзади, шлепает к подъезду… У Санты по щекам — красные пятна, Данила пытается не улыбаться, и они вместе следят за условно ровным передвижением Али в сторону парадного. Потом за тем, как она открывает дверь, заходит… — Мы не настолько пьяные… Санта комментирует одновременно и чтобы Данила не волновался за Примерову, и чтобы себя в его глазах немного обелить. Потому что… Важно. Он же отрывается от двери в подъезд, поворачивает голову к Санте. Снова укутывает и ласкает. В нём нет злости или пренебрежения. И Санте из-за этого самой становится тепло. Она испытывает облегчение, хотя должна же злость… — Я знаю. Данила отвечает, а потом его взгляд сам собой съезжает вниз. Он улавливает новое движение девичьих коленок — плотнее друг к дружке. Так, что Санте даже немножечко больно. Дальше он снова смотрит вверх — туда, где щеки краснеют сильнее… И Санте снова стыдно, а ещё толком нечего сказать. Поэтому она отворачивается к окну, дышит через нос, прикрыв глаза. Слышит, что проходит пара секунд и Данила приводит машину в движение. — Тебе не стыдно пользоваться Алей, когда это выгодно? Свой вопрос Санта задает далеко не сразу. Знает прекрасно, что могла смолчать. Но в ответ — тишина. Не выдержав — Санта оглядывается. Выражение на лице Данилы — спокойное. Судя по всему, чего-то такого он ожидал. — Я не просил её тебя спаивать, Сант, если ты на это намекаешь… — Нет, я намекаю на то, что ты вроде бы вычеркнул её из жизни, а когда удобно — вернул. Завтра снова вычеркнешь? Санте понятно было, что она сама же себя заводит. Но такой настрой ей казался более уместным. А может это всё злость на себя, Альбину и зачем-то выпитый алкоголь. Она просто хотела поговорить с Данилой не так. По-взрослому. Достойно. — Альбине, наверное, приятно было бы знать, что ты так за неё переживаешь… Данила ответил вроде как нейтрально, а Санта фыркнула возмущенно, вызывая у него новую улыбку. Суть ответного подкола ясна. Данила не дурак, чтобы не понимать: Аля сейчас — просто повод стартануть. — А ты только за себя переживаешь… Только за себя… Санта произнесла тише, чем говорила до этого. И посмотрела злее. Поймала недолгий задумчивый Черновский взгляд, почувствовала новый укол стыда. То, что она сейчас говорит — это неправда. Но это отчасти обнажает суть её обиды. — Я решал свои проблемы, Сант… Ответ Данилы тот же, что во время их первого разговора. Но тогда Санта смолчала, а теперь не смогла. — Ты решал свои проблемы… — повторила тихо, усмехнулась, снова повернулась всем телом к нему. — Ты решал свои проблемы, а я думала, что ты мне изменяешь! — обвинила громче, чем стоило бы, наверное. Видела, что Данила кривится… Он не любит, когда она повышает голос. — Я же сказал, Сант… Я же не раз сказал… — и напоминает о словах, которые действительно озвучивал не раз. Что он за честность. Что подлостью на искренность не ответит. Что сам от измены когда-то пострадал… Вот только Санте снова хочется фыркнуть. — Ну и что, что ты сказал, Дань? Вот что? Ты сам бы чему верил? Моим словам или своим глазам? Отвечать на вопрос Санты не надо. Данила и не спешит. Не считает её дурой, которой можно лапшать о том, что он бы поспешных выводов не делал бы. Делал, конечно. Все делают, какими бы разумными и хладнокровными ни были. Страх потерять застилает самые мудрые глаза. — Я надеялся, ты остыла… Данила признается после паузы. Смотрит мельком, чуть улыбается. А в ответ летит гневная искра… — Я тебе не чайник, чтобы остывать… И недовольное бурчание, после которого Санта вновь отворачивается к окну. В машине — тихо. За окном мелькают огоньки. Внутри у девушки всё сложно. Она очень по нему соскучилась. Находясь рядом, будто домой вернулась. Но не преувеличивала, когда боялась рано подходить. Ведь стоило им остаться наедине — тут же бросилась выяснять, а не мириться. Наверное, это нехватка житейской мудрости. А может неготовность прогибаться там, где рискуешь потерять себя. Ведь он-то решил свою проблему, а она за это время чуть с ума не сошла… — Я спросил тебя, Сант… Что, если вдруг… Заново разговор завел Данила. — Ты спросил «в теории», Данила! «В теории», блин! Что я должна была сказать тебе «в теории»? Что счастлива была бы? Но неужели ты правда думаешь… Санта не договорила. Горло сжалось из-за волнения. Он зря ей напомнил то, что Санта и так не выбрасывала из головы. Его чертов вопрос в теории, её чертов теоретический ответ. В его представлении она тогда уже его бросила. А Санта ведь не знала… Санта ведь не подозревала… Данила сам отказался от её поддержки в трудный момент. Сам вынес её за скобки. Он сам сделал из неё малолетнюю девчонку, которая махнет хвостом, если вдруг обнаружится, что у него в анамнезе не только блестящий карьерный взлет и чистый паспорт, но ещё и ребенок. И пусть он отчасти прав — Санта знает, как может быть сложно поладить женщине со старшими детьми её мужчины, как иногда непросто знать, что рядом крутится человек, всегда готовый вмешаться в ваши с ним отношения и всё испортить… Но это всё нельзя обсуждать в теории. В теории нельзя из этого делать хоть какие-то выводы. Иногда Санте казалось, что своим поведением на протяжении этих трех недель Данила над ней будто поглумился. — Я думаю, Сант, что у меня тоже были причины волноваться. Его ответ не звучит обвинительно, но как-то резко сбивает напор. Потому что в этом он тоже прав. И вся гадость их ситуации в том, что Санта прекрасно понимает Данилу. Не снимает ответственность с себя. Ему правда было из-за чего волноваться. Она так долго его морозила… Она может и дальше продолжала бы, не заметь в нём странные метаморфозы и не расцени их неправильно… Ну и чего ещё стоило бы ждать от мужчины, который и так живет с ощущением, что ты нужна ему больше, чем он тебе, а сверху на него сваливается новость, которая с вероятностью девяносто девять и девять вас отдалит? Будь Санта Данилой, она бы тоже таилась. Только она не Данила. И свою обиду она не лелеет. Пытается задушить, только не душится… — Прости… Шепчет после паузы, вскидывает новый взгляд от коленей в капроне на его профиль… Видит, что Данила напряжен. Понимает, что ему, наверное, и самому неприятно было озвучить то, что озвучил. Снова его понимает… И внезапно безумно хочет прижаться. Наплевать на всё и обнять так, как никогда ещё… — И ты меня… Его ответный взгляд ещё резковат, как и тон. Но Данила пытается улыбнуться, Санта тоже. Вздрагивает, когда мужские пальцы тянутся к ее ноге. Ложатся на подол бархатного короткого платья, едут по бедру, протискиваются между коленок, идеально накрывают и сжимают чашечку… Кровь Санты снова начинает бурлить, она сглатывает, смотря вниз. — К нам знакомиться подходили… А я смотрела на них и думала… Боже, если кто-то кроме тебя меня коснется — мне плохо же станет… Санта произносит, продолжая смотреть на руку Данилы, которой у нее на бедре максимально удобно. Как влитая. Как друг для друга созданы. Или это они? Или это во всем? Данила гладит, снова едет чуть вверх… И чувствуя одновременно стыд, а ещё сходу довольно сильную пульсацию желания, Санта расслабляется, разжимает ноги, позволяя скользить свободно. По бедру. По самой нежной коже на внутренней стороне… Просто по капрону, а будто по голым нервам… — Кому-то точно плохо стало бы. Комментарий Данилы — один из тех, на которые тоже можно фыркнуть. Но Санте не хочется. Она откидывается на подголовник, чуть сьезжает на сиденье, закрывает глаза, сглатывает, чувствуя, как Данила скатывает юбку, ведет ладонью выше, а машина щелкает сигналом поворота. Её квартира дальше, но сегодня Санта туда не попадёт.* * *
— Дань, ты топчешь же… — Похер, в химчистку сдам завтра… Потоптанное пальто — не самый лучший повод для смеха, но с губ Санты слетает именно он. Только звучит недолго. Её руки — у Данилы на плечах. Его лоб прижимается к её лбу. В квартире темно, но Санта чувствует его взгляд. Приоткрывает губы, тут же переживает нападение. Самое сладкое. Чуть-чуть держит хмельную оборону. И сдается. Их языки встречаются, мужские руки сжимают ягодицы и вдавливают женское тело в себя. Санта животом чувствует — он её хочет. Сама же изнемогает с той секунды, когда опустился на водительское место рядом с ней. Данила целует глубоко, но недолго. Отрывается, крутит Санту, вжимается губами уже шею. Втягивает кожу до болезненности, а Санту пробивает дрожь. Губы так и остались распахнутыми, с них срывается выдох вперемешку со стоном. А глаза закрыты. Санта поднимает руку, её пальцы скользят по шее Данилы, проезжаются по ёжику на затылке, тянут волосы, она поворачивает голову, приоткрывает губы и вместе с тем, как впускает мужской язык на второе за вечер свидание со своим, Данины руки вжимают её в грудь сильнее. Они поднялись на этаж, друг друга не коснувшись. Данила даже дверь закрыл вроде бы спокойно. Санта спокойно же стягивала с плеч пальто, пока он не дернул, пока не отфутболил ногой частично. А частично — встал сверху. Теперь же гулял по платью, рискуя понаставить следов на коже. А Санта чувствовала, как вскипает, пусть она и вроде как не чайник.* * *
Данила подталкивает к комоду, Санта вжимается в него бедрами и упирается руками. Дрожит, чувствуя новое приближение. А ещё новое прижатие — мужского паха к своим ягодицам. Они займутся сексом здесь, ей понятно… И ей самой не терпится. Между ног снова пульсирует так же, как в минуты, когда он трогал в машине. Даже соски ноют, хотя им-то ласки пока не досталось. Молния на спине Санты разъезжается, Данила спускает рукава платья с женских плеч вместе с бретельками лифчика. Расслабляет крючки, оголяя полностью. Впуская между требующей прикосновений кожей и тканью воздух. Данила чуть горбится, прижимаясь губами к лопаткам. Целует много раз. Быстро и отрывисто. Санта высвобождает руки, а потом снова упирается ими в дерево, потому что в тот момент, когда платье соскальзывает на талию, Данила сжимает голую грудь. Вид того, как жадно мужские пальцы вдавливаются в её кожу, вызывает отдельную реакцию. Невероятно приятно знать, что тебя вот так хотят. Санта смотрит вниз, выдыхая стон через пошло приоткрытый рот. Данила мнет грудь, сжимает между пальцами соски, усиливает натиск, делая ощущения болезненными, толкается сзади, давая ощутить ещё раз — он очень её хочет. — По барам не ходи, Сант. Без меня. Ревную… Данила то ли просит, то ли приказывает, то ли признается, проезжаясь носом по ее шее, прихватывает зубами кожу на подбородке, целует там же… А Санта дробно кивает. Она об этом не думала. И она не назло. И ей не сложно вроде бы… — Умница моя… Она закрывает глаза и снова выдыхает стон, когда мужские руки оставляют в условном покое, а на самом деле в очень чувствительном раздражении грудь, едут вниз по животу… — Ещё и в платье этом… Там пьяных много. Неизвестно, что в голову взбредет… По заднице тебя надо отодрать, — по той самой заднице действительно прилетает. Неожиданно, не больно, но остро. Санта сначала вскрикивает из-за неожиданности. А потом глупо улыбается, пока Данила стягивает с неё платье вместе с колготами и бельем. Она ещё и обута — на ногах ботинки. Но и с ними Данила справляется сам. Опустившись босыми ногами на холодный пол, Санта вдруг чувствует себя меньше. Комод выше. Мужчина сзади тоже. Жмурится, закусывает губы, слыша, что сзади дребезжит пряжка ремня. Разъезжается молния, шуршит ткань… При свете, возможно, не позволила бы себе такого, но в темного, после длинного для обоих воздержания и под градусом — крышу рвет. Санта прогибается, оглядывается. Загорается сильней, уловив ухмылку и пожар. Не успевает выдохнуть стон просто из-за ощущения давления члена на вход, потому что сразу Данила толкается в неё. Замирает. Стонет. В унисон с Сантой. Она очень соскучилась. Данила вжимает руку в живот, второй — снова сдавливает грудь. Ладони Санты едут по дереву. Она будто пытается его собрать пальцами, ведет по лакированной поверхности ногтями… Когда Данила толкается ещё раз — сильнее, выдыхает новый стон. Жмурится, отдаваясь сексу полностью. Сильнее выгибается, пускает его руку, когда та едет вниз… Поворачивает голову ищет поцелуй… Чтобы не потерять ни искринки ощущений, которые с ним можно получать, Санта пытается раскрыться сильней.Пальцы Данилы съезжают по лобку, обводят клитор, Санта стонет громче — принимая его новый толчок — снова глубже. Её отдача Даниле нравится. Он дышит глубже. Он будто более страстно целует… Ласкает спереди, но недолго. Влажные пальцы почти сразу снова берутся бродить по телу. Санта сильнее упирается в комод, разрывает поцелуй, поворачивает голову и смотрит вниз. Туда — где Данила мнет груди, заставляя ее тело содрогаться от усиливающихся и ускоряющихся движений в ней. — Без тебя плохо так, ты не представляешь… Данила шепчет куда-то в шею, проникая раз за разом, а Санта мотает головой, пусть это и вряд ли от нее требовалось. Хочет сказать, что ей без него тоже, но стоит открыть рот — с губ срывается один за другим тихие вскрики, которые заводят Данилу сильнее. Он обычно заботится о том, чтобы ей было комфортно, а тут — как планка упала. Неудобно, то ли угол комода впивается в кожу, то ли кожа в него. Но Санте тоже без разницы. Даже если завтра по всему телу синяки, сегодня она хочет свой фейерверк. Данила проникает каждый раз резче, каждый же раз даря новую остроту ощущений. Когда кончит он — Санта не знает, но для себя оргазм предчувствует на каждом движении. Как по краю ходит. Мечтает сорваться… — Ты по мне скучала хоть? — Данила спрашивает, возвращая клонившуюся Санту в ровное положение и проникая под новым углом. Прижимается к покрытому испариной плечу… А у Санты будто во рту пересохло. Вся влага выступила через поры и собралась внизу. Тишину разрезают звуки секса, громкого дыхания… Не хватает только её ответа, но Санта не в силах. Кивает, закусывает губу, осознавая, что ей так хорошо, что даже больно. Она напряжена, близка к судороге… Вместо стонов — уже хныки. И одно большое желание — разрядиться. Или взорваться. Будто слыша его, Данила сжимает её бедро и тянет вверх. Следующее его движение глубже. Женские руки съезжают по комоду. Санту взрывает оргазм, который выходит стоном сквозь сжатые зубы… Сердце вылетает из груди, она сама чувствует, как яростно сокращается, а ещё, что Данила не тормозит. Проникает в неё глубже. Толкается сильнее. До боли впивается в кожу. Ловит её спазмы, усиливая собственные ощущения… Замирает в ней, не стонет — ругается… Тихо-тихо. Потом опускается сверху. Снова целует. Снова нежно. Снова в шею… А у Санты на губах внезапно улыбка… Она чувствует, как ему хорошо.
* * *
Данила не спешит выходить. Он в ней. Из всех неудобств Санту волнует только то, что к её спине прижимается ткань рубашки, а не горячая грудь. Они постепенно выравнивают дыхание, Санта улыбается снова, чувствуя поцелуй на виске. Потом — на щеке… И как она могла хотя бы подумать об измене? Вот как? — Извини, я немного… Данила не договаривает, отпускает бедро Санты, оставляет с чувством пустоты внутри и липкой влаги между ног. Только после того, как он немного отступил, Санта осознает, что действительно без синяков вряд ли обойдется. Но до этого нет никакого дела. Ей-то сладко. И чуть-чуть смешно. Потому что Аля завидовала не зря. Санта и сама себе вот сейчас… Данила наклоняется. Санта следит за его действиями через плечо. Боится, что без точки опоры может не устоять. Правда и так руки трясутся, а по телу волной лучшая в мире апатия. С пола Чернов поднимает почему-то пиджак. Стряхивает, а потом набрасывает на её плечи. И вроде бы можно возразить, что ей не холодно, но Санта… Просто расслабляется. От него концентрированно пахнет туалетной водой. Она идеально сочетается с остаточным запахом их пряного секса. Данила обнимает Санту вместе с пиджаком, ныряя ладонями под него. Ведет по голой коже. Вжимается лицом в волосы. Вдыхает сначала, потом задерживает… — С того раза хотел тебя голую в своем пиджаке. И признается, заставляя Санту снова улыбнуться и снова же задрожать. В «тот раз» она об этом и не подозревала. Была глупой трусихой. И как же хорошо, что хватило смелости, ума, везения… — Дань… И вот сейчас потерять всё это — страшнее некуда. Поэтому Санта окликает, снова поворачивает голову, смотрит серьезно, продолжая чувствовать крепость его объятий. — Я хочу, чтобы ты знал. Меня можно не только трахать. — Эти слова звучат горько. Данила на них напрягается… Но Санта не хочет начать новый скандал. Она хочет, чтобы они закрыли тему. — На меня можно положиться. Иначе зачем всё это? Понимаешь? Услышать сейчас: «да, Санта», ничуть не менее важно, чем первое признание в любви. Во всяком случае, в моменте Санте кажется так. Но Данила не торопится. В коридоре — звон тишины и бесконечные обрывы девичьего сердца. Данила сглатывает, прижимается к её щеке губами, целует нежно, к уху ведет… Санта же против воли жмурится. Ей кажется, он близок к тому, чтобы ответить что-то мудрое… Но ей неподходящее. И в этом случае тишина не так уж страшна. Но всё оказывается проще. А может наоборот сложнее. — А замуж взять тебя можно, Санта?Глава 17
— Нравится? — Данила спросил, как завороженный вместе с Сантой следя за тем, как она играет с их руками. Тонкие женские пальцы скользят по его зависшей в воздухе ладони. Едут вверх по фалангам пальцев, она прижимается своей ладонью к его, будто сравнивает размер, а потом поворачивает, позволяя Даниле сжать её кулак в своем. Дальше снова разжимает, разворачивает, постукивает по его расслабленным пальцам, чуть крутит, разглядывая блики камня на кольце… Услышав вопрос, отрывается от него, поднимает взгляд на Данилу, улыбается… — Очень… Её глаза и губы говорят в унисон. Санта блестит взглядом, тянется к его рту, а потом снова устраивается на груди, вжимается плотнее в бок, чтобы продолжать свою игру с руками. Они давно перебрались из коридора в спальню. Приняли душ и завалились на кровать. Немного играли — Санта показывала, где больно, Данила целовал. Был доволен. Спокоен. Получил своё «можно». Санта следом — кольцо. Конечно же, его предложение не было спонтанным. Она это и сама прекрасно понимала. Данила достал коробочку из другого комода. Сам надел. У Санты пальцы дрожали, но не от страха. Просто это так волнительно… А кольцо — так красиво… Санта снова им залюбовалась. Данила сжал металл пальцами, пошевелил. Отметил, что свободно скользит по фаланге… — Не угадал с размером. Если хочешь, вдвоем сходим, другое выберем… Предложил вроде как без сожаления, а в Санте разом протест. Она уводит руку чуть в сторону, а потом снова любуется. — Наоборот. Со всем угадал. Давить и не должно. Не хочу другое выбирать. Говорит искренне, ни секунды не кривя сердцем. А ещё с приятным удивлением для себя же отмечает, что за весь вечер ей в принципе ни разу кривить не пришлось. Всё, что случилось сегодня, не вписывалось в её представления о том, как они должны бы выйти из кризиса. Тем не менее, этот путь не казался «не тем». Ей не страшно замуж. Ей сейчас вообще вроде как ничего не страшно. Алкоголь волшебный, что ли? Или всё же вечер? — Это ты Алю надоумил меня в бар потащить? Санта снова обратилась к Даниле, подкладывая руки под подбородок, устраиваясь на его груди, глядя вверх. Туда, где Данила сначала по инерции смотрит на свою уже пустую зависшую в воздухе ладонь. Потом сжимает её, опускает на простыню… Взгляд — на лицо Санты, усмехается. — Нет. Она позвонила около десяти. Сказала, что вы в хлам и вас можно забрать. Если не хочу — вы закажете такси… — Дурында… Санте снова стало неловко, она на секунду вжалась в руки лбом. Порозовела. Когда вскинула взгляд обратно на Даню — улыбалась… И он тоже. — Но ты захотел… Санта приподняла бровь, улыбка Данила стыла лукавой. — Не то, чтобы захотел. Разозлился. Это же такая дешевая манипуляция. Как всегда… А потом подумал: ну нахер. Мне же это тоже надо. Приехал. — Мы немного должники Али, получается… Санта сказала, пожав плечами. Данила смотрел, поглаживая её по спине. — Она немного отработала свои грехи, получается… Ответил, вызывая у Санты желание закатить глаза. А ещё потянуться к его губам, когда Данила делает намек — чуть наклоняется. Санта, конечно, не сопротивляется. Приподнимается, приближается. Прижимается губами к губам. Ловит полутона. Чувствует, что поцелуй становится серьезным. Таким же, как Данила. Знает, чем закончится. Поэтому первой отрывается. Хочет поймать момент. Позже не спросит, скорее всего. Лучше сейчас расставить все точки и успокоиться. — Ты правда думал, что я тебя брошу? Санта спрашивает, смотря в Данины глаза. Видит, как в них загорается удивление, его меняет непонимание, вслед за которым вспышкой недовольство, но Чернов его душит. — Сант… Немного морщится, как бы прося: «не надо», но Санте кажется, что всё же лучше ответить. Она просит об этом глазами. Данила немного сопротивляется, потом вздыхает. — Да. Ты хорошо пострадала из-за того, что твоя мать выбрала мужчину с детьми и сложным первым браком. Мне казалось вполне закономерным, что ты по тем же граблям топтаться не захочешь. Данила произнес, пожав плечами. И пусть сейчас это звучало уже сухо и вроде как отстраненно, Санте всё равно стало обидно за него же. — Я никогда не думала, что мама ошиблась в выборе, Дань… Её ответ прозвучал тихо. Взгляд стал грустным. Данилу это не отпугнуло. Он спокойно молчал недолго. Потом кивнул, моргая. — Это я понимаю. Но и втягивать тебя в бесконечные разборки с Ритой и отношения с ребенком, которого я ведь даже не знаю, а должен как-то полюбить, мне было бы противно. Это сложно было, Сант. Мне было сложно. — Просто знай: я крепче, чем может казаться. И упрямей. Меня не смогла отвадить от тебя Примерова, неужели думаешь, что у какой-то Риты получилось бы? Вопрос Санты был задан вроде бы в шутку, но как всегда — с долей истины в основе. Она улыбнулась, Данила в ответ… Смотрел на неё, потом откинулся затылком на оббитое тканью изголовье кровати, отвел взгляд. Он продолжал быть рядом, а всё равно будто чуть отдалился. Чтобы избавиться от этого чувства, Санта подтянулась выше, сильней прижалась… — Я никогда не пойму, как можно такую дичь творить. Три недели потратил на то, чтобы понять: вот как, блять, можно десять лет ребенка скрывать? Вот чем надо думать? Как надо лелеять свою обиду? И на что можно было так обидеться? Это же люди всё… Дети — это же люди, Сант… Данила говорил, а Санте ни ответить было нечего, ни добавить. Только жаться ближе хотелось. Обнимать крепче. Она не стала бы врать, что думала об этом же. Вовсе нет. Но понять логику Риты тоже в жизни не смогла бы. — А ты с ним не виделся? — Нет. Мне надо было убедиться сначала. Нельзя ребенку в лицо смотреть и пытаться разобраться — твой или нет. Мне так кажется… Данила начал говорить убежденно. А окончание дало понять — он не был убежден ни в чем. В те чертовы три недели тонул в сомнениях, которые Санта не распознала. То тянула руку, то одергивала… — Мне тоже так кажется. Зато теперь может просто тянуть. Поводов одергивать нет. Безымянный палец привыкает к ободку. Перекрутившийся камень вжимается в мизинец. Это ощутимо больно, но хочется не избавиться от дискомфорта, а усилить, чтобы ещё лучше чувствовать. Санта осознает себя в новом статусе. Она теперь невеста. Причем мужчины своей мечты. — Я бы хотела свою фамилию оставить… Перевод темы, наверное, резковат. Для Данилы — определенно. Он ещё где-то там — думает о Рите и не случившемся сыне, но когда слышит, хмурится, снова смотрит вниз… По взгляду видно — разжевывать не надо, почему это для Санты важно — понимает. Но… — Подумай о моей, пожалуйста. Просит без нажима, но смысл ловит и Санта. Закрывает глаза, вздыхает. Правда думает… — Я должна в понедельник написать заявление? — задает вопрос, который раньше элементарно боялась произносить, хотя стоило бы. Потому что за шаг до реальной потери Данилы её абсолютно не волновал Веритас. Значит, Данила для неё в миллион раз важней. — Нет. Я готов подождать с росписью. Не пять лет, конечно. Но в пределах полугода-года решай сама, когда и что. Хочешь свадьбу — не вопрос. Не хочешь — ещё лучше… Шутка Данилы растягивает в улыбке и его губы, и Сантины. А ещё она снова чуточку краснеет… — Я пока не знаю… Признается, на новую секунду вжимаясь лбом в его плечо. Жмурится, позволяет замелькать перед глазами картинкам, которые она действительно не оживляла никогда. Всё это время не мечтала о предложении, а боялась его. А теперь оно случилось… И мир не рухнул. У неё в голове тут же жадные мысли о белом платье и красивых словах в цветочной арке. Да и Даня не перестал быть Даней. Он жесткий во многом, но куда чаще — гибкий. И за это Санта благодарна ему бесконечно. — Я подумаю и скажу… Санта обещает, тянется к губам, целует. Получает в ответ: — Подумай и скажи. Из Веритас тебе нужно будет уйти хотя бы на время. Попробуешь что-то ещё. Захочешь потом — вернешься. Это будет уже другая история. В другую практику, если захочешь. Захочешь — ко мне. Поверь, мне и самому сложно тебя отпускать. Знаешь, как хочу медали себе вешать каждый раз, когда ты размажешь очередного мудака в суде? Санта не знала, но услышав вопрос — затрепетала. Не ответила. Смотрела влюбленно. Благодарно. — Но я лучше отпущу тебя к другому хорошему юристу в подмогу, чем к другому хорошему мужику в жены. Понимаешь? Вместо слов Данила в ответ получил кивок. И поцелуй. Сначала обычное прижатие губ к губам. Потом девичьи чуть раскрылись, он понял намек. Кожу на спине Санты тут же щекочет холодный шелк простыни. Данилаоказывается сверху. Смотрит в лицо, поглаживая её волосы от висков и вверх пальцами… Приближается. Целует щеки, губы, подбородок… — С трудоустройством я помогу. Не бойся. Что согласилась, не пожалеешь… Данила шепчет, чередую обещания с поцелуями. Его слова иглами входят в сердце Санты. Только если когда-то она восприняла бы их в штыки, может даже доказывать бросилась бы, что помогать ей не надо, теперь причина другая… — Дань… Она обращается, чувствуя трепет из-за того, как увлеченно и кропотливо он занят её кожей. Смотрит внимательно, выбирая, куда целовать дальше. Прижимается нежно-нежно. Щеки. Скулы. Шея. Ключицы. А пальцы всё так же гладят волосы. Ласковый такой. — Дань… Отвлекаться не хочет… Делает это только когда Санта сжимает ладонями его щеки и тянет вверх. Придерживает его лицо над своим так, чтобы глаза напротив глаз. Улыбается, но на Данилу это не действует. Он остается серьезным. — Я и так не пожалею. Я выбор свой давно сделала. Забыл, что ли? Санте до сих пор немного стыдно вспоминать о том, как однажды вывалила на него историю своей бесконечной и безнадежной любви длиной в много лет. Она пытается сгладить слова новой улыбкой. Данила же по-прежнему не хочет смягчать. Всё такой же — слишком сконцентрированный — тянется к губам. Целует их, приоткрытые. После чего снова по проторенной дорожке. Подбородок. Шея. Ключицы. Грудь… Рука Санты сьезжает по шее на мужскую спину, едет дальше — по напряженным мышцам. Из-за ощущения твердости под пальцами и скольжения языка по ареоле груди своя спина непроизвольно прогибается. Внизу живота снова скручивает, начинает нетерпеливо пульсировать, женские колени сами раскрываются, ноги оплетают торс. — Я свой тоже, — а дорожка из поцелуев ползет вниз.* * *
— Сантуш, а покажи ещё раз кольцо… Просьба застала Санту в дверном проеме. В её руках — сырная тарелка. И несколько секунд Санта смотрит на аккуратные треугольнички разной степени сливочности, потом же вздыхает, оглядывается… — Ну мам… Чтобы посмотреть уже на Лену. Условно укоризненно. Её взгляд должен говорить: «ну сколько можно?». Так, чтобы понятен был посыл, но в то же время мягко, потому что обижать самую родную — последнее дело. Просто повышенный интерес к кольцу и в целом состоявшейся… Вроде как помолвке… Волновал и утомлял Санту сверх меры. Конечно, мама была первой, кому Санта рассказала. Конечно, на работу таскать обручалку не собиралась. Но за сегодняшний день это уже чуть ли не двадцатая просьба, а кольцо ведь всё то же… — Восемь часов, Сантуш… Восемь долгих часов мучительнейших страданий… Елена заговорила, делая неподражаемо выразительные акценты на нужных словах… А Санте одновременно захотелось закатить глаза и рассмеяться… — Твой отец в командировке был, а я одна… Представляешь? Восемь часов схваток… Под конец Лене и самой стало смешно от собственного актерства. Её взгляд загорелся смешинками, у Санты в ответ растянулись губы. Она снова вздохнула. Поставила тарелку на угол кухонного стола, вернулась к маме, протянула правую руку, чтобы растечься карамелькой вот сейчас… От того, как мама жадно смотрит, цокает языком восхищенно… И Санта прекрасно понимает, почему. У неё шикарное кольцо. Если бы выбирала сама — наглости не хватило бы на такое. Но у Данилы на такое хватило щедрости. И зря он волновался относительно размера. Село идеально. Санта уже даже отфотографировала руку, как только можно. Только не скинула никому. Пока нельзя. — Ну как это было, Сантуш? Расскажи… Взгляд мамы отрывается от руки Санты, взлетает вверх. Елена всё так же возбужденно блестит глазами, а Санта тут же бордовеет. Потому что… Потому. — Да никак особенно, ма… Пытается съехать, высвобождает ладонь, пожимает плечами, снова идет за тарелкой. С ней — из кухни по холлу в сторону гостиной. Они там почти никогда не собираются после папиной смерти. Комната слишком большая. Слишком ярко ощущается пустота, если сидеть вдвоем, а шумных сборищ у них уже давно не было. Тоже ушли вместе с Петром. Санта слышит, что схватившая другую тарелку мама идет следом. И ей приходится прикусывать язык, чтобы не ляпнуть лишнего. А из грудной клетки прёт необъятное счастье, которое не дает держать на лице безразличное выражение. Наоборот смеяться хочется. А вечером поставить Даниле в укор, что он лишил её возможности рассказывать маме, будущим детям и внукам красивую историю о том, как позвал её замуж. Они ведь вряд ли оценят рассказ о расшатанном комоде, саднящем ощущении между ног и пахнущем сексом вопросе. Но мама продолжает ждать. Они с Сантой вместе входят в гостиную. Окидывают стол одинаковым оценивающим взглядом. Ставят каждая свое блюдо на разные стороны более чем богатого застолья. Лена заказала в своем любимом ресторане всё, что взбрело в голову. Втроем это в жизни не съесть. Но говорить об этом ей бессмысленно. Из неё вот так прёт счастье. К ней в гости едет зять… Её дочку позвал замуж обожаемый Щетинскими «Данюша»… Услышав, как по-новому мама называет Данилу, Санта воздухом подавилась… Не сразу поняла, что у Лены — свой повод радоваться. У неё теперь «Данюша» и «Сантуша». Дети. Такой яркой реакции на новость от мамы Санта откровенно не ожидала. Сначала даже не могла понять, почему. А потом дошло. Она спутала деликатность с незаинтересованностью. А ведь то, что Лена в жизни ей не намекала, не значило, что не хотела… Стоило в этом разобраться, на душе стало ещё теплее. У них любовный треугольник. Только без ревности и необходимости выбирать. Лене тоже хочется полноценно ожить. Данила с Сантой могут в этом помочь. Она желает им счастья и находит свое в их влюбленных глазах. — Ну как это «никак»? Ну Сант! Попытка Санты избежать необходимости врать и придумывать что-то приличное провалилась. Лена всплеснула руками, обращаясь к дочке требовательно. Та снова попыталась сбежать. Уже обратно — из гостиной в кухню. Чтобы взять разложенный на красивой тарелке салат, развернуться с ним в руках… Опять вздохнула… Потому что Лена стоит в дверном проеме, сложив руки на груди. Смотрит так, что понятно — она хочет подробностей. Много. Все. И Санта из-за этого так смешно, что она не сдерживается… Ставит тарелку на место, начинает заливаться, запрокидывает голову, чтобы слезы не пролились… — Мам… Ну пожалуйста… — складывает руки в молящем жесте, бровки делает домиком… — Пусть тебе Данила рассказывает, хорошо? Ты его спроси, он отказать не сможет… Поступок Санты — не самый смелый. Но если кому-то нужно врать, пусть этим занимается Чернов. По взгляду Лены видно — она в сомнениях. В итоге же смиряется. Освобождает проход, хватает тарелку вслед за Сантой… Они снова несут… Когда видят свет приблизившихся к воротам фар, в четыре руки чуть двигают блюда, чтобы всё встало и выглядело красиво. Реагируя на короткий гудок, синхронно выпрямляются. — Я ворота открою… Елена берет в руки телефон, после чего слышен новый звук — ворота разъезжаются… И пусть Санта прекрасно знает: у неё нет оснований тревожиться, волнение всё равно подступает. Они с мамой встречают Данилу, как самого дорогого гостя. Санте кажется, что она умудрилась соскучиться, хоть и расстались вчера — она поехала к маме, он остался в Киеве. Его появление в холле заставляет сердечко трепетать… На улице снова метет, поэтому Данила трясет головой и старается оставить слякоть на улице, топая ногами. Оказавшись в доме, улыбается. Елене — тепло. В Санту пожаром стреляет. Но быстро тушит, а у неё внутри уже горит. Он тоже соскучился. И сегодня они долго не уснут. Вместе в город поедут. — Добрый вечер, Лен… Первой он здоровается со старшей Щетинской. Спокойно реагирует на то, что Лена без лишних церемоний прижимается своей щекой к его — холодной. Санте из-за этого становится ещё лучше. Она не сдерживает улыбку, когда ловит его лукавый взгляд. Почему-то уверена: он говорит что-то похожее «вот смотри, как меня теща принимает, а ты «знакомить» не хотела»… — Это вам… Протягивает высокий картонный пакет, из которого тут же извлекается бутылка… Данила вешает пальто, а Лена цокает языком… — Моет… Ты прямо угодил… Оглядывается, хвалит, на что сам Данила реагирует сдержанным кивком, а Санта всё же закатывает глаза. — Сложно не угодить Моетом, мамуль… Иронизирует, чтобы получить в ответ от мамы грозящее движение пальчиком, а от Данилы — подмигивание. — От кого-то и Моет не в радость… Замечание Лены внезапно отдает легким сожалением. И для каждого в холла, наверное, отзывается воспоминанием о своих «не тех» людях. У Санты в голове первым делом почему-то братья. Но очень радует, что Данила не дает им погрязнуть и погрузнуть. — Сэкономлю в следующий раз. Артемовское как вам, Лен? — Я тебя с пустыми руками рада видеть, Дань, ещё и с собой соберу. Ты главное заезжать не забывай… Лена отвлекается от шампанского, говорит Даниле с улыбкой, но понятно, что без иронии. Тянется к его локтю, придерживает… — Я в ванную провожу тебя… Поясняет с улыбкой, получает в ответ благодарную. Лена с Данилой идут в сторону гостевой уборной, проходя мимо Санты, Лена вручает бутылку ей. Она же только и успевает, что улыбнуться Даниле, которого уже взяли в оборот. Дальше же следит, как мама провожает его до одной из дальних дверей за лестницей… Тормозит на полпути, Данила с ней. Лена оглядывает, скользит по Санте, потом на Данилу смотрит… — А вы с датой уже определились? Спрашивает, продолжая смотреть на Даню. И Санта тоже на него, а у самой сердце подскакивает. Потому что не договаривались. И что делает мама — ей понятно. Переводит перспективу из неопределенной в неотвратимую. Это страшно, но это правильно. Лена отлично знает свою Сантушу и очень желает ей добра. — Нет ещё. Данила произносит практически безразлично, пожимая плечами. А у Санты в голове водоворот мыслей. — Сантуш… — когда мама обращается к ней, Санта замирает… — Твои предложения? Зима, весна? Лето? — Лето, наверное… — Санта отвечает, смотря при этом на Данилу. Немного боится увидеть, что он не очень доволен. Но лето — это в пределах обозначенного для неё времени. Наверное, поэтому он спокоен. Усмехается, смотрит вниз, почти сразу поворачивает голову и уже на Санту, чуть жмурясь. Ему тоже ясно, что делает Лена. И он тоже не против. — Шестнадцатое июля как тебе? — Данила спрашивает, сердечный ритм Санты сбивается. Ей… Страшно. Но об этом она молчит. — Отлично… Отвечает, чувствуя себя человеком, который как бы снова шагает в пропасть. На лице Лены расцветает улыбка. Она довольна собой и «детками». — Мне тоже кажется, что отлично… — комментирует, ненавязчиво предлагая Даниле продолжить их путь в сторону ванной. Санта же ещё несколько секунд стоит, не двигаясь, принимая тот факт, что у них уже даже дата, кажется, есть… — Санта жадничает, но хотя бы ты мне расскажи, Дань… Ты как её замуж позвал? Она говорит, комод сломался, вы чинили… Только как комод сломать-то можно было? — До Санты продолжают доноситься мамины вопросы. — Ой… Я, кажется, поняла… Не надо рассказывать. Данила смеется, его смех подхватывает Лена. Санта же сбегает в гостиную. У неё горят щеки и уши. А шестнадцатого июля она выходит замуж.Глава 18
— Данила Андреевич, к вам посетитель… Голос Томы по внутреннему звучал так, будто ей неловко. Данила посмотрел на время, хмыкнул удивленно. Насколько сам помнил, встреч на сегодня не назначал. Собирался подогнать хвосты в офисе, вернуть практику в рабочий режим после вальяжных новогодних и рождественских дней. — Посетитель представился? — Тома замялась с ответом. Слышно было, что вздохнула… — Щетинский Игнат Петрович. Произнесла, внезапно удивляя. Первым мелочным желанием было отправить Щетинского восвояси. Сказать, что к нему вообще-то по записи и сейчас времени нет. А потом… Любопытно стало послушать. — Проводи, пожалуйста. Данила нажал кнопку сброса вызова, встал с кресла, к окну подошел… Хмыкнул ещё и в него. Потом отвернулся, глянул на полку без фото. Дальше на дверь, которая открывается Томой после трех ударов. Она же толкает её, будто у Щетинского рук нет. А на самом деле, совести. Зато гордыни — на троих. И дело это не барское. Он не благодарит, смотрит с нескрываемым пренебрежением. На дверь, на Тому, на Данилу, войдя… А Чернову смешно даже. Потому что… Ну как бы сам же пришел… — Чай сделай. Игнат бросает Томе, которая тут же замирает, будто с просьбой глядя на Данилу. Мол, это нормально? Данила отвечает ей пожатием плеч, его губы подрагивают… Он видит, что Тома реагирует правильно — тоже чуть улыбается… — Вам черный, зеленый? — спрашивает вроде как аккуратно… В ответ Игнат «дарит» ей свой внимание. Проходится взглядом от макушки до носков. Паузу держит… — Такой, чтобы пить можно было. Могу дать денег, в магазин сбегаешь… Помои не неси… И вместо того, чтобы ответить вменяемо односложно — выливает на офис-менеджера туеву хучу своего внутреннего дерьма. Делится прекрасным, так сказать… — Том, всё хорошо. Без чая обойдемся. Данила видит, что слова Игната вызывает в Томе возмущение. Ей хочется отстоять честь. Свою. Чая. Веритас. Но у Данилы крайне хорошее настроение. И крайне интересно, почему принц неДатский с палкой в жопе прискакал к нему его испортить. Поэтому Тому он отпускает. Смотрит, как Игнат продолжает выражать недовольство. У него закаменели скулы. Взгляд устремлен в стену. Сам он — будто одолжение делает. Через себя переступает. Забавный. Очень похож на своего отца. Внешне — просто безумно. И сейчас сильнее, чем когда-то, потому что потихоньку подбирается к возрасту Петра, в котором они с Данилой общались теснее всего. — С чего вдруг? Слушать тишину в компании бесячего и явно бесящегося Игната — не лучший вариант времяпровождения. Поэтому Данила задал вопрос первым. С собой же в мыслях поспорил на сотку, что ответ должен будет «прочитать по взгляду». Который устремляется на него и лучится всё тем же высокомерным отношением… И искренне непонятно, как Аля с ним могла хоть какое-то дело иметь. Тут же комплекс на комплексе, а не мужик. — Давай обсудим ССК, Данила. Игнат снисходит до предложения, и теперь очередь Данилы отвечать взглядом. В нём горит: «ты серьезно?», губы невозможно сдержать — они улыбаются. Потому что это очаровательно — прийти явно о чем-то просить, но строить при этом из себя как минимум звезду Большого. — Что ты хочешь обсудить? Если Максим тебе херово отчитывается, докладываю: дело в апелляции. Идет рассмотрение. Нашу позицию вы знаете. Вашу знаем мы… — В жопу дело, Дань… Игнат немного нервничает. Ему явно не нравится, что приходится находиться в позиции просящего. Ещё больше, что Даниле в кайф падать на дурака… Особенно сильно, что Данила может себе это позволить… — Ну вы уверенно стремитесь в жопу. Ты прав… Отвечает в том же духе, пожимает плечами, подходит к столу… Он не занят сейчас. Срочняка нет. Но бесить Игната ему нравится. Показывать его не приоритетность, а может даже незначительность — очень. Это немного месть. За Алю с Даней. За Санту с Леной. И пусть этот долбоеб в жизни не поймет, обозлится сильнее только, но вот сейчас Даниле приятно скользить пальцами по тачпаду открытого ноутбука, просто гоняя стрелку по экрану, подняв указательный палец левой руки в жесте «минутку тишины, пожалуйста. Я занят»… — Думаешь, одну инстанцию взял, один раз повезло — уже сделал меня? Желчь Игната выходит словами. Они пропитаны ядом и не требует ответа. Потому что так думает не Данила. Даниле пох. Так думает сам Игнат. И жить с этим не может. — Да мне посрать, кого делать, Игнат. Это не я к тебе пришел. Значит, не мне от тебя что-то нужно. А что нужно тебе — я так и не понял. Мы не обсуждали возможность встречи и разговора относительно дела. Я за спиной у клиента на договорняки не подписываюсь. Есть предложение — озвучь. Донесу, оценим… Только подумай хорошо, если смешное будет — я же не сдержусь… Речь Данилы заставляет лицо Игната перекоситься. Ему дико неприятно слушать Чернова. — Ты как всегда, Данила… Тебе руку подают — а ты отталкиваешь. Типа гордый… Ответные слова Щетинского произносятся тихо. Они точно так, как и слова Данилы, отсылают к прошлому, которое мужчины воспринимают очень по-разному. Игнат считает, что протянутая рука — это предложение остаться на той же позиции в той же практике Лексы, но уже при нём. Данила, что отказ был одним из самых правильных решений его жизни. — По делу давай… Просьба Чернова звучит тихо и будто утомленно. Это заново заводит Игната. Но он молодец — держится. Только чуть позже, наверное, в пух и прах разнесет Данилу, брызжа желчью в разговоре с каким-то из верных «друзей». Так, чтобы доказать в миллионный раз — он максимально мужик. Он за то, чтобы обосрать за спиной того, кто сильнее тебя. — У тебя юристов не хватает. Мы дела ваши позондировали немного… — То есть у вас вообще работы нет, да? Настолько, что юристов моих «зондируете»? Совсем в херню ударились? Куда клонит Игнат Даниле стало понятно сходу. И вот это разозлило уже его. — Чем враждовать, я предлагаю сотрудничать… — Ты предлагаешь не сотрудничать, а делить мои деньги, Игнат. И марать мое имя упоминанием рядом с твоим. Ты же перед Леной так и не извинился за свинство своё. А ко мне зачем пришел? Это же тоже ниже твоего ушлёпского достоинства… Данила перебил, явно реализуя одну из главных мечт Щетинского. Всё внимание — только ему. И пофиг, что взгляд Чернова блестит при этом совсем не дружелюбно… Игнорируя слова Данилы, Игнат продолжает: — Мы сливаем дело, вы берете нас на подряд по ССК… После того, как то самое предложение озвучивается, в комнате снова повисает тишина. Данила смотрит на Игната. Тот в ответ. Настроение больше ни разу не радостное. И пусть Данила давно знал, что у практики Игната дела — не особо, но наглость посетителя поразила. Это не то, чтобы огромная тайна в кругу тех, кто в теме. Отношения младших Щетинских с другими партнерами Лексы построены на выгоде, и последние не готовы компенсировать своими успехами систематические провалы человека, на которого однажды поставили. Ума хватало понимать, к чему всё идет: ещё немного и Лекса отторгнет «официальных» Щетинских, которым самим подняться будет сложно. Игнат этого боится. Игнат правда ставил на то, что получит крупного клиента и выдохнет. Игнат на это все силы бросил… А тут Данила, который взял первую, не напрягаясь. Который и апелляцию возьмет. И в Вышке отстоит. Который, на самом деле, постепенно расширит свой штат, если это понадобится. Который вечно портит Игнату Щетинскому малину… — Ты сторону свою предупредил, что сливать их идешь? — На вопрос Данилы можно не отвечать. Игната снова перекашивает. — Хотя подожди. Не важно. Нет, Игнат. Твое предложение меня не интересует. А если совсем серьезно — то пошел ты нахер из моего кабинета со своим предложением. Игнат фыркает, смотрит вдаль над плечом Данилы. — Ты так заебал своей святостью, Дань… Так заебал… Произносит тягуче, задумчиво… Сам же улыбается, смотрит в лицо Данилы… — Строишь из себя… Думаешь, вокруг сплошняком имбецилы. А ты мне другое скажи. Сладко тебе святую девочку-то трахать? Ай-ай-ай ведь, Дань… Ну ай-ай-ай же… Отец, когда при себе тебя держал, не знал, что член в его маленькую принцессу загонять-то будешь… И, как я понимаю, за это тебе не стыдно.* * *
Санта решила не откладывать в долгий ящик то, что неизбежно предстояло сделать. Они с Данилой договорились, что Щетинская работает в Веритас до конца зимы. И об этом ей надо было начать потихоньку сообщать. Сегодня она набралась смелости и поговорила с Александром — своим непосредственным куратором. Видеть в его взгляде искреннее сожаление и немного непонимание, почему она вот так решила, было не приятно, как могло бы, а больно. Но о том, как события развиваются сейчас, Санта не жалела. Ей неловко было даже из-за того, что кольцо своё носит не постоянно, а когда они с Данилой наедине. Скрываться — путь не на свет, а в глухой тупик. Им пора разворачиваться. И если всё будет хорошо, пройдет какое-то время, в свой Веритас она вернется. Просто уже в новом статусе. Просто уже в открытую. Просто не потеряв при этом Данилу, за которого держаться стоит куда сильнее, чем за организованное им теплое местечко. Но осознание правильности не отменяло грусти. Санту чуть крыло ею. Чтобы проветриться и вернуться в рабочий режим после не самого легкого разговора, она решила спуститься в одну из кофеен рядом с БЦ. Успела набросить на плечи пальто и подойти к лифтам, когда услышала довольно громкое: — Санта!!! Вздрогнула, оглянулась. Увидела, что зовет Тома. Она уперлась в стойку и судя по виду — окликнула уже не впервые. Перед ней Санте тоже было чуть стыдно. Она попросила Александра никому не говорить. Уточнила, что знает только Данила Андреевич. А от мысли, что разговор с людьми, с которыми успела довольно крепко заобщаться, ещё предстоит — унывала сильней. Но сейчас не время, поэтому расправила плечи, повернулась на каблуках… Их же цокотом сопровождалось её проходка в сторону рецепции. И вроде бы сколько тут идти? Не больше десяти шагов, но где-то на пятом черт её дергает повернуть голову и поймать взглядом фигуру мужчины. Видеть Игната в Веритас — то же самое, что повстречать пришельца. Санта в один миг понимает, что к этому не готова. Ноги врастают в пол, сердце подскакивает к горлу. Её будто по рукам и ногам сковывает. А в голове — полный сумбур. Зачем пришел? Что тут забыл? Откуда идет? Почему потирает скулу? Почему она красная… Предположение выходит из Санты дрожью… Взгляд скользит дальше — туда, где вот только сейчас с хлопком закрывается дверь кабинета Данилы… Потом Санта снова переводит взгляд на лицо Игната. Который замечает её с небольшим опозданием. Его шаг замедляется, он смотрит с ухмылкой, которая ускоряет взбесившееся сердце… Санта уговаривает себя же, что это не страх — удивление. Стоит и смотрит, как к ней приближается брат… Будто приторможенная опускает взгляд, когда на локоть ложатся его пальцы, сжимают больно. Он подталкивает её чуть в сторону. Чтобы вроде как не посреди холла. Она же, как тупая овца, подчиняется. Смотрит на длинные холодные пальцы, чье касание даже отдаленно не пахнет деликатность. Думает, что он не утруждал себя приветствием, но очевидно узнал. Думает, что и сама ничего, кроме отрицательных эмоций, при его виде не испытала. А ещё острое желание, чтобы вот сейчас рядом не оказалось Али. Тем более, Данилы. Взгляд непроизвольно снова летит вверх — на лицо. Скулу. Она правда красная. Потом в глаза — которые смотрят вроде как пренебрежительно. Вроде как улыбаются. Но от него веет агрессией. — Не надо меня трогать. Санта говорит первой. Гордится тем, что голос не дрожит. Впрочем, как и взгляд. Игнат отвечать не торопится. Смотрит всё так же — сверху. Ждет, наверное, что она под этим взглядом сморщится изюминой. — Стоишь посреди коридора. Рот раззявила. Глядишь, муха влетит. Когда говорит — Санту возвращает в детство. Когда отец оставлял их наедине — всё где-то в подобные замечания и превращалось. Она для Игната — глупая сопля, которая вечно всё портит. Он для неё — моральный урод, сведший отца в могилу. — Что ты тут забыл? Тебе тут не рады. — Много на себя берешь. С-с-санта… Игнат вроде как парирует, произнося имя с протяжным «с». Тоже в той же манере, что во времена, когда им приходилось терпеть компанию друг друга. Что про себя «С-с-санта» заменяется «с-с-сукой» девушка никогда не сомневалась. — Я тебе раз скажу, а ты попробуй впитать, глазастая. Если надо — запиши. Не пытайся через своего ебаря мне козни строить. Услышала? Сиди на попе ровно и молись, чтобы у меня не возникло непреодолимого желания вас всё же в крошку… Я же мог. А вы даже спасибо не сказали, что мы вас пожалели тогда… Пульс забился в висках ещё на первом предложении брата, но, будто по его заказу, Санта услышала каждое слово. Каждое же наверняка запомнит… Только желание «сесть на попу ровно» они не вызывают. Скорее наоборот. Санта дергает руку, которую Игнат так и не отпустил. Вскидывает взгляд без страха, зато со способной дыры жечь злостью… — Ты кем себя возомнил? — и задает вопрос, ответом на который становится новая улыбка. — Это ты кем себя возомнила, соска малолетняя? Думаешь, я тебя насквозь не вижу? Решила, что самая умная? Что Чернов тебя трахнет пару раз, а потом будет ходить за мной по пятам и мстить за твои слёзки-обидки? — Заткнись, придурок… Слова Игната не задевали так, как ему, очевидно, хотелось бы. Но по сердце всё равно хлестали. Потому что он, очевидно, в курсе их с Данилой отношений. И это, очевидно, плохо… Очень-очень плохо… — А ты думала вообще о том, что из-за твоего ебаря, который уходя из Лексы, половину отцовских клиентов с собой забрал, вы с… Матерью… Меньше денег получили? А? Или тебе похуй? Лишь бы мне плохо сделать? — Игнат Петрович… Там лифт подъехал, давайте, я вас провожу… Тома вклинилась в разговор неожиданно для Санты. Настолько, что она вздрогнула, переводя взгляд на девушку. По ней видно было — сама нервничает. Обращается из-за стойки. И как-то сразу понятно становится, зачем окликнула. Хотела спросить про Игната, а тут он — собственной персоной. Выждала минуту. Поняла, что Санта не очень рада встрече, решила помочь… Их разговор не слышала, но вряд ли взгляды и жесты позволяли усомниться в том, что они не очень-то рады видеть друг друга. — Сам разберусь. С-спасибо. Игнат произносит, будто выплевывает. Но Тома стоически выдерживает. Смотрит на Санту. Она же… — Я провожу… Вымучивает улыбку, отвечает мелким кивком на незаданный вопрос, всё ли хорошо… Тома кивает, опускается обратно на стул. Вроде как отступает, берет в руки внутренний телефон, набирает кого-то… И Санте вдруг важно, чтобы не Данилу. Она щурится, смотрит на Игната, говорит ещё тише: — Мы получили меньше денег, потому что ты, твой брат и твоя мать — мелочные, алчные, мстительные твари. А лично ты — ещё и засранец-переросток. Слушать подобное неприятно, какое бы превосходство ты ни чувствовал. По лицу Игната Санта видит, что его задевает. Он всё так же показушно холоден. Он всё так же «возвышен», но получать ответы в своем же стиле не готов. — А теперь ты бесишься, потому что ничего у тебя не получается… Потому что ты никогда не станешь, как папа… Тебе даже Лексу в руки дали — и это не помогло. Тебя никто профессионалом его уровня не считает и считать не будет. Потому что ты… — А тобой он, блять, гордился бы, конечно… Всё, на что способна, это по бартеру интимные услуги предоставлять. Постонешь немного — вот тебе и повышение… А когда малая-то была — в жизни не сказал бы. Всё папочка да папочка… Чистая и непорочная, блять… — Ничтожество. Ни мужем нормальным не станешь… — Игнат попытался сбить, но у него не получилось. В Санте долго копилось. И впервые появился реальный шанс в лицо сказать. Понимала, что завтра пожалеет. Что завтра перед папой будет стыдно. Но сейчас её несло. — Ни отцом. Только разруху после себя оставляешь. И желание помыться у людей, которым приходится тебя касаться… Хотелось напрямую ударить упоминанием о маленьком Данечке, но это могло бы вылезти боком Але, поэтому Санта сдержалась. — Я раз говорю. Повторять не буду. Свой нос туда, куда не надо, не суй. Иначе пожалеешь ты. Услышала? Игнат спросил, Санта ответила молчанием и взглядом в глаза. Красноречиво говорящим: «нет». — Трахальщика своего перестань против меня настраивать. Хочешь спокойно жить — уговори обдумать предложение. Не уговоришь — на себя пеняй. А лучше всего — заройся туда, где четыре года просидела вместе со своей мамашкой. Она у тебя, слава богу, своё место знает. Я слежу, чтобы не забывала. Тебе своё тоже определим… А то взлетела, птица-курица… — Да пошел ты в жопу, урод… Не сдержавшись, Санта бросила всё так же, в лицо… Краснота на мужской щеке вдруг обрела новый смысл. Пальцы зачесались. Захотелось туда же… А ещё раздавить его за слова и за действия. Сравнять с землей, ею же присыпать. Не страшно было оскандалиться. Сейчас Санта себя чувствовала, наверное, так же, как Альбина однажды. Только руку занести не успела. — Лифты там. Вперед, если не хочешь, чтобы с охраной вывели. Данила подошел к Игнату сзади. Говорил не громко и не истерично. Но так, что в шутливости не заподозришь. Игнат ещё несколько секунд строил из себя… Потом хмыкнул. Съехал взглядом с лица Санты, оглянулся… «Подарил» Даниле улыбку… — С сестрой уже поговорить нельзя, Данила Андреевич? Ни минуты покоя у ваших юристов. Совсем заездили некоторых… На лице Данилы — холод и предупреждение, что с ним не надо шутить. Он может и сам. Без охраны. Но это будет стыдно. Игнат дергает рукой, разворачивается, идет к лифтам, провожаемый взглядами… Санта осознает себя подрагивающей. Выдыхает и жмурится. — Всё хорошо? — кивает, отвечая на вопрос Данилы. Он звучит иначе — спокойней. Своё «спасибо» Санта произносит беззвучно. Ей очень хочется сейчас, чтобы Даня обнял. Но она понимает, что им нельзя. И это глупо. Но в душе нагажено. Саднит. Как наждачкой по нежной коже прошлись. — Он подошел или ты к нему? — Он. Санта отвечает честно, Данила кивает. Поворачивается к Тамаре, которая всё так же делает вид, что занята своим. Чернов обращается громко и разборчиво: — Том, по этому человеку передай ориентировку на охрану, пожалуйста. Он в наш БЦ больше не заходит. — Хорошо, Данила Андреевич. Получив ответ от исполнительной Томы, Данила снова переводит взгляд на Санту. Которая думает не к месту, что если выставит вперед руки — они будут дрожать. Дыхание тоже слишком быстрое. Она как бежала… — Ты его ударил? — Санта спрашивает тихо-тихо, вскидывая чуть испуганный взгляд. Реакция отсутствует. Данила просто смотрит, а за него отвечают пришедшие в движение желваки. — Зачем он приходил? Наверное, с её стороны глупо задавать сейчас этот вопрос и надеяться на что-то. Сходу понятно — Даня не ответит. Смотрит в лицо, закрывает глаза на мгновение. Бросает: — Позже, Сант. Всё нормально. Не волнуйся. Много работы. Разворачивается, быстро идет в сторону своего кабинета. Стряхивает руку, которой прикасался к Игнату. Будто брезгует. А Санта чувствует слабость в теле. На душе тревожно. О них с Данилой совершенно точно знает Игнат. Это может плохо кончиться.Глава 19
В квартире Данилы было по уютному тихо. Не давяще. Спокойно. В спальне сладко сопели в два носа. Он же оккупировал гостиную. Вытянул ноги на диване, неспешно занимался ничем, включив ноутбук. Когда позвонили в дверь, оставил его на столике без сожаления. Уже подходя к входной подумал, что в чем-то некоторые люди меняются. Потому что на сей раз Аля явилась уже без яростного вжатия пальца в звонок. Данила открыл, Примерова улыбнулась многозначительно… Своего добилась — получила улыбку в ответ. Дальше Данила мотнул головой, отступил… — Видишь, какая я хорошая девочка? Бросил скептический взгляд в ответ на вопрос «хорошей девочки». Но настроение, как ни странно, было настолько хорошим, что спорить с ней не хотелось. — Только тише разговаривай. Данила попросила, Аля замерла на секунду, снимая сапог. Кивнула, вскинув взгляд. Второй снимала уже осторожней… — Спит? — спросила, прислушиваясь к тишине в квартире. — Спят. А потом улыбнулась с иронией… Что крутится в голове, Данила и без слов знал. Тупая шуточка про детский сад. Неуместная, которую лучше держать при себе. Потому что Санта не раз и не два доказала: ментально она раза в два старше самой Альбины. — Чай или кофе будешь? — Данила предложил, Аля согласилась на кофе после секундного колебания. Шла за ним до кухни. Села на один из табуретов за столом-островом. Данила спиной чувствовал, как следит за действиями. Но снова тихо. А ему всё так же спокойно-уютно. — Укатал боец? — Аля спросила, когда перед ней опустилась чашка. Свою Данила взял на журнальном у дивана. Вернулся, сел напротив. Альбина гипнотизировала взглядом двери спальни. Сам посмотрел туда же. — Санта плохо спит в последние дни. Даню укладывала — сама уснула. Решил не будить. — Поздно уже. Ночью теперь куролесить будет… Детвора. Альбина произнесла без издевки. Вздохнула даже. Потом же потянулась губами к чашке, чтобы точно так же неразумно поздно выпить кофе. Несколько секунд молчала, губы сжала, видно было — колеблется. Но не сдержалась: — Ты правда ему в морду дал? — задала вопрос, который хранила в себе. По первому взгляду Данилы поняла: ей светит очередное «не твое дело, Аля»… Но в её глазах мелькнуло что-то такое, что Данила не сдержался. Вздохнул, посмотрел на черную кофейную гладь, потом на Алю. — Он херню молол. Я не сдержался. Дал в морду. Послал нахер. Тебе кто сказал? Санта? Сейчас Альбина не рискнула бы юлить — кивнула. — Я ей сказала, чтобы не лезла. Сами разберетесь. Пожала плечами и повторила данный умнице совет. Что так и было — Данила не сомневается. И в правильности подхода Альбины тоже. Меньше всего ему хотелось, чтобы разборки с медленно тонущим Игнатом коснулись Санты. Понятно, конечно, что заденет-то её по любому. Но хотелось бы, чтобы минимально. — Санта волнуется, что он знает о вас… Слова Альбины — нетипично осторожны. Тон — необычно спокойный. И вот сейчас Данила особенно остро осознает её нехватку рядом. Он сам попросил её отойти за предупреждающую красную линию. Но иногда кажется, что не очистил свое пространство от токсичности, а лишился человека, кастинг на роль которого не проведешь. — Мы с Сантой это уже не раз обсудили. Знает — и посрать. Конечно, лучше было бы, чтобы не знал. Но исходим из того, что есть. На данный момент есть его слово против моего. И если у моего слова есть вес, что он врет, как дышит, знают все… — Но сейчас-то он не врет… Аля перебила, уточняя мягко. Данила вздохнул. Потому что не врет. И потому что его самого это бесит. Огласка их с Сантой отношений — проблема, конечно, но они переживут. В конце концов, не вляпывался только тот, кто по жизни ничего не делал. Куда больше, чем возможность огласки, его бесило то, что не гнушающийся использовать любые методы, Игнат может попытаться залезть в их отношения. — Откуда он узнал, как думаешь? Не дождавшаяся ответа Аля задала следующий вопрос. Данила снова недолго молчал. — Это неважно, Аль. Важно, как воспринял. Думал ли об этом сам Данила? Конечно. Но его правда куда больше интересовало, какие ждать последствия, а не кто является источником. Вполне возможно, тот самый источник — Максим. С ним наверняка поделилась обозленная Рита. И в этом отчасти он сам же виноват. Взял при ней трубку, когда звонила Санта. Позволил себе слишком однозначное «я весь твой». А может Максим тут ни при чем, спалились по неосторожности. Засветились где-то. Но анализировать как бы поздно. — А воспринял на свой счет… Данила уточнил, хоть мог не делать этого. Аля сжала губы, явно сдерживая острый комментарий, вздохнула… — Малышка заявление уже написала? — У нас договоренность: до конца зимы Санта работает. — На эту договоренность новое знание не влияет? — каждый новый вопрос Али — аккуратный шаг по тонкому льду. Это чувствуют оба. Данила позволяет ей «наглеть», но где его терпение кончится — не знает и сам. — Нет. Новое знание на договоренность не влияет. Отвечая, Данила видел, как Аля хмурится. Что хочет сказать — понятно. Что его упрямство сейчас неуместно. Только ему кажется наоборот. Последнее, чем хотелось бы заниматься, это идти на поводу у истерик Щетинского. Давать возможность тому чувствовать свою правоту и превосходство. Так не будет. На его бизнес, их жизнь с Сантой это не повлияет. — Смотри сам… Тебе виднее… Слова Альбины — немного фантастика. И даже не верится, что по мнению Примеровой хоть кому-то может быть виднее… Эти мысли крутятся у Данилы в голове. Они же кривят губы в улыбке. Понимание, о чем думает он, в свою очередь отзывается в самой Альбине. Её взгляд становится лукавым, рот ухмыляется… — Знаешь, о чём жалею, Дань? — она спрашивает уже иначе. Чуть ближе склоняется к столу. Куда игривей звучит голос… — Ну просвети… Его показушно ленивое «благословение» зажигает взгляд ярче… — Что не видела, как ты в морду ему заехал. В её словах — звучащая сладкой музыкой кровожадность. Она искренне радует. Не только потому, что у самого Данилы ладони чешутся от мысли, что можно было ещё. Но и потому, что Алю такой видеть ему куда проще, чем когда она убивалась по мудаку. Убивалась и убивалась. Убивалась и убивалась. Страдала. Мечтала… Дурой была. Влюбленной и раненной. — А с другой стороны… — но обо всё об этом Данила не говорит. Да и Але его похвала сейчас не нужна. Она начинает и делает паузу… Ресницами хлопает… Снова смотрит на дверь… — Это ведь получается, что ты — ничем не лучше меня… Говорит вроде как легкомысленно… А у Данилы уже по-другому руки чешутся. Потому что вот ведь стервозина… Вот ведь по жопе бы… — Сам-то руки поднимаешь. В своем офисе. На, с позволения сказать, человека… Аля передразнила слова обвинения, которое когда-то было брошено ей. В чем разница — сама прекрасно понимала, объяснять не надо. Но не подколоть не могла. А у Данилы по-прежнему слишком хорошее настроение, чтобы её отчитывать. — Исключение из правила подтверждает правило, Аля… Данила вроде как парирует, взгляд Али становится ещё более хищным. Губы складываются в набившее оскомину ещё в университете: — Дура лекс сед лекс, Чернов… (прим. автора: в данном случае имеется в виду интерпретация «закон есть закон», более распространенное значение «закон суров, но таков закон») — Лекс в Веритасе — это я. Данила парирует, глядя в глаза Али. Из её радужек просто хлещет азарт. На языке очевидно вертится что-то язвительное. Но Примерова моргает, задерживает глаза в закрытом состоянии, а когда открывает — уже спокойна. Учится делать аккуратные шаги. Учится идти к цели медленно, но верно. Её цель — вернуть дружбу. — Пойдем будить. Нам домой пора. А с учетом того, что он у вас спал до восьми, раньше полуночи теперь не уляжемся… Альбина сказала без обвиняков. Благодарна была и Санте, и Даниле. Соскочила с табурета, выпила оставшийся кофе в три глотка, первой пошла в спальню. Данила — следом.* * *
Примерова приоткрыла дверь, заглянула… Дальше — шире, чтобы Данила поместился рядом. Вид «детского сада» в свете ночника трогал. Маленький Даня — звездой, уткнувшись макушкой Санте в живот. Она — молодой луной, будто его ограждая. Спят так сладко, что зевота сама подкатывает… — Красивые такие… Эти Щетинские… Аля прошептала, вскидывая на Данилу взгляд человека, который очень боится получить в ответ на искренность удар. Но Дане её бить не хочется. Мужская рука ложится на её плечо, Данила чуть притягивает любимую дуру к себе. — Я замуж её позвал… И пусть не собирался, но признание слетает само. Есть риск, что Аля уже знает от самой Санты. Но судя по тому, как снова вскидывает взгляд — уже пораженный — нет. Вслед за удивлением и неверием в нем вспыхивает радость. Данила ловит момент, который дает отличить настоящего друга от тихого завистника. — Да ты же мне по жизни висишь, Чернов… Аля произносит будто с восторгом, а Данила не сдерживает улыбку. Он вроде как расслаблен, Аля тоже… А потом делает резкий выпад к ней и клацает зубами. Точно так же, как когда-то в юности. И Аля точно так же, как когда-то в юности, подпрыгивает, отталкивает, издавая испуганный вскрик. Который, конечно же, будит Санту. Вслед за ней — Данечку. Они смотрят на Алю с одинаковым неодобрением, одинаково же трут глаза. Похожие настолько, что даже не верится… — Придурок… Аля шепчет притворно зло, тыча Данилу локтем в ребра. А ему не стыдно. Приятно видеть Примерову пристыженной. Это редкое зрелище всё же. — Колечко-то покажешь хоть, тихушница? Следующий вопрос с наездом достается Санте. Которая замирает, смотрит на Данилу испуганно, потом на Альбину, смиряясь. Что в её голове — Данила знает. Сначала страх — зачем рассказал постороннему, да ещё и Але? Потом понимание. Потому что это значит одно: Але он снова доверяет. Для неё это тоже важно. Она давно этого хотела. Не просила, но глазами бесконечно об этом говорила… Теперь же поднимает руку, показывая… Альбина подхватывает съехавшего с кровати Даниила, подходит ближе, приглядывается, присвистывает… Снова на Данилу смотрит: — Ты не настолько проштрафился, Чернов… Перегибаешь что-то… Присмотрись, а то мне кажется, что наша умница тебя доит… — Да успокойся ты… Не сдержавшаяся Санта шипит требовательно, а у Али с Данилой одинаково дрожат губы. — Ма, а «доит» — это как? Кармический бумеранг прилетает Але по голове тут же в виде вопроса любознательного сына. И тут уже Санта смотрит, вздернув бровь и сложив руки на груди. Мол, ну объясняйся… — Доить можно в двух случаях, заюш. Коровку, чтобы молочка достать. — Аля начинает пояснять… — Для этого в неё встроен специальный механизм. И возрастного мужчину. Но это могут только молодые и красивые девочки делать. Как наша Санта. Понимаешь? — Аля!!! Что ты несешь!!! Даниил закивал, пусть и не понял, наверняка, ничего. А Санта не сдержалась. Прижала ладони к моментально загоревшимся щекам. Смотрела гневно, пуская молнии… А у Данилы на душе ещё теплее. Посрать на Игната. На всё на свете посрать… В его жизни слишком много прекрасного. Это всё не забрать. — Я вас завезу… Он выступает с предложением, привлекая всё внимание к себе. Альбина смотрит вопросительно, потом кивает благодарно. Понятно, что она собиралась на такси и в жизни не стала бы наглеть чрезмерно. Но и отказываться не стала. Данила скрылся в гардеробной, не прислушивался, просто одевался под шелест тихих голосов. Выйдя, направился в сторону двери. Санта уже встала с кровати. Они с Алей о чем-то негромко переговаривались. Даня же успел снова задремать. Аля так и не спустила его с рук, а теперь покачивала… Он спал, пока мама его обувала и натягивала дутую курточку, усадив в коридоре. Протянул руки к Даниле, когда он, обувшись и взяв с полки ключи скомандовал Альбине: — Давай сюда. Куртку возьмешь мою… Попросил через плечо, открывая входную… — ДядьДань, а доиться тебе не больно? Вопрос младшего Примерова, произнесенный сонным голосом, услышали все трое. Данила улыбнулся, Санта фыркнула, закатив глаза, Альбина посмотрела на Данилу, пожимая плечами. — Болевых ощущений я не замечал. Ответ был произнесен серьезно. Маленького Данечку он удовлетворил, пусть и вряд ли он совсем всё понял. Положил голову обратно на плечо крестного, пальцами несильно сжимал ткань пуловера… Данила не закрывал дверь. Пошел к лифтам, чувствуя, что ребенок снова засыпает… — Ты посмотри на это Сант… Ну ему же своего надо, понимаешь? Улыбнулся, потому что женский шепот — отдельный вид искусства. Чем тише стараются — тем громче выходит. И пусть он-то мальчик взросленький, и что Санта не готова — знает, спокоен даже, но почему-то особенно интересно услышать ответ. — Аль, прекрати… Иди уже… — Я-то прекращу, а ты подумай… Роди ему кого-то, дурочка… Ну зачем тебе та работа? В двадцать родишь — в тридцать пять уже свободна… — Спасибо большое… — нескрываемая ирония Санты заставила Данилу снова улыбнуться… Аля — мастер аргументировать так, чтобы сложно было отказаться. Но с предложением… Он-то согласен. — Дурища ты, своего счастья не понимаешь… — Всё я понимаю, Аль! — Санта сказала громче, чем хотела. Несколько секунд молчала. Потом снова: — всё я понимаю, Аль… — уже тише. — Просто… — Просто слушай Алю. Всегда слушай Алю — и будет тебе счастье. Колечко уже получила. Не страшно было, правда ведь? Так и с ребенком. Ты потом сама ничего другого не захочешь… В задницу эту работу… Мудаков и суды… — Аля… — обращение прозвучало измучено. У Данилы даже мысль возникла — вернуться и прекратить издевательство. Они с Сантой как-то справятся. И как-то договорятся. Но слава богу, он не успевает. Лифт пищит — приехал. Они с Даней ступают внутрь, а в спину летит: — Я и сама хочу. Мне страшно, но хочу. Только это — не твое дело. И я не буду торопиться, потому что тебе так хочется. Когда решим — тогда всё будет. Мы решим, Альбина. Ясно? Тогда на выход. Ты домой спешила… Ясно ли Але — вопрос. А Даниле — вполне.Глава 20
Прошло три месяца. Санта ни разу не бывала на больших юридических событиях. Отца сопровождала мама, которая одевалась невероятно красиво, целовала напоследок дочку, обволакивая сладким запахом вечерних духов, скрывалась под руку с Петром за дверью, оставляя «мелочь» на вечер с няней или бабушкой. Провожая родителей, Санта немного мечтала, что когда чуть подрастет, отец сдержит свое слово — обязательно возьмет Санту с собой. Представляла себя рядом с ними на фотографиях. В платье, похожем на мамино. Как будет подслушивать умные разговоры, удачные шутки. Как будет пить шампанское. Как будет следить за Данилой… Он ведь, конечно же, тоже ходил на такие… И вот сегодня её очередная мечта не просто сбылась, скорее превзошла себя, а было до противного безразлично. Прошло больше месяца с тех пор, как она ушла из Веритас. Пронесся целый март. Её провожали всей практикой. У неё сердце разрывалось от количества добрых слов, которые были сказаны. Последний рабочий день был одним из сложнейших в жизни. И вся жуть в том, что ему предшествовали такие же сложные недели. А те, что потянулись после.. Санта раз за разом объясняла себе же всё это время, что так нужно и она не жалеет. А на душе всё равно кошки скреблись. Данила в этом был не виноват. Никто не виноват. Но из своего Веритас уходить ей было очень больно. Она плакала, удаляясь из чата практики, чтобы частое пиликанье не теребило душу. Она заработала себе пусть не явную, но депрессию. С утратой любимой работы в душе образовалась пустота, которую, как казалось, ничем не заполнишь. Данила предложил не спешить с новым трудоустройством, видя, что появившиеся предложение не заражают ярким энтузиазмом саму Санту. Она согласилась, сама толком не зная, искренне считает, что пауза ей подходит, или просто не хочет принимать решения самостоятельно, поэтому перекладывает на его плечи. Но они ведь широкие. Выдержат. А её… Чернов предложил Санте немного отдохнуть и подумать. Сосредоточиться на учебе и на своих желаниях. Она кивала болванчиком каждый раз, когда он заводил подобные разговоры. И держала крик внутри. Ведь единственное её искреннее желание — никуда не уходить. Но этот вариант не рассматривался. Почему уход из практики Данилы казался ей настолько трагичным, Санта и сама толком не знала, но хандрила знатно. Наверное, она во всём однолюб. И точно так же, как когда-то Чернова, теперь выбрала для себя Веритас. Пожила с ощущением абсолютного счастья внутри… И не может смириться с потерей. Понимает, что вторая любовь ещё случится. Но ей хочется первую. Освободившееся вдруг время и осознание, что теперь они с Данилой даже прятаться не обязаны, — совсем не радовали. У Санты во всём включился режим автопилот. Это одинаково сильно тревожило маму и Данилу. Они пытались заинтересовать её, расшевелить. Елена подталкивала в сторону подготовки к свадьбе. Данила поручил организовать наконец-то поездку в Барсу. Пообещал, что возьмет недельный отпуск, Санта пропустит несколько пар. Зато развеется. И пусть особого энтузиазма не вызывало ни первое, ни второе, Санта старалась верить в то, что так и будет. Убеждала себя, что ей нужно немного времени. Что чувство, будто осталась на обочине, когда остальные продолжают нестись вперед на бешеной скорости, пройдет… Тем более, что Данила искренне старался компенсировать утрату. А сегодня у них и вовсе премьера — первый официальный выход вдвоем в юридическую тусовку. Очередное пафосное награждение лучших по чьей-то версии. Приглашение пришло, конечно же, Чернову. Санта не претендовала, и не подумала бы даже напрашиваться, но Данила предложил пойти вместе во время одного из молчаливых совместных ужинов. Не собирался никого эпатировать, но и до самой свадьбы скрываться — тоже нужным не считал. По официальной версии, у них вот сейчас только всё завязывается. Вот сейчас этической дилеммы уже нет. Кто захочет — конечно же, сопоставит, как считает нужным, но это не так критично. Их не поймали на горячем. Они сделали, как хотели изначально. Как изначально хотел Данила. Ещё он хотел, чтобы предложение зажгло Санту. Она же смогла только сымитировать. Настолько ушла в свою хандру, что, готовясь к выходу, даже не волновалась, как с ней непременно случилось бы раньше. Исполняла «задание» на пятерку, но без огонька. И сейчас на ней — красивое платье. Волосы спадают по плечам идеальной волной. Икры напряжены, потому что стопа изогнута — она на шпильках. Спина привычно ровная. Подбородок привычно же гордо приподнят. Вокруг — движение. А она как никогда остро чувствует себя лишенным прав вынужденным пешеходом, перед носом которого с дразнящим рычанием рассекают спорткары. Данила — за стеклом в зале. Ещё десять минут назад она стояла рядом, дежурно улыбаясь и слушая его разговоры с его знакомыми на общие для них темы в пол уха. А потом как-то резко накрыло. На неё не смотрели косо. Не пускали неуместные шуточки. Её принимали здесь. Не отторгали. Просто… Как придаток к Даниле. Красивый. Не стыдный совершенно. И рот она открой — не опозорила бы. Но на душе тоска никчемыша. Настолько давящая, что хочется отойти, продышаться хотя бы. Когда-то она сама ему же сказала, что пойдет на подобный вечер, только если пригласят лично её. Он ответил: «не сомневась», в итоге же… А ведь она ещё даже не Чернова. Щетинская пока. Но толку? Когда Санта сделала аккуратный шаг в сторону от Данилы, тут же получила вопросительный взгляд. Он весь вечер старался. Держал руку рядом с её телом, позволял опереться о локоть. Не оставлял одну. Представлял. Присматривался ко взгляду и спрашивал, как дела. Он, как всегда, был идеальным. Просто она не справлялась… — В горле пересохло, попить возьму… Шепнула, а потом испытала раздражение, ведь Данила поднял руку с указывающим вверх пальцем, подзывая официанта. Он хотел угодить и облегчить. Но ей этого не надо. — Я сама, — Санта сказала, смотря при этом на блеск носков его туфель, не дожидалась реакции. Нажала на мужскую кисть, которая была прижата к её талии сзади. Рука Данилы её отпустила. Идя к дальнему фуршетному столику, Санта чувствовала лопатками его же взгляд. И одна часть души звала её назад — оглянуться, улыбнуться. А вторая не давала. Санта сжала ножку бокала, со дна которого тянулась череда бисерных пузырьковых нитей. Они же покалывали кончик языка, когда девушка пригубила. Ей показалось, что снова отпускает, и трагедия больше не видится настолько уж трагичной. Развернувшись, Санта посмотрела на Данилу. Только сейчас улыбнулась… Потому что он ждал. Получив очередное «своё» — вернулся к разговору полноценно… И у Санты поверх Наполеона из эмоций — новый слой. Чувство вины. Ведь неблагодарной сукой быть совсем не хочется. Её взгляд скользит по залу. Она пытается собраться. Саму бесит состояние. Ей ведь гордиться бы… Она сегодня рядом с лучшим. Она в принципе рядом с ним. Но как-то… Взгляд притягивает терраса. Она открытая, на ней тоже люди, и никого с голыми плечами — всё же холодно. Наверное, выходить туда — неразумно, но мысль об этом манит. Достаточно, чтобы направиться в сторону стеклянных дверей без оглядки. Первый вдох тут кажется будто освободительным. Воздух ещё холодный, он обволакивает тело. Кожа становится гусиной, но даже этот холод делает приятно. И в то же время больно. Это ведь не нормально, что ей лучше здесь, а не рядом с любимым. Сердце щемит, Санта идет к парапету. Ставит бокал, сжимает перилла. Запрокидывает голову, выдыхает облачко… — Добрый вечер, Санта. Обращение с легкой издевкой прилетает справа. Музыка и в помещении достаточно тихая, а на террасе её практически не слышно. Больше — шелест голосов. Но он не мешает мужчине быть услышанным. Санта поворачивает голову, чувствует, как ускоряется сердечный ритм. Одним из преимуществ её общей угнетенности было полное безразличие к перспективе встречи со старшими братьями. Она сразу знала, что оба будут здесь. Она их даже выхватывала взглядом несколько раз. Не подходила, конечно же. И от них шага навстречу не ждала. О чем чешут своими языками — было всё равно. Тревогу из-за возможных действий Игната она давно пережила. Смирилась, что даже если на её профессиональном пути вырастет ещё одна преграда — это не отменит её стремления взять все. И подойди к ней сейчас Игнат или Макар — наверное, разволновалась бы меньше. — Не помнишь меня? Вот обидно-то… Мужчина спрашивает, расценив её соскользнувший с лица вниз взгляд, как незаинтересованность, а у Санты просто холодок по позвоночнику и слишком «говорящие» глаза. Помнит, конечно. И знает о нём больше, чем ему хотелось бы, наверное. К ней подошел человек, ведущий счет своих побед над Данилой.* * *
— Помню. Но хотела бы одна побыть. Санта отвечает после паузы, смотря при этом снова в мужское лицо. Изучает его, продолжая чувствовать нервный стук в грудной клетке. Он не лучше Данилы. Внешне так точно. Не урод, конечно. Ухожен. Опрятен. Надушился так, что хочешь или нет, а его туалетной водой надышишься даже на открытой площадке. Расслаблен. Прижимается пятой точкой к перилам, смотрит на неё с улыбкой, повернув голову. По взгляду видно — прекрасно знает, что делает. Сознательно дергает тигра за усы. Её любимого тигра. И это вызывает бурю недовольства. А ещё желание унизить так же, как он когда-то унизил Данилу. Потому что измена — это унижение. Удар от человека, которому рискнул довериться безоговорочно. И Маргарита свою расплату получила. Она несчастна. Не вернет Данилу. Не получит мужчину, который хотя бы отдалено напоминал. А Максим — нет. По его лицу видно, что чувствует свое превосходство. Считает, что может вот так подойти… Санта отрывается от мужских глаз, делает шаг в сторону, тянет бокал. Поворачивается к Максиму спиной, смотрит вдаль, чувствуя трясучку… — Давит на тебя его безупречность, да? Слышал, с ним жить сложно… Санте больше всего хотелось бы, чтобы этого оказалось достаточно — Максим ушел, оставив её одну. Но он решает иначе. Задает вопрос сначала, потом рассказывает, о чем слышал… И добивается своего. Санта оглядывается, скользит молча по пиджаку, выглядывающим из-под рукава часам, кисти, нырнувшей в карман брюк… — А вам хотелось бы? Первая реакция на её вопрос — взлетевшие вверх брови. Потом новый хмык. Максим вроде как оценил шутку. — Я не в числе его фанатов, малыш… Фамильярное обращение заставляют Санту скривиться. Она делает ещё один шаг от Максима, потом же разворачивается. Складывает руки на груди, чувствуя, что потихоньку подмерзает. Видит, что мужчина пробегается взглядом по голым плечам… И от этого передергивает. По скотине видно, что он примеряет Санту на себя. А ей хочется съездить по лицу. — Ко мне не надо так обращаться. Она требует, Максим отталкивается от ограждения, на мгновение поднимает руки, вроде как сдаваясь… — А как можно? — и не уходит. А задает новый вопрос, склонив голову, улыбнувшись притворно легко. — А зачем нужно? — шире, когда в ответ летит встречный, её подбородок поднимается. Она смотрит снизу, но старается делать это так, будто выше на две головы. Для Санты это важно. Она тоже должна уметь отстоять себя и Данилу. В жизни ведь всякое может быть. — Ну чего ты ежика включила, Санта? Я же тебе ничего не сделал вроде бы… Наслушалась, наверное, гадостей от Чернова, мнение составила… А я же просто… По-дружески… Грустная весь вечер… А он не замечает будто… Устала? Домой хочешь, да? Максим сыплет вопросами, а Санта чувствует себя скованной. Потому что его лицемерие настолько искренне звучит, а ещё так шикарно бьет по болевым, что даже не верится. И как-то резко становится понятно: он не настолько уж прост и бездарен. Он не бессмысленный завистник. Он враг. Опасный враг. — Сбежала куда подальше… Плечи голые, блин… Который отыгрывает волнение. Расстегивает верхнюю пуговицу пиджака, стягивать начинает… Замирает, смотрит на выставленную вперед женскую руку: — Я не просила. Предупреждая, Санта дает себе отчет в том, что набросить этому человеку пиджак на свои плечи не даст. Ей сложно находиться с ним рядом, но если сбежит — покажет слабость. А нужно силу. Поэтому Санта стоит. Максим колеблется, потом вздыхает… Поправляет пиджак на своих плечах, снова смотрит на неё, улыбаясь и качая головой… — Ну даешь… Сводит её сопротивление к абсурду. А себя пытается выставить тем, кем не является. Добрый самаритянин просто. Наблюдательный. Переживательный. Рубаха-парень. Только Санта-то знает, с чьего плеча рубаха ему никак покоя не дает. — Или подожди… Тебе Даня запретил, что ли? Максим начинает задумчиво, потом задает вопрос с сомнением… И пусть умом Санта понимает: это хренова манипуляция. Но сдержать внутри рвущееся: «ничего мне Даня не запрещает», сложно. Максим пытается взять на слабо. Максим каждым своим вопросом бьет по сомнениям, которые могут крыть тех, кто знает, что жить с Данилой в чём-то действительно может быть сложно. Но эти сложности — проблемы не Данилы. В отличие от Маргариты, Санта в этом отдает себе отчет. И терять свое счастье по глупости не планирует. — Года идут, а что-то не меняется… Точнее кто-то… Максим бормочет себе под нос, крутя при этом головой. В Санте это вызывает протест и желание защитить. Но кричать: «это не так! Ты ничего о нем не знаешь» — глупее некуда. — Очень странно подходить к незнакомому человеку и начинать его раскачивать на ровном месте… Голос Санты будто красок лишен. Это, кажется, задевает Максима. Так же, как их смысл. Он смотрит на неё по-новому. В глазах загорается новый интерес. Она будто чуточку выше поднимается в его глазах. Только от этого не приятно, а наоборот — противно. С ним в принципе противно иметь дело. — Ишь ты какая… Раскачивать… Максим повторяет её же слово, вроде как обесценивая. А Санта знает просто: всё так и есть. Она попала. — А всё ведь намного проще, Санта… — Максим произносит её имя с нажимом. Мол, видишь, малыш, я к тебе прислушался. А Данила всегда так делает? — Я сегодня — посол доброй воли. Мужчина складывает руки перед собой и пародирует вежливый поклон. — Ты, я так вижу, поверила во все Черновские страшилки обо мне. Но вряд ли не понимаешь, что идеального зла не бывает. Впрочем, как не бывает и абсолютного добра. У нас с Данилой разные правды. Но это — дело давнее. И дело личное. И с тобой я хотел бы говорить не об этом. Глобально мне всё равно, кто и с кем спит. Но, я так понимаю, это Чернов попросил тебя на выход из Веритас. Ты умница, что ушла. Подстраховала мужика. Не каждая стала бы. Но и о себе не забывай, Санта Петровна… Знаю, что у тебя с братьями отношения… Натянутые. Не думаю, что они правы. И ты тоже вряд ли так уж идеальна. Но если хочешь… Я мог бы поспособствовать твоему приходу в Лексу. Лексу твоего папы, Санта. Санта может до бесконечности мысленно раз за разом повторять «верить нельзя», но Лекса её папы — это всегда в самое сердце. И как бы ни было глупо — упоминание о ней его же ускоряет. — Если интересно — дай мне знать. У меня есть опыт и авторитет. С Игнатом о тебе сложно говорить будет поначалу. С Макаром — можно. Он более мягкий. Жалко будет, если быстро затухнешь на какой-то КПшке… А так присмотритесь друг к другу. Узнаете получше. Глядишь, всё сложится и с работой, и с семьей… Ты ведь способная девочка, как я понимаю… — Максим не может не видеть, что в ответ на его слова в глазах Санты зажигается злость. Но ответить она не успевает. Мужчина сильнее выравнивается, улыбается, подмигивает: — Да и уверен, твой отец был бы рад знать, что его дочь работает на благо дела, на которое он жизнь положил. В его Лексе… Последние слова — удар ниже пояса. Настолько сильный, что Санте приходится сдержаться, чтобы не сложиться пополам. О язвительном ответе, конечно же, речи больше нет. Потому что это максимально нечестно. И максимально же несбыточно. Дочь Петра не вернется в Лексу. Что бы ни обещал ей предатель-Максим. Там её ждет только подлость. А тут — она разменная монета. Ею дергают, чтобы задеть Данилу. Сама она для всех для них — ничто. И это так… Санта безучастно следит за тем, как Максим достает из внутреннего кармана пиджака визитку. Сжимает между пальцами, протягивает ей… — Надумаешь — звони. Если надо будет помочь урегулировать с Данилой — тоже можешь обращаться. Но по моему скромному мнению, он не имеет права ставить тебе палки в колеса только потому, что когда-то мы с ним что-то не поделили. Это было бы эгоистично, согласись… А предложение — хорошее. Продолжая держать протянутой визитку, свободной рукой Максим берет её бокал и без стеснения глоток за глотком выпивает оставшееся шампанское. Его взгляд — легкий и даже игривый слегка. А у Санты в голове — яркий взрыв из эмоций. Вплоть до смеха. Неужели она настолько дурой выглядит? — Пошли в зал, Сант. Тут холодно… На её плечи внезапно приземляется другой пиджак. Другой же запах укутывает. Этот — родной, но Санта всё равно вздрагивает из-за неожиданности. Данила подошел незаметно для неё со спины. Взгляд Максима — тут же поднимается вверх над её головой. Визитка ложится на парапет… — Данила… — блондин улыбается и салютует пустым бокалом. А что с лицом Чернова, Санта может только предполагать. Скорее всего, он безразлично зол. — Хороший вечер, скажи? Только спутница твоя грустная какая-то… Спрашиваю, почему… А она: «скучно тут…». Максим врёт, абсолютно не стесняясь того факта, что при Санте. Она же, будто окаменев, просто смотрит на его шею. От Данилы исходит напряжение и злость. Пробивают её лучами. Она себя чувствует будто прокладкой. Писк: «я такого не говорила!» прозвучал бы жалко. Поэтому она молчит. Мужчины тоже… — Идем… Данила рука сжимает запястье Санты. Не больно, но сильно. Он же делает первый шаг в сторону от Максима, визитки и парапета. Санта даже не думает сопротивляться. Её тянут — она идет. Сердце в ушах. Кровь на подходе к щекам… В спину летит: — Где твои манеры, Чернов? Ты бы спросил хотя бы: хочет девушка в зал или нет? Вроде как шуточное и легкомысленное, а Санта чувствует, что пальцы Данилы сжимаются сильнее.Он тормозит, отпускает её… — Дань, пожалуйста… — Санта шепчет, пытаясь притормозить его рукой, но пальцы бессмысленно проезжаются по ткани рубашки. Данила проходит мимо, не глянув. Возвращается к Максиму. Останавливается, нарушая любые представления о личном пространстве. Говорит что-то на ухо. Что именно — Санта не слышит. Видит только лицо Максима. Сначала — с ядовитой ухмылкой и взглядом, направленным на неё. Но та самая ухмылка потихоньку спадает. Взгляд холодеет. Ему неприятно. Но явно не хуже, чем было самому Даниле. Сейчас и десять лет назад. Отстранившись от лица Максима, Данила тянется к оставленному на парапете кусочку картона. Сталкивает демонстративно пальцем вниз. Подмигивает, стряхивает руки, снова разворачивается… На Санту всё так же не смотрит. Только перед собой — и снова по холодному зло. Снова же сжимает в ладони её кисть. Тянет обратно в зал. Уже в нём вдруг приближает к себе за талию, прижимается губами к виску. — Санта, пожалуйста… Обращается серьезно, но суть просьбы тоже не озвучивает. А её кроет тоска опять… Разве же она ещё не доказала, что не Маргарита? Или она всю жизнь должна доказывать?
Последние комментарии
1 день 26 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 14 часов назад