Мир Маньяка [Владимир Уваров] (fb2) читать онлайн

Владимир Уваров Мир Маньяка

Владимир Уваров

Книга основана на нереальных событиях, которые всё же происходили… Наверное…

Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу.

Фраза Азазелло. Из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

От автора

С благодарностью хочу посвятить эту серию книг людям, без которых её бы не существовало.

Моим любимым родителям – без которых не было бы ничего.

Юрию Алексеевичу Кобезеву, юристу первого класса – за то, что ввёл меня в мир расследований особо тяжких преступлений, в том числе и совершённых маньяками-убийцами.

Михаилу Рябко, основоположнику школы боевых искусств «Системы Рябко» – за то, что открыл мне поистине фантастические возможности тела.

Петру Бушэ, мастеру абсолютно адекватной неадекватности, которая позволила ему сделать многие открытия – за всё.

Николаю Александровичу Цветкову, простому российскому миллиардеру – за наглядный пример, как пользоваться своим телом и разумом.

Иеромонаху Диомиду, клирику Брянской митрополии – за мой духовный рост.

Анатолию Пахомову, Учителю и Йогину – за расширение моего сознания экологическим путём. Йогой.

Павлу Баранову, Учителю цигун – за ещё одну ступень познания себя и мира.

Артуру Павловичу Ферингер, гуру банных печей – за познание банного великолепия.

Николаю Викторовичу Стрыжакову – великому мастеру редактуры, корректуры, а также художнику – за то, что мои рукописи из черновиков превращаются в книги.

Глава 1. Человек-бабочка

… Потом все средства информации расписывали произошедшее в разных красках, но в одном стиле – стиле Стивена Кинга^[1]. Ничто не предвещало того, что случилось дальше…

* * *

Чёрная полоса дороги, пустая от других машин, яркое пятно от света фар, чуть слышное урчание мотора, и спокойствие, разлитое по обочине – что ещё надо для счастья водителя?

Виктор Григорьевич не спешил.

Ездил он в зависимости от настроения. Иногда оно было такое, что хотелось придавить на педаль газа и погонять всласть, хлебнуть адреналина, так сказать, а иногда – ехать тихо, никуда не спеша, наслаждаясь размеренностью дороги. А дорогу Виктор Григорьевич любил. Она ему была не в тягость, а скорее – в радость.

Сегодня настроение было неспешащее, и перед крутым поворотом он сильно сбросил скорость, стараясь как можно точнее пройти его, без рывков и виляний, наслаждаясь филигранностью манёвра.

Сноп света от мощных фар далеко уже не нового «жигулёнка» со специальными галогеновыми фарами, которые совсем недавно были им установлены и светили очень ярко, на выходе из поворота выхватил нечто, выбившее его из размеренного и благодушного настроения – на дороге стояло «Оно».

«Оно» отдалённо напоминало человека – человека буквально облепленного бабочками. Большими и маленькими, разноцветными, с причудливыми узорами на одной стороне и тёмно-багровыми – с другой. Их крылья медленно колыхались на ветру, но как-то неестественно, словно все они были приклеены к телу человека. На его лице сидела одна из них – громадная бабочка, очень похожая на «Павлиний глаз», только вот глаз на крыльях был не павлиний, а человеческий, и взгляд его был бессмысленный, устремлённый куда-то в пустоту.

И ещё…

Человек был голый. То есть – полностью голый!

Нога водителя сразу же вдавила педаль тормоза в пол, а руки резко выкрутили руль, пытаясь уйти от столкновения. Колёса заскрипели по асфальту, машину развернуло и потащило боком…

А Виктор Григорьевич, продолжая давить на тормоз и вцепившись в руль, с ужасом ожидал приближающегося столкновения.

Глухой несильный звук удара – и машина прижалась к человеку-бабочке как раз окном передней двери, и его тело оказалось всего в полуметре от глаз водителя.

Странность ночной фигуры стала понятна…

От страха люди кричат, а от ужаса – хрипят. Хрип этот, сдавленный и тихий, идёт не от голосовых связок, а откуда-то глубоко изнутри, оттуда, где в человеке прячется что-то первобытное…

Давно в молодости Виктор Григорьевич по бесконечным просторам кубанских рисовых чеков вёз на мопеде покалеченного степного орла, чтобы дома подлечить эту великолепную птицу. Только мопед был старенький, багажник расшатанный, в общем – потерял он птицу, выпала она по дороге.

Однако решил поискать.

Вокруг расстилалась степь.

Зайдя в невысокую траву, он смотрел вокруг, ища свою потеряшку, а что было под ногами – его вовсе не интересовало.

Но тут, случайно взглянув вниз, он увидел змею. Нельзя сказать, что данное существо внушало ему страх, поэтому, продолжая взглядом искать беглеца, он спокойно перенёс ногу чуть правее и на всякий случай снова посмотрел туда же – там тоже извивалось ещё одно гибкое тело. Нога теперь пошла левее и чуть не наступила на следующую змею!

И вот тут его охватил ужас – земля вокруг кишела тёмными гибкими телами. Он потревожил змеиный клубок.

И он захрипел, тихо и жутко. По спине побежали мурашки, впрочем, спустя уже много лет – когда вспоминается тот случай – они появляются вновь…

Его сознание было занято спасением орла и совсем не видело, а следовательно – не осознавало опасности положения. Подсознание же, видя, что ситуация головой не контролируется, сработало как аварийка.

Как выскочил из травы – он и не помнил…

В этот раз его безопасности ничего не угрожало – он сидел в машине. Но вид в окне – как и когда-то в юности – вырвал из него хрип ужаса.

Бабочки не сидели на человеке – они были частью человека. Кто-то аккуратно вырезал их из его кожи, филигранно раскрасил одну сторону, превратив куски кожи в крылья бабочки, вторую же оставил так как есть, то есть – цвета засохшего мяса.

Тело медленно сползло вниз. Виктор Григорьевич всё же заставил себя выйти из машины. Причём, сделал он это со стороны пассажирского сиденья, поскольку, возле его двери лежало «Оно». Но подойти к нему долго не решался. Неуверенной рукой с негнущимися пальцами он набрал номер телефона Службы Спасения.

Скоро дорогу заполонили машины. Скорая помощь почему-то долго не ехала, зато две стильные машины, совсем не похожие на милицейский транспорт, подъехали почти разом.

Из первой вышел мужчина, худощавый и гибкий, который двигался быстро, но как-то…

Плавно.

Движения его были точны и рассчитаны. Так двигаются люди, уделяющие очень много внимания тренировке своего тела.

Одежда – под стать машине, серебристого «Ягуара» – была явно не с вещевого рынка. Брюки и рубашка навыпуск весьма недешёвых марок ладно сидели на нём, туфли из крокодиловой кожи завершали его гардероб.

Не теряя времени, он подошёл к неизвестному и стал осматривать и его, и место, где он лежал.

Из второй машины – а это был внедорожник – разве что не выкатился его товарищ. И если первый напоминал бритву, то второй скорее был похож на молот. Мощные мускулы так и распирали одежду, норовя разорвать её в самых неудобных местах. Наверное, поэтому, опасаясь, что это произойдёт, он не покупал дорогой, а довольствовался лишь удобной.

Он решил слегка притормозить своего ретивого друга:

– Ву, не спеши, всё-таки полицейский – здесь я. Я работаю – ты смотришь, – второй явно делал вид, что он недоволен.

– Кот, а что я? «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, и еще считаю долгом предупредить, что кот – древнее и неприкосновенное животное…»^[2], – первый был явно в настроении, видно было, что приехал он сюда скорее всего за компанию и уж точно не работать, а цитату из их любимого произведения сказал, чтоб развеселить его.

И тут же протёр ступни человека-бабочки своим платком, чем немало удивил присутствующих.

– Собаку! – почти приказал он. – Если он сюда пришёл, то узнать – откуда, думаю, было бы интересно. Или мы тут просто потопчемся, и по домам?

– Действительно, тупим, а ты как всегда – на высоте. Такое впечатление, что ты всю жизнь проработал патологоанатомом, а не режиссёром, и искалеченные тела тебя не выбивают из седла, – Кот сказал это почти с восхищеньем.

– Это – человек, и он – жив, поэтому – это пока не тело. Хотя зрелище, конечно, прямо скажем, не для слабонервных. Но оно не снимает с нас задачу найти скульптора, сотворившего это. Не так ли? Поэтому вызывай собаку, или среди нас есть следопыт, который сможет обойтись без неё? Пострадавшего надо срочно в больницу, а без его запаха вряд ли кто сможет объяснить ей, что надо искать, ведь его одежды-то у нас нет, и собака будет бесполезна.

Машина с красными крестами вкатилась в оцепление.

Врач «Скорой помощи» даже не осматривал неизвестного, только глянул и пробормотал себе под нос:

– Понятно… – хотя по его лицу было видно, что это не так.

– Позвоните, когда что-нибудь будет… «Понятно», – Кот выделил тоном это слово и дал врачу свою визитку.

Носилки – машина – больница…

Только там могли ему помочь. Возможно, могли, поскольку – что делать с таким больным, разобраться будет непросто.

Глава 2. Desine sperare qui hic intras^[3]

Ещё несколько часов продолжалась обычная кутерьма вокруг места происшествия – замеры, фотографии и много пустопорожней беготни – когда привезли собаку. Большую немецкую овчарку, которую почему-то звали Пушок, что сильно не соответствовало её комплекции. Мощная грудь и большие лапы. Имя Барс или Тайфун ей подошли бы гораздо больше. Ну, Пушок, значит – Пушок.

Уже давно рассвело, ночь потихоньку отступила, надеясь вернуться через сутки…

– Полетели! – скомандовал режиссёр.

След был взят сразу, и он вместе с Котом да парой полицейских с трудом поспевали за резво бегущей собакой.

Неказистый лесок оказался серьёзным препятствием – ветки хлестали по лицу, а поваленные деревья мешали бежать.

Но к счастью, это продолжалось недолго, и очень скоро вся группа выбежала на просёлочную дорогу, которая упёрлась в громадную «шахматную доску», уходящую вдаль.

На самом деле это был всего лишь забор, но зато какой!

Он был выложен из больших квадратных каменных глыб белого и чёрного цвета, что придавало ему поразительное сходство с шахматной доской. Не менее примечательны были ворота и калитка. Кипельно-белые, с большими чёрными изображениями пиковой масти – три туза разделяли шахматную доску, по одному на каждой воротине и на калитке.

К излишествам ново-русского стиля уже давно все привыкли, но данное сооружение вызывало некоторый шок своей монохромностью, чистотой линий, необычностью и шикарной простотой.

– Не хватает только надписи – «Оставь надежду всякий сюда входящий»^[4], – Ву первый оправился от удивления. – Прямо Алиса, только не пойму: в Зазеркалье или в Стране чудес?

– Разве в данном случае это не одно и то же? Подожди, врата сейчас откроются, и нам объяснят, что «Jedem das seine»^[5], – несмотря на свою майорскую должность, у Кота был опыт общения с жителями подобных жилплощадей, какой-то не позитивный.

– Naturlich^[6], герр майор, Naturlich.

Не то, чтобы друзья свободно владели иностранными языками, просто ещё с детства, у них выработался свой метод общения, понятный им одним. В данном случае это можно было перевести примерно так: «Кот! Меня сейчас здесь пошлют, потому как ордера у нас нет, а чрезвычайные обстоятельства расследования в таких домах не действуют, нахрапом здесь не возьмёшь. Так что там, где не действуют майорские звёздочки простого российского полицейского, может сработать звание «непростого» российского режиссёра. Во всяком случае – попробуй что-нибудь сделать…

Ответ Ву в переводе звучал примерно так: «Как всегда, самое сложное делать мне. Обернись молодец Крепким Орешком, уложи несколько десятков охранников и добудь Жар-Информацию. Хорошо, друг, сделаю…».

Конечно, столько информации не могло уложиться в пару коротких немецких фраз. Добавлялись взгляды и многолетний опыт общения двух друзей. Ставшее уже привычным американское «ОК» им не нравилось, оно напоминало гениально-издевательское выражение героя Кокшенова «всё будет окейно» в фильме «Спортлото-80». Да и весь то ли английский, то ли американский язык – в целом прекрасный, как вид передачи информации – часто был просто не к месту. Поэтому друзья общались иногда на немецком, впрочем, понять их на этом языке Гёте и Гейне навряд ли смогли полностью даже сами немцы.

Ву был хоть и не всемирно известным режиссёром, но всё же некоторые фильмы принесли ему известность и неплохую популярность. Стать поистине великим ему мешало почти полное отсутствие ЭГО.

Впрочем – как говаривал дедушка Фрейд – ЭГО есть у каждого, а может, это были и не его слова. А у всех великих именно оно является чуть не самым главным двигателем творчества. Быть первым, быть лучшим – значит…

Правильно – быть великим, а желательно – и единственным в своём роде.

Конечно, если его фильмы брали призы и нравились людям – было приятно, но если этого не происходило, то он особо – как говорила молодёжь – не «парился» об этом. И такой жизненный настрой приносил ему безусловные плюсы: творческие муки не подсаживали его на алкоголь и кокаин, а жизненный тонус не прыгал в зависимости от успехов или неудач. Он просто любил кино, любил делать его, и делать – красиво. Он даже часто мыслил киношными образами, сравнивая жизненные ситуации с фильмами, а людей – с их персонажами.

Собака с другой стороны забора бросалась на калитку да так, что звонить даже не пришлось – большой «пиковый туз» открылся, и в проёме показался прилично одетый охранник. Чёрный костюм сидел на нём отлично, никакой горы мышц, но истинную силу для наблюдательного человека выдавали движения – точные и рассчитанные. И очень умные глаза.

– Добрый день. Чем могу помочь? – несколько слов – и ничего лишнего.

– Майор Котов, нам надо осмотреть территорию. Сбежал опасный преступник, возможно, он скрывается где-то поблизости. Для вашей же безопасности нам надо сделать это.

Глядя на лицо охранника, казалось, что при упоминании того, что жителям шахматно-карточного домика может угрожать хоть какая-то опасность – и это в его-то дежурство! – он сейчас представится: Бонд, Джеймс Бонд.

– К сожалению, это невозможно – на территорию можно попасть в трёх случаях: если охране будет выдано распоряжение, – лицо охранника было сама невозмутимость.

– А остальные два?

Охранник, даже не вздохнув, выдохнул заученную фразу:

– Если охране будет выдано распоряжение по средствам связи, если охране будет выдано распоряжение устно, если охране будет выдано распоряжение письменно.

– Действительно – три совсем разных варианта, а в случае постановления?

– А в случае постановления – это уже не компетенция охраны, а адвоката.

Кот не сдавался:

– А кто выдаёт это распоряжение?

– Соответствующее лицо, указанное в «Правилах внутреннего распорядка».

– Можно ли ознакомиться с ними?

– Это – внутренний документ, и он не подлежит разглашению.

Наблюдать за борьбой с этой «мягкой стеной» можно было бесконечно, но с одинаково нулевым результатом. Ни одного «НЕТ» и никакой информации. Прямо-таки открытая книга, но… с пустыми страницами.

Ву решил вмешаться и сменить тему.

– ГРУ или ФСБ?

И поскольку такой вопрос не предусматривался в стандартных ответах, охранник наконец смог произнести фразу, которую раньше так любил, и которая давала почувствовать себя особенным и причисленным к избранным:

– Это – закрытая информация.

– Значит – ГРУ.

На лице охранника появилась нестандартная реакция – удивление вместе с уважением, но всё же он остался сдержано немногословен:

– Откуда?.. – продолжение фразы он снова проглотил или сэкономил, как те люди, которые пишут «СПС» вместо «спасибо».

И куда они только девают это сэкономленное время?!

– Ваша реакция на принадлежность к этим двум организациям была разная, – Ву продолжил диалог с неразговорчивым. – Первая – лёгкая грусть воспоминаний, глаза пошли вверх – воспоминания, затем вниз – грусть. Название второй организации вызвало лёгкую неодобрительную усмешку только с одной стороны рта – это не презрение, поскольку в этом случае глаза не остались бы безучастными, а скорее – чувство превосходства над этим ведомством. Можно было бы ещё описать движения всего тела, особенно рук, но и этого достаточно, чтобы вычислить ваше бывшее место работы.

– Сильно! – эти слова были произнесены человеком, хорошо обученного вещам, о которых простой смертный даже и не подозревает, именно поэтому его всего одно слово прозвучало, как длинная речь восхищения.

– Даже не знал, что в полиции есть такие специалисты.

– Что вы? Я дальше от полиции даже чем Вы, это вот по службе им надо разговоры разговаривать, не правда ли, герр майор? – последние слова опять имели скрытый смысл только для Котова, который сразу же стал продолжать наметившуюся благожелательную ноту разговора, но…

Ву как-то неуклюже отступил назад, запнулся о полицейского и просто грохнулся на собаковода – именно так он называл кинолога, всё это время крепко державшего собаку на поводке.

Тот, то ли от неожиданности, то ли от внезапно навалившегося на него тела режиссёра выпустил поводок, и Пушок рванул вперёд, проскользнув мимо охранника.

– Извините, извините, сейчас собаку верну, – режиссёр всполошился не на шутку и набросился на ни в чём не повинного сержанта. – Ну разве можно быть таким растяпой, а ещё претендуете на звание моего коллеги: кино – лог. Собаковод ты!

Майор тут же подключился, да так рьяно, что возле калитки поднялась целая кутерьма, во время которой Ву отважно бросился внутрь, да так шустро, что охранник не успел ничего предпринять, поскольку был занят полицейскими, которые ругались и оправдывались одновременно.

Глава 3. Шахматно-карточный дом и его хозяева

Дом возвышался громадной ромбовидной скалой, повёрнутой к входящему углом, из которой рос ещё один забор – внутренний, иссиня-чёрного цвета – с той стороны, где он упирался в белоснежный дом.

Всё было очень красиво, но достаточно обычно для богатого дома. А вот за калиткой внутреннего забора всё было как во сне, вернее, как в кошмаре – правда, в шикарном кошмаре. На этот раз уже забор был белоснежный, а упирался он в абсолютно чёрный дом, лестница которого антрацитово-аспидной лавой стекала в парк.

Зелёный цвет привычного газона здесь был искоренён как вид. Чёрная блестящая галька, иногда прерываемая причудливыми белыми разводами белого кварца, занимала большую площадь, а небольшой ручеёк, дно которого было выложено прозрачным хрустальным камнем, своим блеском резал глаза.

Растений было много, но все они были как будто с другой планеты – красные, жёлтые, коричневые, в общем, всех цветов, кроме зелёного.

Но всё это был пускай и необычный, но только фон. Главным здесь были скульптуры. О которых можно было только и сказать: «Сон разума рождает чудовищ». Наконец-то Дали, Гигер и Бексиньский^[7] встретились вместе, основательно выпили – да и не только выпили, но скорее всего и покурили чего-то – и создали что-то невообразимое.

Но разглядывать эти «шедевры» времени у Ву не было. Во всяком случае – пока.

В центре стоял громадный шатёр – пожалуй, единственное нефутуристическое сооружение – материал, из которого он был сделан, струился словно шёлк. Только вот это был далеко не шёлк, а камень, хотя понять это было возможно, только потрогав его.

Именно к нему и устремилась собака, которая, подбежав к одной из стенок, стала рыть землю, стремясь пробраться внутрь шатра.

Ву подбежал вовремя – она не успела нанести большой урон целостности покрытия, в противном случае появившаяся охрана с воронёными пистолетами вполне могла остановить её другим способом. И всё же он успел заметить, что в этом месте порылся не только пёс – новая галька, видимо, от недавнего ремонта, несколько выделялась по цвету.

Тут из дома вышел человек, и по поведению охраны было понятно, что это хозяин. Не старый, но и не молодой, со смешным хохолком волос на голове. Одет он был в полухалат и белую рубашку с шикарной бабочкой, но не такой, как у несчастного, найденного на дороге – это был галстук-бабочка, чёрного атласа. Весь его наряд напоминал одежду девятнадцатого века.

«Йагупоп»^[8], – подумал Ву и чуть не рассмеялся, насколько он был похож на правителя Королевства Кривых Зеркал.

Но злить этого мужчину никак не входило в его планы, и он быстро переключился на свою роль.

– Пушок! – обратился Ву к собаке. – И как в полиции могут держать таких невоспитанных пёсиков!

В Ву изменилось всё, кроме одежды – голос, походка, взгляд. Он «включил» режиссёра – индивидуума гламурного, зазнавшегося и даже слегка чуть тронутого «голубизной».

А потом, крепко взяв пса за ошейник, он подошёл к одной из скульптур, как будто забыв обо всём на свете, кроме неё. Он заходил с разных сторон, приседал, а когда собаковод увёл собаку – даже прилёг возле неё, сложив пальцы рук в квадрат, как это делают операторы, оценивая кадр. Ни на что другое он не обращал внимания. Только скульптура. Она стала его миром, всё остальное исчезло.

И это было настолько необычное поведение, что охранники на какое-то время остолбенели, не зная, что им делать.

Да и их хозяин тоже внимательно наблюдал за этим действом. Стоя в полной задумчивости.

Наверное, скульптура задумывалась как некая не совсем жизненная ситуация: два человека, а вернее, существа, разбираются между собой довольно необычным способом – один разрывает другому череп руками, очень похожими на пальчики Фредди Крюгера, и длинным раздвоенным языком пытается забраться ему в голову. Причём абсолютно непонятно с какой целью – то ли попробовать на вкус содержимое, то ли зализать раны, которые он сам же и нанёс. Другой же, неестественно вывернув руки назад да так, что плечевые кости прорвали кожу и торчали, как при открытых переломах, и из которых выглядывали глаза без век и ресниц, которые смотрели куда-то вдаль, осторожно выковыривал сердце у своего «мозголиза» ладонями. Ладони были зубастые, с несколькими рядами больших и острых костяных наростов.

Чужой и Хищник – только основательно исковерканные в разных направлениях, словно уже готовые фигуры поставили сушиться, да забыли, и они стали плавиться и стекать, как будто были сделаны из воска. Эта скульптурная композиция была иссиня-чёрного цвета, полированная до нещадного блеска она сверкала под лучами солнца. От пристального взгляда глаз этих существ подошедшему человеку становилось явно не по себе – кажется, он провожал тебя, куда бы ты не пошёл.

Но всё же, несмотря на всю гротескность и ужас – которые вызывали абсолютно все скульптуры – надо было признать, что выполнены они были весьма талантливо.

– Какая жалость! Нет, какая жалость! – режиссёр прямо разрывался от чувств.

И тут домохозяин как будто очнулся от этого танца с бубнами, устроенного Ву.

– Вы это тоже видите? Самое важное в них?

Вообще-то, Ву хотел сказать: «Какая жалость, что это не могут видеть все, и что место этому как минимум в Лувре, и…». В общем, всякую лабуду, которую говорят творческому человеку о его творениях, когда хотят понравиться. Но поняв, что случайно попал в точку и раскрыл замысел скульптора, решил подыграть ему, ведь иначе узнать то, что на самом деле происходит в этом великолепном сумасшедшем доме, не получится никак.

– Разве кто-то не видит это? Ведь ему безумно жалко это делать, и безумно жалко другого, – на всякий случай он решил пожалеть всех.

– Думаете? Как-то необычно: и жалеть, и причинять боль. Как-то раньше мне не приходило это в голову, – хозяин – и, видимо, по совместительству творец – задумался.

– Необычно? А они у вас обычные, разве? – правда, тут Ву не кривил душой.

Обычными ни «мозгоежку» с длинным языком, ни второго, с черепом-раскрывайкой, планомерно достающего сердце, причём – не своё, назвать никому бы и в голову не пришло.

– Просто потрясён. Полиция – и такой тонкий вкус!

– Что вы, что вы! Где я – а где полиция? Позвольте представиться – Вуалов Владимир, но чаще меня зовут просто Ву. Не Джон Ву. Милостью Господней и режиссёрским факультетом ГИТИСа – режиссёр.

– Шутите? Сериалы «Мир Маньяка» и «Странные Странствия Странника»! – хозяин разве только не взвизгнул от удивления.

– Ещё скажите, что посмотрели больше одной серии! – а сам подумал: «Ну, вот есть же польза от моей работы…».

– Не только посмотрел, но и пересмотрел. Полное сумасшествие! В превосходном смысле, безусловно. Вот так история! А ещё не вечер, да и мы не на Патриарших!^[9] И каким образом – вы, собачка, полиция? Какой-то дивный винегрет. Дичь полная! Кстати, меня зовут… Впрочем, как же меня зовут? Для вас надо подобрать какое-то особенное имя!

– А они у вас что, разные? В зависимости от настроения или от времени года?

– В зависимости от собеседника – безымянный хозяин сказал это серьёзным тоном.

Просто он не знал, что имя собеседнику в голове режиссёра уже подобрано. И конечно бы сильно рассердился, узнав – какое.

– А причина моих собачьих приключений проста – достоверности в кинематографе, знаете ли, не хватает. Новые сценарии со старых фильмов пишут. Вот я и решил, так сказать, побывать в гуще событий, чтобы своими глазами увидеть всё.

– А-а, руками попробовать, а ногами побегать. Нового «Мухтара» снимать будете? Старый-то чем не угодил? – хозяин даже улыбнулся.

– Знаете ли, старые фильмы – это как глоток чистой родниковой воды, в критике их я вам – не партнёр. Взять того же Мухтара с Никулиным… Величайший комик, и такая трансформация! Только лучше со мной эту тему и не трогать. Не только часами – днями могу восхищаться Великим Советским Кинематографом. Тут, знаете ли, совершенно случайно оказался. Из-за моей оплошности сие животное – которое, кстати, совсем не Мухтар – нарушило ваш покой, – тут Ву мысленно скрестил два пальца за спиной: напраслина на удивительного пса, не раз выручавшего во многих делах, не должна была быть правдой.

Его слова были таким явным расшаркиванием, что Ву просто с трудом удержался от того, чтобы не добавить «так-с сказать-с», но переигрывать тоже не стоило. И он продолжил объяснения:

– Так, зовут иногда на убийства, чтобы в сторонке наблюдал, да под ногами не путался. Вот и сегодня такое происшествие случилось, только по сравнению с этим великолепием… – режиссёр развёл руки, как будто хотел обнять все статуи разом от переполнявших его чувств. – Хотя там тоже знатный скульптор попался, с юмором, знаете ли, правда – с чёрным.

– А давайте не будем себя ограничивать. О кинематографе я бы с удовольствием поговорил, да ещё с таким знатным гостем. Не откажите ведь мне в этом? – последняя фраза хозяина особняка была похожа на вопрос, но – только похожа.

– А и не будем. Только и я с просьбой… Нельзя ли как-нибудь поподробнее с прелестью этой ознакомиться с часок-другой. Тут ведь бегом не получится. Помню, первый раз в Третьяковке возле картин, что ещё на лестнице висят, я минут тридцать простоял, а тут ещё поглубже вникнуть хотелось бы.

Тут хозяин как-то внутренне напрягся, а поскольку причина этого была непонятна, Ву стал его успокаивать:

– Цветов не помну, даже и не беспокойтесь, а что не так – думаю, охрана поправит. На такой натуре можно целый фильм построить, который фурор произведёт только благодаря такой натуре, вполне выставляться можно будет, может, даже в Каннах, если с актёрским составом повезёт.

Упоминание о контроле, а также «Нью-Васюковый горизонт»^[10] – как же, известный режиссёр дифирамбы поёт – снова вернули хозяина в благодушное состояние.

«Хотя, как говорится, ложечки нашлись, а осадочек остался… Надо осторожнее с ним…», – подумал Ву.

– Тогда прошу за мной, – хозяин был само гостеприимство. – А то, что мы на порожках всё беседуем.

Ву уже, было, шагнул к чёрным ступенькам лестницы, но хозяин мягко взял его под руку и развернул к калитке внутреннего забора.

Глава 4. Очень большая и очень красивая мышеловка

«А как красиво выгоняют…», – подумал Ву.

Но миновав внутренний забор, они направились не к входным воротам, а к белоснежной лестнице другой половины дома.

«Очень большая и очень красивая… Мышеловка…», – снова подумал режиссёр, но отступать было поздно…

Внутри эта мышеловка была ещё более красива, чем снаружи. От её вида режиссёр пришёл в восторг. И он был не совсем наигранный, белое, кружевное пространство гостиной напоминало причудливые картины мороза на стекле. Да и сделать ещё пару комплементов хозяину было не лишнее:

– Светлая, прозрачная, белоснежная – знаете, такими словами описал бы эту комнату сценарист, и конечно же реквизиторы не смогли бы соорудить такую воздушную прелесть. Только компьютерная графика, которая осталась бы неживой, – он грустно вздохнул.

А хозяин тем временем спросил:

– Вы всегда на жизнь смотрите, как на возможную экранизацию?

– Что вы! Только выдающийся видеоряд будит во мне взгляд кинематографиста. То, что выше всех похвал.

– Льстите?

– И не думал даже! В такие моменты я никого и не вижу. Люди только мешают впитывать фантастическую натуру. Уж извините за прямоту.

– Настоящему творческому человеку можно простить многое. Не так ли?

– Бес… порно, – Ву маленькой паузой и, убрав всего лишь одну букву посредине слова, полностью изменил весь её смысл. – Я уже возвращаюсь и возвращаюсь… Понимаю, что неудобно, только вот смотрю на эту прозрачную гранёную мебель на белом мраморе – ну и кружева занавесок – как они могут быть такими воздушными? Контраст! Просто великолепно из чёрного и монументального перейти в воздушную белизну. Гениальный подход! А окна? Арт-нуво, если не ошибаюсь. Да если и ошибаюсь – от этого красота не становится менее гениальной!

Поведение режиссёра вполне можно было назвать полным бескультурьем. Гость – и никакого внимания на хозяина, более того – ходит, рассматривает вещи, да не просто рассматривает, а ещё разбирается, как они так ладно сделаны, и всё это, практически беседуя с самим собой.

Но хозяин, словно не замечая такого отношения, явно наслаждался поведением гостя, который уже который раз, не обращая ни на кого внимания, был погружён в обследование его владений. И когда тот залез под лестницу, чтобы наконец разобраться, как она – такая висящая в воздухе – сделана, решил потревожить этого исследователя:

– Может, чуть-чуть виски?

– Да, да. Сейчас иду.

– Односолодовый или купажированный? Вам со льдом?

– Обидеть художника может каждый… – пробормотал Ву, наконец он очнулся и вернулся из своего мира в мир реальный.

Неясно было одно – уходил ли он? И если, уходил, то насколько глубоко?

Или это был такой комплимент хозяину для получения его благорасположения?

– Ни в коем разе. Смешанные виски тоже бывают неплохи, – так хозяин дома отреагировал на слова режиссёра про купажированный виски.

– Может, и скотч назовем виски? – спросил Ву и добавил. – После того, что я здесь увидел, пить можно только что-то выдающееся и буквально – каплями. Запью огорчение. Вы предположили, что я могу разбавить благородный напиток водой, пусть даже и замерзшей, что делается лишь для того, чтобы прикрыть недостатки напитка уменьшением его температуры и концентрации. Неужели я произвел такое плохое впечатление на Вас?

– Ну что вы! Просто вкусы у всех разные. Значит, воды не надо? – хозяин хитро прищурился.

– Надо. Две-три капли. Чтобы раскрыть букет. Что будем дегустировать?

– Могу предложить «Macallan Lalique Crystal Decanter», как вам?

– Пятидесятипятилетний не может быть плох, а уж «Macallan»! У этого виски необычайной мягкости цитрусовый вкус и характерный дымный аромат. Каждая хрустальная бутылка, копир ующая форму флакона духов, разработанного в начале 20 века ювелиром из Франции Р. Лаликом, имеет собственный номер. Не ошибся?

– Извиняюсь, давно ищу достойного партнёра для дегустации напитка из этой бутылки. Хочется разделить удовольствие с настоящим ценителем, и не её оценки в конвертируемой валюте, а именно – букета вкуса.

Тем временем в гостиную вошёл ещё один персонаж, и Ву чуть не поперхнулся водой, которой он тщательно промывал горло. «Сказки сбываются, а ситуация усложняется – к Йагопопу присоединился Нушрок^[11]…», – подумал он.

А вошедший действительно был похож на хищную птицу – худой, с длинными чёрными волосами и орлиным носом. В длинной, чёрной одежде с едким взглядом, который растворял в человеке всё, оставляя лишь то, что он хотел знать.

– Хочу представить моего сына, – произнёс хозяин. – Его зовут…

– Кноур, – сынуля перебил отца и представился, протянув своё щупальце, хотя выглядело оно как рука.

Но сути это не меняло, и ощущений при пожатии было как с большим кальмаром: холодное и липкое.

– Вообще-то, он Максим, но для знакомства с некоторыми людьми считает это имя простоватым, – объяснил хозяин и обратился к сыну, уж очень хотелось похвалиться перед ним. – Ты знаешь, какой сегодня нам гость попался?

Тут Ву быстро вставил:

– Вкусный! Силки больно красивые расставили, – и он обвёл руками пространство вокруг себя, показывая на дом и сад.

– И с юмором, – добавил наследник необычного дома. – Ну да по фото узнать нетрудно, в прессе вы – просто завсегдатай.

– Тогда приступим к дегустации. Сообразим, так сказать, на троих, – слова хозяина на фоне изящных хрустальных стаканов, стоящих на белом ажурном мраморном столе, выглядели смешно.

– Хорошо, что хоть есть из чего пить, а то пришлось бы из горла, – подхватил шутку Ву. – Я уже представил себе эту картину: мы вырываем изящную бутылку друг у друга, стремясь приложиться к её горлышку, виски часто льётся мимо, а мы вытираем рукавами разгорячённые борьбой лица.

– Браво! Вот это спец, на ходу подмётки рвёт! Сценарии прямо из воздуха плетёт. На местах преступления тоже так получается? Поделитесь – можно прямо сегодняшний случай, что из этого получится? Фильм? – хозяин дома сказал это ничего не значащим голосом.

– А никто и не знает, – «Вот и подобрались к основной теме…», – подумал Ву, вслух же произнёс. – Я погружаюсь в атмосферу, а родится ли что – неизвестно. Сильные эмоции рождают сильные фильмы.

– Такие, как сегодня?

– Да. Кинг отдыхает. Зрелище не для слабонервных. Человек-бабочка, а вернее – человек из бабочек.

– Как он там оказался? – Нушрок тоже заинтересовался, как бы ничего не значащим разговором.

– Как видно, сбежал из мастерской по изготовлению монстров, – Ву ответил специально расплывчато.

– И находится она поблизости от места, где вы его обнаружили. Решили, что у нас? Собака привела? – Йагупоп спросил это обиженным голосом.

Наступил момент истины, а всё что было раньше – всего лишь прелюдия. Теперь нужно подробно всё рассказать – не рассказывая практически ничего! – и чтоб при этом ему поверили ох какие непростые люди.

И Ву стал писать словесный сценарий:

– Да беда с этой собачкой! Побежала в одну сторону, потом передумала и к вам побежала, что ей вздумалось – никто не знает. А кроме её побегушек, ничего у полиции нет. Там, где нашли пострадавшего – ни одной зацепки. Его же могли из машины выбросить, и искать причастных надо ой как далеко. Это то, что я думаю.

– Только вы? А как компетентные органы считают? Я к тому: будут ли нас ещё дёргать?

Ву задумчиво мочил губы в виски, иногда дотрагиваясь до него языком. Пить такой благородный напиток глотками он считал неуважением и к нему, и к тем талантливым людям, которые произвели его на свет.

– Если честно, то никому ничего непонятно, вот только вас зря потревожили – это факт. Надо проверять… А кого – на то полиция есть. Моё дело – чтобы в фильме, когда его сниму, этого скульптора красиво нашли. И это, конечно же – не вы!

– Вы правы: у вас дела творческие, а я с криминалом лезу. Как напиток? Почти не пьёте, не понравился?

– Да разве такую прелесть можно пить? Её можно только дегустировать, наблюдая, как янтарный свет переливается в стакане, а лёгкий аромат щекочет и ласкает обоняние… И только потом губы касаются жидкости, покрываясь тоненькой плёночкой пьянящего напитка, пьянящего не от алкоголя, а от великолепия букета, погружая в размышления: надо ли фантастической жидкости продолжать свой путь, стоит ли ей зна комиться с остальными частями тела?

– Просто браво! Вот что значит творческая личность! Как описал простое алкогольное возлияние! А как похвалил хозяина через его питьё! Учись, сынок! Не гость, а подарок! Господин Вуалов, всегда рад принимать вас в своём доме!

– Весьма приятно! – Ву церемонно наклонил голову, а про себя подумал: «Важно, чтобы количество моих входов в этот дом равнялось количеству выходов. Уж очень не хочется стать очередной скульптурой боди-абстракционизма. А то, что живая скульптура убежала отсюда – у него сомнений не было. Хотя откуда такая уверенность образовалась – он сказать не мог.

Глава 5. Кот ждёт звонка. Его дети. Его мысли

«Пиковая» калитка захлопнулась, разделив друзей, и Кот не видел ни единой возможности оказаться с той стороны этой злополучной калитки. Конечно, он не бросил друга – так было задумано, только Ву мог что-то разузнать в этой бело-чёрной крепости – но всё же на душе майора было неспокойно. Сейчас, всё что он мог – это ждать, не отключая телефон даже на свой знаменитый «детский час».

После насыщенного трудового дня мужчины расслаблялись по-разному: кто в баре, повышая свой градус жизни, кто в стрип-клубе, чувствуя себя хозяином жизни, кто дома принимал на грудь 100, а то и 200 грамм под горячий ужин жены…

Майор же, придя домой, наскоро принимал душ и, даже не заходя на кухню, шёл к детям. Преображаясь прямо с порога то в лошадку, то в страшного-престрашного Бармалея. Безусловно, эти образы менялись вместе со взрослением детей. И в конце концов остался один – «Папа – лучший друг». Мир вокруг этой комнаты переставал существовать для майора – только два любимых комочка счастья, которые с каждым годом увеличивались в размере и счастья, и роста.

И целый час этой возни, шума и гама…

Кот где-то прочитал, что ребёнку надо уделять хотя бы 15 минут в день, но не отвлекаясь ни на что, посвящая всего себя в это время только ему. Но отцом он был хорошим, поэтому решил увеличить это время до 30 минут, а поскольку детей было двое – то всё это превратилось в детско-родительский час. И естественно, что при этом выключался телефон, который не выключался ни при каких других обстоятельствах.

И в дежурке, и начальство – да и вообще все сослуживцы – об этом знали и привыкли к этому.

Поначалу, правда, начальник, как-то не дозвонившись до примерного папаши во время его родительского часа, устроил ему головомойку, приближающуюся к полному несоответствию по службе. На счастье Кота, по управлению ходила проверка, собственно, именно для неё-то и выслуживался начальник, устраивая разнос подчинённому.

– Ещё раз такое повторится – пиши рапорт, не нужны здесь пропадающие неведомо куда, преступления тебя ждать не будут! Телефон он, видите ли, выключает! Отдых у него!

Тут в кабинете засверкали генеральские звёзды проверяющего, но Кот – на тот момент юный старлей – не стушевался.

– Дети – главное богатство нашей страны, оберегать их – одна из первых обязанностей российского милиционера. Так сказать, основа его морального облика. А как же он сможет соответствовать этому высокому предназначению, если он своим собственным детям не уделяет внимания, кем тогда они вырастут без соответствующего воспитания?

Меж генеральских звёзд появилась улыбка:

– Полковник, отставить. Предоставить час полной изоляции от работы для воспитания детей старшему лейтенанту Котову. Но только – в вечернее время! Свободен!

Как только за Котовым закрылась дверь, генерал присел на стул.

– Как тему-то обыграл, паршивец! Скажи спасибо, что райкомов нет, а то тебя за разваливание семьи советского милиционера точно бы не пожалели. В общем, отстань от него по этому пункту, да и по другим тоже отыгрываться на нём не надо.

Давно уж нет этого полковника, да и Кот уже не старлей, и комочки счастья уже требуют отдельные комнаты – только родительский час остаётся ежедневным законом. Только сегодня, впервые за много лет, телефон не был выключен – он ждал звонка от друга. Ждал и волновался.

Тем не менее детско-родительский час прошёл как всегда замечательно. Они отчаянно резались в какую-то видеоигру, сидя по обеим сторонам своего любимого папули, который время от времени то гладил их, то дёргал слегка за ушко – как бы напоминая: я здесь, и я очень люблю вас.

Папа изо всех сил старался компенсировать отсутствие у детей мамы, которая растаяла, как дым, когда они были совсем крошечными: Ваньке – три, а Сашке вообще только годик отпраздновали. Куда она делась, тема в семье была запретная. Причём такое вето наложил на неё не глава семейства, а младшее поколение, которое считало: полноценная семья – это когда есть полноценный папа. Детям трудно смириться, что мама их бросила. Ведь хороших не бросают.

Соседка Марья Ивановна – или Маривановна, как называли её все, женщина рано вышедшая на пенсию – взяла шефство над семьёй, где папа не вылезал с работы, но даже не досыпая порой, уделял своим детям время так полноценно, что они не чувствовали себя обделёнными родительской любовью.

Нет, она не заменила им мать, скорее – бабушку, которая взяла на себя все домашние заботы.

В общем, несмотря на трагическое событие в виде ухода матери, они росли радостными и счастливыми. И когда в школе кто-то бросил им: «Брошенки!», – они только рассмеялись:

– Дурак ты! – и сказали это совершенно беззлобно, что же делать, мол, если человек говорит глупости.

Но сейчас брат с сестрой мирно посапывали в своих постелях, а майор Котов размышлял, коротая время. Уснуть сейчас он всё равно не смог бы.

«Интересно было бы знать: что твориться в голове маньяка, что работает там не так? Почему он делает такие вещи, которые обычному человеку и в голову не придут?», – мысли, которые текли сейчас в его голове, майор по привычке оформлял в виде диалога – который он вёл сам с собой: «Это его естественная потребность совершать неестественные вещи? Тогда откуда она берётся?..». – «Это даётся с рождением или воспитывается в детстве?..». – «Какая-то большая обида или потрясение – это всего лишь спусковой крючок для того, что уже есть в человеке, или это и есть его перерождение в монстра?..». – «Или какие-то обстоятельства накапливаются и, сложившись в определённый пазл, человек меняется, можно даже сказать, что он перестаёт быть человеком, нотак считают далеко не все. Отношение к маньякам диаметрально противоположное. Большинство относятся к ним так же, как и я, но есть их почитатели и даже последователи. И примеров этому тьма…». – «Старичок Сергей Ткач, тридцать семь доказанных и более ста недоказанных убийств девушек, моложе двадцати лет, в тюрьме, на пожизненном, женился и стал папой. Какой же человек так полюбил его, что связал свою жизнь с…», – Кот не смог подобрать подходящего названия этому существу. – «Какая судьба будет у этого ребёнка, знающего, что жизнь ему дал человек, который отнял более ста других жизней? И как это повлияет на него? Вариант, что он пойдёт по отцовским стопам – насколько возможен?..».

Вопросы, вопросы…

Он подумал о своих детях, и внутри пробежала тёплая волна.

Вкупе с его мыслями об убийцах его поведение могло показаться несовместимым, но что же делать – профессиональная деформация действительно существует, и по-другому быть не может. Даже к сильнейшим потрясениям организм адаптируется, и отрицательные эмоции ослабевают, если эти действия часто повторяются.

Ведь его интерес к этой теме принципиально отличался от любопытства граждан, постоянно толкущихся возле мест преступления и горячо обсуждающих это событие.

Понимать маньяков – значит иметь возможность прогнозировать их действия, соответственно – и ловить их гораздо быстрее.

Котов и сам не заметил, что свой мысленный диалог стал наговаривать вслух:

– Говорят, чтобы поймать маньяка, надо думать как маньяк и быть маньяком, хотя бы – в своих мыслях. Ну вот это у меня точно не получится, а Ву, наверное, смог бы. Тьфу, ну не убивать, конечно, а мыслить, влезать в их голову, продумывать всё до мелочей. Ву – маньяк, это я смешно придумал. Но всё же… Его действия в расследованиях опирались не только на супервнимательность и острый ум – было ещё что-то. И слава Богу, он был на стороне Добра, хотя правильнее сказать – на стороне Света. Ведь Свет не всегда бывает добрым. Он – просто Свет. Будь он на стороне Тьмы – его никто и никогда не поймал бы. Это как играть с шахматистом, который думает не просто на много ходов вперёд, а вперёд твоих ходов…

Аппетита что-то не было, а это случалось нечасто. Сон тоже никак не шёл – хотя бы на полчасика задремать… – поэтому размышления продолжались:

– Как он там? Может, и не из шахматно-карточного дома сбежал этот несчастный. И Ву ничего не грозит. Сидит, попивает какой-нибудь благородный напиток, да болтает с хозяином дома. Да и не посмеют они причинить вред тому, кто вместе с полицией у них был… – хотя и понимал, что случаи разные бывают.

Но тут телефон ожил, и он кинулся к нему.

– Майор Котов? – спросили в трубке, и не дождавшись ответа, звонивший продолжил. – Извините за столь поздний звонок, но времени катастрофически не хватает.

– Кто это? – голос был незнаком Коту.

– Антон Павлович, психиатр больницы номер четыре. К нам привезли вашего пациента в бабочках.

– Слушаю вас, Антон Павлович, – шутить с врачом по поводу его имени-отчества он не стал.^[12]

– Несмотря на большие повреждения кожного покрова, особой опасности для жизни и здоровья они не представляют. Разве что эстетические – не всем понравится такая объёмная раскраска. Потому как восприятие данного фактора… Простите, отвлёкся… Беспокоит психическое состояние больного.

– Он в сознании? Мне очень надо его допросить. И чем быстрее – тем лучше.

– В сознании, только непонятно – в каком. От всего, что с ним произошло, он ушёл в свой мир, которое это сознание и построило. На её взгляд – самый безопасный, а с нашим миром общение прервало, слишком много страданий он ему принёс Общепринятое, непрофессиональное название этому состоянию – сумасшествие.

– То есть? – надежда на то, что свидетель даст показание, и дело будет раскрыто, таяла с каждым словом человека с таким замечательным именем.

– То и есть. С одинаковым успехом вы можете допрашивать стенку возле него или стул, на котором он сидит. Полный ступор в поведении.

– Но это ведь может измениться?

– Судя по тому, что с ним творили – навряд ли… – доктор тяжело вздохнул.

– Я должен к нему приставить охрану.

– Он переведён в закрытую спецбольницу. Убежать оттуда невозможно. Попасть туда – аналогично. За исключением работников различных органов.

– Хорошо. Только и посетителей из различных органов надо ограничить одним человеком – мной.

– Боюсь, это невозможно. Мы не сможем этого сделать. А вот поставить вас в известность о таких посетителях – это можно.

– Ну и за это спасибо! И до свидания!

– Учитывая наши профессии, лучше – прощайте, Игорь Лукич!

Глава 6. Чрезмерное внимание

Входная калитка тихо хлопнула…

Тот, кого режиссёр про себя назвал Йогупопом, в задумчивости вертел в руках стакан.

– Если болит голова, покрути пальцами виски́, а затем выпей ви́ски. Видишь, какой каламбурчик получился… – усмехнулся он.

– Думаешь, от него у нас голова болеть будет? – спросил сын, намекая на нежданного визитёра.

– Будет, сынок, обязательно будет. Этот режиссёр только с виду как бы ветерок, а на самом деле – глубокая бездна, затянет, не отвертишься.

– Засыплем бездну?

– Не спеши, покотролируем ситуацию пока. Талантлив, мерзавчик, и приятен всемерно. Выкашивать таких грешно! – ответил мужчина и позвал:

– Жаба!

В комнату проскользнул мужчина с косой. Коса была не в руках, а составляла часть его прически. И на жабу он совсем не был похож, скорее на… Саламандру.

– Слушаю, – произнёс жаба-саламандра.

– Отследить по машине и телефону. Жучки поставили?

– Конечно. В машине сигнализация очень навороченная, Зет сильно помучился. Да и телефон непростой…

– Выяснить всё. Встречи, разговоры… – это уже был не тот добродушный хозяин, как прежде, и приказы его выполнялись беспрекословно.

– Сделаю, – и Жаба, выйдя из дома, пошёл в соседнее здание.

* * *

Там, в подвале была комната с кучей оборудования. И в этой комнате сидел человек, который быстро перебирал длинными пальцами клавиши многочисленных клавиатур, а на экранах появлялись цифры, буквы и фотографии. У человека не было ног. На вошедшего он не обратил никакого внимания и продолжал играть в калейдоскоп информации.

– Зет, маячок – на машине, мы сегодня его поставили, номер телефона – у тебя на столе. Срочно узнай местоположение и передай Быку и Малому. Максимум информации.

– Новый объект? – голос у хакера был на удивленье очень приятный.

– Новый, но объект, или просто так – пока не понятно.

– Уже веду, пока всё вместе – и машина и телефон. Послушай пока запись из машины. Да, как сел в авто – сразу звонок майору, встречаются в «Ла Кантине». На всякий случай сейчас выясню московское жильё режиссёра.

– О, как! Режиссёра! Известного? – не дожидаясь ответа, Жаба спросил. – Так что с его жильём?

– Не видно, не слышно. Попробую посмотреть, где его телефон чаще всего находился. Всё. Попался. Даю процентов девяносто – это возле Серебряного Бора. Дом скажу, а квартиру ищите сами.

– Ну, Зет, сами… – протянул Жаба. – Подумай, кто там её искать будет? Малыш со снайперской винтовкой, или Бык, вынося стены? У них другие функции. А ты – мозг! Информация – твой конёк!

Получив подслащённую пилюлю, «мозг» этой компании согласно кивнул.

– Ладно, сейчас сделаю… – и защёлкал опять по клавишам клавиатуры, набирая какой-то номер телефона.

– Добрый день! – сказал хакер абоненту. – Тут доставка господину Вуалову, дом вижу, а номер квартиры диспетчер забыл скинуть. Не подскажите?

– Пожалуйста, выясните это у своего диспетчера, – вежливо ответил, видимо, консьерж дома режиссёра.

Консьержи в таких домах вежливые и осторожные, да и разговаривают они красиво, прям, как дикторы.

– Да ушёл он со смены, я уже пробовал дозвониться! – настаивал «мозг».

– К сожалению, ничем не могу помочь.

– Ну вы поймите: хоть и ошибка диспетчера, но… Вам я позвонил, так что с меня спроса не будет… А вот почему этот Вуалов со своими гостями останется без заказа – тут возможны варианты… Как бы все стрелки на вас не перевели. Оно вам надо?

На другом конце трубки воцарилось молчание. Объяснять режиссёру, что косвенным виновником сорванного вечера окажется он, консьержу явно не хотелось. Вуалов, конечно, мужчина не скандальный был, но мало ли какие гости у него будут. Места лишиться вполне можно.

– Ладно, в виде исключения. Но больше…

– Что вы, ни за что! Это первый и последний раз! – перебил Зет и тут он явно не врал.

– Пентхаус, красный. – отчеканил консьерж.

– Принято, спасибо, – поблагодарил хакер и как-то кривовато улыбнулся.

– Вот ведь умница же ты, Зет, как ты этого хмыря обработал… А теперь прикинь: откуда послушать их можно, и направь одного на исходную, на всякий случай.

– Так они же в «Ла Кантине» встречаются…

– Поэтому и говорю – на всякий случай.

– Ты прав. Он, скорее всего, будет – этот случай. Машина осталась возле Тверской, а телефон быстро поехал в сторону запада столицы, и я уверен – вместе с хозяином. О, как!

– Значит, шифруется! Не зря шеф дёрнулся. Сейчас доложу.

* * *

А в большом доме, где беседовали отец и сын, зазвонил телефон.

Отец взял его и, внимательно выслушав говорящего, обратился к сыну:

– Мы не зря встревожились. Гость ведёт себя странно. Пытается уйти от слежки. Да и ресторанчик этот уже закрыт.

– А может, не в нас причина?

– Как говорится: если я и параноик – это не значит, что за мной не следят.

– Причём здесь паранойя… Думаю, что слишком мало времени прошло, да и причин на то мало, пап, – слегка раздражённо ответил сын.

– Это ты так думаешь, а что там на самом деле… – раздумывая, ответил отец и поставил точку в разговоре. – Хватит об этом. Хочу творить! Режиссёр разжёг во мне творческий огонь!

Глава 7. Подземные развлечения

Александр Михайлович – а именно так, по паспорту, звали хозяина необычного дома – как и Ву, любил подземные этажи, в которые вели скрытые двери…

Просторные комнаты этого этажа были разного назначения – одна из них напоминала необычную операционную. Белая, со сверкающими нержавейкой столами, на которых лежала целая коллекция инструментов в количестве совершенно неописуемом. Необычным в комнате была и дверь – она была необычно толстая, как в настоящем бункере.

Но ещё более странно здесь смотрелась великолепная акустическая система от фирмы «Old Sound» с тяжеленными ламповыми усилителями и большими рупорными колонками, а на большом мраморном столе стояла «виниловая вертушка»^[13], причём – дымчато-прозрачная.

Несуразность такой системы в этом помещении, почему-то похожем на морг, была очевидна. Но только не для жильцов этого дома. Они конечно сетовали, что в помещении с большим количеством стекла и мраморной плитки полноценного звука не получить, но…

Но творить без музыки – просто абсурд!

И конечно же – не с CD, и упаси Бог – не с Интернета!

Лампы и винил отличались от цифрового звука так же, как камин с потрескивающими дровами и живым огнём – от масляного электрического радиатора: оба дают тепло, но разница в восприятии – огромна. С массой, казалось бы, недостатков: ограниченный ресурс ламп и виниловых пластинок; недолгое звучание – всего двадцать-тридцать минут одна сторона диска, а затем надо ручками осторожненько переворачивать пластинку. И осторожненько – это не касаясь ни одной, ни другой стороны, а только за рёбрышки, за рёбрышки…

В общем, по большинству показателей эксплуатации цифровые носители далеко обогнали аналоговых собратьев. Правда, кроме одного – Его Величества Звука.

Послушав винил с лампой, понимаешь, что Звук живёт только здесь, а всё остальное – лишь уродливые репликанты. Конечно, за исключением живого звука оркестра или голоса, естественно.

– Дорогой, скажи, чтобы мне принесли материал для лотоса, мне кажется, что сегодня у меня получится, – Александр Михайлович любил, когда сын помогает ему в мелочах.

– Хорошо. Тебе помощь нужна?

– Нет. Музыку только включи.

– Какую сегодня?

– Вагнера, и погромче!

Нушрок с любовью поставил на вертушку виниловую пластинку, опустил на неё головку с алмазной иглой и только после этого вышел через толстенную дверь в длинный и широкий коридор.

А по комнате разлилась музыка, сильными волнами накатывая на Александра Михайловича. Валькирии закружили в воздухе в своём первозданном виде: прекрасные ангелы смерти, получающие удовольствие от вида кровавых ран.

Через два поворота коридора сын подошёл к двери – очень похожей на тюремную – с мощным засовом, на котором висел замок. А ещё возле двери стоял охранник – красивая чёрная форма, портупея и пистолет – который и открыл каземат…

В комнате находилось несколько кроватей, шкафов, столов и стульев. А ещё – были люди.

– Этого, – сказал Нушрок и указал на загорелое тело.

Охранник подошёл к заключённому:

– Пожалуйста, следуйте за этим господином.

– Никуда не пойду, пока мне не объяснят, где я нахожусь и почему! – запротестовал человек.

Загорелый был мужчиной лет тридцати с небольшим, с густой чёрной шевелюрой и красивым телом – но без сильно выпирающей мускулатуры – гибким и ровным, как полотно.

– Лучше бы вам не капризничать… – протянул охранник.

Такая вежливость была несколько необычна для тюремщика, его грозный вид никак не соответствовал с манерой общения.

– Я и не капризничаю. Просто никуда не пой… – договорить он не успел – Нушрок взмахнул рукой, и маленькая тоненькая иголка шприца вошла в шею и оборвала монолог.

Человек обмяк, но не упал, охранник подхватил его и поставил в странное приспособление – тележку для передвижения тела в стоячем положении – да так, что тело соприкасалось с ней лишь в нескольких точках – ступни и шея.

– В мастерскую!

– Слушаюсь! – по-военному ответил охранник.

Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь и покатил каталку по коридору.

Похоже, заключённый был в сознании, но голова его безвольно болталась, а в глазах не было никакой мысли.

В комнате-операционной молодого мужчину уложили на стол, уложили с жёсткой фиксацией, предварительно полностью раздев.

– Не могу решить две вещи: с чего лучше начинать – с груди или спины? – спросил тот, которого раньше был очень похож на Йагупопа, а сейчас очень смахивал на Доктора Зло^[14].

Только не на смешной персонаж из Остина Пауэра, а на нашего питерского врача – убийцу Максима Петрова^[15]. Сверху обычной хирургической одежды на нём был эластичный фартук белого цвета. Из-под маски бусинки его глаз сверлили тело, лежавшее на столе.

– Давай покрутим его, ты посмотришь… Глядишь, и вдохновение нахлынет. А второе? – сын в моменты папиного творчества старался не раздражать своего отца.

– Не пойму: сколько рядов лепестков у цветка делать. Вот бы с режиссёром посоветоваться! В нём-то творчества – хоть отбавляй! Хотя… Мы, конечно, оба художники.

– Да я – вроде тоже, можно и со мной. Одна голова – хорошо, а два сапога – пара, – пошутил сын.

Издали можно было подумать, что два человека рассуждают: как лучше тушу разделать для еды, чтобы красиво вышло. Крутят, вертят, в общем, творчески подходят к этому делу.

– Спина. И сделаю несколько этажей лепестков.

– Как это?

– Буду брать материал с других частей тела и приживлять. Анестезию дай мне.

– Зря переводишь лекарства, делай так.

– Нецелесообразно. Я же не маньяк какой-то. И то, что делаю свои произведения несколько необычным способом, не даёт мне права издеваться над материалом. Сначала нарисую первый венчик лепестков.

– Очень люблю смотреть на то, как ты это делаешь, пап. Так хочется этому научиться. Но порой мне кажется, что это невозможно. Филигранная точность движений и чувство пространства. Я обожаю твои скульптуры в парке, но живые – это нечто… – сын кривил душой: у него получалось не хуже, но похвалить папулю было нелишним, а то не будет у того материала, и сделает папа из сына букет или бабочку.

– Спасибо, сынок! Пожалуй, начнём, – сказал мужчина, которого еще полчаса назад можно было назвать Йагупопом.

Сейчас это был другой человек, даже смешной хохолок уже таким не казался. Он напоминал живой скальпель с руками.

Первый надрез, затем другой – и кусок кожи в форме лепестка отслоён от тела. Крови почти нет. И снова – надрез и надрез. Тело под ними не дёргалось, но иногда по нему проходила лёгкая дрожь. Лепестков становилось всё больше, и вскоре они образовали круг, под которым виднелось тёмно-красное мясо.

– Теперь попробуем увеличить количество лепестков. Срежем их с ягодиц и пришьём к цветку, – прокомментировал «доктор».

– А как быть с орнаментом? Раньше ты сначала делал цвет, а уж потом занимался вырезанием, – спросил сын.

– Хочу попробовать наоборот. Сейчас ещё несколько цветочков сделаю. Думаю, материал выдержит.

– Папа, мы ещё не поговорили о беглеце.

– Думаешь, надо?

– Как минимум надо разобраться, как он сбежал. Вход в шатёр надёжно закрыт, и тем не менее он туда пробрался. Может, кто ему помогал?

– Да, странная история…

– Может, начальника охраны положить на этот стол? И сделать из него несколько цветочков с бабочками, – предложил сын.

– Сынок, всегда надо предоставлять выбор: или он находит виновника, и мы того кладём на этот стол, или ложится на него сам. Пусть ищет, это ведь его работа. А нам этим заниматься негоже, у нас другие задачи, – и он продолжил кромсать тело.

Вкупе с музыкой это было похоже на танец. Который мало кто захотел бы смотреть.

– Тогда давай его сейчас и озадачим, зачем оттягивать. Пусть объяснит: и каким образом объект попал в шатёр, и каким образом выбрался, минуя охрану, – сына, похоже, захватила идея с начальником охраны.

– Так зови его. Здесь и побеседуем. Атмосфера тут располагает к откровенному разговору, – Александр Михайлович рассмеялся, но судя по его глазам, начальнику охраны здесь будет явно не смешно.

Хотя, по виду человека, который спустя некоторое время вошёл, можно было сказать, что и напугать его будет непросто.

– Насчёт побега? – его догадливость тоже была на уровне.

– Да уж, история случилась у нас совсем не очень… – хозяин дома пристально сверлил взглядом вошедшего.

– Александр Михайлович, согласен. Докладываю. Из группы охраны мастерской заболел человек. Как вы знаете, найти сюда персонал непросто. Есть своя специфика… – и главохранник взглядом показал на стол, где лежал человек, которого искромсали ножом.

– Именно, Лаврентий Павлович^[16], именно! Специфика данного места такова, что на этот стол может попасть кто угодно! По нашей надобности или… Из виновных, – согласился хозяин.

– Мне это понятно… – начальник охраны был абсолютно спокоен, как будто вести разговор в человеко-разделочной или кабинете – для него было всё равно. – Я взял бойца из наружной охраны, так сказать, уже проверенного, правда, только на том посту. Но специфика охраняемого объекта оказалась для него непосильным фактором. Он плохо закрыл дверь, когда побежал в туалет – поскольку его, извините за подробность, вывернуло наизнанку – в это время и случился побег.

– И он забрался в шатёр. Но как же он перебрался через забор, который под наблюдением камер?

Надо сказать, что шатёр занимал в жизни Александра Михайловича, особое место – место уединения, размышления и медитации.

Свет в него не проникал, вернее – в верхушке его было отверстие для вентиляции, в которое какое-то количество света всё-таки проникало, но при желании оно закрывалось лёгким нажатием кнопки.

Из освещения на полу стояла громадная свечка в рост человека с несколькими фитилями, количество зажжённый которых и определяло степень освещения.

Хозяин же почти всегда сидел в полной темноте, и что в это время происходило в его голове – одному дьяволу было известно. Или – сразу нескольким.

– Сначала он выбрался из шатра – под деревянным настилом, в основании шатра есть щели, через который поступает воздух. И если пролезть под настилом и там чуть раскопать гальку, то можно выбраться из шатра. А вот как дальше он выбрался – остаётся загадкой. Камеры его не зафиксировали.

– То есть – теперь у нас проходной двор: кто хочет – выходит, кто хочет – заходит… – говорил Александр Михайлович тихо, но тоном, от которого в жилах стыла кровь.

Однако главный охранник отвечал спокойно и уверенно, словно не замечая этого:

– Такого больше не будет. В тот день барахлила одна камера, которая возле большого дуба. Я же докладывал, что ветви его слишком близко подходят к забору, и их надо обрезать.

Александр Михайлович на это замечание просто взорвался:

– Да мне проще вам всем что-нибудь обрезать или совсем отрезать! Дереву – сотни лет! И уродовать его я никому не позволю! Обвешайте там всё камерами! – и уже спокойней добавил. – Один – упустил объект, не закрыв дверь, другой – не разобрался с камерой и выпустил его наружу. Где эти горе-охранники?

– Их уже нет. Отбыли…

– Надеюсь, что туда, откуда никто не возвращается?

– Можете не сомневаться.

Конечно же, Александру Михайловичу очень хотелось прямо сейчас положить этого спокойного и уверенного вояку на стол и вырезать на нём парочку бабочек, причём – без анестезии.

Но не маньяк же он какой-то!

И вполне мог контролировать свои эмоции и желания.

А найти нового начальника охраны, учитывая режим секретности и некоторые нюансы жизни этого дома, будет непросто.

– А что будем делать с их начальником?

– Да что угодно. В рамках «Трудового кодекса», – нашёлся главохранник.

– Хорошо, тогда отпуска летом вам не видать.

Было трудно понять, что скрывалось за этой шуткой. Но разговор был закончен, «и каждый пошёл своею дорогой», а скальпель пошёл своей^[17].

Глава 8. Не излишняя осторожность. Тонкости правильного стола

Когда пиковая калитка бесшумно закрылась у него за спиной, Ву вздохнул с облегчением. Красивая мышеловка не захлопнулась, во всяком случае – в этот раз. Приятный дом, приятные беседы, почему же он так рад, когда всё это закончилось?

Пока в голову ничего не приходило, и только интуиция предупреждала об опасности, а ей он верил.

У ворот стоял «Эго are»^[18], как он называл свой «Ягуар». Это с одной стороны было приятно, а с другой…

Приятно, так как теперь не придётся топать несколько километров к тому месту, где оставил свою машину, а неприятно, потому что её, не спрашивая, видимо, погрузили на эвакуатор и привезли к странному дому. Ведь можно было просто подвести его к машине.

Машина, отзываясь на сигнал брелка-охранки, моргнула на один раз больше, чем обычно, это значит – в ней появилось что-то лишнее, и это лишнее ему кто-то «подарил», но сказать о подарке почему-то позабыл. И в машине на какую-то одну-две вещицы стало больше, например: появился маленький микрофончик, поскольку взрывать его было рано.

Хотя…

Как знать, как знать…

«Впрочем, пока ничего не буду трогать, пускай всё остаётся как есть…», – подумал Ву. – «Информация обо мне – вещь, конечно, важная, но информация об информации, о том, что кому-то нужно знать обо мне побольше – просто бесценна. Вопрос – кто решил её подсобрать, даже не стоял. Хозяева шахматно-карточного домика явно встревожились, вот только чем? Его разговорами? Или поведением? Или это была просто нестыковка информации: довольно известный режиссёр – полиция – его пристальное внимание в саду – душевный разговор с хозяевами… Может, он был слишком душевный? Или просто на всякий случай? Хотя вроде всё было логично: внимание творческого человека ко всему неординарному, да ещё входящему в круг его интересов. И он получил зеркальный ответ – к своей персоне. Тоже несколько экстраординарный…».

Как только авто тронулось, Ву взял телефон. Он лишний раз не пибикнул, как машина, хотя такая же функция у него была. Но его Ву оставлял в прихожей, чтобы он не отвлекал их от разговора, мало что могло там появиться?

– Герр майор, Ich bin frei^[19], может, встретимся в обычном месте? Поболтаем. Только после полуночи. Мне ещё кое-какие дела надо будет сделать.

– Jawoll^[20], товарищ режиссёр. Значит – как обычно, в «Ла Кантине», на Тверской? Может, и «Пьяные бобы» себе позволим? Чудесное блюдо, время только много занимает, готовится долго!

– А куда спешить, конечно, позволим. Жду!

Разговор этот означал следующее: «Внимание, свободно говорить не могу, а поговорить есть о чём, встречаемся на моей квартире…». – «Услышал тебя. Встречаемся. Разговор долгий?». – «Поразмышлять надо, заодно и перекусим…».

Положив трубку, Ву стал анализировать произошедшее…

То, что человек-бабочка выпорхнул из места, где он только сейчас был, не вызывало у него никаких сомнений. Слишком много мелочей на это указывало. Оставался вопрос – кто?

Навряд ли в доме происходило что-то без ведома…

Этого милейшего и добрейшего хозяина, которого трудно было представить со скальпелем, срезающего кожу с живого человека.

Оставался его сынок, этот типичный Нушрок. Жёсткий, с хищным взглядом…

Может, папочка просто потакает ему в его болезненных желаниях – ведь сын есть сын, несмотря на его больные пристрастия – и делает всё, чтобы его тайна не вылезла наружу.

«Королевство кривых зеркал», удивительная старая сказка, да и фильм не хуже. Оля и Яло – всё наоборот.

И тут его пронзила мысль: «Наоборот… А вдруг и здесь тоже так. Милый, добрый хозяин – безжалостный маньяк, а его сын – на вид очень подходящий на эту роль – просто парень, обозлённый не только на отца, но и на весь мир. Всё может быть…».

* * *

Машина, обычное городское такси, миновав шлагбаум, припарковалась возле подъезда высоченного дома с громадным холлом, в котором нашлось место для целой коллекции цветов, причём – офисный вариант в виде фикусов уступил место различным орхидеям. Которые всегда цвели. Различного цвета и формы – они были безумно красивы.

Охрана такая, что, казалось, она Пентагон здесь охраняет, включая все секреты «Зоны 52»^[21]. Во всяком случае, судя по экипировке и лицам.

Лифт, в который можно было попасть, только приложив не только карту допуска, но и свою ладонь, а потом и войти или въехать на своём авто, благо его размеры это позволяли, правда, если оно, конечно, смогло преодолеть двадцать восемь ступенек перед подъездом, который со всеми основаниями можно было назвать парадным.

В общем, как сейчас говорят – всё было по-взрослому.

Большое просторное пространство пентхауса не было перегружено мебелью, разве что только кухонная зона подошла бы какому-нибудь маэстро от гастрономии – столы, ящички и бездна разной кухонной утвари, висящей и лежащей.

Именно сюда и направился хозяин, предварительно очень тщательно вымыв руки. Любой гость – правда, не любой становился его гостем – должен был встречен подарком из приготовленной им еды.

Конечно, можно набить живот чем-то дорогим, экзотическим и даже вкусным, но Ву предпочитал приготовить для каждого гостя что-нибудь такое, что согреет не только желудок, но и душу. И обязательное условие: любая еда должна быть приготовлена с любовью и хорошим настроением – только в этом случае она получится и архивкусной, и архиполезной.

Времени до приезда друга было меньше часа, и это регламентировало меню.

Итак…

Картошечка – обязательно «в мундире», а кто вздумает её чистить, просто переводит продукт, получится лишь сильно разрушенная водой клейкая масса. Конечно, чистить горячие комочки нравится не всем, зато – когда вы снимите этот «мундир» – картошка просто обнимает вас душистым ароматом, полностью сохранённым под её естественной защитой…

Масло – вот тут выбор непростой. Подсолнечное, ароматное с мелко порезанным укропчиком, создаёт неповторимый букет, хотя сливочное или гхи – по-нашему, просто топлёное – вкусно по-своему, такого глубокого аромата не имеет, но оно такое мягкое и нежное на вкус! Но у гхи и сливочного есть и минусы. Потому как время потребления любого продукта с этим маслом ограничено временем остывания, поскольку застывшее сливочное масло – еда, скажем так, на любителя…

А если к картошечке добавить хорошо вяленой тараночки – конечно же предварительно очищенной, но не сильно загодя, дабы не обветрилась она, а лоснящийся жир на ней не стал горчить…

Малосольные огурчики – продукт превосходный, но тоже имеющий короткий пик своего супервкуса. Поэтому готовятся они за 30–40 минут до попадания на стол. Огурец распускается на четыре дольки. Хороший нож и ладное владение им даёт громадное удовольствие готовящему. Это просто танец. Чесночок нарезается тонкими ломтиками, всё это складывается в любую просторную тару, а если мыть её потом лень, то просто в целлофановый мешок, который потом выбрасывается. Огурцы и чеснок посыпаются солью и чуть смачиваются маслом, хотя можно было обойтись и без него. Остаётся только время от времени встряхивать посудину или пакет. Огурчики получаются сочные, не вымоченные в воде и не отдавшие ей часть своего вкуса и аромата…

Домашний хлебушек, естественно – без химических дрожжей, а на кефирчике, а то и вовсе, на уксусе, да, с тонким прозрачным ломтиком сала – и стол готов.

Можно ещё, правда, мочёной капустки поставить, готовил её Ву с перчиком, но без соли…

Можно сказать, что при таком столе лобстеры и устрицы будут грустно отдыхать в сторонке.

Немножко красоты на столе однозначно не повредит, поэтому: картошечку – горкой, вершину которой украшаем укропчиком, да не жалеем, его никогда не бывает много, у капустки горка чуть заметная. Полукруглая, но в центр обязательно надо положить что-то небольшое, но яркое – ягоды брусники подойдут идеально. Сальце здорово укладывается веером или кругами…

Такие мелочи говорят о том, что кормить тебя будут с любовью.

– Картошечка, да без селёдочки! Это просто невозможно! Обязательно – непотрошёную! Цельную, да без всяких усилителей! – сказал он вслух.

Именно такую, он покупал в малюсеньком магазинчике, в Горках 10. И кто её испробовал – другую уже не жаловал.

Распустив её на кусочки и щедро положив сладкого лука под неё, он сбрызнул кушанье душистым подсолнечным маслом. Конечно, разложить луковые кольца поверх селёдки было бы гораздо красивее, но тогда лук не напитается ароматами и вкусом этой удивительной рыбы. А вот сверху каждого её кусочка хорошо положить сливочное маслице – оно дивно умягчит вкус блюда. Именно блюда, поскольку пропитанный лучок, малосолёная рыбка и свежайшее сливочное масло создают букет вкуса несколько отличный от просто селёдки с луком. Уксуса же он добавлять не стал, поскольку тогда бы получилось уже другое блюдо – с более яркое вкусом, но не такое мягкое. По-своему хорошее. Но под настроение. Особенно, если водочки хочется попить. И много. Вот тогда-то острота – самое то.

Вся эта прелесть была приготовлена довольно быстро, и Ву, закончив приготовления, подошёл к окну.

Поскольку квартира Ву располагалась на последнем этаже, громадные окна давали любоваться не только прекрасным видом «Города на семи холмах», но и облаками, не испачканные никакими человеческими сооружениями. Они превращались в различные фигуры, которые умноженные на воображение смотрящего, рождали фантастические картины.

Ву чуть слышно произнёс фразу из любимой книги по-своему. Порой ему казалось, что события, описанные в ней, постоянно происходят где-то рядом. И если присмотреться внимательно, то вполне можно их увидеть.

– И в тот момент, когда ночь уже догоняет вечер, в тучах можно увидеть группу необычных всадников, медленно плывущих на чёрных конях…^[22] – процитировал Ву и добавил. – Впрочем, это – всего лишь причудливые облака, и моё воображение…

Тут в квартире раздался радостный голос Кота. Хотя рассвет был не за горами, а он совсем не сомкнул глаз, настроение у него было превосходное, ведь с его другом всё в порядке. Наверное, затем и надо ввязываться в различные передряги, чтобы, выскочив из них, облегчённо вздохнуть. Да ещё с таким удовольствием это сделать!

– Так не читайте перед сном мистические книги! Не будите своё воображение. И облака будут всего облаками, – рассмеялся Кот.

Книги Мастера они любили оба, но эту – особенно.

– Так никаких других и не хочется! – ответил Ву, имея в виду, книги.

– Вот никаких и не читайте! – подтвердил Кот.

– Поговорили чужими мыслями – и хватит, попробуем теперь и свои умные родить, – Ву тоже улыбнулся.

Глава 9. Разговор Ву и Кота в квартире

Гость появился, не звоня в дверь – карта доступа у Кота была. Конечно же, кроме этого электронного гостевого замка дверь имела ещё много секретов, но сейчас, в ожидании друга, все остальные запоры были отключены.

– Всё плохо? – начал он, когда разговор о книгах был закончен.

– На мой взгляд, на столе достаточно всё хорошо. Или чего добавить? Есть осетрина положенной свежести, – ответил его друг.

– Я – про твою встречу.

– Включу-ка я «стенку».

– Лучше не «Флойдов»^[23], а… Другую.

Ву подошёл к стойке с музыкальным оборудованием, что-то там пощёлкал, но никакого звука не было слышно. Мало кто знал, что громадные окна были ещё и уникальными акустическими системами, на которых можно было послушать любую музыку, а кроме этого они не давали возможности прослушать, что происходит в квартире. При их работе снять колебания звуков в квартире было невозможно, разве только послушать музыку, которую они воспроизводили. А можно было просто включить генератор звука на частоте, не слышной человеческому уху, но которая гасила все другие колебания стекла. Сейчас он включил именно его – разговаривать этот генератор не мешал.

– Мы не заигрались в шпионов? – спросил Кот.

– За несколько часов моих бесед – извини, что так долго пришлось задержаться в шахматно-карточном доме – у меня профессионально вскрыли машину, степень её защиты тебе известна, поставили микрофончик и «поводок».

– И ты приехал сюда на своей машине? То есть – наше местоположение им известно?

– Конечно, нет. Стоит, скучает родимая в центре. Сюда приехал на такси, вернее – на двух такси. Но окошки всё равно пускай «играют». Теперь – о главном: выкладываю картошечку, остальное уже на столе.

– Коли так, с телефоном как поступил?

– Лежит в сейфе. Не волнуйся, через него не прослушают, да и отключил я его, как только в такси сел, ну – почти сразу.

Кот любил покушать, а стол друга всегда напоминал о празднике…

И о детстве…

– Главная новость – это пристальное внимание после твоего визита, на которое им не жалко ни денег, ни времени. Я правильно понимаю? И отсюда – главный вопрос: что будем делать? То что человек-бабочка выпорхнул из этого приметного жилища, у тебя сомнений не вызывает?

– Абсолютно.

– Доказательства есть? Еда, как всегда, бесподобная. Не пойму: как такой с виду простенький набор блюд вызывает такие ощущения! – Кот с удовольствием смешивал информацию с едой.

– Для суда? Нет! – ответил режиссёр на первую часть вопроса.

– И кто этот художник? Бабочко-производитель, так сказать.

– Вот это пока не понятно. Есть три варианта: отец, сын и они вдвоём. Надо прошерстить этот домик с огородиком вместе.

– Никто не даст. Даже близко не подойдём. С другой стороны – за нераскрытие этого дела постоянно стружку будут снимать, но одно дело – выговор, другое – работы лишиться, если полезть к ним напролом, – нахмурился Кот.

– Тогда поедим душевно и в хорошей компании, а заодно и подумаем о делах наших тяжких.

– Это-то у нас хорошо получается: и душевно поесть, и компания что надо. Но всё же… Что с этими садистами делать будем?

Ещё долго в квартире не смолкали голоса друзей, возникали разные мысли, и…

А на крыше здания, стоящего в 100 метрах от неё, лежал человек в наушниках с приспособлением, похожим на параболическую антенну, и с длинной оптической трубой. Он внимательно вслушивался и всматривался в то, что происходило в квартире…

Глава 10. Как договорились Иван Васильевич с Дмитрием Николаевичем

Иван Васильевич не был маньяком – Иван Васильевич был чиновником средней руки, то есть на «руку получал средне». А приглядывал он за детскими домами, или, как говорилось в их организации – курировал их. И не надо путать с «купировал». Хотя, по большому счёту, последнее более точно описывало его деятельность. «Отрезал» он всё, что только можно было «отрезать».

Первое время он безумно завидовал сослуживцам, курировавших более серьёзные направления – медицину, благоустройство. О дорожных службах он и мечтать не мог: асфальто-укладчики – стоило только чуть уменьшить слой асфальта – «выдавливали на обочину» такие суммы, что и потратить их было трудно. Но коллеги с этим справлялись просто замечательно.

Но, как известно, опыт приходит со временем. Тем более что не только он был недоволен соотношением «ожидания – реальность».

И в один прекрасный для Ивана Васильевича день – во всяком случае он так думал – в его кабинет зашёл человек. Неплохой костюм, аккуратная стрижка, официальная улыбка – в общем ничего предвещавшего чего-то значительного. Так, ещё один посетитель, «проситель» или «предлагатель» – так хозяин кабинета делил приходящих к нему. То есть, либо просить чего-то, либо предлагать что-то, в основном: либо – пустое, либо – слишком опасное, именно за этим приходили к нему.

Но служба обязывала выслушивать их хотя бы иногда, а то ведь – кто его знает? – накатают ещё жалобу, что было совсем ни к чему.

Вот только глаза у этого посетителя…

Было в них что-то эдакое. Непохожее на то, что их владелец будет что-то выпрашивать или предлагать какую-то мелочь.

– Дмитрий Николаевич, директор детского дома, – здесь он явно «соврамши», но Александр Васильевич этого не знал и продолжал слушать. – Для нашего разговора номер его и адрес абсолютно несущественен, – представился посетитель.

– Несколько необычно, но продолжайте.

– Ценя ваше время, я перейду сразу к делу. Объём финансирования детских домов вам известен как никому другому. И оставляет желать лучшего. А ведь дети заслуживают лучшего и большего.

Тут Иван Васильевич напрягся: после таких слов должна была быть предложена какая-то большая афера – надо было взвесить все плюсы и минусы. То есть – возможную прибыль и возможный срок. Хотя нет, срок – это навряд ли: никто не захочет выносить мусор из избы, глядишь, его начнут искать во всей избе.

– Просто безусловно. Для этого мы и трудимся. Только – для детей всё.

В конце последней фразы Иван Васильевича подразумевался вопросительный знак, но тоном он этого не показал.

– Естественно, для них – не считая маленькой комиссии за труды праведные.

– Только если оно того стоит, и не будет недовольных, жизнь так сложна… – фразы Иван Васильевича строил такие безобидные, такие обтекаемые, что даже если какой-нибудь человек из органов стоял рядом и всё понял – и не только понял, но и записал разговор на диктофон – то доказать ничего не смог бы, ведь за финансовые намёки не сажают.

– Есть люди готовые пожертвовать на благое дело, но им бы хотелось кое-что взамен… – расплывчато начал посетитель.

– Откатная благотворительность? Не приветствуется, – после этих слов, как говорилось в старом анекдоте, засмеялся бы даже кот.

Но разговаривающие были серьёзны, а кота в кабинете не было, поэтому диалог продолжался, может, даже чуть более напряжённо.

– Можно и так не сказать, – визави Ивана Васильевича тоже был мастером эзоповского языка, который для чиновников был родным. – Но мне хотелось бы продолжить разговор, понимая, что в принципе – вы согласны.

– В принципе – я за то, чтобы делать добро. Много добра. Для всех людей добро, – слово «всех» он подчеркнул особо.

– Тогда продолжим этот разговор не здесь и не сегодня. Засим – позвольте откланяться, – сказал Дмитрий Николаевич, применив именно эту стародавнюю формулировку на прощанье, поскольку «Честь имею» у него не выходило выговорить. – Я позвоню, – и директор детдома удалился с благостной улыбкой, как будто он не решал здесь свои делишки, а прикасался к святыне.

Впрочем, это было именно так – ведь святыня для него выражалась в количестве денежных единиц. Поэтому – этот кабинет вполне мог стать храмом, где они лежат. Надо только наклониться и подобрать их, а для этого – договориться с его хозяином.

На следующий день телефон действительно оповестил, что Ивана Васильевича хотят и услышать, и увидеть: завтра, в 20–00, в ресторане «Турандот».

Завтра для Ивана Васильевича наступило и в прямом, и в переносном смысле…

Так хотелось другой жизни!

Конечно, в «Турандот» он мог наведаться и без приглашения, но обедать и ужинать в отличном ресторане не являлось пределом его мечтаний. Ведь в жизни столько замечательных вещей, столь недостижимых для чиновника его ранга, пусть он даже работает в госучреждении одного из самых богатых городов мира.

«Яхты, самолёты, дома в удивительных местах, а таких мест он мог назвать с полсотни. Бриллианты и их друзья, а вернее – подруги: молодые красивые и такие соблазнительные!^[24] И любящие его…», – и подумав, добавил. – «И бриллианты. А он – такой! А они – такие! И всего этого – побольше! Хочу больше!».

Однако что такое в своей епархии он просмотрел?

Вроде всё выдоено, в разумных пределах УК РФ, вернее – в тех пределах, в которых жёсткие меры в виде лишения свободы как бы не грозили совсем. Поэтому принцип – «курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает» – он соблюдал. Только сыт-то он был, а доволен – нет.

При подъезде к ресторану «Турандот» его охватила эйфория, правда, вперемешку с беспокойством. Между этими двумя чувствами шла борьба: первое радовалось новым возможностям, второе не прочь было повернуть по направлению к дому, утверждая, что и так всё хорошо…

В кабинете – ну конечно же, его проводили в кабинет – кроме Дмитрия Николаевича за столом сидел ещё один человек. В хорошем костюме, но довольно свободном, не сковывающим его движения. И с каким-то холодным, можно даже сказать – мёртвым взглядом. Человек не говорил ничего, да и слушал невнимательно. Он смотрел. Да так, что лучше бы он говорил.

Иван Васильевич почему-то понял сразу, что отказаться уже не получится. Отказаться теперь он мог только от своей жизни, и человек с мёртвым взглядом безусловно ему это устроит.

– Перекусим? Чем бог послал, – Дмитрий Николаевич был сама любезность, но вкупе со взглядом незнакомца коктейль получался не очень.

Почему-то вспомнился застенчивый персонаж из любимой книги: «В этотдень бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок…», – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» – великие произведения, просто настольные книги современного комбинатора.

Остапа Бендера он обожал и жалел – такие способности, которые свелись на нет стараниями авторов!

Странно, но так бывает: он обожал героев И. Ильфа и Е. Петрова – Корейко ему тоже был близок по духу – и ненавидел авторов, которые создали их…

И растоптали своих героев…

То, что он отвлёкся на литературные изыски, говорило лишь о том, что он безумно нервничал, хотя это абсолютно не повлияло на его аппетит. Поэтому им был заказан дегустационный «Модерн сет»^[25] от Дмитрия Еремеева.

«Сет» от Дмитрия и разговор с Дмитрием. Восхитительно!» – подумал чиновник, невольно улыбаясь такому каламбуру.

Угорь и «Фуа-гра» были восхитительны, с «Том Кха» мог соперничать только разве «Том Ям», а утка «Пи Па» с дыней и трюфелями привела его состояние близко к наркотическому блаженству.^[26]

Маракуйя – или как её именуют европейцы, passion fruit, плод страсти – и манго, наверное, два самых фантастических произведений природы, в части фруктов, во всяком случае Иван Васильевич обожал их и считал именно так. Обожал не только телом, но и душой. На этом обеде именно они – в виде шампань-десерта – ярким фейерверком вкуса поставили точку.

А вот вина Иван Васильевич решил не пить, потому как и без него он полностью дошёл до кондиции, а чрезмерное расслабление на серьёзных переговорах недопустимо, и должно держаться в рамках.

Глаза его посоловели, круглое личико вспотело, а лысина заблестела от жира.

Пока продолжалась трапеза, её прерывали только глубокие вздохи с пожеланиями шеф-повару здравствовать и продолжать готовить так же прелестно, как и сегодня.

Третий сотрапезник, которого ему так и не представили, продолжал молчать и потягивал газировку с соком лайма и солью, что тоже показалось Ивану Васильевичу весьма странным. При таком выборе блюд пить кисло-солёную воду, пусть даже с пузырьками!

Дмитрий Николаевич, как будто заражённый этот молчанием, разговора почти не поддерживал, а в конце трапезы, когда со стола было всё убрано, молча достал из своего портфеля даже не пачку, а объемистую котлету денег. 1 000 портретов самых известных американских президентов.

И как славно, что Иван Васильевич уже ничего не ел, а то – как пить дать! – поперхнулся бы и поперхнулся бы сильно.

– Это вам, – два коротеньких слова, произнесённых почти шёпотом, в голове чиновника прокатились набатом, он даже оглянулся, не стоит ли кто за его спиной, поигрывая наручниками, желая тут же обустроить его в кандалы. Но сзади него по-прежнему была стена, и она была безучастна к откатам. То ли, потому что привыкла – здесь это происходило довольно часто. То ли, потому что была просто стеной.

Вихрь чувств пронёсся у него в голове, от – «наконец-то дождался», до – «что же мне за это будет». Но в короткий миг решил – вне зависимости от опасности просьбы – он готов, впрочем, к этому он был готов всегда.

– Премного благодарен, – сказал он это таким тоном, словно такие суммы ему по три раза на дню приносят, а он выбирает: брать и помогать или не брать и отсылать. – Чем обязан буду?

– Всего лишь помощь в одной бумажке – подписать её, и всё, – ему подвинули папочку и на неё положили стопочку купюр.

Двумя пальчиками, очень осторожно Иван Васильевич вытащил папочку из-под денег.

– Мне нужно только это, – чиновник указал взглядом на папку, а молчаливый как-то подсобрался и напрягся. – Пока – только это. Поработаю. И обязательно… – он посмотрел на холодноглазого. – Обязательно поможем. За остальным… Я пришлю своего человека. Только… Каждый из десяти этих документов упакуйте отдельно в непроницаемую упаковку. Ни для кого не проницаемую…

Надо сказать, что лично он деньги в руки никогда не брал. Для этого существовал водитель, который получал конверт и клал его в замечательно красивую железную коробку с надписью «Рафаэлло», предварительно переложив сами конфеты себе в пакетик – он их просто обожал, а их было столько, что хватало не только ему, но и дочурке с женой. В общем, начальник у него был просто золото!

Затем внутренние края крышечки коробочки он смазывал клеем, закрывал плотненько и клал в сумку с продуктами, поглубже, а когда они приезжали на хозяйскую дачу, относил пакет на кухню.

На кухне домработница разбирала продукты и баночку с конфетами ставила в шкаф, на верхнюю полку. Хозяина она считала хорошим человеком, но не лишённым странностей. Эти коробочки он берёг, как зеницу ока – запрещал открывать и дарить кому-либо, даже если их скапливалось много, при этом, если она брала что-то другое, пусть даже чёрную белужью икру, он смотрел на это сквозь пальцы и никогда не ругал её за это.

Никто на этой планете не знал, что же дальше происходили с баночками, скорее всего – и на других планетах тоже.

А происходило с ними вот что…

Коробочка должна была «вылежаться» неделю-другую, и если не происходило никаких катаклизмов – то есть к нему не приходили с обыском и понятыми – коробочка вскрывалась и проверялась на соответствие подарка. Причём хозяин её производил всё это за зарытой на задвижку дверью и в перчатках, поэтому на коробочках были чьи угодно отпечатки, но только не его. Затем коробочка снова запечатывалась и отправлялась в одно из пяти мест хранения таких «кондитерских изделий».

Иван Васильевич резонно считал, что хранить «все яйца в одной корзине» не стоит. Поэтому некоторые баночки лежали в ячейке банка, некоторые были спрятаны в саду, некоторые лежали под половицей на чердаке, а некоторые были даже закопаны в лесу, одни – близь Ленинградского шоссе, если в «Финку»^[27] придётся срочно ретироваться, другие – около трассы № 4, если придётся на юг сматываться.

При этой схеме доказать наличие взятки было невозможно. Конечно, водитель мог рассказать, где он брал пакеты, которые отвозил хозяину на дачу. Но мало ли что делал бестолковый водитель, когда его попросили всего лишь купить конфеты…

Может, стоило просить пакеты класть сразу в коробки и отдавать водителю уже запечатанные коробки?

Но тогда о необычной денежной таре станет известно многим, да и водителя придётся поменять. А делать этого не хотелось.

– Всё было очень приятно, но мне пора на службу. И – работать, работать… – важно произнёс чиновник.

Они попрощались, вернее, прощались только двое – Иван Васильевич и Дмитрий Николаевич, третий же – имя которого так и не было названо – продолжал наблюдать за происходящим, как бы говоря этим: «Пока всё идёт хорошо – я не вмешиваюсь, продолжайте так же, ведь моё вмешательство вам точно не понравится…».

Глава 11. Чиновник берёт заказ и теряет портфель. Портфель находит Ву и видит странные документы

«Сто процентов аванса… Это провокация…», – подумал чиновник, садясь в свой «Мерседес».

В том, что завтра он получит десять коробочек «Рафаэлло», он ничуть не сомневался, хотя стимул что-то делать исчез. Но тут вспомнилось лицо с холодными глазами, и мнение насчёт этого вопроса изменилось диаметрально – есть стимул, есть.

Отъехав на несколько кварталов от ресторана, он остановил машину – хотелось посмотреть на столь дорогой документ вне стен рабочего кабинета.

Если коротко, то сей документ гласил:

«Благотворительная организация «The Child in Time» из Санкт-Петербурга, штат Флорида, готова принять в этом американском городе тридцать ребят из разных детских домов Московской области для углублённого изучения английского языка, а так же – возможного продолжения обучения в Америке, а так же – возможного усыновления или удочерения их семьями из этой страны, с соблюдением всех правил и законов в связи с этим. По результатам тестирования, которые провели сотрудники русского филиала «The Child in Time», уже были отобрано тридцать два ребёнка…».

«Точно сказано – уже отобраны… Только у кого?», – мелькнула мысль.

В переводе же с русского от великого комбинатора на русский реальный это звучало так:

«Мы отобрали 32 ребёнка, которые нам понравились по критериям, которые вам знать не обязательно, мы забираем их туда, где они нам нужны, делать с ними мы будем что захотим, и назад они не вернуться никогда, даже если останутся живы, а это – тоже не факт…».

Такой жёсткий перевод Ивану Васильевичу подсказали всё те же 1 000 «президентов»^[28], которые в таком количестве не предлагались бы, если всё было так, как написано в этом замечательном письме.

И поняв всё это, Иван Васильевич…

Подписал бумагу!

Сердце при этом у него обливалось кровью, ах, да, не обливалось, потому как наличие этого органа у него существовало лишь в физиологическом смысле, хотя и это было под вопросом – вместо него вполне мог стоять калькулятор.

Ведь организмы чиновников ещё хорошо не изучены, и их поведение не всегда понятно, но всегда логично с точки зрения калькулятора и банковской ячейки. Трансформация из обычного человека в чиновника остаётся загадкой для современной науки. Причём – данная трансформация происходит далеко не у всех. Некоторые, заняв чиновничье место – как ни странно! – так и остаются людьми. Правда, процент таких неизвестен в связи со сложностью выявления кто есть кто…

И ещё…

Иван Васильевич всё же был маньяком. Нет, не таким, как в фильмах – со страшным оскалом, сумасшедшим взглядом, получающим удовольствие от убийств – аккуратненький чиновник, одним росчерком пера могущий обречь десятки детей на смерть или даже хуже, он был даже страшнее.

С маньяком, в общеупотребительном смысле этого слова, у него было много общего – желание иметь для себя то или другое удовольствие вне всяких моральных рамок. Вне всяческой зависимости от того, чем расплачивались другие люди за их удовольствия. И неизвестно, кто из них был хуже: убивающий своими руками или убивающий своим пером.

Все бумаги он подписал, и в полном блаженстве предался размышлениям: «На приличный дом где-нибудь в Испании теперь ему хватит. Не дворец – на дворец не хватит, а хотелось бы, ох, как хотелось бы! Так, может, эти бумажки – не последние? Может, будут ещё?», – видимо, в детстве ему книжка о золотой рыбке в руки не попадалась, поэтому о последствиях возрастающих желаний он как-то не думал. – «Яхточку тоже не помешает, к домику-то…».

В бумажках его интересовало только одно: удастся ли выкрутиться и не загреметь в места не столь отдалённые – хотя бумаги были составлены так грамотно, что их криминальную составляющую Иван Васильевич со своим «чиновничьим нюхом» посчитал просто мизерной. Всё остальное его не волновало от слова «совсем». В том числе: какие будут последствия для тех, кто указывался в этих бумажках. Это ведь будет где-то и с кем-то.

В состоянии такого эйфорического настроения он решил побаловать себя бокалом вина, но обязательно – хорошего, от которого стоически отказался на встрече. Пожалуй, «Пушкин» подойдёт для того, чтобы это сделать.

Машину пришлось оставить далеко, однако пройтись в такой день было просто одно удовольствие!

Он шёл и опять размышлял: «Прекрасная погода, прекрасная прогулка… Спешить на службу не буду. Пускай подож…», – докончить свою мысль он не успел – руку Ивана Васильевича что-то сильно дёрнуло, и из неё какая-то неведомая сила буквально вырвала портфель.

Растерянный чиновник только и увидел уносящегося вдаль мотоциклиста со своим портфелем.

– Невиданно! Италия какая-то! – произнёс Иван Васильевич, скорее испугавшись от неожиданности, чем огорчившись.

Конечно, сам портфель был не из дешёвых, но «Hermes Birkin Ginza Tanaka Bag»^[29] ему по рангу не полагался, а дразнить гусей, то есть своих сослуживцев, он привычки не имел, да и денег таких у него не водилось, поэтому это был всего лишь «Brioni»^[30]. Его, конечно, тоже было жалко, но грядущие перспективы затмевали эту неприятность. В портфеле ничего важного не было, только…

Документы, которые он только что подписал в машине…

Но и это не страшно, подписанный пакет документов он обещал выдать через неделю. Мог бы и сегодня, но его опыт подсказал взять время про запас. И это пригодилось уже сейчас.

Через час после встречи звонить и говорить, что документы потеряны – явно не комильфо, да и такое может натолкнуть другую сторону на некие сомнения. То ли дело дней через шесть сообщить им об этом, да ещё и сославшись на тупых исполнителей, которые при проходе бумаг через инстанции затеряли их где-то. Да и немного задержать подписание документов – это просто хороший тон чиновничьих правил!

Поэтому – бокал вина не отменяется.

И бодрым шагом, полный приятных предчувствий он зашагал к ресторану, который почему-то назывался кафе.

* * *

Мотоворишки, радостно смеясь, на какое-то время расслабились: то ли предчувствие денег – всё же портфели «Brioni» даже в Москве, в этом Понто-граде, на земле не валяются и даже пустые считаются хорошей добычей – то ли из-за опасности быть пойманными, но скорость на повороте они не рассчитали и, выезжая на Тверскую, понеслись прямо в бок серебристому красавцу «Ягуару».

Выхода у них было два…

Первый – въехать в дорогой коллекционный автомобиль со всеми вытекающими: оплата ремонта, и это в лучшем случае – без оплаты протезирования челюстей, рук и ног после встречи с охраной хозяина авто. Хотя, если милиция их задержит – нечасто голодранцы на мотоцикле имеют портфели «Brioni» – затем «обезьянник», срок и опять-таки протезирование, только теперь после встречи с охранниками хозяина портфеля.

Второй – положить мотоцикл на бок, постараться не переломать ноги и въехать его колёсами в колёса машины. При этом ущерб машине может быть минимальным.

Следуя второму варианту, мотоцикл лёг на асфальт боком и со страшным скрежетом понёсся по нему. Удар был ощутимый, но действительно пришёлся в колесо авто, которое продолжило ехать, оставив горе-воров позади, что дало им время встать, запрыгнуть на мотоцикл и, лавируя среди машин, исчезнуть вдали.

«Ягуар» остановился и из него вышел…

Ву.

Осмотрев машину и не найдя особых повреждений, он уже, было, собрался продолжить свой путь, как увидел на обочине портфель. Ребята так спешили унести ноги, что впопыхах забыли его. Да оно и понятно – было не до него.

Он взял портфель – странная вещица для обочины, даже для этой улицы.

Он посмотрел вокруг – никого, кто бы мог швыряться на Тверской такими вещами.

Разве что бомбочка там…

Машинка нужная проезжает мимо, кнопочку нажал и…

Бух – и ни машинки, ни того, кто ехал в машинке.

Но помещать её в столь приметную вещицу было неразумно – ей бы тут же «приделали ноги», и взорвалась бомбочка где-нибудь в подворотне.

И Ву взял «потеряшку».

Пробежав взглядом содержимое портфеля – вдруг найдётся, какая информация о хозяине? – его взгляд остановился на одном документе…

Слова: «дети», «детдом», «Санкт-Петербург», «Америка»…

Детей у него не было – как, впрочем, и жены, во всяком случае пока – но детвору он обожал, умел найти с ними общий язык, и это был не только опыт общения с детьми-актёрами на съёмочной площадке.

Именно поэтому он повнимательней прочитал первую страницу весьма странной бумаги.

Она почему-то заинтересовала его: там для детей-сирот описывались условия как в сказке, но направлялся документ вовсе не в сказочную организацию.

– Может, найти это самого Клюквина И. В. – подумал вслух Ву. – Вернуть его утерянную собственность, а в награду попросить объяснить этот документ, может, сказки действительно сбываются.

Но сначала внимательно прочитать его полностью. И лучше это сделать, сидя за столом, и желательно, чтобы на столе было что-нибудь съестное – Ву сильно проголодался и хотел сочетать полезное с полезным. Для этого кафе «Пушкин» вполне подходило, благо, оно было недалеко.

А всего в метрах ста от происшествия шагал Иван Васильевич. Шум аварии он слышал, но был не любопытен в таких ситуациях, поэтому уже свернул к «Пушкину», которое кафе.

Перефразируя знаменитую фразу об Аннушке и её масле^[31] можно было сказать:

– Ву уже поднял портфель и не только поднял, но уже и посмотрел, что там внутри, и забрал его с собой.

Насколько по-другому сложилась бы жизнь Ивана Васильевича, будь он человеком в меру любопытствующим, а посему, кроме аварии, рассмотрел бы он свой злосчастный портфель и забрал бы его.

И остался бы незнаком с человеком, вышедшим из «Ягуара», который в дальнейшем…

Впрочем, ведь это будет только в дальнейшем…

Глава 12. Встреча в «Пушкине». Ву отдаёт портфель и получает взамен подозрение

Усевшись поудобнее, Ву стал выбирать себе еду. Он не относился к мужчинам, которые кричат официанту: «Что-нибудь придумай там…», – и в лучшем случае добавляют. – «И селёдочки, селёдочки с лучком…».

Хотя блюдо может быть и другое, но неизменным остаётся лишь то, что конкретно желаемое блюдо – всего лишь одно, а остальное – на страх и риск официанта, но…

Обычно такой заказ сопровождается большим количеством горячительного, и до гурманства дело не доходит. И любая еда превращается в закуску.

Режиссёр не был капризным в еде – он был избирательным. И всегда по своим внутренним ощущениям проверял, что именно хочется, и именно – в этот момент. До того, чтобы относится к еде, как к топливу организма – чем собственно она и является, если бы не желание всех делающих еду сделать её как можно вкуснее и получить больше удовольствия, вспомним, хотя бы римлян с их гусиными пёрышками, или продать её побольше, чтобы получить денежек побольше, пренебрегая другими её качествами, например: полезностью оной – он пока не дошёл. Но и загружать в себя всё без разбора – тоже привычки давно уже не имел. А поскольку он зашёл подкрепиться, а не остаться здесь пировать, то заказал козий сыр печёный да пельмешки с грибами, а вот морса взял два: черносмородиновый, чтобы перед едой его употребить, и клюквенный – чтобы трапезу эту им закончить.

Выяснить телефон секретаря хозяина портфеля было делом нескольких минут – он был в рабочих документах из этого же портфеля, оставалось только позвонить.

– День добрый, мне хотелось бы услышать Ивана Васильевича или кого-то из его ближайших помощников.

– Добрый день. Помощник Ивана Васильевича – Анастасия. Если Вы представитесь и изложите суть вашего дела, я постараюсь вам помочь.

– Владимир Вуалов, а дело у меня простое и для вашего шефа весьма приятное: мною найден портфель, который с большой вероятностью принадлежит ему, и я горю желанием вернуть пропажу хозяину.

– Вы меня простите… Вы не тот мастер интересных фильмов? – заинтересовалась секретарь.

– Он самый, но к данному делу это никак не относится. Это – не сценарный розыгрыш, а просто стечение обстоятельств.

На том конце трубки деловая секретарша моментально превратилась в девчонку-фанатку, которой удалось пообщаться с кумиром. Она, затараторив о его фильмах уже не с заученными интонациями и фразами помощника руководителя, совсем забыла о теме разговора.

Ву с трудом удалось прервать её тираду.

– Давайте сделаем так: с вами мы встретимся на неделе и поговорим об искусстве синематографа. А сейчас свяжитесь с шефом и сообщите, что я обедаю в «Пушкине», и если он в течение часа сюда подъедет – будет замечательно. Если не сможет, то затем – я на Мосфильм, там и оставлю портфель.

– Сейчас свяжусь… – голос похолодел до абсолютного нуля градусов.

Девушка расценила «встретимся на неделе», как вежливое отсылание её куда подальше.

Ву понял это и решил поправить ситуацию – вдруг ему захочется узнать о владельце странного документа побольше. А от кого можно узнать, как не от секретаря?

– Если наша встреча будет завтра, после восьми вечера – это удобно? И номер вашего телефона, пожалуйста. Я обязательно позвоню, но если вы – нет, теперь уже ты – дашь мой номер хоть одной живой душе, то клянусь: в следующем фильме самый гадкий персонаж будет иметь не только твоё имя, но и твою фамилию.

В его телефоне зазвенел серебряный колокольчик, хотя нет – это был девичий смех.

– Слушаю и повинуюсь, но на «ты» нам переходить ещё рано. Даже несмотря на ваши успехи в кинематографе.

– Вообще то – слушаюсь.

– Слушаюсь и повинуюсь – это тавтология. Вот представьте: я и слушаюсь, и повинуюсь, но не слушаю вас.

– Всё, всё… Звоню шефу, но номер его мобильного дать не могу – сразу уволит, не посмотрит даже кому дала.

Первый морсик был выпит, и Ву решил ещё раз посмотреть на бумаги. А потом – ещё и сфотографировал их на свой телефон.

Козий сыр и звонок телефона произошли почти одновременно.

Голос в трубке был мужской и незнакомый.

– Господин Вуалов?

– Он самый, – звук в трубке был необычный, как бы с эхом, такое бывает, если звонивший находится рядом.

Подняв глаза от бумаг, режиссёр увидел, что артикуляция сидящего в дальнем углу мужчины и говорящего по телефону полностью повторяет то, что ему слышно.

– Позвольте представиться: Иван Васильевич – человек поднялся и направился к его столику, видимо, он тоже просчитал ситуацию.

На лице чиновника читалось явное облегчение.

– Извините, но портфель пришлось вскрыть, иначе хозяина не найти, – объяснил Ву подошедшему человеку.

– Сколько я вам обязан? – спросил этот некто Клюквин.

– Плохая шутка, потому как – не смешная. А вот фраза «чем буду обязан» – вполне подойдёт. При съёмках разные вопросы возникают, и помощь властных структур никогда лишней не бывает. Да, может, и я ещё чем смогу помочь. Вот вижу: тут у вас детки в американский Питер собрались, а у меня там есть коллега, может приглядеть – как там и что. И вам спокойнее будет.

– Поверьте, я нисколько не хотел вас обидеть. Просто, наверное, такая быстрая находка пропажи несколько сбила меня с толку.

– И Вы решили проверить, а не подрабатывает ли режиссёр между съёмками таким образом? Возьмёт деньги – точно в доле.

– Как говаривал один персонаж – «Я дико извиняюсь»^[32]. И готов оказать любую посильную помощь для рождения очередного вашего шедевра… – тут он сделал маленькую паузу, как будто ещё раз прокручивая в голове ту фразу, которая для него очень важна, и Ву это заметил. – А насчёт детей… Спасибо, там очень всё хорошо.

И эта последняя фраза Ву не понравилась, то ли её тон, то ли испуг, проскользнувший в глазах собеседника, то ли фразеологическая нестыковка – «там очень всё хорошо»… Слово «очень» или было лишним, или не на своём месте. «Там всё очень хорошо» – звучало бы более естественно. Что это: внезапно появившееся косноязычие или признак тревоги?

Далее беседа как-то скомкалась, и счастливый обладатель чемоданчика, так внезапно возвратившегося к хозяину, поспешил откланяться, и как-то уж сильно поспешил. Он даже не стал допивать своё вино, а спешно покинул заведение.

Ву задумался и взял телефон:

– Кот, тут странности какие-то, помощь твоя нужна, я скину фото документов, посмотри их и скажи своё мнение, может, у меня паранойя. И выясни: из каких детских домов дети из списка, и когда их будут забирать в «счастливое будущее». Только надо это тихо сделать, потому как если я прав – спугнём.

– И конечно, всё нужно было ещё вчера. Про счастливое будущее, это ты о чём?

– Ты правильно догадался, как говорится, промедление смерти подобно. Для детей ведь стараюсь, ну и если всё получится, то тебе – грамота.

– Кабы грамоты можно на премии менять! Не знал бы, куда деньги девать! Хорошо, постараюсь! – грустно заметил майор.

– «Стараться» – глагол бездействия, а вот «сделаю» – глагол действия.

– Сделаю! – буркнул Кот и отключился.

«Вот так на ровном месте получить вопросик…», – подумал Ву – «Что со мной не так? Я ведь не решало какой-то. Впрочем, может, это действительно просто паранойя».

Но внутри он уже знал, что это не так. И опасения его не напрасны. Он только не знал, к чему приведёт его эта невинная находка.

Глава 13. Настя в гостях у Ву в наручниках

К круглой калитке в высоком заборе плавно подрулила машина. Из неё вышла стройная девушка с большими карими глазами и ярко-рыжими волосами. Лёгкая и какая-то воздушная. На ней было сильно расклёшенное платье кремового цвета в крупный чёрный горошек чуть ниже колен, в стиле «а-ля пятидесятые». И белые туфли-лодочки на среднем каблуке. И совершенно удивительно милое лицо, на котором было написано что-то хорошее, и безусловно, в цензурных выражениях.

«Добро пожаловать к хоббитам^[33]…», – подумало это прелестное создание.

Ей вспомнилась другая дверь, которая вела в хижину Бильбо Бэггинса^[34]. Хотя режиссёрам и так выпендриваться не возбраняется. Но надо признаться, определённый настрой она производила. Это как повесить объявление – «Осторожно! Дверь в другой мир!».

Действительно, режиссёр не обманул и пригласил помощника господина потерявшего-нашедшего свой портфель, по имени Анастасия, в гости очень быстро. Она тоже очень быстро согласилась, несмотря на то, что на первое свидание самой ехать к ухажёру – да ещё и к нему домой! – было абсолютно не в её правилах. Но это было вроде как и не свидание, а господин Вуалов – не ухажёр. Просто приехать, чтобы посмотреть на жизнь кумира – совсем другое дело.

Как только гостья подошла к двери, замок щёлкнул, и она медленно открылась, но Бильбо Бэггинса за ней не оказалось, хотя хоббит – как казалось ей – был бы очень уместен здесь в качестве принимающей стороны, но, как видно, в комплект с экзотической калиткой он не входил.

За дверью был сад или парк. Вся площадь перед домом была замощена булыжником. Его не было только вокруг деревьев, которыми было заполнено всё пространство, их было много, и они мерцали светом, который падал на них с разных сторон, играя листвой.

Камни, деревья, свет – всё это создавало удивительную живую картину. Немного фантастическую, немного сказочную, но в целом, удивительную.

Архитектура дома была из новомодных: кубики с большим количеством стекла. Белые кубики в буйстве красок, выглядели эффектно.

На ступенях стоял хозяин в проёме гостеприимно открытой двери. На нём были светлые холщёвые брюки, просторная рубашка и…

Наручники…

Обычные милицейские наручники.

Он улыбался доброй, открытой улыбкой, которая не очень вязалась с данным аксессуаром. Такой радостный каторжанин, которому разрешили свидание. На гостью он не просто посмотрел, а засмотрелся. Повеяло свежим, хрупким и необычным. Её наряд удивительно подходил ей, а на фоне его стеклокубического дома она смотрелась гостьей из прошлого.

– Не рано для таких аксессуаров? Мы ведь едва знакомы… – задумчиво произнесла Настя.

Она абсолютно не была шокирована. Приключений так не хватало ей в её размеренной и скучноватой жизни. От поклонников отбоя, конечно, не было. Кино, театр, а иногда – кинотеатр. Прогулки, разговоры, разной степени неинтересности…

Подруги сетовали:

– Чего ты хочешь? Прынца на белом «Мерседесе»? Из десяти ближайших выбрать не можешь?

Настя и сама не могла объяснить, но точно знала, если такой появится – она сразу это поймёт.

А вот тут, как видно, скучно не будет. Принц в наличии и даже уже стреножен.

– Не рванули обратно к калитке – уже хорошо. И с юмором – ещё лучше, – насмешливо произнёс режиссёр.

– Ну… Ведь судя по вашему телу, вы достаточно быстры, и мешковатая одежда не может скрыть этого. Во всяком случае – от меня. Так что я реально рвануть-то смогу, но успех – при моих десятисантиметровых каблуках! – просто невозможен, – Настя улыбалась и была спокойна, но подниматься по ступенькам – а уж тем более входить в дверь – не спешила.

– Это единственная причина?

– Конечно же нет! Вы – талантливы, а значит – неординарны, а так же предупредили меня по телефону, что сегодняшний вечер будет посвящён неким упражнениям, которые, впрочем, не помешают нам полноценно пообщаться. И всё же я буду рада, если разные необычности ограничатся этими железками. Во всяком случае – пока.

– Договорились. Совсем не хотел поражать вас какой-то эксцентричностью. Но режим – есть режим. И я стараюсь не пропускать свои тренировки. Просто познание мира – как внутреннего, так и внешнего – требует определённых, так сказать, жертв. Наручники влияют не только на ограничение движения, но и сильно угнетают психологически. Первое время.

– И чтобы исключить это влияние, вы тренируетесь?

– И да, и нет. Моя личная тренировка тоже имеет место, но я ведь снимаю людей, которые по сюжету оказываются в таком положении. Как я могу это сделать достоверно, если понятия не имею – каково находиться в кандалах?

– Сильно! Вот теперь более понятно. Нелегко даётся реализм событий. Ну что ж, пойдёмте, покажете – каково это, свидание в кандалах.

На удивление в этом кубе хай-тэка^[35] кухня была скорее в готическом стиле – старый морёный дуб и натуральный камень. Не помпезная, а какая-то душевная. Видно было, что её любят и часто пользуются ей.

– Кухня для ужина вампира? – Насте всё ещё было слегка не по себе, и она попыталась пошутить.

– Настенька, нельзя обижать мою любимую. Она хоть и неживая, в общем разумении, но всё понимает.

Поймав, её удивлённый взгляд, он добавил:

– Это мой Учитель мне объяснил, что есть вещи с душой, и обращаться с ними надо тоже с душой. Кухня – это сердце дома.

– А я думала – желудок.

– Вот вы опять… Где больше всего времени люди проводят в общении?

– В столовой, в спальне – у всех по-разному… – девушке начинало нравиться столь необычное начало общения.

– Правильно. И если столовая отдалена от кухни, значит…

– Кто-то ест в ней, а кто-то – готовит на кухне.

– Именно. И люди там делятся на две группы: причастных к волшебству создания еды, и тех, кому уготована лишь участь поедания.

Настя рассмеялась:

– Как вы всё перевернули… То есть кухарка Дарья Петровна – волшебница, а профессор Преображенский^[36] – заурядный поедальщик.

– Немного не так… Филипп Филиппович знал толк в поедании, и слово заурядный к нему явно не подходит. Ведь он владеет другой магией – излечения людей.

– Волшебство, магия… Где всё это в нашей жизни?

– Везде! Любое очень хорошо сделанное дело обязательно содержит всё это. В простом обиходе выражается фразой: «Как же он это сделал?». Взять вот меня: когда смотрю на картины Рериха, Шишкина, то не могу даже представить, как тысячами мазками можно создать такую реальность. А громадные картины, например – «Среди волн» Айвазовского или «Явление Христа народу» Иванова. Каким образом им удавалось соблюсти даже просто пропорции? Не говоря уже об остальном.

– А Малевич^[37]?

– А это – уже другой мир. И я предлагаю всё же перейти к таинству приготовления еды. Салатик? Нет возражений?

– И пиццу? Всё уже заказано и доставлено?

– Безусловно, если я хотел бы вас обидеть, я именно так бы и сделал. Но… Еда должна быть приготовлена с любовью и самим хозяином, основываясь на его принципах и идеологии питания и жизни. Только через такую еду можно познать того, с кем преламливаешь хлеб.

– Даже если у хозяина связаны руки?

– Только – если спереди. И глаза должны быть свободны. Хотя в дальнейшем хочется попробовать и с этими ограничениями.

И Ву, не откладывая, пошёл на кухню, где напротив просторного рабочего стола с целой коллекцией ножей стояло шикарное кресло.

Глава 14. Гурмэ-театр в кандалах для прекрасной дамы

– Прошу вас в первый ряд. Я пофантазирую на тему еды при помощи ножей, то есть для вас постараюсь сделать какое-нибудь действо. Хочу согласовать меню нашего обоюдного познания: салат, я думаю, будет прост, только вот помидоры обязательно должны быть зрелыми и сладковатыми на вкус. И не будем крошить в него всю зелень, которая есть в доме, вернее – это можно делать, но не в формате нашего меню и нашей встречи.

Насте очень хотелось посмотреть, как шинкуются овощи со связанными руками, особенно – как нож будет гоняться по всему столу за круглым помидором, поскольку его-то надо держать и резать, а для этого две руки просто необходимы.

Но для хозяина кухни и это не оказалось проблемой. Движения его были плавные и точные, казалось, что это обычное дело – жить с одной рукой, но с двумя кистями.

Вымыв помидор, он положил его на доску, небольшим тонким ножом приколов его к ней точно посередине, затем издал барабанную дробь большущим ножом, который развалил помидорку на равные пластины, сначала – с одной стороны, а затем – и с другой. И так, прикалывая овощи вторым ножом, который вполне заменял вторую руку, он довольно быстро наполнил миску красиво нарезанными овощами. На столе остался лишь большой пучок кинзы, который тут же был придавлен вилкой, которая в свою очередь была приколота двумя ножами. Получились своеобразные тиски, которые зажали пряную зелень.

– Вот если укроп покрошить в порошок – это здорово, а кинза требует крупной нарезки, рукколу^[38] лучше вообще не резать, хвостики пообрезать – и всё.

– И как часто вы проводите такие показательные выступления? Судя по сноровке, без наручников вы не готовите, – спросила Настя.

– Только для себя и очень близких друзей.

– Как-то странно для меня так быстро попасть в эту категорию.

– Сам удивляюсь. Но – продолжим… Хлеб – удивительный продукт, правда, сильно испорченный технологиями, а вернее – коммерцией. Мы же вернёмся к истокам – грубая мука и кислушка, правда, добавим побольше семечек и сухих трав, лучше каких-нибудь ярких – набор аджика, думаю, подойдёт, а вот соли мы не дадим контролировать наш вкус. Чтобы ускорить процесс – буханочка уже в духовке. Получится она не такая красивая, как магазинная, да только, вкусная и полезная.

– Без соли? И что есть «кислушка»? – Настя включилась в процесс познавания и засыпа́ла лектора вопросами.

– Соли будет вполне достаточно в оливках, сыре и других солениях-квашениях, вот там без неё не обойтись. А кислушка – это когда молоко скисло без добавления дрожжей, корочек хлеба или каких-нибудь химикатов. Вы спрашивайте, спрашивайте… Люди ведь уверены, что в магазинах продаётся только съедобное.

– А это не так? Там что, и яды на полках лежат? – ей становилось безумно интересно в этом театре-ресторане с элементами академической лекции.

– Безусловно, только это яды отложенного действия, имеющие тенденцию накапливаться со временем. Но давайте эту часть обзора отложим на следующий раз.

– Вы уверены, что он будет?

– Не вижу препятствий с моей стороны. Вы – чертовски привлекательны, я – обаятелен, так что встреча у амбара – неизбежна!^[39]

– Это просто цитата из фильма или…

– Или. Давайте просто оставим «или», а я продолжу… Сыра возьмём нескольких сортов, попробую предложить из любимого – пармезан, люблю его не тёртым есть, а прямо ломтиками, как и все остальные сорта, Вроде и не знаем мы, что его трут и используют почти как приправу. В противовес его насыщенному и яркому вкусу – нежнейший, вы думали – бри? Нет, адыгейский, мне его друзья присылают, и могу открыть вам страшный секрет: адыгейский сыр хорош, только если его сделали в Адыгее. Чтобы не сводить наши рецепторы с ума, ограничимся только тремя, а третьим будет индийский сыр с добавлением чёрного перца, но не сушенного, а свежего, и – прямо на веточке… Оливки с маслинами. Тут тоже есть нюанс. Более известны они в разных маринадах и конечно же с разным набором консервантов. В таком варианте их срок хранения почти вечный. В Греции – и отчасти в Турции – их и солят, и вялят, и продают без рассола, вкус даже слишком насыщенный, но это как раз и есть настоящие маслины. Не отдавшие ни грамма своего вкуса жидкости, в которой их хранят. А пить будем Красное терпкое вино, достаточно демократичное, хорошо подходящее для дружеского сближения, но не из-за обилия градусов, а из-за отсутствия условностей, которые неизбежно возникают при распитии столетних вин – то ли хозяин так уважает своего гостя, то ли хочет показать своё превосходство и богатство.

– Какое, сухое? – переспросила Настя.

– Конечно. Лично для меня вино бывает – как и осетрина – только в одном виде. Когда оно состоит только из одного компонента – сока винограда, без всяких добавлений.

– А осетрина? Тоже без добавлений? – Настя рассмеялась, крылатую фразу Воланда она безусловно поняла.^[40]

– Осетрина, как известно, бывает только одной свежести – первой, а вино только сухим. Но это только для меня, и тут, безусловно, мнения могут быть разными.

– На ваших дегустациях несчастных случаев не было? – не удержалась от некоего сарказма девушка.

– До сих пор – нет. А что, есть какие-то аллергии или противопоказания?

– Я, конечно, прошу прощения, но… А до меня никто слюной не захлебнулся? Потому что если мы в ближайшие десять – ну хорошо, в двадцать – секунд, не приступим к следующему этапу, то есть – к поеданию, последствия – во всяком случае для меня – будут фатальные.

– Извините, заготовился совсем, надо было хоть бокал вина вам предложить. Всё же ограничение свободы рук меняет не только поведение, но и сознание. Есть предложение сделать это на свежем воздухе.

На громадный поднос всё выше описанное поместилось без труда и вскоре расположилось на веранде, где стоял стол, столешница которого была набрана из красивых камней. А прямо в середине неё находилась медная ёмкость, в которой мерцали угли, и не только мерцали – от них шёл жар, о который вполне можно погреть руки и даже не потому, что было холодно, а потому, что это было приятно и уютно. Вокруг этого уголка расположились деревья – не вековые и не громадные, но густые и создающие плотную стену.

А вот та стена, обычно существующая на первом знакомстве между мужчиной и женщиной, просто рухнула ещё где-то между знакомством с маслинами и вином.

Настя уже чувствовала себя абсолютно комфортно, прямо как на даче у давнишних друзей. И человек, сидевший напротив, стал ей сильно симпатичен, а то, что он был в наручниках – ну так некоторые без ножа едят – и ничего.

– У вас прелестный дом, а парк – так просто чудо! Но самое главное – ничего лишнего, никакой показухи. Сначала комплектация кухни мне показалась чрезмерной, но увидев, как вы готовите, стало понятно – зачем все эти штучки. Я даже названий большинства не знаю – не готовлю вообще, ведь для этого есть общепит.

– Где столуется девушка в Москве?

– Я в районе Проспекта Мира живу, в замечательном доме с замечательными людьми – этажом ниже меня… Впрочем, не буду хвастаться фамилиями. Как понимаете, выбор в том районе на любой вкус: сегодня «хачапури», завтра – «утка по-пекински». А у вас абсолютно простая еда, ну или почти простая, во всяком случае – без понтов, а всё действо – прямо королевский ужин.

– Так уж повелось, что в нынешнее время в основном принято удивлять не талантом и вкусом, а возможностями, то есть – деньгами. Ну не ест гость устриц! Так они же специальным самолётом из Франции доставлены и не какая-нибудь «марокканская касабланка», а «белон» или «прат-ар-кум». Как не затолкать в него несколько штучек, чтобы он в очередной раз понял, что не его это. И на селёдочку с неострым лучком, нарезанного, аккуратненькими колечками да с душистым маслицем, он никогда не променяет! А если в селёдочке ещё икорка попадётся! Ну да, блюдо это менее благо-ароматно, чем чёрная икра с лимончиком. Так привыкли мы к нему! А к устрицам – ещё привыкать и привыкать! Только надо ли? Но положение обязывает, и гость буквально вдавливает их в себя. – Настя залилась смехом, лёгким, звонким, какой бывает только у человека, не глубоко погружённого в житейские проблемы, а витающим над ними. А Ву продолжал. – Так вот и говорит он: «Сегодня «белон» мне показались гораздо лучше, очень уж хорош привкус океана…». Вроде он откушивал его когда – этот океан.

– Вы-то сами их кушаете?

– И селёдочку, и устриц люблю сильно. Ем регулярно. Только в разных местах. Хотя иногда хороший вкус и деньги только дополняют друг друга. Помните, как команда помощников готовила пляж к приезду своего шефа? Поменяли всю гальку, волны, птиц над океаном, даже облака сделали по его вкусу, денег за это отвалили – кучу. Приехал он на пляж, посмотрел и говорит помощникам: «Вот такую красоту ни за какие деньги не купишь…», – и когда девушка отсмеялась, Ву умело перевёл разговор. – А как вам ваш шеф?

– Вполне человечий индивид. Работой не заваливает, не пристаёт, что ещё надо секретарю с хорошей зарплатой? – беззаботно ответила Настя.

– И всё, без недостатков? Замечательный человек… В футляре…

– Только вам, без передачи: он не жадный, но деньги очень любит.

– Покажите, покажите мне!

– Кого? – удивилась девушка.

– Того, кто их не любит… – Ву не давал бокалу гостьи пустовать.

Вино, хоть и было терпкое и очень насыщенное, пилось легко.

– Попробую объяснить… Понимаете разницу между человеком, желающим женщину, и человеком, который ради этого готов убивать. Так вот, ради денег он пойдёт абсолютно на всё, лишь бы куш был значимый, – на последнем слове Настя осеклась. – Вино у вас коварное, я начала уже выкладывать вам вещи, которые не стоит говорить. Пожалуй, я домой поеду. Сейчас только такси вызову. За руль в таком состоянии мне явно нельзя.

– Не надо, оно уже дожидается вас.

– И как долго?

– С начала нашего знакомства.

– Чтобы быстрей от меня избавиться?

– Девушка должна знать, что может уйти в любой момент и не ждать возле ворот надоедливого ухажёра в темноте средство передвижения, а уж тем более – садиться за руль после пары бокалов вина.

– А я этого ведь не знала…

– Так и уходить не собирались, несмотря на необычного хозяина, скорее всего наручники вас только больше успокоили. Что он может в них сотворить непотребного?

– Почему-то мне кажется, что в них для кого-то вы не менее опасны.

– Во всяком случае – не для тебя.

– Мы перешли на «ты»? Вот теперь я не против. Пока! И спасибо за фантастический вечер! – она села в машину, обратив внимание, что её авто уже стоит в просторном гараже, и ворота в нём открыты, чтобы она увидела его и не беспокоилась о его сохранности.

«И тут предусмотрел, чтобы я не волновалась, хотя никого постороннего не было видно, кто же туда её поставил?», – подумала девушка и как известная героиня в известном фильме закончила вслух:

– Но об этом я подумаю завтра…^{title="">[41]}

Такси почти неслышно катилось по шоссе.

«По шоссе. По шоссе… Домой. Домой…», – мысли в голове были короткие и всё время повторялись.

И Настя уснула.

Глава 15. Настины приключения. И снова Ву

Такси быстро преодолело расстояние до Москвы без остановок, но в городе оно стало тормозить на светофорах, и Настя проснулась.

За окном мелькали ночные улицы, одетые в гирлянды огней. Беленькие, жёлтенькие, и даже красненькие, зелёненькие и синенькие, складываясь в причудливый калейдоскоп, который кружил голову всем обитателям этого города.

И сквозь этот калейдоскоп Настя увидела, что едет не туда. Конечно, в Москве всегда можно найти несколько дорог в пункт назначения. Но всё же ехать долго в противоположную сторону – не рекомендуется.

– Через сколько приедем? – спросила Настя у водителя.

– Скоро.

– А куда?

– Увидите.

– Забавный ответ для таксиста. Это мой ухажёр устроил?

– Едем, ждём…

– Познавательно… – тут Настя вытащила телефон и набрала номер режиссёра.

Машина резко затормозила, её бросило на передние сидения, и твёрдая рука водителя вырвала телефон.

– Лучше – не надо! – приказал он и добавил с нажимом. – Пожалуйста.

Действительно, минут через десять такси припарковалось возле ресторана.

– Вас ждут, я провожу.

– Спасибо, я – домой, – не согласилась девушка.

– Всё будет хорошо. С вами просто хотят поговорить. И это – обязательно.

– Вы не на телеграфе работаете? Такая экономия слов! – язвительно буркнула Настя, но решила всё же посмотреть на столь необычное продолжение своего вечера, тем более что вариантов выбора не было совсем…

Приличный ресторан в приличном месте. Хорошая восточная кухня. И небольшой отдельный зальчик, в котором сидели два человека.

Настя быстро окинула их взглядом: «Один мягкий и липкий – пусть будет Пластилин, другой с холодными рыбьими глазами, опасный – будет Мурена…».

– Анастасия Александровна, присаживайтесь, пожалуйста, – Пластилин накинул на лицо улыбку.

– Сначала два раза спасибо.

– Почему два?

– Один – за то, что мешок на голову не надевали, второй – за то, что пригласили. Так здорово вместо дома оказаться в компании незнакомых людей, непонятно почему и непонятно зачем… – страха у неё не было, только раздражение.

– Приносим вам свои извинения. Но бизнес есть бизнес. Дело небольшое, но очень выгодное. Нас интересует один документ, который лежит на подпись у вашего шефа.

Поймав взгляд Насти, Пластилин всплеснул руками, это должно было означать крайнее удивление.

– О боже! Мы сегодня производим плохое впечатление. Конечно же, нет! Мы просто хотим простимулировать ваше рвение в работе и никакого криминала. Сделайте так, чтобы он был подписан в ближайшие дни, и держите нас в курсе дела по всем событиям. И всё. Сумму вашего участия, включая сегодняшние неудобства, можете назвать сами. Да, кстати, документ легко узнаете по его «шапке», там будет такое название – «Благотворительный фонд «Child in Time».

– Сколько можно подумать?

– Да думайте сколько угодно, Хоть целую минуту, – вроде как пошутил Пластилин.

И всё бы это выглядело действительно шуткой, если бы не взгляд того, которого она назвала Муреной – он был совершенно нешуточный.

Тут из холла донёсся разговор:

– Вы извините, там занято, пожалуйста, не ходите туда… – голос администратора ресторана приближался и…

На пороге появился Ву собственной персоной, слегка пьяный или желающий таким казаться.

Глава 16. Очередное похищение Насти

С радостной улыбкой Ву произнёс:

– Любимая, ну наконец-то я тебя нашёл! Нам пора, мы опаздываем. Господа, господа, дико извиняюсь… – режиссёр сгрёб Настю в охапку и крепко поцеловал её в губы. – Всё, всё убегаем… – и быстро схватив Настю за руку, он выбежал из зала.

Бездействие двоих похитителей можно было объяснить только минутной растерянностей из-за такой наглости. И её хватило на то, чтобы парочка выбежала из ресторана и прыгнула в машину, в которую сразу впряглись все её триста одиннадцать лошадей. Она зарычала, как может рычать только «Ягуар», и прыгнула в темноту…

– И что это было? – напряжение с Насти не спало, и её, что называется, накрыло.

Истерики, правда, не случилась, но тело обнял нервный озноб.

– Это моя фраза, не надо её воровать, – то ли ответил, то ли просто констатировал Ву. – Ладно, ты пока успокаивайся, а я поведаю первую часть «марлезонского балета». Вода – в перчаточном ящике, выпей обязательно.

– Надеюсь, со стрихнином? – попыталась шутить девушка.

– Пользуюсь только цианидами. Более быстро действуют. Да и запах более приятный. На вкус, вроде, никто не жаловался.

– Сегодня вечером меня снова беспокоит один и тот же вопрос: «Куда я еду?». Причём – уже второй раз.

– Возвращаемся обратно.

– Моего мнения уже не спрашивают? Или это такой экстравагантный способ ускорить наше знакомство? Дом – наручники – необычный ужин – как бы похищение – как бы освобождение – и снова дом, только уже другая комната, скорее всего – спальня.

Ву внимательно посмотрел на пассажирку и очень осторожно погладил её руку.

– Это нормально. После всего, что сегодня ты пережила, всякие глупости просто должны лезть в голову. Мой дом очень безопасен, не хочется, чтобы ещё раз тебя украли, вдруг в этот раз не успею.

– Кстати, как ты оказался в ресторане?

– Помнишь, я к таксисту подходил?

– Конечно. Обычное дело: кавалер даёт напутствие и расплачивается.

– Вот. Только не понравилось мне, что таксиста подменили. Была одна машина, а потом – другая. Во всяком случае, номер машины мне прислали на мой телефон, был другой. Конечно, мелочь, но я решил перестраховаться. Сел вам «на хвост» и увидел, как тебя добровольно-принудительно повели ещё раз поужинать. Естественно, я был оскорблён – выходит, что еда моя не понравилась, и ты уехала голодной, вот и решил вернуть и докормить.

– А ты – шутник, даже в такой ситуации не теряешь чувства юмора.

– Я не шучу, еда дома есть. А сейчас вернёмся к фразе, которую ты у меня украла – «Что это было?». Ответ нужен исключительно для того, чтобы понимать – чего ждать дальше.

– Сюр какой-то… Там, в ресторане… Один – вежливо предлагал, другой – всем своим видом показывал, что от предложения не стоит оказываться.

– Надеюсь, в предложении руки и сердца ты им решительно отказала!

– Опять шутишь! Юмор – это твоя реакция на стрессовые ситуации?

– Нам юмор строить и жить помогает, как говорит мой знакомый патологоанатом. А стрессовых ситуаций ещё не было, и не хочется их допустить их в дальнейшем, поэтому – продолжай, пожалуйста!

– Они просили помочь с продвижением одного документа, который…

– Понятно… – перебил Ву. – Документ от некой организации под названием «Дитя во времени», так, во всяком случае, во времена моей молодости переводили название этой гениальной песни «Дип Перпл».

– Господин Вуалов, может, хватит меня шокировать? Ну, наручники на первом свидании, конечно, экстравагантно, это ещё можно как-то понять – человек богемы ищет новые ощущения. Но прослушивание разговоров на расстоянии и через стены – это чересчур!

– Напомню только, что мы официально не расписаны, – при этих словах Настя сильно дёрнула режиссёра за ухо.

– Больно! Что напишут завтра газеты? Известного режиссёра лишила уха неадекватная поклонница? – пошутил Ву, и тут же посерьёзнев, продолжил. – Я совершенно случайно знаком с этим документом. Он был в портфеле, который я нашёл. Когда искал номер телефона хозяина пропажи, то увидел его. – и Ву кратко рассказал о документе и своих сомнениях, которые крепчали с каждым событием.

– А что за нелепое предложение расписаться? Постойте… Вуалов и завуалировать… – Поняла: «завуалировать» – это означает взять твою фамилию, расписаться? Прямо в десятку! Но вернёмся к документу… Ты его увидел и пригласил меня к себе. И хотя сделал это более приятно, чем товарищи из ресторана, но цель одна и та же.

– Тогда особой цели не было, а вот теперь она есть. Расскажу всё что знаю, только давай за чаем это сделаем.

– Сделаем, что?

– Поговорим. А ты чего-то другого хотела?

Тут они подъехали к дому с открытыми воротами в гараже, но это был не дом Ву.

У Насти была мысль выскочить из машины, но она не осуществилась – авто очень быстро заехало в гараж, ворота которого тот час же закрылись, а стена – со всеми полками, заставленными автомобильной всячиной – стоявшая у них на пути, отъехала в сторону. И машина поехала дальше.

– Мне кажется, что ещё вчера я была другим человеком: кино, знаменитости и различные приключения существовали в другом мире, доступным для меня лишь в глянцевых журналах да при просмотре фильмов. Сейчас же мне всего лишь надо разобраться: рядом со мной Джеймс Бонд или Итан Хант? Хотя я больше склоняюсь к Фантомасу… Осталось только превратить машину в подводную лодку, а водителю снять маску Владимира Вуалова и остаться в зелёной.^[42]

– В ресторане пила? – спросил, не поддержав шутку, режиссёр.

– Только воду.

– Судя по твоему слегка изменённому сознанию, выпила немного, но в «воде» была не только вода… Пойдём!

Когда машина въехала во второе помещение, стена стала снова на место, и первый гараж остался пустым, сколько бы его не проверяли.

Подземная галерея привела в уже знакомый дом, но как это произошло, Настя так и не поняла: в голове стоял туман, а по всему пути свет не горел, только маленькие лампочки чуть подсвечивали пол, совсем как в самолёте.

– Сейчас нам на кухне не место, пойдём в гостиную. И устроим второй ужин! – предложил Ву.

– Никогда о таком не слышала!

– Значит, второй завтрак – это нормально, а второй ужин – нет? А если двое ночью кушать захотели? Некоторые события очень аппетит пробуждают. Я имею в виду погони, похищения… А ты о чём подумала? Располагайся на диванчике, отдохнёшь немного.

– Этот вагон ты называешь «диванчиком»? – удивилась девушка.

Гостиная действительно была похожа на небольшое депо для…

Для диванов.

Их было много – больших, мягких и красивых. На которых можно было расположить много гостей, ведь на то она и гостиная.

Один из них с удовольствием принял Настю в свои объятия – которые больше напоминали мягкий кисель – Ву почти донёс девушку туда.

«Любое действие можно превратить в медитацию…», – когда Ву это узнал, ему стало понятно, почему он так любит готовить.

Но за кухонным рабочим столом можно не только помедитировать, но и спокойно подумать, и глубоко проанализировать любую ситуацию: «Сегодняшнее приключение явно растёт из злосчастного договора. Он слишком важен кому-то, и это – не те двое из ресторана. Это кто-то гораздо покрупней, а значит, что от своего плана они не отступятся. И мне отступать тоже не хочется. Есть и вторая часть: насколько теперь мы в опасности. Насте надо позвонить и согласиться. И всё – они оставят нас в покое, во всяком случае – на время. Только куда вот звонить?».

Всё это время – пока Ву размышлял – на плите кипела вода, а в ней – цветная капустка, порезанная не абы как, а разобранная строго на соцветия, ведь как ни странно, но так она была вкуснее. Десять минут – и две тарелки были готовы.

Настя уже чуть пришла в себя и спросила:

– Ужин будет без наручников? Но хотя бы съедобный? Расскажешь?

– Решил что-то лёгонькое на ночь. Капустка, сливочное масло и уксус плюс зелень. И минус алкоголь. Не знаю, что тебе там в воду сыпанули расслабляющего, но повышать градус явно не стоит.

– Ты что, веган^[43]?

– Нет, просто сегодня так получилось, хотелось чего-то лёгкого. Но в следующий раз поджарим целого барана.

– Уверен?

– В баране или в том, что поджарим его, а не будем есть сырым?

– В следующем разе?

– Как никогда. Но давай о нашем маленьком недопонимании… – Ву подробно рассказал и о договоре, и как он попал к нему, и как он вернул его.

– Это причина, почему я здесь?

– И да, и нет… Когда разговаривал с тобой по телефону – да, хотелось бы побольше узнать о твоём шефе. Когда ты появилась в моём доме – нет. Предыдущая причина стала второстепенной. Это правда.

Настя долго всматривалась в глаза Ву, а он не отводил взгляда. Оба даже не моргали.

– Хорошо, верю, во всяком случае – пока. И пока отложим это… А что с детьми? Как помочь? Ведь это нельзя так оставить.

– Согласен, только не знаю – как! Договор не должен быть подписан! – режиссёр сказал это очень грустно. – Думаю, что тебе надо согласиться на сотрудничество с твоими похитителями.

– Понимаю… – протянула Настя. – Договор должен исчезнуть, это возможно.

– Они напечатают другой, хотя… Всё же стоит так сделать – поворошить осиное гнездо.

– А зачем мне идти навстречу упырям и соглашаться на их условия?

– Что бы контролировать ситуацию и не быть устранённой из этой партии игры. Они шутить не будут. Думаю: завтра прямо с утра жди звонка. Скажешь, что была напугана, не разобралась в ситуации… И конечно же готова… Ну… За пять тысяч.

– А ты?

– Мне-то денег не предлагали, вот я и обиделся. И заплакал.

– А если договор выложить в сеть? С комментариями.

– Вариант рабочий, только можем не успеть. Пока суть да дело – дети уже будут за границей, и у меня такое ощущение, что оттуда их уже будет не достать. Всё. Думаю, что адреналина на сегодня достаточно. Спать. Пойдём, провожу в спальню.

– В свою?

– Слава богу, в этом доме есть выбор. Гостевых достаточно, и тесниться нет необходимости.

Глава 17. Исчезающий документ

Утро в здании, из которого тянулись – а иногда и вились – верёвочки по всему большому городу, в очередной раз наступило. За них дёргали, причём – как с этой, так и с другой стороны. Это и называлось управлением. Правда, далеко не всегда было понятно: кто и кем управляет…

Но город жил и даже рос. Туннели метро вгрызались в толщу земли всё дальше от центра, нет не нашей планеты, а столицы пред-мкадья, по совместительству – и страны. Росло количество светящихся точек, убивающих тьму улиц, дорог и переулков. Росло и количество людей, которые хотели большего. Причём – кто-то хотел этого не для себя, а кто-то – как раз наоборот…

Одна из этих ниточек – до верёвочки ей было далеко – и дёрнула за телефон, который стоял на столе секретаря Иван Васильевича. После чего он зазвенел.

– Приёмная. Анастасия. Слушаю вас.

– Добрый день. Вы вчера ушли не попрощавшись. И не согласившись. Первое – простительно красивой девушке. Второе – не заслуживает никаких оправданий.

– Добрый день. Вы вчера привезли меня, не спросившись. Привели меня в растерянное состояние. Второе – можно простить, а вот первое… Тоже можно, только за одну тысячу «зелёных единиц». Помощь тоже получите, но уже за четыре тысячи. Но это при одном условии: в шпионские игры мы больше не играем и девушку не запугиваем. Телефон для связи скиньте на мобильный, я же вам скину реквизиты, куда отправить первую сумму.

– Принято, – сказали в трубку, и ниточка оборвалась.

Настя с облегчением вздохнула:

– Отсрочка получена, и теперь, для начала, ищем документ. Сначала у себя в документах. Входящие, исходящие – пусто, полки, папки – то же самое…

Кабинет шефа…

Не то, чтобы ей запрещалось туда заходить – ключ у нее был, но это не практиковалось вовсе.

Замок щёлкнул, и тоненькая фигурка Насти проскользнула в опочивальню многих документов, которые долго ждали своего срока, да так и не дождавшись, отправлялись на вечный покой в архив.

Ящики стола открылись при помощи ключа, который висел на видном месте – мимо. Полочки шкафа…

И тут входная дверь приёмной хлопнула.

Настя быстро, но осторожно закрыла дверцу шкафа и сделала это вовремя – в кабинет вошёл шеф.

– Настя, что тут делаем? – спросил тот строго.

– Никак не могу найти некоторые договора, думала, может, случайно в ваш кабинет попали? – она перечислила договора, которые архивная служба забрала ещё на прошлой неделе, когда у неё был отгул.

Иван Васильевич очень внимательно посмотрел на свою помощницу, а потом – на свой портфель.

– Иди, просмотри почту. И то, что у меня на завтра.

– Хорошо. С договорами не разбираться?

– Забрали их в архив, – подтвердил шеф и всем своим видом показал, что разговор окончен.

Когда Настя вышла, Иван Васильевич сел за стол и задумался: «Ничего особенного не произошло…», – но при упоминании о договоре как-то зашевелилось что-то внутри. – «Хорошо, что он снова лежит в портфеле – снаряд два раза в одну воронку не попадает, и навряд ли с ним случится ещё что-нибудь…». – чиновник открыл портфель и… Похолодел – договора в нём не было! На ум пришло: «Да расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня»… И тут «потерянная грамота».^[44] Что ж за договор такой!».

Иван Васильевич рухнул в кресло и стал размышлять, уже вслух:

– Может, Настя? Да нет, вроде… Вспоминаю… Вот я зашёл в кабинет, радостный и довольный – то, что портфель так быстро нашёлся, хороший знак. Сел за стол. Портфель стоял рядом. Достал грамоту, тьфу, договор. И… – его лицо расплылось в улыбке.

На его громадном столе стоял старинный письменный прибор из карельской берёзы, когда-то это дерево было своеобразным символом власти, из него даже делали мебель для различных кабинетов и партийных дач самого высокого ранга. Прибор занимал треть стола, и именно под него он сунул договор, совсем инстинктивно, как прячет ребёнок конфетку под матрас и потом не может найти.

Он приподнял его, увидел договор и снова опустил массивную деревяшку, наделав при этом немало шума. И совсем не заметил, что на стоящем на другой стороне стола телефоне-коммутаторе горел огонёк спикера.

Настя слышала всё, что происходило за дверью. Вероятность того, что можно будет догадаться о нахождении злополучного документа была мала. Но упорным везёт: стук чего-то большого и деревянного по столу, затем облегчённый вздох шефа – всё это указало на место искомого. Хотя оно могло и измениться.

Она набрала номер:

– Бережёт ваши бумаги, как зеницу ока.

– Хорошо, что мы нашли взаимопонимание, – сказали на том конце трубки и отключились.

Конечно, можно было не звонить, а отправить сообщение, так сказать, без личного контакта. Но разговор по телефону должен был успокоить новых «друзей» больше.

Одна проблема была снята или хотя бы отложена на время.

«Теперь надо добраться до договора и сделать копию, можно, конечно, его и уничтожить, но что это даст? – думала Настя. – «Напечатают новый. Пойти с ним «наверх»? Или не дойду или слушать не будут…».

Проблема не в бумаге, а в людях. Есть шеф – есть проблема, нет его – и проблемы нет. Всё логично, но должны же быть и другие варианты уменьшения чиновничьего аппетита. Но пока они или в голову не идут, или ей не под силу.

Глава 18. Конспирация. Новое свидание с режиссёром

Второй поход в кабинет был удачнее. Документ действительно оказался под письменным набором. Фото получились, и Насте никто не помешал. У Ву уже были фото, сделанные наспех, и там документ был не полностью.

После этого девушка позвонила:

– Господин режиссёр, день добрый! Звонили наши друзья, мы обо всём договорились. Всё хорошо. На работе всё нашла и прочитала. И до сих пор не знаю – чем помочь.

– Здравствуйте, госпожа помощница. Вы сделали хорошую работу, а с остальным – бог поможет. Я Вам кое-что заказал. Потом поговорим – и бросил трубку. Настя с удивлением посмотрела на свой телефон, как будто он был виноват в том, что она ничего не успела рассказать подробно. Непонятно, что делать дальше. Но…

Через час Насте позвонили с проходной, там её ждал курьер с большой коробкой конфет и букетом цветов.

«Просто лапочка он…», – подумала Настя. – «Только конфеты как-то не в его стиле…», – и открыла коробку.

Кроме конфет в ней лежала ещё одна коробочка, с телефоном. В нём забит был только один номер.

– Ну, раз такая конспирация, пойду-ка я попью кофе, там и позвоню.

Общепит в данном здании по качеству еды очень сильно напоминал ресторан, а по ценам – ночлежку для бомжей. Оно и понятно: слуги должны жить лучше, чем их господа, так и задумывалось в начале прошлого века.

Настя села за стол с чашкой кофе и нажала кнопку вызова единственного номера на подаренном телефоне:

– Это я.

– Ты у себя в кабинете?

– Нет, пью кофе в нашей столовке.

– Молодец, правильно делаешь. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Встретимся сегодня. Это не вопрос.

– Можно я подумаю? Как-то много свалилось на меня. Для простой секретарши однозначно много.

– Есть простой выход.

– Какой?

– Перестать быть простой и перестать быть секретаршей. Начиная с моего первого звонка, твоя жизнь изменилась. Ты можешь принимать это или нет. Но это ничего не изменит. Это теперь данность. Для тебя, а впрочем – и для меня.

– Все вопросы можно и по телефону обсудить, кроме того, как я понимаю, никаких решений проблемы мы не придумали.

– Вопросы – да, а вот посмотреть в глаза, дотронутся до руки – нет.

– То есть – вроде свидания?

– То есть – без вроде.

– Тогда я согласна. Только одно условие: встретимся в твоём доме, мне там будет спокойнее. Надеюсь, ты правильно понял мою просьбу?

– Конечно, можешь не волноваться. Я заеду?

– На работу лучше не надо. На всякий случай.

– Ты, конечно, права. Но не мог же я предложить тебе самой приезжать, как-то не комильфо. Тогда как?

– Первый раз ты именно так и сделал.

– Тогда ты была простой секретаршей. И… Я не видел, как ты… Как ты хороша собой!

– Какая грубая лесть! Говори мне её побольше! – Настя улыбнулась и поправила свою рыжую шевелюру, которая, больше была похожа на…

Нет, не золотой, а медный водопад. Огненно-красные волосы получились у неё не от прихоти парикмахера, а даны были от рождения. В любой толпе они светили, как солнышко на закате, когда в нём такие сочные краски!

К тому, что прохожие часто оборачивались в её сторону, она давно привыкла, как привыкла и к многочисленным комплиментам. Но, наверное, они были не от тех людей и воспринимались, как мало что значащий фон.

Сейчас же ей почему-то стало безумно приятно. И вовсе не от того, что это сказал известный режиссёр. Тут было что-то другое. А что именно, она пока не поняла.

– Давай ты будешь придумывать маршруты.

– Хорошо. Доедешь до «Глобуса» на «Новой Риге».^[45] Оставь машину и заходи, я буду ждать внутри. Дальше поедем на моей. К восьми успеешь?

– Новые приключения начинаются в восемь!

– Лично я за свидание и без приключений, во всяком случае – без особых.

Кофе закончилось, как и разговор, и Настя вернулась на рабочее место.

* * *

Гипермаркет шумел желающими набрать вкусной еды…

Кто-то – искал подешевле, кто-то – поинтересней. Ведь еда всегда была маленьким праздником, и к нему надо готовиться заранее. Вот и идут люди в большие помещения, под завязку набитые различной едой. Охотясь за ней, используют наживку, которую держат в кошельке. Для некоторых этот процесс доставляет удовольствие, для других – это тяжкая обязанность, во всяком случае – они так думают…

Ву с удовольствием и пониманием выбирал фрукты. Он обожал их. Сладкие и кислые, сочные и терпкие. Еду без них он не представлял.

Выбирая гранат, он не заметил, как подошла Настя. Вернее – сделал вид. Он чувствовал её даже спиной, она стояла всего в нескольких метрах.

Бывает такое…

Первое время один из пары, у которой начинают зарождаться особые отношения, как бы взвешивает: подходить?

А если подходить, то когда и как?

Такие небольшие раздумья перед важным решением.

Да, в самом начале знакомства каждая встреча очень важна. Все отношения держатся на чём-то очень тонком, и неверное движение может разорвать их…

– Настя, ко мне не подходи… – Ву продолжал взвешивать апельсины и, не поворачиваясь, продолжил, но уже набирая СМС. – Иди на стоянку, за моей спиной – выход. Автомобиль увидишь почти сразу. Садись, двери открыты.

Когда Настя удалилась, Ву повернулся и внимательно посмотрел ей вслед. На мгновенье ему показалось, что мужчина в серой куртке, соблюдая дистанцию, следует за ней.

«Паранойя. Весьма нужная вещь в некоторых случаях. Именно она помогает увидеть хвост. Осталось только его отрубить. И побыстрее…», – подумал Ву.

Он подошёл к двум парням, которые безмятежно курили перед входом. Они скучали от безделья.

– Мужики, видите того хмыря в серой куртке? Приставал к моей жене, притормозите его, а это – вам на тормоза, – и он протянул им красненькую купюру.

– Сделаем, без проблем, – скучавшие согласились сразу – всё-таки хоть какое развлечение, да и деньги были не лишними.

Пока серенького тормозили, и по-взрослому, Ву прыгнул в машину и резко рванул на «Новую Ригу».

– Мы куда-то спешим? Или опаздываем? – с тревогой в голосе спросила Настя.

– Уже нет. Теперь едем спокойно, но быстро.

– Всё же приключения начались?

– Слегка. Но надеюсь, что на сегодня они закончились. Однако… Ну и контракт нам попался! Даже задумался – куда ехать? В дом или квартиру? От твоих поклонников подальше чтоб было.

– Наверное, квартира у тебя тоже замечательная, но дом мне очень понравился, и мне… И мне там спокойно.

– Решено. Домой так домой.

– А ужин будет? – Настя улыбнулась.

– Бесспорно! – в этот раз, во избежание кривотолков, он произнёс это слово правильно, а не как обычно – «Бес… Порно».

– И без наручников на этот раз?

– Я точно не надену, а вот насчёт тебя – не уверен.

– Так, разворачиваемся! С маньяком я никуда не поеду!

– Всё, всё, больше не шучу!

Дальше дорога была спокойная – в окошке мелькали деревья, дома, вывески…

И сзади никаких навязчивых фар не наблюдалось…

Так что до дома добрались быстро и без приключений.

– Ты не против, если ужин будет простой. Творить что-нибудь серьёзное сегодня ни сил, ни настроения нет. О вдохновении я вообще молчу.

– А я и не против. Обещанного барана отложим на потом. Чаем-то хоть напоят?

– Это – для начала.

– А для конца?

– Не должен он наступить, во всяком случае – сегодня… – пока они перекидывались такими милыми фразами, Ву сварил какую-то кашу и поставил на стол соленья. – На ночь весьма хорошо идёт сладкий перчик, фаршированный квашенной капусткой, плюс… Позже покажу. И мне, право, неудобно девушке такое предлагать, не знаю даже, как сказать…

– Владимир, я уже к твоим шуткам стала привыкать, поэтому слушаю внимательно и спокойно.

– Раскусила… Просто к этому столу весьма подойдёт… – и Ву из холодильника достал тарелку, на котором лежало аккуратно нарезанное сало.

– А к нему чесночка не найдётся? – вдруг спросила девушка.

На лице режиссёра появилось удивление – наигранное, и…

Удовлетворение – слегка скрытое.

– Всего два дня мы знакомы, а кажется… – протянул Ву.

– Кажется, кажется… Только и всего. Хозяин, не оттягивайте момент счастливого свидания с ужином.

– Конечно, конечно. Только на улицу не пойдём. Здесь останемся, возле камина. Тем более что он понадобится для одного блюда.

В комнате горели свечи…

Конечно же их маленькие жёлтенькие язычки не могли конкурировать с пламенем камина по величине, но в романтичности равных им не было.

Возле камина лежала большая шкура, на которой расположилась толстая дубовая доска, служившая столом. На ней – снедь. А также – с десяток прутиков.

Настя, увидев их, спросила:

– Это что, опять сюрприз?

– Нет, это – почти еда, – Ву взял один прутик, нанизал на него кусочек сала, себе сделал такое же приспособление и сунул оба в камин. – А теперь приступим к приготовлению еды.

Сальце на прутиках тут же заскворчало, и на сидящих возле камина дохнуло лесным костром, походом, детством и ещё чем-то приятным.

– Почему без шампуров – не спрашиваю, тогда бы это был не привал в лесу, а шашлычная возле дороги, и мы бы вроде как отобрали шампура у шашлычника.

– Как хорошо ты всё понимаешь… – сказал режиссёр и, сделав паузу, добавил. – Ты мне нравишься.

– Классный привал у нас, ещё бы картошечки печёной… – медленно проговорила девушка и тоже добавила через паузу. – Ты мне – тоже…

Тут Ву, взяв несколько прутиков, выкатил из дальнего угла камина несколько чёрных комочков, которые дымились.

– Картошечка! Когда ты всё успеваешь! Как чистить её будем? – восторгу Насти не было предела.

– Только попробуй очистить её, и ты – мой враг навеки! – Ву сделал грозное лицо.

– Слушаюсь и повинуюсь, о мой господин, да прости мне тогда чёрные губы! Но спим мы сегодня в разных спальнях.

Разговор их прервался, уступив место пережёвыванию вкуснейшей еды, правда, очень горячей. На картошечку приходилось всё время дуть и подбрасывать в руках, чтобы не обжечься. Остальная еда мирно скучала на импровизированном столе, уступив место печёной прелести.

Чумазые от картошки – но радостные и счастливые – они дурачились, как дети. Они совсем забыли о неприятностях и опасностях, которые ещё недавно так волновали их. Смеясь и воруя друг у друга то сало, то картошку, Ву и Настя запивали всё это красным вином, путая при этом стаканы.

– Большой, красивый дом… Я бы даже сказала, что слишком большой для одного человека. Или тут ещё кто-то живёт? – спросила вдруг девушка.

– Не живёт здесь кроме меня никто. Но в жизни любого человека когда-нибудь наступают перемены.

– Не скучно вечерами?

– А что это такое – скучно? Я вот не понимаю, что это слово обозначает. Если мы возьмём стандартное объяснение, то получится: скучно – это отсутствие интереса к окружающему миру, людям и какой-либо деятельности. То есть получается, что это находится внутри человека, это – как он воспринимает мир. И размеры жилплощади на это не влияют – только размеры головы. Шутка. Конечно, есть люди, которые не знают чем заняться. И лично для меня – это удивительно. Скорее всего, они не знают, как получать удовольствие от новых дел. Или от дел вообще. Вот у меня они просто архи-интересные.

– Такие, как со мной? – стрельнула глазами Настя.

– А любые дела – за которые я берусь – сразу, автоматом становятся очень интересными. Во всяком случае – для меня, – на полном серьёзе ответил Ву.

Камин излучал приятное тепло, вкупе с сытной едой и прекрасным красным вином он разливал по телу приятную истому.

Беседа стала течь медленнее. А взгляды стали всё откровеннее.

Настя действительно была хороша собой. Одежда облегала её не пышные, но стройные формы. Отблески огня играли волосами, всё время меняя их оттенок, а иногда – даже и цвет. Но главным, конечно же, были глаза, в которых играли язычки огня и…

Чертенята!

Несмотря на мужское расхожее мнение, что они ценят в женщинах глаза, а смотрят ниже или ещё ниже, Ву как раз был поклонником именно глаз. Не обязательно голубых или зелёных, больших или маленьких, а сочетанием неведомых флюидов, которые делают взгляд подарком. Или оружием.

– Спасибо за второй удивительный ужин. Его магию хочется продолжать и продолжать, но спать ведь тоже нужно, – Настя это сказала с заметным сожалением.

– Твоя комната в полном твоём распоряжении.

– У меня в этом доме уже есть комната? Даже не знаю, радоваться или…

– Радоваться. Безусловно.

– И даже не будешь приставать?

– «Приставать» – слово как-то не очень. Что-то липкое и грязное… Как насчёт того, чтобы заменить на «ухаживать»?

– Заменим, но что это изменит?

– Цель и метод достижения её. Ухаживать – это заботиться: накормить, предоставить кров, а самое главное – не доставлять неудобств.

Настя уже почти вышла из комнаты, когда обернулась:

– Знаешь… Это круче, чем ужин в наручниках – и послала воздушный поцелуй.

Глава 19. Рождение маньяка. Бегокол

Коля Усов – мама звала его Николенькой – был хорошим, добрым и послушным мальчиком, а то, что у него не было папы, его нисколько не волновало. Мама – а он звал её мамулей – вполне заменяла его.

Жили они дружной семьёй, пока в ней не появился тот, кого мамуля попросила называть папой.

Коленька был совсем не против – папой так папой – ведь мама всё равно была самой главной в его жизни. А ещё ему было совсем неинтересно: зачем этот человек нужен был ей. Ведь если она так решила, значит – так и правильно. И какое-то время это действительно было правильно: по выходным они втроём ходили в парк, иногда – ездили за город. В будни он учился, а взрослые ходили на работу.

Но в какой-то момент эта спокойная размеренная жизнь вдруг исчезла. Новый папа – Николенька так про себя его называл, хотя старого папу он не видел ни разу – всё чаще стал приходить домой выпивши. Надо сказать, что это был уже совсем другой человек – злой и шумный.

Работал он в каком-то спецмагазине, где отоваривались разного рода начальники и знаменитости, ему очень нравилась их обеспеченная жизнь, а их самих он сильно не любил. Болезнь красных глаз – по-русски зависть – сильно прогрессировала. Лечил он её алкоголем, ведь подражание тем, кто был по другую сторону прилавка, требовало денег. А их у него не было. Сначала он всё больше урезал зарплату, которую приносил домой, но этих денег – мужчина называл их копейками – не хватало ни на соответствующую одежду, ни на рестораны, ни на…

А тут ещё загорелся он купить автомобиль. В его кармане на это денег не было, а вот в кассе – их было предостаточно. И он потихоньку часть выручки приносил в гараж, где устроил себе тайничок. Как он собирался скрыть недостачу от очередной проверки – было непонятно. Да он об этом и не думал. Мечта об автомобиле сияла в его голове так ярко, что затмевала все остальные мысли.

Но проверка нагрянула, и Александр Иванович Кудряшов – продавец магазина № 36 – по её результатам получил три года общего режима.

Вернулся он через два года по амнистии сильно изменившимся человеком. Он не пил и не буянил – он стал тихим. Но уж лучше бы он пил и буянил. Скрытный, хитрый – он выбирал, кто слабее его, и уж на нём отыгрывался по полной.

Так Коля стал его мишенью. Что бы он ни делал, постоянно слышал тихий вкрадчивый голос:

– Ты почему не радуешься? Ты что, не счастлив? Тебе дают всё – кров, еду, заботу!

Коля весь сжимался, и так не большого роста – он становился ещё меньше. И молчал.

Он ждал помощи от самого главного человека – мамули. Но получить её не мог, и не потому, что она перестала любить его. Просто отчим тщательно скрывал себя настоящего. При ней он пасынка только хвалил:

– Милый, какой ты сосредоточенный и способный, мы так гордимся тобой! У тебя так всё хорошо получается! Дорогая, таких детей так мало – послушный, умный, а какой помощник, ты не против, если он поможет мне в гараже? – фальшь в его словах женщина не слышала.

Очень часто мы слышим только то, что хотим слышать…

– Конечно, любимый, идите, а я пока что-нибудь вкусненькое приготовлю, – мамуля была так счастлива!

Как же ей повезло в жизни! Целых два объекта обожания находились рядом с ней!

В гараже происходила полная трансформация: вместо душечки-папули появлялся мужик-садист, который раздавал затрещины по всякому поводу и даже без него.

– Нельзя же быть таким косоруким! Урод проклятый! – приговаривал доморощенный садист, но бил так, что синяков не оставалось.

Когда Коленька попробовал пожаловаться маменьке на все издевательства, та первый раз подняла на него руку:

– Неблагодарный! Папа так любит тебя! А ты наговариваешь на него. Не смей больше так делать! – кричала она.

Но этим его неприятности не закончились – о его жалобе узнал отчим. И начался настоящий ад. К подзатыльникам добавилось новое орудие пыток. В своём любимо-ненавистном магазине чеки – эти доказательства платёжеспособности – он накалывал на простое приспособление, состоящее из металлического круга сантиметров пять в диаметре, в который вставлен острый штырь. Как-то, уходя из магазина, он прихватил его домой, и теперь это стало новым орудием воспитания – садист колол им своего пасынка. Колол с удовольствием и знанием дела.

Маленькие точечки уколов как-то увидела мать, и отчим поспешил объяснить их происхождение:

– Милая, у него переходный возраст, никогда не поймёшь что в голове у ребят в это время. Зачем-то он себя чем-то колет, и непонятно, где делает это?

В тот день Коля получил от мамы вторую оплеуху. И навсегда понял, что теперь он один, и помощи ему ждать неоткуда.

Коля рос, мучения продолжались…

Отчим сначала мучил парнишку от своей злости, но потом…

Ему это понравилось. Ощущать себя повелителем который может сделать со своим рабом всё что угодно.

Только вот…

Пришло время, и Коля вырос. Нет, рост у него был ещё маленький – снаружи не было видно, как он вырос – а вот внутри это был достаточно взрослый человек, который устал быть маленьким и беззащитным…

И вот, когда в очередной раз в гараже над ним стал опять измываться тот, кто должен был его защищать и оберегать, всё и произошло…

– Ну что, сучёнок, опять ничего не сделал! Иди ко мне, быстро! Где ж моя палочка-выручалочка? Я вчера на верстак положил, – бушевал отчим.

– Нету её там, папочка, она теперь у меня будет. Но ненадолго, я всё же дам тебе ею попользоваться, – ответил паренёк, но это был уже не голос маленького беспомощного Коленьки – он звенел, как метал, но был тих, как шипенье змеи.

Александр Иванович Кудряшов повернуться так и не успел – дырокол вошёл в его спину не маленьким уколом, а на всю длину, пронзив его сердце, которому чужды были многие человеческие чувства. Металлический шип вошёл горящим стержнем в сердце, и только тогда папочка повернулся и увидел не беззащитного ребёнка, а взрослого человека с двумя пропастями вместо глаз.

Считается, что при ранении в сердце человек умирает моментально, но на самом деле так происходит не всегда – Александр Иванович умирал мучительно долго, и как ему казалось, не столько от ранения в сердце, сколько от этого взгляда.

И когда тело упало на грязный пол, лицо мальчика растянулось в улыбке.

Своё «орудие труда» он решил сохранить. Тщательно вытерев, он спрятал его по дороге домой за кирпичом, который вынул из кладки одного гаража, а затем вернул его на место.

Прямо с порога он бросился к своей маме и со слезами сказал:

– Его убили, – и стал тихо, но упорно повторять только одну эту фразу.

Мать ничего другого добиться от него не смогла и решила пойти в гараж, посмотреть, что же там случилось.

Уже скоро возле гаража стояли милицейские машины…

– Что думаешь? – немолодой участковый подошёл к эксперту.

– Заточка, однозначно. Удар сильный и точный. Отпечатки везде, конечно, посмотрю, но в удачу такую не верю.

– Всё понятно – прилетела «весточка» с зоны. Сиделый он. Вот дружки за что-то и наказали.

– Свидетели?

– Как всегда – никого… Ну, кроме парнишки, он-то и обнаружил труп. Пробовал поговорить с ним, да куда там: у него шок, твердит одну только фразу: «Его убили!», – и на любой вопрос – только её. Слёзы ручьём, неплохо они вместе жили, тихо, без скандалов. Вот пацан и переживает.

Немолодой участковый и догадаться не мог, что это были слёзы счастья. Слёзы освобождения от рабства и издевательства…

Дело вскоре сошло на нет. Шерстили уголовников, но толку от этого было мало…

А Коля после того случая сильно изменился. К матери он по-прежнему относился хорошо и ни за что её не винил. Но былого обожания уже не было. Было понимание, что только один человек его всегда защитит, и это – была не мать. Этот защитник – сильный, ему позволено всё в этом мире, и никто не сможет ему помешать. И этого человека звали Николай Усов…

Шли годы…

Всё было тихо и спокойно. Но как-то, в один день удивительно тёплого сентября мамуля тихо ушла из жизни. Она не болела, просто, наверное, жить ей перестало нравиться. После Сашеньки, так внезапно странно покинувшего её, у неё кроме сына никого не было. Да и любимый сын изменился, нет, он не грубил, помогал по дому. Но в его глазах появилось что-то сильно не похожее на былую любовь.

Мама Николеньки умерла, и в этот день родился Бегокол. Её смерть послужила триггером^[46] для превращении Коленьки в него…

– Надо проведать моё орудие труда, – подумал Николай Усов.

И из схрона в гаражах, к которому он не подходил много лет, достал приспособление для накалывания чеков.

– Удачливые, успешные, знаменитые… Вы все знаете у меня где? – и он крепко сжал в руке железку, которая для него была больше, чем волшебная палочка.

Сам гараж он срочно продал. Вычеркнул его из своей памяти вместе с отчимом.

А деньги…

Деньги ему понадобятся в его новой жизни.

Почему в его голове всё перемешалось – зависть отчима к людям, ненависть к отчиму, смерть любви к маме – было непонятно, и родилось то, что родилось.

Теперь ему надо было доказать всем, что они – не больше чем дичь. Пускай и знаменитая.

Глава 20. Набережная имени Бомонда

Почему москвичи облюбовали Андреевскую набережную для своих пробежек, уже мало кто помнит, но со временем здесь образовался своего рода фитнес-бомонд, и пробежаться здесь более или менее значимое медийное лицо было просто обязано.

Конечно, зрителей и поклонников тут тоже хватало, но вели они себя спокойно, можно даже сказать – незаметно.

Активных папарацци вывели здесь как класс. Нет, конечно, фото кое-кто делал, но издалека, дабы не быть битым – люди здоровьем занимаются, а он со своим фотоаппаратом.

И завели эту традицию фанаты, у них даже клуб на этой почве был создан. Чтобы увидеть своих кумиров, надо было просто не мешать им. Конечно, хотелось бы пообщаться с ними, «отселфироваться», чтобы потом тебя «отлайкали» по полной. Но тогда бы это место, где царило перемирие между царящими и страждущими, превратилось в Содом и Гоморру. И первых – как ветром бы сдуло.

Впрочем, за спокойствие на набережной они позволили организовать пару мест, где позволительно у них было взять автограф и даже сфотографироваться. И туда, на эти островки общения время от времени забегал то музыкант, то артистка, отдавая себя на мягкое растерзание. Но стоило медийной жертве дать знак, как толпа возле неё моментально рассеивалась – за этим пристально следили активисты клуба, обычно с телом и наружностью не позволяющими сомневаться, что правила надо соблюдать…

Стоял тёплый московский вечер. Не поздний – солнце ещё не село, а ещё продолжало разглядывать эту необычную страну под названием Москва.

Людей на пробежке было предостаточно, бывало даже, что кто-то мог зацепить другого бегущего.

Татьяна Виткова вполне могла ещё пяток лет не истязать себя пробежками – фигура от этого не пострадала бы. Поскольку, на взгляд большинства, она была просто совершенство. А тут ещё просто порхающий бег, лёгкий, слаженный. Казалось, что сидя на скамейке или в крайнем случае на газоне, можно было как бы побывать в её компании и потом долго рассказывать знакомым и сослуживцам:

– Недавно бегал, в компании Тани. Какой? Витковой!

Стоять возле дорожки нерекомендовалось – от такого фантастического зрелища вполне могла закружиться голова, и остолбеневший от своих чрезмерных переживаний и ощущений так же столбом мог упасть на дорожку, и то, что при этом он вполне мог расквасить себе нос волновало мало кого, а вот то, что он мог помешать бегу патрициев, было совершенно недопустимо.

Татьяна бежала, наслаждаясь взглядами и купаясь в концентрированном вниманием к себе. Окружающие тоже любовались, и не только её лицом, но и всеми остальными частями тела, облачённого в очень облегающие одежды.

В воздухе витало всеобщее наслаждение…

Вдруг – несильный толчок, как видно, кто-то не смог уйти от столкновения с Татьяной – нечаянно или нарочно.

– Не могли бы вы… – окончить фразу у неё не получилось, во время толчка особой боли не было, но затем кольнуло как-то слишком сильно, и сердце будто облили крутым кипятком.

Затем – странно перехватило дыхание. Ноги ещё несли её вперёд, но стали заплетаться, и тело завалилось вбок. Последнее что она увидела – это лицо того, кто её толкнул, оно было радостное и счастливое.

Она так и упала с удивлёнными от всего произошедшего глазами и уже не слышала испуганный женский визг и топот множества ног, бегущих ей на помощь людей.

Татьяна Виткова везде стремилась быть первой. И даже в последние минуты своей недолгой, но яркой жизни ей тоже это удалось – она стала первой жертвой маньяка, которого потом прозвали Бегокол.

Минут через сорок, если посмотреть с высоты птичьего полёта, набережная превратилась в большой комок людей с центром, обнесённым сигнальной лентой, в середине которого лежала молодая девушка. Она, впрочем, выглядела как большой ребёнок с лицом очень напоминавшее белую фарфоровую маску – Белое Удивление.

А вокруг крутился цветной калейдоскоп тех, кто выполнял свою нелёгкую работу, хотя, отсюда, сверху это напоминало броуновское движение, но только для того, кто не понимал алгоритма этой работы.

Глава 21. Друзья знакомятся с Бегоколом, пока – заочно

Кот приехал на набережную раньше всех и сразу стал осматривать тело. Как и все нормальные люди – впрочем, это определение достаточно спорно – он никак не мог привыкнуть к такому зрелищу: ещё час назад это был человек, он ходил, любил и ещё много чего с ним происходило, а сейчас это…

Но работа есть работа…

Его мысли прервал голос:

– Удар сзади, чем-то очень тонким. Думаю, она даже ничего не успела понять. Хотя боль скорее всего была, но терпимая.

– Ву, ты на скольких убийствах со мной побывал?

– Ни на одном. Мы с тобой ещё ни одного человека не убили. Но какие наши годы. А вот на местах преступлениях – на многих.

– Шутишь всё, я вот об этом как раз… Тебе жалко их бывает? Или ты – как на съёмках фильма, там ведь всё понарошку. Эмоции у тебя, конечно, есть, но это точно не грусть и жалость?

– Объяснить?

– Да, объясни!

– Прямо сейчас?

– Да! – Кот даже повысил голос. – Только давай в сторону отойдём. Надо продышаться.

И они вышли из зоны оцепления и толпы людей, которые не хотели расходиться.

– Бес… Проблем… – иногда Ву чуть менял фразы, и они обретали совершенно другое значение.

И действительно: беда не в наших «Проблемах», а в «Бесе», который заставляет нас тревожиться, а не решать их…

– Ты ведь не завидуешь мне, что каждое убийство не полосует мне сердце, и мне не подкатывает комок к горлу при виде того, что осталось от человека? – спросил режиссёр. – Кот молчал. – Что есть мы? А мы – это не тело, которое ещё называют биокостюмом, что точнее выражает его сущность… Итак: человек ушёл, куда мы не знаем, правда, есть предположения в виде рая, ада и т. д. Я уверен, что человеку там лучше, чем здесь, а его биокостюм не вызывает у меня особой печали – это уже не человек. Но если тебя расстраивает мой прагматичный подход – извини. Я не один такой. К смерти у разных народов отношение сильно отличается. Мы вместе разговариваем с Учителем, слушаем его, но каждый понимает по-своему… Он не раз учил нас этому…

– Ладно, и ты извини, что-то я сорвался, она такая молодая, что же это за сволочь, такое сотворила? Кстати, как ты быстро понял, что произошло?

– Причина смерти…

– Её биокостюма? – Кот не преминул вставить словечко из лексикона друга.

– Нет, причина смерти именно человека, в тот момент человек и его биокостюм составляли одно целое. Укол в сердце, но крови почти нет, орудие убийства сделало маленький канал – от иголки шприца не умрёшь – значит, было что-то толще, может быть – заточка, может быть – острый прут. Кроме того, она даже не вскрикнула. Так же?

– Всё правильно. Но убийство – на людях, зачем это убийце? И чем эта Виткова ему так насолила? Вопросов как всегда больше, чем ответов… – Кот с удовольствием сейчас бы закурил, но он не курил.

– Плохое у меня предчувствие, друг… – протянул Ву. – Не последний это труп. Не знаю только, когда будет следующий.

– Вот точно накаркаешь! С чего взял это?

– Понимаешь, способ уж больно изуверский. Не пойдёт на него нормальный человек.

– А кто пойдёт? Зверь?

– Маньяк. Существо с больной фантазией. Вернее – существующее в другом мире, в котором безнаказанно убивают и получают от этого удовольствие.

– Про параллельный мир – это ты загнул!

– Мир вокруг – это то, что мы видим, чувствуем, понимаем. То есть – все органы чувств дают информацию нашему мозгу, он обрабатывает её и составляет то, что мы и называем «мой мир». У подавляющего большинства людей, в принципе, всё это совпадает. У меньшинства – нет. У них в голове совсем другая система координат. Те, кто из-за этого меняют своё поведение – и это видно всем – попадает в места вроде Канатчиковой дачи^[47]. Те, у кого изменения видны только врачам – ими же и лечатся, с тем или другим успехом. Конечно, если они не опасны для общества. И последние, которые как раз опасны для общества. Их мозг работает не как у всех, он обрабатывает информацию примерно так же, только выводы делает другие. Это если упростить. В реальности, конечно, всё сложнее.

– И эти последние – серийные убийцы различных видов?

– Именно. Сложность их выявления в том, что мотивы таких не просто не понятны, но и глубоко антагоничны морали и мыслительным процессам жителя этой планеты. Делаем вывод: они – не с этой планеты. Все! Все! Последнее – это шутка, чтобы разрядить обстановку. Но они действительно не такие как мы, и нам трудно – практически невозможно! – их понять, а значит – просчитать. Возьмём заказное убийство… Сложно? Да! Допустим, узнали – у одного есть мотив, но нет возможности доказать – у него алиби, ведь убивает другой, но… Всё же можно, зацепившись за мотив, раскрутить всю цепочку. А вот с «серийниками» – намного сложнее. Мотив у маньяка… Он не просто не понятен нормальному человеку – он противоестественен человеческой природе. И можно только догадаться о нём, и происходит это только после нескольких эпизодов – только тогда можно увидеть какую-то повторяемость и закономерность.

– По некоторым аспектам мнение знаменитого режиссёра совпадает с курсом психологии, который мне читали по молодости в академии. Тем не менее – спасибо за лекцию, – с иронией проговорил Кот.

– Я проговариваю это скорее для себя, чтобы в следующем фильме не накосячить, – серьёзно ответил Ву.

– А что, в прошлом накосячил?

– Понимаешь… Я вижу свои фильмы совершенно по-другому нежели зрители. Как бы изнутри. В детстве я жалел Дюма за то, что он не прочитал «Трёх мушкетёров»…

– Получается, что писал, не читая, – Кот рассмеялся.

– Он не мог прочитать их так, как я – от начала и до конца, не возвращаясь, чтобы что-то исправить, а просто получая наслаждение, легко и просто, не напрягаясь. Для меня это не было работой, но я и не создавал великое произведение.

– Послушал бы кто наши разговоры – посмеялся. Место преступления, труп – а мы о «Трёх мушкетёрах».

– Времени на общение не хватает, да и не об убийстве же говорить на месте преступления.

– А давай для разнообразия поговорим именно об этом, мне начальству надо будет что-то докладывать.

– Хорошо. Подытожу: это убийство связать с другими пока нельзя – их или нет ещё, или мы о них не знаем. Это только мои выводы. И если я прав, то по одному убийству мы убийцу не найдём – мотива нет. Есть слабая надежда на камеры наблюдения, но – очень слабая. Мне грустно это говорить, но пока ждём следующее… Событие.

– Ну и за это спасибо. Не хочется чтобы ты был прав, но как показывает опыт, обычно так и бывает.

– А теперь по домам?

– По работам! – майор вздохнул. – Режиссёрам, конечно, можно и по домам, чтобы там творить, а нам, служивым надо лямку ещё тянуть.

А в это время абсолютно неприметный человек издалека наблюдал за всем происходящим. Наблюдал не просто внимательно, а с каким-то удовольствием.

Кирилл Мальков – а именно так звали его – был человеком необычным. Именно о таких, как он, беседовали два друга.

Нет, в том, что он любил толкаться на местах происшествий, ничего странного не было. Желающих поглазеть на такие картины всегда было предостаточно.

Дело было совсем в другом – он буквально жил этим, это был его наркотик. И добывать его было трудно. Убивать всеми возможными способами было гораздо проще, чем оказываться на месте преступления, а желательно – и во время его. Его спасали только серийные убийцы.

И всего-то надо было находить их быстрее всех. Затем следовать за ними. Стать их тенью.

И – наблюдать.

Глава 22. Убийства продолжаются

Следующий день прошёл спокойно…

Пророчество Ву не сбывалось – на набережной было без происшествий, хотя, может, оно было отложено на более поздний срок.

Тем не менее и майор, и режиссёр спокойно улеглись спать – хотя и в разное время – а утром их разбудил звонок телефона: сначала дежурный позвонил майору, а затем тот разбудил друга:

– Радуйся, накаркал. Жду на набережной, – буркнул Кот.

Недоспавший и с плохой новостью – он явно не готов был на долгие разговоры.

– Переводим: друг, ты как всегда был прав, приезжай, помоги, без тебя никак, – сыронизировал Ву.

– Друг, если бы я на тебя обижался…

– То не был бы другом, – добавил Ву. – Еду!

Профессиональные фотографы утверждают, что самые лучшие снимки природы получаются на рассвете и на закате. Когда всё засыпает или просыпается. Это утро только подтверждало их мнение. Солнце только собиралось выглянуть, чтобы посмотреть на необычное творение людей, которое они называли Москвой. Лёгкая дымка лежала на реке, почему-то одноимённого названия с городом.

Видно, это слово так понравилось, что назвать Москвой только город показалось мало. И хорошо, что на этом остановились. А то было бы: не небо, а москва; не облака, а москва; не воздух, а москва…

Воздух в это время нельзя и сравнить с дневным – его как будто чистили всю ночь.

А может, за ночь рождался совершенно новый?

Чтобы целый день его убивали выхлопы машин и всё то, чем этот город поил его. Нет, под вечер он не умирал, просто он становился дряхлым и старым, и только вечерняя прохлада не давала ему умереть.

Ведь он нужен был людям, как…

Воздух.

Непривычная картина тишины прерывалась лишь редкими мазками звуков машин, которые не по желанию, а по надобности выехали в такую рань. Но они лишь подчёркивали общий фон малозвучия…

Человек на траве – чуть вдали от дорожки набережной – лежал тоже очень тихо и полностью игнорировал такой новый и напоённый свежими запахами воздух. У него на это были причина – он был мёртв.

Губы его улыбались, а глаз подмигивал, вернее – его рот был кем-то растянут в то, что отдалённо напоминало улыбку, и чтобы рот оставался именно таким, как задуман неизвестным паталого-художником, в его уголки была вставлена тоненькая веточка. Вкупе с мёртвым бледным лицом это зрелище было не для…

В общем, понятно – улыбка получилась что надо!

Но подъехавшие жутким зрелищем особо не впечатлились – трупы в их жизни крутились нескончаемым калейдоскопом.

– Джокер, – только и произнёс Ву.

– Ты всё о фильмах своих?

– Кот, посмотри на эту улыбку. А потом: ты разве не видел, как он здорово сыграл его?

– Улыбка похожа, но Джокер… Броские имена убийцам лишь затрудняют расследование. А кина мне и здесь хватает, поэтому… – Кот не договорил, махнув рукой.

– Хорошо, пусть остаётся Бегоколом. Бежит и колет… – Ву вздохнул, со стороны могло показаться, что грустно. – Королёв Артур Витальевич, хороший актёр был.

– С чего ты решил, что это он? Таких улыбок раньше не было.

– Ты про Артура? Знаю его, вернее – знал.

– Тьфу, на тебя! Я – про убийцу! Господин режиссёр! Съёмки закончены, всем спасибо, до свиданье! С чего это – бегун с колом?

– Орудие убийства? Расположение удара? Как у Витковой?

– Тут соглашусь, похоже. Трудно с этими маньяками. Невозможно понять, что у них в голове.

– И это славно! Иначе бы ловил не ты, а тебя. Только больше никому этого не рассказывай, ведь все считают, что ты лучший алиенист^[48] в Москве! И вообще – не надо тянуть всякую гадость в голову!

– А по почкам? Думаешь, что если друг, так и обзываться можно, – голос, обидевшегося Кота прозвучал как-то по-детски.

– Обзываюсь – это когда Котом-Бегемотом называю, а алиенистами в начале века называли людей, занимающихся маньяками. И другими необычными людьми.

– Ты хотел сказать – ненормальными?

– Один говорит: «Пить надо в меру…», – второй отвечает. – «Да кто ж столько выпьет!»…

– Начинаю терять твою мысль, и похоже – вместе с терпением, – рассердился майор.

– Экий ты нетерпеливый! Это я к тому, что у каждого может быть своя мера. То же – и с нормальностью: что есть её критерий? Юнг^[49], например, считал что все люди, в какой-то мере ненормальны. Поэтому я и называю людей с отклонениями от обычного поведения необычными, то есть – не такими как все.

– А опергруппу, которая приезжает гораздо позже своего начальника, как назвать? Необычная? Так вот: необычная опергруппа прибыла на необычное место преступления, совершённое необычным человеком, необычно поздно. И как обычно получила от меня люлей!

– На то ты и «номер один», чтобы прибывать первым и делать больше всех! Мы отвлеклись. Что ты думаешь по поводу… – и Ву рукой сделал жест, который очертил всё вокруг.

– Судя по всему, убили его после 12 ночи – точнее скажут после вскрытия. Глядя на одежду – одет в костюм – он прогуливался, но не бегал. Худощавый, вес не более шестидесяти килограмм. Удар не просто сбил его с ног, но и заставил пролететь пару метров.

– Вывод, господин майор?

– Да подожди ты, будет тебе вывод! У убийцы сильный удар, и скорее всего его вес гораздо больше веса жертвы. И убийца не вызывает опасения даже ночью.

– Потому что…

– Гоняешь меня, Ву, как на экзамене! Кто не вызовет подозрения глубокой ночью? Если он не хлипкого телосложения? Полицейский?

– Вполне. Только навряд ли в форме совершают утренние пробежки… Вот человек с какими-то недостатками… Представь: бежит человек, бежит еле-еле, ногу подволакивает, одна рука скрючена и прижата к телу, бежать ему тяжело, дыхание прерывистое, здоровой рукой то и дело вытирает пот со лба… Рано утром выбежал, чтобы поменьше глаз видело его несовершенство… Какое чувство испытываешь, увидев его? Страх?

– Жалость.

– Вот то-то и оно… То есть – это ещё один вариант. Он приметен, может, кто и видел его. Надо только учитывать его изменения. До какой-то поры он – здоровый мужчина, а затем – инвалид. Поискать на камерах этих двух.

– А может, он сразу инвалидом прикинулся?

– Прямо из своего дома скрюченным вышел? А бабушки ему: «Что с тобой милок?».

– Зачем из дома? Из подворотни, например.

– Вот и надо её найти, эту подворотню, где в неё вошёл один человек, а вышел другой. Или не в неё, а где-то на улице. Есть такой фильм: человек, долго прикидывающийся калекой, на глазах за минуты начинает терять все недостатки и лихо запрыгивает в кабриолет. Ищите такую же трансформацию.

Глава 23. Опасное предложение

На набережную стали прибывать машины с включёнными мигалками…

Кот, было, рванулся к ним, чтобы высказать, что он думает по поводу опозданий – причём не в самой мягкой форме – но его поймал Ву и мягко оттащил. Ураган на этот раз не случился, хотя майор успел кое-что сообщить своими подчинённым огненными взглядами.

– Право, сейчас у тебя есть дела поважнее, разнос сделаешь позже – спокойный и конструктивный.

– Ты – прямо мой тренер личностного роста, – пошутил Кот, но не с издёвкой, а с теплотой в голосе. – Мозговой штурм? Может, где-нибудь по кофе вдарим?

– Нет, там кофеин, мне – лучше какао, ведь в нём – получается по аналогии – какаин. Давай немного постоим в сторонке, сделаем вид, что ты контролируешь работу своих «опоздунов», а сами подумаем.

– Хорошо, только кофе с утра всё равно хочется. Как ты без него живёшь?

– Так как и ты живёшь без других зависимостей. У всех они разные, я вот с раннего утра по трупам с другом шатаюсь.

– Некромант ты, мой дорогой.

– Думаю, что некрофил – больше подходит, – вяло отшутился Ву и продолжил. – Мне одна вещь не даёт покоя…

– Улыбка? – быстро спросил Кот.

– В точку! И может, я сейчас скажу глупость, но мне кажется, что убил один, а улыбку сделал другой. Ты был прав, не похоже это на Бегокола. В момент укола и позже он скорее всего испытывает взрыв эмоций и удовольствия. А «настраивать» в это время улыбку на лице, крутиться возле трупа, когда ты, как на ладони… И ничего, что это ночь. Москва не спит, она наблюдает за тобой – рассыпает по улицам прохожих, обвешивается тысячами камер… Нет, как-то не сходится… Так кто это? Случайный прохожий? Если взять за основу мои слова, что критерия нормальности нет, то… Получается… Идёт себе таки человек, видит труп. Что он делает? Подходит и начинает зачем-то изображать улыбку на мёртвом лице. А что? Нормально – так все и делают. Или нет? Шучу, конечно, но продолжу фантазировать: Джокер оказался здесь не случайно, – тут Ву сделал паузу и посмотрел на своего друга.

– Всё же Джокер?

– Только между нами – ведь он плод моего воображения. И только. Предположим, что он – как и мы – ищет места убийств, только цели у нас разные. С нашими всё понятно, а вот его – получить эмоции от чужого убийства. Сам на это он не решается, скорее всего есть причина, хотя, быть может – это просто временная нерешительность. Поэтому он ищет «проводника» в «тот мир». А улыбка? Тут несколько вариантов… Допустим: таким образом делает убитому радостный уход из жизни, или ещё что-то. Не думаю, что это его фирменный знак, скорее всего он понимает, что труп – это не его «произведение», и он – просто некий «некродекоратор». Обслуживающий персонал «великих» дел.

– Слушай, друг, на своей работе я повидал немало ужасов, но честное слово, иногда от твоих слов у меня мурашки по коже. Ты настолько спокойно и отстранённо говоришь о страшных вещах, словно ты патологоанатом-пенсионер, который на вскрытии случайно отрезал себе что-то очень человеческое, оставив только логику. Действительно не чувствуешь боль, страх, сострадание? – на лице майора явно читалась озабоченность такой логикой своего друга.

– Есть много практик, позволяющих держать ум холодным в нужный момент, чтобы его не затуманивали чувства. Но у меня есть маленький секрет: очень часто я погружаюсь в постановку своей жизни. Это – как сниматься в фильме, только без съёмочной группы. Хорошо, скажу просто, по-детски: для меня всё это – как бы понарошку.

– Ладно, допустим, успокоил. Понятно, что ты – не робот.

– Кто бы сомневался! Роботы – все непьющие, а я от хорошего виски никогда не откажусь, да и от других хороших напитков – тоже, вне зависимости от их градусов, – Ву засмеялся. – Давай так: если кого на камерах найдут – пусть мне скинут. Поищу троих.

– Ещё недавно их было двое, – удивился Кот.

– И один из них мог быть в двух образах. Момент исчезновение здоровяка и появление инвалида очень важен. Если найдём этих персонажей, значит, мы нашли маньяка, может, не на сто, но на девяносто процентов уверен, – Ву уже собрался уходить, но задержался и сказал тихо своему другу, почти на ухо. – Хотя есть и другое предложение… Только дай слово, что сразу не откажешься, а подумаешь.

– Начало мне уже не нравится. Но слово подумать даю!

– А дальше будет только хуже, – Ву похлопал друга по плечу и крепко прижал к себе.

– Какие нежности, давай просто друзьями останемся.

– Шутишь, это уже хорошо. Давай на живца его ловить!

– Это как? Он же только на знаменитостей клю… Нет! И ещё раз нет! Я понял, тебе жить надоело, меня решил бросить на произвол судьбы! Друг у меня один, так что – нет! И на участие гражданского в такой операции никто и никогда разрешения не даст! Ты хорошо меня услышал? Никто и никогда!

– Никакого разрешения я и спрашивать не буду. Здесь можно бегать?

– Да, но…

– Ты хорошо себя услышал? Ты сказал – «да», а твоё «но» – уже не важно. Я побегу, а ты один – или с кем-то из оперативников – будешь патрулировать невдалеке. И будешь готов. Жизнь мне нравится, поэтому я тебе её вручаю – охраняй! С меня – одежда, как флаг заметная, ну и «кольчужку» бронированную себе подыщу. Вечером сегодня и начнём.

На майора было жалко смотреть – он как-то съёжился и казался меньше ростом. Лицо стало растерянным: друга он отговорить не сможет, и, зная его, тот будет рисковать один, хотя в этом случае его шансы выжить упадут в несколько раз и будут стремиться к нулю.

Кот понимал, что и «патрулирование невдалеке», и «кольчужка» не дают стопроцентных шансов выжить при нападении маньяка, и для себя решил, что будет держать пистолет наготове и, не раздумывая, начнёт стрелять, невзирая на любые инструкции по применению табельного оружия…

Глава 24. Ловля маньяка на друга майора полиции

Кот напряжённо смотрел на друга. Внутри его происходила борьба…

По камерам найти ничего не удалось, видимо, с их расположением Бегокол был знаком хорошо. То есть преступление хоть сейчас в «висяки»^[50] определяй. И за это получай по полной!

Но все взыскания не стоят опасности, которым может подвергнуться его друг.

– Опять втягиваю тебя в опасность, ещё есть время всё прекратить, – попытался ещё раз отговорить Кот друга.

– Смеркалось, или лучше сказать – вечерело? – Ву улыбнулся – Во-первых, я иду на это по своему желанию, и никто никуда меня не втягивает. Потому что это просто невозможно: я – «взрослый мальчик» и достаточно самостоятельный. Во-вторых, ты будешь рядом. Смотри, какая большая у тебя «бибика», и сколько в ней помощников! Нас шестеро против одного. Неужто не справимся?

– А если мы не успеем? Давай я как-то буду незаметно и рядышком, тогда ты точно будешь в безопасности.

– А тогда… Тогда он точно не подойдёт. Ему нужна цель поспокойнее, он и так на людях весь. Не волнуйся, кольчугу пробить нереально.

– А если в незащищённое место, в шею, например? Ву, может, ну его? Придумаем что-нибудь другое.

– А пока будем думать, он положит ещё одного, а того и гляди – парочку живых душ. И насчёт придумаем – например, что? Уже решили. Побуду живцом, а вы профильтруйте народ – если знаменитостей будет хоть пруд пруди, то я буду в относительной безопасности, а вот они – нет. Поехали! – и Ву с улыбкой выскочил из машины.

Сделав крюк на всякий случай, он оказался на набережной.

* * *

Кольчужка была совсем не обычным бронником – тонкая, лёгкая и состояла из некрупных чешуек, которые перераспределяли силу удара по их цепочкам в разные стороны, и выдерживала пулю, пущенную из автомата Калашникова. При тестировании все попытки пробить её различным холодным оружием не увенчались успехом, даже от топора на ней не осталось никакого следа. Конечно, тело под ней получало сильный тупой удар. Тупой, но не рубящий или режущий. Идеальная защита от колюще-режущего оружия. Кроме того, в отличие от бронника, она защищала всё тело – от шеи до пояса.

Бег Ву недолюбливал, в голову въелась фраза его Учителя-йога: «Бег – это микросотрясения мозга…».

Но иногда он бегал, правда, без особого фанатизма.

Того, что должно было произойти, он не боялся, а больше был озабочен тем, как привлечь Бегокола.

Когда он появился на набережной, на нём был яркий красно-жёлтый костюм, на ногах – серебристые, почти зеркальные кроссовки, а в тон им – и шапка. Сказать, что это было яркое пятно на фоне остальных, значит, не сказать ничего. Кроме этого он постоянно здоровался с кем-то и делал это очень шумно.

Но в голове его стояла тишина, лишь изредка всплывали одиночные мысли: «Сколько можно бегать здесь, производя на всех полное впечатление неадеквата? Скоро это действо потеряет всякую достоверность и…».

Продолжить он не успел – его толкнули, толкнули как бы вежливо, как бы совсем нечаянно, но вот левая лопатка прогнулась от жёсткого удара. Он успел повернуться, когда второй удар заставил его потерять равновесие. Лицо нападавшего, которое до первого удара было радостное и счастливое, стало удивлённым, а затем – взбешённым. И второй удар уже не был таким просчитанным и контролируемым.

Всё же Ву удалось не упасть, и с этого момента они поменялись местами: Ву в мгновение ока превратился из жертвы в охотника. Он захрипел – то ли от боли, то ли от мощного прилива адреналина, который испытывали охотники тысячи лет, преследуя добычу – и, потеряв равновесие, всё же успел схватить свою жертву за ногу и сильно дёрнуть.

Обычно люди, чтобы свалить противника, дёргают по ходу движения ноги, но остановить противника таким способом сложнее. Ву же дёрнул в сторону, как бы желая посадить бегуна на шпагат, а так как трава была скользкая, то тот со всего размаху растянулся на ней, но сразу вскочил и побежал, правда, не заметив, что его телефон остался лежать в траве.

Конечно, брать с собой телефон на охоту – непозволительная роскошь, но если включить его на запись, то все звуки останутся с тобой навсегда: дыхание, еле различимый звук удара и последний хрип жертвы. И потом, это можно слушать бесконечное количество раз, уже в спокойной обстановке.

Ву заметил телефон сразу.

– На сегодня, пожалуй, хватит, пускай другие побегают, а если не догонят, то я его всё равно найду, обязательно найду, – сказал он сам себе и сжал в руке кусок пластмассы, этот бесценный кусок информации.

А Бегокол понял, что непробиваемая дичь – здесь неслучайно, и уже с первого его удара на него объявлена охота. А сколько охотников его загоняют – неизвестно. Поэтому – прочь с набережной!

К деревьям и в метро, только там можно затеряться в толпе.

Но успеет ли он?

Включилось какое-то звериное чутьё: своих загонщиков он увидел сразу – их было трое, но охотника среди них не было.

«Эти меня не возьмут! Уйду!», – но только показался вход в метро, как он увидел его.

Мощный торс, казалось, сейчас вырвется из рубашки наружу вместе с чем-то первобытным, которое не только остановит, но и разорвёт его.

– Славный охотник, от этого не уйду, – его поведением сейчас управляли одни инстинкты.

Он резко поменял направление и через минуту уже был снова на набережной.

Преследователи – а за ним гналось по меньшей мере четверо человек – видимо, удивились такому решению, но убийца продолжил свою пробежку и только часто посматривал зачем-то на деревья, выбирая новый путь своего исчезновения.

Небольшая красная ленточка на дереве была еле заметна, но, увидев её, Бегокол громко рассмеялся, подбежал к перилам и прыгнул вниз, туда, где Москва-река несла свои воды. Прыгнул красиво, вытянувшись в струнку, как бы наслаждаясь своим полётом, издав прощальное «бульк»!

Преследователи подоспели буквально через несколько секунд и стали рассматривать круги на воде.

– Сейчас вынырнет, никуда не денется. Возьмём, обязательно возьмём! – оперативники были рады, что гонки наконец закончены.

Они стояли, тяжело дыша и вытирая пот с лиц.

– Не возьмёте! – майор подбежал чуть позже.

Подбегая, он снял туфли, в руке была портупея с «ПМ»-ом и телефон с удостоверением – всё это он сунул первому попавшемуся коллеге, а вот портупея с нетабельным «Глок»-ом осталась на нём.^[51]

– Водолазов – срочно и с оружием! – казалось, что крикнул он это уже в полёте.

Глава 25. Погоня. И под водой – тоже

Кот – всё что произошло – видел как в замедленной съёмке: – вот его друга толкнули, первый удар дыроколом был почти невиден, но он уже сорвался с места, второй удар был нанесён с размаху и причинил ему почти физическую боль!

Но он был так далеко!

Не мог же он бежать рядом, как охранник, такое сопровождение сделало бы нападение невозможным!

Ву зашатался, но не упал и даже Бегокола свалить успел. Обернувшись, он показал другу большой палец – мол, всё замечательно – а когда майор побежал к нему, то погрозил кулаком и недвусмысленно пару раз ткнул пальцем в сторону убегающего.

И только после этого майор, сменив направление, рванул к метро, к которому был гораздо ближе, чем Бегокол.

Метро для убийцы было единственной возможностью уйти. Во всяком – для обычного, нормального человека. Не учли оперативники – да и Кот – только одного: взять им надо было необычного и ненормального человека.

Про реку никто не подумал, а это – ещё один путь отхода.

В фильмах с крутыми брутальными героями они, ныряя в воду с десятиметровой скалы, никогда не снимают туфли – то ли их индивидуальный пошив сильно помогает плавать под водой, то ли носки у них не очень целые – а если перед прыжком они ещё и выложат из кармана телефон и удостоверение, то это вообще может разрушить образ непобедимого героя.

В жизни же за утерю полицейского удостоверения…

В общем – никаких подвигов не захочется.

На ходу избавившись от всего, потеря которого в дальнейшем обязательно осложнит жизнь, Кот прыгнул в воду. Хотя она была мутная, но силуэт человека, одевающего баллон с кислородом, был виден хорошо.

Мысли в голове майора были ясные как никогда: «Пара минут без воздуха – это максимум, поэтому нельзя терять ни секунды!».

До этого момента он только читал, что «Глок» стреляет и под водой, попробовать на деле всё руки не доходили. Настало время это проверить.

Отдача в воде произвела неизгладимое впечатление, пуля ушла в молоко – вернее, в воду – а его отбросило назад.

А цель уже уходила…

Прижавшись спиной к скользкой поверхности бетонной стены берегового парапета, он нажал на спуск снова. И снова. По ходу корректируя прицел, выпустил всю обойму. Почти растаявшее в мутной воде пятно покраснело, и тут воздух кончился совсем.

Острая боль пронзила плечо Бегокола, хорошо ещё, что пуля прошла по касательной, навылет. Но далеко уплыть теперь не получится, рука работала совсем плохо. Да и без ласт с баллоном и на одной руке далеко не уплывёшь.

Отход под водой был супер-запасной, так, на всякий случай, но случаи, как известно, бывают разные…

На то, что его так быстро вычислят, он никак не рассчитывал. План был в нескольких вариантах: переплыть на другую сторону реки – сухая одежда там была, в герметичном пакете; или проплыть вперёд метров шестьсот, там останавливались прогулочные кораблики, на которые можно было забраться, плывя уже пассажиром, а с мокрой одеждой придумается что-нибудь.

Но этот вариант отхода не был продуман до мелочей…

Теперь из-за простреленной руки оба варианта были невозможны.

Но когда не работает план «А» – а заодно «Б», «В» и так далее – появляется план «Я». Единственный и последний.

К баллону с воздухом был прикреплён мощный «Пеленгас Магнум»^[52] – неплохое ружьё для мутной воды. Опять-таки на всякий случай. И вот этот случай настал, теперь нужно было ещё везение. Которое наконец появилось и зашумело.

Большое и тёмное пятно – оно показалось в воде.

Курок мягко поддался, и стрела гарпуна помчалась навстречу этому пятну. Вероятность того, что стрела попадёт куда надо и сможет закрепиться на борту кораблика – а это было именно прогулочное судёнышко – была слишком мала. Тем не менее: глухой щелчок, а потом и сильный рывок уже уносил ныряльщика прочь от преследователей, правда, нёся прямо на винты корабля.

И опять варианты: или бросить ружьё и ждать аквалангистов-полицейских, или попасть в мясорубку винтов, или…

Или быстро постараться подтянуться на тонком лине, преодолевая встречный поток воды – водные трамвайчики, конечно, не спортивные плавсредства, но и их скорость даёт солидный противоток – к борту, минуя винты.

Получалась лотерея: он мог оказаться впереди винтов у борта, или сзади винтов – на оценку этой ситуации ушла ещё секунда.

На все эти мысли Бегокол потратил ещё полсекунды и стал наматывать линь на ружьё.

На самом деле все решения в критический момент происходят на уровне инстинктов: как только подключается голова с рассуждениями, размышлениями и взвешиваниями ситуаций и вариантов – критический элементарно превращается в фатальный. Ведь только наше подсознание знает всё, хотя и замордовано сознанием, которое только у́чится. А у́чится оно на ошибках. Своих и чужих. Причём, на своих – чаще…

Используя ружьё как ворот, беглец потихоньку уменьшал длину линя, при этом старался держаться дальше от корабля, усиленно работая ногами. Но расстояние неумолимо сокращалось, и его несло на винты, а вернее – за винты, поскольку линь был длинный, и скоро его конец, намотанный на ружье, должен был оказаться метрах в трех позади винтов, и если он попадет на винт – тот либо уменьшит обороты, либо совсем остановится, а Бегокол останется без буксира.

Копье в борту подозрительно подрагивало – на таких рыбешек с железными боками оно явно не было рассчитано и в любой момент могло вывалиться, и тогда надо будет сбросить ружье – пусть его вместе с копьем мелят лопасти. И желательно быть подальше от этой мясорубки.

Собственно так и случилось: копьё все же вырвалось, ослабленный линь затянуло на винт, а за ним – и его с ружьё, которое просто вырвало из рук.

Винт сбавил обороты, и судно стало прижиматься к одному из берегов. И вскоре оно оказалось у небольшого причала.

На остановившемся кораблике суетились матросы:

– Что-то на винт намотали, вот и нет хода, надо нырнуть, посмотреть.

«А мне – вынырнуть, я и так уже всё видел…» – подумал маньяк.

Он высунулся из воды, схватился за поручни кормы, подтянулся, стал ногами на борт, выпрямился, сильно оттолкнулся и с громким криком:

– Мать вашу!

Громко плюхнулся снова в воду, произведя при этом фонтан брызг.

Этот крик услышали матросы.

– Человек за бортом! – они, забыв о винтах, бросились спасать прыгуна, который барахтался и выражал своё мнение по поводу случившегося не всегда цензурными выражениями.

Изрядно помучившись, его вытащили на палубу. Язык у него заплетался, ноги подламывались, так что ни у кого не возникло сомнения в том, что пьянчужка просто свалился за борт. А за этими заботами никто не обратил внимания, что этого пассажира на борту никто не видел.

– Брату-у-ха, ну и что это? Ну, это… Твоё ж моё… Как? И как мокрым мне? – с трудом и запинаясь, «пассажир» произнёс этот монолог, увидев капитана, который подошёл на шум.

– Жив? – спросил тот у боцмана.

– Жив, только кровь на руке, много крови.

– Проверить руку, дать сухую форму, вызвать такси, оплатить пару километров! И всем про этот случай – молчать! Не надо нам неприятностей. Выполнять! – распорядился капитан.

Зайдя в гальюн, маньяк быстро переоделся и перевязал руку.

– До дома дотяну… – буркнул он и пьяной походкой направился к такси.

Которое действительно отвезло его ровно на 300 рублей.

Выйдя из машины, он шмыгнул в первую попавшуюся подворотню. Прошёл через двор, и на другую улицу вышел уже не пьянчужка, а тихий и незаметный, абсолютно трезвый человек, который, пройдя несколько кварталов, нырнул в метро и затерялся там среди сотен похожих на него людей.

Глава 26. Ву и Бегокол отдыхают дома по-разному

Ву наконец добрался до дома…

Калейдоскоп событий не всегда сразу можно прочувствовать, при большом их скоплении психика заглушает остроту, чтобы не произошло опасной перегрузки, именно поэтому многие ощущения приходят гораздо позже произошедших событий.

Поэтому – чашечка, да нет – термос чая и выключенный телефон…

Хотя назвать чаем напиток, который так любил Ву, можно было только благодаря сложности русского языка, который заваренные листья чайного куста и приготовленные различными способами любые травки называет чаем.

Ву употреблял именно второй вариант.

Сам чай – чёрный, зелёный, красный и так далее, он не любил – так же как и кока-колу – и не за то, что кофеина в нём было больше чем в кофе, и не потому, что он было дико вредный, а за то, что этот коммерческий продукт вытеснил замечательные напитки из сотен полезных травок, которые можно было пособирать самому, в том числе – и совершенно бесплатно. Последнее не очень-то волновало лично его – доходы от фильмов позволяли приобретать самые недешёвые чаи.

Но как говаривал незабвенный Верещагин: «За державу обидно!».

Одним иван-чаем казна российская когда-то богатела сотни лет – второе место занимал он в этих доходах!

Ну и польза бесконечная от него, особливо для мужского населения.

А таволга?!

Раньше говаривали: «Если в доме есть таволга, то никаких лекарств держать не надобно…», – заморская гинко билоба^[53] в три раза уступает ей по улучшению работы мозга.

А про чабрец – он же богородская травка, он же тимьян ползучий – с его фантастическим ароматом и говорить не стоило.

Нельзя сказать, что травки-муравки исчезли совсем – потихоньку разум веков стал возвращаться, их в доступности становилось всё больше. Но своим забвением они, конечно, во многом были обязаны чаю.

И Ву заваривал только их, и надо сказать – с большим удовольствием. Причём – обязательно в термосах, чтобы ни один ароматный флюид не был потерян, а наслаждаться ароматом их можно было, когда определялись они в чашку, обволакивая пространство невиданными букетами и наполняя тело пользой.

Некоторые травки были приготовлены Учителем. Именно приготовлены, потому как срывались они в определённое время, и некоторые – ферментировались, что придавало им большую пользу, меняло вкус и запах, другие – прожаривались, а третьи – просто сушились в теньку.

Для отдыха и глубоких мыслей лучше всего подходила смесь ферментированного иван-чая и таволги. Крепкий до терпкости, с водичкой без всяких солей, очищенной почти до первозданных Н₂О.

Пока благодатный напиток заваривался, Ву удобно устроился в кресле и стал перебирать в уме события этого дня…

А в это время на другой стороне города, в неплохой квартире – совсем не в маниакально беспорядке, с кучей ужасных трофеев, как часто показывают это в фильмах – в кресле сидел маньяк-убийца, на столе которого тоже стоял термос, и в котором тоже томился иван-чай. Он был куплен в хорошем магазине и заварен на очищенной воде.

И маньяк тоже размышлял: «Бедные несчастные люди, глотающие, нюхающие, колющие наркотики, чтобы изменить сознание. Разве могут сравниться эти галлюцинации – пусть даже очень яркие! – с реальным драйвом!».

Ему вспомнились лопасти винта в мутной воде в паре метров от него. Как в замедленном фильме они вращали воду. Когда тебя несёт на них, время имеет другую скорость, а жизнь – другую ценность. Ведь Смерть – всего в паре метров.

А вот загонщики. Он дичь, задыхающаяся от адреналина. А вот он – охотник, и его дичи удаётся улизнуть, но и он ведь тоже обвёл вокруг пальца и не одного, а пяток далеко не простых прохожих.

Вспоминая, он как бы просматривал фильм…

И вот адреналин^[54], дофамин^[55] и серотонин^[56] накрыли его волной. Он не мог позволить себе расслабиться на охоте, ведь все эти производители прекрасных ощущений в тот момент могли затуманить или расслабить его мозг, который должен был работать как часы. И только придя домой и оказавшись в полной безопасности, он мог позволить им полностью погрузить его в мир блаженства…

Мозг Ву тоже работал в режиме воспоминаний. Только нужны они ему были для детального анализа произошедшего.

Всё было сделано отлично, правда, маньяк оказался маньячно-предусмотрительным, ведь организовать дежурство на воде и под водой было нереально, хотя бы потому, что они засветились бы.

В общем, как говорится: их сторона поля была против солнца, и забить гол было почти невозможно.

И Ву тоже получал удовольствие от…

И от правильно приготовленного чая, и от того, что можно просто вытянуть ноги – а чуть раньше удалось их не «протянуть» – и от того, что сегодня никто не погиб.

Ведь он был – не маньяк.

Хотя сейчас ему больше всего хотелось стереть этого предусмотрительного умника с лица земли.

Он даже задремал в большом удобном кресле возле камина. Мышцы расслабились…

Проснулся он, как подсказывали каминные часы, через три часа.

«Нормальный человек должен отдыхать после всех перипетий сегодняшнего дня…», – подумал он. – «Нормальный – отдыхать. Отдыхать – нормальный…».

Ву вскочил с кресла и проговорил:

– Нормальный отдыхать, а ненормальный – убивать.

Он буквально влетел в машину.

– Нет, Коту звонить не буду, пусть отдохнёт. Может, я это всё придумал.

Зазвонил телефон, и это было странно. Во-первых, его телефон был выключен, он не успел включить его после своего отдыха, а во-вторых, это был не его любимый «Kashmir»^[57] «Led Zeppelin», а простой, телефонный зуммер.

Тут Ву вспомнил, что в машине лежал чужой телефон. Телефон этот выпал у Бегокола.

– Слушаю.

– Привет, броненосец. Раз сегодня у меня не получилось из-за твоего панциря, поищу сейчас беспанцирного.

– Ты где? – голос Ву был спокоен.

– Всё там же.

– Купаешься до сих пор? Как вода?

– Купаются днём, а вечером – пробежка. Кстати, фотограф Милый – не твой друг? А то я сейчас как раз мимо него пробегаю.

Ву включал уже свой телефон, который на время отдыха выключал. Он так медленно загружался!

Всё! Есть! Контакты!

Милый! Набор!

Другой телефон выключить!

– Костька! Это не шутка! Падай! Снайпер! – почему-то ему казалось, что в снайпера приятель поверит скорее, чем в маньяка. – Ложись!

– Ву! Прив…

Раздался какой-то удар, глухой, передающийся по костям в телефон, а затем – звук падающей на землю трубки.

– Не успел! – трубка выскользнула из его рук. – Мразь, это – твой последний.

Снова зазвонил этот чужой телефон.

– Слушаю.

– Уже всё слышал… – Ву ответил совершенно равнодушным тоном.

Сколько же сил ему потребовалось для того, чтобы его голос прозвучал именно так!

– Извини, я занят, и твои глупости мне не интересны. Развлекайся, –добавил он.

На другом конце трубки как будто что-то взорвалось:

– Глупости?! Я тебе покажу глупости! Они будут умирать один за другим, а ты…

Ву опять прервал его.

– Естественно – «они», ведь я тебе не по зубам, зайчонок. Я-то от тебя ушёл, ушёл легко. Хотел поиграть с тобой – поиграл. Понял? Ты – ноль! Ныряешь хорошо – вот этим в дальнейшем и займись. Слабак! Да, ещё можешь продолжать охотиться на таких же слабаков, как ты, подчёркиваю, что только они тебе под силу. А ко мне даже близко подходить бойся.

– Ты – следующий, и – только ты!

– Зайка, ты, зайка… Завтра во всех новостях ты будешь «зайкой»! Зайка-мазун, зайка-слабак…

Ву быстро выключил телефон, отчётливо понимая, что его визави теперь не будет ни есть, ни спать, ни отдыхать, пока не убьёт его. Зато все остальные люди будут в безопасности.

А ему следовало действовать.

Глава 27. Очередной труп на набережной. Очередной друг на набережной

Снова телефон, теперь уже его, и голос Кота:

– Ву!

Терпение Ву кончилось, то терпение, с которым он беседовал с убийцей. Который убил уже двух, если не друзей, то во всяком случае хороших товарищей, который и его хотел прикончить.

И он зашипел в трубку:

– Набережная. Милый. Знаю. Не поеду.

– Что? Как? Почему? – майора знание таких новостей просто выбило из колеи, и он тоже перешёл на телеграфный сленг.

– Извини. Позже, – и Ву положил трубку.

Объяснять что-либо другу он не стал, чтобы не втягивать его в опасные игры. Уже то, что телефон не попал в комнату вещдоков – потому что его стянул гражданский, которого майор привлёк к операции – всё это могло стоить ему звёздочек, а что будет происходить дальше – могло привести и к ещё более серьёзным последствиям.

Тем не менее Ву гнал машину к зданию, которое было частью ведомства его друга.

В криминалистической лаборатории его знали хорошо. Слишком часто ему требовалась какая-нибудь консультация для очередного фильма. Заходил он и просто так, поболтать, но делал при этом вид, что без какой-то информации ему просто кранты, и платил за неё исправно. Поэтому здесь, хотя фильмы его не смотрели – поскольку на работе видели эти прелести вживую – уважали его сильно.

– Привет, есть просьба. Только очень конфиденциальная. Так, чтобы никому, – сказал Ву с порога.

Криминалист Стёпа был очень небольшого роста – и которого, конечно, в шутку называли Дядя Стёпа – в больших очках, за которыми прятались голубые глаза с очень умным и внимательным взглядом.

– Привет! Чем помочь? Расчленить труп и растворить его в кислоте? – юмор у него тоже был строго профессиональный:

– Предложение заманчивое, и я обязательно над ним подумаю. А пока – только отпечатки надо снять срочно с телефона. И об этом – никому! Но своё предложение не забывай! К нему вернёмся позже, – режиссёрский юмор мог подстраиваться под собеседника.

– Мимо дружбана копаешь? То есть – ему совсем ничего?

– Никому и ничего. Мои личные тараканы.

– Что ж, давай и погуляй. Глянь, прямо в рифму получилось… – пробормотал Стёпа.

Несмотря, что телефон маньяка достался Ву в достаточно нервной обстановке, всё равно он был взят носовым платком, и в дальнейшем ни одного лишнего отпечатка на нём не появилось.

Минут через сорок Ву получил свою находку обратно и постарался, было, вручить несколько банкнот, которые нравились людям не из-за цвета, а из-за того, что на них можно было купить разные вещи.

– Ву, ты уже переплатил по счетам, этот раз – бесплатно. У меня хорошее чутьё на «головняки» – вижу, что дело тут непростое, и лучше просто помочь без финансовых отношений. Потому, что если вскроется…

– Даю тебе слово, что не вскроется или… Я тебя отмолю у любого начальства.

И снова в машину, и снова в дорогу…

Теперь это был дом, немаленький и с высоким крепким забором.

На панели домофона Ву набрал число – как видно, это был пароль – через пару минут калитка открылась, и он оказался…

Перед следующей дверью.

– Хак, пусти в твоё царство! – проговорил Ву куда-то в пространство.

– В чьей ты власти?^[58] – спросили в ответ.

– Блин, Лукьяненко начитался. В твоей, конечно, раз я к тебе пришёл!

– А, помреж пришёл… – голос в динамике хохотнул.

– За помрежа можно и по жёсткому диску получить да так, что не отформатируешь его никаким алкоголем.

Сашка Веркин – или по-простому Хак – не сильно походил не хакера, во всяком случае на тех, которыми пестрят фильмы. К чертам, присущей этой расе, можно было отнести слишком большую белизну его лица, полученную из-за долгого сидения за монитором и игнорирования солнечных прогулок. Всё остальное было похоже скорее на денди московского разлива – ухоженно и опрятно.

Ву наконец запустили в святую святых хозяина. Большое светлое помещение, из мебели – громадный стол космической формы, на него опиралась матовая стена из какого-то полупрозрачного материала, а на ней висело несколько больших мониторов. Проводов не было видно вообще, наверное, все коммутации были спрятаны за этой стеной.

– Мне почему-то сейчас вспомнилось фото синтезатора группы «ЭЛП»^[59]. Над клавишами тоже высилась стена в тумблерах, со стрелочными индикаторами, так что ещё до начала звучания музыки поклонники уже впадали в транс от увиденного. Что? Та же задача? – Ву указал на стену. – Ты здесь всё поменял, или я давно к тебе не заходил?

– В хакере должно быть всё прекрасно – и программы, и «железо», и как это выглядит, – Сашка засмеялся. – Привыкли на экране видеть хакеров в замусоренных квартирах, ужасно выглядевших и пахнущих, кстати, так же. Считается, что это происходит от того, что они уходят в другой мир своим сознанием, но тело-то остаётся. Ведь здесь ему надо покупать-доставать и новые программы, и «железо» – иначе их выкинет из их придуманного мира. «Сеть» требует быть всё быстрее и мощнее. Кроме того – примитивно эту «сетку» надо оплачивать, пусть даже без денег, и совершенствовать. Про правильное питание мозга я уже молчу. Так что полностью расстаться с этим миром они не могут, а выглядеть неряхой – совсем необязательно. Настоящие гуру медитации предупреждают: «Вам может показаться, что мир, где обитает ваше тело – глуп и никчёмен, по сравнению с тем, что вы познаете в медитации. Но настоящий мастер всё время балансирует между этими двумя мирами…». Вот и я тоже балансирую: за сверхзадачи, длинной в жизнь, не берусь, от хорошей машины не отказываюсь – ни от той, что на столе, ни от той, которая, в гараже. Что хотелось?

– Знать всё об этом телефоне, ну и о его хозяине – тоже.

– В конце предложения – смайлик?

– Даже и не знаю, что удобно предложить хозяину этого дома… – Ву многозначительно обвёл глазами помещение. – Давно не виделись, у тебя много что изменилось. Может тебе в таком благополучии и не нужны сложные траблы^[60]. Работать надо так, чтобы не вычислили включённый телефон, а то… – Ву многозначительно замолчал.

– То есть – это не просто красивая девчонка из «Инстаграма»… Что-то серьёзное?

– Не обидишься, если не расскажу? Правда, не могу. Может потом, но точно не сейчас, ещё один труп не переживу, – Ву сделал вид, что проболтался нечаянно.

– Убийство?! Давно разобрал телефон?

– Не волнуйся, задолго до того, как подъехал к тебе, и пока не включим его – нам ничего не угрожает.

– Когда включим – тоже будем в безопасности, только не здесь. Пойдём!

И они пошли…

Сначала – за шкаф в коридоре, который отъехал, обнажив стенной проём с лестницей вниз.

Затем – по лестнице и в бункер. А это был именно бункер. Со сводчатым бетонным потолком, толстенной железной дверью, которая закрывалась массивным колесом.

И вот тут-то провода не прятались никуда, их было много, даже очень много. Они свисали лианами техно-леса, оплетая стойки, но это было красиво, как картины абстракционистов – непонятно, но красиво.

Ву почувствовал себя в космолёте.

– Саш, дай как-нибудь поснимать здесь. И наверху – тоже! Снимать буду сам, свет сам поставлю, разгружать тоже сам буду, ни один человек не узнает, – у Ву взыграл режиссёр – натура действительно была фактурная и удивительная.

– Хорошо, но давай развлекаться по мере поступления развлечений. Сейчас – телефон. Ну не прям сейчас, я позвоню завтра-послезавтра.

Тут Ву стал плакать, да так натурально, что Сашка, рассмеявшись, успокоил режиссёра:

– Понял, понял, постараюсь побыстрее. А мне – бутылочку «Чёрного Доктора», желательно моего возраста, только условие – за неё оплачу полную сумму. Но хочется с железной гарантией подлинности. Помню: отдыхал я на даче № 5. Скромно так, правда, всё в карельской берёзе, Шеварднадзе^[61] любил там отдыхать. А бутылочки привозили со спец-хранилищ. Это даже вином назвать нельзя. Достаточно всего одного глотка – второй пьёшь уже просто от жадности.

– В два дня могу не управиться, – ответил посерьёзневший Ву.

– Ну не горит, но в этом году.

– Это обещаю. И жду звонка. – и на прощание окинул взглядом необычное помещение.

Глава 28. Ву меняет внешность и осваивает «наружку»

«Сеть началась плестись. Теперь надо подумать о сценарии…», – думал Ву, даже такую непростую ситуацию он по привычке называл сценарием. – «Кто кого вычислит быстрее? У меня телефон, отпечатки и вся информация по нему уже в работе. И я его обязательно найду. Но и его недооценивать нельзя, слишком высокий ценник – моя жизнь. Найти моё убежище всё же можно. Адрес дома нигде не проходит, но разговаривали мы недалеко от дома, если вычислить место примерно, то найти дом – где в гараже «Ягуар» – несложно, да и режиссёров в посёлке не пруд пруди, а то, что он знал, кто я, не вызывает сомнений – иначе, он не стал бы меня «колоть». Значит, дом засвечен, машина – тоже. Даже если у меня паранойя, это не означает, что на меня не охотятся… Квартира? Тоже не будем рисковать. Значит, меняем машину и снимаем номер в отеле, а потом – на студию, чуть-чуть себя поменяем…».

«Ягуар» закатился в гараж дома: «Пока бегун с шилом на свободе, прощай любимый, и уютное жилище – прощай…».

Такси довезло его до Молодёжки^[62]…

Побродив между домами, он подошёл к старенькой «БМВ» и сел в неё. Ехать в студию он передумал. Там в первую очередь его и будут поджидать. Поэтому: полупустая кафешка со свободной туалетной комнатой и недорогая гостиница – это само то.

Немного покружив, он нашёл такое место.

Достал из багажника маленькую сумочку и вошёл в кафе. Несколько посетителей и вялая, будто полусонная официантка. После «Пушкина» – как другая планета, и сейчас, это – замечательно.

Туалет соответствовал официантке. Но в нём было то, что нужно – не совсем чистое, но зеркало.

Из сумочки появились: парик, усы, борода, брови. И уже скоро из зеркала смотрел мужчина в возрасте, с лохматыми бровями, светловолосый с обширной бородкой и щёточкой усов. И признать в нём режиссёра, чьи фото время от времени появлялись в журналах, теперь было просто невозможно.

Гостиница тоже нашлась поблизости. Через некоторое время – попрепиравшись, правда, очень корректно с девушкой-администратором из-за отсутствия паспорта – он был уже в номере.

А что, паспорт?

Как известно: достойная купюра вполне заменяет его.

А теперь надо восстановить силы, и сон был лучшим средством для этого.

Утром его разбудил звонок.

– Привет! – это был Степан. – Ничем обрадовать не могу. Отпечатки есть, но ни в одной базе они не проходят.

– Ничего, отрицательный результат – тоже результат.

И это было действительно так. Теперь окончательно стало понятно: осторожность убийцы была очень велика – он никогда не попадался. Он был умён и просчитывал ситуацию наперёд. Правда, слабое место у него всё-таки было – он не мог не убивать.

Осталось подождать звонка хакера, без него – пока тупик.

Выходить никуда не хотелось, поэтому Ву решил заняться душой и телом. Удобнее усевшись на кровати, он погрузился в медитацию. Минут через тридцать его тело и весь остальной мир перестали существовать, и он погрузился в приятное состояние ничегонеделанья и ничегонедуманья, которое йоги называют «самадхи».

Достичь его можно двумя способами.

Первый – неэкологичный, при помощи химических веществ, расширяющих сознание. Путь довольно быстрый, то есть – быстро сокращающий жизненный ресурс подопытного.

Второй – экологичный, достигается путём многих медитаций, осознаний и других практик. Путь долгий, но в конце концов не просто удлиняющий жизненный путь, а расцвечивающий его раннее недоступными красками и меняющий восприятие мира.

Ву никуда не спешил и относился к своему здоровью трепетно – отдельные чрезмерные возлияния алкоголя в счёт не шли – поэтому ему нравился этот длинный, а может, и бесконечный путь, где каждый шаг вперёд был таким интересным и захватывающим…

Через пару часов долгий звонок хакера вернул его в этот мир – в мир суетной глупости.

– Ву?

– Порадуешь?

– Задача была ещё та! Пришлось сделать анализ геолокаций^[63] кучи абонентов, затем…

– Хак, ты – лучший, и это бесспорно.

– Согласен, без всякого порно, – ответил шуткой компьютерщик.

– И поскольку твой хлеб я не отнимаю – ведь это просто невозможно! – как это всё делается можешь опустить.

– А как же триумф и фанфары? Мало кто из этой информации сделал бы то, что сделал я.

– Вернее – никто. И, как видно, ты спас одного никчёмного режиссёришку, – корону почитания Ву тоже любил напяливать, поэтому хакера хорошо понимал.

При других обстоятельствах он ещё долго бы пел ему дифирамбы и выслушивал все нюансы проведённой работы, однако сейчас у него были догонялки с маньяком, и именно сейчас определялось: кто убегает, а кто догоняет.

– Понял, у тебя цейтнот, скидываю анализ геолокаций мест посещений этого индивидуума. И с вероятностью в 99 % определил – где он живёт. А также – номер его машины. Удачи!

– Спасибо, друг, ты не представляешь, как выручил меня, да и не только меня.

– За «спасибо», конечно, спасибо, но «Чёрного Доктора» жду на свой приём.

– Это просто «Бес с Порно». Прибудет в ближайшее время, – и выключив трубку, добавил для себя. – Адрес есть, осталось выследить маньяка и остаться в живых. Готовый сюжет для отличного экшена.

Ву улыбнулся, но как-то не по-доброму у него это вышло…

* * *

Аргуновская улица была пуста от машин, проезжавшую можно было увидеть лишь изредка, и это было проблемой. Несмотря на грим, маячить перед домом было неразумно.

Правда, в телефоне Ву был номер машины. Когда едут на какую-нибудь закрытую территорию, то высылают его встречающей стороне, чтобы те на охране заказали пропуск. Такой был в СМС. И может, это была машина хозяина телефона.

Свернув во двор метров за сто до нужного дома, удалось припарковаться.

Теперь пешком пройтись мимо дома. И проверить своё везение.

Здание стояло в стороне от дороги, там же были припаркованы и машины жителей этого дома. Дом уже почти закончился, когда он увидел то, что искал – «Фольксваген» неприметного серого цвета, но с замечательным и удивительным московским номером – «р158ка», именно этот номер и был в телефоне.

– Кому там везёт? Конечно же – очень умным и везучим, – сказал Ву и довольно улыбнулся.

Конечно, можно поставить маячок и наблюдать за авто, не боясь спалиться, но абсолютно неизвестно, какие варианты проверки слежения за машиной применяет маньяк, ведь, обнаружив маячок, он просто повторит вариант самого Ву – сменит и машину, и место жительства. Поэтому оставалось только сидеть и ждать, ну или ждать и сидеть – выбор был «громадный».

В фильмах этот процесс занимает совсем немного времени, поскольку долго смотреть на сидящего почти неподвижно человека в машине, у которого в голове только «не заснуть, не привлечь внимания, когда же это закончится, где найти туалет…» в конце концов не очень интересно.

Человека в спортивном костюме он узнал сразу. И тут нарисовалась первая проблема: он не сел в своё авто, а побежал, то есть красться на своей машине за ним было слишком заметно, а бежать в неспортивной одежде – просто глупо.

И где эти плащи-невидимки продаются!

В этот день Ву потерял маньяка на ВДНХ, по которой ещё побродил с полчаса, после чего вернулся к своей машине продолжать дозор, хотя с удовольствием побродил бы ещё.

Он очень любил это место, которое по количеству и разнообразию архитектурных решений и изысков – считал лучшим в Москве. Было время, когда это великолепие было отдано под базар – оно потихоньку приходило в упадок, разрушалось, и панно с Юрием Гагариным грустно взирало на фантастический стеклянный купол с выбитыми стёклами. К счастью, всё это в прошлом.

А теперь…

Теперь надо сидеть и ждать спортсмена-убийцу. И чтобы никакие размышления не отвлекали от этого. Хотя – не обязательно. Он узнал сегодня номер машины и дом. На сегодня хватит. Надо с Котом поболтать. Только вот где?

Невидимая связь между людьми всё же есть!

Зазвонил телефон, и это был Кот:

– Надо встретиться.

– Аналогично. Приезжай ко мне, открывай своим ключом и располагайся. И ничему не удивляйся, надеюсь буха́лки у тебя с собой.

Буха́лками, с ударением на второй слог, Ву называл пистолеты своего друга. Это было удобно, ведь если произносить так, то можно было свободно спрашивать об оружии при ком угодно, не вызывая ни подозрения, ни лишних вопросов.

– Начинается! Опять мы в каком-то пердимонокле^[64]! – чуть ли не выругался майор.

Кот никогда не говорил «Ты попал, у тебя вечно проблемы. Вместо «ты» он всегда говорил «мы». А всё потому – что проблемы друга он не отделял от себя и считал их общими, они так и жили, никогда не отказывая друг другу в помощи.

– Кот, ты, Бегемот! Сегодня «примусы починять» будем с двух рук, и – по-македонски^[65]. Жду в восемь. Вернее – приду в восемь.

Глава 29. Как пробраться к себе домой неузнанным

Пробираться незаметно, даже в своё жилище, где всё знакомо – ещё та задача…

Машину Ву оставил далеко от дома, покружил немного по переулкам и вышел к своему подъезду.

В холле его остановила охрана. Обычное дружелюбие по отношению к нему куда-то исчезло – значит, его перевоплощение действовало.

– Я – к Котову. Он ждёт, – объяснил Ву.

– Котов здесь не живёт.

– Ну… Этот Вуалов… Он должен был позвонить насчёт меня.

– Документы!

– Постой, Костя, постой… – в разговор вмешался консьерж. – Господин Вуалов действительно звонил, велел документы не требовать, только внешность гостя описал.

Во как меня тут величают за глаза – господин!

Респект и уважуха – как молодёжь нынче говорит!

– Последний этаж, хозяина ещё нет.

Ву чуть не добавил: «И не будет. Во всяком случае – сегодня. А может, спуститься сюда попозже – в истинном обличье – пусть поломают голову: откуда я взялся. Но это – позже…»

– Но там его друг, милиционерский генерал, – для пущей важности охранник повысил Кота в звании и определил его на работу в почившую организацию. – Так что не балуй, в нашем доме этого не любят – и он после своего предупреждения сделал ужасно грозное лицо.

«Прям как мальчишку припугнули, хорошо, что пальчиком не погрозили…», – подумал Ву.

Выйдя из лифта на своём этаже, он чуть сгорбился и, наклонив голову вбок, направился к своей квартире. Интересное ощущение: всё знакомое, а ты сам – чужой, и вроде – как другой человек…

Кот вышел сразу, был уже девятый час, и он начал волноваться. Это на вид майор был такой железобетонный и непробиваемый, а на самом деле – мягкий и добрый, правда, если это касалось детей и друзей.

– Слушаю! – на его лице было написано недоумение – сюда приходили только хорошо знакомые, а он их всех знал.

Правда, если бы молодая девушка пришла – он бы не удивился, а тут – не пойми кто…

– Господин Вуалов просил зайти сегодня к восьми, он дома?

– Кто вы? – неприязненно спросил Кот.

– Он просил зайти, и если его не будет, то без него ничего не рассказывать. Это он строго-настрого распорядился, вы уж извиняйте, – объяснил Ву, не выходя из образа.

– Ну, тогда… Заходите… – согласился нехотя майор и строго добавил. – Разуваться – обязательно!

Где-то это уже было: Шерлок Холмс так морочил Ватсона, и Ву стало неудобно перед другом.

Хотя…

Все его действия были необходимы, в вестибюле он должен оставаться незнакомцем, ведь то, что охрана внимательно наблюдает за всеми его действиями на мониторах – у него не было никаких сомнений. И то, что какого-то замарашку отпустили одного, без сопровождения – ничего не значило: камеры были везде. Шаг вправо, шаг влево от разрешённого маршрута – и всё. Здравствуй, улица, и милый асфальт встретится с его лицом.

Шторы были закрыты, играла музыка. Молодец, охранный режим запустил.

Как только дверь закрылась, Ву выпрямился и обычной походкой зашагал на кухню:

– Перекусишь со мной?

Кот поперхнулся словами, которые хотел сказать, а Ву тем временем стащил с себя парик.

– Жарко в нём. За маскарад не обижайся. У меня на спине или на груди – а может, там и там – мишень нарисована, прямо для дырокола. Поэтому пока в таком виде хожу.

– И кто нарисовал её? – быстро спросил Кот.

– Да я и нарисовал. Только колоть в неё будет Бегокол.

– Почему последним узнаю?

– И опять не обижайся… Секретов у меня от тебя нет. Но у тебя есть служебные обязанности. Ставить в неудобное положение тебя не хочу. Например: докладывать начальству, что в операции участвовал гражданский, который утащил ключевую улику с места преступления – телефон убийцы. И подставлять друга, который рисковал собой для твоего же дела. Плохой выбор между службой и другом.

– У тебя его телефон! Да как ты…

– Ну, вот видишь… Вот об этом я и говорил… Здра-а-а-вствуйте, господин майор!

– Ладно, извини! – сказал Кот и после паузы добавил. – Давай так договоримся: если я буду требовать выложить всю информацию без купюр, и если будут возникать конфликты службы и дружбы, то ты возьмёшь с меня слово, что сообщаешь мне её, как гражданскому лицу, а не офицеру полиции. И сейчас я такое слово тебе даю. Ничего и никому я – как частное лицо – докладывать не должен. Потому как я понимаю, что на кону стоит твоя жизнь, а она – никакого моего звания не стоит.

– Правильно, звание дороже, – попытался пошутить Ву. – В общем… На телефоне есть отпечатки, но в картотеке они не значатся.

Кот зарычал, но Ву сразу пресёк распространение его гнева:

– Ты слово дал, и на криминалиста оно тоже распространяется. Ни слова ему, даже вида не подашь, уважаемое гражданское лицо. Он у вас – классный, а то, что копейки получает… Ну, в общем, ты и так всё понимаешь. Государство, как видно, считает, что он на взятках подрабатывать должен. Извини, на подарках. Так что я, получается, осуществляю государственное дело. Дальше… Сухой же остаток таков: где он живёт – я знаю, так же знаю номер машины. Следил за ним, не прокололся.

Кот взревел:

– Убью!

– Как говорят в моих сериалах «Стань в очередь!», – если ты обо мне. А если ты о том уроде – то стоило бы.

Глава 30. Ву и Кот подбивают итоги маньяков. Ву принимает свое решение. Непростое, со всех сторон

Несмотря на архисерьёзный разговор, Ву умудрялся готовить – он залил гречку кипятком и накрыл её большим махровым полотенцем.

– Пока говорим, я на стол приготовлю, правда, сегодня – по-быстрому. Знаешь, даже в «Пушкине» нельзя всё время питаться, в жизни обязательно должна присутствовать домашняя еда, пусть и простая, но приготовленная с любовью, и адресная, то есть – конкретно для кого-то сделанная.

Тем временем из холодильника появилась турша, удивительное соление, потихонечку забываемое повсеместно. Делается она из специальной туршевой фасоли, которую солят, а вернее, квасят, а с ней – любые овощи, но обязательно с чесночком и перчиком. Особенно хороша с ней капустка. Как цветная, так и белокочанная.

– Ведь даже называя еду, мы заряжаем её разной энергией. Сравни: слово «помидорки»… – он протянул это слово, как бы пробуя на вкус и наслаждаясь полученным звуком. – Или – слово «томаты»… – слово отчеканилось, словно он произнёс «пластмасса». – Всё, всё… Расскажи, что узнал о детях. Слушаю!

– Ты прав, история тухлая. Дети выезжают через десять дней. Выезжают в Америку, но виз у них нет, – доложил Кот.

– Это как? – Ву даже перестал расставлять приборы.

– А вот так. Сначала они летят в Черногорию, живут там две недели, там же и визы получат – там проще, говорят, это сделать – а уж потом летят в Америку. Хотят им вроде как мир показать. Причём: бумаги, которые ты мне прислал – не подписаны, а билеты – уже на руках. И ещё… Мне удалось просмотреть десяток личных дел. Конечно, все дети – лапочки. Но тут, кажется, выбирали их, как на конкурс красоты – один красивее другого.

– Разве там одни мальчики?

– Нет, и мальчики и девочки.

– А возраст?

– Ты знаешь, разный, а для заявленных целей это совсем не годится. Как преподавать им что-то, если у них разница в возрасте большая – программы обучения должны сильно отличаться.

– И какой вывод опытного оперативника?

– Однозначно – везут не на учёбу. Распродадут извращенцам или в публичные дома. Или…

– Или?

– На органы… – Кот помрачнел. – Но у нас – одни догадки и ни одного факта. Стоит только сунуться туда – пойдёт вой: «Полиция счастливого детства лишает!». В общем, я беспомощен.

– А кто будет контролировать эту поездку?

– В том-то и дело, что фактически – никто. Уровень доверия велик. Знаешь, как раньше на Востоке? Когда человек для покупки брал в руки золото, то продавец отворачивался, не дай бог, тот подумает, что ему не доверяют, то есть подозревают, что он вор. Тут – почти то же самое.

– И что делаем? – Ву задал этот вопрос, начиная догадываться, что делать именно ему.

– А водку пьём, да стаканами. Не плакать же от бессилия, – в сердцах ответил Кот.

– Я бы и поплакал, если бы толк был. Так, возьмём паузу. Еда требует положительных эмоций, – положение хозяина обязывало друга накормить.

– Это если на всё положить.

– На полчасика это можно и нужно сделать.

– И как в тебя что-то лезет сейчас?

– Выхожу на время из информационного поля наших неприятностей и погружаюсь в благодатное поле своего жизнеобеспечения.

– А я, пожалуй, погружусь в благодатное поле ста грамм. А то… И всех двухсот.

– И это возможно, напиток выбери сам.

Закончив – кто трапезу, кто возлияние – они продолжили разговор.

Начал его Ву:

– Подобьём итоги: «бабочник» для нас недосягаем – это раз; «бегун» с дыроколом – тоже, мы знаем о нём всё, но доказать не можем ничего, второй раз ловить его на меня, думаю, не получится – это два; детей увозят на расправу – мы опять ничего поделать не можем – это три. Я не сильно повторяюсь? Лично мне в такой ситуации надо выпить литра два «похренизма», иначе не успокоиться.

– Так вроде это дело чисто полиции, ты-то причём? – сказал Кот и плеснул себе в стакан ещё волшебства, в виде хорошо охлаждённой водки «Стандарт».

– Наверное, ты прав, но легче от этой правоты не становится.

– Вернёмся к началу: как тебя защищать будем? Или грим теперь на всю жизнь?

– Несмешная шутка… Подытожу: в трёх случаях никаких законных методов мы применить не можем – остаётся только новые жертвы складывать в мешки для трупов.

– Предлагаешь взять автомат и пройтись по ним очередями? Или одиночными со «снайперки»?

– Хорошее решение, Кот. Если так дальше всё будет идти, то мы к нему вернёмся – и я не шучу. А теперь… Теперь надо немного поспать, – подвёл итог беседе Ву.

– Поедешь или здесь останешься? – спросил Кот.

– Нетути сил куда-то ехать, квартира хорошо защищена, одну ночь продержусь точно.

– Тогда и я остаюсь.

– Да ладно, Кот…

– Не обсуждается, – буркнул Кот, и друзья разошлись по спальням.

Причём – один из них уже принял для себя непростое решение.

Глава 31. Конец Бегокола

Лес…

Прело-пряный аромат листьев, из которых надо сгородить незаметную преграду, да так, чтобы толстую и прозрачную ле́ску не увидел даже внимательный, и расположение её менять: лежит она и не мешает никому бегать, а натянул – и Бегокол должен обязательно зацепиться за неё, он ведь выберет именно эту дорожку, бегая здесь.

Или не выберет…

Ву напряжённо прокручивал в своей голове возможные варианты: «Итак… Задача: протянув леску между двумя деревьями, замаскировать её – когда Бегокол будет пробегать здесь, натянуть леску – тот споткнётся об неё – мне надо быть на расстоянии вытянутой руки, но при этом заранее не спугнуть его. А ещё надо отрепетировать самое сложное: Бегокол спотыкается – я как бы придерживаю его за руку – в это время вытаскиваю из его рукава дырокол – вкладываю ему в руку – вбиваю дырокол ему в сердце – второй рукой с силой толкаю его в спину – он падает на грудь, своей рукой держа дырокол. Есть, конечно, вариант, что увидев серийного убийцу – который как бы случайно погиб от своего оружия – никто не захочет разбираться: есть ли в случившемся это самое «как бы». Поскольку версия идеальная – маньяк найден. И наказан – самим собой.

Снимая фильмы, Ву любил просчитывать все варианты и неоднократно. Уменьшая вероятность ошибки каждый раз, приближаясь к нулевой погрешности. Но то, что ноль ошибок не существует – он тоже знал.

Вариант был красивым, правда, весьма сложным в исполнении, но это как раз ему и нравилось. Да и место, куда Бегокол пытался воткнуть свой дырокол, у него ещё болело, напоминая ему обо всём, что произошло на набережной.

«Почему именно дырокол?», – задал себе вопрос Ву и ответил. – «В советские времена штырь, на который нанизывали чеки, называли наколка, или просто шило, но пока на него накалывали чеки – это было правильное название, а когда им стали дырявить людей насмерть – он стал «дыроколом».

Зачем ему нужен был такой сложный спектакль, Ву и сам не мог понять. Чего проще: убрать «серийника»-убийцу простым способом и напоказ – пусть все знают, что это не несчастный случай, а происходит чистка, и кому надо, тот пускай и боится. Тем не менее это сделать хотелось именно так – сложно.

Но времени не хватало…

Выслеживать, готовить идеальную ловушку можно было месяцами, и всё это время ходить с мишенью на спине, забросив все свои дела, Ву не мог.

Почти наверняка прогулки маньяк совершал и в Ботаническом саду. Но найти, где именно он там бегал – было почти невозможно, разве что на входе в него, а ещё на ВДНХ было две дырки в заборе, через которые можно было попасть в Ботанический.

Но Ву понимал и другое: каким бы выверенным не был задуманный сценарий – он всегда мог измениться, сталкиваясь с реальной действительностью. Поэтому режиссёр продумал и эти изменения: припас свой дырокол, подобный тому, который был у маньяка, а также – измыслил и другие способы для «выключения из жизни» серийного убийцы.

Как показала жизнь, именно другой способ и пришлось применить, но Ву пока об этом не знал…

* * *

И вот в спортивном костюме Ву усиленно разминался недалеко от одной из дыр в заборе ВДНХ. Внешность изменена: опять немолодой мужчина, но теперь не хромой и кособокий, а спортивный, отчаянно сопротивляющийся надвигающемуся возрасту.

Вероятность, что маньяк воспользуется именно этой прорешиной, была очень велика. Из ВДНХ в Ботанический попасть лучше всего именно здесь…

Бегуна он увидел издалека. На хорошей скорости тот действительно направлялся к дыре в заборе.

«Теперь надо точно рассчитать, чтобы встретиться с ним возле забора, и не забыть опустить голову – устал, мол – на всякий случай, чтобы не узнал, хотя я и в гриме…», – подумал Ву.

Расчёт получился точный, но когда маньяк уже вылезал из прорешины, их глаза на мгновенье встретились и…

Убийца узнал свою неудавшуюся жертву, всё понял, но не успел отреагировать – тут же получил жёсткий вкручивающийся удар рукой в сердце. А в руке Ву был зажат дырокол, почти такой же, как и в рукаве маньяка.

Тело, наполовину торчавшее из дырки в заборе, дёрнулось и обмякло.

Ву подхватил его и проверил рукава – в левом действительно лежал дырокол, и он забрал его. А тело положил лицом на землю, предварительно зажав правой рукой маньяка тот дырокол, который вогнал ему в сердце.

Выбежал ли Бегокол на очередную охоту или просто не хотел расставаться со своей страшной игрушкой – это уже никто не узнает. Никакого желания произносить речи типа: «Это за всех тех, кого ты лишил жизни и так далее…», – у Ву не было. Это было всё равно, что дворнику мстить мусору, который он сметает с дорожек, и над очередной кучей произносить речь, перед тем, как отправить её в мусорный бак. Не месть это была, просто очистка пространства.

Нырнув в дырку, режиссёр побежал по аллее. И вскоре смешался с толпой бегущих и гуляющих.

«БМВ» ждала его и рванула резво.

На ходу был снят весь грим и майка-олимпийка, а для того, чтобы переодеть брюки и кроссовки пришлось остановиться.

Следующая остановка была для алиби, то есть – это был Ленинградский рынок, где он провёл уйму времени, долго торгуясь и выбирая, надеясь при этом, что из-за этого его очень хорошо запомнили.

Загрузив все сумки, он поехал в свой загородный дом…

Уже войдя домой и закрыв дверь, он прислушался к тому, что происходило у него внутри – раньше такого он себе разрешить не мог. Максимальная сосредоточенность не позволяла отвлекаться.

Но…

Ничего необычного. Адреналин не разрывал его, да и не было каких-то особенных ощущений.

Он раздавил таракана, а ведь таракан – хотя его почти все не любят – тоже живое существо, правда, не убивающее людей, а просто противное, и то по мнению далеко не всех, кое-где это почти деликатес.

Хотя, нет!

Ощущение того, что с тебя сняли мишень – это просто прелестно!

Ву полностью разделся, собрал всю одежду и обувь – и ту, которая была на нём в Ботаническом, и ту, в которой он приехал – и положил всё это в большой камин. Полил жидкостью для розжига и зажёг. Огонь с удивлением лизнул одежду, как бы проверяя, действительно ли этим ему можно полакомиться?

Да.

Никто не собирается его тушить.

И тогда огонь стал с жадностью пожирать то, что ещё недавно было одеждой. Особенно ему понравились кроссовки. Почти новые, они не сдавались и горели плохо, а он с ними заигрывал – лизнёт и отступит, потом обнимет и спрячется.

А в это время хозяин дома был в душе.

Мочалкой по всему телу, затем убрать слой лака на подушечках пальцев – это было гораздо лучше перчаток, те могли оставить ворсинки или кусочки кожи, а медицинские оставляют тальк, который можно идентифицировать. Да и гулять в перчатках было по меньшей мере странно и даже опасно – постовые могли заподозрить.

И в конце он убрал слой лака под ногтями.

Место любимое патологоанатомами, которые достают оттуда такие улики!

После которых только чистосердечное признание писать!

И чтобы под ногти ничего не попало, это место лучше запечатать тем же лаком…

Затем – ещё раз контрольно помылся. На его теле не осталось никаких следов его приключения.

Подойдя к камину, он взял пылесос и вычистил им всю золу, а поскольку пылесос был моющий, то затем – и вымыл. А жидкость вылил в унитаз и три раза смыл его.

Итак, все физические улики уничтожены. Ещё раз внимательно вспомнил все мелочи. Из-за таких ошибок люди и попадаются. То есть – убийцы.

– Я забыл про дырокол! – Ву с досадой хлопнул себя по лбу. – Внимательнее надо! Можно подбросить его в квартиру маньяка, на нём наверняка кровь жертв. Но… Плохая идея, не надо перемудривать ситуацию.

На улице стояло барбекю, работающая на газе, вот на ней-то он и «поджарил» свою «забывашку», а потом, не дав остыть, взял плоскогубцами бывший дырокол и молотком придал ему совершенно другую форму. Уродливая заготовка перестала быть похожей на дырокол, и тем не менее завтра он выкинет её где-нибудь, предварительно положив в пакет и засыпав мусором. Сейчас она лежала у него в руке, и хотя в случившимся её вины не было – всё же она убивала. Она должна забыть это, поэтому – под молоток и в мусор.

– Вот и всё… – сказал вслух Ву.

Не стало ещё одного больного, хотелось бы сказать – ублюдка.

Вспомнилась улыбка Костьки – сам он был не красавец, а вот улыбка!

Ву был уверен: его приятель там, где ему лучше, и он добавил:

– Кость, это не месть за тебя, извини, это – остановка. Я его просто остановил, и он не пошёл дальше по трупам. По трупам…

Глава 32. Ву ищет убийцу, то есть – себя. И за ним внимательно наблюдают

Ву от раздумий отвлёк звонок.

– Дырокола нашли! – Кот так волновался, что попутал клички, голос его был взволнованный, но радостный – его другу теперь ничто не угрожало! – Знаешь, как будто громадный груз упал с моих плеч, ещё немного – и полечу. Приедешь?

– Это точно он? Конечно, приеду. Куда? – Ву был лаконичен, ещё недавно он продумывал каждое действие, теперь то же самое надо делать с каждым словом.

– Место сброшу на телефон. Опознаешь заодно этого гада. Мы-то его сильно издалека видели, а ты точно опознать сможешь.

– Тогда почему решили, что это он?

– Не поверишь! Пролезал через дырку в заборе, как видно, зацепился ногой, упал, а в руке его верный дырокол оказался, и – прямо в сердце! – Кот засмеялся.

Наверное, грешно смеяться над смертью человека. Но уж слишком была велика радость, что другу теперь ничего не грозит, да и называть это существо человеком для майора было сомнительно.

– Да, трудно поверить в такое невезенье – или, вернее, везенье? – для нас. А других версий нет? – маленькая разведка не мешала в этой ситуации.

– Эта всех устраивает. Маньяк найден и наказан, правда, он сам себя наказал, ну это уже не в нашей власти!

– Согласен, еду, скинь локацию.

Ву не спеша ехал и так же не спеша рассуждал: «Вот же как происходит? Когда приезжаешь не просто на место убийства – это со мною уже было много раз, а на место, где я могу оказаться главным подозреваемым – это впервые… Как в этом случае ведёт себя убийца, как он смотрит в глаза людям, которые ищут его, но пока не знают, что ищут именно его… Как смотрит он со стороны на труп, который ещё недавно оттаскивал и укладывал, создавая ложную картину преступления. И что происходит у него в этот момент внутри? Появляются незнакомые ощущения? Это приятно? Или волнует? Или пугает? До озноба, до рвоты, которая выворачивает тебя, стремясь выкинуть тот страх, который пропитывает всё твоё тело, мешая двигаться и думать…».

И вот Ву на месте, полностью в другой одежде, без грима и даже на другой машине. И всё же – это он, который ещё недавно был здесь, это было то же сердце, и та же голова. Конечно, уже поставлены ограждения, много народа за ними, ведь всегда есть желающие поглазеть на смерть, видимо, ужасы по ТВ уже не щекочут их нервы.

И внутри ограждения центр внимания всех, ещё не накрытый и не уложенный в мешок. И лежащий несколько по-другому.

Ву точно помнил: он положил труп лицом вниз, теперь же голова лежала на боку, и один глаз был приоткрыт. Он как бы подмигивал.

– А труп не трогали? – спросил он у знакомого оперативника.

– Поднимали, думали, что человеку плохо, увидели в сердце железку и уложили как было.

– А кто нашёл? Мне надо поговорить с ним, – надо сказать, что пока на месте преступления не появлялся какой-нибудь сверхначальник, Ву считали за своего, и вовсе не из-за того, что он никогда не отказывал в билетах и контрамарках на всякие закрытые показы и фестивали и отлично платил за любую помощь на съёмках, а за то, что глаз у него был очень зоркий, и он часто видел то, что другие упускали. А вкупе с замечательным аналитическим мышлением на месте преступления он был не просто полезен, а незаменим. Поэтому все просьбы его выполнялись сразу.

– Да вот, ребята, – сержант с готовностью указал на свидетелей: чуть поодаль стояла молодая пара – парень и девушка.

– Привет, молодёжь! У меня всего один вопрос. Когда вы нашли его, он лежал точно так? Или чуть-чуть не так? – Ву специально повторял очень важные для него слова.

– Я на медицинском учусь… – девушка была побойчее, и ответила она. – Увидела, хотела помочь. Подняла, а он – мёртвый уже, пульса нет. Ну я и положила, так как было. Я же в фильмах видела, это важно – ничего не трогать. Ну а вдруг он живой был? Я бы смогла ему помочь. Смогла бы… Но он уже мёртвый… Был.

– Вы всё правильно сделали. Он так и лежал?

– Да, голова набок и подмигивает. Я даже удивилась: в его состоянии подмигивать – очень странно… Без пульса, а взгляд такой, вроде как усмехается… И подмигивает.

– Вы перевернули, а затем так же положили? – Ву никак не мог поверить в то, что произошло с трупом.

– Ну да! – подтвердила девушка. – А можно нам домой? Устали мы здесь.

Парень как будто отошёл от ступора, в котором находился последнее время.

– Мне, может быть, показалось… – он замялся.

– Продолжайте, продолжайте… – подбодрил его Ву. – На самом деле важно всё, и особенно то, что вам показалось.

– Я тут, было, начал рассказывать, но только рассмешил всех…

– А я вот на месте преступления не смеюсь и даже не улыбаюсь – не то место, – Ву серьёзно и вдумчиво посмотрел на парня – именно микромелочи обычно и упускаются, хотя именно они служат в дальнейшем серьёзными зацепками.

– В позе человека была неестественность… – парень продолжил более уверенно.

«Конечно, он ведь был мёртвый…», – подумал Ву, но вслух ничего не сказал.

– Было такое ощущение, что эту позу ему придали нарочно, лежит и подмигивает. Как бы говорит: «Ничего, брат, это не конец…». Но это же глупость? Просто показалось? – снова оробел парень.

– Дима – художник, – девушка погладила парня. – И воображение у него сильно развито.

– И понимание языка тела, – добавил Ву очень тихо. – Спасибо, вы очень помогли. Подойдите вон к тому мужчине, и он отпустит вас, – и крикнул Коту. – Майор, отпусти ребят, они закоченели уже.

– Слушаюсь! – шутливо сказал Кот и подошёл к Ву. – Что скажешь?

– Это сто процентов он. Сомнений нет. Тот самый Бегокол.

– И всё? Больше мыслей нет?

– Ты знаешь, есть мысли, но пока они глупые и требуют шлифовки.

– А улыбка? Ничего не напоминает тебе? – Кот терпеливо ждал ответа.

– Давай потом. Последние дни непростые выдались, даже для меня. Очень хочется расслабиться и не алкоголем, а попариться по-настоящему и умные мысли послушать.

– Кто О позвонит насчёт баньки?

– Такое впечатление, что ты его боишься!

– Иногда побаиваюсь.

– Ну, иногда – и я. Хорошо, позвоню. А сейчас – я домой.

Кирилл внимательно наблюдал за их разговором. На ВДНХ он попал, следуя за Николаем Усовым, убийствами которого он «питался» последнее время. Именно питался, поскольку они нужны ему были почти как еда. И даже нужнее.

Хотя его «поводырь» – так он называл тех, за кемследовал – не убивал на своих пробежках в Ботаническом саду, но на всякий случай Кирилл следовал за ним и там.

Вдруг он встретит какую-нибудь знаменитость?

И убьёт её.

И хотя всё случилось наоборот, всё же Кирилл получил то, что хотел – Николай никого не убил в тот день, просто убили его. Когда он пролезал в прорешину в заборе. Неожиданно и быстро. И что главное – абсолютно спокойно, а это означало только одно: Кирилл получил нового поводыря, взамен старого, причём – одномоментно.

А этот новый…

Он даже был симпатичней прежнего. Гибкость, точность движений, ясный и спокойный взгляд – всё это предвещало много новых и интересных…

Убийств.

Причём – однозначно много, потому что поймать его будет сложно, а может быть – и невозможно.

Он вспомнил произошедшее…

– Попался! – сказал он радостно и по-доброму, как старому другу, осторожно выглядывая из-за дерева. – Теперь я – твоя тень!

Когда всё закончилось – а произошло это очень быстро – Кирилл подошёл к телу. Вокруг никого не было.

– Надо передать «новому» поводырю привет. Пусть знает, что он – не один, и я всё знаю о нём… – на минуту задумавшись, он посмотрел вокруг, как смотрит художник на чистое полотно холста, и придал телу положение человека, улыбающегося и подмигивающего всем к нему подходящим.

Жутко и не смешно…

Получалось именно так, ведь он это делал уже не раз.

После этого достал из кармана старенький кнопочный телефон и набрал номер:

– Полиция, тут человек лежит, по-моему – мёртвый. Где лежит? А, забудьте! Кто говорит? Я же сказал – забудьте. И с Новым годом! – он выключил телефон. – Пожалуй, не буду сообщать, – и счастливо засмеялся.

Глава 33. Настоящая русская баня^[66]

К Юрию Мефодьевичу Сенцову майор и режиссёр ездили стабильно. Чтобы поговорить. Учитель, психотерапевт, друг и просто хороший человек в одном флаконе. Вот кем он был для них. Хотя и непростой порой, да и не стали бы они прислушиваться к простаку.

Чаще всего они называли его просто – О.

Почему О?

Прозвища, клички, погремухи даются разные, но задача у них одна – несколькими словами рассказать о человеке многое. Пусть и гротескный, но создающий образ мудрого Учителя Мастер Йода. Интересный персонаж ассоциировался с Учителем, мудрость которого была просто безгранична. Привычка сокращать, и Йода превратился в Йо, какое-то сильно американо-реперское слово, которое почти сразу трансформировалось в Ой, ведь он действительно был «ой! какой!». Но не всегда ведь! И осталось просто О, что-то бесконечное, как змея, кусающая свой хвост, и ещё напоминающее звук Ом.

Жил их друг за городом, рядом с лесом, если не сказать – в лесу. А рядом была вода, большая вода.

Его дети уже давно выросли и разлетелись по свету. Поэтому вместе с О жила только его жена – молодая, стройная девушка с характером. Относился он к ней как к непослушной дочке – воспитывал, жалел и ухаживал.

Они оба пылали одной страстью – самосовершенствованием, хотя понимали эту задачу по-разному: как путь так и цель.

Всё на этой планете у Юрия Мефодьевича делилось на три категории: живое, неживое и иное. Нет, иное – это были не инопланетяне или иные, которые с лёгкой – и надо сказать, талантливой! – руки писателя-фантаста Лукьяненко заполонили умы на десятки лет. А это были неживые предметы, к которым он относился с душой и никак не хотел признавать в них отсутствие оной. Может, поэтому его недорогие машины не ломались в пути, простенький, но любимый фотоаппарат делал удивительные снимки, которые невозможно было отличить от профессиональных, сделанные дорогущими камерами. А уж о бане и говорить было нечего. Все, побывавшие в ней, поголовно сообщали, что такой баньки они не видали никогда.

Баня для Юрия Мефодьевича была и не помещением для помывки, и не рюмочно-распивочной, и уж точно – не переговорным помещением. Она была для него храмом души и тела. И рассказывать о ней он мог бесконечно.

И вот, после всех последних своих приключений друзья с удовольствием скинули с себя в прихожке одежду, а вместе с ней – и плохие мысли, которые в хорошей баньке не только не приветствуются, но и строго возбраняются.

– Мефодьевич, давай о чём-нибудь душевном, без глубокого копания поболтаем, что-то намаялись мы, так всё закрутилось да накрутилось, что запутаться можно… – Кот устало зашёл в баньку.

– Тогда о баньке поделюсь, о настоящей русской баньке. Записываю я более яркие свои ощущения. Почитаю вам, а что-то расскажу, да на вопросы ваши поотвечаю, коли они будут. А вы – вместе с Банным^[67], – меня послушаете…

Тут О сделал паузу и через секунду продолжил:

– Спроси́те меня: как душу почистить можно? А вы сходите в правильную баню да с правильным человеком, там всё и поймёте, в бане мы ведь настоящие, если, конечно, пришли попариться, а не вопросы решать да водку хлестать. В чём мать родила, без прикрас – задумайтесь над этим. И очищение это – не только телесное. В баньку я ходил с детства – в общественную, на юге строить домашние бани как-то не прижилось – где пар подавался из трубы. Ещё в юности спасла она меня от гайморита – другу операцию сделали, я же парной жёсткой обошёлся. Уже позже довелось париться с сибиряком в бане при стадионе, он-то и вдохнул в меня Парной Дух. После баньки зрение обострялось, красоту природы стал замечать, будто пелена с глаз упала, звуки чётче, а состояние – вроде сто грамм выпил – приятность и расслабленность есть, а тяжести нет. Когда был непростой период тяжёлой работы – считаю, что только банька и давала мне силы. Ещё позже появилась и своя: полоки из осиновых полубревен покрывал воском с льняным маслом, а потолок рубленный – из брёвен осины, да сводчатый, а печь – из кирпича. Пар был хороший, но топить её было очень долго, да и дров уходила уйма. Следующая банька в традиции вошла поглубже… Полоки из осинушки так и остались – это любовь ещё с прошлой баньки – пусть всю отрицательную энергию забирают, да и мя-я-ягко на ней лежать. Их так же обработал воском с льняным маслом…

Друзья расположились на лавках и стали внимательно слушать.

– Париться можно и одному – погладить веником, конечно, некому, зато темп выбираешь для себя правильный, никто не зовёт тебя в жар, когда хочется ещё полежать, да и из парной выходишь по самочувствию, в общем, ничего «за компанию» не делаешь. Но можно и компанией – разные это парения. ПАрить в бане и пари́ть в воздухе – какая интересная игра слов. И действительно, после хорошего парения – я парю́ в воздухе. В парной – лучше потемнее, так и погружение больше.

А если где и появятся потемнения или мусоринка – а я не увижу – меня это не расстроит. А ещё вместо лампочек – свечи расставить и немного музыки, только обязательно лёгкой и незаметной, как вуаль.

– Ты прям так тепло рассказываешь, давай заходить в парную погодим, продолжай, первый разогрев от твоего рассказа будет, – сказал Кот и поудобнее лёг на лавку.

Он разве только не мурлыкал от удовольствия, так было здесь спокойно. А голос О звучал, как мантра. Он убаюкивал и завораживал, а вовремя расставленные паузы в его рассказе придавали особое очарование повествованию, давая слушателям возможность и представить, и прочувствовать услышанное.

В комнате отдыха не было привычных кожаных диванов, так любимых в саунах. Только широкие лавки из толстых осиновых полубревен, на которых лежали матрацы с душистой травой, застеленные простынями. Сама же комната была увешена травами, да так сильно, что, казалось, была сделана из них. Основную часть потолка занимали различные веники, обрамлённые золотой пижмой, рубиновыми вкраплениями ягод рябины да белой бахромой ромашки. А какой при этом стоял аромат!

– Легко рассказывать душевно о душевном, – продолжал О. – Баня – это и традиция, и здоровье, и удовольствие, и счастье, если хотите. Обычно в голове всё время крутятся разные мысли, так называемая «мыслемешалка» работает, а тут банный день – всё! Он мой! И я полностью принадлежу ему, из головы выметается всё лишнее. «С утра я рад, чего-то жду. Ура! Ура! Я в баню иду!»… И какое безмерное удовольствие, да что там удовольствие – счастье, после недели работ лечь на тёплые полоки и почувствовать, как мышцы расслабляются, как бы растекаясь по досочкам, а сверху тебя уже накрывает невесомым одеялом волна горячего пара. Парок мягонький такой, а веничек – как бабочка крылышками машет. Может, я и не столько Парной, сколько Банный. Просто посидеть возле печечки, которая мурлыкает сухими дровишками, подышать ароматом баньки, полежать на полоках, когда тепло только пошло, и, конечно же – экспериментировать. Этакая банная жизнь на целый день. Настоящий выходной! А ещё… Русская баня по-праздничному – многие забыли, что это такое. Потеряна связь времён. Делали её так: косили траву обычную и раскладывали на полоки, затем топили печь и давали траве отдать свой сок в воздух, образовывая густой, травяной дух. К концу протопки трава высыхала до состояния сена, и её укрывали чистыми простынями. Получалось мягко, не горячо и гигиенично – пот оставался в траве, которую после парения выбрасывали. Лучшая была та трава, которая отдавала свой сок при высыхании, то есть – любая. Только надо не переборщить с запахами – образно говоря: если всё уложить мятой или полынью, то от такого обилия… Хотя – дело вкуса… А по-праздничному называли потому, что так готовили баню для молодожёнов на свадьбу.

– Дизайн твоей баньки – Приют Ведьмака^[68] прям. Может, когда-нибудь поснимаю здесь, для фильма? – режиссёрский глаз Ву и тут видел чудную натуру.

– Слово дизайн как-то не вяжется с банькой, скорее подходит – атмосфера, – не согласился с другом хозяин и продолжил. – По мне – это деревенская банька, такой медвежий угол, чисто мужской. Не вылизанная, стены не отшлифованы в безупречную плоскость и гладкость, но без заноз, а балки не начищены до блеска, кое-где даже кособокая, но такая уютная и родная, всё просто и ничего лишнего, хотя всё что надо – есть. И обязательно – лавки, ведь в комнате отдыха и парной – только лежать. Намоленное веником – такой цвет дерева должен быть в парной. Комната отдыха также важна, как и парная. С правильным духом и местом для лежания, где можно после парной расслабиться, улёгшись на лавке, ведь хорошая банька – это такое расслабление! Для тела и головы. По большому счёту баня – это уход в другой мир…

Тут О даже вздохнул, но стал рассказывать дальше:

– Аромат – важная составляющая атмосферы бани. Только открыв дверь и вдохнув его, человек должен переключиться и погрузиться в этот удивительный мир. Даже с закрытыми глазами человек должен почувствовать: это – баня, а для этого она должна быть напоена запахами трав – свежих, сушёных и запаренных. И эти запахи надо беречь. Кроме фруктов и травяных настоев, из еды больше ничего в баню не заносить. А ещё… Очень здорово, когда мои гости, только открыв дверь в баню, говорят: «А запах!»… Заходишь в предбанник, там травяной дух встречает, вместо «вагонки» – потолок, как нарисованный художником из разных трав да цветов и веников.

Люблю тысячелистник за его долгоиграющий запах, полынь, иссоп – его и в чай, и в соленья хорошо добавлять, иван-чай хорош, но рвать его надо пораньше, а то пухом отблагодарит. Конечно, не каждому надо обвешивать свою любимую баньку разными травами. Но на мой взгляд: травы и баня – вещи неразделимые. Недавно стала захаживать в баньку и моя половинка, говорит: «Ты среди этих сушёных трав – как Ведьмак!», – приятный комплимент. Мне же с травками очень уютно, они не только запах дают, но и атмосферу особую создают… Чаёк из трав в бане – это то, что нужно! В этом году в наших местах просто «бесчинствует» зверобой – его уж очень много, хотя мужчинам с ним надо и поаккуратней, напомню, что он естественный антидепрессант, но в тоже время – растение слабо-ядовитое. В этом году я его ферментировал. Хотя прохладная погода очень этому не способствовала. Фантастический запах от ромашки, причём – когда вешаешь её свежую, она почти не пахнет, запах начинается через несколько часов, его можно прямо резать кусками, такой он душистый и плотный – это интенсивно начинает выделяться межклеточной сок… Сидишь, бывало, в баньке и думаешь: «Вот и настало время густых ароматов, которые не только наполняют баню, а распирают её и напитывают…». Дух от сушащихся трав иногда кажется даже немного чрезмерным, но таким упоительным. Лучше только, если лечь в полевое разнотравье в жаркий день. Трав море – стараюсь жадность к собиранию их умерить. К обычным для меня травкам: мелисса, зверобой, иван-чай, иссоп, прибавилось одно открытие – таволга.

– Думал, что про травы ты всё знаешь, и открытий уже быть не может, – Кот даже удивился.

– Человек познаёт бесконечно, осознанно и неосознанно. Ну да я продолжу? – ответил Мефодьевич.

– Конечно, конечно! – ответили хором Кот и Ву.

– Перец очень люблю, наверное, это самое вкусное, что ел когда-либо, а вот с перцем чай стал делать, пожалуй, случайно. Обычный чай не люблю, поэтому – чтобы в компании «чаёвщиков» тоже что-то пить – пью свои любимые травки. Любой чай состоит из основы, ароматных добавок и вкусовых. Поэтому берём какую-нибудь любимую траву или несколько их – у меня это таволга и иван-чай – смешиваем одну с другой, это и будет основа, затем добавляем горький перец и каркаде. Для аромата можно добавить что-то душистое – чабрец, иссоп. Получается душисто-тёрпко-кисло-горький вкус. В баньке – это само то. О горьком перце мнения расходятся. Для меня это самый энергетический овощ. Просто попробуйте чаёк с ним, и несмотря на экзотический вкус, этот напиток станет для вас любимым… Баня, после которой разве что крылья не вырастают – состояние лёгкости совершенно сумасшедшее. И складывается оно из многих, многих мелочей… Только, оказывается, ароматы моей бани не только мне нравятся. Как-то залетела пчела, я выгнал её – ласково, а она возвращается с подругой, я к двери – а там уже целая эскадрилья их. На улице тепло, значит, не погреться летели, ничего съестного в бане нет, получается, что запахи бани их прельстили шибко. Обманулись они, думали, мёда наберут… Некоторые парятся без веника. Без веника? Это же самое вкусное! Когда сотня ласковых лапок, отрывая от одеяла пара комочки тепла, бросают их на тело, вызывая в мозгу «У-у-ух!» или «О-о-ой!»… Когда сотня мягких сабелек или бархатных иголочек полосуют огненным паром… Когда бурунчики жары прокатываются по телу от сильных шлепков… И мягкий шелест, и волна запаха… Мгновенный взрыв тепла и передышка… Только бы не задохнуться… От счастья…

Тут О на несколько секунд замолчал, глядя куда-то вверх, как будто видел где-то в незримой дали то, о чём рассказывал.

Друзья не перебивали разговором эту паузу, боясь неловким словом разрушить очарование рассказа Мефодьевича, а тот продолжил:

– Срезал я как-то берёзовый веничек прям перед банькой, лежу на полоках, банька ещё не разошлась, мягкая такая, да не жаркая, веником прикрыл лицо – ловлю первые запахи: повеяло ландышами… Я аж вскочил, откуда запах-то такой, ещё разок втянул в себя воздух через веник – берёзка и ещё несколько неуловимых тонов – с запахом цветов, наверное… Или нет? А в голове засечку оставил: свеженький веник да в первый пар – весьма хорош. От берёзового веника такой дух, что и непонятно мне, зачем все туалетные воды? Это я имею в виду то, что продаётся, а не воду из туалета…

О засмеялся, и смех принадлежал не старику, а молодому и весёлому мужчине. И этот смех – мягкий и ненавязчивый – он предлагал разделить себя на троих, сделаться общим для друзей.

Отсмеявшись, Кот и Ву чуть ли не хором воскликнули:

– А дальше?

– Ладно, слушайте… – ответил О и стал рассказывать:

Но мне нравится и другой запах – эвкалипт. Может, конечно, поднадоесть – силён больно – но сейчас моя банька просто купается в его аромате… Веник из крапивы, хоть из без сильных ароматов, но вместе с паром! Когда спинку прихватывало – я её крапивкой, крапивкой! Крапивный, да не запаренный, а живой. Это как горячим льдом ошпариться! Но только после хорошей пропарки… Нарезал ёлки и сосны – запаха маловато, а так веники понравились, сосна – такое опахало, а на конце – коль-коль иголочками, вместе с эвкалиптом – прелесть. Один покалывает – сильно не стегаю – второй похлёстывает. А рябиновый! Хлестнул – и… Бархатный, мягкий, ласковый – назвал я его Кошачьи Лапки. Это было открытие. Конечно, он не заменит дубовый и берёзовый, но для особо чувствительных – сильно рекомендуется!

– У тебя тут такие ароматы… Просто не надышишься! – Кот с удовольствием втянул воздух.

– Ароматы – ну куда от них деться. Только захожу в баньку – вдохнул – и я полностью весь её. Запах от рябинового веника меня очаровал: очень похож на вкус рябины – терпкий, горьковатый, душистый. Запаривал с эвкалиптом – очень интересная разница ощущений. Один – как скопище тупых ножей, другой – бархат, а вместе? Так пробуйте, пробуйте! Мало кто знает, что для веников подходит всё. Только одни уж больно недолговечные, другие – неароматные. Мой любимец – дубовый: нравится захват пара, долговечность, аромат, а вперемежку с ним эвкалиптом хлестаюсь, да крапивкой полирую… Но если есть возможность притащить в баньку различные веники – это сласть как хорошо! Иногда балую себя смородиновым. Веник сложный – перегреешь, и ушёл аромат. Недолговечный. Но дух от него! Ромашка сейчас – для веника не очень, хотя кто запрещал пробовать, а вот охапку на полоки пристроить… Сами попробуйте, может, и описать это удовольствие получится.

– У тебя к бане прям любовь бескрайняя, – Кот вставил свою фразу, чтобы рассказчик знал, что слушают его внимательно.

– Да как же не любить баньку? – ласково ответил рассказчик и продолжил. – Открываешь дверь – и в другом мире оказался, все заботы и проблемы за порогом остались. А тут ещё плеснуло в тебя парным духом… И вот лежишь, огонь трещит – сказка! Потом поддал водички первый раз – пар к потолку взлетел и смотрит, кто там внизу, признал и мягко так обнял – ложись, мол, лучше будет. На самом деле – это здоровканье самое замечательное. Лёг я – нежарко, однако. И веничком – вертолётиком. Кручу как вентилятором – пар уже не здоровается, а обнимает, да к полокам прижимает. И тут веник падает на тело. И волны разлетаются от него по всему телу. А дальше – пар. Разный он получается… Люблю кусачий, когда влажности побольше – он как крапивкой проходится – точечками покалывает, и я слегка дотрагиваюсь веником, чтоб мороз по коже, но если переборщить с влажностью, то это уже – как пчёлки кусаются, и листики веника превращаются в раскалённые пластинки – париться невозможно, волна пара накатывает то мягко, то энергично, то жёстко – можно выбирать. В общем, от этого удовольствия не оторвать. Мне всегда нравилось жаркое одеяло пара, медленно опускающееся и обжигающее, теперь же, пуская пар из замечательной вещи пароиспарителя под полок, направляю я его на какой-нибудь душистый пучок травы и получаю полный и мягкий прогрев снизу в виде тёплого душистого облака, а сверху опускается волна, похожая на крапивное одеяло – это пар с камней, но из-за поддавливания снизу мягкого пара он держится гораздо дольше и опускается медленнее, а ты лежишь между ними, ощущая всем телом: и какие они разные, и какие по-своему прекрасные. Конечно, верхний пар – тот, что с камней – поглавнее будет, но нижний тоже хороший помощник, смесь этих вариантов пара – просто нет слов! Назвал я его Бутербродик. Парюсь я по ощущениям – никаких подвигов, после первого парения – никаких холодных процедур, это только кажется, что очень жарко, и уже прогрет хорошо, тепло только шкуру вашу прогрело, и нам надо подождать, пусть тепло вовнутрь тела зайдёт поглубже. А вот после второй пропарки можно и на улицу, да в купель, где вода, чем холоднее, тем лучше, и – на лежанку. Отлёживаюсь долго – не спешу.

– Купель – понятно, а как же душ, обливное ведро? – Кот редкими своими фразами как бы снова давал понять: «Не сплю я, не сплю! Слушаю!».

– Душ – баловство одно, – степенно ответил хозяин бани. – Нет, для гигиены – вещь нужная, после парной же лучше тело всё целиком в воду погрузить, да подержать его там. А ведро – продавцы придумали.

– Ну не скажи, издревле на Руси из ведра обливались, – теперь уже усомнился Ву.

– Шуткую я, – улыбнулся О. – Из ведра обливались, когда рядом водоёма не было. Или тёплой водой чтоб. Выбор тогда невелик был. Сейчас же купелей, бассейнов, чанов разных – пруд пруди. Тело полностью должно получить смену температур – погрузиться в воду, да не спешить выскакивать. Надо дать ему разобраться – что к чему. Приспособиться к новым ощущениям. Подстроить терморегуляцию. Нагреть возле тела тонюсенький слой воды, который при любом движении исчезает и снова превращается в охладитель. И конечно же – получить безмерное удовольствие вместе с зарядом здоровья… Ладно, слушайте дальше… Печь протоплена, сквозь стекло видны мерцающие угольки, поддувала закрыты, но печь тихо поёт – воздух просачивается и со свистом уносится вверх, нашёл он всё-таки щёлочку. Мне посчастливилось общаться с удивительным человеком, который понимал звук. Сидим мы как-то в вестибюли гостиницы, а там ручеёк со струйками – он и говорит: «Неправильный звук у струек, такого в природе не бывает, им надо было сделать так-то и так-то…». Прислушался я, и действительно – присутствует дисгармония. Так вот, моя печечка поёт очень мелодично… При хорошем парении я расслаблен так, что ни о каком мытье и мысли не возникает, да и гости мои к тому же пришли – нетути сил для сего удовольствия. Да и шампуни разные – это смерть моей бане – убьют аромат банный. Поэтому душ – чаще всего холодный – обмыться после бассейна и парной.

– Не мыться в бане? А где ж тогда? – опять оживился Кот со своими вопросами.

– Ванные комнаты сейчас просто замечательные. Вот там мылу и шампуню – самое место! А в бане я только парюсь. Мне кажется, что в ней я больше душой занимаюсь, чем телом… На мой взгляд, приготовление бани можно сравнить с приготовлением хорошей еды. Для людей несведущих всё просто: затопил – полил на камни – погрелся – с веником или без. В общем – без заморочек. А вот для интересующихся и ищущих много нюансов есть… Во-первых: что готовим – борщ и котлеты с картошкой, пиво с раками и рыбкой или экзотику китайскую? Во-вторых: какие ингредиенты складываем, даже если готовим одно и то же блюдо? Ведь борщ – он очень разный. К чему это я? А вот… Под душем или в бассейн, в снежок али в прорубь – ощущения весьма разные и по-своему они незабываемы! И не только с водичкой так, а и с паром – такой он разный бывает: вода дистиллированная, али колодезная, горячая али холодная на подаче. И ещё масса факторов. Найти свой пар, свой ритм жизни в баньке – дорогого стоит. Да найдя, экспериментировать не надо бросать. И каждый раз баньку готовить так, чтобы расцвела она во всей красоте. Но, как говорится, пора и честь знать, – Юрий Мефодьевич жестом пригласил друзей в парную, проинструктировав.

– Лежим расслаблено, под головой – подушка, работает одна рука с веником – но не напряжённо, реже – две, когда два веника – один колючий, другой мягкий. Передней части тела достаётся больше, для спины – ложимся на один бочок, и веничком, веничком, затем – на другой, пар к этому времени немного спадает. Всё поняли?

Глава 34. О написании книг, да не только

После первого захода в парную, разговор трёх друзей продолжился.

– Тебе бы книжки писать, – сказал Кот, обращаясь к «хозяину пара». – А я, пожалуй, полежу в прохладе. Не буду черпать пар из пирога, подожду следующей пропарки.

– Как только захочу уйти в другой мир – сразу начну писать, – ответил О как-то туманно.

– О, типун тебе на язык! Рано ещё тебе, – возмутился майор.

– Спасибо, и тебе точно так же, тем же самым и по тому же месту. Потому как – не понял ты меня.

– Ты же сказал: уйти в другой мир, и как ты сказал, их два – живой и неживой. Если мы сейчас в живом, то другой – неживой. И ты туда собрался?

– Их не два – их миллион или миллиард, или столько, что мы и представить не можем. Мы сами формируем свои миры и изменяем их. Что делает писатель? В своей книге он создаёт мир, который нравится читателю, в нём ему интересно. Сам он тоже перманентно живёт в нём, а чаще – почти постоянно.

– Это как?

– Он не пишет на самом деле, а описывает. То, что видит, то, что чувствует. А для этого он должен быть в том, что он видит и чувствует. Немного непонятно?

– Терпимо.

– Тогда продолжаю… Любая книга – это вымысел писателя.

– Стоп, не всё же фантастика, есть правдивые книги о реальных событиях.

– Кот, абсолютно без вымысла может быть только стенографический отчёт, и то, если печатали его, ничего не добавляя и не вырезая, то есть – слово в слово. Всё остальное – в той или другой мере – вымысел пишущего. Возьмём на первый взгляд абсолютно не фантастическую «Чайку» Чехова. Даже если это всё так и происходило, как описывает Антон Павлович, то он должен был бы с блокнотом ходить и записывать всё за своими персонажами.

– И быть сразу в нескольких местах, – лениво вмешался в разговор Ву, который до этого практически не вмешивался в диалог своих друзей.

– Точно, а это – невозможно, – подтвердил замечание режиссёра О. – Именно поэтому – это авторская версия того, что могло происходить. Это если быть совсем точными. Писатели свои версии пишут по-разному: кто-то составляет коротенький сценарий и следует ему, описывая всё подробно, кто-то придумывает интересную концовку и потом додумывает всё остальное.

– Это всё техника, а магии слова, что, нет? – Кот не хотел сдавать свои позиции.

– Любая книга – это магия. Бывает даже, что герои начинают жить своей жизнью, наплевав на предварительные планы их создателя. Они начинают формировать события сами, что не расстраивает писателя, а наоборот – увлекает его. Он уже не представляет, что будет дальше происходить в его книге, и возникает интрига – в том числе и для него. Потому, что будет дальше происходить – зависит не от него, ведь он просто описывает то, что происходит. Только так, чтобы в это поверили его читатели… Ладно, хватит разговоры разговаривать – давайте пройдёмся по чайку! – О внимательно посмотрел на обоих друзей и добавил. – Стакан пива – и это уже не баня! Я как-то пробовал своё, домашнее пиво – всё равно тяжелит – не летаешь, а вот чайку хлебнёшь – и снова в парную! Как только глупостями перестаём заниматься – здоровье просто прёт. Но… Налицо серьёзная банная зависимость. Раньше баня была раз в неделю, и я твёрдо был уверен, что частить вредно для здоровья. Сейчас иногда не могу и дня пропустить. Свет и звук огня, уютная лежанка…

– Как же хорошо у тебя, да ещё и с банькой! – Ву за всё это время не сказал и десятка фраз.

И так было это здорово для него. Не умничать, ничего никому не доказывать. Просто молчать и слушать!

Он даже эту фразу просто выдохнул.

– Согласен! Действительно, когда крутился в доме, всё время замыкало на сон, а в баньку войду – нету его, но всё же… Париться, когда сильно устал, не то удовольствие. Но когда устал – поможет специальный чаёк!

Тут друзья прервали свою беседу, и в комнате только и слышалось довольное сопение и кряхтение от употребления обжигающего напитка.

Но вот чай был выпит, и хозяин дома вновь завёл свой разговор с банным уклоном. Было видно, что на эту тему он мог говорить часами.

– А снежок! Обтереться им, поваляться в нём после парилочки – просто сказочное ощущение! А ещё зачерпнуть его, сколько получится – и снова в парную. Поддать немного пара и вместо веничка использовать… Снег! Конечно, хлопать им не получится, а вот поглаживать – это пожалуйста! Как ни странно, но ощущения от пара и снега очень похожи. Чуть где запекло от пара – сразу же снежком натираю, тоже обжигает, но по-другому. Ну и конечно же – снежка в тазик, и лицом туда же. Дышишь снежным воздухом, а по телу пар гуляет, дойдёт до головы и возвращается обратно. Сказка! Снег придаёт вдыхаемому воздуху морозный аромат и не даёт ему перегреться, если голова начинает перегреваться, то лёгкое растирание её снегом очень даже помогает. Ну и, конечно, разогрев вениками спину, пройтись снегом по ней, а затем – снова веничками, да погорячее! Абсолютный конкурент и победитель – процедура «головой в окно», это когда голова в окне, да на свежем воздухе, а тело под веничками в парной томится, хотя зимой есть возможность применять то и другое. Обсыпание, обваливания, обтирания в снегу тоже имеют место. Вот рассуждаю: «Баня – это погреться, или для чего ещё?»… Наступили как-то первые морозы, и я с удивлением подумал, что по теплу мне банька даже милее. Топить меньше, проблем с водой нет, в начале растопки не мёрзнешь. А минусы – в снежке не поваляешься… И всё… Мнение: «А зачем в бане по теплу париться…», – достаточно распространено. А ведь улучшение терморегуляции актуально круглогодично, вывод всяких шлаков с потом тоже не имеет сезонности, а уж о свежих вениках и травках и говорить нечего, благодать одна. Опять-таки – гимнастика сосудам круглогодично пользительна… Из баньки в прорубь – без сомнения – удовольствие неописуемое, но и хорошо напарившись, в холодную воду – даже безо льда – тоже ой! как хорошо. А подышать душистым паром? Вкусен он и зимой, и летом! Да и есть в баньке то, что никакими описаниями не опишешь. Просто – Любовь к ней и грусть от разлуки, грустно без неё… И стал я купаться в озере круглогодично уже и без баньки, да каждый день, а тут ещё одна забава приглянулась – после купания что-то так тепло стало, что решил я не одеваться и пройти метров сто. Да как прошёл их, а не замёрз, подумал: «Буду идти, а когда замёрзну, не совсем, конечно – оденусь…». Да так и прошагал до дома. Пришёл и опять думаю: «Чего я это раньше одевался, да мёрз?». Лопату взял и давай снег кидать. Вот час и кидал. Кожа, как после баньки, красная такая стала. Так что ещё одно спасибо ей, родной!

Тут О прервал свою речь, увидев, что друзья еле сдерживают смех от такого эмоциального рассказа, а услышав очень тихо сказанное Ву – «нарко…» – притворно возмутился:

– Что за улыбки у вас? Кто банный наркоман? Я – банный наркоман? Просто баньки вы хорошей не видели. А зависимость, правда, есть, но только от хорошей баньки, да бассейна к ней.

– Спасибо, что о хорошем порассказывал, на душе потеплело, а то – все ужасы нашего городка! – Ву сказал это очень тихо.

Кот на лавке уснул – просто как-то внезапно отрубился – и он не хотел его будить, потому как что может благодатнее сна в баньке.

– Давай теперь душу ещё раз парком погреем, парная-то заждалась! Баньку баснями не кормят! Кот пускай поспит, будить не будем! – предложил О.

И они вдвоём зашли в парную.

Глава 35. Ву решает проблему. Как ему кажется

Нельзя сказать, что Ву очень ждал эту ночь, он просто к ней готовился. Прокручивал в голове по нескольку раз сценарии своих действий, причём – в разных вариантах.

Ещё в детстве он услышал: «Чем больше у человека вариантов развития событий – тем большим количеством людей он управляет…».

Тогда эта фраза звучала очень умно, и даже загадочно, но то, что события далеко не всегда случаются как задумано, он усвоил, поэтому к плану «А» всегда имел не только «Б», но и другие. Конечно, все изменения учесть было невозможно, но понимание того, что что-то пойдёт не по плану, уже стоило многого.

Итак, сначала – спортивный костюм. В шкафу их висело три. Три одинаковых костюма. Но только если смотреть невнимательно. Цвет действительно был похож, а вот расположение полосочек на брюках и куртке – а также их количество – было неодинаковое: на первом – две беленькие, на втором – одна, на третьем – тоже две, но гораздо шире разнесённые, чем на первом.

При переодевании появлялся человек в почти такой же одежде. Весь смысл был именно в этом «почти»: если не приглядываться, то эта смена незаметна и не вызывает подозрения, но следствию никогда не связать людей, чьи костюмы отличаются пусть даже на одну полоску. Любой суд согласится, что это два разных человека.

Поскольку Ву ни с кем не мог поделиться своими мыслями он делился ими…

С собой.

То есть в голове у него, несмотря на полное одиночество в этот момент, шёл диалог.

Да, он любил не только рассуждать, но и разговаривать с собой. Произнесённые мысли, пусть даже не вслух, в этом случае можно было более внимательно и подробно рассмотреть.

– Сценарий таков: первый костюм на мне, второй беру с собой – пробежка – «БМВ» стоит в паре километров от дома – сажусь в неё, еду до Молодёжной – там пересаживаюсь в «Нэксию», которая была куплена за копейки и осталась оформлена на прежнего хозяина – на ней до Днепропетровской – бросаю машину – и уже пешком до места.

До старенькой, потрёпанной и неприметной машинки он доехал, строго соблюдая все правила движения.

Брелок сигнализации от обеих машин был один, может, это было и странно, но не подозрительно – ну нет желания таскать с собой кучу ключей – а вот иметь два комплекта ключей было неосторожно – его связь с двумя машинами не должна быть установлена. Чтобы его не смогли отследить, надо было менять машины, одежду, а иногда – и свой внешний вид.

И главная опасность подстерегала именно в момент замены. Ву называл их точками опасности. Потому что именно в них могли возникнуть вопросы: и зачем человеку переодеваться из одного спортивного костюма в другой, делая это в машине; и зачем человеку в спортивном костюме пересаживаться из одной машины на другую, причём, люди, ездящие на «БМВ», редко садятся за руль «Нэксии»; и почему у него в кармане два комплекта ключей…

Именно на таких мелочах и прокалываются, поэтому путь целиком не должен проследить никто. Он должен быть разорван на нестыкуемые куски. Чтобы никто и никогда не смог связать его, выбегающего из дома, с человеком, который через пару часов окажется на далёкой Днепропетровской улице.

– Теперь – алиби, – он набрал номер на телефоне. – Мне нужна терпеливая, которая сможет без остановки работать несколько часов, пока я не скажу – хватит. Мне нужна не любопытная, которая не будет задавать никаких вопросов и вообще не общаться со мной. И… опытная, конечно – добавил он, подумав.

Когда на том конце трубки донеслись характерные звуки, он положил трубку в коробку, к ней же приложил другую, предварительно позвонив на неё с третьего телефона. Теперь он слышал, что происходит в его «сексом по телефону». В ту же коробку был положен включённый диктофон – на всякий случай, чтобы знать, что будет происходить, если связь оборвётся. И закрыл коробку крышкой, теперь в машине не было слышно ни звука. А Ву со своего телефона мог слышать голос девушки и даже что-нибудь сказать в крайнем случае.

– Ещё раз прокатаю алиби: я поехал на Молодёжку – там позвонил в «секс по телефону» – и пару часов слушал и изучал это. Зачем мне это? Когда с самыми красивыми девушками у меня нет проблем? Нет, я не извращенец. Искусство требует жертв. Я должен не только понимать своих персонажей, но и чувствовать их. Почему в таком месте? А не возле камина за стаканом шотландского односолодового? Потому, что это будет неправда, меня интересует другой человек, с другими мыслями и желаниями, а не я. Ведь правильно заметили: я бы не стал звонить туда. И там, в машине был не я. А вот последняя фраза – лишняя, ещё заподозрят в раздвоении личности…

Все эти мелочи, все эти сложности были только для одного: даже, если кто-то будет уверен, что режиссёр Вуалов совершил то, что случится сегодня вечером, доказать он это не сможет за полным отсутствием улик.

Из «БМВ» вышел длинноволосый мужчина с бородкой-эспаньолкой в спортивном костюме с двумя белыми полосками, хотя ещё час назад в неё садился коротко стриженый и безбородый господин, и на его костюме была всего одна полоска.

В паре кварталов вдали от света фонарей стояла «Нэксия», и мужчина быстро юркнул в неё.

На Днепропетровской эта машина оказалась нескоро, она тщательно пропускала всех пешеходов и не трогалась с места, пока последний не миновал зебру, на малейший намёк светофора, что сейчас зажжётся жёлтый, она тормозила и спокойно ждала зелёного света и пару раз даже словила недовольное бибиканье сзади. Поскольку столь скрупулёзное соблюдение правил вызывает у московских водителей только приступ раздражения.

Припарковав машину, водитель пошёл пешком, хотя это можно было сделать и на машине: дорога была свободная.

И тут идущий навстречу прохожий спросил у него:

– Извините меня, пожалуйста, в какой стороне лес?

– Вы имеете в виду Битцевский лесопарк?

– Именно, там где маньяки ходят иногда, – прохожий внимательно смотрел на Ву – а это был именно он, только в парике и с бородкой – и смотрел слишком внимательно, долго не опуская глаз.

– Ну… Где маньяки ходят – скорее всего подсказать не могу, хотя бы потому, что ходят они, наверное, везде, а вот в парк вы правильно идёте, метров через пятьсот начнутся деревья, – ответил Ву несколько уклончиво.

– Вот спасибо, вот спасибо… – и прохожий заковылял в указанном направлении.

А Ву бодрым шагом свернул за угол дома, прохожий ему не понравился, и он решил на всякий случай ещё немного прогуляться…

Так он лицом к лицу встретился со своим обожателем – правда, не в сфере искусства – Кириллом Мальковым.

Глава 36. Гаррота для чиновника

Днепропетровская улица напоминала дачный посёлок в черте Москвы. Её полумесяц – а она была именно такой формы – упирался в громадный лесной массив, да и сама она утопала в зелени. В которой шум оживлённых улиц запутывался, да так и оставался там, не достигая ушей прохожих.

Редкая машина доезжала до середины Днепропетровской^[69] – большинство останавливалось в её начале.

Основательно покружив, Ву подошёл к дому номер двадцать три. За короткий срок ему удалось многое узнать о второй, непубличной жизни Иван Васильевича.

«Теперь – ждать…», – подумал режиссёр.

Ждать так же, как и водителю чёрного «Мерседеса», который стоял поодаль, как видно, для того, чтобы не так явно был понятен подъезд, в который приехал шеф.

Парадным, право, его просто было невозможно назвать из-за весьма непритязательного вида. И дело было не только в отсутствии калош у местных жителей^[70]. Разруха царила в нём. Использовали его очень часто не по назначению. Оно и понятно – общественных туалетов поблизости не было.

Подъезжать к дорожке, которая вела к подъезду, водителю строго запрещалось. Это был тот случай, когда шеф сам, пешком подходил к машине.

Ожидание у подъезда было опасно и «Мерседесу», и Ву, опасность эта одинаково грозила неприятностями, правда – каждому своими. В частности: Ву тем, что чужой мог вызвать подозрения. В голове режиссёра возникла картина: «Чужой из фильма Ридли Скотта^[71] старается, стоя у подъезда, не вызывать ни у кого подозрения…», – от неё он тихо рассмеялся.

– Телефон. Могу ведь позвонить… – снова стал тихо размышлять вслух режиссёр. – И что сказать? А ещё я перестану слышать, что там происходит в машине, а вернее – в коробке, где плетётся моё алиби. Конечно, я смогу потом прослушать всё на диктофоне. Но лишусь возможности управлять своим алиби онлайн. Но другого выхода, как видно, нет. Следующий раз возьму четыре телефона. Следующий раз? Ладно. Это обсудим потом… – и он набрал номер телефона Иван Васильевича:

– Срочно из квартиры, за тобой сейчас придут! – голос Ву изменил до неузнаваемости.

Но если чиновника пишут, то анализ определит хозяина голоса. Но его надо ещё найти!

– Кто это?

– Сорвёшь нам договор, дети не уедут, и тогда то, что тебя спалили с малолетней любовницей будет самой меньшей из твоих бед. К машине подойди пешком, она в тени стоит, водителя не пугай, всё делай спокойно, но быстро – у тебя остались секунды.

– Но откуда Вы всё…

Ву зашипел:

– Ты – почти уже труп. Вперёд! – самое интересное, что исходя из последующих событий, он говорил правду.

Дверь подъезда распахнулась, и в ней показался Иван Васильевич – потный, какой-то сальный и сильно растрёпанный после любовных утех. С круглыми большими глазами, полными непонимания всего происходящего и небрежно, как видно, в спешке одетый.

Он испуганно озирался по сторонам. Делать всё спокойно, как велели ему по телефону, у него явно не получалось. Тем более ему предстояло самое страшное – пройти от подъезда до машины, где его вполне могли ожидать люди со страшными…

Фотоаппаратами!

Которые поймали бы его на месте преступления. Ведь его походы к несовершеннолетней Оксане были уголовным преступлением. Он знал это, но перестать ходить к ней не мог. Желания заглядывать к ней было сильнее его. Он считал, что это самое…

Но продолжить свою мысль он не успел – от куста дикой сирени отделилась тень и тут же стала тенью чиновника. Тень взмахнула руками: правая – возле его левого плеча, левая – возле правого, а затем руки сошлись, поменявшись местами и что-то затягивая.

Это «что-то» было гарротой^[72]. Но гарротой, накинутой непривычным способом – с перехлёстом.

Иван Васильевич так ничего и не понял. Расслабленный после своих вечерних игр с «прелестным ребёнком» – так он называл эту школьницу, которую получил как-то в подарок сверх оплаты деньгами – он почти не сопротивлялся.

– Почему… – было последнее, что он сказал.

Вера в то, что существует особый клан неприкасаемых, которые живут бесконечно долго, и он в него тоже входит, растворилась с последним его вздохом.

Ву быстро усадил обмякшее тело на лавочку – устал человек, сел отдохнуть…

Водитель в чёрной машине никак не мог понять, что же там шеф так мешкает. Густая зелень почти не давала ничего разглядеть, но то, что шеф вышел, затем постоял, странно подёргался – то ли чихал, то ли кашлял – а затем сел на лавку, было непонятно. Обычно от дверей подъезда до дверей персонального автомобиля после любых ночных похождений он проходил как по передовой – быстро, ожидая, правда, не очередей противника, а вспышек фотоаппаратов и кинокамер.

Да они – ну те, кто сидят на задних сиденьях «персоналок» – вообще очень странные…

Но был приказ не подъезжать – а приказы Виктор уважал и исполнял. Поэтому к скамейке он подбежал лишь тогда, когда возвращавшаяся с выгула своей собачки дама истошно закричала, увидев на скамейке мертвеца. Который, выпучив глаза, показывал всем громадный язык, так напугавший даму. Она даже не представляла, что у некоторых чиновников он такой большой.

А чуть ранее тень просочилась сквозь кусты и, не выходя на дорожку, по отмостке дома, стараясь некасаться стен, стала удаляться. И уже метров через сто эта тень превратилась в любителя поздних пробежек, который из старенькой машины достал маленький ножик, срезал с двух палочек плотную бечёвку, которую разрезал на шесть кусков, затем открыл капот, отвинтил пробки аккумулятора и в каждую банку опустил кусочек бечёвки.

Гаррота…

Даже в самом названии её было что-то устрашающее, может, раскатистое сочетание «г» и двойного «р»?

В гарроте обычно применялась проволока. Конечно же, она была более крепкая, но недостатки были тоже. Она не только душила, но и резала, а это значило, что кровь вполне могла попасть на одежду душителя. А ещё, разрезая плоть, проволока доставляла жертве сильную боль, и она начинала сопротивляться интенсивнее. Ну и уничтожить её полностью можно было разве что в доменной печи.

Другое дело – бечёвка или жилы. Кислота в аккумуляторе не только уничтожит все биологические следы на ткани, но и растворит саму бечёвку. Правда, остались две палочки, и на них тоже могли остаться улики. Но дома они пойдут для розжига камина, а пока пускай поплавают в уксусе, такая вот необычная заправка для приготовления мяса – на липовых палочках – там, в баночке с уксусом их плавало уже с десяток.

Оружие душителей перестало существовать…

Но справившись с уликами, Ву тут же заметил:

– Маленькая, но всё же – ошибка. У тех палочек, которые я сейчас бросил, время пребывания в растворе будет меньше, а это значит, что их можно вычислить. Следующий раз учту это и окуну всё разом.

«Опять, «следующий раз»? Опять это слово…», – Ву задумался, но ненадолго – надо было ехать.

– Когда снимаю грим? – спросил себя режиссёр.

Близко от конечной точки нельзя: его настоящее лицо не должно появиться не только возле Днепропетровской, но даже в этой части Москвы. Но длинноволосый должен исчезнуть, оборвав нитку, и лучше это сделать в машине.

– Так… Снимаю парик, бороду, костюм, кроссовки и укладываю всё в сумку, дешёвенькую и неприметную… но делаю это всё в «БМВ».

И на Молодёжной из старенькой «Нэксии» вышел всё тот же длинноволосый с эспаньолкой, который, пройдя метров пятьсот он тут же сел в «БМВ».

А в телефоне девушка старалась вовсю: и стоны, и охи, произнесённые медовым голоском, прямо жалко было прерывать. Но и девушке надо было отдохнуть: двухчасовой монолог – это почти подвиг, и Ву наградил её кратким:

– Спасибо! – и отключился от мира придуманной любви.

Хотя и окружающий мир грешил этой придуманностью, и – не только в любви…

Глава 37. Тень. О настоящей дружбе

А когда уже через час Ву подъезжал к дому, где на самом верху находился его пентхаус, зазвонил телефон.

– Это – ты? – голос Кота грохотал в трубке.

Надо сказать, что злились они по-разному: майор злился шумно, с размахом и скоро отходил; если же удавалось разозлить Ву – а случалось это крайне редко – голос его с каждым произносимым словом становился всё тише, слова резче и чётче, он как бы старательно выговаривал каждое слово, слегка растягивая его, примерно так разговаривал Каа с бандерлогами^[73], а глаза наливались стальным блеском.

– Конечно, я! Всех – я, и везде – я, – ответил режиссёр и подумал: «Друг мог только догадаться, что чиновника остановил я…», – но Ву не подумал – убил, а именно – остановил.

Доказать ничего невозможно – улики отсутствуют, орудие убийства растворилось в прямом и переносном смысле, это его нисколько не волновало.

«Если догадался – а догадаться он мог, хотя бы по нашему разговору – то как он отреагирует? Сдавать его он не пойдёт – это было не страшно, но… Если просто подойдёт и скажет: «Не звони мне больше. Никогда…», – вот тогда…», – подумал Ву и сейчас явно ощутил, какое большое место в его жизни занимает этот большой и сильный добряк которого он звал «Кот».

– Не ёрничай, убит Иван Васильевич. Это – ты? – не унимался Кот.

– Убил его?

– Я же сказал – хорош! Не до шуток сейчас. В интернете появились твои бумаги. Договора, списки детей – и через полдня его убили.

– Мои бумаги, в смысле – его бумаги? – от сердца режиссёра отлегло, рано или поздно Кот узнает правду, но пускай это будет попозже.

– Да, его, но скопировал их ты!

– Скопировал – я, но выложил – не я.

– Точно?

– Надо поклясться и землю есть? Или так поверишь?

– Не надо, так поверю. И давай, дуй сюда быстрей! – поторопил Кот.

– В качестве свидетеля?

– Упаси меня бог от такого свидетеля! Как обычно приедешь, а то такое дело, а тебя нет! Не хочу вопросов.

– Может, я заболел, или дела какие?

– Не смеши, все знают: если жив – приедешь обязательно. Всё, мне пора, сейчас пойдут экскурсии проверяющих.

– Еду, – сказал Ву, а затем подумал: «Душ? Нет, сначала сумку с вещами – в камин…».

Меньше чем через час он уже мчался в любимом «Ягуаре», а навигатор показывал лучший путь…

– Тиха Днепропетровская при чудной погоде, когда вольно и плавно мчат по ней машины, – чуть ли не пропел Ву, цитируя Гоголя, вернее – делая из цитаты некий перифраз.^[74]

– Режиссёр, хорош классиков курочить – майор крепко пожал руку Ву. – Как думаешь: кто слил информацию о сделке по детям? И как ты относишься к улыбкам?

– Какая разница? За это не посадишь ведь. А улыбки здесь причём? – Ву сразу почувствовал подвох в этой фразе.

– Публикуют документы и сразу же убивают чиновника… Совпаденье? А улыбка… Увидишь – при чём!

– Видимо, очерёдность, – ответил Ву, тему про улыбку он решил не развивать, на всякий случай.

– Какая?

– Ну ты подумай: публикуют и тут же убивают. Не логичней ли наоборот – убивают, а потом публикуют? После публикации убить сложнее. Чин попадает под пристальное внимание. Не вижу, зачем осложнять себе жизнь. То есть не себе, конечно – убийце.

– Ага, проговорился! Выкладывайте алиби, господин Вуалов, – Кот сделал грозное лицо, но через секунду рассмеялся. – Шутка! Не обижайся.

– В каждой шутке…

– Есть доля шутки, но иногда – если перефразировать Фрейда – шутка – это просто шутка. Ну не дуйся, я же мент, и шутки у меня ментовские.

– Ладно, давай делом займёмся! Кто что видел? – сказал Ву, а сам подумал: «Такие мелочи, как зёрнышки сомнений и размышлений, падают в мозг сыщика, они могут начать прорастать, а могут – засохнуть и умереть. Лучше их не поливать информацией больше.

– Какая-то тень… Водитель вроде видел её. А так всё сделано виртуозно. На входе накинул удавку, задушил и посадил на скамейку. Просто танец. А вот ещё… Удавкой необычным способом пользуется, с перехлёстом.

– Это как?

– Правая рука – за левое ухо, левая – за правое. Получается петля, из которой не выбраться. Накидывать сложнее, но применение вдвойне смертельное – освободиться уже не получится. Используется в некоторых спецслужбах. Помнишь, Мефодьевич нам как-то показывал этот вариант работы с гарротой?

– Получается, что работал спец и на заказ? Кому-то не понравилась засветка, и он обрубил концы.

– Другой версии не вижу. Мотив – профессиональная деятельность, однозначно.

– Кот, я похожу, погляжу… Может, какие улики здесь остались… – последнее он сказал уже про себя.

Улица была та же, что и три часа назад, и в то же время стала другой, и дело было даже не в обилии полицейских и машин. На всё это смотрели те же глаза Ву, но другим взглядом – сейчас им не надо было прятаться. Подъезд, тот самый, который на парадное совсем не похож, лавка и куст сирени, такой большой, но ленившийся цвести…

Везде было чисто, он не оставил ничего, что могло бы указывать на него. Разве что – труп. Улыбающийся и показывающий при этом свой язык.

– Ничего, – подвёл итог Ву.

– Согласен, резонансный, но глухой висяк! Только вот откуда у него эта улыбка? Такая была на том, кого убил Бегокол, потом – и на лице его самого, а теперь – и здесь.

– Кот, больше оптимизма! В сумасшедшем доме он просто обязателен! Кроме того, что я сказал раньше, мне добавить нечего. Убивает один, устраивает улыбки другой, – а про себя подумал: «Кто-то следит за мной. И никакие мои ухищрения оставаться незамеченным не помогают…».

– Оптимизм обычно основывается на фактах и уликах… – протянул майор.

– Я про другое: дети спасены, продажный чиновник поплатился.

– И к работе моей это не относится никак. За детей, конечно, рад, ну и за себя, что не пришлось делать какие-нибудь глупости.

– А они что, были уже наготове? – насторожился опять режиссёр.

– А давай не будем! Всё случилось как случилось.

– Поблагодарим?

– Кого? Убийцу? Ву, ну ты даёшь!

– Неважно кого: случай, Господа Бога или его карающую руку.

– Всё-таки убийцу.

– Палача по имени Тень.

– Спасибо ему, а особливо за висяк, за который теперь каждый день с меня стружку снимать будут, – дурашливо улыбнулся Кот.

– Не огорчайся, детский дом, конечно, не сахар, но безусловно лучше той участи, которая тем детишкам была уготовлена. Конечно, эту мразоту лучше бы посадить, но кто-то распорядился вот так.

И уже про себя Ву добавил: «Исключительно из-за отсутствия времени. Надо проследить, чтобы договора так и остались не подписанными…».

У него зазвонил телефон, и Ву по голосу сразу же узнал Настю.

– Мне только что сообщили, что шефа убили. Скажи, ты слышал об этом?

– И слышал, и видел и даже сейчас вижу. Действительно – выглядит он не очень. Язык всем показывает. Ты знала, что он у него синий?

– Ву, ты всё же о человеке говоришь, нельзя так. Ты прямо там сейчас находишься?

– Прямо там, а вот о человеке… Не совсем о человеке. О чиновнике, который… Думаю, что про детей ты всё помнишь. Мы тут с майором размышляем о том, кто это так детям помог?

– И всё же… Получается, что вся эта история для нас закончилась?

– Время покажет. Но мне пора идти. До встречи! – оборвал разговор режиссёр.

Кот всё это время внимательно смотрел на друга.

– Везунчик ты! Взбесил маньяка, он хотел тебя убить, так нет, запутался в своих ногах и упал прямо на своё орудие убийства. Умер. Решил ты детям помочь и не допустить подписания договора чиновником – его душат гарротой. Умер. Ты знаешь… Не стал бы я тебя злить – опасно это.

– Следующим вопросом будет: какое моё алиби? – Ву застыл, вот он момент истины.

Сейчас ему нужно будет оправдываться. И врать. И смотреть при этом в глаза друга. Это будет точно тяжело.

– Ни в коем разе. Сам спрашивать не буду и другим не дам. Ведь у тебя оно сто процентное, оба раза ты был со мной. Я, правда, плохо помню – где, но ты ведь напомнишь?

Да, дружба, как и человек, познаётся на изломе, когда слетает всё ненастоящее и остаётся только истинное.

– Спасибо, друг, но не всё так плохо. Алиби, если, конечно, понадобится кому, я предоставлю. Но – спасибо! – Ву в прощальное своё рукопожатие вложил всю признательность за слова друга, кости даже хрустнули от избытка чувств.

* * *

Через несколько дней – после того как несколько претендентов отказалось от этой должности – в кабинет Иван Васильевича вошёл Василий Иванович. Он стал потихоньку принимать дела и разбирать накопившиеся дела. Большой пакет, на котором были нарисованы дети, попался ему не сразу. Но всё же и до него дошло дело.

На большом плотном листе было всего несколько строк:

«Поздравляю с назначением на это место человека, который будет беречь детей, как зеницу ока.

Ваша Тень.

P. S. Не подписывайте бумаги, которые могут навредить детям – финансово или ещё как. И мы никогда не встретимся…».

На следующий день Василий Иванович от места отказался, поскольку был далеко не Чапаев. Он от этой должности, конечно, хотел денег, но – не ценой же своей жизни.

Глава 38. Беседа «О смерти, судьбе и беде». А также – «О любви»

Скромный, но уютный дом. Гостиная с весело потрескивающими дровами в камине. Очередные посиделки друзей с Учителем. Которые опять приехали к нему, чтобы отдышаться после убийств и мелочной городской кутерьмы…

– В городе маньяка наказали? – О, как человек, удалённый от мирской суеты, но всё же не желающий полностью выпадать из её информационного пространства, начал беседу.

Ву несколько напрягся – учитывая способности О, вычислить имя маньяка будет просто делом времени. А этого не хотелось: конечно, Мефодьевич тоже не побежит сдавать его, как и Кот, но какими станут их отношения – было непредсказуемо. И непроверяемо.

Ведь нельзя же его спросить: «Как ты относишься к тому, что я крошу людей? Плохих, но всё же людей?».

Прямо дежа-вю^[75] какое-то. Совсем недавно так же он думал о ситуации с Котом.

Но вопрос О был задан майору, и режиссёр стал молча вслушиваться в их диалог.

– Ты про чиновника? Так ведь единичный случай. Это – не маньяк, вот если будут повторные убийства, тогда и можно говорить о серийном маньяке, а пока кто-то расправился на почве чего-то. Маньяк был, и был – настоящий, но недавно погиб по своей неосторожности, – ответил Кот.

– Про чиновника, про чиновника, про маньяка этого спрашиваю, – не согласился О.

– Не понял, ты о чём?

– Последнее время маньяками стали называть серийных убийц, а понятие это гораздо шире. Маньяк – человек, одержимый какой-то манией, и это не обязательно мания убийства. Чиновник забирал деньги?

– Да, это доказано.

– Забирал он у детей?

– Есть такое дело.

– Не просто у детей, а у детей без родителей, у которых ничего нет, забирал если не последний кусок хлеба, то веру в будущее, в справедливость, в доброту.

– И тут не поспоришь, но…

– Извини, перебью… Можно после этого человека назвать нормальным?

О всегда был на редкость спокоен и уравновешен, и сейчас был тих, только такая тишина бывает перед грозой, когда тучи уже налились чернотой, и природа притихла в ожидании грозы.

– Сволочь, согласен, но – не маньяк.

– Мания, Кот, самая настоящая мания – и называется она «хочу больше». И она – самая большая беда человечества.

– Ну, прямо-таки самая большая…

– Хорошо, приведи парочку примеров: где не существует этой мании?

– Легко. Война, различные межгосударственные конфликты возникают по разным причинам.

– Думал, что-нибудь посложнее скажешь. За что воюют? Больше ресурсов, больше влияния, больше пространства. Конфликты – всё то же самое. Идём дальше. Люди – за что борются, а иногда и воюют? Будешь смеяться, всё то же – больше ресурсов, больше влияния, больше пространства, правда, ещё добавляется больше женщин или мужчин, больше машин, домов, денег, но это опять-таки – «ре – сур – сы». Да возьми любую острую ситуацию и увидишь – «ХОЧУ БОЛЬШЕ»!

В советское время ходила такая шутка: «Возьми фото парочки, занимающейся сексом, и прочитай любой заголовок газеты «Правды», как подпись к фотографии…», – а в то время эту газету разве что с библией можно было сравнить. Уморительно получалось, например: «Сайгон нарушает соглашение» – «Совершенствовать формы и методы партийного контроля» – «Ширится солидарность с чилийскими патриотами»… В общем, какую не подставь передовицу – всё смешно получается, так же и с «хочу больше»: к какому скандалу не подставишь – везде оно и есть.

– И какое же лекарство от этой напасти есть? – Кот на минуту решил, что наконец-то задал каверзный вопрос Учителю, на который он не найдёт ответа.

– Конечно, есть. Всего одно слово – «ЗАЧЕМ». Хотя это можно назвать анализом сложившейся ситуации. То есть – взвесить все ЗА и ПРОТИВ.

– Пример?

– Можно я отойду от глобальных проблем? – и не дождавшись ответа, О продолжил. – Возьмём – «хочу больше женщин». Желание вполне понятное и даже оправдываемое некоторой полигамностью мужчин – вроде как им надо «подарить» своё семя как можно большему количеству женщин. Действительно, в первобытные времена это так и было. Сейчас же речь идёт просто о – «хочу больше удовольствий и больше самоутверждения». Теперь – внимание! Задаём вопрос: «Зачем?». И взвесим за и против. «За» только одно – да, вы правильно угадали – «ХОЧУ БОЛЬШЕ. Хочу больше: разнообразия, новых, других ощущений, новых подтверждений, что ты крут, что ты ещё ого-го! А теперь – если думать тем, что на плечах – какие же минусы? Хотят ли мужчины, чтобы их половинки поступали так же, как и они – тоже хотели большего? Нет? Дети… Понравится ли им такое поведение папы? Вот видите – сплошные минусы. И на основе этих минусов семья становится другой.

– Ну, не всегда. Иногда это даже полезно. Освежает отношения, во всяком случае, так считается, – Кот не сдавался.

– Сколько благодаря этому семей «освежилось» и сколько развалилось? Но я даже не про эту статистику. Вернёмся к моей главной мысли: как только захочется больше женщин, надо задать вопрос – «зачем?», и взвесить минусы и плюсы. А то, что взялись за маньяков от финансов – это неплохо.

– Одобряешь суд Линча?

– Плохо, когда законы не действуют, и грабители народные – они же слуги народные! – могут безнаказанно грабить народ. Заметь, что уже не воровать, а именно – грабить. И тут вступают законы военного времени – жестокие, но справедливые.

– И кто же объявил военное положение? Мститель?

– Защищаться, конечно, должен тот, кого грабят, ну или тот, кто хочет и может защитить его от грабителей. Как там очередь на место убиенного?

– Двое отказались.

– Побоялись, однако. Будут выжидать, смотреть, что далее будет. Может, закон действовать начнёт – слуги его лучше бдеть будут. Как, майор, думаешь?

– Ничего сделать не могу, система перемелет вмиг. Это – как рак, а районные чиновники – как крайние метастазы. Тронешь их – болезнь не уничтожишь, только небольшое неудобство ей причинишь, а она тебе за это – большие неприятности.

– Вот ты и ответил… Значит, надо не просто трогать, а вырезать, да так, чтобы с одной стороны вся болезнь бояться стала, а с другой стороны – система законов поменялась.

– Вот думал, что просветлённый ты до мозга костей, и наше бренное существование уже не трогает тебя.

– Когда в человека тыкают палкой, он может какое-то время не обращать на это внимание. Но не бесконечно, конечно же. А с детьми так поступать нельзя, тем более с теми, кого и защитить-то некому. Только давайте сменим тему, хотя чувствую, что мы ещё к ней вернёмся, как только из жизни уберут ещё один кусок грязи… Ты до сих пор один? – переключился он на Ву.

Теперь уже Ву пришло время отчитаться.

– Понимаешь, всё время чего-то не хватает… То недостаточно коммуникабельна, то слишком говорлива, то хозяйственна, но из дома не вытянешь, то легка на подъём, путешествовать с ней одно удовольствие, да только домашний очаг её совсем не интересует. И получается, что идеальная кандидатка складывается даже не из двух, а из шести-восьми прелестниц. Вот и меняются они время от времени, и к этому привыкаешь, и в этом тоже есть своя прелесть. Хотя… Продолжение рода есть не последняя задача. Правда, встретил сейчас одну девушку, но о ней ещё очень рано говорить. Вот у тебя всё прелестно – красавица жена, которая в силу половинного возраста с тобой, не даёт тебе стареть. Прямо на зависть всем, ну, кроме нас с Котом.

– Белая зависть не возбраняется, – Кот улыбнулся. – Но действительно – со стороны у вас всё идеально.

– Видели вы когда-нибудь идеально убранный дом или идеальный газон? Помните тот старый анекдот: «Американец спрашивает у англичанина, почему у них такие превосходные газоны? На что тот отвечает – мы их стрижём, поливаем и подкармливаем. И так – 200 лет…». Так вот, за любым идеалом стоит бездна работы, причём – систематической, ежедневной. Безусловно, наша половинка – а иногда и целая женщина – нам даётся свыше, в это я верю, как и в то, что этот подарок мы можем загубить буквально в первый день, а то и час. И жди потом другой подарок свыше не пойми сколько времени. Чем большим категориям избранница должна соответствовать – тем больше сужается круг возможных претенденток. Особенно если человек не может вычленить самые главные качества для него или хотя бы расставить их по мере значимости. Ву, вот попробуй это сделать сейчас.

– Легко: первое качество – не уродина.

– Только давай почестней – видимо, красавица, модельной внешности, без всяких изъянов. Так ведь правильней будет?

Ву хмыкнул:

– Вижу, что просто не будет. Да, ты прав, я продолжу… Хотя в свой дом я и допускаю разных помощниц, но всё же хорошо готовить и содержать дом в порядке она должна…

– Остановимся на минутку на этом, – О снова прервал Ву. – Получается: модель, она же – домохозяйка. Ты представляешь, сколько времени тратит девушка, чтобы идеально выглядеть, то есть так, как именно тебе нравится? Расшифрую: маникюр, педикюр, реснички, волосы – уход, покраска, стрижка; солярий зимой, пляж – летом; маски, обёртывания, пиллинги, макияж; поиск лучших мастеров для этого; а ещё надо одеться, то есть купить одежду для того, чтобы носить, и для того, чтобы купить – есть и такая категория покупок… Затем – надо каждый день! – выбрать, что одеть, потом понять, что выбор какой-то неправильный и ещё раз переодеться, затем постоять перед зеркалом, чтобы окончательно убедиться в правильности сегодняшнего выбора… Пластических хирургов и их клиники я в этот список даже не включаю – это отдельная тема. Занятия различные, плюс фитнес… Тебе удалось в этот список всунуть готовку и уборку? Нет? Тем не менее – продолжай.

Ву тяжело вздохнул…

В спорах О практически нельзя было победить, но всё же ему было интересно, чем это закончится, и какой вывод из этого последует. Конечно, с кем-нибудь другим он перешёл бы в наступление и потребовал немедленных выводов. Но тут знал, что обязательно что-то поймёт и чему-то научится. Поэтому продолжил:

– Умная, начитанная, приятный собеседник, чтобы не скучно было с ней, но не профессор какой-нибудь.

– То есть – кроме того – умница, а значит – будет знать себе цену. Дальше.

– Чтобы с ней хорошо было не только днём, но и ночью.

– Как-то очень деликатно… Ладно, расшифрую я – девственница с образованием и навыками профессиональной проститутки.

– Если честно, то в идеале – да. Мужчины меня поймут, – согласился Ву.

– Мужчины – да. А вот женщины и существующая реальность – нет. Ещё.

– Чтобы разделяла мои увлечения и свои имела, но которые не мешали бы нашей совместной жизни.

– Тоже понятно: «Давай скушаем твоё, а затем – каждый своё…». Твои увлечения, безусловно, не могут мешать совместной жизни, а вот её – надо подкорректировать… Я тут суммировал твои требования. На бумаге. Посмотри… – тут О протянул другу листок бумаги, на котором до этого что-то черкал. – Встречалась ли в твоей жизни женщина, у которой была хоть половина качеств, приемлемых для совместной жизни с тобой?

Ву некоторое время смотрел на листок, в котором был его приговор, и сказал:

– Шах и мат, как всегда, только один мой друг всегда спрашивает: «Выводы?». У тебя же что получилось – красавица, умница, в её 30 лет ей до сих пор алкоголь без предъявления паспорта не дают, потому как думают, что несовершеннолетняя. Мудрости твоей, конечно, просто предела нет, и по здоровью ты – просто непенсионер всесоюзного значения. Но всё же: некоторый диссонанс разве не наблюдается?

А О тем временем продолжил:

– Выводы? Можно и выводы… Чем меньше критериев при выборе своей половинки – тем больше вероятность успеха. Не может модель между фитнесом и солярием выносить мусор или часами стоять у плиты – у неё реально не хватит на всё это времени по твоим хотелкам. Определи: что для тебя самое главное, а что, конечно, желательно, но можно без этого и обойтись.

– Ладно, О… Тогда поделись своими критериями отбора, – попросил Ву.

– Тут всё просто…

– Ну да, как у всего гениального.

– А критерий – один: «Я понял, что хочу быть рядом с этим человеком, всё остальное – второстепенно!».

– Но всё же – это не женщина средней внешности и возраста, – не сдавался режиссёр.

– К примеру… Все качества моей Кнопочки создают некий образ, который, собственно говоря, и есть она в моём восприятии. Не отдельно какие-то плюсы или минусы, а единый образ. И только в моём восприятии, потому как любой другой человек видит её совсем другой – ему нравится в ней то, к чему я совсем равнодушен, а то, что я в ней ценю особенно – его совсем не трогает.

– Ты описал любовь.

– И да, и нет… Если отбросить всё поэтическое, то любовь – это химическая реакция, длящаяся от трёх месяцев до шести, и способствует любовь по большому счёту только одному – продолжению рода. Что чувствует человек, заболев любовью? Счастье и… Желание жить, то есть – продолжать род людской.

– Как-то цинично, – протянул Ву.

– В физиологии нет такого слова. А слово рационально – есть. Поэтому – неадекватная оценка себя и другого человека. По-простому любовь – это особый вид сумасшествия. Плохое слово, заменим его на «необычное поведение или неадекватное». Суть процесса не изменится – человек не видит недостатков партнёра, идеализирует его, и только когда эти химические реакции организма слабеют, пелена с глаз падает, и он видит несовершенство партнёра.

– О! Пожалуйста, не надо разрушать нашу веру в это чудо под названием любовь.

– Фактически ты спросил меня, чем отличаются мои многолетние отношения от трёхмесячной любви. Поэтому и сравниваю их, как я понимаю. У меня тоже любовь, просто я люблю весь образ, с недостатками.

– Как можно любить недостатки?

– Ничего и никого идеального нет. Давай упростим задачу: ты любишь свой «Ягуар»?

– Это все знают, он – как член семьи.

– А есть ли у него недостатки?

– Меня всё устраивает.

– Вот ты себе и ответил. Ты принимаешь его в комплексе, не требуешь, чтобы у него был маленький расход топлива, ведь понимаешь, что это невозможно: любишь быстрый разгон – забудь об экономии бензина. Запомни из этой мысли фразу – «понимаешь, что это невозможно». И это так. Физика. Конечно, есть учёные, которые ищут другие законы физики, но их – единицы, все остальные с этим смирились. А вот то, что красивой женщине надо больше времени на красоту, да и денег тоже – сравним это с супербыстрым разгоном автомобиля – понимают единицы, но вот остальные – не смирились! С физикой они не спорят, а с физиологией и психологией – пытаются! Остальные недостатки твоей машинки будем перечислять? Или на одном примере уже понятно: и что ты выбрал в ней, и что для тебя главное, а с её недостатками ты сжился.

– Тогда получается, что всё же ваши многолетние отношения в семье тоже имеют конец? – задал провокационный вопрос Ву.

– Безусловно!

– И когда? Конечно, не дай бог, но всё же?

– Может быть – завтра, а может быть – через десяток лет…

– По причине?

– Их много… Как говаривал Воланд: «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!»^[76]. Не мы, не наши отношения – не вечны! На вопрос жены: «Мы всегда будем вместе?», – один из моих Учителей ответил: «Хорошо, если это получится в этой жизни, а как будет в других итерациях^[77], и кем мы будем в них – нам неизвестно…».

Кот, который уже стал подрёмывать под разговор друзей, поднялся, потряс головой, отгоняя сон, и сказал:

– Пора, во всяком случае – мне. Учитель, приятно было видеть, как в очередной раз ты наставил на путь истинный моего любимого непутёвого друга, да и меня заодно. Мало это кому удаётся… – Кот – то ли в шутку, то ли нет? – наклонил голову в полупоклоне. – Да и мне стало чуть легче, только чувствую, что твой прогноз сбудется, и я буду ждать вызова из дежурки. Как только Праведник отправит очередного неправильного в другую итерацию жизни.

– А знаешь… Имя Праведник даже лучше, чем Тень. Правильное имя. Честное оно… – сказал О и встал с кресла, чтобы проводить гостя.

– О, я тоже, пожалуй, пойду, – Ву тоже поднялся.

Мыслей для размышлений он теперь имел целую кучу.

– И ты иди, только будь, пожалуйста, осторожней, – напутствовал О.

– Спасибо, конечно, но я – не Кот, в перестрелках не участвую.

– Конечно, твоя опасность другая. Следующий раз поведаете мне поподробнее, как можно так через дырку в заборе пролезть, чтобы умудриться себе точно в сердце железяку вогнать, да – по самую рукоять!

О захлопнул дверь дома, а друзья остались стоять на крыльце в некотором недоумении – не столько от слов Учителя, сколько от того, как это было сказано.

Друзья даже не подозревали, сколько приключений – приятных и не очень – ждали их впереди…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

2020 г. – 2121 г. Гоанская деревушка возле моря.

Российская деревушка возле водохранилища.

Примечания

1

Американский писатель, работающий в разнообразных жанрах, включая ужасы, триллер, фантастику, фэнтези, мистику, драму. Получил прозвище «Король ужасов». Здесь и далее – примечания редактора.

(обратно)

2

Фраза Кота-Бегемота из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

(обратно)

3

Оставь надежду, всяк сюда входящий. (лат.).

(обратно)

4

Концовка надписи, размещённой над вратами Ада в «Божественной комедии», созданной Данте Алигьери в 1307–1321 годах.

(обратно)

5

Каждому – своё. (нем.). Эта надпись «красовалась» над воротами концлагеря «Бухенвальд».

(обратно)

6

Конечно, нормально. (нем).

(обратно)

7

Европейские художники середины ХХ века, представители сюрреализма и фантастического абстракционизма.

(обратно)

8

Попугай – наоборот. Король из сказки В. Губарева и фильма А. Роу «Королевство Кривых Зеркал».

(обратно)

9

Автор намекает на слова Воланда: «Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!». М. Булгаков. «Мастер и Маргарита».

(обратно)

10

«Нью-Васюки» – фразеологизм, Остап Бендер: «Васюки переименовываются в Нью-Москву, а Москва – в Старые Васюки». Из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев».

(обратно)

11

Коршун – наоборот. Министр из сказки В. Губарева и фильма А. Роу «Королевство Кривых Зеркал».

(обратно)

12

Автор намекает, что имя и фамилия психиатра совпадает с А. П. Чеховым, писателя с образованием врача.

(обратно)

13

Проигрыватель грампластинок.

(обратно)

14

Главный злодей в серии фильмов «Остин Пауэрс» американского режиссёра Джея Роуча.

(обратно)

15

Врач и убийца из Санкт-Петербурга. В 2003 году был приговорён к пожизненному лишению свободы за убийство 11 пациентов. Российские СМИ прозвали его «Доктор Смерть».

(обратно)

16

Автор намекает на другого начальника службы безопасности, но целой страны СССР, на Л. П. Берию.

(обратно)

17

Здесь автор намекает на строку из песни группы «Машина времени».

(обратно)

18

Буквальный перевод с латыни – «Я такой».

(обратно)

19

Я свободен. (нем.).

(обратно)

20

Здесь – в значении «Да». (нем.).

(обратно)

21

В США. Сверхсекретный военный полигон Тонопа, который расположен в штате Невада в 48 километров от города, носящего такое же название.

(обратно)

22

Видимо, перефразированная цитата из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

(обратно)

23

В разговоре обыгрывается альбом «Стена» – «The Wall» – английской рок-группы «Pink Floyd».

(обратно)

24

Здесь автор намекает на песню «Лучшие друзья девушек – это бриллианты» группы «Виа Гра».

(обратно)

25

Здесь – «Новый набор». Имеется в виду набор еды, созданный шеф-поваром ресторана «Турандот» Д. Еремеевым.

(обратно)

26

«Фуа-гра» – специальным образом приготовленная печень откормленного гуся или утки. «Том Кха» – тайский суп на кокосовом молоке. «Том Ям» – острый тайский суп. Утка «Пи Па» – знаменитый китайский деликатес, усовершенствованный шеф-поваром ресторана «Турандот» Д. Еремеевым.

(обратно)

27

Имеется в виду Финляндия.

(обратно)

28

На всех денежных купюрах США (долларах) изображены президенты страны разных времён.

(обратно)

29

Супердорогой портфель-сумка производства Японии. Цена некоторых экземпляров доходит до 2 млн. долларов.

(обратно)

30

Портфель итальянской фирмы «Brioni» принадлежащей французской холдинговой компании «Kering». Стоимость – около 300 000 рублей.

(обратно)

31

«Аннушка уже разлила масло…» – это фраза из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Она означает то, что что-то УЖЕ предопределено и должно обязательно и неизбежно случиться.

(обратно)

32

В своих монологах выдающийся советский артист Аркадий Исаакович Райкин часто употреблял эту фразу.

(обратно)

33

Хоббиты – в произведениях Джона Р. Р. Толкина вымышленная человекоподобная раса, один из незаметных и древних народов Средиземья.

(обратно)

34

Хоббит из Шира, персонаж произведений Дж. Р. Р. Толкина (главный герой повести «Хоббит, или Туда и обратно», один из персонажей трилогии «Властелин колец»).

(обратно)

35

Хай-тек является одним из популярнейших стилей интерьера. В нём сочетается высокая функциональность и минимализм. Он базируется, как видно из названия Hi-tech (high technology), на использовании высоких технологий.

(обратно)

36

Персонажи книги М. Булгакова «Собачье сердце».

(обратно)

37

Казимир Малевич – российский и советский художник-авангардист польского происхождения. Знаменит своей картиной «Чёрный квадрат».

(обратно)

38

Пряная трава в виде продолговатых листьев неправильной формы. Применяется в итальянской кухне.

(обратно)

39

Перифраз диалога из кинофильма «Обыкновенное чудо». 1978 год.

(обратно)

40

«Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!», – слова Воланда, сказанные в ответ буфетчику, который, оправдываясь, заявил, что «Осетрину прислали второй свежести». М. Булгаков «Мастер и Маргарита».

(обратно)

41

Цитата из романа (и фильма) «Унесённые ветром».

(обратно)

42

Сэр Джеймс Бонд, также известный как «агент 007» – главный персонаж романов британского писателя Яна Флеминга о вымышленном агенте разведки Великобритании. Итан Мэтью Хант – вымышленный персонаж и главный герой из серии фильмов «Миссия невыполнима». Фантомас – в исполнении Жана Маре в кинотрилогии 1964–1966 годов – неуловимый преступник, менял лица как маски, истинное лицо – зелёное.

(обратно)

43

Строгий вегетарианец, человек, не употребляющий продуктов животного происхождения.

(обратно)

44

Имеется в виду сцена из книги Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Дед требует у нечисти свою пропавшую шапку с грамотой. Одна из ведьм предлагает ему три раза сыграть с ней в карты. Дед обыгрывает ведьму, и в лицо ему падает шапка с пропавшей грамотой.

(обратно)

45

Имеется в виду гипермаркет «Глобус» на Новорижском шоссе.

(обратно)

46

Здесь – некий включатель.

(обратно)

47

Московская психиатрическая больница № 1 им. Алексеева, в миру известная как «Кащенко» или «Канатчикова дача».

(обратно)

48

Здесь – сыщик с задатками психолога-психиатра.

(обратно)

49

Карл Густав Юнг (1875–1961) – всемирно известный швейцарский психолог и философ, основатель «аналитической психологии».

(обратно)

50

«Висяк» на полицейском жаргоне – преступление, которое не имеет перспективы раскрытия.

(обратно)

51

«ПМ» – пистолет Макарова, штатное оружие полиции России. «Глок» – пистолет производства Австрии.

(обратно)

52

Мощное пневматическое ружьё для подводной охоты. Стреляет гарпуном с прочным линем.

(обратно)

53

Высокое, до 40 м, дерево. В листьях, плодах и семенах содержатся биологически активные вещества, которые в первую очередь благоприятно действуют на сосуды человека.

(обратно)

54

Гормон, вырабатываемый в надпочечниках, который мобилизует силы организма в случае угрозы.

(обратно)

55

Нейромедиатор, вырабатывается эндокринными клетками головного мозга. Вызывает радость.

(обратно)

56

Нейромедиатор, вырабатывается эндокринными клетками головного мозга. Вызывает ощущение счастья.

(обратно)

57

Песня из репертуара «Led Zeppelin». Британская рок-группа, образовавшаяся в сентябре 1968 года в Лондоне, и признанная одной из самых успешных, новаторских и влиятельных в современной истории.

(обратно)

58

Автор намекает на фразу героя из книги С. Лукьяненко «Лабиринт отражений».

(обратно)

59

«Emerson, Lake & Palmer» – английская рок-группа направления прогрессивный рок, образованная в 1970 году.

(обратно)

60

Здесь – проблемы. Молодёжный сленг.

(обратно)

61

Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Во времена СССР – Министр внешних сношений.

(обратно)

62

Метро «Молодёжная» – станция Арбатско-Покровской линии. Расположена между станциями «Кунцевская» и «Крылатское».

(обратно)

63

Здесь – определение местонахождения.

(обратно)

64

Из французского переводится как «потерял монокль». По сути – попал в конфуз, в какую-то нелепость.

(обратно)

65

Автор намекает на «стрельбу по-македонски» – с двух рук, из двух пистолетов. Описана в романе «В августе сорок четвёртого» В. Богомолова.

(обратно)

66

Все банные процедуры и ритуалы здесь и далее – реальны, без фэнтези.

(обратно)

67

Данный персонаж живёт только в правильной бане, не озорничает, как Домовой, но пар может попортить.

(обратно)

68

Персонаж славянской мифологии и демонологии, колдун. Является начальником над ведьмами определённой местности; может действовать заодно с ними или, наоборот, защищать людей от проделок ведьм и заложных покойников, заговорами лечить болезни людей и животных.

(обратно)

69

Перифраз цитаты: «Редкая птица долетит до середины Днепра!». Н. В. Гоголь, книга «Вечера на хуторе близ Диканьки».

(обратно)

70

«Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду», – перебил его наставительно Филипп Филиппович. – «Во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследили мне на коврах…». Фраза из романа М. А. Булгакова «Собачье сердце». 1925 год.

(обратно)

71

«Чужой» – научно-фантастический фильм ужасов режиссёра Ридли Скотта. 1979 год.

(обратно)

72

Гаррота – испанское орудие убийства через удушение. Типичная гаррота состоит из двух деревянных ручек, прикреплённых к гибкой проволоке.

(обратно)

73

Каа – удав, питон, бандерлоги – обезьяны. Персонажи из книги английского писателя Р. Киплинга «Книга джунглей».

(обратно)

74

«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои». Фраза из книги Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки».

(обратно)

75

Психическое состояние, при котором человек ощущает, что когда-то уже был в подобной ситуации или в подобном месте.

(обратно)

76

Цитата из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

(обратно)

77

Итерация – повторение какого-либо действия.

(обратно)

Оглавление

Владимир Уваров

От автора

Глава 1. Человек-бабочка

Глава 2. Desine sperare qui hic intras[3]

Глава 3. Шахматно-карточный дом и его хозяева

Глава 4. Очень большая и очень красивая мышеловка

Глава 5. Кот ждёт звонка. Его дети. Его мысли

Глава 6. Чрезмерное внимание

Глава 7. Подземные развлечения

Глава 8. Не излишняя осторожность. Тонкости правильного стола

Глава 9. Разговор Ву и Кота в квартире

Глава 10. Как договорились Иван Васильевич с Дмитрием Николаевичем

Глава 11. Чиновник берёт заказ и теряет портфель. Портфель находит Ву и видит странные документы

Глава 12. Встреча в «Пушкине». Ву отдаёт портфель и получаетвзамен подозрение

Глава 13. Настя в гостях у Ву в наручниках

Глава 14. Гурмэ-театр в кандалах для прекрасной дамы

Глава 15. Настины приключения. И снова Ву

Глава 16. Очередное похищение Насти

Глава 17. Исчезающий документ

Глава 18. Конспирация. Новое свидание с режиссёром

Глава 19. Рождение маньяка. Бегокол

Глава 20. Набережная имени Бомонда

Глава 21. Друзья знакомятся с Бегоколом, пока – заочно

Глава 22. Убийства продолжаются

Глава 23. Опасное предложение

Глава 24. Ловля маньяка на друга майора полиции

Глава 25. Погоня. И под водой – тоже

Глава 26. Ву и Бегокол отдыхают дома по-разному

Глава 27. Очередной труп на набережной. Очередной друг на набережной

Глава 28. Ву меняет внешность и осваивает «наружку»

Глава 29. Как пробраться к себе домой неузнанным

Глава 30. Ву и Кот подбивают итоги маньяков. Ву принимает свое решение. Непростое, со всех сторон

Глава 31. Конец Бегокола

Глава 32. Ву ищет убийцу, то есть – себя. И за ним внимательно наблюдают

Глава 33. Настоящая русская баня[66]

Глава 34. О написании книг, да не только

Глава 35. Ву решает проблему. Как ему кажется

Глава 36. Гаррота для чиновника

Глава 37. Тень. О настоящей дружбе

Глава 38. Беседа «О смерти, судьбе и беде». А также – «О любви»

*** Примечания ***