Искатели сбитых самолетов [Николай Владимирович Богданов] (fb2) читать постранично, страница - 2

челн — изделье старорусских мастеров — покачивает меня на волнах, как люлька безмятежного младенца.

Солнце быстро покатилось под гору и вот уже западает за гребни дремучего леса. Пора и на ночлег.

Несколько припозднившись, я пристал к берегу и не рассмотрел, что за местность вокруг, видел только, что со всех сторон к реке подступает высокий темный лес. Услышал, как, словно немазаные телеги кочевников, скрипуче перекликаются бессонные коростели. А перепела уговаривают их: «Спать пора, брось кочевье! Спать пора, брось кочевье!»

Развел небольшой костер из сушняка. На треножнике из ивовых прутьев подвесил чайник. Много ли человеку надо? Напьюсь чаю, отгребу с песка золу и угли догоревшего костра, вот и постель готова.

Опускаю лицо в дым костра, спасаясь от назойливых комаров, и вдруг сквозь их жалобное пенье слышу: кто-то по мелководью идет ко мне — «тюп, тюп, тюп».

Свет ищет Ладу

По закону странствий известно — стоит ночью развести костер, обязательно его огонь кого-нибудь приманит. Если не человека, то птицу или зверя, от могучего лося до малой полевой мыши.

На этот раз, судя по ритму — «тюп-тюп, тюп-тюп», шло нечто двуногое.

Повернулся на шлепанье шагов, вижу: мальчишка. Вышел из воды, подошел и молча сел, протянув к огню босые ноги. Стриженная под машинку круглая голова, курносый. Рубашка заправлена в короткие штаны. Смотрит в костер, молчит. Помалкиваю и я. По законам бродяжного гостеприимства не полагается расспрашивать. Если человек найдет нужным, сам скажет.

Услышав, что вода закипела, я бросил в чайник горсть смородиновых листьев. И, закрыв, поставил на землю студиться.

А потом достал консервную банку, заменявшую кружку, налил чай и подал гостю. Протянул ему и корку хлеба, посыпанную солью. Сахара я не захватил, а меду ни пчелиного, ни шмелиного еще не расстарался.

Мальчишка, поблагодарив кивком, подул на чай, попробовал и стал пить, не выказывая ни удивления, ни одобрения.

Над рекой пронеслась какая-то птица с отчаянным криком, словно предупреждая о чем-то. Звонко, как по воде лопатой, ударил не то шелеспер спросонья, не то лещ, поднявшись со дна.

— Водяной ладонью хлопнул, — подмигнул я мальчишке.

Из-за зубчатых елей, ставших еще темней, показался двурогий месяц и закачался в воде.

— Русалочья лодочка, — кивнул я.

Сразу ударили почему-то соловьи и тут же смолкли. И тогда запел один, да так, что мы заслушались, и лес притих, и речка, и месяц.

— А вы видели, как соловей поет? — спросил мальчишка.

— Нет… как-то не приходилось.

— А ведь если тихо подкрасться, можно поглядеть. Слышать — это все могут, а вот увидеть — не каждый.

— Ну ты попробуй и подкрадись.

Мальчишка в ответ лишь глубоко вздохнул и, прихлебнув остатки чая, поднялся, стряхнул крошки с колен.

— Завидую я вам, хоть вы и старый… Плывете, куда хотите, живете, как хотите… Никто вас ночью не заставляет спать…

И он пошел, исчезнув так же таинственно, как появился. Только долго еще до меня доносилось «тюп-тюп, тюп-тюп»…

А через некоторое время в той стороне, где он растворился, раздалось вдруг:

— Свет Иванович, ау! Вы не нашли?

— Нет еще, ищу, Лада!

В темнеющем лесу замелькали огоньки карманных фонариков. И все стихло.

Странная ночь. Забавный мальчишка. Не его ли ищут таинственные Свет и Лада?

Когда все стихло, я вытащил из воды свой легкий долбленый челнок, опрокинул его над погашенным костром — вот и крыша над головой. Залег на нагретом песке и заснул, как на доброй русской печке.

Разбудили меня… аплодисменты. Протер глаза, что за диво? Пустынная река струится, дикий лес по берегам, а над водой звонкие рукоплесканья. Собрание, что ли, приснилось?

Присмотрелся и вижу: неведомые люди не то в древнегреческих хитонах, не то завернувшись в одеяла стоят на обрывистом берегу и дружно приветствуют восход солнца.

Поднялся я, чтобы получше разглядеть этих новых солнцепоклонников, но те исчезли, словно растворились в тумане среди сосен.

А на смену им из-за красных стволов выбежали пятеро простоволосых девушек. Натянув голубые шлемы, они вошли в розовую воду и, вспенив ее купаньем, вышли на золотистый песок.

И стали резвиться совсем не по-девичьи. Перепрыгивали друг через друга, словно учились вскакивать на неоседланных коней. Ходили на руках. Бросали копья, кто дальше кинет. Что-то воинственное было в их резвых играх.

Какие-то древнегреческие сны мне видятся наяву, и это на земле новогородской, в наше время!

Не успел одуматься, как одна воинственная девица переплывает протоку и возникает передо мной, ослепительно сверкая в каплях воды. И строгим голосом, в котором звенит металл, вопрошает:

— Что вы здесь делаете?

Это звучит как грозное предупреждение: подсматриванье за амазонками здесь карается смертной казнью.

Прогоняя наваждение, говорю самое простое:

— Да вот собираюсь чай пить.

— Почему именно здесь? Разве вам нет другого места?