13 разных историй [Аркадий Миронович Минчковский] (fb2) читать постранично, страница - 2

побольше.

— Может, три? — спрашиваю Юрку. — Я в кино видел: один матрос «ура» кричал, а в надписи три восклицательных знака было.

— Можно и три, чтобы погромче, —   соглашается Юрка. — А десять римское, как на вокзале.

До вечера мы вырезали буквы. Отец пришёл с завода, пообедал, поспал, — мы всё трудимся. Давно стемнело — мы только лозунг по кумачу разложили. Вдруг приходит моя мама :

 — Вы что это, до ночи думаете возиться? Иди-ка, Юра, домой. Тебя, поди, уже мать разыскивает.

 Этого ещё только не хватало! Вот так всегда. Бросай, значит, всё — и домой. Юрка насупился, молчит. Ждёт, что я скажу. Я в атаку:

        — Мама! Завтра демонстрация. Куда мы без флага?!

   Но пойди поговори с моей мамой. Она своё :

—  Да ведь уже скоро девять. Спать не ляжешь, я и тебя ни на какую демонстрацию не пущу.

Что ты будешь делать? Хоть плачь. Но мама посмотрела на нас и говорит :

 — Ладно, оставьте так. Я вам сама буквы пришью.

Юрка поднялся с колен, смотрит на меня, — дескать, можно ли твоей матери такое ответственное дело доверить? Мигаю, хочу сказать: «Не бойся— я глаз не сомкну». Но только за Юркой дверь закрылась, — мама ко мне:

— Иди-ка и ты спать.

Вот тебе и на! Как же я, думаю, её контролировать буду? Разве с ней поспоришь. Только себе хуже будет. «Ладно, — решил, —я пойду, только спать не буду, а за тобой следить стану». Пошёл в другую комнату, разделся и потушил свет. Полежу, полежу и встану посмотреть в щёлку. Она всё на кухне, а со знаменем ничего не делает.

 — Мама, что же ты? — кричу. — Ведь завтра Октябрьская революция!

    —  Спи, не серди меня. Я же тебе сказала.

Я замолчал, а сам думаю: «Дудки я спать стану. Лучше я буду узоры на потолке считать». И уснул.

Утром, ещё темно, — звонок в квартиру. Осторожный такой: раз, два, три. . . Это, наверно, Юрка. Натянул я кое-как штаны. Неужели опоздали, и отец на демонстрацию ушёл, не разбудил? Отворяю дверь, и верно — Юрка.

— Ну что, готово?

Я со сна не сразу разобрал, о чём речь, а он быстро-быстро да таким шёпотом, что всю квартиру поднять мог:

    —  Меня твой Антон полуночником ругал. Сколько сейчас? Я из дому пораньше удрал.

Глянули — в кухне на ходиках и шести нету.

     —  Ничего, — говорит Юрка, — это даже лучше. Знамя готово?

Меня холод прошиб. Я же всё проспал и про знамя ничего не знаю. Бегу в комнату. Там на полу ничего нет. Назад— в коридор. Вижу — стоит возле счётчика свёрнутое.

Развернули, и на душе у нас отлегло. Всё даже очень аккуратно пришито. Только восклицательный знак один. Позже выяснилось, это отец наш лозунг на два знака сократил. «Так, — сказал, — грамотнее будет». Ну, да какое это имело значение? Главное, было теперь у нас знамя, не пустят со школой, сами одни пойдём.

Еле мы дождались нужного часа. В школу требовалось к девяти, а мы с Юркой в восемь уже были там. Первые явились. На улице ещё фонари горят, в воздухе сыро и холодно. Двери в школу закрыты. Стучать опасно — ещё прогонят! Присели на скамью в садике, свёрнутое знамя меж собой поставили. Сидим, дрожим. Минут без двадцати девять нянечка Феня открыла двери. Мы вошли, потихоньку пристроились в тёмном углу за вешалкой, ждём, что дальше будет.

Вскоре из директорского кабинета вынесли бархатное знамя с кистями, откуда-то притащили прибитые на палки фанерные карикатуры на буржуев и папу римского. Кто-то крикнул :

—  Товарищи, на двор! Строиться в колонны!

Мы с Юркой вышли с флагом из засады. Развернули его и встали позади школьного оркестра.

Заведующий учебной частью у нас тогда был Николай Николаевич. Аккуратный человечек, из старых учителей, с бородкой клинышком, которую он пронёс сквозь две революции и гражданскую войну. Николай Николаевич похаживает вдоль колонны в своих ботинках с пуговками вместо шнурков :

—  Строиться, строиться! . . Ровнее. . .

Вдруг он оказался возле нас. Увидел наше знамя, снял пенсне, протёр пальцами. Моргает глазами :

—  Что это такое, вы откуда?

Мы пробурчали, что из четвёртого «Б».

 —  Идите домой, — сказал завуч. — Вам ещё рано демонстрировать, и погода неподходящая.

Мы уткнулись глазами в булыжник, молчим. Я на Юрку глянул— у него уши малиновыми стали. Вдруг чей-то спасительный возглас :

—  Да пусть их, Николай Николаевич. . .

И другой :

—  Пускай они от первой ступени.

—  А если получат инфлуэнцию?

 —  Не получим, Николай Николаевич.

Завуч махнул рукой и ушёл в голову колонны. Наша судьба была решена.

Двинулись на улицу. За решёткой сада грянул оркестр. Юрка, насколько хватало рук, поднял знамя. «Да здравствует... » — заколыхалось над нашими головами. Честное слово, в этот миг знамя казалось мне шёлковым, а пришитые буквы будто горели серебром.

Юрка должен был нести его до кино «Колизей», а дальше я. Нетерпеливо я отсчитывал трамвайные столбы, оставшиеся до «Колизея». Что это была за счастливая минута, когда я наконец вырвал древко из Юркиных рук и гордо поднял наше знамя.

 В воздухе было сыро и