Средневековые французские фарсы [Автор неизвестен -- Европейская старинная литература] (fb2) читать онлайн
- Средневековые французские фарсы (пер. Юрий Борисович Корнеев) 2.01 Мб, 232с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Автор неизвестен -- Европейская старинная литература
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Средневековые французские фарсы
А. Михайлов Средневековый французский фарс
Пинки под зад, тычки под нос Всю жизнь, а счастья — ни шиша!Мы привычно говорим о «мрачном средневековье» и опрометчиво забываем, что эта эпоха знала немало яркого и светлого — и в прямом и в переносном значении этого слова, что рядом с этой «мрачностью», то есть темными суевериями, наивными предрассудками, экстатическими покаяниями, беспримерной жестокостью, всегда находилось место для озорной, порой достаточно грубой и циничной шутки, а недели постов сменялись неделями же безудержного ярмарочного веселья. В культуре средних веков пафос утверждения и возвеличивания уживался с мотивами разоблачения и развенчания. Эта сатирическая струя средневековой литературы, в частности литературы французской, этот ее, по меткому замечанию Александра Блока, «острый галльский смысл»[1] особенно изощренно и резко выявили себя на исходе средневековья, в пору бурных и многозначительных общественных потрясений и сдвигов, когда окончательно сформировалась и окрепла своеобразная культура города и небывало расцвели и умножились всевозможные сатирические и комические жанры, в том числе и театральные. Среди последних, бесспорно, первое место — и по популярности, и по количеству сохранившихся памятников, и по историческому значению, и по познавательной ценности — принадлежит фарсу. Он возник несколько раньше, но наиболее полно развернулся как раз в пору позднего средневековья. Его роль в художественной культуре своего времени, его особенности, его структура могут быть поняты лишь в контексте всей театральной жизни средних веков. Театр занимал заметное место в повседневном быте средневекового человека, и в картине эпохи рядом с фигурами рыцаря, купца, ремесленника или монаха не затеряется и фигура забавника-лицедея. Его осуждали с церковных амвонов, ему отказывали в исповеди или погребении, его презирали и изгоняли из общества благопристойных бюргеров. Отвергнутый и гонимый, средневековый актер был тем не менее неотъемлемой частью общества; он развлекал и веселил и во дворе рыцарского замка, и на городской площади, и даже в стенах монастыря; без него не обходилось ни одно важное событие, будь то простая ярмарка, престольный праздник или же коронование государя, приезд иностранных послов и т. п. Выступления профессиональных актеров средневековья — фокусников, акробатов, танцоров, дрессировщиков животных — были, конечно, «театром», но театр этот был лишен слова, лишен текста, то есть литературной основы. На первых порах она была довольно слабой и у другого театра средневековья — театра религиозного. Его родили утилитарные задачи богослужения. Латинские богослужебные тексты были уже недоступны темным массам мирян. Но там, где слово оставалось лишь недифференцированным звуком, жест и мимика были доходчивы и понятны. Поэтому слова богослужения не просто произносились, они тут же инсценировались, проигрывались, и по мере своей эволюции эти вначале наивные примитивные инсценировки становились все замысловатее, сложнее и красочнее. В них изобретательность и фантазия постановщика была важнее и таланта актеров и мастерства драматурга. Яркий и эмоциональный, театр этот оставался камерным, пока он не отказался от латинского языка, перейдя на живой, французский, и от алтарной части собора как места исполнения, выйдя на паперть, а затем и на соборную площадь. Произошло это в XII—XIII веках, в пору стремительного и повсеместного развития городов. В эти столетия города постепенно, но неуклонно обретали независимость, деловито строились, расширяли свои границы и богатели. В круговерти кровавых феодальных усобиц они нередко разорялись, порой сжигались дотла и вновь быстро отстраивались и крепли. Население городов было пестрым. В городской среде шло постоянное брожение, здесь зрели опасные ереси, в молодых университетах, в известной мере свободных от непосредственной опеки церкви, читали лекции слишком смелые профессора, высказывавшие крамольные идеи. Пестрая масса бродячих школяров-«вагантов», кочевавших из университета в университет, вносила в размеренную жизнь города элемент неустойчивости, беспорядка. В городах всегда было много недовольных, смутьянов, бунтарей. Сюда сходились все, кому крупно не повезло или кто рассчитывал на легкую удачу. Все они не случайно стекались в городские стены: «воздух города делает свободным» — гласила пословица. В городах, конечно, были строгие порядки, была стража, скорый на расправу суд, но все это не от хорошей жизни—держать в повиновении городской люд было трудно. Поэтому не приходится удивляться, что как раз в городской среде рождались бунтарские, сатирические, пародийные произведения, отмеченные озорной шуткой, дерзким юмором, порой циничным нигилизмом. Поэтому развитие французского средневекового театра, особенно театра светского и комедийного[2], неразрывно связано со средой горожан, которые были зрителями и актерами этого театра, и с самой городской культурой, которая по мере своей эволюции все более противопоставляла себя культуре феодально-церковной. Но культура средневекового города не была единой. Рядом с бунтарскими, сатирическими элементами в ней находили себе место элементы охранительные, консервативные. Рядом с веселой шуткой или дерзкой пародией уживались бюргерские идеи добропорядочности, благочестия, накопительства. Да и шутка не всегда отражала добродушную веселость; нередко в ней прорывались низкая зависть и мрачная озлобленность. В определенных, чаще всего деклассированных кругах городского населения неизменно присутствовало стремление не только высмеять все действительно комичное или отжившее, ретроградное, но и глумливо поиздеваться над любыми этическими принципами и нормами, оплевать их и извратить. Эта тенденция отражала не силу и смелость ее носителей, а, напротив, их слабость, их страх перед осмеиваемыми ими общественными установлениями и институтами. Итак, в городской культуре зрели и свежие творческие импульсы и, наоборот, тенденции застойные, которые могли приобретать форму не только хвалы, но и хулы. Эта двойственность городской культуры нашла отражение и в театре. Он не только высмеивал и разоблачал, он также наставлял и предостерегал. Нередко эти столь разные, почти противостоящие тенденции уживались в одном произведении, но чаще они бывали разведены по соответствующим жанровым разновидностям. Трудно сказать, когда именно сложился средневековый комедийный театр. Видимо, достаточно давно. По крайней мере XIII век оставил в этой области ряд совершенно замечательных произведений. Так, в пьесе Жана Боделя, незаурядного поэта и увлекательного рассказчика, «Игра о святом Николае» даны яркие сатирические зарисовки городской повседневной жизни той эпохи. Младший современник и земляк Боделя Адам де ла Аль, прозванный Горбуном из Арраса, пишет пьесы несколько иного жанра. Основа их — уже вполне, светская. Одна из его пьес, «Игра о Робене и Марион», — поэтичный рассказ о верной и нежной любви довольно условных пастушка и пастушки. Но вот что симптоматично: соперником Робена становится вернувшийся из похода вояка рыцарь, фигура явно комическая, который вынужден ретироваться, напуганный отвагой и задором молодого крестьянина. Другая пьеса Адама де ла Аля, «Игра в беседке», полна фольклорными мотивами, причудливо переплетающимися с сатирическими выпадами в адрес церковников и городских богатеев. В XIII же столетии развернулся сатирический талант Рютбёфа, поэта-парижанина, тесно связанного с местным университетом. В развитии театра значительную роль сыграл его «Миракль о Теофиле», разрабатывающий церковную легенду о продаже души дьяволу, но полный сатирических пассажей и картин. Писал Рютбёф и пародийные монологи, имитируя, например, речь уличных шарлатанов («Сказ о травах»); поэт-парижанин обнаруживал здесь незаурядную наблюдательность и прекрасное знание своей среды. В XIII веке создаются сатирические сценки-диалоги, выводящие на подмостки представителей тех или иных профессий или сословий. Но хотя подобные произведения пользовались значительным успехом у зрителей, они не обладали напряженной интригой и были лишены действия (некоторые из них, возможно, писались просто для чтения). Однако такие «сказы» и «споры» многое сделали для подготовки комического театра: в них отрабатывались приемы речевой характеристики, возникали типы-маски. Все это содействовало появлению пьес дидактико-аллегорического характера, так называемых моралите, остросатирических пьесок — соти и собственно фарсов. Существует мнение, что эти комические пьесы вычленились из огромных религиозных пьес, так называемых мистерий. Французские мистерии рассказывали — подробно, красочно и назидательно — о всей земной жизни Христа; они начинались с трогательных сцен поклонения пастухов или волхвов, чтобы, не пропуская ни одного значительного евангельского эпизода, дойти до кульминационного напряжения Голгофы и разрешиться вознесением Иисуса. (Позже появились и пьесы, повествующие о жизненном пути богоматери и апостолов.) Каждый библейский сюжет, мотив, иногда даже фраза проигрывались на подмостках средневекового театра, они разворачивались порой в обширный сценический эпизод, передававшийся средствами пантомимы или диалога. Среди подобных сцен встречалось немало комических; они изображали то шумящих и ссорящихся торговцев, расположившихся со своими товарами посреди храма, то потасовку жадных солдат, делящих скудную одежду Христа, то смешные ужимки паралитика, получившего возможность ходить без помощи костылей. Эти живые, динамичные сценки, выросшие на библейском текстовом материале, но порой далеко от него ушедшие, начиняли, прослаивали торжественно-неторопливое и возвышенно-одухотворенное действие мистерии, превращаясь в занимательную, веселую интермедию. Сценки эти, согласно распространенной точке зрения, каким-то образом преобразовались в известные нам фарсы. Эта теория счастливо подкрепляется и данными этимологии: слово «фарс» означает не что иное, как «фарш», «начинку» (от народного латин. «farsa»). В текстах мистерий (а многие из них сохранились) нередко делались пометки, что в данном месте следует вставить фарсовую пьеску. Средневековые же хроники иногда упоминают о том, что одновременно с мистерией исполнялся и фарс (например, фарс «Мельник, чью душу в ад черт уволок» шел в 1496 году одновременно с «Мистерией о святом Мартине» и «Моралите о слепом и хромом»). Все это так, только вот на что было бы полезно обратить внимание. Во-первых, фарсы, видимо, старше мистерий: они могли возникнуть уже в конце XII столетия или начале следующего; не случайно примечательной пьесой второй половины XIII века «Мальчик и слепой» открывается наша книга. Что касается упоминаний о фарсах в хрониках и текстах мистерий, то упоминания эти как раз указывают на фарс как на самостоятельный и вполне сложившийся жанр, который используется в том грандиозном и многодневном театральном празднестве, каким было представление средневековых мистерий. Во-вторых, темы фарсов не имеют никаких аналогий с библейскими сюжетами: текст фарса не мог появиться как результат разработки и разворачивания того или иного библейского эпизода и даже одной фразы Библии. В действительности фарсы рождены совсем иным — не перетолкованием библейской истории, пусть лаже ее комических эпизодов, а мучительным и сложным самоосознанием горожанина, его интересом к повседневной жизни своих сограждан, настоятельной потребностью высмеять все, что в ней было смешного и нелепого, изобразить в подлинном свете тех, кто обычно напяливал на себя маску добропорядочности и благочестия. Питательной средой послужил для фарса и типичный бюргерский индивидуализм и настороженно-недоверчивое отношение буржуа к ближнему, к «соседу», и радостное открытие в его личной жизни, моральных качествах, профессиональных навыках, в его «деле» всяческих неполадок и изъянов. И рядом с этим мы находим в фарсе и чисто народные черты — не столько прозорливый, критический взгляд на власть имущих, сколько неиссякаемую веселость, готовность к не всегда безобидному розыгрышу и к дерзкой шутке. Тем самым драматургия фарса была не в последнюю очередь связана с разоблачительными тенденциями средневековой городской культуры, культуры смеховой, карнавальной. Карнавальные, масленичные игры были примечательным явлением в общественной жизни средневековья. Они могут показаться нам чем-то совершенно невероятным, непостижимым и даже, быть может, просто выдуманным досужими учеными последующих эпох. Действительно, в пору строгой общественной и сословной регламентации в определенные, заранее фиксированные моменты годового цикла наступало как бы всеобщее раскрепощение, на смену оцепенению приходил небывалый, невиданный разгул, и вся эта многоступенчатая иерархическая постройка опрокидывалась — пусть не всерьез, пусть лишь понарошку и ненадолго. Травестийная карнавальная стихия захватывала все самое почитаемое и святое, все подвергалось безудержному осмеянию, циничному пародированию и даже наглому оскорблению. Социальный распорядок нарушался, общественные связи разрывались и извращались. Бездомные бродяги, отвратительные калеки, жалкие нищие провозглашались знатными сеньорами, королями, самим папой римским. Привычные торжественные ритуалы, вплоть до церковной службы, разыгрывались пародийно, при этом нередко обнажалась их внутренняя бессмыслица, к которой в обыденной жизни относились серьезно и даже благоговейно. В силу этого обстоятельства карнавал, несмотря на свой изначально игровой характер, таил в себе серьезные разрушительные импульсы. Об этой своеобразной карнавальной культуре, о ее внутренней природе и о воздействии на развитие литературы в последнее время написано немало, особенно после появления примечательных работ М.М.Бахтина[3]. Но многочисленные оценки этой культуры нередко разноречивы. Иногда, например, говорится, что удельный вес этой культуры явно преувеличен, что ей принадлежало значительно более скромное место, чем это сейчас кажется. Ведь карнавал был исключительным, экстремальным моментом в жизни средневекового человека, к тому же именно моментом, то есть явлением недолгим. Нельзя не учитывать и того, что все компоненты средневекового карнавала, его доминирующая атмосфера известны нам лишь приблизительно, часто по рассказам писателей и изображениям художников иной эпохи, например Рабле или Брейгеля. Непреложно, однако, что эта «смеховая культура» оставила заметный след в литературе и искусстве своего времени. Небесполезно отметить, что она не была направлена — хотя бы субъективно — против существующего строя и соответствовала уровню сознания средневекового человека, отличавшегося постоянными метаниями от экстатических покаянии к открытому богохульству, от идеалов умеренности к циничному разгулу. Итак, озорные травестии и рискованные аллегории, столь типичные для смеховой культуры карнавала, бесспорно влияли на драматургию фарса. Фарсовые спектакли были неотъемлемой частью карнавального празднества. И тем не менее фарс не адекватен карнавальной культуре. Как увидим, фарс чужд карнавализации, травестированию жизни точно так же, как он чужд аллегоризму другого средневекового драматического жанра — моралите. В значительно большей степени, чем фарс, с духом карнавала связаны соти. Как показали исследования[4], жанр соти был остросатирическим жанром; выросший из пародийных и сатирических монологов и диалогов, он намеренна травестировал действительность, показывал ее в нарочито оглупленном, вывернутом наизнанку виде. И исполнялись соти актерами особого амплуа — шутами и шутихами (или «дураками» и «дурами»), носившими специальную одежду с непременным дурацким колпаком с бубенчиками. Дифференциации между исполнителями соти не было, они олицетворяли не живых людей, даже не сословные или профессиональные типы, а социальные институты — церковь, рыцарство, королевскую власть, папский Рим и т. п. Поэтому сатира в пьесах этого жанра бывала обычно социальной и даже ярко политической. Поэтому-то все запрещения, которые обрушивались на театральные объединения того времени, и аресты актеров происходили из-за слишком смелых намеков и иносказаний как раз в соти. И соти, и фарсы, и мистерии уже не могли исполняться группкой любителей, не имеющих никакой профессиональной подготовки. На исходе средних веков театральная жизнь стала столь многообразной и богатой, что возникла необходимость в создании полупрофессиональных трупп. Так как театральные спектакли шли не каждый день, а лишь по праздникам, труппы эти были, конечно, любительскими, но это не значит, что в них не было подлинных мастеров своего дела. Повсеместной славой пользовался, например, мэтр Жан ле Понтале, живший во времена Франциска I, блестящий исполнитель (а возможно, и сочинитель) соти и фарсов, обладавший незаурядным талантом комика и импровизатора. Постановки мистерий требовали особых приемов, и здесь на первом месте бывал обычно не актер и даже не режиссер, а декоратор и создатель всевозможных сценических эффектов. Исполнение мистерий растягивалось, как правило, на несколько дней и требовало большого числа участников. Это могли себе позволить лишь достаточно крупные и богатые города, где возникли так называемые «Братства страстей господних», ставившие мистерию не чаще, чем два или три раза в год. Постановкой фарсов эти «Братства» не занимались. Соти и фарсы ставить было проще, поэтому исполняли их чаще, чем мистерии. Этому способствовал и сложившийся к середине XV века, после завершения Столетней войны, устойчивый стереотип городской жизни, с постоянными ярмарками, престольными праздниками и т. п., к которым приурочивалось исполнение фарсов и соти. Сложились и специфические театральные объединения, которые исполняли пьесы этих жанров и в недрах которых и создавался, по-видимому, их репертуар. Таких объединений, очевидно, было много — каждый город мог иметь свою труппу. Входившие в нее актеры бывали обычно местными жителями, имели определенную профессию и не склонны были вести кочевой образ жизни, на что повседневная действительность того времени обрекала фокусников, акробатов и прочих бродячих актеров. Но не каждый горожанин, конечно, мог войти в подобную любительскую труппу. Цеховая организация средневекового общества сказалась и на судьбе театра. Чаще всего театральные объединения основывали бывшие школяры-студенты. Этому не приходится удивляться, ибо в среде средневекового бродячего студенчества (так называемых вагантов) издавна культивировался особый вид поэтического творчества — остросатирический и пародийный. Этим баловались в молодые годы и степенные прелаты и профессора богословского факультета Сорбонны, но им, конечно, было не к лицу публично разыгрывать соти и фарсы. Случилось так, что ядром театральных комедийных трупп стали молодые правоведы — клерки судебных палат городских парламентов, делопроизводители, помощники адвокатов и т. п. И названия этих театральных трупп нередко прямо указывали на профессию их членов. Так, в конце XIII века возникла в Париже знаменитая «Базошь» (так называлось тогда здание парижского суда — искаженное латинское слово «базилика»). Власти далеко не всегда одобрительно относились к деятельности «Базоши». Так, в 1474 году она была запрещена парижским парламентом, причем текст этого постановления был достаточно серьезен и категоричен: «Палата запретила и запрещает отныне клеркам и служителям как гражданского, так и уголовного суда, к какому бы сословию они ни принадлежали, исполнять публично в зданиях упомянутых гражданского и уголовного суда и во всяких иных общественных местах фарсы, соти, моралите и иные игры, происходящие при сборище народа, под страхом изгнания из этого королевства и конфискации всего имущества. И пусть они не просят разрешения делать это ни у упомянутой палаты, ни у других лиц под страхом быть навсегда исключенными как из упомянутого гражданского, так и из упомянутого уголовного-суда»[5]. Мы не знаем, свернула ли после этого «Базошь» свою деятельность. Вряд ли. Просто какое-то время спектакли могли идти перед более узким кругом зрителей. В конце же века «Базошь» опять функционировала вполне официально. К тому же запрещение «Базоши» не привело к полному прекращению исполнения фарсов в Париже. В столице были и другие труппы. Так, в последние годы правления безумного Карла VI (10-е годы XV столетия) в Париже возникла еще одна театральная корпорация — содружество «беззаботных ребят». Это тоже были в основном мелкие судейские чиновники, недавно покинувшие университет, но в их среде насчитывалось немало и бродячих школяров, и просто людей неопределенных профессий, вплоть до уличных воришек и обыкновенных бродяг. В репертуар «беззаботных ребят» также входили фарсы и соти, причем последние были их излюбленным жанром. Видимо, «беззаботные ребята» устраивали красочные и шумные «праздники дураков», один из которых был столь ярко описан в «Соборе Парижской богоматери» Виктора Гюго. Как мы уже говорили, почти каждый крупный город имел свою полулюбительскую труппу (красноречивы и показательны их названия: «Бесстыдники» в Камбре, «Рогоносцы» в Руане, «Весельчаки» в Реймсе, «Дырявые портки» в Лионе и т. п.), поэтому отпадала необходимость в театральных гастролях. Но если не пускались в разъезды актеры, то путешествовали пьесы. Обмен репертуаром особенно усилился после изобретения книгопечатания. Нередко это были так называемые «пиратские» издания, текст которых бывал наскоро записан во время спектакля тогдашним стенографистом, подосланным конкурирующей труппой, или оперативным типографщиком. Не приходится удивляться, что такой наспех записанный и тут же отпечатанный текст бывал очень несовершенен — он изобиловал пропусками, ошибками, прямой бессмыслицей. Однако мы вынуждены теперь обходиться лишь такими изданиями, других в нашем распоряжении нет. Фарсы, видимо, считались столь незначительным, несерьезным драматургическим жанром, что уважающие себя издатели-гуманисты до них не снисходили. И даже этих несовершенных изданий сохранилось немного. Тиражи таких маленьких простеньких книжек, напечатанных готическим шрифтом, иногда снабженных забавной картинкой на бумажной обложке, бывали ничтожны. Да их никто и не хранил. Отыграв пьесу, труппа переходила к следующей, а затрепанный экземпляр предыдущей пьесы попросту выбрасывался в чулан. Впрочем, находились все-таки чудаки, почувствовавшие вкус к подобной литературе. Так, какой-то заядлый театральщик собрал в середине XVI века в Париже довольно большое число таких изданий, отпечатанных как в столице, так и в провинции (в Лионе и Руане), и отнес их к переплетчику. Сборник этот затем не одно столетие провалялся где-то на чердаке в Германии и лишь в 1845 году был обнаружен и приобретен Британским музеем. В настоящее время известно несколько таких искусственных сборников; один из них хранится во Флорентийской библиотеке, другой — в библиотеке Копенгагена, и т. д. Лишь самые известные фарсы, например знаменитый «Адвокат Пьер Патлен», издавались многократно и даже переписывались от руки с того или иного печатного издания. Предметом давних споров является вопрос о том, представляет ли фарс по отношению к соти и моралите самостоятельный жанр, обладающий вполне определенным набором признаков, или же эти три формы средневековой драматургии имеют больше общего, чем отличающего их друг от друга. Спору нет, бывают «трудные» случаи: например, в фарсе порой появляется фигура шута (или «дурака»), непременного персонажа соти. Еще больше путаницы вносят первые издания всех этих пьес, в которых нередко и соти и моралите называются «новым развеселым и презабавным фарсом». Все эти трудности, однако, не делают вопрос о жанровом своеобразии фарса совершенно неразрешимым, как порой полагают[6]. Для выявления специфики фарса нельзя ограничиваться каким-то одним основным признаком и давать достаточно жесткое определение жанра. Следует принимать в расчет и стихотворную форму пьесок этого рода (они обычно писались восьмисложным стихом с парной рифмой), и их тематику (непосредственное изображение разных сторон, как правило, частной жизни горожан), и набор персонажей и т. д. Существенным критерием является и социология жанра, то есть сфера его бытования. Фарс писался для широких кругов горожан. Их интересы и вкусы он отражал главным образом и прежде всего. Вот почему представители других сословий, в первую очередь дворяне и крестьяне, изображаются в фарсе не очень часто и почти всегда враждебно. Поэтому фарс остается жанром типично городской литературы. Но нельзя не отметить, что он отчасти преодолевает ее средневековую ограниченность, стремясь воспроизводить жизнь такой, какова она есть. К тому же в пору расцвета фарса (XV и первая половина XVI века) городская среда была достаточно пестрой, и поэтому фарс не мог не отразить подлинно демократические настроения и взгляды. Фарсовая драматургия обладала и рядом чисто народных черт: веселостью и исключительной чуткостью к любому проявлению комизма, ненавистью к прижималам и захребетникам, сочувствием к обездоленным, восхищением находчивостью и смелостью и т. д. К тому же фарс расцвел в ту эпоху, когда литература, так или иначе связанная с народными кругами, не была чужда литературе высокой. Именно это — одна из примечательных черт раннего Возрождения. В ту пору фарсы, эти небольшие комические пьески, не считались, конечно, большой литературой. Однако это не значит, что они пользовались популярностью лишь у самого простого, бесхитростного зрителя. Напротив, их ставили повсюду — не только на рыночной площади, но и при дворе. Так, в 1538 году король Франциск I, славившийся своей любовью к литературе и к гуманистической учености, велел отсчитать мэтру Понтале 225 турских ливров за то, что тот со своей труппой «играл перед ним много разных фарсов для его удовольствия и развлечения»[7]. Драматургия фарса, жанра по происхождению своему средневекового, не предшествует, а сопутствует развитию французской ренессансной литературы и театра. Популярности фарса не помешали ни увлечение культурой итальянского Возрождения, ни усиленное освоение античного наследия и приобщение к античной театральной традиции (к драматургии Плавта, Теренция, Сенеки, а затем и великих греческих трагиков и Аристофана). Напротив, фарсовая стихия дает о себе знать и у Рабле (в главе 34-й Третьей книги «Гаргантюа и Пантагрюэля» он описывает представление фарса о немой жене), и у Клемана Маро, и у Маргариты Наваррской (и Маро и Маргарита испробовали свои силы в этом жанре). Продолжает свою жизнь фарсовая драматургия и в середине и во второй половине XVI столетия, в пору становления высокого ренессансного театра. Более того, у представителей ученой комедиографии второй половины XVI века — от Жоделя до Лариве — нельзя не заметить широкого использования фарсовых приемов. И если воздействие фарсовой традиции у выходца из Италии Лариве иногда отрицается (у него видят влияние итальянской народной комедии), то у Жоделя и его ближайших современников оно неоспоримо[8]. Как раз в это время появляется большое число изданий фарсов, что говорит об их популярности, о спросе на этот вид драматургии. Их печатают как в Париже, так и в провинции, например у лионского типографа Барнабе Шоссара, видимо, специализировавшегося на изданиях этого типа. Столь стойкая популярность фарса (а его поздние образцы развлекали еще Корнеля и Мольера) и его мирное сосуществование с жанрами высокой возрожденческой драматургии не должны нас удивлять. Рожденный в недрах средневековой культуры, фарс был свободен от двух существенных ее черт, что позволило ему перешагнуть через границы своей эпохи. В отличие от многих произведений литературы средних веков, особенно литературы позднего средневековья, фарс был лишен свойственного этой литературе наивного и прямолинейного аллегоризма. Это позволило ему изобразить жизнь определенных слоев общества в целом такой, какой она и была, и подняться до обрисовки — пусть самой первоначальной, пусть достаточно примитивной — человеческих характеров. Но фарс был лишен и другой, не менее существенной и примечательной черты средневековой, главным образом, городской литературы — навязчивого и пресного морализма. Он не только старался изобразить жизнь такой, какова она есть, но и принимал ее, эту жизнь рядовых горожан, с ее мелкими заботами, плутнями, каверзами, сомнительными шутками и нешуточными печалями. Поэтому для фарса типичны конфликты не экстремальные, а, если угодно, будничные, рядовые; в нем мы найдем не остроту гротеска, а дотошное бытописательство, не сатирическое разоблачение, а комическое осмеяние, пусть достаточно грубое и откровенное. Наряду с новеллистикой драматургия фарса дала достаточно широкую и пеструю картину городской жизни конца средневековья и начала Возрождения, то есть изобразила эпоху бурную, исключительно подвижную и неустойчивую, когда пришли в движение большие массы населения, а городская жизнь стала отличаться особой нестабильностью и неразберихой. Хотя фарс не отразил новых тенденций эпохи и не вывел на своей сцене представителей молодой гуманистической интеллигенции, атмосферу общественного брожения, принимавшего порой достаточно крайние формы, он передал довольно правдиво. В драматургии фарса не столько выявлялось новое, рождающееся, сколько запечатлевалось уже имеющееся, запечатлевались наиболее характерные ситуации и типы городской жизни. Так, на фарсовой сцене перед зрителями проходила целая вереница представителей разных городских профессий. Это священники и монахи, профессора университета и рядовые школьные учителя, врачи и аптекари, судьи, адвокаты, прокуроры, судебные приставы, писцы и секретари суда, солдаты, отставшие от своих полков, и городские стражники, наконец, ремесленники и торговцы всех мастей — портные, сапожники, литейщики, скорняки, мельники, булочники, виноделы, а также разные бродячие торговцы и лоточники и, кроме того, степенные хозяева всевозможных лавок — обувных, суконных, мясных и т. д. Немало в фарсах слуг, конюхов, трактирщиков, хозяев постоялых дворов; встречаются и более состоятельные горожане — купцы и банкиры, а также дворяне мелкой руки, не говоря уж о пришедших в город богатых крестьянах, их батраках и слугах. Широко изобразил фарс и своеобразных «новых людей», рожденных эпохой Возрождения. Речь идет не об ученых-гуманистах, а о бездомных бродягах, которых нищета сдвинула с места, заставила, неизменно опускаясь на дно жизни, менять профессии. Как известно, это социальное явление создало даже особый литературный тип (преимущественно в романе) — тип пройдохи, плута, «пикаро». Полно таких каверзников и обманщиков и в фарсе. Все эти персонажи были обыденны и привычны, в них не было отклонения от нормы, которое может смешить, но может и пугать (на этом часто строился средневековый гротеск); в фарсах на первом плане был показ подлинной нормы, то есть истинной, соответствующей действительности, а не некоему идеальному представлению о жизни. Поэтому комизм фарса в трактовке своих персонажей — это комизм узнавания, комизм открытия подлинного лица героя, причем такого лица, которое предвидели и подозревали, о котором догадывались, но которое этот персонаж старался по возможности скрыть. Это вело к созданию привычных социальных типов-масок и к складыванию фарсов в циклы (о врачах-шарлатанах, тупицах учителях, хвастливых вояках и т. п.). Но циклы эти, конечно, достаточно условны, и к ним не может быть сведено все многообразие фарсового материала, отразившего многоликость и пестроту городской жизни. Эта жизнь увидена в фарсовой драматургии не со стороны, не глазами принадлежащего к иным кругам наблюдателя, а глазами самих горожан. Но это не значит, что в привычной для них жизни не замечено ничего нелепого, абсурдного, бессмысленного и комического. Напротив, прекрасное знание этой жизни и позволило авторам фарсов изобразить городскую повседневность столь подробно, правдиво и, если угодно, глубоко. Нет, глубина эта, конечно, весьма относительна, точно так же, как, бесспорно, совсем не полна та картина действительности, которую мы находим в фарсах. В этой действительности выявлен один аспект, который не только определяет чисто внешнюю структуру произведений этого жанра, но и лежит в основе всех их конфликтов. Его можно было бы назвать «магистральным сюжетом» жанра и даже определенной концепцией жизни, как она рисуется авторам фарсов. Концепция эта далека от прекраснодушных иллюзий гуманистов о гармоническом и совершенном устройстве общества. С точки зрения авторов фарсов, в жизни, напротив, царят беспорядок и дисгармония, связи между людьми зыбки и подвижны, вместо общности интересов здесь правят своекорыстие, эгоизм, низкие страсти (жадность, лживость и т. д.). Короче говоря, жизнь предстает в фарсах как непрекращающаяся, упорная, ожесточенная война всех против всех. К этому надо добавить, что в целом ряде фарсов отчетливо проявляется потребность увидеть повседневную жизнь рядового горожанина непременно в ее самых низменных, откровенно непоэтичных, не только смешных, но и нарочито грязных, отталкивающих формах (при этом всевозможные физиологические самопроявления индивидуума неизбежно выходят на первый план). Такое изображение жизни приводит к тому, что в фарсах этого рода вырисовывается отнюдь не веселая и радостная картина действительности, полная неудержимого смеха и незлобных шуток, а картина достаточно мрачная, где царят жестокость, хищный эгоизм, безжалостное глумление не только над действительно комичным и тем более низменным, с моральной точки зрения ничтожным, но вообще над любым проявлением человеческих чувств и побуждений, над всем высоким и одухотворенным, над человеческим достоинством, над личностью как таковой. Не приходится говорить, что во многих фарсах присутствует "последовательное снижение героических идеалов. Поэтому та непрестанная война, в состоянии которой неизменно пребывает общество, нередко принимает в фарсе не только потешные или нелепые, но и самые грубые, отвратительные формы. Естественно, что эта война начинается в недрах минимальной ячейки общества — в семье. Не случайно действие многих фарсов сконцентрировано на личной жизни горожанина, на сфере его семейных отношений. По подсчетам Барбары Боуэн[9], добрая половина фарсов повествует о невзгодах супружеской жизни. Здесь сказались, конечно, неизжитые традиции средневекового антифеминизма, вполне понятного как в среде ограниченных бюргеров, так и*в деклассированных кругах городской бедноты; к тому же подобное отношение к женщине было подкреплено некоторыми чертами религиозной идеологии. Этот антифеминизм породил целую литературу, памятниками которой были и отдельные части знаменитого «Романа о Розе», и многие стихотворные повести (так называемые фаблио), и такая, скажем, примечательная книга, как появившийся в начале XV века сборничек назидательных новелл под красноречивым названием «Пятнадцать радостей брачной жизни» (слово «радости» употреблено здесь, конечно, иронически). Казалось бы, фарсы повторяют эту типичную для городской литературы средних веков тематику. Действительно, фарсовая драматургия полна образов плохих жен — сварливых, жадных, жестоких, распутных. Чего стоит, например, жена героя из популярного фарса «Лохань»? Она вконец заездила покладистого Жакино, препоручив ему все домашние обязанности: и покупку продуктов, и уборку дома, и приготовление обеда, и стирку белья, и уход за детьми. Составлен даже целый реестр дел, которые ложатся на его плечи. А исполняющий все это простофиля в благодарность получает лишь грубые окрики да пинки. Жена умирающего мельника (фарс «Мельник...») не только жадна, но и одновременно безмерно жестока и распутна: она не ухаживает за больным, не дает ему утолить жажду и прямо в его присутствии обнимается со своим любовником кюре. Видимо, дурной характер жен был в то время действительно «проблемой», коль скоро один фарс («Два горожанина и их жены») был специально посвящен решению риторического вопроса о том, какую жену иметь предпочтительнее — сварливую, но верную, или же покладистую, но ветреную. Во многих фарсах подробно и изобретательно изображены те перебранки и потасовки, которые ежедневно возникают между мужем и женой. Немало подобных сцен решено в фарсах в духе самого грубого, примитивного комизма. Все эти семейные дрязги и свары совершенно не осязательно подаются в фарсах как столкновение мужа и жены, как соперничество полов за главенство в доме (хотя такая их трактовка безусловно доминирует, недаром непременно в отрицательных тонах изображается в большинстве фарсов теща — подстрекательница и наушница), ссорятся дети с родителями, хозяева со слугами и т. д. И все тщатся посильнее навредить друг другу, половчее обмануть, урвать побольше жизненных благ. Однако далеко не все жены в фарсах — либо черти в юбке, либо грязные потаскухи. В этом отношении показательна героиня фарса «Бедный Жуан». Она, конечно, достаточно ветрена, она — завзятая модница, и у мужа никаких денег не хватает на ее наряды, но ее облик лишен грубых черт. Она капризна, кокетлива и, бесспорно, очень привлекательна. Герой этого фарса «бедный» не потому, что ему попалась в жены распутная девка или жадная до всяких обнов выскочка. Здесь дело сложнее. Жуан попал под женин каблук потому, что жена его красива и изящна и он без памяти в нее влюблен. Таким образом, здесь перед нами и достаточно тонко намеченный женский характер и совсем не банальная жизненная ситуация. Вообще сварливость жен в фарсах далеко не всегда объясняется врожденными чертами их характеров. Так, в фарсе «Новобрачный...» поразительная инфантильность героя вызывает справедливые упреки жены. Положение молодоженов бесспорно комично, и вряд ли кто-либо из них обрисован в отрицательном свете. Лишь грубое вмешательство тещи предсказывает, что и этот брак, даже после того, как смешное недоразумение будет устранено, не станет раем. Подлинная борьба между супругами за главенство в доме — еще впереди. Немало фарсов рассказывает о страданиях молодой женщины, опрометчиво вышедшей за старика. Развязка таких фарсов различна: совершенно не обязательно молодая жена находит себе дружка на стороне. В этом отношении показателен фарс «Жены, которые решили переплавить своих мужей». Старики мужья охотно соглашаются омолодиться, так как прекрасно понимают, что уже не в силах справляться со своими мужскими обязанностями. Но из плавильной печи они действительно выходят преображенными: теперь они хотят командовать в доме, и не исключено, что они заведут себе более молоденьких подружек. Иногда роли в фарсе меняются. Ветреником оказывается муж, а не жена. В пьеске «Женатый любовник» жена искренне страдает оттого, что ее муж холоден к ней и явно имеет возлюбленную. В фарсе «Дворянин и Ноде» обманутый муж не унывает, он тут же изменяет сам и при этом дает наглядным урок волоките дворянину. К тому же двойной урок: он открывает глаза даме на поведение ее мужа и этим вносит в их семейный очаг зерно раздора да к тому же склоняет жену дворянина к измене. Обескураженному же и пристыженному волоките он нагло предлагает иногда меняться женами, ибо он, простолюдин Ноде, не видит между ними существенной разницы:Франсуа Вийон
«И разницы нет никакой
Между Лизон и госпожой;
Устройство на один фасон
У госпожи и у Лизон.
И я шалить не прочь с любой —
С моей Лизон иль с госпожой».
«Ну а коль скоро
Вы слюбитесь с моей женой,
Слюблюсь я тотчас с госпожой.
Чуть вы нодить, Ноде к вам — шасть
И насеньорствуется всласть.
Уж лучше нам не брать чужого».
«Смех! Деревенский пастушонок,
Едва лишь вылез из пеленок,
И обхитрил меня!»
Мальчик и слепой[11]
Слепой.
Подайте, милостивцы, нам,
И бог наш, сын Марии,
Вам путь откроет к небесам,
В сады свои святые.
Пускай глаза слепые
Не видят вас — очам Христа
Открыта ваша доброта
И помыслы благие!
Ох, матерь божия, Мария,
Владычица! Который час?
Беда: ведь я один сейчас.
Нашелся б тут юнец какой,
Чтоб отвести меня домой.
Пускай он даже не поет,
А только хлебушка сберет
В домах богатых, у ворот.
Отлично! Вот и пофартило.
Вам, сударь, тут беда грозила —
Недолго в яму угодить.
Ох, матерь божья, как же быть?
Кто на меня нагнал испуга?
Господь вам посылает друга.
Я малый честный, хоть бедняк.
Да он вполне учтив, никак!
Поговорим, дружок.
Ну что ж,
Поговорим.
Слугой пойдешь?
К кому? Для дела-то какого?
По городу Турне[12] слепого
Меня водить. Я буду петь,
А ты и денежки и снедь,
Что мне дадут, сбирать мгновенно.
Брюшком святителя Жиллена[13]
Клянусь — не проведешь меня;
Поэтому к исходу дня
Экю, монетку небольшую,
За службу получать хочу я.
Таков наш будет уговор.
Я затевать не стану спор.
Как звать тебя-то?
Жеаннэ.
Доволен будешь ты вполне,
И верь, слова мои — не ложь:
Со мною ты не пропадешь
И скоро станешь богачом.
Нет, не поверю нипочем.
Мне от посулов проку нет.
Пошли господь побольше бед
Тому, кто хоть дойти до дому
Поможет бедняку слепому.
Напрасный это, право, труд.
Дружок, что ты толкуешь тут?
Ой, даже сердцу стало худо!
Да просто я хотел отсюда
Зевак отвадить поскорей.
Не бойтесь, буду всех верней
Я подаянье вам сбирать.
Тебя я славлю, божья мать!
Будь вечно милосердна
К тем, кто в делах своих взывать
Готов к тебе усердно
И чтит тебя безмерно,
Кто щедр, убогому внемля,
Кто служит сыну короля[14]
Бестрепетно и верно.
Вы нам со щедростью примерной
Подайте хлебца, господа!
Вон дом большой. Хочу туда
За милостыней постучать я.
Подайте милостыню, братья.
Слепец несчастный здесь стоит.
Господь скупцов да разразит!
Пойдем. Мы ни гроша не взяли.
А что тебе в ответ сказали,
Когда ты попросил подать?
Да ничего, коль не считать
С три короба насмешек злых.
А ты б не отставал от них.
Вот что-нибудь бы и принес.
С них не сорвет ни сам Христос,
Ни я, хоть в этом я мастак.
Что ж, будем петь, и как-никак
Нам хлебушка перепадет.
Эх, было б у кого уменье
Без пищи просуществовать,
Он сыт и пьян ложился б спать.
Да, нас богато одарили!
Хотя б разочек приоткрыли
Нам, сударь, запертую дверь.
Подохнем с голоду теперь —
Ни косточки, ни корки хлеба.
Нет, уж увольте! Видит небо,
Невыгодно слепцов водить.
До срока не берись судить.
Пусть нынче сорвалась охота,
Нам, чтоб зубам найти работу,
Подачка вовсе не нужна —
Набита у меня мошна,
И серебра довольно в ней.
Не разумею я, ей-ей,
Зачем таскаться нам с сумою,
Когда хватает — и с лихвою —
На нужды всякие деньжат.
Я, сударь, помогать вам рад,
Но пусть наступит в том нужда.
Отныне, Жеаннэ, всегда
Свое добро, мой дорогой,
Делить намерен я с тобой.
Пусть нам не повезло сейчас,
Но денег вдоволь я запас
И на еду и на питье.
Вот слово честное мое:
Клянусь я господом — вы правы,
Потешим душеньку на славу.
Чтоб петь, приказа я не жду;
А захотите — приведу
Вам девку: на груди ни складки;
Живот округлый, белый, гладкий;
А уж лица красивей нет —
Его столь свеж и ярок цвет,
Что не найдется ровни ей
Ни средь девиц, ни средь пажей.
У девки этой между ног
Такой премиленький роток,
Что хоть помри от наслажденья.
Меня ты вводишь в искушенье.
Мне так по нраву твой рассказ,
Что я красоточку сейчас
Без промедленья б распластал,
А ты бы ноги ей задрал
Повыше, милый Жеаннэ,
Чтоб на ступнях у ней вполне
Сражаться в кости было можно.
Ах, что за речи! Столь безбожной
Вы не страшитесь срамоты?
Меня же слышишь только ты,
И мы с тобой одни как будто.
Побудьте, сударь, здесь с минуту:
Я должен сбегать по нужде.
Господь да не спасет в беде
Тебя, босяк, за эти речи.
Спина твоя, бока и плечи
Поплатятся за них!
Взгляни-ка, Жеаннэ, я ранен?
Вы? Ранены? Вопрос мне странен.
Напали на меня нежданно,
Исколошматили всего.
Ведь я был рядом. Отчего
Не пробовали вы кричать?
Где ж было тут на помощь звать?
Едва б я пикнул, милый мой,
Удар бы получил такой,
Что встать, пожалуй бы, не смог.
Да полно, сударь! В должный срок
Излечитесь, и все пройдет.
Оно, конечно, так, но вот
Пока что все болит, все ноет.
Есть средство, сразу успокоит
Оно всю боль: навоза ком
Из-под жеребчика возьмем,
Наложим пластырь из него вам,
А утром встанете здоровым.
И у меня, клянусь душой,
Однажды случай был такой:
Монет я много получил,
Когда вот так же излечил
И спас ребенка одного —
Лихая смерть ждала его,
А средство помогло простое.
Клянусь, господь тебя со мною,
Друг Жеаннэ, недаром свел.
Считать ты можешь, что нашел
Кормильца доброго во мне.
Я, сударь мой, готов вполне
Во всем служить вам, как сумею.
Бывало, вешали за шею
Помельче жуликов, свят бог!
Мне полюбился ты, дружок.
Веди меня скорей домой:
Дойдешь до лестницы большой,
Два дома там — мое жилье.
И все-то, друг, тебе известно!
Теперь мы вместе заживем.
Ну вот, дошли. А как войдем?
Где ключ от вашего замка?
Достань его из-под цветка,
Что там разросся у порога.
Вот мы у вас. Поесть немного
Сейчас я был бы очень рад.
Давайте поскорей деньжат,
И побегу я за харчами.
Вот там большой кошель с деньгами —
Он полон. Можешь смело брать
И даже не трудись считать.
Ты не стесняйся, Жеаннэ,
Но приведи девчонку мне:
Я просто спятил от хотенья.
Ах, сударь мой, без промедленья
Вернусь я с ней.
А где она?
Девчонка-то совсем бедна.
Сейчас — гляжу — у мельниц тех
Овечью шерсть она для всех
Перебирает, чешет, моет,
Да труд ее не много стоит.
Вина доставлю я сейчас.
Но поглядите: плащ на вас
Весь в дырках. Поясная пряжка
Болтается — смотреть мне тяжко.
Себя в порядок привести
Вам надо.
Можешь отнести
В починку одежонку эту.
Ты молодчина. Трать монету
На хлеб, на лучшее вино,
На мясо. Важно мне одно:
Подружку приведи скорей.
Поможет бог — вернусь я с ней.
У вас проворнейший из слуг.
Ступай. Я верю: ты мне друг.
Слепца, как малого ребенка,
Не правда ли, провел я тонко?
Где плащ и денежки его?
Все отобрал я у него.
Он думал: я несчастный, нищий,
Брожу без денег и без пищи.
Теперь наемся и напьюсь
Да и с другими поделюсь.
Все, что унес, растрачу живо.
Но не украдкой, не трусливо:
По совести ему открою
О том, что взял его добро я.
Проклятье мне, коль не скажу!
У вас я больше не служу,
Но вас не обманул ни в чем,
А вашим пользуюсь добром
Законно, друг любезный мой:
Ведь я же вас привел домой.
И денежки и плащ дырявый
Беру как должное, по праву.
Прощайте, сударь, навсегда.
Ах, господи! Беда, беда!
Что ж не приходит смерть за мною?
Я двери ей вот-вот открою,
А уж когда ее дождусь,
То с ней, пожалуй что, слюблюсь,
Как с милой Марг[19], моей девчонкой!
Вы с подлой вашею душонкой
Обманщик, завидущий плут.
За вас полушки не дадут.
Имели б совесть вы и честь,
Вам денег было бы не счесть,
Теперь же без гроша сидите.
Прощайте, сударь, не взыщите!
Новобрачный, что не сумел угодить молодой супруге[20]
Отец.
Томаса[21], скоро ль?
Что, Роже?
Пора на стол подать уже:
Терпеть нет мочи, право слово.
Жаркое у меня готово.
Эх, поздно о жарком мечтать —
Сейчас пожалует наш зять.
О том прознать бы раньше надо —
Всех не могу я накормить,
И вам придется погодить.
Какая, господи, досада!
Найдется каждому кусок,
А я и малым сыт бываю.
Ах, батюшка, храни вас бог!
Добро пожаловать, родная!
Вы, матушка, здоровы, чаю?
Ах, батюшка, храни вас бог!
Да что ты странная какая?
Уж не прибил ли муженек?
Вы мне нашли такого мужа,
Что невозможно выбрать хуже.
Да поразит господь того,
Кто первый к нам привел его!
В девицах мне жилось привольно,
Теперь я чахну в цвете лет.
Но отчего? Мне видеть больно,
Как исхудала ты, мой свет!
Еще и месяца-то нет,
Как вы произнесли обет.
Ах, матушка, сего довольно,
Чтоб испытать немало бед.
Узнайте — вот вам мой ответ, —
Что нет мне счастия нимало.
А ты б, коль муж вернулся злой,
Ушла на время с глаз долой,
А ночью жарче приласкала,
И враз бы гнев его остыл.
Он, батюшка, меня не бил —
Не оттого мои мученья.
Так в чем же дочь, его порок?
Он бабник? Пьяница? Игрок?
Еще ужасней огорченье:
Какою я от вас ушла,
Такой пришла, без измененья!
Ему не боле я мила,
Чем мерзостные нечистоты.
Да где же стыд твой, дочка? Что ты!
Спешить ты с этим не должна;
Вот погоди — придет весна,
И он куда резвее станет.
Пусть лихоманка к вам пристанет!
Кой черт вас дернул за язык?
Не вам соваться в это дело.
А я скажу вам напрямик:
Уж коли дочка уцелела,
Так нечем, знать, ему играть.
Когда бы ты могла сказать
Ему об этом осторожно,
Обиняками, если можно,
То лучше было бы, жена.
Совсем истаяла она.
Увы, не тронута бедняжка!
Клянусь, ему придется тяжко —
Его стащу я завтра в суд.
Уж судьи живо разберут,
Где что и все ли там на месте.
Ах, полно, матушка, кричать:
Врасплох он может нас застать.
С тех пор как вы живете вместе,
Ты не пыталась никогда
Узнать во что бы то ни стало,
Внезапно сдернув одеяло,
Когда покрепче он заснет,
Чего же там недостает?
На днях я счастья попытала.
Когда мы спать пошли вдвоем,
Он взял да лег ко мне лицом —
Я даже вся затрепетала
И обняла его, и вот —
Ему погладила живот
И ниже... Тут, как бы со страху,
Он подоткнул свою рубаху
И сдвинулся на самый край.
Господь, мерзавца покарай!
Я душу прозакласть готова,
Что он обижен естеством.
Да ты уверилась ли в том,
Что все добро его при нем?
Ах, матушка, я бестолкова.
Когда ж мне было поумнеть?
Недолго тут и заболеть
От ярости и огорченья.
Такие терпишь ты лишенья,
Что, верно, слягу я в постель.
Но в первый вечер неужель
Не смял он на тебе рубаху?
Он, матушка, и тут дал маху.
Я притворилась, будто сплю;
Сама жестокий страх терплю;
Все жду: вот он ко мне нагрянет,
С охотой и усердьем станет
Играть в любовную игру.
Стерпела б я — ей-ей, не вру!
Мне тетушки все рассказали,
И страх смогла б я побороть...
Мерзавца покарай, господь!
Нет, не бывать вам вместе дале,
Когда не станет он другим.
Клянусь я богом всеблагим,
Меня сейчас родимчик хватит!
Чуть вспомню о скопце твоем —
Нутро пронзает, как ножом.
Не ссорь их лучше. Право, хватит:
Не оберешься бед потом!
Я вас прошу, его впустите —
Все будет так, как вы хотите.
Храни вас бог из года в год!
Входи скорее, ужин ждет.
Надеюсь, матушка здорова?
Ну нет, как раз наоборот!
А ты мне мерзок, право слово.
Пусть вас господь обережет!
Входи скорее, ужин ждет!
Как женщине, должно быть, сладко
С ним ночку лишнюю пробыть!
В уме ли вы, чтоб так вопить?
Как не боитесь вы припадка?
Злодей! Пропала дочь моя!
Мой гнев не выразить словами.
Да вот она — здесь, рядом с вами!
В чем дело? — знать хотел бы я.
Не избежал бы ты битья,
Будь я тебя, наглец, сильнее.
Каков обманщик! Не краснея,
Вступаешь ты в фальшивый брак
И надуваешь нас, да как!
Сколь подло поступил ты с нею!
Она в поре, с ней спать да спать,
Но нет в тебе, я вижу, рвенья...
Ох, лопнуло мое терпенье.
Придется перцу вам задать.
Нет, я не потерплю обмана.
Угодно ль, нет ли будет вам,
Поверю лишь своим глазам,
Что он — мужчина без изъяна
Сам черт меня не убедит!
И поле не всегда родит:
То колос градом побивает,
То хлеб от засухи сгорает,
То мыши урожай сожрут.
Всегда напасти тут как тут!
Ну, плут, стащу тебя я в суд.
Управу на тебя найдут!
Будь ты таков, как все мужчины,
Как вас природа создает, —
Не знала б дочь моя забот.
Избавь бедняжку от кручины.
Тебе за это хоть сейчас
Я уплачу — и золотыми.
Да провались вы вместе с ними!
Подвесьте их промежду глаз —
Тогда бы я, клянусь святыми,
Водил вас людям напоказ
И смог бы славно прокормиться.
Будь ты в сто раз мудрей, тупица,
И хитроумней в тыщу раз,
Не проведешь ты больше нас.
Кой черт понес тебя жениться?
Что?
У тебя ж близняток нет.
Вот вам они, а вот совет:
Язык маленько придержите!
Вы, матушка, поменьше врите —
Прибьют, пожалуй, за навет.
Тебя он, значит, не обидел —
Ни днем, ни ночью не подмял,
Ни разу юбки не задрал?
Такого я еще не видел,
Чтоб бесновались без причин.
Скажите, экий господин!
Плут, недоносок, сукин сын!
Ни дна ему и ни покрышки!
Каким ходил он петухом,
Покуда звался женихом, —
И танцевал без передышки,
И лапал, будто невтерпеж,
Корсаж ей мял, не отступался,
Чуть ли не силой домогался;
А тут запрету нет, и что ж? —
Ни разу даже не пытался.
Нет, вот те крест, она уйдет!
Он сам, Томаса, все поймет.
Сегодня сказано довольно.
Ждать целый месяц? Долго больно!
Великим Карлом[22] я клянусь,
Что если ты к концу недели —
Нет! И трех дней я не дождусь! —
Не станешь мужем ей на деле
И не загладишь впрямь вину,
Я дочь свою домой верну.
Давайте ужинать! Ну, словом,
Теперь исправится зятек!
Ни пить, ни есть — свидетель бог! —
Не будет он под этим кровом.
Вы обо мне в кратчайший срок
Услышите иные вести.
Жена уйдет со мною вместе,
И я исправлю свой огрех.
А сможешь?..
Я? Да лучше всех!
Ну ладно, дочка, ты вернешься
И мне расскажешь, что и как,
Чтоб снова не попасть впросак,
И — вот те крест! — ты разведешься,
Коль неисправен муженек.
Храни нас, боже, от тревог!
Адвокат Пьер Патлен[23]
Патлен.
Как я ни силюсь там и сям
Прибрать хоть что-нибудь к рукам —
Напрасный труд! Не странно ль это?
Ведь от клиентов, Гильеметта,
Встарь не было у нас отбою.
Марией, девой пресвятою,
Что все коллеги ваши чтят,
Клянусь вам: вы как адвокат
Свою известность потеряли.
В народе шутят: не пора ли
Вам сесть на площади под вяз[24]
И ждать неделями, чтоб вас
Почтил проситель захудалый...
А все ж — без хвастовства! — я малый
Не промах. Большего хитрюги
Не сыщется у нас в округе.
Я, после мэра, всех умней.
Да, мэр, вестимо, грамотей:
Учился долго он в отличье
От вас.
А толку что? Мы — горемыки
И с голоду едва не мрем.
Клянусь апостолом Петром,
Ходить в отрепьях надоело.
Коль безнадежно наше дело,
То на науку я чихала.
Ах, успокойтесь же сначала!
Вот пораскину я умом,
И вмиг спасенье мы найдем
От разоренья и позора.
Нам бог поможет очень скоро!
И зашумит молва: «Блажен
Ловкач и богатей Патлен!
Где сыщется ему подобный?»
Вы черта провести способны.
Я знаю вас, уж вы такой!
Но я, клянусь святым Лукой,
Плут на законном основанье.
Законном? Но у вас призванье
Повсюду попирать закон.
У вас умишко несилен,
И школу вы не посещали,
А все же прохиндей едва ли
Не самый первый вы окрест.
И адвокат я, вот вам крест,
Среди других наипервейший.
Да, в плутнях, муженек милейший,
Никто не превосходит вас.
А ведь одетые в атлас
Тупицы лезут вон из кожи,
Исходят потом, лишь бы тоже
В адвокатуру угодить.
Простим ослам такую прыть!
На рынок мне пойти бы надо.
На рынок?
Да, моя отрада!
«На рынок, бойкая торговка...».
А что вы скажете, коль ловко
Я выторгую вам сукно?
Пусть вас порадует оно
И многие другие ткани!
Да как же без гроша в кармане
Сукно вы купите?
Секрет!
Меня вы можете, мой свет,
Повесить, ежели на платье
Не расстараюсь вам достать я.
Цвета какие вам идут:
Бордо, перванш иль изумруд?
Ну, Гильеметта, говорите!
Любой, но только не смешите,
Не притворяйтесь дурачиной.
Для вас два локтя[27] с половиной,
Три иль четыре для меня...
К чему пустая болтовня?
Какой дурак в кредит вам даст?
О, я на выдумки горазд:
Не постою в цене отныне
И получу по сей причине
В кредит — уступка за уступку.
А расплачусь я за покупку
Лишь после Страшного суда.
Затмите мэра вы тогда.
Ступайте же, мой друг, скорее!
Спешу! Я торгаша нагрею:
Мне даст, мою послушав лесть,
Он в свой большой сундук залезть
И там порядок навести.
Но коль вам встретится в пути
Поящий щедро всех вином
Мартен Гаран[28], то с добряком
На счастье кружку осушите.
Конечно!
Небеса, пошлите
Ему слепого торгаша!
Патлен.
Ну, где ж он, чертова душа?
А, вижу, и сдается мне,
Копается в своем сукне.
Бог помочь!
Небо на подмогу
И вам, любезный!
Слава богу
И всем святым! Они как раз
Мне помогли увидеть вас.
Ну-с, вашу руку!Как здоровье?
Да благодарствую — воловье.
Рад! Как идут у вас дела?
Неплохо, господу хвала!
А ваши?
Хороши, Гильом,
Клянусь апостолом Петром!
Все, сударь, трудитесь?
Еще бы!
Ведь мы, купцы, народ особый:
Расписан каждый день и час.
Пусть куры не клюют у вас
Того, чего дай бог поболе.
Спасибо, все в господней воле.
Дай бог достатка вам в дому!
Какой — да будет мир ему! —
Ваш батюшка был муж ученый!
Я вам клянусь святым Ионой:
У вас одни ухватки с ним,
Как это видно и слепым.
Как он блистал умом, о боже!
Вы и обличьем крайне схожи.
Красавец писаный он был.
Клянусь, впервые в нем явил
Господь такое совершенство
Души и тела. О, блаженство
Взирать на вас!
Всеправ творец.
Аминь.
Добряк был ваш отец.
Вдобавок — помню, как сейчас, —
Он мне предсказывал не раз
Последующий ход событий,
Вот стул вам, мэтр. Уж извините
Нерасторопность-то мою.
Не беспокойтесь, постою.
Он был...
Садитесь же.
Охотно.
Перебираючи полотна,
«Ах, — он говаривал, бывало, —
Чудес произойдет немало».
И чудо первое, Гильом,
Конечно, вы. Губами, лбом,
Глазами, носом и ушами —
Во всем покойник сходен с вами.
Кто обвинил бы вашу мать,
Что вы, почтенный, так сказать,
Отца не собственное чадо?
Никто! И удивляться надо,
Как создала природа два
Во всем столь сходных существа.
Да повстречай я вас вдвоем.
Не различил бы нипочем,
Кто сын, а кто Жосом-папаша...
Скажите, сударь, тетка ваша,
Лоранс, еще не померла?
Жива.
О, как она мила,
Добропорядочна, учтива!
И с нею схожи вы на диво.
Своим глазам не верю просто:
Вы одинакового роста,
Друг друга вылитый портрет.
Спасителем клянусь, что нет
Меж вами разницы ни в чем.
Идемте к зеркалу, Гильом,
И, коль глаза мои не правы,
Взгляните сами: весь в отца вы,
В того, кто был так знаменит
Своею щедростью. В кредит
Он продавал кому угодно.
А как со мною благородно
Держал себя! Всегда смеясь,
Он говорил: «Что дать вам, ась?»
Живи так праведно, так свято
Адамов род, мы ни разврата,
Ни драк не знали никогда б...
Какой у вас прекрасный драп,
В особенности тот, что с краю.
Я сам его изготовляю
Из шерсти собственных овец.
Да ну? Какой вы молодец!
Как сил хватает вам на это?
Небось вы трудитесь с рассвета,
Как ваш родитель, не ленясь?
Лицом не ударяю в грязь:
Все в дом тащу, как муравей.
А вот сукно, что льна белей
И поплотнее прочих тканей.
Я закупил его в Руане.
Оно — как кордовская кожа[29].
Да, прочной выделки, похоже.
Клянусь господними страстями,
Я о сукне до встречи с вами
Совсем не помышлял. Так вот:
Сто золотых я в оборот
Пустить решился час назад,
Но поубавлю этот вклад
На четверть, чтобы уплатить
За ваш товар. Ах, что за нить!
Ну-с, по рукам!
Я с вашим планом
Согласен, если чистоганом
За проданное получу.
Все золотом я оплачу
Немедленно и без изъятья.
А это что за драп? Он, кстати,
Добротен так же, как и тот,
И, полагаю, подойдет
И мне и женушке моей.
Он, сударь, дорог, как елей.
Сукно из этой крепкой пряжи
Идет по десять или даже
Двенадцать франков. Так что вот.
На сей спокойны будьте счет:
Есть деньги у меня в подвале,
Причем такие, что едва ли
Назвать сумею цифру вам.
Я рад. Сам бог велит купцам
О деньгах думать первым делом.
Ах, на сукне я этом белом
Помешан!
Любо слышать мне.
Вот и давайте о цене
Уговоримся, сударь мой.
Я выбор вам даю большой,
Хоть и не вижу в спешке этой,
Какого ваши деньги цвета[30].
Вы так добры!
Прошу потрогать
Суконце это.
Мария пресвятая!
Вы действуете благородно.
Итак, вам этот драп угодно
Приобрести?
Да, сударь, да!
За каждый локоть мне тогда
По двадцать восемь су платите.
По двадцать восемь? Не шутите!
Осьмнадцать — красная цена
Подобной ткани.
Но она
Мне обошлась по двадцать семь.
Барыш мой невелик совсем.
Безбожная цена!
Когда б
Вы знали, как повсюду драп
Подорожал! Зима стояла
Такая лютая, что мало
Овец в овчарнях уцелело.
По двадцать су просите смело —
И по рукам!
Раз положенье таково,
Пускай мой кошелек поплачет!
Локтей вам, сударь, сколько, значит?
А ширины такая штука
Какой?
Брюссельской[35].
Так возьму-ка
Себе три локтя и, пожалуй,
Жене — а рост у ней не малый —
Два с половиной. Итого
Шесть. Нет, я что-то не того!
Цифирь мне в голову нейдет.
Пол-локтя — не велик просчет.
А до шести вы не хотите ль
Все округлить?
Ах, искуситель!
Мне и на шапку надо тоже.
Давайте мерить. Ждать чего же?
Ну, слава богу, локоть есть!
Два, три, четыре, пять и шесть.
Клянусь пупком Петра святого,
Ошиблись мы.
Отмерим снова?
Зачем? Отмерили — и баста!
При купле мы не знаем часто,
В накладе будем или нет.
Я сколько должен?
Прост ответ:
Мы двадцать восемь су помножим
На шесть локтей и подытожим.
С вас десять франков.
Значит, пять
Экю, коль золотыми дать?
Тогда я иль прошу в кредит...
Иль, если вас не затруднит,
Зайдите по дороге сами
Ко мне за золотом.
Бог с вами!
Лень, сударь, делать круг такой.
Круг! Вы в Писании, друг мой,
Небось нашли словечко это.
По силе есть ли в языке-то
Ему подобное? Навряд!
Гильом, внимать вам так я рад,
Что вас зову немедля в гости;
Поэтому ломаться бросьте.
Вы пьете?
Я всю жизнь мою
Лишь то и делаю, что пью.
А вот в кредит не отпускаю.
Привычка у меня такая:
Купил товар — плати сейчас.
Так что ж? Я золото припас.
К нам на обед прошу покорно,
И коль не утка[36], то, бесспорно,
На стол поставлен будет гусь.
Я, кажется, ума решусь.
Ступайте, мэтр, а я вослед
Приду с покупкой.
Сударь, нет!
Я понесу ее под мышкой.
Прилично ль это? Я одышкой
Покуда не страдаю тоже,
И вас мне затруднять негоже,
Не то святую Магдалину
Я так прогневаю, что сгину.
«Под мышкой»! Слова нет острее!
Пристрою горб сейчас себе я.
Вот так. Теперь иду домой,
И мы устроим пир горой.
Прощайте! Вот рука моя.
А вы, когда прибуду я,
Вручить мне деньги поспешите.
Все будет так, как порешите,
И вы увидите, мой друг,
Могу ли я за этот тюк
Сполна вам уплатить и следом
Вас сытным угостить обедом.
Какое у меня вино!
Ваш батюшка ко мне в окно
Кричал с дороги не однажды:
«Налей вина, спаси от жажды!»
Иль просто: «Выпить я хочу».
А впрочем, вам ли, богачу,
Понять нас, бедняков несчастных!
Я вас беднее.
Слов напрасных
Довольно! Буду вас, Гильом,
Ждать с нетерпеньем. Вот мой дом,
Там, на горе, хвала Марии!
Готовьте, сударь, золотые!
Ждешь денежек? Как бы не так!
Не полагай, что я простак.
Хоть в петлю лезь, душа кротовья,
Но за бесчестные условья,
Что гнусно навязал ты мне,
С тобой я расплачусь вполне.
Ты просишь золота? Изволь-ка,
Держи! Оно без пробы только.
А после, если есть досуг,
Давай хоть до Памплоны[37] круг,
Да сетуй, что надут безбожно.
Экю припрячу я надежно,
Не то их живо украдут:
Есть на любого плута плут.
Меня обчистят столь же просто,
Как я сейчас провел прохвоста,
Что клюнул на мою лесу.
Ведь я по двадцать восемь су
Сбыл то, что стоит меньше вдвое.
Патлен (вернувшись домой).
Я говорил же!
Что такое?
А то, что будет славный куш.
Вы чушь несете.
Нет, не чушь,
А драп!
О дева пресвятая!
Я плутню здесь подозреваю.
Хоть плачь над драпом, хоть пляши!
Клянусь бессмертием души,
Нам за него не расплатиться.
Не беспокойтесь: в клетке птица.
Клянусь святой Екатериной,
Что с не весьма веселой миной
Забрел я в лавку к остолопу —
Подвесить бы его за ...! —
И там купить сукно сумел
Белей, чем лен иль даже мел.
Покупка, вижу, хороша.
А сколько стоит?
Ни гроша!
Но заплатили вы хоть что-то?
Денье, коль знать вам так охота;
Одну парижскую монету.
Ну, в долг вы взяли, а за это
Крестом господним поклялись
Иль — всё на свете провались! —
Расписку кредитору дали.
Срок истечет, и мы едва ли
Тогда от стряпчих увильнем:
Опишут все у нас.
Христом
Клянусь, что лишь в одно денье
Моя покупка встала мне.
Я вам поверить не могу.
Пусть я ослепну, если лгу.
Знай наших, окаянный плут!
Скажите, как его зовут?
Зовут его Гильом Жосом.
Ха-ха! Мне малость он знаком.
Одно денье! Вот ум ослиный!
Я в счет господней десятины
Медяшку выложил, а там
Со мною тотчас по рукам
Ударил скаредный тупица,
За что и должен поплатиться:
Монетку от щедрот моих
Пусть делит с богом на двоих.
Аминь.
Как мог он, не пойму,
Дать маху?
Я напел ему,
Что-де отец его покойный
Был из семьи весьма достойной,
Красив, сердечен, тароват,
Хоть скот второй такой навряд
Найдется в королевстве целом.
«Вы батюшку душой и телом
Напоминаете, Гильом.
Каким он обладал умом!»
Причем, когда пред сим балбесом
Я рассыпался мелким бесом,
То в это море льстивых фраз
Вставлял умышленно не раз,
Мол, славное у вас суконце,
И врал: «Был для меня как солнце
Ваш батюшка, радетель мой.
А как он дружен был со мной!
Он мне ссужал товары в долг» —
Так плел я, хоть папаша — волк,
Завистник, скопидом, кривляка —
И сын, наружностью макака,
Скорей бы выдрать разрешили
Себе клыки, чем одолжили
Хоть нитку. Но с таким я пылом
Льстил торгашу, что уступил он
Мне шесть локтей.
Ужель навечно?
Конечно, милая, конечно.
Получит шиш от нас Гильом.
Я басню вспомнила о том,
Как на сосну ворона села
И, в клюве сыр держа, хотела
Поесть. А под сосной лисица
Решила сыром поживиться
И говорит, хвостом виляя:
«Какая птица неземная!
Какой у вас прелестный вид,
Какие глазки, говорит, —
Какие перышки, носок!
Небось красив и голосок?
Вы б спели!» Старая дуреха
Не заподозрила подвоха,
От радости дыханье сперло,
Она во все воронье горло
Закаркала, забыв о сыре.
Сыр выпал, и лисе-проныре
Достался лакомый кусок.
От сей истории, дружок,
Не очень далеко до драпа,
Что отдал в лапы вам растяпа.
Вот обормот так обормот!
Он отобедать к нам придет
И станет, нехристь конопатый,
Немедля требовать уплаты;
Но в этих штучках я мастак
И, женушка, устрою так,
Что мы оставим с носом скрягу.
Я притворюсь больным и слягу.
Чуть он появится в дому,
В слезах вы скажете ему:
«Ах, не шумите, ради бога!
Жить мужу моему не много.
Уж более, чем три недели,
Не покидает он постели».
А если закричит Гильом:
«Не след считать меня глупцом!
Я только что встречался с ним,
Он был здоров и невредим»,
То вы в ответ ему на это:
«Креста на вас, наверно, нету,
Что тешитесь чужой бедой!
Взгляните сами, как больной,
Бедняжка, мечется в бреду».
Как отбрехаться — я найду
Не хуже записных пролаз.
Но как бы правосудье вас
За столь бесстыдный финт не взгрело!
Недолго за такое дело
В тюрьму с позором угодить.
Доколе надобно твердить,
Что я надеюсь на удачу?
Ах, Пьер, я от испуга плачу.
Я буду помнить и в гробу,
Как вас к позорному столбу[38]
Субботним утром привязали
И косточки перемывали
Вам, милый, все, кому не лень.
И дался вам тот чертов день!
Но нам не до пустого спора.
Сюда придет суконщик скоро.
Спешу в постель.
И с богом, друг.
Удача — дело наших рук.
Она уже, мой ангел, рядом.
Вы только слезы лейте градом.
Игра удастся нам, ей-богу!
Суконщик (один в своей лавке).
Пожалуй, выпью на дорогу.
Нет, это делать не резон!
О, будь свидетелем патрон
Всех дураков Матлен Святой[39],
Дадут обед мне даровой,
И славно горло промочу я
Сейчас в гостях у обалдуя,
Где денег столько получу,
Как если б запродал парчу.
Забрать их надо неотложно!
Эй! Мэтра Пьера видеть можно?
Прошу вас не шуметь, мессир:
Он покидает этот мир.
Как — покидает, черт возьми?
Перед несчастными людьми
Вам чертыхаться бы некстати.
Он где?
Известно где — в кровати.
Он уж недель, наверно, пять
Не может головы поднять.
Оставьте!
Тсс, мессир! Больному
Покой предписан. Впал он в дрему.
Ему икается не в меру.
Кому?
Известно, мэтру Пьеру.
Да отвечайте же скорей:
Он разве драпу шесть локтей
Не приносил вот-вот?
Кто? Он?
Ну да! А я пришел вдогон.
Не будет двадцати минут,
Как у меня взял этот плут
Драп за условленную плату.
Ему поверил я, как брату.
Пусть платит золотом, пройдоха!
Шутить изволите неплохо.
Но не до шуток мне сейчас.
Вы что, рехнулись? Сколько раз
Вам повторять: он в лавке был,
Он у меня сукно купил,
Он десять франков должен мне.
Пусть я достанусь сатане,
Коль говорю неправду вам.
Вы все смеетесь? Стыд и срам!
Хлопот хватает мне и так.
Снимите шутовской колпак.
Зачем вы здесь в таком наряде?
Да перестаньте, бога ради!
Какое право, шутовство?
Мне нужен Пьер Патлен — его
Своими видел я глазами.
Неладное творится с вами.
Неладное? Пьер, адвокат,
Живет не здесь?
Вы аккурат
Пришли к нему. Но несомненно
Недуг угодника Матлена[40]
Одолевает вашу плоть.
Свят, свят! Да исцелит господь
Рассудок ваш от помраченья!
Потише!
Больше нет терпенья!
Сам черт, ей-ей, тут сломит ногу.
Вы лучше обратитесь к богу.
Сверх меры всякой вы шумны.
Сверх меры всякой вы умны,
Но я вас уличу в два счета.
И что вам, право, за охота
Истошным голосом орать?
А что же делать, если дать
Вы не желаете ответа:
Ваш муж принес ли, Гильеметта,
Сегодня драпу шесть локтей?
Сегодня? Головой своей
Клянусь вам — нет! Уж пять недель
Не покидает он постель,
О чем твержу вам многократно.
Ужели, сударь, непонятно?
Оставьте мой злосчастный дом.
Я, видите, держусь с трудом.
Так вы еще, на горе мне!
Вы молите о тишине,
А сами вон как расшумелись!
Как молча слушать вашу ересь?
Прошу вас, тише.
Да, но все же
Давайте выясним...
О боже!
Понизьте голос!
Виноват, —
Но вы кричите во сто крат
Сильней меня, и ваш больной
Разбужен вами, а не мной —
Скажу вам это с полным правом.
Вы пьяны иль в уме нездравом,
Помилуй нас творец небес!
В вас иль в меня вселился бес,
Пусть бог решает.
Замолчите!
Напрасно вы со мной ловчите,
Гильома вам не провести.
Я спрашиваю о шести
Локтях сукна.
Всё вздор! Нельзя ли
Узнать, кому вы их давали?
Патлену.
Но мой муж прикован
К постели: очень нездоров он.
К тому ж ему теперь нужна
Не мантия, а пелена.
Несчастному настолько худо,
Что путь один ему отсюда:
Ногами — страх сказать! — вперед.
Вверх дном на свете все идет!
Мы с ним недавно торговались.
Ну что вы, сударь, раскричались?
Больной не выдержит.
Вы сами,
Я всеми поклянусь мощами,
Вопите, словно режут вас.
Пусть Пьер Патлен мне сей же час
Вернет свой долг, и я пошел.
Кредит — вот вечный корень зол.
Ох, Гильеметта, ради бога,
Водицы розовой[41] немного.
Меня знобит! Прикрой мне спину... —
Кому я говорю? Кувшину?.. —
И ноги разотри. О мука!
Ваш это муж?
Увы!
Гадюка!
Зачем открыла окна настежь?
Зачем опять ты свет мне застишь?
Что там за тени? Мармара,
Каримари, каримара![42]
Пускай приходят — я их жду.
Пьер, успокойтесь, вы в бреду.
Какие здесь, мой милый, тени?
Но я их вижу тем не мене.
Эй, черноризец, это ты ли?
Прочь! Тут кюре в епитрахили.
Изыдь! Не инок ты, а кот.
Поволновались вы, и вот
Мерещится вам нечисть эта.
Виной — микстура и диета.
Лизать бы всем врачам в аду
Горячую скороводу
И капли принимать к тому ж!
Взгляните, сударь, как мой муж
Сегодня выглядит.
А ну-ка...
И вправду болен! Вот так штука!
Он, значит, после торга слег?
Какого торга?
Видит бог,
Мы в сделку только что вступили.
Мэтр Пьер, вы мне не уплатили...
Мэтр Жан! Как повезло вчера мне:
Две кучки, твердые как камни,
Я выжал все-таки в горшок.
Клистир — спасенье для кишок.
Без вас бы мне несдобровать.
Вы десять франков, или пять
Экю, мне, сударь, не вернули.
Ах, ваши черные пилюли,
Мэтр Жан, так горьки, что невмочь
Глотать мне снова их. Всю ночь
От них я чувствовал изжогу.
С ума сведете вы, ей-богу!
Не лекарь я. Верните десять...
Довольно, сударь, куролесить.
Ну что пристали как репей?
Проваливайте в ад скорей,
Коль бог ничто вам.
Вот те раз!
Я богом заклинаю вас:
Верните драп иль уплатите
Мне десять франков.
А скажите,
Смотрели вы мою мочу?
Как умирать я не хочу!
Готов терпеть любые боли.
Уйдите наконец, доколе
Бедняга дух не испустил.
Браниться с вами нету сил,
Но драп не брошу псу под хвост.
Не думайте, что так я прост.
Вам не спущу!
Мэтр Жан, в чем дело?
Мое дерьмо столь затвердело,
Что лишь насилу, видит бог,
Его изверг я из кишок.
Весь день лежу, от колик воя.
От вас хочу лишь одного я:
Где пять экю?
Как вы черствы!
Сомнений нет, что он, увы,
Вас принимает за врача.
Любому в голову моча
Ударить может, если пять
Недель с постели не вставать,
От боли адовой страдая.
Но как, о дева пресвятая,
Произошло такое с ним?
Он был здоров и невредим
Еще сегодня, Гильеметта,
И мы — иль мне приснилось это? —
С ним торговались битый час.
Наверно, сударь мой, у вас
Отшибло память. Так случалось,
И вам не помешает малость
От треволнений отдохнуть.
Уйдите, чтобы кто-нибудь,
Застав вот этак нас вдвоем,
Не начал сплетничать потом.
Сейчас и врач нагрянуть может.
Пускай вас это не тревожит.
Одна лишь совесть нам судья.
Ужель и впрямь свихнулся я?
Но подождите полминутки.
А нет на кухне утки?
Утки?
На кухне судна нет такого.
Оно под ложем у больного.
Вопрос, однако, странен мне.
Но я уверен был вполне...
В чем?
Разрази меня господь,
Коль я... Прощайте...
Заколоть
Я дам себя, коль шесть локтей
Сукна из лавочки моей
Не взял бессовестный бандит.
Ужель я с панталыку сбит
Его женою так вот, разом,
Иль в самом деле ум за разум
Сегодня у меня зашел?
Я в полном здравье, но осел.
Смотреть мне надо было в оба.
Да, но ему лишь шаг до гроба...
Не вяжутся в сознанье как-то
Два этих непреложных факта,
Не примирить их меж собой.
Но жулик учинил разбой,
Мое сукно унес под мышкой,
И счеты я сведу с воришкой!
А может быть, все снится мне?
Нет, видит небо, лишь во сне
В кредит я мог продать свой драп —
Я не такой головотяп.
Где речь заходит о продаже,
Там я, предстань мне ангел даже,
Товар на веру не отдам.
А мэтру Пьеру в руки сам,
Выходит, отдал? Быть не может!
Кто разобраться мне поможет?
Спаси, о боже, и помилуй,
Но ложь от правды не под силу
Здесь отличить мне одному.
Ушел?
Пока что не пойму.
Он был растерян, и немало.
В нем злость, однако, клокотала,
Подобно адскому вулкану.
Раз он ушел, пожалуй, встану.
Визит был впору нанесен.
Ах, Пьер, а вдруг вернется он?
Лежите.
Что ж, повременим.
Клянусь Георгием святым,
Нашла коса на камень. Баста!
Он в долг дает отнюдь не часто,
Вернее, вовсе не дает.
А после нынешних щедрот
Постричься может наш Гильом
В монахи.
Что ж, мы поделом
Вкруг пальца обвели его:
Сквалыга нищим ничего
Не подавал.
Уймите смех!
Вдруг он вернется, как на грех?
А коль вернется, нам порушит
Все дело.
Смех меня так душит,
Что удержаться нету сил.
Суконщик (на улице).
Пускай мне будет свет не мил,
Коль адвоката-златоуста —
Ах, чтобы шельме было пусто! —
Оставлю все-таки в покое.
Что давеча он нес такое
О деньгах, спрятанных в подвале?
Он в сундуке своем едва ли
И грош-то ломаный найдет.
От смеха надорву живот,
Как вспомню вид его сраженный
И взор, которым он, взъяренный,
Казалось, все испепелит.
Он был как порохом набит.
Зажженный трут ему подсунь я —
Его взорвало б.
Хохотунья,
Уймитесь. Коль услышит он —
То все пропало.
Суконщик (на улице).
Скорпион!
Не стряпчий ты, а вымогатель!
Но разочтемся мы, приятель:
Тебя я крепко проучу —
Отправлю в лапы к палачу.
Расправиться пора настала
С тобой, бесстыжий надувала!
Я был слепой, теперь я зрячий.
Хозяйка!
Изверг не иначе
Как все подслушал: стал орать
Сильней.
Я в бред впаду опять.
К нему ступайте.
Что за крик?
Смеетесь? Ну-ка сей же миг
Отдайте деньги!
Матерь божья!
Смеюсь? С чего вы взяли? Что ж я,
Совсем бесчувственная тварь?
Не сыщешь, хоть весь мир обшарь,
Меня несчастней человека.
Я только знаю, где аптека.
Когда супруг мой, мне на страх,
На всех лопочет языках
В бреду, на волосок от смерти,
Я сразу, сударь мой, поверьте,
Смеюсь и плачу.
Смех и плач
Оставьте: я не слеп, а зряч
И не уйду отсель домой
Без денег.
Что вы, боже мой,
За околесицу плетете!
Чужому дяде или тете
Не склонен я дарить сукно.
Тсс! Тсс! В аббатстве Иверно[43]
Семнадцать гитарят из чрева
На свет извергла королева
Гитар. Я избран в кумовья.
Тсс! Никогда не думал я,
Что так уважен буду вдруг.
О боге думайте, мой друг.
Дались вам эти гитарята!
Почтеннейший, а где же плата,
Которой жду я уж давно
За то отменное сукно,
Что взяли лично вы сегодня?
Да поразит вас длань господня
За сей неслыханный навет!
Возмездьем божиим не след
Грозиться зря. В конце концов
Я драп забрать назад готов:
Он дан в кредит. Так в чем же дело?
До чертиков мне надоело
Свое просить.
Как вы черствы!
Напоминаете мне вы
И повеленьем и лицом
Умалишенного, Гильом.
Будь право у меня и сила,
Я вас веревкой бы скрутила
И в сумасшедший дом свезла.
От вас и жду я только зла.
Должок мне все же возвратите.
Вы Benedicite[44] прочтите
Да раза три перекреститесь.
А вы со мною разочтитесь,
И я молиться буду рад.
Mere de Diou, la Coronade,[45]
Par fye, у m'en voul anar,
Or renague biou, outre mar!
Ventre de Diou! Z'en diet gigone,
Castuy carrible, et res ne donne.
Ne carillaine, fuy ta none;
Que de Pargent il ne me sone.
Кум, вам понятно это все же?
Был дядя у него в Лиможе,
Брат сводной тетушки его.
Скажите, сударь, каково
Болтает он по-провансальски?
Пусть объяснит он мало-мальски,
Когда уплатит за сукно?
Шударыня, не шуждено[46]
Укрыться мне от этой жабы,
Куда штремглав я ни бежал бы.
Швященник из меня плохой.
Шлужить в шоборе толк какой,
Когда поют в нем ахинею.
Чай, приобщить его успею
Святых даров.
Я не пойму,
Он шепелявит почему
И глупости несет сплошные?
Мать у него из Пикардии.
А это что еще за маска,
И для чего такая пляска?
Wacarme liefve, Gonedman,[47]
Tel bel bighod gheueran.
Henriey, Henriey, conselapen
Jch salgned, ne de que maignen;
Grile, grile, schole houden,
Zilop, zilop, en nom que bouden,
Disticlien unen desen versen
Mat groet festal ou truit den herzen.
Ватвиль, вот вам вино, друг мой.
Прошу вас чокнуться со мной,
А уж кума нам подольет.
Боюсь, мой смертный час грядет.
Мессир Тома — мой духовник.
За ним бегите сей же миг,
Любезный мой Ватвиль.
Меня
Все время бесит болтовня.
На этом чертовом наречье.
Вам говорят по-человечьи:
Верните долг — и я уйду.
Не говорите ерунду.
Ни слова более о плате.
С какой платить мы будем стати?
У вас, простите, медный лоб.
Я — сущий Ренуар-Ослоп[48],
Лишь палицы евонной нет.
Ой-ой! Сто бед — один ответ!
Теперича мне впился в зад,
Не знаю, овод или гад.
Страдаю хворостью я той,
Которую Жербольд святой[49]
Наслал на жителей Байё,
Утратив из-за них свое
Епископское место там.
Я помню, как об этом нам
Жан дю Кемен поведал в школе.
Был весельчак он. Выпить, что ли,
За дю Кемена?
Я готов
Поклясться, сотню языков
Он знает.
Проживал он раньше
На севере, в порту Авранше;
Вот по-нормандски наобум
Все, что взбредет ему на ум,
И шпарит. Гляньте-ка на Пьера:
Его лицо, как пепел, серо.
Да он отходит!
Пресвятая,
Что за история такая!
Ведь я доселе, фу ты, ну ты,
Не сомневался ни минуты,
Что час назад встречался с ним,
Еще нисколько не больным.
Напротив, был как цвет он маков
Ахти мне!
О святой Иаков!
Я заблуждался. Он не тот!
Уж не осел ли тут ревет?
Кузен, куда ты делся? Стон
Услышу я со всех сторон
В день своего навек отбытья.
Тебя хочу благословить я,
Понеже ты меня надул,
Свиное рыло, Вельзевул.
На oui danda, oul en ravezeie
Corf ha en euf.
Все бред, ей-ей!
Huis oz bez ou drone noz badou[50]
Digaut an can en ho madou
Empedit dich guicebnuan
Quez que vient ob dre donchaman
Men ez cachet hoz bouzelou
Eny obet grande canou
Maz rechet crux dan holcon,
So ol oz merveil gant nacon,
Aluzen archet episy,
Har cals amour ha courteisy.
Господень гром его срази!
Что он плетет, отцы святые!
Такое слышу я впервые.
Сколь слух ни напрягай, а все ж
Тут ни словечка не поймешь.
Где он набрался этой дряни?
Вестимо, сударь мой, в Бретани:
Бретонка бабка у него.
Ах, как трясет его всего!
Соборовать пора настала.
Не лжешь — тебя повесить мало! —
Клянусь бессмертьем, ты не лжешь.
Бог да простит тебя за ложь,
За лошадь, за гнилое днище.
Уйди, кровавый сапожище,
Изыди, плут, коварный тать,
Довольно дурака валять!
Где хмель и грушевые зерна?
Поесть и выпить не зазорно.
Мы выпьем, друг, и поедим,
Клянусь Георгием святым!
Ты — Жак, пикардский дуралей[51].
С почтеньем мне поклон отбей!
Да ниже, ниже, не ленись!
Et bona dies sit vobis,
Magister amantissime,
Pater reverendissime.
Quomodo brulis? Que nova?
Parisius non sunt ova;
Quid petit ille mercator?
Dicat sibi quo trufator,
Ille qui in lecto jacet,
Vult ei dare, si placet,
De oca ad comedendum.
Si sit bona ad edendum,
Pete tibi sine mora![52]
Боюсь, что этак он с одра,
Ни на секунду не смолкая,
Предстанет пред вратами рая.
Он, верно, бесом одержим.
О небо, смилуйся над ним!
Покинуть трудно голубочку
Земную нашу оболочку.
Я остаюсь — увы! — одна!
Мое тут дело — сторона.
Уйду. Он явно умирает.
Ваш муж, наверное, желает
Побыть с женой с предсмертный час:
Есть тайны общие у вас.
Мешать я вам не буду боле.
Прошу простить, что поневоле
Я душу вам разбередил.
Но я, ей-ей, уверен был,
Что драп у мэтра. Вот досада!
Вы заходите, буду рада.
Дай бог вам обрести покой,
Коль только мыслим он в такой
Тяжелой хворости, как ваша.
Какая заварилась каша!
Уф! Benedicite! Меня,
Знать, искушал средь бела дня
Лукавый под личиной Пьера,
Чтоб побрала его холера!
Как я смешон, глупец беспечный!
Так помолюсь, дабы предвечный
Хранил меня от князя тьмы.
Ура! Его надули мы.
Суконщик, барыша взалкавший,
Ушел не солоно хлебавши.
А в котелке его небось
Мыслишки здравой не нашлось.
Вот уж тупица так тупица!
Пускай как следует проспится.
Сон бедолагу протрезвит.
Да, у него плачевный вид.
Ну как я роль своюсыграла?
Совсем недурно для начала.
Теперь, клянусь я вам Христом,
Мы обеспечены сукном
Для вашей и моей одежи.
Суконщик (один у себя в лавке).
Кто только, милостивый боже,
Ко мне не лезет с лестью в дом,
Чтоб завладеть моим добром!
О царство жуликов и злыдней,
Где даже пастухи постыдней
Господ ведут себя. Вон мой —
Облагодетельствован мной,
Так нет же! Даденого мало:
Стал воровать. Стащу нахала
К аббату, пресеку разбой.
Днем деньги, ввечеру покой
Бог вам пошли, хозяин милый!
А! Это ты, свиное рыло?
Зачем вдруг вылез из помета?
Сейчас шел мимо стада кто-то
Из городских и дюже важных,
Весь в полосатом, верно, стражник.
Он кнутовищем без ремня
Любезно поманил меня
И рассказал, что ходят слухи,
Что, дескать, сильно вы не в духе
Из-за бог весть какой пропажи.
Он утверждал, что будто даже
Крушитесь вы из-за овец.
Ужель — помилуй нас творец! —
Они лишили вас покоя?
Не понимаю ничего я.
И клялся он пречистой девой,
Что собрались пойти к судье вы,
Молол, короче, ерунду.
Стервец, предам тебя суду!
Пусть лучше ад меня возьмет,
Чем разрешу губить мой скот.
Немедленно верни, бандит, их,
Все шесть локтей, то бишь забитых
Тобой овец, и возмести
Ущерб, что мне пришлось нести,
Двенадцать лет тебе мирволя.
Серчать, хозяин, — ваша воля.
Но я клянусь своей душой...
Клянись-ка лучше пресвятой, —
Не то меня вконец озлобишь! —
Что шесть локтей сукна мне, то бишь
Овец, воротишь до субботы.
Сукна? Вот не было заботы!
О покровитель наш пастуший
Угодник Луп[53], молю, послушай,
Что ставит мне хозяин мой
В вину!
Проныра, с глаз долой!
Да не забудь моих условий.
К чему грозить на каждом слове?
Поладить можно без суда.
Вон клонишь ты уже куда!
Небось решил, что я болван.
Нет, мне урок хороший дан
И без тебя, овцеубийца.
Изволь сегодня в суд явиться,
И пусть рассудит нас судья.
Вам здравствовать желаю я.
Подумать надо о защите.
(Стучится в дверь к Патлену.)
Эй! Эй!
Мне руку отрубите,
Коль это снова не Гильом.
Поистине он стал бельмом
В глазу, хотя и так тревог
В дому хватает нам.
Дай бог
Здоровьица и благ вам прочих.
Зачем пожаловал, молодчик?
Мессир, хозяин мой так зол,
Что на меня поклеп возвел:
Мол, я овец его ворую,
Идем к судье — и ни в какую.
Тягаться с сильным тяжело.
Меня возьмите под крыло,
А я вам заплачу втройне.
Вы не смотрите, что на мне
Наряд сегодня затрапезный.
Ну что ж, представься, друг любезный.
Ты кто — ответчик иль истец?
Мэтр, я пастух, пасу овец.
Служу такому скупердяю,
Что кукиш с маслом получаю
И впал в большую нищету.
Могу ль открыть начистоту
Вам все?
Опасностью чревато
Сокрытье тайн от адвоката.
Все говори как есть.
Так вот:
Губил я понемножку скот.
Я выбирал двухгодовалых
Овец и палкой угощал их,
Пока не уложу на месте.
Хозяину дурные вести
Я приносил, потупя взор;
Мол, так и так: грозит разор —
Овечья оспа стадо косит.
А он послушает и просит:
«Поди и дохлых выкинь сразу,
Дабы не навели заразу
Они на всю мою скотину».
Я забирал их чин по чину
И ел: мне их болезнь вреда
Не приносила никогда.
Так припеваючи я жил.
А мой хозяин знай тужил
Да счет убыткам вел исправно;
Но наконец решил, что явно
Обманут он, и крохобор
За мною учинил надзор.
Когда однажды в день недобрый
Баранам стал считать я ребра,
Был тотчас в преступленье оном
Хозяйским уличен шпионом.
В суде я отопрусь едва ли.
Но кабы вы мне подсказали,
Как проще улестить судью,
То, слово честное даю,
Я уплатил бы вам немало.
Какой ты шустрый! Но сначала
Скажи для дел дальнейших наших:
А много ль дашь ты мне медяшек
За то, что я тебя спасу?
Что толковать о медных су?
Я заплачу вам золотыми.
Ну, если ты запасся ими,
Считай, что избежал тюрьмы.
С тобою выиграем мы
И дело во сто раз трудней.
Доверься мудрости моей.
Я лучший адвокат на свете
И за тебя теперь в ответе.
Но чтобы выпутаться ловко,
И от тебя нужна сноровка.
Ты, впрочем, вижу, парень-хват.
Скажи свое мне имя, брат.
Тибо, по прозвищу Поблей.
И тяжкой палкою своей
Ты скольким смерть принес баранам?
Святым клянусь я Иоанном,
Что за три года укокошил
Десятка три.
Тебя я знатно обдеру!
Теперь ответить мне изволь-ка,
Свидетелей сумеет сколько
Хозяин выставить в суде?
Их у него полно везде:
Захочет — приведет десяток.
Нда! Если так, то будет шаток
Любой наш аргумент. Постой!
Я притворюсь, что мы с тобой
В суде увиделись впервые.
Зачем?
Клянусь святой Марией,
Затем, что если пред судьей
Ты, друг, язык развяжешь свой,
То будешь к стенке вмиг приперт.
А это нам на кой же черт?
Последуй моему совету
И докажи судье, что нету
Рассудка в голове твоей:
В ответ на все вопросы блей.
Посыплются проклятья тут:
«Ты что молчишь, вонючий шут?
Иль шутки шутишь с правосудьем?
Мы цацкаться с тобой не будем!»
А ты лишь блей. И я тогда
Скажу: «Позвольте, господа,
Он глуп и, видимо, сейчас
Он за баранов принял нас».
Начнут беситься судьи снова,
А ты — по-прежнему ни слова,
Иначе — крышка.
Что ж, идет.
На сей не беспокойтесь счет:
Хоть целый день под стать барану
Перед судом я блеять стану.
Уж в этом, верьте, я мастак.
Вот и прекрасно, коли так.
Я возмущаться буду тоже:
«Болван, на что сие похоже?»
А ты и предо мною блей.
Не сомневайтесь, я, ей-ей,
Легко исполню ваш наказ.
О чем бы вы меня сто раз
Иль даже двести ни спросили,
В ответ я буду блеять или
Молчать — таков наш уговор.
Клянусь, ты выиграешь спор.
Но после расплатись со мною!
Коль кошелька я не раскрою,
Не верьте больше мне вовек.
Вы, вижу, добрый человек.
Так помогите мне по чести.
Судья небось уже на месте.
Приходит он к шести часам.
Но в суд идти придется нам
Раздельно.
Верное решенье!
Не то поймут в одно мгновенье,
Что вы, мессир, — мой адвокат.
Смотри, раскаешься стократ,
Коль мне за все уплатишь скупо.
Мессир, не поступлю я глупо.
Сомненья ваши ни к чему.
Экю с мужлана я возьму,
А может, с ловкостью своею
И на два золотых сумею
Его сегодня наколоть.
(Входит в помещение суда.)
Войти дозвольте. Пусть господь
Пошлет вам счастья, ваша честь.
Спасибо, мэтр. Извольте сесть.
Не церемоньтесь, ради бога.
Я вам признателен премного
За милостивый ваш прием.
Помочь я вам могу ли в чем,
Пока не начал заседанье?
Простите! Из-за опозданья
Поверенного моего,
Чего не ждал я от него,
Повременить нельзя ли малость?
Нет! Куча дел еще осталась.
Приступим. Кто податель иска?
Я.
Кто ответчик?
Тоже близко:
Вот он сидит — и ни гу-гу.
Я, значит, суд начать могу.
Пусть стороны изложат дело.
Расправиться пора приспела
С паршивцем этим. С малых лет
Он мной из жалости пригрет,
И вот, когда уже к мальчонке
Пришли умишко и силенки,
Доверил я своих овец
Ему пасти, а он, стервец,
Забил их и сожрал украдкой
По меньшей мере три десятка,
И мне такой ущерб нанес...
Сперва ответьте на вопрос:
По найму ль он у вас на службе?
Бесспорно. Если бы по дружбе
Пасти ответчик стадо мог...
Ба! Это кто? Помилуй бог!
Тот, кем обманут я жестоко!
Мэтр Пьер, вы что прикрыли щеку?
Быть может, зубы разболелись?
Да, ломит у меня всю челюсть.
Но волноваться ни к чему:
Ее ладонью я зажму.
Вы ж продолжайте заседанье.
Истец, все ваши показанья
Уже суммировать пора.
Ключом апостола Петра
Клянусь, что это он, злодей!
Мэтр Пьер, сукна вам шесть локтей
Я продал.
Это он о чем?
Его навряд ли мы поймем:
Он чувствует такую жалость
К скоту, что все перемешалось
В его сознании больном.
Мэтр убежал с моим сукном.
Коль я соврал — меня повесьте.
Совсем лишиться надо чести,
Чтоб утверждать, что если мой
Убор — не правда ль? — шерстяной,
То, значит, эту шерсть — ха-ха! —
Я получил от пастуха,
А тот ее с овец настриг.
Смешно от этаких улик!
Но ведь сукно я продал вам!
Уймитесь! Что за шум и гам?
Здесь суд — не лавка мелочная.
Хоть не проходит боль зубная,
Смех распирает — мочи нет!
Пусть на овец прольет он свет:
Здесь ясность полная нужна нам.
Вернемтесь, сударь мой, к баранам[55].
Божусь, что взял он шесть локтей
За десять франков.
За детей
Иль за глупцов сочли вы нас?
Да он глумится, пустопляс!
Как держит мать-земля такого?
Не предоставить ли нам слово
Теперь противной стороне?
Вы правы.
Думается мне,
Что он стакнулся с пастухом.
Ответчик!
Бе-е!
Ты, друг, мешком
Из-за угла ударен, что ли?
Ты не баран, а я тем боле.
Ну, говори.
Бе-е!
Вот те раз!
Ты, знать, разыгрываешь нас!
Он принимает нас за стадо.
Со мной вам расплатиться надо —
Вы взяли у меня сукно.
Ему-то, ваша честь, смешно,
А мне зато хоть плачь.
Все разом
Не говорите. Ум за разум
Заходит в этой кутерьме.
Начнем с овец.
Сейчас в уме
Все мысли соберу я снова
И ни единого вам слова
Не пророню здесь о сукне,
Покуда не дозволят мне
Поведать в надлежащем месте
О том, как пал я жертвой лести.
Так вот, я рассказал вначале,
Что у меня овечки пали,
Поскольку этот лиходей
Взял нынче драпу шесть локтей,
Овец, точнее говоря,
А я поверил, да зазря,
Что косит оспа их овечья:
Им сам он наносил увечья.
И коль он мне не платит денег,
То пусть вернет сукно, мошенник.
Ответчик, господин судья,
Три года злостно мне вредя,
Моих баранов забивает,
А через час позабывает
И о деньгах и о сукне.
Мэтр Пьер, что скажете вы мне?
Бездомный этот плут и лжец
Стриг тайно шерсть с моих овец
И, господин судья, поверьте,
Их палкой забивал до смерти,
А после взял сукно под мышку
И убежал домой вприпрыжку,
Поклявшись, что наверняка
Вручит, достав из сундука,
Мне пять экю.
Нет, я сдурею!
Вы, сударь, путаник. Скорее
Я соглашусь на плаху лечь,
Чем в толк возьму такую речь.
To у него сукно, то овцы...
Как тут понять, в чем иск торговца?
С какого подступиться краю?
Я, ваша честь, предполагаю,
Что пастуху не платит он.
Я не плачу? Ах, пустозвон!
Уж чья корова бы мычала!
Вы лучше вспомните сначала,
Кто и кому не заплатил.
Не вы меня, я вас ссудил.
О чем вы?
Право, ни о чем.
Ему все это нипочем,
Поскольку, господин судья,
Он плут, и видит бог, что я
Здесь не скажу ни слова боле.
Хотя вы чепуху мололи,
Однако ничего от нас
Скрывать не следует сейчас.
Ведь мы же непредвзято судим.
Вот именно. Давайте будем
И с пастухом мы непредвзяты:
Он за себя, придурковатый,
Не постоит. Вот отчего
Я быть хотел бы у него
Официальным адвокатом.
Извольте. Но придурковатым
Зачем, скажите, адвокат?
А все-таки я буду рад
Помочь ответчику советом
И не потребую при этом
Вознагражденья от кретина.
Долг каждого христианина —
За тех вступаться, кто убог.
Итак, скажи-ка мне, дружок,
Присваивал ли ты чужое?
Ты понял?
Бе-е!
Да что такое?
Клянусь святой Христовой кровью
Что с состраданьем и любовью
Желаю я помочь тебе.
Бе-е!
Тьфу! Опять баранье «бе-е».
Себе приносишь ты лишь вред.
Бе-е!
Отвечай мне, да иль нет.
Вот так и дальше действуй.
Ну же!
Бе-е!
Запираешься? Тем хуже:
Позорный столб уж заработан.
Бе-е!
Настоящий идиот он.
Однако больший идиот
Тот, кто такого в суд ведет.
Он, ваша честь, баран, и надо
Его отправить к стаду.
К стаду?
Да ведь себе он на уме!
Мэтр, это вы ни «бе» ни «ме»,
Господним в том клянусь распятьем!
С ума мы с ними сами спятим!
Давайте дурня пастуха
Отправим в поле от греха,
Да поскорее.
Снова в поле?
На волю волка? Не смешно ли?
А я домой уйду ни с чем?
Но ваш ответчик глуп и нем.
Чего вы от него хотите?
Но, господин судья, простите,
Вам не за что меня корить.
Лишь правду вам хочу открыть
Я без насмешек и обману.
В своем уме я и не стану
Вступать с умалишенным в спор.
Закончим с вами разговор.
Суд прерывает заседанье.
Как! Так вот сразу — до свиданья?
Вот так.
Пусть будет этот суд
Укором им, коль вновь придут.
Возиться с ними вам не след:
Рассудка у обоих нет.
Два сапога, клянусь вам, пара.
Побойтесь, мэтр, небесной кары
И уплатите за сукно.
У вас в дому лежит оно.
Вам эдак плутовать негоже.
Пусть я умру без веры божьей,
Коль вижу вас не в первый раз.
Нет, по речам узнал я вас,
И по лицу, и по повадке.
Со мною не играйте в прятки —
Рассудка не лишился я.
Дозвольте, господин судья,
Я изложу, вам все как есть.
Пусть замолчит он, ваша честь!
Ну как не совестно, наветчик,
Из-за паршивых трех овечек —
Я задарма вам шесть доставлю —
Так подвергать парнишку травле!
Суконщик этот — баламут.
Вы не запутывайте суд!
Овец оставьте в стороне.
Поговоримте о сукне,
Что в лавке вы моей набрали.
Закончить спор вам не пора ли?
Он будет блеять без конца.
Однако...
Ваша честь, глупца
Прошу к молчанью привести я.
Убытки-то у вас пустые —
Семь-восемь ярок, ну, двенадцать.
И грех вам, право, не сознаться,
Что разнесчастный пастушок,
У вас служивший долгий срок,
Давно покрыл убытки эти.
Но, господин судья, заметьте:
Я спрашиваю о сукне —
Об овцах отвечают мне.
На шесть локтей чужого драпу
Вы наложили вашу лапу
И унесли к себе домой.
За шесть овечек, боже мой,
Юнца повесить вы готовы.
Святым Лукой клянусь, в оковы
Охотно б, сударь, вверг я вас
И пастушка от бедствий спас.
Он гол, бедняжка, как сокол.
Бедняжка? Петлю или кол —
Вот что вы заслужили оба.
Как мог я так ослепнуть, чтобы
Отдать вам драпу шесть локтей?
Мессир судья, я похитрей
Задам вопрос ему.
Нет, баста!
Вы задали уж полтораста
И о сукне и о пастьбе.
Пастух, иди к баранам.
Бе-е!
А вы безумного безумней.
Но, господин судья, прошу мне
Дать слово.
Пусть он замолчит!
Вы потеряли всякий стыд
И совесть в час, когда нахрапом
Меня нагрели с этим драпом,
Мне ловко расточая лесть.
Одно и то же, ваша честь,
Он повторяет. Сколько можно?
Меня надули вы безбожно.
Я, господин судья, не пьян!
Довольно! Что за балаган?
Из-за какой-то чепухи
Сцепились вы, как петухи.
Ну что стоишь ты, чудо-юдо?
Ступай, ступай скорей отсюда
И благодарен будь судьбе.
Судье скажи «спасибо».
Бе-е!
Когда ж ты нам покажешь пятки?
Что за нелепые порядки?
Остался вор без осужденья.
Всё! Тороплюсь! Прошу прощенья,
Дела еще другие есть.
Я ухожу. Имею честь.
Отужинайте, мэтр, со мною.
Спасибо. Рад бы всей душою,
Но...
чересчур болит вот тут.
Не адвокат, а сущий плут!
Сукно у вас, мэтр, я уверен.
Довольно врать как сивый мерин.
Вы с кем-то спутали меня.
Я с кем-то спутал вас? Брехня!
И все же спутали, увы!
Уж не находите ли вы,
Что я сеньор Ренар де Лис[56]?
Но лис, позвольте, разве лыс,
Как я?
А ну-ка, поглядите!
Вы — это вы и не шутите.
Все ваше — голос, платье, стать.
Кончайте ерунду болтать!
Я — это я? С чего вы взяли?
Недостает, чтоб вы сказали,
Что я сам Жан де Нуайон[57].
Вы кто угодно, но не он:
Вы грубы на лицо и мерзки;
К тому ж сегодня, жулик дерзкий,
Больным я видел вас в постели.
Больным? Сегодня? Неужели?
Что ж у меня был за недуг?
Меня вы старой песней, друг,
Решили распотешить снова?
Да отрекусь я от святого
Петра, коль были то не вы.
Дурь выбросьте из головы!
Конечно, это был не я
И в ваши не ходил края
Бог знает за каким сукном.
Тогда я в ваш отправлюсь дом
И к вашей подойду постели,
Чтоб видеть, там ли вы доселе
Иль, черт бы вас побрал, не там
В чем и желаю, сударь, вам
Я убедиться поскорей.
(Пастуху.)
Поблей!
Бе-е!
Я сказал «Поблей»,
Тебя по прозвищу назвав.
Бе-е! Бе-е!
Я оказался прав:
Мы с блеском выиграли дело.
Ну как я действовал? Умело?
Ты рад?
Бе-е!
Более не блей.
Расплачивайся, дуралей,
Не медли.
Бе-е!
Ого, милок,
Ты роль усвоил назубок.
Теперь притворство ни к чему.
Бе-е!
Раскрывай свою суму
Да расплатись со мной скорей.
Бе-е!
Говорят тебе, не блей!
Мне уходить давно пора.
Бе-е!
Чисто сыграна игра.
Вот, думал, будет нам помеха,
Коль не удержимся от смеха.
Но ты, конечно, молодец.
Бе-е?
Да уймись ты наконец
И перейди на речь людскую.
Бе-е!
Шутку шутишь ты плохую.
Плати живей — и я уйду.
Бе-е!
Милый друг, имей в виду:
Меня осердишь — будет худо.
Не отпущу тебя отсюда,
Коль не откроешь ты сумы
И, как уговорились мы,
Не выдашь мне вознагражденья.
Плати!
Бе-е!
Что за наважденье!
Иль ты смеешься надо мной?
Немедленно суму раскрой!
Ты слышишь, олух, иль оглох?
Бе-е!
Ах негодный пустобрех!
Тебя согну я в рог бараний!
Бе-е!
Хорошо, давай без брани.
Что ты заладил «бе-е» да «бе-е»?
На помощь я пришел к тебе,
Поскольку ты приятный малый
И здраво мыслишь. Так не балуй
И докажи, каков ты есть.
Бе-е!
Вот не думал в лужу сесть!
Смех! Деревенский пастушонок,
Едва лишь выполз из пеленок,
И обхитрил меня!
Ну, друг,
Точить мне лясы недосуг.
Знай, что тебе не дам я спуску,
Но малость выпить и закуску
Готов поставить, милый мой,
Коль ты расплатишься со мной.
Понятно?
Бе-е!
О горький миг!
Провел я стольких прощелыг,
У них кредита добиваясь,
И уплатить намереваясь
В день Страшного суда. А тут
Я пастухом простым надут!
В последний спрашиваю раз,
Заплатишь?
Бе-е!
Ну, лоботряс,
Поговорим с тобой иначе.
Бе-е!
Когда нагрянет страж порядка,
Посмотрим, так ли будешь сладко
Ты у тюремных петь ворот.
Пусть он сперва меня найдет!
Паштет и торт[59]
Первый мошенник.
Брр!
Ты чего?
Я весь продрог!
Моя одежка что ветошка.
Прижмись ко мне еще немножко!
Брр!
Ты чего?
Я весь продрог!
Два голодранца, видит бог,
Неплохо провели денек!
Брр!
Ты чего?
Я весь продрог,
Моя одежка что ветошка,
В карманах чисто — хоть бы крошка!
А я?
Ну, мне беда кругом —
Нет ни гроша и пусто в брюхе,
Шерсть дыбом встала с голодухи.
Не пораскинуть ли умом,
Как подкормиться хоть немного?
У нас с тобой одна дорога —
Просить и клянчить по дворам.
Идет! А все ж не лучше ль нам
Трудиться врозь?
Идет! А сало,
Хлеб, мясо — что б ни перепало —
Все пополам, тебе и мне!
Ну как, согласен?
Да, Манье[60].
Начнем-ка чинно, благородно.
Пирожник.
Марьон!
Что вам, Готье, угодно?
Я нынче в город, на обед,
А этот вот с угрем паштет
Немедленно ко мне пошлите,
Когда потребую.
Идите,
Я позабочусь обо всем.
Сперва заглянем в этот дом.
Нет, нам входить не стоит вместе —
Просить в другом я буду месте.
Попробуй первый раздобыть
Чего-нибудь.
Ну, так и быть.
Пусть вас хранят святой Антоний,
Святой Андрей, святой Софроний!
Не подадите ль мне чего?
Мой друг, нет дома никого,
Кто б дал тебе кусочек хлеба.
Приди в другое время.
Мне бы
Хотелось, чтобы никому,
Не разузнавши, что к чему,
Не отдавали вы паштета:
Здесь верная нужна примета.
Спроста паштета не отдам.
Чужому?.. Разве это можно!
Но нужен и гонец надежный.
Задача!.. Что ж придумать нам?
За палец вас возьмет посыльный,
Понятно?
Да.
Просил посильной
Я помощи, и слова «да»
Из ваших уст я ждал тогда!
Хозяйка милая, ужели
Меня не жаль вам в самом деле?
Мне больше жить невмоготу —
Три дня ни крошки нет во рту!
Господь подаст!
Проклятый голод сердце студит...
Товарищ мой все не идет!
Боюсь, что он меня осудит,
Куском добытым попрекнет.
Пришел! Ну что?
Аж зло берет!
Клянусь, не раздобыл ни крохи!
А ты?
Мои делишки плохи —
Святым Дамьяном и Козьмой
Клянусь я, что никто со мной
Шишом — и тем не стал делиться!
Доколе нам еще поститься?
Подохнешь с этаких щедрот!
А ты придумай ловкий ход
Для наполнения утробы.
Мыслишка есть. Но только чтобы
Идти тебе!
Друг дорогой,
Куда велишь?
В дом пред тобой.
Скажи, мол, послан за паштетом —
С угрем! Да будь смелей при этом!
Хозяйку, чтоб удался трюк,
Возьмешь за палец: мол, супруг
Велел прислать без разговора
Ему паштет, и чтобы скоро!
А если он вернется в дом,
То как я выкручусь потом?
Он не вернется, слово чести:
Мы с ним недавно вышли вместе.
А схватят за руку, тогда
Что делать? Страшно!
Ерунда!
Печенки будут, чай, отбиты!
Ну, коли влипну — не взыщи ты!
Кто не рискнет, тот не куснет.
И впрямь, что трусить наперед!
Есть у меня к вам порученье,
Хозяюшка! Без промедленья
Паштет с угрями ваш супруг
Велит послать ему.
Мой друг,
А тайный знак?
Вот и порука:
Взять вас за палец. Дайте руку!
Вот так.
Знак верный, спору нет.
Несите же скорей паштет!
Держите!
Нынче день удачи!
Держу — и крепко, без отдачи!
Скажу без ложного стыда:
Я, право, мастер хоть куда.
Словчил — таков уж мой обычай.
Эй, погляди!
Никак, с добычей?
И с преизрядной! Да! Да! Да!
Что скажешь?
Мастер хоть куда!
Здесь пятерым и то б достало
Наесться вволю, до отвала!
Клянусь святым распятьем я,
Что провели меня друзья;
Я в дураках, любому ясно,
Затем что их прождал напрасно.
Вернусь-ка я к себе домой
Да за паштет примусь с женой!
И остолоп же я, признаться,
Что над собой дал насмеяться,
Ну вот и я, жена.
Мой свет,
Да вы обедали иль нет?
Обедал? Нет, что и обидно.
Здесь черт орудовал, как видно.
Какой же олух на обед
Велел прислать себе паштет?
Как так — прислать?
Нет, поглядите,
Каков притворщик!
Погодите,
Кто, я притворщик? Вот уж нет!
Никак, вы отдали паштет?
Ну да. По вашему приказу.
Пришел слуга, за палец сразу
Меня он взял, велел скорей
Отдать ему паштет, ей-ей!
Отдать паштет? Да как же это?
Ужель мне не видать паштета?
Вы сами приказали так,
И знал слуга условный знак.
Паштета я не ел, не лгите.
Что вы с ним сделали, скажите?
Ну что пристали? Отдала
Слуге, которого ждала.
Слуга и взял его.
Проклятье!
Неужто палку должен взять я?
Уж распишу я вам портрет!
Вы правду скажете иль нет?
Куда вы дели мой паштет?
Убийца, изверг! Ай, убили!..
Растяпа, пентюх, простофиля!
Куда вы дели мой паштет?
Уж начешу я вам хребет!
Знать, кто-то съел его! Не вы ли?
Куда вы дели мой паштет?
Убийца, изверг! Ай, убили!..
За ним пришли и предъявили
Условленный меж нами знак.
Я и дала. Ей-богу, так!
Святой Фома, как тут не злиться?
Весь день пришлось мне пропоститься —
И нет паштета.
Ты чего?
Эх, был паштет — и нет его!
Вот если б ты свой долг исполнил
Там остается, я припомнил,
Торт, и отличный, побожусь!
Святой Агатою клянусь,
Ты враз сварганишь это дело!
Поди возьми хозяйку смело
За палец да скажи притом,
Что снова послан муженьком
За тортом!
Ну уж это дудки:
С меня одной довольно шутки
Тебе идти настал черед,
А я останусь.
Что ж, вперед!
А ты остаточки, приятель,
Прибереги.
Что я, предатель?
Коль я пообещал чего,
Нет слова крепче моего.
Друг, возвращайся, а дотоле
Никто твоей не тронет доли!
В том я клянусь тебе, ей-ей!
Ты верный друг; пойду скорей,
Жди здесь меня.
Ох, поясница!
Чтоб в ад паштету провалиться!
Его вы помнить век должны.
Ну полно, мир! Дрова нужны.
Схожу в сарай.
Да поспешите!
Хозяйка, живо торт несите!
Его ваш муж оставил здесь
И аж кипит от злости весь,
Что торт не прихватили вместе
С паштетом.
Ну, сказать по чести,
Вы очень кстати. В дом прошу!
Тебя, прохвост, я причешу
Да из боков повыбью пыли!
Куда девал ты мой паштет?
Куда отнес, хоть не просили?
Зачем я родился на свет?
Куда девал ты мой паштет?
Приглажу я тебе хребет!
Беда! Меня почти убили.
Куда девал ты мой паштет?
Куда отнес, хоть не просили?
Скажу всю правду вам в ответ,
Коль перестанете вы драться.
Попробуй только не сознаться,
И я сейчас тебя убью.
Все, все скажу, не утаю.
Ходил просить я подаянья,
Но мне никто благодеянья
Не оказал; тут я как раз
Услышал, уходя от вас,
Что вы пришлете за паштетом,
И видел тайный знак при этом.
Голубчики, возьмите в толк,
Что голоден я был как волк.
К дружку я поспешил скорее.
Уж он пройдоха — нет хитрее.
С ним уговор у нас таков,
Чтоб пополам делить улов.
Пообещали мы друг другу
Во всем поддержку и услугу.
Ему я тайный знак открыл,
А он паштет мне раздобыл.
Когда паштет мы убирали,
Пришло ему на ум: нельзя ли
Добыть еще и этот торт.
Знать, подстрекнул его сам черт!
Мне очередь идти настала,
Да только проку вышло мало.
Ах, распроклятый, ты умрешь,
Когда теперь же не пришлешь
Ко мне приятеля затортом.
Какой у вас был уговор там?
Чтоб не обидно было вам —
Расплата тоже пополам!
Родной, да я вам обещаю
И об одном лишь умоляю:
Покрепче вздуйте молодца.
Ступай да весел будь с лица.
Клянусь святой Екатериной,
И он спознается с дубиной.
Как! Ты без торта? Отчего?
Она мне не дает его.
За палец брал ее — да где там!
Мол, кто был послан за паштетом,
Тот и за тортом пусть придет.
Бегу! Что думать, если ждет
Такое лакомое блюдо!
Учись — проделан трюк не худо.
Открой, хозяюшка!
Кто там?
Меня послал за тортом к вам
Ваш муженек.
Ну что ж, приятель,
Войдите в дом.
Вор, вымогатель,
Злодей, каких не видел свет!
Сто палок ты сполна получишь.
Вот, вот тебе за наш паштет!
Ай! Смилуйтесь!
Ну что канючишь?
Сто палок ты сполна получишь —
Из-за тебя мне столько бед.
А ну, пощупай мой хребет!
Сто палок ты сполна получишь!
Так вот тебе за наш паштет!
Ох, сжальтесь, сил моих уж нет.
Я больше плутовать не буду,
Коль выберусь живым отсюда.
Ох, лучше быть мне мертвецом!
Нет удержу на вас ни в чем,
Готье! И так он не забудет
Про наш паштет.
Ну ладно! Будет!
Вон, жулик, в брюхо тебе нож!
Второй.
Изменник подлый, ты за что ж
На злую смерть меня отправил?
Удача, брат, не знает правил:
Ты ждешь добра — ан выйдет зло.
И мне не больше повезло —
Я пострадал сильней раз во сто.
Меня ты упредил бы просто —
Уж я в тот дом бы ни ногой.
О боже, сжалься надо мной!
Слыхал ты истину, быть может:
Кто ближнего не облапошит,
Тот будет круглым дураком.
Что зря долдонить языком!
Давай расправимся с паштетом
И успокоимся на этом.
Мы получили все сполна,
Как говорит моя спина.
Да, точно так; но не годится
Нам этим пред людьми гордиться;
А вы не гневайтесь на нас,
Коль позабавили мы вас.
Новый Патлен[63]
Патлен.
Коль поразмыслишь — просто диво:
Порою самый несчастливый —
Достойный и честнейший муж,
А счастлив плут и вор к тому ж
С длиннейшей лапой загребущей.
Голяк я был бы неимущий,
Коль не пускал бы в ход ее,
А жил бы только на свое.
Чтоб жить привольно, сыто, сладко,
Потребны плутовство да хватка.
Сейчас — увы! — карман мой пуст,
Но разве я не златоуст,
Не тот же Пьер Патлен, который
За божий грош легко и споро
Добыл суконца шесть локтей[64],
Да преотменного, ей-ей?
Лишь тертый, дошлый да умелый
Сварганит выгодное дело.
Остался с носом мой купец —
Наказан поделом скупец.
Теперь бы раздобыться мехом
Да так, чтоб расплатиться смехом!
Что ж, дельце выгорит, бог даст:
Ведь я на выдумки горазд.
На ярмарку направлю путь,
А там найду, кого надуть!
Заутра праздник, нынче пост[65],
И, верно, не один прохвост
Пойти на исповедь собрался;
Вот я бы тут и расстарался,
Силки расставил. А пока
Пойдем поищем простака
Да речью улестим медовой.
Недурно место, право слово,
И я с товаром на виду.
Когда покупщиков найду,
Повыше цену заломлю:
Я плотно ужинать люблю —
Так пусть они оплатят ужин!
Вот человек, что мне и нужен.
Пойду к нему я прямиком,
Как будто с ним весь век знаком,
А роль я знаю назубок.
Почтеннейший, храни вас бог!
Равно и вас!
Как вам живется?
Бог милует.
Лишь день займется,
В трудах? Накройтесь, вы чрезмерно
Учтивы — ветер нынче скверный.
Ну-с, как живете вы?
А вы?
Не застудите головы.
Накройтесь!
Как угодно вам.
Давно пожаловали к нам?
Намедни.
Здесь приветят вас.
Поверьте, сударь, в добрый час
Вы к нам наведались.
Покуда
Добра немного, больше худа.
Ужель дела идут у вас
Не бойко?
Спрос неважный тут:
Покупщиков совсем не видно.
Поверьте, мне за вас обидно:
Товар добротнейший у вас.
Скажу без лести и прикрас,
Здесь с вами некому тягаться.
Я не премину расстараться:
Всех пооповещу друзей,
И человек шесть-семь, ей-ей,
Придут взглянуть на ваш прилавок.
Недурно было бы.
Вдобавок
Для многих наших горожанок
Меха — приманка из приманок:
Здесь будут свадьбы и пиры,
И каждая для той поры
Готовит праздничный наряд.
Шепнуть я им готов и рад,
Что ваш товарец — наилучший.
Коль мне такой дадите случай,
У вас не буду я в долгу,
Поверьте.
Если я смогу
(А что могу я — несомненно),
Прибудет вам барыш отменный,
А мне — куртаж.
Премного вам
Обязан.
Если передам
Я им про вас благие вести,
Отхватите вы франков двести.
Кус лакомый!
Рад удружить.
И как мне вам не услужить:
Я вашего отца знавал,
У нас частенько он бывал,
Любили все его сердечно.
Он жив?
Нет, помер.
Пусть предвечный
Дарует мир в раю небесном
Ему и всем торговцам честным!
То был сословья перл и цвет.
Таких, как он, теперь и нет.
До срока он сошел в могилу:
Ему не так уж много было.
В торговом деле знал он толк!
А как охотно верил в долг,
Хоть не щедры купцы на ссуду:
Немало жуликов повсюду —
Глядишь, вкруг пальца обведут.
Такой пошел лукавый люд —
И рад бы верить, да опасно.
Какой был человек прекрасный!
(Я все про вашего отца.)
Честнее не было купца!
Зато и все его любили,
Все в гости звали, все хвалили;
Но меньше стоила хвала,
Чем добрые его дела.
Вовек его не позабуду!
Ужель так щедр он был на ссуду?
Ведь, говоря по правде, тот,
Кто безотказно в долг дает,
Живет не слишком осторожно.
Да, коль не взят залог надежный.
Совет мой вам не повредит:
Страшитесь открывать кредит
Спроста, неведомо кому.
Сума, разор грозят тому,
Кто всех ссужает без разбора.
Всем, стало быть, без разговора
Отказывать?
Таков уж век:
Забыл про честность человек,
И верить деньги в долг опасно:
Потом годами жди напрасно.
В пустых словах не много веса.
Все это истинно, как месса!
Того же мненья сам держусь.
Едва ли кто мне нос натянет,
Но благодарен за урок.
Кому же и радеть, мой бог,
Как не друзьям, а наш отец —
Благослови его творец! —
Нам сказывал, что наша мать
Имела счастье состоять
В родстве с отцом покойным вашим.
Когда бы я богат и важен,
А следственно, вам ровней был,
То места бы не упустил
Средь ваших родичей и близких:
Одним из первый шел бы в списках.
Я не богат, не именит,
Но кровь нас общая роднит,
Поверьте.
Это очень лестно,
Но, к сожаленью, неизвестно
Мне, сударь, ничего про вас.
Не огорчайтесь! Мы сейчас
Сведем знакомство потесней.
Скажу по чести, ей-же-ей,
Родитель добрый ваш всегда,
Когда он наезжал сюда,
Гостил у нас.
Все может статься.
Все правда — я могу поклясться!
У нас он жил, и ел, и пил.
Младенек я в ту пору был,
Но помню: ваш родитель славный
Был другом моему издавна.
В делах и на пиру честном —
Всегда ладком, всегда рядком,
В потехе вместе и в работе.
Но где вы, сударь мой, живете?
Я вас охотно б навестил.
Ей-богу, мой отец крестил
Вас... Иль сестрицу вашу?.. Да,
Забыл... Но помню, что всегда
Один другого кумом звал.
Жаль, век тот добрый миновал!
Теперь совсем иные нравы:
Все про родство забыли, право.
Любви меж родичами нет.
Ни на совет, ни на привет
И не надейся!
Но скажите —
Коль так родством вы дорожите, —
Кем довожусь я вам?
Мой друг,
К чему такая спешка вдруг?
Нет, черт возьми, сперва мы сядем
К столу да за винцом поладим.
Тут полный я отчет и дам.
Соблазн велик!
Уж коли надобно чего —
Любой товар я выну вам.
Сторгуемся — и по рукам,
А там столкуемся о плате.
Мой друг, напрасно слов не тратьте!
Спасибо, но возьмите в толк,
Мне ненавистно слово «долг»!
Вы все получите сполна,
И не поблажка мне нужна,
А нужен мех, притом отменный:
Красивый самый, самый ценный.
Я не себе его возьму,
А... может, знаете кому?
Кюре из нашего прихода.
Людей честней не знал я сроду
И вас свести к нему готов.
Кто он таков?
Как — кто таков?
Клянусь пречистой, муж почтенный:
Отменно щедр, богат отменно,
А есть не сядет без меня —
Я, жалкий червь, ему родня,
Его советник, право слово!
Меха-то для сукна какого?
Ко всякому идет свой мех.
И сколько нужно шкурок всех?
Получше нужно.
Но каких?
Ломбардской кошки[69], белки.
Их
Здесь у меня в бунтах немало.
Так вот, мне нужен для начала
Подбой к сутане, а она
Весьма просторна и длинна.
Так сколько мне пластин купить —
Клянусь душой! — чтобы подбить
Сутану ту ломбардской кошкой?
Так-так, подумаем немножко.
Нельзя же эдак с ходу, вдруг...
Две с четвертью кладу, мой друг.
Отмерить?
Сверх того, мой милый,
(Вам куча денег привалила!)
Его племянница (она
Просватана) купить должна
Набор из белки.
И прекрасно!
Есть серо-белый, буро-красный.
Какая выделка, взгляните!
Мне нужен лучший.
Объясните,
Вам сколько нужно и какого?
Черевий[70] есть и есть лобковый,
Есть душчатый, хребтовый есть —
Какой угодно предпочесть?
Пупковый? Шейчатый? Лапчатый?
Все эти что-то легковаты.
Что нужно вам, я вижу сам
И самолучшее продам.
Любуйтесь.
Ну-ка, ну...
Так как?
Да так... Но здесь всего пустяк.
Неужто на сутану станет?
Да, коль портной себе не стянет.
А может, нужен и приклад?
А как же — под перед, под зад...
И предложил бы для отделки
Я дюжину завойков белки.
Вот поглядите каковы.
Ну-ну, захлопотались вы...
А где ломбардский мех?
А вот,
Не сыщешь меха, что пойдет
В сравнение с таким товаром;
А сыщите — отдам хоть даром.
Ну что же, мех вполне пригодный.
Черт побери, мех превосходный!
То самое, что вы хотите.
И сколько — только не кричите! —
За все запросит ваша честь?
Хорош товар?
И лучше есть.
Но все ж ударим по рукам,
И перво-наперво отдам
Я, как пристало, грошик богу[71]:
Уж у меня-то с этим строго —
Без божьей доли сделки нет.
Да, забывать о ней не след.
Вы, сразу видно, честный малый.
Во сколько же все чохом стало?
Пусть будет божеской цена.
В честь встречи сбавится она.
На вас не стану руки греть.
А я надеюсь, что и впредь
Смогу вам службу сослужить.
Все стоит, коли все сложить —-
Меха-то ведь не из простых! —
Двенадцать звонких золотых.
Как так — двенадцать! Что я слышу?
Вот черт! Везде цена-то выше.
Прошу вас — без божбы и брани:
Божба без должных оснований
Противна мне. На девяти
Сойдемся?
Бог меня прости!
Набавьте, эдак не пойдет!
А вы убавьте в свой черед.
Что скажете о десяти?
Одиннадцать!
Увы!
Вести
Не стану торг себе во вред
Мне набавлять резону нет:
Плачу наличными.
И все же
Настолько убавлять негоже:
Продешевить мне не расчет.
Плут, что на счет и в долг берет,
Не стал бы спорить о цене,
Но это не подходит мне —
Наличные готов я вынуть.
Два франка надо бы накинуть.
Итог?
Осьмнадцать франков ровно[72].
Переплачу я, безусловно.
Клянусь душой, цена верна.
Вы отсчитаете сполна?
Будь так, раз вы клялись; но денег
С собою я не взял — священник
Заплатит сам.
Мне все едино —
Что вы, что он.
И господина
Купца обильный ждет обед.
Увы, мы пьем себе во вред.
Ну полно! Господа восславим
И путь к священнику направим
В его большой прекрасный дом.
Да надо ли?
Идем-идем!
До церкви тут подать рукой,
И кстати, мой совет такой:
Возьмите-ка на всякий случай
С собой товар, и самолучший:
Он залюбуется, а там
Глядишь — прибыток будет вам.
Заявятся ль соседки в гости
(Я говорил о них) — подбросьте
Покраше мех, и сей же час
Они раскупят все у вас.
Меня вы вспомните добром!
Будь так!
Клянусь святым Петром,
Вы загребете куш немалый,
Ручаюсь.
Стоит взять, пожалуй,
Побольше всякого добра:
Кунички, белочки, бобра, —
Да прихватить лисички цельной.
Сложите все в тючок отдельный.
Само собой. Управлюсь живо.
Вот будет вам у нас пожива!
Такой не снилось и во сне.
Коль выпадет удача мне,
Вы не останетесь в накладе.
Стараюсь я лишь чести ради:
С меня довольно пособить
Вам выгодно пушнинку сбыть.
Тючки уложены.
Возьму
Тот, для кюре...
Да ни к чему —
Нисколько мне не тяжело.
Неужто вам на ум пришло,
Что я ленюсь иль руки холю?
Проклятье мне, коли позволю
Тащить вам столько одному!
Да не тревожьтесь — подниму
И больше я одной рукою.
Чтоб мне вовек не знать покоя,
Коль я такое допущу!
Нет, я вот этот потащу,
А в празднословье мало толка.
Что ж, будь по-вашему, но только
Мне совестно.
Молчок, молчок!
Потащит каждый свой тючок.
Не бойтесь, я не надорвусь.
Сиди, покуда не вернусь,
И никуда не уходи,
Да за товаром пригляди.
Ну что ж, ведите. С богом в путь!
Сейчас вы можете взглянуть
На домик нашего кюре.
Ни в золоте, ни в серебре
Не знает недостатка он
И по заслугам награжден.
Уж он поставит угощенье!
Что ж, у него в обыкновенье
Всех привечать, со всеми знаться?
Сперва захочет рассчитаться
В экю иль франках — вам решать,
Потом уж станет приглашать
За стол и потчевать вином,
Да скуп не будет и в ином:
Я зазываю вас не зря —
Предложит жирного угря.
Тут мы и выясним родство-то.
Да уж меня берет охота
Все разузнать.
Так за винцом
И сосчитаемся родством —
Увидите, что очень тесным.
Вот церковь. Я бы счел уместным
Войти — а вдруг священник там?
Он сразу деньги б отдал вам.
Монетой выплатит любою:
Ведь у него всегда с собою
Экю и франки: уж таков
Его обычай — он долгов
Не терпит. Сударь мой, войдем!
Но прежде все-таки прочтем
Мы «Отче наш».
Прошу.
По чести,
Сначала вы.
Войдемте вместе,
Вы убедились — путь недальний.
Глядите — он в исповедальне!
Пришли мы вовремя. Сейчас
Я расскажу ему про вас.
А ежели при нем деньжата,
Он вам немедля выдаст плату.
Вот так бы делать все дела.
Ох.кругом голова пошла!
Весьма нелегкое занятье.
Все должен точно разузнать я[73]:
Когда, и где, и кто она?
Ведь если мужняя жена,
Тут тяжкий грех, а не грешок.
День добрый!
Да хранит вас бог!
Что скажете?
Наш случай прост.
Вот бедный грешник; нынче, в пост,
Он исповеди ждет, как света,
И вот, по моему совету,
Явился к вам: ведь общий глас,
Что нету никого у нас,
Кто б лучше грешника наставил
И, расспросив, на путь направил.
Вам равных нет в искусстве сем.
Клянусь душой, я смыслю в нем
Не больше прочих.
В добавленье,
Он — с вашего соизволенья —
Двенадцать месс бы заказал,
Причем кошель бы развязал
Немедля, лишь бы ваша милость
Великодушно согласилась
От прегрешений разрешить
В святой канун его.
Лишить
Его опеки и заботы
Не вправе я. Берусь с охотой.
Но тут загвоздка есть одна:
Душа несчастного больна,
Дурь на него порой находит —
Он бредит вслух и колобродит;
Чуть червь в мозгу его куснет[74],
Он несусветный вздор несет,
Хотя не буен, не опасен.
Порой его рассудок ясен,
Вот как сейчас, и потому
Я посоветовал ему
Вам исповедоваться (покуда
Над ним не властвует причуда).
Ведь если на него найдет,
И бедный снова в дурь впадет,
То при учености такой
Вернуть душе его покой,
А мыслям — здравое теченье
Вы сможете без затрудненья.
Не так легко, клянусь крестом,
Снять прегрешений груз, притом
С безумного и против воли.
Для вас-то? Пустяки, не боле!
Он выложит свои грешки —
И золотые кругляшки.
Когда ж очистится от скверны,
Прошу в соседнюю таверну;
Обед заказан, вина — тоже.
Что ж, потружусь во славу божью.
Наставлю бедного, но ждать
Ему придется: должен дать
Я отпущенье вон тому
Сперва.
А другу моему
Вы скажете, что очень скоро
Отпустите его?
Без спора.
Теперь мне ясно, что к чему.
Прошу, скажите же ему,
Что, мол, отпустите сейчас.
Извольте...
Друг мой, скоро вас
Я отпущу[75].
Весьма обязан.
Я ухожу: обед заказан.
Так я накрыть на стол велю,
А вас усерднейше молю:
Не мешкайте.
Клянусь душою,
Придем с охотою большою.
Вы слышали (чему я рад),
Как молвил он сто раз подряд,
Что вас отпустит без задержки.
Про все сказал я; про издержки,
Про уговор, про торг наш весь...
Но порешим мы дело здесь?
Конечно, так верней всего.
Вы здесь отпустите его?
Конечно, здесь.
Без промедленья?
О боже, ниспошли терпенья!
Вот кончу с этим, и тогда,
Кто б ни пожаловал сюда,
Приятелем займемся вашим
И просьбицу его уважим
По уговору.
Я покуда
Приглядывать в таверне буду
Да, кстати, выберу вино:
Обмыть знакомство не грешно.
Не стоит за столом скучать.
Мне долго здесь еще торчать?
Э, вздор!
Мне это не по нраву.
Как вы нетерпеливы, право!
Так помните — когда расчет
Он кончит, вас обоих ждет
Обед; прошу, явитесь к сроку.
А от меня здесь мало проку:
Он знает, сколько вам отдать.
Вы ж, чтоб нескучно было ждать,
Читайте Ave[76] — все ко благу.
Что ж, подождем, пока беднягу
Кюре очистит от греха...
Эй, вы уносите меха?
Оставьте лучше, погодите!
Э, вздор!
Ну хорошо, идите.
Да, вот что: угорь — объеденье.
Но жду я вашего сужденья:
Поджарить иль сварить его?
Прошу, не надо ничего,
Что было бы сверх обихода.
Боитесь нас ввести в расходы?
Обед обычный, хоть неплох.
Сойдет!
Велю лущить горох,
Распоряжусь я всем сейчас.
Скажите, друг мой, сколько раз
Вы с ней творили блудный грех?
Превыгодно я продал мех:
Все шкурки, в общем, плоховаты,
Да и пластины маловаты,
И вот — осьмнадцать отхватил!
Да я б экю ему скостил,
Чуть посильней он поднажми...
А впрочем, что мне, черт возьми!
Пускай священник переплатит,
Раз у него наличных хватит.
Дела пока что хороши.
Итак, покайтесь от души,
Мой друг, да постарайтесь впредь
В делах благих поднатореть.
Вы очень много согрешили.
In nomine Patris et Fili
Et Spiritus Sancti. Amen[77].
Теперь, мой друг, займемся вами.
Давно бы уж пора начать.
Пришлось вам малость поскучать,
Но в деле важно завершенье.
И я держусь того же мненья:
Раз начал — кончи.
Что ж, начнем.
Начните.
Честно обо всем
Скажите.
Сказано давно!
Как дело было решено,
Он вам ведь разъяснил вполне?
Да, друг мой, тут все ясно мне,
И дело мы уладим вскоре.
Он вам сказал об уговоре,
Вы все запомнили?
Ну да,
И все свершу я, как всегда.
Отпустите без промедленья?
Да. Становитесь на колени,
Мой друг.
А это почему?
Таков обычай. Я приму
От вас смиренный ваш отчет.
Да на коленях что за счет!
Чтоб без ошибки счеты свесть,
Не лучше ли за стол присесть
Иль у престола примоститься?
Нельзя душою возноситься!
Прошу колени преклонить.
Свое хочу я получить,
А где — мне, право, все равно!
Во храме чваниться грешно.
Смиренного возлюбит бог!
Ну что ж, не пожалею ног!
Стою вот, маюсь.
Вы стоите,
Как должно. Праздный спор не длите,
Все выложите не тая.
Вы выложить должны, не я!
Когда я с вами развяжусь?
Почтительней, иль осержусь!
Ведь предстоит пред богом нам
Рассчитываться!
Знаю сам:
За этим я сюда и шел.
Да, случай, видимо, тяжел!
Все рассказать — ваш долг прямой.
А разве провожатый мой
Не рассказал вам все как есть?
Сказать-то он сказал, но счесть
Все до конца должны вы сами,
Чтоб дать отчет пред небесами
И времени не тратить зря.
Так вот, короче говоря,
По самой божеской цене,
Осьмнадцать франков нужно мне.
О господи, что он плетет?
И верить в долг мне не расчет —
Унес с собой он все меха.
Творец, какая чепуха!
Извольте говорить яснее.
Несете сами ахинею.
Горазды к людям придираться!
Прошу вас с мыслями собраться
И «Benedicite» прочесть.
Да разве надобность в том есть?
Мой друг, от века так ведется.
Когда за стол мне сесть придется,
Прочту; покуда — нет причин.
Таков уж исповеди чин.
Читайте набожней; потом,
Когда «Confiteor»[78] прочтем,
Все по порядку изложите.
Кошель проворней развяжите!
Что вы бубните — не пойму.
Какая исповедь? К чему?
Сейчас? С чего бы это вдруг?
Сдается мне, мой бедный друг,
У вас в мозгах — большая смута.
Вы что, вообразили, будто
Весь день торчать я стану тут?
Да кто я вам? Забавник? Шут?
Смеетесь, что ли, надо мною?
Ничуть, мой друг, клянусь душою!
Я на себя сей труд приму
В угоду вере и тому,
Кого во храме представляю.
Вот и платите, не виляя,
Раз представляете его.
Он накупил того-сего,
А вы мне деньги отсчитайте.
Святые стены почитайте!
Здесь к богу надобно взывать,
А не о деньгах толковать.
Изыдьте, торжники, из храма!
Не вижу в том греха и срама,
Чтоб домогаться своего.
Я вам не должен ничего.
Как — ничего?
Умерьте крик!
Кто вы такой?
Я — меховщик,
Клянусь в том дьяволами ада!
А распаляться так не надо.
Ведите-ка себя степенно
И мне в грехах своих смиренно
Сознайтесь.
Сознаюсь правдиво:
Осьмнадцать франков мне должны вы,
А то, что друг ваш уволок,
Еще дороже!..
Правый бог
Да возвратит вам разум здравый!
Попутал, видно, вас лукавый.
Молю я господа, чтоб вас
От помешательства он спас.
Ваш ум померк, и вы — во тьме.
О черт, да я в своем уме
И поумнее вас, пожалуй!
Браниться в храме не пристало.
Коль скоро вы душой больны,
Вы исповедаться должны
И бога вспомнить.
Аде чертями!
Про бога вспомнили бы сами!
Давайте денежки сюда!
Не видывал я никогда,
Чтоб так вот, вмиг с ума сходили.
Да, вы неплохо рассудили:
Взять мех, а деньги поприжать,
Меня ж без толку здесь держать.
Где деньги? Что ж, я ждал напрасно?
Вы душу губите, несчастный,
Утайкой и упорной ложью.
Сказал я правду. Тело божье!
Мне б...
Да он не смыслит ничего!
Мне денег надо! Если вскоре
Мне не заплатите...
Вот горе!
Меня отпустите вы ныне?
Вас исповедую я, сыне,
И отпущу вам лишь потом
Грехи!
Опять вы не о том!
Вы не грехи мне отпустите —
Меня с деньгами отпустите,
К моим прислушайтесь словам.
Я ничего не должен вам.
У вас неладно с головою.
Шутить угодно надо мною!
Да кто я вам? Болван? Осел?
Ваш человек уже ушел,
Но вы про сделку все узнали.
Мой человек? С чего вы взяли,
Что мой?
А чей же, гром небесный?
Кто он таков, мне неизвестно,
Клянусь Иаковом святым!
Сказал он, что пришли вы с ним,
Что исповедаться хотите,
Что сразу деньги отдадите
Мне за двенадцать месс вперед.
Пусть дьявол плута заберет!
Он не в себе, скорей всего.
Но вы отправили его
Насчет еды распорядиться,
Пока мы будем здесь рядиться.
Ведь он — ваш управитель, верно?
Сказал он, что пойдет в таверну,
Где будет ждать к обеду нас.
Поди узнай, где он сейчас!
Один лишь дьявол угадает.
Ох, как он мне надоедает!
Мне надоело самому!
Когда же я свое возьму?
Весь день мне здесь томиться, что ли?
Прошу лишь должного, не боле,
Пекусь лишь о своем добре.
Платите, господин кюре.
Я — только бедный капеллан[80].
Вы — не кюре?
Скромней мой сан:
Я лишь викарий.
Что за шутки!
Клянусь святым Андреем, дудки:
Вы зря морочите меня.
Бессвязнейшая болтовня!
Клянусь пречистой, это бред!
Ему б молиться здесь — так нет:
Все время помраченье длится.
Ему бы честно расплатиться,
А он — все вкось да впоперечь:
Про исповедь заводит речь,
Про деньги же мои — ни слова.
Чтоб кончить быстро и толково,
Я к исповеди приступлю.
И как я это все терплю?
Что делать — сам уже не знаю.
Benedicite...
Начинаю.
Он снова за свое!.. Вот камень!
Какого черта он пустился
В латынь? Зачем перекрестился?
Иль дьявола увидел вдруг?
Не басенки плету, мой друг,
Не сказкой тешусь я пустою —
Сие есть таинство святое,
Дабы мог исповедь принять я.
Какая исповедь? Проклятье!
Пусть бог накажет вас примерно!
Ему — потеха, мне ж прескверна
Взамен наличных он полдня
Речами пичкает меня,
Латынью хочет откупиться.
Ум явно у него мутится.
Он точно так себя ведет,
Как человек сказал мне тот.
Раз исповеди вы не ждете,
Прошу вас, по своей охоте
Уйдите. Церковь — не базар.
Кто мне заплатит за товар?
Не сдвинусь с места я, пока
Все не возьму до медяка.
Одно из двух: меха верните
Иль честно деньги уплатите.
Поймите раз и навсегда:
Без денег не уйду.
Беда!
Ведь он смеется надо мною...
Я понял: в сговоре вы двое!
Ей-богу, плутня неплоха:
Прибрать к рукам мои меха!
Да вы подлее Ганелона[82]!
Для вас — ни чести, ни закона!
Ну, жулики! Ну, шельмецы!
Как лихо спрятали концы!
Вот встреча! Вот уж невезенье!
Прошу, оставьте оскорбленья,
Иль оплеуху вам влеплю!
Извольте, я вас похвалю
За то, что мой товар украли.
Подбой к сутане подобрали
За мой же счет! Ubi de hoctitle="">[83]!
Вот черт! Получите пинок!
Вон — или вам расквашу нос!
Чтоб черт викария унес
Да заодно его дружка!
Нет, лучше уж меховщика!
Я преотменно в лужу сел:
Ты в доме божьем красть посмел,
Предатель, вор, злодей завзятый!
Безумец, дурень, бесноватый!
Нишкни и убирайся, тать!
Осьмнадцать франков потерять!
Вот жизнь купца! И нет управы!
Кощун, стяжатель, плут лукавый!
Тут предумышленный разбой.
Сейчас разделаюсь с тобой.
Прочь, бесноватый! Прочь, постылый!
Горячка бы тебя скрутила!
Чтоб сам ты сгинул от нее!
Что тут поделать? Ох, жулье!
Попа — разэтак и растак!
Вот мерзкий блудник!
Ну, мастак!
Как я попался на крючок!
Я не такой уж простачок,
И раскусил я, в чем тут дело:
Тот плут и вы — душа и тело.
Вершите вы вдвоем грабеж,
Вы — заодно!
Ты подло лжешь.
Все правда, на мою беду!
Чтоб вечно мне гореть в аду,
Коль видел я его хоть раз
Досель.
Помилуй, боже, нас!
Мне он сказал, вы в дружбе с ним.
Мне ж — что в родстве мы состоим!
Чтоб черти родственничка взяли
И унесли его подале!
Но как теперь его найдешь?
Быть может, он в таверне все ж?
И ждет обоих нас к обеду?
Попробую, пойду по следу.
Но если там его застану,
От вас без денег не отстану:
Дарить товары мне накладно.
Вернусь я скоро.
Ладно, ладно!
С меня ему наверняка
Не получить и медяка.
Ох, как же он меня измаял!
Уж я избавиться не чаял!
И как понять, где правда тут:
Безумен тот иль этот плут?
Одно по крайней мере ясно:
Обедать дома мне опасно
И лучше не ходить домой —
Ведь ежели мучитель мой
Его в таверне не застанет,
Он тотчас же ко мне нагрянет.
Обедать лучше у кумы,
Хоть, может, лишку выпьем мы.
Коли придется задержаться
И не вернусь — прощайте, братцы!
Бедный Жуан[84]
Шут.[85]Ой-ой! Огонь любви — не шутка!
Не шутка он наверняка.
Вот он изводит простака.
Ой-ой! Огонь любви — не шутка!
Я думал, что лишусь рассудка —
Так от него мне было жутко.
Вот он изводит простака.
Ой-ой! Огонь любви — не шутка!
Ах, время терпит.
Нет, не ждет:
Народ подходит отовсюду.
Всласть петь и танцевать я буду —
Ведь время терпит.
Нет, не ждет:
Народ подходит отовсюду.
Дел у меня невпроворот:
Мешки таскаю, нету мочи;
Мотаюсь до глубокой ночи
И за работу утром рано
Берусь опять. Так беспрестанно
Сажает пекарь хлебы в печь.
Могу ли я себя беречь,
Коль для возлюбленной жены
Наряды новые нужны,
А денег на покупку нет?
Зачем я родилась на свет?
Жизнь отравляет этот олух.
Вот уж воистину простак!
Всегда в любви застенчивый бедняк
Бывает в положенье незавидном!
Оно чревато кучей передряг,
С ума нас сводит и глаза слепит нам.
Я отдал свой язык на службу злыдням
По имени Обман и Ханжество[86]:
Служенье им нельзя считать постыдным—
Без них в любви не снищешь ничего.
А что сюда влечет его,
И быть добру здесь или худу?
На шляпе перья. Каково?
А что сюда влечет его?
Родился я лишь для того,
Чтоб раздувать пожар повсюду.
А что сюда влечет его,
И быть добру здесь или худу?
Тсс! За хлыщом следить я буду.
Нарядно, ярко он одет,
Красив, как карточный валет.
Одно в нем плохо: пустоват.
Моднейший у меня наряд —
Кафтан и шляпа из камлота[87],
Да стою я и сам чего-то:
Осанистее нет мужчин.
Жена.
А ну как будто вы мне сын,
Взгляните трезво на обнову.
Наряд, скажу, Жуан, я к слову,
Еще до нашей свадьбы шит.
Скажите честно, как сидит?
Как рукава? Везде порядок?
Надеюсь, нет на лифе складок?
Я скоро покажусь на людях,
И мне не безразличен суд их.
Что? Любо на меня глядеть?
А повернитесь-ка.
Медведь!
Ко мне так грубо вы не лезьте.
Да ведь не все у вас на месте.
А что такое?
Выглядите, право,
Вы спереди совсем как пава,
Однако портит все ваш зад.
Ладонь Жуана в аккурат
По адресу шлепок послала.
Подайте шляпу, поддавала!
Охотно, милочка, подам.
Теперь в сомнении я сам:
Жуановой казны навряд
Хватило на ее наряд;
Так уж не сделал ли презента
Ей хлыщ?
Ого, какая лента!
Мне любо видеть вас пригожей
И модной.
Шляпы, правый боже,
Полой коснулись вы!
Да нешто?
Конечно! Грубая одежда
Воздушный бант испортит вмиг.
Черт знает что! Ваш воротник
Не зацепить бы ненароком.
Тебе, безумный, выйдет боком
Потворство моднице жене.
Да завяжите ленту мне.
Так?
Нет же! Узел слишком туг.
Пропала лента! Где тот друг,
Кто снова купит мне другую?
Позвольте, вас я поцелую,
А шляпу славно причешу.
Не против ворса, вас прошу.
Так?
Вся отделка пострадала.
Ужель ума у вас столь мало?
Вы, недотепа, пол скребли б!
А этак?
Мой убор погиб.
Теперь мне покупайте новый.
Да полно сокрушаться, что вы!
Хотите, я куплю вам два?
Вот слышу дельные слова.
Но покупать — так три убора.
Куплю, мой ангел, три, коль скоро
Вам эта шляпа так постыла.
Ох, бедный, бедный Жуан!
Жена ему изменила.
А он взял веничек в руки
И выбивает премило
Ту грязь, которой жена
Себя так густо покрыла.
Твоя жена тебя, дурила,
Обманывает с давних дней,
А потому идет о ней
Во всех домах худая слава.
Со шляпой кончено. Но, право,
Косынка на груди лежит
Так высоко, что просто стыд.
Вниз шемизетку потяните.
Так?
Ниже.
На себя взгляните.
Тянуть еще?
О крест мой тяжкий!
Тяните до шпенька на пряжке!
А вдруг она, на горе нам,
Порвется?
Выбросим к чертям,
Будь сказано не при народе.
Ее ведь покупали вроде
Не вы. Чего ж бояться вам?
Я не прощу своим рукам,
Коль огорчу вас, дорогая,
По их вине.
Любовь какая!
Черт побери, огонь какой!
В лесу, в лесу так много ягод,
А на душе так много тягот.
Ведет дорога не туда!
Мордашка ваша хоть куда!
Теперь-то все на мне в порядке?
Подайте тонкие перчатки.
А где они?
О пресвятая!
Вон там.
Не стоит, дорогая,
Сердиться из-за пустяков.
Вид у меня теперь каков?
Такой невиданно чудесный,
Что пусть меня отец небесный
Накажет, если мне, ей-ей,
Промеж двух белых простыней
Сейчас не хочется игрой
Заняться с вами.
Вот дурной!
Какой корсаж! Какая шея!
Что с вами?
Весь горю в огне я.
Позвольте, вас я обниму.
Ах, это делать ни к чему:
Вы все помнете, вертопрах!
Не важно, что помну.
Ах, ах!
Добраться бы до ваших губ.
Остановитесь, душегуб!
Вы мне испортили прическу.
Ах!
В чьей кобыле столько лоску,
С тем не сравняется, по мне,
Святой Георгий на коне[89].
Я ваш слуга, ваш раб!
Пред нею
Я, кажется, дышать не смею.
О полыханье этих щек,
Очей бесовский огонек,
И шляпа синяя, как небо,
С широкой лентою из крепа,
Который тоньше паутины!
Прошу не делать кислой мины,
Коль вам скажу, что к часу дня
Кума к себе зовет меня.
С ней поболтать хочу я малость.
Ступайте.
Разве мне случалось
Вас не послушаться хоть раз?
Идите с миром. В добрый час!
Что на прощанье вы хотите
Сказать мне?
Дом постерегите.
Вот муженька и ублажила.
Ох, бедный, бедный Жуан!
Жена всю жизнь отравила
Тебе, мой бедный Жуан!
Сегодня ему, наверно,
Была бы милей могила.
Жена смеется над ним,
А он все терпит, дурила.
Ох, бедный, бедный Жуан!
Жена ему изменила.
О, пусть небес благая сила
В вертеп пути закажет ей!
А ежели она в своей
Греховности закоренела,
Так, всемогущий боже, сделай,
Чтоб ей полсотни раз кнутом
При всем народе при честном
По голому влепили заду.
Храни господь мою отраду!
И вас, дружок, господь храни!
Наденьте шляпу.
Вы одни?
Одна. Надеюсь, вы здоровы?
Наденьте шляпу.
Что вы, что вы!
Наденьте, умоляю вас.
Нет-нет.
Но это мой приказ.
Ну вот, надел. Поступок здравый.
Как обольстительны всегда вы!
Как сердцем к вам не прикипеть?
Что сладостней, чем вас узреть?
Как ваше здравье?
Ничего,
Грех жаловаться на него.
Бог милостью не обделяет.
Да, красоты вам прибавляет
Создатель с каждым новым днем.
Чем дольше с вами я знаком,
Тем вы свежей, тем вы пригожей.
Как бойки на язык вы, боже!
Еще бы! Что ни слово — ложь.
Уже давно мне невтерпеж
Сказать вам, модница моя,
Что ни в одну красотку я
Еще так пылко не влюблялся.
Я истомился, истерзался
И, милая, хоть сей же час
На смерть пошел бы ради вас.
Как сделать, чтоб моей вы стали?
Молю я небеса, чтоб дали
Они вам в жизни все блага.
Я верю, вам я дорога,
И отдалась бы вам с охотой,
Да мучаюсь одной заботой:
Ведь если согрешим мы тяжко,
Что скажет муж мой? Я, бедняжка,
Как буду выглядеть пред ним?
Грех от него мы утаим.
А от соседей как укрыться?
Зачем, души моей царица,
Нам с вами думать о других?
Мы будем злобной брани их
Внимать, как голубки, воркуя.
Вы первый из мужчин, кому я
Дарю расположенья знаки.
Клянусь Христовой кровью, враки!
Она свою теряла честь
Так часто, что уже не счесть,
И этот хлыщ, наверно, сотый.
А я в ответ с большой охотой
Вот что кладу в ладони ваши...
Вы для меня всех женщин краше,
И вас люблю я, как себя.
Я вас, всем сердцем возлюбя,
Не знаю, как благодарить.
Да очень просто: наградить
Меня извольте поцелуем.
Как можно? Эдак не минуем
Мы с вами тяжкого греха.
Как обнимаются, ха-ха!
Не задушили бы друг друга!
Жуан.
Где, черт возьми, моя супруга?
Клянусь, что будь она стократ
Прекраснее, и то навряд
Я удержался бы от гнева.
Мария, пресвятая дева,
Мне, разнесчастному, открой:
Доколе же они с кумой
Кудахтать будут, словно клуши?
О бедный, бедный муж жены заблудшей,
Ты, как осел, развесил уши.
Пока ты холишь женушкино тело,
Полгорода с ней переспать успело.
Всех ротозеев ждет удел такой.
Один, бывает, выхолит лошадку,
А выездит ее другой.
Жена.
Ей-богу, друг мой дорогой,
Вы мне прическу растрепали.
Бог с ней! Такая уж беда ли?
Вот два экю вам, мой дружок.
Так щедры вы, что в краткий срок
Совсем меня избаловали.
Вы что-то щепетильны стали.
Берите, ежели дают.
Попробуй отказаться тут,
Коль заставляют брать насильно.
Ах, как глядит она умильно,
Как льстив поток ее речей!
Недаром помогают ей
Святые Чужехват и Блудий.
Когда ж она, скажите, люди,
За ум возьмется наконец?
Жуан.
Куда девалась, о творец,
Моя жена? Что стало с нею?
Уже собой я не владею,
Желаньем плотским истомлен.
Хлыщ.
Мое сердечко, вам резон
Еще часок побыть со мною,
И я такое вам устрою,
Что не нарадуетесь вы.
Мне не кружите головы!
Мы с вами в следующий раз
Вкусим услады, а сейчас
Домой мне надо непременно:
Коль заподозрит муж измену,
Ей-ей, не даст он мне житья.
Дозвольте, я разок хотя
Вас на прощанье поцелую.
Оставьте.
Экая змея!
Слезу пускает — да какую —
Одну корысть в душе тая.
Разлука вновь! Как я горюю!
Крепитесь, горлинка моя!
Жуан.
Так что ж, не понимаю я,
Произошло с моею павой?
Подозреваю, что лукавый
Коварно сбил ее с пути.
Ей ведомо, куда идти,
И об одном она хлопочет:
Свое возделать поле хочет
И кличет пахарей. На зов
Сбегаются со всех концов
Недремлющие горожане,
Монетами бренча заране.
Ее за первым же углом
Ждет иль Мартен, или Гильом.
Пахать они умеют славно,
А это поле — и подавно.
Пойми же наконец, Жуан,
Растяпа, фалалей, болван,
Что много мест у нас святых,
Однако блекнет слава их:
Ни сам Эгидий[90] знаменитый,
Ни благочестный муж Антоний[93],
Ни богоматерь из Булони[94]
Не собирают в божий дом
Паломников в числе таком,
В каком они к жене твоей
Приходят, но иное с ней,
Чем в церкви, таинство творят.
Жена.
Жуан, у вас сердитый взгляд.
Гм, гм...
Да что вы, в самом деле!
Гм, гм...
Вы, вижу, онемели?
А для чего язык вам дан?
Гм, гм...
Вас, дорогой Жуан,
Какая укусила муха?
Ужели сердце ваше глухо
К моим рукам, к моим ногам?
Смотрите здесь, смотрите там,
Смотрите, дорогой мой, всюду!
Смотри, смотри, дивись, как чуду,
Дивись сим прелестям, Жуан!
Не стойте же, как истукан!
Мне кажется, у вас подагра
Иль хворь угодника Фиакра[95]
И вас замучил геморрой.
Ну что? Смеются над тобой?
Сам заварил ты эту кашу,
Сам и хлебай.
Натуру вашу
Я вижу, муженек, насквозь:
Обид у вас понабралось,
И в голове они засели.
Вот и глотай их, коль доселе
Ты был не муж, а размазня.
А ну, взгляните на меня!
Вы выглядите очень странно:
Недуг святого Иоанна[96],
Трясучка поразила вас.
Придется и на этот раз
Тебе обидой подавиться.
А может, это огневица,
И я утрачу муженька?
Ты что, лишился языка
Иль выжил из ума до срока?
До ночи
Тебя супруга проморочит.
Молись-ка — и на боковую.
Со мною, значит, ни в какую
Вы не хотите говорить?
Меня решили разозлить?
Извольте, я всегда готова...
Да не сердитесь, право слово,
Не то наш разговор вот-вот
Опасный примет оборот.
Здесь вовремя осечься надо.
Я думал, вы, моя отрада,
Мне — час неровен! — неверны;
Вы ж просто разгорячены.
Остыньте малость.
Ой-ой-ой!
Что с вашей бедной головой,
И чем я вам помочь сумею?
Виски потрите мне скорее.
Ой-ой! Как все в груди горит!
Пониже твой недуг сокрыт,
Будь сказано не при народе.
Сейчас по докторской методе
Я вас усердно разотру.
Что с вами?
Болью головною
Я мучусь.
Боль я успокою
Наинежнейшим поцелуем.
Я упаду.
Мы это чуем.
Пороком ты и весь наш мир
Изъедены, как мышью сыр.
Жуан, у нас в саду одной
Побыть бы мне не помешало.
Ты у меня бы поплясала!
Как жаль, что с самого начала
Нарушил я ее покой.
Беда со вздорною женой!
Ее укутав в одеяло,
Пред ней на цыпочках, бывало,
Хожу, хожу... А толк какой?
Беда со вздорною женой!
Мне каждый день грозит опала.
Моя супружница-шатала
Все время недовольна мной.
Беда со вздорною женой!
Мне от нее житья не стало:
Все ей не так, всего ей мало,
И каждый день я сам не свой.
Беда со вздорною женой!
Я слушать этот бред устала.
Один ты лих, а с нею тих!
Когда случайно с уст моих
Словечко бранное сорвется,
Она тотчас же заведется
И станет, будоража дом,
Не только молнии и гром,
Но и тяжелые предметы —
Утюг, посуду, табуреты —
Мне прямо в голову метать.
Не женщина — злодей и тать.
Ну как мне с ней себя вести?
Как мне стерпеть, как мне снести
Брань этакого обалдуя?
Черт побери, муж не в чести.
Вы здесь? О господи, прости!
Речь о другой жене веду я.
Как мне стерпеть, как мне снести
Брань этакого обалдуя?
Выходит, о другой толкуя,
Вы позабыли обо мне?
Тогда побуду в стороне
Я с вашего соизволенья.
Жуан, дай бог тебе терпенья!
Ты знаешь, что такое ад.
Мне о женитьбе говорят?
Благодарю, женитесь сами:
Пример у вас перед глазами.
Всех мук страшней мужчине брак.
Жуан, ты набитый дурак!
Жена, твоей жизни отрада,
С другим как ни в чем не бывало
Насытилась до отвала.
Ты терпишь — она и рада.
Пришла домой, исчадье ада!
Убить ее — и то бы мало.
Давно бы это сделать надо.
Пришла домой, исчадье ада!
Вот локти и кусай с досады.
Где ни шаталась, ни гуляла,
Пришла домой, исчадье ада!
Твоя жена-красотка пала,
Нет никакого с нею сладу,
Но поделом тебе награда.
Кончать нам представленье надо.
Да снидет мир в злосчастный дом!
Жуану поделом награда.
Прошу не забывать о том.
Женатый любовник[100]
Муж (поет).
Милей не найти
Подружки моей.
Всю жизнь провести
Хотел бы я с ней.
Ты все поешь, как соловей,
Да берегись — не сесть бы в лужу!
Тебе бы все перечить мужу.
Предупреждаю напрямик:
Я к возраженьям не привык.
Клянусь, прикусишь ты язык
И запоешь другие песни.
Не перестану, хоть ты тресни.
Кричи, пока не надоест.
За эту песню, вот те крест,
Я разочтусь с тобой сполна,
Припомнится тебе она.
Подружки моей
Милей не найти.
Хотел бы я с ней
Всю жизнь провести.
А долго ли мне
Дружка завести?
Эй, полно вздор тебе нести!
Дам взбучку — поубавлю прыти.
Ах, люди добрые, спасите!
Кобель, паршивец, бабник, мразь,
Тебя я суну рожей в грязь.
Что ждать от этого нахала?
Давно уж я подозревала,
Что яблочки в чужом саду
Ты рвешь...
Какую ерунду
Весь день ты мелешь, право слово!
Я пел — так что же в том дурного?
А ты шумишь, как черт в аду.
Уймись, довольно свирепеть,
Я пел, пою и буду петь.
А ты не суйся в это дело.
Ах, рано пташечка запела!
Как скажешь слово — так плевок.
К тому ж воняешь, как хорек.
Ну как ты мне осточертела!
Ах, рано пташечка запела!
Не надрывайся, не ори,
Я буду петь хоть до зари,
Коль так мне сердце повелело.
Ах, рано пташечка запела!
Заткнись, пустая голова,
Я тебе слово, ты мне — два.
Чуть что — и сразу загудела.
Ах, рано пташечка запела!
Коль не решишь язык унять
И будешь здесь еще вонять,
Получишь взбучку — и за дело.
Ах, рано пташечка запела!
Пой, только б глотку не сорвать.
В котел с водой тебя б загнать[101]
Да подложить бы дров посуше!
О матерь божья, страшно слушать!
А мне осточертел твой крик.
Отсохни у тебя язык!
Припомнишь ты свою погудку.
Я выйду в город на минутку.
Дом хорошенько стереги.
Проваливай — и чтоб ноги
Твоей здесь больше не видала.
Ты что это пробормотала?
Чего топорщишься, как еж?
Оставь угрозы и скулеж,
А вздумаешь беситься снова,
Намну бока.
Я слово в слово
Запомнила все, что он пел.
Когда же это он успел
Подружкою на стороне
Обзавестись, на горе мне?
На этот раз я не смолчу
И блудодея проучу.
Надеюсь, неплохой совет
Подаст мне кумушка Колетт,
Что сызмальства со мной дружна.
Соседка, здравствуй! Ты одна?
От дел тебя не оторвала?
Нет, я за прялкой задремала.
А как дела идут у вас?
Поверишь ли, наш лоботряс,
Мой муженек, решил влюбиться.
Не может быть!
Да провалиться
На месте мне, коль соврала.
Такие вот у нас дела.
А разузнала ты откуда?
Здесь никакого нету чуда:
Молодчик с самого утра
Все распевал среди двора
Куплеты о какой-то крале,
Чтоб черти их двоих побрали!
Тебя, мол, не найти милей.
Его проучим мы, ей-ей!
Но только, милая сестрица,
Сначала нужно убедиться,
Что он и вправду виноват.
А может, он тебе был рад
И звал тебя своею милой?
Ну, эка ты куда хватила!
Опомнись, ты в своем уме ли?
Да если б он на самом деле
Вот столечко меня любил,
Тогда б чем попадя не бил,
А приласкал бы хоть для виду.
Избудем мы твою обиду:
Я знаю, чем его пронять.
Да я на клочья разорвать
Мерзавца этого готова.
Будь что еще — простила б снова,
А тут уж спуску я не дам.
А где он?
Вышел по делам.
За городской стеною, в поле,
С каким-то там торговцем, что ли,
Он должен что-то обсудить.
Но только ты не смей шутить
И хохотать, как он вернется.
А что?
Иначе все сорвется.
Ты накрепко ему внуши,
Что болен он, и поспеши
За исповедником послать:
Ему, мол, скоро умирать.
Сама усердно слезы лей
И скорчи мину попостней,
Понятно?
Ну а дальше что же?
Как — что? О милостивый боже!
Да ты, соседушка, глупа:
Потом я выряжусь в попа —
Есть у меня в запасе сбруя.
А что же дальше, не пойму я.
А дальше прикажу ему я
Признаться мне, как на духу,
Что рыльце у него в пуху.
Пускай бубнит без передышки
Он нам про все свои делишки —
Ты стой и слушай в стороне,
И умереть на месте мне,
Коль не сумеем мы, сестрица,
В два счета от него добиться,
Блудил он с кем-нибудь иль нет.
Хитро задумано, Колетт,
Но постарайся, ради бога,
Чтоб не заметил он подвоха
В твоем обличье и речах.
Я действую не вгорячах,
Уж коль взялась — все выйдет гладко.
А я послушаю украдкой,
Что он сболтнет. Ну, в добрый час!
Жду.
Вот и он, мой лоботряс!
Теперь бы половчей кручину
Мне разыграть и скорчить мину,
Чтоб он поверил в мой испуг.
День добрый!
Это ты, мой друг?
Обед готов? К столу зови!
Ну, господи, благослови!
Ох, на себя ты не похож!
Как так?
Ты хвор?
Что ты несешь —
Никак я не уразумею.
О матерь божья, поскорее
Бежать мне нужно за врачом!
При чем тут врач?
Да как при чем?
Кого же звать перед кончиной?
Ведь ты же болен: ни единой
В лице кровинки не видать.
Я хвор?
К тому ж тебе ль не знать,
Что нужно вспомнить и про душу?
Совета доброго послушай:
Ты б исповедался чуток.
Мне б хлеба кус, вина глоток,
А исповедью сыт не будешь.
Ты скоро о еде забудешь.
К чему теперь тебе еда?
Как так — забуду?
Навсегда.
Увы, от смерти нету спасу:
Ты чахнешь, бедный, час от часу.
Кажись, недавно пел, гулял,
И весел был, и знать не знал,
Что переменится все вскоре.
Судьбы не миновать! О горе,
Уж поздно кликать докторов!
Постой, да я ведь жив-здоров.
С чего ты вдруг заголосила?
Я нашего бы пригласила
Кюре. Иль чином выше взять?
Вот черт, да что же предпринять?
Я здоровей тебя, понятно?
А уж пошли по коже пятна,
И взмок весь лоб — невмоготу
Смотреть.
Да ты сама в поту,
А как с тобою не вспотеешь?
Ты прямо на глазах чернеешь.
Ни дать ни взять — кусок сукна.
Ну вот что, милая жена:
Пора приняться за еду.
Поверь, я в гроб с тобой сойду —
Смерть нас не разлучит, мой милый.
Твои совсем иссякли силы.
О матерь божья, что за вид!
Твоим нытьем не будешь сыт.
Я сдохну скоро — ну и ладно!
Но неужели смерть Роланда[102]
Мне, горемыке, суждена?
Ах, выпить бы сейчас вина,
Сейчас поесть бы до отвала,
Да где возьмешь?
Я так и знала —
Ты бредишь, милый муженек.
Покайся же, пока есть срок,
В чем грешен ты пред ликом бога.
Я лучше обожду немного —
Хотя бы, скажем, до поста.
Я речь об этом неспроста
Веду: ты еле жив от боли.
Не чувствую.
Слепа я, что ли?
Ведь сразу видно по лицу,
Что дело близится к концу.
А коль умрешь без покаянья,
То все грехи и злодеянья,
Что здесь тобою свершены,
Не будут богом прощены.
Молю тебя поторопиться
Покаяться и причаститься,
Покуда разум не угас.
А вот, жена, тебе мой сказ:
От этой хвори и болезни
Лекарства не сыскать полезней,
Чем жбан вина да кус еды,
И не пори ты ерунды
Про исповедь и покаянье.
Во имя крестного страданья
Возьми свои слова назад,
Настройся на пристойный лад
И ляг в постель — она готова.
Тебя я понял с полуслова:
Придется мне, как ни крути,
На ложе смертное идти,
Хоть и намека нет на муки.
Как — нет?
Все цело: ноги, руки,
То, се и даже голова.
Пустые, муженек, слова —
Ни смысла в них, ни сути нету.
Послушать ахинею эту —
Так жалость за сердце берет.
По мне, как раз наоборот:
Гораздо больше смысла в них,
Чем в глупых хлопотах твоих.
Ах, близок срок разлуки скорой
С тем, кто всегда мне был опорой,
С наидобрейшим меж людьми!
Я в добром здравьи, черт возьми!
Поберегись, чтоб смерть сначала
К тебе самой не постучала,
А за себя я не боюсь.
Все выверты твои, клянусь,
Мне — словно мертвому припарка,
От них ни холодно, ни жарко.
Ну как, позвать духовника?
Да я же здоровей быка,
Мне духовник пока не к спеху.
Здоров как бык? Ну и потеха!
Ты вот что выслушать изволь...
Ей-богу, мне любая боль
Теперь была бы облегченьем.
Безумец тот, кто промедленьем
Себя в кромешный ввергнет мрак.
Сдаюсь, зови... Когда и как
Ты проповедницею стала?
Тебе бы с кафедры пристало
В соборе паству вразумлять.
Когда и как — мне лучше знать,
А ты обдумай пред кончиной
Мои слова.
Будь ты мужчиной,
Я не попался б на крючок,
Как распоследний дурачок.
А коли уж своя жена
Так в богословии сильна,
Приходится, как ни верти,
На поводу у ней идти.
Согласен, раз такое дело!
Жена (выходит из дома и направляется к соседке).
Да, ловко я его поддела,
Вкруг пальца лихо обвела
И словесами оплела —
Теперь ему не открутиться.
Скорей к соседке. Эй, сестрица!
Управилась? Наряд сменила?
А как дела?
Все любо-мило —
Он исповедаться готов.
С меня успело семь потов
Сойти, пока не уломала.
Уж он артачился сначала
И так и сяк, но я к стене
Его приперла.
Как на мне
Сидит попово облаченье?
Недурно?
Просто восхищенье!
Как будто сшито на заказ.
А величать-то как мне вас,
Святой отец? Мишелем? Жаном?
Не перебарщивай с обманом.
Прекрасно знаем мы о том,
Что наш кюре — отец Гильом.
Так я теперь и буду зваться.
Немало я, должна признаться,
Из-за него терпела бед.
Из-за кюре? Вот черт...
Да нет,
Из-за дражайшего супруга.
Теперь ему придется туго —
Уж мы намнем ему бока.
Страшней, чем я, духовника,
Наверно, не было на свете.
Пойдем, оставь ты штучки эти,
Да не засмейся невпопад.
А кстати, что же говорят,
Коль исповедуется кто-то?
Бог весть...
Вот то-то и оно-то!
И яне знаю. Как же быть?
С собою требник прихватить?
Но как читать его я стану?
Оправь-ка на заду сутану,
Чтоб не встревожился мой муж.
Управлюсь как-нибудь, к тому ж
Лицо ему полой закрою.
Зачем?
Удобней под полою
Обряда тайну соблюсти.
Ты лишь тогда ему прости
Грехи, когда он без остатка
Их выложит.
Все выйдет гладко.
Ну, с богом! Ты ступай вперед.
Муж (У себя дома).
Все не идет и не идет.
Хотел бы знать, что задержало
Ее в пути.
Я запоздала.
Прости — то не моя вина.
А где же твой кюре, жена?
Спешит сюда за мною следом.
Мне сей обряд совсем неведом.
Что делать? Как себя держать?
Не стоит голову ломать:
Кюре подскажет все, что нужно.
Да ну?
Конечно.
Как недужный?
Крепитесь, вам поможет бог.
Ох, батюшка, недужный плох —
Глаз не смыкал вторые сутки.
Да что ты мелешь? Ну и шутки!
Я сплю всегда мертвецким сном.
Вам нужно думать об ином,
Иметь на бога упованье,
Иначе вечные страданья
За гробом вашу душу ждут.
Умрешь — а бесы тут как тут:
От них, мой милый, не укрыться
А если будете молиться,
Покаетесь во всех грехах,
Вам ангелы на небесах
Раскроют радостно объятья.
Святым речам готов внимать я,
Но, видит бог, не натощак.
Смотри не попади впросак:
Мы своего не знаем срока,
А смерть внезапна и жестока.
Она, мой милый, не глядит,
Кто нынче голоден, кто сыт.
Покайся, не тяни волынку.
Мне пирога б хоть половинку —
Я б сразу памятью окреп.
Важнее, чем насущный хлеб,
О боге мыслить непрестанно.
Тогда б винца хоть полстакана
Для пущей храбрости хлебнуть.
Вам не удастся увильнуть,
Как никому не удается.
Неужто начинать придется,
Не евши?
Так заведено.
В ушах шумит, в глазах темно.
Вот горе! Что сказать, не знаю.
Да ну? Такому краснобаю
Вдруг стало нечего сказать?
Сказал бы, да с чего начать?
Вы надоумьте, подскажите.
Сначала крестным осените
Вы знаменьем себя, сын мой...
Вот так?
Да нет, другой рукой.
Не отвергать же церкви тех,
Кто невзначай свершает грех...
И вас вот так прошу начать я:
«Без утаенья, без изъятья...»
«Без утаенья, без изъятья...»
«Я каюсь во грехах своих».
«Я каюсь во грехах своих».
Теперь мне назовите их.
Теперь мне назовите их.
Ну говорите, говорите.
Ну говорите, говорите.
Кто исповедует кого?
Кто исповедует кого?
Не понимаю ничего.
Не понимаю ничего.
Да что вы, не в своем уме?
Да что вы, не в своем уме?
Не смыслите ни «бе» ни «ме»?
Не смыслите ни «бе» ни «ме»?
Покайтесь, не гневите бога.
Покайтесь, не гневите бога.
Тогда вам только в ад дорога.
Тогда вам только в ад дорога.
О боже мой!
О боже мой!
Ну и болван! Ну и тупица!
Ну и болван! Ну и тупица!
Придется, видно, отступиться.
Придется, видно, отступиться.
Ну все.
Ну все, отец Гильом.
Жена, попотчуй нас вином —
Нельзя ж не выпить на дорожку.
Я посижу еще немножко:
«Ну все» не значит «ухожу».
Да вы ж со мной, как я сужу,
Наговорились до отвала.
Нет, сын мой, это лишь начало.
Да не тяните канитель,
Покайтесь.
Вам небось в постель
Чужую заглянуть охота?
Да, у него одна забота —
В чужой постели греть подушку.
Коль завели себе подружку,
Признайтесь — вот вам мой совет.
Завел, конечно. Тьфу ты, нет!
А где жена? Никак под боком?
Еще услышит ненароком.
Спровадили бы вы ее.
Оставьте нас, дитя мое,
Зане вам не пристало слышать
Наш разговор.
А вы потише
Ведите речь. Откройте ж мне,
Верны ли были вы жене?
Нет, выбрал я себе в подруги
Ту, что милее всех в округе.
Она умна, она нежна —
Не то что старая жена.
А сколько страсти, сколько пыла!
Ну-ну!
Вчера она влепила
Мне поцелуев сотен шесть,
А я ей столько, что не счесть.
Скорей бы вновь в ее объятья!
Скажите, а какие платья
Она по будним носит дням?
Ведь скрытничать по мелочам
Как будто не к лицу влюбленным...
По будним дням она в зеленом,
А то, бывает, и в любом.
А в воскресенье?
В голубом,
Под цвет небес порой весенней.
А в праздники?
Как в воскресенье,
Но только с алым пояском,
Расшитым золотым стежком,
И в шляпке бежевого цвета.
А как зовут ее?
Жаннета.
Как так? Поверить не могу.
Да что ж, по-вашему, я лгу?
А кто отец ее, кто мать,
Вы не могли бы мне сказать?
Я с нею снюхался на воле,
Когда ходил на богомолье;
Она — соседки нашей дочь.
Да, совпадает все точь-в-точь.
Но ведь она слывет девицей!
Не век же вольной кобылицей
Резвиться ей без седока?
Я тут оставлю вас пока —
Мне с мыслями собраться надо.
О боже, в ад низвергни гада!
Эй, кумушка, твой муженек
Бесчестье на меня навлек.
Как только ты могла решиться
Пойти за этого паршивца?
Ни совести в нем, ни стыда.
Да что стряслось, скажи?
Беда!
Теперь ничем уж не помочь:
Твой муж мою испортил дочь.
Ты голову мне не морочь.
Не я ль от этого нахала
Всю исповедь его слыхала,
Не мне ль он расписал до точки,
Как до моей добрался дочки?
И как я только до конца
Стерпела речи подлеца!
Да если б так оно и было,
Давно бы все наружу всплыло.
Вот ты бы и глядела в оба!
Ну и позор, ну и стыдоба,
И недочет, и недогляд,
А все твой бабник виноват.
Поверь, мне горше во сто крат.
Как быть — ума не приложу.
Как это так?
Сейчас скажу:
Ему б меня, а не кого-то
Дарить любовью и заботой;
А мне от дочери соседки
Остались разве что последки —
И то, наверно, до поры.
На кой ей черт его дары?
Да пропади он с ними вместе!
Ужасней не бывало мести,
Какой я мужу отомщу.
И я злодею не спущу,
Найду на ерника управу
И расквитаюсь с ним на славу —
Навек закается блудить.
Я знаю, как с ним поступить.
Ему без долгих проволочек
Скажу я так: «Тебе, молодчик,
Не миновать епитимьи,
Коль хочешь искупить свои
Зело похвальные дела».
А как?
Раздевшись догола,
Пускай попросит на коленях
Прощенья у тебя изменник,
А мы тем временем вдвоем,
Запасшись если не дубьем,
То подходящей хворостиной,
Разделаемся со скотиной,
Чтоб он не мог ни сесть, ни лечь.
Что ж, мне по нраву эта речь.
Раздумывать тут не годится.
Иди к нему.
А ты, сестрица,
Скорей за розгами ступай.
Ужо дождется шалопай
Березового угощенья.
Соседка (возвращается к мужу).
Сын мой, чтоб обрести прощенье
И душу облегчить свою,
Тягчайшую епитимью
Исполнить надо вам смиренно.
Ну что еще, какого хрена?
И так вся жизнь — епитимья.
Всю мерзость грешного житья
Смывают слезы покаянья.
Вы заслужили наказанье,
Нарушив святость брачных уз.
Так совлеките с сердца груз,
Подвергнув испытанью тело.
Ну, где елей?
Не ваше дело.
Дабы по милости господней,
Избегнув мрачной преисподней,
Узреть несотворенный свет[103],
Исполнить вы должны обет,
Что днесь на вас я налагаю.
Согласны, сын мой?
Сам не знаю,
Как мне разумней поступить...
А впрочем, ладно, так и быть!
Хотите снять вы камень с сердца?
Извольте догола раздеться
И умолять свою жену,
Чтоб отпустила вам вину.
Тогда и бог простит вам ваши
Грехи.
Ужель из этой чаши
Испить я должен буду?
Да,
Коль не хотите навсегда
Вы сделаться добычей ада.
А наилучшая награда —
Вот этой розгой по спине!
Что-что?
Она не вам, а мне
Напомнила о важном деле.
Вы ждете, чтобы вас раздели?
Поторопитесь, милый мой.
А вы не шутите со мной,
Не затеваете обмана?
Избави боже! Как вы странно,
Мой милый, судите о нас.
Пора!
Настал расплаты час!
А ну-ка, вспомни, друг сердечный,
Кому в любви ты клялся вечной
И подло изменил потом?
Припомни заодно о том,
Как дочь мою склонил ты к блуду.
Я — вашу дочку? Вот так чудо!
Какая дочка? Что за ложь?
Да кто же вы?
Не узнаешь?
А ведь встречались мы нередко.
Постой, да это же соседка!
Соседка.
Лупи мерзавца!
Ай-ай-ай!
Ну получай!
Еще наддай!
Всыпь хорошенько!
Мочи нет!
Лупи, кума!
Тузи, Колетт!
Отбили навсегда охоту
Гулять на стороне.
Ну то-то!
Готов кричмя кричать от боли.
Зато и порезвился вволю,
Гульнул с моею дочкой всласть.
Не диво в переплет попасть
Тому, кто бесится от дури.
Изведал на своей он шкуре,
Во что обходятся гульба
И пред женою похвальба.
Сперва мне везло,
Потом, как назло,
Все всплыло наружу.
Ты лгал и блудил,
И вот посадил
Ты сам себя в лужу.
Попался в капкан.
Наказан обман.
Могло быть и хуже.
Ты цену узнал,
Хвастун и бахвал,
Любовному зуду.
Преподанный мне
Лозой по спине
Урок не забуду.
Теперь послушать бы не худо
Куплет о той, «что всех милей».
Ну, что ж ты? Отправляйся к ней —
Задерживать тебя не стану.
Не береди ты мою рану —
Не зажила она пока.
Подсунул черт духовника!
Ну и ловка жена моя:
Проучен ею славно я,
Хоть сердце чуяло с утра,
Что тем и кончится игра.
Так мне и надо, дураку!
Смотрите, будьте начеку
И не болтайте где попало:
Бывает случаев немало,
Когда доводит смех до слез.
Узнав про наши злоключенья,
Примите это представленье
Равно и в шутку и всерьез.
Мельник, чью душу черт в ад уволок[104]
Мельник.
Ох, я в прежалком положенье:
Уж так моя хвороба зла,
Что я не чаю исцеленья,
И тяжесть на сердце легла.
Простой озноб — и все дела,
А вам бы только прибедниться.
Коль слишком мой озноб продлится,
От нетерпенья обозлится
Здесь кое-кто... Ох поясница!
О боже, страждущих покров!
Боюсь, что мужу вправду худо.
Жена! Чтоб боль унять покуда,
Дай...
Что?
Святой водицы штоф.
В могилу, видно, должен лечь я,
Приходит мой последний час...
Уж не поэтому ль у вас
Висит сопля?
Вот бессердечье!
Я предстаю на божий суд,
А мне и выпить не дают!
Ой-ой! Живот!
Так вам и надо.
За все-то муки мне награда —
Такой ледащий муженек.
Ну смилуйся!
Ни на глоток.
Пропал я вовсе, видит бог,
Когда спасительный напиток
Не исцелит меня, жена!
Ну сжалься, принеси вина —
Ведь, право, невелик убыток.
Нет, вас я проучу как раз,
Сполна вам отплачу сейчас,
Поскольку жизнь ужасней пытки
Вела я прежде из-за вас.
Да был ли в чем тебе отказ?
Ведь у тебя всего в избытке.
Во всем отказ — и весь тут сказ;
Вы по ночам не больно прытки.
И в праздничный и в будний день
Даю тебе чего захочешь,
На все готов.
Одно вам лень!
Эх!
Ну?
А ты меня морочишь,
Гулена!
Дальше!
Пустяки:
С тем — хаханьки, с другим — смешки,
Час — у Готье, два — у Жерома,
Что день, что вечер — ты из дома,
А мне — тревога да истома.
Женитьбой я по горло сыт!
Сам напросился — будешь бит,
Собака!
Выслушай без гнева,
Смири твой дух, святая дева,
Не бей меня, жена моя!
Я болен, и от огорченья...
А ну-ка, съешь!
Что за мученье!
Ну для того ль женился я?
Какое с мужем обращенье!
Трещит одежда там и тут.
И то, лохмотья вам идут!
А что добра ты натащила,
Дрянь!
Ах, ты так?
Господня сила!
Что за корысть меня лупить?
На то вы кроены и шиты.
Ну, коль поправлюсь, не взыщи ты —
Уж я тебя тогда...
Ворчать?
За старое опять?
Покорно
Молю!
Добро! Придется дать
Вам на орехи.
Ты упорна:
Прикончишь, коли начала.
Опять бурчит! Ох, как я зла!
И повезло же мне нарваться
На злыдню! А кого винить?
Преблагий Петр, пошто мне жить?
У вас пришлось мне обучаться:
Чуть что — вы сразу молотить.
Здесь гибнет человек стеная,
И мается его душа.
А все ж не дам я ни шиша.
Я крестной мукой заклинаю
Скорей священника позвать,
Чтоб умер я христианином.
Покуда в силах вы дышать,
Не лучше ль сбегать за кувшином?
Глумишься надо мной опять!
Смерть скоро боль мою остудит.
Но коль без исповеди в ад
Я попаду — господь рассудит,
Кто в погубленье виноват!
Кюре (перед домом).
Уж несколько недель подряд
Я мельничихи не встречаю.
Зайду, пожалуй, наугад —
Авось застану.
Мельник.
Примечаю,
С каким ты нетерпеньем ждешь
Моей кончины.
Что ты врешь!
Ужо я разочтусь с тобою,
Вот только окажусь в раю —
От господа не потаю,
Что в смертный час терпел побои.
Полумертвец, я предаю
Проклятию...
Опять сначала!
Да мало ли я вас трепала?
Иль в голове у вас дыра?
Не тронь! Уж больно ты востра!
С тобой свяжись!
Опять бормочет!
Бурчит! Ворчит! Знать, взбучки хочет!
Иль не хозяйка я в дому?
Мне ваша ругань ни к чему.
Мир вам, хозяюшка, и благо!
Бог да поможет вам во всем!
Добро пожаловать в наш дом!
У нас случилась передряга,
Я к вам пошла было, и вот...
А что стряслось?
Да муж, бедняга,
Неровен час, гляди, помрет.
Коль это так, нам избавленье
И радость.
В том уж нет сомненья,
А потому без промедленья
Займитесь-ка его душой.
О боже! Грешник я большой.
Не причащусь, а смерть нагрянет...
Да он и часу не протянет.
Взгляните.
Да, он не жилец.
Эй, мельник, я препоручаю
Вас богу! Все. Настал конец.
Теперь повеселимся, чаю,
Мы с вами после похорон.
Долгонько изводил вас он.
Как ваши речи справедливы!
Пусть всемогущий разразит
На месте шлюху...
Как! Вы живы?
Вот счастье — с нами вы опять!
Начнем смеяться!
Петь!
Плясать!
Смотрите, что я за резвушка!
А я — резвун!
Тишком!
Ладком!
Хоть тыщу раз тряхнем друг дружку!
И днем и ночью!
Ну, жена!
Эх, мельник, получай сполна!
Что?
Ужо я справлю непременно
Себе обнов — на год вперед,
Пусть только смерть его возьмет.
Да не смотри туда: он водит
Руками, стало быть, отходит.
Милашка!
Тысяча чертей!
Ишь как они слюбились лихо!
Эй, перестаньте!
Дурень, тихо!
Целуй меня еще нежней!
Дрянь, шлюха старая, блудница.
Ты так? Ну я ж тебе задам!
Чтоб я стерпел подобный срам?!
Ты что?
Да так, не знаю сам...
И все ж?
Вдруг сердце стало биться,
Да сильно так, что мочи нет.
Вот я и закричал, мой свет!
Как ты смирить его сумела?
Скажи он слово поперек —
Я вмиг зашью ему роток.
Чего бы ты ни захотела,
Всего добьешься, видит бог!
Прощаюсь с вами я, живые.
Но, в гроб ступая, не ропщу,
О жизни боле не грущу —
Прошли деньки мои златые.
Не лучше ль вам?
Да будет уж —
Сейчас скончается, похоже.
Заладила одно и то же.
Да ты, я вижу, порешь чушь.
Ты мыслишь, я оглох к тому ж?
Ан нет. Кто этот друг сердешный?
Уж он тебя от хвори грешной
Враз вылечит!
Он нам родня.
Сейчас пришел он и меня
О вашей расспросил болезни,
Ну, право, быть нельзя любезней.
Признаться, дальняя родня.
Ей-богу, близкая!
Брехня!
Ужели вправду наш священник
Со мной в родстве? И с давних пор?
Какой священник?
Тот мошенник!
Я вам клянусь...
Ты мелешь вздор!
Как?
Так — не выгорело дело.
Он — свойственник сестры отца.
Коль породнить ты нас сумела,
То разве с нижнего конца.
Пошли мне, господи, терпенья!
Мне ведомо, что я рогат.
Тебе ль, распутник, прокурат[106],
Корить меня за прегрешенья,
Не зная толком ничего?
Сейчас я позову его.
Ну?
Тсс! Чтоб своего добиться,
Пожалуй лучше мы схитрим.
Уж вам придется притвориться
Перед паскудником моим,
Не отступая на попятный,
Что, дескать, вы его внучатный
Племянник. Вам понятно?
Да.
Я поклянусь ему тогда,
Что поутру его сестрица
Троюродная к нам придет,
С собой соседку приведет,
Чтоб облегчить за ним уход.
Но надо вам перерядиться:
Наденьте этот вот наряд
И шляпу.
Славный маскарад!
Клянусь, я буду лгать умело,
Лишь выгорело б наше дело;
А коль не справлюсь, пусть тогда
Меня повесят без суда.
Срамница, грязная старуха,
Ты дегтем мажешь честь мою.
Дай только встану, побируха, —
Задам тебе епитимью.
Да что же это? Ну и шлюха!
Кто там ее облапил? Духа
Его чтоб не было в дому —
А там пускай хоть смерть приму.
Ты что?
Да слушаю присловья
И брань болвана моего.
Задобрить надо бы его.
Пошли вам господи здоровья,
Кузен!
Не лучше ли — сосед?
Родство меж нами неуместно.
Ах, дерзкий, вам не все известно,
А вы грубите — спасу нет.
Спросите — он вам даст ответ,
Откуда он, какого роду.
Кузен, зачем мутите воду?
Тьфу! Что же это — сон иль бред?
Осел, каких не видел свет!..
Кузен, он вам нанес обиду.
Не плачьте.
Правильный совет —
Зачем ему реветь для виду?
Ужель я причинил вам зло
Делами или же словами?
У, злыдень, чтоб вас разнесло!
Ну чем он виноват пред вами?
Отстаньте, ну вас!
Вот те на!
Вам и словечко молвить тяжко?
Как у меня болит спина!
Я вам сочувствую, бедняжка.
Вы так больны! И с давних пор?
Скажите, я вас не обижу.
Нагнитесь-ка еще пониже,
Уж смерть мне застилает взор.
Не видите? Жак Виножор
Пришел утешить вас в печали.
Как — Виножор?
Жак Виножор!
Чтоб вы в болезни не скучали,
Пришел он свой исполнить долг.
Да ну?
Ну да, возьмите в толк.
Кузен, я обознался, верно,
И вас обидел, вот что скверно.
Простите!
Полно! Но скажите,
Кузен, не полегчало ль вам?
Ох, как я жив — не знаю сам.
Меня послушав, рассудите,
Кузен, что вправду мы — родня.
Клянусь, бог накажи меня,
Что Беатриса, тетка ваша,
И с нею Жанна Тюрлюрлю,
Моя жена, и с ней мамаша
Соседки нашей, Вздормелю,
Пустились в путь по бездорожью,
Чтоб видеть и утешить вас.
Благословенна милость божья!
Кузен, уже мой близок час.
Вам отдохнуть пора как раз
Да подкрепиться — час не ранний.
Я обессилел от страданий —
Так мой недуг меня согнул.
Жена, нельзя ли без кривляний?
Подай пирог, да порумяней,
И предложи кузену стул.
Он сядет тут.
Ей-ей, не стоит,
Кузен, спасибо вам за честь —
Я не хочу ни пить, ни есть.
Как у меня в середке ноет!
Да, я вам верю, так и есть.
Молитесь господу исправно —
Пределов милосердью несть.
Я за вином схожу.
Вот славно!
И пирожка б еще принесть!
Да он пропекся ли, бог весть.
Садитесь.
Окажите честь.
Прошу откушать хлеба-соли.
Садитесь.
Ах, увольте, нет!
Кузен, да я вас не неволю,
Иль вам докучен наш привет?
Садитесь, черт возьми!
Присяду,
Чтоб не перечить вам в ответ.
Я не просил бы сто раз кряду,
Будь вы не вы, а наш кюре.
А что?
Да на моем дворе
Он пакостит, и нет с ним сладу.
Но — промолчу себе в досаду,
Не то, боюсь...
Кузен, смелей!
Нет, не скажу: прибьют, ей-ей!
Клянусь, молчать я буду честно.
Ну так и быть. Ведь всем известно:
Любой кюре — пройдоха, плут.
Таков и наш — влюбился, шут,
В мою жену, а той и лестно.
Болит душа моя, хоть плачь,
И ноет сердце — нет спасенья.
Увы, несчастный я рогач!
Ох!
Benedicite!
Мученье!
Но злейшая моя беда
В кишках засела. Сохраните
Вы эту тайну?
Навсегда!
О чем вы это говорите?
Знать, у него хватает прыти
Хулить меня, моих друзей —
Ведь так?
Нет-нет! Душой моей
Клянусь!
Он мне успел поведать,
Что пять иль шесть ночей не спал,
Что духом сильно он упал
И с живота совсем опал.
Вот как? Прошу, кузен, отведать
Моей стряпни — не все ж болтать!
Люцифер.[107]
Эй, где ты, дьявольская рать?
От ярости я лопну вскоре!
Рассудок впору потерять!
Иссякла мощь моя, о горе!
Мы, тысяча пятьсот чертей,
Здесь, пред тобой — лишь молви слово;
Мы полны гибельных затей,
Творцы греха и зла мирского...
Гуляки, лодыри, скоты!
Вы нерадиво зло творите,
Вы мир громами не разите,
Чтоб вам раздуло животы!
Когда б оставить мне пристало
Мой трон средь адской пустоты,
Уж я б вам накрутил хвосты,
Чтоб злая порча к вам пристала!
Мы трудимся, не зная сна;
Скажи, чем гнев твой успокоить?
Иль бездна сделалась тесна
И нужно новую устроить?
Лишь повели!
Не дурень я
И лишних дел просить не стану.
Поверь, что здесь не без обману:
Есть в этом каверза своя.
Наш Люцифер не тратит слов,
А я — какое огорченье! —
Без дела и без порученья
Скучаю, хоть на все готов!
Эх, вешать бы таких ослов!
Ублюдок, сучье порожденье!
Итак, коль хочешь упущенье
Свое загладить, в мир грехов
Ступай и, проявив терпенье,
Раскинув сети адских ков,
Ты душу смертного творенья
Низринь в бездонный адский ров!
Чтоб дело выполнить, мне надо
Разведать, из каких ворот
Душа возносится в полет —
Там будет ждать ее засада...
Душа возносится из зада:
Стеречь ты будешь черный ход
Я ловок — скоро в бездне ада
На грош десяток душ пойдет.
Лечу!
Мельник.
Вся жизнь — одно мученье,
Я потерял страданьям счет,
А что в итоге? Смерть придет,
И стану я добычей тленья.
Зовите же без промедленья
Ко мне духовного отца,
Чтоб в ожидании конца
Мне отпустил он прегрешенья!
Как быть? Кюре другого звать
Иль вновь самим собою стать?
Ужели я напрасно кличу?
Ужель в грехе мне помирать?
Ага, вот и моя добыча!
Ну, мельник, чем тебе помочь?
Вот разве душу уволочь!
Тем и себя я возвеличу.
Ну а покуда я не прочь
Занять местечко под кроватью:
Душа взлетит, добычу — хвать я,
Пихну в мешок — и сразу прочь!
Что с вами, бедный человек?
О господи, беда какая!
Увы, я ухожу навек
И, путь земной свой завершая,
У бога милости прошу,
Покуда все еще дышу.
Сюда присесть благоволите,
Мне прегрешенья отпустите.
Ну что ж, начните!
Вот уж нет;
Вы спросите — я дам ответ.
Да как же так? Ведь я не знаю,
Что на душе у вас лежит.
Ох, я терпенье потеряю!
Начните вы, как надлежит.
Имейте к господу доверье!
Ну, будь что будет! Хоть теперь я
Во власти смерти, жизнь свою
От господа не потаю.
Я не был никогда в сраженье,
Зато всегда шел в наступленье
На винный погреб: был готов
Средь запьянцовских мастаков
И винопийских знатоков
Наклюкаться до одуренья.
Итог приятных сих трудов
Зимой и летом был таков,
Что пламенел на загляденье
Мой нос среди других носов;
И, как вам ведомо, в теченье
Не занятых питьем часов
На мельнице, среди мешков,
Трудился я без прохлажденья.
Там, скот гнуснейший из скотов,
Водил я за нос простаков
И в воровстве достиг уменья:
Горсть конопли, моточек льна
Иль мерку крупного зерна
Припрятывал на черный день я.
Отсыплешь хлеб исподтишка —
Глядь, и выходит мне с мешка
Двойная плата да мука.
Так я кормился в продолженье
Немалых лет, свое именье
Так умножал я; но при том
Прослыл я честным добряком,
Хоть ближних грабил без зазренья;
Все, все тащил к себе я в дом[112].
Что хлеб! Не брезговал дерьмом.
Кто видит наши прегрешенья,
Тот шлет вам в благости своей
За прошлые грехи прощенье.
Живот схватило!.. Ох! Сильней...
Ох! Что я делаю! Скорей
Подите вон!
Как! А спасенье?
Ну вот! Я навалил в кровать.
Пусть ниспошлет вам облегченье
Святой Рене! Фу!
Чем дышать
Живым г...ом да горло драть,
Вы б лучше за горшком сходили
Да все убрали и помыли.
О горе — чую смертный хлад!
Чтоб все прибрать мне в аккурат,
Попробуйте, как вам ни худо,
Наружу высунуть свой зад —
Вдруг вылетит душа оттуда?
Увы, не видите ли чуда:
Души, летящей в райский сад?
Черт подставляет мешок, мельник, воя и стеная, извергается туда и помирает. Здесь действие переносится в ад.
Берит.
Кричу, скачу и хохочу я!
Князь ада,соблаговоли
Взглянуть, что я принес с земли.
Я ног от радости не чую!
Постой минутку, не юли.
Открыть врата ему живее!
Топить котлы, да пожарчее!
Да подтащить ко мне мешок —
Что там за лакомый кусок?
Что это?
Что он приволок?
Гам чистое г...о, ужасно!
Мне и отсюда это ясно.
Фу, фу! Убрать! Какая дрянь!
Взял с мельника я эту дань
И думал, ждет меня награда..
Ах, с мельника?
Фу, сколько смрада!
Откуда изымал?
Из зада,
Он сам подставил голый зад...
Теперь хоть вон беги из ада —
Повсюду просочился яд.
Ну отмочил ты шутку, брат!
Брр! Провонял насквозь я, право.
Закрой плотней свою отраву.
Не нюхивал такого ад.
Стянуть петлей сквернавцу шею
Да вздуть его, на страх чертям!
Ну, я ужо ему задам!
Ох, убивают!
Жарь сильнее!
О, пощади! К твоим стопам,
Князь Люцифер, я припадаю.
Свою вину я понял сам.
Клянусь, и слова не нарушу —
Не принесу к твоим стопам
Вовеки Мельникову душу.
На первый раз тебя прощу,
Но если провинишься снова,
То накажу тебя сурово —
Ей-ей, семь шкур с тебя спущу!
Кто душу мельника когда
Еще дерзнет внести сюда
По дури иль усердья ради —
Будь спереди взята иль сзади, —
Того казню я, разъярясь,
Зане она — дерьмо и мразь!
Лохань[113]
Жакино.
Попутал, видно, сатана
Меня жениться, дуралея!
Уж то-то я теперь жалею!
В моем дому весь день война:
Сперва беснуется жена,
А чуть уймется — ей вослед
Вступает теща. Спасу нет!
Ну хоть беги из дому прочь:
«Ах, зять болван!.. Бедняжка дочь!..»
До самой ночи пытка длится.
Одна визжит, другая злится.
Ни в будний день, ни в воскресенье
Покоя нет и нет спасенья.
Куда податься горемыке?
И засыпаю я при крике,
И ночью та же маята...
Клянусь страданьями Христа,
Так жить я не желаю боле.
Ты мне перечить вздумал, что ли?
Смотри дождешься, вислоухий!
Чего дождусь?
Хорошей плюхи.
Хозяйство, дом — валюсь я с ног,
А мой почтенный муженек
Жить на готовеньком привык.
Да, прикуси, зятек, язык,
Советую тебе, как другу:
Побольше слушайся супругу.
А в трепке тоже нет греха,
Коль заслужил ее.
Ха-ха!
Вот вздор какой!
Да почему ж?
Уж больно ты строптивый муж!
Чем худо, ежели тебя
Поучит женушка, любя?
Не бойся оплеух, бедняга:
Они пойдут тебе на благо.
Любовь крепчает от битья.
Да, это знают все зятья.
Но отсоветуйте, как мать,
К побоям дочке прибегать,
Не то, смотрите, выйдет хуже.
Она заботится о муже,
Что ей на попеченье дан.
Теперь ты понял, милый Жан?
Я, тещенька, считаю странным,
Что вы меня зовете Жаном,
В то время как давным-давно
Для всех вокруг я — Жакино.
О боже, где терпенья взять?
В кругу семейном, видит бог,
Ты образумишься, зятек.
В семейном, черт возьми, кругу?
Повешусь! Утоплюсь! Сбегу!
Мне послушанье мило в муже.
Тем хуже, женушка, тем хуже.
Жан, сделай то! Жан, сделай се!
На Жана взваливают все,
А памятью-то я всегда
Был слаб.
Ну, это не беда.
Во избежанье огорчений
Составим список поручений,
И ты от всех забот спасен.
Совет, ей-богу, недурен.
Согласен с вами от души.
Да поразборчивей пиши!
Но только бойся как огня
Хоть раз ослушаться меня.
Не вынуждай меня к попрекам.
А ты возьмешь да ненароком
Черт знает что прикажешь мне.
Конец положим болтовне.
Итак, скорей пиши: кровать
Ты должен первым покидать —
С утра невпроворот работы.
Нет у меня к тому охоты.
На кой мне черт, ответь, жена,
Лишаться утреннего сна?
Чтоб у огня мою сорочку
Согреть.
Э, нет!
Поставил точку?
Ты дал мне слово, муженек, —
Вот и записывай урок.
Быстрее, Жан!
Ну что, готово?
Пишу я лишь второе слово.
Меня не торопите так.
Не будешь по ночам, байбак,
Ты только спать, как ныне спишь.
Нет, чуть заголосил малыш —
Вставай — не сломишься, ей-богу! —
Да покачай его немного,
Да напевай: агу! агу!
Уж это точно не смогу:
Не нянчил я вовек дитяти.
Не медли, муженек!
Проклятье!
Нет, ни за что, жена моя,
Не напишу такого я.
Метлой тебя я проучу!
Ну ладно, ладно, помолчу.
С утра топить на кухне печь
Просеивать, месить и печь...
Белье замачивать в лохани...
Да позаботиться заране,
Чтобы воды хватило в чане...
Ходить на рынок, Жакино...
Возить на мельницу зерно...
И стряпать каждый день обед.
И кухню подметать как след,
Чтобы ни сора там, ни пыли.
Вы что-то слишком зачастили,
Не поспеваю я писать.
Ну так и быть, начнем опять:
Просеивать...
Месить...
Варить...
Печь...
И замачивать...
И мыть...
Что мыть?
Горшки.
Горшки...
Тарелки.
Постойте! Это не безделки.
Тарелки... Написал.
И плошки.
Ну как мне тут не дать оплошки?
Уж точно что-нибудь забуду.
Итак, закончил про посуду?
Берись-ка за перо опять.
И плошки, стало быть?
Стирать
Ты будешь детские пеленки.
К чертям!
Подумай о ребенке!
Жена, мужской ли это труд?
Пиши, болван, пройдоха, плут!
Нет — хоть стреляй в меня из пушки.
К лицу ли мужу постирушки?
Ты не добьешься ничего.
Ох, проучу же я его!
Он у меня не взвидит света.
Забудем, женушка, про это.
Я был не прав, закончим спор!
Вот это дельный разговор.
Теперь придвинь сюда лохань,
Теперь с лоханью рядом стань:
Возьмись покрепче за нее —
Мы будем выжимать белье.
Все записал?
Как ты велела.
И, кстати, за мужское дело
Берись почаще, не ленясь.
Ну, скажем так — в неделю раз.
Надеюсь, этого довольно?
Нет, муженек, хитер ты больно!
На дню раз шесть, а то и семь.
Я, кажется, рехнусь совсем.
Я лучше в ад сбегу отсюда,
Чем этак надрываться буду.
Шесть раз на дню? Разбой! Скандал!
Зачем меня ты замуж брал?
Ты что, мужлан, не нюхал палки?
Я хуже, чем бродяга жалкий.
Мной помыкают как хотят.
Чем я пред небом виноват?
Кто может выдержать такое?
Крутись, вертись, не знай покоя
И дни и ночи напролет.
Ну хватит ныть. Где список?
Вот.
Так подпишись.
Проклятый список!
Держите!.. Сам себя я высек.
Я не убийца и не вор,
Однако этот договор
В меня вселяет больше страха.
Чем виселица или плаха.
Уйдите! Видеть вас невмочь!
Припрячь подальше список, дочь
Да, матушка, храни вас бог...
Ворон считаешь, муженек?
Ну, наказание мое,
Пошли выкручивать белье.
Ведь это все — твоя работа.
Я не пойму тебя чего-то.
Белье выкручивать? А как?
Смеешься надо мной, дурак?
Нет в списке этого, мой свет.
А вот и есть!
А вот и нет!
А я тебе намылю шею!
А я тебя вальком огрею!
Пусти! Какого же рожна
Ты драться вздумала, жена?
Ошибся я!.. Не бей!.. Не бей!..
Ей-богу, буду впредь умней!
Тогда тяни! Сильнее! Ну-ка!
И тяжеленная же штука!
А вонь какая!
Смолкни лучше —
Вонь от тебя, мужик вонючий.
Тяни покрепче, Жакино!
Да вот же на белье г...о.
Ну задала жена работку!
Заткни свою дурную глотку!
Посмотрим, где там мой ухват?
Не надо! Я не виноват.
По роже муженька, по роже!
Отстань! На что это похоже?
Ты мне изорвала кафтан.
И поделом, голубчик Жан,
Чтоб на тебя нашла чесотка,
Чтоб у тебя иссохла глотка!
Берись-ка за белье, болван!
На помощь! Господи, тону!
В глазах темно! Дыханье сперло!
Ох, муженек, спаси жену:
Воды в лохани-то по горло,
Насилу достаю до дна...
Такого в списке нет, жена.
Я увязаю в этой жиже.
Ох, подойди поближе
Да наклонись пониже.
Как тошно мне! Проклятая лохань!
Паршивая ты сучка,
Возьми тебя трясучка!
Поганая вонючка,
Сейчас же портить воздух перестань!
Ох, муженек, иссякли силы.
Ну протяни мизинчик, милый!
За что я погибать должна?
Такого в списке нет, жена.
Я даже с места не сойду.
Увы, попала я в беду.
Ох, неохота помирать!
«Вставать чуть свет, стелить кровать
И греть сорочку у огня...»
Мутятся мысли у меня.
Неужто помирать пора?..
«На кухне печь топить с утра...»
Ты должен жизнь мою сберечь!
«Просеивать, месить и печь...»
Ах, утонуть мне суждено!
«Возить на мельницу зерно...»
Ну что же ты стоишь как пень?
«Обед готовить каждый день...»
Чудовище, ведь я тону!
«Постели разбирать ко сну...»
Ты зверь! Ты бессердечный пес!
«Лошадке задавать овес...»
Подлец! Где мать моя Жакетта?
«Дитя баюкать до рассвета...»
Так без причастья и помру...
Ей-богу, все прочел, не вру,
Но из воды на божий свет
Тебя тащить — такого нет.
Как — нет?
А мне какое дело?
Я все писал, как ты велела.
Себя, а не меня кляни.
Не можешь выбраться — тони!
О горе, в доме мы одни.
Зови на помощь! Где сосед?
Такого тоже в списке нет.
И ни одной души вокруг...
Дружочек, поддержи немного!
Дружочек? Я тебе не друг.
Помрешь — туда тебе дорога.
А вот и я.
Опять пришла!
Я мимо проходила, зять,
И завернула к вам узнать,
Как тут у вас идут дела?
Да вот, супруга померла.
Эх, мне удача привалила!
Ее дождался я насилу.
Убийца!
Прекратите брань.
Свалилась ваша дочь в лохань.
Да что ты мелешь? Что такое?
Молю у бога одного я —
Чтобы проклятая жена
Низверглась в ад и сатана
Там подцепил ее на вилы.
Но что причиной смерти было?
Вокруг лохани очень склизко,
Жена нагнулась слишком низко —
Нечистый, что ль, ее пихнул?
Тону! На помощь! Караул!
Нет больше сил! Держусь едва я!
Скорей! Она еще живая!
Ей-богу, мешкать нам не след.
Такого в нашем списке нет
Негодный, это не ответ.
Спаси, злодей!
Упрямый скот,
Да ведь она сейчас помрет!
Помрет — и ладно. Не могу
Я быть вам дольше за слугу.
Спаси меня!
Э нет, мой свет:
Такого в нашем списке нет.
Да вытащи ее оттуда!
Скорей, иначе будет худо.
И не подумаю, покуда
Вы не заверите меня
В том, что с сегодняшнего дня
Я буду в доме господином.
Клянусь в том господом единым.
Скорее руку, муженек!
А список?
Это мне урок.
Все буду делать, все, одна я,
Тебя ничем не затрудняя, —
Ну, разве вызовешься сам.
Сейчас тебе я руку дам,
Но поклянись Христовым телом,
Что ты своим займешься делом
И дашь мне наконец покой.
Клянусь чем хочешь, дорогой!
Клянусь! Была я не права.
Отныне я в семье глава.
Жена, тебя спасу сейчас я.
Когда в семействе нет согласья,
То всем вокруг беда одна.
А если глупая жена
Слугой захочет сделать мужа,
То ей же первой будет хуже,
Коль муж попался не дурак.
Да, я наказана, а как —
Вы все сейчас видали сами.
Меняюсь с мужем я местами.
Трудиться буду без обману,
Сама слугой супругу стану,
Какою быть должна жена.
Да, образумилась она,
И заживу я без забот.
И без забот и без хлопот.
Забудь же выходки мои.
Отныне ты глава семьи.
Живи в почете и покое.
Наступит мир у нас с женою,
И станет все как у людей.
По неразумности своей
С женой вступая в перебранку,
Все вывернул я наизнанку.
Смеялась надо мной жена —
Теперь осмеяна она.
Я вновь хозяин, муж, отец.
Прощайте, зрители! Конец.
Женин, ничейный сын[115]
Мать.
Я не нарадуюсь на сына,
И, право, счастлива вполне.
Завидна впрямь моя судьбина —
Я не нарадуюсь на сына!
Он благонравен — вот причина,
Что он всего милее мне.
Я не нарадуюсь на сына,
И, право, счастлива вполне.
Хо-хо!
Нет, до чего ж дубина!
Не знает, как себя вести.
Да ладно, не кричите только.
Что вы дадите мне и сколько,
Коль буду вежливость блюсти?
Я дам тебе все, что имею.
Неужто?
Лгать я не умею.
Хо-хо!
Учу, а все не впрок.
Иными изъяснись словами,
Женин, родимый мой сынок!
Я лучше повторю за вами.
Скажи как хочешь.
И скажу.
Я знаю все, как погляжу.
Будь поскромней, Женин!
Проклятье!
Забыл, о чем хотел сказать я...
Да ты на дурачка похож
И век невежей проживешь.
Чтоб получить к добру влеченье,
Ты поступай, сынок, в ученье
И там науку перейми
Учтиво говорить с людьми.
Тогда к отцу, к мессиру Жану
Ходить я с той недели стану.
Да что за бредни, наконец!
Тебе священник — не отец.
Ей-богу, славная забава!
Эх, матушка, стыдитесь, право!
Да кто же был моим отцом?
И знать не знаю я о том.
Дела! Поистине чудесно —
Кто мой отец, вам неизвестно.
Кому и знать!
Ну что пристал?
Кто он — не ведаю. Слыхал?
Со мной вам скрытничать негоже.
Кто он? Священник? Дай-то боже!
Ты дурень.
Может быть, и так.
Не зря ж меня зовут «дурак».
Но кто же был в постели с вами?
Иль вы меня зачали сами?
Я недоделан, как бог свят,
Коль вами без отца зачат.
Как мне понять намеки ваши?
Я что ж, дитя одной мамаши?
Женин, я все тебе скажу.
Вот как-то раз одна лежу
В ночной рубашке на постели
И думаю, что в самом деле
Одна я, в доме — никого...
Так я зачался ни с чего?
Не знаю, но со мной в постели,
Что б ни болтал ты, пустомеля,
Лежали кофта и жакет.
Тут виноватых больше нет.
Таких чудес не видел свет!
Выходит, мой отец — жакет?
Поверить трудно в это чудо.
Таких чудес не видел свет!
И кто поверит в этот бред,
Еще не слыханный покуда?
Таких чудес не видел свет!
Выходит, мой отец — жакет?
Тебе браниться проку нет:
Мое ты чадо, без сомненья.
Чей сын я — выше разуменья.
Отец мой, видно, — шерсти клок.
Не огорчай меня, сынок,
И верь, что б там ни говорили,
Ты — сын мой.
Вы жакет сносили,
Но тесто все-таки месили!
С кем были вы в тот самый час,
Как понесли меня?
С жакетом.
Так он и есть, по всем приметам,
Отец мой, коль послушать вас.
Не он, могу поклясться в этом!
А я клянусь, он был жакетом
Иль кофтой — враз не разберешь.
Я на кого из них похож?
Ведь вы их, матушка, видали —
И, времени не тратя дале,
Хочу узнать я наконец,
Был бел иль красен мой отец.
Не их ты сын, ну право слово!
Ну, значит, сын кого другого,
Но кто он — ведает лишь бог.
Священник быть отцом не мог —
Об этом вы сказали сами;
Потом мы столковались с вами,
Что не отец мне ни жакет,
Ни кофта ваша; так иль нет?
Что я, дурак? Все мне скажите,
Кто с вами был — не потаите.
Боюсь, что рядышком с дружком
Тогда лежали вы тишком,
И, коль жакет не знался с вами,
Все ж не пустыми рукавами
Был стан ваш нежно оплетен,
Покуда вы вкушали сон.
Да у тебя с рассудком худо!
Какие рукава? Откуда?
На мне лежала сверх всего
Одежда, боле ничего.
Хо-хо! С шулятами одежда!
На вас, учитель, вся надежда.
Ну, bona dies! Добрый день!
Священник.
Храни тебя господь! Надень,
Мой мальчик, шляпу.
Ну уж ладно.
Без шапки тут и впрямь прохладно
Ты честен родом и вполне
Достоин в шляпе быть при мне[116].
Я и стараюсь чести ради.
Урок я вытвердил не глядя.
Ну как тебя не похвалить!
О чем же ты хотел спросить?
О боже, ну у вас и штука!
Да вам ее не спрятать! Ну-ка?
Ах нет, не тронь!
Укусит, что ль?
А зубы у нее отколь?
Ну что за редкостный ребенок!
Да что ты скачешь, постреленок?
Ух, высоченный дом у вас!
А ну как рухнет он сейчас?
Пропал я, с нами крестна сила!
Тебя бы, милый, задавило.
А я под вас подлезу враз,
И дом обрушится на вас.
Скажи мне сразу, сделай милость,
Зачем пришел ты? Что случилось?
Не знаю сам, с чего начать.
Сказала мне дуреха мать:
Нет у меня отца в помине.
Кто ж будет печься о Женине?
Я и решил, покинув дом,
Разжиться хоть каким отцом.
Что б матушка ни говорила,
Клянусь, мой друг, ты — сын мой милый;
И коль тебя я сотворил,
И я счастлив, и ты мне мил.
Позвольте, я вас расцелую!
Отца нашел я! Аллилуя!
Так вот кем порожден был я,
О чем не знает мать моя!
Я более не сын жакета,
Отныне достоверно это.
Что за чернильница, творец!
Отдайте мне ее, отец!
Вот мой отец! Он, право слово!
Лишь он — и не хочу иного.
Бери, сыночек, как не дать!
Да выучись скорей писать.
Признайтесь наконец, мамаша,
Что знаете, кто мой папаша.
О господи, я вся в огне.
Сказать такое обо мне!
Что?
То, что слышать мне обидно.
Как он осмелился бесстыдно
Тебе рассказывать о том,
Что я блудила с ним, попом?
Нет, я не примирюсь с наветом.
Еще раскается он в этом.
Уж коль меня он осрамил,
Так станет свет ему не мил
Хотя бы грош из состраданья
Он дал тебе на пропитанье?
Нет, право, легче умереть,
Чем этакий позор терпеть!
Не вздумай повторять мне сказки,
Что он — отец. Дождешься таски!
А я вам жизнью, не шутя,
Клянусь, что он — мое дитя,
И пусть, коль согрешил я ложью,
Меня постигнет кара божья.
Теперь, папаша, будет так:
От вас я боле — ни на шаг.
Женин, напутал ты немного.
Он не отец тебе, ей-богу!
Не он? А как папашу звать?
Я враз пойду его искать.
Поверь, мое ты порожденье.
Ужель тут могут быть сомненья?
А вы спросите у нее.
Она вам скажет: все вранье!
Столь крепки были сна объятья,
Что проспала она зачатье
И вас приметить не могла.
Но все же с кем она спала?
Совсем запутался я, боже!
Как быть? Священник прав, похоже.
Не верь чернейшей из клевет!
Тебе совсем не к чести, нет,
Перед людьми прослыть за сына
Вот этакого господина.
Когда бы лез он в кумовья —
Еще бы согласилась я.
Хорошенькая тут потеха!
А мне, признаться, не до смеха.
Я должен знать, кто из мужчин
Был мой отец и чей я сын,
И вы оставьте ложь пустую,
Не то его отцом сочту я.
А я клянусь, что так и есть!
Велит ей отпираться честь.
Не верь ей: лжет она лукаво.
Я отковал тебя на славу!
От смеха лопну наконец!
Он отковал! Вы что, кузнец?
Так ставьте лошадям подковы —
Есть прок от ремесла такого.
Нет, вам не сын отныне я.
Других ищите в сыновья!
Женин, я с этим не согласен.
Не слушай матушкиных басен!
Кому и знать-то, как не мне?
Не верь, сыночек, болтовне!
Уж лучше к колдуну пойду я:
Авось он разберет, колдуя,
Кто мне отец и кто мне мать.
Вам любо ль, матушка, узнать,
Кто с вами был в одной постели
Когда вы ото сна сомлели?
Меня он не касался, нет!
Не верь в злокозненный навет.
Не он зачал тебя! А все же
И мне б узнать хотелось тоже,
Откуда у меня сынок.
Им не б хотелось, видит бог!
И я того хочу нелживо.
Беги, Женин, сыночек, живо,
Веди гадальщика сюда.
Ну что ж, пойду, и пусть тогда
Он разберет, как было дело
Гадальщик.
Эй, люди добрые, назад,
Когда вам жизнь не надоела!
Ишь, злая тварь, глаза горят.
Прочь, люди добрые! Назад!
Знать, изрыгнул ее сам ад.
Беда! Зверюга ошалела.
Эй, люди добрые, назад,
Когда вам жизнь не надоела!
Ух! Как бы вас она не съела!
Ну что? Вы видите ее?
Как у нее трясется тело!
Глаза — что угли, хвост — копье.
Повадкой всей она отвратна.
Отправить, что ль, ее обратно?..
Пора открыть вам, господа,
Что привело меня сюда.
Для вас достал не без труда
Я чудодейственное зелье
И, движим благородной целью,
Готов целить любой недуг.
Не умолчу, каких наук
Я и знаток и почитатель.
Коль женщине не шлет создатель
Ребенка — право, не беда:
Найдутся у меня всегда
Разгорячительные мази —
Любой Марго или Томасе
Они придутся по нутру.
А коль я спину ей натру
Целебным маслом — в ту же ночку
Она зачнет сынка иль дочку.
Без ложной скромности скажу,
Что по моче я ворожу.
Хвала людей тому порукой,
Сколь славлюсь я своей наукой.
Клянусь, что это он и есть,
Кого я послан был привесть.
Людей ученей не бывало.
Ах, сударь, мать меня послала
За вами — и не без причин:
Узнать нам надо, чей я сын.
Ах, друг мой, я вас заверяю,
Что вы — сын вашего отца.
Я, сударь, сам об этом знаю;
Но не духовного ль лица
Я отпрыск?
Очень вероятно.
Но, дабы не судить превратно,
Подайте мне свою мочу —
По ней отца я различу.
Как говорит мне ваша мина,
Весьма похожи вы на сына.
Ах, сударь, времечко не ждет,
Час поздний, мать меня прибьет.
Нам поспешить, ей-богу, надо,
А уж она вам будет рада.
Совсем пропал сыночек мой.
Когда ж вернется он домой?
Еще как дело обернется —
Быть может, он и не вернется.
Мамаша смотрит из окна.
Знать, заждалась уже она.
Ну наконец! Едва плетутся!
Тебе давно пора б вернуться.
Глядите, матушка, привел.
Скорее денежки на стол!
Дай бог вам счастья и удачи!
Он сам послал вас, не иначе.
Пошли вам небо всяких благ!
Дай бог вам счастья и удачи!
Ваш случай для меня пустяк:
В делах подобных я мастак.
Дай бог вам счастья и удачи!
Он сам послал вас, не иначе.
Священник наш попал впросак:
Вообразил себе, чудак,
Что сын его вот этот малый.
Смутит ребенка он, пожалуй.
Откройте, сударь, правду нам,
Не то придется худо вам.
Когда отец не он, то кто же?
Клянусь, они весьма похожи.
Ой, матушка, я весь дрожу:
Он мой отец, как погляжу.
К чему мне, сударь, эти вздоры?
Не он отец, и кончим споры!
Нет, я клянусь!
Я не дурак.
Мамаша — лгунья, не иначе.
Ну, чей еще я сын? Собачий?
Дойдет, глядишь, и до собак!
Он мой, клянусь!
Вестимо так:
Он дал чернильницу в подарок.
Дабы свет истины стал ярок
И озарил нас, вы должны
Немедля расстегнуть штаны
И помочиться в эту плошку.
Зачем?
Дабы, не впав в оплошку,
Определить, чей вы сынок.
Подержит матушка горшок,
А я туда налью покуда.
Все в воле божьей, но не худо,
Чтоб это был отец наш Жан!
При всех мочиться! Вот чурбан!
Здесь люди. Как тебе не стыдно!
А людям это не обидно —
Красив мой крантик, видит бог!
Не полон ли уже горшок?
А горяча моча, ей-богу!
Я сам себе ошпарил ногу.
Повыше плошку, говорят,
Не то забрызгаю наряд.
Так, что ли?
Эх, обсикал платье!
Итак, могу теперь сказать я,
Что, сколько в плошку ни гляжу,
Все истины не нахожу.
Урина не имеет цвета,
И, следовательно, мать — вот эта.
Но кто отец — не вижу, нет.
Ох, страшно — только б не жакет.
Как хочет мать, боясь огласки.
Жакет? Рассказывайте сказки!
Но чтоб увериться вполне,
Что твой отец известен мне,
Исследовав твою урину
Светлей стекла, я не премину
Заметить, что твоим отцом
Мог быть священник; только в том
Не поручусь: в моче есть признак,
Но он мелькает, словно призрак, —
Понять возможно так и сяк.
Прошу вас, нагадайте так,
Чтоб наш кюре был мой родитель.
Да замолчишь ли ты, мучитель?
Ах, сударь, я молчать готов,
Держитесь только ваших слов!
Ведь вы отцом его признали.
Как знать! Раз вы мне помешали,
Возьму да и скажу — не он.
Молю вас, господин Тиньон[117],
По чести дело рассудите.
А коли так, то замолчите:
Вы перебили мысли нить.
Он сын его; им может быть;
Покуда это неизвестно,
Но, коль судить о деле честно,
Мне кажется — ему он сын.
К тому ж есть верный знак один:
За ним он ходит неотлучно,
А с матерью мальчишке скучно,
И заключить я не боюсь
Omnibus evidentibus[118],
Что он — дитя мессира Жана,
В чем, заверяю, нет обмана.
А мать его — ему не мать.
Не мать? Ну, это как сказать!
Святым клянусь я Иоанном,
Вы лжете и хотите зла нам.
Вам только по моче гадать,
И я по шее наподдать
За эти речи вам готова.
Довольно. Более ни слова.
Случайно я ошибся здесь.
Да, вижу я, ваш облик весь
Имеет общее с Женином.
Он — мой?
Не буду вашим сыном!
Я правды ждал, а это ложь:
На вас я вовсе не похож.
Люблю я лишь мессира Жана.
Он мой отец, тут нет обмана,
И больше мне не стройте рож.
Вас рассудить я должен все ж.
Я по моче гадать не буду,
Не то собьюсь и все забуду.
Чтоб спорить не было причин,
Пусть он ничей не будет сын.
Вот Соломоново решенье[119]!
Поскольку отрицает мать,
Что сын кюре он по рожденью,
А сам Женин не хочет знать
Свою же собственную мать,
То и выходит, без сомненья,
Что вовсе нету ни отца,
Ни матери у сорванца.
Нет никого, кроме жакета,
Что был бог весть какого цвета.
Но, не познав мужчины, мать
Женина не могла зачать.
Итак, кто породил Женина?
Не женщина и не мужчина.
Ну, я дождался именин!
Ничейный сын ты, друг Женин.
Коль понял я сужденья ваши,
Женин — не сын своей мамаши,
Не сын папаши своего.
Итак, не сын я никого!
Коль папы с мамой не имею,
Женином боле быть не смею!
Кто ж я — Жанно, коль не Женин?
Нет, я Женин, ничейный сын!
И по какой узнать примете,
Есть я иль нет меня на свете?
Кто я? Христос? Иль божья мать?
Нет-нет, они в раю. Как знать,
Не черт ли я? Смотрите сами —
Не черт, поскольку не с рогами.
Кто я такой — мне невдомек.
Но все ж не зверь я, видит бог!
И если глянуть беспристрастно,
Я — как все люди, это ясно.
В итоге заключаю я:
Я есть, но как бы нет меня.
Кто я? Святой Фома? Едва ли —
Меня не канонизовали.
Я жив. А жизнь, скажите, чья?
Кто это: я или не я?
Нет, поклянусь вам, право слово,
Что не похож я на святого,
Иначе, уверяю вас,
Меня писал бы богомаз
И звался б я в недобрый час
Святым Никто, а не Женином!
Когда б я был собачьим сыном,
Коровьим или лошадиным,
Уж тем счастливей был бы я,
Что знал бы, где моя семья.
Итак — клин вышибают клином:
Раз я ничей, я стану сыном
Тому, кто мне поболе даст.
Я хоть не немец, а зубаст.
Коль продавать, так подороже!
И многие со мною схожи.
На этом кончается фарс о Женине, ничейном сыне для четырех действующих лиц. Заново издан в Лионе в доме блаженной памяти Барнабе Шоссара, что у церкви богоматери Конфорской, заступницы нашей.
Трое волокит у распятья[120]
Мартен (первый волокита, поет).
Я от любви устал томиться
И жажду избавленья.
Коль невозможно исцелиться,
Уж лучше с жизнью распроститься,
Не медля ни мгновенья.
Я жду с красавицей свиданья
В условном месте в час ночной.
Меня томит одно желанье,
Я отдал сердце ей одной.
Сдержать я должен обещанье,
Что дал прелестнице моей.
Коль опоздаю на свиданье,
Последний будуротозей.
Кто от возлюбленной своей
Сумел взаимности добиться,
Тот волен петь, как соловей,
И беззаботно веселиться.
Казну и честь теряет тот,
Кто эту дурь в башку вобьет:
Негоже доверять красотке.
Смотря какой.
Охота глотки
Вам попусту обоим драть!
Нет, право, по такой погодке
Не грех с красоткой погулять.
А ты ее нам показать
Хоть издали не согласишься?
Напрасно, братец, ты ловчишься —
Не нужно мне твоих смотрин.
А почему?
Я с ней один
Управлюсь, без чужой подмоги.
Прощайте.
Ишь какой он строгий!
Ну что ж, найдем подход другой.
А ты куда?
Не век с тобой
Нам языками тут молоть.
Мне, разрази меня господь,
Пора бежать к моей плутовке.
Дама (у себя).
Какие только в ход уловки
Не пустит ветреник иной,
Чтоб переспать с чужой женой!
Иному это удается,
Другой же с носом остается —
Кто на какую нападет.
Мартен Дошел я до ее ворот.
Нет слов, прекрасна эта дама,
Но бессердечна и упряма.
Ну, будь что будет, постучу.
Я ото всей души хочу,
Уж коли подвернулся случай,
И здравия вам пожелать
И всякого благополучья.
Надеюсь, что меня прогнать
Вы не прикажете с порога?
Да нет, входите, ради бога.
Каким вас ветром занесло?
Ах, знали б вы, как тяжело
Душе любовное томленье!
Я ниспослать мне избавленье
Давно и тщетно вас молю:
Я больше жизни вас люблю!
Я говорил вам много раз,
Что не могу дышать без вас.
Навек я отдан вам во власть,
И так меня терзает страсть,
Как никого на белом свете.
Ах, слышали мы басни эти
Про вашу страсть — ужель она
И в самом деле так сильна?
Увы, я сломлен ею, скручен
И столь безжалостно измучен,
Что если вы наедине
Помочь не согласитесь мне,
То от нее умру я вскоре.
Подумаешь, какое горе!
Вы все горазды притворяться,
А если толком разобраться,
Все это — блажь и ерунда.
Есть продувные господа,
Что требуют любви от вас
Лишь ради их прекрасных глаз.
Я не таков. Мой кошелек
Отныне ваш.
Неплох намек!
Я уступаю вам без спору,
Но только нужно час, и пору,
И место выбрать половчей,
Чтоб не приметил глаз ничей,
Что мы встречались.
Почему же?
Вы о моем забыли муже:
Коль он застанет нас вдвоем,
Мы по-другому запоем —
Уж он вам ребра перечтет!
Сочтите лучше деньги: вот
Вам первый от меня задаток —
Дукатов[121] золотых десяток.
Плачу из своего кармана,
Но чур, чтоб не было обмана!
Сей дар отвергнуть было б странно,
Благодарю вас. Видит бог,
Я не способна на подвох.
Но повторяю, милый мой:
Не вздумайте ко мне домой
Без приглашения явиться.
Да почему ж?
Коль разъярится,
Узнав об этом, мой супруг,
Из вас он мигом выбьет дух.
Поверьте, с ним шутить негоже.
От слов таких — мороз по коже...
Но где ж нам встретиться и как?
Условимся давайте так:
Не медля больше здесь ни часу,
Поповскую сыщите рясу,
Ее напяльте — и узнать
Тогда в обличье этом новом
Не сможет вас родная мать.
Идет!
К тому же Часословом
Вам было б запастись не грех,
Чтоб лучше одурачить всех.
Окончив переодеванье,
Идите смело на свиданье
К распятью, что неподалеку,
Да не опаздывайте к сроку.
А я клянусь, мой милый, вам,
Что ровно в десять буду там,
Коль выйдет все благополучно.
Я буду ждать вас безотлучно,
Но только вы меня, мой свет,
Не обманите.
Что вы, нет!
Тебя, голубчик, поплясать я
Заставлю нынче у распятья:
Как ни аукай, ни ори —
Не дозовешься до зари.
Свалял, мой милый, дурака ты:
Ищи свищи свои дукаты!
Теперь их не вернешь обратно,
А мне — пустяк, да все приятно.
Мартен (у себя дома).
Скорей в сутану облачусь
И на свидание помчусь.
Раз, два — ну вот я и готов.
Да, не забыть бы Часослов!
Итак, судьбу вручаю богу
И отправляюсь в путь-дорогу,
От нетерпения дрожа.
Готье (появляется перед дамой).
Приветствую вас, госпожа,
Желаю счастья и здоровья!
Вам невдомек, зачем вас вновь я
Тревожу?
Нет, но я не прочь
О том узнать и вам помочь,
Коль надобна моя подмога.
Так выслушайте, ради бога:
Я болен, и лишь вы лекарство
От этой муки и мытарства
Могли бы приготовить мне,
Чтоб исцелился я вполне.
Ах, я давно уж болен вами,
И высказать ли мне словами,
Как эта боль терзает грудь?
Молю здоровье мне вернуть,
Иначе я сойду в могилу.
Ну, я тут ни при чем, мой милый!
Я вас в могилу не гоню.
Оставьте эту болтовню —
Вы привираете изрядно.
Не так-то уж я беспощадна,
Чтобы губить своих друзей!
И все же я умру, ей-ей,
Коль вы ко мне не снизойдете
И эту муку не уймете.
Я докучать не стал бы даром:
Не погнушайтесь скромным даром,
Что я вам ныне подношу
И от меня принять прошу
За снисхождение в награду.
Мне ничего от вас не надо.
Окончим разговор пустой.
Вот кошелек — и не пустой.
Вы убедитесь в этом, вынув
Десяток из него флоринов[122].
Иль ваш товар не по купцу?
Мне торговаться не к лицу:
За эту плату, так и быть,
Я вас согласна исцелить.
А чтоб какие злоключенья
Не оборвали курс леченья,
Вы нарядитесь-ка скелетом —
Вас опознать в обличье этом
Не сможет ни одна душа —
И отправляйтесь не спеша
К распятью, что неподалеку,
Но не опаздывайте к сроку:
Поверьте мне, что буду там
К одиннадцати я часам,
Коль обойдется без помех.
Ну что ж, попробовать не грех!
Я соглашаюсь нарядиться,
Не вздумайте лишь отступиться!
Чтоб мне на месте провалиться!
Туда приду я раньше вас.
Ну, сговорились, в добрый час!
Не нарушайте обещанья.
Не беспокойтесь, до свиданья.
(Одна.)
Едва сумела отвязаться!
Повадился ко мне таскаться
И под окном вздыхать всю ночь:
Мол, без меня ему невмочь.
Не помню, как его зовут, —
Кажись, Готье. А впрочем, тут
Не он один, а каждый плут
Сумел бы по ночной поре
Сойти за тезку из Камбре[123].
Господь, собою спасший мир,
Да ниспошлет вам благодать!
Да сохранит и вас, мессир,
Господь, собою спасший мир.
И да позволит вас обнять,
О несравненный мой кумир!
Ну, полно ерунду болтать —
Видали мы таких проныр!
Господь, собою спасший мир,
Да ниспошлет вам благодать!
Я вот что вам хочу сказать
Открыто, коротко и ясно:
Я мучим страстью так ужасно,
Что богу душу здесь отдам,
Коль от прекраснейшей из дам
Лекарства не смогу дождаться.
Да полноте вам завираться —
Наслышалась я слов таких!
Что ж, мой дорогой,
Я вынуждена согласиться.
Но чтобы встретиться со мной,
Вам нужно бы принарядиться.
А как?
Оденьтесь сатаной —
Не сыщешь лучшего наряда.
На кой мне черт все это надо?
А впрочем, ладно: вам видней.
Да цепь сыщите подлинней,
Чтоб, громыхая о каменья,
Повсюду волочились звенья
За вами на манер хвоста,
И у высокого креста,
Что врыт отсюда недалече,
В двенадцать ровно ждите встречи.
Я подоспею точно в срок.
Я буду там, свидетель бог,
Уж не извольте волноваться.
Вам не удастся оправдаться,
Коль мне придется долго ждать.
О пресвятая божья мать!
Мужи святые Петр и Павел!
Да чтоб я ждать себя заставил?
Вовек такому не бывать!
Я экипаж велю подать,
Чтобы меня он переправил
Туда, где вас я буду ждать.
Посмейте только опоздать!
Нет слов, веселые занятья
Их поджидают у распятья.
Уважила я волокит!
Готье.
Как будто подходящий вид:
Я выгляжу скелет скелетом,
Но жив и даже здрав при этом.
Теперь пора бежать т;уда.
Черт побери, вот это да!
Я думал, в этакой глуши
Не сыщется живой души,
А тут вдруг — нате вам — священник!
Эх, я не пожалел бы денег,
Чтоб выставить святошу вон:
Испортит всю обедню он.
Вот-вот должна явиться дама —
Тогда не оберешься срама.
Я ожидал, что пуст погост,
И вдруг все планы — псу под хвост!
Ой, кто это? Во весь свой рост
Из гроба поднялся скелет,
Встал на пути — проходу нет.
О господи на небеси,
От гибели меня спаси!
Ну и напасть — хоть голоси.
Да чтоб ты сдох, болтун проклятый!
Увы, пришла пора расплаты —
Всевышний покарал меня.
Мне больше не увидеть дня,
О смертном нужно думать часе.
Эй, убирайся восвояси!
Requiem eternam cunctis
Pro fidelibus defunctis[125].
Нет, не уходит! Боже правый,
И надо ж было для забавы
Мне выбрать место у креста,
Что кровью обагрен Христа!
За меру воздано мне мерой…
О господи, чумой, холерой,
Паршой, мокротою в груди
Сквернавца щедро награди!
Ишь, как псалмы свои по книжке
Бубнит, подлец, без передышки, —
Ну прямо сущий царь Давид[126].
Эх, к ногтю бы таких вот гнид!
Как тут обхаживать красотку,
Коль он во всю горланит глотку?
С досады хоть на стенку лезь...
Ну, вот я наконец и здесь.
Как обещал, без опозданья,
Пришел к распятью на свиданье
И жду прихода госпожи.
Сейчас, пожалуй, предложи
Мне хоть мешок, набитый златом,
Я отмахнулся бы — куда там!
Что мне в монете золотой
Перед минутой сладкой той,
Когда у этого распятья
Я милую приму в объятья?
Да что же станется со мной,
Коль ближе подойдет мертвец?
Проваливай же наконец!
Да что же станется со мной?
Уж не сбежать ли мне домой?
Проваливай, пока живой!
Да что же станется со мной,
Коль ближе подойдет мертвец?
От ужаса я сам не свой,
Так и трясутся все поджилки...
Как раз у этой вот развилки
Я должен даму поджидать.
О пресвятая божья мать,
Какой-то поп идет навстречу!
А вслед — час от часу не легче —
Шагает средь могил скелет!
О боже правый, что за бред?
От страха сердце так и бьется...
Мне смертью искупить придется
Мою пред господом вину.
А это кто же? Ну и ну!
Никак, я вижу сатану?
Он по мою явился душу,
Но пред нечистым я не струшу:
Asperges et collocavit,
Memento, Domine David,
Quare fremuerunt gentes.
Salve, Regina, gementes[127].
Спаси, сладчайший Иисусе,
Меня от адской этой гнуси!
Dyaletica sanctorum,
Communionem francorum.
Изыди, враг, рассыпься, сгинь,
Исчезни с глаз долой, аминь!
Ну, исполняй же мой приказ!
Benedicamus gratias![128]
Увы! Теперь я вижу, грешный,
Что буду ввергнут в ад кромешный
Владыкой бесов сатаной.
Уже явился он за мной,
Того гляди, свернет мне шею.
Улепетнуть я не успею:
Забыл, где выход здесь, где вход.
Меня прошиб холодный пот...
Мертвец меж тем чего-то ждет
И просит с миною печальной.
Уж не молитвы ль поминальной?
О скорбный остов без телес,
Хоть я и занят позарез,
Но пять минут, уж так и быть,
Тебе согласен уделить.
Прочту разочек «Отче наш»,
Но уж и ты меня уважь:
Впредь не кажись на белый свет —
Сюда дороги мертвым нет.
Pater noster qui es in celis,
Libera me de mortuis[129].
А те, которые почили,
Пускай лежат себе в могиле.
Libera a malo! Amen![130]
Erubescant verumtamen
In mulieribus ventris[131].
Я поплатился за каприз
Пустой и сумасбродной дуры:
В аду сдерут с меня три шкуры!
Все беды в мире от бабья.
О матерь божья, грешен я,
Regina celi letare![132]
Такую мне свинью quare[133]
Ты, дух нечистый, подложил?
Я от испуга еле жив,
И дрожь в коленях не унять...
Имей монет я сотен пять,
Все выложил бы, право слово,
Чтоб дома оказаться снова!
Да только нет туда пути!
Придется, видно, подойти
К тому священнику с повинной,
Чтоб исповедью пред кончиной
Спастись от адского огня,
Снимите груз грехов с меня.
Прочь, прочь отсюда, окаянный,
Вернись в могилу, гость незваный,
Я не тревожил твой покой.
Поверьте, я еще живой
И жду, чтоб вы мне пособили...
Ты лжешь, твой прах давно в могиле,
И в адской тьме душа твоя.
Что делать, бабы погубили!
Я все скажу вам не тая.
Ты лжешь, твой прах давно в могиле,
И в адской тьме душа твоя.
Но за тебя согласен я
Усердно помолиться богу.
Пошли мне, господи, подмогу,
Чтоб мертвеца спровадить в гроб.
Хоть не монах я и не поп,
Придай моей молитве силу,
Чтоб загнала его в могилу.
Miserere cicatrices[134].
Ну, мертвецы, теперь держитесь!
Letamini et cantate
Beati quorum laudate
Inimicos dominibus
Fructibus et in nocibus
De profundis vigilia
Qui facis mirabilia,
И много разного вреда,
В могилу скройся навсегда
И больше не мешай живым!
Коль этот черт крюком своим
Меня огреет по плечу,
То прямо в ад я полечу.
Сидеть мне в адской мышеловке
По милости моей плутовки,
Коль как-нибудь не извернусь.
Я за попа сейчас примусь:
Попам с чертями не ужиться.
Эй, отче, в гроб пора ложиться
А ну, молись, да не тяни!
Сперва попробуй догони!
Свой пыл, клянусь господним телом,
Не словом докажи, а делом.
Сейчас рогами наподдам!
А Часословом по рогам
Не хочешь получить, лукавый?
Я на тебя найду управу:
Брысь в ад, треклятый сатана!
Увы, гнетет меня вина.
Ужель умру без покаянья?
Твои пустые причитанья
Измучили меня вконец.
Не приставай ко мне, мертвец!
Да сжальтесь же, святой отец!
Ведь я живой еще, поверьте,
Хоть чую приближенье смерти.
Я объясняться буду кратко
И в две минуты без остатка
Вам выложу свои грехи.
Да не болтай ты чепухи,
Ни в жизнь я не поверю в это:
Ты к нам с того явился света.
Проваливай туда навек.
Ты — призрак.
Нет, я человек,
Такой же, как и вы, к примеру.
Ну хватит: ври, да помни меру,
И так наговорились всласть.
Попробую тебя заклясть:
Я серебром клянусь, и златом,
И сатаной клянусь рогатым,
Клянусь плененьем вавилонским[135],
А также Годфридом Бульонским[136],
Клянусь Бертраном Дюгекленом[137]
И Завулоновым коленом[138],
Клянусь я вечной мукой адской,
И болтовней твоей дурацкой,
Ave salus dominus pars:
Коль ты не кончишь этот фарс,
Наказан будешь мною строго!
Да выслушайте, ради бога:
Ведь я не мертвый, вот вам крест!
Меня раскаяние ест,
Я выложу вам все по чести...
Катись ты в пекло с ним вот вместе;
Я, так и быть, за упокой
Молебен отслужу.
Такой
Мне милости еще не надо —
Ведь я не выходец из ада.
В который раз вам говорят:
Напялил этот я наряд
И выгляжу скелет скелетом,
Чтоб в мерзостном обличье этом
Никто не мог меня узнать.
Тогда извольте маску снять,
Чтоб собственными я глазами
В том убедился.
Но меж нами
Пускай останется секрет.
Даю молчания обет:
Клянусь, я буду нем как рыба
Иль как могила.
Вот спасибо!
Доверьтесь мне без страха, ибо
Я чужд житейской суете —
Не то что мой дружок Готье,
Болтун, каких немного в мире.
Все ж поклянитесь на псалтыре —
Я вам довериться боюсь.
Святым писанием клянусь:
Вовеки никому ни звука!
Бог — вашей честности порука.
Смотрите ж — разве я мертвец?
Да отвечайте наконец!
Чего уставились, как бука?
Вот это новость! Вот так штука!
Готье, дружище, как я рад!
К чему весь этот маскарад?
Скажи мне правду, бога ради.
Да ведь и ты в чужом наряде —
Отцу родному не узнать.
Давно ль изволил сан принять?
Вчера был бойким кавалером,
А нынче в одеянье сером
Решил пожаловать сюда?
Черт побери, вот это да!
Мертвец-то ожил! Вот мошенник!
О чем с ним шепчется священник?
А ну-ка, подойду к монаху,
Но, чтоб не умер он от страху,
Личину с головы сниму.
И что здесь надобно ему?
Он к нам подходит, вот проклятье!
Храни вас бог! Могу ль узнать я,
Чем заняты вы тут вдвоем?
Да это ж мой дружок Гильом!
С чего ты вырядился бесом?
Я б сам послушал с интересом,
С какою целью в поздний час
Одет попом один из вас,
Другой — в обличий скелета?
Друг другу рассказать про это
Настала, думаю, пора.
Расскажем — с плеч долой гора,
Да вот беда — боюсь огласки.
Выкладывайте без опаски:
Я обо всем клянусь молчать.
И на моих устах печать —
Я не смогу проговориться.
Коль выболтаю хоть крупицу,
Последним буду подлецом!
Пред божьим я клянусь лицом,
Что ни полслова не сболтну.
Позвольте, первым я начну.
Беды бы не случилось, кабы
Я не плясал под дудку бабы —
Она одна всему виной.
Вот так же вышло и со мной.
Черт побери, да и со мной:
Мы все обмануты одной!
Зальемся песней озорной
Все трое в честь ее одной!
Пред бабой черт, мертвец и поп —
Дурак, раззява, остолоп!
Попа живьем загонит в гроб.
Сыграет шутку с сатаной.
Скелет запляшет под луной —
И все из-за нее одной.
Пред бабой черт, мертвец и поп —
Дурак, раззява, остолоп!
Всегда уловку сыщет, чтоб
Оставить с носом волокит.
И не у нас одних отбит
К подобным шашням аппетит.
Теперь расстаться предстоит
Нам с вами, дорогие гости.
Мы перед вами на помосте
Валять устали дурака.
Вы ржали, взявшись за бока,
А вот над кем — себя спросите.
Неужто этаких событий
У вас не видано пока?
И все ж любому волоките
От пьесы польза велика.
Впредь не валяйте дурака:
Всему вредит избыток прыти,
А от оглядки нет вреда.
Советы наши помяните,
Чтоб с вами этаких событий
Не приключалось никогда.
Обуженная куртка[139]
Ришар.
Чего ты спозаранку взвился?
Небось еще не протрезвился,
Иль выдохлось в тебе вино?
Ты мастер говорить красно.
В тебе-то выдохлось оно?
Вчера ты крепко нализался,
Чуть под столом не оказался,
Двух слов связать никак не мог.
Ты ж сам меня завлек!
Молчок!
Раскинь-ка ты умом, приятель,
Теперь оправдываться кстати ль?
Признаюсь, коль на то пошло:
Меня ужасно пронесло —
Текло, как из дырявой плошки.
А я, не хуже драной кошки,
Мочиться бегал без конца
Всю ночь.
Хватили мы винца,
Веселая была попойка.
Во рту зловонная помойка,
Трещит с похмелья голова,
Я на ногах держусь едва,
Боюсь, в камин бы не свалиться.
Скорей бы нам опохмелиться
Со всей компанией честной.
Такая в брюхе резь — хоть вой,
Особенно вот в этом месте.
Как мокрым курам на насесте,
Сидеть без дела нам не след.
Для нас лекарства лучше нет,
Чтоб оклематься хоть чуток,
Чем доброго вина глоток.
А кто же в доле будет третьим?
Не скинуться ль нам снова с этим,
Как, бишь, его?
Колен Рено?
С ним столковаться мудрено —
Я гордецов не выношу.
Я думал о Тьерри Башу,
Да все не мог припомнить имя.
Об этом жутком нелюдиме?
Ну нет, его нам не поднять.
А почему?
Он будет спать
Теперь до самого полудня,
Колыша, словно гору студня,
Под одеялом свой живот.
Раз этот пентюх не встает,
Нам не гульнуть нашаромыжку.
И он хватил, должно быть, лишку:
Ведь он обычно, говорят,
Не дрыхнет сутками подряд,
А чуть заря — спешит умыться
И как-нибудь из дому смыться
Да поскорей в корчме засесть.
Ну, так ли это все — бог весть.
Сейчас-то хоть пали из пушки —
Он не поднимется с подушки.
Ты поглядел бы, как он спит —
Икает, кашляет, сопит,
Пыхтит и пукает спросонья.
Не в силах был такую вонь я
Терпеть.
Так он еще не встал?
Когда к нему я забежал,
Он все храпел без передышки.
Давай возьмем его под мышки,
Отволочем в питейный дом.
На стол положим и начнем
Пить прямо у него на пузе.
Что толку в этакой обузе —
Хватать, да волочить, да класть?
Уж коль потешиться — то всласть,
Чтоб долго помнил он потеху.
Послушай: то-то будет смеху,
Коль кто-нибудь ему соврет,
Что ночью треснул небосвод
От жуткой молнии и грома,
И двести тысяч из пролома
Свалилось ангелов к утру,
И что апостолу Петру
В господень плащ пришлось вцепиться,
Чтоб вместе с ними не свалиться,
И что толпа, невесть откуда,
Сбежалась поглазеть на чудо.
Бьюсь об заклад: наш дурачок
Туда со всех помчится ног.
И что с того? Ну, посмеется
Сам над собою — и вернется.
Тогда, чтоб лопнуть мне на месте,
Давай расскажем, что не двести,
А тысяч триста божьих слуг
На небесах явилось вдруг.
Они на туче сбились в кучу
И так перегрузили тучу,
Что вместе с нею, верь не верь,
Свалились вниз.
И что теперь
Пришлось беднягам лезть повыше —
На горы, звонницы и крыши,
Откуда ближе до небес:
Уж не один десяток влез
На колокольни и на шпили,
И обе башни Нотр-Дам[140]
Они до верха облепили.
Я душу дьяволу продам,
Коль не поверит он мгновенно,
Что до высот Мон-Валерьена[141]
Добралась ангельская рать...
А впрочем, коли врать, так врать:
Давай внушим ему всерьез,
Что над Парижем сам Христос
Служил сегодня утром мессу!
Ну, даже нашему балбесу
Поверить трудно в этот бред.
Глупей его на свете нет!
Вчера наплел ему я чуши,
А он так и развесил уши,
Поверил, будто в самом деле
Три камбалы на той неделе,
Кастрюли вздев взамен кирас,
Сражались против двух колбас,
И сам веселый Карнавал[142]
Призы героям раздавал.
А вот другая небылица:
Слепые вздумали учиться.
Кто стал менялой, кто портным,
Кто ювелиром, а иным
Вдруг захотелось поскорее
Определиться в брадобреи.
Есть оружейники-слепцы,
Есть живописцы, есть купцы,
И даже резчики печатей —
Не перечислить всех занятий...
Да ну?
А кое-кто без боли
Срезает старые мозоли
На зависть зрячему...
И все ж
Раскусит он такую ложь.
Вот если ты ему соврешь,
Что я теперь в парламент[143] вхож,
Но рад бы в монастырь укрыться,
Чтоб должностью не тяготиться,
То он помчится во всю прыть
Такой же чин себе просить.
Ну нет, в парламент вхож не всякий —
Не клюнет он на эти враки.
Тут нужен половчей обман.
Расспросим-ка, что наш болван
Видал во сне, а как узнаем,
Все сны немедля разгадаем.
Мол, так и так, наш бедный друг:
Они сулят тебе недуг,
Который, как мы знаем оба,
Вмиг доведет тебя до гроба,
Коль ты, раздевшись догола,
Не бросишь все свои дела
И в монастырь на покаянье
Не поспешишь. А одеянье
Мы сами за тобою вслед
Снесем в обитель.
Ну уж нет!
Какой нам в этом интерес-то?
Снесем тряпье в другое место,
И да поможет божья мать
Его нам в клочья разорвать,
Чтоб целой не осталось нитки...
Я, глядя на его убытки,
От смеха надорву живот.
А скажем, что ночной обход
На первом узком перекрестке
Забрал у нас его обноски
И стал делить их при луне.
Пусть откромсают ухо мне,
Коль он поверит этой песне.
Куда б нам было интересней
Дотла его обчистить дом
И заявить ему потом:
Вчера-де так ты нализался,
Что нынче мертвым показался,
И выморочного добра
Мы крохи продали с утра
Для предстоящей панихиды.
Да он от злобы и обиды
Решился тотчас бы ума!
Постой!
Придумал фокус я простой.
Но коль с умом за дело взяться,
Сам черт не сможет к нам придраться.
Все обойдется без заминки,
Вернее, чем твои поминки.
Ну-ну, рассказывай, я жду!
Сначала, значит, я войду
К балбесу в комнату украдкой,
К постели подберусь с оглядкой,
Чтоб не нарушить тишину,
И куртку у него стяну.
А после за одну минутку
Мы на три пальца эту куртку
Обузим ловко с двух сторон,
Чтоб швов не заприметил он,
И отнесем ее обратно.
Что с ней случилось — непонятно:
Хоть куртка вроде и цела —
С полой не сходится пола.
Напялит олух наш одёжу
И, вот увидишь, скорчит рожу,
От изумленья сам не свой:
Пола не сходится с полой.
Забьется сердце у бедняжки,
По телу побегут мурашки,
От страха перехватит дух:
Неужто за ночь он распух?
А мы ему поддакнем хором:
Мол, нынче выглядит он хворым,
Мол, никогда так не был плох
И к смерти близок...
Дай-то бог
Управиться нам с этим делом!
Дай бог!
Клянусь Христовым телом,
Что даже черту не суметь
Так ловко олуха поддеть!
Небось решит он, будто снедь
Или питье тому виной.
Коль в том уверен сам больной,
Не постоим мы за ценой,
Чтоб медики с серьезной миной
Взялись мудрить с его уриной.
Клянусь святой Екатериной,
Два франка нужно дать врачу,
Чтоб он исследовал мочу!
Боюсь, дороже обойдется,
Но франков пять у нас найдется —
Пусть забирают доктора
Все, что с тобою мы вчера
У дурня выиграли в кости.
И хоть подохни он от злости,
Ему придется, старина,
Вернуть нам денежки сполна.
Ну как, ты отыскал иголку?
Пока найду, ты втихомолку
К нему за курткой поспеши.
Клянусь спасением души,
Иду.
Потише к изголовью
Крадись.
Клянусь господней кровью,
Хоть дрыхнет он без задних ног,
Но я переступлю порог
Так, что и кошка не услышит.
Сперва послушай, как он дышит
И носом хлюпает во сне.
Все удалось на славу мне,
Теперь за дело.
Не проснулся?
Куда там! Если б я вернулся
И всю его одёжу сгреб,
Он и тогда б храпел взахлеб,
Как сытый боров у корыта.
Ну, с нами бог — все шито-крыто.
Я за иглу теперь примусь.
Орудуй посмелей, не трусь.
Кажись, не ризу шьешь для папы!
Учи ученого да лапы
Не суй в чужую кадь, дружок.
Коль он заметит мой стежок,
То все у нас пойдет насмарку.
А ты, черт побери, не каркай —
Не разберет он что к чему.
Чтоб сразу показать ему,
Что вспух он, словно пена в жбане,
Давай условимся заране,
Что, осенив себя крестом,
Застынешь ты с раскрытым ртом,
Когда он ввалится, понятно?
Болтлив ты, друг, невероятно.
Шей поскорее, не тяни.
Ты сам-то кроме болтовни
Какое в жизни знаешь дело?
Тут надо действовать умело
И все предвидеть наперед.
Когда он в комнату войдет,
Едва глаза продравши спьяну,
Напустим мы ему туману
И про болезнь его вдвоем
С три короба ему наврем,
Но, чур, вперед меня соваться
Не смей.
Такая мысль, признаться,
И мне пришла на ум как раз.
Ну, умник, надоумь-ка нас;
Что дальше делать?
Знать не знаю.
Тогда еще раз повторяю,
А ты молчи да разумей:
Пока я не начну, не смей
И думать о проделке этой...
Клянусь святой Елизаветой,
Вот это план!
Да что за план?
Клянусь я кровью крестных ран,
Не мне судить, но несомненно,
Что рассчитал ты все отменно.
Ну, можешь продолжать!
Итак,
Лишь он войдет...
Клянусь, не всяк
Оценит выдумку такую.
Да что я — с дураком толкую?
Ты выслушай меня сперва.
К чему тут лишние слова?
Давай без всякой канители
Поднимем олуха с постели
Да посмеемся.
За тобой
Я без раздумья ринусь в бой,
Ты только дверь оставь открытой.
Клянусь святою Маргаритой,
Хитро придумано, хитро!
Сто тысяч бесов мне в нутро,
Коль ты сумеешь отгадать,
Что я намерен предпринять.
Откуда знать тебе об этом?
Да над тобой с твоим секретом
Давно смеется целый свет.
Ах, целый свет! Хорош секрет!
Ну поделись же им со мною,
Коль знаешь.
Девой пресвятою
Клянусь: нам нечего делить.
Отсюда можно заключить,
Что ничего-то ты не знаешь.
Ты превосходно рассуждаешь,
Но все ж не вижу я причин,
Чтоб нам его из-под перин
Не вытащить без проволочки,
Как тащат яйца из-под квочки.
Ты прямо как пророк Наум —
Любого наведешь на ум.
Что ж, разным не в пример воронам
Я вырос ловким и смышленым
И памятью не обделен.
Не спорю, братец, ты умен,
Но все же помолчи немного
И выслушай во имя бога,
Что я сказать тебе хочу.
Ну говори, я помолчу,
Перебивать тебя не стану.
Итак, сперва, согласно плану,
Его нам с толку надо сбить,
Потом слегка потеребить,
Позлить... Нет, потерял я нить,
Не знаю, что и говорить —
С тобой запутается всякий.
Все верно. А дойдет до драки —
Его мы свяжем в пять минут.
Уйми ты свой словесный зуд,
Позволь мне с мыслями собраться
И объяснить хотя бы вкратце
Мой план с начала до конца.
Нам надо убедить глупца,
Что парни, в обществе которых
В застольных вольных разговорах
Он время коротал вчера,
Не дожили и до утра.
Повеселились — а в итоге
Им на кладбищенские дроги
Пришла ось до времени возлечь.
Чтоб сдохнуть мне, коль эту речь
Не примет олух близко к сердцу,
А я ему подсыплю перцу:
Мол, перед смертью два дружка
Распухли.
И наверняка
Его уложишь ты на месте:
Они ведь ужинали вместе
И пили с ним одно вино.
Шить кончил?
Кончил бы давно,
Когда б ты под руку не лез.
Держи.
Покуда спит балбес,
Я куртку отнесу обратно.
Иди на цыпочках.
Понятно.
Хоть у глупцов и крепок сон,
Я сам боюсь, что вскочет он,
Едва войду к нему украдкой.
А вдруг от страха лихорадкой
Он заболеет и умрет?
Ведь нас тогда на эшафот!
Ох, мнеуже заране жутко!
Заткнись! Все это — только шутка.
А вздумай умереть болван —
Мы поднесем ему стакан
И воскресим его в два счета.
Ну, это не твоя забота,
Ты лучше куртку отнеси.
О господи на небеси,
Теперь наш дурень спит сторожко,
Точь-в-точь как возле норки кошка,
Что видит и во сне мышей.
Его ты курткой до ушей
Успел прикрыть, как одеялом?
А что?
Беда мне с этим малым!
Ну, кто теперь к нему пойдет?
Теперь, наверно, твой черед.
Ступай ты первым, бога ради,
А мне позволь остаться сзади.
Тьерри, Тьерри, ты что, оглох?
Кто поднял тут переполох?
Я вольных не терплю замашек!
Да ты, видать, из поздних пташек —
Уж полдень на дворе давно.
Давно иль нет — мне все равно.
Один мне черт — денек иль ночка,
Коль голова гудит, как бочка.
О боже, что за чертовня!
А ну, взгляни-ка на меня:
Тебе, я вижу, вовсе худо.
С чего ты взял? Катись отсюда!
И без того башка болит...
О матерь божья, что за вид, —
Да на тебя и глянуть тяжко!
С чего ты занемог, бедняжка?
С похмелья...
Эк тебя расперло!
Пощупай-ка лицо и горло —
Ты распухаешь, как квашня.
Послушай, не дурачь меня.
Ей-богу, тут смешного мало.
Считай, Тьерри, что все пропало.
Моли о помощи творца
Иль жди сегодня же конца.
Вставай же, нечего лениться,
Да начинай скорей молиться —
С такою хворью грех шутить.
Оно конечно, покутить
Не удается без последствий,
И все ж особо тяжких бедствий
Я, видит бог, не жду теперь.
Ну, коль не хочешь — и не верь,
А спорить мне с тобой накладно.
Чему не верить? Впрочем, ладно:
Пойдем в харчевню мы втроем
Да по стаканчику хлебнем —
Все сразу снимет как рукою!
Да как ты с рожею такою
Пойдешь в харчевню, милый друг?
Ты распугаешь всех вокруг.
Твоя, клянусь спасеньем, рожа
Точь-в-точь на задницу похожа:
Толста, красна и широка.
Да не валяй ты дурака,
Все это чушь!
Пусть так, и все ж
Ты до среды не доживешь,
Коль снадобье не примешь сразу.
Да где ж я подцепил заразу?
А ты не шутишь?
Не шучу.
Вставай скорей, пошли к врачу.
Тут, братец, медлить не годится.
Тому уж лучше не родиться,
Кто вздумал бы шутить со мной!
А может, я и не больной?
Ведь ты небось меня морочишь
Да за спиной моей хохочешь...
С чего бы вдруг мне распухать?
О пресвятая божья мать,
Здесь никакого нет подвоха,
Ты весь распух!
Уймись, пройдоха,
Впустую вся твоя игра.
Ну, одеваться мне пора.
Постой, моя ли это куртка?
Так, значит, все это не шутка?
Так, значит, я и впрямь распух?
Ты был и раньше толстобрюх...
Уж не подагра ль здесь виною?
Клянусь, такой беды со мною
Не приключалось никогда.
Сходились полы без труда,
Свободно куртка надевалась,
Так что в запасе оставалось
Еще, пожалуй, фута два.
Так-так... А как там голова?
Небось гудит еще сильней?
Не знаю, что сказать, ей-ей...
Гудит, как после каждой пьянки...
Послушай, может, от водянки
Я так чудовищно распух?
О горе! Испустили дух
Вот от такого же недуга
Два наших самых лучших друга!
Помолимся за них скорей.
Да что ты мелешь, дуралей?
Какая страшная утрата!
Тот и другой мне был за брата.
Кто умер? Кто?
Анри Латрай,
Что лил спиртное через край
В луженое свое нутро,
И друг его, Клозье Перро,
Убрались оба quado celis[145].
Уж чем они вчера объелись
Иль опились — не нам судить,
Но в скорбный путь их проводить
С толпой друзей должны мы тоже.
О ужас! Милостивый боже!
Да как же так? Еще вчера
Мы с ними чуть не до утра
И пили и гуляли вволю...
Кто знает — счастье иль недолю
Готовит нам грядущий час?
Они навек ушли от нас...
Какое горе, боже правый!
Наверно, им еда с отравой
В харчевне подана была.
А может быть, их довела
До смерти черная хвороба?
Что спорить, коль скончались оба?
Ведь их из гроба не вернуть...
Какая жуть, какая жуть!
Я вспомнить не могу без дрожи
Страданий их на смертном ложе.
Клянусь, и камни б зарыдали,
Когда б такое увидали!
Ох, и помучились бедняги:
От ядовитой вздулись влаги
Тела и лица у больных,
Да так, что лопнули у них
Утробы...
Дева пресвятая,
Вот ужас!
А одна простая
Старушка, что при них сидела,
Неосторожно поглядела
На умиравших — и как раз
Ей угодила прямо в глаз
Струя из лопнувшего брюха,
И окривела та старуха,
В одном глазу утратив зренье.
Увы, теперь уж нет сомненья,
Что неспроста и я распух.
А не было ль у этих двух
Болячек, чирьев иль бубонов?
Нет, эта хворь, людей затронув,
Один лишь оставляет след,
И не сыскать иных примет.
Ты лучше на Тьерри взгляни —
Он вздулся так же, как они.
Вот верная тебе примета.
Теперь и сам я вижу это.
От смерти мне спасенья нет.
Небось подсунули в обед
Вам всем троим одну отраву.
Что ж, погуляли вы на славу,
Но вот что, милый друг Тьерри:
Не время ль, черт меня дери,
Тебе пред смертью причаститься?
А то ведь может так случиться,
Что без причастья ты умрешь.
Клянусь, любого бросит в дрожь,
Кто поглядит на эти муки:
Все вспухло — щеки, ноги, руки!
Что время даром провожать!
На дурня нужно поднажать,
Иначе все у нас сорвется.
А как он там?
Пока что мнется,
А ну, давай-ка, поднажми!
Да не кричи ты, черт возьми!
Ведь он же может догадаться.
Да чтоб мне в петле оказаться,
Коль он почует наш подвох.
Боясь, чтоб смерть его врасплох,
Как тех болванов не застала,
Он поломается сначала,
А после сам начнет просить.
Нельзя ль погромче говорить?
Какие уж теперь секреты,
Коль смерти верные приметы
Я чую в собственной груди?
Э, нет, приятель, погоди!
Хоть смерть близка, но ты же вроде
Пока еще не на отходе:
Язык тебе не изменил,
Ты ум и память сохранил.
Воспользуйся отсрочкой краткой
Перед смертельной лихорадкой...
Чтоб от грехов освободиться
И всей душою примириться
С творцом.
Коль смерть моя близка,
Сыщите мне духовника,
Хотя, признаюсь вам по чести,
Не вижу я ее предвестий —
Вот только весь от пота взмок.
Ему б сейчас хлебнуть глоток
Успокоительного зелья,
Не то он взбесится с похмелья
Иль от волнения умрет.
Итак, мы двинулись в поход:
Я за врачом ушел отсюда,
Ты — за попом; с Тьерри покуда
У нас окончен разговор.
Бежим! Летим во весь опор!
Еще быстрей! Прибавим шагу!
Надули ловко мы беднягу,
Попался в лапы к нам Тьерри.
И не уйдет, черт побери!
Коль примемся за дело рьяно,
Всю подноготную болвана
Сумеем выведать теперь.
Во время исповеди в дверь
К нему заглянем втихомолку.
Да что же ты услышишь в щелку?
Я действовать ловчей примусь,
И, вот увидишь, этот гусь
Потом стыда не оберется.
Как это так?
Ему придется
Все выложить тебе иль мне.
Тогда б я счастлив был вполне:
Ведь прежде только понаслышке
Мы знали про его делишки, —
А тут узнать из первых рук!
Все разузнаем, милый друг,
Вплоть до подробности последней
Еще сегодня пред обедней.
Но выслушай сперва мой сказ:
Сначала пусть один из нас,
Кто лучше для того годится,
Духовником перерядится,
А после в этом одеянье
У дурня примет покаянье,
Пониже голову склонив
И голос сильно изменив,
Чтоб не заметил он обмана, —
И мы узнаем от болвана
Все от начала до конца.
Клянусь я именем творца —
Ловчей не выдумать подвоха.
Подденем мы его неплохо!
Но только ты уж мне позволь
Пред ним исполнить эту роль.
Уж я под выговор бретонский,
Иль пуатвинский, иль гасконский
Подделаться сумею так,
Что моментально наш дурак
Поверит, будто в самом деле
Духовника к его постели
Ты пригласил. А хочешь, сам
Напяль сутану.
Что уж нам
Здесь торговаться — все едино.
Коль так, поповская личина
По мне придется в самый раз
Я наряжу тебя сейчас,
Тебе понравится обнова.
Неужто все уже готово?
Ты раздевайся здесь пока,
А я пойду из сундука
Достану все, что нужно.
Ладно.
Ну как, черт побери, нарядно?
В сутану облачись сперва.
Не лезут руки в рукава!
Минутку! Вот и все в порядке.
Теперь давай расправим складки
И стянем пояс посильней.
Втяни живот да выставь зад —
Всех баб затмишь в таком наряде!
Скажи, а мне остаться сзади
Иль за тобой войти к Тьерри?
Входи, но спрячься у двери,
Чтоб все услышать, да смотри
Не смейся, черт тебя дери, —
С тобой недолго осрамиться.
Эй, нам пора поторопиться,
Иди вперед.
Мы выйдем вместе,
Но ты признайся мне по чести:
Похож я на духовника?
Как тут не взяться за бока?
Ей-богу, братец, ты хорош:
Точь-в-точь на пугало похож —
Не рассмеяться невозможно.
Входи за мною осторожно,
Держись все время позади.
Да погоди ты, погоди,
Боюсь, не лопнуть бы от смеху!
Оставь ты глупую потеху,
И чтоб мне больше ни гугу!
И сам бы рад, да не могу,
Дай отдышусь.
Ну? Все, дружище?
Как гляну на твои ножищи,
Что под сутаною видны,
Так смех берет: они грязны,
Как будто ты не мыл их сроду.
Ты сам не моешься по году!
Ну, хватит языком молоть...
Молитесь, друг мой, и господь
Вознаградит вас за смиренье
И ниспошлет вам исцеленье.
Увы, от сходного недуга
Скончались оба ваших друга —
Я принял их последний вздох.
Ах, бог свидетель, так я плох,
Что исповедаться мне впору.
Искать духовную опору
Вам надлежит в страстях Христа,
А плоть грешна и нечиста —
Не думайте о бренном теле.
Ну, что вы мне сказать хотели?
Не знаю, в самом ли вы деле
Мне сможете теперь помочь.
Ведь я всю жизнь, и день и ночь,
Грешил всечасно, неустанно.
Коль без утайки и обмана
Вы мне поведаете вслух,
Что тяготит ваш скорбный дух,
Я отпущу вам прегрешенья.
Я не надеюсь на прощенье,
Я по уши в грехах погряз...
А кто-нибудь подслушать нас
Не может?
Нет, нас только двое.
Творил я с малых лет такое,
Что языком не описать...
Вам прежде не случалось знать
Тех двух парней, что перед вами
За мной смотрели?
Я друзьями
Своими почитаю их.
Ведь это же один из них
Вас пригласил ко мне, не так ли?
Ну да.
Покуда не иссякли
Надежды на исход иной,
Они тут нянчились со мной —
Ни дать ни взять родные братья.
Смотрите в угол на распятье
И продолжайте.
Ну, так вот,
Я вам клянусь, что не найдет
Никто на всем крещеном свете
Таких друзей, как парни эти.
Я им обязан несказанно:
Без них негаданно-нежданно
Дух испустил бы утром я,
Но эти верные друзья
Меня внезапно разбудили
И о беде предупредили.
А я-то преспокойно спал
И о болезни знать не знал!
Спанье могло мне выйти боком:
Я б так и умер ненароком,
Без покаяния, во сне.
И вот пора признаться мне,
Что в жутком свинстве, и распутстве,
И вероломстве, и паскудстве
Я перед ними виноват.
Я втерся, как последний гад,
В доверье к этим людям милым
И зла немало причинил им.
До вас дошел, наверно, слух,
Что был один из этих двух
На днях избит до полусмерти?
Дошел...
Он ни за что, поверьте,
Не заподозрил бы меня.
А я-то, дружбе изменя,
Подговорил троих пьянчужек,
Поставил им по паре кружек,
И на беднягу вчетвером
Мы навалились за углом
Да задали такого жару,
Что нелегко пришлось Ришару.
Влепили столько оплеух,
Что чуть не испустил он дух.
Добро еще — на мостовой
Лежал он, словно неживой,
А вздумал бы пошевелиться —
И вправду с жизнью мог проститься...
Короче, вздули, как собаку,
И, чтоб он помнил эту драку,
Расквасили в лепешку нос...
Ах, бедный мой Ришар Негос[148]!
Ведь он сегодня битый час
Духовника искал для вас.
Выходит, он не склонен к мести?
Отвечу, сударь, вам по чести:
Как я, будь на его я месте,
Мне б зла вовек он не простил
И, не замедлив, отомстил
За это страшное коварство,
Но, несмотря на все мытарства,
Не удалось ему никак
Узнать, кто поступил с ним так.
Вот и остались мы друзьями.
Да что за кошка между вами
Могла некстати проскочить?
Все вам открою, так и быть:
Не кошка здесь была виною,
А то, что я чужой женою
Давно и крепко увлечен.
И вдруг повадился к ней он
Едва не каждый день таскаться
И вместе с нею забавляться.
Ну как я это мог стерпеть?
И вот, чтобы не смел он впредь
И думать о чужой милашке,
Устроил взбучку я бедняжке —
Ведь он у нас не очень дюж.
А той жены законный муж
Об этих ваших шашнях знает?
Он мне, как брату, доверяет
И даже не подозревает,
Как перед ним я виноват.
Ах, знал бы он, что я за брат!
Есть у бедняги сыновья,
Но их отец — не он, а я.
Вот я и кончил покаянье,
Впредь не придется мне грешить.
Э, нет, мой друг, к чему спешить?
Не довершили мы дознанье.
Чтоб душу облегчить сполна,
Вы мне откройте имена
Всех, кто замешан в этом сраме,
И я клянусь, что между нами
Навек останется секрет.
Да нужно ль это?
Ваш ответ
Во всем поможет разобраться.
Коль так, тогда я рад стараться,
Ведь хитрость тут невелика.
Никто из уст духовника
Об этом не узнает деле.
Вы тех парней, что просидели
Как на иголках тут полдня,
Сходя с ума из-за меня,
Небось приметили?
Еще бы!
Уж так со мной носились оба,
Что не забыть мне их услуг!
Так вот, один из них — супруг
Той женщины, из-за которой
Другой поныне ходит хворый.
Не притаился ль он за шторой?
Пожалуй, встану-ка, взгляну.
А звать-то как?
Кого, жену?
Ну да.
Жену зовут Алисой.
Алисой? Ах я пентюх лысый!
Так-так... А мужа как зовут?
Ну поскорей — на пять минут
Мне нужно срочно вас оставить.
Могу охотно вам прибавить,
Что звать его Готье Фосрон[149].
Меня с постели поднял он,
Увидев, что со мной творится.
Тот, что горазд повеселиться
И выпить тоже не дурак?
Увы, воистину все так.
Да что же это? Бог свидетель,
Что этой дамы добродетель
Никто не отрицал при мне:
Всяк пел хвалу его жене.
Скажу вам с прямотой всегдашней:
Пять лет водил я с нею шашни,
С другими не гулял — увы...
Выходит, что дурной молвы
И ей не миновать?
Конечно.
Побудьте здесь, мне надо спешно
Оставить вас минут на пять.
Ну, что успел он разболтать?
Да поделись же новостями!
Боюсь, что добрыми вестями
Мы не потешимся с тобой.
Молчал он, что ли, как немой
Иль впрямь безгрешным оказался?
Зачем я только с ним связался!
Ведь мне признался этот гад,
Что я давно уже рогат,
Что он живет с моей женою!
Не может быть!
Передо мною
Он все грехи свои открыл.
А про меня он говорил?
Сказал, что он тебя избил.
Ну, хватит нам возиться с ним.
Пойдем, паршивца порешим,
Кишки повыпустим наружу!
Да, ловко посадил нас в лужу
Обманщик этот — спору нет!
А мы-то, дурни, столько лет
Его своим считали другом.
Но он получит по заслугам
И впредь не сможет никогда
Тебе и мне чинить вреда.
Да будет так!
Для этой цели
Поднимем мы его с постели
И скажем, что всему виной
Был воздух, спертый и дурной,
И что ему без промедленья
Покинуть это помещенье
Врачи советуют теперь.
А после вытащим за дверь,
Закутав плотно в одеяло,
И в Сену этого нахала
Швырнем с ближайшего моста!
Клянусь я именем Христа,
Все это выдумано ловко.
А впрочем, нож, вода, веревка —
На пользу все пойдет ему.
Где ж исповедник, не пойму?
Что без него я делать стану?
А ну, стащи с меня сутану!
Ну как ты тут?
Да так себе...
Послушай, надобно тебе
Врачей последовать совету
И, комнату покинув эту,
Скорее воздуху хлебнуть.
Согласен, только бы чуть-чуть
Хлебнуть спиртного на дорогу,
А то ведь с вечера, ей-богу,
Ни капли в рот не брал вина.
Сейчас напоим, допьяна,
Так, что вовек не протрезвится.
К тому же мигом исцелится
От всех недугов наш Тьерри.
Ну, потащили — раз, два, три!
Маюэ-простак[150]
Мать.
Опять пора в Париж идти,
На рынок наш товар нести:
Сыр, сливки, яйца и творог.
Эй, Маюэ! Ты где, сынок?
Эй, Маюэ!
Сейчас иду я.
Зачем кричите вы впустую?
Живее!
Эк вам невтерпеж!
Сама приду, коль не идешь.
Напрасный это будет труд.
Как так?
Давно уже я тут
И вам желаю, как всегда,
Здоровья доброго.
Спасибо.
Какой ты у меня красивый!
Да я уж это, в общем, да.
Умом не можешь ты гордиться,
Зато всегда готов трудиться.
Трудиться я всегда готов:
Вчера поймал я трех кротов
Да двух красивеньких голубок.
Весьма похвален твой поступок.
И впредь таким же ловким будь,
А нынче собирайся в путь.
Как это так?
В Париж пойдешь,
На рынок наш товар снесешь:
Сыр, яйца, сливки.
Вот беда —
Не знаю я пути туда.
Ну, тут тебя я не виню
И все тебе разобъясню.
Да мне, не евши, не дойти.
Ковригу хлеба прихвати.
А что с товаром делать мне?
Отдай по рыночной цене.
Спокон веков ведется так.
Неужто ты не знал, простак?
Ну ладно, так и поступлю.
А вас прошу не позабыть
Котяток наших напоить,
Которых очень я люблю.
Налейте миску им большую.
Ну, до свиданья, ухожу я.
Какая белая стена!
Уж не из сыра ли она?
Из сыра целый бастион —
Наверно, стоит миллион!
Дома большущие какие!
А мостовые, мостовые!
Трава нигде тут не растет,
Свиней никто тут не пасет.
Ну вот и кончилась дорога —
Пришел в Париж я, слава богу.
Теперь присяду у стены,
Дождусь Порыночной Цены.
Горожанин.
На рынок, что ли, завернуть,
Купить к обеду что-нибудь?
Бог помочь, малый.
Вам того же.
За чем-то вы пришли, похоже?
За сыром. Не отдашь ли свой?
Товар как будто неплохой.
Ну нет уж, не отдам я: мне
Товар мамаша приказала
Отдать Порыночной Цене,
А вовсе не кому попало.
Придется мне уйти ни с чем
Эй, кумушка, постой!
Зачем?
Послушай — будешь благодарна.
Вон, видишь под стеною парня?
Ему товар велела мать
По рыночной цене отдать.
Вот и уселся он под стену
Да ждет Порыночную Цену.
Скажи, что так тебя и звать,
Что ты пришла товар забрать.
Ты поживишься без затрат:
Отдаст он все и будет рад.
Бог помочь, малый.
Вам того же.
За чем-то вы пришли, похоже?
Давно ищу тебя, мой свет.
Мне кажется, ошибки нет:
Я твой товар забрать должна.
Порыночная я Цена.
Здесь нету никакой ошибки,
Я вам принес творог и сливки,
Сыр, яйца, крынку с молоком.
Берите вместе с кузовком.
Поклон вам низкий от мамаши.
А ты откуда?
Да из нашей
Деревни.
А зовут-то как?
Меня-то? Маюэ-простак.
Прощай!
Прощайте! Ах ты дьявол!
Зачем в горшок я руку вставил?
Теперь застряла там рука,
Ее не вынуть из горшка.
Ах, матушка, беда, беда!
Я здесь останусь навсегда!
Теперь никто вам не поможет
Считать цыплят. Помилуй боже!
Кому теперь полоть пырей
И щупать гузки у курей?
Мать.
Уж скоро дело будет к ночи,
А Маюэ все нет как нет.
Вот незадача! Деньги очень
Пришлись бы нынче кстати мне.
Маюэ.
Прошу тебя, святой Лука,
Мне вызволь руку из горшка.
Прошу тебя, Лука святой.
Ах, Маюэ, господь с тобой!
Ты не ушел еще?
Ну да!
Не знаю я, идти куда.
Как это так — куда идти?
Да по обратному пути.
Когда бы мне прознать, какой он,
Я был бы за себя спокоен,
А то ищу его везде,
Но не могу найти нигде.
Ты, верно, весь облазил город,
Что грязью вымазан, как боров?
Где ж я успел так запылиться?
Скажите, можно ль тут умыться?
Поправлю я твою беду
И на реку тебя сведу.
Уж больно, милый, ты пригож —
Ну прямо глаз не оторвешь!
За это, коль пошлет мне небо
Когда-нибудь три вкусных хлеба,
Я их разрежу пополам
И половину вам отдам.
Но посоветуйте пока,
Как вырвать руку из горшка.
Что тут советовать? Любого
Огрей им по лбу — и готово.
Мне что-то малость невдомек.
Втолкуйте-ка еще разок.
Взмахни рукою и...
Вот так?
Ай! Ты с ума сошел, дурак!
Смотри-ка! Знать, и на старуху
Бывает иногда проруха.
Маюэ.
Горшок не очень прочен был,
И руку я освободил.
Теперь другая мне напасть:
Отсюда как домой попасть?
Не эту выбрать ли дорогу?
Но вот и дом наш, слава богу.
Стоит мамаша у дверей.
Встречайте, матушка, скорей.
Ваш сын вернулся из Парижа.
Ты, парень, просто враль бесстыжий.
Сдался мне этакий сынок!
Не смей соваться на порог.
Как! Я не сын вам?
Скройся с глаз!
Тебя я вижу в первый раз.
Нечистая, наверно, сила
Меня в Париже подменила,
Коль я не сын вам.
Скройся с глаз!
Тебя я вижу в первый раз.
Нечистая, наверно, сила
Меня в Париже подменила.
Но как же так? Вот два пера,
Что в шапку я воткнул с утра,
Вот куртка, вот мои штаны —
Они-то не подменены.
Не Жак, не Пьер я, не Друэ —
Я ваш сыночек Маюэ.
Пошел отсюда, шалопай,
Транжир, поганец, негодяй!
Ну что ж, в Париж я побегу —
Бог даст, найти себя смогу,
А вам пора уже к обеду,
И нашу мы прервем беседу.
Садитесь, господа, за стол,
И до свиданья: я пошел.
Башмачник Кальбен и его жена башмачница[151]
Жена.
Лишь дурой звать себя могу:
Я, не подумавши нимало,
Влюбилась в своего слугу
И под венец с ним побежала.
Когда б кюре я услужала —
И то б оделась хоть куда.
А моему б лишь петь всегда.
Ну что за гнусный притворяла!
Чуть речь про платье начинаю,
Шипит — мол, я ему мешаю.
А у меня, поверьте, нету
И захудалого корсета.
На все, что ни скажу, — хоть тресни! —
Один ответ у мужа: песни.
Стыжусь сходить на представленье
И даже в церковь в день воскресный:
Ведь не оденешься же в пенье.
Ах, я в ужасном огорченье!
За что мне этакая мука?
Ведь, помню, предлагал мне руку
Один башмачник: как на грех,
Я отказала, хоть из всех,
Кто занят нашим ремеслом,
Он самый лучший был. А мой
Лишь петь горазд и так притом
Фальшивит, словно он глухой.
Приехав с мельницы домой,
Лятюрелюр,
Приехав с мельницы домой
Рассветною порой,
Осла оставив у ворот,
Тихонько я пошел вперед,
Лятюрелюрелюр,
Тихохонько пошел вперед
Рассветною порой.
Я, чтобы говорить с женой,
Ей-ей, латынь учить начну.
А чуть она затянет вой,
Ее, как в церкви, прокляну.
Кальбен!
Ну что?
Поди сюда!
Что делать мне? Я зол всегда,
Коль не пою, клянусь в том небесами.
Прощайте! — говорю я знатной даме, —
Весьма довольны ваши слуги вами,
Горохом и бобами,
Похлебкою пустою.
Ты будешь говорить со мною?
Где ты, где ты, о дивный май?
Кальбен, ну что ты? Отвечай!
Где ты, моя прекрасная подруга?
Колетта я, твоя супруга!
Ишь как шумит она, паскуда!
Откуда прешься ты?
Откуда?
К куме Жакетте я ходила,
Она такое платье сшила,
Такое платье — красота!
А на манжетах что — тафта,
Парча, а может, бархат рытый?
Ага. К тому ж отменно сшито,
Не говоря уж об отделке.
А из чего?
Из меха белки,
А весь корсаж обшит тесьмою.
Моя смугляночка, побудь со мною —
Я весь горю!
Сердечные страданья исцели.
Сраженный дивною твоей красою,
Я весь горю.
Послушай, что я говорю.
Чего ревешь ты, как осел?
Накрой, душа моя, на стол,
Не то от голода помру.
Скажи, что купишь поутру
Мне платье по последней моде.
Святому Жану, что в огороде,
Копейщики из Пуату
Святому Жану, что в огороде,
Кладут поклоны при всем народе.
О пресвятая дева, вроде
Совсем уже свихнулся он.
Твое желанье — мне закон,
Голубка Марианна.
Смотри мне, только без обмана!
Мы купим платье утром рано,
И бог тебе воздаст за это.
Ты глянь, что на меня надето —
Лохмотья жалкие одни!
Нет, лучше на меня взгляни!
В загон овечек загони,
Моя прелестная пастушка,
Побудь со мною до рассвета,
Я башмачки тебе куплю,
Я башмачки тебе куплю
И два серебряных браслета.
Да вовсе мне не нужно это!
Купи мне платье, хоть какое.
Расставанье над рекою
Вспоминаю я с тоскою
И клянусь в том адской серой.
Пусть ткань на платье будет серой —
Мне тоже этот цвет по нраву.
Вся жизнь, тра-ля-ля-ля, забава.
А мне не до забавы, право,
Мне, горемычной, мне, бедняжке!
Прелести моей милашки
Часто вижу я во сне.
Ах, милый, все, что скажешь мне,
Исполню тотчас же, поверь,
Ни в чем не откажу теперь,
Лишь платье мне купить изволь.
Виват, французский наш король!
Вельможи Франции, виват!
Увы мне!
Это что за смрад?
Ты подпустила шипунка!
Ну и нашла я муженька!
Как горько мне, как жаль сейчас,
Что стольким я дала отказ,
Чтоб замуж выйти за мужлана.
Мне даже слушать это странно.
И все ты врешь, душа моя.
О боже, сколь несчастна я!
Поверь, любимая моя,
Мне нет из-за тебя покоя.
Когда приветлив ты со мною,
Мне жизни для тебя не жалко.
Туда-сюда шныряет палка,
Туда-сюда, туда-сюда.
Лишь уступи мне, и тогда
Я дам тебе поесть-попить.
Отстань, пошел я прикупить
На рынок юфти или лайки.
Клянусь вам, от своей хозяйки
Совсем не вижу я заботы,
Хоть мне на то плевать охота:
Я ко всему давно привык.
Ухажер (поет).
О чем весь этот шум и крик?
Небось о важном деле?
Хоть, если рассудить на деле,
Оно не стоит ни гроша.
Ни в чем нет толку ни шиша:
Просите, коль охота есть,
Вам «Benedicite» прочесть,
Вас выслушают и кивнут
И тут же «Grace»[152] честь начнут.
Коль хочешь ты дойти до цели,
Переть не нужно напрямик.
О чем же этот шум и крик?
Небось о важном деле?
О, как вы все мне надоели!
Одну я слышу ахинею.
Подите-ка сюда!
Не смею:
Вы, вижу я, в большой досаде.
Уж не взыщите, бога ради,
За глупые мои слова.
Я вся в заботах. Голова
Идет, поверите ли, кругом:
Едва заговорю с супругом
О платье, он поет в ответ.
Ах, как бы я хотел, мой свет,
Вам помогать во всем, всегда.
Позвольте же, скажите «да» —
Иного мне не нужно счастья.
Благодарю вас за участье,
Да, помощь мне нужна сейчас.
О, я на все готов для вас
И только лишь приказу жду.
Поверьте, способ я найду,
Как вас вознаградить за это.
Вы видите, что я одета
В отрепья — все из-за супруга:
Сей мерзопакостный пьянчуга
Жалеет платье мне купить,
Хотя весь дом готов пропить.
Как быть? — совета я прошу.
Вы приказали — я спешу
Исполнить ваше повеленье.
Все понял я, и объясненья
Дальнейшие мне ни к чему.
Пойдемте прямиком к нему,
И завтра ж он вам купит платье.
Ах, буду вас благословлять я!
Коль вы на хитрости мастак,
Прошу внушить ему, что так
Со мной вести себя — позор.
Недолог будет разговор.
Послушайте, Кальбен, приятель!
Вы, мои курочки-несушки,
Мои хохлатки и пеструшки.
Кальбен, да что с тобой? Ты спятил?!
Ну что с ним делать, я не знаю.
Я девица разбитная,
Всем известна, всем нужна я,
Словно кошечка, нежна я,
И пышна я телом.
class="stanza">
Кальбен, я к вам пришел за делом,
А вы... На что это похоже?
Подметки самой лучшей кожи
Отдам вам за три су всего.
Кальбен, ну выслушай его!
Не хочет он твоих набоек.
Да гляньте вы, какой опоек,
Вам лучше в жизни не найти.
Он спятил, бог его прости,
И с ним не столковаться нам.
Ну ладно, за два су отдам,
Гоните деньги и берите.
Кальбен, о чем вы говорите?
Не узнаете, что ль, меня?
А сапоги я за два дня
Точь-в-точь вам по ноге сошью.
Взгляните на жену свою:
Должна же платье сшить она
Хотя б из грубого сукна.
А ну, где шило? Эй жена,
Тащи его сюда, не мешкай!
Кальбен, к чему такая спешка?
Ведь я старинный ваш сосед.
О черт, теперь колодки нет!
Ах вот — лежит спокойно рядом.
Мы можем тут, клянусь вам адом,
Торчать без толку хоть всю ночь.
И все ж я вам смогу помочь.
Я расскажу вам по секрету,
Как надо раздобыть монету.
Давайте отойдем в сторонку:
Обделать дело нужно тонко;
К нему вы просто подойдите
И кошелек его возьмите,
И завтра же купите платье.
Готов поклясться на распятье,
Что я их все-таки провел.
Но прежде вы накройте стол
Да позовите муженька:
Пусть подзакусит он слегка,
Вина при этом не жалейте,
Попросит — тотчас же подлейте.
Когда ж он в стельку будет пьян,
Подсыпете ему в стакан
Вот этот сонный порошок.
Чуть он заснет, вы кошелек
Спокойно у него соприте,
Себе все деньги заберите
И покупайте платье. Ясно?
Ну что ж, совет, клянусь, прекрасный.
Я вас благодарю сердечно.
О, я любить вас буду вечно,
И с каждым днем еще нежней,
И с каждым днем еще сильней.
Да что тут думать! Ей-же-ей,
Последую-ка я совету,
Спроворю тотчас же монету
И с новым платьем буду в среду,
Ну, крайний срок, в четверг к обеду.
Кальбен, что ж петь ты перестал?
Ой, душенька, я петь устал,
И в глотке сухо. Дай вина.
Сперва я стол накрыть должна,
Вот только скатерть постелю.
Сейчас я жажду утолю.
Ну вот, теперь за стол садись,
Попей винца да подкрепись.
Клянусь душой, вот это жизнь!
Пей на здоровье, голубок.
Хлебну-ка я еще чуток.
Люблю лакамус бонус винус
Из полнус глиновус кувшинус.
Спасибочки, любовь моя!
Вином по горло налит я.
Ни капли больше не вмещу я.
Теперь бы мне на боковую;
И то сказать, вздремну-ка малость.
Ну, коль еще хоть су осталось
У мужа, пусть меня казнят.
Ишь, как горят да как звенят
Мои желанные, родные,
Мои монетки золотые!
Теперь-то уж куплю сукна.
Я столько извела вина,
Что с ног свалился благоверный.
Во власти этой бабы скверной
Я был; еще чуток — и, верно,
Она бы сперла кошелек.
Но где же он, помилуй бог?
Душа моя, мой цветик алый,
Не ты ль мой кошелек украла?
Уж лучше возврати сама.
Ой, он опять сошел с ума!
Какую выкинет он штуку?
А как вернешь, я сразу штуку
Сукна куплю и ткани разной.
Не отпирайся понапрасну.
Красной лентой атласной
Одарил меня мой милый.
Ох, дурень я! Она ж просила,
А я ей не купил наряд.
Будь он у ней, она навряд
Решилась бы на воровство.
Без кошелька я не могу.
Любимая, верни его!
Роняя слезы, на лугу
Я собирала незабудки.
Голубушка, брось эти шутки,
Оставь бессмысленное пенье,
Не то придет конец терпенью.
Не набивайся на беду.
Да где я кошелек найду?
О боже, нету мне покоя.
Ах, если б кто представить мог,
Как настрадалась я с тобою!
Коль не отдашь мне кошелек,
Получишь ты такой урок!..
Ах, я умру, ха-ха, от смеха.
Мне горе, а тебе потеха.
Ты скоро кошелек вернешь?
Мне надоело слушать ложь.
Здесь, знаешь, нету дураков.
Ты пару старых башмаков
Отнес бы лучше на продажу.
Ведь если б каждодневно пряжу
Я не пряла, ты, вислоухий,
Давно подох бы с голодухи.
Ха! Я твоим пряденьем сыт!
Когда ты на меня сердит,
Тебе боюсь я возражать.
Ну, хватит мне изображать
Невинную овечку! Ты,
Пока я спал, его уперла —
Карманы-то мои пусты.
Вот как возьму тебя за горло,
Отдашь, паскудная старуха!
Ох, лучше ты меня не зли,
Не то отвешу тумаков!
Как этот песик бестолков:
Он только тявкает на всех,
А чтобы тяпнуть — нет зубов.
С тобой, гляжу, нельзя добром,
И благостью клянусь господней,
Тебя смешаю я с дерьмом,
Коль ты, бессовестная сводня,
Не возвратишь мой кошелек!
Коль тронешь ты меня, в острог
Я засажу тебя, да-да,
Я засажу тебя, да-да.
Всесильный боже, вот беда!
Ну возврати мой кошелек,
Ведь у меня же нет сапог.
Я сапоги купить хотел!
Ты с кошельком мне надоел!
Где клал его, там и бери.
У, сатана тебя дери,
Вот как по рылу садану!
Ох, любишь ты свою вину
Свалить на бедную жену.
Сейчас я бить тебя начну.
Гони мой кошелек скорей!
Ну что пристал ты как репей?
Какого дьявола ты хочешь?
Сейчас ты у меня схлопочешь...
Отдай мой кошелек, скотина!
Спасите! Ах ты образина,
Ведь ты меня убил почти!
О, господи меня прости,
Ужель навек я связан с нею?
Нет бабы на земле вреднее,
Чем эта старая змея.
Я докажу тебе, что я
Хозяин в доме, я здесь первый.
Сожрать меня ты б рада, стерва,
Да шиш!
Свидетель свет дневной,
Что больше я в постель с тобой
Не лягу! Я добра была
К тебе и не таила зла,
А ты воровкой счел меня.
Клянусь, что более ни дня
Не стану жить с тобой. Прощай!
Да погоди ты, не серчай!
Не надо, милая, не плачь.
Ты знаешь, нравом я горяч,
Так поимей же снисхожденье,
Прости меня за подозренья.
И все ж кто кошелек мой спер?
Не ты? Но кто же этот вор?
Тут сломит ногу сатана...
Она взяла иль не она?
Всесильный боже, ну дела!
Конечно, взять она могла...
Да к черту этот кошелек!
И все-таки мне невдомек,
Зачем ей было брать его?
Затем. Итак, верней всего,
Он у нее! А может, нет?
Ох, кто бы подсказал ответ!..
Нет-нет, я верить буду ныне
Жене во всем по той причине,
Что перед ней не устою.
Послушайте же речь мою:
Пусть ты наиплутейший плут,
Но будешь бабою надут:
Пред бабьей плутней плутовство
Твое не стоит ничего.
У плутов, у господ и дам
Мы просим снисхожденья к нам.
На этом кончается фарс о Кальбене. Заново издан в Лионе в доме блаженной памяти Барнабе Шоссара, что у церкви Богоматери, заступницы нашей.
Дворянин и Ноде[155]
Лизон.
Уж так хитер супружник мой!
Он всем моим делам помеха.
Никак, жена пришла домой?
Послушай, это ль не потеха?
Ей-ей, сейчас помру от смеха:
Сеньор наш ходит по ночам
Блудить, забывши стыд и срам.
Да полно врать-то, сумасброд!
Ну, кто другой, быть может, врет,
А я так это все воочью
Видал.
Когда же?
Нынче ночью.
И где?
Да в ближнем сосняке,
От нас совсем невдалеке.
Бабенка с ним была одна.
И разглядел ты, кто она?
Обоих видел я прекрасно.
Ты на меня грешишь, несчастный!
Я так не говорил, Лизон!
Когда б тебя услышал он,
Сейчас бы засадил в тюрьму.
Но ты ж не передашь ему?
Должны стоять мы друг за друга:
Ты как-никак моя супруга.
Ведь он меня прикончит вмиг.
А ты не распускай язык.
И добр, и щедр сеньор у нас;
Придя к нам в гости, всякий раз
Тебе он ставит угощенье.
Ты ждешь, выходит, посещенья?
Ну что ж, пожалуй, я не прочь
Сеньору за столом помочь.
Спекла бы ты ему пирог.
А ты бы мне, балбес, помог:
Сходил бы в лес, принес бы дров.
Иду.
Дворянин.
Я страстную любовь
Питаю к нежной Ализон[156],
Я так ее красой пленен,
Таких исполнен пылких чувств,
Что лишь с охоты возвращусь,
Как тотчас направляюсь к ней.
Наш господин-то у дверей.
Как будто бес его пригнал.
Привет вам!
Я ведь вас признал.
Ну что, сеньор к нам в дом войдет?
Молчи!
Не затыкай мне рот!
Разговорился, обормот!
Ноде, послушай-ка меня:
Садись на моего коня
И выезди его шажком.
Я поведу его пешком
К ручью, чтоб он попил водицы.
[Он этак может запалиться.][157]
Сейчас нельзя поить его!
Конь вроде ошалел. С чего
Так вскидывает крупом он?
Ой-ой! Похоже, легион
Слепней его кусает в зад.
Лизон, я несказанно рад,
Что свиделся с тобой опять!
Скорее дай тебя обнять.
Не стану вам сопротивляться.
В седле не смог я удержаться,
Слетел; ваш конь, клянусь, шальной.
Лизон, твой муж следит за мной...
Ноде, поставь-ка лошадь в хлев.
Лизон, поставь скорее хлеб
И что-нибудь еще на стол.
Ишь, аппетит к Ноде пришел.
Дурь в мужике всегда видна.
Не выпьете ль, сеньор, вина?
Какое больше вам по нраву?
Чье лучше брать?
Не знаю, право.
Возьми в таверне «Подо львом».
Бегу!
Ну вот мы и вдвоем.
Он здесь нам вовсе ни к чему.
Я быстренько камзол сниму,
Чтобы с тобою порезвиться.
Да, надо нам поторопиться —
Он скоро прибежит назад.
А вы дадите мне деньжат,
Иль записать на счетец вам?
Два су сейчас тебе я дам,
Бери их и беги скорей,
А поминать меня не смей.
Лечу. Меня уже здесь нет.
Брать белое или кларет?
Да что понравится, бери.
Уйдешь ты, черт тебя дери?
Вино здесь будет наконец?
Иди, милейший.
Ишь, хитрец!
Уж так он ловок, просто страх —
Всегда оставит в дураках,
Но с ним еще сквитаюсь я.
Дворянин.
О, скоро ль, нежная моя,
Нагая ляжешь ты со мной?
Ноде сейчас придет домой,
Так вы б ему работу дали,
Услали бы куда подале,
А то ведь наше вожделенье
Останется без утоленья:
Все время он толчется здесь.
Ну, у меня в запасе есть
Один прехитрый изворот:
Надолго твой супруг уйдет.
Я знаю, что мне сделать надо.
Моя жена болтать с ним рада:
Изрядно он смешит ее.
[Так вот, послание свое
Жене с Ноде я отошлю,
А сам с тобою пошалю][158],
Мне прямо невтерпеж, мой свет.
Но чтоб не выдать наш секрет,
Отдайте муженьку приказ
Не говорить, что вы у нас,
Иль будет госпоже обидно.
И правда.
Никого не видно.
Хлебну-ка прямо из кувшина —
Я был бы сущая дубина,
Коль не отведал бы винца.
Встречайте вашего гонца!
Вот и вино.
Ну как оно?
Такого не пил я давно.
Ну так давай его в ведро
С водой.
Не лучше ли в нутро?
Молчи и делай, что велят!
Пусть тут же провалюсь я в ад,
Коль прежде третью часть свою
Законную не отопью!
А в воду пустим вашу долю.
Ну-с, я вина напился вволю...
В ведро теперь все, что осталось,
Пускай там охладится малость,
Пока вы пить не захотели.
А я бы выпил, в самом деле.
Налей.
Вот я вам зачерпнул.
Да ты вино в ведро плеснул!
Ты, верно, тронулся, Ноде?
Вино, как велено, в воде —
Так приказал мне господин.
Прохвост, ведь я тебе кувшин
Поставить в воду приказал.
Нет, про кувшин я не слыхал;
Сказали вы: вино — в ведро.
Увы, загублено добро,
И нечего теперь нам пить.
Поди сюда!
Хотите бить?
Да нет, на этот раз прощу.
Письмо с тобой послать хочу.
Бегу!
Вот дурья голова!
Ты выслушай меня сперва:
Снеси письмо жене моей,
Но только говорить не смей
О том, что я сижу у вас.
Скажи ей вот что: мол, сейчас
Молиться в церковь я пошел.
Да пусть накроют в доме стол
И самым лучшим до отвала
Тебя накормят. Но сначала
В конюшню отведешь коня.
За стол посадят, что ль, меня?
В хлеву не кормим мы людей.
Я все запомнил. Значит, ей
[Письмо я должен отнести,
Коня в конюшню отвести,
Соврать, что вы пошли молиться.][159]
Лизон, давай скорей любиться,
Теперь ложиться можно смело!
Но, сударь, я бы не хотела,
Чтоб нас сосед застал за этим —
Ведь мы его и не заметим.
Мы в задней комнатушке ляжем.
А я и не подумал даже!
Да, чтоб не помешали нам,
Пойдем побалуемся там.
Я полагаю, конь умен
И сам найдет дорогу он.
Ступай, а я приду потом.
Никак, они ушли вдвоем?
Да нет же, здесь — от них весь дом
Дрожит: они там на перинах
Играют в зверя о двух спинах.
Хорошую нашли забаву...
А он старается на славу.
Гляди-ка, вот лежит камзол,
В котором к нам сеньор пришел;
Камзол надену я — ведь тут
Его, неровен час, сопрут.
Теперь исполним порученье.
Дама.
В душе ужасное смятенье:
Уж не случилась ли беда?
Без мужа конь пришел сюда.
Нет, вот и муж идет домой.
Ну слава богу, ты живой!
Я стал сеньором, бог ты мой!
Встречают-то людей по платью:
Смени одежку — станешь знатью.
Да, я — сеньор, имею честь!
О боже, кто же это здесь?
Ноде? Ну да, его лицо...
Сеньор прислал вам письмецо.
Немедленно ответствуй мне:
Где муж мой?
На моей жене.
Тебя не поняла я что-то.
Сеньор сказал, что, мол, с охоты
Придя, пошел он мессу слушать,
А мне у вас велел откушать:
Меня вы угостить должны.
Он, значит, у твоей жены?
Постой, а он не знает, что ли:
Сейчас все наши люди в поле.
На стол кто будет подавать?
Людей не стоит с поля звать.
Я гость, но заменю слугу
И сам на стол подать могу.
Прошу ключи от погребов
И от кладовок...
Нет, каков!
Еще вручи ему ключи!
Ну, так и быть уж, получи
Кусок вчерашнего паштета.
Ну что ж, спасибо и за это.
Однако не могу понять я,
Зачем свое он отдал платье
Тебе? Ведь ты его измял.
Да не давал он — сам я взял.
Видать, спешил он и камзол,
Раздевшись, бросил к нам на стол.
Я взял камзольчик со стола.
Теперь тебя я поняла:
К вам в гости заявился он,
Его там встретила Лизон,
Ты их покинул только что...
Э, нет, рассказывать про то
Мне напрочь запретил сеньор!
Однако ты, Ноде, хитер!
А знает про камзол супруг?
И не подозревает даже.
Я уберег камзол от кражи:
У нас одно ворье вокруг.
А он тебе идет, мой друг.
Лизон тебя видала в нем?
Откуда же ей знать о том?
Нет! Занята Лизон была,
Понеже на спину легла
Там, в задней комнатке у нас.
Я опасаюсь, что сейчас
Твой господин лежит с ней рядом.
Да нет, на ней и кверху задом —
Я это видел в щелку двери.
Исусе! Верю и не верю.
Скажи, а что он делал с нею?
Нет, я рассказывать не смею —
Ведь мне сеньор задаст такого!..
Я не скажу ему ни слова.
Э, нет, ищите дураков!
Хлебни-ка парочку глотков
И расскажи мне обо всем.
Ведь мы же здесь с тобой вдвоем.
Как он узнает? Говори!
Я предпочел бы раза три
На вас все это показать,
Чем хоть словечко вам сказать:
Ведь это тайна как-никак.
Не сможешь: в этом ты дурак.
Ну, госпожа, уж мне ль не смочь!
Да я Лизон раз восемь в ночь,
Порой гоняю до зари.
Ой нет, пожалуйста, не ври;
Ты глуп для этаких утех.
Иной дурак умнее всех.
Вот если бы для испытанья
Вы отдали мне приказанье,
Чтоб я вам сделав то, что он
Сейчас там делает Лизон,
Я согласился б, черт возьми!
Что ж, обними меня, прижми
Да покажи мне свой запал.
Сеньор камзол сначала снял,
Вот так вот взял ее в объятья,
Потом, на ней задравши платье,
Вошел в распахнутую дверь…
Дворянин.
Не скоро он придет теперь.
Нет, я придумал очень ловко,
Ей-ей, изрядная уловка.
Его там потчует жена,
А уж гостей принять она,
Клянусь, умеет, как никто.
Я вот подумала про что:
Ноде мой больно пить горазд,
А как напьется он, то враз
Теряет память и рассудок;
Я опасаюсь, кроме шуток,
Что наш секрет он выдаст ей.
Как — выдаст? Тысяча чертей!
Большая мне грозит беда...
Я ж сам послал его туда,
Чтоб он болтал перед женой!
Вернуться надо мне домой,
Но нет камзола моего.
А где снимали вы его?
Здесь? А куда, раздевши, клали?
Его, я думаю, украли,
Ведь я его оставил тут;
Какой-нибудь негодный плут
Должно вошел и спер камзол.
Зачем его не захватила?
Я на тебя за это зол.
Ах сударь до того ли было:
Вы так ретивы и так страстны
Камзол пропал мне это ясно
Боюсь жена задаст мне жару
Известно беды ходят парой.
Ждать надо новую беду
Ну что ж Лизон прощай. Пойду
Ступайте, сударь. До свиданья.
Ноде.
Я ваше выполнил желанье:
Вот так сеньор с моей женой
Игрался.
О, клянусь душой,
Весьма довольна я тобой:
Ты превосходно знаешь дело.
Так мне ж Лизон всегда велела,
Чтоб я ее брал только с тыла.
Ах, если б ты сеньором стал,
А он — Ноде, мне б слаще было.
Уж я бы так вас услаждал!
Молчи об этом как могила,
Тогда наряд получишь новый.
Еще, голубчик, дай мне слово,
Что, как заявится к вам он,
Придешь и мне покажешь снова,
Что делает он там с Лизон.
Ну что ж, мне полный есть резон,
Коль новый получу наряд.
Но гляньте, госпожа, назад:
Сюда идет сеньор Ноде.
Ага, явился ты. А где,
Скажи, оставил ты камзол?
Мне помнится, ты в нем ушел,
А возвратился налегке.
Да скинул я его в леске,
Чтоб поскорей домой прийти.
Врет, чтоб мне с места не сойти!
Камзольчик я надел, чтоб вор
Его не спер, пока сеньор
Вовсю с моей женой игрался.
Мужлан бесчестный, ты заврался!
Нет, он честнейший из людей!
А что ж вы делали на ней?
Я видел, как он сверху лег.
Так вот каков ты, муженек!
Сколь это гнусно, сколь ужасно!
И ты поверила? Напрасно:
Мужик придурковат и лжив.
Д а м а. Вот почему ты стал ленив:
Чужой возделываешь сад.
Да я ни в чем не виноват
И чист перед тобой, поверь!
Вы не сеньор — Ноде теперь!
Ужели так нехороша
Я для тебя?
Вы, госпожа,
Прекрасны и внутри и с виду.
Какую я терплю обиду!
Ты тешишься на стороне,
Потом являешься ко мне
И сочиняешь небылицы.
У госпожи одна вещица,
Совсем как у Лизон, сладка
И точно так же глубока,
И даже мех у них похож.
Молчи, болван! Зачем ты врешь?
Э, нет! Изволь-ка говори!
Ведь я и раз, и два, и три
Ее испробовал — все то же,
Внутри ль, снаружи — все похоже,
И разницы нет никакой
Между Лизон и госпожой;
Устройство на один фасон
У госпожи и у Лизон.
И я шалить не прочь с любой —
С моей Лизон иль с госпожой.
Так выбирайте без препон
Меж госпожою и Лизон:
Хоть с этой можете, хоть с той —
С моей Лизон иль с госпожой.
Хотите — обменяем жен,
Иль можем жить одной семьей
И с госпожою и с Лизон.
С ума, должно быть, спятил он!
Уж я работкою ночной
Занялся б с каждой из сластен,
Сперва с женой, потом с Лизон,
С твоей Лизон, с моей женой,
Но, поглядев со всех сторон,
Решил не спорить я с тобой
И лезть не стану на рожон:
Ведь ляжешь ты с моей женой,
Коль лягу я с твоей Лизон.
Не поднимал бы я трезвон
И не полез бы к вам со спором,
Ноде вам быть или сеньором,
Но быть обоими зараз
Честь, право, малая для вас.
Притом, Ноде став из сеньора,
Не оберетесь вы позора:
Коль вы Ноде, мне надо стать
Сеньором. Лучше уж отдать
Ноде Нодеево, сеньору
Сеньорово. Ну а коль скоро
Вы слюбитесь с моей женой,
Слюблюсь я тотчас с госпожой.
Чуть вы нодить, Ноде к вам — шасть
И насеньорствуется всласть.
Уж лучше нам не брать чужого.
Послушайте еще два слова
И зарубите на носу:
Найдется камень на косу[160],
Не то конфуза ждите снова.
Завещание Патлена[161]
Патлен.
Кому ночной колпак — цена,
Тот гульфика не стоит, право.
Ей-богу, шутка недурна.
Эй, Гильеметта! Эй, жена!
Да, Пьер Патлен, ты мыслишь здраво:
Кому ночной колпак — цена,
Тот гульфика не стоит, право!
Супруг, зачем я вам нужна?
Подать сюда мешок с делами!
Живее! Подсчитать хочу,
Что с подзащитных получу:
Ведь не задаром же трудиться.
Пречистая, в глазах мутится!
Знать, старость, твой черед пришел:
Я не Патлен, а Балабол,
В чем вам и сознаюсь с поклоном;
Теперь живется тяжело нам,
Пришли худые времена:
Совсем тоща моя мошна.
Я золотыми брал когда-то,
Теперь и с медью туговато.
Скудеет мой доход и тает...
Жена!
Болтает и болтает!
Что вам угодно, мой супруг?
Вы за мешком пошли, мой друг,
Не так ли?
Так.
Быстрей, не ждите.
Да заодно очки найдите,
Протрите тщательней, прошу.
Не мешкайте, ведь я спешу.
Мне нынче выступать в суде,
Коль опоздаю — быть беде:
Суд без меня не состоится.
Уж будто?
Как тут не озлиться!
Клянусь спасением души,
Я битый час долблю — спеши.
Мешок в конторке, как обычно.
Да вы намедни самолично
Его упрятали в сундук.
Подводит память вас, супруг,
Стареньки вы для адвокатства,
И мы не наживем богатства
На ваших тяжбах никогда.
Коль память так у вас тверда,
Не принесете ли, дружочек,
Мои очки и мой мешочек?
А я вам что-то подарю.
Покорнейше благодарю!
Подарки ваши мне известны.
Моя жена, мой друг прелестный,
Мешок мне будет или нет,
Желал бы знать?
В обед сто лет,
Как без вести пропал мешок!
Увы! Не мешкайте, дружок:
Коль припоздаю малость — право,
Пристанет вмиг худая слава
И весь синклит меня осудит...
Так мой мешок мне нынче будет?
Ждать нет ни времени, ни сил.
Какой вас овод укусил?
Клянусь я милостью господней,
Вы словно не в себе сегодня.
Будь вы кюре, вы в церкви б пели
Лишь о мешках.
Да вы в уме ли?
К чему несносный этот крик?
Мешок мне нужен сей же миг.
Моя хозяйка — мастерица
От важных дел отговориться,
Чтоб воду в ступе потолочь.
Вот хлам ваш, и подите прочь.
Уж вас и в шутку не прогневай!
Клянусь Булонской приснодевой[162],
Вам грош цена, жена моя.
Но не о том печалюсь я:
От чарки утренней, пожалуй,
Мне б воздержаться не мешало,
Не стоит пить вино сейчас.
Что, муженек, смутило вас?
Вам нездоровится, быть может?
Ох, все теперь меня тревожит.
Я как-никак вошел в года,
Да и погода — никуда:
Мне то ли знобко, то ли жарко...
У вас одна забота — чарка.
Забудьте про нее разок.
Уже забыто, мой дружок,
Не хмурьтесь, не глядите грозно.
Да не засиживайтесь поздно.
К обеду ждать вас или нет?
Конечно, лишь бы был обед,
А я уж буду, не премину.
Клюку подайте, Гильемина,
Иду в присутствие — пора.
Что ждет в суде меня с утра?
Мы дело мусорщика Жиля
На послезавтра отложили...
Не то... Мутится в голове...
Повестка послана вдове
Датчанина, Машо — истица,
Пускай посмеют не явиться!
В сей тяжбе Жак Тево не прав,
И ждет его изрядный штраф,
Равно как и Тибо Неряху.
Уж мы на них нагоним страху!
Вот казус, новый для меня:
«При этом был Матлен Глухня,
С Готье Бездельником сам-друг...»
Ой, больно! Ни души вокруг.
Вчинить бы надо встречный иск.
Шатаюсь, словно пьян я вдрызг.
Ни зги не вижу, мгла и тьма...
Уж не схожу ли я с ума?
Святой Лука, какое горе:
Наверно, я поддался хвори.
Во рту изрядно мерзкий вкус.
Конец приходит мне, боюсь.
Ох, косточки заныли все...
Домой, клянусь святым Масе[163]!
Жена, откройте, или я
Умру!
Что с вами, жизнь моя?
Чем вы больны, супруг мой милый?
Свет у меня в глазах затмило,
Мой смертный час пришел, видать...
Ох, помогите лечь в кровать...
Как сердце ноет, как мне худо...
Не приложу ума, откуда
Взялся внезапный ваш недуг?
И сам не ведаю, мой друг...
Где мой ночной колпак, голубка?
И дайте-ка отпить из кубка...
Вот занемог, так занемог!
Веселый выпал мне денек!
Что, если похлебать бульону?
Аптекарь наш — такой ученый,
Быть может, мне за ним сходить?
Прошу теплей меня укрыть,
Достать вина да груш сварить —
Быть может, мне полегче станет.
Вам надо господа молить
Да покаянно слезы лить,
Тогда и злой недуг отстанет.
Ох, Гильеметта, выпить тянет.
Одно влечет меня и манит:
Глоточек доброго винца.
Бог о рабе своем вспомянет,
А мне, покуда смерть не грянет,
За чаркой легче ждать конца!
Мэтр Пьер Патлен, гроза глупца!
Хитрей вас нету хитреца,
Схитрите ж и с владыкой ада:
Молите нашего творца,
Коль близость чуете конца:
Вам о спасенье думать надо!
Эх, Гильеметта, вот досада:
Душа, она спастись бы рада,
Да как схитришь — не наш ведь суд!
Одна в юдоли сей награда:
Достичь господня вертограда,
А что до смерти — все умрут.
Ох, умирать — нелегкий труд:
Лоб весь в поту, потрогай тут.
Я перетрусил преизрядно...
Прощай, наш суд, где столько врут,
Хитрят, толкаются, орут.
Хитрить мне больше неповадно!
Мой милый друг, со мной неладно,
Так приголубьте муженька!
Бедняжка!
Смерть моя близка,
Я, как Роланд, от жажды сгину[164]
И умоляю Гильемину:
Глоточек старого вина —
Ведь молодому — грош цена! —
И я сей мир покину вскоре,
А может, исцелюсь от хвори.
Итак, супруга, торопитесь!
Ох, муженек, не надорвитесь —
Эк раскричались!
Только снова
Прошу — не надо молодого,
Ведь от него понос, увы!
Еще прошу...
О чем?
Чтоб вы
Сходили за слугою божьим.
Аптекаря зовите тоже.
Пусть побыстрей приходит он,
Наш честный мэтр Алиборон[165].
От долгих сборов мало прока,
А мне преставиться до срока
Охоты не было поднесь!
Скорей бы оба были здесь!
Но вспомните, супруг любезный,
Что бдит над нами царь небесный,
Что Иисус терпел за нас...
Да, помню, помню, но сейчас
Мне надобно отпить глоточек,
Несите же без проволочек
Кувшинчик доброго вина.
А груша ни к чему, жена,
И кружка сидра не нужна.
Вот чарка, выпейте до дна.
И буду я до вашей смерти
О вас заботиться, поверьте.
Должна к священнику бежать я.
Вино разбавлено — проклятье!
А может, выветрился дух...
Уж мне не сосчитать до двух,
Уж мыслей не могу собрать я...
Да, клирик с медиком — собратья...
Начну с аптекаря, потом
Помчусь к священнику бегом.
День добрый, мэтр, храни вас бог.
И вам того же, мой дружок,
Сегодня, завтра и всегда.
Что там у вас?
Напасть, беда!
Нужна мне помощь ваша срочно.
Врачебная?
Ох нет! Ах да!
Да что у вас?
Напасть, беда!
Бессвязица и ерунда!
В чем дело — объясните точно.
Что там у вас?
Напасть, беда!
Нужна мне помощь ваша срочно:
Приговорен мой муж заочно,
Грозят бедняге смерть и тлен!
Кто муж ваш?
Добрый Пьер Патлен.
О мэтр, добейтесь исцеленья,
А я без капли сожаленья
Любую цену заплачу!
О плате я не хлопочу.
Все сделаем, что в нашей власти.
Он весь дрожит, посмотришь — страсти
Вы скоро навестите нас?
Явлюсь немедля, сей же час.
Отриньте страхи.
Гильеметта.
Вот досадно:
Я задержалась преизрядно,
Священника уж в церкви нет,
Давно ушел, пропал и след.
Где может быть он, боже мой?
Схожу-ка я к нему домой.
Да вот и он, отсюда видно:
Нос в требник, а глядит ехидно.
День добрый, сударь. Два словца..
Что с вами? Нет на вас лица.
Спокойней, дочь моя, спокойней.
Беда мне, грешной, недостойной:
Супруг мой при смерти, бедняжка!
Он болен?
Да, и очень тяжко,
Должна я вас предупредить.
Не надо ль мне к нему сходить?
Скорей — вот главное условье.
Лечу.
Аптекарь (входит к Патлену).
Мэтр Пьер, ну-с, как здоровье,
Какпоживаете?
Ох, ох!
Я при смерти, я очень плох:
Вот-вот помру, дышать мне нечем.
А мы полечим вас, полечим.
Скажите, где всего больней?
Одно поможет мне, ей-ей:
Пока в отсутствии жена,
Налейте мне глоток вина.
А выпив, все скажу вам разом.
Да сохранит господь ваш разум,
Мой друг. Я вижу, худо вам.
Где Гильеметта?
По делам
Ушла и возвратится сразу.
По-вашему, в какую фазу
Луна вступила?
Мне сдается,
Что в третью четверть.
Не придется
Узреть мне новую луну...
Где носит черт мою жену?
Будь ей ухабами дорога!
Да вот и я!
Ох, слава богу!
Мэтр Пьер, священник наш готов,
Не тратя времени и слов,
Вас причастить и исповедать.
Не худо прежде пообедать.
Присядьте, выпейте со мной.
Как поживает наш больной?
Не пал ли духом? Тверд ли в вере?
Жена, я слышу шум у двери,
Быть может, деньги принесли?
Беднягу, боже, исцели!
Он мукой мается телесной.
Подайте мне мой шлем железный,
Чтоб темя малость остудить.
О боже, как вас вразумить!
Пришел к вам наш кюре, поймите!
Где кресло? Сударь, посидите,
Сейчас до вас дойдет черед.
Любезный мэтр Патлен, я тот,
Кто может вас спасти от ада.
Любезный мэтр Патлен, вам надо
На медицину уповать,
Иначе вам несдобровать.
Я приготовлю порошки.
Мне не в охотку пирожки,
А вот цыпленка я бы съел.
Полезней вам толченый мел,
Его сейчас в питье вам всыплют.
Эй, Гильеметта! Пусть ощиплют
Двух славных жирненьких цыплят.
Вы все плетете невпопад.
Вам о кончине думать нужно.
Он плох, законник наш недужный.
И я тревожусь за исход.
Мне соус жирный впрок пойдет
И мяса два иль три куска.
Вам можно каплю молока,
И то миндального.
Нет, право,
Не для меня сия отрава:
Уж коли пить, то пить вино.
Да вы возьмите в толк одно:
Пора принесть вам покаянье,
Затем составить завещанье,
Как христианский учит долг.
Согласен. Что ж кюре умолк?
Пускай сейчас и приступает.
Мэтр Пьер, вам вспомнить подобает
О злых делах, что вы свершили.
Дарю их тем, кто не грешили:
Своих у них, у бедных, нет.
Христос — наш путеводный свет,
Вам помнить надлежит об этом:
Лишь осиянны этим светом,
На рай мы можем уповать,
А потому прошу назвать
Все ваши грешные деянья.
Начнем.
Мессир, я весь — вниманье.
Мне — вопрошать, вам — отвечать,
И следует, мой друг, начать
Нам с «Benedicite».
Так-так...
Ну, benedicite!
Простак!
Промолвить «dominus»[166] должны вы.
Я, ежели сказать нелживо,
Не смыслю в этом ни аза.
Все, чем грешны уста, глаза,
И нюх, и слух, прошу открыть.
Тут осторожней надо быть:
Раз есть уста, то есть и зубы,
Коль сунешь палец — риск сугубый,
До крови могут прокусить!
Со здравым смыслом согласить
Сие нельзя; знать, он помешан.
Нет, я не тать и не повешен,
А деньги в Сену я спустил[167].
Когда б всевышний возвратил
Тебе, несчастный, разуменье!
Являл я вам не раз уменье
Пирог от хлеба отличить,
Так нечего меня учить!
А ну, гоните эту кошку
И дайте мне винца немножко,
Пусть молодого — не беда!
Не попадался никогда
Причудник мне такой упрямый.
А исповедь начнем когда мы?
Вы стольких за нос провели!
Они на это сами шли:
Я приневолить их не мог.
Молитесь от души, и бог
Простит вам ваше плутовство.
Но я не надувал его
Иль там угодников, угодниц...
А у иных чревоугодниц
Такое чрево и бока —
Не надобно пуховика,
И обойдешься без подушки:
Ее заменит грудь подружки!
Свят-свят, о чем толкует он!
В уме он крепко поврежден.
Все это — ковы сатаны.
В чем пять природных чувств грешны?
Что эти руки сотворили?
Покайтесь же.
Меня корили
За то, что, глядя свысока,
Я руки упирал в бока,
Чтоб важничать и красоваться.
Что в эти мелочи вдаваться!
Оставим; перейдем к ногам,
Что к ложным вас несли богам.
Коль грех сокрыт, он губит нас!
Таков порядок? Вот-те раз!
Неужто каяться во всем?
И вспомнить надобно притом
Все догмы христианской веры.
В них искушен я свыше меры,
Все в памяти они живут.
Меня вам не у щучить тут.
Ох, что-то в жар опять кидает!..
Неправедный всегда страдает.
А не прельщалися ли вы
Именьем ближнего?
Увы!
Про то не стоит толковать.
Нет, стоит: грех нельзя скрывать.
Ну, раз я приглядел суконце[168].
Экю, блестящие как солнце,
Суконщику я посулил.
Он шесть локтей мне отвалил.
Был предоволен сделкой, бедный,
Но я надул его зловредно:
Он не видал и медяка
И не увидит.
Нелегка
Для совести такая ноша.
Он получил урок хороший —
Иной монетой не плачу.
Ну а пастух?
О сем молчу.
Причина?
Честь моя задета.
Яснее.
До скончанья света
Снискал я тем позор себе.
Но чем?
А тем, что, блея «бе»,
Хитрец со мною расплатился.
Где ж этому он научился?
Да у меня же самого.
Так не за что корить его:
Обманщику — обман награда.
Покаяться вам честно надо.
Грех утаенный губит нас.
Таков порядок? Вот-те раз!
Неужто каяться во всем?
И вспомнить все грехи притом,
Какие на душу взвалили.
А благостыню вы творили?
Нагих одели?
Я бы рад,
Да не было на то деньжат,
В чем сознаюсь, святой отец.
Вот исповеди и конец,
Теперь вам нужно отпущенье.
Итак, у господа прощенья
Вы просите, главу склоня?
Увы! Пусть он простит меня
И купно с ним — его святые.
По сердцу мне слова такие.
О дочь моя, мой друг! Пора
Нам подле смертного одра
Последнюю услышать волю
Того, кому не жить уж боле,
И в сей печальный час прощанья
Составить надо завещанье.
Свое именье вверит он
Наследникам — таков закон,
А всеблагому вверит душу,
Долг христианский не наруша.
Да примет бог его в раю,
Аминь.
Отменно речь свою
Сказали вы; но душу прежде
Я сполосну вином в надежде,
Что вся очистится она.
Жена, налейте мне вина,
Да не забудьте и о прочих.
Ох, выпить хочется — нет мочи!
А коль на всех не хватит тут,
Пусть новую бутыль почнут.
Перо, бумага где? Пишите!
Вы мне хоть что-то откажите:
Я ж остаюсь совсем одна!
Вам завещаю, Гильеметта,
Моя любезная жена,
Шкатулку, где лежат монеты,
Но вряд ли есть там хоть одна.
Всем мотам, и весельчакам,
И ненавистникам тоски
Я в дар таверны передам,
Корчмы, харчевни, кабаки.
Монахам главных орденов[169],
Со всем почтеньем, как пристало
Я жертвую без лишних слов
Все, что к ладоням их пристало.
Вам, кармелитки и бегинки[170],
Вам, сент-аманские монашки[171],
Оставлю я игру на спинке.
Играйте вволю без рубашки[172].
Судебным приставам, что вечно
Гнетут и грабят честный люд,
Я откажу чистосердечно
Горячку: пусть как мухи мрут.
Item[173] я щедро отпишу
Всем, дующим вино и пиво,
Подагру, корчи и паршу
И в бок, и в зад, и в хвост, и в гриву.
Руанской городской больнице
Я жалую по доброй воле
Плащ, продранный на пояснице,
И шляпу, лысую от моли.
Мой духовник, а что же вам?
Сыщу ль достойные предметы?
Вам на подушки я отдам
Две ягодицы Гильеметты,
Моей жены... (учтиво это?)
Это
Весьма похвально.
Гильеметта!
Что, муженек?
Сполз мой колпак.
Колпак на месте.
Худо как!
Сказать короче, мочи нет!
Уж поскорей бы на тот свет!
Пусть завещанье вступит в силу...
Исполню все, супруг мой милый,
Но где мы упокоим вас?
Не выпить ли в предсмертный час?
Что, есть еще винцо в бутыли?
Вы все бы шуточки шутили,
А смерть грядет!
Грядет?
Ну да!
Что ж, образумимся тогда.
Вас именем Петра святого
Ответить заклинаю снова:
Где будет прах ваш погребен?
Коснемся скорбного обряда.
Сколь щедрость ваша велика?
Даю четыре медяка —
Доходы с лучшего именья
В надежнейшем обеспеченье.
Изобразить мой славный герб
Должны вы, правде не в ущерб:
Три сочных грозди винограда,
Поскольку пить — моя отрада,
На черном и лазурном поле —
И ничего не надо боле!
Могу я быть уверен в том?
Супруг, что думать о пустом,
Где должно думать о душе!
Увы! Все кончено уже!
Прощай, жена, я отхожу
И больше слова не скажу.
О снедь, вино и плутни — где вы?!
Монфорская святая дева[178],
Супругу моему каюк!
Молиться надобно, мой друг,
И да requiescat in pace![179]
Забудем прошлое, тем паче,
Что, верно, сжалится господь.
Да возвратится в землю плоть!
Приступим, времени не тратя.
Алиборон, беритесь сзади!
Он холоден и недвижим.
О боже, смилуйся над ним,
Живых надеждою питая!
Аминь, и славься пресвятая!
Положим в гроб его, рыдая,
Исусе, смилуйся над ним!
Расставшись с муженьком моим,
Зачахну я, в слезах истаю!
О боже, смилуйся над ним!
Аминь, и славься пресвятая!
Исусе, смилуйся над ним,
Живых надеждою питая!
Конец, компания честная.
Брат Гильбер[180]
Брат Гильбер.
Foullando in calibistris,
Intravit per boucham ventris
Bidauldus, purgando renes[181].
Внушил мне ангел, а не бес,
Друзья мои, сии слова
Во прославленье торжества
Того шипа, что, тверд, упрям,
Вонзается в прекрасных дам.
От вас, милейшие красотки,
Услышу я вопрос короткий:
«Достойный отче, quo modo?»[182]
Наш текст гласит, что, foullando
И устремляясь все вперед,
Мышонок в норку попадет.
Послушайте меня, малютки:
Когда вам разминают грудки,
Щекочут ласково низок,
Не подавайте голосок,
He жалуйтесь в сердцах мамаше —
На то ведь и шкатулки ваши,
Чтоб вещи ценные в них класть.
Не бойтесь же впросак попасть,
Утешив тех, кто к вам влеклись,
Foullando in calibistris.
А ты, отважный паренек,
Кому приятен женский пол,
Держи в порядке мастерок,
Чтоб он в работе не подвел,
Чтоб ровненько по стенке шел,
Когда отделываешь низ,
Foullando in calibistris.
Вы, нежные мои малютки,
Готовы к этому всегда.
Дружочку подставляя грудки,
Не голосите: «Ты куда?»
Пусть не настигнет вас беда —
Нечаянный fructus ventris[183],
Foullando in calibistris.
А вам, замужние красотки,
Бояться нечего щекотки.
Вы не отваживайте тех,
Кто, к бою снарядив доспех,
Стяжает долгожданный приз,
Foullando in calibistris.
Не отвергайте и порывы
Смиренных братьев в рясе строгой.
К слуге господнему добры вы —
Так, значит, угодили богу.
Старайтесь, милые, премного
Им подставлять boucham ventris,
Foullando in calibistris.
Резвится девка в простоте,
Покуда есть нужда и спрос.
Но что-то бьется в животе —
И сразу роковой вопрос:
Откуда, господи, взялось?
Узнать желаешь, Беатрис?
Foullando in calibistris.
Вот удивленье для старух,
Ханжей презлющих и опасных,
Когда до них доходит слух,
Что можно дам любить прекрасных!
Где память этих баб злосчастных?
Они ведь сами для повес
Служили purgando renes.
Пред вами брат Гильбер. Любую
Услугу он окажет вам.
До блеска натереть могу я
Ножны двух-трех и больше дам.
Ходил я тут по всем домам,
Тер, чистил, вон из кожи лез,
Bidauldus, purgando renes.
Жена.
Бог помочь, кумушка Аньес!
Пошли он вам здоровья, сил.
Храни и вас творец небес.
Бог помочь, кумушка Аньес.
Куда румянец ваш исчез,
Какой недуг вас иссушил?
Бог помочь, кумушка Аньес!
Пошли он вам здоровья, сил,
А мне уже не быть здоровой.
Что так?
Сам дьявол мне судил
В супруги старика седого.
Не пожелаю вам такого.
Где жало у него, где шип,
Хоть женушка всегда готова
Представить грудь, бедра изгиб?
Выходит, он — сушеный гриб?
Увы! Не годен ни к чему.
Вы от него с ума сошли б.
Как ни подлащусь я к нему,
Как я его ни обниму —
Сдает он сразу. Вот тоска!
Зачем — сама уж не пойму —
Пошла я вдруг за старика?
Да, от такого муженька
В любви — ни сытости, ни хмеля.
Добыть вам надо мастака,
Усердного в постельном деле.
Бог и природа не хотели
Для милых дам такой напасти,
Но нужен вам для этой цели
Друг, скрытный по любовной части.
Да уж, несчастье из несчастий
Для нас недобрая молва.
Какие б ни грозили страсти —
Мне наплевать, все трын-трава.
Хочу я жить, пока жива,
Хотя бы как моя мамаша:
Входи — любому есть жратва,
Не на запоре дверца наша.
Ей-богу, речь разумна ваша.
Вот так же делала и я.
Да, горькая, по правде, чаша —
Скучать от постного житья.
Прощайте. Эх, судьба моя,
Когда ж ты станешь подобрее!
Сударыня! Меня в друзья
Примите, скорбного жалея.
Жизнь отлетает, я слабею.
Вы — сердца моего мученье.
Сказать я даже не сумею,
Какое жжет меня томленье.
Ах, брат Гильбер, вы, без сомненья,
Бормочете невесть о чем.
Готовы ль вы без промедленья
Три раза встретиться с копьем?
Заслуга истинная в том,
Чтоб щедро нищему давать.
Коль муж узнает обо всем,
Мне, миленький, несдобровать.
Тихонько будем ворковать —
Никто и не услышит нас.
Сосочек ваш поцеловать
Мечтаю я хотя бы раз.
Придите завтра в ранний час —
Супруга на базар ушлю я.
Еды себе старик припас,
А миску-то найдет пустую.
Даст бог, я олуха надую.
Так вот где куколка моя!
Тебя я целый день искал.
Зачем понадобилась я?
Затем, что, куколка моя,
Без жен скучают все мужья.
Резов ты что-то больно стал.
Так вот где куколка моя!
Тебя я целый день искал.
Цвет юности моей увял.
Пора мне помирать, недужной.
Клистир тебе поставить нужно?
Свечу лечебную воткнуть?
Как смел меня ты обмануть,
Испакостить всю жизнь мою?
Чем? Холю я тебя, не бью,
Отказа нет тебе ни в чем.
Не в этом дело и не в том —
Нужда моя совсем другая.
Узнай, любезный, чем больна я:
Ты для молодки староват.
Я выпускаю свой заряд
По-честному — в неделю раз.
Один лишь раз, а после — пас?
Посмешище я у людей.
Небось у маменьки своей
И без того ты обходилась.
Сейчас вконец я истомилась,
Иссохла вся, ей-ей, не лгу.
Но я стараюсь как могу,
Чуть не валюсь и сам-то с ног,
И кажется — свидетель бог! —
Ты вроде как затяжелела.
Молитвой помогла я делу,
С нее-то брюхо и полно.
Но, знаешь, у меня одно
Желанье есть...
Ну-ну, смелее!
Оно — не стану лгать тебе я —
Насчет еды.
Еды? Какой?
Вареной, жареной, сырой?
Скажи — достану я любую.
Тресочки свеженькой хочу я,
Молочной булочки, миног,
Телятины окорочок.
Послаще раздобудь вино...
Да, милый, и еще одно:
Мне просто не найти покоя —
На свадьбе белое такое
Нам подавали...
Что? Шербет?
Супруга лучше в мире нет!
Все утром я доставлю в срок.
Брат Гильбер. Рондо[184]
Ах, милый, розовый сосок,
Заветнейшее наслажденье!
Для той, кто в нетерпенье
Сейчас мне двери отворит,
Роскошный праздник предстоит:
Всей плоти мужеской горенье
Уже готово для свершенья
Того, к чему ее манит.
Для той, чей муж, даст бог, проспит
А нет — так рад не будет бденью,
Я весь напор и устремленье.
На славу мой клинок отлит —
Для той...
Твой муж уже не спит.
На рынок я иду. Прощай.
На ветер денег не швыряй,
Но ничего не позабудь.
Отлично помню все. Ну, в путь.
Я с вами, свет моих очей!
Так раздевайтесь поживей.
Мой муженек убрался рано.
Но здесь, надеюсь, нет обмана?
Удара в челюсть я боюсь.
Но если уж такой вы трус,
Куда вам к даме лезть на ложе?
Что за несчастье, ах "ты боже!
Как мог кошелку я забыть,
Мешок, корзинку? Как мне быть?
Придется мне вернуться все же.
Эй, женушка, скорей открой!
Кто там стучится, боже мой!
Святой Франциск, подай спасенье!
Хозяин это, без сомненья.
О вас пронюхал он. Беда!
Хозяин? Муж? Вот это да!
Теперь пропал я навсегда.
Сам черт толкал меня, когда
Я, весь пылая, шел сюда.
Куда же спрятать вас, куда?
Накроет — тут вам и конец.
Спаси, небесный наш отец!
Кишки от страха к заду тянет!
Коли он нас вдвоем застанет,
Не поплачусь ли я, мой свет?
Страшней ревнивца в мире нет,
И кой-чего вы не спасете.
Когда бываю я в охоте,
Владеет мной проклятый бес.
Теперь ощипан буду весь.
Хоть перышку бы сохраниться!
Супруг мой в гневе аж дымится
И входит в самый буйный раж.
Мария-дева! Отче наш!
Спасенья нет, я вижу сам.
На гибель вас я не отдам:
Так спрячу, что и не найти.
Увы! Отрезаны пути.
О небо, кто меня спасет?
Живее лезьте под комод —
Вас будет там совсем не видно.
В беде и это не постыдно —
Бывает, на гвоздях лежат.
Прикройте мне немножко зад —
Кусает ветерок холодный.
Стезею, господу угодной,
Пойду я в жизни, коль спасусь.
Ну, полно, не такой вы трус.
Ждать остается вам теперь.
Ты наконец откроешь дверь?
Зачем вернулся ты, чудак?
Я здесь распластан, как слизняк.
Сам черт пригнал его обратно.
Голубушка, так неприятно!
Подумай, я забыл мешок.
А на мешок-то я и лег.
Увы! Решен теперь вопрос.
Господь наш Иисус Христос,
Святой Франциск, святой Климент,
Пропал, пропал мой инструмент!
А ведь работал так удало!
Но я ж тебе мешок достала.
На самом он лежал виду —
Там, на комоде.
Сам найду.
Не простудись, ложись скорей.
Да он ко мне идет, ей-ей!
Я обнаружен, оголен!
Хотя бы смиловался он,
Забрал все, что на мне надето,
Но потерять вещицу эту...
Кишки мне вывернет сейчас.
Ты что, совсем лишился глаз?
Где ищешь?
А искать-то где?
О господи, спаси в беде!
Мой горький стон к тебе летит.
Ого! Однако здесь смердит.
Великий боже, что за вонь!
А ты смердящее не тронь.
Такое бы с тобой стряслось —
И ты бы насмердел небось.
Ну что?
Его не вижу я
Средь этого всего тряпья.
Мешок засунули куда-то.
Лежи, как труп, не то — расплата,
Да подбери бесштанный зад,
Гильбер, Гильбер, смиренный брат!
К концу приходит бытие.
Вот завещание мое:
Покуда я не погребен
И лучшей части не лишен,
Вручаю Купидону-богу
Душонку бедную мою,
Затем что славных девок много
В заманчивом его раю,
А сердце даме отдаю,
Что мне погибель принесла.
Гильбер, ужели смерть пришла?
Сосочкам девочек-стрекоз,
Их личикам и грудкам белым —
Завет мой: ваш custodi nos[185]
Утешить можно слепком смелым
С того, что было столь умелым
В забавах, коим нет числа.
Гильбер, ужели смерть пришла?
Взываю к сонму юных дам:
Внимайте, милые, внимайте,
Штаны я завещаю вам,
И дара вы не презирайте.
Живот и бедра натирайте,
Чтоб жарче в жилах кровь текла.
Гильбер, ужели смерть пришла?
Вам, ёрники, совет дает
Тот, кто вас почитал друзьями:
У скважины своих ворот
Умело действуйте ключами,
Чтоб были вы бодрей ночами,
Чтоб веселее шли дела.
Гильбер, ужели смерть пришла?
Пусть те, с кем мы пивали вместе,
Прославят друга своего:
«Старался брат Гильбер по чести,
Чтоб глотка добрая его
Никак просохнуть не могла».
Гильбер, ужели смерть пришла?
Я тут ни одного угла
Не пропустил. Вот чертовщина!
Ты б лучше помолился чинно
Марии-деве.
Я взбешен.
Куда же завалился он?
In manus tuas, Domine,
Nisi quia domine ne
Tedet spiritus et pelli
Confiteor deo celi
Ut queant quod chorus vatum...[186].
Не взялся вовремя за ум
Хозяин твой, мой бедный шип!
Ну, я теперь совсем погиб:
Сейчас начнет он шарить тут,
Где я лежу. Тогда — капут.
Что делать? Может, бога ради
Молить ревнивца о пощаде?
Да будет ли с того мне прок?
Себя на муку я обрек.
Прощай, мой пестик, мой дружок!
Марен, гляди, никак, мешок
Там на гвозде, поближе к двери?
Да, это он. Нашлась потеря.
Теперь, негодник, не уйдешь!
Мне кажется, ядрёна вошь,
Что мы еще повеселимся.
Давай, голубушка, простимся.
Я ухожу. Целуй сюда.
А позабавимся когда?
Вернусь домой, тогда и праздник.
Ты вроде бы воскрес, проказник?
Еще нам будет сенокос!
Воистину господь пронес.
От страха вся еще в поту я.
А торбу-то он взял какую?
Мешок ведь подо мной лежал.
Да с чем бы он ни убежал,
Его назад не скоро ждать.
Э, нет, довольно мне дрожать.
Свят бог, не будет здесь добра,
И ноги уносить пора.
Собрать одежку надо живо.
А где портки-то? Что за диво?
Ищу — и не могу сыскать.
Да где ж они?
Их не видать.
На том вон гвоздике висели.
Ах, господи, и в самом деле,
Марен их принял за мешок!
Увы, увы! Настал мой срок.
Как разберется — так убьет.
Меня же здесь он не найдет.
Приходится ускорить шаг,
А естество зажать в кулак:
Штанами мне послужат руки.
Обречена я смертной муке!
Увы! За что стряслась беда?
В любви мне не везло всегда.
Не знаю, что и предпринять —
Остаться или убежать?
Ждать — это смерть наверняка.
К куме зайду-ка я пока.
Она, пожалуй, даст совет.
Кумушка.
Лица на вас, голубка, нет,
Ревнивый муженек побил?
Кума, конец мне наступил.
В душе — отчаянье и страх.
Нет пользы в стонах и слезах.
Для каждой хвори есть леченье.
Совет мне дайте, наставленье,
Иначе смерть моя близка:
Марен, не находя мешка,
Как стал на рынок собираться,
Схватил штаны Гильбера-братца
И с ними побежал на торг.
Да, тут уж не придешь в восторг,
Но если больше ничего...
Да вы не знаете его!
Решит он: я не в первый раз...
Но тот, кто наши души спас,
Свидетель, я впервой грешна.
Беда не так уже страшна.
Домой идите отдыхать.
Берусь Марену доказать,
Что те штаны в юдоли бренной
Святой Франциск носил смиренно[187].
Уж он поверит, я не я.
Спасибо, душенька моя.
К себе я удаляюсь чинно.
Старик.
Есть веская тому причина,
Что я вернулся второпях:
Мешок-то жареным пропах.
Немалый вижу в нем грешок,
Затем что это не мешок:
В него влезала пара ног.
И чей-то зад, и чей-то срам.
Ах так, тресочки нужно вам?
Телятинки? Держись, красотка!
Чтоб учинить тебе щекотку,
Сам черт уляжется с тобой.
Держись! Клянусь своей башкой,
Тебе я глотку перережу.
Теперь я весь в дерьме. Но где же
Укрылся сукин сын тайком,
Когда в злосчастный этот дом
Я возвратился за мешком?
Да вас обоих припекло б,
Хотя б он был монах иль поп!
Ты с ним во всю резвилась прыть,
А мне теперь рогатым слыть!
Но знай, тебе я отомщу:
И семь и десять шкур спущу
С тебя, красотка из красоток.
С чего на весь наш околоток
Вы расшумелись, куманек?
Вам это, может, невдомек,
Но был женой я услан прочь,
И тут же — пляски во всю мочь.
Но ей, клянусь, придется туго.
Вы думаете, что супруга
Могла себя не соблюсти?
Да что тут домыслы плести!
Улика — вот она, глядите!
Вы зря все это говорите.
Мой милый, нет на ней вины,
А эти, куманек, штаны
Трепать и мять совсем негоже:
Их нашивал угодник божий,
Святой Франциск, мы все их чтим.
А что же было делать им
У женушки моей любезной?
Сколь чудодейственно полезной
Для вас была их благодать!
Смогла б кума от вас зачать
Без этой помощи святой?
Выходит, муж я никакой?
Не балуете вы куму.
Но одного я не пойму —
Как в дело их употребить?
Коль удалось их раздобыть,
Семь раз святыней натирают
Живот и бедра, повторяют
Молитву трижды, а потом
В постель ложатся с муженьком.
Чтоб эти получить штаны,
Знакомства важные нужны.
Их в монастырь вернуть должны вы.
Святыню эту сам я живо
Снесу достойнейшим отцам.
Не надо торопиться вам.
За ними брат Гильбер придет.
А что же скажет в свой черед
Хозяйка, милая жена?
Хоть велика моя вина,
Прости ревнивого супруга.
Ах, милая моя подруга,
Куда Марена занесло!
Ему и в мысли не пришло,
Что тут реликвия святого,
И он наговорил такого,
Что и не повторишь никак.
Боялась я, что будет так,
Когда их приняла от братца.
В дерьме мне легче изваляться,
Чем верность мужу не блюсти!
Скорей их надо отнести.
Наделали они чудес.
Прости, жена, — попутал бес.
Как мог я думать?.. Сам не рад.
Вот и Гильбер, смиренный брат.
Вы их ему и отдадите.
Достойный отче, подойдите.
Есть некая у нас нужда.
Потребен вам я, господа,
Коль слышу правильно и зрю?
Вернуть хотим монастырю
То, что носил Франциск святой.
Услуги нет здесь никакой.
Давайте. Но сперва, в смиренье
Молитвенно склонив колени,
Вы все облобызать должны
Сии угодника штаны
И встать с колен с душою ясной.
Уж я их поцелую страстно
За принятую благодать.
Сестрица, смею вам сказать,
В святыне этой силы много.
Несите ж их в обитель бога.
Всем благо будет в добрый час.
Пусть зрители не взыщут с нас.
Воскрешение Ландора[188]
Жена.
Увы! Уны! Мой муж в могиле,
Мой разнесчастный друг Ландор.
Как дружно мы с Ландором жили!
Увы! Увы! Мой муж в могиле.
Навек меня с ним разлучили.
Мне жизнь постыла с этих пор.
Увы! Увы! Мой муж в могиле,
Мой разнесчастный друг Ландор.
В гробу, во время похорон,
Просил вина у служки он.
Скончался...
Погребен...
Отпет...
Ландора больше с нами нет!
От жажды помер...
Не иначе.
Любил поесть, а выпить — паче;
Поэтому и кончил плохо.
Он был изрядный выпивоха.
Что говорить! Совсем как вы.
Где мой Ландор? Увы! Увы!
Мне жизнь была с ним сущий праздник!
А ведь Ландор-то был проказник!
А вот и я! Приветус вамус!
Меня вы плохо понимамус?
Я пожелал вам по-латыни:
Пусть бог пошлет вам счастья ныне.
Ну, обними, жена, не стой!
Что это значит? Боже мой!
Кто это?.. Нет, не узнаю.
Я муж твой, дура!
Он в раю.
Теперь несчастная вдова я.
Вернулся я к тебе из рая.
На свете мало ли чудес?
Я умер, а потом воскрес.
Из рая, стало быть?
Конечно.
Прошел чистилище я, грешный.
Оттуда прямо в рай попал.
Вот саван мой.
Молчи, бахвал!
Я не желаю слушать вздора.
Ты не походишь на Ландора.
Да приглядись ты, бога ради,
Зайди хоть спереди, хоть сзади:
Нос мой и плешь, ей-ей, моя.
Как есть Ландор!
Конечно, я!
Ай! Он рукой меня задел.
Я насмотрелся дивных дел,
Но лучше помолчать про это.
Какие там ещесекреты?
Да ты, никак, морочишь нас?
Ужасен будет мой рассказ.
Вы там святых, мой сын, встречали?
Да, встретил, но струхнул вначале.
Там Петр размахивал ключом,
А Павел на него — с мечом,
И оба, преисполнясь пыла,
Друг друга били что есть силы,
Так, что стояли вой и визг,
Тут вижу я: святой Франциск
Тузит соседей по задам,
Вопя: «А вот я вам задам!..»
Святой Иаков рядом с ним
Всех лупит посохом своим.
Господь не дал продлиться драке,
И приуныли забияки.
А я, от страха чуть живой,
В кусты...
А почему, сын мой,
Святой Георгий не вмешался?
Он потасовки убоялся.
Какая страшная война!
Еще спасибо, что стена
Скрывает рай он наших взоров!
У смертных слишком буйный норов:
Везде швейцарцы да ландскнехты[189].
Как их в раю приструнишь всех-то!
И так уж господу пришлось
Селить святых на небе врозь.
«Пусть, думает, живут подалей,
С меня довольно их баталий».
Ну, вы хватили через край!
Поверить трудно, чтобы рай
Так изменился.
Несомненно,
В раю большие перемены.
Да взять хотя бы этот бой:
Я был свидетель, как святой
Лаврентий, страстотерпец кроткий,
Швейцарцев жарил на решетке[190],
Как повар жарит каплунов.
Я чуть взглянул — и был таков.
Как? Вы сбежали?
Без оглядки!
Душа ушла от страха в пятки.
Так что ж такое этот рай,
Откуда ты вернулся?
Знай,
Там нынче все переменилось.
Но почему, скажи на милость?
Причина этому одна:
Переменились времена.
Архангел Михаил, к примеру,
Попрал когда-то Люцифера,
А ныне под пятой его
Узрел я бабу.
Быть того
Не может! Вас блазнит лукавый.
Сдается мне, Ландор-то прав.
Я прав: я это видел сам.
Вернулся б я надолго к вам,
Да ноги пишут кренделя —
Им разонравилась земля.
Давно ли ты пришел из рая?
Совсем недавно, дорогая,
И мне по вкусу горний мир,
Точь-в-точь, как объедале пир.
Но продолжайте же, Ландор.
А вам святой Мартин[194] знаком?
Что с ним?
Он до сих пор пешком.
Как там апостолы?
Сидят
Да хором «Отче наш» твердят.
Неужто там, по божьей воле,
Нет зла, что есть в земной юдоли?
Там нету кляуз, клеветы,
Там ябед не услышишь ты,
Доносов не прочтешь злодейских.
Выходит, нет там и судейских?
Какие новости, мой сын!
Есть, правда, адвокат один,
Да у него клиентов нет.
А прокуроры?
Только вред
Нам, смертным, от людей таких,
И я в раю не видел их.
А впрочем, как-то, говорят,
Дошел один до райских врат.
Хоть и латынь он знал и право,
Но был отменно злого нрава,
И выгнал вон сутягу бог.
В раю, конечно, вы, дружок,
Сержантов видели немало?
Их там от века не бывало.
Теперь, Ландор, откройте нам,
Чему вы научились там.
Что ж, рассказать-то я могу,
Но вы об этом — ни гугу.
Науку я познал.
Какую?
А ну выкладывай!
Могу я
Заставить замолчать жену,
Да, впрочем, не ее одну.
Так намекните нам хотя бы,
В чем дело.
Выпить любят бабы
Но очень быстро умолкают,
Когда стаканчик пропускают.
Чтобы покой себе купить,
Почаще им давайте пить —
И заживете без печали.
Так-так... Чего ж вы замолчали?
Что вам пришлось еще узнать?
Ну что же, я могу назвать
Одну полезную науку:
Как посмотрю кому на руку —
Так всю судьбу прочту. Короче,
Вот вам пример. Позвольте, отче,
На вашу руку я взгляну.
Взгляните, сударь.
Ну и ну!
Сознаюсь, я не ждал такого.
Нечистого все это ковы.
Я вижу, вы, святой отец,
Ленивый пастырь для овец:
В обед набить спешите брюхо,
Обедни служите под мухой;
К тому ж охочи вы до баб;
Ваш дух нетверд, а разум — слаб.
Пусть молния.по божьей воле
В тебя ударит!
Tibi soli! —
Что значит: я желаю вам
Того же.
По твоим словам,
Латыни ты не знал, а ныне
Отменно шпаришь по-латыни!
Я к этому в раю привык:
Латынь там признанный язык.
Она сама из глотки рвется.
Не в силах с этим я бороться.
Вот вам моя рука теперь.
О, вы — прелюбопытный зверь!
Вы покачали головою...
Что с вами, сударь мой?
Не скрою:
Собрать я мыслей не могу —
Они мешаются в мозгу.
Что делать — тонкое устройство!
Я вне себя от беспокойства.
Так кто же я?
Изрядный скот.
Сам сатана вас не поймет.
Я бык? Осел?
Еще почище.
Вы — сущий мартовский котище.
Сперва назвал меня скотом,
Потом сравнил меня с котом.
Мне в толк не взять такой загадки!
Вы — лицемер, притворщик гадкий.
Мастак украдкой погрешить
И хвост, где надо, распушить,
Любитель неги и покоя
И... умолчим про остальное.
Теперь и я тебе должна
Дать руку.
Бог с тобой, жена!
Зачем я стану, дух бесплотный,
Копаться в бабьей подноготной?
Пол женский слаб, как говорят.
Что если я давно рогат?
На черта мне твои секреты!
Ах нет, Ландор!
Молчок про это!
Да это трусость, наконец!
Не станет истинный мудрец
Устраивать за бабой слежку.
Ну, разве что слегка — в насмешку.
Сей муж жене отнюдь не враг.
Да, это был достойный брак!
Скажи, каких еще наук
Ты понабрался, мой супруг?
Тебя, боюсь я, дорогая,
Всем этим слишком напугаю.
Несмелы люди в наши дни.
Неужто?
Хватит болтовни!
Смотрите на меня! Сейчас
Я страху нагоню на вас.
Вы видите меня?
Да, видим.
Сейчас я сделаюсь невидим.
Святые Симон и Андрей
Наукой этою верней,
Чем сетью, уловляли души —
Не в море, ясно, а на суше.
Он впрямь исчез. Где вы, Ландор?
Незрим для вас я с этих пор.
Куда же вы? Где вас искать?
Вам не дано об этом знать.
Вот чудеса! Невероятно!
Когда вернешься ты обратно?
Чуть раньше, чем на Страшный суд
Трубой вас, грешников, сзовут.
По дому ночью поброжу,
Всех смельчаков перебужу...
Да, призраки, о том нет спору,
Невидимы людскому взору.
Вы правы, ваше преподобье:
Невидим тот, над кем надгробье,
Кто в рай вознесся навсегда.
Аминь. Прощайте, господа.
Все это будто сон какой.
Я удаляюсь на покой.
Прощайте все! Жена, прощай!
А мне пора вернуться в рай.
Школяр Мимен[195]
Сумасброд.
Хоть нет храбрее полководца,
Чем я, да все не удается
Сыскать врагов, то бишь поживу.
Уж я бы их и в хвост и в гриву,
Не хуже, чем умел Тево[196].
Увы, он пал на поле брани!
Но дар бесценный от него
Я получил по завещанью —
Его копье — и в свой черед
Пущу оружье это в ход.
В карман полезешь — зло берет:
Слепой полушки нет в помине.
Одна и есть утеха ныне —
Тот меч, с которым неизменно
Лихой Копен из Валансьена[197]
Ходил на вражеские рати
И, бранным духом обуян,
И нехристей и христиан
Дубасил, лишних слов не тратя.
Позвать бы Скорохвата кстати.
Постой, да вот он сам идет!
Мое почтенье, Сумасброд.
А я ищу тебя повсюду.
Теперь нам было бы не худо
Тут сделать надпись на столбе:
«Три удальца зовут к себе
Всех, кто в войну не прочь ввязаться».
Готово! Только доску, братцы,
Прибейте сами: я устал,
Покуда в землю кол вбивал.
Мне тоже есть чем похвалиться:
Свой шлем, стальные рукавицы,
Рапиру, чтобы мог на ней
Я жарить кур, гусей, свиней,
А также две стрелы и лук
Мне завещал покойный друг —
Лесной стрелок, храбрец Гильом
Ну, капитан, труби подъем:
Сидеть без дела толку мало.
Успеешь, подожди сигнала
И не командуй тут, болван.
Прибита надпись, капитан.
Кто обожает приключенья,
На это клюнет объявленье.
Мы будем рады смельчаку —
Прибудет нашего полку.
Как не принять такой подмоги?
Тогда сходите все с дороги,
Коль дорога вам голова!
Мечом!
Из лука!
Живьем на вертел насажу!
Пришпилю!
Череп размозжу!
Не жди от Скорохвата спуску:
Дам в челюсть — зубы на закуску
Пойдут под пиво, как горох.
Тех не прельстишь, свидетель бог,
Закуской вегетарианской,
Кто свежей кровью христианской
Опохмелялся тыщу раз.
Эк невидаль! Бывало, в таз
Нальешь ее да ноги моешь.
Не пыжься, друг, не перекроешь:
Я пальцы пленникам рубил
И, как сосиски, их варил, —
Недурственное блюдо было!
Что было, то, увы, уж сплыло.
Никто былого не вернет.
Нам надлежит смотреть вперед.
Не дать бы маху, Сумасброд!
Вовек не вымолишь прощенья,
Коль явится по объявленью
Сюда какой-нибудь вахлак
Иль невоспитанный дурак.
Ну ладно, горевать не станем,
Давайте лучше песню грянем:
Я затяну, вам — подпевать.
На бургиньонов[199] мы опять
Стальные двинули колонны.
Ну, берегитесь, бургиньоны.
Так и разэтак вашу мать!
Завидна участь пилигрима:
Куда б ни шел — дойдешь до Рима.
Фу, черт, чуть не промчался мимо!
Не то подметная цидула,
Не то из Ватикана булла —
Так сразу и не разобрать.
Попробую-ка прочитать.
«X, т...» Нет, вроде бы не то.
Ах, это «К»! «К», «т», «о» — «Кто».
Тут и не пахнет римским папой:
Так курица не пишет лапой.
«Кто жаждет воинских утех
И к подвигам стремится — тех
Зовут на службу в свой отряд
Отважный воин Скорохват,
Сеньор учтивый Живоглот
И славный рыцарь Сумасброд».
Хочу сейчас же на войну,
Без боя дня не протяну!
Эй, матушка, ау!
Я тут.
Как — на войну? Тебя ж убьют!
Сынок, опомнись, бог с тобой!
Сегодня же я ринусь в бой.
С чего бы вдруг?
Самой судьбой
Так решено. Я на столбе
Прочел, что смельчаков к себе
Три воина зовут в отряд
И разных разностей сулят —
Не счесть.
Да это ж все обман.
Вручит мне знамя капитан,
И буду первым в бой шагать я.
А как же школьные занятья?
Была охота мне зазря
Корпеть в стенах монастыря!
Пускай другие до зари
Свои мусолят буквари.
Вернись, сыночек, не дури.
Per deum Sanctum[200], черта с два!
Окстись, дурная голова!
Да я как бешеных собак
Перестреляла б всех вояк.
Тебя послушать — смех и грех:
Живешь, кажись, не хуже всех,
Ешь досыта, спишь допоздна,
Чего ж тебе еще?
Вина —
У нас непьющих нет в полку.
Тебе бы розог, дураку!
Куда же ты пойдешь, скажи?
Где грозные стоят мужи
Перед походною палаткой.
О боже правый, накажи
Ты их кровавой лихорадкой!
Ну ладно, взглянем-ка вдвоем
На этот сброд.
Ага, пойдем.
Да вот они! Смотри, смотри,
Что за красавцы! Раз, два, три...
Наверно, авангард полка
Гильома, вольного стрелка,
Расположился у обрыва.
Ба, это что еще за диво?
То мой единственный сынок
Примчался к вам, не чуя ног:
Ему в солдаты невтерпеж.
Что ж, паренек на вид хорош,
А смел ли — не сказать заране.
Per canis animam[201], до брани
Дойдет — утру любому нос.
Ну, даром что молокосос,
А прыток.
В жилах не водица.
Пока мешки таскать сгодится,
А там поставим под копье.
Ах, чадо милое мое,
Затем ли я тебя вскормила,
Чтоб нынче смерть нас разлучила!
Ни капли нет в тебе стыда.
Не плачь, мамаша, не беда.
В слезах, ведь знаешь, мало толку.
Что нам стрела! Иголке щелку
В кирасе не сыскать стальной.
Всегда он был такой шальной,
Ни мать не слушал, ни отца.
А мы хотели молодца
Пристроить по духовной части.
Да брось ты, мать, не в этом счастье
Дай время — двинемся в поход,
Он за день больше загребет,
Чем за год у себя в приходе.
Да ну?
При всем честном народе
Клянусь: добыча — не грабеж.
Куда ж, сыночек, ты идешь
И на кого меня бросаешь?
Ну ладно, поступай как знаешь,
Коль ратный труд теперь в чести.
Но постарайся привезти
Домой прибытки трудовые.
Еще бы!
Стычки боевые
Доход приносят неплохой.
Смотри сама, чтоб в лес глухой
Не забрели мои телятки,
Да после ужина остатки
Сторожевому псу отдай.
А что еще?
Еще пускай
Роже хранит мои тетради
И книжку в пятнах от оладий,
Что мы однажды с ним на рынке
Стащили прямо из корзинки
Назло скупому продавцу.
А что же я скажу отцу?
Ты по кривой пошел дорожке...
Отцу скажи, что без оплошки
Я выбрал путь себе прямой.
А ты ступай-ка, мать, домой.
Смотреть на вещи нужно здраво:
Прощанье — лишняя растрава.
Ну, мне налево, вам направо.
Прощай, господь тебя храни!
О боже, сколько болтовни!
Эй, паренек, пора в дорогу.
Привыкнешь с нами понемногу
Брать замки приступом, не трусь!
Да я нисколько не боюсь —
Недаром был задирой в классе.
А ну, друзья, cantemus basse[202]:
В дороге с песней веселей.
Из парня выйдет толк, ей-ей!
Не всяк в бою идет вперед,
Кто глотку громче всех дерет.
Лихие рвутся в бой вояки,
Они с победами дружны.
Кто распускать посмеет враки,
Что их мечи вросли в ножны?
Пойдет насмарку все ученье,
Парнишку сгубят приключенья...
Да чтоб мой сын, моя кровинка
Шел, как убойная скотинка,
По чьей-то воле умирать?
Вовек такому не бывать!
Клянусь, что эта солдатня
Еще попляшет у меня.
Поберегитесь, крикуны,
Не наложить бы вам в штаны.
На вашу буйную ораву
Найду я скорую управу.
Все (вместе поют).
Ну-ка, брат-школяр, изволь
У меня спросить пароль!
Quo vadis?[203] Отвечай!
Отныне
Забыть ты должен о латыни.
Куда судьба ни занесет,
Кричи погромче: «Кто идет?»
На слух запомню я не скоро,
Дай запишу.
Ну и умора!
Да, заскучать с ним мудрено.
Уймитесь, в путь пора давно.
Эй, парень, вот тебе кольчуга.
Никак не справлюсь: слишком туго,
Да и подол коротковат.
Не тужься, не прикроешь зад.
По старой памяти я порки
Боюсь.
Пустые отговорки.
Как вспомнишь материну таску,
Так дрожь берет. Теперь бы каску —
В сраженье без нее беда.
А ну, примерь!
Вот это да!
Уж коли в этакой лохани
Появишься на поле брани,
Сам черт тебе покажет спину.
Что там еще?
Держи дубину,
С ней — или пан, или пропал.
В шары я здорово играл,
И здесь не дам, пожалуй, маху.
Ужо на всех нагоним страху.
Куда ж нам двинуться? В Наварру?
С наваррцев много ли навару?
Ну, к баскам, на худой конец.
Что проку с тамошних овец?
У них ни мяса, ни овчины.
Другое дело — сарацины.
Эх, проучу я мусульман!
За мною следом, капитан,
Идите в бой.
Один боишься?
Коль в рукопашной распалишься,
Уж тут сам черт не разберет,
Кто впереди тебя идет, —
Заеду в ухо ненароком.
Вот самому и выйдет боком
Такой запал. Скажи-ка мне,
Что за бирюльку на ремне
Ты носишь?
Письменный припас,
Чтоб всех записывать тотчас,
Кого мы насмерть пришибем.
Хитро придумал. Ну, пойдем,
В пути задать не вздумай тягу.
Да я костьми скорее лягу.
Коль умирать — так умирать,
Теперь мне нечего терять.
Уж если от судьбы солдатской
Не отвертеться мне никак,
Наряд оставлю я дурацкий
Отцу, а матери — колпак.
А тех, кто справит панихиду
По другу, павшему в бою,
Молитвой помяну в раю,
Когда в него со славой вниду.
Появляется Любина в обличье рогатого страшилища. Любина.
Трах-тарарах, держи, хватай,
Бей справа, слева налетай,
Бери злодеев в оборот!
Куда бежать? Назад? Вперед?
Вперед бы надо. Нет, назад!
Отважный воин Скорохват,
Сеньор учтивый Живоглот
И славный рыцарь Сумасброд,
На помощь!
Тише, идиот!
Всех нас погубишь ты задаром
Мы отступаем под ударом
Превосходящих сил врага.
Хватайте черта за рога,
Я не управлюсь без подмоги.
Эй, врассыпную!
Дай бог ноги!
Все разбежались от врага,
Своя им шкура дорога, —
Лишь пыль клубится по дороге.
Все разбежались от врага,
Меня оставив без подмоги.
Как ветром сдуло солдатню.
Эй, берегитесь, догоню!
Где ж наши славные герои?
Ни одного. А было трое.
Они удрали без оглядки,
Позорно показали пятки,
Что ж, с них теперь и взятки гладки
Тебе, Мимен, держать ответ.
Поверьте мне, его здесь нет,
Он первым дал отсюда деру.
Да ты ж хвалился, будто впору
Завоевать тебе весь мир.
Я не Мимен, клянусь вам, сир,
И не намерен с ним дружиться.
Да полно врать.
Я побожиться
Готов.
А ну, поди сюда.
Пропал! Что делать? Вот беда!
Как доказать, что я — не я?
А вы-то кто?
Я мать твоя.
Я мать твоя.
Поверить не могу вам я.
Моей к тебе любови ради
И не в таком бы я наряде
Тебя примчалась выручать:
Все сделает для сына мать.
Коль действовать с умом возьмется —
Ей все, что хочешь, удается.
Ну, подойди ко мне, сынок,
Ты всех на свете мне дороже.
Боюсь... Не верится мне все же.
Разиньте-ка пошире рот:
Пяти зубов недостает
У матушки моей во рту,
Позвольте ваши я сочту.
Теперь я вижу: это мама!
Вовек не смыть такого срама
Твоим воителям лихим.
Пойдем скорее поедим,
Погуще приготовь похлебку.
Тебе бы не обед, а трепку.
Сдашь все экзамены в три дня —
Обед получишь от меня,
А коли нет — и не дождешься.
Вот это да! Ты что, смеешься?
От голода я сам не свой.
Да я шучу, пошли домой:
На свете может только мать
И все простить и все понять.
Надеемся, что вам по нраву
Пришлась веселая игра.
Мы вас потешили на славу,
Расстаться нам теперь пора.
Подагрик и двое глухих[205]
Подагрик.
Страшней подагры нету хвори.
Ну что с ней делать? Просто горе...
И ломит, и свербит нога —
Хоть караул кричи. Слуга,
Нет мочи боль переносить,
Врача мне нужно пригласить.
Беги — и возвращайся мигом.
И впрямь, куда там прочим книгам
До той, что я сейчас купил!
Что ел Гаргантюа[206], что пил —
В ней все описано правдиво.
Судите сами, что за диво:
Не в силах завтрака дождаться,
Съел пирогов он дюжин двадцать,
Пяток ягнят, быка, теленка,
Тремя глотками два бочонка
И жбан вина опорожнил,
И только-только заморил,
Как говорится, червячка...
Да как такого дурака
Земля по эту пору носит?
Ему — о чем его ни спросят,
Чем ни грозят, — все нипочем.
Беги же, олух, за врачом!
Да поживее, ты, мерзавец!
Меня надул книгопродавец?
Ну, черта с два! Я не таков.
Найти врача и порошков
Достать мне — вот твоя забота.
Что? Почему без переплета?
Дороже б стало раза в два.
О боже! Кругом голова
Пойдет от этого тупицы!
Как толку от него добиться?
Да ты б успел и возвратиться
И привести врача, болван!
Понятно. Стало быть, в сафьян
Переплести вам книгу эту?
С ним никакого сладу нету,
Его не переговорить.
Меня готов он уморить.
Чтоб не могло вам просквозить
Каким-нибудь манером спину,
Поближе двигайтесь к камину.
Я ненадолго вас покину
И постараюсь раздобыть
Лекарство лучшее от скуки.
Подагрик.
Уж лучше смерть, чем эти муки!
Не мил от боли белый свет,
А лекаря все нет как нет.
Который час кричмя кричу —
Пора бы уж прийти врачу;
Который час его я жду —
И все напрасно. На беду,
Себе слугу я взял глухого:
Не понимает он ни слова.
Коль сдуру свяжешься с глухим,
Хлебнуть придется горя с ним.
От боли я не сплю ночами,
А он все лезет со стихами.
Доводит хворь меня до слез
И пронимает до печенки,
А он мне все сует под нос
Свои дурацкие книжонки!
Ну, каково? Что за обложка!
А эта медная застежка
Ужель не радует вам взор?
Как! Неужели до сих пор
Ты мне врача не смог доставить?
Так вам поля чуть-чуть убавить?
А вот на мой, простите, взгляд,
Сей шрифт не в меру крупноват,
Обрез испортит впечатленье.
О ужас! Светопреставленье!
Такое горе с ним — хоть плачь!
Ну где же порошки? Где врач?
От дурня проку не добьется
Сам черт. А он еще смеется!
Куда способней было б мне
Читать нотации стене.
В семь су мне эта книга стала.
Поторговался я немало,
Не скинул с дюжины пока
Книгопродавец пятака.
Без малого на половине
Сошлись мы лишь по той причине,
Что я давненько с ним знаком.
Что делать с этим дураком?
Пошли мне, господи, терпенье!
Вы правы: это сочиненье
В себе скрывает истин тьму.
Они доступны лишь тому,
Кто к постиженью их стремится.
Позвольте ж вам одну страницу
Прочесть из этой книги вслух.
И впрямь ты больше глуп, чем глух;
Твой книжный бред еще глупее;
Я ж вовсе глуп: себе на шею
Глухого я взвалил слугу.
Ну хватит, больше не могу.
Беги в аптеку что есть мочи!
Не пережить вам этой ночи?
Оно и видно. Может быть,
Духовника вам пригласить?
Да отправляйся же, мошенник!
Вы правы, сударь: вам священник
Или викарий — все одно.
Хоть на дворе уже темно,
Сыщу кого-нибудь в округе,
А вам желаю на досуге
Припомнить все свои грехи.
Да не болтай ты чепухи!
Еще хочу вам на прощанье
Напомнить, чтобы в завещанье
Не позабыли как-нибудь
Вы и меня упомянуть:
Я заслужил в наследстве долю.
Потом наговоришься вволю.
Во всю беги, мерзавец, прыть!
Ну как еще тебя просить?
Как, наконец, с тобою сладить?
Ну будь так добр! Ну, бога ради!
Надеюсь, понял ты меня?
Да я и среди бела дня
Найду священника едва ли,
А тут уж сумерки настали.
Пусть голову снесут мне прочь,
Коль я смогу ему помочь.
Портной (раскладывает сукна у себя в мастерской).
Окончен день, настала ночь,
Заказчиков уж не дождаться.
Пора самим собой заняться.
Пока другие видят сны,
Скрою-ка я себе штаны —
Успели старые порваться,
Теперь мне новые нужны.
Пора самим собой заняться.
Эй, у кого бы мне дознаться,
В каком поблизости дворе
Живет викарий иль кюре?
Того гляди, умрет хозяин,
Святых не причастившись тайн,
И ляжет на меня вина.
Так вам парижского сукна
Кусок отмерить на обнову?
Вы, как я вижу, с полуслова
Схватили суть моих забот:
Он плох. Того гляди, помрет.
Какой подвох? Его, поверьте,
Вам не сносить до самой смерти.
Да нет, он жив еще пока
И на дом ждет духовника:
До церкви нет уж сил добраться...
Да полноте вам торговаться!
Товар-то видите какой?
Вот именно! За упокой
Молебен закажу я кстати.
Ну и прекрасно! При оплате
Всего верней наличный счет.
Вот-вот. Озноб, и жар, и пот.
Час от часу ему все хуже,
И уж не врач — священник нужен,
Чтоб причастить его скорей.
Так вы торопитесь? Ей-ей,
Клянусь, не я вам тут помеха.
Какой тут смех! Мне не до смеха.
Ну, по рукам? Товар вполне
По божеской идет цене.
Меня морочить? Что за дичь?
В рассрочку? Что ж. Но магарыч
Тогда вам выставить придется.
Как? Выставить за дверь? Сдается,
Что он немного глуховат...
Штаны не шьются наугад.
Сейчас возьму аршин, прикину.
Извольте мне подставить спину.
Семь раз, как говорят, отмерь...
Да он же глух, как сто тетерь!
Чем заниматься перепалкой,
Приступим к делу.
Вот как! Палкой
Вы мне грозите? Ну и ну!
Да я хозяину шепну —
Уж он с вас живо спустит шкуру!
Так это на его фигуру?
С него и нужно мерку брать.
Подагрик.
Уж лучше умереть, чем ждать
Напрасно этого тупицу.
С глухим слугой не совладать.
Уж лучше б вовсе не родиться,
Чем целый день сидеть и ждать
Вотще такого кровопийцу!
Уж лучше сразу утопиться,
Уж лучше умереть, чем ждать!
Слуга.
Я у него хотел узнать,
Где тут в округе обретаться
Священник может, он же — драться
Но я не робок. Нет, шалишь!
Какой тут может быть барыш?
Едва свожу концы с концами.
Однако ж новыми штанами
Доволен будет барин ваш.
Что он бормочет? Что за блажь
Нашла на этого болвана?
Ну что ж, винца два-три стакана
Здоровью вовсе не во вред.
Перед судьей держать ответ
Вам за такое повеленье
Придется завтра же. Терпенью
Бывает всякому предел.
И у меня довольно дел.
Идемте, даром слов не тратя.
Слуга (возвращается с портным домой).
Да что мне делать с ним? Проклятье!
Хозяин, этот вот нахал,
Как банный лист ко мне пристал.
Грозится палкой, лезет драться.
Не смог я у него дознаться,
Где исповедник ваш живет.
Пошел ты к черту, идиот!
Введешь во грех меня, ей-богу!
Позвольте, сударь, вашу ногу:
Сейчас я мерку с вас сниму.
Что он там блеет? Не пойму!
Чего тебе? Какого черта?
И впрямь, сукно такого сорта,
Что впору королям носить.
Да, кстати: должен сообщить,
Что ваш посыльный глух изрядно.
Я вижу, что-то тут неладно.
Эй, ты кого привел мне, плут?
Что? Старые штаны вам жмут?
Мы эти сделаем пошире.
Сукна аршина три-четыре
Придется взять, само собой.
Спасите! Караул! Разбой!
Куда мне от него деваться?
Уж можете не сомневаться,
Я лучший выберу фасон.
Мне вывернул суставы он.
Эй, помогите! Умираю!
В десятый раз вам повторяю,
Что в драку он со мной полез
И отказался наотрез
Сознаться, где живет священник.
Не беспокойтесь: лишних денег
Я за подкладку не возьму.
Не верьте, сударь, вы ему:
Он понимает в медицине
Не более, чем я в латыни,
И провести вас норовит.
О боже, что за гам стоит
От этих тугоухих бестий!
Пошел ты вон! И ты с ним вместе!
Чтоб я вас больше не видал!
Да где ж вы лучше матерьял
Могли видать? Ему нет сноса.
Не дальше собственного носа
Вы, сударь, видите, как сыч.
Опять он клянчит магарыч.
Ну нет уж, дудки! Вон отсюда!
Не упирайся. Бог подаст.
Подагрик.
Вот как тому бывает худо,
Кто слушать лишь себя горазд:
Я без врача так и остался,
А мой слуга с портным подрался.
Ну, можете рукоплескать,
Но, чур, примера с нас не брать!
Жены, которые решили переплавить своих мужей[207]
Тибо.
Ты где, Жанетта?
Что такое?
Меня ломает, мочи нет,
Ну подойди, побудь со мною.
Ты где, Жанетта?
Что такое?
Не в силах двинуть я рукою
И уж не мил мне белый свет.
Ты где, Жанетта?
Что такое?
Ох, женушка, уж так мнехудо,
Такая злющая простуда!
Прошу, плащом меня накрой.
Как надоел ты, боже мой!
Ну и дала же я промашку,
Когда пошла за старикашку.
Да будет проклят час и день,
Когда с тобою, старый пень,
Я повенчалась!
Как не стыдно
Ругать меня, да столь обидно!
Ведь эти речи — сущий срам.
Да провались ко всем чертям!
Не будет в нашей жизни толку.
У, чтоб попался в зубы волку
Тот поп, что жить обрек нас вместе!
Ты злишься, но, сказать по чести,
Ты не права, жена, кругом:
У нас с тобою славный дом,
Земля, сады — всего в достатке,
В хозяйстве нашем все в порядке.
Тебе бы не меня пилить,
А вседержителя хвалить.
Ой, да совсем не в этом дело!
Ведь у тебя есть все, мой друг,
Набит нарядами сундук;
Коль нужно что, скажи мне смело.
Ой, да совсем не в этом дело!
И на столе у нас не пусто —
Едим обильно мы и вкусно,
Я не скупец, и, видит бог,
Не опустел мой кошелек.
Ой, да совсем не в этом дело!
Тебя ругал я, мой дружок,
Иль пальцем тронул хоть разок?
Да вряд ли кто среди мужей
К жене относится добрей.
Ой, да совсем не в этом дело!
Ужель тебя я не пускал
На праздник, если ты хотела,
Иль учинял тебе скандал,
Коль у соседок ты сидела?
Ой, да совсем не в этом дело!
Тебе, я вижу, невдомек.
Так ты скажи, чтоб знать я мог,
В чем дело, что с тобою сталось.
Конечно, виноват я малость:
Остыл во мне любовный жар,
Затем что я изрядно стар,
Но с радостью бы, если б мог...
Ну, догадался, муженек!
А мне ведь очень нужно это.
Чего уж нет, того уж нету...
Яви терпенье, будь добра,
Не ищут от добра добра.
Пойми, такое дело старость,
Совсем силенок не осталось,
Негож я для ночной работы,
И нет уже во мне охоты
Тебе колодец прочищать.
Я не могу ни есть, ни спать —
Bce думаю и день и ночь,
Как горю моему помочь,
К какому обратиться средству.
Куда ты?
Выйду по соседству,
Домой через часок приду.
Коллар.
Уж битый час жену я жду.
Ей только бы чесать язык!
A знает ведь, что ни на миг
Один остаться не могу я.
Пернетта!
Ну бегу, бегу я!
Жду, а тебя все нет и нет.
Набрать я вышла на обед
Капусты, брюквы и салата.
В чем ни была б ты виновата,
Всегда отыщешь оправданье.
Нет, это, право, наказанье!
Ведь не на блуд ходила я...
Помилуй бог, душа моя,
Я в мыслях не держал такого!
Но ты все время мне нужна:
Я стар, а ты моя жена
И ублажать меня, больного,
Усердней всяких слуг должна.
Боюсь, что свел нас сатана!
Хрыч только ноет да скрипит,
Ворчит, фырчит, сопит, хрипит,
Пускает ветры да храпит,
Иных я радостей не знаю.
Нас свел с тобой господь, родная,
И зря гневиться ты сейчас:
Ведь мы, когда венчали нас,
Клялись быть верной, дружной парой.
Пусть я уже немножко старый,
А ты прекрасна и юна,
Но все равно ты не должна
Шпынять меня, корить, браниться,
Коль грех какой со мной случится.
Когда ты в дом вступила мой,
Приданого я за тобой
Лишь двадцать ливров взял. Ну что же?
Они с тобою мне дороже
Ста тысяч. Милосердный боже,
Нельзя ж на деньги все считать!
Что деньги! Мне на них плевать!
Я не о том. Совсем другое
Мне душу извело тоскою.
Не оттого страдаю я.
Так отчего, душа моя?
Скажи скорее, в чем же дело?
А, ты, наверно, заболела?
Зови врача — пусть даст совет
Насчет леченья...
Ах, да нет!
Так, может быть, бесстыжим взором
Или охальным разговором
Тебя обидел наш сосед?
Ему задам я!
Ах, да нет!
Ну, может, дома в чем нехватка,
Иль мы едим и пьем не сладко?
Так ты хозяйка, и обед
Сама готовишь.
Ах, да нет!
Тебе, быть может, шелка надо
Для новомодного наряда?
А может., хочешь ты браслет
Или сережки?
Ах, да нет!
Ведь я тебя всегда любил.
Скажи, когда-нибудь я бил
Или бранил тебя, мой свет?
Был груб с тобою?
Ах, да нет!
Так что тогда с тобой такое?
С чего ты маешься тоскою?
Скажи — я, может, помогу.
Нет, ты не сможешь.
Не смогу?
Ага! Имеешь ты в виду,
Что я к любовному труду
Остыл, твой сад копать устал...
Не я — ты это сам сказал,
Сам нужное промолвил слово!
Ну не могу — что ж тут такого?
Кто неспособен сад копать,
Тот может ночью сладко спать.
Уж ты б смирилась, потерпела...
Томит мне плотский голод тело,
Затем покоя и не знаю.
Но я ж тебе не возбраняю
Забавы, танцы, развлеченья.
Нет, коль не сунешь в печь поленья.
Не жди веселого огня.
Уймись.
Недуг сильней меня:
Я больше не могу поститься.
Ты рассуждаешь, как блудница.
Жене прилична добродетель.
Вишь, добродетели радетель!
Мне впору от нее пропасть.
Нет, нынче я не стану прясть,
Пойду-ка поболтать с кумой.
Иди. А как пойдешь домой,
То можешь кума пригласить,
Чтоб с нами выпить-закусить.
Скажи, что ждать его я буду.
Литейщик колоколов.
Котлы паять, лудить посуду!
Всяк, у кого деньжонок нету
И кто скитается по свету,
Не зная, как сшибить монету, —
Ослоголовый дуролом.
А я владею ремеслом,
Что мне дает большой доход.
Так слушай же, честной народ,
И что скажу — на ус мотай!
Я прибыл в ваш прекрасный край
Из дальних стран, где был в ученье
И где понаторел в уменье
Варить и лить любой металл.
Я там доподлинно узнал,
Как надо лить колокола,
Как медь расплавить добела,
Как серебро добавить в медь,
Чтоб колоколу век греметь.
Умею делать я посуду
И класть отменную полуду.
К тому же я владею тайной
Наукою необычайной:
Переплавляю стариков,
Согбенных бременем годов;
Сорокалетний слабосильный
Хрыч выйдет из печи плавильной
Двадцатилетним молодцом —
Прекрасен будет он лицом,
Умен, силен, неустрашим,
В ночной игре неутомим.
Вали ко мне, честной народ!
Пернетта.
Жанетта!
Кто меня зовет?
Да это я, кума твоя.
Тебе душевно рада я.
А что ты так лицом черна?
Ты чем-нибудь огорчена?
Признайся, что это с тобою?
Ах, я тебе скажу такое!
Но это тайна. Ни ползвука
О ней. Клянись!
Господь порука,
Клянусь! Ну, что произошло?
Так горько мне, так тяжело,
Что впору в омут головой.
Да что ты, что ты, бог с тобой!
Быть может, я помочь сумею?
Ну говори.
Ах нет, не смею,
Не знаю, как сказать.
Так что ж?
Старик мой ни на что не гож,
Не теребит мою кудель.
Совсем?
Ложимся мы в постель,
А он — ну ни черта не может.
Ах, и меня все время гложет
Точь-в-точь такая же забота.
Совсем не может?
Раз в полгода.
О боже, как это ужасно!
Я так несчастна, так несчастна,
Ведь он, чуть ляжет, сразу спит...
И чище борова храпит...
И не желает делать дело.
Мне жизнь вконец осточертела.
Но, может быть, лекарство есть?
Нет, чтоб помочь такой беде,
Лекарства не найдешь нигде.
А я вот услыхала весть,
Что к нам явился чудодей
Из дальних стран и что людей
Большой ученостью своей
Он беспримерно удивляет.
А что он может?
Выплавляет
Из старцев молодых парней.
Да я за это бы, ей-ей,
И двух экю не пожалела.
Я тоже за такое дело
Дала б, не глядя, три дуката,
А то такая уж досада
Жить с бесполезным стариком.
Пойдем потолковать о том
С мужьями, чтоб узнать их мненье.
Мы сговорим их, нет сомненья,
Чуть-чуть поплачем, чуть польстим...
Тогда ступай, займись своим,
А я потороплюсь к себе.
Коллар.
Откуда ты?
Спешу к тебе,
Чтоб сообщить одно известье.
Клянусь душой своей и честью,
Чудеснейшее есть лекарство,
Чтоб кончились мои мытарства.
Тебе лишь стоит захотеть...
Чего?
Чего? Помолодеть!
Тебе лет сорок надо снять,
Двадцатилетним стать опять,
Для этого я средство знаю.
Затея, право же, пустая,
Напрасный перевод деньгам.
Приехал мастер в город к нам,
И дряхлых старцев больше сотни
Успел он перелить сегодня
В красивых юных молодцов.
Ну, коли так, то я готов,
Во сколько б это мне ни встало.
Скорей идем к нему!
Нимало
Я и не сомневалась в том,
Что согласишься ты. Идем!
Жанетта.
Тибо, слыхал уже?
О чем?
О способе омолодиться.
Тибо, ты должен согласиться,
А то с тобой одна морока,
И от тебя нет вовсе прока.
Да я не против, только как?
Приехал к нам один мастак
Как раз по этаким делам.
Ну а во что же встанет нам
И матерьял, и переделка?
Да что цена! Цена — безделка,
Помолодеть важней всего.
Тогда пошли.
Ах да, Тибо,
Твой кум, должно, пойдет с тобою.
Ну, уж ему прямой резон,
Лет двадцать между ним и мною.
И то сказать, зажился он.
Коль решено, чего тянуть!
Тибо.
Ну, куманек, пойдем взглянуть.
Что скажешь ты об этом деле?
Когда б я мог и в самом деле
Сменить постылых шестьдесят
На двадцать, как бы я был рад,
Как это, право, было б славно.
А для меня так и подавно.
Что ж, глянем хоть издалека.
Намедни мастер старика
Переплавлял, — лет сорока, —
Тот вышел просто загляденье,
Все обмерли от удивленья.
Тибо.
Привет! Бог да поможет вам.
Мое почтенье господам!
Что всех вас привело сюда?
Помолодеть пришла нужда.
Скажите, печь у вас в порядке?
Угля и прочего в достатке?
Возьметесь переплавить нас?
Извольте, можно хоть сейчас.
А мы уж не обидим вас:
Что скажете, заплатим сразу.
Любой — хромой ли, одноглазый —
Красавцем станет молодым,
Лишь стоит мне заняться им.
Останетесь довольны вы.
Так-так. А цены каковы?
Что вы хотите за работу?
Всего по сто экю.
Да что ты!
Таких и цен на свете нет!
Ну, за обоих сто монет,
Дешевле и не стану браться.
Эй вы, кончайте торговаться
И отвечайте: мы согласны.
Что ж, мы согласны.
И прекрасно.
Но я узнать хочу сначала,
Что за причины и резоны
В виду имеют ваши жены,
С чего так невтерпеж им стало,
Чтоб после, как хлебнут печали,
Они меня не укоряли.
По мне, вас лучше так оставить.
Нет-нет, их надо переплавить!
Ну чем они вам не по вкусу?
Тем, что бессильны, толстопузы,
Морщинисты и седоусы?
Ох, вы наплачетесь потом!
Мужья у вас под каблуком,
И в деньгах вы сейчас свободны,
Их тратите на что угодно.
Потом ведь будете крушиться.
Ах, мастер, им одну вещицу
Исправить надо — и не ус.
На ваш их перелью я вкус,
Хотя, по мне, и так не худо.
Вы сами, судари, откуда?
Мы в этом городе живем,
У нас у каждого свой дом,
И здесь мы встретим смертный час.
Так, значит, переплавить вас?
Ну, дело-то за мной не станет.
У вас что надо, то и встанет,
Отсюда вплоть до Вожирара[208]
Ни у кого такого жара
Не будет на любовном ложе.
Яви нам эту милость, боже!
Э-эх, святая простота!
Я говорю вам неспроста:
Вас ждет такая маета,
Что обе взвоете вы вскоре.
А это уж не ваше горе.
Я вас хотел предостеречь.
Эй, сударь, разжигайте печь,
И поскорее кончим дело.
Да, мастер, приступайте смело:
Пусть будет то, что быть должно.
Не станет хуже все равно!
Раз доводы мои бессильны,
Влезайте, судари, в плавильню
Я переплавлю вас в огне,
А дальше — нет вины на мне.
Но только, сударь, мы б хотели,
Чтоб каждый при своем был теле.
Ох, наконец-то, пустомели,
Вас переплавят в молодых!
А вы молитесь, чтобы их
Вернул я добрыми мужьями:
Сменив лета, они и с вами
Свое изменят обращенье.
Мы и хотим, чтоб поведенье
У них иным — не прежним — стало.
А если хватит матерьяла
Из каждого отлить двоих
(Такое может приключиться),
Тогда как? Примите вы их?
Конечно, каждый пригодится,
Лишь были бы порьяней в деле:
Один — по будним дням недели,
Ну а второй — под воскресенье.
Чтобы по вашему хотенью
Супругов ваших перелить,
Их надо крепко раскалить.
Вот мех, качайте что есть сил.
Сейчас.
Весь свет я исходил,
Но женщин, столь нетерпеливых
И столь бесстыдно похотливых,
Ей-ей, нигде не видел я.
Скажите, мастер, как мужья?
А то ведь я качать устала.
Но это только лишь начало —
Не скоро завершенья жду я.
Ну, я тогда еще подую:
Хочу, чтоб распалился мой.
Коллар холодный был такой
Всегда в постели — сущий лед.
Ну что?
Отменно все идет,
Но покачать придется малость:
Чтоб там из них повыжечь старость,
Еще подбавить надо жара.
Клянусь душою, я Коллара
Увидела! Такой он красный!
Пусть муж мой станет жаркий, страстный,
Всю ночь ласкает пусть меня.
Еще до троицына дня
Уж таково ей жарко станет,
Что много-много раз помянет
Она мои предупрежденья.
Ей захотелось наслажденья,
А будут ссоры да раздоры.
Ну скоро ль, мастер?
Скоро, скоро,
Терпения понаберитесь
И без толку не торопитесь:
Не делается дело враз.
Прошел почти что целый час,
Как я тут этот мех качаю.
Ну, я, наверно, лучше знаю,
Как, что и сколько плавить надо.
Скажите, были бы вы рады,
Когда бы муж ваш стал уродом,
Хромым, гунявым, криворотым?
Нет!
Вверьте их моим заботам.
Пока пускать их рановато.
Мы приготовили дукаты,
Чтоб тотчас расплатиться с вами.
Готово?
Поглядите сами.
Я вам скажу, когда кончать.
Еще придется покачать,
Чтоб до конца проплавить их.
Ох, больше нету сил моих!
По мне, мужья давно готовы.
Мой должен быть большой, здоровый,
Румяный, бойкий и высокий.
А мой — дородный, краснощекий,
Решительный, речистый, ладный.
Что ж, матерьял они изрядный
И после плавки лучше будут,
Понеже их года убудут,
Зато потверже станет плоть.
Пусть вас благословит господь!
Ах, право, ничего нет хуже,
Чем жить при недотепе муже;
Мой был не мужем, а женой —
Не надо мной, а подо мной,
Я, как хотела, им вертела.
Мой делал все, как я велела,
Безропотно смотрел мне в рот.
Все станет днесь наоборот,
Как я уже предупреждал.
Скажите, а каков металл
Их тел? Надежного ли свойства?
Да, но внушает беспокойство:
Они под старость задубели.
О господи, как мы вспотели,
Качая этот мех пудовый!
Они уже совсем готовы.
Воспойте господу осанну,
В них никакого нет изъяну:
Они не хромы и не кривы.
О боже, так они красивы,
Румяны, стройны и юны,
Что просто диво!
Вы должны
Теперь узнать мужей своих,
Чтоб вам не перепутать их.
Вот я и завершил свой труд.
Скажите, вас Тибо зовут?
Ну да, Тибо, теперь мне ясно.
Он самый — юный и прекрасный,
Неустрашимый, ловкий, страстный
Теперь все станет по-другому:
Ты будешь хлопотать по дому,
Я ж дому буду головой.
Ведь вы супруг законный мой?
Скажите, вас зовут Колларом?
Ну да. Меня ты знала старым,
Но я стал юный и прекрасный;
Теперь перечить мне опасно:
Чуть что — скручу в бараний рог.
Что он несет, помилуй бог!
Ты слышала его, кума?
Мой муж, видать, сошел с ума:
Грозит меня поколотить.
Позвольте, сударь, заплатить.
Довольны вами мы премного,
Вот вам полсотни золотых,
Вы честно заслужили их.
За вас молить мы будем бога.
Да ниспошлет он вам подмогу
Во всем! Желаю вам удач.
Жанетта.
Как изменилось все! Хоть плачь.
У мужа норов стал крутой.
А мой Коллар так строг со мной,
Что я боюсь и слово вставить.
Меня дала ты переплавить,
И нынче нрав мой стал иной.
Теперь хозяином в дому
Хочу я быть, а потому
Верни мне тотчас все ключи.
Еще чего!
А ну молчи,
Не то тебя я проучу!
Ой нет, не надо!
Я хочу,
Чтоб ты дала за каждый год
По всем расходам мне отчет,
И знай, что за пустые траты
Не избежать тебе расплаты.
Ну-с, где отчет за эти годы?
Докладывай про все расходы
Вплоть до гроша — на что, куда
Шли наши деньги.
Никогда!
Вот благодарность за заботы!
Согласья нету моего!
Заткнись! Плевать мне на него.
Сюда изволь-ка посмотреть.
А это что такое?
Плеть,
Которой драть тебя я буду.
Что?
То! Заспоришь — будет худо:
Я плеточкой по спинке — хлесть!
Пернетта.
Жанетта, душечка!
Кто здесь?
Твоя несчастная кума.
Увы нам!
Чтоб взяла чума
Всю эту глупую затею!
Мы крепко маху дали с нею,
Но кто мог ждать таких несчастий?
Не знала горше я напасти.
Ах, кто бы нас сумел спасти?
Нам надо к мастеру пойти
И жалостно его молить,
Чтоб взялся вновь их перелить
И старость им вернуть назад.
Припрятан у меня дукат,
Я мастеру отдам его.
Не пожалею ничего,
Продам все платья, все наряды,
Останусь голой, если надо,
Лишь бы исправить наш просчет.
Пусть только старость им вернет,
Уж мы его озолотим.
Жанетта.
Вот, сударь, мы вернулись к вам:
О помощи просить хотим.
Рад снова видеть юных дам.
Ну, что у вас случилось там?
Как вам понравились супруги?
Ах, мастер, мы в таком испуге!
От этого омоложенья
Одни сплошные огорченья.
Коллар прибить меня грозил.
А мой лишь чудом не убил:
Швырнул в меня большое блюдо.
Все это цветики покуда.
Когда у женщины все складно,
Ей жить неловко и неладно.
Нет, все же странного вы нрава.
Вы, сударь, всеконечно правы,
Но поимейте снисхожденье
Да и примите в рассужденье:
Ума у бабы маловато.
Вот-вот, вы сами виноваты.
Чем были плохи старики?
Ах, мы исчахнем от тоски,
Коль вы на помощь не придете.
Чего же от меня вы ждете?
Скажите, я готов к услугам.
Мы просим вас опять супругам
Их прежний возраст возвратить —
Вновь в стариков их перелить.
Любую цену вам дадим.
Любую?
Да — не то, как дым,
Отныне все от нас уйдет.
Уж больно скор был ваш приход,
Нельзя сему не удивиться.
Но знайте, есть всему граница,
И я скажу вам без обмана,
Что их переливать не стану:
Ведь сколько бы ни взял от вас я,
Мужья бы не дали согласья,
Понеже, рассудите сами,
Их все сочли бы дураками.
Итак, оставьте огорченья.
Набраться должно вам терпенья;
Не вняли вы предупрежденью,
Так не скорбите о былом,
А лучше думайте о том,
Как дальше вам придется жить.
Увы! Как нам беду избыть?
Нет горя большего, поверьте.
Ах, то, что стало, хуже смерти.
На свете нет ужасней боли.
Мы в доме не хозяйки боле,
Навек ушли деньки златые,
Когда все шло по нашей воле,
Настали времена худые.
Вот то-то, жены молодые,
Вы слушаться мужей должны,
Зане супруг главней жены.
Сие уроком будет вам,
Ступайте с богом по домам,
Примитесь за свои занятья.
Еще хочу вам пожелать я
Быть осмотрительней, умнее,
И, чтоб не ведать бед таких,
Храни вас боже от затеи
Переплавлять мужей своих.
На сем кончается фарс о женах, которые решили переплавить своих мужей.
Комментарий
Тексты фарсов дошли до нас, как правило, в изданиях конца XV и первой половины XVI в. (в редчайших случаях — в рукописных списках). Издания эти очень несовершенны и осуществлялись не для чтения, а для постановок. Поэтому в них обычно отсутствуют ремарки («входит», «садится», «надевает плащ», «поет» и т. д.), а указания на то, кому принадлежит реплика, даются сокращенно. Научного издания, сделанного по единым принципам и включающего все известные нам фарсы, не существует (да его и не может быть, так как и в наши дни исследователи продолжают обнаруживать и публиковать новые произведения этого жанра). Мы пользовались разными изданиями фарсов, осуществленными как во второй половине XIX, так и в XX в. Одни из них точно воспроизводят оригинал (то есть первое издание XV или XVI в.), другие вносят в текст облегчающие чтение ремарки. Отсюда некоторый разнобой в переводах. Фарсы «Новобрачный, что не сумел угодить молодой супруге», «Паштет и торт», «Лохань», «Женин, ничейный сын», «Маюэ-простак», «Башмачник Кальбен и его жена», «Дворянин и Ноде», «Брат Гильбер», «Воскрешение Ландора», «Подагрик и двое глухих» и «Жены, которые решили переплавить своих мужей» переведены по изданию: Ancien th6Stre francois, publie par Viollet-le-Duc, t 1-3. Paris, 1854. Фарсы «Адвокат Пьер Патлен», «Новый Патлен», «Мельник, чью душу в ад черт уволок» и «Завещание Патлена» переведены по изданию: Lacroix P. Recueil de farces, sotties et moralites du XVe siecle. Paris, 1859. Фарсы «Женатый любовник», «Трое волокит у распятия», «Обуженная куртка» и «Школяр Мимен, который собрался на войну» переведены по изданию: Cohen G., Recueil de farces francaises inedites du XVe siecle. Cambridge (Mass.), 1949. Фарс «Мальчик и слепой» переведен по изданию: Le Garcon et l'Aveugle, jeu du XIHe siecle. Ed. par M. Roques. Paris, 1921. Фарс «Бедный Жуан» переведен по изданию: La Farce du pauvre Jouhan, piece comique du XVe siecle, publiee par E. Droz et M. Roques. Geneve - Paris , 1959.Примечания
1
Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 3. М. - Л., 1960, с. 361. (обратно)2
Сжатую, но полную характеристику этого театра см. в кн.: Aubai11у J. С 1. Le theatre medieval profane et comique. Paris, 1975. (обратно)3
См.: Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; см. также: Лихачев Д. С, Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л., 1976. (обратно)4
См.: Aubailly J. CI. Le monologue, le dialogue et la sottie. Essai sur quelques genres dramaliques de la fin du moyen age el du debut du XVle siecle. Paris, 1976. (обратно)5
Petit de Julleville L. Les comediens en France au moyen age. Paris, 1885, P. 101. (обратно)6
См.: Lewicka H. Etudes sur l'ancienne farce francaise. Paris - Warszawa, 1974, (обратно)7
Petit de Julleville L. Repertoire du theatre comique en France au moyen fiqe. Paris, 1886, p. 383. (обратно)8
См.: Бояджиев Г. Мольер. Исторические пути формирования жанра высокой комедии. М., 1967, с. 31—44. (обратно)9
Bowen В. Les caracteristiques essentielles de la farce francaise et leur survivance dans les annees 1550- 1620. Urbana, 1964, p. 13. (обратно)10
Михальчи Д. фарсы об адвокате Пателене. - В кн.: Три фарса об адвокате Пателене. М., 1951, с. 12. (обратно)11
(Le garcon et l'aveugle) Фарс «Мальчик и слепой», считающийся самым ранним из известных нам образцов этого жанра, создан, по-видимому, во второй половине XIII в., между 1266 и 1282 гг. Пьеса сохранилась в единственной рукописи, относящейся ко второй половине XIII в. и происходящей из Пикардии (как и многие другие рукописи эпохи). О ранних изданиях фарса ничего не известно. Он был впервые издан в 1865 г.; в 1911 и в 1921 гг. появились его новые научные издания. (обратно)12
Турне— город в современной Бельгии, недалеко от северо-восточной границы Франции (близ Лилля). В XIII в. входил в графство Фландрия, тесно связанное с французским королевством. (обратно)13
Жиллен— католический святой, почитаемый в Турне и его окрестностях. (обратно)14
...сыну короля... — Этот намек двусмыслен: здесь речь может идти и о Кар Анжуйском (1226—1285), брате Людовика IX и сыне французского короля Людовика VIII и Бланки Кастильской, и о сыне Карла Анжуйского — Карле I (1250-1309). (обратно)15
Король Сицилии. — Здесь безусловно имеется в виду Карл Анжуйский, который был провозглашен королем Сицилии 6 января 1266 г. Он был свергнут в результате антифранцузского заговора и народного восстания весной 1282 г. (так называемая «Сицилийская вечерня»). (обратно)16
Эй, рыцари... — При завоевании Сицилии Карла Анжуйского сопровождал многочисленные отряды рыцарей из разных французских провинций. (обратно)17
...Гюиё, что прозвано Онтевюньи... — По-видимому, это местечко Он севернее Турне, на левом берегу Шельды. (обратно)18
Руаньи — возможно, местечко Раменьи-Шен в окрестностях Турне. (обратно)19
Марг — сокращенное от «Маргарита». Это сокращение широко употреблялось в средние века. (обратно)20
(Nouveau marie qui ne peult fournir a Pappoinctement de sa femme) Этот фарс, датируемый 1455 г., был напечатан, по-видимому, в первой половине XVI в. и сохранился в составе сборника Британского музея (Лондон). Судя по некоторым особенностям языка, создан в северных провинциях Франции, скорее всего в Нормандии. Издан научно в 1854 г. (обратно)21
Томаса — довольно редкое женское имя, образованное от мужского имени Тома (то есть Фома); встречается на севере Франции, в Кальвадосе. (обратно)22
Великий Карл — французский король Карл Великий (742—814), не был канонизирован католической церковью, но Парижский университет объявил Карла своим патроном, и он почитался в народных массах наравне с официально признанными святыми, а день его памяти (28 января) стал студенческим праздником. (обратно)23
(Maistre Pierre Pathelin) Этот самый знаменитый французский фарс, которому посвящена внушительная литература, создан между 1464 и 1469 гг. Авторство фарса приписывалось некому Пьеру Бланше, известному писателю XV в. Антуану де ла Салю, нормандскому монаху-бенедиктинцу, и поэту-моралисту Гильому Алексису (вторая половина XV в.), наконец, Франсуа Вийону. Родиной этого фарса считают Париж, на что указывают данные языка и стиля. Уже очень рано фарс попал на печатный станок: в 1485 или 1486 г. появилось его лионское издание Гильома ле Руа, следом за ним — иллюстрированное издание Пьера Леве (1489), издания Жермена Бено (1490), Мариона Малонуа (между 1495 и 1499 гг.), Пьера ле Карона (1499), Жана Эруфа (начало XVI в. и 1507 г.) и т. д. Издавали этот фарс и позже, вплоть до первых десятилетий XVII в. С печатных изданий было сделано несколько рукописных списков. Затем интерес к «Патлену», как и вообще к фарсовой продукции, упал. Он возник вновь в XIX в., когда стали появляться его научные издания. С тех пор их появилось несколько. Особенно авторитетными считаются издания Ричарда Холбрука (1924, 1937, 1970). На русском языке печатался дважды: «Адвокат Патлен» (Пер. и предисл. Л. Р. Когана. М , Теакинопечать, 1929) и «Три фарса об адвокате Патлене» (Пер. А. Арго и Н. Соколовой, вступит, статья и примеч. Д. Михальчи. М., Гослитиздат, 1951). Кроме того, оба эти перевода печатались неоднократно в отрывках в хрестоматиях. Перевод В. Васильева - печатается впервые. (обратно)24
...сесть на площади под вяз... — то есть опуститься до самого низкого разряда адвокатов. Подобные уличные стряпчие, составители прошений, писцы были приметными фигурами в городской жизни средневековья. Кроме того, в ту эпоху в маленьких городах и селениях незначительные судебные дела нередко разбирались прямо на улице, под деревом. (обратно)25
Семь искусств — точнее, семь свободных искусств, то есть «тривиум» и «квадривиум» (грамматика, риторика и диалектика; арифметика, геометрия, астрономия и музыка), помимо богословия входившие в набор обязательных предметов средневековой средней школы и «артистических» (то есть не богословских, медицинских или юридических) коллежей университетов. (обратно)26
...чем их провел в краю испанском Карл Великий. — Традиция, идущая по крайней мере от «Песни о Роланде», приписывала Карлу семилетнее пребывание в Испании. В действительности его испанский поход продолжался около года (778 г.). (обратно)27
Локоть — старинная мера длины, точные размеры которой колебались в зависимости от эпохи и провинции; в среднем локоть составлял около половины метра. (обратно)28
Мартен Гаран — легендарный персонаж, который всем предлагает выпить за его счет. (обратно)29
Кордовская кожа. — Испанский город Кордова, долго находившийся под арабским владычеством, славился выделкой кож (подобно тому как Толедо славился выделкой стали). (обратно)30
...какого ваши деньги цвета. — В эпоху средних веков европейская денежная система была в хаотическом состоянии; многие государи и провинции чеканили свою монету, и курс ее очень колебался. Менее других таким колебаниям были подвержены золотые полновесные экю. (обратно)31
Денье— мелкая монета; ее чеканили в Париже, поэтому она называлась также «парижским су». (обратно)32
Божья десятина — то есть практиковавшийся в эпоху средних веков тяжелый налог — отчисление в пользу церкви десяти процентов с каждой сделки. (обратно)33
...подождите до субботы... — В средние века суббота обычно бывала базарным днем. (обратно)34
Магдалинин день — то есть день Марии Магдалины (22 июля), когда заключались многие сделки (на покупку льна, тканей и пр.). (обратно)35
Брюссельская ширина. — В средние века не существовало никаких стандартов на изготовление предметов быта, в частности различных материй (толщина, ширина и т. п.). Однако города, специализировавшиеся на производстве тех или иных товаров, старались соблюдать нормы их выработки. Поэтому-то знаток сразу мог определить, где, скажем, выделано то или иное сукно — в Париже, Флоренции, Брюсселе и т. д. (обратно)36
...коль не утка... — Тут обыграна старинная французская народная пословица «у кого нечего есть, приглашает откушать утку». (обратно)37
Памплона — город в испанской провинции Наварра, расположенный, таким образом, весьма далеко от места действия фарса. (обратно)38
...к позорному столбу субботним утром привязали... — В средние века этот способ наказания применялся к мошенникам, подделывателям документов и т. п. Делалось это обычно по субботам, то есть в базарный день, когда собиралось много народу. (обратно)39
Матлен — вымышленный святой, покровитель «дураков». Его имя создано по созвучию с именем св. Матурина. В Париже в XIII в. на одной из улиц находилась часовня св. Матурина, а рядом с ней — монастырь тринитариев (монашеский орден, посвященный святой троице и созданный в 1198 г. папой Иннокентием III, в задачи которого входило помогать освобождению крестоносцев, попавших в плен к сарацинам). Согласно церковной легенде, св. Матурин исцелял душевнобольных. (обратно)40
...недуг угодника Матлена... — то есть сумасшествие. (обратно)41
...водицы розовой... — Розовая вода считалась средством, улучшающим сердечную деятельность. (обратно)42
Мармара, каримари, каримара — магическая формула, отводящая несчастье нередко встречается в литературных памятниках эпохи. (обратно)43
Аббатство Иверно — такое аббатство действительно существовало в то время недалеко от Парижа. (обратно)44
Благословите (латин.). Benedicite — католическая молитва, читаемая обычно перед обедом. (обратно)45
Mere de Diou... — Здесь Патлен выкрикивает фразы на лимузенском диалекте провансальского языка. Несмотря на нарочитую бессвязность и запутанность речи героя, ее смысл сводится примерно к следующему:«Святая дева да хранит
Нас всех. Изыди прочь, зараза!
От мора, от дурного глаза...
Черт побери!.. Святая мать...
Побольше взять, поменьше дать...
Звени, колокольчик, звени
И золота звон замени...»
(Пер. А. Арго и Н. Соколовой)
46
Шударыня... — Здесь Патлен имитирует пикардский диалект старофранцузского языка. (обратно)47
Wacarme... — Здесь Патлен выкрикивает бессвязные фразы на одном из диалектов фламандского языка. (обратно)48
Ренуар — персонаж из цикла эпических поэм о Гильоме Оранжском; добродушный гигант, он делает себе палицу из ствола большой сосны и обивает ее железными полосами. (обратно)49
...Жербольд святой наслал на жителей Байё... — Здесь имеется в виду какой-то легендарный эпизод из ранней истории города Байё, епископом которого в VII в. был Жербольд, причисленный позже к лику святых. (обратно)50
Huis oz bez... — Здесь Патлен выкрикивает фразы и отдельные слова на нижнебретонском наречии. Вот попытка перевода этой тирады:«Молчите! Я юаничан
Гласят слова торобоан!
Пускай друзья меня поймут:
Суконщик Тоиди Каруд,
Он деньги хочет тарбото,
Я по зубам его за то —
Кто отпускает в долг равот,
Большой каруд и идиот!
Ты, Кищнокус, иди к мятреч!»
(Пер. А. Арго и И. Соколовой)
51
Ты—Жак, пикардский дуралей. — Жители Пикардии считались в средние века образцом глупости. «Жаками» называли также крестьян. (обратно)52
Такие гости завелись!
День добрый, ваше преподобье!
Теперь обязан вам по гроб я.
Что в мире нового? Небось
Яиц в Париже не нашлось.
Торгаш узнать упорно тщится,
Ему ощипана ли птица,
Но бред больного не постичь.
Ведь если говорю я дичь,
То это утка. Боже правый!
Случись она ему по нраву,
Пусть яства ждет хоть до утра.
53
Угодник Луп — то есть Сен-Лу («Святой Волк»), католический святой, один из христианизаторов Бретани (V в.?); считался покровителем пастухов. (обратно)54
...за свечи расплачиваться... — Если собравшиеся в таверне устраивали игру кости или карты, они должны были заплатить и за стол, на котором велась игра, и за свечи. (обратно)55
Вернемся... к баранам. — Это выражение (чаще — «Вернемся к нашим баранам») стало поговоркой и встречается достаточно часто в художественной литературе начиная с Рабле. (обратно)56
Ренар де Лис — персонаж народных сказаний и легенд, опытный пройдоха и обманщик. (обратно)57
... я сам Жан де Нуайон. — Этот намек непонятен. (обратно)58
Сержант. — В средние века так назывались городские блюстители порядка с очень разными функциями; в частности, они исполняли обязанности полицейских и судебных приставов. (обратно)59
(Du Pasté et de la Tarte) Этот фарс, сохранившийся в составе сборника Британского музея, датируется 1470 г. «Новый фарс о паштете и торте» был, по-видимому, довольно популярен. Начиная с публикации 1854 г. появилось несколько его научных изданий. (обратно)60
Манье — это имя одного из мошенников; как полагают, оно восходит к топониму и указывает на происхождение фарса из центральной Франции, приблизительно из провинции Лимузен. (обратно)61
Лихорадка святого Мавра. — В средние века название той или иной болезни нередко связывалось с именем святого, который либо сам страдал этим недугом, либо, согласно легенде, излечивал от него. (обратно)62
Припадок святого Вита — то есть нервный тик; назван так по имени святого, жившего в IV в., который, согласно легенде, излечивал от этой болезни. (обратно)63
(Le Nouveau Pathelin) Этот фарс, созданный в подражание «Адвокату Пьеру Патлену», отстоит от своего оригинала всего на несколько лет; его датируют 1474 г. Он был не менее популярен, чем его предшественник; как и он, «Новый Патлен» упорно приписывался Франсуа Вийону, исполнялся на парижских площадях, неоднократно издавался (первый раз — около 1512 г.) как отдельно, так и в составе фарсовой трилогии об адвокате Патлене. Также было осуществлено несколько научных изданий фарса. На русском языке печатался в 1951 г. в переводе А. Арго и И. Соколовой. Перевод А. Косс печатается впервые. (обратно)64
...добыл суконца шесть локтей... — намек на содержание предыдущего фарса об адвокате Патлене. (обратно)65
Заутра праздник, нынче пост... — В средние века перед каждым праздничным днем (а ярмарки устраивались обычно на праздники) бывал день постный. (обратно)66
...не то что руку... — При клятве в эпоху средних веков обычно поднимали вверх правую руку. (обратно)67
Но «завтра» так и не настанет. — Эта фраза стала поговоркой (хотя трудно сказать, была ли она впервые употреблена в этом фарсе или существовала до него). (обратно)68
Кварта — старинная мера емкости, равная двум пинтам (кружкам). (обратно)69
Ломбардская кошка — то есть дикая кошка, мех которой в то время ценился довольно высоко. (обратно)70
Черевий — так называется мех, снятый с брюшной части животного; обычно он особенно мягок и пушист. (обратно)71
...грошик богу... — Ср. аналогичную уловку Патлена в первом из посвященных ему фарсов: и там герой готов был внести «божью десятину», то есть уплатить налог в пользу церкви, который нередко взимался с любой сделки. (обратно)72
Осьмнадцать франков ровно. — На основании этих подсчетов устанавливается довольно точно время создания этого фарса — 1474 г.; именно в это время десять золотых экю (цена, предложенная Патленом, к которой меховщик просит прибавить два франка) равнялись шестнадцати франкам. (обратно)73
Все должен точно разузнать я... — Свою первую реплику священник обращает не к вошедшим, а к находящемуся рядом с ним исповедующемуся. (обратно)74
...чуть червь в мозгу его куснет... — По представлениям того времени, безумие могло быть вызвано червем, проникшим в голову больного. (обратно)75
...я отпущу. — Священник имеет в виду отпущение грехов, а меховщик что тот расплатится с ним. Далее вся сцена строится на этом взаимном непонимании. (обратно)76
Радуйся... (латин.). Ave — начало молитвы «Богородица, дева, радуйся». (обратно)77
Во имя отца и сына, и святого духа. Аминь (латин.). (обратно)78
Исповедуюсь (латин.). Confiteor — формула начала исповеди («Признаюсь...»). (обратно)79
Тело господне (латин.). (обратно)80
Капеллан — в данном случае помощник приходского католического священника, точно так же как и викарий. (обратно)81
Бог да пребудет в сердце твоем и т. д. Дабы истинно исповедался ты в грехах своих, во имя отца и сына, и святого духа. Аминь (латин.). (обратно)82
Ганелон — герой французских эпических поэм (прежде всего «Песни о Роланде»), приближенный Карла Великого; невзлюбив Роланда, Ганелон пошел на прямое предательство, из-за которого погиб племянник Карла. (обратно)83
Ubi de hoc — бессмысленный набор латинских слов, означающий, видимо, в устах меховщика нечто вроде «черта с два!». (обратно)84
(Pauvre Jouhan) Этот фарс был напечатан в начале XVI в. известным парижским типографом Жаном Треперелем. Создан фарс был значительно раньше, однако не позже 1488 г. (он упоминается в одном соти, время появления которого точно известно). О популярности фарса во Франции сведений нет, но, по-видимому, его довольно часто играли, причем не только на его родине, но и за ее пределами (влияние этого фарса обнаружено в Италии и отчасти в Англии). Научное издание фарса появилось в 1959 г. (обратно)85
Шут — этот персонаж не часто встречается в фарсах; шуты и шутихи («дураки» и «дуры») были действующими лицами соти. Появление в «Бедном Жуане» шута лишний раз показывает, что приемы и персонажи соти иногда попадали и в фарсы; это отчасти объясняется тем, что и у фарсов и у соти были одни исполнители. (обратно)86
Обман и Ханжество — аллегорические персонажи «Романа о Розе» (XIII в.) постоянно вредящие влюбленным. (обратно)87
Камлот — плотная шерстяная материя. (обратно)88
...подушечки... на бедрах... — Такие подушечки подкладывались в соответствующем месте под платье не столько для того, чтобы подчеркнуть округлость бедер, сколько для того, чтобы талия женщины выглядела тоньше и стройнее, а юбка более плавно опускалась вниз. (обратно)89
...святой Георгий на коне. — Этот христианский святой, прославившийся своей победой над драконом, изображался обычно верхом на коне. (обратно)90
Эгидий. — Речь идет не о святом, а об одном из монастырей его имени, привлекавшем много паломников. (обратно)91
Мавр — монастырь и место паломничества; особенно много сюда стекалось больных и увечных. Расположен был монастырь в восточной Франции, на Марне. (обратно)92
Якобиты. — Имеется в виду монастырь якобитов в Париже, рядом с Сорбонной очень популярный в средние века. (обратно)93
Антоний — монастырь в Париже, недалеко от Бастилии; также место паломничества. (обратно)94
...богоматерь из Булони... — церковь в окрестностях Парижа, место оживленного паломничества; в церкви хранилось чудодейственное, по представлениям эпохи, изображение богоматери. (обратно)95
...хворь угодника Фиакра... — так назывался в средние века геморрой, так как считалось, что от этого недуга можно излечиться, если посидеть на том камне, на котором якобы восседал святой (в городе Мо), после того как он прибыл в Галлию из Ирландии, откуда был родом (VII в.). (обратно)96
...недуг святого Иоанна... — так называлась в средние века эпилепсия. (обратно)97
...хворь Ильи-пророка... — так в средние века называли паралич ног; считалось что святой излечивает от этой болезни. (обратно)98
Болезнь угодника Мартина... — По-видимому, речь идет о так называемой болезни святого Кантена, то есть водянке. В средние века способность исцелять от того или иного недуга нередко приписывалась разным святым, что приводило порой к путанице. (обратно)99
...как поповский пес... — намек на какую-то историю, видимо, хорошо знакомую зрителям этого фарса в пору его создания. (обратно)100
(Le Ribault Marie) Время создания этого фарса неясно. Видимо, он был написан в 80-е или 90-е гг. XV в. Его издание первой половины XVI в. входит в сборник Флорентийской библиотеки. Научно издан в 1949 г. (обратно)101
В котел с водой тебя б загнать... — Не есть ли это отголосок сюжета другого фарса, очень популярного в свое время, — «Лохани» (см. ниже)? (обратно)102
... смерть Роланда... — то есть смерть в расцвете сил без всякой видимой болезни. (обратно)103
...несотворенный свет... —в средневековом обиходе один из синонимов бога; ср. у блаженного Августина: «Бог — умный свет, в котором, от которого и через которого разумно сияет все, что сияет разумом» (Антология мировой философии, т. 1, ч. 2. М., 1969, с 582). (обратно)104
(Munyer de qui le diable emporte l'ame en Enfer) О первой постановке этого фарса имеются точные сведения: он был впервые представлен вслед за «Мистерией о святом Мартине» и «Моралите о слепом и хромом» в октябре 1496 г. Известен и автор всех этих произведений. Им был Андре (или Андриё) де ла Винь, уроженец Ла Рошели (род. между 1457 и 1470 гг., ум. ок. 1515 г.). Он состоял одно время на службе у герцогов Савойских; с августа 1494-го по октябрь 1495 г. сопровождал короля Карла VIII во время его экспедиции в Италию, причем на де ла Виня были возложены обязанности по составлению отчета об этом путешествии (точнее говоря, о посещении королем Неаполя). Он неотлучно находился при дворе до кончины Карла в 1498 г. Затем де ла Винь был секретарем вдовы Карла — Анны Бретонской, чью смерть он оплакал в цикле рондо. Его перу принадлежит также еще несколько стихотворений на случай (в том числе «Прощание с замком Блуа»), моралите и соти, что говорит о его связях с известной парижской театральной труппой «Базошь». Рукопись фарса сохранилась в Парижской национальной библиотеке; пьеса была впервые издана в 1831 г. Научные издания «Мельника» появлялись в 1859 и 1872 гг. (обратно)105
Где Робен, там и Маръон... — припев, ставший поговоркой, из знаменитой пьесы XIII в. «Игра о Робене и Марион» Адама де ла Аля. (обратно)106
Прокурат — управляющий делами или судебный поверенный. (обратно)107
Люцифер — в средние века одно из имен сатаны, властелина преисподней. (обратно)108
Сатана — в данном случае, конечно, один из младших чертей, а не главный, то есть не сам Люцифер. (обратно)109
Астарот — богиня чувственной любви у финикиян Астарта (или Аштарта) в средние века оказалась переосмысленной из богини в беса. (обратно)110
Прозерпина — древнеримское божество подземного царства. Прозерпина попала здесь в христианский ад как одна из его обитательниц. (обратно)111
Берит — один из младших чертей в средневековой демонологии. (обратно)112
...все тащил к себе я в дом. — В средние века мельники пользовались в народе дурной славой, их мошенничество вошло в поговорку. (обратно)113
(Le Cuvier) Этот фарс относится к концу XV в., по-видимому к 90-м гг. На протяжении XVI и в начале XVII столетия фарс несколько раз издавался, что указывает на его популярность. Ранняя редакция «Лохани» появилась до 1545 г.; она сохранилась в составе сборника Британского музея и была переиздана в 1854 г. Поздняя редакция соответствует лионскому изданию 1619 г., сохранившемуся, в частности, в составе сборника Копенгагенской королевской библиотеки. Этот поздний вариант фарса переиздан в 1880 г. На русский язык фарс был переведен (под названием «О чане») H. Н. Врангелем и А. А. Трубниковым для постановки на сцене петербургского Старинного театра, основанного H. Н. Евреиновым. Фарс этот шел там в сезоне 1907/08 г. в постановке М. Н. Бурнашева. Напечатан был перевод в 1953 г. Перевод К. Баевской печатается впервые. (обратно)114
...ты просто Жан. — В фарсовой традиции незадачливые мужья по большей части именуются Жанами. (обратно)115
(Jenin fils de rien) Время создания этого фарса точно неизвестно. Предполагают, что он был написан в последнем десятилетии XV или в первых годах XVI в. Он был напечатан вдовой известного лионского типографщика Барнабе Шоссара, видимо, в середине XVI в. Научное издание осуществлено в 1854 г. по сборнику Британского музея. (обратно)116
...достоин в шляпе быть при мне.— Здесь можно видеть пародирование придворных норм и нравов: в конце средних веков при крайнем усложнении этикета право носить шляпу в присутствии знатного сеньора считалось особенно почетным, это право давалось сеньором тому вассалу, которого он хотел особо выделить. (обратно)117
Тиньон — в переводе это имя означает «пучок» (волос). (обратно)118
Для всеобщего сведения (латин.). (обратно)119
...Соломоново решенье!— Имеется в виду известный эпизод, о котором рассказывается в Библии («Третья книга Царств», III, 16—28). Когда к царю пришли две женщины, каждая из которых утверждала, что принесенный ими ребенок принадлежит ей, Соломон, дабы разрешить их спор, предложил разрубить ребенка пополам, чтобы каждая имела хотя бы по его части. Истинная мать, желая сохранить ребенку жизнь, отказалась от своих притязаний, и в ее-то пользу и решил дело мудрый царь. (обратно)120
(Trois amoureux de la croix) Время написания фарса неясно, условно его можно датировать рубежом XV и XVI вв. По тексту сборника Флорентийской библиотеки опубликован в 1949 г. (обратно)121
Дукаты — венецианские золотые монеты высокого достоинства, чеканка которых началась в XIII в.; имели хождение по всей Европе. Один дукат равнялся примерно десяти франкам. (обратно)122
Флорины — флорентийские золотые монеты, которые начали чеканить также в XIII в. (обратно)123
...тезку из Камбре. — Что это за персонаж, ученым установить не удалось. (обратно)124
Золотой — видимо, золотое экю. (обратно)125
Вечный покой всем усопшим христианам (латин.). (обратно)126
Царь Давид — легендарный царь Израиля, которому традиция приписывает сочинение псалмов. (обратно)127
Здесь и далее все латинские цитаты в этом фарсе, которые не снабжены подстрочными примечаниями, представляют собой не поддающийся переводу набор искаженных формул из католических молитв. (обратно)128
Благословим милосердие [господне] (латин.). (обратно)129
Отче наш, иже еси на небесех, спаси меня от покойников (латин.). (обратно)130
Спаси от зла! Аминь! (латин.). (обратно)131
Да устыдятся те, кто пребывает во чреве женском (латин.). (обратно)132
Царица небесная, радуйся! (латин.). (обратно)133
Зачем (латин.). (обратно)134
Сжалься над язвами [моими] (латин.). (обратно)135
...плененьем вавилонским... — Имеется в виду рассказанная в Библии («Вторая книга Царств», XXV, 8—11) история разгрома Иерусалима царем Вавилона Навуходоносором и насильственного переселения большинства евреев в Вавилон. (обратно)136
Готфрид Бульонский (1058—1100) — французский полководец и государственный деятель, возглавивший первый крестовый поход и основавший Иерусалимское королевство крестоносцев в Палестине. (обратно)137
Бертран Дюгеклен (ок. 1320—1380) — французский полководец, один из участников Столетней войны, одержавший ряд очень важных для Франции побед над англичанами. (обратно)138
...Завулоновым коленом... — Завулон был шестым сыном Иакова и Лии («Бытие», XXX, 19—20); его потомки («колено») приняли участие в дележе земли Ханаанской между тринадцатью коленами израилевыми («Книга Иисуса Навина», XIX, 10-16). (обратно)139
(Le Pourpoint retrechy) Время создания этого фарса неизвестно; как и большинство произведений этого жанра, он может быть отнесен к концу XV или началу XVI в., то есть времени особенного расцвета фарсовой драматургии. В 1949 г. «Обуженная куртка» была напечатана по тексту сборника Флорентийской библиотеки. (обратно)140
...башни Нотр-Дам... — Судя по содержанию фарса, его действие происходит в Париже; следовательно, здесь имеется в виду собор Парижской богоматери. (обратно)141
...до высот Мон-Валерьена... — Речь идет о возвышенности в окрестностях Парижа; здесь находилась часовня, очень почитавшаяся парижанами. (обратно)142
Карнавал. — Шутовская аллегорическая фигура Карнавала, как и аналогичная фигура Поста, часто встречается на картинах, изображающих масленицу, народные увеселения во время этого праздника. (обратно)143
Парламент — орган городского самоуправления в средние века. (обратно)144
Святой Матурин — часовня и одноименный монастырь тринитариев в Париже. В конце XV в. этот монастырь прославился тем, что здесь излечилась от душевной болезни дочь императора Максимилиана; с тех пор монастырь слыл местом, куда следует совершить паломничество всем душевнобольным. (обратно)145
На небеса (латин.). (обратно)146
Мориска — танец, пришедший в Европу из завоеванной арабами (маврами) Испании. (обратно)147
Фарандола — провансальский народный танец, при исполнении которого танцующие берутся за руки, образуя длинную цепочку. (обратно)148
Ришар Негос. — Как это часто случается в фарсах, его персонажи носят значимые имена; в данном случае это имя можно перевести как «Богатая Сделка». (обратно)149
Готье Фосрон. — Фамилия этого персонажа восходит к корню «ложный», «фальшивый», что соответствует его характеру и повадкам. (обратно)150
(Mahuet badin) Этот фарс, первые издания которого сохранились в сборниках Британского музея и Флорентийской библиотеки, создан около 1500 г. Его научные издания осуществлены в 1854 и 1949 гг. (обратно)151
(Un Savetier nommé Calbain lequel se maria à une Savetière) Этот фарс, сохранившийся в составе сборника Британского музея, датируют началом XVI в., но при этом высказывается предположение, что, возможно, существовала его более ранняя редакция, относящаяся ко второй половине предшествующего столетия. Фарс был издан вдовой лионского издателя Барнабе Шоссара в 1548 г. Научное издание осуществлено в 1854 г. (обратно)152
Grace — название католической молитвы. (обратно)153
Вам не встречалась потаскуха? — Как и многие другие песни, которые поют персонажи фарса, эта песенка относится ко временам Людовика XII (1498—1515). (обратно)154
Дофинэ — провинция в южной Франции, главный город ее — Гренобль. (обратно)155
(Le Gentilhomme et Naudet) Этот фарс, датируемый началом XVI в., был впервые напечатан в Руане известным местным типографом Жаном ле Прэ между 1542 и 1559 гг. (время его активной издательской деятельности). Судя по некоторым особенностям языка, местом создания фарса можно считать Нормандию. В 1854 г. переиздан по тексту сборника Британского музея. (обратно)156
Ализон — более «благородная» и поэтичная форма имени героини фарса. (обратно)157
В оригинале строка отсутствует, восстановлена по смыслу. (обратно)158
В оригинале три строки повреждены, восстановлены по смыслу. (обратно)159
В оригинале три строки повреждены, восстановлены по смыслу. (обратно)160
...найдется камень на косу... — В оригинале сказано: «На обманщика — полтора обманщика» (“A trompeur trompeur et demy”), то есть употреблена популярная народная пословица, иллюстрацией которой нередко бывает содержание того или иного фарса. (обратно)161
(Le Testament de Pathelin) Этот фарс, завершающий трилогию об адвокате Патлене, был создан на рубеже XV и XVI вв. (его иногда считают более старым и датируют 1480—1490 гг.). Издан он был впервые, по-видимому, в 1505 г. и затем не раз издавался вместе с двумя другими фарсами этой своеобразной трилогии. Научное издание «Завещания» появилось в 1859 г. На русском языке в переводе А. Арго и Н Соколовой опубликован в 1951 г. Перевод А. Косс публикуется впервые. (обратно)162
Клянусь Булонской приснодевой... — любимая божба Патлена; ср. примеч. к с. 80. (обратно)163
Святой Масе. — Такого святого, канонизированного церковью, не существовало, но это имя (восходящее к какому-то топониму) нередко встречалось в XV в., в том числе в произведениях, связанных с народной традицией. (обратно)164
...как Роланд, от жажды сгину... — Перед смертью мучимый жаждой Роланд, чтобы ее утолить, пил собственную кровь. (обратно)165
Алиборон — прозвище популярных персонажей фарсового театра, тип самовлюбленного дурака. (обратно)166
Господь (латин.). (обратно)167
...деньги в Сену я спустил. — Эта фраза стала поговоркой; она к тому же указывает на место возникновения фарса (Париж или Руан). (обратно)168
...раз я приглядел суконце. — Здесь и далее имеется в виду основной сюжет первого фарса об адвокате Патлене. (обратно)169
Монахам главных орденов... — В оригинале эти ордена названы: это так называемые нищенствующие ордена — кордельеры (или францисканцы), кармелиты, августинцы и якобиты. (обратно)170
Бегинки. — Монастыри этого ордена имелись во многих французских городах (в Париже их было два); их обитательницы известны были своими дурными нравами. (обратно)171
Сент-аманские монашки. — Речь идет о монахинях знаменитого руанского монастыря, славившихся своим распутством. (обратно)172
...без рубашки. — Эти два четверостишия навеяны строфой 32-й «Малого Завещания» Франсуа Вийона:«Затем монахам-попрошайкам,
Монашкам-нищенкам с крестом,
Как богомольная хозяйка,
Дарю заплывшего жирком
Гуся и зайца с чесноком, —
Пускай нажрутся до отвала
И досыта клянут потом
Греховность пирогов и сала».
Пер. Ф. Мендельсона. (Вийон Ф. Стихи. М., 1963, с. 57).
Последние комментарии
1 час 9 минут назад
2 часов 5 минут назад
2 часов 49 минут назад
21 часов 51 минут назад
21 часов 51 минут назад
21 часов 59 минут назад