Сотни несказанных слов между нами (СИ) [Ayris S.] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Между стеной и морем ==========

Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.

Эрих Мария Ремарк “Триумфальная арка”

Все произошло слишком быстро.

— Микаса! — вдруг заорал Жан и так резко осадил коня, что бедняга взвился на дыбы, загородив собой происходящее.

Эрен раздраженно вскинул голову и натянул поводья. Чего, черт его дери, Кирштайн так завопил, будто увидел в паре метров от себя титана? Только вот это совершенно невозможно — они с самого утра двигались по равнине, где любого активного гиганта, будь тот хоть трех-, хоть десятиметровый, заметили бы еще за десяток километров. Однако в следующую секунду Эрен понял, что орал Жан не зря: лошадь Микасы — уже без седока — с испуганным ржанием чуть ли не кубарем покатилась по скользкой от недавнего дождя траве под градом мокрых комьев земли и ошметков травы.

Что за?!

Жан наконец справился со своим конем и, выхватив клинки, сместился в сторону. И вот тогда Эрен с остальными наконец поняли причину внезапного переполоха. Тварь пряталась в земле, и теперь, раскидывая вокруг себя земляные фонтаны вперемешку с дерном и куртинами травы, титан вылезал наружу так, будто оживший мертвец вставал из могилы. Эрена передернуло от отвращения. Сколько же лет гигант провел под землей, если в его грязных патлах корни луговых трав настолько плотно переплелись с волосами, что казалось, будто осоки и колокольчики растут прямо из головы, а сам он, перемазанный в земле и дерне, мог бы сойти за глиняного истукана, реши вдруг замереть. Но титан замирать не собирался. Как и отпускать свою добычу, крепко обхватив Микасу за плечи. Не вырваться… И до привода не дотянуться… Пожалуй, за все прошедшие годы еще ни одному гиганту не удавалось застать ее вот так врасплох.

Впервые Эрен видел подругу настолько беспомощной… разве что в редких кошмарах, когда всех его товарищей пожирали титаны, а он мог лишь молча смотреть на происходящее, скованный сонным параличом. Но сон вдруг обернулся явью, а вонючая пасть уже раскрылась и мясистый язык перевалился через неровный край зубов. Еще пара секунд, и позвонки на шее Микасы Аккерман хрустнут.

Почему-то память Эрена в тот момент запечатлела не картину происходящего в целом, а витражные осколки воспоминаний — ярких, четких и до мельчайших деталей подробных. Он не видел и, кажется, даже не слышал… не ощущал… присутствия остальных. Зато слышал хриплый стон титана и всхрап коня Жана, когда тот резко вдавил пятки в бока животному. Видел тонкие пальцы Микасы в каплях грязи и попавшиеся ей под руку пучки полыни, за которую она отчаянно пыталась ухватиться, пока тварь волокла добычу по мокрой траве. Смотрел, как «крылья свободы» на ее зеленом плаще покрываются комьями земли… безвольные и безжизненные. Даже заметил мимолетную растерянность в глазах подруги, тут же утонувшую под адреналиновой волной ярости. Микаса была не из тех, кто покорно готов был расстаться с жизнью.

Но ярче всего в памяти запечатлелся ее полный надежды и ожидания взгляд, которым она на мгновение пронзила Эрена, пока пыталась высвободиться из цепкого хвата твари.

Микаса надеялась на его помощь.

И все это в те краткие мгновения, пока рука Эрена тянулась к рукояти. Он услышал за спиной лошадиную возню и лязг клинков, жалобное ржание раненой кобылы, отрывистый голос Леви и звук собственного сердца. В УПМ смысла не было. Титан вылез только по грудь, и его затылок, скрытый черными волосами и шматками травы, казался легкой целью, тем более что внимание твари было полностью поглощено Микасой.

А в следующий миг по затылку гиганта полоснули два клинка…

Кровь задымилась на лезвиях, мертвая туша повалилась в траву, мерин под Эреном растерянно затоптался на месте, в то время как сам Эрен сжал зубы от злости.

Потому что его оружие осталось чистым.

Это клинки Жана дымились сейчас победой.

И это Кирштайн, уже соскочив с лошади, напару с подоспевшим Конни помогал Микасе выбраться из обжигающей хватки титана. Это ему она сказала тихое «спасибо», пока Эрен продолжал из седла наблюдать за возней, изображая упрямую безучастность, потому что так и не нашел в себе силы смириться с «поражением».

Тогда, два дня назад, у безымянного холма отряд оставил пятно выжженной от титана травы, лошадь, которую Леви пришлось застрелить — та сломала ногу и так и не смогла подняться, — и желание Эрена общаться с Микасой, Жаном и всеми остальными.

После этого случая Эрен горел молчаливой яростью. Он снова упустил шанс доказать самому себе, всем, а главное Микасе, что больше не только не нуждается в ее опеке, но и сам может защитить кого угодно. Даже ее. Доказать наконец ей, что Эрен Йегер — уже не сопляк, которого каждый раз спасала от тумаков соседских мальчишек девчонка… Как же это всегда было унизительно…

Впрочем, тот факт, что в итоге Микасу спас Жан, Эрен воспринял не менее болезненно, хотя с трудом в этом себе сознался. Он недовольно зыркнул в сторону Жана. Тот осмелел (или оборзел?) настолько, что, видимо, возомнив себя личным телохранителем Микасы, теперь каждый раз не упускал шанса оказаться к ней поближе. Вот и сейчас что-то рассказывал ей, пока она отрешенно смотрела вперед и изредка кивала. Эрен даже зубами скрипнул от бешенства и крепче сжал поводья. Лошадиная Морда теперь до конца своих дней будет ходить, выпятив грудь колесом от того, что среагировал быстрее Йегера. А Микаса будет ему благодарна за свое спасение и станет относиться гораздо теплее… и внимательнее. Хотя какая, к черту, разница? Может, так даже лучше — зато Эрен останется без ее навязчивого присмотра. Логика подобных рассуждений казалась молодому человеку безупречной, только почему-то легче все равно не становилось. Даже наоборот. Эрена подобная перспектива злила. В причины он, правда, решил не вдаваться — слишком страшно стало копаться в мотивах своих внезапных душевных терзаний.

Голос Армина настиг Эрена в темных глубинах мыслей и вернул в реальность:

— Один гигант за последние два дня. — Друг подстроил ход кобылы под темп эреновского мерина. — Что думаешь, Эрен? Мы уже близки к тому, чтобы освободить весь остров от титанов?

В пекло этого Жана, нужно думать о другом. Очередная операция по зачистке Парадиза шла полным ходом и на этот раз, кажется, вымотала всех. Особенно Эрена. Редкие стычки с титанами, длинные дневные переходы, болтовня Жана и высокомерный взгляд капитана Леви — лишь малая часть длинного списка раздражающих его факторов. Однако и это все казалось пустячным по сравнению с тем, что Эрена одолевало чувство растраченного впустую времени. По разработанному долгосрочному плану первоочередной задачей значился пункт о минимизации потерь разведчиков и гражданских в будущем, а для этого нужно было разобраться с шатающимися по внешним землям гигантами. Однако, по мнению Эрена Йегера, они слишком усердно взялись за это дело и с каждым дневным переходом все дальше удалялись в сторону от гавани, от океана, от истинных врагов острова Парадиз и от свободы… а главное, все реже натыкались на титанов.

Эрен недовольно зыркнул на спину капитана впереди:

— Надеюсь, Леви не взбредет в голову в итоге устроить марш-бросок по всей территории внешних земель.

— Да, — кивнул Армин, скорее своим мыслям, чем ответу друга. — Все-таки командор Ханджи оказалась права насчет титанов, и основная их масса бродила между той гаванью и вдоль стены Мария…

— Ну знаете, — вмешался Жан, державшийся чуть поодаль, что, впрочем, не мешало ему слышать весь разговор и вставлять при желании свои комментарии, — за сто с лишним лет можно с десяток раз обойти весь остров прогулочным шагом.

— Похоже, что со временем жизненные процессы титанов угасают и им перестает нравиться «гулять», — напомнил Армин о выводах, к которым они недавно пришли сообща.

Друг был прав, но продолжать пустую болтовню у Эрена сейчас не было никакого желания, поэтому он молча кивнул вместо ответа, после чего устремил взгляд на холмистую долину справа и едва подавил острое желание пустить коня в галоп. Вот бы рвануть по склону вниз. Без мыслей. И без цели. Туда, где солнце сейчас отдает последние крохи тепла вечеру, где на бескрайнем просторе пятна перелесков островами возвышаются над золотым морем весеннего разнотравья, а ветер катит волны по осоковым холмам… точнее курганам… ставшим временными могилами десяткам титанов, уставших бродить по острову.

— Вон там, смотрите! — Саша тем временем указала вперед по направлению движения отряда. — Гигантские деревья! Капитан Леви, там у нас сегодня ночевка?

— Да, — Леви обернулся и окинул всех внимательным взглядом. — А за ним, судя по картам, должны быть река Гьёлль и крепость Модгуд.

Наконец-то! Модгуд — конечная цель их вылазки, теперь не казалась просто пиктограммой, а обрела вполне реальные ориентиры. Если, конечно, вообще существовала, хотя карта пока не обманула их ни разу. Даже скалистый гребень, вдоль которого отряд из семи человек двигался уже добрый час, нашел свое место на том бумажном огрызке, длинным червяком растянувшись до кляксы с обозначением участка леса гигантских деревьев. После Модгуда, вспомнил Эрен разговор недельной давности, они повернут обратно и тем же путем вернутся домой.

— Эрен… — услышал он голос Микасы. Так засмотрелся на долину впереди, что не заметил, как девушка пристроила свою новую лошадь рядом, по другую сторону от кобылы Армина. — С тобой все в порядке?

— Да, — ответил Эрен, так и не взглянув на нее.

— Выглядишь подавленным…

— Хватит меня опекать, — процедил он сквозь зубы, после чего щелкнул языком, переводя своего мерина с рыси на галоп.

— Эй! — окрик Леви остался далеко позади. — Йегер! Вернись, придурок!

Да пошло оно все! Эрен и не думал останавливаться.

Свист ветра в ушах заглушил остальные звуки мира, а закатное солнце зажгло в траве миллионы рубиновых капель, которые кровавыми брызгами разлетались из-под копыт мерина, понесшегося с восторгом навстречу свободе. В этом они с Эреном были похожи. Эрен тоже несся к свободе…

Или…

Или трусливо убегал от тех, кто остался позади? От своей не до конца понятной злости и от последних брошенных Микасе слов. Обидных и несправедливых.

Пытался убежать от самого себя?

Может, он, и правда, придурок?

«Я хочу стать сильнее, чтобы наконец суметь защитить тебя и всех, кто мне дорог».

========== Глава 2. Между сном и явью ==========

Вечерело. Каменные блоки еще хранили остатки дневного зноя, и Жан ощутил это тепло ладонью, когда невзначай коснулся шероховатой поверхности полуразрушенной стены. Днем здесь наверняка было чертовски жарко. Правда, где «здесь» — он не знал, да это сейчас и не имело значения, ведь во снах пространство и время зачастую теряют четкие очертания. Сон? Да, всего лишь сон, из-за чего мир для Жана Кирштайна в эту самую минуту сузился до выжженных развалин крепости, заходящего за горизонт солнца на той стороне опаленной пустоши и стоявшей рядом Микасы.

Микаса… Так близко, что можно протянуть руку и коснуться. Терпкое волнение прокатилось по коже вместе с дуновением сухого ветра, обожгло щеки жаром и оставило в горле едкую горечь.

В глазах Микасы догорал закат, и Жану казалось, что он еще ни разу в жизни не видел ничего тревожнее, чем этот багрянец в темных омутах глаз. Она застыла неподвижным изваянием и, не мигая, смотрела вслед кровавому солнцу. Опустошенная, одинокая, потерянная и, словно развалины этой крепости, выжженная дотла яростным пламенем безжалостного светила. Жан не хотел смотреть на солнце — Жан его презирал. И ждал того же от Микасы, пытался различить в ее взгляде ненависть к тому, что оставило после себя только мертвый жар… Но она будто не замечала ни темных развалин под собой, ни обугленной земли вокруг, ни моря крови на небе, в которое погружался диск божественного светила. В ее глазах тревога уступала место страху, и каким-то шестым чувством Жан вдруг понял, что Микаса Аккерман — один из сильнейших бойцов разведкорпуса — больше всего сейчас боится остаться в темноте.

— Микаса? — неуверенно позвал он.

Она не отозвалась и обратила на него внимание только после того, как в ее глазах потух последний луч зловещего солнца. Повернула голову и в безмолвных сумерках тихо спросила:

— А чего боишься ты?

Одиночества.

Жана страшило одиночество. Больше всего он боялся остаться единственным стражем черной крепости: узником развалин, застрявшим в вечности. Упустить Микасу. Позволить ей уйти вслед за солнцем.

Потому что там, куда уходило солнце, ее ждала смерть.

Вот почему… или сейчас, или никогда…

Жан протянул руку, и его пальцы нырнули в завесу ее волос: трепетно и аккуратно. С почтением. Совсем не так, как сделали это пальцы кого-то другого… давно… из иного времени и иного мира… кого-то грубого, нестерпимо яркого… и оставляющего за собой лишь эхо голосов прошлого:

«…А не слишком ли у тебя длинные волосы? Зацепятся за что-нибудь во время отработки маневрирования, и поминай как звали…»

«Да… Ладно… Придется подстричься…»

— Останься со мной, Микаса… — пробормотал он во внезапном порыве то ли храбрости, то ли отчаяния, пропуская сквозь пальцы темные пряди… мягкие… почти невесомые…

— Останусь, — тихо ответила она, и первая вечерняя звезда над головой Микасы блеснула надеждой в их выжженном мире.

Счастье переполнило Жана до краев и выплеснулось на лицо улыбкой, которую уже в следующую секунду стерла боль, пронзившая плечо. Удар расколол сон надвое — словно огромная рука гиганта, вытащил молодого человека из забвения и плена теплого взгляда.

Когда он открыл глаза, ночное небо рассыпало мириады звезд над головой, часть которых тут же заслонил силуэт с занесенным кулаком. На этот раз удар пришелся в рыхлую древесину ствола гигантского дерева.

Мигом проснувшись, Жан не остался в долгу и зарядил Эрену в живот.

— Ты че творишь, мудила! — заорал он на придурка Йегера, который посреди ночи набросился на боевого товарища с кулаками. — Совсем, что ли!

— Даже во сне не можешь держать свой язык за зубами, — раздраженно зашипел Эрен, и пламя факела за его спиной взметнулось на мгновение вверх, напомнив Жану о солнце из сновидения. — Бесишь! Всех своим бормотанием сейчас разбудишь!

— Я что, разговаривал? — вдруг смутился молодой человек, вспомнив мимолетный образ Микасы и пальцы в ее волосах.

Неужели он действительно так громко что-то сказал, что разбудил Эрена? Вряд ли. Значит, Йегера взбесило другое… Произнесенное вслух имя?

— Эй, — раздался сверху недовольный голос капитана Леви, — вы чего там устроили? Не спится? Тогда идите смените Конни на посту.

— Но сейчас очередь Саши… — опрометчиво попытался возразить Жан.

— Быстро, я сказал! — последовал приказ сверху. — Оба!

— Есть, сэр! — отчеканили они хором.

Звезды вместе с тонким огрызком стареющего месяца тонули в широкой ленте реки: Гьёлль растянулась причудливыми изгибами на многие километры впереди. Нрав у нее оказался норовистым, и виной тому были недавние дожди в горах. Бурное течение с водоворотами и порогами вспенивало воду, вгрызалось в крутые берега на поворотах и стачивало материнскую породу острова, медленно, но верно меняя свое извилистое русло. Вода бурлила и ревела. Усыпляла. Жан перевел взгляд на еле различимые очертания крепости Модгуд на том берегу и сонно зевнул:

— Надеюсь, ты понимаешь, что это из-за твоих пубертатных закидонов, мудила, мы оба бодрствуем, — язвительно напомнил он Эрену, расположившемуся в метре от Жана на той же ветке.

Закутанный в плащ почти до носа, «надежда человечества» сейчас меньше всего напоминал спасителя, а вот нахохлившегося воробья — очень даже.

— Единственный тут с пубертатными закидонами — это ты, озабоченный… — Эрен хмуро смотрел только перед собой, буравя тяжелым взглядом то ли реку, то ли мост, то ли крепость. — Это не я во сне черте чем занимаюсь…

Хорошо что света от единственного факела было недостаточно, иначе любой смог бы различить вспыхнувшие уши Жана, которому стало стыдно не за приснившееся, а за то, что мог там себе напридумывать Йегер.

— А тебе-то какое дело до моих снов? — огрызнулся он, затем в упор посмотрел на Эрена и отчеканил: — Ты ей не хозяин, и она не твоя собственность. Запомни это, Эрен Йегер.

Молчание затянулось. Эрен продолжал смотреть только вперед, и Жан уж было решил, что идиотский разговор на этом закончится, однако Йегер вдруг сказал:

— И не твоя, чтобы ты тянул к ней свои лапища. — Снова долгая пауза. — Даже во сне.

— Ты совсем поехал?! Как я могу контролировать свои сны?! — искренне возмутился Жан и почти сразу же с усмешкой добавил: — А слабо поклясться мне сейчас, что все те разы, что ты бормотал в подушку «Микаса», тебе не снилось ничего, что выходило бы за рамки приличий?

Вообще-то Эрен во сне за болтовней ни разу замечен не был. Жан блефовал, чтобы лишний раз позлить этого идиота и полюбоваться, как «нахохлившийся воробышек» перестанет делать морду кирпичом, однако реакция Йегера оказалась совсем не той, на которую рассчитывал молодой человек. Вместо того чтобы вспыхнуть от злости или праведного возмущения, Эрен вдруг растерялся… но тут же справился с собой:

— Че за бред! — отрезал он. — Я не разговариваю во сне.

Жан удивленно уставился на профиль Эрена. Мысли в его голове закрутились в вихре сомнений: правильно ли он истолковал реакцию? Этот встревоженный взгляд и стиснутые в тонкую полоску губы. Неужели он… только что случайно попал в цель?!

Губы Эрена снова разомкнулись:

— Мы семья, — услышал Жан его еле различимый шепот, едва пробившийся сквозь шум ночного леса и бурление Гьёлль.

И отчего-то молодой человек понял, что эти слова предназначены не для него. Эрену не было никакого дела до того, что о нем думает кто-либо другой из ребят отряда — в эту самую минуту Эрен Йегер пытался убедить себя в истинности им же произнесенных слов…

А в следующее мгновение все это стало уже неважно, потому что боковым зрением Жан уловил какое-то движение под собой. Он лениво перевел взгляд с приятеля в темный полог леса внизу и в пляшущем свете факела вдруг различил огромную руку, а затем и жуткий пустой взгляд гиганта всего лишь в нескольких метрах от себя.

— Бля! — вырвался невольный вскрик из горла, и Жан подскочил с места, выхватив клинок, все еще не веря своим глазам. — Титан! — заорал он что есть мочи, перекрыв своим зычным голосом все ночные звуки.

Верилось с трудом, но гигант карабкался вверх по стволу дерева. По тому самому, где оба молодых человека сейчас несли караул. Его движения — проворные и почти бесшумные — больше напоминали движения обученной обезьяны, нежели неразумного пустоголового существа. Возможно, днем такой аномальный гигант не показался бы большой угрозой, только вот ночью подобное открытие не сулило ничего хорошего. Правда, медлить и размышлять времени сейчас не было.

Маневрировать в густой тьме казалось по меньшей мере дуростью и больше походило на попытку суицида. Жан почти наугад выпустил тросы одновременно с Эреном, и они, не сговариваясь, смогли в полете полоснуть по уязвимому месту твари, а затем, перегруппировавшись, оказаться уже на другой ветке бок о бок друг с другом — взвинченные и настороженные. Все-таки странные у них сложились отношения за годы кадетства: презрительное соперничество в краткие моменты спокойствия и полная согласованность и взаимопонимание в минуты опасности…

— Откуда он взялся? — Йегер хмуро вглядывался в темноту, где только что исчезла мертвая туша гиганта, и, как и Жан, вряд ли мог различить хоть что-то, кроме черноты.

Жан задавался тем же вопросом, но больше всего его волновало еще кое-что: сколько таких аномальных может прятаться в этом лесу? Однако… они ведь в сумерках успели осмотреть подлесок прежде, чем расположиться на ночлег, и не нашли ничего подозрительного. Значит, титан пришел за ними с равнины? Вполне вероятно, что дурной эреновский галоп накануне потревожил кого-то из спящих в холмах и теперь один или несколько гигантов оказались здесь. Хотя какая, к черту, разница?

Услышав шорох в стороне, молодой человек резко дернулся, выставив клинки, но, к счастью, на соседней ветви оказался всего лишь Армин. Он как раз зажег факел, и теперь Жан смог увидеть стоящих рядом с Арлертом Микасу, Сашу и Конни — всех в полной боевой готовности.

— Они что, из аномальных чистых, которые могут двигаться при лунном свете? — удивленно спросил Армин без лишних предисловий. — Так далеко от гавани?

— Потом разберемся, — холодно ответила Микаса и отвернулась, чтобы взять под контроль участок за спинами друзей.

Как всегда холодная и сосредоточенная, разве что легкий беспорядок волос выдавал в ней то, что еще минуту назад девушка спала. Жан, разглядывая ее выпрямленную спину, понимал, что она уже давно сорвалась бы с места, как и все остальные, да вот только темнота мешала. Лес — их друг и союзник днем, ночью внезапно обернулся для маленького отряда ловушкой.

Неужели это расплата за излишнюю самоуверенность и беспечность?

— Там еще двое лезут! — Конни, только что зажегший пару новых факелов (чем больше света, тем лучше), махнул одним из них в сторону соседнего дерева, чтобы и остальные могли увидеть белесые пятна лиц гигантов и то, насколько проворно они управлялись с ветками, с каждым мгновением все ближе подбираясь к отряду.

Жан снова выругался:

— Бля! Не два! Больше!

Сощурившись, он вглядывался в глубь леса, где языки пламени теперь зловеще мерцали крохотными огоньками-отражениями в еще нескольких парах глаз.

— Ни хрена не видно! — сердито мотала головой Саша из стороны в сторону.

А затем Жан увидел, как в абсолютной тьме вспыхнули клинки, поймав на миг отблеск одного из факелов… Ближайшая пара глаз исчезла, и мертвый гигант с громким треском ломаемых сучьев повалился вниз. Леви! Они совсем забыли про капитана, который, кажется, только что в очередной раз доказал сосункам из сто четвертого, насколько крут бывает Леви Аккерман, когда дело касается стычек с гигантами. Пока они болтали, сгрудившись в кучу будто стая неопытных юнцов, тот смог в кромешной тьме завалить титана. Как такое вообще возможно?!

— Все вниз к лошадям! — тем временем раздался отрывистый голос капитана Леви уже откуда-то снизу. — Дадим отпор на открытом пространстве! Если не получится, отступим по мосту к крепости!

— Но, сэр! Мы не выяснили состояние моста!.. — воскликнул Армин.

— И не выясним, если нас тут сожрут в темноте! — безапелляционно парировал Леви уже с лошади. Факел в его руке еще ненамного сократил риск промазать стальными наконечниками мимо ветви или ствола, когда подчиненные будут спускаться вниз. — Эрен! Прикрываешь нас!

— Есть, сэр!

Времени медлить не осталось — гиганты подбирались все ближе, окружая группу людей в полукольцо. Бледные пятна их гротескных лиц казались обманчиво живыми и наполненными эмоциями. Но Жан понимал, что это всего лишь иллюзия света и тени. Они уже не люди, хоть и были ими когда-то. Черт! Как же тяжело ему было принять и поверить в это…

Перед тем как сигануть к земле на тросах, Микаса оглянулась и взглянула на Эрена. Впрочем, ничего нового. Что бы ни говорил ей этот выскочка накануне, как бы по-скотски себя ни вел — Микаса Аккерман неизменно продолжала опекать Эрена Йегера. Всегда и всюду. Жан снова задался вопросом: что связывало этих двоих? Что за невидимые нити судьбы тугими узлами — намертво — привязали их так крепко друг к другу… Настолько, что даже Эрен, как бы ни пытался изображать безразличие, как бы ни старался держать дистанцию и выпутаться из этих «нитей», иногда оказывался не в силах сопротивляться их действию и готов был навставлять пиздюлей за Микасу кому угодно без разбора: будь то Жан, ненароком шепнувший во сне ее имя, или пятнадцатиметровый гигант, решивший ее сожрать… И при этом вести себя по отношению к девушке, выручавшей его задницу сотни раз, как последний идиот. Вынуждая раз за разом рисковать собой ради его спасения и не считающий себя обязанным сказать той даже «спасибо»… Хренов эгоист!

Жан тоже взглянул на Эрена напоследок и в тысячный раз с досадой подумал, что такой идиота кусок, как Йегер, не достоин Микасы.

«Ты худшее, что есть в ее жизни, Эрен».

========== Глава 3. Между зверем и человеком ==========

Ты можешь привыкнуть к виду крови и к изуродованным телам, можешь научиться сдерживать крик отчаяния и слезы ужаса, когда на твоих глазах умирают люди… Но ты никогда не сможешь привыкнуть к собственной боли. Эрен знал это как никто другой и вспоминал всякий раз, когда вынужден был прокусывать кожу на руке, чтобы обратиться в титана. Впрочем, велика ли цена за возможность спасти дорогих тебе людей?

Вот и сейчас он поднес кисть ко рту и замер на ветке гигантского дерева у кромки леса. Нужно было выждать еще чуть-чуть, чтобы позволить отряду отойти на безопасное расстояние. Там, впереди, капитан Леви вел ребят по направлению к мосту. В ореоле желтых чадящих факелов лошади длинной вереницей скакали по еле различимой змейке заросшего тракта, и за ними косолапо-неуклюже топали несколько гигантов: парочка шести-и трое восьмиметровых. Не такая уж и большая опасность, учитывая их медлительность. Эрен хмыкнул и подумал, что лазали по деревьям они куда резвее. Что за странность? Впрочем, ему же легче. Значит, он и в одиночку сможет разобраться с этой аномальной компанией, не вынуждая друзей лишний раз тратить газ с лезвиями и рисковать собой.

В одиночку…

Сколько раз за прошедшие годы эти безумцы и десятки других людей защищали его, иногда ценой собственной жизни? Сколько раз в будущем он сможет отплатить долг живым и защитить то, что дорого, в одиночку? Сможет ли? Найдет ли в себе силы? Храбрость? Решительность? Какой бы ад ни поджидал впереди? Будь то горстка косолапых гигантов или враги по ту сторону моря… Он должен…

Сигнальная ракета красной стрелой пронзила ночь, и Эрен с ожесточением впился зубами в собственную кисть. Боль на краткий миг стерла все мысли, выплеснулась адреналиновой волной в кровяное русло и запустила цепочку реакций, превративших его в настоящего демона — достойного носителя силы прародительницы Имир.

Как-то Микаса спросила его, каково это — быть титаном? Эрен тогда только пожал плечами: не хотелось тревожить ее лишними мыслями. Однако сам с собой он был честен. Форма титана давала Эрену Йегеру ощущение силы, высвобождала изнутри нечто звериное — дикое и яростное. Похожее на первозданную мощь беспощадной стихии. Гасила человеческие чувства, но взамен будила инстинкты хищника и плохо контролируемое ощущение ненасытной жажды убийства… Убийства не ради развлечения, но ради выживания. Обостряла слух, обоняние, реакции внутри… и даже способность чувствовать себя частью этого огромного мира.

Эйфория? Да. Пьянящее чувство эйфории зверя, вышедшего на охоту.

Главное, не забыть, что ты человек…

Эрен бросился вслед за косолапыми, которые пока не заметили его. Первым на его пути попался восьмиметровый грузный гигант, не успевший даже увидеть того, кто вгрызся в его уязвимое место ниже затылка и навсегда освободил беднягу от мучений — затяжного кошмара, длившегося для него, возможно, не один десяток лет. Титан Эрена с упоением рванул рыхлую плоть зубами, разбрызгав фонтаном темную «кровь», которая липкими горячими каплями осела на лице и торсе, запачкала волосы и тут же с шипением начала испаряться, в то время как тело мертвого гиганта даже не успело опасть на землю. Запах гари защекотал ноздри, а сгустки крови с кусками вырванных волокон мяса под когтями еще сильнее подстегнули охотничий инстинкт, и Эрен, повинуясь звериному зову внутри, кинулся к следующей жертве.

Рвать…

Грызть…

Убивать…

Раньше гиганты были врагами, которых он ненавидел и которых поклялся уничтожить. Раньше в нем по жилам текла огнем ненависть к этим отродьям… но теперь, с пришедшими воспоминаниями отца, Эрен убивал гигантов без человеческих эмоций. Ненависти заслуживали не они, а те, другие, что обрекали элдийцев лишаться человеческого облика и влачить жалкое существование, скитаясь по Парадизу…

Истинные враги!

Твари!

Очередной мертвый гигант упал к ногам Эрена. Еще одного с оторванной головой и прокушенным загривком, он отбросил в сторону реки. Взбалмошная Гьёлль благодарно приняла подношение, что скатилось в стремительный поток с крутого берега, и пар от мертвой туши на несколько секунд укрыл мост и всадников около него плотным белым облаком.

В охотничьем запале Эрен на какое-то мгновение вообще забыл про присутствие отряда. Ему просто нравилось ощущать свою силу… и свободу от всего приземленно-человеческого. Будучи титаном, он не ведал ни страха, ни сомнений — ничего, что затуманивало мозг и терзало душу в последние месяцы. Сейчас он видел перед собой цель, которую нужно было уничтожить, и он ее уничтожал. Без сожалений и раздумий. Без мук совести и метаний сердца…

Двух оставшихся шестиметровых гигантов Эрен разорвал практически пополам, с ликующим остервенением вырвав зубами куски мяса у основания их позвоночников, а затем вскинул голову к тонкому серпу месяца и утробно зарычал — громко, неистово и свирепо. Рев победителя громовым раскатом всколыхнул ночь и покатился волной по спящим окрестностям крепости Модгуд наперегонки с водами Гьёлль.

— Эрен! Еще идут! — раздался неожиданно предупреждающий крик Микасы.

Такой отрезвляющий и такой… человеческий.

Эрен отрывисто выдохнул, приходя в себя. Оглянулся в сторону леса и увидел силуэты еще троих гигантов, неторопливо топающих из тьмы под деревьями. Все такие же медленные и косолапые, они брели по дороге навстречу своей смерти — атакующему титану. Мимолетное чувство гордости проснулось в Эрене и вынудило его снова обратить внимание на сто четвертый отряд, который за эти минуты схватки не замарал ни одного клинка и не подверг себя напрасному риску. Однако даже будучи в безопасности они смотрели на титана Эрена с настороженным чувством ожидания, готовые в любой момент кинуться к нему на выручку без лишних слов и колебаний. Хрупкие люди. Сильные в своем бесстрашии защищать его. Его друзья. Те, кто все это время не давал ему забыть свою человеческую сущность даже в шкуре огромного «демона»…

В свете нескольких факелов лица приятелей отчего-то показались Эрену скорбными, темными и похожими друг на друга. Разве что светлая макушка Армина белесым пятном выделялась среди остальных, а в гладких волосах Микасы чарующе танцевали блики огня от Сашиного факела…

Только вот факел внезапно дернулся, вывалился из ее рук и упал в траву. В тот же миг тишину ночи прорезало громкое ржание лошади, которая вдруг по холку ушла под землю, да так неожиданно, что только отменная реакция девушки и оказавшийся рядом Жан не позволили ей спланировать носом вниз под копыта беснующегося животного.

В возникшем переполохе Саша ухватилась за Конни и перебралась в седло к нему за спину и теперь с ужасом смотрела на свою агонизирующую лошадь. Впрочем, как и остальные.

— Черт! Ловушка?! Это была ловушка?! — ошалело вскрикнула она, и пальцы девушки, казалось, намертво вцепились в бока Конни.

Эрен недоуменно разглядывал бьющуюся в западне кобылу. Остроты зрения и света хватало, чтобы оценить произошедшее и ужаснуться изощренному устройству «капкана». Сашина кобыла не просто оступилась, когда сошла с дороги. Она свалилась в спрятанную в травяной подстилке яму и своим весом привела в действие какой-то механизм, из-за чего ноги животного проткнули острые штыри, скрытые в стенках ловушки. Лошадь визжала от боли. Истошно и громко. Выбравшись из ямы, она тут же повалилась на бок и так и не смогла больше подняться. Эрен видел, что обе ее задних ноги топорщатся десятком штырей, прошивших плоть насквозь, да так, что даже кости оказались раздроблены.

Если бы в яму попала человеческая нога — ее вряд ли удалось бы спасти…

И снова Леви пришлось убивать животное, чтобы облегчить его страдания.

— Не сходите с дороги! Здесь могут оказаться еще ловушки! — приказал он, стряхивая кровь с испачканного клинка.

Лицо капитана так и осталось непроницаемо каменным и бесстрастным.

— В темноте все равно ничего не видно. — Армин опасливо озирался по сторонам в то время, как его кобыла застыла неподвижным истуканом на середине тракта. — Нужно добраться до крепости или снова вернуться к лесу гигантских деревьев.

Леви молча кивнул, а затем развернул своего мерина к реке:

— Саша, пересядь на свободную лошадь Эрена. Отступаем к крепости Модгуд по мосту.

— Вот дьявол! — выругался Жан и крепче схватился за поводья. — Надеюсь, он окажется прочнее, чем выглядит. Тогда я пойду первым, а вы за мной!

— Движемся по одному. — Капитан Леви оглянулся: — Эрен, не дай гигантам добраться до моста! И по возможности не сходи с тракта!

Своевременное напоминание. На ловушки Эрену было, конечно, плевать — что они могут сделать его пятнадцатиметровому титану, а вот про гигантов он опрометчиво позабыл. Резко развернулся к лесу и чуть не угодил лицом атакующего в широко раскрытую пасть — пришлось резко уйти в сторону и вниз. Однако маневр получился не слишком удачный. Конечно, ему удалось уклониться от пятнадцатиметрового, но зато от второго — поменьше, — оказавшегося рядом, Эрен увернуться не успел. Мощные челюсти десятиметрового гиганта сомкнулись на его плече, а руки с цепкими когтями впились в бок, раздирая плоть. Титан Эрена рванул в сторону, оставив в зубах противника кусок мяса. Невелика потеря, учитывая почти мгновенную регенерацию.

Третьего, тощего шестиметрового гиганта с копной длинных волос, которые паклями свисали почти до копчика, Эрен за эти самые волосы и схватил. Намотал их на кулак и с силой швырнул титана в сторону луга между рекой и лесом — с этой мелюзгой можно повременить. Сначала следует разобраться с противниками повыше и посерьезней.

Десятиметровый и пятнадцатиметровый гиганты действовали на удивление слаженно. Нет, дело было не в их разумности — бесстрастные лица титанов с насмешливыми оскалами на них не выражали никаких эмоций или хотя бы зачатков интеллекта. Просто они целеустремленно двигались за Эреном, не желая упустить свою добычу, а ему, окутанному горячим паром регенерации в слабом свете огрызка месяца и тусклых звезд, никак не удавалось извернуться и достать когтями или зубами до затылка хоть одного из противников, пока те раз за разом наносили ему несерьезные ранения.

И снова звериный азарт взял верх. Это люди придумали понятие гуманизма и морали, а потом загнали себя в рамки глупых правил, которые сами себе же и навязали. Животные живут по другим законам.

Сражайся, пока можешь.

Преследуй.

Не дай уйти.

Добивай слабого и раненого.

Выживает сильнейший — таковы законы эволюции.

Вот почему, когда Эрену удалось размозжить голову пятнадцатиметрового гиганта, от души впечатав его в брусчатку старого тракта, а затем откинуть в сторону, он тут же кинулся за ним, чтобы немедленно добить, пока противник не успел регенерировать.

Ступни атакующего бесшумно погрузились в пружинистый дерн луга, а ночь еще сильнее запахла донником и полынью. Гигант впереди уже успел подняться на четвереньки, однако пар от его восстанавливающейся головы застелился по земле языком тумана.

Эрен только и успел, что шагнуть в этот туман, и сразу ощутил, как в ступню вонзилось нечто острое, а в следующее мгновение земля ушла у него из-под ног и он начал проваливаться.

Не может быть! Неужели тоже угодил в какую-то ловушку?! Только вот этот «капкан» предназначался уже не для людей или лошадей. Сомнений не осталось, Эрен попал в западню для гигантов.

Стремительное падение вниз.

Унизительно на колени.

Эрен попытался было ухватиться за край огромной ямы, но тут же понял, что совершает ошибку, и вместо напрасной попытки удержаться от падения, прикрыл руками затылок. Как раз вовремя. Крышка огромной ловушки, которую, как оказалось, держало лишь бревно посредине, провернулась почти на сто восемьдесят градусов, и заточенные стальные пики на ней глубоко вошли в затылочную часть головы и воткнулись в кисти атакующего титана, прошив ладони насквозь и накрепко пригвоздив их к затылку гиганта. И если бы не руки, колья точно бы вонзились в человеческое тело Эрена.

Яростный рык вырвался из глотки. Инстинкты зверя, попавшего в западню, на мгновение окончательно подавили человеческий разум, и атакующий титан рванул вверх, охваченный жаждой выбраться из пространства четырех стен. От острых пик, проткнувших ноги и колени. От кольев на крышке. От запаха сырости и гнили. На свободу. К луне. Главное, освободиться от штырей и подняться на ноги.

Однако ловушка оказалась хитрей, чем виделась на первый взгляд: резкий рывок привел в действие механизм, и дно ямы ухнуло вместе с Эреном еще на метр вниз, а стены западни вдруг пришли в движение — сдвинулись ближе и встопорщились лесом кольев, под углом направленных вниз. Стальные копья с размаху вонзились в грудь и живот. Дернешься — и они вонзятся еще глубже.

Злость прокатилась по человеческому телу дрожью, и атакующий титан сдавленно рыкнул. Снова в яростной бездумной попытке дернулся было вверх. Напрасно. Колья еще глубже вошли в нутро титана, разрывая внутренности…

Вновь глупая попытка и вновь неудача.

Пока зверь рвался к свободе, мир продолжал жить.

Тонкий слух Эрена успел уловить, как где-то в глуши леса ухнула сова и зашептала трава от порыва ветра, а затем, перекрыв стрекотание цикад и ворчание Гьёлль, послышался отдаленный предупреждающий окрик Жана:

— Микаса!

Имя тревогой вонзилось в мозг и напрягло все мускулы. Имя утихомирило зверя внутри…

Имя…

Что, черт возьми, там происходит?

Эрен замер, вслушиваясь.

— Микаса… — прошептали человеческие губы.

«Почему ты не замечаешь то «чудовище», что живет во мне?»

…А в следующее мгновение ночь потонула в оглушительном скрежете и скрипе, до дрожи громком и до мурашек пугающем.

И Эрен с ужасом осознал — мост через Гьёлль только что рухнул в бурлящий поток реки.

========== Глава 4. Между завистью и одиночеством ==========

Перед тем как пустить коня по мосту, Жан сглотнул ком в горле и скосил взгляд на речной поток. Гьёлль ревела и бушевала в глубоком скалистом русле. Буруны́ пены белыми пятнами отмечали те места, где на пути ее стремительного течения помехой вставали камни или внезапные перепады высот закручивали поток в водовороты-бочки. Одним словом, попадешь в воду — шансов остаться в живых не будет ни у лошади, ни у человека. Однако и дороги назад уже не было: Эрен на тракте за спиной разбирался с титанами, и, судя по всему, на этот раз дела у него шли не слишком гладко. К тому же, заставлять его рисковать собой, пока остальной отряд бесполезно давит седла, тоже казалось Жану нечестным. Так что либо мчаться на помощь атакующему титану, либо убраться поскорее на другую сторону реки и перестать быть приманкой для гигантов. И раз уж капитан Леви доверил Эрену тыл сто четвертого отряда, то ответственность встать в авангарде и первым преодолеть мост Жан принял на себя.

Металлическая конструкция арок не вызывала доверия. Внутри стен все мосты, известные Жану, были построены из каменных блоков. Этот же, когда они смотрели на него в сумерках накануне, оказался металлическим. Именно по этой причине капитан Леви решил дождаться утра: тонкие чугунные балки и перекрытия вызывали опасения. Тем более что мостом не пользовались больше века.

И вот теперь Жану хотелось опустить факел пониже, чтобы разглядеть изношенность конструкции чугунных перекладин, а еще лучше спешиться и преодолеть этот чертов арочный пролет неторопливо и на своих двоих, но, увы, подобная трата времени оказалась бы слишком расточительной.

Мост скрипел и устало вздыхал — даже единственный всадник был ему в тягость.

Скрежет ржавых переборок тревожил коня так же, как шум непокорной Гьёлль внизу нервировал Жана. Животное недовольно прядало ушами, а всадник ругался себе под нос, кляня косолапых титанов всеми матерными словами, на какие только был способен. Легче от этого, правда, не становилось. В нескольких местах молодой человек заметил черные провалы в пустоту — ржавчина проела металл. К счастью, все оказалось не настолько плохо, как можно было ожидать; однако, когда наконец подковы коня перестали цокать и вступили на тракт по ту сторону реки, с облегчением, кажется, выдохнули оба: и конь, и Жан.

Микаса, оказавшаяся на другом берегу следующей, вообще ни разу не взглянула ни на мост, ни на реку, ни на друга. Поравнявшись с Жаном, она тут же развернула лошадь и продолжиласледить за боем титанов. Словно собственная безопасность ее вообще не интересовала.

Злило ли это Жана? До чертиков. До бешенства. До бессильной ярости.

В глубине собственных мыслей ему иногда с ревнивой завистью хотелось оказаться на месте Эрена и увидеть встревоженный взгляд Микасы, направленный и на него. Конечно, Микасу Аккерман интересовал не только Эрен, она переживала за всех из сто четвертого и Леви с Ханджи в придачу — они все друг для друга давно перестали быть просто знакомыми… Но только на Эрена и Армина она смотрела так… по-особому. И Жан долго не мог определить для себя, что же такого важного и сокровенного кроется в этом взгляде, пока однажды не понял — женственность. Он не знал, как правильно сформулировать это в словах. Женственность Микасы раскрывалась не в подтексте собственной привлекательности или слабости, нет. Ее женственность рождалась для Жана во взгляде, наполненном заботой, тревогой, нежностью и порой умиротворенностью. Было в этом что-то материнское… возможно, сестринское… что-то интимное и родное, но, к сожалению, предназначенное не для Жана Кирштайна.

Именно вот такое — семейно-родное — послышалось в ее интонации, когда Армин после Саши и Конни наконец добрался до них по мосту:

— Армин, ты чего так медленно? — спросила Микаса.

— Хотел получше рассмотреть, как он устроен, — взволнованно кивнул Армин на мост. — Никогда ничего подобного не видел. Хотя… кажется, в одной из дедушкиных книг мы с Эреном в детстве натыкались на что-то похожее.

— Это в той, со сказками про драконов?

— О, ты тоже помнишь? — оживился Армин. — Да, в той. Там была история про старика и лошадь, а еще картинка вот с таким же диковинным мостом.

— Да… Припоминаю. Они спасали принцессу от дракона, — кивнула Микаса, и Жан различил флер грусти в ее взгляде.

Ему даже на секунду показалось, что она сейчас улыбнется Армину той своей особой доброй улыбкой, которой порой удостаивались друзья ее детства. И о которой Жану оставалось лишь мечтать.

Однако Микаса не только не улыбнулась, но вдруг совсем потеряла интерес ко всему происходящему на этом берегу. Она неожиданно для всех охнула, а затем, понукнув лошадь, сорвалась с места и погнала ее обратно. Жан еле уловил в темноте причину такого внезапного сумасбродства: атакующий титан только что исчез. Неужели свалился куда-то? Что там вообще происходит?!

— Микаса! — гаркнул Жан и собрался было рвануть следом, но кобыла Армина намеренно преградила ему дорогу.

— Жан! — Арлерт решительно схватился за поводья его коня. — Там капитан Леви! Конструкция точно не выдержит троих!

Микаса тем временем чуть не смела Леви на шатких перекрытиях моста. В скрипе и кряхтении разъеденных старостью переборок и речного бурления Жан не расслышал, что капитан крикнул своей подчиненной, когда ее лошадь поравнялась с крупом его мерина. Судя по интонации вряд ли что-то ободряющее…

— Ждите в крепости! — скомандовал тем временем Леви оставшейся на берегу четверке и, круто развернув скакуна, погнал его вдогонку за Микасой.

Пожалуй, даже у Леви с Микасой, подумалось вдруг с грустью Жану, пока он смотрел за действиями двух Аккерманов на том берегу, было гораздо больше общего и связующего их, чем могло бы показаться на первый взгляд. Нет, Микаса не смотрела на Леви по-особому нежно и не одаривала капитана милыми улыбками. Впрочем, как и он ее. Их общность и взаимосвязь крылась не во взглядах, разговорах или чем-то незначительно бытовом. Два Аккермана раскрывали свой потенциал взаимопонимания в бою.

Вот и сейчас, Жан был уверен, они, не сговариваясь, промчались по тракту вперед, а затем почти идеально синхронно выпустили тросы в десятиметрового гиганта, который двигался к тому месту, где меньше минуты назад исчез Эрен. Оба молча приняли верное решение — не рисковать лошадьми в луговой траве.

Почти в полной темноте. Молниеносно точно и синхронно, два лучших бойца человечества (если так еще можно было говорить про человечество после того, как всем открылась истина в подвале дома Йегеров) атаковали противника. Жан смог разглядеть лишь еле уловимое движение двух черных силуэтов около гиганта и в очередной раз восхитился бесстрашием этих сверхлюдей. Это он, обычный человек, которому бывает до усрачки страшно… Это он порой сомневается в верности своих решений… Это он боится однажды посмотреть в глаза смерти…

Возглас Саши не дал Жану окончательно скатиться в мрачное самокопание.

— Ребята! Кажется, у нас проблемы!

— Да бля! — в сердцах вырвалось у него, когда понял, что имеет в виду подруга.

Точнее кого.

Леви с Микасой как раз расправились с десятиметровым, когда у моста вдруг появился тот мелкий косматый, которого Эрен отбросил в сторону первым и о котором все, кажется, благополучно забыли. А зря.

— Черт, эта образина ведь не собирается?.. — начал было Конни, но не договорил.

Потому что гигант шагнул на мост.

— Нет, нет, нет! — забормотал Армин рядом, уже представивший, чем это, скорее всего, сейчас закончится.

Хотя исход был понятен всем четверым: мост под тяжестью грузного тела заскрипел так жалостливо и пронзительно, что перекрыл на какое-то время шум реки. Хреново! Почему все так хреново?!

Жан снова выругался и стиснул поводья от бессильной злобы. Второй шаг гиганта под аккомпанемент скрежета и первой провалившейся вниз балки окончательно погасил последний луч надежды в его сердце, а на третьем шаге ветхие перекрытия не выдержали критической массы.

Мост с оглушительным скрежетом вместе с гигантом рухнул в реку, где их обоих тут же поглотили голодные воды Гьёлль.

Молодые люди теперь оторопело и молча смотрели на торчащие вверх искареженные балки и пару сломанных опор — все, что осталось от творения неизвестного гения инженерной мысли. Кажется, шестиметровый гигант, пускающий сейчас пузыри где-то ниже по течению, только что разъединил маленькую дружную экспедицию почти поровну. И вся надежда на исправление ситуации, видимо, вновь ложилась на Эреновские плечи (в самом что ни на есть прямом смысле), ведь чуть позже именно на них атакующему титану придется заниматься переправкой отряда через Гьёлль. Однако вряд ли сейчас он окажется на это способен. Жан, сощурившись, пытался понять, что же творится на том берегу, но темнота и пар от останков уже двух гигантов не позволяли толком ничего разглядеть. Кажется, Леви с Микасой освобождали Эрена из ловушки и вдвоем поднимали что-то темное и большое, похожее на сколоченные вместе доски… Крыша западни?

Тем временем Армин тронул Жана за локоть и кивнул назад:

— Жан, нам лучше поторопиться, чтобы быстрее добраться до крепости. Там мы в случае чего сможем хотя бы УПМ воспользоваться.

Молодой человек перевел взгляд на спокойное лицо Арлерта и удивленно спросил:

— Ты что, совсем не волнуешься за тех, кто остался на том берегу?

— За двух Аккерманов и пятнадцатиметрового детину? Брось, Жан, да шанс этих троих помереть по сравнению с нами один к ста! — со смешком ответил Конни вместо Армина, и Саша согласно поддакнула другу.

— Поэтому наша главная задача, — продолжила она мысль, — не отдать концы самим и не угробить оставшихся лошадей до того, как мы снова воссоединимся…

Армин уже с интересом разглядывал зловеще черный и таинственный силуэт крепостной стены, проткнувших зубцами звездное небо.

— И, возможно, узнать, что же еще скрывает от нас крепость Модгуд помимо ловушек на титанов и людей, — произнес он с восторженным придыханием.

— А вдруг там даже что-то вкусненькое отыщется, — с не меньшим придыханием поддакнула приятелю Саша.

Разговор с друзьями унял тревогу, да и на душе стало менее паршиво.

— Ох, Сашка, ты когда-нибудь уже наешься? — хмыкнул Жан и, бросив последний взгляд на противоположный берег, последовал за остальными.

Перспектива лезть ночью в Модгуд ему совсем не нравилась. Крепость и на закате выглядела не слишком приветливо, а таинственные ловушки около нее плюсов к репутации бывших хозяев уж точно не прибавили.

— Надеюсь, никто не будет возражать, если мы опустим вежливую часть церемонии прибытия и не будем стучаться в дверь? — спросил Жан, когда тракт уткнулся в крепостные укрепления ворот.

Армин согласно кивнул и махнул факелом вправо:

— Там сбоку на стене сторожевая башня. Думаю, подойдет для ночевки. Не стоит нам сейчас совать нос внутрь крепостных стен. Мало ли чего.

Первым трос выпустил Конни и бесшумной тенью взмыл вверх. Перемахнув через зубец, он крикнул оставшимся внизу:

— Эй, кто заберется последним, тот несет караул первым!

— Осторожней, дурачина, нас-то подожди! — крикнула Саша в ответ и последовала за другом. — А вообще, так нечестно!

Когда Жан последним спрыгнул в проход на стене, Саша все еще отчитывала Конни за идиотизм и беспечность, а Армин, склонив голову набок, разглядывал строения на крепостном дворе. Месяц как раз вынырнул из-за тучи, и Жан, встав рядом с Арлертом, увидел ровные ряды одноэтажных зданий, кажется, абсолютно идентичных и ничем не примечательных.

— Казармы? — озвучил он свою догадку.

— Или коровники, — предложил свою версию Конни. — У нас в Рагако в таких свиней и коров держали.

— Или тюрьма, — тихо сказал Армин, и Жану почему-то снова стало не по себе.

Он отвернулся к сторожевой башне и устало пожал плечами:

— К чему сейчас гадать? Утром узнаем. А сейчас лучше бы вам, ребята, поспать. Армин, через два часа тебя разбужу, сменишь меня.

***

Ветер на крепостной стене пронизывал насквозь, а навязчивое ощущение дежа-вю никак не отпускало Жана. В задумчивости он провел ладонью по каменным блокам и только тогда вдруг вспомнил, что сделал то же самое во сне… как раз перед тем, как посмотреть на Микасу…

Жан грустно хмыкнул и сунул озябшие руки в карманы: в отличие от сна камень черной крепости Модгуд впитал прохладу весенней ночи и оказался на ощупь неприятно холодным.

Навалившееся чувство одиночества защемило сердце. Да так внезапно и сильно, что нестерпимо захотелось взвыть. С чего бы?

Молодой человек взглянул на небо, где вместо кровавого солнца торчал лишь тонкий серп месяца, да и он то и дело скрывался за обрывками рваных туч. Ничего похожего. Хотя… Не там он ищет солнце из сновидения. И Жан опустил взгляд на черноту леса гигантских деревьев по ту сторону Гьёлль. Там, вдалеке, уже полчаса светился желтым пятном единственный зажженный факел и угадывался силуэт чьей-то фигуры рядом… Где-то там был Эрен.

Где-то там рядом с Эреном сейчас была Микаса…

А Жан не смог удержать… Отпустил ее туда…

Снова за ним…

К нему.

Запоздалое ощущение, что произошло нечто важное, заполнило душу Жана Кирштайна до краев и погребло его под давящей, ничем необъяснимой, тоской.

И снова вспомнились слова из сна:

«Останься со мной, Микаса».

========== Глава 5. Между теплых ладоней ==========

Эрен стремился к свободе. Всегда. Сколько себя помнил, он тянулся к ней и жаждал ее всем своим существом.

Даже во сне.

Но лишь во снах его свобода становилась безграничной, потому что только в них он мог обратиться птицей. Будь то чайка, парящая над бесконечной гладью воды, или коршун, ловящий восходящий поток ветра над равниной, — Эрен расправлял крылья-руки в небесах и захлебывался от восторга.

Такого детского.

Искренне чистого и невинного.

Моросящий с раннего утра дождь никак не хотел униматься. Мелкие, почти невесомые дождинки покрывали листья тонкой водяной пленкой, собирались в крупные капли и катались под своей тяжестью вниз…

Кап.

Очередная капля упала на черное, уже и без того влажное крыло. Утро выдалось на удивление серым и мокрым, однако ни вода с неба, ни недовольное карканье потревоженных родителей не остановят его сегодня от решительного шага вперед. Эрен-вороненок расправил крылья в предвкушении полета. Первого в своей жизни. Он поймал ветер и ощутил, как потоки прохладного воздуха забираются во влажный подпушек там, где еще не успели вырасти иссиня-черные, как безлунная ночь, перья. Пора. Вперед. Без сомнений и колебаний.

Толчок лапами на скользких от влаги ветках гнезда, гордое воронье «кроо» неокрепшими связками и первый взмах крыльев, ощутивших свободу. Или пустоту?

Кап.

Тяжелая капля щелкнула по темечку вороненка, и он, вмиг потеряв равновесие, устремился не вверх, приветствовать новый день, а вниз — навстречу веткам и листьям. К счастью, падать пришлось недолго — удачно подвернулся широкий сук, на который птенец благополучно шмякнулся без ощутимых последствий. Однако сдаваться было рано, ведь впереди по-прежнему ждала свобода. Он расправил крылья и заковылял по направлению к стволу, выискивая место, откуда можно было бы попытаться снова взлететь, но вдруг ощутил, как неведомая сила сжала бока и понесла его вверх. Вороненок зажмурился и затрепыхался в испуге. Безрезультатно. «Тиски» сдавили крылья еще сильнее, зато движение прекратилось и легкое дуновение-дыхание теплом обдало перья.

Наконец Эрен все-таки решился открыть глаза и тут же замер от неожиданности.

На него с любопытством смотрели два серых глаза, которые он не смог бы спутать ни с какими другими из миллионов похожих.

— Не бойся, — прошептала Микаса, будто почувствовав его замешательство, и улыбнулась. — Я тебе помогу.

Пожалуй, еще ни разу в жизни Эрен не оказывался настолько близко к лицу Микасы и теперь опасливо глядел на нее черными глазами-бусинами из чаши ее ладоней. Взъерошенный, мокрый и жалкий вороненок. Отчего-то взволнованный такой внезапной встречей…

Глаза Микасы лучились мягкой добротой, а на ее ресницах и отросшей челке серебрился мелким бисером дождь. Эрен не понимал, почему он так заворожен этим странным моментом. Почему обращает внимание на всякие мелочи? Почему его все это… смущает? Однако он не рвется из ее рук на свободу… Ведь тепло ладоней, тепло дыхания, тепло взгляда — согревают. Ведь он впервые видит не капли крови и не слезы на ее ресницах, а просто чистую дождевую воду… И это чертовски правильно и красиво…

— Замерз? — спросила Микаса и осторожно погладила птенца по голове.

А потом Эрен забыл, как дышать. Вообще-то он должен был закрыть глаза, или отвернуться… или хотя бы отвести взгляд. Но, черт! Вместо этого он вжался в ладонь и, растеряв все здравые мысли, наблюдал за пальцами Микасы, которые привычными движениями сначала расстегнули надгрудный ремень, а потом принялись за пуговицы на рубашке прямо перед клювом птенца.

И, черт, черт, черт! Только не это!

Она бережно прижала вороненка, спрятав его от дождя в глубоком вырезе полурасстегнутой рубашки, и Эрену стало жарко. Не от телесного тепла, а от осознания их близости. Это было уже слишком… Вороненок дернулся и пискнул, царапнув острым когтем по тонкой белой коже девушки.

— Микаса… — сорвался смущенно-протестующий шепот с губ, и Эрен проснулся от звука собственного голоса.

Он неохотно разлепил сонные веки, так и не шелохнувшись. В кронах гигантских деревьев шелестел дождь, где-то высоко каркнул ворон, а затем лес снова погрузился в умиротворение непогожего рассвета. Укрытый почти до самых глаз плащом, Эрен задумчиво наблюдал, как на большом листе скапливается дождевая вода, и все никак не мог привести в порядок ни сбившееся дыхание, ни скачущие в смятении мысли. Что, черт возьми, это только что было? Из каких глубин подсознательного выплыла подобная фантазия?

Воспоминание о Микасе в полурасстегнутой рубашке вновь пустило волну тлеющего жара по телу. Это зрелище было, пожалуй, самым волнующим и откровенным из всего, что Эрену вообще доводилось переживать во снах. Не то чтобы он ни разу не видел ничего подобного наяву — на картинках, которые где-то однажды раздобыл Конни, они с мужской частью сто четвертого вдоволь насмотрелись на полуголые женские тела, да еще и в недвусмысленных позах… К тому же обнаженные ключицы Микасы ему доводилось лицезреть не раз… просто ракурс, близость и осознание того факта, что она делала это для него, — до сих пор кружили голову легким дурманом.

Чтобы окончательно выветрить сонное наваждение, Эрен сел и чуть не вскрикнул: Микаса (уже не сон) на соседней ветке держала в руках вороненка. Черный комок перьев хорохорился в ее руках, а она, с улыбкой на лице, вдруг подняла руки вверх и раскрыла ладони, выпуская птенца на волю. Вороненок неуклюже взлетел, взяв курс на серый просвет между кронами древесных исполинов. Его полет, поначалу суетливый, с каждым взмахом вбирал в себя уверенность, и Эрен провожал свободную птицу взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду, и только потом решился снова посмотреть на Микасу.

Девушка стояла вполоборота. Влажная от мороси рубашка липла к ее телу, филигранно повторяя каждый изгиб. Эрен не смог отвести взгляд. С циничной легкостью убедив себя, что единственная причина такой наглости — желание узнать, не осталось ли у Микасы царапины от когтей вороненка (хотя в подобные чудеса и совпадения верилось с трудом), он завороженно наблюдал, как она поправляет шарф, а затем одну за другой задумчиво застегивает пуговицы и продолжает смотреть в пустое небо.

Поддавшись минутной слабости, Эрен не услышал, в какой момент рядом оказался капитан Леви, и пришел в себя, когда тяжелый носок капитанского сапога с силой вдавил его пальцы в изъеденную жуками кору.

— Вижу, что ты уже в полном порядке, Эрен, — Леви уничижительным взглядом смотрел на подчиненного сверху вниз, продолжая намеренно плющить его кисть.

— Пальцы… Раздавите же! — зашипел Эрен, стиснув зубы от боли. Сапог сместился в сторону, и юноша на всякий случай пару раз сжал и разжал кулак, чтобы исключить вероятность сломанных пальцев. — Кто вас учил так заботиться о подчиненных? — процедил он тихо сквозь зубы.

Леви выглядел недовольным:

— А тебя кто учил украдкой подглядывать за девушками? — ответил он вопросом на вопрос.

— Я не украдкой… — смешался Эрен, которому от услышанного тут же захотелось провалиться под землю от стыда. — То есть не подглядывал я… И о чем вы вообще, капитан Леви? Мы же с Микасой выросли вместе…

Идиотское оправдание. Идиотская ситуация.

— Ключевое слово здесь «выросли», я полагаю? — хмыкнул капитан, окончательно загнав Эрена в болото стыда и непреодолимого желания, чтобы Леви наконец заткнулся.

Капитан тем временем, кажется, впервые мазнул по Микасе равнодушным взглядом, а уже в следующее мгновение оказался рядом с ней, стянул с себя плащ и протянул его озябшей девушке:

— Возьми. Согреешься.

С точки зрения Микасы подобный акт благородства ничего не значил, но Эрен почему-то был уверен, что Леви сделал это только для того, чтобы скрыть лишнее от его взгляда. Будто капитан ткнул его носом в табличку с надписью «озабоченный подросток».

— А? Спасибо, капитан Леви, — дежурно вежливо улыбнулась Микаса, запахнувшись в плащ капитана, а потом перевела взгляд на ветку повыше и наконец заметила, что Эрен уже проснулся. — Эрен! Как ты себя чувствуешь?

Капитан насмешливо стрельнул глазами вверх:

— Нормально все с ним. Оклемался.

Присоединяться не хотелось, но не торчать же здесь, отдельно от остальных. Эрен на тросах переместился к Аккерманам и тут же попал под прицел цепкого взгляда Микасы:

— Температура случайно не поднялась? У тебя как будто лицо горит…

Она протянула было руку, чтобы дотронуться до лба, но Эрен с упрямой обидой увернулся от теплых пальцев и отвернулся от обоих Аккерманов. Он даже не знал, чей взгляд сейчас унизительнее: внимательный прищур Леви, который будто заглядывал в самое нутро души и читал сокровенные мысли, или глаза Микасы, наполненные заботой. Она смотрела на него так же, как всего пять минут назад смотрела на мокрого вороненка. Так глядят на младших ревущих братьев и на голодных котят… Да черт! Почему это всегда было так важно для него?! И какого тогда взгляда он от нее ждет все эти годы?!

Леви тем временем хмыкнул за спиной:

— Это у него давление поднялось. — Хотя лучше бы он молчал. — И надеюсь, что только давление.

Эрен почувствовал, как его снова окатили волна жара и желание вырвать язык капитану.

— Да все со мной нормально, Микаса. Опять ты со своей опекой… — буркнул он под нос, избегая пересечься с ней взглядами.

— Спасибо бы лучше сказал за вчерашнее, — холодно ответил Леви вместо Микасы. — Снова пришлось доставать тебя из титана, а потом на себе тащить.

Эрен даже губы сжал, чтобы не ответить капитану что-нибудь язвительное. И этот туда же! Еще один нянька-опекун нашелся.

— А что случилось? — сдержался-таки и спросил он ровным голосом. — Кажется, я попал в какую-то яму-ловушку. И еще слышал, как мост обрушился.

Последнее, что помнил Эрен о событиях ночи — адскую боль в спине и ногах, когда крышка западни вдруг стала невыносимо тяжелой, когда колья на ней вошли глубоко в плоть атакующего титана и вонзились в человеческое тело. В окружении стальных копьев и давящих со всех сторон узких стен он почти сдался, вновь почувствовав себя ничтожно слабым. Иллюзия безграничной мощи титанического тела рассыпалась вмиг, как рассыпался за секунду до этого контроль над эмоциями. И Эрен впервые за долгое время испугался… Испугался боли, когда внутри него с такой легкостью рвались сухожилия, лопались сосуды, ломались кости и позвонки, а нити нервов вместо электрических импульсов топили сознание в мутном месиве из агонии и отчаяния.

Умереть в какой-то старой ловушке — какая же глупость.

— Пятнадцатиметровый гигант залез на крышу твоей западни, — на этот раз начала объяснять Микаса. — Нам с капитаном Леви удалось его согнать, но под тяжестью гиганта колья на крыше воткнулись в человеческое тело и ты потерял сознание. Мы достали тебя из атакующего и донесли до леса гигантских деревьев, чтобы дать время на регенерацию.

Этого Эрен уже не помнил. Значит, он в очередной раз не смог никого защитить, значит, в очередной раз Леви с Микасой пришлось его спасать… Вот же слабак!

— А где остальные? — вдруг встрепенулся он и окинул взглядом ближайшие ветви в поисках намека на присутствие второй части сто четвертого отряда.

— Ждут нас в крепости, — успокоила Микаса. — Моста больше нет — уплыл по реке вместе с гигантом, который решил испытать его на прочность. Без помощи атакующего титана мы теперь не переправимся.

— Понял, — с облегчением выдохнул Эрен, отгоняя прочь мысли о своей несостоятельности. Самокопанием и моральным самоуничтожением за слабость он займется потом. — Думаю, что я уже полностью восстановился.

— Тоже так думаю, — согласился Леви, и слова из его уст снова прозвучали издевкой, а может, Эрену всего лишь так показалось. — Так что выдвигаемся к крепости.

Капитан сиганул вниз первым, и обе лошади под деревом оживленно загарцевали в предвкушении, что сейчас им дадут размяться.

— Микаса… — позвал Эрен, сам не понимая зачем.

— М?

Она обернулась. Вновь непобедимый солдат разведкорпуса — отстраненная, собранная, сильная и бесстрашная. Будто та улыбающаяся девушка с птенцом в ладонях и правда была лишь сном — приятным наваждением.

— Вот, возьми. Это же твой? — Эрен снял с себя плащ и протянул Микасе.

— Оставь пока себе, а то промокнешь, — отрицательно мотнула она головой. — Мне и одного плаща достаточно.

Когда Микаса последовала за Леви вниз, Эрен так и остался стоять в одиночестве с протянутой рукой и зажатым в кулаке зеленым сукном с «крыльями свободы». Он раздосадованно выдохнул и резким движением снова запахнул плащ на себе.

Сначала мудила Кирштайн, рубанувший титана в холмах, теперь этот чаехлёб Леви со своим плащом… Вот же два заботливых хрена выискались!

— Ну, ты чего там застрял, Йегер? — раздраженно крикнул капитан уже с лошади.

Оказавшись на скользкой брусчатке старого тракта, Эрен почти насильно выхватил поводья из рук Микасы и запрыгнул на ее лошадь первым, не оставив ей выбора кроме как устроиться в седле позади него. Демонстративно проигнорировав колючий взгляд капитана Леви, он развернул животное и направил его к останкам того, что еще вчера называлось мостом через реку Гьёлль.

Пусть капитан хоть насквозь проткнет его взглядом, пусть думает все, что угодно… Леви все равно не понять… Куда уж ему, если Эрен и сам перестал толком понимать себя.

Да и зачем искать сейчас причины?

Он щелкнул поводьями и перевел лошадь с шага на рысь с одной-единственной целью.

Чтобы ощутить, как руки Микасы обвили торс.

Чтобы прижалась теснее и спрятала лицо от дождя, уткнувшись в его затылок.

Чтобы наконец поменяться ролями — когда она, слабая, нуждалась в его защите, а не наоборот, как это было всегда.

А еще чтобы на несколько мимолетных секунд настоящего забыть о прошлом и грядущем и снова ощутить человеческое тепло Микасы Аккерман.

«Обними меня крепче».

========== Глава 6. Между забытых имен ==========

На пустынном плацу внутри крепости семеро людей выглядели горсткой букашек в центре огромного обеденного стола. Такими же жалкими, ничтожными и неуместными. От черных крепостных стен за спиной веяло холодом и сыростью, а впереди спали глубоким сном два ряда строений, предназначение которых сто четвертому отряду вскоре придется выяснить. Но Жану они уже не нравились. Без окон, с единственной тяжелой дверью, что открывалась на дорогу в междурядье, приземистые и угрюмо-гнетущие, здания слепо смотрели в небо темными дырами-глазами сквозь истлевшие крыши.

Звонкий голос Армина разорвал мертвую тишину и понесся с ветром вдоль широкой дороги:

— Мы не стали лезть туда без вас, но успели осмотреть дозорную башню, в которой ночевали, — начал он докладывать капитану Леви.

Еще и десяти минут не прошло после того, как атакующий титан переправился с двумя Аккерманами на плечах и их лошадьми в руках через Гьёлль, но Леви уже согнал всех внутрь крепостных стен, несмотря на дождь и раннее утро. Этот человек вообще не любил терять времени даром, а уж когда пребывал в плохом настроении, то и вовсе становился похож на немногословного демона. И сегодня Леви, как подметил Жан, определенно был не в духе. Интересно, это ему Эрен с утра успел подгадить настроение или всему виной мерзкая погода?

— И что там? — лаконично спросил тем временем капитан Леви, пристально разглядывая здания впереди.

— Похоже, в башне располагалась какая-то административная часть. Караульня или что-то вроде этого, — ответил Армин.

— Оружие, документы, книги?

— Нет. Кое-что из мебели, очаг, пара сундуков с одеждой и склад для провизии и сена.

— Ясно. — Леви развернулся к отряду. — Разбиваемся на пары и обследуем территорию внутри крепостных стен. Нам нужно понять предназначение крепости и по возможности собрать как можно больше информации о внешнем мире. Жан и Микаса — левый ряд строений. Армин и Конни — правый ряд. Эрен и Саша — периметр вдоль стен и укрепления крепостной стены. Если понадобится помощь — запускаете сигнальную ракету. Вопросы?

Микаса шагнула вперед:

— Капитан Леви, можно я пойду с…

— Нет, — даже не дослушав ее, категорично отрезал Леви. — Приказы не обсуждаются.

Творилось что-то странное. С каких это пор Леви стал так строг к Микасе? А ведь Саша еще недавно подшучивала над своей подругой, доказывая той, что капитан неровно дышит к однофамилице. Шутка, конечно, была так себе, но наблюдать за внезапно подавившимся после этих слов Эреном Жану понравилось. А уж от души врезать тому по спине якобы для помощи — так вообще оказалось сплошным удовольствием.

Молодой человек перевел взгляд на Йегера и еще раз мысленно кивнул самому себе — и правда, все сегодня шло наперекосяк. Эрен, который по возвращении и без того невзначай или нарочно держался рядом с Микасой, теперь сердито зыркнул на Леви, а затем, опустив взгляд на носки своих сапог, отрывисто выдохнул ей:

— Осторожней там, — и направился к Саше, оставив Микасу (а заодно и случайного свидетеля в лице Жана) в легком недоумении.

Ну и дела! С чего это Йегер в кои-то веки проявил толику внимания к подруге детства? Микаса проводила Эрена долгим взглядом и только потом вспомнила о Жане. А он, в свою очередь, лишь в этот момент осознал, что день обещает быть не таким уж и гадким, ведь Жан проведет его наедине с Микасой. Даже дождь вмиг перестал казаться ему надоедливо мерзким, а небо с кружащей над крепостью парой воронов из безнадежно-серого преобразилось в меланхолично-сизое.

Между тем Микаса указала на один из корпусов левого ряда:

— Давай начнем с третьего, здание выглядит наименее ветхим.

Дальше разговор не клеился, поэтому по широкой дороге оба шли молча и каждый в своих думах. Жан в общем-то никогда не испытывал проблем в озвучивании собственных мыслей, но рядом с Микасой отчего-то будто язык проглатывал и начинал чувствовать себя косноязычным придурком.

— Чего это на Леви сегодня нашло? Встал, что ли, не с той ноги? — спросил он первое, что пришло на ум, лишь бы разбавить гнетущую тишину.

— Эрен тоже какой-то странный. Когда мы ехали на лошади до реки, то он… неважно, — внезапно закончила девушка, и Жан не смог сдержаться:

— Что? Лыбился во весь рот, пока ты его обнимала? — съязвил он и тут же пожалел о сказанном, потому что Микаса молча ускорила шаг, оставив Жана позади.

Молодой человек беззвучно чертыхнулся, в очередной раз присвоив себе звание заслуженного феерического идиота, и поплелся следом.

Здание встретило их надписью «Труд делает свободным», которую невозможно было не заметить. Может, посыл, заложенный во фразе, и был хорош, но внутреннее чутье подсказывало Жану, что такие агитации в подобном месте вряд ли кого-то воодушевляли. Широкие, аккуратно выведенные над входной дверью буквы сияли белизной, нестерпимо яркой по сравнению с ее черно-серым окружением. Пожалуй, только надпись да массивная узкая дверь держались достаточно крепко и не создавали впечатление абсолютной заброшенности. Входную дверь, перед которой двое молодых людей остановились, когда-то тщательно заперли на внешний засов, но время не пощадило древесину: теперь перекрывающая вход балка разбухла и местами потрескалась, а при первой же попытке Жана вынуть ее — переломилась надвое.

За дверью их поджидала темнота. Еще бы. Окон в помещении не было — откуда бы там взяться свету? Жан зажег факел и первым перешагнул через порог. Тишина вокруг оглушила, но стоило только двинуться вперед, медленно ступая по половым плитам, и гулкое эхо поскакало за людьми, отпрыгивая от каменных стен, потому что нутро длинного стометрового помещения оказалось пустым. Возможно, так даже лучше? Не придется копаться в тряпье или сгнивших бумагах, открывать съеденные короедом ящики в трухлявых шкафах… Жан вдруг подумал, что вообще не хочет знать — зачем кому-то сто лет назад могла пригодиться такая мрачная крепость с рядами одинаковых казарм-домов. Уж точно не для увеселительных ярмарок.

— Смотри, — указала Микаса куда-то в сторону, — кажется там что-то есть.

И действительно, у одной из стен почти в центре строения они нашли полуистлевший мешок и пару пучков соломы.

— Думаю, здесь были какие-то склады с провизией. — Жан присел на корточки и поднес факел поближе к мешку, чтобы разглядеть, не отыщется ли на грубой материи хоть какая-то надпись или цифры. — Но если все эти здания использовались в качестве складов, то… — и внезапно замолчал.

— Жан? — позвала Микаса, когда тишина затянулась.

Но он лишь молча указал на освещенную факелом стену, не в силах оторваться от увиденного.

Неуверенными штрихами на сером песчанике блоков кто-то вывел: «Ирэна Фэйнт была здесь 0607741». И там же рядом уже другой рукой, размашистыми глубокими бороздами рукотворных царапин — «Свободна. 0811742».

Жан повел факелом, сглотнув сухость во рту.

Следующая надпись немного правее предыдущей.

«Эва Гринд 20 лет 15 дек. 741». «Свободна. 2501743», — все те же размашистые борозды неведомого летописца.

Еще дальше светом вдоль стены. И снова имена с датами. Инициалы. Просто царапины. Безмолвные числа. «Свободен». Вновь даты, еще засечки. Неясное «Мама» и отчаянное «Я не умру». Высеченный в камне рисунок цветка и что-то круглое, наверное, солнце. Где-то напористо въевшаяся в глубину и на века надпись, а в другом месте бессильный отголосок-штрих в попытке оставить о себе хоть что-то.

«Эрих», «Иона», «Стэн», «Майя», «Ярик», «Мария», «Фридрих», «Бернар», «Фрейа»… Имена, десятки, а скорее, сотни… Не просто сочетание букв, но скрытые за ними люди и судьбы.

Разные почерки, будто голоса прошлого, окружили и оглушили Жана. Он даже не заметил, когда Микаса успела зажечь еще один факел и теперь тоже неторопливо вела им вдоль противоположной стены, беззвучно читая надписи. Молодой человек следил за тем, как беспрерывно шевелятся ее губы, как плавно движется пятно света и как пляшет желтое пламя, отбрасывая неясные тени вокруг.

— Армин оказался прав, — наконец выдавил он, и эхо его голоса запрыгало по стенам с именами, распугав призраков прошлого. — Тюрьма.

Взгляд Микасы, когда она посмотрела на него, захлебнулся в грусти:

— Но здесь нет окон, — сказала она тихо. — Даже животных держат в лучших условиях.

Жана ужасала не темнота, его ужаснули масштабы. Двадцать два идентичных здания… точнее тюремных блока, расположенных в два ряда… Если внутри них такие же надписи на стенах… Сколько же людей когда-то прошло через эту крепостную тюрьму? Две тысячи? Или двадцать тысяч? Сколько лет она функционировала? За что сюда попадали? Сколько из тех, кто оставил здесь имена, действительно дожили до освобождения?

Десятки вопросов и главный из них: насколько же жесток тот неведомый внешний мир, если в нем нашлось место для таких тюрем, как эта?

Жан в бессильной злобе крепче сжал рукоять факела. Каким же простым все казалось раньше. Как легко и просто было проецировать ненависть на безмозглых чудовищ… И как страшно становилось при мысли, что истинные монстры этого мира вовсе не гиганты, а люди. Те, что строят тюрьмы, подобные этой, или те, что отправляют детей разрушать Стены, а с ними и чужие жизни…

Стены тюремного блока будто сузились и надавили на его плечи тяжелым грузом прошлого. Жан снова сглотнул комок в горле и оглянулся на серый прямоугольник света от открытой двери: как же захотелось очутиться под дождем, вдохнуть сырой запах свободы и взглянуть на небо. Однако голос Микасы вынудил его отвернуться от пути назад и направиться к ней:

— Здесь люк в полу, — указала Микаса в угол.

Плохо заметный квадрат люка в пятнах ржавчины и с налетом плесени едва выступал над поверхностью пола, и когда Жан потянул за ручку, поднимая тяжелую металлическую крышку, та поддалась на удивление бесшумно. Переглянувшись с Микасой, он с ее молчаливого согласия первым спустился вниз по добротным каменным ступеням, а затем, когда она присоединилась к нему в подземной части тюремного блока, они уже вдвоем прошли пару десятков шагов вперед и подняли факелы над головами.

Спертый воздух пах затхлостью и пылью, а узкий коридор, в котором они очутились, кажется, протянулся во всю длину тюремного блока. Все такие же стены из песчаника на этот раз оказались девственно чисты: ни надписей, ни каких-либо других следов присутствия узников. Зато здесь обнаружились скобы для источников света в стенах со следами копоти на них, а также ряд одинаковых глухих дверей по обеим сторонам коридора.

— Наверное, карцер, — предположила Микаса.

Звучало вполне правдоподобно. Хотелось ли Жану заглядывать хоть за одну из дверей? Нет. Он не боялся скелетов или чего-то в этом роде, просто впечатлений на сегодня скопилось и так уже достаточно для тревожного сна следующей ночью. Но выбора не было.

Жан толкнул ближайшую дверь и хотел было шагнуть внутрь, да только вовремя остановился и преградил рукой дверной проем Микасе.

— Осторожно. Яма, — предупредил он.

Пола в камере, если ее можно было так назвать, действительно не оказалось. Зато вместо него ровные отвесные стены уходили вниз, и там, где-то на глубине трех-пяти метров, торчали вверх полусгнившие острые колья.

— Ты ошиблась. Даже для карцера подобные условия были бы слишком бесчеловечны.

Микаса заглянула через руку и кивнула:

— Эрен попал в такую же ловушку вчера, — сказала она.

— Но зачем она в этом подземелье? — Жан прикрыл дверь и двинулся по коридору к следующей. — Здесь что, титанов… Бля!

Четырехметровый гигант будто все это время ждал их появления, и стоило молодому человеку только приоткрыть дверь, как массивная рука цепко схватилась за ногу долгожданного гостя и дернула Жана внутрь. От падения на спину он так сильно приложился виском об пол, что на секунду вообще упустил связь с реальностью, и только боевая закалка не позволила Жану Кирштайну позорно потерять сознание, а затем и жизнь. Главное, не свалиться в яму и не попасть в зубы гиганту. Он ухватился обеими руками за дверной косяк и что есть мочи дернул ногу на себя. Еще раз… И еще. С третьей попытки у него наконец получилось. И то с помощью Микасы, которой все же удалось рубануть клинком по руке титана с такой силой, что отрезанная кисть противника осталась при Жане, а сам титан вновь свалился в яму, из которой, видимо, смог как-то выбраться. Наблюдать, как это у него получилось и опытным путем выяснять, получится ли снова, у молодого человека не было никакого желания. Пар от отрубленной кисти теперь мешал обзору, а факелы в руке не позволяли достать по два клинка. Зато слуху ничего не мешало. И именно благодаря ему Жан понял, что это только начало.

Из-за закрытых дверей теперь слышались шорохи, скрип и царапанье.

Возможно, что сто лет назад копья в ямах и дверные засовы как-то могли остановить гигантов, но теперь — среди гнили и трухлявой древесины — эти препятствия казались шутливым недоразумением. Потревоженные титаны просыпались, ворочались в своих ловушках, ломали гнилые копья и устремлялись наверх.

Стена за спиной вдруг содрогнулась от мощного удара, а затем перегородка из песчаника рухнула вместе с упавшей дверью, и в образовавшемся широком проеме камеры показалась голова еще одного гиганта, скрытого от людей пылью и полумраком. А потом снова удар. На этот раз там, в глубине коридора, куда не смог пробиться свет двух факелов. Звук осыпавшихся перегородок и последовавшее за этим тяжелое приблежающееся «цок-цок» когтями по камню.

Хреново!

Жан не считал себя героем и уж тем более не таким сорвиголовой, как выскочка Йегер, который готов был иной раз рисковать собственной шкурой просто от отчаянной дурости. Но, похоже, сегодня у Жана выбора не было. За спиной Микаса приготовилась встретить «цокающего» гиганта, поэтому Жану не оставалось иного выбора, кроме как разделаться с тем, который только что преградил им двоим путь наверх.

Титан приближался на четвереньках, то и дело задевая стены узкого коридора. Небольшой. Метра четыре от силы, да и вряд ли здесь, в подземелье, в ямах-ловушках смогли бы удержать особей крупнее. Но даже этот, мелкий, представлял сейчас смертельную опасность. Пар и взвесь пыли оседали в легких. Глаза слезились, и все время хотелось кашлять. Так и астму заработать можно… А еще парочку сюжетов для кошмаров на ближайший месяц.

Жан не стал ждать и кинулся навстречу противнику, перекошенное лицо которого выражало лишь голодный азарт и злобу. В желтых выпученных глазах сверкнули отблески двух факелов, рука попыталась схватить человека, но тот оказался проворнее. Воспользовавшись носом титана в качестве подножки, он запрыгнул на голову и полоснул по загривку, а затем, не теряя ни секунды, почти вслепую — пар заполонил узкое пространство коридора — снова вернулся к Микасе, схватил ее за запястье и дернул к себе:

— Надо выбираться отсюда! — просипел Жан сквозь удушающий кашель.

Какими бы крутыми солдатами они ни были, в замкнутом пространстве все навыки и опыт теряли смысл. Нет места для маневра и слишком велик риск случайно ранить своего боевого товарища. Кажется, Микаса это тоже хорошо понимала, поэтому, не проронив ни слова, кинулась через мертвого титана к лестнице.

Подошвы сапог звонко отстучали чечетку по каменным ступеням, легкие наконец-то получили приток воздуха без пыли, а взгляд вместе с ногами устремился к серому проему двери — выходу из тюремного блока. Пол содрогнулся от удара, — гиганты рвались наверх — но камень выдержал натиск. На полпути к выходу Микаса отпустила руку Жана:

— Здесь будет проще. Держи оба, — и протянула ему свой факел.

Теперь ужес двумя клинками она двинулась обратно к люку, из которого только что появился трехметровый, и Жану осталось только наблюдать, как Микаса Аккерман делала то, что по ее же собственным словам всегда удавалось ей лучше всего — рубила мясо.

Видимо, гигантов в подземелье было только трое. Одного порешил Жан, двоих без труда зарубила Микаса прямо в тюремном блоке, когда те по очереди вылезли из люка.

Теперь за их спиной поднимался слабый столб пара и смешивался с водяной хмарью. Дождь усилился. Жан запустил сигнальную ракету в небо, после чего присел на корточки и устало закрыл глаза, пытаясь привести в порядок дыхание и унять легкое головокружение. Все-таки нехило он, видимо, приложился головой о пол в подземелье — вот и заработал небольшое сотрясение мозга. Ничего, не впервой. Хуже было другое. В его мутном сознании снова всплывали имена и даты на расцарапанных стенах тюремного блока. И от этого Жану становилось еще паршивей, еще сильнее начинала болеть голова и давить на плечи хреновое ощущение усталости от всего происходящего.

А потом все изменилось. Что-то теплое коснулось виска, и Жан, открыв глаза, с удивлением посмотрел снизу вверх на склонившуюся к нему Микасу. Она только что приложила свою теплую ладонь к его слипшимся от крови волосам:

— У тебя рассеченная рана. Нужно перевязать, — сказала с сочувствием в голосе и взгляде.

Добрая, ласковая, заботливая Микаса Аккерман, которая наконец-то обратила внимание на Жана. Сегодня, и правда, был сумасшедший день, но ради такого подарка судьбы Жан Кирштайн готов был получить еще пару сотрясений мозга.

Попав в плен серых глаз, он совсем растерял последние крохи разума и, испугавшись, что Микаса сейчас уберет ладонь, накрыл ее своей — прохладной… а еще несоразмерно большой по сравнению с ее ладной и тонкой.

— Не убирай, — пробормотал он еле слышно. — Так мне гораздо лучше.

На языке крутились слова… Много хороших и добрых слов для Микасы. Чтобы успокоить ее, поблагодарить, чтобы унять смущение и тревожную растерянность, но Жан не смог произнести ни одно из сотен возможных. Трус.

Где-то издалека раздался окрик Эрена и вопль Саши. Армин и Конни, а чуть опережая их и Леви уже неслись к ним, чтобы узнать, что случилось.

Микаса тут же отняла руку, а Жан в очередной раз с раздражением подумал, что Эрен Йегер — мудак, раз лишает себя такого драгоценного дара. Головная боль вернулась к нему с новой силой.

«Твои руки, Микаса, как и руки любой женщины, созданы для тепла, а не убийства».

========== Глава 7. Между заблуждением и истиной ==========

К вечеру ветер разогнал тучи до самого горизонта, и по небу разлилась дикая вечерняя заря. В нестерпимом пламени заката полыхал за рекой лес гигантских деревьев, Гьёлль несла оранжевые воды к морю, а волосы Армина окрасились медью. И лишь тюремные блоки в кольце крепостной стены скрылись в глубокой тени — будто сама природа стыдилась сотворенного людьми уродства. Буйство света ослепляло Эрена, но ни один луч солнца не смог добраться до его души. Прошлое, как крепостная стена, и будущее, как вороново крыло, — оба черные и беспросветно тоскливые — уже начинали медленно обугливать его до такой же безнадежной тьмы.

А вот глаза Армина лучились восторгом:

— Думаю, марлийцы использовали это место как тюрьму для своих соотечественников. Что-то вроде трудового исправительного лагеря, — сказал он, пока Эрен осторожно пробирался к нему сквозь развалы книг и увесистых папок с документами, которыми друг обложился так, будто держал оборону против врага-невежества.

Наконец ему удалось-таки добраться до Армина и пристроиться рядом, сдвинув пару книг в сторону.

— Труд делает свободным? — процитировал Эрен въевшийся в мозг лозунг.

— Да, — кивнул приятель, с восхищением перелистывая какую-то книгу с иллюстрациями. Все его внимание было поглощено ей. — Такая надпись есть над входом у каждого из корпусов.

— А титаны?

— Для устрашения. Наверное, узников скармливали им в случае серьезных провинностей. Кроме того, в первом корпусе обоих рядов есть огромный лазарет, картотека, библиотека и душевые.

Зато в остальных нет ни одного окна и ни одной чистой стены без каракуль с именами и датами. Зато в каждом из двадцати тюремных блоков в дальнем углу спрятан небольшой квадратный люк, который ведет в подвал с узким коридором. Эрен устало взглянул на книгу, которую сейчас изучал Армин. Лучше смотреть на цепочки слов незнакомого языка и яркие иллюстрации, чем вспоминать подземелья, которые они впятером (пока Армин с Конни рылись среди обнаруженных книг) весь день до вечера очищали от титанов, спящих в ловушках-камерах. Те реагировали на шум и свет, поэтому приходилось быть предельно осторожным и бесшумным. В тесноте подземных коридоров на Эрена давили стены и ненависть. Он думал об узниках, обреченных существовать в темноте и страхе; думал о титанах, заключенных на век в подземелье; думал о том, насколько же марлийцы были пропитаны ненавистью к этим несчастным, раз держали их в таких нечеловеческих условиях. А еще думал о своей ненависти к ним, что расцвела несколько месяцев назад, когда в его голову ворвались воспоминания отца про жизнь до Парадиза.

Чтобы отвлечься, он открыл подвернувшуюся под руку папку с документами и уныло взглянул на столбцы ровных цифр и какой-то график. Ничего интересного. Но, возможно, в этих книгах сокрыта еще одна крохотная часть истины о неизведанном мире за Стенами. Возможно, из этих документов он узнает нечто важное, что приблизит его к свободе еще на один маленький шажок.

— Надеюсь, в этих записях все-таки найдется что-то полезное для нас, — Эрен отвернулся от графика и теперь следил за ловкими пальцами Армина, листающего страницы.

— Жаль, что все на марлийском, — ответил Армин, но Эрен заметил, что даже незнакомый язык не смог погасить свет жадного восхищения в глазах друга. Или это просто отблески заката?

— Там могут оказаться какие-то схемы, карты, картинки. Леви сказал забирать с собой все, что может представлять интерес.

Армин перелистнул очередную страницу. Стая лебедей на ней летела широким клином среди белой ваты облаков. Завораживающе. Но вряд ли может пригодиться.

— То-то командор Ханджи будет рада, — пробормотал Армин.

Эрен по-доброму хмыкнул. Будто в прошлое перенесся.

— Ты рад не меньше. Узнаю этот блеск в глазах, — сказал он и не смог сдержать улыбку.

Кажется, первую за несколько дней. Армин заряжал восторгом и навевал воспоминания о детстве, когда они, бывало, вот так же сидели с очередной книгой и болтали… и мечтали… и спорили…

— Еще бы! Да я столько книг разом никогда в руках не держал! — восторженный друг снова перевернул страницу. — О, на Микасу чем-то похожа, правда?

Девушка на иллюстрации грустила. И чем дольше Эрен всматривался, тем больше ему казалось странным, почему художник изобразил ее среди крапивы. Такими миловидными в книгах обычно рисуют принцесс, но эта принцесса была самой печальной из всех, что ему доводилось встречать в сказках. А кроме того, ее улыбка вряд ли смогла бы сравниться с…

— Не очень-то и похожа. Микаса красивей… — сказал он задумчиво и только после слетевших с губ слов вдруг смешался и растерялся. — То есть… Ну…

— Да, красивей, — просто согласился Армин, для которого факт признания привлекательности Микасы не тянул за собой шлейф жаркого стыда или вдруг выпрыгнувших из небытия воспоминаний, что тут же рассыпались перед Эреном картинками не только милой улыбки, но и тех девичьих частей тела, которые порой невольно притягивали его подростковый взгляд.

И если лучи заката не смогли пробиться внутрь темного клубка души, то Армин с книгами, воспоминания о детстве и мысли о Микасе зажгли в Эрене слабый свет, внезапно разогнавший мрак и холод надвигающегося одиночества. Даже ненависть и усталость, грызшие нутро весь день, унеслись вместе с вечерним ветром в рыжую вышину. Эрен оперся на руки за спиной, закрыл глаза и подставил лицо вечернему солнцу. Внезапно он снова невольно улыбнулся, вспомнив капли утреннего дождя на ресницах Микасы. Красивая. Ну и что такого в том, что он считает ее симпатичной?

— Скажи, Эрен, — прервал его размышления Армин, — ты никогда не думал, что стало бы с тобой, мной и Микасой в мире без Стен и титанов? Кем бы мы были тогда?

— Хах… Наверное, мы бы с тобой исследователями стали. Открывать новые земли… Пересечь море из песка… Или лететь далеко-далеко на… — Как же называлась та огромная штука в ангаре из записей отца и его воспоминаний?.. — Дирижабле.

— Да. Было бы здорово полетать на таком аппарате когда-нибудь. — Эрену даже не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что друг сейчас мечтательно улыбнулся. На какое-то время между ними повисла тишина, потому что каждый погрузился в свои детские мечты. — А Микаса? — вдруг спросил Армин.

— Микаса?

— Встретились бы мы с ней однажды?

— Что за странный вопрос, Армин?

Эрен открыл глаза и удивленно посмотрел на друга.

— Да… Странный. Но я вдруг вспомнил, что она всегда мало интересовалась всем этим новым и неизведанным. Помнишь, как в детстве Микаса засматривалась на картинки с принцессами или девочками с красивыми прическами? А ты все время дразнил ее за это?

Да, а еще не хотел играть с ней в куклы. Или помогать убирать дом. Вся эта обыденность и тишина дома Йегеров навевала на маленького Эрена тоску. Ему все время хотелось куда-то нестись, делать что-то грандиозное и мечтать о том, как он вступит в разведкорпус. А Микаса? Микаса в те далекие дни просто всегда оказывалась рядом.

— К чему ты клонишь? — спросил он Армина.

— Наверное, к тому, что ей, как и любой девочке, меньше всего хотелось стать солдатом и… — Армин не сразу решился сказать следующее слово, — убийцей… Ей просто хотелось иметь семью.

Ту семью, которой она лишилась. А Эрену было невыносимо смотреть на ее застывший печальный взгляд за окно или задумчивое созерцание одной точки, когда кукла безвольным куском тряпья вдруг замирала в ее руке. Разве не поэтому он так не любил ее игрушки и оставаться с ней дома в дождь? Разве не поэтому он хватал Микасу за руку и тащил к Армину, на рынок, на площадь к фонтану, нарывался порой на разборки с соседскими мальчишками или хамил торговцам лавок? Все что угодно, лишь бы эта закутанная в шарф девочка не оставалась наедине со своими мыслями. Что это было? Вот такое изощренное проявление заботы? Или страх снова увидеть ее слезы? Попытка заменить семью?

— Да, наверное, — Эрен посмотрел на залитое солнечным огнем небо, — ей нужна была семья.

— И знаешь что? В том, другом мире, мне бы не хватало Микасы, если бы мы с ней никогда не встретились. Даже сейчас сидим здесь с тобой над книгой почти как в детстве, а я ощущаю какую-то пустоту от того, что ее нет рядом.

Эрен прислушался к себе. В отличие от Армина в нем не было пустоты. Именно сейчас, в этот самый момент, Эрен Йегер до краев был наполнен нестерпимо живым закатом, воспоминаниями о детстве, присутствием Армина рядом, утренним ощущением обнимающих рук Микасы и ее теплого дыхания на его шее… А еще твердой уверенностью, что она рядом. Пусть не на крепостной стене вместе с ними, но где-то там в нескольких десятках шагов — в дозорной башне с остальными ребятами из сто четвертого и капитаном Леви. Она всегда рядом, и он не знал… не хотел знать, каково это — не ощущать ее присутствия. И если подумать, то Эрену почему-то вообще никогда не приходило в голову, что в их жизни… в их отношениях может что-то измениться…

А чего он сам хочет? Чтобы все так оставалось всегда? Или, сам того не осознавая, ждет чего-то иного?

— Армин, как думаешь, почему Микаса так носится со мной? Из-за того, что видит во мне всего лишь брата с шилом в заднице или… или есть какая-то другая причина? — выпалил он внезапно.

Налетевший порыв ветра распотрошил волосы, перелистнул страницы нескольких книг и забрался под одежду зябкой дрожью.

— Всего лишь брата? — Армин снова принялся за книгу, словно стеснялся встретиться с Эреном взглядами. — Почему бы тебе самому не спросить ее.

— Возможно. Когда-нибудь.

Когда-нибудь он наберется храбрости и спросит Микасу. Обязательно спросит.

— Ее ответ смог бы что-то изменить? — спросил Армин.

Эрен ничего не ответил. Можно ли изменить будущее или все уже предопределено? Может ли кто-то повлиять на его пока еще очень хрупкую решимость идти до конца?

Прошло не меньше минуты прежде, чем он все-таки выдохнул одно-единственное слово:

— Возможно.

А потом они оба снова надолго замолчали. Слова отчего-то вдруг стали лишними и слишком незначительными по сравнению с тем, что творила сегодня природа. Эрен отстраненно наблюдал, как небо над крепостью Модгуд продолжало плавиться в огне заката, как наливались густотой облака и черные точки птиц в недосягаемой вышине пунктирами расчерчивали небо. Ветер шелестел страницами прошлого, холодком бежал по спине, игрался с завязками рубашки, а какая-то невидимая глазу пичужка тянула бесконечную трель: нежную и тоскливую.

Эрен смотрел на прекрасный мир…

Эрен ощущал дыхание жизни…

Эрен слушал песнь этого вечера…

Но трель оборвалась на самой высокой ноте, когда птица, пролетев над крепостной стеной, нырнула в пучину ее тени. Ветер стих, и в развале ветхих папок, раскрытых благодаря нему на случайных страницах, Эрен вдруг зацепился за одно-единственное слово-заголовок и теперь никак не мог оторвать от него взгляда.

«Свободны».

Четко. Понятно.

На элдийском.

«Свободны». Будто отголоском тех сотен надписей, которые сохранили утонувшие во мраке стены тюремных корпусов. Лучом надежды, что мучение не длилось вечно и узники в конце концов вырывались за пределы тюремных блоков и черных крепостных стен.

Эрен смотрел на ровные столбцы имен, фамилий, дат и служебных меток. Нерешительно коснулся пожелтевшей от времени бумаги, перелистнул страницу в надежде увидеть продолжение списка. Снова и снова, все более уверенными движениями… страницу за страницей с бесконечным перечнем тех, над чьими именами кто-то раз за разом скрупулезно выводил один и тот же заголовок: «Свободны».

«Свободны»… «Свободны»… «Свободны»…

А потом все оборвалось, потому что, перевернув очередную страницу, Эрен вдруг наткнулся на запись, открывшую ему истину. И его дыхание сбилось.

Он плохо помнил, как спустился вниз на УПМ, оставив позади удивленный окрик Армина, он почти не запомнил, как бежал по просторному плацу и дальше по широкой дороге. Вперед. Мимо мертвых тюремных блоков без окон, по скользким лужам и грязи. Вперед. Туда. По дороге, которая уводила за тюремные блоки и заканчивалась тупиком у стены. Еще утром это озадачило Эрена. Теперь он знал ответ.

Дорог в никуда не бывает. Вот и у этого широкого тракта тоже была конечная цель — он соединил ровной полосой жизнь и смерть.

Сердце в груди колотилось так громко, что Эрен слышал только его: в ушах, в груди, в животе, в горле и в каждом сосуде — оно билось в агонии. Полыхало страхом и желанием докопаться до истины.

Докопаться…

Он кинулся вперед к каменной насыпи у пристенья, что заросла сорными травами и кустами. Вездесущая жизнь пробивалась здесь сквозь камни: тянулась вверх зелеными плетьми крапивы, вонзалась в небо острыми стрелами осота, поднималась головками мелких соцветий незабудок и желтыми солнцами ястребинок. Эрен уничтожал эту жизнь без жалости. Он рвал осот и крапиву, чертополох и васильковые россыпи, не обращая внимания на жжение и порезы. Ломал ногти о камни, отбрасывал их в сторону… Будто обезумевший от голода пес, почуявший зарытые кости. И в таком же лихорадочном безумии в конце концов, отчаявшись, вгрызся в собственную грязную кисть, ощутив во рту привкус глины и едкую горечь сока растений.

Атакующий титан смог сделать то, что одному человеку вряд ли было бы по силам — вскрыл засыпанную камнями общую могилу.

***

Пар от оболочки титана полз по черной стене вверх навстречу горящему в закате небу. И пока мир за стенами продолжал жить, внутри крепостной стены Эрена окружила смерть. Он сидел на коленях в западне из раскиданных камней и человеческих останков. Единственный живой человек среди мертвецов. Хотелось закрыть глаза, убежать, не знать… Никогда не знать зловещую тайну этой чертовой крепости Модгуд. Но сил не осталось. Воли подняться не осталось. Ничего не осталось. Остались только слезы ненависти на перемазанных грязью щеках и сжатый в ярости кулак, в котором спряталась девятиконечная звезда на куске выцветшей материи.

Эрен никак не мог остановить слезы, пока бывшие узники равнодушно взирали на него пустыми глазницами черепов, скалили зубы и тянули к нему костяные руки в лохмотьях. Месиво из костей, волос, остатков одежды… их не считали за людей при жизни, и даже в смерти они остались просто кусками мяса, сваленными в общую кучу. Без имен, могил… без справедливости.

«Свободны».

Каким циничным теперь казалось Эрену это слово. Кто-то из убийц посчитал это остроумной шуткой? Какое чудовище могло счесть это веселым?

Для узников крепости Модгуд не было никакой свободы.

Была только смерть.

— Эрен… — позвал Армин.

Он только что добежал до друга и теперь тяжело дышал. Его взгляд невольно метался от черепа к черепу, от мертвеца к мертвецу, и рука, сжимавшая папку со списком, в какой-то момент дрогнула — он выхватил глазами детский череп среди осколков других костей.

Эрен молча поднялся с помощью Армина и так же молча, не оглядываясь, поплелся по дороге смерти обратно к сторожевой башне. Друг следовал рядом. Им не нужны были слова. Эрен знал, что Армин уже все понял.

Модгуд — не просто тюрьма.

Модгуд — скотобойня.

И забивали здесь тех, кого считали скотом — элдийцев.

— Ненавижу, — сквозь сжатые зубы на выдохе.

«Армин, я не хочу, чтобы ты, Микаса и все, кто мне дорог, жили в мире, где какие-то твари с человеческим лицом будут считать нас просто кусками мяса».

========== Глава 8. Между иллюзий о мирной жизни ==========

Конни тасовал колоду карт и ехидно поглядывал на приятеля по ту сторону стола:

— Ну что, Жан, еще одну партию? Или будешь уповать на то, что тебе сегодня не в картах, так в любви повезет?

— Раздавай давай! — Жан откинулся на спинку стула и скосил взгляд на выход из караульни. — К херам любовь… Ни ты, ни капитан Леви не в моем вкусе.

А больше здесь никого и не было. И куда только остальные разбрелись? Сидящий в дальнем конце длинного стола Леви тем временем меланхолично хлебнул чай из походной кружки и хмыкнул:

— Избавьте меня от вовлечения в свои игрища.

Конни оживился:

— А что? Может, все-таки сыграете партейку, капитан Леви? — Он многозначительно подвигал бровями. — Проиграть боитесь, поди?

— А ты, Конни Спрингер, — Леви вынырнул из тени, аккуратно поставил кружку на стол и сощурил глаза, — не боишься всю ночь в дозорных просидеть за свой язык без костей?

Перспектива остаться всю ночь без сна из его уст звучала, конечно, угрожающе, но скучающе-спокойный взгляд говорил сам за себя — Леви тоже устал и лишь по привычке играл свою роль злобного коротышки (боже упаси, произнести это вслух). И это понимал не только Жан. Конни, не восприняв угрозы всерьез, браво отсалютовал капитану и хохотнул:

— Понял. Молчу.

После напряженного дня каждый расслаблялся в меру своих желаний и возможностей. Сквозь узкое окно сторожевой башни на пол падал луч закатного солнца — теплый, яркий и сказочно золотой. Видимо, природа решила щедро отблагодарить их всех за промозглое утро и дождливый день, однако у Жана не было никакого желания вылезать из замкнутого пространства под бездонное весеннее небо. Здесь ему было комфортнее. Ведь отсюда он не мог видеть два ряда тюремных корпусов внутри крепостных стен, здесь его не одолевали мысли об изнурительном дне, который позже наверняка отпечатается в памяти люками, подземными коридорами, темнотой, сыростью и горсткой титанов, которых они находили в ловушках и убивали… убивали… убивали. Убивали, не встречая при этом никакого сопротивления со стороны онемевших за столетие гигантов. Это не было актом мести, Жана весь день одолевали только чувство жалости и головная боль от утреннего инцидента.

Под вечер боль наконец-то проявила милосердие и стихла, поэтому Жан Кирштайн воспользовался минутами спокойствия и постарался забыть про весь окружающий мир, самовольно заперев себя в иллюзии мирного существования. Внутри небольшой караульни света двух факелов оказалось вполне достаточно, чтобы устроиться за добротным столом и закрыться от всего веером игральных карт. Восхитительное спокойствие и отстраненность. Глаза Конни напротив блестели от азарта, а его праздная болтовня касалась только еды, игры и дурацких анекдотов. Леви в стороне от них неторопливо пил чай и задумчиво разглядывал щербинки на столе. Изящные движения его рук, умиротворенное лицо, слабый аромат чая, смешавшийся со смоляным запахом факелов — было в этом что-то аристократичное и гипнотизирующее. Будто они вдруг перенеслись в другое время, в иные жизни и судьбы. А доносившийся снизу девичий смех и болтовня лишь усиливали эту чарующую иллюзию.

Конни наконец раздал карты и теперь, почесывая макушку, озадаченно пялился в них, когда новый взрыв Сашиного смеха и смущенного голоса Микасы влетел в распахнутую дверь караульни.

— Что у них там за веселье? — хмыкнул Жан своим картам. — Саша повизгивает так, будто нашла сундук с печеной картошкой…

Конни шлепнул на стол бубновую семерку и пожал плечами:

— Не будь занудой. Пусть веселятся. Девчонкам тоже надо отдохнуть.

— Как будто я против… — добродушно ответил молодой человек, покрыв семерку девяткой и тут же получив козырную семерку вдогонку. Черт, кто ж сразу с козырей-то начинает? — А Эрен куда делся?

— Хех, ушел спасать Армина от книжных завалов.

— О, ну это ему вряд ли удастся, — усмехнулся Жан и забрал карты себе.

Он вспомнил горящий взгляд Армина и как тот прижимал к груди какую-то потрепанную временем книгу: точно влюбленный романтик перед расставанием с любимой навеки. Странное, конечно, сравнение приходило в голову, но почему-то другого Жану сейчас не придумалось. Эрен в этой книжно-романтической истории Армина явно казался лишним. Вечно он не туда лезет…

Между тем у выхода послышался неясный шорох и сдавленный смешок. Ну надо же! Неужели две подружки наконец-то решили почтить их своим присутствием? Может, тоже согласятся в карты сыграть?

— Прошу минуточку внимания, джентльмены! Смотрите-ка, что мы нашли! — раздался торжественный голос Саши из-за двери, а в следующее мгновение она алым пламенем впорхнула внутрь.

Легкая, воздушная… такая звонкая от смеха и чарующе волшебная… в красном платье до пола. Кружка капитана Леви неаристократично звякнула об стол, нижняя челюсть Конни упала вниз, а карточный веер Жана посыпался на пол. Все трое так и застыли, боясь вспугнуть наваждение. Даже время, кажется, вдруг остановилось. И только Саша не стояла на месте: она скакала и кружилась около стола, делала книксены и задорно смеялась, запрокинув голову, а шипящее пламя факелов смеялось и танцевало вместе с ней, признав в этой красной фее свою сестру.

Взгляд Жана метался между счастливым лицом подруги и ее платьем. Такое простое по фасону: в меру глубокий вырез горловины, рукава-фонарики, атласная лента высоко под грудью и струящиеся складки до самого пола. Такое изящное в своем исполнении: золотая вышивка на подоле и рукавах, тонкое кружево нижней юбки и мерцающий шелк, а может, атлас самого платья.

Первым опомнился Конни.

— Вау!

Парень вскочил со стула и, схватив Сашу за тонкую руку в белой перчатке, с восхищенным хохотом закружился в нелепых па вместе с ней:

— Нравится? — засмеялась довольная Саша и, вывернувшись от неуклюжего кавалера, вдруг задрала подол выше колен. — А чулки видели?

Вряд ли леди из высшего общества позволяли себе подобные фривольности, но, подумалось Жану, Саша ведь выросла в глуши… Черт, да она только мечтать могла о подобных нарядах! А за ее счастливое лицо и полыхающие восторгом глаза они, наверное, простили бы ей сейчас любую глупость и дурацкую выходку. Даже капитан Леви невольно улыбнулся такой шалости.

— Позвольте пригласить вас на танец! — Конни протянул руку и поклонился.

Ха, еще одна пародия на высшее общество — мальчишка из деревни. Однако Жан, глядя на двух деревенских оболтусов, чувствовал себя несказанно счастливым. Слышать смех товарищей, увы, давно стало в их компании редким исключением в череде потерь и печалей.

— А ты красотка, Саша! — подмигнул он подруге и расплылся в улыбке.

— Да ладно тебе, это ты еще Микасу не видел! — Саша крутанулась к выходу и уперла руки в бока на манер ворчливой торговки. — Ну давай же, Микаса, входи!

Околдованный красно-золотыми шелками, Жан совершенно забыл про все на свете. Даже про Микасу. И вот теперь произнесенное имя пронзило его насквозь. Пожалуй, он еще никогда не ждал появления Микасы Аккерман так, как в то самое мгновение. Нетерпеливо вцепившись в край стола, Жан с голодной жадностью вглядывался в тьму дверного проема.

Она появилась. Полная противоположность Саши. Степенно и застенчиво «выплыла» из лестничной темноты, облаченная в синий сумрак с черной оправой изящных кружев и бисерной вышивки. В таком же, как и у Саши, незатейливом крое платья Микаса — будто загадочный бутон — внезапно раскрылась перед всеми невиданным доселе цветком. В синем шелке и невесомой паутине черного кружева, в бисерных россыпях узоров на подоле и рукавах, в глубоких складках верхней юбки и манящей прозрачности нижней она казалась Жану богиней, сошедшей с фантасмагорических гравюр, чтобы забрать его душу, которую он, не раздумывая, отдал бы ей добровольно.

Стул с грохотом упал на пол, когда Жан не смог подавить в себе порыв подняться и подскочил вверх. Хотя бы так, потому что по накрывшим его ощущениям невыносимой щемящей легкости, он бы, наверное, мог сейчас взлететь… мог броситься в огонь, воду, да куда угодно — лишь бы обратить эти мгновения блаженного и дурного головокружения в вечность.

Теперь настала его очередь идиотских жестов и игры в светскую жизнь. Он приблизился к Микасе, ощущая себя пьяным, взял за руку и склонился к ней в галантном поклоне, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони. С не меньшим почтением несколько месяцев назад Жан целовал руку королеве Хистории на ее коронации. Сегодня же он короновал в сердце и душе Микасу Аккерман, пока она смущенно смотрела на него, но не пыталась прервать спонтанный спектакль-игру в светский раут. Главное, не сморозить сейчас какую-нибудь чушь.

— Леди Микаса, вы сегодня само очарова… — конец фразы потонул в грохочущем топоте, а в следующее мгновение в проеме двери возникла чумазая физиономия Эрена. Макушка Армина маячила позади него.

Вместе с появлением Йегера в караульню ворвалось напряженное молчание, и магия мирного вечера бесследно исчезла.

Эрен как-то тяжело оперся о дверной косяк и вдруг застыл, остановив взгляд на Микасе, в то время как она теперь смотрела только на него, тут же позабыв про Жана и остальных. Но, черт возьми, как же отличались их взгляды. Ее полный надежды и трепетного волнительного ожидания взгляд вдруг разбился о холодную сталь непроницаемого лица с полосами отметин от недавнего превращения в титана и бледными дорожками от слез на перемазанных в глине щеках.

— Что это? — хрипло спросил Эрен.

Жан мог поклясться, что Йегер в этот момент напоминал быка, перед носом которого ради развлечения махали тряпкой. Затаенная злоба вырвалась наружу и испепелила Микасу жгучей ненавистью.

— Саша… — растерялась она и опустила взгляд. Такой реакции Микаса точно не ожидала. — Саша нашла сундук с одеждой, и там были…

Эрен грубо перебил ее:

— И там были эти платья марлийских девок из борделя? — чуть ли не прорычал он, сжав зубы и грязный кулак. Наверное, сжал бы и горло Микасы, окажись она сейчас достаточно близко к нему.

Это перешло все границы. Терпение Жана тут же лопнуло:

— Э, мудила! — жестко осадил он Эрена, но тот не обратил внимания. Он смотрел только на Микасу, замечал только ее и лишь ее убивал сейчас взглядом и словами.

— Сними это, — приказал он.

Не попросил. Не сказал. Именно приказал.

Она, растерянная и пристыженная его реакцией, хотела было по привычке схватиться за шарф — подняла руку к обнаженной шее, но сжала лишь пустоту. Такая хрупкая и беспомощная, погребенная заживо под тяжестью унизительных слов того, от кого больше всего ждала восхищения.

Жан заметил, как в глазах Микасы начали собираться слезы, а потом она сорвалась с места и рванула к двери. Никто не посмел ее остановить. В наступившей мертвой тишине все слушали, как Микаса спустилась по лестнице, а затем караульню вновь заполнило лишь шипение факелов.

Первым нарушил общее онемение капитан Леви.

— В борделях таких платьев не носят, Эрен Йегер, — сказал он леденяще холодным тоном и сделал глоток уже подостывшего чая. — Поверь мне.

Жану было плевать на бордели, на платья, на мнение других по этому поводу… Его разрывало от эмоций, которые требовали выпустить их на свободу и которые он не собирался сдерживать. Молодой человек втащил Эрена за грудки внутрь и с силой приложил его к стене, продолжая сминать рубашку в кулаке.

— Вот же ты поганое чмо, Йегер! — прорычал Жан и вторым кулаком зарядил Эрену под дых.

Кто-то сзади охнул. Кажется, это была Саша.

— Заткнись! — Эрен даже не пытался дать сдачи, он вообще будто не заметил кулака Жана и его слов, поглощенный чем-то иным. Его глаза до сих пор полыхали ненавистью, а лицо исказилось от отвращения и злобы. — Ты хоть понимаешь, что это за место?!

Место? Да пусть хоть ад, хоть рай, хоть отчий дом — это не оправдание, чтобы вести себя как самый последний говнюк по отношению к Микасе.

— Ты хоть понимаешь, что сказал ей?! — заорал Жан, встряхнув Йегера как следует. — Бля, Эрен, хоть кто-то должен раскрыть тебе глаза!

— Не лезь не в свое дело, Жан! — огрызнулся тот в ответ.

— Нет уж, ты выслушаешь меня, тупоголовый придурок! Когда ты уже, блядь, поймешь, что Микаса — не деревянный болванчик, а девушка!

— Я знаю, что она девушка, конемордый! При чем тут это?!

Неужели он, и правда, настолько туп?

— А то, что с девушками так не разговаривают! Ты обидел ее, придурок! Она… она ж для тебя… — слов не хватало, как и кислорода в сдувшихся от гнева легких, — для тебя, идиот, это чертово платье надела!

В глазах Эрена наконец-то сверкнула искра удивления и непонимания:

— Для меня? Зачем? — уже спокойней спросил он.

— Да блядь… — выругался Жан. — Потому что ты ей нравишься, мудак! А ты! Ты унизил ее, назвав шлюхой!

Последнее слово как будто раскололо броню мыслей Эрена, потому что, кажется, он только сейчас вдруг начал осознавать произошедшее.

— Я не!.. — начал было он, но вдруг осекся и замолчал. Окинул затравленным взглядом всех присутствующих и, наконец, выдавил сквозь зубы: — Отпусти.

— Мудила, — злобно выплюнул Жан напоследок прямо в глаза Эрену и, выпустив его, отступил на шаг, а после и вовсе отвернулся, чтобы не смотреть больше на его идиотскую физиономию.

— Довольно, — коротко пресек Леви возможность дальнейших разборок. Он брезгливо поморщился и указал Эрену на дверь: — Эрен Йегер, вали отсюда к колодцу и умойся! Ты чумазый как черт. Заляпаешь тут все. — После чего перевел взгляд на Армина. В руках Арлерта была уже не книга, а какая-то увесистая папка документов. — Армин Арлерт, почему самовольно покинул пост? — сурово спросил капитан.

Перед тем, как Эрен вышел за дверь, Жан все же схватил его за плечо и процедил сквозь сжатые зубы:

— Иди и извинись, а не то спущу тебя жопой по лестнице.

— Пошел на хрен! — грубо отмахнулся Йегер и исчез в темноте за дверью.

«Микаса, я бы хотел увидеть мир, где вы с Сашей будете носить изящные платья, а не смертоносные УПМ».

========== Глава 9. Между нами… ==========

Оранжевый закат сменили лиловые сумерки, и небо над головой растеклось штрихами акварели, которые в глубине колодца смешались с его черной тенью. Всего лишь иллюзия, но Эрен никак не мог отделаться от ощущения, что, умываясь, еще сильнее пачкает лицо и с его рук на землю стекает вовсе не вода, а густая бордовая кровь. Отвратительно неприятная ассоциация.

Он наспех вытерся рукавом и направился было обратно в сторожевую башню, но на полпути остановился: не хотелось слушать, как Армин рассказывает про могилу у стены, не было никакого желания ловить на себе косой взгляд Кирштайна и ледяной прищур Леви. От того чувства наполненности, что еще недавно грело Эрена в лучах заходящего солнца, не осталось и следа. Теперь он ощущал себя опустошенным и чертовски уставшим.

Когда же этот день наконец закончится?

Эрен в задумчивости взглянул на «прилипшее» к сторожевой башне складское помещение, в окне которого мерцал язычок от пламени свечи. Ноги сами понесли его к свету. Не к свече. К Микасе.

Так и не придумав, что скажет ей, он перешагнул порог и остановился.

Она не заметила. С шарфом в руке и все еще в платье Микаса стояла спиной к двери напротив большого зеркала и смотрела на свое отражение. Не любовалась собой. Эрен вошел как раз в тот момент, когда Микаса Аккерман медленно вела пальцем вдоль шрама по скуле и разглядывала его в зеркале. Печальная и задумчивая. Шрам-метка, напоминание для самой себя, что ее жизнь — не вечера в высшем обществе, не городская суета по воскресеньям, не прогулки, не смех, не домашний уют за вечерней чашкой чая… Ее жизнь — тонкая грань между смертью, убийствами и выживанием. И никакой маскарад не может этого изменить…

Мир жесток.

Микаса вздохнула и безвольно опустила руку. Ее грустный блуждающий взгляд наконец выхватил в отражении Эрена и замер на нем. Она не обернулась. Ничего не сказала. Разве что непроизвольно сжала шарф и плотнее сомкнула губы. Все еще злилась.

Будь они детьми… Да, Эрен был в этом уверен. Будь они детьми, все закончилось бы громкой ссорой, криками, шишками на лбах и парой синяков на его боках. Микаса в детстве едва ли уступала Эрену в импульсивности. Когда же все изменилось? Почему сейчас все не так легко, как раньше? Почему теперь они оба просто стоят и молча смотрят друг на друга, плутая в сомнениях, вопросах, обидах и недосказанности?.. Куда подевались все слова? И почему ему становится так невыносимо тяжело переносить ее молчаливый укор во взгляде?

И главное, что за насмешка судьбы видеть Микасу такой… до замирания сердца красивой… здесь и сейчас — в окружении смерти, которой дышат стены крепости Модгуд?

— Там, где кончается дорога… — Эрен сжал кулак, чтобы ногти до боли впились в ладонь, ведь так проще отвлечься и не вспоминать белые черепа среди камней и грязи, — общая могила у стены. Они скидывали туда трупы. Все узники этой крепости сгнили здесь — внутри ее стен. Свободны — значит, мертвы.

Глаза Микасы распахнулись шире:

— Откуда ты знаешь? — спросила она, но Эрен проигнорировал вопрос — ему нужно было выговориться.

— Они играли в карты, ели, пили, развлекались, а потом с такими же веселыми лицами бросали мертвых в общую могилу. Как скот. Детей, женщин… всех… Понимаешь меня, Микаса?

Наверное, она ждала извинений… Но Эрен не хотел извиняться, он больше всего хотел, чтобы она поняла его. Поняла и разделила с ним ту тяжелую пустоту, что камнем тянула душу в бездну ненависти.

— Кто они?

— Твари, — выдохнул он, но потом все же нашел в себе силы и добавил тихо: — Марлийцы.

Она стояла перед ним в роскошной синеве шелка и ажуре черных кружев. Изящная? Да. Но в то же время чуждая, не родная… не своя. И Эрену это не нравилось. Разве дорогие наряды, украшения, роскошь могут сделать Микасу еще красивее? Ведь даже сейчас его притягивают ее глаза, лицо, руки и обнаженная шея… а не бисерная вышивка на подоле. Драгоценный камень и без дорогой оправы будет сиять.

— Это платье… — Эрен отвел взгляд, — тоже заляпано в крови сотен убитых.

Вот почему он не хочет видеть ее в нем. Оно пачкает и унижает ее. Обесценивает.

— А я, Эрен? — вдруг спросила Микаса, и ее голос треснул, будто разбитая чашка. — А Саша? А ты? Разве мы сами не заляпаны кровью? Разве мы не убийцы?! Эрен! — Теперь она звенела осколками отчаянья. — Убивать — это единственное, что я умею делать!

Нет! Неправда!

— Не сравнивай нас и их! — вспыхнул он и снова поднял на нее взгляд, но тихий голос Микасы тут же погасил пожар негодования внутри.

Она первая справилась с собственными эмоциями и взяла себя в руки.

— В любом случае это была глупая затея, — произнесла устало и вдруг продолжила тем же безжизненным тоном: — Помоги снять.

Из огня да в полымя. Эрена еще сильнее бросило в жар. Правда, на этот раз внутри полыхнуло вовсе не от ненависти.

— Чт… Что? — даже язык перестал слушаться.

— Расстегни платье сзади, — повторила Микаса чуть более решительно. — Я не смогу сама дотянуться до пуговиц на спине.

— Но… — совсем было растерялся молодой человек.

— Эрен! — настойчиво и недовольно.

От ее строгой интонации кольнуло в сердце. Вряд ли осознанно, но только что Микаса точь-в-точь воспроизвела тон матери. Ту самую ее манеру повышать голос на первом слоге имени и растягивать свое неудовольствие на втором в моменты, когда он упрямился или демонстрировал Карле свой непростой характер. Мама давно мертва… Та единственная в мире женщина, которая любила его несмотря на все выходки, дурости и глупости, которые он творил в детстве. Даже если снова получал от соседских хулиганов, даже если упал, пока лазал по крышам… даже когда убил работорговцев… Ругала, кричала… а потом горестно вздыхала и шла за теплой водой, чтобы промыть ссадины. А еще прощала сына: за обидные слова, брошенные им сгоряча, за ужасное поведение… за все. Наверное, такова суть любви. Уметь прощать. И любить не за что-то, а вопреки всему.

А еще быть готовой пожертвовать самым дорогим — жизнью.

Единственная любившая его женщина… Единственная ли?

«Потому что ты ей нравишься, мудак!» — почему-то всплыли в памяти слова Жана.

Эрен задумчиво смотрел на Микасу, и их взгляды сквозь блеклое зеркальное отражение словно пытались прочесть души друг друга в поисках ответов на невысказанные вопросы.

А еще Микаса, не шелохнувшись, по-прежнему ждала помощи с платьем.

— Да… Сейчас. — Эрен все-таки подошел к ней сзади и с неясным для себя волнением неумело расстегнул первую из пары десятков пуговиц, крохотных и неудобных. Черт, его пальцы не привыкли к такой аккуратной работе. — Это не… это неправильно. Нам уже не по девять лет, чтобы… — пробормотал он, насупившись точно ребенок, но Микаса прервала его:

— Чтобы помогать друг другу? — спросила она отражение, и Эрен окончательно растерялся.

— Я не это хотел сказать.

Он честно пытался не касаться ее белой кожи и не думать, что впервые раздевает девушку. Что, вообще-то, девушек раздевают, чтобы потом… гхм… делать то, о чем ему сейчас не стоит думать. Это ведь всего лишь Микаса. Они семья. Они выросли вместе…

Выросли.

Со следующими пуговицами дела пошли проворнее.

— Иногда мне кажется, что я перестала тебя понимать, — пробормотала Микаса и неожиданно вздрогнула, когда он невзначай коснулся ее обнаженной спины между лопаток.

И почему-то Эрену показалось, что причина ее дрожи вовсе не в его холодных пальцах… А может, ему хотелось так думать? И сейчас, если быть честным, это не единственное его желание. Потому что ему хочется дотронуться еще раз, чтобы понять, насколько теплой и нежной окажется ее кожа, почувствовать, каково это — провести пальцем вдоль ложбинки позвоночника с еле заметными неровностями от выпирающих позвонков, узнать, что будет, если коснуться дыханием шеи… Что она скажет? Вздрогнет ли снова? Смутится или улыбнется? Каким станет ее взгляд?

Не смей! Это Микаса… Они же… Они ведь не могут…

Или могут?

Почему он вообще размышляет об этом?

Если бы здесь сейчас была другая, его бы снедало такое же любопытство? Эрен вдруг испугался отвечать на последний вопрос. Даже себе. Особенно себе.

— Я сам себя перестал понимать. Даже сейчас не понимаю… Мечусь как зверь в клетке… и не знаю, что мне делать, — растерянно сказал он, разглядывая полуобнаженную спину перед собой и стараясь не замечать, как колотится в груди сердце, разгоняя кровь потелу. — Я запутался, Микаса, — честно признался Эрен.

Пуговицы закончились, но он никак не мог заставить себя отойти или отвернуться. Так и застыл, сжав в пальцах последнюю — если отпустит, задохнется от пустоты внутри.

Даже в мутной поверхности старого зеркала лицо Микасы, когда она мягко улыбнулась Эрену, лучилось добротой. Разве у хладнокровных убийц может быть столько света внутри? Столько внутреннего тепла?

— Делай то, что считаешь нужным, Эрен, — сказала она его отражению.

Делать то, что считает нужным? А что сейчас нужно Эрену Йегеру? Что нужно?

Что?

Он снова опустил взгляд на спрятанные за синим шелком острые лопатки и обнаженный участок спины между ними. Его пальцы сами двинулись вверх — вдоль рядов петель и пуговиц — по дорогой ткани: холодной, гладкой и… мертвой, словно кожа покойника. Зато там, внутри этого векового футляра, затаилась жизнь. И Эрен смотрел на нее: с жадным любопытством и восхищением. Ощущал, как внутри него неторопливо ворочается что-то огненное, голодное, нетерпеливое и эгоистичное. Оно разгоняет сердце, требует больше воздуха, связывает сладкой патокой внутренности в животе и лезет в мозг непристойными мыслями и хмелем.

На хер этот мерзкий мертвый шелк! Эрен рывком сдернул рукава-фонарики с пологих плеч и сделал шаг вперед. К теплу и жизни.

Шарф упал к их ногам, однако Микаса в последнее мгновение успела подхватить и прижать платье к груди, чтобы оно не соскользнуло вниз. Но и Эрен не дал бы ему упасть: он уже обхватил ее за талию и притянул к себе, прижавшись торсом к обнаженной спине, а скулой к шраму — вечному напоминанию, к чему может привести слабость. Его слабость. Слабаки теряют все, сильные — защищают то, что им дорого.

Микаса замерла в цепком капкане его рук. Ее щеки стремительно розовели, а в глазах еще плескался мимолетный испуг.

— Эрен… — нервно выдохнула она имя. Настолько тихо, что он бы не услышал, не будь они сейчас так близко друг к другу.

— Молчи, — шепнул Эрен в ответ и крепче стиснул ее в объятиях.

Разве она не сама только что сказала, чтобы он делал все, что считает нужным?

Вот оно. То, что ему сейчас нужнее всего. Он боится той пустоты внутри себя, того мечущегося в клетке собственной души демона, который недавно проснулся и теперь нерешительно царапает прутья внутренней тюрьмы в темноте. Поэтому ему так нужны тепло и свет. Тепло человеческого тела, чтобы снова заполнить пустоту, и свет, чтобы успокоить демона-зверя.

Микаса. Не просто имя. Не убийца. Не солдат. Не холодная сталь взгляда.

Микаса. Его источник тепла, света и человечности.

Вот что ему нужно от нее.

А еще ему нужно знать ответ.

«Кто я для тебя?»

«Кто ты для меня?»

«Кто мы друг другу и что нам делать с этим?»

Не то… Разве сейчас это имеет значение? Нет. Ему нужно узнать другое: то, что гораздо важнее всех этих вопросов вместе взятых.

— Микаса, — выдохнул Эрен имя в ее волосы, коснувшись их губами, — ты веришь мне? Ты останешься на моей стороне до самого конца?

Она ответила не сразу.

— Я буду с тобой до самого конца. Обещаю тебе это, Эрен, — произнесла наконец тихо, но твердо.

Эрен закрыл глаза и улыбнулся:

— Спасибо.

«Тогда я сделаю все возможное… Уничтожу всех врагов… Создам мир, в котором тебе больше не придется никого убивать. Клянусь тебе, Микаса».

========== Глава 10. Между нежностью и ненавистью ==========

На ужин все, кроме дежурившего на стене Конни и пропавшего невесть куда капитана Леви, собрались в сторожевой башне. Однако сегодняшний вечер за общим столом казался Жану странным. Почему-то все было не так. Чего только стоил этот непривычный горящий взгляд Армина, который тот то и дело бросал в угол на стопки перевязанных и готовых к отправке книг и документов. Видимо, капитану Леви еще придется пинками выгонять Арлерта спать, иначе он заснет прямо здесь — под утро и в обнимку с книгами.

Саша чудила не меньше. Вместо того, чтобы за обе щеки поглощать вечернюю похлебку, она украдкой поедала хитрым взором то Микасу, то Эрена и при этом умудрялась улыбаться, несмотря на набитый рот.

Эрен молчал. Конечно, не впервой, но сегодня его молчание отчего-то не казалось угрюмым. Он… Жан долго не мог понять, что же не так с этим «колючим» подростком, пока вдруг не осознал. Эрен Йегер за вечерней трапезой напоминал ему лесного зверька, которого принесли в дом и согрели у очага… И куда только делся дикий взгляд, звериный оскал и вздыбленная шерсть?

А что же Микаса? Жан в который раз украдкой посмотрел на девушку напротив. То же спокойствие, тот же шарф, тот же опущенный в тарелку взор, и все, казалось бы, как обычно, если бы не легкий румянец на щеках.

Да мать их всех за ногу! Молодой человек даже прикусил зубами ложку с похлебкой от негодования. Что, черт возьми, это все значит? Что такого произошло между этими двумя на складе? Почему Саша взвизгнула, когда зашла внутрь? Почему бросившийся ей на выручку капитан Леви замер там в дурацкой позе с приводом в руке и уползшими на лоб бровями. Почему, мать его, Эрен выскочил оттуда с красным, как ошпаренный рак, лицом? Почему?!

Жан с трудом проглотил горячий бульон, снова исподлобья зыркнул перед собой и едва не выронил ложку. Эрен с Микасой как раз потянулись за куском хлеба и невзначай взялись за одну краюху. Их пальцы встретились в мимолетном касании, чтобы почти сразу отпрянуть от неловкой ситуации и друг друга. Но черт! Жан мог поклясться, что эти краткие мгновения длились дольше, чем следовало. Он ведь заметил… Собственными глазами видел, как Эрен легким поглаживанием прошелся вдоль ладони Микасы прежде, чем отдернуть руку. Почти невесомо. Бережно. С нежностью?.. Которой Эрен, судя по выражению его лица, и сам вдруг испугался. Ведь в этом неосознанном трехсекундном жесте было гораздо больше, чем во всех зазубренных словах Йегера. «Мы семья». Какая нахер семья? Кого этот долбоеб обманывает? Всех вокруг? Микасу? Себя?

Хлеб в итоге достался Эрену, и пока Микаса тянулась за другим куском, Жан взглянул на Армина. Бесполезно. Арлерт точно ничего не заметил: его мечтательный взгляд блуждал по обложкам книг в углу. Тогда, возможно, Саша? Нет. Ее внимание как раз захватила похлебка в тарелке.

Жан резко выдохнул и с ожесточением вгрызся в собственный кусок хлеба.

— Эй, Эрен, — вдруг нарушила общее молчание Саша, — может, вымоешь за меня сегодня посуду?

Йегер удивленно уставился на подругу:

— С чего бы?

— Ну я подумала, что раз уж ты Микасе с платьем помог, то и мне не откажешь в помощи, — беззаботно хихикнула Саша, но вместо потока оправдательных слов на дурацкую шутку вдруг получила кусок хлеба, которым Эрен удачно заткнул ей рот. — Омщ-щ-щ. Шпашибо, Эрен.

— На здоровье, — буркнул он, избегая встречаться с кем-либо взглядом, и резко поднялся из-за стола.

Оклик Армина застал его уже у порога:

— Ты куда?

— Отнесу Конни ужин, пока не остыл.

— Хм… — довольная Саша снова хихикнула. — Кажется, я только что нашла способ добывать себе дополнительный кусок хлеба.

Микаса восторга подруги явно не разделила:

— Это было не смешно, Саша. Не делай так больше, — сказала строго и снова замолчала, пока ее щеки краснели все сильнее.

Нервы Жана сдали. Да что, черт их всех дери, тут происходит?!

— Вашу ж мать! — он бросил ложку на стол и отодвинул от себя тарелку.

— Жан! — смахнула крошки с губ Саша. — Ты-то чего?

— Пойду лошадей проверю.

— А ужин? — не унималась Блаус, спрашивая его уже в спину.

— Можешь и мой хлеб съесть, — отмахнулся он от нее. — Только не лопни.

— Угумс… Спасибо, Жанчик, ты настоящий друг.

Внутри все клокотало. Голова снова раскалывалась на части от боли и бурлящего чувства зависти к Эрену. К тому, кто вот так просто мог коснуться Микасы и кто стал сегодня причиной ее смущенного румянца… Эрен Йегер — первый из мудил всего Парадиза.

Порыв ветра скинул капюшон с головы, стоило только выйти на стену. Молодой человек снова вздернул его на голову и демонстративно отвернулся от тюремных блоков. И так настроение поганое, еще пялиться на казематы не хватало. Лучше послушать ревущую в темноте Гьёлль и попытаться привести мысли в порядок.

Как и в предыдущую ночь, его окружила тьма. Жан снова стоял на крепостной стене и ежился от пронизывающего до костей холода. И вновь смотрел за реку: правда, сегодня там не было факела, зато месяц запутался в листве самого высокого исполина и щедро рассыпал свой блеск по темным кронам леса гигантских деревьев. Завораживающе красиво: серебро листвы на черном бархате ночи.

Однако Жан Кирштайн никогда не считал себя тем, кто получает удовольствие от созерцания природы, и отдал бы сейчас многое, чтобы безмятежно ужинать рядом с друзьями в тепле сторожевой башни, а не морозить задницу и пялиться на луну, изображая матерого волка-одиночку. Хоть морду задирай и вой на звезды — для полного попадания в образ.

Кинув последний взгляд на лес гигантских деревьев, он отвернулся от месяца и идиотских аналогий, которые тот навевал. Внизу, у ближайшего из двух строений-лазаретов, что-то вспыхнуло. Факел. Жан сощурился и даже сделал пару шагов вперед, чтобы удостовериться. Да. Так и есть. Капитан Леви быстро двигался вдоль дороги с факелом в одной руке и свертком в другой. Свернув за угол лазарета, он оглянулся и скрылся внутри ветхого здания.

Делать все равно было нечего. К тому же, Жана разобрало жуткое любопытство, которое отвлекло от Микасы с Эреном, поэтому он, почти не раздумывая, последовал к краю крепостной стены с намерением узнать, чем же занят их скрытный капитан в такой поздний час.

— Титаны и то издают меньше шума, чем ты, Жан Кирштайн, — не оборачиваясь, равнодушно бросил Леви, стоило только молодому человеку перешагнуть порог одного из помещений лазарета.

— Да я и не пытался застать вас врасплох, — хмыкнул Жан в ответ.

Пожалуй, только самоубийцам да взбалмошной Ханджи могло бы прийти в голову незаметно подобраться к капитану со спины. С такими реакциями, как у него, за подобную выходку можно было и клинком между глаз получить.

— По делу? — спросил тем временем Леви, так и не обернувшись.

Он неподвижно стоял у стола и внимательно рассматривал что-то перед собой. В свете факела только тень капитана зловеще дергалась на покрытой черной плесенью стене.

— Я… не знаю… — смешался Жан. Помимо головной боли его все еще снедали злость и зависть, поэтому он внезапно набрался смелости, чтобы задать терзавший его весь вечер вопрос: — Хотел спросить вас… Эрен и Микаса… На складе… — но резко оборвал себя в последний момент. — Нет. Ничего. Забудьте.

Не смог. Слова потерялись, а решимость сдулась, стоило только Леви обернуться и пересечься с Жаном взглядом. Повисшая в полумраке тишина и пристальный взор капитана будто вывернули его наизнанку. Однако Леви, так и не дождавшись внятного вопроса, все же понял больше, чем ожидал его подчиненный. Он как-то хмуро качнул головой и устало вздохнул прежде, чем произнести:

— Ничего такого, за что Эрену могло бы от тебя прилететь по шее. — Капитан снова отвернулся к столу, и Жан пристыженно подумал, что тема закрыта, но не тут-то было. Отчего-то капитан Леви, который никогда доселе не вмешивался в личные дела сто четвертого, решил сегодня расставить все точки над i. Его тон, спокойный и холодный, больше напоминал приказ, чем просьбу: — Жан. Ваши с Йегером разногласия должны быть прекращены. В моем отряде нет места и времени для петушиных разборок. Вы солдаты, а не стадо крикливых прыщавых подростков. Ясно?

— Капитан Леви, я… — Жан запнулся. Он уже триста раз пожалел, что раскрыл рот и произнес имена Микасы и Эрена. В конце концов впутывать постороннего в их с Йегером личные разногласия из-за… мать твою… из-за девушки… плохая идея. — Я вас понял. Но Эрен последнее время сам ведет себя, как…

Леви упреждающе поднял руку и не дал закончить:

— С ним я тоже поговорю.

Жан открыл было рот, но так и не смог ничего произнести. Да и что сказать? Очевидно, что Леви не слепой дурак: он понимает, что происходит и в чем истинная причина того, что Жан Кирштайн и Эрен Йегер не могут найти между собой общий язык. А еще вполне очевидно, что его — главного в отряде — такой расклад не устраивает. Они не на увеселительной прогулке, и отсутствие взаимопонимания между подчиненными может стоить кому-то жизни. Веский повод, чтобы вмешаться. Тем более что поведение Эрена в последние месяцы и без терок с Жаном не отличается прилежностью.

Эрен… Эрен. Эрен! Везде этот Эрен! Эгоистичный говнюк, от которого зависит благополучие острова и всех людей внутри Стен. На плечах Эрена слишком много ответственности. И Жан в очередной раз задался вопросом. А смог бы он, Жан Кирштайн, вынести такую ношу? Не сорваться. Не отчаяться. Найти в себе силы раз за разом, несмотря на промахи и неудачи, идти вперед. Смог бы? Вряд ли. Разве не поэтому, если уж быть откровенным, Эрен давно вызывает в нем двоякое чувство неприязни и восхищения?

Жан, собиравшийся уже выйти и оставить Леви дальше заниматься своими делами, бросил-таки последний взгляд на стол и вместо того, чтобы покинуть лазарет, все же подошел к капитану.

— Что это у вас? — спросил он подозрительно.

— Берцовые кости из могилы у стены.

Значит, не показалось.

— Какие-то маленькие, — с сомнением произнес молодой человек и замолчал, пока внезапная догадка не вынудила его сглотнуть подступивший к горлу комок. — Это же не?..

Он не смог закончить, но Леви снова понял его без слов.

— Да, детские, — кивнул капитан.

Рой вопросов в голове Жана тут же зажужжал встревоженными пчелами-мыслями:

— Зачем они вам? Почему вы вообще здесь? Что собираетесь с ними делать? — задавал он вопрос за вопросом, не в силах оторвать взгляда от десятка костей, которые Леви аккуратно выложил в ряд.

— Просто хотел проверить одну догадку, но без посторонних глаз.

Мысль о том, что Леви Аккерман бродил в темноте и одиночестве среди разрытой общей могилы, что, будто падальщик, выискивал и собирал детские кости среди сотен мертвецов, прокатилась по телу мурашками озноба. В горле пересохло.

— Я не хотел вам мешать… — выдавил Жан из себя через силу.

— Смотри, Жан, — капитан провел пальцем вдоль одной из костей. — Видишь аномалию?

Спрашивал так равнодушно, будто трогал не человеческие останки, а палки или камни.

— Нет. Я вообще не силен в анатомии конечностей. — В отличие от Леви, Жану было неприятно и тошно смотреть на все это. Зачем ворошить прошлое, зачем снова тревожить давно мертвых, зачем вспоминать… Он снова взглянул на хрупкие кости и попытался не думать, что кто-то мог вот так запросто убивать детей. — Хотя… Постойте. Они искривлены или мне кажется?

— Не кажется, — кивнул Леви и замолчал. На несколько мгновений в его взгляде мелькнула тень грусти, которую он тут же спрятал за непроницаемой маской отрешенности. — Я уже видел такое. Давно. В подземном городе под столицей вечная нехватка света, из-за этого у многих еще в детстве начинаются проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Кости ребенка легче подвергаются деформации.

Жан отвел взгляд в сторону и посмотрел на яркий свет факела:

— Я натыкался на детские рисунки на стенах тюремных блоков. Малы́х держали вместе со взрослыми и, наверное, месяцами не выпускали за пределы четырех стен без окон… — его руки непроизвольно сжались в кулаки. — Кем нужно быть, чтобы морить в тюрьме ребенка? За какую провинность?

— Если верить запискам доктора Йегера… за то, что компоненты крови одного народа немного отличаются от крови остального человечества.

Леви продолжал смотреть на кости перед собой, а Жан вдруг повернул голову и в ужасе уставился на лицо капитана.

Нет! Он же не хочет сказать, что?.. Это же абсурд… Это не может быть правдой!

— Капитан Леви! — выдохнул Жан. — Гиганты?!

Странные косолапые гиганты. Неуклюжие… Неужели все они?..

— Сообразил, да? — Леви поднял голову и в упор посмотрел на Жана.

Только теперь молодой человек увидел, как напряжено лицо капитана, как плотно сжаты в тонкую полоску его губы и какой горькой грустью наполнен его взгляд.

— Они… Те гиганты, что были поблизости!.. — захлебнулся Жан в словах, не успевающих за мыслями.

— Да. Похоже на то.

Все они когда-то были детьми. И те, которые карабкались за ними по деревьям, и те, что вышли из леса, и даже те, кого они весь день убивали в подвалах тюремных блоков. Внутренности скрутило в узел. За этим ужасающим потрясением в голову настырно лезла еще одна мысль: предназначение «лазарета», в котором они сейчас находились. Здесь оказывали помощь больным или проводили опыты по титанизации? Ответ теперь казался очевидным. Зачем тюремщикам, что держали узников внутри стен крепости Модгуд в нечеловеческих условиях, лечить заключенных? Армин ошибся. Никакой это не лазарет, а лаборатория для опытов. Значит, те ловушки за рекой, в одну из которых угодила Сашина лошадь, а в другую атакующий титан, скорее всего испытательный полигон для отработки методов убийства гигантов…

От внезапно раздавшегося за спиной голоса Жан вздрогнул и обернулся.

— Так значит, — Эрен стоял в проеме двери с широко распахнутыми глазами, — в последнюю пару дней мы убивали только детей…

— Ты как тут оказался? — спросил молодой человек, но Йегер ничего не ответил. В его пустых безжизненных глазах отражалось пламя факела и зарождалось нечто зловещее и пугающее.

Наверное, Леви тоже это заметил. Он с осторожностью собрал кости со стола и снова бережно завернул их в свой плащ, после чего твердо произнес:

— Не стоит остальным это рассказывать. Так будет лучше.

— Лучше? — хриплым шепотом переспросил Эрен. — Для кого лучше? Для мертвых элдийцев, которых убили в скотобойне под названием Модгуд? Для вот этих детей, умерших из-за жестокости каких-то выродков? Для ублюдков, что безнаказанно убивали тех, кого не считали за людей?

Голос его дрожал, но с каждым новым словом набирал силу, становился громче и звонче.

— Эрен Йегер, — попытался осадить его Леви, но Эрен не слушал и, кажется, не замечал ничего вокруг.

Он смотрел на сверток в руке капитана и продолжал говорить, разжигая в себе пламя ненависти и не в силах остановиться:

— А может, лучше для элдийцев внутри Стен? Может, нам всем так и продолжать сидеть в каменной клетке и покорно ждать, пока эти выблядки придут за нами? Мы будем смотреть, как они ставят эксперименты на детях?! Как они распоряжаются нашими судьбами и жизнями?! Как из-за них умирают наши друзья и близкие?!

— Эрен! Тех, кто все это устроил в крепости Модгуд, уже давно нет в живых.

— И что?! Ничего не изменилось, капитан Леви! Там за морем по-прежнему живут такие же выродки, бляди и убийцы! Они посылают детей убивать нас, промывают им мозги пропагандой, воспитывают их в ненависти к элдийцам! Ненавижу их! Ненавижу мир, в котором столько гнили! Его не должно существовать! Они не должны существовать! — Эрен резко развернулся, сжал руки в кулаки и прошипел: — Этой крепости Модгуд тоже не должно существовать…

Жан затаил дыхание. Ему отчего-то стало страшно, будто невидимая тяжелая волна Эреновского презрения и гнева погребла его и затянула на дно беспросветного отчаяния и благоговейного страха. Страха перед истинностью слов Эрена, перед его злобой, его силой и решимостью. Его упрямым нежеланием смириться… А главное, страхом перед радикализмом Эрена Йегера, который будто пожирал того изнутри.

Эрен выскочил из здания и тут же исчез в темноте, а Жан с Леви так и стояли внутри этих пропитанных кровью, криками и плесенью стен, пока прямоугольник входа не вспыхнул от яркого света. Только после этого они оба, будто очнувшись от транса, кинулись из здания вслед за Йегером, но, конечно, опоздали: атакующий титан вновь появился внутри крепости Модгуд, но на этот раз не для помощи друзьям и не для раскапывания могил…

Весенняя ночь вздрогнула от грохота, когда первый из тюремных корпусов, оказавшийся на пути гиганта, расплющился под его ногой. А может, это Жан вздрогнул от осознания того, что делал Эрен. Молодой человек в оцепенении смотрел на атакующего титана. В ночной мгле он видел перед собой обезумевшего демона, что срывал крыши, кулаками пробивал стены и топтал ногами корпус за корпусом, обращая здания в руины и пыль. Стирая с лица мира напоминание о жестокости, что царила здесь столетие назад, погребая в развалинах все имена, даты, рисунки…

Эрен мстил.

Эрен не смог принять и смириться с историей, что творилась здесь.

Эрен делал все, что мог сейчас делать, чтобы изменить этот кусок прошлого…

Разрушить.

Стереть в пыль.

Уничтожить.

Каждый новый удар падал в голову Жана тяжелым булыжником боли, каждый рык атакующего ржавой иглой впивался в мозг и отдавался гулом в ушах. Закрыть бы глаза, спрятаться, забыться… Снова оказаться ребенком и зарыться под одеяло, чтобы подождать, когда мама позовет на завтрак. В доме тихо и пахнет блинчиками…

Но сейчас ночь… Мама далеко… И Жану Кирштайну уже не пять лет.

И даже блинчиками не пахнет.

Зато пахнет пылью и ненавистью. А еще весенней ночью и сыростью… и смертью.

— Что нам делать? Как остановить его? — растерянно спросил Жан.

— Сейчас это вряд ли возможно. — Голос Леви казался чуть выше обычного — капитан был зол. — Нужно убираться в безопасное место, пока в нас случайно что-нибудь не прилетело…

И пока они с Леви пробирались к стене крепости, чтобы присоединиться к остальным ребятам, выскочившим на шум из сторожевой башни, Жан почему-то снова вспомнил пальцы Эрена на ладони Микасы…

«Иногда ты напоминаешь мне дьявола, Эрен Йегер. И я очень хочу, чтобы Микаса была не одна в тот самый момент, когда все же разочаруется в тебе».

========== Глава 11. Между силой и слабостью ==========

За час до восхода предрассветные сумерки укутали мир в серый непроницаемый кокон. Ни звука, ни цвета — ничего. Даже Гьёлль казалась сонной и притихшей. Эрен бросил взгляд на равнину за крепостной стеной, а затем на пару секунд задержал равнодушный взор на чернильно-синей полосе небосвода там, где совсем скоро появится солнце.

Но до восхода оставался еще час. Целый час мертвой тишины в, казалось бы, мертвом мире.

Час, чтобы побыть наедине с самим собой и разобраться… Хотя… Эрен обреченно вздохнул и снова уронил голову на руки, что держали колени в обруче крепкой хватки. Разобраться? Удивительный оптимизм. Да он так погряз в болоте сомнений, ошибках прошлого и предопределенности будущего, что и года не хватит, чтобы самому выкарабкаться из этой мерзкой жижи. Не захлебнуться бы окончательно, не сойти с ума и найти наконец со временем тот единственный верный путь, который сможет вывести его из клетки собственных страхов, сомнений и слабостей к свободе.

Свобода.

Какое же сладкое слово. Желанное. Будто руки снова обхватывают Микасу за талию и прижимают ее к себе…

Черт! О чем он?.. Что за сравнения?!

Эрен попытался отогнать непрошеное воспоминание, но тщетно. Оно уже жаром прокатилось по телу и зажгло стыдом щеки, стоило ему вдруг вспомнить тот свой непристойный… непростительный взгляд, что блуждал накануне в ложбинке на груди Микасы, пока она так застенчиво-испуганно прижимала соскальзывающее с нее платье. Ее руки с зажатым куском синего шелка вздымались и опускались вместе с грудью в то время, как Эрен бесстыдно гулял любопытным взором по ее притягательным округлостям и боролся с искушением… гипнотическим, почти инстинктивным желанием почувствовать под собственными ладонями все эти крутые переходы от талии к бедрам и от плоского твердого, как камень, живота к такой мягкой на вид груди…

Если бы не вошедшая вовремя Саша и не нарисовавшийся вслед за ней капитан Леви…

Эрен с горечью хмыкнул. Слово «вовремя», может, и было правильным, но внутренний голос бунтарски добавлял из раза в раз отрицание — «не вовремя»…

Даже сквозь прикрывшие лицо пряди Эрен краем глаза заметил движение сбоку. Ну вот. Только вспомнишь, а он уже тут как тут…

Капитану Леви, видимо, тоже не спалось. Он, как и всегда, двигался почти бесшумно: мягкий звук подошв едва слышным шорохом всколыхнул предрассветную тишину и бесследно растворился в утренней хмари, стоило капитану остановиться в паре метров от своего подчиненного. Эрен не шелохнулся и не поднял головы. Пусть Леви орет, называет придурком или назначает наказание, да пусть хоть забьет до полусмерти — только бы побыстрее свалил обратно и оставил его в покое. Не до него сейчас.

Капитан, судя по всему, никуда не спешил, однако вместо того, чтобы устроить взбучку за устроенный Эреном погром, Леви молча уселся чуть поодаль от Йегера. Он поджал под себя одну ногу и оперся рукой на вторую, согнутую в колене. Какая-то нетипичная для степенного Леви Аккермана поза. Мальчишеская, легкомысленная. Эрен то и дело украдкой бросал на капитана косые взгляды, теряясь в догадках — что же сейчас на уме у этого человека, однако его лицо в серых сумерках казалось непроницаемо отрешенным, а равнодушный взор блуждал где-то у горизонта. Будь они в другой жизни, в ином мире… Будь они другими людьми, Эрен бы подумал, что человек рядом с ним, действительно, пришел сюда, чтобы встретить рассвет, и ему совершенно нет дела до гигантов, россыпи вековых костей и того, кто несколько часов назад в слепой ярости сравнял с землей все внутри черных стен крепости Модгуд.

Когда капитан Леви заговорил, то так и не повернул головы — по-прежнему смотрел вдаль:

— Не позволяй эмоциям взять верх над разумом, Эрен. Эмоции — причина твоей слабости. И чем быстрее ты это наконец поймешь, тем лучше будет для всех, — произнес он твердо без каких-либо предисловий.

В этом был весь Леви Аккерман: все четко и сразу по делу. Наверняка он все еще злился на Эрена за его безрассудный поступок, наверняка хотел бы врезать ему сапогом за то, что Йегер подверг опасности своих товарищей, когда крушил тюремные блоки. Наверняка… Однако Леви отчего-то выбрал беседу вместо наказания.

Эрен все же поднял голову, но не решился взглянуть на капитана Леви, поэтому посмотрел на синюю полосу неба на востоке.

— Да, сэр, — ответил он горизонту.

Молодой человек ожидал, что на этом их странный диалог, когда собеседники избегают встречаться друг с другом взглядами, закончится и Леви уйдет, но капитан внезапно продолжил:

— Знаешь, почему Армин жив, а Эрвин мертв? — спросил он небо.

Эрен даже не понял, что пробрало его до озноба по спине: тихий вкрадчивый голос капитана или сам вопрос.

Страшный.

Больной для обоих вопрос.

Тема, которую все пытались избегать. И Леви, подняв ее, словно схватился сейчас раскаленными щипцами за свои оголенные нервы и нервы Эрена. Но и этого ему показалось недостаточно. Каждое произнесенное слово капитана все больше обнажало их личное, почти с садистским удовольствием обугливало душу обоих. Леви не щадил ни себя, ни Эрена. Единственный милосердный жест — по-прежнему не встречаться взглядами.

— Знаешь, о чем я думал тогда на крыше? — Второй вопрос без ответа повис в тишине. — Что станет с тобой, «надежда на спасение человечества», что станет со всеми нами, если смерть твоего друга сломает тебя? Я сделал выбор не в угоду своих эмоций. Не ради Армина как надежды на светлое будущее… Я сделал такой выбор из-за тебя, Эрен. Из-за твоей слабости.

Выбор… Убийственное решение Леви, который должен был выбрать между Армином (не другом, не родственником, даже не близким человеком) и Эрвином, ради которого отдал бы жизнь и продал душу… Эрен, наверное, впервые попытался поставить себя на место капитана и внутренне содрогнулся от осознания беспросветной бездны отчаяния, что разверзлась перед Леви в момент принятия решения. Но в тот день капитану удалось отринуть эмоции… Эрен бы не смог. В этом была сила Леви… и, как он и сказал, слабость Эрена… Эмоции…

— Капитан Леви… — начал было молодой человек, еще не зная, что скажет и как скажет, но капитану, видимо, не нужны были сожаления или извинения. Леви говорил это все не для того, чтобы излить душу, Леви вел свою мысль дальше, не позволив Эрену утянуть нить разговора в сторону своих личных переживаний. Сегодняшний разговор касался только Эрена Йегера.

— Так что разберись со своими эмоциями к Микасе, — неожиданным поворотом закончил свою мысль капитан.

Эрен от такой внезапной смены темы даже не сразу нашел, что ответить, а когда открыл рот, то оттуда посыпались обрывки мыслей:

— Мы не!.. Я не… Вы не так все поняли! — наконец выдавил он что-то более-менее вразумительное, метнув смущенно-возмущенный взгляд на капитана и затем обратно к небу.

Леви горько усмехнулся:

— Значит, все даже хуже, чем я думал. Тогда разберись в себе для начала. Кто для тебя Микаса? Твоя сила? Или твоя слабость? — Он устало потер лоб, после чего продолжил: — Решение за тобой. И знай, Эрен, у тебя нет права на ошибку, потому что это может стоить вам обоим жизни… — Он поднялся. — Стоить всем нам жизни.

— Да, сэр. — Леви уже повернулся спиной, когда Эрен резко вскинул голову и, уставившись на развевающиеся за спиной капитана «крылья свободы», позвал: — Капитан Леви?

— Ну, чего еще?

— Я только хотел спросить… Давно хотел.

— Валяй. Только не мямли, Йегер. А то я уже устал от твоих выходок за последние сутки, — голос, действительно, уставший и немного раздраженный. А еще слегка натянутый от напряжения. Наверное, Леви опасался, что Эрен — всегда грубоватый и недалекий Эрен Йегер, когда дело касалось чьих-то личных чувств — нагло полезет в душу капитана. Но Эрену сейчас было не до переживаний других людей — со своими бы разобраться.

— Насчет Аккерманов. Может ли быть так, что Микаса… — он не сразу подобрал следующее слово, — опекает меня, потому что все Аккерманы такие? Что у каждого из них есть кто-то…

Леви перебил на полуслове:

— Ты, и правда, идиот. Вот уж не знаю, зачем Микасе сдался такой придурок, как ты, — ответил он нарочито грубо, а затем быстро направился в сторону сторожевой башни, оставив Эрена наедине с рассветом и ворохом вопросов к самому себе.

Время одиночества и тишины заканчивалось. На востоке стремительно светлел горизонт, растворяя звезды в алой полупрозрачной заре. Эрен наблюдал, как под натиском восходящего солнца одна за другой умирают звезды. Солнце — такая же звезда, как и мириады других, — безжалостно убивало их лучами и топило в кровавом свете своего могущества.

Ради чего?

Ради нового мира.

Ради мира без тьмы, ночных страхов и шорохов.

Ради мира без кошмаров.

Ради мира утренней сладкой росы и песни жаворонка.

Ради чудесного мира, увидеть который можно, лишь пожертвовав миллионами звезд.

«Мир жесток, но в то же время так прекрасен»…

Даже самая яркая утренняя звезда — Фрейя — медленно гибла в лучах зари, не в силах противостоять свету… И Эрену вдруг стало невыносимо смотреть на агонию меркнущей Фрейи. Неуместные аналогии заполонили голову и сдавили сердце в когтистых лапах безотчетного страха. Вот почему он вскочил и почти бегом кинулся к сторожевой башне, чтобы окунуться в сумрак лестничного прохода и спуститься вниз — к складу, где еще властвовали ночь и сон.

Микаса с Сашей спали, а Эрен почувствовал себя дураком, который ворвался к девчонкам из-за своего мимолетного порыва: глупого желания во что бы то ни стало взглянуть на Микасу. Как же все-таки прав этот надменный чистоплюй Леви. Эмоции… Эрен действительно слишком часто позволяет эмоциям затмевать разум. Даже сейчас оказался здесь из-за них. Наверное, стоило уйти, пока никто не проснулся и не устроил кипиш, но вместо этого молодой человек устало опустился на каменный пол рядом с циновкой Микасы и привалился плечом к старому деревянному сундуку. Он закрыл глаза и невольно вслушался в дыхание девушки подле себя. Еле слышное, размеренное, глубокое. Знакомое по полустертым от времени детским воспоминаниям, когда девятилетней Микасе еще снились кошмары, и он каждый раз, сонно зевая и морозя босые ступни на скрипучих половицах их дома, тащился в кровать этой девчонки, чтобы взять ее за руку, сесть рядом и вот так же слушать дыхание до тех пор, пока она снова не заснет. …И каждый раз с утра получать от матери подзатыльник и ее негодующее ворчание: «Эрен, сколько раз тебе повторять! Лезть в постель к девочкам — неприлично!»

Эрен на несколько мгновений вновь ощутил себя ребенком. Темнота снова пахла потухшим очагом, вместо сундука он прислонялся к изголовью кровати, а рядом еле слышно сопела Микаса. Возможно, сегодня кошмар приснился вовсе не ей, а ему. Изматывающий, затяжной кошмар длиной в несколько лет. Глаза открылись, а рука сама собой потянулась вперед, чтобы наощупь отыскать руку Микасы. Однако вместо теплой ладони пальцы вдруг коснулись аккуратно свернутого шарфа, и Эрен вцепился в него, сжал в кулаке с отчаянием… и злобой на самого себя.

Что он здесь делает? Пытается спрятаться в воспоминаниях прошлого? Бежит от нового дня, чтобы скрыться в темноте, тишине и иллюзии мимолетного спокойствия? Ищет убежище рядом с Микасой, которая только и делает, что спасает его раз за разом? Храбрая. Смелая. Достойная уважения, восхищения и преклонения. Достойная тысячи слов благодарности за то, что до сих пор верит в Эрена, верит Эрену и всегда остается рядом.

Сильная, потому что он, Эрен Йегер, — слабак, который не может ее защитить и сам до сих пор нуждается в опеке. Будто он, и правда, тот вороненок из сна, что замирал и млел от теплых рук, пока Микаса заботливо прижимала птенца к груди. Но даже глупый вороненок понимал, что должен парить в небе, а не прятаться в капкане человеческих ладоней. Вот почему так трепыхался… Сопротивлялся… Причинял боль, оставляя царапины на коже…

Руки Микасы смогли бы защитить от всего мира: от сырости, дождя, холода, всех невзгод и напастей.

Однако ее руки, неожиданно осознал Эрен, — всего лишь клетка из сомкнутых пальцев, что сжимают крылья и лишают его свободы…

***

Когда Микаса час спустя окликнула его у колодца, Эрен, жмурясь от яркого солнца, в задумчивости смотрел на одиноко парящую в поднебесье птицу и по-прежнему сжимал в руке шарф.

— Вот он где! — в ее голосе послышалось облегчение, которое тут же сменилось тревогой, стоило девушке подойти ближе и увидеть выражение лица Эрена. — Что-то случилось?

Он отрицательно мотнул головой и надолго замолчал, утонув в ее глубоком теплом омуте глаз и никак не находя в себе силы отвести взгляд. Потому что с этого дня он больше не сможет позволить себе ничего, кроме взгляда.

Теперь все решено.

Осталась разве что последняя сентиментальная слабость. Его прощание и извинение за будущие слова, поступки, за всю ту боль и слезы в ее глазах. Вместо сотен непроизнесенных вслух слов.

— Прохладно сегодня, — пробормотал Эрен и, плотно сжав вдруг дрогнувшие губы, шагнул навстречу, чтобы в последний раз укутать удивленную и смущенную Микасу шарфом.

«Я — причина твоей силы, но ты, Микаса, источник моей слабости. Эмоции — слабость. Поэтому я отсеку, выжгу, спалю дотла все то, что делает меня слабым. Таков мой выбор. Мой путь. Моя свобода».

========== Глава 12. Между цветами и мертвецами ==========

Над головой плескалось лазурью необъятное небо и белые барашки облаков неторопливо ползли в сторону моря. Микасе, правда, было не до любования голубой вышиной. Лавируя между развалами растоптанных и разрушенных строений внутри крепости Модгуд, она вглядывалась вперед и озиралась по сторонам. Наконец заметила неясное движение в самом конце «дороги жизни и смерти» и устремилась туда, ускорив шаг почти до бега.

— Эрен! — воскликнула было оживленно, когда увидела знакомые спину и растрепанные ветром волосы, но радость тут же сменилась волной тревоги: — Что ты?.. Что все это значит?

Эрен, сидя на коленях в окружении человеческих костей и черепов из общей могилы, рыл яму чем-то похожим на кусок люка из тюремного блока.

— Не хочу, чтобы вороны растащили останки.

Микаса поймала себя на мысли, что ей немного жутко от представшей ее взору картины. Было в этом что-то неприятное и зловеще-пугающее. Однако она сразу взяла себя в руки:

— Мы выдвигаемся из крепости через час, иначе не успеем добраться до места ночевки к заходу солнца. Капитан Леви послал найти тебя и привести…

Эрен прервал ее, не дослушав:

— Их нужно похоронить. Я не уйду, пока не закончу, — категорично заявил он, продолжая копать.

— Упертый… — вздохнула Микаса. Она сделала пару шагов вперед и протянула руку: — Давай сюда эту пародию на лопату. Помогу. А ты отдохни.

— Нет, — отрицательный моток головой: не поднимая глаз от земли, ни на секунду не отвлекаясь от монотонного, почти механического движения.

— Эрен!

Требовательный тон все же заставил его прекратить свое занятие и посмотреть снизу вверх на Микасу.

— Хочешь себе такие же руки? — спросил Эрен и, воткнув пластину в землю, показал ей раскрытые ладони. Грязные, кровоточащие от порезов и красные от натертостей. При следующих словах тон его голоса вдруг стал каким-то горько-печальным: — Только вот мои болячки регенерируют за пять минут, а твои мозоли через сколько затянутся?

Микаса ничего не ответила, просто молча отвернулась от Эрена в поисках того, что может сгодиться для копания земли. Да и что ответить? С каких пор он вдруг решил, что она капризная принцесска, которая боится намозолить руки? Ее рукам ничего уже не страшно… С того самого дня, как эти самые руки с зажатым в ладонях ножом отняли одну жизнь, чтобы сохранить другую. С того момента, как испачкались в крови убитого ей человека. Неважно, каким он был — хорошим или плохим. Он был человеком, которого она пырнула ножом, чтобы спасти девятилетнего мальчишку, что так отчаянно боролся за их жизни… На что еще способны эти руки, чтобы продолжать спасать его снова и снова? Всегда. Пока он жив. Пока жива она… В какой грязи, в чьей крови их придется еще замарать…

Подходящая металлическая пластина нашлась возле груды темно-серых камней — остатке одной из стен тюремного блока. Взгляд скользнул по оборванной надписи с именем и датами на обломке стены, и Микаса, сжав в руке холодный кусок стали, отогнала непрошенную мысль, что человек, нацарапавший свое имя на камне, до сих пор здесь… Ведь у всех этих безымянных костей и скалящихся за ее спиной черепов тоже когда-то были имена. И Эрен, каким бы глупым ни казалось его занятие, поступает правильно.

Если при жизни узников не считали за людей, то пусть хоть после смерти к их останкам отнесутся по-человечески и с почтением.

Она стянула с себя плащ, обмотала кисти рук и опустилась на колени недалеко от друга, после чего с силой — решительным резким взмахом — воткнула пластину в дерн, даже сквозь несколько слоев плотной ткани ощутив острые края металла на ладонях. Поморщилась.

— Я же сказал — не надо себя калечить! — запротестовал Эрен, откинув очередную порцию комьев глины в сторону.

— Ничего, — холодно процедила Микаса сквозь зубы. — Переживу.

Дальше копали молча.

Влажный суглинок поддавался с трудом. Впрочем, не привыкать. Все-таки два года до поступления в кадетку она с Эреном и Армином занималась почти тем же — сельхозработы на полях отнимали тогда все их силы, а порой и желание жить… Там тоже иногда нужно было копать… Много и долго. Весь день видеть перед собой только землю, вдыхать землю, пачкаться в ней…

Но лучше так, чем отвлекаться и смотреть по сторонам. Иначе Микасе становилось жутко. Стены Шиганшины, конечно, были гораздо выше, чем ровная кладка крепости Модгуд, но сейчас эти зловещие черные стены давили на нее так же. Словно весь ее мир снова сжался до крохотного кольца, пригодного для существования… Более того, до жизни, которая в эту самую минуту теплилась лишь в ней и Эрене, словно остальное человечество было уничтожено. А они, двое последних выживших, рыли ямы, чтобы навсегда похоронить ушедший в небытие мир. Двое могильщиков на кладбище цивилизации…

Не отвлекаться. Рыть глубже.

Замах, потом резко вниз, с усилием откинуть очередную кучу комьев.

Замах, вниз, комья в сторону…

Замах…

Ее руки раз за разом поднимались вверх в сопровождении глубокого вдоха, и воздух оседал прохладой в гортани, а затем с рваным выдохом уже обжигающе горячим вырывался сквозь приоткрытые сухие губы. Пот застилал глаза, и в четком ритме громыхало о грудную клетку сердце.

С неровных краев «могилы» свешивались белесые нитикорней и смотрели вниз поникшие листья зелени. Руки не дрожали, но все внутри Микасы съежилось от инстинктивного чувства отторжения и неприятия смерти. С разрозненными конечностями было легче. Собрать, уложить аккуратным рядом и отогнать прочь мысли о том, что это человеческие останки. А вот черепа… Нужно было превозмочь себя и опустить в могилу хотя бы эту женскую голову, что с такой вызывающе насмешливой гримасой смерти наблюдала за Микасой дырами глазниц, а своими сохранившимися волосами, собранными в неряшливый хвостик на боку, так до ужаса напоминала девушке Карлу Йегер…

Остальные ребята из сто четвертого во главе с капитаном Леви появились в тот момент, когда Микаса положила последний камень на свежую могилу (не столько надгробье, сколько защита от птиц и зверей) и снова взялась за металлическую пластину. Внутренне она уже приготовилась к выволочке от Леви за то, что ослушалась его приказа, а еще почти на все сто процентов была уверена, что капитан начнет свой разнос с Эрена. И Эрен тоже наверняка это понимал. Однако он упрямо продолжал откидывать комья в сторону: сосредоточенный и погруженный в себя настолько, что Микаса даже усомнилась, заметил ли он появление остальных.

А потом случилось непредвиденное. Леви не произнес ни слова. Да что там! Никто из ребят не произнес ни слова. Не было ни приказов, ни разъяснений, ни вопросов — ничего.

Зато теперь Эрену помогали все.

Вместе. В едином деле.

В едином порыве весь сто четвертый и даже капитан Леви сплотились и рыли могилы для того, чтобы бережно захоронить те останки, что раскидал атакующий титан накануне.

Конечно, все вместе они справятся гораздо быстрее. Но ведь дело было вовсе не в сэкономленном времени…

Микаса потеряла счет минутам и ощущение реальности происходящего. Сосредоточилась на монотонных действиях, стараясь не обращать внимания на затекшую спину, ноющие мышцы рук и саднящие ладони. Все пройдет: усталость лечится отдыхом, ну а грязь и чувство брезгливости к смерти можно смыть водой из колодца…

А потом в ее мире, состоящим лишь из камней, мертвецов и глины, появились незабудки. Словно брызги неба упали на раскрытую широкую ладонь. Мужскую. Натруженную. С парой свежих волдырей, которые будут заживать не одну неделю…

Ладонь Жана Кирштайна.

Микаса замерла, не в силах оторвать взгляда от протянутых ей цветов. Небесно-голубые венчики с каплей солнца внутри казались такими хрупкими и беззащитными. И вспыхнувшая было искра радости сразу погасла, погрузив Микасу во тьму. Она почувствовала, почти физически ощутила, как внутри нее разверзается пропасть и она стремительно падает в эту темную бездну, где нет ничего, кроме щемящей тоски. Смятения. Отчаяния. А еще собственного бессилия. Бессилия справиться с собой, чтобы посмотреть в глаза и… нет, даже не улыбнуться… на это ей сил сейчас точно не хватит… хотя бы скрыть от Жана свое разочарование…

Ведь Микасе Аккерман никто никогда не дарил цветов. И сейчас она со стыдом осознала, что если и хотела бы получить такой подарок, то только от одного человека в мире. И этим человеком, конечно, был не Жан.

Какая же глупая, несбыточная фантазия…

Какая глупая Микаса Аккерман. Противная самой себе в этот самый момент. Разве добрый, честный и прямолинейный Жан виноват перед ней хоть в чем-то? Разве не заслуживает он сейчас слов благодарности, улыбки или хотя бы взгляда за крохотный знак внимания и попытку немного поднять настроение? Однако вместо всего этого она, не в силах справиться с собой, будто игнорирует его. Впрочем, как и всегда. Внешне холодная, неприступная, безразличная ко всем Микаса Аккерман… но в душе испуганная и беспомощная девочка, упавшая в пропасть из своих несбыточных надежд.

Однако Жан, ненароком столкнувший ее на дно бездны, сам же и протянул руку помощи:

— Вместо венков, — невозмутимо пояснил он, и когда Микаса все-таки подняла взгляд, то увидела такие же веточки незабудок на каменных горках других могил за его спиной.

Тем временем Жан, так и не дождавшись от нее никаких действий, сам положил цветы на камни, а затем грустно хмыкнул и отвернулся, мазнув перед этим взглядом с Микасы на Эрена и обратно. Будто все понял без слов и почувствовал себя лишним, неуместным.

— Спасибо, — запоздало пробормотала она, но молодой человек вряд ли различил ее тихий лепет.

А потом Микаса услышала хруст. Тут же позабыв о Жане с незабудками, она оглянулась и увидела, как распадается на осколки череп в руках Эрена, который он сжал слишком сильно. И главное, даже не заметил этого, потому что все его внимание было обращено на Кирштайна. Он испепелял его спину полным неприязни и злобы взглядом, и Микасе на секунду показалось, что Эрен — стянутая до предела пружина — сейчас вскочит или выкрикнет что-нибудь обидное. Но Эрен, всегда импульсивный и неуемный Эрен, на этот раз смог сдержать свои эмоции…

Почти сдержать — от черепа остались лишь осколки.

Он спохватился слишком поздно: опустил взгляд и в какой-то прострации уставился на пустые ладони с костяной трухой в них. Вдруг испугался собственной оплошности, грубости, неуважения к мертвым.

Микаса смотрела на растерянного и опустошенного Эрена, а ее сердце, душа, все ее существо заполнялись медово-горьким чувством нежности. Томительной. Скрытой от всех. И потому тоскливой. Обнять бы. Прижаться щекой к щеке. Провести по волосам и сказать тихо-тихо, чтобы слышал только он и ветер: «Я с тобой. Всегда с тобой». Но…

Между ними всегда существовало это проклятое «но».

Но нужно ли это Эрену? Или только ей никак не удается совладать со своей слабостью — желанием быть всегда рядом с ним? Мучиться. Молча тонуть в своей нерастраченной нежности и… любви? Наверное, так называется это чувство, если попытаться выразить его словом. Хотя к чему навешивать ярлыки-слова, она все равно никому об этом не посмеет рассказать. Даже Эрену.

Эрен между тем смотрел на свои ладони, но будто почувствовал взгляд Микасы на себе, потому что неожиданно спросил:

— Микаса, как думаешь, те, кто убил всех этих элдийцев, считали себя чудовищами? Их мучила совесть? Они раскаивались?

— Не знаю… — растерялась девушка. Почему-то ей показалось, что в вопросах Эрена сокрыто гораздо больше смысла, чем она может понять. — Но они вряд ли рассказывали о содеянном в кругу семьи.

— Семья… — Эрен вдруг усмехнулся, а потом задумался и через десяток секунд задал следующий вопрос: — Разве чудовищам, устроившим геноцид, позволительно иметь семью?

На этот раз он не ждал от нее ответа. Он словно обращался к самому себе…

— Членам своей семьи они вряд ли казались чудовищами, — все же сказала она, не уверенная в том, будет ли услышан ответ.

Но Эрен услышал.

— Еще бы. Простить, принять, смириться с грехами — значит стать соучастниками… Такими же монстрами. — Он повернул голову и впервые за долгое время посмотрел на Микасу. — Я не допущу этого, Микаса.

Ей стало не по себе от взгляда, потому что через глаза Эрена в этот самый момент на нее смотрел кто-то другой: будто нечто мятежное, зловещее и демоническое на краткий миг прорвалось с изнанки души Эрена Йегера. И это — огромное и яростное — испугало ее до гусиной кожи на руках и спине.

— О чем ты? — сглотнула Микаса подступивший к горлу комок.

Эрен отвел взгляд, собрал расколотый череп, высыпал осколки в могилу к другим мертвецам и только тогда ровным безжизненным голосом ответил:

— О том, что одного чудовища будет вполне достаточно.

Наваждение пропало. Прежний Эрен — родной, самый важный для нее человек… ее семья — привычным жестом вытер пот со лба и принялся закапывать последнюю могилу в крепости Модгуд перед тем, как покинуть эти черные стены навсегда.

Микаса закрыла глаза, а затем подняла руку и зарылась поглубже в шарф. И правда, прохладно сегодня.

«Простить, принять, смириться с грехами — значит любить, Эрен. Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, всё переносит. И если любовь не видит чудовищ, то просто позволь мне и впредь быть рядом, оставаясь слепой».

Комментарий к Глава 12. Между цветами и мертвецами

Гьёлль — в германо-скандинавской мифологии река, которая протекает ближе всего к воротам преисподней. Через неё перекинут тонкий золотой мост, который охраняет великанша Модгуд.

“Труд делает свободным” — «Arbeit macht frei» (нем.), фраза в качестве лозунга была размещена на входе многих нацистских концентрационных лагерей.

Фрейя — в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны. Здесь Фрейя — название утренней звезды, то есть планеты Венера.

“Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, […] всё переносит…” — библейская цитата из первого послания к Коринфянам святого апостола Павла (1 Кор. 13:7).