Воздушные разведчики [Владимир Тимофеевич Жарко] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Афанасий Григорьевич Синицкий, Михаил Максимович Глебов, Владимир Тимофеевич Жарко ВОЗДУШНЫЕ РАЗВЕДЧИКИ
От авторов
Время все более отделяет нас от тех невероятно трудных для советских людей огненных лет, когда шла беспримерная в истории война со злейшим врагом человечества – германским фашизмом. Вся страна встала на защиту первого в мире социалистического Отечества. Воины нашей армии вписывали в летопись Победы славные страницы отваги и мужества. Немало замечательных подвигов на фронтах Великой Отечественной совершили наши летчики. В одном строю с ними сражались и авиаторы 11-го отдельного разведывательного авиационного полка (ОРАП), который прошел славный путь от исконно русского города Калинина до Кенигсберга. Он награжден орденами Красного Знамени и Кутузова 3-й степени, ему присвоено почетное наименование «Витебский», его боевые заслуги отмечались в приказах Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. В этом полку сражались испытанные в боях летчики Герои Советского Союза Г. П. Бахвалов, М. М. Глебов, М. С. Зевахин, С. И. Мосиенко, Я. II. Орлов, II. Е. Русанов, Т. А. Саевич, В. С. Свирчевский, Н. Е. Самохин и многие другие воздушные следопыты. Едва ли не каждый день они поднимались во фронтовое небо, уходили на территорию, занятую фашистскими оккупантами (нередко без прикрытия истребителей), добывали ценные данные о противнике. На основе этих данных командование фронта принимало решения на боевые действия. В годы Великой Отечественной один из авторов, А. Г. Синицкий, был тесно связан с летчиками 11-го ОРАП – служил в разведотделе штаба фронта, второй, М. М. Глебов, воевал в составе этого полка, а третий, В. Т. Жарко, – бывший военный летчик, журналист. Вот и решили мы рассказать о тех, кто нередко ценой своей жизни обеспечивал успех операции. Материал для этой книги А. Г. Синицкий собирал более десяти лет с помощью бывших воздушных разведчиков, ветеранов полка В. С. Свирчевского, А. И. Янкова, Т. А. Саевича, П. Е. Русанова, С. И. Мосиенко, В. Ф. Паяльникова, В. Г. Захожего, А. В. Коровина, П. И. Шелядова. Они прислали воспоминания, фронтовые фотографии. Это и помогло авторам написать книгу.Год 1942-й, Калининский фронт
Обстановка на Калининском фронте в начале 1942 года создалась на редкость трудная. На ржевском и великолукском направлениях шли кровопролитные бои. От взрывов снарядов, мин и бомб стонала земля. В дымном небе неистово ревели моторы бомбардировщиков, разгорались схватки между советскими и фашистскими истребителями. Над Ржевом и Великими Луками днем и ночью полыхало зарево пожаров. Горели и окрестные села. В результате контрнаступления советских войск под Москвой фашистская группа армий «Центр» понесла большие потери, но разгромить ее полностью не удалось. Ставка Верховного Главнокомандования планировала окружение и уничтожение остатков этой стратегической группировки. 7 января 1942 года в штаб Калининского фронта поступила директива Ставки, в которой командующему предписывалось выделить часть сил для разгрома ржевской группировки противника, а двум армиям в составе 14–15 стрелковых дивизий, кавалерийского корпуса и большей части танков нанести удар в общем направлении на Сычевку, Вязьму, перерезать железную и шоссейную дороги Гжатск – Смоленск западнее Вязьмы и тем самым лишить вражеские войска основных коммуникаций. В дальнейшем совместно с войсками Западного фронта окружить, а затем пленить или уничтожить всю можайско-гжатскую группировку. Времени на подготовку операции отводилось мало, всего десять дней. Выполняя оперативную задачу фронта, 39-я армия, которой командовал генерал И. И. Масленников, нанесла стремительный удар в южном направлении, прорвала оборону врага на узком участке между Ржевом и Оленино и продолжила наступление на Сычевку. В прорыв ввели кавалерийский корпус, он вышел на подступы к Вязьме, северо-западнее города. Вслед за ним в узкий коридор устремилась часть сил 29-й армии и повернула на восток, охватывая ржевскую группировку с юго-запада. Над 9-й полевой и 4-й танковой армиями врага нависла серьезная угроза. Гитлеровское командование предприняло ряд мер по спасению своих войск. Сосредоточив западнее Ржева и восточнее Оленино две группировки пехоты с танками и артиллерией, враг нанес встречный удар вдоль железной дороги и перерезал коридор, пробитый 39-й армией. Наши прорвавшиеся дивизии лишились единственной коммуникации. В четырехугольнике Белый – Ржев – Вязьма – Ярцево в условиях лесисто-болотистой местности наши войска долгое время вели тяжелые бои с превосходившими силами противника. Попытки командования Калининского фронта оказать помощь попавшим в окружение не дали результата. Бои здесь продолжались до июля 1942 года. Постигла неудача и войска Западного фронта. Его ударная группировка, наступавшая навстречу армиям Калининского фронта, не достигла цели. В создавшейся обстановке большие задачи стояли перед фронтовой разведкой. Между тем Калининский фронт еще не располагал достаточными силами и средствами воздушной разведки. Имелась одна лишь 3-я дальнеразведывательная авиационная эскадрилья (ДРАЭ), на вооружении которой находились устаревшие самолеты СБ с ограниченным радиусом действия, малой скоростью, слабым вооружением. Не было на них и кислородного оборудования. Это не позволяло экипажам подниматься на большую высоту. Фашистское командование усилило ржевское направление истребительной авиацией и зенитной артиллерией. Поэтому 3-я ДРАЭ несла большие потери. К тому времени на вооружение советских ВВС, в том числе и разведывательных частей, начали поступать новые самолеты – пикирующие бомбардировщики Пе-2. Новая машина имела превосходные летно-технические характеристики: скорость – 540 километров в час, потолок – 8000 метров, дальность действия – 1200 километров, бомбовая нагрузка – до тонны, вооружен пятью пулеметами, из них три – крупнокалиберные (12,7 мм). На самолете – бронированные кабины летчика и стрелка-радиста. Бензобаки снабжены протекторами из слоев бензонабухающей и бензостойкой резины, что снижало вероятность вытекания горючего при небольших пробоинах. Экипаж состоял из летчика, штурмана (они располагались в одной кабине) и стрелка-радиста. Думая о предстоящих боях, командующий 3-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации М. М. Громов решил сформировать разведывательный авиаполк на базе 3-й ДРАЭ. Дело это важное, сложное. Летчикам предстояло освоить не только современную технику, но и новое применение Пе-2. Значит, полк должен возглавить наиболее опытный воздушный боец, способный организатор, технически грамотный командир. Генерал посоветовался с начальником штаба армии полковником Н. П. Дагаевым и пришел к выводу, что с этим делом наверняка справится командир 3-й дальнеразведывательной авиаэскадрильи майор Семен Савельевич Маршалкович. Отличный летчик, он сумеет в короткий срок овладеть техникой пилотирования Пе-2 и обучит своих подчиненных. Майора пригласили на беседу, сообщили, какую задачу ставит перед ним командование армии. Семен Савельевич задумался. Времени – в обрез, а предстояло не просто сформировать часть – требовалось создать новый боеспособный полк. – Понимаю ваше сомнение, – заметил М. М. Громов. – Есть одна эскадрилья, я имею в виду вашу третью, а остальные вам придется комплектовать самому. Подбирайте для полка лучшие экипажи из всей армии. – Спасибо за доверие, товарищ генерал, постараюсь оправдать его, – ответил Маршалкович. – Не теряйте времени. Приступайте к формированию полка завтра же. Ежедневно докладывайте о ходе работы. Сразу же после подписания приказа о создании разведывательного авиаполка Маршалкович отправился в 128-й бомбардировочный авиаполк, которым командовал подполковник Николай Иванович Лаухин, рассказал летчикам о той задаче, которую поставил перед ним командующий армией. Он решил начать подбор экипажей именно из этого полка. Майор хорошо знал командира, бывшего летчика-испытателя, многих авиаторов. Ему хотелось, чтобы в один строй с летчиками 3-й ДРАЭ, имевшими опыт ведения воздушной разведки, встали те, кто уже закалился в огне боев. Причем встали сознательно, всесторонне взвесив всю сложность нового для них дела. Маршалкович подробно рассказывал товарищам о специальности воздушного разведчика, такого же летчика, который может выполнить сложную задачу лишь при том условии, если обладает силой воли и отвагой, если закален морально и физически, отлично знает сильные и слабые стороны своего самолета, а также вражеских истребителей, всей системы ПВО. Есть, однако, в делах воздушного разведчика немало таких особенностей, которые присущи лишь этой специальности. Ему нужно видеть на земле все, по малейшим, почти незаметным признакам находить наземные цели. – Представьте себе, что вы идете на разведку, – увлеченно говорил Семен Савельевич. – Самолет вышел на боевой курс, штурман включил фотоаппараты. В это время по разведчику бьют зенитки. Перед вами – огненный заслон. Снаряды рвутся все ближе и ближе к машине. В кабине стало душно от пороховых газов. Того и гляди, снаряд врежется в самолет. А ты даже маневрировать не имеешь права, потому что если отвернешь в сторону или изменишь высоту… Да что там это! Даже малейший крен допустишь, и нужного снимка не получится. Здесь выбора нет – воздушный разведчик над целью соблюдает идеальный режим полета. А все члены экипажа действуют как единый слаженный механизм. Или возьмем такую особенность, – продолжал Маршалкович, – Вы, бомбардировщики, вылетаете на боевые задания звеньями, эскадрильями, а то и всем полком, да еще под прикрытием истребителей. На маршруте вы постоянно чувствуете локоть товарища. Иное дело у воздушных разведчиков. Чаще всего они уходят на задание в одиночку, без прикрытия истребителей. Завидев фашистские самолеты, разведчик стремится не вступать с ними в бой. Главное для экипажа – доставить на аэродром данные о войсках противника. Я для чего так подробно рассказываю об этом? Нет, не для того, чтобы страху, как говорится, на вас нагнать. Вы не однажды летали на важные задания, не раз смотрели смерти в глаза. Но мне хочется, чтобы каждый из вас сознательно выбрал: быть воздушным разведчиком или оставаться бомбардировщиком? Над строем летчиков установилась тишина. Стоявший рядом с Маршалковичем командир полка не торопил их. Обычно воздушные бойцы принимают самые смелые решения в считанные секунды, однако здесь надо было подумать. Первым эту тишину нарушил подполковник Лаухин: – Кто желает стать воздушным разведчиком, пять шагов вперед ша-агом… марш! Из строя вышли старший сержант Яков Шмычков, младшие лейтенанты Николай Солдаткин и Василий Захожий, лейтенанты Михаил Зевахин и Михаил Гринченко, старший лейтенант Петр Шелядов. Семен Савельевич обратился к оставшимся в строю: – Спасибо, товарищи. Сейчас наши маршруты вроде бы расходятся. Но это не совсем так. На самом деле мы с вами останемся в одном боевом строю и летать будем одними маршрутами. С той лишь разницей, что сначала уйдем в небо мы, разведчики, выявим вражеские объекты, вскроем их противовоздушную оборону, потом уж вы сделаете свое дело. А вам, товарищи, – повернулся Маршалкович к шестерым летчикам, которые решили связать свою фронтовую судьбу с разведывательной авиацией, – подготовиться к отъезду. После команды «Разойдись!» летчики окружили отъезжавших. Крепкие рукопожатия, объятия, напутственные слова… В тот же день майор Маршалкович в соседнем полку выступил с таким же призывом. Оттуда приехали капитан Степан Володин и лейтенант Тимофей Карпов. Вскоре шесть экипажей прибыли из запасного авиаполка. Командир попутно, как бы исподволь, изучал летчиков 3-й эскадрильи с тем, чтобы точно знать, кто из них сможет передать новичкам опыт воздушной разведки. Особое внимание обратил на лейтенантов Владимира Свирчевского и Михаила Батовского, друзей с самого детства. Оба родились в Краматорске. Их родители работали на металлургическом заводе и хотели, чтобы сыновья продолжили семейные династии рабочих. Но в мальчишеских головах родилась мечта о небе. В школе сидели за одной партой, вместе готовили домашние задания. Время от времени поглядывали в окно, смотрели на парившие в небе У-2– это летали курсанты Краматорского аэроклуба. Вскоре друзья и сами стали учиться в этом аэроклубе. Потом они поступили в Ворошиловградскую военную авиационную школу летчиков. В 1940 году одним приказом им присвоили звание младшего лейтенанта. Выпускников направили в 319-й разведывательный авиационный полк, базировавшийся в Белоруссии. Здесь и застала их война. Здесь и получили они боевое крещение. Вместе постигали мастерство воздушного разведчика, вместо вкусили горечь поражений и отступления в первые дни войны. В 3-ю ДРАЭ прибыли, когда она находилась юго-западнее Калинина. Маршалкович посоветовал командиру 2-й эскадрильи майору Г. А. Мартьянову: – Георгий Алексеевич, возьмите в свою эскадрилью лейтенантов Свирчевского и Батовского. У остальных экипажей маловато навыков в ведении воздушной разведки, а эти товарищи знают свое дело. Пусть учат остальных. Комэск охотно согласился с этим предложением: – Я тоже окончил Ворошиловградскую школу летчиков, так что быстро найду с ними общий язык. Впоследствии Семен Савельевич убедился, что Мартьянов со всеми быстро находил общий язык. Высокий, плечистый, с правильными чертами лица, он располагал к себе людей добрым отношением, рассудительностью. В полку о нем говорили: – У этого командира требовательность к себе и подчиненным вроде бы мягкая, а на самом деле высокая. В общем, мягкая у него жесткость, как и положено в авиации. Георгий Алексеевич обладал сильным баритоном. В часы досуга он непременно становился запевалой. Любил оперную музыку, часто исполнял арии из опер М. И. Глинки, М. П. Мусоргского, Н. А. Римского-Корсакова. В такие часы он вообще казался рубахой-парнем. Когда же раздавалась команда на вылет, майор Мартьянов мгновенно преображался: отдавал приказы предельно четко, таким тоном, что никому и в голову не приходило возразить человеку, с которым только что пел задушевнее песни. Формирование полка шло своим чередом. В эскадрилью майора Мартьянова, наряду с другими, были включены экипажи лейтенанта Михаила Зевахина и капитана Николая Самохина. В 1-ю эскадрилью, которой командовал майор Маргошин, вошли экипажи капитана Степана Володина, лейтенанта Михаила Гринченко, младшего лейтенанта Николая Солдаткина и 6 экипажей из запасного авиаполка. Нелегкая задача встала перед прибывшим на должность заместителя командира полка по политчасти майором Сергеем Петровичем Висягиным. Ему предстояло создать партийную и комсомольскую организации, развернуть партийно-политическую работу. А из кого создавать партийную организацию, если летчики, техники и механики – сплошь молодые ребята? Пришли в авиацию по путевкам комсомола, в боевой обстановке стали мастерами своего дела, а возраст так и остался комсомольским. Коммунистов в полку – единицы. Сергей Петрович – опытный политработник, спокойный, общительный – сумел сколотить небольшой, но боевитый партийный коллектив. – Да, нас пока мало, – сказал майор Висягин на первом партийном собрании. – Зато у нас большая база для роста парторганизации. Молодые летчики – в основном комсомольцы, среди техников и механиков также немало членов ВЛКСМ. За счет молодежи и будем пополнять нашу партийную организацию. Коммунисты подробно обсудили свои задачи, каждому из них поручили конкретный участок. И вскоре партийно-политическая работа в полку заметно оживилась. Коммунисты были во всем впереди: в изучении техники, в пилотировании Пе-2, в боевом применении нового самолета, а также в укреплении уставного порядка и воинской дисциплины. В решении последней задачи майор Маршалкович с приходом на должность начальника штаба майора В. Л. Дробышева чувствовал заметную поддержку. Стройный, подтянутый, энергичный, Василий Лаврентьевич даже собственным внешним видом показывал, каким должен быть военнослужащий. С первых дней его службы в полку авиаторы приметили: строг и требователен майор Дробышев к подчиненным. Бывало, вспылит, голос повысит, но тут же успокоится, объяснит, что и как следует делать. В то же время добивался, чтобы каждый военнослужащий требования воинской дисциплины соблюдал не слепо, а осознанно. Услышал как-то пренебрежительно высказанные новичком слова: – Что они пристают с этой дисциплиной? Давно ведь известно, где начинается авиация, там кончается порядок… – Разговорчики! – оборвал его майор Дробышев. Потом уже ровным тоном спросил: – Интересно, кто вам эту глупость сказал? Так может думать об авиации только тот, кто не знает ее. А у нас, в авиации, просто нет места недисциплинированности. Скажем, механик кое-как поставил контровку на моторе. Вы представляете, чем это может обернуться? Своих же товарищей подвергнет опасности. Я уже не говорю о том, что может произойти, если летчик не выдержит заданного режима полета над целью. Фотосъемку выполнит с низким качеством, командование не получит данных и не сможет разгадать замыслы врага. Тут уже не один экипаж из трех человек, а тысячи бойцов могут оказаться в беде. Словом, так: хотите служить в авиации, зарубите на носу: где начинается авиация, там идеальный порядок! В воздух пока поднимался один лишь майор Маршалкович. Два дня он кружил на У-2 над землей, подыскивая подходящее место для полевого аэродрома. И всякий раз, выходя из кабины, огорченно разводил руками: – Ничего подходящего. То слишком открытая местность, не укроешь от бомбежки ни людей, ни технику, то леса. Не корчевать же деревья. На третий день вернулся довольный, приказал: – Дробышева и Висягина – ко мне! Командира батальона аэродромного обслуживания тоже. Развернув полетную карту, он начал объяснять подошедшим: – Восточнее Торопца, в лесном массиве, большая поляна. На карте она не обозначена, потому что образовалась недавно, похоже, от пожара. Неподалеку – деревушка Колпачки. Но там мало домов, так что на жилье рассчитывать не приходится. Думаю, полк придется расположить вот здесь, в Ермаках. Это километра три от Колпачков. Деревня там большая, весь полк разместится. – Надо бы на место выехать, – предложил комбат, – посмотреть, что нужно для оборудования взлетно-посадочной полосы. – Выезжаем сейчас же, – согласился Маршалкович. Они сели в машину и поехали к поляне. Она действительно оказалась подходящей для аэродрома. – Пни выкорчуем, землю от кустарника очистим, – оценивающе рассуждал командир батальона. – Построим землянки для инженерно-технического состава, под деревьями оборудуем капониры для самолетов. Трое суток дадите, товарищ майор? – Лучше бы раньше, – ответил Маршалкович. – А вон там под сосной, – указал он на северную сторону поляны, – постройте землянку для командного пункта. На сосне оборудуйте площадку для наблюдателя и обеспечьте телефонной и радиосвязью. Теперь поехали в Ермаки. Машина с трудом продвигалась по лесной дороге. – Есть еще задача, – сказал Маршалкович комбату, – в течение тех же трех дней сделать сносную дорогу. А то летчиков так растрясем, что и в воздух подняться не смогут. – Сделаем. Но помогите людьми. – Поможем. Василий Лаврентьевич, – обратился командир к начштабу Дробышеву. – На три дня всех летчиков, техников и механиков – в распоряжение командира батальона. А вы, Сергей Петрович, побеседуйте с людьми, объясните, что сейчас главное – оборудование аэродрома, – предложил Маршалкович замполиту Висягину. – Чем быстрее мы его сделаем, тем скорее начнем летать на задания. На окраине деревни увидели мальчишку. – Притормози, – велел Маршалкович водителю и приоткрыл дверцу. – Слушай, парень, где председатель вашего колхоза? – Александров-то? Вон в том доме, где красный флаг. Правление колхоза там. Глаза по-детски восхищенно смотрели на летчиков. – Первый раз видишь летчиков? – улыбнулся Маршалкович. – Первый, – признался паренек. – Теперь каждый день будешь видеть. Спасибо. Когда машина подъехала к зданию правления колхоза, на крыльце показался мужчина. Он спускался по ступенькам, опираясь на клюку, поздоровался с командирами, представился: – Александров Михаил Александрович, председатель колхоза. Майор Висягин рассказал о цели приезда. Александров радушно ответил: – Для вас, товарищи, ничего не пожалеем. Сами перейдем в сараи, землянки выроем, а вас устроим. – Насчет землянок, пожалуй, не стоит говорить, – сказал Маршалкович. – Женщинам, детям, старикам негоже в сараях и землянках жить. А потесниться им придется. Вошли в дом, начали подсчитывать, сколько авиаторов можно расположить в Ермаках. Выяснилось, что землянки никому не потребуются. Места для всех хватит. Командиры уехали в расположение полка. В тот же день на лесной поляне и на дороге закипела работа. Авиаторы вместе с жителями деревень вырубали кустарник, возили грунт. Работали посменно днем и ночью. Через три дня на бывшей лесной поляне приземлились Пе-2. Началась боевая учеба. Вылет следовал за вылетом, день за днем накапливали летчики, штурманы и стрелки-радисты опыт управления машиной, самолетовождения, ведения радиосвязи. Быстрее всех овладели новой техникой экипажи капитана Алексея Леонова, лейтенанта Владимира Свирчевского, капитана Степана Володина, майора Георгия Мартьянова. «Петляков-2» полюбился летному составу, его ласково называли «пешкой». Когда выпадала свободная минута, каждый торопился к радиоточке (майор С. П. Висягин вместе с радиоспециалистами оборудовал на стоянках и в землянках ряд радиоточек), чтобы послушать, что делается на фронтах. Политработники, партийные и комсомольские активисты после прослушивания радиопередач «От Советского Информбюро» проводили беседы с авиаторами, нацеливали их на успешное овладение боевой техникой. Все делалось для того, чтобы как можно быстрее подойти к главному рубежу: внести свой вклад в разгром врага. Эта форма партийно-политической работы давала личному составу заряд новой энергии, вдохновляла их на преодоление трудностей. Большой популярностью пользовались боевые листки. В них шла речь о достижениях летчиков, штурманов, воздушных стрелков-радистов, техников и механиков. Они выпускались ежедневно. В фотогазете «За Родину» освещались боевые будни авиаторов, в стенной газете «Разведчик» можно было почитать последние известия о положении на фронтах, сообщения о вылетах экипажей и нелегкой работе наземных специалистов. Много полезного почерпнули летчики на теоретической конференции. Майор Мартьянов, капитаны Степан Володин и Алексей Леонов поделились опытом овладения техникой пилотирования Пе-2. – Каждый из нас знает, как высоки боевые качества этой машины, – говорил Володин. – Однако она строга в технике пилотирования. «Пешка» напоминает мне порой хорошего боевого коня, который послушен только умелому всаднику. – Особенно на взлете и посадке, – добавил лейтенант Свирчевский. – В начале разбега у машины появляется тенденция к развороту вправо. Здесь проще всего оборотами правого мотора отклонение от взлетного курса парировать. – Хотел бы предостеречь вас, товарищи, – сказал майор Мартьянов. – Если видите, что тенденция правого разворота не погасилась, особенно при взлете с нашего узкого лесного аэродрома, взлет лучше прекратить. Ничего зазорного в этом нет. Лучше сохранить машину и начать взлет сначала. Летчики проанализировали особенности захода на посадку самолета, в частности, с креном, при боковом ветре, а также порядок работы с арматурой кабины при отказе одного мотора. Конференция получилась полезная. По вечерам, отдыхая, авиаторы собирались вместе. Штурман старший лейтенант Виктор Григорьевич Негорожин организовал струнный оркестр. Любители сцены сгруппировались вокруг начальника химической службы полка капитана Вороны. В драмкружке занимались старший техник эскадрильи Григорий Иванович Куликов, механик самолета Голубенко, сержант Струков, Иван Григорьевич Шишкарев, сержанты Гоничка, Евдокия Плеханова, Ануфриева… Они решили поставить «Любовь Яровую». Эта патриотическая пьеса в то тяжелое для нашей Родины время была особенно нужна людям, она звала людей в бой, на подвиг. Вскоре в полку все было готово к началу боевых действий. Из штаба поступило задание: выполнить разведывательный полет по маршруту Белый – Ярцево – Смоленск – Красное. На открытом партийном собрании, которое проводилось на стоянке самолетов, обсуждался один вопрос: «Быть в авангарде при выполнении и обслуживании боевого задания – долг каждого коммуниста». Доклад сделал майор С. П. Висягин. Выступления летчиков, штурманов и техников были короткими. Каждый из них подчеркивал главную мысль: «Все силы – на разгром врага!» В заключение майор С. С. Маршалкович сказал: – Выполнить первое боевое задание поручаю экипажу лейтенанта Свирчевского. Когда собрание закончилось, товарищи тепло поздравили Владимира Свирчевского, его штурмана лейтенанта Василия Захожего и стрелка-радиста сержанта Свистунова, и экипаж направился в землянку, в оборудованный в нем класс подготовки к полетам. Летчик и штурман проложили маршрут па картах, изучили характерные ориентиры. – Не особенно надейтесь увидеть па земле все обозначенное на карте, – предупредил их Маршалкович. – Сами понимаете, война внесла коррективы: какой-то населенный пункт уничтожен, а где-то и новый появился. Вы, лейтенант Захожий, помечайте это на карте, потом товарищам расскажете, чтобы и они были готовы к подобным изменениям. Наметили объекты разведки, обговорили возможные сопутствующие им признаки, особенно подъездные пути, без которых противнику невозможно сконцентрировать скопления войск. – В бой с «мессерами» не ввязываться, – напутствовал экипаж командир полка. – В случае необходимости вызывайте наших истребителей. Они на аэродроме подскока, недалеко от переднего края. Командование решило не высылать их вместе с вами. Во-первых, у истребителей запас топлива не так велик, как у вас, во-вторых, нечего таким эскортом внимание фашистов привлекать. Свистунов, запишите радиоданные аэродрома истребителей… Удостоверившись в полной готовности экипажа к выполнению задания, Маршалкович дал команду па вылет. За Пе-2 Свирчевского наблюдал весь полк. Ведь этот вылет был первым. Свирчевский вывел машину па максимально возможную высоту. Кислородных приборов в то время на Пе-2 не было, и члены экипажа чувствовали, будто тела их расширялись изнутри – сказывались разреженность атмосферы, кислородное голодание. – Главное – моторы бы хорошо работали! – заметил Свирчевский. Моторы гудели ровно, легко несли «пешку» на высоте. Штурман Василий Захожий – весь внимание. Он наносил на карту все, что казалось подозрительным, производил фотосъемку местности. При этом предупреждал: – Командир, держи курс, включаю аппарат. Летчик, выдерживавший заданные курс и высоту, вел машину будто по ниточке. Но чем дальше углублялась «пешка» в тыл врага, тем больше тревожила Свирчевского тишина: ни разрывов зенитных снарядов, ни истребителей противника. – Штурман, как думаешь, что замышляют фашисты? Не может же быть, чтобы они не видели нас в такую погоду! Подумав, Захожий ответил: – Может быть два объяснения такому поведению гитлеровцев: или они приняли нас за своих, или не открывают зенитный огонь перед атакой истребителей. – Стрелок, усилить наблюдение за задней сферой! – Есть усилить наблюдение! – отозвался Свистунов. Однако ни при пересечении фронта, ни по маршруту разведки фашисты не вели огонь из зенитных орудий, не поднимали своих истребителей навстречу Пе-2. Видимо, прав был Василий Захожий, высказав предположение, что фашисты приняли наш Пе-2 за свой самолет. «Пешка» и в самом деле чем-то напоминала вражеский Ме-110. И экипаж Владимира Свирчевского беспрепятственно продолжал свой первый в истории полка разведывательный полет. Радуясь удаче, летчик уверенно пилотировал послушную «пешку», которая неожиданно превратилась из бомбардировщика в воздушного разведчика. Василий Захожий так увлекся поиском и фотографированием наземных вражеских объектов, что забыл даже о том, какой опасности подвергается и сам он, и его товарищи по экипажу. Правда, сержант Свистунов, как говорят, возвращал летчика и штурмана в реальную действительность, время от времени докладывая по самолетному переговорному устройству: – Командир, задняя полусфера чистая. И Свистунов, помедлив, сокрушался: – Ох, и не нравится мне эта тишина! Очень не нравится! Свирчевский строго сказал; – Заладил: «Нравится – не нравится»… Ты не задремай там от этой тишины. В оба гляди! – Задремаешь тут, когда чувствуешь себя, будто на горячей сковородке! Однако опасения Свистунова не подтвердились: фашисты не сделали ни единой попытки атаковать «пешку» с воздуха или обстрелять ее с земли. Выполнив задание, экипаж лейтенанта Свирчевского благополучно приземлился на аэродроме Колпачки. К зарулившему на стоянку «петлякову» прибежали летчики, штурманы, стрелки-радисты. Приехали командир полка, начальник штаба, начальник разведки. Свирчевский доложил о выполнении задания. Специалисты сняли с машины фотоаппараты и унесли в лабораторию. После обеда донесение экипажа, подкрепленное фотоснимками вражеских объектов, внимательно изучали в штабе Калининского фронта. 1 августа 1942 года в полку состоялся праздник. На флагштоках аэродрома Колпачки тропотали под легкими порывами ветра алые флаги. Из репродукторов лились песни. Личный состав в парадном обмундировании, с боевыми наградами выстроился па аэродроме. Приехал генерал-лейтенант авиации М. М. Громов. Он зачитал приказ о сформировании 11-го отдельного разведывательного авиационного полка и назначении на должность командира майора С. С. Маршалковича. Прославленный летчик поздравил авиаторов с рождением боевой единицы Советских Военно-Воздушных Сил, пожелал успехов в освобождении родной земли, достижения победы над врагом. М. М. Громов поблагодарил за разведданные, которые добыл в первом боевом вылете экипаж Владимира Свирчевского. Торжество по случаю рождения полка было недолгим. Экипажи начали подготовку к новым боевым заданиям.На ржевском направлении
Все лето 1942 года на ржевском направлении бушевали ожесточенные бои. К осени обстановка здесь стабилизировалась. Немецко-фашистское командование укрепило ржевский выступ, образовавшийся севернее Оленино и Ржева. Этот выступ гитлеровцы называли ржевским плацдармом, с которого они планировали возобновить наступление на Москву. Для таких планов у фашистов были веские основания: они сильно укрепили плацдарм. Вырыли траншеи полного профиля, связанные ходами сообщения, оборудовали позиции для артиллерии, блиндажи, дзоты. Передний край гитлеровцы «зашили» проволочными заграждениями в 3–4 кола, а подступы к нему прикрыли минными полями. Все деревни превратили в опорные пункты и узлы сопротивления. Плацдарм обороняли пехотные дивизии, усиленные танками и артиллерией. Противник перебросил сюда зенитные части, истребительную авиацию. Оборона ржевского плацдарма преследовала и другую цель: удержать железную дорогу на участке Оленино – Ржев – Сычевка – Вязьма – Смоленск, эту единственную коммуникацию группы армий «Центр». Войска Калининского фронта генерала И. С. Конева неоднократно предпринимали попытки прорвать оборону противника на ржевском направлении, ликвидировать плацдарм, но безуспешно. В полк майора С. С. Маршалковича ежедневно поступали боевые распоряжения на разведку войск противника. В последних числах сентября экипажу лейтенанта Тимофея Карпова (штурманом здесь летал лейтенант Василий Захожий, стрелком-радистом – сержант Артеменко) командир приказал понаблюдать за дорожной сетью ржевского направления. Погода стояла теплая, безоблачная. Ориентиры на земле просматривались четко. Когда экипаж вышел на участок дороги Белый – Ржев, Захожий доложил: – Командир, вижу две колонны автомашин, танков и артиллерии. Направляются на ржевский плацдарм. – Истребителей прикрытия не видно? – спросил Карпов. – Есть. Барражируют над колоннами. – Много их? – По-моему, двенадцать. – Не теряй из виду колонны, отвернем в сторону, подождем, когда горючее у них кончится. Стрелок, усилить внимание! Пе-2 отошел от участка дороги Белый – Ржев, летчик выполнил мелкий вираж. Лейтенант Захожий доложил: – Командир, истребители уходят. – Понял, перехожу на снижение. Штурман, приготовиться к включению фотоаппаратов. «Петляков» энергично пошел на снижение, нацелившись на голову ближней колонны. На высоте 700 метров Карпов развернул машину и повел ее над техникой противника. У хвоста колонн, шедших по двум почти параллельным дорогам, Карпов развернул Пе-2 на 180 градусов и лег на боевой курс. Василий Захожий включил фотоаппараты. Сержант Артеменко внимательно наблюдал за воздухом, приготовив пулемет на тот случай, если придется вести бой с истребителями. Но их не было – лейтенант Карпов точно определил время, когда у истребителей прикрытия горючее окажется на исходе. А смена почему-то замешкалась. Экипаж продолжал фотографировать обе колонны. Потом командир приказал приготовиться к бомбометанию – на самолете были две 100-килограммовые бомбы. Сбросили их точно в голове колонн. С высоты увидели, как гитлеровцы заметались возле горевших машин, потом, когда те начали взрываться, разбежались в стороны от дорог. Обе колонны остановились. В этот момент сержант Артеменко доложил: – Вижу пару «мессеров»! В атаку заходят! Лейтенант Карпов приказал: – Близко не подпускать! Вести заградительный огонь! Он перевел машину на снижение, и теперь она неслась почти на бреющем полете. «Мессершмитты» подошли на дистанцию 400 метров. Штурман и стрелок-радист открыли огонь. Гитлеровцы не выдержали, отвернули в сторону. Пе-2 шел на предельно малой высоте, маневр атакующих был крайне ограничен. Зенитчики врага открыли огонь, когда экипаж уже пересекал линию фронта. Карпов сориентировался, вывел машину на посадочный курс аэродрома Колпачки, приземление произвел с ходу. Когда зарулил на стоянку, специалисты сняли фотоаппараты и повезли их в лабораторию. После срочной обработки фотопланшет доставили на У-2 в штаб фронта. Опытные специалисты войсковой разведки изучили снимки и сделали вывод: противник перебрасывал на ржевский плацдарм новую танковую дивизию. Но в каком составе? Экипаж Карпова обнаружил лишь часть ее сил, а командованию фронта нужно знать весь состав. Перед разведотделом штаба 22-й армии поставили задачу: захватить «языка», добыть полные данные. Прошло три дня. Из разведотдела штаба 22-й армии поступило донесение: взят в плен гитлеровский офицер из танковой дивизии СЕ «Великая Германия», который показал, что соединение только что переброшено на ржевский плацдарм для усиления группировки. Из этого сделали вывод, что противник намерен расширить плацдарм. Следовательно, он продолжит перегруппировку войск между фронтами. Для определения направления главного удара фашистских войск перед всеми видами фронтовой разведки была поставлена задача усилить наблюдение, активизировать работу разведгрупп в тылу врага, захватывать пленных, документы. Усилили наблюдение за войсками врага и воздушные разведчики полка. Противник, естественно, принимал меры к тому, чтобы скрыть масштабы и места перегруппировки, упрочил противовоздушную оборону. На ржевское направление он перебросил часть истребительной авиации, которая находилась на аэродроме Дугино, что южнее Сычевки. Полеты на разведку войск стали еще опаснее. Враг встречал Пе-2 мощным огнем зенитной артиллерии. Истребители охотились за каждым самолетом, предполагая, что это – воздушный разведчик. Даже опытные экипажи терпели неудачи. Была подбита «пешка» и лейтенанта Михаила Зевахина. Летчик посадил горевшую машину на нейтральной полосе. Гитлеровцы открыли по ней стрельбу. Зевахин под прикрытием пулеметно-пушечного огня с нашей стороны вывел экипаж в расположение своих войск. Не вернулся на аэродром экипаж лейтенанта Тимофея Карпова. Никто не знал, где и как он был сбит. В очень сложной ситуации оказался экипаж лейтенанта Михаила Батовского. Возвращаясь с разведки ржевского плацдарма, он попал в зону сильного зенитного огня противника. Снаряды рвались все ближе и ближе к машине, хотя летчик постоянно маневрировал. Небо над Ржевом заволокли облака черного дыма. Наконец снаряд ударил в правый мотор. Он сбил воздушный винт и редуктор. «Петляков» пошел на снижение, которое больше было похоже на падение. Фашисты прекратили огонь. Но Михаил Батовский сумел вывести «пешку» из падения и на одном моторе повел на свой аэродром. Приземлился благополучно. Подбежавшие к машине авиаторы удивленно рассматривали подбитый самолет. – Прилетели на честном слове и на одном крыле, – сказал Михаил Батовский. Через неделю экипаж лейтенанта Батовского вызвали на командный пункт. Начальник штаба полка майор В. Л. Дробышев поставил задачу: сфотографировать районы Ярцево, Духовщины, Белого. – Задание важное, – подытожил Дробышев. – Данные этих районов интересуют командующего фронтом. Экипаж проложил маршрут, летчик, штурман и стрелок-радист предусмотрели действия в случае попадания в зону зенитного огня, при встрече с истребителями. – По местам! – приказал Батовский. Взревели моторы, Пе-2 вырулил на взлетную полосу, ушел в небо. Задание оказалось сложным. Едва заканчивался огонь зенитчиков, как наседали истребители. Воздушный стрелок-радист сержант Дмитрий Лапсин вел прицельный огонь, отбиваясь от «мессеров». Ни один из них не сумел приблизиться на дистанцию поражения. Командир же упорно вел машину по заданному маршруту. Штурман сфотографировал районы Ярцево, Духовщины. «Пешка» легла на боевой курс последнего района. – Белый позади, – доложил вскоре штурман. – Поехали домой! – воскликнул довольный Батовский. «Петляков» вырвался из зоны зенитного огня и взял курс на аэродром Колпачки. Линию фронта экипаж пересек на бреющем полете, и фашисты открыли по нему запоздалый огонь. Самолет шел уже над нашей территорией. Сержант Лапсин неожиданно увидел вражеский истребитель, заходивший в атаку. – Командир, слева сзади, дистанция четыреста метров – «мессер»! – доложил он Батовскому, – Чего же ты ждешь? Огонь! – Патроны кончились! Батовский начал энергично маневрировать. Но «мессер» уже вышел на дистанцию 100 метров и открыл огонь. Пули прошили фюзеляж, пробили бензобак. «Петляков» загорелся, стал неуправляем. – Прыгать! – это была последняя команда Батовского. Выполнить ее успел один сержант Лапсин. Самолет рухнул на землю и взорвался. Случилось это неподалеку от аэродрома. Наблюдатель, находившийся на НП, оборудованном на высокой сосне, доложил обо всем командиру полка. На место падения Пе-2 приехали комэск майор Г. А. Мартьянов и летчик старший лейтенант В. С. Свирчевский. Подкатила и пожарная машина. Упругой струей воды из шлангов пламя загасили, достали обгоревшие тела летчика и штурмана, привезли на аэродром. Хоронили разведчиков на поляне около двух берез, неподалеку от аэродрома. На траурном митинге выступили заместитель командира полка по политчасти майор Сергей Висягин и старший лейтенант Владимир Свирчевский. Последний только что вернулся из полета: его экипаж сделал чрезвычайно нужную командующему фронтом фотосъемку районов Ярцево, Духовщины, Белого. – Прощайте, боевые друзья, мы отомстим фашистам за вашу смерть, – сказал Свирчевский. Воздушных разведчиков похоронили со всеми воинскими почестями. В память об отважном летчике на фюзеляже одного Пе-2 написали: «Михаил Батовский». На этой машине летал на разведку его друг Владимир Свирчевский. Раненого и обожженного Дмитрия Лапсина подобрали наши пехотинцы и доставили в госпиталь. Однополчане часто навещали его. Приезжал к нему и Свирчевский. – Выздоравливай, Дима, будем вместе летать на самолете «Михаил Батовский», – говорил он стрелку-радисту. Когда Лапсин вернулся в полк, его и вправду зачислили в экипаж старшего лейтенанта Свирчевского. На ржевском плацдарме продолжались бои. Данные воздушной разведки требовались командованию фронта постоянно. Понимали это и гитлеровцы. Они предпринимали все меры к тому, чтобы не допустить советские самолеты к своим позициям. Над Ржевом барражировали истребители. Однако экипажи 11-го полка вылетали на боевые задания, несмотря ни на какую опасность. Особенно часто уходил в разведку экипаж капитана Алексея Леонова. Штурманом у него был капитан Георгий Бахвалов. С начала войны он летал в одном из бомбардировочных авиаполков. На его счету было ужо 84 боевых вылета. Самолет, на котором летал Георгий Павлович, дважды сбивали, но штурман оба раза выбрасывался из горящей машины, приземлялся на парашюте и возвращался в свою часть. Во время очередного боевого вылета Георгий Бахвалов получил тяжелое ранение и контузию. Врачи Отстранили его от полетов и выписали направление в госпиталь для медицинского обследования. Его должны были списать с летной работы по состоянию здоровья. Однако Бахвалов отказался ехать в госпиталь. Его назначили адъютантом эскадрильи. Когда здоровье окрепло, мужественный авиатор добился разрешения летать и его перевели в 11-й ОРАП. С той поры вместе с капитаном Леоновым не однажды выполнял сложные задания, особенно при фотографировании районов Вязьмы, Ярцево, Духовщины, Рудни, Смоленска. Над Духовщиной самолет Леонова атаковали 6 «Мессершмиттов-109». Командир экипажа начал маневрировать, а штурман и стрелок-радист открыли огонь из бортового оружия. Уже показалась линия фронта, а фашисты не прекращали атаки. Оценив обстановку, Бахвалов сказал по СПУ – самолетному переговорному устройству: – Командир, боезапас кончается, а «мессеры» не отстают. Над линией фронта имитируй падение, может, отвяжутся. – А если нет? – Иди на вынужденную посадку. Наши разведданные сегодня стоят не одного десятка самолетов. «Мессеры», будто шмели, вертелись вокруг Пе-2. Из-за этого зенитная артиллерия врага огня не открывала. Когда же самолет пересек передовые позиции, Леонов свалил машину на крыло и бросил ее к земле. Стрелку-радисту передал: – Сообщай, что делают «мессеры». – Пока кружат. Все ближе земля. От неимовернойнагрузки поскрипывали лонжероны и стрингеры. – Командир, ушли «мессеры»! Капитан Леонов с трудом вывел Пе-2 из падения, в которое сам же и ввел его для спасения. Капитан Бахвалов прокомментировал поведение гитлеровцев: – Видно, горючее у них на исходе. Обычно они ждут, пока подбитый или сбитый самолет врежется в землю. Вскоре «петляков» Леонова приземлился на своем аэродроме, доставив весьма ценные данные о наземной обстановке в районе Духовщины. В октябре 1942 года авиаторов полка постигло большое несчастье – погиб майор Семен Савельевич Маршалкович. Случилось это не во время выполнения боевого задания над фашистскими объектами разведки, а при взлете. Когда «петляков» уже набрал скорость, его повело влево. Маршалкович решил парировать тенденцию левого разворота не рулем поворота, а уменьшением оборотов правого мотора. В этот момент машину подбросило на ухабе, которых на грунтовой полосе Колпачки уже было немало, и Маршалкович непроизвольно уменьшил обороты правого двигателя больше, чем требовалось. Пе-2 развернулся вправо, а рядом – частокол деревьев. Маршалкович попытался было прекратить взлет, но было уже поздно – слишком большую скорость набрал «петляков». Машина врезалась в деревья, загорелась. В живых остался штурман Алексей Степанович Глебов, раненый и обгоревший. Авиаторы полка с болью в сердце проводили в последний путь своего командира и его стрелка-радиста. На другой день в полк прибыл новый командир – подполковник Николай Иванович Лаухин. До этого он командовал 128-м бомбардировочным авиаполком. Перед войной был летчиком-испытателем. 128-й полк успешно громил вражеские войска. Словом, боевого опыта Н. И. Лаухину было не занимать, и он с ходу включился в дела разведчиков. Между тем обстановка на фронте по-прежнему оставалась напряженной. В ноябре 1942 года началась Великолукская операция. Ее цель заключалась в том, чтобы разгромить группировку на левом крыле гитлеровской группы армий «Центр» и не допустить переброски вражеских войск на сталинградское направление. К операции привлекались войска 3-й ударной армии и 3-я воздушная армия. На экипажи 11-го ОРАП возлагалась задача по ведению разведки на ржевском и великолукском направлениях. Объем боевой работы значительно увеличился, экипажам приходилось выполнять за сутки не менее чем по два вылета. Для разведчиков это считалось большой нагрузкой. Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров приказал в течение 24–26 ноября определить направление и интенсивность движения резервов противника из районов Насвы, Новосокольников и Себежа в сторону Великих Лук, а также по дорогам Пустошка – Невель – Новосокольники, установить, производятся ли оборонительные работы на рубеже Насва, Новосокольники, Изога, Опух-лики, Невель. Несмотря на постоянное противодействие зенитной артиллерии и истребителей, экипажи 11-го ОРАП выполняли эти задачи методом визуального наблюдения и фотографирования. Фотосъемка тактической зоны обороны противника была произведена на глубину 10–12 километров. Благодаря воздушным разведчикам, а также другим источникам была полностью вскрыта система обороны противника на великолукском направлении. Это дало возможность командующему 3-й ударной армией генералу К. Н. Галицкому принять обоснованное решение на двусторонний охватывающий удар. После нанесения такого удара великолукская группировка противника, насчитывавшая более 7000 солдат и офицеров, была разгромлена. В окружении оказался фашистский гарнизон. Гитлеровское командование пыталось снабжать окруженных боеприпасами и продовольствием по воздуху, сбрасывая их на парашютах. Однако советские зенитчики и истребители старались не допускать транспортные самолеты Ю-52 к окруженным, и фашистские летчики нередко сбрасывали грузы, не долетая до намеченной цели, в расположение наших войск. Гитлеровцы начали доставлять грузы на бомбардировщиках, но их постигла та же участь. 9 января 1943 года наши зенитчики сбили «Хейнкель-111». Выбросившегося с парашютом летчика взяли в плен и доставили в штаб полка Лаухина. На допрос приехали представители разведотдела штаба 3-й воздушной армии. Посмотреть живого фашиста пришли и свободные от боевой работы летчики, штурманы, стрелки-радисты, а также техники и механики. Это был матерый враг. На френче у него матово светился железный крест. Держался он высокомерно, вызывающе. Поначалу на вопросы не отвечал, потом все-таки рассказал, что его экипаж входил в 53-ю бомбардировочную эскадру «Легион Кондор». В эскадре – четыре группы по 25–27 самолетов. Экипаж был сбит во время доставки окруженным боеприпасов и продовольствия. Несвойственное для бомбардировщиков задание объяснил тем, что гитлеровское командование вынуждено было использовать «Хейнкели-111» в качестве транспортных самолетов, поскольку они обладают большой скоростью и маневренностью, менее уязвимы. Однако попавшим в окружение не помогло уже ничто. Великолукская группировка была разгромлена. Враг не смог перебросить на сталинградское направление ни одной дивизии. А вскоре поступило радостное сообщение Совинформбюро о разгроме сталинградской группировки. Победа у берегов Волги явилась началом перелома в войне и предвещала закат гитлеровской армии. Волна ликования охватила войска Калининского фронта. В перерыве между вылетами майор С. П. Висягин организовал митинг личного состава. Выступавшие на нем майор Мартьянов, младший лейтенант Солдаткин, капитан Бахвалов, сержант Лапсин горячо призвали однополчан воевать против фашистских захватчиков так, как сталинградцы. Не щадить своих сил и самой жизни для освобождения Родины! В эскадрильях прошли партийные и комсомольские собрания. На них авиаторы обсуждали конкретные задачи по ведению разведки. Капитан Степан Володин предложил: – Нужно донести известие о разгроме фашистов под Сталинградом и до населения оккупированной территории. Пусть советские люди знают: захватчики терпят поражение. Наш экипаж готов разбрасывать листовки в каждом полете. Его поддержали Владимир Свирчевский, Алексей Леонов, Николай Самохин. В тот же день листовки с сообщением о победе Красной Армии под Сталинградом экипажи доставили на оккупированную землю. Это было слово правды, которое имело такую же взрывную силу, как и сбрасываемые на головы фашистов бомбы. Успехи нашей армии вдохновляли советских патриотов в тылу врага на новые подвиги во имя Победы. Вечером из двух автомашин оборудовали походную сцену и струнный оркестр во главе со штурманом Виктором Григорьевичем Негорожиным дал концерт. Потом на сцену выходили авиаторы, исполняли русские, украинские, белорусские песни. Наутро экипажи снова уходили во фронтовое небо. Получил задачу и младший лейтенант Николай Солдаткин – разведать аэродромы «Легиона Кондор», о котором рассказывал пленный гитлеровец. День выдался тихим, солнечным, морозным. – Лучше бы уж сплошные облака, – сказал подполковник Н. И. Лаухин. – Это верно, – согласился майор С. П. Висягин. – И от зенитчиков, и от истребителей можно укрыться. Через некоторое время Солдаткин доложил: – Обстрелян зенитками. Машина загорелась! На этом радиосвязь с экипажем прервалась. Самолет не вернулся. Подполковник Лаухин выслал к предполагаемому месту падения экипажа Владимира Свирчевского и Алексея Леонова, но ничего утешительного они не узнали: возле воронки с догоревшими обломками самолета не было никого. Хотя Николай Солдаткин служил в полку немного, с лета 1942 года, все успели полюбить стройного, черноволосого летчика, в котором удачно сочетались бесстрашие и скромность, горячность в споре и хладнокровие в боевом вылете, требовательность и чуткость к подчиненным. Веселый парень, спортсмен, верный друг и товарищ – таким знали его в полку. Больше других, пожалуй, переживал за его судьбу начальник штаба майор В. Л. Дробышев. Солдаткин был его любимцем – Николай всегда доставлял из полета ценные разведданные. Василию Лаврентьевичу пришлось самому подписать и донесение в штаб о невозвращении экипажа, и похоронку родителям Солдаткина. Прошло две недели. Подполковника II. И. Лаухина срочно вызвал командующий воздушной армией генерал М. М. Громов. Командир полка по дороге в штаб не особенно ломал голову над причинами вызова: дадут задание на разведку особо важного объекта. Когда же Лаухин переступил порог кабинета командующего, тот радостно воскликнул: – Жив Солдаткин, жив! Вот, читай! – И протянул Лаухину телеграмму командира партизанского отряда, действовавшего в Белоруссии. Лаухин прочитал: «Летчик Николай Солдаткин находится в санчасти отряда. Высылайте самолет для эвакуации раненого». Сообщались координаты отряда. – Сегодня ночью, – продолжал генерал, – высылайте в отряд У-2 и доставьте Солдаткина во фронтовой госпиталь. Подполковник Лаухин возвратился в часть и отдал распоряжение подготовить У-2 к вылету. На рассвете следующего дня Солдаткина привезли на аэродром и тут же отправили в госпиталь. Во второй половине дня Лаухин приехал туда. Дежурный врач проводил его в палату, где лежал Солдаткин, предупредил, чтобы долго не задерживался. Лаухин подошел к койке младшего лейтенанта, поздоровался, спросил: – Как чувствуешь себя, Николай? – Терпимо. Партизанские врачи подлечили. Голова, правда, болит. И нога беспокоит, обморозил ее. Впрочем, пустяки. Главное – я дома. А то было… – Потом, потом расскажешь. Выздоравливай. Солдаткин посмотрел на планшет командира, попросил: – Разверните, пожалуйста, карту. Вот здесь, – указал он место, – над Дриссой, нас сбили. Выяснить бы, что там. В таком малом городке – и такое сильное зенитное прикрытие. – Обязательно выясним. В палату вошла медсестра, попросила закончить беседу. … Экипаж младшего лейтенанта Солдаткина без особых осложнений выполнил первую часть задания. До аэродрома «кондоровцев» дошли спокойно – зенитчики противника почти не тревожили. Так же произошло и в районе цели. Летчик взял курс на свою «точку». Задолго до линии фронта экипаж пролетал над в общем-то ничем не примечательным пунктом, который и на карте был едва обозначен. Именно из этого населенного пункта противник открыл ураганный зенитный огонь. Видимо, там находилось что-то важное, коль гитлеровцы защищали этот городишко такими мощными средствами ПВО. (Впоследствии воздушные разведчики установили, что в районе Дриссы находились большие склады боеприпасов.) Осколки угодили в правый мотор «пешки», пробили бензобак. Самолет загорелся. Высота была чуть больше 5000 метров. Солдаткин попытался скольжением сбить пламя, но это не удалось – снаряд слишком сильно разворотил бензобак. Солдаткин дал команду членам экипажа: – Покинуть самолет! Сам успел передать на командный пункт короткую радиограмму о случившемся. У Солдаткина загорелся комбинезон, и он, открыв верхний аварийный люк, тоже выбросился с парашютом. Когда выбирался из люка, потерял унту. Подождал, пока объятая пламенем «пешка» отойдет подальше, и дернул вытяжное кольцо. Но парашют полностью не открылся. Солдаткин быстро падал. Ледяной воздух обжигал лицо и руки. «Ну, все, Коля, отлетался», – подумал Николай, глядя на неотвратимо приближавшуюся землю. Любой на его месте отсчитывал бы последние секунды жизни – после падения с полураскрытым парашютом с высоты 3000 метров (при скольжении Солдаткин снизился до этой высоты) немыслимо ждать иного исхода. Но случилось чудо – Солдаткин угодил на склон глубокого оврага. Удар был сильным, но не смертельным – снежная подушка смягчила его. Летчик потерял сознание. Очнувшись, он почувствовал нестерпимую боль во всем теле. Превозмогая ее, выбрался из оврага, осмотрелся. Невдалеке чернел хвойный лес, к которому прижалась бревенчатая изба. Солдаткин сбросил и другую унту, в одних чулках направился по хрустящему снегу к избе. У калитки стояла девочка. Она с любопытством вглядывалась в человека, шагавшего с таким трудом. – Немцы здесь есть? – спросил ее летчик. Девочка молча метнулась в избу. Из нее вышли два парня в полушубках и валенках с автоматами на груди. – Ты кто такой? – спросил один из них. – Советский летчик, – ответил Солдаткин. – Мы видели, как ты падал, – сказал другой. – Думали, убитый, коль без парашюта летишь. В рубашке родился, летчик. Солдаткин понял: это партизаны. Они ввели его в избу, напоили чаем. Затем обули в валенки, одели в полушубок и на самодельных носилках отнесли в лес, где в добротной землянке располагалась санчасть отряда. Врач смазал ему гусиным жиром лицо и ноги, перевязал рану на голове. Проверил пульс, измерил давление, подытожил: – Все могло быть гораздо хуже. Будешь жить! На другой день в землянку зашел командир партизанского отряда, сел рядом на табуретке, расспросил Солдаткина о том, откуда он родом, где служил, поинтересовался самочувствием. Потом сказал: – Не повезло твоим товарищам – к фашистам попали. А ты, Николай, пожалуй, отлетался. Но мы вылечим тебя. Вместе с нами будешь воевать? Солдаткин покачал забинтованной головой: – Рожденный летать ползать не умеет. – Мы тут не ползаем, а фашистов бьем! – Да вы не обижайтесь, – улыбнулся Солдаткин. – Сами рассудите: кого быстрее подготовить – летчика или партизана? Разве государству выгодно, чтобы я, воздушный разведчик, партизанил? Прошу вас отправить меня на Большую землю, в мой родной полк. Там я больше пользы принесу. – Ладно, что-нибудь придумаем. Вскоре Солдаткина переправили на Большую землю. Три месяца он лечился в госпитале… На Калининском фронте в это время сложилась сравнительно спокойная обстановка. Однако наземные и воздушные разведчики трудились напряженно. Никак не удавалось им выяснить, куда девалась танковая дивизия «Великая Германия». Словно в воду канула. Это обеспокоило командование фронта. Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров вызвал начальника разведки полковника М. А. Алексанкина, приказал; – Поднимите всю разведку, но дивизию «Великая Германия» найдите. Суть в том, что Гитлер бросает ее обычно на решающие участки. Значит, мы должны знать, где она. В выполнение задачи включились войсковые разведчики, партизаны. Не остались в стороне и экипажи 11-го полка. Особенно внимательно следили летчики и штурманы за передвижениями вражеских войск на коммуникациях. 17 января 1943 года в 14 часов 27 минут экипаж старшего лейтенанта Владимира Свирчевского установил, что от Белого на Холм Жирковский движется колонна из 400 автомашин. При повторном вылете в 16.00 экипаж зафиксировал колонну в 240 автомашин с артиллерией, которая двигалась из Холм Жирковского на Костенки. Ее прикрывали истребители. На другой день экипаж того же Свирчевского сфотографировал станцию Колодня, что в 8 километрах восточнее Смоленска. После проявления фотопленку дешифрировали и определили, что на станции идет погрузка на платформы танков, автомашин, артиллерии. Что это, дивизия «Великая Германия»? Или какая-то другая? Фронтовые разведчики добыли «языка». Это был солдат 110-й немецкой пехотной дивизии. Он показал, что дивизия сменила в районе реки Л учеса «Великую Германию». Первая часть задачи была решена. Со второй справились фронтовые радиоразведчики. Они отлично изучили почерк радистов из «Великой Германии». Дивизию обнаружили на Юго-Западном фронте в районе Ворошиловграда. Через неделю стало известно, что на ворошиловградском направлении захвачен пленный из танковой дивизии «Великая Германия». Удалось установить, что его соединение переброшено туда с ржевского плацдарма по железной дороге. Так совместными усилиями всех видов разведки в короткое время была решена сложная задача. Командование Калининского фронта особенно интересовалось смоленским направлением. Для этого были веские причины. Во-первых, в Смоленске располагались крупные склады и базы снабжения группы армий «Центр» и распределительная станция этой группы. Во-вторых, в районе Смоленска находился крупный аэродром противника и железнодорожный узел. В-третьих, западнее Смоленска располагался штаб группы армий «Центр». Однажды поздним вечером в полк позвонили из штаба фронта, спросили: – Нельзя ли произвести ночной вылет на разведку железнодорожного узла Смоленска, по которому в сумерках бомбардировщики нанесли мощный удар? Дело в том, что имелись сведения о возможном прибытии воинских эшелонов в Смоленск. Проще всего было ответить: «Нельзя!» Ведь в то время в полку не было ФОТАБов – бомб подсвета для ночного фотографирования. Не оказалось и прожекторов для освещения взлетной полосы при посадке самолетов. К тому же летчикам еще не приходилось совершать посадку на Пе-2 в темное время суток. Все же начальник штаба майор В. Л. Дробышев вызвал на КП один из лучших экипажей – старшего лейтенанта Владимира Свирчевского, чтобы посоветоваться. – Приземлиться-то можно, – ответил летчик, подумав. – Нужно осветительными ракетами в это время с земли стрелять. А вот над целью… Говорите, пожары начались на железнодорожном узле? Фотографирование не получится, а разведку произвести можно. Дробышев созвонился со штабом армии. Старший лейтенант Свирчевский тем временем приказал механику тщательно проверить самолетные фары, которыми до сего времени никто не пользовался. Из штаба армии дали добро на вылет. – Отлично! – Свирчевский приказал штурману лейтенанту Захожему: – Рассчитай маршрут так, чтобы мы пришли к объекту без малейшего отклонения. Вскоре после взлета Свирчевский выключил аэронавигационные огни, а штурман лишь изредка на короткое время включал переносную лампочку, чтобы определить местонахождение самолета. Пилотировать «пешку» пришлось в кромешной темноте, исключительно по приборам. Твердых навыков у Владимира еще не было, и ему пришлось нелегко. Неожиданно показалось, что самолет завалился в левый крен. Свирчевскому хотелось штурвалом и правой педалью управления рулем поворота создать правый крен. Но приборы показывали, что самолет идет точно в горизонтальном полете. И Владимир большим усилием воли подавлял в себе желание повернуть штурвал вправо. Сказал штурману об этом, а тот ответил: – Скажи спасибо, что фашисты не стреляют в нас, не то вообще небо с овчинку показалось бы. – Что да, то да. Пришлось бы бросать самолет ив крена в крен, где-то, глядишь, и не угадал бы. Разговор со штурманом отвлек Свирчевского от навязчивого желания вывести машину из казавшегося левого крена. Потом он увидел впереди светлое пятно. С каждой минутой оно увеличивалось. – Это Смоленск? – спросил у штурмана. – Да, пожар на железнодорожном узле. – Здорово поработали бомберы! – восхитился Свирчевский. – В сумерках бомбили, а все еще полыхает. Будь внимательнее, может, заметишь что-либо на подходе к станции. Иллюзии исчезли, и Владимир увереннее пилотировал самолет, время от времени бросал взгляд на темную, без единого огонька землю. При подходе к Смоленску в отсветах бушевавшего пожара стали видны крупные сооружения. – На подходе к станции два эшелона, – доложил штурман. – Как определил? – По огням паровозов. Тяжелые, видать, эшелоны. По два паровоза у каждого. Значит, технику везут, возможно танки. – Смотри, что там на станции. – Делается несусветное. Там эшелон с горючим, видимо, был – пожар полосой вытянулся. Но разгрузка танков с других эшелонов продолжается. Зенитчики открыли по одиночному Пе-2 недружный и неприцельный огонь – видно, гитлеровцы еще не пришли в себя после бомбового удара. Когда станция осталась позади, Свирчевский взял курс на свой аэродром. На обратном пути пилотировать самолет было легче. Тем более что вспыхнувшая над линией фронта артиллерийская перестрелка помогла экипажу точнее сориентироваться. Вскоре Свирчевский увидел, как у Колпачков вспыхивали над землей осветительные ракеты. Владимир вывел машину на посадочный курс, включил фары. По мере приближения к земле стал различать границы посадочной полосы. Осторожно подвел «пешку» к полосе, мягко приземлил ее. Таким оказался первый в истории полка ночной вылет на боевое задание. Экипаж старшего лейтенанта Свирчевского выполнил его успешно. Этому событию посвятили номер стенной газеты. Экипаж выступил перед летным составом полка. Летчик и штурман поделились впечатлениями, рассказали о возможностях ведения воздушной разведки ночью. Все пришли к выводу: для надежного выполнения задания нужны осветительные бомбы, которые позволили бы вести не только визуальную разведку, но и фотографирование наземных объектов. Майор Дробышев направил в штаб воздушной армии рапорт о необходимости снабжения полка САБами и ФОТАБами.[1] В последующем эти бомбы начали поступать в разведывательные и бомбардировочные полки, сослужили добрую службу. К концу января 1943 года в полку сложилась трудная обстановка – осталось не более десяти боеспособных экипажей. Это объяснялось прежде всего тем, что экипажи имели недостаточный опыт. Кроме того, воздушные разведчики выполняли задания без прикрытия истребителей в условиях сильного противодействия средств ПВО противника. Наступил февраль. В полк прибыло значительное пополнение боевых экипажей. В их числе оказались летчики старшие сержанты Сергей Мосиенко, Тимофей Саевич, Василий Пушкарев, Михаил Глебов, Николай Артемюк, Иван Дегтярь. Это были хорошо подготовленные воздушные разведчики. Командиры экипажей окончили Энгельсскую школу летчиков, затем прошли специальную подготовку в запасном полку, изучили тактику воздушной разведки, сильные и слабые стороны вражеских истребителей, других средств противовоздушной обороны. Пополнение распределили по эскадрильям, ознакомили с наземной и воздушной обстановкой. С молодыми экипажами систематически проводили занятия такие опытные разведчики, как капитаны Алексей Леонов, Степан Володин, старший лейтенант Свирчевский, у которых на счету было уже почти по 100 боевых вылетов. Экипажи старших сержантов Михаила Глебова и Николая Артемюка зачислили в эскадрилью майора Г. А. Мартьянова – не захотел подполковник Н. И. Лаухин разлучать друзей. Они сдружились еще в училище, помогали один другому в учебе. Михаил Глебов родился и вырос в селе Тополевка Владимирской области. Николай Артемюк, высокий, стройный, красивый блондин, родился в Сталинграде. Друзья нередко «атаковали» командира эскадрильи: – Почему наши экипажи не посылают на разведку? – Одни «старики» ходят, а мы в Ермаках загораем! Майор Мартьянов успокаивал их: – Не торопитесь, ребята, хватит лиха и на вашу долю. До Берлина еще далеко. Учитесь пока, чтобы нас больше живых до Победы дошло. Однажды при таком разговоре присутствовал майор С. П. Висягин. По лицам молодых летчиков, штурманов и стрелков-радистов он определил, что слова Мартьянова не возымели действия. – Командир эскадрильи прав, – сказал им замполит. – Если бы это были обычные полеты, кто бы спорил, летайте на здоровье. А сейчас… война, самая жестокая из всех войн. И наша задача – разгромить фашистскую Германию. Если в начале войны важно было выстоять, то сейчас уже для нас не безразлично, какой ценой мы достигнем Победы. Именно потому ваши командиры так скрупулезно подсчитывают, какими силами выполнить ту или иную задачу. Старший сержант Артемюк не сдержался: – Вот-вот, товарищ майор, командиры арифметикой занимаются, а мы до Берлина в запасных экипажах останемся. – Не останетесь. Подучитесь немного и начнете летать наравне со всеми экипажами. Рассказал Висягин молодежи и о том, какие трудные бои шли на всех фронтах, в том числе и на Калининском, о тех потерях, которые несут авиационные полки, особенно разведывательные. – И в обычных учебных полетах тоже, случается, гибнут люди, – продолжал политработник. – Слышали, наверное, что произошло с майором Маршалковичем? Опытный летчик был. Так что прав комэск: учитесь воевать так, чтобы до Берлина нас дошло как можно больше. Пока же на боевые задания действительно летали самые закаленные и опытные экипажи. Слишком уж сложные были эти задания. В разведотдел штаба Калининского фронта начали поступать донесения из общевойсковых армий, в которых сообщалось, что противник, с одной стороны, вроде бы укрепляет оборону на ржевском плацдарме: устанавливает дополнительные проволочные заграждения, минирует подступы к переднему краю. С другой же стороны, производит перегруппировку войск. Воздушные разведчики отмечали передвижение гужевого транспорта по дорогам от ржевского плацдарма в южном направлении. В районе Оленино раздавались взрывы большой силы. По данным радиоразведки, отдельные радиостанции тыловых частей врага переместились на юг. Местные жители, перешедшие линию фронта, рассказывали о том, что оккупанты отобрали скот и угнали его в тыл. Пленные и перебежчики показывали, что среди солдат и офицеров ходят слухи об отводе немецких войск с ржевского плацдарма. Офицеры разведотдела штаба фронта внимательно изучили и проанализировали эти данные, составили доклад-справку о подготовке 9-й армии противника к отходу на новый рубеж обороны. Они сделали выводы, что враг с целью сокращения линии фронта подготавливает войска к отходу на новый рубеж обороны, куда уже эвакуированы тыловые учреждения. Самого же отхода главных сил гитлеровцев следует ожидать в период с 28 февраля по 3 марта. Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров 22 февраля подписал доклад-справку и приказал немедленно передать ее в Ставку Верховного Главнокомандования, соседним фронтам и штабам армий Калининского фронта. Войска получили приказ создавать отряды преследования, активизировать все виды и средства разведки. Важно было своевременно определить начало отхода противника. Оставался без ответа еще один вопрос: на какой рубеж генерал Модель решил отвести войска с ржевского плацдарма? Генерал М. В. Захаров хорошо знал силы и возможности фронтовой разведки и четко представлял, что наиболее точный ответ на этот вопрос может дать лишь авиация. Он уже изучил личный состав 11-го полка и приказал подполковнику Н. И. Лаухину выслать на поиски нового рубежа обороны фашистов экипаж старшего лейтенанта Владимира Свирчевского. 2 марта В. Свирчевский, лейтенант В. Захожий и старший сержант И. Свистунов вылетели на разведку. Штурман и стрелок-радист внимательно наблюдали за землей и воздухом. Когда экипаж пролетал над Ярцевом и Дорогобужем, Захожий доложил командиру экипажа: – Наблюдаю большое число людей на рубеже обороны. Свирчевский развернул машину, снизился до высоты, с которой ясно было видно людей с лопатами и кирками. В основном это были женщины, подростки, старики. – Похоже, гитлеровцы согнали местных жителей, – сказал Захожий. – Наблюдай и наноси линию обороны на карту, – приказал Свирчевский. Экипаж пролетел над Ельней, Спас-Деменском и всюду визуальным наблюдением отмечал земляные работы. На обратном маршруте Захожий заметил, что враг начал отводить войска в южном направлении, на новые рубежи. По возвращении на аэродром Колпачки Свирчевский доложил командиру полка о результатах разведки. Штабные работники перенесли с полетной карты Захожего все пометки на свою карту, прочертили синюю линию через населенные пункты, где отмечались оборонительные работы. Подполковник Лаухин приказал Свирчевскому и Захожему немедленно ехать в штаб фронта. Генерал Захаров принял их, как только они появились. – Рассказывайте, где летали, что видели, – попросил он летчика и штурмана. Свирчевский и Захожий развернули карту и подробно доложили обо всем увиденном. – Спасибо за данные. Вы даже не представляете их цены. Теперь мы точно знаем новый рубеж обороны. – Меня вот что смущает, товарищ генерал, – поделился сомнениями Свирчевский. – Уж очень открыто оборудует враг эти рубежи. Не ложные ли они? – Рассуждаете верно, – улыбнулся генерал. – Поначалу я думал об этом так же. Но данные наших разведок развеяли сомнения. Ваша задача сейчас – сфотографировать этот рубеж и следить за его развитием. Экипаж Свирчевского неоднократно вылетал на фотографирование этого рубежа, заснял траншеи и ходы сообщения, отсечные позиции и огневые позиции артиллерии. В это время фашистские войска отходили на юг. За ними буквально по пятам шли советские отряды преследования. Они обгоняли колонны врага, выходили на дороги и наносили по врагу встречные удары. Впоследствии командир 6-й немецкой дивизии генерал Гроссман жаловался, что 7 марта 1943 года его дивизии пришлось отражать 7 атак советских войск, поддерживаемых артиллерией и авиацией. В результате дивизия не имела возможности задержаться ни на одном промежуточном рубеже. Положение немецких войск усугублялось тем, что партизаны также нападали на отступавшие части, нарушали связь. Экипажи воздушных разведчиков при выполнении заданий отмечали сплошные пожары до рубежа Духовщина, Дорогобуж, Спас-Деменск. На основе новых данных разведотдел штаба фронта подготовил очередную справку, в которой сделал выводы о том, что противник отводит войска 9-й и 4-й армий на оборонительный рубеж Духовщина, Ярцево, Дорогобуж, Спас-Деменск. Для обороны этого рубежа потребуется до 20 дивизий. Освободившиеся 14 дивизий будут использованы в качестве стратегического резерва. Этот резерв был чрезвычайно нужен гитлеровцам. 34 их дивизии оборонялись на огромной дуге Белый, Оленино, Ржев, Гжатск, Спас-Деменск. В связи с тем что на южном стратегическом направлении после Сталинградской битвы в оборонительном фронте вражеской армии образовалась огромная брешь, ее надо было срочно латать. С этой целью фашистское командование и решило сократить линию фронта, где возможно, и высвободить необходимые резервы. После отвода двух армий с ржевского плацдарма на рубеж Ярцево, Духовщина, Ельня, Спас-Деменск линия фронта здесь сократилась почти вдвое. Это дало возможность врагу вывести в резерв 14 дивизий и перебросить их на южное направление. На новый рубеж противник отошел к 22 марта 1943 года. Войска Калининского фронта выдвинулись к рубежу Рибшево, Сафоново, Милятино. Здесь они встретили организованное огневое сопротивление и вынуждены были приостановить наступление. В этой обстановке штабу фронта крайне необходимы были новые данные о противнике. В 11-м ОРАП каждый день шли интенсивные полеты на разведку. Наиболее сложные задания по-прежнему поручали опытным летчикам и штурманам. Дождались своей очереди и молодые, необстрелянные экипажи. Правда, сначала подполковник Лаухин и майор Дробышев поручали им задания в районах с меньшей насыщенностью средствами ПВО, как правило, на визуальную разведку перевозок по шоссейным и железным дорогам. По мере приобретения опыта молодым экипажам стали поручать более сложные задания. В полку выработали такой порядок: каждый экипаж для ведения разведки закреплялся на определенном направлении. Это давало возможность лучше изучить местность, оборону врага, быстрее определить в ней изменения. Так, экипаж старшего сержанта Михаила Глебова в мае закрепили за смоленским направлением. Этот район был особенно насыщен истребителями и зенитными средствами. Но экипаж на деле доказал, что сложные задачи ему по плечу. Первым заданием на этом направлении было фотографирование аэродрома Шаталово, что южнее Смоленска. Самолет шел на высоте более 7000 метров. До цели дошли без происшествий. Штурман Анатолий Тимофеев выполнил фотографирование аэродрома, и экипаж взял курс на Колпачки. Пе-2 находился уже севернее города, когда стрелок-радист Евгений Кривенцов доложил: – Справа выше вражеские истребители! Глебов мгновенно оценил обстановку. Самое главное для воздушного разведчика – доставить добытые сведения о противнике на свою «точку». Значит, вступать в бой с истребителями фашистов нецелесообразно. Тем более что Пе-2 не был приспособлен для ведения воздушного боя. Впереди, немного ниже, Глебов увидел сплошную облачность. Тут же довернул «пешку» и, не мешкая, нырнул в облака – впервые в жизни: не успели командиры научить пилотированию самолета по приборам в облаках – помешала война. Тут-то Глебов и убедился в своей неподготовленности к такому полету. До этого момента он даже не предполагал, насколько сложно пилотировать Пе-2 по приборам вне видимости естественного горизонта. «Пешка» вошла в облака на высоте примерно 6500 метров. Сначала Глебов пытался удержать самолет с постоянной вертикальной и горизонтальной скоростью, без кренов. Но вскоре почувствовал, что машина находится в непонятном положении. Скорость росла. Высота быстро уменьшалась. Стрелка компаса вертелась, словно волчок. Потоки воздуха вырвали правую боковую створку кабины. Экипаж по инструкции должен был покинуть самолет. Но Глебов отбросил эту мысль: внизу территория, занятая противником, а на борту машины – ценные сведения о фашистском аэродроме. «Надо бороться за спасение самолета!» – твердо решил летчик. Но как бороться? Скорость выросла до 740 км/час. А максимальная у Пе-2– 580. По всем законам аэродинамики «петляков» уже должен был развалиться. А он продолжал падать. Наконец каким-то чудом Глебову удалось вывести «пешку» из крутой спирали. На высоте 600 метров самолет вырвался из облаков. Он падал с большим углом. Глебов собрал всю силу и волю, обеими руками потянул штурвал на себя. Перегрузка в момент выхода Пе-2 из пикирования была так велика, что Глебова с огромной силой вдавило в спинку сиденья, даже в шейных позвонках что-то хрустнуло. «Петляков» вышел в горизонтальный полет над самым лесом. Шел сильный дождь. Видимость была ограниченной. Точное место самолета ни летчик, ни штурман не знали. Взяли курс на север. Вскоре Пе-2 вышел из полосы дождя, в кабину брызнули лучи солнца. Экипаж увеличил высоту. И тут самолет начали обстреливать зенитчики. – Командир, проходим линию фронта, – сообщил штурман. Экипаж благополучно долетел до аэродрома Колпачки. Недели две Глебов не мог повернуть голову – так болела шея. Но зато он убедился: в «слепом» полете нужно безоговорочно верить приборам, а не своим ощущениям. Поначалу молодые экипажи, правда, не всегда действовали так рассудительно во имя главного – доставки разведданных, Дерзости и желания громить гитлеровцев у них было много. Им казалось, что они нанесут большой урон врагу, если в каждом полете будут обрушивать на него бомбовый груз или обстреливать его пулеметными очередями. Михаил Глебов, ставший уже младшим лейтенантом, тоже придерживался такой точки зрения. Однажды в конце мая его экипажу подполковник Лаухин поручил понаблюдать за передвижениями войск противника по шоссейным дорогам между городами Демидов и Велиж. Полет проходил на высоте 3500 метров, оттуда местность просматривалась довольно четко. Почти сразу после выхода в заданный район штурман доложил: – На шоссе вижу колонну автомашин и пехоты! Недолго раздумывая, Глебов снизился до 600 метров. Экипаж сбросил две 100-килограммовые бомбы. Затем Пе-2 снизился до бреющего полета, летчик и стрелок-радист обстреляли колонну. Глебов сделал несколько заходов, и пулеметы гремели, пока не закончился боекомплект. – Поработали на славу, теперь – домой! – подытожил летчик результаты штурмовки колонны. После возвращения на аэродром и посадки Глебов с гордостью доложил Лаухину о результатах вылета, детально описав штурмовку вражеской колонны. – Героем себя чувствуете? – спросил Лаухин. – А что вы можете доложить о передвижении противника? Сколько у него колонн? Одна? Две? Не знаете? Командир полка задал Глебову такую взбучку, что он даже взмок. Обескураженный, отошел в сторону. К нему подошел майор Мартьянов: – Отличился? А еще на боевые вылеты рвался. Нет, не готов ты к ним. Я же объяснял: главная ваша задача – не бомбометание, не стрельба, а именно разведка. Для нас важно добыть данные о войсках фашистов, а бомбить, стрелять… С этим штурмовики и бомбардировщики справятся. – Зачем же мы бомбы берем? – не удержался Глебов. – Громить врага, – улыбнулся Мартьянов. – Выполнил разведку, на обратном пути и сбрось их на фашистов. Не попалось ничего подходящего – сбрось их на врага при перелете через линию фронта, там всегда найдется цель. А если пулеметный боекомплект привезешь домой целеньким, никто тебе худого слова не скажет. Главное – доставь о противнике нужные данные. Урок пошел впрок и Глебову, и остальным молодым экипажам. Это было важно еще и потому, что в мае – июне в полк прибыло новое пополнение – экипажи младших лейтенантов Якова Орлова, Николая Георгиевского, Николая Тюрина, Василия Паяльникова, Федора Лежнюка, Александра Ракова, Анатолия Шкуто, Виктора Тверитина. Это были способные летчики, штурманы, стрелки-радисты. Они пришли в авиацию по путевкам Ленинского комсомола, до прибытия в полк получили отличную теоретическую и практическую подготовку. Им были по плечу сложные задачи воздушных разведчиков. Командиры и политработники стремились побыстрее ввести их в боевой строй, не повторяя ошибок предшественников.Духовщина, Смоленск…
Наступило жаркое лето 1943 года. В штабах и войсках Калининского и Западного фронтов шла подготовка к Смоленской наступательной операции. К тому времени в командовании Калининского фронта произошли изменения: вместо генерала М. А. Пуркаева командующим назначили генерала А. И. Еременко, а вместо генерала М. В. Захарова на должность начальника штаба – генерала В. В. Курасова, командовавшего 4-й ударной армией. Директивой Ставки на войска левого крыла Калининского фронта возлагалась задача разгромить духовщинскую группировку фашистских войск и во взаимодействии с Западным фронтом наступать на Смоленск. Наступательная операция еще лишь планировалась в штабах, а для воздушных разведчиков она уже началась. Командующим требовались всеобъемлющие данные о противнике. Боевое напряжение в 11-м ОРАП возросло. Подполковник Н. И. Лаухин разделил экипажи на две смены, и боевые вылеты совершались от темна до темна. Воздушная обстановка, особенно на смоленском направлении, значительно усложнилась. Ни один вылет не обходился без встречи с истребителями врага и обстрела зенитной артиллерией. На этом направлении действовали экипажи старшего лейтенанта Владимира Свирчевского, лейтенантов Михаила Глебова, Николая Георгиевского, Василия Паяльникова и Василия Пушкарева. В один из июньских дней в первую смену летал экипаж лейтенанта Глебова, которому к тому времени не только присвоили очередное звание, но и наградили орденом Красного Знамени. Первый вылет на разведку в район Смоленска прошел сравнительно спокойно. Экипаж, правда, попадал в зоны зенитного огня, но это уже стало привычным. Во втором вылете экипаж производил фотографирование станции Ярцево. Зенитный огонь оказался сильным, но летчик не имел права даже маневрировать – фотографирование наземных объектов требовало выдержать боевой курс без каких-либо отклонений. Когда штурман закончил фотографирование, летчик развернул Пе-2 на свой аэродром. В районе Духовщины «пешку» атаковали два Ме-109. Штурман и стрелок-радист старались огнем пулеметов держать истребителей на большом расстоянии, но те, атакуя, стремились сбить разведчика во что бы то ни стало. Глебов маневрировал, не давая противнику вести прицельный огонь. Фашисты отстали лишь тогда, когда горючее у них оказалось на исходе. Экипаж благополучно возвратился на свою «точку». На смену Глебову прибыл летчик из 1-й эскадрильи, его однокашник лейтенант Василий Пушкарев. Глебов знал, что у Пушкарева родители погибли в оккупированном Ржеве и Василий в стремлении отомстить фашистам за гибель близких подчас горячился. – Сегодня будь повнимательнее, – сказал ему Глебов. – Гитлеровцы чувствуют, что мы летаем неспроста. И зенитчики спуску не дают, и «мессеры» с «фоккерами» как бешеные собаки бросаются. Рассказав Пушкареву о своих вылетах, он еще раз посоветовал ему быть повнимательнее и вместе с товарищами из своей эскадрильи уехал в Ермаки. Лейтенант Пушкарев, штурман старший лейтенант Лысенко и стрелок-радист младший лейтенант Ковалев вылетели на фотографирование аэродрома под Смоленском. Погода в тот день стояла солнечная, ясная, в небе – ни облачка, видимость – отличная. Город и аэродром просматривались с высоты 5000 метров хорошо. Экипаж сделал заход. Зенитные батареи врага почему-то молчали. Тогда Пушкарев для верности сделал еще заход на цель и взял курс домой. Над линией фронта севернее Духовщины экипаж встретился с вражеским самолетом-корректировщиком артиллерийского огня «Фокке-Вульфом-189», которого прикрывала пара ФВ-190. Ведущий пары решил разделаться с одиночным экипажем. Однако в первой же атаке штурман старший лейтенант Лысенко огнем крупнокалиберного пулемета подбил «фоккера». Фашист вынужден был приземлиться с убранными шасси в расположении наших войск. Стрелок-радист уже начал передавать сообщение об этом на КП. Осмотрительность экипаж ослабил. Это позволило другому вражескому истребителю подойти сзади на малую дистанцию и сбить самолет-разведчик. Видимо, удар пришелся по кабине летчика. «Петляков» не загорелся, а вошел в отвесное пике и врезался в болото. Ни Лысенко, ни Ковалев не делали попыток покинуть самолет. Вероятно, они решили, что Пушкарев выполнял маневр для ухода от истребителя. А он был убит, навалился грудью на штурвал, и Пе-2 вошел в пикирование. Летчика подбитого ФВ-190 доставили в штаб полка. Он многое рассказал о смоленском аэродроме и авиационной технике на нем, о системе противовоздушной обороны. На следующий день советские бомбардировщики нанесли по врагу мощный удар. Сильно повредили взлетную полосу, рулежные дорожки, уничтожили более 10 самолетов. О высокой эффективности бомбового удара сообщили смоленские партизаны. Вечером коммунисты полка обсуждали вопрос о приеме кандидатами в члены ВКП(б) Николая Артемюка, Тимофея Саевича, Сергея Мосиенко и Михаила Глебова. Выступавшие говорили о том, что молодые летчики настойчиво совершенствуют боевое мастерство, делают все возможное для разгрома фашистских оккупантов и освобождения Родины, В то же время кое-кому, к примеру Михаилу Глебову, досталось за то, что подчас забывал о главном предназначении воздушного разведчика. Стремление громить захватчиков – хорошее в своей основе, но осуществлять его следовало с максимальной пользой для дела. Коммунисты Н. И. Лаухин, С. П. Висягин, В. Л. Дробышев, Г. А. Мартьянов подчеркивали: каждый молодой летчик беспредельно предан идеалам коммунизма, Родине и звание кандидата в члены ВКП(б) будет носить с честью. Николай Артемюк, Тимофей Саевич, Сергей Мосиенко и МихаилГлебов заверили партийное собрание, что для оправдания высокой чести быть коммунистом они не пожалеют ни сил, ни самой жизни. Голосовали за каждого в отдельности. Разведчиков приняли кандидатами в члены ВКП (б) единогласно. 20 июля экипаж лейтенанта Глебова перенацелили на витебское направление. Командир поставил перед ним задачу разведать и сфотографировать аэродромы в Орше, Лепеле, Улле и скопление вражеских войск и техники в лесах северо-восточнее Городка, что невдалеке от Витебска. В условиях сильного обстрела зениток экипажу удалось сфотографировать аэродромы и вырваться из зоны огня. Глебов взял курс в район Городка. Пе-2 шел на высоте 7200 метров. Небо было безоблачным, видимость – превосходная: то, что требовалось для воздушного фотографирования. Но выйти скрытно в заданный район было невозможно. Еще при подходе к Городку на одиночный «петляков» набросилась восьмерка «мессеров». Трудно, невероятно трудно одному экипажу вести бой против восьми истребителей. Атаки гитлеровцев с задней полусферы следовали одна за другой. Экипаж действовал дружно, согласованно. Михаил Глебов энергично маневрировал, срывая атаки, а штурман Анатолий Тимофеев и стрелок-радист Евгений Кривенцов вели стрельбу. Истребителям никак не удавалось выйти на дистанцию прицельного огня. В спаренном крупнокалиберном пулемете штурмана что-то заело. Пока Тимофеев возился с оружием, отыскивая причину отказа, фашисты сблизились, открыли огонь с меньшей дистанции. За правым мотором «пешки» потянулся шлейф дыма. «Масляную магистраль перебили! – подумал Глебов. – Пока горит масло, но вот-вот мотор вспыхнет. Добьют нас фашисты!» Мотор и в самом деле загорелся. Вражеские летчики, увидев это, развернулись и ушли – бой длился около 10 минут. Оценив ситуацию, Глебов ввел самолет в крутое левое скольжение, предварительно закрыв пожарный кран правого мотора, чтобы прекратить туда доступ бензина. Тимофеев же оценил обстановку по-своему: увидев, что Пе-2 горит, он аварийно сбросил входной люк и, не ожидая команды, покинул машину. Глебов даже не успел – да и не имел возможности – остановить штурмана. Летчику тем временем удалось на скольжении косой струей воздуха сбить пламя и ликвидировать пожар. За время боя и скольжения самолет потерял более 3000 метров. До своей территории оставалось около 60 километров. Работавший мотор «пешки» натужно ревел – Глебов перевел его на максимальный режим, чтобы меньше терять высоту. И все же она падала. До линии фронта оставалось чуть больше 10 километров, когда и левый мотор из-за перегрева начал давать перебои. Высота в это время была немного более 2000 метров. – Не робей, Женя, дотянем! – подбодрил Глебов стрелка-радиста. Впереди внизу виднелся лесной массив. Над линией фронта остановился и левый мотор. Стало необычно тихо. Лишь снизу доносилась орудийная стрельба – фронт есть фронт. Самолет начал терять высоту. Хотя это и называлось планированием, но над линией фронта запас высоты был мизерным, менее 1000 метров. – Женя, не торопись прыгать, ветром к немцам снесет, – предупредил Глебов Кривенцова. – Лучше уж на лес сядем, чем плен. У фронтовиков давно уже стало законом: «Лучше смерть, чем плен». А Тимофеев, как оказалось впоследствии, выбрал второе. В конце войны американские войска освободили его из лагеря. Глебов искал хотя бы небольшую полянку или просеку, чтобы избежать катастрофы. Но ничего даже похожего не видел – впереди был сплошной лес. Михаил стал готовиться к посадке на лес. Этому когда-то учили инструкторы: необходимо принять вершины деревьев за землю. – Держись крепче, Женя, приземляемся! Летчик сознавал, что шансов остаться живым мало, но действовал спокойно, с таким расчетом, чтобы войти в соприкосновение с верхушками деревьев на возможно меньшей скорости. Перед касанием выключил аккумулятор, а зажигание выключил еще после остановки левого двигателя. Когда Пе-2 коснулся деревьев, услышал треск. Удара и боли почувствовать не успел – потерял сознание. Стрелок-радист Евгений Кривенцов первым выбрался из кабины и поспешил на помощь летчику. Увидел Глебова, уткнувшегося лицом в приборную доску. Кабина осталась целой, даже плексиглас оказался неповрежденным, и вытащить Глебова было непростым делом. Кривенцов взял здоровенный сук и начал колотить по кабине летчика. Это и помогло Глебову прийти в сознание. Боли он по-прежнему не чувствовал. Подвигал руками, ногами – порядок. На полу кабины и на груди увидел кровь. Открыл астролюк и с помощью Кривенцова выбрался на обломок крыла. Здесь Глебов почувствовал, что у него разбито лицо и что-то мешало во рту. Сплюнул на ладонь и увидел обломки зубов. Провел другой ладонью по лицу и не обнаружил носа. Взглянув на Кривенцова, спросил: – Здорово меня разукрасило? Тот не выдержал, отвернулся. Глебов огляделся на просеку в лесу, которую проделал самолет. Деревья по траектории падения срезало как бритвой. Пытаясь отвлечь командира от грустных мыслей, Кривенцов сказал: – Повезло, что лес не очень густой. А не то при лобовом ударе из нашей «пешки» блин получился бы. – Ничего, выдюжим, – отозвался Глебов. – Главное – задание выполнено. Фотопленку заберем. Глебов и Кривенцов были уверены, что находятся на своей территории, но на всякий случай отошли от самолета, залегли в кустарнике. Вскоре они увидели бортовую машину. Она двигалась по лесной дороге в направлении к «пешке». В кузове находились военные. Лесная дорога проходила в стороне от места падения самолета, ближе к кустарникам, где укрылись Глебов и Кривенцов. Увидев поломанные деревья, люди, находившиеся в машине, закричали: – Вон они! Давай влево! Машина подкатила к разбитому Пе-2 почти вплотную. У Глебова и Кривенцова уже не было сомнений – свои. – Женя, подойди к ним и попроси, чтобы помогли нам, – сказал Глебов. – Да кассеты с фотопленкой забери. Среди подъехавших на полуторке оказалась и медсестра. Она тут же подбежала к Глебову. На всю жизнь Михаил запомнил ее лицо с золочеными веснушками на щеках и небесно-голубые глаза. В них – слезы. – Зеркальца нет, сестричка? Девушка достала из санитарной сумки маленькое круглое зеркальце. Взглянув в него, Глебов сказал: – Отлетался, голубчик… – и потерял сознание. Очнулся он в землянке полевого лазарета. Лицо было забинтовано, левый глаз закрыла опухоль. Рядом сидел Евгений Кривенцов. В 11-м ОРАП уже сообщили о летчике и стрелке-радисте. На следующий день приехала санитарная машина и забрала их, прихватив заодно драгоценные кассеты с фотопленкой и парашюты. В лазарете – он находился в трех километрах от аэродрома Колпачки – хирург капитан медицинской службы Васильева в первый же день сделала сложную для тех условий операцию, сконструировала Глебову новый нос. Вскоре после операции Глебов услышал глухой взрыв. – Позвоните в полк, узнайте, что произошло, – попросил он медсестру. А случилось там вот что. 21 июля экипаж Николая Артемюка выполнял разведку глубоких тылов врага в Белоруссии. С заданием справился успешно, но на обратном пути «петлякова» атаковали два фашистских истребителя. Штурман лейтенант Виктор Тараныхин и стрелок-радист старший сержант Николай Димитров открыли по «фоккерам» пулеметный огонь и одного из них подбили. Но другой продолжал атаки сверху слева, вывел из строя левый мотор «пешки». Артемюк на одном моторе пересек линию фронта и пытался дотянуть до аэродрома Колпачки, чтобы доставить командованию фотопленку с разведданными. Самолет был уже в районе аэродрома. Артемюк начал выполнять четвертый разворот для захода на посадку, и в этот момент машина вошла в крутую спираль, врезалась в лес, взорвалась и сгорела. Николай Артемюк и Виктор Тараныхин погибли. Николая Димитрова взрывом отбросило в сторону. Он получил тяжелые травмы, но остался жив. На траурном митинге выступили майоры С. П. Висягин и Г. А. Мартьянов. Троекратным салютом из личного оружия однополчане почтили память боевых друзей. Их похоронили на опушке леса неподалеку от аэродрома. После войны останки Н. Артемюка и В. Тараныхина, а также погибших впоследствии Л. Рахайлова, В. Тверитина, Ю. Жукова перезахоронили в братской могиле в центре города Торопца Калининской области. На мраморной плите золотыми буквами высечены их имена, там всегда живые цветы. Михаил Глебов, как и его товарищи, тяжело переживал гибель друзей. В то же время он понимал, что во время этой войны с фашистскими захватчиками потери неизбежны. И что до конца ее еще не однажды придется стоять в скорбном молчании над могилами боевых друзей. Глебов мучительно думал: сумеет ли он летать? Наступил день, когда капитан медицинской службы Васильева разрешила снять повязку. Глебов осмотрел в зеркальце свое новое лицо, особенно нос, ставший похожим на спелый помидор, и сказал: – Не знаю, узнает ли мать, но лицо есть. Главное другое: буду ли летать? – Будешь, соколик, будешь, – отозвалась Васильева. – Коль уж из такой передряги выбрался, то и летать будешь долго. Какое-то время Глебов шамкал по-стариковски. Потом ему вставили золотые зубы, и командир полка сказал: – Можешь домой съездить. Это будет целебнее всяких лазаретов и госпиталей. – А летать? – насторожился Глебов. – Будешь летать, – успокоил его замполит С. П. Висягин. – Медицина не возражает. Так что езжай со спокойной совестью. Михаила потянуло в свою родную деревеньку, где жили отец, мать, сестры и младшие братья. О своем ранении он писал им из лазарета осторожно, дескать, поцарапало немножко. Приехал на станцию Вязники ночью, а к утру, еще затемно, добрался до деревни Тополевка, что на Владимировщине, постучал в дверь родного дома. Открыл отец, прошли в комнату, в которой горела керосиновая лампа, поздоровались, как незнакомые. Из чулана вышла мать, тоже поздоровалась и тут же ушла назад. Михаил убедился, что родители не узнали его, и очень разволновался. Сильно забилось сердце, даже в горле пересохло. Что же делать? Передать привет от сына Миши и уехать? Или открыться, закричать что есть мочи: «Это же я – ваш сын!» Отец пригласил сесть. Разговорились – Михаил даже не помнит, о чем. Тут же вернулась мать – услышала родной голос, но боялась поверить, что этот летчик с незнакомым лицом и есть ее сын. Она подошла почти вплотную и стала пристально вглядываться в глаза Михаила. Тот не выдержал, на глаза навернулись слезы, и он дрожащим голосом проговорил: – Мама, неужто не узнала? – Мишенька, сынок! – обняла его мать. Поплакали все вместе. Потом успокоились, сели завтракать, разговорились. – Не горюй, Миша, – сказал отец. – Главное – живой остался. Вот добьете фашиста, свадьбу сгуляем! Пока Глебов лечился и был в отпуске, в полку боевая жизнь шла своим порядком: экипажи выполняли полеты на разведку войск противника, слушали сообщения Совинформбюро, надеясь услышать долгожданную весть о том, что врага погнали на всех фронтах. 1 августа отмечалась 1-я годовщина образования полка. День выдался солнечным, теплым. С самого утра среди авиаторов царило праздничное настроение. Летчики, штурманы и стрелки-радисты ехали из Ермаков на аэродром и пели песни «Землянка», «В далекий край товарищ улетает», «Мы друзья – перелетные птицы». Запевали Евгений Кривенцов, Владимир Свирчевский и стрелок-радист старшина Инанц. На торжество прибыли представители штабов воздушной армии и фронта. На аэродроме состоялось собрание. Подполковник Лаухин подвел в докладе итоги боевой работы полка за минувший год, отметил лучшие экипажи, поставил задачи на период подготовки к Смоленской наступательной операции. Отличившимся вручили боевые награды. Затем на грузовых машинах опустили борта и оборудовали импровизированную сцену, на которой выступили артисты фронтового ансамбля песни и пляски, а также участники художественной самодеятельности полка. Были песни и танцы, в исполнении которых участвовали почти все авиаторы. Торжественно и весело прошел полковой праздник. Он словно вдохнул в сердца воинов заряд новой энергии, настроил их на новые боевые дела. При подготовке Духовщинско-Демидовской операции вспомогательный пункт управления (ВПУ) фронта разместился невдалеке от линии фронта, в овраге. Инженерные войска оборудовали землянки, установили штабные палатки, тщательно укрыв их маскировочными сетями. Палатки командующего, члена Военного совета и начальника штаба фронта расположили на западной окраине оврага. Затем размещались офицеры оперативного и разведывательного отделов. Правда, из последнего на ВПУ выехали лишь начальник и 5 офицеров, остальные остались на основном КП. На фронте шла артиллерийская перестрелка, а на ВПУ кипела напряженная штабная работа. Она усилилась в связи с тем, что на Калининский фронт ожидалось прибытие Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. И действительно, он прибыл 5 августа 1943 года. Остановился в селе Хорошево и вызвал командующего фронтом генерала А. И. Еременко. Заслушал доклад об обстановке и утвердил план Духовщинско-Демидовской операции. По просьбе командующего И. В. Сталин усилил фронт артиллерийскими частями и кавалерийским корпусом. Подготовка к операции шла полным ходом. Активно действовали разведгруппы стрелковых дивизий и полков, неусыпно следили за эфиром радиоразведчики. С полным напряжением работали и экипажи 11-го ОРАП. Едва ли не в каждом вылете они проявляли отвагу и мужество, фронтовую смекалку. Характерен в этом отношении вылет лейтенанта Михаила Зевахина. Его экипажу предстояло вскрыть оборону врага на новом рубеже северо-восточнее Витебска. С воздуха, даже с малой высоты, трудно определить: заняты эти рубежи войсками или нет. Тем более что противник при виде одиночного самолета-разведчика прекращал всякое движение. Все было замаскировано. Тогда Зевахин решил применить весьма рискованный способ: произвести воздушную разведку боем, то есть вызвать огонь зенитчиков на себя. Снизив «пешку» до высоты 600 метров, стал сбрасывать па окопы бомбы небольшого веса. Противовоздушная оборона противника ожила. Фашисты, видимо, решили, что это одиночный бомбардировщик, а не разведчик, открыли ураганный огонь. Экипаж Зевахина приступил к выполнению задания. Самолет получил серьезные повреждения. Летчик еле довел машину до аэродрома. Зато командование фронта получило достоверные данные об оборонительном рубеже гитлеровцев. В это время командование воздушной армии представило старшего лейтенанта Владимира Свирчевского к званию Героя Советского Союза. В документе, подписанном генералом М. М. Громовым, сказано: «Старший лейтенант Свирчевский Владимир Степанович участвует в войне с немецкими захватчиками с 22 июня 1941 года. Он по праву считается лучшим воздушным разведчиком Калининского фронта, за время нахождения на котором произвел 151 боевой вылет… Обучил 8 штурманов и передал их в другие экипажи с отличной штурманской и разведывательной подготовкой. Самый ответственный сектор Смоленск – Орша – Витебск, имеющий важные железнодорожные узлы и аэродромы, закреплен за Свирчевским. Несмотря на сильное прикрытие объектов противника зенитной артиллерией и истребительной авиацией, он разведывал их визуально и производил фотографирование. Богатый боевой опыт и умелый маневр, хладнокровие и мужество, которыми обладает тов. Свирчевский, позволили ему преодолевать сильное противодействие противника. Он 55 раз попадал под мощный огонь зенитных батарей… В 31 вылете он встречался с истребителями противника общей численностью 73 самолета. Его самолет семь раз получал повреждения от снарядов и пуль врага. Попутно с ведением разведки Свирчевский 70 раз бомбил объекты и коммуникации врага. Из общего числа самолетовылетов 87 произведено на фотографирование. Его экипаж сфотографировал Ржевский плацдарм, передний край обороны противника перед Калининским фронтом. Он визуально вскрыл, а затем сфотографировал вновь строящийся рубеж обороны, на который в последующем были отведены войска 9-й и 4-й армий противника. За отличное выполнение боевых заданий, настойчивость, мужество и героизм тов. Свирчевский награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 2-й степени…» 24 августа 1943 года пришел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении В. С. Свирчевскому звания Героя Советского Союза. Он был первым в воздушной армии среди тех, кто удостоен этого звания в годы Великой Отечественной войны. В полку состоялся большой праздник. Аэродром Колпачки украсили алыми флагами. Личный состав с орденами и медалями построился на летном поле. Подполковник Н. И. Лаухин доложил командующему воздушной армией генералу М. М. Громову о цели построения полка. Генерал, высокий, подтянутый, прошелся вдоль строя, внимательно оглядывая авиаторов, которые, затаив дыхание, смотрели на легендарного летчика. Многие видели его впервые, хотя каждый читал о нем многое. Михаил Громов в 30-х годах совершил перелет по маршруту Москва – Пекин – Токио. За три дня облетел Европу. Совершил перелет через Северный полюс в Америку. Установил ряд рекордов дальности полета. Впервые в истории авиации он совершил прыжок с парашютом из самолета, вошедшего в плоский штопор. Испытал десятки новых типов машин. С именем Михаила Громова связана слава нашей Родины. Под впечатлением его блистательных перелетов в 30-е годы в военную авиацию шли лучшие сыны и дочери Ленинского комсомола. Среди них были летчики и 11-го ОРАП. Они гордились, что 3-й воздушной армией, в которую входил полк, командовал прославленный советский летчик, один из первых Героев Советского Союза. Да, М. М. Громов – легендарная фигура. Он был всесторонне развитым человеком: с детства занимался живописью, музыкой, конным спортом, в свое время завоевал даже звание чемпиона России в тяжелой атлетике. Обойдя строй, генерал поднялся на трибуну, окинул взглядом летчиков и штурманов, всех авиаторов, достал из планшетки Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Свирчевскому высокого звания и, зачитав его, подошел к Владимиру Степановичу, пожал руку и сказал: – От всего сердца поздравляю вас с высокой наградой Родины, желаю вам новых боевых успехов. – Служу Советскому Союзу! Пока генерал прикреплял к гимнастерке летчика орден Ленина и Золотую Звезду Героя, авиаторы дружно аплодировали. После команды «Разойдись!» друзья бросились к боевому товарищу с поздравлениями. Вечером, когда приехали в Ермаки, состоялся торжественный ужин, который больше походил на вечер воспоминаний. Тепло поздравили Володю Свирчевского и хозяева дома, в котором он жил, – Михаил Александрович и Мария Васильевна Александровы. Биография Владимира Свирчевского была характерной для многих авиаторов его поколения. Родился в 1920 году в городе Краматорске. Отец работал на Старокраматорском машиностроительном заводе. В 1931 году во время наводнения он простудился и умер, когда Володе исполнилось И лет. Среднюю школу юноша окончил в 1937 году. Мать Володи – из крестьян, заботливая домохозяйка – сказала: – Теперь ты глава семьи. Твой младший брат пойдет в школу, а тебе на работу надо устраиваться. Володя понимал, что маме трудно содержать семью одной. Устроился чертежником-конструктором в литейный цех завода имени Серго Орджоникидзе. Трудился старательно. Зарплату приносил маме. Вскоре его назначили техником-термистом в обжигательных цехах литейного цеха. Без отрыва от производства стал учиться в Краматорском аэроклубе. Окончив его, поступил в Ворошиловградскую школу пилотов. С первых дней войны начал совершать боевые вылеты. На другой день после вручения награды Владимир Свирчевский снова поднялся в небо. Экипаж вел разведку обороны врага на духовщинском направлении. В боевой работе полка значительно вырос удельный вес такого способа разведки, как фотографирование. Данные, полученные этим методом, являлись наиболее достоверными. Фотопленка давала полную картину вражеской обороны. На ней были четко видны траншеи, ходы сообщения, блиндажи, огневые позиции артиллерии, пулеметные гнезда. Для обработки пленки и снимков в полку создали фотослужбу в составе двух отделений: лабораторной обработки, начальником которого назначили воентехника 3 ранга Ивана Григорьевича Шишкарева, и фотограмметрической обработки, которое возглавил старший лейтенант Петр Калашников. Позже прибыл лейтенант Михаил Розов, организовавший 3-е отделение службы – дешифровки. В нем подобрались замечательные специалисты – рядовые Андрей Белоусов, Александр Проворов, Михаил Альтшулер, Григорий Кулибин, Евдокия Плеханова, Галина Пастух, Николай Сычков и другие. Н. И. Лаухин, В. Л. Дробышев, Г. А. Мартьянов, С. П. Висягин постоянно контролировали работу службы, оказывали помощь. Фотоспециалисты трудились с большим напряжением сил, особенно во время подготовки к очередной операции фронта, когда экипажи часто вылетали на разведку вражеских войск. Поскольку для обработки фотопленки требовалось много воды, служба располагалась обычно возле водоемов. В зимнее время растапливали снег в бочках. Объем работы значительно увеличился, когда самолеты Пе-2 оснастили фотоаппаратами с качающимися установками. Это помогало экипажам за один заход производить съемку площади в два-три раза шире прежней. Подготовка к Духовщинско-Демидовской операции закончилась, и 14 августа после сильной артиллерийской и авиационной подготовки войска 39-й и 43-й армий Калининского фронта перешли в наступление. На ближних подступах к городу Духовщина разгорелись кровопролитные бои. Противник вел плотный артиллерийский огонь, часто контратаковал силами пехоты, поддерживаемой танками. Оказывал упорное сопротивление. Наступление развивалось медленно, приходилось драться буквально за каждый клочок земли. К тому же враг разгадал замысел нашего командования, успел перебросить на духовщинское направление свежие силы. Проанализировав обстановку, командование Калининского фронта приняло решение прекратить наступление, перегруппировать войска, подвезти боеприпасы, восполнить потери, подтянуть тылы и доразведать противника. Перед разведкой фронта встала задача уточнить группировку фашистских войск, выявить число вновь прибывших частей, вскрыть систему обороны как на подступах к опорному пункту, так и в самой Духовщине. Эту задачу решали все виды фронтовой разведки, в их числе и экипажи 11-го ОРАП. Генерал В. В. Курасов вызвал на ВПУ подполковника Н. И. Лаухина, чтобы более детально распределить задачи, исходя из возможностей полка. Лаухин доложил: – На сегодня в полку двадцать семь боеспособных летчиков, двадцать пять штурманов, столько же стрелков-радистов. Кроме того, подготовлены для выполнения боевых задач еще пятнадцать экипажей из нового пополнения. Они готовы к вылету в любой момент. Сложность, однако, в том, что у нас не хватает самолетов. Из двадцати четырех «пешек» исправных всего семнадцать. – Причина неисправности? Где находятся самолеты? – У всех причина одна: повреждены в боевых вылетах. Шесть находятся на ремонте в полевой мастерской воздушной армии, один еще не доставили с места вынужденной посадки. Генерал Курасов сделал пометки в рабочей тетради, затем пригласил Лаухина к штабному столу, на котором находилась оперативная карта, испещренная цветными карандашами. – Оперативную обстановку на духовщинском направлении вы знаете, – начал генерал. – Нас интересует система обороны противника, которая, как известно, насыщена огневыми средствами, оборудована оборонительными сооружениями – дзотами, бронеколпаками, противопехотными и противотанковыми заграждениями. Нам предстоит досконально разведать оборону врага, изучить состав его группировки. Важно до мельчайших подробностей узнать все об оборонительных сооружениях – до отдельного окопа, траншеи, огневой позиции. Эту задачу предстоит решить вашему полку. Задача сложная. Оборону противника придется фотографировать неоднократно. Нужно уловить малейшие тенденции в ее развитии. Хотелось, чтобы вы подробнее рассказали о каждом боеспособном экипаже, о его возможностях. Подполковник Лаухин четко охарактеризовал экипажи капитана Володина (штурман старший лейтенант Негорожин, стрелок-радист Ремизов), младшего лейтенанта Орлова (штурман лейтенант Лежнюк, стрелок-радист старший сержант Инанц), лейтенанта Зевахина (штурман лейтенант Турчанов, стрелок-радист сержант Погорелов), младшего лейтенанта Паяльникова (штурман лейтенант Шелядов, стрелок-радист сержант Насоловец), капитана Стругалова (штурман лейтенант Антонов, стрелок-радист старшина Корсаков), младшего лейтенанта Сафронова (штурман младший лейтенант Титов, стрелок-радист сержант Артемов), младшего лейтенанта Терехова (штурман лейтенант Васильев, стрелок-радист сержант Шмычков), младшего лейтенанта Ракова (штурман младший лейтенант Блищавенко, стрелок-радист сержант Крылов) и других. Слушая командира полка, начальник штаба фронта делал в рабочей тетради пометки. Когда Лаухин замолчал, Курасов спросил: – А почему экипаж Мосиенко не называете? Лаухин не удивился вопросу. Генерал хорошо знал летчиков и штурманов полка, в том числе и Сергея Мосиенко, хотя последний летал в составе 11-го ОРАП лишь с марта 1943 года. 26 апреля экипаж Пе-2 в составе младшего лейтенанта Сергея Мосиенко, штурмана лейтенанта Петра Шаповалова и стрелка-радиста сержанта Алексея Зибенкова, выполнив задание, возвращался на аэродром. При подходе к линии фронта Зибенков доложил, что их догоняют два вражеских истребителя. Завязался бой. Фашисты атаковали одиночный Пе-2. Самолет загорелся, отказал правый мотор. Мосиенко глубоким скольжением сбил пламя и продолжал вести машину на свой аэродром. Не дотянул до него километров пять – «пешка» упала в лес. При столкновении с землей Алексей Зибенков погиб, а Сергей Мосиенко и Петр Шаповалов получили тяжелые травмы. Более суток лежали они в обломках самолета. Их обнаружил старик из близлежащего села и на подводе привез на аэродром. Особенно в тяжелом состоянии оказался Мосиенко. У него были переломы обеих ног, пробит череп, раздроблена челюсть. Петра Шаповалова через месяц выписали, а Сергей Мосиенко все еще оставался в госпитале. Лаухин доложил об этом Курасову, тот покачал головой: – Шаль человека. Летать-то он будет? – Врачи обещают поставить Мосиенко на ноги. – А как лейтенант Солдаткин? – Уже вернулся из госпиталя, рвется в небо. Но мы пока не планируем его на полеты, пусть восстановит силы. – Тяжкая доля досталась этому поколению. Вырвется человек из лап смерти, и снова нужно идти в бой. Что поделаешь: война идет не на жизнь, а на смерть. И Родину свою мы должны отстоять. Любой ценой! Генерал наклонился над картой, красным карандашом начертил на ней прямоугольник, сказал: – Эту площадь вашему полку необходимо сфотографировать три-четыре раза. Дешифрованные снимки немедленно представлять в разведотдел штаба фронта. В заключение он уточнил список тех экипажей, которым целесообразно поручать выполнение сложных заданий по разведке духовщинского опорного пункта. Правда, по возвращении в полк Лаухину пришлось внести в этот список кое-какие коррективы. Командир уже заканчивал совещание руководящего состава полка и эскадрилий по решению полученных от генерала Курасова задач, когда в помещение вошел лейтенант Солдаткин. – Разрешите обратиться, товарищ подполковник? – Не вовремя, Солдаткин, у нас совещание. – Я знаю и все-таки обращаюсь. Когда совещание закончится, будет уже поздно. – Ладно, слушаю вас. – Засиделся я на земле, товарищ подполковник. Включите меня в плановую таблицу, разрешите летать. – Не могу спорить с медицинской службой, Николай, – развел руками Лаухин. – Не допускают тебя к полетам. – Допускают! Я только что на медосмотре был. – Уговорил-таки? – прищурил глаза Висягин. – Что мне еще остается? Они пользуются довоенными допусками. Но как в такое время сидеть на земле? И лейтенант Николай Солдаткин начал летать на разведку. 4 сентября он со штурманом лейтенантом Виктором Волковым и стрелком-радистом старшиной Дмитрием Кольцовым ушел на фотографирование обороны врага. «Петлякова» прикрывали 4 истребителя Як-7. На втором заходе 8 «фокке-вульфов» атаковали группу. «Яки» связали боем четверку «фоккеров», а оставшиеся навалились на экипаж Солдаткина. Однако штурман и стрелок-радист прицельным огнем отразили атаку. Гитлеровцы всячески пытались сорвать разведку, но Солдаткин продолжал фотографирование, пока не закончил. Задание экипаж выполнил, фотопленку доставил на аэродром. Через два дня, 6 сентября, экипаж Солдаткина под прикрытием истребителей снова встретился в небе Духовщины с восьмеркой «Фокке-Вульфов-190». И снова Солдаткин, Волков и Кольцов дрались до полного выполнения задания. Затем Солдаткин применил противоистребительный маневр, ушел на свою территорию. Надолго запомнилось воздушным разведчикам 9 сентября. В тот день ярко светило солнце, в небе – ни облачка, видимость – отличная. Командованию требовались данные о переднем крае обороны врага на духовщинском направлении. Необходимо было сфотографировать с высоты 5000 метров рубеж обороны длиною в 50 километров и на всю тактическую глубину. На разведку вылетело звено в составе ведущего капитана Леонова (штурман капитан Бахвалов, стрелок-радист старший сержант Бокань) и ведомых лейтенанта Солдаткина (штурман старший лейтенант Волков, стрелок-радист старшина Кольцов) и младшего лейтенанта Саевича (штурман младший лейтенант Русанов, стрелок-радист старшина Дьяконов). Звено прикрывали 18 истребителей Як-7. При подходе к линии фронта пост ВНОС доложил: – В воздухе «фокке-вульфы». Звено продолжало полет. Но вражеские истребители не приближались. «Значит, зенитный огонь откроют», – подумал Алексей Леонов и передал ведущему истребителей прикрытия: – Мы начинаем работу, а вы держитесь поблизости, не лезьте под огонь. Разведчики вышли на боевой курс и начали фотографировать оборону противника. Работа обычная, будничная. Но есть ли задание труднее? Кроме точного штурманского расчета здесь требовались идеальное соблюдение заданного режима, отвага и мужество. Перед самолетами – огненная стена. Разрывы зенитных снарядов везде: впереди, слева, справа, выше, ниже… Казалось, очередной снаряд вот-вот угодит в самолет. А маневрирование исключено. Отвернет летчик в сторону, изменит высоту или допустит крен – нужного снимка не будет. Самолеты звена шли как по струнке – удобная для зенитчиков цель. В кабинах экипажи слышали разрывы вражеских снарядов и удары их осколков о фюзеляжи и крылья, видели пробоины, чувствовали отвратительный запах пороховой гари. Но разведчики по-прежнему выдерживали боевой курс во имя необходимых командованию данных, которые помогут наземным войскам нести меньшие потери. Минуты казались часами. И вдруг – тишина. Противник прекратил обстрел. Леонов тут же передал в эфир: – «Маленькие», держитесь плотнее, сейчас нас истребители атаковать будут! «Яки» бросились к разведчикам. В небе завертелась огненная карусель: наши «ястребки» вступили в схватку с врагом, преграждая фашистам путь к разведчикам. Небо неистово ревело моторами. Истребители обеих сторон совершали головокружительные фигуры пилотажа. Гремели пулеметно-пушечные очереди. Два «фоккера», объятые пламенем, круто пошли вниз, оставляя за собой черные борозды дыма. А разведчики продолжали работу. Но вот три истребителя врага все-таки прорвались к ним, нацелились на самолет Саевича. Штурман Иван Русанов и стрелок-радист Константин Дьяконов открыли по ним пулеметный огонь и сбили одного «фоккера». Два оставшиеся продолжали атаковать. Погиб Константин Дьяконов. Оборонительный огонь ослаб, и «фоккеры» подожгли самолет. Скольжением вправо Саевич пытался сбить пламя, но огонь охватил машину, его языки уже лизали комбинезоны штурмана и летчика. Кабина наполнилась дымом. – Ваня, прыгай! – скомандовал Саевич. Сначала из горящего самолета вывалился Иван Русанов, за ним прыгнул Тимофей Саевич. А экипажи Леонова и Солдаткина продолжали фотографировать оборону фашистов до конца. Выполнив последний заход, взяли курс на Колпачки. Фотопленку на аэродроме ожидали с нетерпением. Сразу же после обработки ее доставили в штаб. Однако там выяснилось, что не все участки обороны врага видны четко. На следующий день экипажи Алексея Леонова и Николая Солдаткина вылетели на повторное фотографирование рубежа. Их прикрывали те же истребители Як-7. Разведчики приступили к фотографированию. В воздухе стояла непривычная тишина – зенитки врага не стреляли, истребители не появлялись. «Какую же ловушку придумали гитлеровцы?» – подумал Леонов. Солдаткин начал пристраиваться поближе. Тут-то и навалились «фоккеры». Главный удар они нацелили по самолету Солдаткина. На выручку «пешкам» пришли «яки». К тому же дружный огонь штурманов и стрелков-радистов обоих «петляковых» не позволил фашистам вести прицельную стрельбу. Задание было выполнено. Два дня подряд на поиски экипажа Саевича вылетали лучшие разведчики полка, но безрезультатно. На третий день возвратился Иван Русанов – бледный, изможденный, грязный. Он-то и рассказал о происшедшем в воздухе… Выпрыгнув из горевшего самолета, Русанов раскрыл парашют где-то в 1000 метров от земли. Его обогнал Саевич. Он падал стремительно. В центре купол его парашюта прогорел. Русанов осмотрелся и увидел, что приземляется на небольшое озеро. Потянул стропы, чтобы изменить направление полета. В этот момент потерял из виду Саевича. Да и чем можно было ему помочь? Русанов приземлился метрах в 20 от озера. На другом его берегу находились огневые позиции полевой артиллерии. Гитлеровцы заметили Русанова, уселись в грузовик. Пока они объехали озеро, Ивану удалось укрыться в густом кустарнике. Фашисты развернулись в цепь, начали прочесывать местность. Русанов достал из кобуры пистолет, положил палец на спусковой крючок, подумал: «Даром меня не возьмете!» Один из фашистов с автоматом на животе прошел буквально в метре от Русанова, но не заметил штурмана. Другой бежал по его следам. Невдалеке он круто свернул вправо и скрылся в кустарнике. Переговорив, гитлеровцы сели в машину и укатили. Русанов облегченно вздохнул, вынул из кармана аварийную карту, сориентировался. Издали доносилась орудийная перестрелка. Дождался ночи, двинулся в путь. По боевым позициям фашистов продвигаться было трудно. Услышал вдруг: – Хальт! Бросился бежать. Пули просвистели мимо. Часа через полтора снова нарвался на часового. Тоже удалось уйти. Наконец наткнулся на проволочные заграждения. Это был передний край обороны гитлеровцев. Русанов знал, что мины здесь устанавливались обычно на каждом шагу, но делать было нечего. Передвигаясь по-пластунски, прополз под проволокой. Ему повезло – на мину не нарвался. Вышел к реке Царевич, на противоположном берегу которой оборонялись наши войска. Река неширокая, но глубокая. «Как же перебраться?» – подумал Русанов и начал ползать по берегу в поисках чего-нибудь такого, на чем можно было бы преодолеть водную преграду. Наткнулся на бревно, подкатил к воде. Поплыл. Небо осветилось ракетами. Фашисты открыли пулеметный и автоматный огонь. Пули свистели над головой, впивались в бревно, за которым укрылся Русанов. Причалил к нашему берегу, вылез из воды, услышал: – Стой! Руки вверх! Перед Русановым, как из-под земли, встали два наших бойца с автоматами наизготовку. – Ты кто такой? – спросил один из них. – Советский летчик. Сбили меня. – Ну, пошли, разберемся. Его отвели в землянку командира роты, оттуда – в штаб полка. Там обогрели и накормили. Иван уснул как убитый – больше суток не смыкал глаз, да еще столько событий произошло. Вскоре Ивана разбудил дневальный: – Начальник штаба вызывает. В блиндаже подполковник расспросил Русанова, откуда он, в какой части служит, кто командир. Затем позвонил в полк, и штурмана отправили в Колпачки. После рассказа Русанова ни у кого не осталось сомнений, что командир экипажа Тимофей Саевич и стрелок-радист Константин Дьяконов погибли. Их родителям отправили похоронки. Воздушные разведчики полка пятикратно сфотографировали оборону врага па духовщинском направлении. После дешифровки снимков вскрыли 32 батареи зенитной артиллерии, 131 дзот, 289 площадок для станковых пулеметов, 333 блиндажа, 33 артиллерийские батареи полевой артиллерии, 19 минометных батарей, 12 наблюдательных пунктов. На аэродромах обнаружили 230 самолетов. На станциях Смоленск, Ярцево, Ельня стояли 8228 товарных вагонов. Кроме того, установлено, что по шоссейным дорогам на духовщинском направлении двигались 738 автомашин и 550 повозок. Эти сведения вместе с данными других видов разведки были нанесены на крупномасштабную карту. У командования фронта сложилась полная и ясная картина о группировке фашистов, их огневой системе, инженерных сооружениях. На основе этих данных командование Калининского фронта разработало план наступления на духовщинском направлении. 14 сентября войска левого крыла взломали оборону противника, разгромили группировку и 19 сентября овладели опорным пунктом и городом Духовщина. Наши войска продолжали наступление на Смоленск. Город освободили от фашистских захватчиков 25 сентября 1943 года. Это была большая победа войск Западного и Калининского фронтов. В тот же день в землянке командира полка Н. И. Лаухина зазвонил телефон. В трубке раздался голос командира дивизии, освобождавшей Смоленск. Слышимость была неважной, фамилию Лаухин не разобрал. Услышал поначалу вопрос: – У вас служил летчик Саевич? – Да, у нас. Но он погиб девятого сентября. – Рано похоронили. Жив Саевич! Приезжайте в комендатуру Смоленска и заберите. Слишком уж в полк рвется. Боюсь, как бы пешком не рванул! Командир эскадрильи майор Г. А. Мартьянов тотчас же отправился в Смоленск. Но нелегко было проехать на «виллисе» по дорогам, забитым колоннами автомашин, танков, артиллерии – войска спешили на запад. Лишь к вечеру он добрался до комендатуры. Там действительно встретил Тимофея Саевича, которого в общем-то трудно было узнать: тот едва стоял на ногах, с распухшим от ожогов лицом, покрытым отросшей за две с лишним недели щетиной, с забинтованной головой, в рваном и грязном обмундировании. Георгий Алексеевич подбежал к Тимофею. Крепко обнялись, расцеловались, даже прослезились. На это у каждого были свои причины: Мартьянов – оттого что увидел живым боевого товарища, на которого уже отправили похоронку; Саевич – оттого что закончились мытарства фашистского плена и он снова сможет летать в дымном небе войны. Пожав руку коменданту, Мартьянов повел ослабевшего Саевича к машине. По дороге в полк Тимофей расспрашивал об однополчанах. Очень обрадовался, узнав, что Иван Русанов вернулся в полк. А Георгий Алексеевич все еще не мог подобрать нужного тона, чтобы сказать об отправленной похоронке. Потом все-таки решился: – Так уж вышло, Тимофей: огорчили мы твоих родителей. По всем данным получалось, что ты погиб. Вот и сообщили им об этом в деревню Сухополь. – Инзерский сельсовет Архангельского района? – уточнил Саевич, будто заново узнавая адрес родных. – В общем-то вы были близки к правде. Случилось со мной такое, даже вспомнить страшно… Саевич выбросился из горящего самолета на высоте 4000 метров. Дернул вытяжное кольцо. Парашют раскрылся, но Тимофей почувствовал, что падение по-прежнему стремительное. Посмотрел вверх и увидел дыру в куполе – парашют прогорел, видимо, еще в самолете. Обогнал Русанова и увидел, как с огромной скоростью надвигалась земля. «Все, конец!» – мелькнула мысль. А умирать так не хотелось. Уже перед самой землей еще раз посмотрел вниз и увидел, что опускается на крону огромного дерева, одиноко стоявшего у дороги. Услышал, как затрещали ветки. Ударился о землю и потерял сознание. Пришел в себя в кузове грузовика, который подпрыгивал на ухабах. Открыл глаза и увидел над собой двух автоматчиков в серо-зеленых шинелях. Один из них буркнул: – Рус капут! «Плен?» – обожгла мысль, и рука потянулась к кобуре, но она была пустой. От нестерпимой боли снова и снова терял сознание. Смутно помнил, что грузовик остановился у сарая. Фашисты сбросили Саевича на солому. К вечеру в сарай вошел немец, очевидно санитар или фельдшер. Смазал обожженные места па теле Тимофея, перевязал голову, из которой сочилась кровь. На следующий день Саевича перевезли в лагерь военнопленных, огражденный колючей проволокой. Вдоль нее расхаживали часовые с винтовками и собаками. Начали вызывать на допросы. Тимофей молчал. Его избивали, пытали самыми изощренными способами. Он терял сознание. Его отливали водой, допрашивали снова и снова. Саевич не проронил ни слова. Тогда Тимофея поместили в барак, в котором на двухъярусных нарах лежали тяжело раненные в боях пленные. Их кормили два раза в день баландой из гнилой картошки и капусты. Еще выдавали испорченные рыбные консервы. От голода и инфекций люди умирали – ежедневно из барака выносили десятки трупов. Саевич решил: «Бежать! Уж лучше пусть убьют, чем умирать здесь!» Об этом он думал днем и ночью, представлял четко, что совершить побег в одиночку невозможно. Начал искать единомышленников среди пленных. Понимал, что и это рискованное дело – гитлеровцы засылали в лагерь провокаторов. Однако нельзя же остерегаться всех! Ведь в лагере – советские люди! Подобрались еще трое таких же, как он. Все они решили попытаться бежать. Фамилии свои умолчали, называли один другого по именам. Больше других Тимофею понравился Павел – серьезный, рассудительный парень. Украинец Степан даже там, в лагере, оставался балагуром, весельчаком, любителем рассказать анекдот. И еще – Федор, высокий, болезненный, по характеру решительный, резкий. Несмотря на все различия, их объединяло горячее желание скорее вырваться из фашистского ада, взять в руки оружие и снова продолжать борьбу против гитлеровцев. Степану удалось познакомиться на кухне с пожилым человеком, вместо ноги у которого был протез. Он оказался настоящим патриотом, рассказал, в какое время сменяются часовые, в каком месте лучше всего сделать проход в проволоке. Принес кусачки для резки ее. Посоветовал заделать проход за собой, чтобы фашистские охранники не заметили так скоро побег. День 15 сентября выдался сырым и хмурым, с самого утра и до вечера моросил нудный дождь. – Пора! – сказал Павел. – Самое подходящее время – собаки след не возьмут. Сначала он ушел вперед, бесшумно проделал проход в «колючке». Выяснилось, Павел был сапером, так что такое занятие для него оказалось привычным. Подал сигнал троим товарищам. Они осторожно подобрались к нему и пролезли подпроволокой. Подождали, пока Павел заделал проход, поползли под все усиливавшимся дождем. Разобрались, что ползут по огороду, на котором росла капуста, свекла, морковь. Наткнулись на люк. Открыли его и спустились вниз, в канализационную трубу. Темно, хоть глаз коли. Продвигались на ощупь, надеясь, что труба выведет на поверхность. Однако конец трубы был зацементирован. Пришлось ползти назад. Но и другой конец трубы тоже был закупорен. – Что будем делать? – растерянно спросил Степан. – Придется сидеть здесь и ожидать прихода наших войск, – подумав, ответил Тимофей. – Готовится операция по освобождению Смоленска. – Другого выхода у нас нет, – поддержал его Павел. – Сами видите: город забит фашистами. Они схватят нас, как цыплят, если вылезем отсюда. – А если немцы обнаружат, что мы бежали? – засомневался Степан. – Если да если, – передразнил его Павел. – Не заметят. Все сделано там нормально. Установили очередность, кому и когда выбираться из трубы за капустой, свеклой и морковью. – Переходим на овощную диету, – не удержался от шутки Степан. – Пища полезная, калорийная, совсем не та, что в лагере. Через четыре дня беглецы не на шутку всполошились – кто-то открыл люк. Затем послышалась русская речь. Стало понятно, что бежала еще одна группа пленных. Степан предупредил их: – Товарищи, купе занято, но свободные места найдутся. Давайте сюда. Сколько вас? – Одиннадцать! – послышалось в ответ. – Залезайте. В тесноте, да не в обиде. Оказалось, что и этой группе помог тот же человек с протезом вместо ноги. В трубе не хватало воздуха, но никто не сетовал на это. Каждый предпочитал лучше умереть здесь, чем в лагере. Потеряли счет дням и ночам, ожидая освобождения. В одну из ночей наступила очередь Тимофея доставать овощи. Он выбрался из люка, осмотрелся. Светало. Слышалась артиллерийская канонада. Снаряды рвались в городе. Тимофей обратил внимание на то, что лагерь военнопленных опустел. Саевич наклонился к люку и выкрикнул во весь голос: – Товарищи, вылезайте оттуда скорее! Фашисты драпают. Наши наступают! Беглецы вылезли из трубы. Изможденные, грязные, обросшие и оборванные, они начали обниматься, поздравляя друг друга с освобождением. Неожиданно нагрянули наши пехотинцы: – Руки вверх! Кто такие? Саевич объяснил. Бойцы привели всех в только что организованную комендатуру Смоленска. С бывшими военнопленными беседовал командир дивизии. Узнав от Саевича, что он служил в полку Лаухина, генерал позвонил в часть. С Иваном Русановым Саевич встретился не сразу. Тимофей побрился, помылся, сменил обмундирование. На третий день его направили во фронтовой дом отдыха, расположенный в живописном уголке Калининской области. Однако в пути Саевич разминулся с Русановым, который как раз в этот день выехал в полк. Лишь по возвращении из дома отдыха Иван и Тимофей по-братски обнялись. А еще через неделю экипаж Тимофея Саевича в составе штурмана Ивана Русанова и стрелка-радиста Дмитрия Лапсина включился в боевую работу. В этом составе они летали до последнего дня войны. Сразу же после завершения Духовщинско-Демидовской операции в полку произошло еще одно радостное событие: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года командиру авиационного звена капитану Николаю Ермолаевичу Самохину присвоено звание Героя Советского Союза. Родился Самохин в 1913 году в селе Старая Каран Старокаранского района Донецкой области. С малолетства «заболел» авиацией и настойчиво шел к своей мечте. После окончания семилетки пошел в аэроклуб, потом – школа летчиков. До войны служил в частях Белорусского, Ленинградского и Прибалтийского военных «кругов. Сражался против гитлеровских захватчиков на Западном, Брянском, Калининском фронтах. Когда формировался 11-й отдельный разведывательный авиаполк, Н. Е. Самохин оказался в нем в числе первых. К тому времени он прекрасно владел техникой пилотирования боевого самолета и тактикой воздушной разведки. Командование поручало ему выполнение ответственных заданий в глубоком тылу противника. Николай Ермолаевич летал в сложных метеорологических условиях и всегда успешно справлялся с поставленными перед ним задачами. Данные, которые доставлял экипаж Самохина, в полной мере использовались авиацией дальнего действия. Несмотря на молодость, Николай Ермолаевич рано поседел. По характеру Самохин оказался человеком спокойным, рассудительным и на редкость добрым. Боевые друзья относились к нему с уважением. Высокую награду Николаю Самохину также вручил командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов. Теперь в полку стало два Героя Советского Союза. В конце сентября 1943 года полк перелетел с аэродрома Колпачки, где в августе 1942 года он формировался, на аэродром Паньково, который располагался километров на 25 севернее Велижа, на берегу реки Западная Двина. Более года полк находился на аэродроме Колпачки. Отсюда он летал, принимая непосредственное участие во Ржевско-Вяземской, Великолукской, Духовщинско-Демидовской и Смоленско-Рославльской наступательных операциях. За это время полк трижды пополнялся, поскольку нес большие потери. Здесь были похоронены многие боевые товарищи. Жители деревни Ермаки помогали авиаторам, чем могли. И не случайно калининская земля для воинов-авиаторов полка стала такой близкой. Полк улетел оттуда, но связь летчиков-фронтовиков с калининцами не прерывается и в настоящее время. Ведение воздушной разведки с нового аэродрома протекало в сложной наземной и воздушной обстановке. После овладения Смоленском войска Калининского фронта преследовали отходившие дивизии противника, которые цеплялись за удобные, заранее подготовленные промежуточные рубежи и опорные пункты. На разведку этих объектов и направлялись экипажи подполковника Н. И. Лаухина. Они по-прежнему доставали ценные данные, на основе которых командование фронта принимало решение на дальнейшие наступательные действия. К началу октября гитлеровские войска отошли к заранее созданному оборонительному рубежу Езерище, Городок, Витебск, где оказали упорное сопротивление, и наши армии вынуждены были приостановить наступление. Необходимо было тщательно разведать этот новый рубеж. Подразделения стрелковых дивизий и полков усиленно проводили разведпоиски, вели наблюдение за противником, выявляли его позиции, огневые точки. Велся перехват радиограмм врага, засекались работавшие радиостанции его полков и дивизий, корпусов и армий, вскрывались пункты управления. Активизировали работу в тылу врага партизаны и подпольщики. В полк Н. И. Лаухина ежедневно поступали боевые распоряжения по разведке объектов противника. Экипажи один за другим вылетали на задания. Они готовились к каждому вылету тщательно, всесторонне. Инженеры, техники и механики дотошно проверяли оборудование самолетов, стараясь выявить и устранить малейшие отклонения в работе моторов, агрегатов и систем. Специалисты заряжали кассеты новыми пленками, закладывали их в бортовые фотоаппараты. Штурманы и летчики расспрашивали возвращавшихся из-за линии фронта членов экипажей о состоянии погоды, наличии зенитных средств в районах объектов о встречах с истребителями противника. Все это учитывалось при прокладке маршрута, высоты полета. Активизировалась в полку и партийно-политическая работа. Проводились партийные собрания и заседания бюро эскадрилий, на которых, как правило, обсуждались меры по обеспечению авангардной роли коммунистов в выполнении боевых заданий. Нередко члены партии предлагали принять все меры к тому, чтобы обеспечить полеты без происшествий и предпосылок к ним, более качественно готовить «петляковы» к каждому заданию в небе. Проводились также митинги по подписке на Государственный заем. Обычно никто из авиаторов не подписывался меньше чем на два месячных оклада. Примерно такие же вопросы обсуждались и на комсомольских собраниях. Следует отметить, что коммунистов в полку стало уже более 40 и почти столько же насчитывалось комсомольцев. Подполковник С. П. Висягин делал все от него зависящее, чтобы коммунисты были ударной, ведущей силой полка. При этом особое внимание командиры, политработники, партийные и комсомольские активисты уделяли индивидуальной работе с каждым человеком. Заместитель командира полка по политчасти организовывал политинформации, прослушивание сводок Совинформбюро. Последние, как правило, комментировали парторги, пропагандисты, увязывали их с конкретными задачами экипажей на очередной летный день. Четко была налажена в полку и система политических занятий, которые проводились со всем личным составом по специальностям и должностному положению. Вся партийно-политическая работа в эскадрильях проводилась, на первый взгляд, урывками, в периоды между вылетами, на стоянках, под крылом самолета, в землянках, однако была она постоянной, целенаправленной и потому высокоэффективной. Большой популярностью среди авиаторов пользовались боевые листки, стенные газеты «За Родину!», «Разведчик» и другие. В них освещались успехи советских войск на фронтах, боевая работа летчиков, штурманов, стрелков-радистов, наземных специалистов полка. У каждой стенгазеты была своя редколлегия, но оформляли их под контролем парторга чаще всего те, кто мог рисовать и литературно править заметки. Между эскадрильями постоянно велось соревнование: кто выпустит стенгазету лучше? В выигрыше оставались все, потому что стенгазеты получались содержательными, красиво оформленными. Выпускались в полку и фотогазеты. Они особенно привлекали внимание авиаторов. В часы досуга воздушные разведчики никогда не скучали. Собираясь вместе, они часто пели полюбившиеся им песни. Наиболее популярными среди них были «Катюша», «Смуглянка», «Вечер на рейде», «Землянка», «По долинам и по взгорьям». Экипажи, ожидавшие вызова на КП, коротали время за шахматами, шашками. Много удовольствия доставляла авиаторам игра в домино. Слышались удары костяшками о стол, раздавался смех. Проигравшая пара обычно подлезала под стол и говорила: – Мы – слабаки! В одну из землянок, из которой слышался смех, зашел как-то командующий армией М. М. Громов – он нередко приезжал по делам в полк. Один из авиаторов, увидев генерала, скомандовал: – Смирно! Авиаторы вскочили с мест, притихли. Замерли и те, кто находился как раз под столом. Генерал наклонился, заглянул туда. Потом улыбнулся, сказал: – Хоть вы и не рассчитались еще за проигрыш, но все-таки вылезайте. Он похвалил шахматистов, которые примостились в углу землянки, играли тихо: – Весьма полезная для разведчиков игра, а для воздушных следопытов – в особенности. Домино – это не то. По интеллектуальности эта игра находится на уровне перетягивания каната. Там хоть силу развивают, а тут… Нет, нет, я не против, играйте, коль нравится. Все-таки разрядка для нервов. Многих в полку генерал Громов знал в лицо, интересовался их судьбами. Вот и на тот раз спросил: – Что-то Шелядова не вижу. – Где-то здесь он, – ответил подполковник Лаухин. – Наверное, байки Василия Шейко слушает. Судьбой Шелядова командующий заинтересовался неспроста. В ноябре 1942 года экипаж в составе капитана Владимира Стругалова, штурмана лейтенанта Петра Шелядова и стрелка-радиста сержанта Федора Бережного вылетел на фотографирование железнодорожной станции Рудня. Сержант Бережной доложил: – Командир, два «фоккера» в атаку заходят! Стругалов сначала выполнил противоистребительный маневр, потом ушел в облака. И там продолжал менять курс с таким расчетом, чтобы оторваться от фашистских истребителей. Шелядов делал пометки на полетной карте. Когда же Пе-2 вышел под облака, штурман понял: штилевая прокладка не спасла положение, ориентировка безнадежно потеряна. Тем более что ночью выпал снег и даже знакомые ориентиры изменили очертания. А горючее было на исходе. Командир экипажа принял решение произвести вынужденную посадку на ровной площадке. Приземлились благополучно. Но сообщить об этом в полк не смогли – в ближайшем селе телефонной связи не оказалось. Тогда Стругалов отправил подполковнику Лаухину письмо. Однако письма в те военные годы доходили до адресата не скоро. Через неделю в полку экипаж считали погибшим и отправили похоронки родным Владимира Стругалова, Петра Шелядова и Федора Бережного. Лишь на десятые сутки Н. И. Лаухин получил то запоздалое письмо Стругалова. Отвезли туда горючее, и экипаж на «петлякове» возвратился на аэродром. Родителям Стругалова и Бережного Висягин сообщил, что их сыновья живы. А Шелядову командир полка сказал: – Командующий разрешил вам самому съездить домой. Письмо туда будет идти дольше. Родные Петра и вправду жили неподалеку – в селе Головинские Горки Калининской области. Приезд Шелядова взбудоражил жителей. И было отчего радоваться – два дня назад всем селом справили по Петру поминки. Его мать, брат и сестра не скрывали слез радости. Подобных случаев в годы войны было немало. Поэтому многие, получив похоронку, еще долго надеялись, что выписана она ошибочно. Генерал М. М. Громов подошел к одной группе авиаторов. Все они весело смеялись. Штурман лейтенант Василий Шейко рассказывал разные забавные были и небылицы. Шелядов, заметив командующего, хотел было подать команду «Смирно!», но тот приложил палец к губам: дескать, не перебивай рассказчика. И сам тихонько пристроился к слушавшим. А Василий рассказывал как раз о своем земляке Иване Петровиче Чуприне, которого по-уличному называли Купцом за его пристрастие покупать разные вещи, а затем перепродавать без всякой для себя выгоды. По словам Шейко, это был пожилой мужчина, обладавший феноменальной силой. Любил поупражняться с двухпудовыми гирями, пожонглировать ими. – Бувало, визьмэ оту гырю, – вел неторопливый рассказ Василий, – розмахнэцця и пэрэкинэ чэрэз хату. – Сам это видел? – недоверчиво переспросил, удивляясь, один из скептиков. – Сам бачыв, – подтвердил Василий. – Мы ж, пацаны, заным товпою бигалы! И Шейко начал рассказывать, как Купец поехал в город за товаром. А там как раз выступал известный борец Иван Заикин. Иван Петрович пошел в цирк, посмотрел, как Заикин поборол Черную Маску и Стальную Маску – под такими именами выступали еще два борца. Обоих Заикин положил на лопатки, обратился к публике: – Кто хочет со мной побороться? Тому, кто победит меня, плачу двести рублей. Купец, недолго думая, выкрикнул: – Я желаю! – Выходи на арену! В ожидании интересного зрелища публика зашумела, заволновалась. Чуприна вышел на арену, снял рубаху. Увидев его мощную мускулатуру, все поняли: схватка будет что надо. А Чуприна, подняв Заикина на вытянутых руках, покрутил его, бросил на пол, затем перевернул на спину и прижал лопатками к ковру. Тот запросил пощады. Борцы встали. Заикин сказал: – Ты боролся не по правилам. – А ты расскажи, как надо, – попросил Чуприна. Заикин объяснил основные правила борьбы. И они снова схватились. Чуприна захватил противника за руки и так сжал их, что даже кости затрещали. А затем бросил Заикина на пол через бедро и снова прижал лопатками к ковру. В цирке раздался гром аплодисментов. Заикин пожал руку своему сопернику и сполна отдал обещанную сумму. – Василий, ты тоже сам это видел? – хотел было поддеть скептик рассказчика. – Звидкиля? – удивился Шейко. – Мэнэ ще й на свити нэ було. Цэ мини батько розказував. Все засмеялись. А Василий грустно закончил уже по-русски (он только побасенки рассказывал по-украински): – На днях письмо от сестры получил. Пишет, что дедушку Чуприну фашист автоматной очередью прошил. Установилась тишина. Но ненадолго. Не в правилах Василия Шейко было рассказывать грустные истории. – А щэ був у нашему сэли вэтэрынарный фэльдшэр Хома Стэпановыч, – начал он новую историю о том, как ветеринар лечил не только скотину, но и людей. Да еще приговаривал, что человека лечить легче, потому что может сказать, где и что болит. И вот однажды к Хоме Степановичу пришла бабуля и принесла в узелке десяток яиц, масла. Тот спросил: – Что болит у вас? – Ничего не болит, касатик, – ответила старушка. – Ослабела я дюже. Хома Степанович и без нее знал причину недуга – в селе секретов не бывает: бабуля та по каким-то причинам слишком долго уж постилась, вот и ослабела. Ветфельдшер приготовил ей порошок из соли и соды и сказал: – Это лекарство я привез из-за границы еще в первую мировую войну. Принимайте его перед едой понемножку – на кончик ножа набирайте. Лекарство только тогда подействует, если после него поесть сметаны, яиц, масла. Вот в течение месяца три раза в день принимайте. А гостинец ваш заберите, я еще не вылечил вас. Старушка строго выполняла указания Хомы Степановича и через месяц пополнела, порозовела. – От такый ликарь був у нас! – заключил Шейко под общий смех однополчан. На войне добрая шутка, юмор всем нужны. И не только Шейко веселил товарищей. Яков Орлов, Николай Тюрин, Анатолий Шкуто, Василий Паяльников, Тимофей Саевич, улучив свободную минуту, рассказывали товарищам смешные житейские истории. Рассказчика перебил почтальон. Он принес письма. Фронтовикам известно, какую радость доставляли письма от родных и близких, особенно от любимых. Петр Шелядов тоже часто получал треугольники от землячки Ани, с которой вместе учился в школе. Ему как раз и крикнули товарищи: – Пляши, Петро, письмо от Ани! Шелядов не заставлял упрашивать себя, тут же пустился в лихую пляску. Получив письмо, он отошел в сторону, чтобы прочитать его наедине. Верная любовь сохранилась не только до конца войны. Забегая вперед, скажем, что после победы Петр Иванович и Анна Михайловна поженились, живут и работают в Ярославле, вырастили дочь и сына, двух внуков. Их судьба типична для многих фронтовиков. В тот раз плясал не один Шелядов – многие получили долгожданные весточки от родных и близких, от жен и невест. Во все времена такие весточки в разлуке приносили человеку радость и успокоение. Но особенно нужны они были на войне. Вернулся человек из кромешного ада – иначе бой и не назовешь, а тут ему письмо вручают, и он узнает, что все живы и здоровы, чего и ему, фронтовику, желают. Солдат или офицер обретает душевное спокойствие, проникается желанием сделать все от него зависящее, чтобы черное крыло войны не принесло горя родным и близким. Многие фронтовики годами не получали писем – их родные края оккупировали фашистские захватчики. Потом, после их освобождения, стали приходить письма и оттуда. Чернели лица солдат, сержантов и офицеров, когда они узнавали, что творили гитлеровцы на советской земле: убивали, грабили, насиловали, жгли. Такие письма нередко читались вслух всем однополчанам. Еще большей ненавистью к гитлеровским завоевателям загорались сердца воздушных разведчиков. И в боевых вылетах они нередко совершали невозможное, проявляя отвагу и мужество для достижения победы над врагом. Маленькие они были, эти треугольники фронтовой почты, а несли в себе огромную силу, могучий политический заряд.Под крылом – Невель
В октябре 1943 года разгорелись бои на правом крыле Калининского фронта – командование проводило частную операцию на невельском направлении. Оно было выбрано не случайно – там находился стык между фашистскими группами армий «Центр» и «Север», а стык всегда являлся ахиллесовой пятой оборонявшихся. Важно было и другое: это направление кратчайшим путем выводило советские войска к Невелю – важному узлу железных и шоссейных дорог. Захват этого города лишал немецко-фашистское командование возможности организовать взаимодействие между группами армий. Подготовка и проведение Невельской операции возлагались на войска 3-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого. В подготовительный период весьма важную задачу решали разведчики, в том числе и воздушные. Экипажи 11-го отдельного разведывательного авиаполка должны были вскрыть систему оборонительных сооружений и инженерных заграждений в тактической и оперативной зонах обороны противника, установить места расположения резервов, следить за передвижениями гитлеровских войск по фронтальным и рокадным дорогам, разведать сеть аэродромов и установить количество и типы самолетов на них. Все эти задачи воздушным следопытам приходилось решать в сложной воздушной, наземной и метеорологической обстановке. Фашистское командование усилило невельское направление истребительной авиацией и зенитной артиллерией, уплотнило боевые порядки наземных войск, По-осеннему ухудшилась погода: небо затянули серые громоздкие облака, часто моросил дождь, ограничивая и без того плохую видимость. Земля на аэродроме раскисла. Это заметно ухудшило условия взлета и посадки. Словом, непогода давала о себе знать. В октябре выдалось всего лишь 12 летных дней, в течение которых экипажи произвели 149 боевых и 37 тренировочных самолето-вылетов. Из этого числа на фотографирование ушло всего 47 боевых вылетов. В ходе их фотографировалась оборонительная полоса противника на глубину до 12 километров. На разведку вылетали не только опытные, но и молодые экипажи, в том числе младшего лейтенанта Паяльникова (штурман лейтенант Шелядов, стрелок-радист сержант Насоловец), младшего лейтенанта Шкуто (штурман младший лейтенант Москаленко, стрелок-радист сержант Фадеев), старшего сержанта Степановича (штурман сержант Иванов, стрелок-радист сержант Апанасенко), младшего лейтенанта Ракова (штурман младший лейтенант Блищавенко, стрелок-радист сержант Крылов). Нелегко приходилось им в небе, особенно над территорией, занятой врагом. В одном лишь октябре экипажи 35 раз встречались с фашистскими истребителями, которые атаковали одиночные Пе-2 группами до 12 «мессеров» и «фоккеров». 1 октября. Этот день стал для экипажей младшего лейтенанта Сафронова и капитана Стругалова роковым. Экипаж младшего лейтенанта Сафронова (штурман младший лейтенант Титов, стрелок-радист старший сержант Немченко) вел разведку района Новосокольники.«Пешку» атаковали одновременно три «Мессершмит-та-109». Штурман и стрелок-радист открыли прицельный огонь из пулеметов, сбили один истребитель, и он рухнул на землю. Но два «мессера», продолжая атаки, подожгли Пе-2. Летчик и стрелок-радист получили тяжелые ранения. Штурман выбросился из горящей машины с парашютом. Сафронов, превозмогая боль, пересек линию фронта и произвел вынужденную посадку на своей территории на первой же попавшейся площадке, на которой оказалось множество кочек, других препятствий. Во время приземления самолет разбился. В живых остался один старший сержант Немченко. Младший лейтенант Сафронов погиб. Младший лейтенант Титов пропал без вести. В тот же день экипаж капитана Стругалова (штурман лейтенант Антонов, стрелок-радист сержант Артемов) также вылетел на выполнение боевого задания. Через 1 час 28 минут с борта Пе-2 поступило сообщение: – Проходим линию фронта. Все в порядке! На этом связь с «петляковым» прекратилась. Самолет на аэродром не возвратился. Немецко-фашистское командование усиливало группу армий «Центр», которую поддерживал 6-й воздушный флот, насчитывавший 1300 боевых самолетов. Истребительная авиация противника вела на редкость упорные бои с советскими самолетами, особенно с разведчиками. Тем не менее экипажи полка, которым командовал подполковник Н. И. Лаухин, справлялись с заданиями командования: неоднократно фотографировали тактическую зону обороны вражеских войск, доставляли ценную информацию. Штабные карты были испещрены условными знаками, обозначавшими оборонительные сооружения, фортификационные заграждения, основные позиции артиллерии и минометов, пулеметные площадки, блиндажи, дзоты, командные и наблюдательные пункты. На основе данных всех видов разведки командующий 3-й ударной армией генерал К. Н. Галицкий принял решение на проведение Невельской операции. Он сосредоточил на направлении главного удара, где находился стык немецко-фашистских групп армий «Центр» и «Север», все танки, почти всю артиллерию, оставив на остальной части фронта незначительные силы. Это было, как оказалось, верное и смелое решение. Утром 6 октября после мощной артиллерийской и авиационной подготовки советские войска перешли в наступление, прорвали оборону противника. В прорыв были введены танковые и моторизованные части, которые на высоких скоростях ворвались в город Невель. Противник был разгромлен. Внезапный кинжальный удар на невельском направлении ошеломил гитлеровское командование, и оно начало спешно перебрасывать к месту прорыва новые силы. Экипажи воздушных разведчиков вели наблюдение за дорогами, шедшими по направлению к Невелю, с тем, чтобы командование смогло своевременно принять решение на отражение контрудара. Экипаж старшего лейтенанта Михаила Зевахина (штурман старший лейтенант Иван Турчанов, стрелок-радист старшина Василий Погорелов) фотографировал оборону противника. Его атаковали пять истребителей «Фокке-Вульф-190». Экипаж Пе-2 вынужденно вступил в неравный воздушный бой. Он намеренно пересек линию фронта, чтобы находиться над своей территорией. Сначала прекратил огонь старшина Погорелов – осколком снаряда повредило пулемет. Вслед за тем был разбит и пулемет старшего лейтенанта Турчанова. «Фоккеры» стали атаковать с близкой дистанции и в конце концов добились своего – подожгли Пе-2. Старший лейтенант Зевахин подал команду: – Покинуть самолет! Летчик и штурман выбросились из машины. Стрелок-радист не смог тотчас же выполнить эту команду и продолжал падать вместе с самолетом. Лишь на высоте около 400 метров он отделился от «пешки». Зевахин, несмотря на тяжелое ранение в ногу, опустился на землю благополучно. Приземлился и Погорелов. У него были сильно обожжены лицо и руки. Тело Турчанова обнаружили метрах в 200 от места падения самолета. В момент прыжка он, вероятно, ударился о стабилизатор или же зацепился за него, так и не успев раскрыть парашют. На следующий день, 7 октября (накануне, 6 октября, был освобожден Невель), экипаж старшего сержанта Степановича фотографировал оборону фашистских войск. Его атаковали два истребителя Ме-109. Штурман сержант Иванов и стрелок-радист сержант Апанасенко метким пулеметным огнем отбивали натиск «мессеров». После окончания фотографирования Степанович совершил противоистребительный маневр и ушел в облака.10 октября экипаж младшего лейтенанта Ракова вел наблюдение за передвижением войск противника по шоссейным дорогам, ведущим к Невелю. Его атаковала пара ФВ-190. Штурман младший лейтенант Блищавенко и стрелок-радист сержант Крылов пулеметным огнем и авиационными гранатами АГ-2 отразили атаки вражеских истребителей. Ценные сведения доставили командованию. 11 октября экипаж капитана Володина (штурман капитан Негорожин, стрелок-радист старший сержант Ремизов) вел разведку в районе Витебска на высоте 7000 метров. Сзади сбоку с дистанции 400 метров «петлякова» атаковали два «Мессершмитта-109». Капитан Негорожин и старший сержант Ремизов огнем из пулеметов отбили атаки истребителей. Экипаж продолжал выполнять боевое задание до полного его завершения. Драматический случай произошел 12 октября с экипажем младшего лейтенанта Шкуто, который производил разведку на невельском направлении с высоты 6000 метров. «Петлякова» атаковали два истребителя «Мессершмитт-109». В первом же заходе они убили стрелка-радиста сержанта Фадеева. Во время второй атаки «мессеры» пробили центральный бензобак. Пе-2 загорелся и взорвался. Летчика и штурмана выбросило из кабины, их парашюты раскрылись, и оба они приземлились в районе станции Лиозно. Штурмана Москаленко, получившего ранение в голову и сильный ожог лица, отправили в госпиталь, а летчика Шкуто, который был ранен легко, направили во фронтовой дом отдыха. В тот же день над аэродромом в Панькове, где располагался полк, разыгралась трагедия с экипажем старшего лейтенанта Николая Солдаткина. Он проводил учебно-тренировочный полет, обучая мастерству самолетовождения молодого летчика лейтенанта Светова, прибывшего в полк вместе с очередным пополнением. Экипаж вернулся с маршрута и находился уже над аэродромом. Так случилось, что первый заход на посадку Солдаткин выполнил с явным перелетом. Ушел на второй круг, но снова расчет на посадку получился таким же. Аэродрома, разумеется, хватило бы для пробега, но Солдаткин был не таким летчиком, чтобы приземлить машину не у посадочного «Т». Тем более что в его машине, на сиденье штурмана, находился молодой летчик. Поэтому Солдаткин еще раз попытался вывести обороты моторов на «максимал» и повести «пешку» на следующий заход. В эти минуты он был, видимо, очень взволнован (после падения с полураскрытым парашютом стал слишком раздражительным) и допустил грубую ошибку: резко двинул сектора газа вперед. Это привело к раскрутке винтов обоих моторов, падению тяги, потере скорости. Самолет свалился на крыло и упал в лес рядом с посадочной полосой. При ударе о землю «петляков» взорвался, и экипаж сгорел вместе с самолетом. Останки Солдаткина, Светова и Кольцова похоронили с воинскими почестями рядом с аэродромом на высоком берегу Западной Двины. На похоронах выступил начальник штаба полка подполковник В. Л. Дробышев, который души не чаял в замечательном летчике Николае Солдаткине, прекрасном товарище и верном друге. Все слушали взволнованную речь Василия Лаврентьевича. Не стыдясь слез, он горячо говорил о мужестве и отваге Солдаткина и Кольцова, о молодом офицере Светове. Это была тяжелая для полка утрата. В память о боевом однополчанине на одном из самолетом Пе-2 во всю длину фюзеляжа авиаторы написали его имя – «Николай Солдаткин». На этом «петлякове» до конца войны летали на разведку лучшие экипажи. Сражаться на самолете с именем погибшего летчика считалось большой честью. 13 октября экипаж капитана Володина (штурман капитан Гармаш, стрелок-радист сержант Ремизов) вылетел на разведку шоссейных дорог. Ему предстояло определить, какие силы фашисты перебрасывают к невельскому прорыву. Воздушные разведчики обнаружили колонну автомашин, танков и артиллерии. Она спешно двигалась по дороге от Витебска к Городку. Колонну сфотографировали и по возвращении на свой аэродром фотопланшет доставили в штаб фронта. Командование 3-й ударной армии выслало в район Витебска разведгруппы с целью захвата пленных и документов. Одна из таких групп привела двух «языков», которые на допросе показали, что их 20-я танковая дивизия, ранее действовавшая в районе Орши, направлена к Невелю. На южном участке прорыва разгорелись кровопролитные бои. Противник предпринимал яростные атаки. Пехота при поддержке танков и артиллерии рвалась вперед. Однако наши бойцы и командиры успешно отбивали эти атаки и враг с большими потерями откатывался на исходные рубежи. Прорыв советских войск на узком участке фронта и освобождение Невеля нарушили взаимодействие двух фашистских стратегических группировок. Гитлеровское командование направляло сюда все новые силы с тем, чтобы все-таки ликвидировать прорыв и восстановить положение. Трудной, на редкость трудной была первая половина октября и для 11-го отдельного авиаполка. Ни один вылет не обходился без встречи экипажа с истребителями гитлеровцев или сильным обстрелом зенитной артиллерии. За это время полк потерял 8 самолетов Пе-2. Погибли 5 летчиков, 3 штурмана и 4 воздушных стрелка-радиста. 20 октября – в этот день Калининский фронт переименовали в 1-й Прибалтийский – экипаж старшего лейтенанта Михаила Глебова вылетел на задание. Под крылом «петлякова» проплывала задымленная, истерзанная фашистами земля. Пе-2 подошел к автомагистрали Орша – Витебск. Экипаж несколько раз пересек шоссе на небольшой высоте. Войск противника здесь не было. Неожиданно навстречу самолету хлестнули огненные трассы скорострельных «эрликоновских» пушек и крупнокалиберных пулеметов. Показалась и голова огромной колонны танков и машин, другой военной техники врага. Она двигалась в направлении к Витебску. Члены экипажа отлично представляли, что задача по разведке выполнена лишь наполовину – противник обнаружен. Необходимо было во что бы то ни стало передать командованию эти важные данные о переброске крупного соединения врага в район Витебска. По команде Михаила Глебова стрелок-радист Сергей Иванов начал передавать по телеграфу на командный пункт полка сведения о движении колонны войск. Одновременно эти данные принимались на КП воздушной армии и КП фронта. После того как «петляков» дошел до хвоста колонны и стрелок-радист передал последнюю короткую радиограмму о примерной численности вражеских войск, Глебов взял курс па свой аэродром. При подходе к линии фронта на самолет-разведчик, как это случалось не однажды, навалились более десятка фашистских истребителей Ме-109. Завязался неравный бой. «Мессеры» встали в круг и начали попарно атаковать одиночный самолет-разведчик. Вскоре штурман Иван Королев был убит. Михаил Глебов получил осколочное ранение в голову. Кровь хлынула из-под шлемофона, стала заливать правый глаз. Это еще более затрудняло летчику пилотирование самолета. Во время очередной атаки фашистам удалось поджечь «петлякова». Пожар возник у самого бензобака, расположенного на левой стороне центроплана. Кабина наполнилась дымом, пламя пробивалось в нее. Глебов приказал Иванову оставить самолет. Стал готовиться к прыжку и сам: сбросил фонарь кабины, отстегнул привязные ремни и резко отдал штурвал от себя. Он сделал это для того, чтобы проще выброситься из кабины. Но здесь выяснилось: руль высоты, обтянутый перкалью, почти полностью обгорел, и машина уже почти не повиновалась летчику. Глебова лишь наполовину выбросило из люка, и потоки воздуха тут же прижали его к кабине. В этот момент летчик оставался по сути беспомощным. Он падал вместе с горящим самолетом. Тем не менее Михаил всеми силами боролся за жизнь, пытался оттолкнуться от машины ногами. И это ему удалось. Быстро нащупал вытяжное кольцо парашюта, дернул его. Почувствовал динамический хлопок от раскрывшегося купола над головой и тут же шлепнулся в болото. Это произошло в двух километрах о шоссейной дороги, идущей от Демидова к Велижу. Летчик встал, выбрался из торфяной жижи. Неподалеку от болота увидел догоравший самолет. Только теперь старший лейтенант Глебов почувствовал невероятную усталость. Лицо у него горело, голова раскалывалась от боли, но кровотечение прекратилось. В то же время Михаил Глебов осознал, что только чудом избежал гибели. Стало до боли в сердце жаль штурмана Ивана Королева. Он был значительно старше Глебова, женат, до войны растил двоих детей. «А что же с Сергеем?» – подумал командир экипажа и, взвалив парашют на плечо, направился к дороге. Не прошел он и сотни метров, как его остановили бойцы с автоматами ППШ. Глебов сбросил парашют на землю, сказал: – Спасибо, что встретили. И тут услышал в ответ: – Во дает гитлеровец! По-русски шпарит! Глебов не понимал, что происходило. Он никак не мог сообразить, что наши бойцы видели перед собой человека в явно не советском меховом комбинезоне, шерстяных носках (широкие монгольские унты у него сорвало, когда покидал машину). Они видели, как этот человек всего несколько минут назад выпрыгнул из самолета, который только чудом не угодил в колонну советских войск. Возможно, он и целился в нее? Бойцы забрали у Глебова пистолет. Летчик понял, что его принимают за врага, поспешил пояснить: – Слушайте, товарищи, я же русский! Не помогло, так как снова услышал: – Иди и помалкивай, пока цел! Вдобавок его подтолкнули прикладом автомата в спину. Глебов страшно разозлился, повернулся к бойцу, но сдержался. Он понял, что сопротивление может кончиться худо. И пошел молча. Один из пехотинцев не выдержал, спросил: – Если ты русский, скажи, где твоя родина? Глебов ответил без запинки: – Деревня Тополевка Вязниковского района Владимирской области. Вот где! Тот боец, который подтолкнул Глебова прикладом в спину, воскликнул: – Ты гляди, в земляки напрашивается! С каждым шагом Глебов чувствовал, как усталость все сильнее наваливалась на плечи. Он даже взмок от пота, хотя под ногами похрустывал лед. Летчик попросил бойцов стянуть с плеч меховой комбинезон. Сделав это, пехотинцы увидели на гимнастерке «пленного» орден Красного Знамени, а на плечах – погоны старшего лейтенанта. Признали за своего. Когда вышли на дорогу, земляк, родом он из Вязниковского района, развязал вещмешок и протянул Глебову новые ботинки вместе с теплыми байковыми портянками. Потом они подошли к Сергею Иванову, которого бойцы вытащили из болота. Стрелок-радист был мертв. Фашисты расстреляли его в воздухе, когда он спускался на парашюте. Сергея завернули в купол парашюта и похоронили у дороги. А Михаила Глебова на одной из машин доставили на аэродром. Там он узнал, что разведданные экипажа, переданные с борта самолета, сослужили добрую службу: на разгром вражеской колонны немедленно вылетела большая группа штурмовиков Ил-2. Они нанесли ощутимый урон врагу, который перебрасывал бронетанковую дивизию с южного участка фронта в район Витебска. Рассказал Глебов товарищам о гибели Ивана Королева и Сергея Иванова. Авиаторы поклялись отомстить захватчикам за смерть боевых друзей, за страдания советского народа. Около недели Михаил Максимович находился в полковом лазарете. Рана на голове заживала, и летчик вернулся в свою эскадрилью. Правда, летать ему полковой врач еще не разрешал, тем более что и экипажа у него не было. Но воздух аэродрома, атмосфера боевой работы помогла старшему лейтенанту быстро восстановить силы. На невельском направлении бои продолжались и в ноябре. Особенно трудно было летчикам, так как погода окончательно испортилась: небо наглухо затянула десятибалльная облачность, нижняя кромка которой была в 50– 300 метрах от земли, а видимость колебалась от одного до четырех километров. Из-за этого в ноябре в полку было проведено всего 5 летных дней. Экипажи выполнили 12 боевых вылетов. Но эти вылеты принесли командованию фронта большую пользу. В пяти из них экипажи сфотографировали 475 квадратных километров площади, занятой противником. Шесть фотопланшетов заполнили белые пятна на разведывательной карте фронта. Цена этих разведданных по-прежнему оставалась высокой. 17 ноября, к примеру, экипаж лейтенанта Волкова (штурман лейтенант Скуратов, стрелок-радист сержант Васютенко) вел разведку на невельском направлении. «Петлякова» атаковали два «фоккера». Волкову не удалось уклониться от боя. Одного вражеского истребителя сбили, но другому удалось все-таки поджечь самолет-разведчик. По команде Волкова члены экипажа выбросились с парашютами. Сам Волков приземлился на нашей территории, а лейтенант Скуратов – на нейтральной полосе, откуда под сильным пулеметным и минометным огнем и пришлось выбираться. Сержант Васютенко пропал без вести. Общие потери полка за октябрь и ноябрь 1943 года оказались большими. Осталось всего 13 самолетов Пе-2, но лишь 7 из них – исправные, 6 – требовали ремонта, причем один еще находился на месте вынужденной посадки, и его предстояло переправить на аэродром. В строю числилось всего 19 летчиков, 21 штурман, 22 стрелка-радиста. Подполковник Н. И. Лаухин решил использовать временное затишье в боевой работе для проведения летно-тактической конференции в полку. Подполковник В. Л. Дробышев с одобрением воспринял эту идею: – Экипажи все время воюют, накопили богатейший опыт, а обобщить его просто не хватает времени. Партийные и комсомольские собрания и то проводим между вылетами или в нелетную погоду. Уверен: боевой опыт поможет молодым экипажам в более короткий срок войти в строй и с меньшими потерями. Подготовили доклады и содоклады, выступления летчиков, штурманов, стрелков-радистов. Полковые умельцы-новаторы изготовили схемы, таблицы, диаграммы. Когда подполковник Лаухин доложил о подготовке к конференции командующему воздушной армией генерал-лейтенанту авиации Н. Ф. Папивину, который сменил убывшего на Западный фронт генерал-лейтенанта авиации М. М. Громова, тот сказал: – Нужное дело. Обязательно приеду. Прибыл он не один, а вместе с начальником штаба воздушной армии генерал-майором авиации Н. П. Дагаевым. Конференцию открыл командир полка. – За полтора года войны, – сказал Н. И. Лаухин, – летчики, штурманы и стрелки-радисты накопили немало ценного в ведении боевых действий. Все это надо передать нашим молодым экипажам, чтобы в дальнейшем повысить уровень воздушной разведки. Первым на трибуну поднялся подполковник В. Л. Дробышев. Он выступил с докладом «Ведение воздушной разведки в наступательной операции фронта». Используя вывешенную рядом с трибуной схему, начальник штаба коротко рассказал о фронтовой операции, целях, подробно изложил задачи воздушной разведки. – Особенно большие и важные задачи стояли перед воздушной разведкой в период подготовки к наступлению, – подчеркнул подполковник Дробышев. – Требовалось вскрыть всю систему обороны противника. Наиболее эффективно здесь – фотографирование всей тактической зоны обороны врага. Командующему фронтом для принятия обоснованного решения необходимо знать начертание оборонительных позиций, их оборудование траншеями, ходами сообщения, отсечными позициями. Эту задачу успешно решили наши экипажи, например, при подготовке Духовщинско-Демидовской операции. Докладчик проанализировал наиболее характерные действия экипажей, участвовавших в разведке обороны немецко-фашистских войск, показал дешифрованные снимки, на которых отчетливо были видны траншеи, блиндажи, дзоты, бронеколпаки, а также пункты управления. – Только не подумайте, товарищи, что наших данных для командования фронта вполне достаточно, – прервал начальника штаба генерал Папивин. – Полную картину об обороне гитлеровцев дают добытые вами сведения в сочетании с данными других видов нашей разведки. – В подготовительный период, – продолжил подполковник Дробышев, – воздушная разведка должна вскрывать и тыловые оборонительные рубежи на всю глубину операции. Это необходимо командованию для правильного оперативного построения войск фронта и определения задачи вторым эшелонам, подвижной группе. При переходе войск в преследование противника воздушные разведчики должны оперативно добывать данные о выдвижении резервов врага. Такие сведения используются для нанесения незамедлительных ударов по фашистским войскам. Наши разведчики в состоянии в короткие сроки добывать самые свежие и достоверные данные о противнике. Заканчивая доклад, подполковник Дробышевсказал: – Мы, воздушные разведчики, приложим все силы и все свое мастерство, чтобы обеспечить любую наступательную операцию необходимыми сведениями о войсках врага. Участники конференции поддержали своего начальника штаба дружными аплодисментами. С содокладом на тему «Летно-тактические возможности самолета Пе-2 при ведении воздушной разведки» выступил командир эскадрильи майор Г. А. Мартьянов. Высокий, стройный, широкоплечий, он едва уместился за трибуной, которая оказалась ему по пояс. Комэск как-то доверительно, будто не на конференции, а в узком кругу боевых друзей, обратился к однополчанам: – Многие из нас в первый год войны летали на разведку на самолетах Р-пять, По-два, СБ. Конечно, больше на СБ, которыми была вооружена Третья дальнеразведывательная эскадрилья. Скажу прямо: эти самолеты не отвечали требованиям, предъявляемым к воздушным разведчикам. Фашистские истребители, особенно «мессеры», охотились за ними, как за куропатками. Частенько сбивали их. Мы теряли людей и технику, а полностью возложенные на нас задачи решить не могли. Я понимаю, конструкторам необходимо было время, чтобы создать нужную нам машину. Так уж получилось, что наиболее подходящим самолетом для нас стал пикирующий бомбардировщик. Вы помните, как мы переучивались и убедились, что наша «пешка» – отличный самолет-разведчик. У нас теперь есть все: большая скорость полета, высокий потолок, отличное вооружение, достаточно надежное бронирование кабин экипажа, совершенное фотооборудование и высокоэффективная маневренность. Далее Георгий Алексеевич наглядно показал, что все эти положительные качества машины могут принести желаемый результат только в том случае, если все члены экипажа – летчик, штурман и стрелок-радист в совершенстве овладели этой первоклассной техникой. Для визуального наблюдения за войсками противника наиболее выгодна высота до 4000 метров. Фотографирование, как площадное, так и перспективное, производится с малых, средних и больших высот. Далее майор Мартьянов привел данные, из которых было видно, что удельный вес вылетов на фотографирование вражеских войск постоянно возрастал. Так, если в 1941 году он составлял в нашей авиации 10,3 процента, а в 1942—25,8, то в 1943 году – 39,6 процента. Особенно подробно Г. А. Мартьянов остановился на использовании разведчиками высоких тактико-технических данных новой фотоаппаратуры. Первое время на эксплуатации был один лишь аппарат АФА-13, который имел фокусное расстояние 30 сантиметров, формат кадра – 18 на 18 сантиметров, продолжительность рабочего цикла 5 секунд. Коэффициент захвата фотографируемой местности равнялся 0,6 высоты полета. Таким образом, наиболее выгодной высотой применения были 4000 метров при скорости до 450 километров в час. Однако со временем на вооружение стали поступать аппараты более совершенной конструкции – АФА-1, АФА-БА, АФА-И. Это дало возможность значительно расширить диапазон высоты и скорости полета при ведении разведки. – Из этого следует, что летно-тактические возможности нашего самолета и его оборудования, – подытожил майор Мартьянов, – позволяют успешно выполнять задачи по разведке войск и техники противника. Важно только в совершенстве владеть этой боевой техникой. Вслед за командиром эскадрильи выступил старший лейтенант В. Г. Захожий, один из опытнейших штурманов полка. Человек он был скромный, даже застенчивый, хотя все авиаторы знали, каким богатым боевым опытом обладал. – Я хотел бы не столько рассказать о том, как мы фотографировали вражескую оборону на ржевско-вяземском выступе и духовщинско-демидовском направлении, – начал Василий Григорьевич, – сколько сделать кое-какие выводы. Считаю, что они особенно необходимы нам, воздушным разведчикам. Далее В. Г. Захожий подробно, с использованием наглядных пособий рассказал товарищам о том, как он готовился к вылетам: как определял необходимое количество заходов в зависимости от высоты полета и подбирал ориентиры для более точного выдерживания направления. Это имело важное значение, потому что передний край обороны противника не ровный, а извилистый, причем все эти извилины и приходилось фотографировать. – При определении необходимого количества заходов в зависимости от глубины фотографирования, – подчеркнул старший лейтенант, – обязательно планирую кадры с перекрытием. Сами понимаете: в противном случае можно привезти «штаны». Авиаторы рассмеялись. Многие из них поначалу действительно забывали об этом, площадь фотографировали так, что при наклейке снимков на планшет две полосы заходов плавно расходились, словно две штанины шаровар. Василий Захожий подчеркнул также важность поступления на вооружение качающихся фотоустановок, благодаря которым значительно сократилось количество заходов на фотографирование оборонительных полос, а следовательно, уменьшилась вероятность боевых потерь самолетов-разведчиков. – Опыт показал, – продолжал старший лейтенант, – что передний край вражеских войск всегда насыщен стрелковым оружием, которое противник максимально применяет против наших самолетов. Поэтому наиболее выгодной является высота полета в пределах от трех до четырех тысяч метров. На такой высоте огонь стрелкового оружия менее эффективен. А зенитных батарей в тактической зоне обороны врага, как правило, мало. Однако здесь большую опасность представляют истребители противника. Тут уж нужно быть всегда начеку, тем более что сбивать их – не наша задача. Для нас важно привезти необходимые данные. Конечно, лучше всего вылетать на фотографирование обороны фашистов с истребителями прикрытия, как это делалось при подготовке Духовщинско-Демидовской операции. Но и в этой обстановке не исключены прорывы гитлеровских истребителей. Вы помните, что произошло с экипажем Тимофея Саевича? Тут лучше всего, ведя оборонительный бой, прекратить фотографирование и уйти в облака, если они есть, или с пикированием повернуть на свою территорию. Аплодисментами встретили участники конференции вышедшего на трибуну Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. С. Свирчевского. – Многие из нас воюют уже почти два года, – начал он выступление. – Выполнили по нескольку десятков боевых вылетов, накопили определенный опыт. В неравных боях мы теряли наших товарищей. И всякий раз скрупулезно анализировали причины неудач. Нередко приходили к выводу, что кое-кто еще недостаточно владеет летным мастерством, особенно противоистребительным маневром. А подчас экипажи притупляют бдительность. Помните случаи с Михаилом Батовским и Василием Пушкаревым? Если бы все члены экипажа в том полете вели усиленное наблюдение за воздухом, «мессер» и «фоккер» не смогли бы незаметно пристроиться к самолетам Батовского и Пушкарева и сбить их. Старший лейтенант Свирчевский подчеркнул, что встреча с истребителями фашистов подстерегает воздушного разведчика почти в каждом вылете. Верно, что вступать в бой не рекомендуется, но верно и то, что выходить из него тоже следует умеючи, в зависимости от обстановки. Ясная, солнечная погода – уходить от истребителей удобнее всего в сторону солнца, лучи которого ослепляют преследователя, и он не может взять разведчика в сетку прицела. Прав Захожий – если есть облака, то лучше всего укрыться от истребителей противника в них. Поддержал Свирчевский Захожего и в том, что от линии фронта целесообразнее скольжением или пикированием уходить в сторону своих войск, фашисты понимают: советские зенитчики могут сразить их огнем своего оружия. – А что же делать, если экипаж все-таки вынужден вступить в бой? – спросил Свирчевский и сам же ответил: – Вести его решительно, смело, тактически грамотно. И применять все – пулеметы, авиационные гранаты и… смекалку. Не следует шарахаться из стороны в сторону. Смотри за противником. Вот он уже изготовился открыть по «петлякову» огонь. А ты за две-три секунды до открытия огня упреди врага, примени противоистребительный маневр, сорви его атаку. Кое-кто удивляется, дескать, фашист не скажет тебе: «Приготовься, стрелять буду!» Верно, не скажет. Но опытные воздушные бойцы знают, как определить момент открытия вражеского огня. Когда истребитель приближается к пикировщику, он все время рыскает носом, пытается захватить самолет в сетку прицела. Смотришь – амплитуда рысканья все меньше, меньше. Вот тут энергично сманеврируй – наша «пешка» на это способна, и вражеский истребитель откроет огонь уже по пустому месту, пули и снаряды пройдут мимо. Ну, а на повторное сближение и новую атаку врагу понадобится время, за которое и его можно сбить или оторваться от преследования. Так что хладнокровие, находчивость, высокая бдительность, смелость и решительность всех членов экипажа – главное в поединках с фашистскими асами. Внимательно слушали авиаторы выступление и капитана С. И. Володина. Он был сравнительно старше других – еще в 1934 году по путевке комсомола поступил в Рязанский аэроклуб и окончил его с отличием. Позднее, после окончания Оренбургской школы летчиков, обогатился практическим опытом, стал инструктором, командиром звена. В октябре 1941 года Володина направили на вновь созданный Калининский фронт в 3-ю дальнеразведывательную эскадрилью. Летал на скоростном бомбардировщике СБ. В 11-й авиаполк прибыл на должность заместителя командира эскадрильи. Это был замечательный командир, умелый организатор, прекрасный летчик и добрейшей души человек. Его единственного в полку уважительно называли по имени и отчеству. Тем более что Степан Иванович старался так обучить боевому мастерству молодых летчиков, чтобы они выполняли задания в небе не хуже, а даже лучше его самого. Сергей Мосиенко, Тимофей Саевич и другие молодые воздушные следопыты с его помощью сами стали опытными разведчиками. Однако рассказал Володин не об этом, он говорил о другом: – Думаю, не ошибусь, если скажу, что успех экипажа всегда зависит от четких, слаженных действий всех его членов. Мне здорово повезло, что летаю со штурманом капитаном Гармашем и стрелком-радистом сержантом Ремизовым. Приведу такой пример. Помнится, нашему экипажу была поставлена задача сфотографировать аэродромы фашистов в Шаталово и Смоленске, а также железнодорожный узел Смоленск. Мы отлично знали, что эти объекты сильно прикрыты зенитными средствами. Посоветовались, решили набрать максимальную высоту и выйти в район разведки с севера, а не с востока, откуда гитлеровцы больше всего ждали нас. На какое-то время наш расчет оправдался. Когда мы подходили к аэродрому, зенитные батареи не открыли огонь. Но это могло означать и другое – жди истребителей. Нам же известно, что у фашистов довольно четко организовано взаимодействие между зенитной артиллерией и истребительной авиацией. На всякий случай я скомандовал Ремизову: «Усилить наблюдение!» А он доложил: «С аэродрома взлетают истребители!» Вскоре мы увидели на нашей высоте, на удалении восьми – десяти километров, двух «мессеров». Они шли на сближение с нами, ориентируясь по инверсионному следу от «пешки». Решение пришло мгновенно: развернув машину на сто восемьдесят градусов, я вошел в слой инверсии. «Мессеры» потеряли нас. Мы же прошли минуты три и снова развернулись на сто восемьдесят градусов. За счет потери высоты увеличили скорость. Включили аппараты и с ходу сфотографировали аэродром и железнодорожный узел Смоленска. Взяли курс на Шаталово. Подлетая к цели, попали под ураганный огонь зениток. Здесь уже делать было нечего, пришлось идти напролом. Аэродром сфотографировали, фотопленку доставили командованию. Степан Володин рассказал еще об одном интересном случае. Его экипажу поставили задачу сфотографировать аэродром и железнодорожный узел Орша. Было известно, что над Оршей постоянно барражировали вражеские истребители. А погода в тот день выдалась солнечная, тихая, ясная, в небе – ни облачка. Володин посоветовался со штурманом Гармашем. И вылет провели так. После взлета набрали высоту 7000 метров, пересекли линию фронта севернее Витебска и подошли к Орше с тыла. Володин убрал обороты моторов, увеличил скорость за счет потери высоты. И экипаж тихо, с первого захода сфотографировал объекты. Противник спохватился только тогда, когда «петляков» уже вышел из зоны зенитного огня. Истребители врага тоже не смогли догнать «пешку», потому что Володин выжимал из моторов все, на что они были способны. Визуальным наблюдением и фотографированием на аэродроме было обнаружено большое количество самолетов, а на железнодорожном узле – несколько эшелонов с боевой техникой и горючим. В тот же день к вечеру эскадрильи авиации дальнего действия нанесли удар по этим объектам, уничтожили много «юнкерсов» и «мессеров», разбили воинские эшелоны. – Из этого можно сделать такой вывод, – подытожил Степан Иванович. – Перед вылетом на разведку экипажу необходимо тщательно изучить наземную и воздушную обстановку, заранее наметить приемы борьбы с вражескими истребителями, а командир должен четко распределить обязанности между членами экипажа. В воздухе действовать согласованно, проявлять разумную инициативу, находчивость и воинскую смекалку. Только при этом условии можно рассчитывать на успех. И еще одно. В нашем полку сейчас немало молодых, как говорят, необстрелянных летчиков, штурманов, стрелков-радистов. В первую очередь вам, дорогие товарищи, следует глубоко изучить опыт боевых воздушных разведчиков и применять его в первых же полетах через линию фронта. Причем применять разумно, исходя из конкретно сложившейся наземной, воздушной и метеорологической обстановки. Помните, товарищи, что в нашей работе нет готовых рецептов. При встрече с противником экипаж самостоятельно и без промедления принимает решение. Оно должно быть наиболее рациональным, таким, чтобы и задание успешно выполнить, и самому уцелеть. Слова попросил лейтенант В. Ф. Паяльников, сухощавый молодой летчик с аккуратно причесанными волосами. – Полностью поддерживаю Степана Ивановича, особенно в отношении слетанности экипажа, – начал Василий. – В полку я служу менее года, а на счету нашего экипажа уже более восьмидесяти боевых вылетов. И в том, что все они выполнены успешно, заслуга в равной мере всех членов экипажа. Петр Шелядов, например, отлично владеет штурманским делом, вдумчиво готовится к каждому вылету, каким бы простым ни казался он на первый взгляд. И это правильно, потому что в бою простых ситуаций не бывает, да и возникают они совершенно неожиданно. По характеру Шелядов спокоен, рассудителен, часто и меня удерживает от опрометчивых решений. Под стать штурману и стрелок-радист Евгений Насоловец – осмотрительный, меткий стрелок, можно сказать, настоящий снайпер. Ни одной пули не выпускает неприцельно, а фашистские стервятники особенно боятся прицельного огня. В подтверждение сказанному Василий Паяльников рассказал об одном случае, когда экипаж выполнял задачу по фотографированию аэродрома и железнодорожного узла в Смоленске (сколько раз авиаторам полка приходилось фотографировать их за лето!). «Петляков» стартовал еще до восхода солнца. Подлетая к городу, экипаж увидел сплошной туман. Что делать? Виражить над Смоленском, пока ветер развеет туман? Не годится, собьют зенитки, или же истребители с близлежащего аэродрома нагрянут. Возвращаться домой и доложить, что задание не выполнено из-за плохих метеоусловий? Этот вариант и вовсе не устраивал экипаж. Все ведь понимали: задание должно быть выполнено во что бы то ни стало. Паяльников и Шелядов пришли к выводу о необходимости взять курс на Красное, что западнее Смоленска, а потом подойти к объектам разведки с вражеского тыла. Так и сделали. Когда вернулись к Смоленску, туман начал таять, аэродром и железнодорожный узел просматривались уже хорошо. Шелядов подал команду: – Командир, разворот влево на девяносто градусов. Ложимся на боевой курс с таким расчетом, чтобы все сделать за один заход. А не то жарко нам будет сейчас. И верно, едва Паяльников вывел машину на боевой курс, а Шелядов включил фотоаппаратуру, как противник открыл шквальный огонь из зенитных пушек и пулеметов. Вокруг самолета вспыхивали белые облака разрывов, по обшивке стучали осколки и пули. Но летчик выдерживал идеальную прямую, чтобы фотографирование получилось четким. Наконец штурман доложил об окончании выполнения задания. Паяльников энергично бросил машину в сторону со снижением, стараясь поскорее выйти из зоны огня. Это удалось. Евгений Насоловец без напоминания командира усилил наблюдение, потому что знал: теперь истребители врага попытаются атаковать разведчика. Так и случилось: он увидел четверку «мессеров», которая шла на сближение. Тут же доложил Паяльникову. Летчик с высоты 2000 метров перешел на бреющий полет. Стервятники то и дело пытались прорваться к разведчику, но всякий раз нарывались на дружный огонь Шелядова и Насоловца. Линию фронта фашисты пересечь не решились. Экипаж доставил командованию отличные фотоснимки аэродрома и железнодорожного узла в Смоленске. После Паяльникова выступил лейтенант П. И. Шелядов. Родился он в 1920 году в семье крестьянина деревни Головинские Горки Торжокского района Калининской области. Мечтал стать хлеборобом, после семилетки поступил в сельскохозяйственный техникум. Но судьба распорядилась по-своему: в 1939 году райвоенкомат направил Шелядова в Чкаловское военное авиационное училище летнабов. После завершения учебы его направили в 221-й бомбардировочный авиационный полк авиации дальнего действия. В первый же день войны Шелядов получил боевое крещение – в составе полка его экипаж участвовал в бомбардировке танковой колонны фашистских войск. Осенью 1941 года Шелядова направили на Калининский фронт, в 617-й полк ночных бомбардировщиков. В 11-й отдельный разведывательный авиаполк попросился уже сам. – В этой части мне просто повезло, – говорил Шелядов, – потому что учусь у таких мастеров разведки, как капитаны Степан Володин и Алексей Леонов. Они щедро делятся своим боевым опытом. Позднее я летал со Стругаловым, Свирчевским, Саевичем, но больше всего с Василием Паяльниковым, который только что выступал с этой трибуны. Хочу сказать о нем доброе слово. И не потому, что кукушка хвалит петуха, а петух – кукушку. Паяльников – смелый, грамотный летчик, отлично владеет техникой пилотирования и тактикой воздушной разведки. Подчас, правда, проявляет, я бы сказал, излишнюю лихость, и мне приходится иногда сдерживать его. Но дело свое знает назубок, впрочем, как и наш стрелок-радист Евгений Насоловец. У каждого из нас есть свои недостатки, и мы помогаем один другому сглаживать их. Поэтому и боевые вылеты выполняем в общем-то нормально, постоянно доставляем командованию необходимые сведения о войсках врага. Шелядов рассказал об одном вылете в августе 1943 года. Экипаж летал тогда на разведку фашистских войск в районы Витебска, Городка и Полоцка. Поначалу ни летчик, ни штурман не обнаружили ничего примечательного на магистральных шоссейных дорогах. Решили проверить и менее значительные. И тут по дороге от Опочки через Идрицу, Невель, Городок на Витебск Шелядов обнаружил колонну автомашин, танков и артиллерии. Доложил Паяльникову, тот быстро вышел к голове колонны. Сфотографировали ее и вернулись на свой аэродром. Шелядов попросил специалистов фотолаборатории срочно обработать пленку. После проявления ее Паяльников и Шелядов насчитали около 800 автомашин, более 40 танков и 26 орудий. Доложили командиру полка. Подполковник Н. И. Лаухин, просмотрев пленку, приказал: – Шелядов, немедленно в машину и – к начальнику штаба фронта генералу Курасову. Пока доберетесь туда, я по телефону сообщу ему об этой колонне. Когда Шелядов приехал в штаб фронта, там уже его ждали: часовые беспрепятственно пропустили летчика в блиндаж, а генерал Курасов, изучавший в это время оперативную карту за штабным столом, поднялся навстречу: – Покажите, что вы интересное там обнаружили. Пока генерал рассматривал фотопленку через лупу, Петр Шелядов рассказал, при каких обстоятельствах и в каком именно районе экипаж обнаружил колонну. – Вы даже не представляете, какие вы молодцы! – сказал разведчикам генерал. – Ведь об этом подкреплении фашистских войск вы сообщили первыми и – что самое главное – своевременно. Мы наверняка теперь успеем предпринять контрмеры. Через два дня лейтенантам Василию Паяльникову, Петру Шелядову и сержанту Евгению Насоловцу перед строем однополчан были вручены ордена Красной Звезды. – Я скажу коротко, – заговорил старший сержант Я. С. Шмычков, энергичный, светловолосый авиатор. – Нашему брату, воздушному стрелку-радисту, достается, наверное, больше всех. Сидишь там, в хвосте самолета, и голова у тебя – будто на шарнирах. Кто же, как не мы, должны первыми обнаружить в небе противника! А не обнаружил – тебя же фашисты первого и уничтожат. Уж им-то известно: стрелок-радист для них – опасность номер один. Убил стрелка-радиста, значит, и с пикировщиком можно разделаться проще. Конечно, мы потеряли уже немало стрелков-радистов, но и наш огонь многих фашистов на тот свет отправил. Мне тоже удалось четырех истребителей сбить. Что важно при встрече с ними? Своевременно увидеть врага, доложить о нем командиру экипажа и открыть прицельный огонь. Не знаю, может, там, в Европе, гитлеровцы и посмелее были, а здесь стараются на рожон не лезть. И потому экипаж нашей «пешки» может смело вести воздушный бой с двумя истребителями. Нужно только спокойненько, без промаха стрелять. А этому следует учиться ежедневно, и притом учиться упорно. Якова Степановича авиаторы слушали внимательно. Они знали: говорит истинный мастер своего дела, настоящий воздушный снайпер. Он летал с Николаем Солдаткиным, Михаилом Зевахиным, Михаилом Глебовым. И командир экипажа всегда был уверен: задняя полусфера самолета прикрыта надежно. Шмычков первым обнаружит истребителей противника, своевременно оповестит экипаж и откроет по врагу меткий огонь. С заключительным словом на конференции выступил генерал Н. Ф. Папивин. Он еще раз подчеркнул;– Разведка – это глаза и уши наших войск. Особое место в ней занимает наша воздушная разведка. За время существования отдельного авиаполка экипажи добывали ценнейшую информацию о противнике. Она позволяла командованию фронта принимать правильные решения. В полку у вас накоплен богатейший опыт, который необходимо изучать и вооружать им молодые экипажи. Это особенно важно сейчас, когда Красная Армия вырвала инициативу у врага и теперь все чаще стала проводить наступательные операции. Ваша задача – поднять воздушную разведку на новый, более высокий уровень и полностью обеспечить командование фронта необходимой информацией о вражеских войсках.В.С. Свирчинский
М.М. Глебов
Г.П. Бахвалов
Т.А. Саевич
Я.Н. Орлов
С.И. Мосиенко
И.Е. Русанов
Н.И. Лаухин
В.Л. Дробышев
Майор Л. Хандобин (первый слева) проводит политинформацию с техсоставом
А.М. Раков
Д. Кольцов
Н.П. Артемюк
С.П. Висягин
Слева направо: штурман лейтенант А. Глебов, стрелок-радист старший сержант Н. Димитров, лётчик лейтенант А. Шкуто
Майор С.П. Висягин (справа) проводит беседу с техниками и механиками
Слева направо: капитан В.С. Свирчевский, старшина Д.М. Лапсин, старший лейтенант В.Г. Захожий
Н. Солдаткин
Слева направо: И.Е. Русанов, И. Брусянин, Т.А. Саевич
Слева направо: штурман капитан Г. Гармаш, лётчик капитан С. Володин, стрелок-радист С. Ремизов
В.Н. Волков
С. Лазарев
В.Е. Емелин (справа) и А.В. Коровин
Слева направо: В. Волков, В. Васютенко, А. Москаленко
Лётный и технический состав звена капитана П. Шинкарева
Экипаж старшего лейтенанта В. Паяльникова (крайний справа)
На заседании партбюро эскадрильи рассматривают вопрос о приёме в члены Коммунистической партии штурмана А. Москаленко (крайний справа)
В.Е. Емелин
Н. В. Георгиевский
Перед вылетом на воздушное фотографирование Кенигсберга (слева направо): В.Г. Погорелов, П.В. Шаповалов, Г.А. Мартьянов, М.М. Глебов
Е.А. Постоюк
Н.А. Тюрин
Группа летного и технического состава полка. Сидят (слева направо): С.И. Володин, А.Н. Леонов, Г.А. Мартьянов, С.П. Висягин, Г.А. Залевский
Группа летчиков – делегатов XXII съезда КПСС с космонавтами Ю. А. Гагариным (третий слева в первом ряду), Г. С. Титовым (второй справа в первом ряду), маршалом авиации С. И. Руденко (третий справа в первом ряду). Первый справа в первом ряду – М. М. Глебов. Георгиевский зал Кремля. Октябрь 1961 г.
После урока мужества в Минском энерготехникуме. Первый ряд (слева направо): А. П. Захаров, Ф. И. Попивпиков, Герои Советского Союза М. М. Глебов, В. Г. Ксензов, второй ряд: А М. Волков (второй слева), Герой Советского Союза Б. И. Ковзан (в центре), Д. И. Малько (третий справа), Я. В. Черниловскии (крайний справа). 7 мая 1982 г. Конференция оказалась полезной во всех отношениях. Командование полка сумело обобщить и проанализировать не только опыт экипажей, но и собственные действия при организации воздушной разведки. В дальнейшем многое из того, что обсуждалось на конференции, летчики, штурманы и стрелки-радисты эффективно использовали в боевой работе. Правда, какое-то время нелетная погода не давала экипажам возможности своевременно выполнять задания. А необходимость в данных о войсках фашистов была большая. И это естественно. Войска 1-го Прибалтийского фронта после овладения 24 декабря городом Городок охватили витебскую группировку противника с северо-запада и остановились на ближних подступах к Витебску, где гитлеровцы задержались на сильно укрепленном оборонительном рубеже. Как только небо немного прояснилось, экипажи «петляковых» немедля возобновили полеты на разведку. Усилилась партийно-политическая работа в полку. В напряженные дни интенсивных полетов экипажей подполковник С. П. Висягин нацеливал парторгов и комсоргов на конкретную индивидуальную работу с каждым воином-авиатором. Боевые листки в эскадрильях выходили каждый день, порой по два, а то и но три выпуска. По сути, они появлялись сразу же, как только становилось известно о действиях того или иного экипажа за линией фронта. Секретарь партбюро 2-й эскадрильи капитан Виктор Волков, например, прямо на стоянке просматривал очередной боевой листок, и его тут же вывешивали на видном месте. «Равняйтесь на экипаж Владимира Свирчевского!» – призывал очередной номер боевого листка. У него собирались авиаторы, внимательно читали сообщение о действиях членов экипажа Героя Советского Союза В. С. Свирчевского. Текст обычно был лаконичным. В боевом листке шла речь о наиболее характерном для данного вылета. Бывалым авиаторам и так была понятна его динамика. А молодые экипажи, читая подобные сообщения, перенимали опыт старших. «Когда же и мы станем вот такими боевыми летчиками?» – думали они, вероятно, в такие часы. В непогоду, когда рев моторов на аэродроме стихал, капитан В. Волков, как и другие парторги, проводил партийные собрания. Повестки дня вытекали из решаемых задач: «О повышении бдительности и дисциплинированности при ведении воздушной разведки», «На земле и в воздухе беречь боевую технику», «Пример коммуниста в бою», «Высокое летное мастерство – залог успешного выполнения боевой задачи». Особое место в партийно-политической работе занимало изучение приказов Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Приятно и радостно было авиаторам слышать, что освобождены такие-то советские города. Особый восторг вызывали у них приказы в те дни, когда отмечались успехи Красной Армии под Сталинградом, на Дону и Северном Кавказе, под Воронежом, в районе Великих Лук и южнее Ладожского озера. Потом был приказ о первом салюте в честь освобождения Орла и Белгорода, затем – Харькова, Таганрога, Ельни, Глухова, Рыльска, Севска, Сум, Донбасса, Конотопа, Бахмача, Нежина, Новороссийска, других советских городов. Особенно приятно было воздушным разведчикам слышать оценку своих действий, когда в приказе назывались части генерал-лейтенанта авиации М. М. Громова, а после него – генерал-лейтенанта авиации Н. Ф. Папивина. Это было при освобождении Духовщины, Смоленска, Невеля, Городка. – Каждый из нас должен сделать все от него зависящее, – говорил авиаторам подполковник С. П. Висягин, – чтобы такие приказы Верховный Главнокомандующий подписывал как можно чаще. Наступит день, и наша армия полностью освободит от фашистских захватчиков оккупированную ими территорию. Во время политинформаций в те дни авиаторы чаще всего задавали вопрос о том, когда союзники откроют второй фронт. С. Висягину, В. Волкову, другим коммунистам и беспартийным, проводившим политинформации, не так просто было объяснять политику правительств США и Англии. Тем не менее со своим делом они справлялись. – Что тут, собственно, объяснять? – не выдержал однажды Свирчевский. – Ворон ворону глаз не выклюет. Что одни, что другие – капиталисты. Мы, Советский Союз, и тем, и другим поперек горла стоим. Так что свиная тушенка, что поставляется нам, еще долго вторым фронтом будет называться. Был такой вид партийно-политической работы, в которой принимали участие практически все экипажи полка, вылетавшие на дальнюю разведку, – разбрасывание листовок над оккупированной врагом территорией. Синие, оранжевые, белые листки несли советским людям, томившимся под немецко-фашистским игом, правду о положении на фронте, вселяли уверенность в скором освобождении, звали на борьбу против гитлеровцев. Два-три раза в неделю авиаторы смотрели кинофильмы. Правда, в период ноябрьских затяжных дождей 1943 года не было возможности привезти в полк новые фильмы. Киномеханик вынужден был показывать одну и ту же ленту – «Учитель». И воины-авиаторы уже на память выучили диалоги тех сцен, когда герой фильма Костя Худяков на самолете прибыл в свою деревню и дед говорил его товарищу: «Во, смотри, кем Костя стал. А ты – учитель…» На что товарищ Кости отвечал: «Не было бы учителя – не было бы и летчика». Однако авиаторы не скучали и без кино. Действовала самодеятельность, на сцену выходил струнный оркестр под руководством штурмана В. Негорожина, его сменял хор под управлением командира эскадрильи Г. Мартьянова. Нередко в полк приезжали известные артисты, фронтовой ансамбль песни и пляски. Поступавшие в полк газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда», фронтовая «За Родину» читались с неизменным интересом. Печатное слово звало авиаторов на новые подвиги во имя освобождения Советской Отчизны, во имя окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков.
Последние комментарии
3 часов 14 минут назад
3 часов 16 минут назад
4 часов 14 минут назад
4 часов 36 минут назад
22 часов 36 минут назад
22 часов 36 минут назад