Отплата [Константин Михайлович Станюкович] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Константин Михайлович Станюкович Отплата (Рассказ старого матроса)
I
— Изволите знать, вашескобродие? С этими словами старый отставной матрос Кирюшкин, с которым мы ранним августовским утром сидели на пеньках у опушки леса, разбирая только что собранные грибы, указал обрубленным указательным пальцем правой руки на старенького-престаренького отставного адмирала, ковылявшего, опираясь на палку, по дороге из Кронштадтской колонии в деревню Венки. — Видать видал; он в колонии на даче живет; а не знаю! — ответил я. — Это — Никандра Петрович Быстров. Слыхали, конечно? — Не слыхал. — Про Никандру Петровича не слыхали, вашескобродие?! — изумленно спросил Кирюшкин. — То-то не слыхал. — Довольно-таки диковинно, что не слыхали. Сами изволили служить во флоте и не знаете Никандры Петровича! И, словно бы недовольный, что я не знаю Никандра Петровича, старый матрос пожал плечами, отчего дыра на его неопределенного цвета ветхом легоньком пальтеце обозначилась яснее, и покачал головой, на которой была матросская фуражка, тоже давно потерявшая свой прежний черный цвет и сделавшаяся рыжеватой. Сбитая на затылок, она оставляла открытым морщинистый пожелтевший лоб и часть белой головы. — Чем же замечателен ваш Никандр Петрович? — Очень даже замечателен, если угодно знать. Всякий старый матрос хорошо его помнит. Теперь, конечно, ежели по чести разобрать, что в нем? Одни, с позволения сказать, завалящие кости да шкура. Высох Никандра Петрович, вроде будто египетской муми… Вылез вот на солнышко, словно ящер из-под камня, у смерти отсрочки просит… Ему ведь, вашескобродие, что и мне, к девятому десятку подходит, и давно нам с ним на том свете паек идет. Пожалуйте, мол, такие-сякие, на разделку. И ты, ваше присходительство Никандра Петрович! И ты, отставной матрос первой статьи, бродяжка и пьяница, Андрейка Кирюшкин!.. Вот теперь что… А прежде, этак лет сорок тому назад, Никандра Петрович на весь балтинский флот гремел… — Чем же? — Боем и шлифовкой. Первый по зверству капитан был! — не без некоторой торжественности произнес старик. Признаюсь, я никак не ожидал, что речь будет о такого рода знаменитости. Удивило меня еще и то, что Кирюшкин, не жалевший обыкновенно довольно энергичных эпитетов при воспоминаниях о некоторых командирах, с которыми служил и которые далеко не гремели на весь флот, подобно Никандру Петровичу, говорил об этом последнем без порицания. Напротив, в тоне старческого, разбитого голоса Кирюшкина звучали как бы почтение и любовь к человеку, даже прославившемуся боем и «шлифовкой». — Ну, Дмитрич, немного же замечательного в Никандре Петровиче! — То-то очень даже много, вашескобродие… — В том, что шлифовал?.. — Вы прежде извольте дослушать, тогда и спорьте, вашескобродие… В том и диковина, что этот самый Никандра Петрович сделался совсем другим, самым жалостливым, можно сказать, командиром. — Ну?! — недоверчиво протянул я. — Ни — не ну, а на моих глазах все это было. Когда я с им на «Дромахе» [1] на конверте в дальнюю ходил. — Как же это случилось? — Один матросик его выправил. — Выправил? Расскажите, Дмитрич. Это любопытно. — Еще бы не любопытно… Бывает, значит, с людьми это самое! — раздумчиво промолвил старик матрос. — Редко только, Дмитрич. — Редко, а бывает. Человек, примерно, и бога забыл, и совесть забыл, а придет такой час, и вдруг вроде будто все по-новому обернулось… А я так полагаю, по своему рассудку, вашескобродие, что всякому человеку, самому последнему, дадена совесть… Только не всегда такой случай выйдет, что она проснется и зазрит человека. Как об этом в науках пишут, вашескобродие? — Пишут, что трудное это дело — перемениться в известные годы… — То-то трудное, а Никандра Петрович вовсе переменился, — дай бог ему легко смерть принять. Я по себе знаю, какое это трудное дело, примерно, от водки отстать. Прямо-таки нету сил моего карахтера. Помните, вашескобродие, еще когда мы с вами на «Коршуне» взаграницу ходили, я был, можно сказать, как есть отчаянный пьяница? — Как не помнить… — И если миловали меня за пропой казенных вещей, то потому, что командир «Коршуна» прямо-таки добреющий человек был и почитал во мне хорошего марсового… Небось был марсовым, вашескобродие! — не без удовлетворенного чувства вспомнил старик. Действительно, Кирюшкин был лучшим матросом на «Коршуне», отличался необыкновенной смелостью и притом был на редкость добрый человек, общительного и веселого характера, пользующийся общей любовью команды. И если б не его слабость напиваться мертвецки на берегу, пропивая все, что на нем бывало, то, конечно, он на службе был бы унтер-офицером и не был бы под конец жизни бездомным пьянчужкой, с трудом зарабатывавшим в Кронштадте на свое пропитание… По зимам он ходил в факельщиках, а летом занимался грибами. Это лето, когда мы встретились после тридцати лет, Кирюшкин гостил у меня на даче,- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
3 часов 21 минут назад
4 часов 2 минут назад
4 часов 3 минут назад
6 часов 3 минут назад
12 часов 9 минут назад
12 часов 20 минут назад